РЕФЕРАТ
по культурологии
на тему: «Основные культурологические концепции. Человек, творчество,
культура в философии Н. Бердяева»
Выполнила: Чаплина Галина Владимировна
Ставрополь, 2006Содержание
Введение 3
1. Человек 4
2. Творчество 9
3. Культура 12
Заключение 17
Список литературы 18
Введение
Николай Александрович Бердяев (1874-1948) – русский религиозный философ.
Основное направление его работ – богоискательство, философия личности и
свободы в духе религиозного экзистенциализма, персонализма и
христианской эсхатологии.
Тема личности, ее исторической судьбы, проблема отношения творчества
(культуры) к жизни (бытию) человека имела основополагающее значение для
Н.А. Бердяева. То, что было им написано о «рабстве и свободе человека» в
условиях современной цивилизации, и в настоящее время представляет не
только историко-философский интерес. Не вызывает сомнений
интеллектуальная и, в существенной мере, прогностическая ценность
бердяевской апологии экзистенциального опыта личности, творчески
противостоящей все новым и новым формам «объективации», угрожающей самим
основам человеческой идентичности как разумного и свободного существа
[12, с.3].
События, происходящие в мире, Н.Бердяев расценивал не как кризис
культуры и гуманизма, а как кризис человека: «Ставится вопрос о том,
будет ли то существо, которому принадлежит будущее, по-прежнему
называться человеком. Мы присутствуем при процессе дегуманизации во всех
областях культуры и общественной жизни» [9, с.325].
В творчестве Бердяева отражены и глубоко проработаны традиции как
отечественных, так и зарубежных мыслителей и философов. О себе он писал
так: «Я наследую традицию славянофилов и западников, Чаадаева и
Хомякова, Герцена и Белинского, даже Бакунина и Чернышевского, несмотря
на различие миросозерцаний, и более всего Достоевского и Л. Толстого,
Вл. Соловьева и Н. Федорова. Я русский мыслитель и писатель» [5, с.10].
Рассмотрим концепции человека, творчества и культуры в работах
Н.Бердяева более подробно.
1. Человек
«Разгадать тайну и человеке и значит разгадать тайну бытия», – писал
Н.Бердяев в своей работе «Смысл творчества: Опыт оправдания человека»
(1914) [6, c.87]. Вопросы познания человека и через него – философского
познания мира автор затрагивал в работах «Откровение о человеке в
творчестве Достоевского» (1918), «О достоинстве христианства и
недостоинстве христиан» (1928), «О назначении человека» (1931), «Судьба
человека в современном мире» (1934), «Проблема человека (К построению
христианской антропологии)» (1936), «О рабстве и свободе человека»
(1939), «Экзистенциальная диалетика божественного и человеческого»
(1944) и др.
По мнению Н.Бердяева, все попытки внешнего познания мира, без погружения
в глубь человека, дают лишь знание поверхности вещей. Если идти от
человека вовне, то никогда нельзя дойти до смысла вещей, ибо разгадка
смысла скрыта в самом человеке. Позитивизм, по мнению Бредяева, был
крайним выражением стремления не только постигнуть мир внешним путем,
уходящим как можно дальше от внутреннего человека, но и самого человека
поставить в ряд внешних вещей мира, и в этом крылось противоречие, т.к.
«акт исключительного самосознания человеком своего значения предшествует
всякому философскому познанию. Это исключительное самосознание человека
не может быть одной из истин философского познания мира, оно как
абсолютное a priori предшествует всякому философскому познанию мира,
которое только через это самосознание и делается возможным. Если человек
будет сознавать себя одной из внешних, объективированных вещей мира, то
он не может быть активным познающим субъектом, для него невозможна
философия» [6, с.87].
По мнению Бердяева, антропологическое сознание предшествует не только
онтологии и космологии, но и гносеологии, и самой философии познания,
предшествует всякой философии, всякому познанию. Он подчеркивает, что
«само сознание человека как центра мира, в себе таящего разгадку мира и
возвышающегося над всеми вещами мира, есть предпосылка всякой философии,
без которой нельзя дерзать философствовать» [6, с.87].
Познание человека, по мнению А.Н. Бердяева, должно основываться на
предположении, что человек космичен по своей природе, что он – центр
бытия. Человек как замкнутое индивидуальное существо не имел бы путей к
познанию вселенной. Такое существо не превысило бы отдельных вещей мира,
не преодолело бы частных состояний. Антропологический путь –
единственный путь познания вселенной, и путь этот предполагает
исключительное человеческое самосознание. Лишь в самосознании и
самочувствии человека открываются божественные тайны. Философы, в
сущности, всегда принимали это, то сознательно, то бессознательно.
Человек, в понимании Бердяева, – малая вселенная, микрокосм. Вселенная
может входить в человека, им ассимилироваться, им познаваться и
постигаться потому только, что в человеке есть весь состав вселенной,
все ее силы и качества, что человек – не дробная часть вселенной, а
цельная малая вселенная. Человек познавательно проникает в смысл
вселенной как в большого человека, как в макроантропос. Вселенная входит
в человека, поддается его творческому усилию как малой вселенной, как
микрокосму
В христианской философии библейское представление о человеке как образе
и подобии Бога, внутренне раздвоенном вследствие грехопадения,
сочетается с учением о соединении божественной и человеческой природы в
образе Христа, следовательно, возможности внутреннего приобщения каждого
человека к божественной благодати.
Человек – одно из явлений этого мира, одна из вещей в природном
круговороте вещей; и человек выходит из этого мира как образ и подобие
абсолютного бытия и превышает все вещи порядка природы. «Странное
существо – двоящееся и двусмысленное, имеющее облик царственный и облик
рабий, существо свободное и закованное, сильное и слабое, соединившее в
одном бытии величие с ничтожеством, вечное с тленным» [6, с.89]. Все
христианство, по мнению Н.А. Бердяева, связано с этой двойственностью
человеческой природы.
Высшее самосознание человека есть абсолютный предел для всякого научного
познания. Наука с полным правом познает человека лишь как часть
природного мира и упирается в двойственность человеческого самосознания
как свой предел. Но и философия высшего самосознания человека возможна
лишь тогда, если она сознательно «ориентирована» на факте религиозного
откровения о человеке. Антропологическая философия имеет дело не с
фактом человека как объекта научного познания (биологического,
психологического или социологического), а с фактом человека как субъекта
высшего самосознания, с фактом внеприродным и внемирным. Поэтому
философия эта опознает природу человека как образа и подобия абсолютного
бытия, как микрокосма, как верховного центра бытия и проливает свет на
таинственную двойственность природы человека. Философская антропология
ни в каком смысле и ни в какой степени не зависит от антропологии
научной, ибо человек для нее не природный объект, а сверхприродный
субъект. Философская антропология целиком покоится на высшем,
прорывающемся за грани природного мира самосознании человека.
Официальная рациональная философия, философия, признанная
общеобязательной, никогда не раскрывала, как считает Н.А.Бердяев,
подлинной антропологии – учения о человеке как микрокосме. Эта философия
была в большей или меньшей степени подавлена зависимым положением
человека в природном мире. Бердяев говорит о «боязливо-скромном» учение
о человеке Германа Лотце в его «Микрокосме», о подавлении философской
антропологии натурфилософией у Шеллинга, для которого основным является
понятие природы, а не человека. «В философии, которая по существу своей
задачи предполагает исключительность человека, можно найти лишь осколки
учения о человеке», – пишет Н.А.Бердяев [6, с.93]. По его мнению, только
в мистической и оккультной философии, которой философы официальные и
общеобязательные все еще не хотят знать, раскрывалось истинное учение о
человеке как микрокосме, посвящался человек в тайну о самом себе. В
мистике освобождается человек от подавленности природным миром.
Гуманистический позитивизм XIX века отвергает двойственную природу
человека, стремясь ограничить его свойствами природного мира и урезать
духовную сущность. Но в этом мире, отмечает Н.Бердяев, человек – раб
необходимости, бесконечно малая часть огромного механизма природы.
«Натурализм и позитивизм окончательно принижают человека, отрицают
человека, ибо пучок восприятии, смена ощущений, дробная часть
круговорота природы – не есть человек. В позитивизме исчезает та правда
гуманизма Возрождения, которая связана была с возрождением античности
как человеческой ценности. Гуманизм перерождается в антигуманизм, он
отрицает человека. Подлинного человека, человека-микрокосма, царя
природы, нет без Бога и Богочеловека» [6, с.128].
В XIX веке гуманизм принял форму религии человечества. Антропологизм
Л.Фейербаха и позитивизм О.Конта – философские вершины гуманистического
сознания.
Не успел Л.Фейербах провозгласить религию человечества, как К.Маркс в
своем материалистическом социализме довел гуманизм до окончательного
отрицания человека, до последнего порабощения человека необходимостью,
до обращения человека в орудие материальных производительных сил. Маркс,
по мнению Н.А. Бердяева, окончательно отрицает самоценность человеческой
личности, видит в человеке лишь функцию материального социального
процесса.
Кризис гуманистической антропологии завершился в Ф.Ницше, для которого
последняя ценность не человеческая, а сверхчеловеческая, т.е. гуманизм
преодолен им. Человек для него – стыд и боль, человек должен быть
преодолен, человек должен прийти к тому, что выше, чем человек, что уже
сверхчеловек. В Ницше гуманизм побеждается не сверху, благодатно, а
снизу, собственными силами человека – и в этом великий подвиг Ницше.
В один ряд с этим философом Н.А. Бердяев ставит Ф.М. Достоевского. В
Ницше и Достоевском произошло крайнее напряжение и обострение
человеческого самочувствия, антропологического сознания, произошел
переворот от природной необходимости к человеческой свободе.
«Свобода – безосновная основа бытия, и она глубже всякого бытия», –
подчеркивал Бердяев [3, с.298]. Для него важно было понимание истинной
свободы человека: «Свобода не есть сознанная необходимость, как учили
германские идеалисты. Необходимость есть дурная, бессознательная
свобода, свобода, не просветленная Логосом. Принудительная необходимость
есть лишь обратная сторона мирового распада и мировой отчужденности. …
Подлинная свобода есть выражение космического (в противоположность
хаотическому) состояния вселенной, ее иерархической гармонии, внутренней
соединенности всех ее частей» [там же, с.317].
Свобода духа для Бердяева является священным символом, значение которого
не может быть связано с временными и преходящими формами той или иной
эпохи. «Истинная свобода человеческой личности имеет духовный, а не
социальный источник, она определяется ее вкорененностью в духовном мире,
а не вкорененностью в мире социальном» [9, с.330].
При этом достижение свободы – нелегкая вещь: «Человек находится в
рабстве, он часто не замечает своего рабства и иногда любит его.
Ошибочно было бы думать, что средний человек любит свободу. Ещё более
ошибочно думать, что свобода легкая вещь… Любовь к свободе, стремление
к освобождению есть показатель уже некоторой высоты человека,
свидетельствует о том, что человек внутренне уже перестает быть рабом»
[3, с.149]
Человек свободен, когда, он находится в состоянии творческого подъема.
Таким образом, творчество – это освобождение человека от рабства.
2. Творчество
«Может ли человек спасаться и в то же время творить, может ли он творить
и в то же время спасаться?» – вот основной вопрос, вокруг которого
выстраивается одна из ключевых статей Бердяева «Спасение и творчество»
[7]. Проблема эта чрезвычайно заостряется под пером мыслителя,
усугубленная его собственным религиозным дуализмом, изначально
разводящим спасение и творчество по разным сферам бытия: Церковь занята
спасением, творчеством занят светский мир.
Преодолением этого разрыва должно стать освящение и оправдание Церковью
творческих дел, которыми занят мир светский. Однако идея о воцерковлении
творчества выступает у Бердяева в интерпретации, своеобразие которой
можно приписать романтическому духу Серебряного века. Главную проблему
для творчества он ищет, прежде всего, в самой Церкви. «Система
иерократизма, исключительное господство священства в жизни Церкви, а
через Церковь и в жизни мира, есть подавление человеческого начала
ангельским, подчинение человеческого начала ангельскому началу как
призванному водительстовать жизнью» [там же, с.19].
Однако подавление человеческого начала, недопущение его своеобразного
творческого выражения есть «ущербление христианства» как религии
Богочеловечества, полагает Н.Бердяев. Средневековая культура, продолжает
он, по идее своей была ангельской, а не человеческой. Господство
ангельского начала всегда ведет к символизму, к условному знаковому
отображению в человеческом мире небесной жизни без реального ее
достижения.
Достижение Нового времени Н.А. Бердяев видит в том, что оно низвергло
символику и совершило разрыв. Человек восстал во имя свободы и пошел
своим самочинным путем. Это, как ни странно для христианского мыслителя,
особенно импонирует Бердяеву. По его теории, современный христианин
живет в двух перебивающихся ритмах – в Церкви и в мире, в путях спасения
и путях творчества.
Творчество для Бердяева неразрывно связано с идеей свободы. В статье «О
творческой свободе и фабрикации душ», явившейся ответом на гонения
Ахматовой и Зощенко советской властью, он подчеркивает: «Творчество и
есть акт свободы. Творчество духовной культуры никак не может быть
организовано по образцу хозяйственной жизни страны или военной казармы.
Это было бы смертью творчества» [4, с.289].
Отдавая должное смирению, способствующему реальному изменению и
преображению человеческой природы, господству духовного человека над
душевным и плотским человеком, он тем не менее указывает на то, что
смирение «подавляет и угашает» дух.
В Новое время, по мнению Н.Бердяева, все духовно значительные люди были
духовно одиноки. Это одиночество гения было порождено дуализмом Добра и
Зла. Преодолеть его может лишь христианское возрождение, которое будет
творческим. Но творческое церковное возрождение «нельзя мыслить в
иерократических категориях, нельзя втиснуть в рамки церковного
профессионализма, нельзя мыслить как исключительно процесс “сакральный”,
в противоположность процессам “профанным”» [7, с.45].
Н.Бердяев говорит о том, что нужно устранить устаревший спор о чистом
искусстве для искусства. Такого искусства никогда не существовало – это
фикция. Свободный творческий гений или талант не находится в пустоте,
его творческие акты связаны с миром и человеческим обществом, он
микрокосм. «Если творец хочет выразить судьбу своего народа и разделить
ее, то потому, что он внутренне с ней связан, и даже, может быть, более
с ней связан, более есть настоящий народ, чем бескачественная народная
масса. О народе мы судим прежде всего по его гениям, по его вершинам, а
не по обыденной жизни человеческих масс, по качеству, а не по
количеству» [4, с.290].
При этом, подчеркивает Н.Бердяев, недопустимо смешивать творческую
свободу художника и мыслителя с изоляцией, с индивидуалистической
поглощенностью собой, с равнодушием к судьбе мира и народа. Он
настаивает на том, что недопустимо смешивать эту внутреннюю необходимую
связь с жизнь своего народа с рабством, с насилием над творчеством, с
приказом писать на известные темы: «Патриотическое стихотворение можно
написать лишь потому, что поэт горит любовь к родине, а не потому, что в
данный момент генеральная линия власти требует написания таких
стихотворений» [4, с.291].
«Творчество, – поясняет Н.Бердяев, – есть то, что идет изнутри, из
бездонной и неизъяснимой глубины, а не извне, не из мировой
необходимости» [6, с.314].
3. Культура
В своих работах Н.А. Бердяев обращает внимание на то, что культура
подошла к глубочайшему внутреннему кризису. Все линии культуры доходят
до предельных концов и выходят из дифференцированных ценностей. Основная
проблема XIX и XX века – проблема отношения творчества (культуры) к
жизни (бытию). На вершинах культуры мучит человека противоположность
между тем, чтобы создавать что-то, и тем, чтобы быть чем-то. Гении
творили, но недостаточно были; святые были, но мало творили. Творчество
рождалось из несовершенства и недостатка. Слишком совершенные перестают
творить. Есть трагический антагонизм, считает Н.Бердяев, между человеком
совершенным как делом Божьего творчества и человеческим совершенным
творчеством как делом активности самого человека. «Вступите на путь
йоги, или православной святости, или толстовства, на путь собственного
совершенствования, и вы перестанете творить. Существует двоякая трагедия
творчества, двусторонне раскрывающая ту истину, что в мире не было еще
религиозной эпохи творчества. Творчество антагонистично, с одной
стороны, совершенству человека, с другой – совершенству культуры» [6,
с.327].
Творчество находится в тисках между устремлением к совершенству души и
устремлением к совершенству культурной ценности. Религиозное, духовное
творчество проходит через жертву и собственным совершенством, и
совершенством культуры во имя создания нового бытия, продолжения дела
Божьего творения. И бесконечно важно, по мнению Н.А. Бердяева, вскрыть
тройной антагонизм: антагонизм домостроительства ценностей культуры и
домостроительства личного совершенства, антагонизм творчества и культуры
и антагонизм творчества и личного совершенства. Лишь творческая
религиозная эпоха, как надеется Бердяев, преодолеет все три антагонизма.
Творчество выйдет из тисков личного совершенства и совершенства
ценностей культуры. Творчество перейдет к космическому совершенству, в
котором претворится в единое – совершенство человека и совершенство его
созиданий. Доныне мир знал по преимуществу два пути: созидание
собственной души или созидание совершенной культуры. Мировой кризис
культуры выведет из этой противоположности.
Н.А. Бердяев считал, что культура по глубочайшей своей сущности и по
религиозному своему смыслу есть великая неудача. Философия и наука есть
неудача в творческом познании истины; искусство и литература – неудача в
творчестве красоты; семья и половая жизнь – неудача в творчестве любви;
мораль и право – неудача в творчестве человеческих отношений; хозяйство
и техника – неудача в творческой власти человека над природой. Культура
во всех ее проявлениях есть неудача творчества, есть невозможность
достигнуть творческого преображения бытия. Культура кристаллизует
человеческие неудачи. Все достижения культуры – символические, а не
реалистические. В культуре достигается не познание, а символы познания,
не красота, а символы красоты, не любовь, а символы любви, не соединение
людей, а символы соединения, не власть над природой, а символы власти.
Культура так же символична, как и породивший ее культ.
Культ – религиозная неудача, неудача в богообщении. Культ был лишь
символическим выражением последних тайн. Церковь в своих видимых
воплощениях имеет культурную природу и разделяет судьбу культуры и все
ее трагические неудачи. Культ – религиозный исток культуры и сообщал ей
свой символизм. И все великое в культуре было символически-культовым. В
культуре есть вечная, мучительная неудовлетворенность. Кризис культуры и
есть последняя воля человека к переходу от символически-условных
достижений к достижениям реально-абсолютным.
Неудача и неудовлетворительность культуры, по мнению Бердяева, связаны с
тем, что культура во всем закрепляет плохую бесконечность, никогда не
достигает вечности. Культура есть лишь творчество плохой бесконечности,
бесконечной серединности. Поэтому культура метафизически буржуазна.
Кризис культуры, по мнению Н.А.Бердяева, и означает невозможность
дальнейшего существования буржуазной культуры. Творчество новой эпохи
преодолеет культуру изнутри, не извне. Творческая мировая эпоха может
быть лишь сверхкультурной, а не докультурной и не внекультурной – она
принимает положительный религиозный смысл культуры, признает великую
правду всякой культуры против всякого нигилизма. Культура всегда права
против нигилизма и анархии, против дикости и варварства. Сама неудача
культуры – священная неудача, и через неудачу эту лежит путь к высшему
бытию. Но до претворения культуры в высшее бытие она должна пройти через
секуляризацию. Государство, семья, наука, искусство должны стать
внецерковны, их нельзя насильственно удерживать в церковной ограде. Да и
подлинная церковь не имеет ограды. Мирская культура должна свободно,
имманентно прийти к новой религиозной жизни. Выход из религиозной опеки
есть наступление религиозного совершеннолетия, выявление свободной
религиозной жизни. В творчестве культуры было прохождение через
богооставленность, через расщепление субъекта и объекта. Сама религия
была разделением, разрывом с Богом, пафосом дистанции.
Трагедия творчества и кризис культуры с особенной остротой
переживаются русским гением. В строе русской души, как отмечает
Н.Бердяев в работе «Смысл творчества» [6], есть противление тому
творчеству, которое создает дурно-бесконечную, буржуазно-серединную
культуру, есть жажда творчества, которое создает новую жизнь и иной мир.
Душа России как бы не хочет создавать культуру через распадение субъекта
и объекта. В целостном акте хочет русская душа сохранить целостное
тождество субъекта и объекта. На почве дифференцированной культуры
Россия может быть лишь второстепенной, малокультурной и малоспособной к
культуре страной. Всякий творческий свой порыв привыкла русская душа
соподчинять чему-то жизненно-существенному – то религиозной, то
моральной, то общественной правде. Русским не свойствен культ чистых
ценностей. У русского художника трудно встретить культ чистой красоты,
как у русского философа трудно встретить культ чистой истины. И это во
всех направлениях. Русский правдолюбец хочет не меньшего, чем полного
преображения жизни, спасения мира. С чертой этой связано самое великое и
истинно оригинальное в русской культуре, но она же рождает что-то
тяжелое и мрачное в русской жизни. Русская душа берет на себя бремя
мировой ответственности, и потому не может она творить ценности культуры
так, как творит душа латинская или германская.
Трагедия творчества и кризис культуры достигли последнего заострения у
великих русских писателей: у Гоголя, у Достоевского, у Толстого.
Философскому осмыслению их произведений посвящены работы Н.А. Бердяева
«Откровение о человеке в творчестве Достоевского» (1918),
«Миросозерцание Достоевского» (1926), «О религии Льва Толстого» (1912),
«Три юбилея: Л.Толстой, Генрик Ибсен, Н.Федоров» (1928).
Бердяев считал, что русская культура призвана оказать влияние на
западных людей, подчеркивал ее мессианизм, связанный с русскими
странниками и искателями Града Божьего и правды Божьей. Россия,
подчеркивал он, менее всего страна средних состояний, средней
культурности. «У нас всегда и во всем средний уровень очень низок. В
строгом европейском смысле слова в России почти что и нет культуры, нет
культурной среды и культурной традиции. В низах своих Россия полна
дикости и варварства, она в состоянии докультурном, в ней первобытный
хаос шевелится. Эта восточная, татарская некультурность и дикая
хаотичность – великая опасность для России и ее будущего. Но на вершинах
своих Россия сверхкультурна: там заостряется мировой кризис культуры»
[6, с.327]. Историческая задача русского самосознания – различить и
разделить русскую сверхкультурность и русскую докультурность, логос
кризиса культуры на русских вершинах и дикий хаос в русских низах.
Исторически в России неизбежен не только мировой кризис культуры, но
неизбежно и послушание мировой культуре. Ибо в России легче всего
восстание против буржуазной культуры принимает форму нигилизма и
анархии. Но на почве буржуазной культуры Россия никогда не будет
талантлива. Ее гениальность в ином. Россия не может остаться только
Востоком и не должна сделаться только Западом. Миссия России – быть
Востоко-Западом, соединительницей двух миров. И Россия призвана с
последней остротой поставить конечную проблему отношения религиозного
сознания к творчеству и культуре.
На Западе огромность и утонченность его культуры затемняет постановку
этой проблемы. Но и на Западе совершается кризис творчества и кризис
культуры. Запад подавлен величием своей старинной культуры, подмечает
Н.Бердяев. Западный человек вечно обращается к богатствам и ценностям
своего великого прошлого, и новые его искания легко принимают форму
реставрации и воскрешения прошлого. Вечно возвращающаяся романтика
Запада несет на себе печать творческого бессилия. А судорожный отрыв
рождает уродство футуризма. Русский человек даже высокой культуры
безмерно свободнее в своих исканиях и сильнее в своих творческих
порывах.
Заключение
Бердяев является несомненно первым из русских мыслителей, умевших
заставить себя слушать не только у себя на родине, но и в Европе. Его
сочинения переведены на многие языки и везде встречали к себе самое
сочувственное, даже восторженное отношение. Не будет преувеличением,
если мы поставим его имя наряду с именами наиболее сейчас известных и
значительных философов – таких, как Ясперс, Макс Шеллер, Николай
Гартман, Хайдеггер. Любовь, милосердие, сострадание – темы, которым во
всех писаниях Бердяева посвящено столько вдохновенных страниц.
Философия Бердяева – это философия личности, персонализм. Личность – это
не эмпирическая индивидуальность, а человек взятый как творческое и
свободное существо, неподвластное объективации. Реализацию этой
свободной внутренней cоциальности Бердяев называет «соборностью» и
противопоставляет ее принудительной социализации, которую несут личности
все безлично-универсальные структуры коллективного, социальные институты
– классы, партии, нации, церкви.
В своих работах Н.Бердяев развивает идеи свободы, творчества и
объективации, личности и, наконец, «метаисторического»,
эсхатологического смысла истории. Он писал: «Культура никогда не была и
никогда не будет отвлеченно-человеческой, она всегда
конкретно-человеческая, т.е. национальная, индивидуально-народная и лишь
в таком качестве восходящая до общечеловечности» [8, с.362].
«Пока в России человек более подчинен экономике, чем когда-либо, –
сокрушенно признавал Н.Бердяев. – Тут мы встречаемся с основным
вопросом, вопросом об иерархии ценностей. Духовная культура есть более
высокая ценность, чем политика и экономика, которые должны бы были быть
послушными средствами. Великая задача в том, чтобы не допускать
превращения средства в цели» [4, с.293].
Список литературы
1. Бердяев Н.А. Кризис искусства. – М.: Интерпринт, 1990. – 47 с.
2. Бердяев Н.А. О назначении человека // Мир философии: Книга для
чтения. – М., 1991. – Ч.II. – с. 256.
3. Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической
метафизики. – М.: Республика, 1995. – 375 с.
4. Бердяев Н.А. О творческой свободе и фабрикации душ // На пороге новой
эпохи: Сб. статей. – СПб, 1996. – 287-296.
5. Бердяев Н.А. Самопознание: Сочинения.- М.: ЭКСМО-Пресс, 1997. – 624
с.
6. Бердяев Н.А. Смысл творчества: Опыт оправдания человека. – Париж,
ИМКА-ПРЕСС, 1985. –
7. Бердяев Н.А. Спасение и творчество: Два понимания христианства //
Путь. – 1926. – №2. – М: Информ-Прогресс, 1992. – С. 19-28.
8. Бердяев Н.А. Судьба России / Сост., вступ. ст., коммент. В.В.Шкоды. –
М.: ЭКСМО-Пресс, 1998. – 735 с. – С. 267-478.
9. Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире: Ст., письма // Новый
мир. – 1990. – №1. – С.207-232.
10. Бердяев Н.А. Философия свободы; Смысл творчества. – М.: Правда,
1989. – 607 с.
11. Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства / Предисл.
Р.А. Гальцевой. – М.: Искусство, Лига, 1994. Т. I. – 542 с.
12. Гребешев И.В. Опыт персоналистской философии истории: Н.Бердяев и
Г.Федотов. Автореферат диссертации. – М, 2004.
13. Дмитриева Н.К., Моисеева А.П. Философ свободного духа (Н.Бердяев:
жизнь и творчество). – М.: Высшая школа, 1993. – 271 с.
14. Колеров М.А. О новых публикациях Н.А.Бердяева // Вопросы философии.
– 1990. – №9. – С.164-168.
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
