История Религии (том 1)

Александр Мень
ИСТОРИЯ РЕЛИГИИ
В поисках пути, истины, и жизни

Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве пособия для системы дополнительного образования учащихся

Москва 2001

НОВЫЙ СОВМЕСТНЫЙ ПРОЕКТ
Института «Открытое общество» и Министерства общего среднего и профессионального образования РФ
«Учебная литература нового поколения»
Проект направлен на создание учебных материалов, соответствующих лучшим образцам мировой учебной литературы как с точки зрения содержания, методики, так и формы подачи материала. Новые учебные материалы будут прежде всего ориентированы на гуманитарные гимназии, лицеи и школы с углубленным изучением определенных предметов.
ББК 86.3 М 50 УДК 27+29
Составители:
священник Александр Борисов, Р.И-Альбеткова, А.Я’.Андреева, Е.Ф.Сабуров, В.Л.Файнберг, П.В.Мень
Редакционная коллегия:
Н.В.Веселовская, В.И.Власенко, В.И.Даниленко, МА.Журинская, А.И.Княжицкий, А.Г.Николаевская
Макет и оформление:
В.П.Кузнецов
Мень Александр
М 50 История религии. В 2 кн. Кн. 1-я: В поисках Пути, Истины и Жизни: Учеб. пособие. — М.:
Издательская группа «ФОРУМ-ИНФРА-М», 2001. — 216 с.: ил.
Книга Александра Меня «История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни» — это повествование о духовных исканиях человечества. Читатель найдет в ней богатый материал о духовных традициях Древнего Востока, о религии и философии Древней Греции, о событиях библейской истории со времен вавилонского плена до прихода в мир Иисуса Христа.
Книга предназначена для преподавателей и учащихся средней школы, гимназий, лицеев, а также для всех, кто интересуется историей религии. Она может быть использована как самостоятельное учебное пособие и как дополнительный материал при изучении других исторических дисциплин.

ISBN 5-86225-621-0 © Фонд имени Александра Меня, 1997 © Издательский Дом «ФОРУМ», 1997

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Творческое наследие Александра Меня поражает своей многогран¬ностью и широтой научного кругозора. Когда окидываешь взглядом проделанную им работу в области библиологии, религиоведения, исто¬рии культуры, литературы, то удивляешься громадному объему его тру¬да. Видный деятель Русской Православной церкви, библеист, богослов, проповедник, он за свою недолгую жизнь сделал столько, что было бы по силам только целому коллективу.
Его глубокие теоретические исследования сочетались с активной проповеднической деятельностью. Он жил предельно насыщенной жизнью: служил в храме, писал книги и статьи, читал лекции в школах и вузах, выступал по радио и телевидению. Отец Александр без остат¬ка отдавал себя служению Богу и людям.
Будущий пастырь родился в 1935 г. Уже в ранней юности Алек¬сандр ясно осознал, что станет священником. В школьные и студенчес¬кие годы он жадно пополнял и расширял свои религиозные познания. Не следует забывать, что пора его юности пришлась на разгул атеизма, когда государство и общество оказывали на верующих невероятное давление. Сохранить, защитить веру в таких условиях значило совер¬шить нравственный подвиг.
Удивительным внутренним благородством была отмечена вся деятельность Александра Меня — пастыря и ученого. Человек эн¬циклопедических знаний, он был открыт великой Правде. Главный труд его жизни — серия книг по истории религии, а также книга об Иисусе Христе «Сын Человеческий». В них отец Александр прослеживает духовную историю человечества, поиски смысла бытия. В своих рабо¬тах он показал, что эти искания есть не что иное, как восхождение к Истине, а Истина — это Христос.
Крупнейший ученый-библеист, Александр Мень мечтал написать учебник по истории религии. Трагическая гибель священнослужителя в 1990 г. помешала осуществлению этого плана. Грандиозный замы¬сел не был завершен, но остались книги отца Александра, его бесцен¬ный научный архив. Работа по созданию учебника была продолжена друзьями и близкими Александра Меня.
Предлагаемые вниманию читателей учебные пособия, объединен¬ные общим названием «История религии», составлены по материалам книг, написанных отцом Александром. Составители сочли своим дол¬гом сохранить его неповторимую интонацию, которая так памятна всем, кому выпало счастье слышать этого незаурядного человека.
В первой книге «В поисках Пути, Истины и Жизни» исследуются истоки религии, рассказывается о первоначальных верованиях — от доисторической мистики до представлений о живом Боге. В книге повествуется о возникновении древней израильской религии, давшей миру освобождающий огонь Света и Истины, о приходе Мессии в мир, о Его земной жизни и победе над смертью. Мы осознаем, что духовные искания человечества воплотились в личности и учении Иисуса Христа, что Его рождение по самым глубинным причинам стало началом но¬вой эры — эры торжества Истины.
Вторая книга «Пути христианства» охватывает I тысячелетие по Р.Х. В ней рассказывается о распространении христианства, о мис¬сионерской деятельности учеников Иисуса, о первой христианской им¬перии, об Отцах Церкви, о причинах великого церковного раскола, о крещении Руси. Автор раскрывает тайну приобщения к Церкви тысяч и тысяч людей через любовь, что сегодня чрезвычайно важно для ду¬ховного возрождения России.
Александр Мень не идеализирует христианство, он показывает ре¬альную картину жизни Церкви, не скрывая ее драматических сторон:
борьбы мнений, раскола, ересей, вспышек фанатизма. Высочайшая нравственная позиция автора позволяет объективно освещать все эти вопросы.

I. ИСТОКИ РЕЛИГИИ
Ты создал нас для Себя,
и мятется сердце наше,
доколе не успокоится в Тебе.

Августин

ВВЕДЕНИЕ
В духовной жизни человека трудно найти фактор, который играл бы более важную роль, чем религия. В поисках Бога человечество исходило немало дорог, пройдя путь от мироотрицающей мистики до богоотрицающего материализма. И лишь тогда, когда путь этот был пройден, на¬ступила, выражаясь библейским языком, «полнота времён». Мир подошел к От¬кровению величай¬шей тайны, и челове¬ку был указан путь к совершенной жизни.
Однако человеку была дана свобода выбора — принять Евангелие или отвер¬гнуть его. Свобода осталась неприкосно¬венной; ее залогом было историческое уничижение Иисуса Назарянина, Его кре¬стная смерть и неслы¬ханное в своей пара¬доксальности учение, принять которое было невозможно без под¬вига веры.
Тщетно люди прилагали к христианству привыч¬ные им мерки: одни требовали знамений, другие — философских доказательств. Но Церковь устами апостола Павла отвечала: «Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев — соблазн, а для эллинов — бе¬зумие» (1 Кор 1:23).
Не человеческой, а Божественной вес¬тью вошло Евангелие в историю человече¬ства. Покорив мно¬гих, для иных оно ос¬талось соблазном или безумием. Некоторые, приняв его, потом от¬ступились. Но идти миру было, в сущнос¬ти, уже некуда. Ос¬тавалось лишь снова и снова бродить в по¬темках заблуждений, которые увлекали че¬ловеческий дух в до-христианские времена. Отход от Христа на деле означал возврат к Будде или Конфу¬цию, Заратустре или Платону, Демокриту или Эпикуру.

Рис.1
Сотворение света. Г. Доре. Гравюра

Поистине прав был Экклезиаст, когда гово¬рил: «Нет ничего нового под солнцем» (Еккл 1:9). Рассматривая любое из учений, возникших за двад¬цать веков, мы убеждаемся, что все они сводятся к повторению чего-то уже пройденного.
Рецидивы доевангельского сознания еще слишком часто дают о себе знать и среди христи¬ан. Они проявляются и в отрешенном спиритуа¬лизме1, и в авторитарной нетерпимости, и в маги¬ческом обрядоверии. Это вполне объяснимо: ведь две тысячи лет — срок ничтожный для того, что¬бы преодолеть «язычество» и осуществить хотя бы часть задач, поставленных миру Богочелове¬ком. А они поистине абсолютны и неисчерпае¬мы. Можно сказать, что «закваска» Евангелия только начала свое преобразующее действие.

* * *

История не знает ни одного народа, который был бы совершенно лишен веры. Даже атеистов нельзя считать людьми по-настоящему неверую¬щими. Идеологические мифы, которые принима¬ются ими на веру, — это, по существу, перели¬цованная религия. В результате возникают «верования» атеизма, пытающиеся привнести смысл в бессмыслицу, предназначенные прими¬рить человека с тем, что он по своей природе не может принять.
Есть что-то трагическое и таинственное в стремлении атеистов укрыться от бездны равно¬душной Вселенной, от пустого холодного неба. Тут не просто страх и тревога, но неосознанное тяго¬тение к тому, что догматика материализма отри¬цает, а именно к Смыслу, Цели, разумному Началу мира.
Дух человека веками стремился к красоте, добру и чему-то Высшему, достойному поклоне¬ния. Можно ли видеть в этом лишь пустой само¬обман? Не естественнее ли признать, что подоб¬но тому, как тело связано с материальным миром природы, так и дух тяготеет к незримой Реально¬сти? И разве не показательно, что, когда человек отворачивается от этой Реальности, вместо нее возникают суеверия и секулярные2 «культы»? Иными словами, если человек уходит от Бога, он неизбежно приходит к идолам.
Плохо, когда пустуют храмы, однако еще хуже, когда храмы полны, но пустуют сердца. Внешнее исполнение обрядов — далеко не всегда показа¬тель благополучия веры, и, напротив, слабая посе¬щаемость храмов отнюдь не доказывает ее упад¬ка. К тому же внешние формы церковной жизни всегда менялись в прошлом, будут меняться они и в дальнейшем.
Даже потеряв Бога, люди страстно ищут аб¬солютного- И только религия остается наиболее личностной из всех форм человеческой деятель¬ности. Поэтому именно в ней дух, затерянный в лабиринтах цивилизации, вновь и вновь обретает для себя прочную основу и внутреннюю свободу. Личность, т. е. высшее проявление человеческого, всегда будет находить оплот в Святыне.
Знаменитый физик Макс Борн, говоря о про¬пасти, в которую катится цивилизация, подчерки¬вал, что лишь религиозные идеи могут вернуть здоровье обществу. «В настоящее время, — пи¬сал он, — только один страх вынуждает людей сохранять мир. Однако такое положение неус¬тойчиво и должно быть заменено чем-то луч¬шим. Нет необходимости искать где-то далеко принцип, который мог бы стать более прочной основой для устройства наших дел… В нашей части мира этот принцип содержится в христиан¬ской доктрине».
Люди, говорящие о «гибели религии», либо близоруки, либо намеренно закрывают глаза на действительность, либо, наконец, являются жерт¬вами дезинформации.
Сегодня, как никогда, актуально звучат слова апостола Павла, сказанные две тысячи лет назад:
«Нас почитают умершими, но вот, мы живы» (2 Кор 6:9).
__________________________________________________
1 Спиритуализм (от англ. spirit — дух) — философс¬кое воззрение, утверждающее примат духовного начала мироздания при вторичности, «ненужности» его мате¬риального начала. Не является учением христианской Церкви.
2 Секулярный — светский, не относящийся ни к сфе¬ре религиозной жизни, ни к церковным структурам; на¬пример, секулярное государственное устройство подразу¬мевает, что религиозные воззрения являются частным делом людей, а не их гражданской обязанностью-

ПРИРОДА ВЕРЫ
Бытие и вера
Что же такое вера? Ученые и богословы определя¬ли ее по-разному и порой очень противоречиво. Религию связывали с чувством нравственного долга (Кант), с чувством зависимости (немецкий богослов Шлейермахер); английский мыслитель Рассел определял ее как страх перед неведомым и т. д.

Рис.2
Четвертый день творения. Ю. Карольсфельд. Гравюра

Мы, конечно, не будем останавли¬ваться здесь на мнении «просвети¬телей», будто рели¬гия есть продукт на-меренного обмана. От этого взгляда давно отказались и сами атеисты. Зато гораздо упорнее держались они за другую концепцию XVIII в., согласно которой рели¬гия — это плод невежества перво¬бытного человека, не знавшего зако¬нов природы. По¬добные утвержде¬ния еще встре¬чаются довольно часто в антирелигиозной литературе. Однако вера живет и тогда, когда знания человека о природе становятся полнее; ее исповедуют люди, стоящие на самом высоком уров¬не интеллектуального развития.
На особенности верований того или иного народа в значительной степени влияют истори¬ческие, географические и этнические факторы. Но религия превалирует над ними: этим объясняется та поразительная духовная общность, которая нередко возникает у народов, разделенных психо¬логическими, расовыми и историческими барье¬рами. И наоборот, два народа могут составлять расовое, экономическое, историческое и географи¬ческое единство, а по своему религиозному созна¬нию существенно различаться. «Главные барье¬ры между народами, — пишет английский философ и историк Кристофер Даусон, — не раса, язык или география, но различие духа: эллины и варва¬ры, иудеи и неиудеи, мусульмане и индуисты, хри¬стиане и язычники. Во всех этих случаях суще¬ствуют разные концепции действительности, разная мораль и разные эстетические нормы, словом, раз¬ный внутренний мир. В основе каждой цивилиза¬ции лежат два ду¬ховных фактора: исторически сло¬жившаяся общ¬ность мысли и дей¬ствия и внезапное озарение пророка или мыслителя.
Но если ин¬теллектуальные и духовные измене¬ния приносят ощу¬тимые результаты в материальной жизни народов, то чисто внешняя ма¬териальная пере¬мена дает ничтож¬ный положитель¬ный эффект, когда она не имеет корня в культуре и психологии. Хорошо известно, что влияние современной ма¬териальной цивилизации на примитивные наро¬ды обычно не ведет к культурному прогрессу. Наоборот, если оно не сопровождается процес¬сом духовной ассимиляции, оно разрушит культу¬ру, которую завоевало».
Отрыв культуры от ее религиозных основ не может остаться без роковых последствий. Под¬линный культурный расцвет немыслим без интен¬сивной духовной жизни.
Чем была бы история Израиля без Библии и чем без Библии была бы европейская цивилизация? Чем была бы западная культура без католичества, индийская — без ее религий, русская — без православия, арабская — без ис¬лама? Кризисные и упаднические явления в куль¬туре, как правило, бывают связаны с ослаблением религиозного импульса, что приводит творчество к деградации и омер¬твению.
Большинство оп¬ределений религии говорит почти исклю¬чительно о психоло¬гических предпосыл¬ках веры, но нас интересует сама ее сущность.

Рис.3
Бог создает Адама.
У. Блейк.
Иллюстрация к Книге Бытия. 1795 г.

Религия есть преломление Бытия в сознании людей, но весь вопрос в том, как понимать само это Бытие. Материа-лизм сводит его к не¬разумной природе, религия же видит в его основе сокровенную Божественную Сущность и осознает себя как ответ на проявление этой Сущности.
Материальное бытие очевидно для нас — но как мы можем узнать о Бытии Божествен¬ном? Мы не видим и не слышим Высшего Бы¬тия, откуда же нам известно, что оно реально?
Вера представляет собой такое состояние че¬ловека, когда он убежден в существовании чего-либо, не основываясь при этом на каких-либо вне¬шних фактических и формально-логических доказательствах, т. е. интуитивно.

На пороге последней тайны
Познавая природу, человек во многом опирается на интуицию; она тем более важна в сфере, отно¬сящейся к самой сущности бытия. Великий ка¬толический мыслитель Фома Аквинат говорил, что если бы путь человека к Богу проходил только через философское, абстрактное мышление, то вера осталась бы уделом ничтожнейшего меньшинства. На деле же мы видим, что религиозность прису¬ща и неграмотному индийскому крестьянину, и европейскому ученому, достигшему вершины со¬временных знаний. И происходит это именно потому, что духовное познание есть плод живой интуиции.
Религиозный опыт можно в самых общих чертах опреде¬лить как переживание, связанное с чувством реального присут¬ствия в нашей жиз¬ни некоего Высшего Начала, которое на¬правляет и делает ос¬мысленным наше су¬ществование. Это ощущение дается че¬рез непосредственное «видение»,исполнен¬ное такой же внут¬ренней достовернос¬ти, какую имеет ви-дение собственного «Я». И, только про¬ходя через интеллек¬туальное осмысление, этот опыт кристаллизуется в понятия и символы.
Плотин, выдающийся философ эллинистичес¬кого мира, так говорил об этом: «Когда мы видим Бога, то видим его не разумом, а чем-то более высшим, чем разум».
Религиозное переживание нельзя свести ни к какой другой сфере человеческого духа. Точ¬нее всего его можно определить как чувство благоговения. Эйнштейн говорил, что «самое прекрасное чувство связано с переживанием Та-инственного… Человек, которому это ощущение чуждо, который потерял способность удивляться и благоговеть, — мертв. Знание о том, что есть сокрытая Реальность, которая открывается нам как высшая Мудрость и блистающая Красота, — это знание и это ощущение есть ядро истинной религиозности».
Самое важное состоит в том, что человек че¬рез себя и в себе открывает иное, отличное от при¬роды бытие. И чем интенсивнее и совершеннее процесс человеческого самопознания, тем более достоверным становится этот невидимый мир. «Подняться к Богу, — говорил французский философ Габриэль Марсель, — это значит войти в самих себя, более того, в глубину самих себя, — и себя же самих превзойти».
Наше духовное «Я» — окно в мир вселенско¬го Духа. Как гармония человека с природой яв¬ляется основой его жизни на земле, так Единение с Высшим определяет его духовное существова¬ние. Анри Бергсон видел в мистическом опыте не только прорыв к Божественному Единству, но и залог дальнейшего становления человечества.
Происхождение Вселенной всегда волновало людей, особенно людей науки. Жан Жак Руссо еще двести лет назад писал: «Ум путается и теря¬ется в этой бесконечности отношений, из которых ни одно не запуталось и не потерялось в массе. Сколько нужно абсурдных предположений, что¬бы выводить всю эту гармонию из слепого меха¬низма материи, случайно приводимой в движение! Напрасно те, которые отрицают единство замыс¬ла, обнаруживающегося в отношениях всех час¬тей этого великого целого, прикрывают свои не¬лепости абстракциями, координациями, общими принципами, всякими эмблематическими терми¬нами; сколько бы они ни старались, я не могу постичь систему существ, подчиненных столь не¬зыблемому порядку. Я не в силах верить… чтобы слепая случайность могла произвести разумные существа, чтобы немыслящее могло произвести существа, одаренные мышлением».
Известно и признание Эйнштейна: «Моя ре¬лигия — это глубоко прочувствованная уверен¬ность в существовании Высшего Разума, который открывается нам в доступном познанию мире».
Материалисты ставят на его место нечто, на¬зываемое ими «материей». Но если этой «мате¬рии» присущ разум, то это уже не материя…
Технические открытия и научные теории XIX в. на первых порах, казалось, могли служить подтверждением материализма. Тем не менее он неизменно оставался уделом популяризаторов, а также философов, плохо знакомых с наукой, или ученых, плохо знавших философию. В XX в. под влиянием открытий в области физики и биологии материализм вынужден был сделать уступку: «ма¬терией» было объявлено все, что имеет объектив¬ную реальность.
Но главный внутренний «нерв» материализ¬ма остался неизменным. Этим нервом было бо-гоотрицание. На первом плане оказывались не научные и философские проблемы, а эмоциональ¬ный пафос богоборчества.
У Маркса протест против религии диктовал¬ся его политической борьбой, так как он отожде¬ствлял религию с реакцией. Таким же глубоко эмоциональным, далеким от всякой «научности» был и атеизм Ленина.
«Научное мировоззрение», на которое ссы¬лаются атеисты, само по себе весьма спорное яв¬ление. Нет доказательств, что все бытие поддает¬ся анализу науки. Корни мировоззрения всегда уходят глубже научного уровня — в веру, в то или иное убеждение.
Теперь уже никто не ищет в Священном Писании ответов на вопросы химии или геологии, а христианство не ставит себя в зависимость от непрестанно меняющихся научных представле¬ний. Человек обращался к Богу и тогда, когда считал Землю плоской, и тогда, когда считал ее планетой, находящейся в центре мира, и тогда, когда поставил на это центральное место Солнце…
Главный спор материализма и религии лежит за пределами экспериментального исследования и относится к проблеме возникновения мирозда¬ния. Материалисты утверждают, что Вселенная бесконечна во времени и пространстве. Но ка¬кой научный опыт может проникнуть в беспре¬дельное и безначальное? Можно ли согласиться с утверждением материалистов, что творческое Начало, находящееся вне пространства, не могло создать бесконечную Вселенную?
Со времен Средневековья богословы выска¬зывают мнение, что Вселенная могла и не иметь «начала» во времени, ибо сам творческий акт по природе своей является вневременным.
Чем больше развивается естествознание, тем яснее становится, что познание самих основ мира лежит за пределами науки. Поэтому не прихо¬дится удивляться тому, что для большинства под¬линных творцов науки, для всех, кто содействовал ее движению вперед, идея создания мира Богом была полна глубокого смысла и жизненного зна¬чения.

Рис.4
Софийский собор в Киеве. XI в.

К высшей Реальности человека приобщают и внутренний духовный опыт, и пути разума, и развитие науки.
«Пожалуй, самым непосредственным доказа¬тельством совместимости науки и религии, — писал Макс Планк, — является тот исторический факт, что именно величайшие естествоиспытатели всех времен, такие люди, как Кеплер, Ньютон, Лейбниц, были проникнуты глубокой религиоз¬ностью».
Карл Линней, создатель биологической клас¬сификации, говорил, что в многообразии мира живых существ видит силу Творца. Ломоносов называл веру и знание «дочерьми одного Отца». Паскаль, Ньютон, Фарадей были богословами. Пастер заявлял, что он молится в своей лаборатории, а Ф. Бэкон считал, что «малые знания уда¬ляют от Бога, большие — к Нему приближают».

Человек перед Богом
Божественная Реальность остается сокровенной и не подавляет человека необходимой очевиднос¬тью, и это сохраняет нашу свободу перед Богом. Постижение Его совершается постепенно, в стро¬гом соответствии с готовностью человека к мис¬тической Встрече. Бог как бы сокрыт от непос¬редственного восприятия. Шаг за шагом входит Он в сознание людей через природу, любовь, чув¬ство тайны и переживание Священного. С этим связано и историческое многообразие религий, которое отражает различные фазы и уровни Богопознания.
Тем не менее, у нас есть право говорить о единстве религий. Оно связано и с единством человеческой природы, и с родственностью пере¬живаний, которые вызывают чувство Высшего и мысль о Нем. Пусть зачастую вера затемняется эгоизмом, корыстью, примитивным страхом — ее подлинное ядро, благоговение, роднит между со¬бой и язычника, и последователя высших миро¬вых религий. Даже атеист в какие-то моменты своей жизни оказывается причастным к этому чувству и испытывает близость «неведомого Бога» (см. Деян 17:22-23).
Для того чтобы соприкоснуться с Божествен¬ным, необходима особая внутренняя духовная и нравственная подготовка. «Душа никогда не уви¬дит красоты, если она сама прежде не станет пре¬красной, — писал Плотин, — и каждый человек, желающий увидеть прекрасное и божественное, должен начать с того, чтобы самому сделаться прекрасным и божественным». Великие святые потому и были «боговидцами», что их души были действительно инструментом богопознания. И такими инструментами являлись миллионы чис¬тых сердец, искренне любящих Истину. Разли¬чие в богопознании религиозных гениев, таких, как Франциск Ассизский, Тереза Авильская, Мей-стер Экхарт, Серафим Саровский и оптинские старцы, и обыкновенных людей заключается в следующем: первые всем своим существом приобщались Божественной жизни и сами станови¬лись ее носителями, для вторых же встреча с Бо¬гом была подобна мгновенной вспышке молнии, вслед которой наступает мрак. Сознание первых восходит на такие ступени созерцания, где бес¬сильны человеческие слова и мысли. Поэтому-то, когда они пытаются поведать нам о постигнутом, они с трудом выражают лишь тысячную часть того, что пережили.

Рис.5
Синагога «Слава Израиля» в Иерусалиме

Встреча с Богом происходит в жизни каждо¬го человека, и религиозный опыт есть опыт уни¬версальный, всечеловеческий. Разница состоит лишь в том, к какому результату приводит эта встре¬ча, готов ли к ней человек или проходит мимо нее. Призыв Незримого часто воспринимается человеком сквозь призму предрассудков и недоверия ко всему, что выходит за пределы повседневного. Иногда этот призыв раздается в душе вялой, ог¬раниченной, прикованной к примитивным инте¬ресам и целям; в обоих случаях он поистине ос¬тается «гласом вопиющего в пустыне» (см. Мф 3:3; Мк 1:3; Лк 3:4; Ин 1:23), ибо душа, не отве¬тившая на Божественный призыв, есть духовная пустыня.
«Я жил, — говорит Лев Толстой в своей “Исповеди”, — только тогда, когда верил в Бога. Как было прежде, так и теперь: стоит мне знать о Боге, и я живу; стоит мне забыть, не верить в Него, и я умираю». Переворот в сознании верую-щего человека, совершившийся благодаря его встрече с Вечностью, отражается на всем его су¬ществе и на его деятельности. Пророк Исайя или Будда, Мухаммад или Савонарола, Гус или Лютер и другие духовные вожди радикально из¬меняли ту социальную среду, в которой жили, и эти изменения пережили века.

Рис.6
Собор Нотр-Дам в Реймсе

История всех времен и народов, говорит Макс Планк, весьма убедительно свидетельствует о том, что из непосредственной, незамутненной веры, ко¬торую религия внушает своим последователям, жи¬вущим деятельной жизнью, исходили самые силь¬ные стимулы и значительные творческие достижения, причем в области социальной не мень¬ше, чем в области искусства и науки. Действи¬тельно, невозможно переоценить вдохновляющую роль веры в жизни великих мыслителей, поэтов, художников, ученых и реформаторов.
Верующий не закрывает глаза на мировое зло, но при этом он отказывается признать его непо¬бедимым. Он может смело сказать словами Аль¬берта Швейцера: «Мое знание пессимистично, моя вера — оптимистична». Благодаря этому наша простая человеческая жизнь, несмотря ни на что, сверкает красками вечности.
Слово «религия» происходит от латинского глагола religare, что значит «связывать». Она есть сила, связующая миры, мост между тварным духом и Духом Божественным. Укрепленный этой свя¬зью, человек оказывается активным соучастни¬ком мирового созидания. Бог не порабощает че¬ловека, не сковывает его волю, а, напротив, дает ему полную свободу, включающую и возможность от¬вергнуть Его, искать своих путей.
В единении с Богом человек обретает полно¬ту бытия, а не жалкую покорность. «Когда чело¬век, — замечает историк религии Отто Пфлейде-рер, — в свободном повиновении отдает себя Богу, он не боится потерять через это свою человечес¬кую свободу и свое достоинство, а, наоборот, верит, что только в союзе с Богом он может поистине стать свободным от тяготы мира, от тисков приро¬ды вне нас и от еще худшего ига природы внутри нас… Повиновение Богу есть свобода, — сказал уже Сенека».
Жизнь в вере неотделима от борьбы за тор¬жество добра, борьбы за все светлое и прекрас¬ное; она должна быть не пассивным ожиданием «манны небесной», а мужественным противо¬стоянием злу. Религия есть подлинное основание нравственной жизни. В природе мы не нахо¬дим основ для этических принципов. По остро¬умному замечанию биолога Томаса Гексли, и пре¬ступник, и добродетельный человек одинаково следуют природе, причем первый — в большей степени. Могут возразить, что нравственность диктуется долгом перед обществом. Но ведь само сознание этого долга есть, в свою очередь, не что иное, как нравственное убеждение, в то время как именно отрицание осмысленности бытия, отрица¬ние Бога есть путь к торжеству безграничного эгоизма и взаимной борьбы.
Часто и мучительно люди ставят вопрос: почему в мире так много зла? Как совместить Откровение о всесилии Творца и благости Божией со злом, царящим на земле? Боль и гибель, постигающие любое живое существо, накладывают страшную печать на всю нашу жизнь. Смерть захлестывает жизнь, хаос — организованность. Мир созидания постоянно подрывается силами разрушения.
Христианство согласно с тем, что бытие в самом себе несет черты несовершенства, что кос-могенез неотделим от борьбы полярных начал. Но Библия, говоря о мире как о творении Бога, рас¬сматривает Вселенную в плане динамическом, в перспективе ее совершенствования. Ветхий За¬вет знает о силах Хаоса, но он не обожествляет их, а видит в них лишь тварное начало, которое про¬тивится замыслам Творца. Бог, согласно Библии, не может быть источником зла. Оно есть нару¬шение тварью божественных предначертаний, а не просто «промедление на пути к совершен¬ству», как говорил Эфраим Лессинг.
Образы чудовища Хаоса и Сатаны, которые мы находим в Писании, означают, что катастрофа совершилась в мире духовном. Именно там воз¬ник очаг демонического «своеволия», мятеж про¬тив гармонии, который отозвался на всей приро¬де. «Вся тварь, — говорит апостол Павел, — совокупно стенает и мучится доныне…» (Рим 8:22). «…Потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее» (Рим 8:20). Эти слова указывают на зависимость ны-нешнего состояния природы от вселенского Гре¬хопадения. Не является ли и само необратимое природное время с его жестокой неумолимостью своего рода недугом мироздания? Ведь Апока¬липсис предсказывает, что в грядущем Царстве времени не будет (Откр 10:6).

Рис.7
Мечеть в Стамбуле

Подобное представление может показаться отрицанием Божественного Всемогущества. Но христианство учит, что любой акт Бога по отно¬шению к миру есть Его самоограничение или, как говорили Отцы Церкви, «кенозис» («умаление») Абсолютного. Именно «кенозис» оставляет мес¬то тварной свободе, которая не позволяет иска¬зить образ своего Создателя.
«Безрелигиозное сознание, — говорит Н.Бер¬дяев, — мысленно направляет дело Божие и хва¬стает, что могло бы лучше сделать, что Богу сле¬довало бы насильственно создать космос, сотворить людей, неспособных ко злу, сразу привести бытие в то совершенное состояние, при котором не было бы страдания и смерти, а людей привлекало бы добро. Этот рациональный план творения целиком пребывает в сфере человеческой ограничен¬ности и не возвышается до сознания смысла бы¬тия, так как смысл этот связан с иррациональной тайной свободы греха. Насильственное, принуди¬тельное, внешнее устранение зла из мира, необхо¬димость и неизбежность добра — вот что окон¬чательно противоречит достоинству всякого лица и совершенству бытия, вот план, не соответствую¬щий замыслу Существа, абсолютного во всех Своих совершенствах. Творец не создал необходимо и насильственно совершенного и доброго космоса, так как такой космос не был бы ни совершенным, ни добрым в своей основе. Основа совершенства и добра — в свободной любви к Богу, в свобод¬ном соединении с Богом, а этот характер всякого совершенства и добра, всякого бытия делает не¬избежной мировую трагедию. По плану творения космос дан как задача, как идея, которую должна творчески осуществить свобода тварной души».
Творение есть преодоление Хаоса Логосом1, которое устремлено в Грядущее. Итак, борьба — закон миротворения, диалектика становления твари.
____________________________________________________________
‘ Логос (греч. «слово»): 1) термин древнегреческой философии, означающий первоначально единство слова и смысла; 2) в христианстве — обозначение Иисуса Хрис¬та как второго Лица Троицы; христианское понятие Ло¬госа восходит к первой фразе Евангелия от Иоанна — «В начале было Слово».

ЧЕЛОВЕК ВО ВСЕЛЕННОЙ
Творение, эволюция, человек
В представлении многих древних народов Тво¬рец — это мастер, который своими руками изго¬товляет необходимую для жизни утварь. На не¬которых египетских рельефах можно видеть изображение бога Хнума, делающего человека при помощи гончарного круга. В Индии и Греции считалось, что мир родился из недр Божества.
Только библейское учение противопоставило язычеству и пантеизму1 всех оттенков идею тво¬рения как акта Божественной Воли, Разума и Любви. Этот акт есть звено, связующее Абсолют со всем тварным. Согласно Писанию, созидатель¬ная мощь слова Божия, вызвав тварь из небытия, постоянно питает ее и поддерживает ее существо¬вание.
Библия рисует космогенез2 как восхождение от низшего к высшему, от неорганического к вы¬сокоорганизованному существу — к человеку. Это понимание истоков Вселенной облекалось, есте¬ственно, в форму, соответствующую уровню зна¬ний и типу мышления той далекой эпохи, когда писалась Книга Бытия. Однако дело здесь не только в эпохе. Священный автор говорит о тай¬не, которая в силу своей природы лучше всего может быть выражена символически. «В начале сотворил Бог небо и землю» — эти слова Пи¬сания не есть констатация научного факта, это язык Мифа в высочайшем и священном значе¬нии этого слова. Картина, образ, символ, заменяю¬щие абстракцию, — способ, необходимый для вы¬ражения непостижимого и присущий языку всех религий.
Интуитивные прозрения, облеченные в миф, нередко опережают развитие науки. Именно в Библии, в отличие от греческих, вавилонских, ин¬дийских писаний, мы впервые находим понятие о мире как об Истории, Становлении, Процессе. Мифы и философские системы древности, по су¬ществу, стояли вне прошлого и будущего; для них Вселенная вместе с богами, людьми и низ¬шими существами пребывала в бесконечности кру¬говоротов и циклов. Библейским же пророкам первым открылась внутренняя устремленность мира к совершенству.
В XIX в. появилась теория Дарвина. Противники религиозной веры с восторгом уверовали в дарвинизм и с ожесточением обру¬шились на библейские «дни творения». Дарви¬низм стал жупелом, которым пугали благочести¬вых людей.
Одним из первых понявших подлинно рели¬гиозное значение эволюционной идеи был не кто иной, как дед Чарльза Дарвина — поэт и натура¬лист Эразм Дарвин. «Мир, — писал он в своей “Зоономии”, — развивался… образовывался по-степенно из небольшого начала, увеличивался бла¬годаря деятельности присущих ему сил… Какая это возвышенная мысль о безграничной мощи великого Зодчего, Причины всех причин, Отца всех отцов. Существа существ! Ведь если бы за-хотели сравнивать бесконечность, то должны были бы признать, что больше бесконечной силы нуж¬но для создания причин действия, чем для созда¬ния самих только действий». В этих словах зак¬лючена самая суть христианского подхода к эволюции. Согласно Библии, само существование мира зависит от Творца и постепенно питается его созидательной мощью. Отсюда — понятие о «продолжающемся творении».
Эволюция христианского сознания — это не просто движение вперед, но и возвращение твари на пути, предначертанные Творцом, ибо развитие направлено на создание человека, чье призва¬ние — одухотворить мир и сделать его откры¬тым для новых творческих деяний Бога. Таков смысл развития с точки зрения веры; наука же лишь изучает формы и этапы становления приро¬ды; она еще далека от того, чтобы познать все закономерности эволюции.
После возникновения материальных струк¬тур вторым чудом природы стала жизнь, кото¬рую Эрвин Шредингер называет «самым пре¬красным шедевром, когда-либо достигнутым по линии Господней квантовой механики».
Третьим чудом явился человек. Это было еще более чудесным переворотом, чем возникновение жизни. Впервые в истории планеты та Сила, кото¬рая движет мирами, — космический Разум, скры¬тый за миром явлений, — отобразилась в личностном, тварном существе. До сих пор мироздание — и мертвое и живое — только слепо-бессознательно следовало по пути эволюции, но с появлением чело¬века Вселенная в его лице стала обладательницей духа, разума, творческого дара, ей открылся путь вы¬сочайшего восхождения.
Антропогенез3 был уникальным явлением, и все современное человечество представляет со¬бой один вид. Однако едва ли возможно устано¬вить, каким образом произошел этот качествен¬ный скачок. По-видимому, эволюция психики не может заполнить пробел между разумом высшего животного и личностным интеллектом челове¬ка. Этот шаг, по верному замечанию Пьера Тейяра де Шардена, «должен был совершиться сразу». Разумеется, развитие умственной деятельности приматов подготовило среду и условия для этого переворота. Но дух, самосознание личности как таковые — чудо в мире природы, и именно они делают человека человеком.
Наука может пытаться восстановить после¬довательные ступени в развитии мозга — но не более того. Сам же мозг был лишь необходимым инструментом, способным уловить тончайшие виб¬рации нематериального плана бытия, стать оруди¬ем духа.
В тот момент, когда в существе, обретшем форму человека, впервые вспыхнул свет сознания, когда он стал личностью, произошло соединение двух мировых сфер: природы и духа. «Прах зем¬ной» (как называет Библия психофизическое ес¬тество человека) сделался носителем «души жи¬вой» (Быт 2:7).
____________________________________________________________
‘ Пантеизм (греч. «всебожие») — воззрение, харак¬терное для некоторых философских систем и мистических течений, отождествление Бога с «природой», при котором Бог по сути не является личностным.
2 Космогенез (греч. «рождение, происхождение мира») — возникновение Вселенной и представление о нем в религиозных системах и научных теориях; христи¬анский космогенез опирается на начальные главы Книги Бытия, так называемый «Шестоднев». Вопреки распрост¬раненному заблуждению Шестоднев никак не вступает в противоречие с научными теориями хотя бы потому, что описывает процессы сотворения мира с позиций, неподвла¬стных строго научному мышлению.
3 Антропогенез (греч. «происхождение человека») — совокупность религиозных или научных представлений о возникновении человечества, а также сам процесс этого возникновения.

Образ и подобие
«И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию» (Быт 1:27). Библия всегда гово¬рит о Боге как о Начале невидимом. Тема чело¬веческого богоподобия на протяжении веков при¬влекала внимание богословов, философов и ученых различных школ, исследователей Священного Писания.
Хотя на всей организованной материи мож¬но видеть отпечаток ее разумного происхожде¬ния, разум в природе — это, скорее, незавершен¬ная «программа», он безлик, «диффузен», распылен. Только на человеческом уровне он становится подлинным «образом и подобием» своего Твор¬ца. Вселенский Божественный Разум — Ло¬гос, — проявляющий себя в эволюции мира, бо¬лее всего отображен в личностном разуме и сознательной воле человека.
Божество открывается людям как Сила, пре¬вышающая механическую причинность: как выс¬шая Свобода и высшее Творчество. И то и дру¬гое присуще человеку.
Бог, открывающийся как абсолютное Совер¬шенство, приобщает человека к процессу вечного совершенствования. Разумеется, этот процесс не может ограничиваться малым отрезком времен¬ного бытия; бессмертие человеческой личности есть залог ее богоуподобления.
Христианская антропология признает в чело¬веке три уровня, которые соответствуют трем ос¬новным аспектам познания и тройственной струк¬туре реальности. Первый, наиболее связанный с внешней природой уровень — тело; второй, по¬граничный — душа, или психика; третий, самый глубокий —дух. Дух образует человеческое «Я» и те высшие свойства человека, в которых отра¬жен «образ и подобие Божие». Первые два из¬мерения — общие у человека и других живых существ. Духом же обладает лишь он один среди всех известных нам творений. Тело и психика изучаются естественнонаучными методами (тело, во всяком случае, всецело); дух же раскрывается преимущественно в процессе интуитивного по¬стижения и самопознания.
Первым свойством духа является то, что он реализуется через «Я», через личность, живущую во взаимосвязи с другими личностями. Христи¬анское учение признает бесконечную ценность каждой отдельной личности, но при этом считает необходимым единение человеческих личностей, образующих в своей совокупности высшее ду¬ховное Целое. В христианстве это называется «соборностью», т. е. таким состоянием Целого, в котором все части сохраняют свою индивидуаль¬ность и ценность, не нивелируются.
Другим свойством духа является сознающий себя разум. Именно он способен воспринимать и осмысливать общие закономерности развития при¬роды и общества, причинно-следственные связи бытия, смысл происходящих в мире процессов. Сознательная, разумная активность настолько от¬личает людей от природы, что для обозначения человечества применяется термин «ноосфера»1.
Третье свойство духа — свобода. Только человек может быть «хозяином своих поступков» и нести за них ответственность. Животное не выбирает — выбирает лишь человек. Только для него существует нравственная оценка поступ¬ков.
Разумеется, не следует забывать, что сила во¬левой энергии человека и относительная свобода его от природных факторов тесно связаны с уров¬нем его духовного развития. Человек способен реализовать свою потенциальную свободу толь¬ко благодаря развитию, упражнениям, воспитанию в себе высших духовных задатков. В противном случае он как бы отрекается от своего дара. Тог¬да он действительно всецело подпадает под дей¬ствие низменных инстинктов и общественных условий. Он оказывается неспособным противо¬поставить что-либо ни своей биологической при¬роде, ни своему окружению. Ведь разум — это также потенциальная способность человека, и если он не подвергается воспитанию, то потенция ос¬тается в зачатке. Примером этого могут служить дети, которых вскармливали животные. Несколь¬ко таких случаев известно и изучено. Выясни¬лось, что великий дар разума у них подобен зерну, которое бросили в почву, лишенную влаги и пи¬тательных веществ.
Итак, индивидуальное становление, развитие человека есть обязательное условие для выявле¬ния его высшей природы. Одна из основных осо¬бенностей человека заключается именно в пре¬одолении чисто биологических рубежей. На это указывают запросы людей, которые неведомы животным. Природа человека такова, что изоби¬лие земных благ не удовлетворяет его желаний и не сдерживает страстей. Человек ищет в жизни полноты и совершенства, которых не может ему дать одно лишь природное бытие. И дело тут совсем не в обществе и не в «общественных от¬ношениях». У человека, который уже познал сво¬боду, появляются высшие, сверхприродные интересы и влечения. В этом — залог его бесконеч-ного развития.
Желание обрести свободу настолько сильно в человечестве, что даже марксисты, склонные к детерминизму2, грезят о «прыжке из царства не¬обходимости в царство свободы». Мало того, Маркс утверждал, что это царство «лежит по ту сторону сферы соб¬ственно материально¬го производства». Тем не менее он про¬должал считать «ба¬зисом» свободы соци-альное и экономичес¬кое переустройство. Нет сомнения, поиски оптимальных обще¬ственных систем мо¬гут служить делу под¬линной свободы, но опыт показал, что без признания прав лич¬ности и духовных ос¬нований этих прав идея освобождения превращается в свою противоположность: в диктат, насилие, раб¬ство.
Подобная дегра¬дация связана еще и с тем, что в человеке наряду с потребнос¬тью в свободе живет боязнь ее. Без ориен¬тации на Вечное сво¬бода может пугать и вызывать тоску по рабству. «Человек обречен на свободу», — говорил Жан-Поль Сартр, и в этих словах ощущается скрытый ужас. Но подлинная вера не страшится свободы. Она сознает всю трудность этого дара и радостно идет ему навстре¬чу. Пусть даже иные представители религии пре¬вращают ее саму в уютную клетку, где извращает¬ся вера. «Комфортабельный атеизм и комфорта¬бельная вера, — по словам Э. Мунье, — встречаются в одном болоте. Для того, кто верен Евангелию, остается всегда живым завет апосто¬ла Павла: “К свободе призваны вы, братья” (Гал 5:13)».

Рис.8
Благовещение. Икона. XIV в.

Реализацией духовного начала выступает и стремление к творчеству, неотделимому от исто¬рии человеческой культуры. Н. Бердяев в книге «Смысл творчества» считает творчество главной отличитель¬ной чертой человека, «позволяющей ему прорываться через этот мир к миру ино¬му».
В процессе творчества человек приобщается к ми¬ровому духовному бытию, и тут с нео¬бычайной силой про-является его богопо¬добная сущность. Так, Микеланджело, работая над своими фресками, видел в этом труде священ-нодействие, которым руководит Дух Бо¬жий. По словам Флобера, художники являются «органами Бога», посредством которых Он Сам от¬крывает Свою Сущ¬ность; Мицкевич в своем творчестве чувствовал «силу, не от людей идущую». Бетхо¬вен свидетельствовал, что в моменты музыкаль¬ных озарений «Сам Бог говорил над его ухом». А. К. Толстой посвятил Божественной природе творческого вдохновения стихотворение: «Тщет¬но, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель…»
Ценность подлинно художественного произ¬ведения заключается прежде всего в том, что его автор создает некий новый, свой собственный мир. Краски и формы, звуки и слова становятся язы¬ком духа.
Не случайно творчество для христианства имеет значение космическое: в нем человек как бы продолжает Божественное дело созидания. Это уже не «Земля» или «Вода» с их темной сти¬хийной жизнью, а сознательное существо, творя¬щее свой «второй космос» и тем самым соуча¬ствующее в творчестве Бога.
Именно поэтому созидательный процесс от¬крыт беспредельному совершенствованию. Имен¬но поэтому каждый мастер, закончив свой труд, испытывает неудовлетворенность, которая по¬буждает его к новым творческим поискам.
Все наше земное творчество есть радость, пе¬реплетенная с глубокой тоской по совершенству и идеалу. Мы ощущаем в себе огромные воз¬можности, осуществить которые полностью нам не дано. Горизонт и устремления безграничны, а человеческая жизнь коротка, как мгновение. Это касается не только творчества, но и свободы, и разума.
Откуда же такое несоответствие? Является ли оно неустранимой трагедией духа? Если бы наше тяготение к истине, добру и творчеству име¬ло лишь призрачную основу, оно не владело бы человеком с такой силой. Поскольку эти порывы вложены в нас, они должны иметь возможность для реализации. Только в перспективе бесконеч¬ного развития человеческой личности, далеко за пределами нынешних условий ее бытия, обретает она подлинный простор. Только тогда разум, со¬весть, свобода, творчество приводят человека к вершинам подлинного богоуподобления. Иными словами, вопрос о возможностях человека есть вопрос о его бессмертии
____________________________________________________________________.
1 Ноосфера (греч. «сфера разума») — человечество как разумный компонент биосферы («сферы жизни»); это понятие ввел священник и философ Пьер Тейяр де Шарден в 1927 г.
2 Детерминизм (от лат. «определенность») — фило¬софская концепция об объективной закономерной взаимо¬связи и причинной обусловленности всех явлений.

Человек: смерть и бессмертие
Во все времена людям было свойственно созна¬ние неразрушимости духа. Это сознание такое же древнее, как и сам человек. Ритуальные по¬гребения у охотников каменного века говорят о начальных фазах веры в бессмертие. А в наши дни у такого «первобытного» (в смысле отноше¬ния к цивилизации) народа, как, например, буш¬мены, представление о бессмертии имеет вполне определенные черты. Согласно их религии, после кончины дух умершего еще некоторое время живет у его могилы и может время от времени появлять¬ся и разговаривать с родственниками мертвеца, оставаясь невидимым. Такой подход, при всей кажущейся примитивности, уже содержит основы учения о бессмертии, характерного для большин¬ства мировых религий.
Повсеместное распространение веры в то, что смерть не есть полное уничтожение личности, — факт, заслуживающий внимания. Он свидетель¬ствует о почти врожденном чувстве бессмертия «Я», пусть даже не всегда ясно сознаваемом. Иногда его пытаются связать с инстинктом са¬мосохранения, и, разумеется, какая-то связь здесь действительно существует. Однако мысль о бес¬смертии — не просто биологический феномен. Прежде всего она — проявление духа, интуитив¬но ощущающего свою целостную природу.
Одним из распространенных доводов, направ¬ленных против идеи бессмертия, является то, что вера в бессмертие, в потустороннее ослабляет волю человека, отвлекает его от земных задач. В зна¬чительной степени этот довод порожден извра¬щениями той идеи, которую он оспаривает. Ведь не случайно и Ветхий Завет, и Евангелие столь скупо говорят о посмертии: человек должен в этом мире осуществлять свое призвание, а не пассивно ожидать загробной жизни. Горизонт бессмертия только делает перспективу более широкой и труд — более осмысленным. Однако неверно понятое учение о вечной жизни может подорвать творческую активность людей на Земле.
Обычно материалисты связывают веру в бес¬смертие с уровнем науки прошлых эпох. У лю¬дей, живших тысячи лет тому назад, считают они, вера в бессмертие возникла в результате непо¬нимания законов природы и общества. Люди не знали биологических причин смерти, не могли научно истолковать человеческое сознание. Од¬нако неясно, почему в этом случае развитие зна¬ний не привело к опровержению идеи бессмер¬тия. Ведь трудно предположить, что такие ее защитники, как Джозеф Томсон, открывший элект¬рон, или Эрвин Шредингер, созда¬тель волновой ме¬ханики, знали зако¬ны природы хуже, меньше, чем пещер¬ный человек или древний египтянин.
Многие круп¬нейшие представи¬тели человеческой мысли разделяли и философски обо¬сновывали учение о бессмертии.
Гибель тела от¬крывает сознанию путь к переходу в другую форму су¬ществования. Ма¬териалисты обычно говорят, что со смертью сознание «угасает», но это не более чем плохая метафора. Ведь и в чисто физическом плане бытия «угасание» от¬нюдь не означает аннигиляции1, а лишь переход одной формы материи или энергии в другую.
Поскольку дух, как мы видим, способен ока¬зывать огромное воздействие на жизнь тела, то вполне возможно представить его как силу, ис¬пользующую центральную нервную систему в качестве своего инструмента. Мозг в данном случае окажется чем-то отдаленно напоминаю¬щим трансформатор или конденсатор.

Рис.9
Богоматерь Владимирская. Икона. Фрагмент. Начало XII в

Когда приемник или электрическая установ¬ка выходят из строя, это вовсе не означает, что радиоволны или электроэнергия «испарились», «исчезли». Нечто подобное происходит, по-ви¬димому, в соотношении мозга и духа. Разумеется, смерть и разложение мозга нарушают его контакт с духом. Но значит ли это, что дух больше не существует? Может ли доказать это «молчание могил»?
Единый орга¬низм биосферы рас¬тет, одолевая смерть, но одна за другой отмирают и сменяют¬ся его клетки. Иное бессмертие — в но¬осфере. Для нее ча¬сти столь же важны, как и целое. Она вы¬ступает не как без¬ликая масса, а как единство мыслящих индивидов.
Смерть настигает животное и делает его своей жертвой, и в че¬ловеке гибнет только животное начало. Дух же его, говоря словами Тейяра де Шардена, «ускользает и высвобождается». То, что дух оказыва¬ется в состоянии пе¬режить распад тела, есть закономерность и важнейший шаг космоса на пути к сверхприродным мирам.
Но если бессмертие — настолько важное для эволюции свойство духа, если оно так желанно для человека, то почему наши представления о судьбе личности после смерти столь неясны и бедны содержанием? На это существует два от¬вета. По мнению одних, человечеству еще сужде¬но когда-нибудь глубже проникнуть в эти тайны; они лишь мало исследованы, но в принципе — рационально познаваемы. Согласно другой, более вероятной точке зрения, здесь проходит рубеж, который мы не можем преодолеть, находясь по эту сторону бытия. Как невозможно эмбриону понять всю сложность и многогранность челове¬ческой жизни, так и в нашем ограниченном бы¬тии трудно представить иные миры иначе, как в виде символов. И все же развитие личности еще здесь, в земной жизни, приближает ее к созерца¬нию сверхчувственного мира. Поразительные взлеты человеческой мысли уже являются пред¬чувствием и переживанием бессмертия. Это как бы луч света, который освещает и путь отдельной души, и историю всего человечества. Вопреки тем, кто считает смерть человека концом его жизни, дух в самом своем бытии открывает перспективу вечности. Маленький отрезок, который предстоит человеку пройти по земле, раздвигается в безмер¬ность, когда он ощущает свое бессмертие и еди¬нение со Вселенной и Богом. Он трудится, зная, что все прекрасное и подлинное, возникшее в этом мире, достигает в грядущем высочайшего расцве¬та.
Посмертие невозможно представить себе пу¬стым бездействием, томительной и однообразной «прогулкой в райских садах» — оно явится про¬цессом непрерывного становления и восхожде¬ния к вечному совершенству.
«Уверенность в том, что мы продолжаем жить вечно, — говорил Гёте, — вытекает у меня из са¬мого понятия деятельности. И если я, не зная устали, буду деятелен до самого конца, то природа, когда теперешняя моя форма уже не сможет вы¬держать тяжести моего духа, обязана будет ука¬зать мне новую форму существования. Пусть же Вечно Живой не откажет нам в новых видах де¬ятельности, аналогичной тем, в которых мы уже испытали себя. А если Он по-отцовски дарует нам воспоминание обо всем справедливом и хо¬рошем, к чему мы стремились и что уже создали, тогда и мы, конечно, очень быстро ухватимся за зубцы мировой шестерни».
Эти слова великого поэта и мыслителя напо¬минают нам о том, что посмертие тесно связано со всей земной жизнью, подобно тому, как на¬следственность и условия существования в теле матери влияют на рождение и жизнь человека. Земное существование дано нам не случайно и не бесцельно. Формируя свой дух на путях жиз¬ни, мы готовим его к вечности. И эта подготовка должна выражаться в нашей деятельности на земле. Еще философы Индии и Греции поняли, что кроме физических законов существуют и за¬коны духовно-нравственные и что они действу¬ют с определенной последовательностью. Каж¬дый несет в посмертие то, что он уготовил сам себе здесь. Семя с червоточиной никогда не даст здорового растения. Зло и духовная убогость на земле эхом отзовутся в нашем запредельном бытии. Поэтому призвание каждого человека — уже здесь стремиться к «спасению свой души», т.е. к приобщению к Божественной Жизни. В этом мы должны видеть не эгоизм, а естествен¬ную, заложенную в человеке потребность. Эго¬изм же, напротив, есть препятствие к этому приоб¬щению.
Но Библия открывает нам и нечто большее. Символ Древа Жизни, который появляется на первых ее страницах, означает потенциальное бес¬смертие всего человеческого существа, а вместе с ним и всей природы. Человек, согласно Писанию, есть духовно-телесное единство. Поэтому его роль в мироздании не может ограничиться сохранени¬ем и совершенствованием одного духа среди об¬щего разложения материи. Незримая энергия, которой он наделен, в земной жизни еще не реа¬лизует всех своих возможностей.
Через свое тело человек слит с природным космосом. Эволюция биосферы — это побег от смерти, история же человека — это путь к вос¬кресению и одухотворению материи. Следователь¬но, неразрушимость духа есть лишь этап, а не вер¬шина прогресса. Эту мысль с парадоксальной резкостью выразил Н. Бердяев: «Вера в есте¬ственное бессмертие сама по себе бесплодна и безотрадна, для этой веры не может быть никакой задачи жизни, и самое лучшее поскорее умереть, смертью отделить душу от тела, уйти от мира. Те¬ория естественного бессмертия ведет к апологии самоубийства. Но великая задача жизни пред¬стоит в том случае, если бессмертие может быть лишь результатом мирового спасения, если моя индивидуальная судьба зависит от судьбы мира и человечества, если для спасения моего должно быть уготовано воскресение плоти».
Хотя в этих словах, очевидно, есть спорные моменты, они справедливо указывают на более высокое призвание человека, чем просто выход за пределы материального мира. Преодолеть силой духа косность материи, преобразить ее, возвести через себя на более высокую ступень развития — в этом космическая задача ноосферы, а венец ее устремлений — победа над телесной смертью в природе. Человечество должно было найти путь к бессмертию, стать в мироздании «первенцем из мертвых».
Но этого не произошло. Избегает распада лишь дух; смерть же по-прежнему сохраняет свою власть над ноосферой, разрушая тело человека как любую другую структуру.
Что же затормозило движение и роковым образом повлияло на духовную жизнь и историю мира? Христианство называет эту катастрофу пер¬вородным грехом, или поврежденностью челове¬ческой природы.
____________________________________________________________________
1) Аннигиляция (букв. «превращение в ничто») — уничтожение.

Перед лицом Сущего
Возвышая человека как «владыку твари» (см. Быт 1:26—28), Библия тем не менее далека от его идеализации. Она одинаково отрицает как при¬равнивание его к животному, так и лжегуманис¬тическое его обожествление. Очевидную двой-ственность природы человека, выраженную в поэтической формуле: «Я — царь, я — раб, я — червь, я — Бог», Библия связывает с особого рода духовной болезнью, постигшей человечество на заре его существования. Именно она ослабила и частично парализовала силы, изначально заложен¬ные в ноосферу, отдалила людей от Бога, постави¬ла их в отношения вражды с природой и самими собой. Гармоничный ход развития человека был нарушен, чем и объясняется многое в его истории и современном состоянии.
Мировые войны, уносящие десятки милли¬онов жизней, массовые убийства мирного населе¬ния, тоталитарные режимы, вырастающие из но¬вых вспышек стадных инстинктов, небывалое оз¬верение и ненависть сословная и национальная. Вспоминаются слова Тютчева: «Не плоть, а дух растлился в наши дни». Нигилисты прошлого века глумились над Апокалипсисом, называя его «произведением сумасшедшего». Могли ли они предполагать, что эпоху, которую они так ждали, придется описывать терминами этой провидчес¬кой книги?
В своей жизни человек, сознает он это или нет, всегда стоит перед выбором. «Согласились бы мы, — пишет С. Франк, — чтобы Бог с самого начала создал нас такими, чтобы мы автомати¬чески, сами собой, без размышления и собственно¬го свободного решения, как эта река, исполняли его веления? И был ли бы тогда осуществлен смысл нашей жизни? Но если бы мы автомати¬чески творили добро и по природе были бы ра¬зумны, если бы все вокруг нас само собой и с полной принудительной очевидностью свидетель¬ствовало о Боге, о разуме и добре, то все сразу стало бы абсолютно бессмысленным, ибо “смысл” есть разумное осуществление жизни, а не ход за¬веденных часов. Смысл есть подлинное обнару¬жение и удовлетворение тайных глубин нашего “Я”, а наше “Я” немыслимо без свободы, ибо сво¬бода, спонтанность, требует возможности нашей собственной инициативы, а последняя предпола¬гает, что не все идет гладко, “само собой”, что есть нужда в творчестве, в духовной мощи, в преодо¬лении преград. Царство Божие, которое получа¬лось бы “даром” и было бы раз навсегда предоп¬ределено, совсем не было бы для нас Царствием Божиим, ибо мы должны быть свободными со¬участниками Божественной славы, сынами Божии-ми, а тогда мы были бы не то что рабами, а мер¬твым винтиком какого-то необходимого механизма».
Пользуясь данной ему свободой, человек не только изменил своему призванию, но оказал ему сознательное сопротивление. Библия изображает это в виде посягательства на плоды «древа по¬знания добра и зла» (Быт 2:17), а мотивом нару¬шения запрета называет желание людей «быть, как боги» (Быт 3:5). Это символическое изображение вечно живой человеческой истории и, воз¬можно, в высшей степени — нашей современной истории. Отпадение, противопоставление своей воли воле Творца не сделало людей богами, а, напротив, подорвало их первозданные силы, отде¬лив их от Древа Жизни. Закон распада и смерти настиг и покорил человека.
Страсти, «воля к власти» терзают дух челове¬ка, который стремится к ложному самоутвержде¬нию — как бы вновь разыгрывается драма первочеловека. И не отражается ли предмирное грехопадение в нашей горделивой мечте создать мир по своему плану и замыслу? Не есть ли «карамазовский бунт» — уверенность, что мы со¬творили бы Вселенную лучше, чем Бог, — лишь слабое эхо предмирного Бунта? Не звучит ли в наших умах, как и в первые дни, змеиный шепот: «Будете, как боги»? Древо познается по плоду, отец лжи — по своему воздействию на людей…
Вся история человечества стала возвратом к утраченной чистоте, но при активном участии соб¬ственных сил. Прежде шла борьба хаоса и по¬рядка, жизни и смерти, теперь — борьба между добром и злом. Учение о грехопадении утверж¬дает, что грех праотцев — это прототип греха для всех веков.
Тем не менее, как в космогенезе силы Хаоса не в состоянии были прервать процесс становле¬ния, так и человек не целиком покорился демо¬низму и злу. Извращение путей не привело к его окончательной гибели. В нем сохранился здоро-вый корень, жажда совершенства и познания, стремление к добру, тоска по Богу. В этой не¬полной утрате первоначальных даров и заключен залог дальнейшего поступательного движения Адамова рода.
Да, поистине жизнь наша — «юдоль плача» и мир «лежит во зле» (1 Ин 5:19), но даже и в этом несовершенном и скорбном мире осуществ¬ляет Свою созидательную цель Божественный Логос. Само страдание, сама дисгармония вызы-вают в человеке протест, побуждают искать пути их преодоления. В борьбе и преодолении куется человеческий дух.
Христианство не считает страдание добром. Христос утешал страждущих и исцелял боля¬щих. Но на таинственных путях Промысла даже зло может обернуться добром. Недаром многие мыслители говорят, что только в «пограничных ситуациях», перед лицом смерти, отчаяния и стра¬ха выявляется подлинная человеческая сущность. Величайшие победы духа рождены были в гор¬ниле страданий. На этом пути Бог не оставляет человека одиноким, укрепляет его, озаряя его труд и борьбу светом Откровения. И наконец, творя¬щий Логос Сам входит в мировой процесс, соеди¬няясь с Адамом через Воплощение. Он страждет и умирает вместе с ним, чтобы привести его к пасхальной победе.
«Мужайтесь — Я победил мир», — говорит Христос (Ин 16:33). «Победа, победившая мир, — вера наша!» — восклицает Церковь ус¬тами апостола Иоанна, прозревавшего Царство Божие (1 Ин 5:4).

II. МАГИЗМ И ЕДИНОБОЖИЕ
Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей

ДОИСТОРИЧЕСКИЙ МИР
Зарождение религии
Кто не замечал той удивительной перемены, ко¬торая происходит в природе с наступлением ночи?
Эта перемена особенно чувствуется в летнем лесу. Днем его оглашает многоголосое щебетание птиц; легкий ветер раздвигает ветви берез, от¬крывает безоблачную синеву, солнечные блики проскальзывают сквозь зеленый сумрак листьев, играют среди мха. Поляны на¬поминают уголки тихого и величе¬ственного храма. Яркие пятна ба¬бочек и цветов, стрекотание куз¬нечиков, аромат медуницы — все это сливается в радостную сим¬фонию жизни, которая захваты¬вает каждого и невольно застав¬ляет дышать пол¬ной грудью…

Рис.10
Жертвоприношение Авраама. Ю. Карольсфельд. Гравюра

Совсем ина¬че выглядит тот же лес ночью. Деревья приоб¬ретают зловещие и фантастические очертания, голоса ночных птиц похожи на жалобные стоны, каждый шорох пугает и застав¬ляет настораживаться, все проникнуто тайной уг-розой и враждебностью, а мертвенный свет луны придает порой этой картине оттенок, близкий к видению бреда или кошмара. Природа, такая гар¬моничная и дружелюбная при свете солнца, вне¬запно как бы поднимается против человека, готовая мстить, уподобляясь древнему чудови¬щу, с которого сняты чары зак¬лятия.
Этот контраст мог бы стать символом той пе¬ремены, которая произошла в ми¬роощущении на¬ших далеких предков, на заре человечества. Врата мировой тайны закрылись перед ними, их по¬кинуло ясновиде¬ние и духовная власть над царством природы. Они очутились одни в огромном враждебном мировом лесу, обреченные на тяже¬лую борьбу и испытания.

Рис.11
Сцена жертвоприношения. Римский рельеф. I в.

Величие и красота истории человеческих по¬исков утраченного Бога заключаются в том, что человек постоянно испытывал неудовлетворен¬ность, никогда (пусть и бессознательно) не забы¬вал той «райской страны», которую покинул. Впервые осознав себя в мире, он «видел Бога лицом к лицу» (Быт 32:30). Теперь эта непос¬редственность общения нарушилась. Духовная катастрофа воздвигла стену между людьми и Не¬бом. Но человек не утратил своего богоподобия, не утратил способности хотя бы в слабой степе¬ни познавать Бога. На ранних этапах в перво¬бытном богопознании еще ясно жило ощущение Божественного Единства. У многих примитив¬ных племен, сохранивших быт своих далеких пред¬ков, сохранились и следы единобожия.
Но это не было уже первоначальное лицез¬рение Единого. Религия — восстановление свя¬зи между человеком и Богом — начинается в истории человечества после Грехопадения. Биб¬лия не случайно в истоке всякого проявления религиозного чувства, т. е. культа, ставит жерт¬воприношение. В нем отразилось пусть смутное, но сильное стремление человека загладить свой грех и восстановить единство с Богом. Жертвуя Незримому часть своей пищи, которая добывалась с таким трудом, люди как бы заявляли о своей готовности следовать велениям Высшей Воли.
Но обрести прежнюю гармонию было труд¬нее, чем потерять ее. Постепенно в сознании перво¬бытного человека Бог становится далеким и без¬личным. В повседневной жизни люди все боль¬ше и больше внимания уделяют природному миру.

В мире демонов и духов
В мышлении первобытного человека живет чув¬ство родства всех живых существ.
Идея братства человека и животного нашла свое выражение в широко распространенных ми¬фах, согласно которым предки людей имели сме¬шанные человеко-звериные черты. Индейцы ве¬рят, что эти существа могли легко менять свой облик. В анализе подобных легенд прочно уста¬новилось понятие «животные-люди».
Эта вера оказала огромное влияние на обще¬ственный уклад древних. Она объясняет возник¬новение такого своеобразного явления, как то-темизм. Тотем — это, как правило, животное, которое считается предком и покровителем дан¬ного племени.
Источник тотемизма — вера в духовное един¬ство с природой. Он имел широкое распростра¬нение в различных частях света. Следы его об¬наруживаются не только у примитивных племен Азии, Африки и Америки, но и у цивилизованных народов; например, запрет на убийство коров в Индии — отголосок седой старины, когда эти животные были священными тотемами1.
Первобытный человек повсюду видел сокры¬тую одушевленность: и в стволах деревьев, и в лесных животных, и в беге облаков. Для него взаимодействие вещей в мире — это не только взаимодействие видимого, но в то же время — и более всего — взаимодействие невидимого. В журчащем ручье, в пламени костра обитали духи, враждебные или добрые, а иногда и нейтральные.

Рис.12
Сцена жертвоприношения. Роспись саркофага. Крит. Конец XV в. до Р.Х.

Рис.13
Царь Саргон II, несущий жертвенного козленка.
VIII в. до Р.Х.

Здесь — корни того странного на первый взгляд верования, которое в науке получило на¬звание фетишизма. Фетиши, т. е. священные предметы, сопровождают всю жизнь первобытно¬го человека. Это может быть и камень, и зуб живот¬ного, и даже череп родственника. В них обитают духи, и человек, обладающий фетишем, заручается их поддержкой. Однако, как и тотемизм, вера в фетиши не какая-то особая религия, как думали некоторые исследователи.
То, что неодушевленному предмету придается сакральное2 значение, вытекает из общей веры в одушевленность мира. Очень часто фетишизм связан с верой в тотемы. Иногда какой-нибудь фетиш приобретает значение талисмана. Он противопоставляет силе силу, вредоносному влия¬нию — свое, защитное. Вера в значение таких амулетов проходит через все века человеческой истории.
Постепенно фетиши приобретают человеко¬подобный облик. В них просматриваются челове¬ческие черты предка или духа. Такие фигурки особенно часто встречаются у африканских наро¬дов. Это прототипы будущих идолов. Но попыт-ки установить контакт с духовным миром не ограничивались талисманами, фетишами или то¬темными изображениями. Существовал и мис¬тический способ общения с духами, который и составляет главный, непреходящий интерес в пер-вобытной религии.

Рис.14
Человек-рыба.
Рельеф из Телль Халафа. Около 900 г. до Р.Х.

С течением веков духовная интуиция у пер¬вобытных людей ослабевала. И поэтому из их среды стали выделяться люди, обладающие осо¬бой мистической и оккультной3 одаренностью.
На них была возложена миссия посредников между человеческим родом и окружающим его миром демонов и духов.
_____________________________________________________________
1 Тотем (от индейского слова «оджибве», обозначаю¬щего «его род») — в некоторых языческих системах пред¬ставление об общем предке племени или рода: животном, растении, реже — явлении природы или неодушевленном предмете.
2 Сакральный (от лат. sacrum — священное) — от¬носящийся к сфере возвышенного, божественного в проти-воположность обыденному, «светскому», «мирскому».
3 Оккультный — относящийся к оккультизму, «тайному учению», якобы дающему «посвященным» возможность управлять духами, демонами и космическими силами.

Доисторические мистики
Всякая религия складывается из трех основных элементов: мировоззрения, жизненных нормати¬вов и мистического чувства, которое находит внеш¬нее выражение в культе.
Разумеется, слово «культ» мы здесь должны понимать очень широко. Даже в тех религиях, где внешние их выражения сведены к минимуму, все же какой-то «культ» существует. Человеку свой¬ственно связывать свои внутренние переживания с какими-то действиями, во что-то их «облекать». Отсюда и слово «обряд» (от «облечь», «обря¬дить»). В общении между собой люди никогда не могут избежать хотя бы самой простой формы обряда. Но обряд помогает не только человечес¬ким контактам, но и нашей устремленности к Выс¬шему.
Стремясь обрести утерянную полноту непос¬редственного созерцания Бога, люди пытались вернуться к прежнему состоянию при помощи плясок, ритмичной музыки, массовых радений. Это была попытка как бы приступом овладеть крепо¬стью духа.

Рис.15
Сфинкс из Аттики. Начало VI в. до Р.Х.

Люди кружились в такт ударам первобытных барабанов; все обыденное переставало существо¬вать, казалось, что душа летит далеко и освобож¬дается от гнетущих пут. По существу, это была попытка механическим путем обрести духовную свободу и могущество. Но в этой попытке трога¬тельна та сила неутомимой жажды высшего, ко¬торая не давала человеку погрязнуть в полу¬животном состоянии. Пожалуй, пандемия1 исступленных танцев в наши дни — это тоже пусть уродливое, но отражение духовной неудов¬летворенности и стремления вырваться за преде¬лы обыденности.
У большинства же «диких» народов мы зас¬таем следующую стадию развития — шаманизм. Здесь на первое место выступают избранники, те, кто пытается проложить путь к сверхчеловечес¬ким силам.
Экстатические состояния транса делают шамана медиумом2 и ясновидцем, соплемен¬ники прибегают к нему для разрешения раз¬личных житейских вопросов. Он безошибоч¬но указывает, где найти в тайге пропавшего оленя, куда нужно отправиться, чтобы иметь успех в охоте.
Шаманизм — не простое суеверие, а одна из древних попыток человека прорваться к по¬терянному Эдему. Но чаще всего эти попытки приводили его на скользкий путь оккультизма, и, стремясь овладеть миром наших духов, он сам оказывался в их власти.
_________________________________________________________________________________________________________
1 Пандемия — эпидемия, охватывающая весь зем¬ной шар либо значительную его часть.
2 Медиум (от лат. medium — «середина, промежу¬ток, посредник»): 1) в логике — третий член противо¬поставления, отношение, соединяющее два других его чле¬на; это понятие закреплено и в других науках, например в семиотике, науке о звуковых системах; 2) в языческих магических представлениях (включая спиритизм) — человек или предмет, посредством которого при маги¬ческом ритуале достигается общение с потусторонним миром.

Магическое миросозерцание
Для первобытного человека не существовало рез¬кой границы между сверхъестественным и есте¬ственным. Мир был един, и силы видимые пере¬плетались в нем неразрывно с невидимыми. Пожалуй, дикари были кое в чем мудрее нас. Многие из нас до сих пор считают, что, если ут¬ром взошло солнце, — это естественно, но если оказывается возможным установить контакт с со¬знанием умершего человека, — это уже нечто сверхъестественное. Между тем в полном смыс¬ле слова сверхъестественным в мире ничего на¬звать нельзя. Одному плану бытия свойственны одни законы, другому — другие. Физики показа¬ли нам, что микромир сильно отличается от макромира и мегамира1. Легко предположить, что и другие измерения Вселенной, трансфизические2 и духовные, будут иметь свои особые черты. Когда столкновение этих планов становится явным, про¬исходит то, что называют чудом.

Рис.16
Храм ягуаров. Центральная Америка. Чичен-Ица. X-XW вв.

Рис.17
Бог Солнца.
Центральная Америка. Тикаль.
II-IX вв.

Но нас интересует в древней магии не столько соотношение планов бытия и законов мира, сколько субъективные, внутренние мотивы, которые руко¬водили доисторическим магом.
В магизме скрыто присутствует та духовная тенденция, которая коренится в первородном грехе человечества: поставить себя в центре мироздания и заставить служить себе его силы.
Именно поэтому магизм явно посюсторонен. Высшим благом для него являются блага земные. Предел желаний мага — процветание здесь, на земле. И если в магическое миросозерцание и вхо¬дит вера в бессмертие, то она носит исклю-чительно грубо-чувственный характер.
Маг очень часто противостоит священ¬нику. Это понятно. Внутренняя направ¬ленность магизма и религии — противо¬положна. Жрец — прежде всего посред¬ник между людьми и духовным миром. Он обращается к Божеству с молитвой.
Для мага же радости мистического богообращения — пустой звук. Он ищет только достижения могущества в повсед¬невной жизни — на охоте, в земледелии, в борьбе с врагами. Этот антагонизм оста¬вался даже тогда, когда магия стала пере¬плетаться с религией.
Магизм ждет от Неба только даров, Природу (включая незримые силы) он хочет поработить, в человеческом обществе он воцаряет насилие. Племя и власть ста¬новятся над духом. Человек сливается с родом, подпадая под гипноз «коллективных представлений».
Народы, не дерзнувшие в течение ты¬сяч лет изменить хотя бы на йоту устано¬вившиеся каноны, — жертвы «коллектив¬ных представлений» магизма, которые парализовали творческую активность и ре¬лигиозный гений человека, ибо только в сознании личной ответственности и духовной свободы на¬ходит он свое высшее призвание как образ и по-добие Творца Вселенной.
_______________________________________________________________________
1 Микромир — мир атомов и элементарных частиц; макромир — «видимый» нами физический мир; мегамир — мир космических объектов, звезд, галактик.
2 Трансфизические измерения Вселенной — выходя¬щие за пределы, изучаемые комплексом наук, базирующих¬ся на физике.

Рис.18
Бог огня. Сосуд. Центральная Америка. Чипаль. X-XVI вв.

ПЕРВЫЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ
От магов к обожествленным царям
Египет в IV—III тысячелетиях до Р.Х.
Магические представления обладают колоссаль¬ной силой. И если учесть ту власть, какую имел магизм над душами людей, то поразительная ус¬тойчивость первобытного мира становится не та¬кой уж загадочной.
Вероятно, в этот долгий период человек чув¬ствовал себя ближе к природному миру, чем в последующие века. Но, имитируя в своих обря¬дах жизнь природы и тем самым как бы уча¬ствуя в ее процессах, он предстоял природному миру не как человек, а, скорее, как часть этого мира.
Но вот около шести тысяч лет назад соверша¬ется почти внезапный перелом. Дремлющие силы духа сделали первую попытку освободиться.
С внешней стороны этому перелому, вероятно, содействовали массовые переселения племен. Переселенцы, которые были чаще всего и завое¬вателями, покидая обжитые земли, оказывались в новых природных условиях, сталкиваясь с неве¬домыми народами и верованиями. А это всегда вносит свежую струю в сознание людей. То, что испокон веков они считали незыблемым и проч¬ным, оказывалось в новой обстановке призрач¬ным и преходящим.
Именно в результате племенных миграций, скорее всего, и родились первые великие цивили¬зации. Во мгле доисторической ночи вспыхивают три светоча: культурные центры, возникшие на берегах Нила, Евфрата и Инда.
Мы можем составить себе довольно ясное представление о жизни в Египте, Двуречье, Ин¬дии, местах древнейших оседлых цивилизаций, лишь с III тысячелетия до Р.Х.

Рис.19
Воин-орел. Сосуд. Центральная Америка. Чипаль. X-XVI вв.

Рис.20
Большой Сфинкс фараона Хафра в Гизе.
Первая половина III тысячелетия до Р.Х.

Здесь впервые родился город — скопление жилищ, как бы в страхе жмущихся друг к другу, обычно обнесенных стеной. Город — двуликое и трагическое детище двойственной истории чело¬вечества — стоит у ее истоков. «Городская рево¬люция» есть рубеж исторического и доистори¬ческого миров.
Если в пещере, шалаше, палатке из шкур че¬ловек еще жил среди окружающей его природы, то за стенами города он впервые создал свой собственный мир. Город помог человеку познать самого себя. Он способствовал высвобождению Личности. Он — проклятие истории, и он же ее благословение. Стены оторвали человека от мира, но дали ему возможность по-новому взглянуть на этот мир. В городе человек был подавлен моно¬тонностью созданного им самим муравейника, но в городе же раскрылось внутреннее богатство его духа. Сократ и апостол Павел, Шекспир и Дос¬тоевский — дети города.

Рис.21
Крылатые сфинксы. Панно из дворца в Сузах. VI в. до Р.Х.

Однако «городская революция» не привела еще к «революции духа». Во времена основания городов и великих переселений в традиционных представлениях многое, вероятно, было нарушено. Но когда жизнь в городах вошла в устойчивое русло, старые тенденции снова взяли верх. Это особенно наглядно можно проследить на приме¬ре древнего Египта.
Египет — рубеж между Африкой с ее фети¬шами и колдунами и Средиземноморьем, очагом великих духовных движений. И население Егип¬та также сложилось из обитателей двух конти¬нентов. Осваивая долину Нила, египтяне затра-тили огромные усилия на то, чтобы приспособить эти заболоченные, нездоровые места для обита¬ния. Поразительна неисчерпаемая энергия егип¬тян и их соседей шумеров в борьбе с природой. Они побеждали ее там, где иной раз даже чело-век наших дней опускает руки.
Одного не смогли победить египтяне: насле¬дия первобытных понятий и верований.
Египтянин, окруженный миром таинственных существ, которые смотрели на него глазами ко¬шек, сов, баранов, крокодилов, искал способы покорить эти существа, использовать сокровенные силы в своих целях. Люди, полностью овладев¬шие всеми тонкостями чародейства, приобретали над народом огромную власть.
Духовные руководители Египта — жрецы — не только не смогли освободить его религию от многобожия и магии, но освятили незыблемый социальный строй как сакральное установление. Власть в Египте всегда признавалась божествен-ной, так как считалось, что она вела свое проис¬хождение от сверхчеловеческих существ.
Полагают, что великий сфинкс в Гизе есть символическое изображение сына Солнца — божественного царя. Если это так, то это один из наиболее выразительных символов кесарского самодержавия. Люди сами приняли эту божествен-ную власть. Пусть династии порой свергались, но неприкосновенным оставалось верование в то, что человек, стоящий на вершине социальной пира¬миды, обладает ключом от счастья своих поддан¬ных. Не только власть фараона была как бы ча-стью космического устроения, но и весь социальный уклад Египта как бы получил высшую санкцию. Сословная иерархия становится незыблемой. На протяжении трех тысяч лет сохраняется консер¬вативный уклад в политической, социальной и ре¬лигиозной жизни.
Египетская религия сохранилась навсегда как странное смешение возвышенных прозрений и самого примитивного язычества. Все попытки преодолеть язычество в Египте потерпели пора¬жение. А на северо-востоке, между Тигром и Евфратом (в Месопотамии), зародилась другая великая цивилизация.

Земля Сеннаарская
Государства Двуречья
между IV и II тысячелетиями до Р.Х.
Библия говорит о «земле Сеннаарской», или, пра¬вильнее, «земле Шинеар», как о месте, где сложи¬лась первая цивилизация. Здесь, согласно Писа¬нию, был построен город Вавилон (см. Быт 10:10). На протяжении многих веков слово «Шинеар» ровно ничего не говорило людям, читавшим Биб¬лию, точно так же, как названия сеннаарских го¬родов: Ур, Эрех, Аккад. И лишь сто лет назад вы¬яснилось, что библейская «земля Шинеар» дей¬ствительно может быть названа колыбелью со¬временной цивилизации. Из мглы тридцативеко¬вого забвения выступили народы, которые обитали на берегах Евфрата, в области, называвшейся Шумером. Одним из этих народов были шумеры, пришедшие, как предполагают, со стороны Пер¬сидского залива, а другим — семиты-аккадцы, пастухи-кочевники, заселившие северную часть долины на несколько веков позже шумеров. К 2000 г. до Р.Х. обе эти народности окончатель¬но слились в одно целое. И хотя централизованное государство возникло в Шумере позже, чем в Египте, в том, что касается влияния на дальней¬шую историю человечества, первенство шумеров в настоящее время не подлежит сомнению.

Рис.22
Статуя крылатого божества Ашшура. VIII в. до Р.Х.

Рис.23
Южноскандинавские наскальные культовые изображения эпохи бронзы

Рис.24
Человек-ягуар.

Рис.
Роспись сосуда. Тикаль. XV в. до Р.Х. – II в. по Р.Х. Фрагмент

Шумеры и аккадцы через своих преемников вавилонян передали грекам, евреям и другим на¬родам основы своей науки, литературы и культу¬ры, понятия о Вселенной и некоторые религиоз¬ные представления.
Современные названия дней недели и деле¬ние круга на градусы, греческие легенды и биб¬лейская символика — все это восходит к древне¬му Сеннаару.
Египет хорошо защищали пустыни и море. Сеннаар, напротив, был открыт для нападения степ¬ных кочевников и воинственных горцев. Поэтому «городская революция» в Месопотамии носила особенно интенсивный характер. Города пришель¬цев сразу после своего возникновения превраща¬лись в военные крепости.
Каждый город с окружающей его маленькой областью был фактически независимым и имел собственных местных богов, которые считались его настоящими хозяевами. Боги жили в храмах или на вершине зиккурата — ступенчатой башни.
Как понимал житель Сеннаара положение и роль человека во Вселенной?
На первом месте стояли боги. Человек был создан для того, чтобы своими жертвоприноше¬ниями служить им. Он — низшее существо, бес¬правный раб, участь которого определена раз и навсегда. Человек ощущал себя эфемерным су-ществом, которое ненадолго приходит в мир и потом навсегда исчезает в мрачной Преисподней. Возникало глубокое противоречие между духов¬ным обликом народа, одаренного, трудолюбивого, творческого, и его понятием о назначении чело¬века.
Ни шумеро-аккадцы, ни вавилоняне не смог¬ли разрешить это трагическое противоречие. Ве¬ликая древняя культура, несмотря на все свои технические достижения, в итоге пришла к глу¬бокому неисцелимому пессимизму.
На этом сумрачном фоне ярко выделяются первые просветы в мир Божественного Откровения, пробуждающаяся жажда Бога, живой мо¬литвы, не похожей на магию заклятий. Как бы ни именовался бог, к которому простирал руки человек: Энлиль, Шамаш или Син, — это был бог истинный.

Рис.25
Идол. Навершие штандарта

«Милосердный, милостивый Отец, в руках которого жизнь всей земли, — начертано на од¬ной табличке из Ура, — Владыка, Божество Твое, как далекое небо, как широкое море… Твое сло¬во вызывает к жизни правду и справедливость, а люди начинают говорить истину».
Через эту личную религиозность человек на¬ходил выход из царства демонов и законов, колду¬нов и царей, разрушения и смерти, бессмыслицы и отчаяния. Но в целом Месопотамия, подобно Египту, оказалась не в состоянии преодолеть бре¬мя старого язычества. Проблески единобожия так и остались здесь только проблесками.

ВОСТОК И ЗАПАД ВО ВТОРОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ ДО Р.Х.
Пастушеские народы. Арьи в Индии
Около 2000-1700 гг. до Р.Х.
На заре второго тысячелетия до Р.Х. весь циви¬лизованный мир пришел в смятение. Орды пас¬тушеских народов появились на границах госу¬дарств старой культуры.
Из аравийских пустынь хлынули кочевники-амориты, наводнившие Двуречье; в Малой Азии появляются хетты; ахейцы вторгаются с севера на Балканский полуостров; у порога Индии по¬являются скотоводческие племена арьев.
Эта эпидемия нашествий не могла пройти бесследно для человечества. Она глубоко потрясла старые цивилизации и старый строй мышления. Дотоле замкнутые в узком мирке привычных представлений, часто существовавшие в изоляции, народы внезапно оказались друг перед другом.
Около 2000 г. до Р.Х., во время всеобщего переселения народов, арьи спустились с Иранс¬кого плоскогорья и двинулись на юг в поисках новых земель для своих стад. Они знали, что за хребтами и ослепительными пиками Гималаев находится чудесная страна, похожая на волшеб¬ный сад. Но туда вел трудный путь через ущелья и горные перевалы. Продвигаясь к заветной цели со своими стадами, повозками и лошадьми, арьи оказались в сердце высочайших в мире Гималай¬ских гор, в царстве вечных снегов, обвалов и туч.
Арьи укрепились в Кашмире, потом продви¬нулись на юг, в Пенджаб, и, наконец, после много¬летней и жестокой борьбы стали полновластны¬ми хозяевами Северной Индии, поработив коренных жителей, частично же истребив их или оттеснив на юг.
К счастью, несмотря на то, что археология не располагает какими-либо свидетельствами о жизни арьев, следы их культуры не потеряны. О них рассказывает древний сборник гимнов, называе¬мый Риг-Веда.

Рис.26
Статуя шумерийского бога Аб-У.
Середина III тысячелетия до Р.Х.

Рис.27
Бог Солнца. Иероглифическая лестница. II—IX вв. Фрагмент

Арьи были народом музыкальным, любили пение. В каждом роду или племени певцы и ска¬зители пользовались большой любовью. Эти на¬родные поэты — риши — слагали религиозные гимны, сказания, поучения. Риши были не просто поэтами. Они сознавали себя пророками и ясно¬видцами, сердцам которых открывается высшее знание («веда»1 — ведение, знание).
Гимны Риг-Веды разнородны, а порой даже противоречивы. Неожиданные духовные взлеты, пламенные порывы к Богу и правде чередуются с примитивным чародейством, грубой чувствен¬ностью и ярко выраженным многобожием. В Риг-Веде упоминается более трех тысяч богов, и мно¬гим из них приписываются свойства Верховного Начала. Каждый из богов поочередно как бы становится Богом.
Это странное смешение двух религиозных подходов объясняется тем, что ведические гимны были записаны в эпоху разложения и упадка еди¬нобожия. Их можно сравнить с прекрасным хра¬мом, превращенным рукой осквернителя в жилой дом. То тут, то там мы находим следы былого великолепия, изящные капители, остатки лепки, уцелевшие колонны. Все это лишь части храма, самого его уже нет. Точно так же в Риг-Веде мы обнаруживаем остатки первоначальной веры в Единого Бога.
Но хотя Бог все больше и больше ускольза¬ет от сознания приверженца ведической религии, это не означает угасания в нем живого религиоз¬ного чувства.
С трогательным доверием обращается риши к Богу и сокрушенно кается в пристрастии к вину, к азартным играм, в склонности к насилию и рас¬пущенности.
Как много, казалось бы, обещают эти порывы! Радостное предчувствие охватывает нас. Не здесь ли мы можем начать странствие по той дороге, которая поведет нас через тернии к звездам? Но торжествовать рано. Вот впереди маячат стран¬ные тени. Дорогу преграждают, кивая головами и гримасничая, причудливые фигуры духов. Как за¬чарованный смотрит на них человек… В глазах у него темнеет. Он не находит в себе энергии, что¬бы решительно оттолкнуть эти влекущие, завора¬живающие лики: они окружают его… Он в се¬тях… Он сбился с пути.
_________________________________________________________________
1 Значение слова «веда» понятно русскому читателю, поскольку так называемые индоарийские языки родствен¬ны славянским (они вместе входят в индоевропейскую се¬мью языков).

Рис.28
Голова идола с острова Аморгос. Киклады. 2500-2000 до Р.Х.

Люди, стихии и боги
Индия, 1700-1500 гг. до Р.Х.
Первоначально арьи успешно продвигались на юг, сметая на своем пути туземные племена «дасью», но уничтожить их арьи не могли хотя бы из-за численного превосходства туземцев. Постепенно оседая в завоеванной стране, они смешивались с дравидами и другими индийскими племенами, пе¬ренимая их обычаи, воззрения, традиции.
Если судить по некоторым намекам в Риг-Веде, времена, когда арьи удовлетворялись про¬стыми алтарями под открытым небом, ушли в про¬шлое. На завоеванной земле выросли первые колоннады индо-арийских храмов, и народ скло¬нился перед первыми изваяниями божеств.

Рис.29
Зиккурат в Уре. Конец III тысячелетия до Р.Х.

Религиозные воззрения базируются на зна¬нии причинно-магической связи между вещами; полностью и строго соблюдая сложную церемо¬ниальную систему, можно управлять стихиями и богами, как своими слугами. Огненная жертва может вызвать молнию и гром, возлияние моло¬ка — дождь.
Эта иллюзорная власть над миром неизбежно приводит к полному порабощению человека. Ма¬гические представления сковывают его сознание и постепенно гасят в нем подлинно религиозную мысль. К счастью, индо-арийская культура не задохнулась под гнетом магизма, а стала незаметно прокладывать себе дорогу. В ведический пе¬риод эта дорога разделилась на два направления. С одной стороны, неудовлетворенное религиоз¬ное чувство обратилось к космической мистике бытия, огня, жизни. С другой стороны, выход из тупика люди начали искать через философское мышление.

Рис.30
Молитва под пальмой. Роспись гробницы Амоннахта в Фивах. XIV-XIII вв. до Р.Х.

Рис.31
Статуэтки жреца Аменхотепа и его жены Раннаи. Вторая половина XV в. до Р.Х.

«Какому богу вознесу я мольбу?» — спраши¬вает риши. Откуда и для чего появился мир? Никто этого не знает. Быть может, человек лишь игрушка неведомых сил, и ему суждено вовеки тщетно разгадывать мировую загадку, сидя у бес¬предельного океана Истины…
Великая всемирно-историческая заслуга древ¬неиндийских мыслителей в том, что они преодо¬лели этот кризис и дерзнули, не останавливаясь на полдороге, вступить в храм Вечного и Безус¬ловного, в храм Абсолюта.
Но не на этом пути суждено было обрести человечеству утраченное единение Земли и Неба. Не от языческого космизма, не от мистиков, под¬нявшихся до вершины Сверхбытия, шло спасе¬ние. Не здесь, в Индии, а там, на Западе, на стыке трех материков незаметно подготавливалось ве¬личайшее откровение в истории человечества.

Начало Ветхого Завета. Авраам
Двуречье — Ханаан,
ок. 1850-1800 гг. до Р.Х.
Голос Духа порой бывает самым тихим голосом, и самые незаметные события нередко оказывают¬ся его величайшими деяниями.
В то самое время когда орды арьев с боями продвигались по индийской земле, а на Евфрате амориты положили начало Вавилону, толпа пас¬тухов в пестрых одеждах, подгоняя овец и коз, двигалась по дорогам Сирии. Из Северной Ме-сопотамии, где обитало племя арамеев, пастухи направлялись через пустынные области на запад, в землю Ханаанскую. Этих людей возглавлял вождь Авраам. Их было немногим больше трех¬сот человек (Быт 14:14), и уход их едва ли был замечен.
Между тем это внешне неприметное событие открывало новую главу в истории всемирного Богоискания. Авраам и его люди — новые герои нашей повести, которые едва ли сами догадыва¬ются о том, какое будущее ожидает их народ.
В одном древнем тексте Авраам назван «хаибри». Возможно, наименование «евреи» (ибри), которое стали прилагать к Авраамову племени, утратившему свою принадлежность к арамеям, свя¬зано с наименованием кочевников — «хабири» (о них упоминают документы Египта, Палестины, Месопотамии). Долог был их путь, прежде чем перед ними зазеленели виноградники и горные луга земли Ханаанской. Здесь их ждали опасно¬сти и трудности, бродячая жизнь «хабири», обре¬ченных скитаться среди чужих и, быть может, враж¬дебных племен.
Пришельцам придавала мужества их вера в особое небесное покровительство. Эта вера не была теорией, философским умозрительным ис¬поведанием монотеизма1. Она сводилась к вер¬ности своему Богу избранников Элогима, едино¬го вечного Творца мира. Со стороны могло по¬казаться, что это просто религия группы людей — клана или племени. Но в этой верности Авраама и патриархов2 Одному уже содержалось зерно религии Единого.
Религия Авраама приняла форму Союза (берит), или Завета, с Богом. Согласно Библии, Бог обещал, что придет время, когда потомки Авраама уже не будут изгнанниками в чужом краю, — став народом, они получат во владение землю Ханаанскую.
Но обетование это не носило узкоплеменно¬го характера, подобного многим языческим про¬рицаниям. Величие и слава избранных Богом людей связывались с благом всех племен и наро¬дов. «И благословятся в тебе все племена зем¬ные» (Быт 12:3) — таково было одно из самых поразительных пророчеств древнего мира.
Невидимые нити протягиваются от шатров Ханаана к берегам Иордана, где восемнадцать веков спустя прозвучат слова: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную» (Ин 3:36).
Так среди сумерек многобожия возникла та точка в истории мира, которая должна была рас¬ти, расширяться и превратиться в конце концов в народ Завета, в народ Божий, в ветхозаветного предтечу Церкви.
Пожалуй, ничто так ярко не символизирует то непоколебимое основание, на котором утвер¬дилась ветхозаветная религия, как рассказ о жер¬твоприношении Авраама.
Однажды, повествует Книга Бытия (Быт. 22), Бог обратился к своему избраннику: «Возьми сына своего единственного, Исаака, которого ты лю¬бишь, и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор».
Авраам не поколебался. Он пошел на эту жертву с такой же твердостью, с какой смотрел в глаза смерти во время своих военных походов. Он слишком верил своему Богу, чтобы проявить малодушие.
И вот идут они к месту жертвоприношения, отец и сын. «Отец мой, — спрашивает Исаак, — вот огонь и дрова, а где же ягненок для всесожжения?» «Бог усмотрит Себе ягненка для все¬сожжения, сын мой», — отвечает Авраам. «И шли они вместе и пришли на место, о котором сказал ему Бог, — повествует Библия. — И устроил Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник по¬верх дров». И только собрался патриарх нанести роковой удар, как услышал голос Божий: «Не поднимай руку на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь я знаю, что ты боишься Бога и не пожалел сына своего единственного для Меня».
В истории жертвоприношения Авраама мы должны видеть отображение той горячей пре¬данности Богу и вере, которая была присуща Ав¬рааму и его людям, преданности, не страшившейся никаких жертв.
В столкновении с исполинским сфинксом природы народ-богоискатель сумел отстоять не¬зависимость духа. Язычество Востока и Запада воспринимало мир как нечто неподвижное и ста¬тичное; магизм замыкал его в вечном круговоро¬те циклов. В религии же потомков Авраама внут¬ренняя структура мироздания раскрывалась как Становление, Динамика и Развитие.
_____________________________________________________________________
1 Монотеизм — единобожие, ср. политеизм — мно¬гобожие.
2 Патриархами в библеистике называют Авраама, Иса¬ака и Иакова — праотцев верных.

Сыны Израиля
Ханаан — Египет, ок. 1750—1680 гг. до Р.Х.
Одним из первых более или менее достоверных событий раннееврейской истории был второй «исход», или новое переселение из Месопотамии. Новая арамейская волна двинулась с севера око¬ло 1750 г. до Р.Х. Патриархом этого клана был Иаков, носивший также имя Израиля. Предание считает Иакова потомком Авраама, наследником его обетовании. Во всяком случае, он принимает Авраамову веру и при вступлении в Ханаан при¬казывает закрыть идолов, которых его род посто¬янно возил с собой. Иаков тяготеет к местам, где некогда жил и приносил жертвы Богу Авраам; он живет в Сихеме и Вефиле.
Иаков возглавлял союз родов, или колен1, ко¬торые именовали себя Бене-Исраэлъ, т. е. Сыны Израиля.
По большей части существование Бене-Исраэля было мирным, размеренным. Повседнев¬ная жизнь их была неразрывно связана с овце¬водством. Ради своих стад они оставались кочевниками; овцы были главным богатством: они кормили и одевали, их давали в приданое, прино¬сили в подарок друзьям. Красивый ягненок без порока считался самой лучшей жертвой Небу.
Время от времени все племя начинало дли¬тельный переход в поисках новых пастбищ.
Музыка и пение были постоянными спутни¬ками еврейских пастухов. Человек пел о Боге, о своем Незримом Отце, о Его милосердии и спра¬ведливости, о том, что только Ему должны при¬надлежать все молитвы мира.
Около 1700 г. до Р.Х. Ханаан огласился боевыми кликами. Полчища вооруженных до зубов аморитов появились в его пределах. Азиатов манил Египет, богатая плодородная страна. Их стремительный натиск не встретил никакого со-противления. Боевые арабские скакуны, неведомые до этого времени жителям Египта, несли грозных всадников по земле фараонов. Со стуком кати¬лись легкие колесницы, врезаясь в растерявшиеся отряды египтян, пылали деревни, рушились стены древних храмов; ошеломленные египтяне взира¬ли на все это со страхом и недоумением. Пришел конец их самостоятельности. Неведомое племя гордых и неумолимых врагов установило свою власть над страной. Египтяне называли их Хе-кау-Хасут — «иноземные цари», откуда произош¬ло позднейшее название «гиксы», или «гиксосы».
Ханаан после того, как через него прошли гиксы, стал небезопасным местом для мирных пастухов. Никто не мог быть уверен в завтраш¬нем дне. Множество селений было стерто с лица земли, посевы выжжены, пастбища вытоптаны копытами гиксских коней. В довершение всего началась сильная засуха. Сыны Израиля оказа¬лись перед угрозой голода.
У них оставался последний выход: двинуться по пути, проложенному гиксами, и искать приюта в Египте, как делал это в голодные годы Авраам.

Рис. 32
Переселение Израиля в Египет. Г. Доре. Гравюра

В стране фараонов издавна существовало обык¬новение селить на границах «мирных варваров», тер¬певших бедствия на своей родине. Это делалось века спустя и для охраны рубежей Римской импе¬рии. Для гиксских царей такие переселения были особенно желательны, так как они предпочитали опираться на своих соплеменников из Азии.
Согласно преданиям, сам патриарх Иаков воз¬главлял переселение в «Землю Мицраим», как называли евреи Египет. Израильтянам была пре¬доставлена для жительства область Гошен, или Гесем, на востоке нильской Дельты, которая сла¬вилась своими обширными лугами; там обычно пасли стада, принадлежавшие дворцовому хозяй¬ству. Часть царского скота была передана в ве¬дение пришельцев, и они, таким образом, были приняты на государственную службу.
Такая милость по отношению к чужеземцам имела, согласно Библии, и некоторые особые при¬чины. В эти годы первым министром фараона был израильтянин по имени Иосиф.
По преданию, Иосиф был продан своими бра¬тьями палестинским купцам и после ряда драма¬тических перипетий попал ко двору, где был воз¬несен на самую вершину социальной лестницы. Эта головокружительная карьера человека из на¬рода, да вдобавок чужеземца, вероятно, была ха¬рактерна для эпохи господства азиатской динас¬тии.
Когда засуха и голод привели израильтян к границам Египта, Иосиф сделал все, чтобы они могли поселиться на пастбищах фараона.
Мы легко можем представить себе этот ру¬бежный момент в истории Израиля.
Чужими, беззащитными, заброшенными в большом враждебном мире должны были чув¬ствовать себя израильтяне, впервые вступая на египетскую землю. Но они верили, что благословение Бога, Бога их отцов, пребывает на них, что незримый Дух оберегает и ведет их. Эту веру они связывали с Авраамом, предания о котором пе¬редавались из поколения в поколение.

Рис. 33
Поклонение фараона Эхнатона Солнцу. Рельеф из храма в Ахетатоне. Начало XIV в. до Р.Х.

Звездными ночами, сидя у входов в свои шатры, они слушали рассказы об Аврааме и его сыновь¬ях, об их воинских подвигах, странствиях, об их любви, соперничестве и дружбе. То были време¬на, когда небожители часто посещали людей, ког¬да можно было видеть лестницу, по которой они спускались на землю.
__________________________________________________________________
‘ В древнееврейском родовом строе выделялись: «бет-аб» — семья, «миш-паха» — род, клан и, наконец, «се-бет» — группа кланов, или колено.

Божественное Солнце.
«Еретик из Ахетатона»
Египет, ок. 1580-1406 гг. до Р.Х.
Все великие державы, созданные лишь силой ору¬жия, рано или поздно оказываются непрочными и распадаются. Эта участь ждала и царство гик-сов. Оно постепенно слабело и теряло контроль над завоеванными областями. Полунезависимые цари Фиваиды — Южного Египта — испод¬воль собирали силы для того, чтобы выступить против гиксов.
Теперь у египтян, как и у гиксов, были боевые колесницы. Египтяне полностью усвоили воен¬ную тактику гиксов, и в 1578 г. до Р.Х. на азиа¬тов двинулось уже внушительное войско, много¬численное и дисциплинированное. Под его ударами гиксы покинули свою столицу и отступили на во¬сток. Победа окрылила египтян: настал их черед, гиксское владычество привело к египетской экс¬пансии.
После упорной трехлетней осады был взят Шарухен — последняя крепость гиксов. Среди холмов и долин Сирии появляются боевые ко¬лесницы фараонов, рвущихся на север.
Египет становится империей, в состав кото¬рой входят многочисленные народы Африки и Азии. Повсюду были поставлены египетские правители и верные Египту туземные цари. Малейшее сопротивление приводило к жесто¬кими расправам. Так борьба Египта за нацио¬нальную свободу превратилась в порабощение народов.
С возвышением Фив возросло значение фи-ванского богаА-мона. Этот местный бог был отож¬дествлен жрецами с богом Ра, т. е. возведен в ранг общенационального божества. Фиванские жрецы стали оказывать ощутимое влияние на политическую жизнь.
Господство национальной религии казалось безраздельным. Вся страна — от фараона до последнего крестьянина или раба — была про¬никнута ее духом. И никто не мог ожидать, что начало мятежу против бога-триумфатора будет положено в царском дворце, в доме «возлюблен¬ного сына Амона».
История Египта не знает более противоречи¬вой и сложной фигуры, чем царь-реформатор Аменхотеп IV (1424-1406 гг. до Р.Х.) Не будет преувеличением сказать, что Аменхотеп был человеком богато одаренным, если не гениаль¬ным. Никто из мудрых жрецов и ясновидцев Егип¬та не дерзнул с такой решительностью восстать против многобожия и магических верований. В эпоху кровавых войн и уничтожения покоренных народов он провозгласил равенство всех племен и стран перед Богом.
Фараон удалил от себя всех приверженцев ста¬рых культов; теперь его окружали не жрецы и ари¬стократы, а только единомышленники. Он ощущал себя пророком Солнца, проповедником новой ис¬тинной религии, верховным жрецом высшего еди¬ного Бога, живым воплощением которого является солнечный диск — атон. Жена царя, Нефертити, очевидно, целиком разделяла его взгляды.

Рис. 34
Голова царицы Нефертити. Первая половина XIV в. до Р.Х.

Рис. 35
Голова Эхнатона. Начало XIV в. до Р.Х.

В знак полного разрыва с прошлым царь изменяет и свое имя. Отныне он будет не Амен¬хотепом, аЭхнатоном, что значит «Угодный Сол¬нцу». Он приказывает повсюду истреблять свя¬щенные символы и надписи. Выскабливают не только имя Амона, но и слово «боги». Запреща¬ются все звероподобные и человекоподобные идолы, закрываются храмы богов. Столица Египта переносится из Фив в город, возникающий на пустом месте по замыслу царя-реформатора, — Ахетатон, «Небосклон Солнца».
Увлеченный своими преобразованиями, пре¬следуемый одними и теми же мыслями, царь, возможно, плохо следил за событиями. Веро¬ятно, и в людях он разбирался недостаточно хорошо. Его постепенно окружили лживые ничтожества, хитрые выскочки, которые напе¬ребой восхваляли «учение царя», усердствова¬ли в служении новому божеству и тем приобре¬тали доверие фараона.
Умер Эхнатон молодым, на восемнадцатом году своего царствования. Перед смертью он, вероятно, осознал неудачу своего дела. У него не было ни сыновей, ни энтузиастов-продолжателей.

Рис. 36
Кносский дворец. Нижний ярус светового колодца. Крит. XVI в. до Р.Х.

Рис. 37
Богиня со змеями.
Из сокровищницы Кносского дворца. Крит.
1700-1600 гг. до Р.Х.

Трагедия Эхнатона заключалась в том, что, отказавшись от магических верований, он не отка¬зался от их плода — обожествления власти. Он полагал, что достаточно одного его слова, чтобы «истина» восторжествовала. Но проповедь веры, когда она ведется с трона, не может найти насто¬ящего отклика в сердцах. Награды и угрозы бо¬жественного властителя — вот к чему сводилась такая проповедь. И все же Эхнатон не может не быть нам близок как человек, отважившийся по¬сягнуть на мир богов, человек, ощутивший живое дыхание Единого.

Тайна Лабиринта
Остров Крит, ок. 1600-1400 гг. до Р.Х.
Одновременно с появлением на историческом горизонте арьев и семитических племен на севе¬ре Балканского полуострова началось переселе¬ние ахейцев — предков греческого народа. Их передвижение на юг длилось несколько веков. Ему предшествовало установление в южной час¬ти полуострова власти критян. Культура Крита оказала впоследствии огромное влияние на за¬рождавшуюся греческую культуру, и поэтому, прежде чем говорить о греках, мы должны оста¬новиться на их предшественниках, критянах1.
Остров Крит представлял собой как бы мост между Европой и Азией.
Уже около 2000 г. до Р.Х. на Крите воз¬никли первые государства. Они были изолиро¬ваны друг от друга горами, и лишь через несколь¬ко десятилетий произошло их объединение.
В своих преданиях греки рассказывали, что Крит объединился в правление жестокого царя Миноса.
Цари династии Миноса не боялись завоева¬телей и не строили приморских укреплений. Гроз¬ный флот в гаванях острова был сам по себе на¬дежной стеной. Да и сам Лабиринт был не хуже любой крепости. Впервые это причудливое со-оружение было построено около 2000 г. до Р.Х. Лет через двести его разрушило землетрясение, но оно было снова восстановлено. На одной из фре¬сок этого дворца мы видим и самого царя. Его фигура выделяется на багряном фоне. Это атле¬тически сложенный молодой человек без бороды, с длинными, почти до пояса, волнистыми волоса¬ми. Что он делает? Какой момент его царствен¬ной жизни хотел запечатлеть художник? Царь ступает среди высоких, похожих на сахарный тро¬стник растений, над которыми летают бабочки. Одна рука его прижата к груди, другая отведена далеко назад. Что это? Царь на полевых рабо¬тах? Но где же тогда коса или корзина с зерном? Их нет. Перед нами символическое действо.
Властелин Крита не сеет и не жнет. Он ими¬тирует труд своими движениями. По общему мне¬нию ученых, это изображение магического ри¬туала. Подобно африканским колдунам и фараонам Египта, этот царь-жрец, живущий среди роскоши в Лабиринте, окруженный армией по¬слушных рабов, на короткое время как бы пре¬вращается в крестьянина. Он совершает колдов¬ской обряд, который принесет плодородие земле.
Человек всегда искал зримого воплощения высших сил. Эта жажда породила царей-богов Египта и Аккада, она окружила волшебным оре¬олом и династию Миноса; отсюда идет прямая линия через спартанских царей к «великому пер-восвященнику», как именовался римский импера¬тор. Эти представления жили и в средневековой Европе. Достаточно вспомнить, что французский король имел «наследственный дар исцеления». Эта линия тянется до нашего времени, хотя и претерпевает существенные внешние изменения. Слепая вера народов в гений своих вождей, глу¬бокое и всеобщее убеждение, что они видят все и ведут общество к процветанию, — это печальное явление XX столетия уходит своими корнями в те отдаленные времена, когда люди верили, что от воли царей-жрецов зависят плодородие земли и благополучие народа.

Рис. 38
Голова прорицателя.
Статуя восточного фронтона храма Зевса. Олимпия. 460 г. до Р.Х. Деталь

Около 1400 г. до Р.Х. ахейцы вторглись на Крит и образовали там государство с центром в Микенской крепости, но это не означало гибели миносской культуры. На развалинах миносской цивилизации расцвела культура древней Эллады.
____________________________________________________________
1 Наукой установлено, что крито-микенская культура, о которой здесь идет речь, была архаической греческой культурой.

Рис. 39
Собрание богов
(Гера, Гермес, Афина, Зевс, Ганимед, Афродита, Арес).
Роспись килика. Тарквиния.
Около 510 г. до Р.Х.

Утро Эллады. Олимпийцы.
Греция до 1400 г. до Р.Х.
Греческие племена переселились на Балканы около 2000 г. до Р.Х., в эру великих семитических и индоевропейских миграций. Пришли они из тех земель, где обитали предки арьев, иранцев, хеттов, двумя путями: через северные горные дороги и через острова Эгейского моря вторглись эллины на Пелопоннес и в Фессалию. Хотя до нас по¬чти не дошло легенд, связанных с этим временем, очевидно, что сначала туземцы оказали грекам отчаянное сопротивление. Кто же были эти ту¬земцы? Что они не принадлежали к эллинским племенам, — это, кажется, понимали и сами греки, называвшие их пеласгами.
На пути греческих переселенцев было два старинных святилища: дельфийское и додонское. В Додоне, у огромного столетнего дуба, заклина¬тели вопрошали какое-то древнее пеласгийское божество. Шелест листьев и потрескивание ветвей служили ответом, который истолковывали закли¬натели. Греки не уничтожили этого святилища.
Оракул в Дельфах был посвящен Богине-Матери. Он находился в руках прорицательниц, которые, приходя в состояние исступления, про¬рекали волю божества.
Хотя эллины подчинили себе пеласгов и дру¬гие местные племена, они долгое время были бес¬сильны перед миносской державой, властители ко¬торой были хозяевами морей, а эллины всегда испытывали перед морской стихией суеверный страх.
Но, несмотря на это, ахейцы в конце концов все-таки стали мореплавателями. И прежде все¬го нанесли удар военному могуществу миносской державы. Около 1400 г. до Р.Х. греческие ко¬рабли показались у берегов Крита. Владычеству Лабиринта пришел конец. Отныне Крит, в свою очередь, стал одной из греческих провинций.
Ахейцы сделали грандиозную попытку не только политически восторжествовать над всей Эгеидой, но и духовно освободиться от крито-пеласгического влияния. Ахейские цари были не” колдунами, как на Крите, а племенными вождями, делившими власть над кланами с военачальника¬ми и старейшинами.

Рис. 40
Пак.
Золотая монета. Пантикапей. 350-320 гг. до Р.Х.

Божества отдельных кланов и местностей — олимпийцы, всегда мыслились как совершенно обособленные существа. Они ничем не напоми¬нали индийский пантеон1, который был, скорее, многими ликами Единого. Здесь сказались осо¬бенности греческого национального мышления; оно гораздо легче воспринимало конкретное, изо¬лированное, чем общее и единое. Быть может, известную роль играло здесь природное окруже¬ние. Семит формировал свое богопознание на фоне молчаливой пустыни, индиец — в царстве тропи¬ков, где все сплеталось в единую многоликую и многоголосую стихию. Горизонт же грека был всегда ограничен горными хребтами; вся его стра¬на была похожа на сеть изолированных мирков, отрезанных друг от друга холмами, скалами, зали¬вами. Поэтому ахеец был склонен почитать в пер¬вую очередь местное божество, а божество соседа казалось ему таким же независимым, как и его родная долина, отрезанная от других.
__________________________________________________________________
‘ Пантеон (греч. «многобожие») — все боги, почита¬емые в какой-либо языческой религии.

Борьба богов и титанов
Греция между 1400-1200 гг. до Р.Х.
Появление Зевса и олимпийских богов не было простой заменой природных, хтонических1 божеств божествами племенными. Новый пан¬теон знаменовал важнейший этап греческой ре¬лигиозной истории. Разум в образе совершенного человеческого существа засиял среди клу¬бящихся туч первобытной ночи. Бог лазурно¬го сияния, бог, подобный молнии, пронизываю¬щей мрак, является в лице «промыслителя Зевса». Это рождение нового, более просвет¬ленного «древнего» религиозного сознания за¬печатлелось в знаменитом мифе о Титаномахии — борьбе богов и титанов. В сознании ахейцев совершился переход от хтонического, природно-стихийного к разумному, человечно-гармоничному богопониманию.

Рис. 41
Голова Зевса. Отриколь. IV в. до Р.Х.

Величайшее всемирно-историческое значение Зевсовой религии заключалось, прежде всего, в провозглашении примата света, разума и гармо¬нии над тьмой, иррациональностью и хаосом. В этом отношении она прямая предшественница учения о Логосе как разумном творческом нача¬ле во Вселенной. Но до появления этого учения было еще далеко. Логизму в греческом сознании предшествовал антропоморфизм2. В олимпий¬цах человеческое начало было идеализировано и возведено в космический принцип. Это было ог¬ромным шагом вперед, но одновременно таило и большую опасность. Угадывая в Божественном разумное начало, ахейцы привнесли в него все многообразие чисто человеческой ограниченнос¬ти и чисто человеческих слабостей.
Их живой, подвижный ум, склонный к юмору и созданию красочных картин, не мог удержать¬ся от искушения рисовать жизнь богов по образу беспокойной и разгульной жизни своих разбой¬ников – богатырей.
Особенно серьезным недостатком Зевсова пантеона было отсутствие ясных этических прин¬ципов. С глубокой первобытной древности этика шла рука об руку с религией. Нравственный же идеал олимпийцев был настолько шаток, что уже через несколько поколений вызывал протесты и насмешки у самих греков.

Рис. 42
Сосна на алтаре Зевса. Пергам

В странах Востока религиозные откровения исходили всегда из среды духовной элиты. Эгей¬ский же мир долгое время жил лишь массовым религиозным сознанием. Дух магии пронизал античную религию и пережил самих олимпийцев.
В микенскую эпоху происходит незаметный поворот к магическому пониманию молитвы и жертвы. Начинает развиваться институт жрече¬ства. Правда, в Греции жрецы никогда не со¬ставляли могущественной корпорации, как, напри-мер, в Египте. Но значение их постепенно возрастало. Наиболее характерной чертой эллин¬ских жрецов было то, что они почти всегда оста¬вались «служителями культа» в самом узком смысле этого слова. Если египетское духовен¬ство было средой, в которой культивировались богословская мысль, медицина, математика, если израильское духовенство боролось за нравствен¬ное воспитание народа, то греческие жрецы были по преимуществу устроителями жертвоприноше¬ний.
Нигде не было так развито искусство пред¬сказания, как в античном мире. Оракулы и гада¬тели были неизменными спутниками жизни и царей, и крестьян, и воинов, и торговцев. Ключ к толкованию таинственной воли богов видели и в снах, и в полете птиц.
Магизм, как правило, посюсторонен. Это мировоззрение делает наибольший упор на этой жизни, считает высшим благом богатство, здоро¬вье, благополучие. Такое механистическое миро¬понимание — антипод духовного, мистического; оно глубоко материалистично в своем постиже¬нии ценностей бытия. И если в некоторых куль¬турах, проникнутых магическими элементами, как, например, в египетской, и существовала живая вера в загробный мир, то он рисовался точной копией мира земного.
________________________________________________________________________
1 Хтонические (от греч. названия земли) божества — боги неба, земли, моря и т. д., обычно считающиеся в язы¬честве наиболее древними, «первичными» божествами.
2 Антропоморфизм (от греч. «антропос» — человек и «морфэ» — форма) — уподобление человеку.

Народ Завета

«Дом рабства». Моисей
Египет, ок. 1300-1230 гг. до Р.Х.
На историю слишком часто смотрят как на есте¬ственно-природное явление и поэтому думают, что в ней определенные причины неизбежно долж¬ны производить соответствующие следствия. Однако если в мире физических явлений мы дей-ствительно имеем дело с такими незыблемыми закономерностями, то в истории иногда может произойти нечто совершенно непредвиденное, про¬тиворечащее всему, имевшему место до сих пор. Наглядным примером тому могут служить судьбы религии Единобожия.
Почти четыре столетия обитали племена Бене-Исраэля на заболоченных лугах Гесема. На по¬лях Гесема бродили несметные стада, принадле¬жавшие Большому Дому1. Израильтяне были обязаны следить за ними, перегонять их на новые пастбища, докладывать египетским чиновникам об их состоянии и численности, организовывать по¬ставки скота для нужд двора. Так было при гик-сах. Быть может, это положение сохранилось и при новой династии.
Уберегли ли жители Гесема свое единствен¬ное духовное наследие — древнюю веру пред¬ков? То, что предания об Аврааме и патриархах дошли до следующих поколений, может служить косвенным доказательством того, что израильтя¬не не утратили памяти о религиозном Открове¬нии, данном их праотцу.
Некоторые элементы язычества все же про¬никли в их религию. Охраняя свои стада, изра¬ильтяне боялись вреда, который могли принести духи пустыни. В их представлении эти страш¬ные существа, злобные и мстительные, скрыва¬лись за болотами и насылали болезни и смерть. Они рисовались воображению израильтян в виде сатироподобных демонов; их царем был козлоликий бог Азазел2. Чтобы уберечь себя от этих рогатых призраков, пастухи усердно задабривали их, принося жертвы и ограждаясь заклинаниями.
Часть израильтян стала переходить к оседло¬му образу жизни. Вероятно, у них получила рас¬пространение и письменность.

Рис. 43
Гора Синай

Как бы ни были далеки израильтяне от еги¬петских дел, положение в стране не могло не кос¬нуться их. Вскоре после политического упадка, связанного с «еретиком из Ахетатона», начался новый, и последний, подъем Египта. Снова войс¬ка фараона двинулись в Палестину. Начались уси¬ленные строительные работы. Пастухов Гесема пригнали на стройки и заставили тесать камни, делать кирпичи и таскать тяжести. Так кончился спокойный период жизни Бене-Исраэля, и сыны его оказались в «Доме рабства».
В народной памяти эта пора запечатлелась как гнетущий кошмар. Особенно тяжело при¬шлось израильтянам, когда на престол вступил Рамсес II (1301-1334 гг. до Р.Х.).
Рамсес был родом из Нижнего Египта, Дель¬та была постоянной его резиденцией, и он решил построить там большой укрепленный город.
Если правители, наученные горьким опытом восстаний и беспорядков, стремились сделать для туземцев работу не столь изнурительной, то для рабов и инородцев, какими были израильтяне, по¬щады не было.

Рис. 44
Статуя фараона Рамсеса II. XIII в. до Р.Х.

Свободные пастухи, израильтяне не привык¬ли к подневольному труду в городах. Известно, с какой быстротой тают небольшие народы, когда неумолимые законы «цивилизованного мира» грубо вторгаются в их жизнь. С ужасом стали догадываться израильские рабы, что непосильная барщина, наложенная на них фараоном, ставит ко¬нечной целью искоренение их племени. Так на¬всегда нарушилось безмятежное существование поселенцев Гесема. Притеснения обычно служат сплочению гонимых. Под влиянием жестокого угнетения у израильтян проснулось национальное самосознание. Они вспомнили, что они лишь при¬шельцы в египетской земле, что их предки неког¬да пришли сюда с Востока. Теперь они с тоской глядели туда, где за Тростниковым морем и Горь¬кими озерами жили их свободные братья. Но где можно было найти спасение? В Ханаане? Он находился в руках египетских ставленников. Дальше на север, к хеттам? Но с ними фараон заключил договор, согласно которому хеттский царь обязался выдавать Египту всех беглецов. Оста¬вался только Синайский полуостров, его дикие и суровые горы, его безводные пустыни. Но от од¬ной мысли о них обитателей влажной Дельты охватывал ужас.
Однажды среди израильтян распространил¬ся слух о неизвестных агитаторах, которые появ¬лялись то на стройках, то среди поселенцев Гесе¬ма, призывая народ покинуть «Дом рабства» и идти в пустыню поклониться Богу Авраама, Богу отцов. Люди эти принадлежали к левитам — израильскому племени, тесно связанному с егип¬тянами; у многих из них были египетские имена. Египетским было и имя их вождя Месу, или Моисея, который даже внешне был похож на егип-тянина.
Так появляется на исторической арене чело¬век, с именем которого связано происхождение ветхозаветной религии.
История Моисея была записана впервые лишь в Х в. до Р.Х. Прежде она казалась историкам целиком сотканной из легенд, но в последствии стало очевидным, что в основных чертах все рассказанное о нем Библией выдерживает яркий свет исторической критики.

Рис. 45
Колоссы Рамсеса II. Абу-Симбел. XIV в. до Р.Х.

По своему воспитанию Моисей был связан с Египтом. Трудно предположить, чтобы предание измыслило эту деталь. Библия говорит, что, будучи выходцем из египетской среды, будущий вождь Из¬раиля не забыл, однако, своего азиатского проис¬хождения. Когда он увидел, как на стройке египет¬ский надзиратель избивает израильтянина, он в порыве гнева убил мучителя. В результате ему пришлось бежать, и он, перейдя границу (что было не так про¬сто в те времена), скрылся в единственном малодо¬ступном месте — в Синайской пустыне.
В своих скитаниях по пустыне он столкнул¬ся с еврейскими племенами мадианитян. Это были кочевники-скотоводы, иногда водившие купечес¬кие караваны в Египет и Палестину. Они обита¬ли близ священной горы Синай, на юге полуост¬рова. Моисей был радушно принят бедуинами; их шейх, жрец Рагуил-Иофор (Иетро), приютил беглеца, и Моисей вкусил всю прелесть безмя¬тежной жизни свободных скотоводов. Он же¬нился на дочери шейха и пас его стада на скло¬нах Хоребских гор. И именно там в нем совершился таинственный переворот, превратив¬ший его в вождя и пророка.

Рис. 46
Дочь фараона перед младенцем Моисеем. Г. Доре. Гравюра

Рис. 47
Моисей заступается за своего соплеменника. Ю. Карольсфельд. Гравюра

Рис. 48
Израильтяне перед Синаем. Г. Доре. Гравюра

Для нас навсегда останется тайной, что пере¬жил египетский беглец среди безмолвия Хоребских гор, но мы знаем, что отныне он становится верным служителем Бога Незримого, Бога — Властителя человеческих судеб. Бога, возложив-шего загадочную историческую миссию на него, Моисея, и на его народ. Это тот Бог, которому молились люди в незапамятные времена. Веру в Него свято хранили предки Израиля. Он — Бог, открывшийся Аврааму, Бог праотцев. Он пре¬бывает выше бытия и жизни. Он — Сущий, имя Его Ягве.
Библия рассказывает, что Моисей однажды забрел далеко в горы и оказался в каком-то древ¬нем святилище. Там из недр терновника, охвачен¬ного невиданным неопаляющим огнем, он услы¬шал голос Божий, призывавший его на служение. Смущенный и испуганный, Моисей пытался ук¬лониться, но голос властно требовал, чтобы он шел как вестник Неба к своему угнетенному народу и избавил его от рабства. Он должен привести ев¬реев сюда, к святой горе, и Ягве даст им во владе¬ние страну, текущую молоком и медом.
____________________________________________________________
1 Большой Дом — в древнем Египте так назывался не только дворец фараона, но и все его имущество.
2 Азазел — ср. Азазелло в «Мастере и Маргарите» М. Булгакова, называемого автором демоном-убийцей без¬водной пустыни.

Путь к Синаю
Египет — Синай, ок. 1230 г. до Р.Х.
Около 1230 г. до Р.Х., в третье лето царствова¬ния сына Рамсеса II, фараона Мернептаха, Мои¬сей появился среди израильских рабов. Он заго¬ворил о Боге евреев, о Том, Кому поклонялись Авраам и его предки, когда были свободны, о том, что Бог обещал освободить их из «Дома раб¬ства» и привести в землю, где некогда обитали их отцы. Он призывал народ покинуть Египет и от¬правиться в пустыню «на три дня пути», чтобы там совершить великое жертвоприношение Ягве, Богу Израиля.
С первых же шагов он был встречен недо¬верчиво и даже враждебно. Волнения, вызван¬ные его проповедями, заставили египтян усилить надзор и прибавить работ.
Упорная борьба, которую бесстрашный левит вел с египетскими властями, окружена поэтичес¬кими преданиями: однако из них можно заклю¬чить, что на первых порах он преуспел довольно мало. Но вот сама судьба пришла на помощь Израилю. В стране вспыхнула эпидемия, кото¬рая окончательно расстроила порядок и послу¬жила поводом к анархии.

Рис. 49
Моисей спускается с горы Синай. Г. Доре. Гравюра

Моисей дал сигнал к исходу. Поспешно со¬вершив традиционный обряд, израильтяне со сво¬ими стадами, а также разноплеменные рабы, работавшие вместе с ними, двинулись из окрестнос¬тей Рамсеса и Суккота. Моисей не повел их прямо на восток, потому что там, на «филистимской до¬роге», располагались цепи египетских фортифика¬ций. Во время своих странствий он хорошо изу¬чил район и, проходя через пустынные местности, умело избегал пограничных постов. Наконец бег¬лецы раскинули лагерь недалеко от крепости Этам. Дальше путь был закрыт. Единственным спасе¬нием было сняться с места и углубиться в пус¬тыню к берегам Тростникового моря. Бегство продолжалось всю ночь.
Когда Мернептах узнал, что Израиль и дру¬гие еврейские племена скрылись на востоке, он, не теряя ни дня, погнал колесницы к берегам Трос¬тникового моря. О местоположении Израиля ему, очевидно, донесли из Этама. Теперь пустыня «за¬перла» евреев. С одной стороны были непрохо¬димые камышовые топи, с другой — надвигались колесницы фараона.
Раздались крики ужаса… «Разве мало было гробов в Египте, что ты привел нас умирать в пус¬тыню?» — бросали беглецы упреки Моисею. Но вождь верил в то, что Небо спасет его народ даже и в этот отчаянный момент. «Не бойтесь, увидите спа¬сение Ягве», — воскликнул он и, не медля более ни минуты, повел израильтян через топи.
Невзирая на то, что над топями собрались тучи и надвигался настоящий ураган, египтяне продол¬жали погоню. Возможно, они и успели бы на¬стигнуть часть беглецов, но с каждым шагом им было все труднее и труднее пробираться в сгус¬тившемся мраке. Тяжелые колесницы застрева¬ли в вязком иле, гроза бушевала, ветер переме¬нился и теперь гнал волны на преследователей. Только тогда поняли египтяне, какая опасность им угрожает, и поспешно повернули обратно. Но вода настигла их.
Израильтяне, которые тем временем уже сто¬яли на сухой возвышенности, наблюдали за отчаянными попытками всадников и не верили своим глазам. Произошло нечто такое, чего не ждали ни евреи, ни египтяне. Всего час назад израильтя¬не были на волосок от гибели. Преследователи беспощадно расправились бы с ними; но вот те¬перь Ягве спас Свой народ и остановил грозного врага. Это несомненно было чудо, хотя внешне действовали обычные стихийные силы.
Имеет ли право современный человек смот¬реть свысока на эту уверенность беглецов в осо¬бом покровительстве неба? История небольшого племени, чудом уцелевшего среди превратностей судьбы и ставшего носителем Единобожия сре¬ди языческих народов, поистине изумительна. Для тех, кто отрицает внутренний смысл в судьбах народов, здесь — лишь какое-то необычайно сча¬стливое стечение обстоятельств. Но христиан¬ство оценивает ветхозаветную историю с иной точки зрения и признает в ней проявление того незримого Разума, Который направляет ход ми¬роздания, человеческую историю и судьбу отдель¬ной личности.
Все дальнейшее путешествие Израиля среди безводных долин и гор сопровождалось страхами и неожиданными радостями.

Рис. 50
Алтарь

На границе пустыни Син, у предгорий Хоривского хребта, караван вступил в пустынную местность и долгое время продолжал путь, не встречая ни колодца, ни ручья. Путников мучила жажда. Ропот недовольства перешел в открытое возмущение. Было мгновение, когда в Моисея едва не полетели камни. Это был критический момент: власть над взбунтовавшейся толпой ус¬кользала из рук вождя.
В эту трудную минуту Бог вновь пришел на помощь Своему избраннику. Моисей приказал долбить известковую скалу шестами, и, когда пос¬ле долгих усилий образовалась впадина, он силь¬но ударил своим посохом и в образовавшееся отверстие хлынула ключевая вода. Раздались ра¬достные возгласы. Путники были спасены.
Все эти на первый взгляд незначительные события сыграли колоссальную роль в судьбе сынов Израиля, непрерывно пребывавших между страхом и надеждой.

Десять заповедей
Синай, 1230-1200 гг. до Р.Х.
Какова же была конечная цель Моисея? Он ре¬шил дойти до тех самых мест, где пас стада во время бегства, где прозвучал для него голос Бо¬жий. Он хотел там, у святой горы, вдохнуть в Израиль новый дух, вдохнуть веру, энергию, сме¬лость. Он хотел привести к подножию Синая своих соплеменников, как бы говоря: «Боже! Вот люди, которых Ты призвал меня спасти. Я при¬вел их к Тебе».
Через несколько дней после остановки у Си¬ная вождь велел готовиться к великому моменту: люди заключали торжественный союз с Богом. Это было нечто неслыханное, ибо в сознании во¬сточных народов человек был совершенным нич¬тожеством по сравнению с Божеством, и заклю¬чение между ними союза было бы невероятной дерзостью.
Но здесь Сам Владыка жизни устами Свое¬го пророка объявляет условия этого поразитель¬ного договора: «Если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у Меня царством священников и наро¬дом святым» (Исх 19:5—6).
Так рождается народ Завета, народ Божий; из семени Авраамова выходят первые, еще слабые ростки Ветхозаветной Церкви, прародительни¬цы Церкви Вселенской. Отныне история рели¬гии будет уже не только историей тоски, томле¬ния и поисков, но она станет историей Завета, диалога между Творцом и человеком.
Библейское предание рисует величественную картину заключения этого священного Завета.
Народ покинул лагерь и подступил к самой подошве горы. Все в трепете устремили взоры на ее вершину, над которой повисли непроницае¬мые тучи. Время от времени среди них вспыхи¬вали молнии, и удары грома отдавались среди расселин трубными звуками…
Между тем Моисей отделился от народа и стал подниматься все выше и выше к синайской вершине. Вот он уже скрылся среди утесов, уходя туда, где неистовствует гроза и буря, где густой сумрак окружает божественную Тайну.
Но вот Моисей снова в лагере Израиля. В торжественной тишине провозглашает он Божий Завет и кропит народ жертвенной кровью в знак заключения Союза.
Заповеди, начертанные на двух каменных пли¬тах — скрижалях, гласили:
1. Я — Ягве, Бог твой, который вывел тебя из земли Мицраим, из Дома рабства. Ты не дол¬жен иметь других богов пред Лицом Моим.
2. Ты не должен делать себе никакого изоб¬ражения божества.
3. Ты не должен употреблять понапрасну имя Ягве, Бога твоего.
4. Помни день субботы, чтобы праздновать его.
5. Почитай отца и мать.
6. Ты не должен убивать.
7. Ты не должен распутничать.
8. Ты не должен красть.
9. Ты не должен давать ложного свидетель¬ства на ближнего своего.
10. Не желай дома ближнего твоего, ни жены его, ничего, что у ближнего твоего (ср. Исх 20:1-17).

Рис. 51
Скиния в пустыне.
Модель

Какие простые на первый взгляд слова! Но если нам они кажутся чем-то само собой разуме¬ющимся, то для древнего мира они звучали не¬бывалым откровением. Достаточно вспомнить, ка¬кие отношения между человеком и божеством царили в Египте, Вавилоне, Греции, чтобы понять, насколько необыкновенными должны были пред¬ставляться современникам священные законы, на¬чертанные на скрижалях. Эти два невзрачных, грубо отесанных камня имели неизмеримо боль¬шее значение для духовной истории человечества, чем тысячи искусно украшенных ассирийских и египетских памятников.
Величайшая заслуга Моисея перед челове¬чеством заключается в том, что он осмелился провозгласить утраченный Закон, открыть за¬бытые пути к Богу, не устрашившись противо¬действия и непонимания. Он говорил, обраща¬ясь не только к Израилю, а ко всему миру, к будущим векам.
Моисей понял, что его людям необходим вне¬шний знак присутствия Божества. Им нужен был символ Бога, который бы шел перед ними и все¬лял в них бодрость (Исх 32:23).
Библия прямо говорит, что мысль о создании этого символа была внушена пророку свыше (Исх 25).
Итак, в один прекрасный день вождь прика¬зывает изготовить священный Ковчег Завета. Его переносят в особый шатер, или Скинию, которая устанавливается вне лагеря.
Внешне Ковчег выглядел довольно скромно: это был ящик, сколоченный из деревянных досок, длиной немногим больше метра. Снаружи он был обит металлом, над его крышкой простирали кры¬лья керубы, или херувимы, — фантастические существа с львиным телом, ликом человека и кры¬льями орла. Они склоняли свои головы над Ков¬чегом, а их крылья служили престолом, на кото¬ром незримо восседал Бог Израилев. Вероятно, керубы были изображением духов бури, которая в израильской поэзии обычно сопровождала Бо¬гоявления.
Когда народ снимался с лагеря или выступал в сражение, левиты шли впереди и несли Ковчег на шестах, продетых в его боковые кольца.
Наконец наступило время покинуть Синай. Теперь перед Израилем стояла новая цель: захват территории в стране, где в древности обитал Ав¬раам. Табор кочевников превратился в военный лагерь.
Моисей сделал решительный шаг. Он по¬слал разведчиков на восток, чтобы узнать, можно ли рассчитывать на успех вторжения. Разведчи¬ки вернулись, неся роскошные плоды Земли Обе¬тованной1. Кочевники с восхищением смотрели на огромные виноградные кисти, на гранаты и смоквы. Но разведчики наговорили таких стра¬хов о жителях Палестины, об их силе и смелости, об их неприступных крепостях, что кочевников охватила паника, перешедшая в новый мятеж про¬тив Моисея.
Наконец, после долгих скитаний, около 1200 г. до Р.Х., Моисей решил, что пора начать наступ¬ление на север.
Оставалось пересечь этот сверкающий и из¬вилистый рубеж — Иордан, за которым начина¬ется желанный Ханаан! Но здесь завеса истории опускается и скрывает от нас могучую фигуру Мо¬исея…
Загадочные тени витают над могилой проро¬ка. Он умер не от болезни и не от старости. Место его погребения осталось неизвестным.
____________________________________________________________
1 Обетованная Земля (от слова «обет») — земля, обе¬щанная Богом.

Земля Обетованная
Ханаан, ок. 1200—1125 гг. до Р.Х.
Вскоре после смерти Моисея израильтяне по¬чувствовали, что они уже не могут больше жить в Заиорданье. Колена теснили друг друга; узкая полоса земли, ограниченная с одной стороны ара¬вийскими степями, а с другой — Мертвым мо-рем и Иорданом, не могла прокормить массы ко¬чевников и их скот. Не обещал ли Моисей привести свой народ в страну, «текущую молоком и медом»? Не отдан ли Ханаан Самим Ягве во владение Израилю? Теперь пришло время, и нужно было решаться.
После смерти Мернептаха Египет охватила анархия. Власть Египта в Ханаане почти не ощу¬щалась; местное население было ослаблено раз¬дорами и войнами. Момент был самым благо¬приятным для похода израильтян на запад.
Хананеи были близкими родичами евреев и финикийцев. Они, очевидно, так же, как и изра¬ильтяне, пришли некогда из пустыни, но в Палес¬тине жили уже более тысячи лет.
Раскопки показали, что Ханаан был в отно¬шении искусства и религии типичной страной синкретизма1. Здесь не было национальных бо¬гов, а почитались преимущественно боги соседей. Среди развалин найдены фигурки Гора, Хатор и других египетских богов, а также изображения вавилонской Иштар.
Иошуа, сын Нуна, который стал во главе израильтян после смерти Моисея, глубоко верил в то, что обетование сбудется и что странники обретут наконец желанное пристанище. Народ разделял эту уверенность. Хотя авторитет нового вождя был несравним с авторитетом Моисея, тем не менее Иошуа был признан большинством ко¬лен.
Главным препятствием, которое нужно было преодолеть на пути в Западную Палестину, яв¬лялся Иерихон. Его циклопические стены воз¬вышались среди пальмовых рощ в двух часах пути от Иордана. Не было никакой надежды мино-вать его без боя.

Рис. 52
Разрушение стен Иерихона. Г. Доре. Гравюра

Иошуа колебался недолго; в один прекрас¬ный день по его сигналу был поднят Ковчег, свернуты палатки, и израильтяне двинулись на запад к берегам Иордана.
До сих пор остается загадкой, как мог пасть столь надежно укрепленный город. В Библии со¬хранилось поэтическое сказание о том, как стены его рухнули от звуков израильских труб. Возможно, здесь, так же как и на Иордане, произошло земле¬трясение, открывшее внезапно брешь в стене. Легко представить себе то впечатление, которое должен был произвести подземный толчок, расколовший стену как раз в момент приближения Израиля.
События разворачивались быстро, триумфаль¬ный марш Ковчега продолжался.
______________________________________________________________________
1 Синкретизм — в науке, искусстве и религии система, соединяющая в себе черты различных других систем, т. е. смешанная, производная.

Бог Израилев и язычество
Палестина, 1125-1025 гг. до Р.Х.
Итак, обетование, данное Аврааму, исполнилось. Земля, которой так долго владели египтяне и хетты, теперь стала землей Израиля. Но главные труд¬ности были впереди. Соединившись с хананеями фактически в один народ, израильтяне — вче-рашние кочевники — волей-неволей стали вос¬принимать цивилизацию туземцев, а вместе с ней и их верования. Таким образом, подобно арьям в Индии, победители едва не оказались в положе¬нии побежденных.
Совместная жизнь израильтян и хананеев быстро привела к распространению язычества среди народа Ягве. Так возникло двоеверие, столь свойственное народам низкой культуры, воспри¬нявшим высокую религию.

Рис. 53
Битва израильтян с филистимлянами. П. Брейгель. 1562 г.

Неизвестно, как бы пошла духовная история Израиля, если бы не новое потрясение, которое всколыхнуло все колена.
Появились еще одни претенденты на землю, «текущую молоком и медом», и на этот раз не сравнимые ни с кем из обитателей Ханаана по силе. Это были филистимляне.
Филистимляне были воинственным и энер¬гичным племенем, уже хорошо освоившим обра¬ботку железа. Они занимались морским промыс¬лом и пиратством. Около 1080 г. до Р.Х. они начали решительное наступление на восток, тесня как израильские, так и халдейские племена.
Кто мог остановить эту волну? Вооруженные чем попало крестьяне разбегались, едва заслы¬шав грохот боевых колесниц и завидев украшен¬ные перьями шлемы. Филистимляне обложили данью почти весь Ханаан, и покоренным остава¬лось лишь вести партизанскую войну, неожиданно нападая на филистимские отряды или поджигая их посевы.
Господство филистимлян стало у прочным и казалось окончательным. По городам были расставлены вражеские гарнизоны, и повсюду хозяйничали сбор¬щики дани. Переживавший глубокий духовный кризис Израиль оказался те¬перь лишенным и политической неза¬висимости.
Все эти события послужили как бы внешним толчком, способствовавшим возникновению нового религиозного движения, которое носило довольно странные формы, но благодаря которо¬му Израиль вышел из состояния упадка и духовного умирания.
Последователей этого движения на¬зывали Бене-ха-Небиим, «Сынами про¬роческими». Слово «наби» означало ве-стника Божьей воли. Но если раньше ясновидцы и прорицатели выступали как одинокие посланцы Неба, то теперь но¬вые пророки собирались толпами на бо¬гослужения, ходили по дорогам страны, распевая боевые псалмы и призывая народ к вер¬ности Богу отцов.
Мы очень мало знаем о деятельности Сынов пророческих и о людях, которые возглавляли их движение, предание связывает с ними фигуру пос¬леднего крупного еврейского вождя эпохи Су¬дей — Самуила. В одном месте Библия даже прямо изображает его руководителем общины про¬роков (1 Цар 19:20).
Самуил, несомненно, считал своей главной за¬дачей духовное сплочение израильтян.
Согласно преданию, ясновидец добился даже общенародного раскаяния и клятвы покончить с языческими богами. Идолы были выброшены, и с того времени «Сыны Израилевы стали слу¬жить одному Ягве» (1 Цар 7:4). Но религиоз¬ный Завет оказался слишком слабым объединя¬ющим началом для израильских колен. Возникла нужда в «сильной руке», в светской власти. Ста¬рейшины подняли перед Самуилом вопрос о не¬обходимости избрать царя. И ок. 1025 г. до Р.Х. по их настоянию Самуил выбрал правителя Из¬раилю.

Рис. 54
Самуил благословляет Саула. Г. Доре. Гравюра

Теократическое царство.
Сионский завет
Палестина, 1020-950 гг. до Р.Х.
Вся Библия проникнута духом протеста против автократии. От времен Моисея политическим идеалом религиозных учителей Израиля оставался свободный союз верных, для которых единствен¬ным авторитетом является Закон Божий. Это была теократия1, но не в смысле правления духо¬венства, а в смысле подлинного Боговластия. В теократическом правлении, основанном Моисеем, уже находились зародыши религиозной общины, Ветхозаветной Церкви и одновременно такого общества, которое построено не на произволе монарха, а на конституции и законе, ибо заповеди Ягве были равно обязательны как для простых крестьян и горожан, так и для предводителей, вож¬дей, царей. В этом отношении Библия резко про¬тивостоит почти всему Древнему Востоку: в Вет¬хом Завете монархия приемлется лишь как тер¬пимое зло, как несовершенное установление, по¬рожденное грехами и слабостью людей.
Однако политическая обстановка, угроза филистимского нашествия — все это, несомненно, повлияло на Самуила и примирило его в конце концов с необходимостью избрать царя. Но он хотел, чтобы кандидат был выдвинут им самим. Однажды, когда к нему за советом пришел моло¬дой крестьянин Саул из колена Вениаминова, он принял решение поставить именно его «правите¬лем народа» (1 Цар 9:16).
Избрание Саула получило общее признание. Однако Самуил, как повествует Библия, предуп¬редил всех израильтян, что они могут надеяться на благополучие только в том случае, если будут по-прежнему видеть в Ягве своего Высшего Царя и чтить Его Завет. «Если же вы будете делать зло, то и вы, и царь ваш погибнете» (1 Цар 12:25). Иными словами, царь был уравнен перед Богом со всеми его подданными.

Рис. 55
Помазание Соломона на царство. Ю. Карольсфельд. Гравюра

Особое место в ветхозаветной религии при¬надлежит Давиду, зятю Саула, которому сужде¬но было сменить его на троне и совершить пе¬реворот во всей истории Израиля, хотя он не был ни пророком, ни учителем веры. Он — основатель Иерусалима как духовного центра Израиля, великий религиозный поэт-псалмопе-вец, его имя связано с зарождением библейс¬кого мессианизма, составляющего самую суть Священной истории.
Саул — первый «правитель народа Божия» — погиб на поле битвы. Народное собра¬ние в Хевроне около 1000 г. до Р.Х. провозгла¬сило царем над всеми коленами тридцатилетнего Давида.
Дружина Давида уже имела большой боевой опыт. Когда филистимляне появились на равнине Рефаимской, воины Давида сумели напасть на них с тыла и нанести тяжелое поражение. До самого Газера преследовали израильтяне неприятеля. Эта победа положила конец зависимости Израиля. Впоследствии несколько кампаний Давида на западе полностью обессилили филистимлян и принудили их заключить мир.
Военные успехи Давида привели к созданию империи, объединившей не только родственные евреям народы — амонитян, идумеев и моавитов, но и области арамеев-сирийцев. Северные сосе¬ди — финикийцы вступили с Давидом в друже¬ственный союз.
Но самым большим достижением Давида было создание общеизраильской столицы. Царь обратил свой взор на мощный замок Сион, воз¬вышавшийся над потоком Кедронским на высо¬кой скале. Замок был назван «Град Давида», а окружавшему его городу было возвращено древ¬нее название Иерусалим.
Все эти годы Ковчег находился на хранении в частных руках. Давид решает торжественно пе¬ренести его в новую столицу и тем самым сделать Сион Святым Градом.
Около 995 г. до Р.Х. произошло торже¬ственное перенесение «Трона Ягве» в Иеруса¬лим. Воскрешая традицию кочевой эпохи, Давид не внес Ковчег в дом, но поставил его под сенью походного шатра.
Перенесение Ковчега Завета на гору Сион явилось событием исключительной важности. Был основан духовный центр ветхозаветной религии, которому со временем суждено будет играть ог¬ромную роль. Иерусалим станет Святым Градом народа Божия, а впоследствии — Церкви. И хотя Иерусалим существовал уже за пятьсот лет до Давида, но сделал его тем, чем он стал, только Давид, перенеся в него Ковчег Завета.
В одном древнем тексте, приписываемом Давиду, Бог заключает с «предводителем наро¬да» Завет. От вождя требуется праведность и страх Божий, и тогда Бог исполнит обетование, говорящее об идеальном царе рода Давида, кото-рый станет основателем Царства Божия на зем¬ле. В течение веков эта вера в Грядущего Царя и Царство будет все более и более просветляться и одухотворяться. Когда через десять веков Иисус Назарянин явится среди людей, он будет назван Помазанником, Мессией, сыном Давида.
В 961 г. до Р.Х. Давид умер — сошел в могилу один из самых одаренных и выдающихся людей Израиля. Во многом принадлежа миру суеверий и кровной мести, миру узкому и ограни¬ченному, он внес свой вклад в создание народа Божия, дав ему Святой Град.
Сын Давида Соломон был мало похож на отца. Выросший в роскоши и не изведавший жизни, он вступил на престол, когда ему еще не было двадцати лет. Он не знал ни войн, ни труд¬ностей, ни опасностей. Мать имела на него боль-шое влияние, и он очень считался с ней. Очевид¬но, прислушивался он и к голосу пророка Нафана, который способствовал его вступлению на трон. И, вероятно, лишь после смерти Нафана он ре¬шился осуществить мечту отца: построить в Иеру-салиме храм Ягве.
Храм строился несколько лет и был освящен в 950 г. до Р.Х. Он отличался благородной про стотой форм, был сложен из тесаных камней, внутри обшит ценным деревом, на которое была наложе¬на позолота.

Рис. 56
Соломон строит Храм. Ю. Карольсфельд. Гравюра.

Рис. 57
Храм Соломона и его окрестности.
Модель

Как зримая, земная обитель Божия храм пред¬ставлял собой Вселенную. Золотые светильники были звездами, два медных столба с узорными капителями символизировали силу произрастания; карнизы были украшены рельефами цветов, пло¬дов, животных, херувимов (т.е. духов стихий).
Следует заметить, что все эти подробности храмового устройства были навеяны финикийс¬ким и египетским искусством. Но самой замеча¬тельной особенностью Соломонова храма были не эти заимствованные украшения, а то, что он был уникальным храмом, в котором отсутство¬вало изображение Божества.
Храм был построен на горе Мориа, рядом с Сионской горой. Перенос Ковчега в Дом Божий был превращен Соломоном в общенародный праз¬дник.
Предание повествует, что во время освяще¬ния Дом Господень наполнился блистающим об¬лаком в знак Богоприсутствия.
____________________________________________________________
1 Теократия — форма правления, при которой власть принадлежит священнослужителям единой (государствен¬ной) религии; автократия — правление, осуществляемое одним человеком.

Священная история
Израильское царство, 950—930 гг. до Р.Х.
Царствование Соломона было временем расцве¬та литературы. Этот расцвет был ярким свиде¬тельством новой ступени в умственной и духов¬ной истории народа. Именно в эти годы и были впервые изложены основы веры народа Божия, его понимания человека, мира и Бога.
С того времени, когда Бог открылся Израи¬лю в событиях Исхода, странствований и завое¬вания, именно события истории в первую очередь становятся свидетельством Божественного Про¬мысла. Поэтому и символ веры Израиля получа¬ет форму исторического повествования, сначала ус¬тного, а в царствование Соломона — письменного. Неизвестно, как называлась эта первая Священ¬ная история и кто был ее боговдохновенный автор. В библейской науке его принято называть «ягвистом», так как он предпочитает употреблять имя Божие Ягве и считает, что его знали еще до Моисея.
Ягвистический Бытописатель1 был одним из апостолов Ветхого Завета. Обращаясь к своим современникам, он нес им возвышенную истину, но говорил с ними на языке, понятном самым широким кругам. Среди страниц, написанных человеческой рукой, едва ли можно где-нибудь еще встретить такое изумительное сочетание на¬родной формы с глубоким духовным смыслом. Правы поэтому те, кто называет Бытие книгой и для младенцев, и для мудрецов.
Священная история для ягвиста — это дра¬ма, разыгрывающаяся между небом и землей, между Богом и человеком. Он утверждает примат чело¬века в Творении. Бог сначала творит человека, а потом создает для него райский сад Эдем и всех животных.
Человек оказывается, с одной стороны, час¬тью земли, а с другой — особым духовным тво¬рением Божиим. Это двуединство бытия чело¬века Бытописатель подчеркивает не раз. Не как раб и не для праздности поселяется человек в Эдеме, а для того, чтобы возделывать и хранить его. Посреди Эдема возвышаются Древо Жизни и загадочное Древо Познания добра и зла.

Рис. 58
Грехопадение. Ю. Карольсфельд. Гравюра

Для ягвиста Древо Жизни — прежде всего источник бессмертия. Бог не закрывает человеку путь нему и тем самым продолжает свое особое попечительство о человеке. Он запрещает ему лишь вкушать плоды Древа Познания, предупреждая, что это грозит человеку гибелью.
Создав животных «из земли», т. е. из того же вещества, что и человека, Ягве приводит их к нему, чтобы «видеть, как он назовет их» (Быт 2:19). Наречение имени в лексиконе Древнего Востока означало проявление власти. Цари-победители обычно давали покоренным царям новые имена. Таким образом, здесь ясно утверждается царствен¬ная власть человека над миром. И не только власть. Осмотрев всех животных, человек не нашел себе «помощника, подобного ему» (Быт 2:20). Проще невозможно было выразить уникальность чело¬века в природе.
Человеку может быть равен только человек. И поэтому Ягве создает ему «помощника» из него самого. «Вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей» (Быт 2:23), — говорит человек, ког¬да видит жену. Рассказ завершают слова ягвиста, которыми освящаются любовь и брак: «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть» (Быт 2:24).
Первая женщина, по выражению ягвиста, «мать всех живущих» (Быт 3:20). Эта краткая форму¬ла опровергает все сомнения относительно един¬ства человеческого рода.
Ягвист решительно не принимает мысль о том, что зло создано Богом. Напротив, в творении все прекрасно и гармонично, хотя и не окончено. Земля обнажена и пустынна, но она ждет челове¬ка-творца, и на ней появляется Эдем, начало ми¬рового цветения. Человек не только господин природы, окружающей его, но и господин над сво¬ей собственной природой. Его плотская, стихий¬но-чувственная жизнь протекает естественно и гар¬монично. Об этом свидетельствует нагота первых людей, которым нечего было стыдиться. Древо Жизни, от которого человек еще не вкусил, ожи¬дало его. И если вспомнить о многогранном зна¬чении этого символа, то можно думать, что оно обещало не только вечную жизнь, но и приобще¬ние к высшей мудрости.

Осененный Божественным благословением, призванный быть владыкой мира, человек, соглас¬но Библии, получает предостережение от Ягве. Ему угрожает гибель, если он вкусит от Древа Позна¬ния добра и зла. Эта заповедь есть как бы проб¬ный камень для испытания преданности человека воле Творца.
Бог — предмет зависти, Бог-соперник, Бог как нечто чуждое — вот что рождается в помра¬ченном грехом сознании человека и толкает его на преступление заповеди. То, что этот надлом в отношении человека к Богу произошел в самом начале существования человека, подтверждает магизм, паразитирующий на религии уже в самые ранние эпохи предыстории.
Ягвист знает, что человек пошел на преступ¬ление под воздействием враждебных сил. Но кто они, эти силы? Следует признать, что ягвист не мог найти для них более подходящей маски, чем маска змея.
Змей соблазняет Еву нарушить запрет. Их беседа передана с такой неподражаемой живостью, с таким тонким знанием человеческой психоло¬гии, что остается на века типичным образом со¬блазна и падения. Змей заставляет женщину усом¬ниться в истинности того, что сказал Творец, и она делает выбор, доверяя больше змею, чем Богу…
Отныне Эдемский сад закрыт для людей. Херувим и огненный меч охраняют доступ к Древу Жизни (Быт 3:24). Херувимы были олицетво¬рением бури, и статуи их ставились как стражи дворцов и святилищ. Точно так же и «пламен¬ный меч» обозначает атмосферный огонь, охраня¬ющий запретные сферы. Эти древневосточные образы должны означать, что человек был лишен богообщения и вечной жизни.
Нередко представляют дело так, будто грех обрек человека на труд. На самом деле, как мы видели, человек еще в Эдеме вел активную сози¬дательную жизнь. Но отпадение от Бога нало¬жило проклятие на землю, и труд из радостного превратился в мучительный и тягостный. При¬рода вооружается против человека, и он принуж¬ден добывать себе пропитание «в поте лица» до тех пор, пока не возвратится в землю, из которой был взят (Быт 3:17—19).
Вслед за первой трагедией Священная исто¬рия говорит о второй: о братоубийстве. Если первый бунт был направлен прямо против Бога, то теперь человек идет против человека.
Но и в этом преступлении обнаруживается искажение религиозного сознания. Когда Каин и Авель принесли жертвы, Ягве благосклонно при¬нял дар Авеля, а Каиново приношение отверг. Каину было досадно, «и поникло лице его» (Быт 4:5). (Причина предпочтения Авеля не указана, но она, несомненно, содержалась в утерянной час¬ти рассказа.) Охваченный злобой Каин решился убить брата, который якобы похитил у него благо¬словение. Ведь жертвоприносителей было только двое, и со смертью Авеля Каин мог рассчитывать на особое внимание со стороны Бога. Само же убийство он надеялся скрыть от Ягве. Таким образом, Каинов грех коренился в наи¬вном убеждении, что небесные дары можно получить путем насилия и обмана. Это убеждение, столь харак¬терное для магизма, ягвист разрушает тем, что показывает Всеведение Бога, Кото¬рый проникает в глубины человеческо¬го сердца и видит истинные мотивы поступков. Ягве еще до братоубийства предупреждает Каина, что «у дверей грех лежит» и надо «господствовать» над ним (Быт 4:7). Поэтому в отношении к Богу человек должен руководствоваться толь¬ко искренностью и чистосердечием.

Рис. 59
Жертвенник пророка Илии на горе Кармил

В шестой главе Бытия ягвист гово¬рит о брачном союзе людей со сверхче¬ловеческими существами. Замечатель¬ной чертой сказания является то, что здесь люди действуют уже совершенно независимо от Бога. Если еще Каин лицом к лицу говорит с Ягве, то «сыны богов», женщины и их потомки исполи¬ны действуют уже вполне автономно, так, будто бы Бога не существует. Растление захватывает человеческий род, и зло торжествует.
Однако Бытописатель показывает, что в мире царит закон воздаяния. За преступлением следу¬ет наказание: Адам лишается Древа Жизни; Каин изгоняется в бесплодную пустыню; исполины и весь развращенный род человеческий также не могут избежать возмездия.
Библейский автор говорит о катастрофе, до¬пущенной Небом за человеческие преступления. Ной и его семья спасаются не благодаря прихо¬ти или конкуренции богов, — он избран как един¬ственный праведник среди развратившегося люд¬ского рода.
Был ли потоп всемирным? Те, кто ищет в Библии фактов геологических, будут разочарова¬ны; здесь поэтическая оболочка сказания засло¬няет внешние детали. К тому же понятие «мир» было для древних весьма ограниченным, оно не шло дальше Средиземного моря и Двуречья. При этом надо отметить, что Библия часто употребля¬ет слово «земля» и даже «вся земля» для обозна¬чения только лишь одной локальной местности.

Рис. 60
Илия на горе Хорив. Ю. Карольсфельд. Гравюра

Потомки Ноя в библейском повествовании стали родоначальниками трех основных языково-племенных групп древности: семитов, яфетидов и хамитов2. Этими племенами для автора Книги Бытия ограничивалось человечество.
Сказание о сынах Ноя завершается после¬дним актом богоборческой драмы: строительством города Вавилона и сооружением Башни. Она оказывается недвусмысленным символом импе¬рий, подчинивших себе людей путем насилия. Сплочению человечества в Боге и через Бога стро¬ители «Вавилона» противопоставляют единение внешнее, на чисто человеческой основе, и для это¬го воздвигают свою исполинскую Башню. Со времен вавилонян, фараонов и ассирийцев, персов, македонцев и римлян вплоть до конца нашего столетия высятся на дороге истории обломки этих недостроенных имперских башен.
Башня-империя есть символ попытки «устроиться без Бога на земле». Вновь и вновь хлопочут строители, вновь и вновь озабочены решением задачи «устроения» общества (что¬бы нам не рассеяться по лицу земли), но вновь и вновь сходит Господь «посмотреть город и

Рис. 61
Явление Ангела Илии Пророку. Г. Доре. Гравюра

Башню» (Быт 11:4—5), и неизменно плоды демонической гордыни рушатся, точно сделан¬ные из песка.
Но именно тогда, когда завершается рас¬сказ о Башне, Бытописатель впервые говорит о возможности спасения человечества. Не рас¬суждая как богослов и не дерзая говорить о сокровенном, он лишь исповедует веру.
Ягвист и его единомышленники отвергли языческие концепции о круговороте и цик¬личности, разрушили миф о статичной Все¬ленной и увидели мир и человечество как историю, драму, становление, как прелюдию к Царству Божию. Это учение будет углуб¬ляться и одухотворяться великими библейс¬кими пророками.
____________________________________________________________
1 Бытописатель — здесь: автор Книги Бытия.
2 Современная наука различает племенное (этничес¬кое) родство и языковое родство; при племенных контак¬тах (мирных или военных) одно племя зачастую принима¬ло язык другого, смешиваясь с ним.

Борьба за веру. Пророк и царь
Израиль и Иудея, 930—850 гг. до Р.Х.
В последние годы царствования Соломона Се¬верные области стали очагом непрестанных вол¬нений. Одно из самых значительных восстаний было вдохновлено пророком Ахией из Силома, побудившим к мятежу эфраимита Иеровоама.
Фараон, который состоял в союзе с Соломо¬ном, умер, и теперь царствовал Сусаким I (935— 914 гг. до Р.Х.). Смуты в еврейском царстве внушали ему надежды на успех.
Началась цепь братоубийственных войн. Па¬лестина снова стала добычей соседей. Единству Израильского царства был положен конец. Су¬саким I не упустил случая вмешаться в борьбу Севера и Юга. Вероятно, призванный на помощь Иеровоамом, он вторгся в Палестину, взял бога¬тый выкуп у иудейского царя Ровоама, а потом прошел как победитель и по землям своего не¬давнего союзника. Воспользовались ослаблением Израиля и сирийцы Дамаска.
Иеровоам I (922—901 гг. до Р.Х.) оказался во главе северного Эфраимского, или Израильс¬кого, царства, по размерам гораздо большего, чем Иудея, и где сосредоточивалось основное кресть¬янское население.
Уступив языческим инстинктам толпы, Иеро¬воам низвел ягвизм на уровень примитивной зем¬ледельческой религии. Деревянный бык, покры¬тый листовым золотом, превратился в настоящего идола, которому оказывались божеские почести.

Рис. 62
Илия воскрешает сына вдовы. Г. Доре. Гравюра

Однако, с какой бы быстротой ни рас¬пространялась языческая эпидемия, оппозиция созрела не менее быстро. Вновь появились общи¬ны пророков, именовавшиеся, как и встарь. Сына¬ми пророческими. Среди них был Илия Фесвитянин.
Он пришел с Востока, с границ пустыни. Вид его поражал с первого взгляда: смуглое лицо, об¬рамленное косматой гривой волос, простая пасту¬шеская власяница; движения его стремительны, он резок, импульсивен, весь в порыве, как бы в огне и буре.
Его имя означает «Мой Бог — Ягве». В этих словах — кредо загадочного странника, альфа и омега1 его учения.
Илия произвел огромное впечатление на со¬временников, быть может, самое большое после Моисея. Его окружал ореол легенд и тайн. На¬род смотрел на него с каким-то суеверным стра¬хом. Столетия спустя он продолжал свое стран¬ствие по земле. Говорили, что он явится помазать на царство Мессию. Евреи оставляли для него прибор за трапезой; он взирает на мир с визан¬тийских фресок и русских икон.
Илия сохранился в памяти людей как зас¬тупник гонимых перед сильными мира сего, как пророк униженных и оскорбленных. Это сделало его имя бессмертным.
Илия был как бы вторым Моисеем Изра¬ильской религиозной истории. В решительный момент, когда угроза язычества была самой серь¬езной, он нанес по нему сокрушительный удар.
Исполинская фигура Илии стоит, как маяк, на стыке двух эпох. Он был суровым воином, высоко поднявшим знамя Моисея, и своей борь¬бой расчистил путь великим еврейским проро¬кам.
Но ни Илию, ни пророков, которые пришли ему на смену через столетие, нельзя рассматривать как изолированные явления. В то время уже все человечество как бы просыпалось после магичес¬кого сна, готовясь освободиться от власти демонов, тяготевшей над миром. Авторы Упанишад и Буд¬да, Лао-цзы и Заратустра, Анаксагор и Сократ одновременно с Амосом и Исайей готовились открыть миру новые пути Богопознания.
____________________________________________________________
1 Альфа и омега — первая и последняя буквы гречес¬кого алфавита. Выражение употребляется как обозначе¬ние начала и конца, ср. слова Апокалипсиса: «Я есмь Аль¬фа и Омега, начало и конец, говорит Господь» (Откр 1:8); «Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний» (Откр 1:10).

III. У ВРАТ МОЛЧАНИЯ
Духовная жизнь Китая и Индии
в середине первого тысячелетия до Р.Х.

КИТАЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
На берегах Хуанхэ Китай, VIII-VI вв. до Р.Х.
Высокий желтолицый старик с длинной бородой, густыми черными бровями и голым шишковатым черепом. Таким запечатлели его китайские ху¬дожники. Нередко его изображали сидящим на быке, который уносил его в далекие неведомые края. По преданию, последним, кто видел старика, был начальник пограничной заставы, получивший от него на память удиви¬тельную книгу «О пути к добродетели». Расставшись с ним, мудрец отправился куда-то далеко на Запад. Фигура его рас¬таяла, подобно призраку, среди горных проходов. С этого дня никто о нем больше не слышал.

Рис. 63
Храм Неба. Пекин. 1420 г.

Он был известен всем под прозвищем Лао-цэы, что значит «Старое дитя» или «Старый мудрец». Временем его рождения многие считали 604 г. до Р.Х.
Свое учение философ изложил в «Дао дэ цзине» — книге «О пути к добродетели».
Лао-цзы родился в стране, само название которой уже давно стало синонимом всего консер¬вативного, рутинного, неподвижного.
В китайской религии, как и в большинстве языческих культов, сохранились следы первона¬чального единобожия. Китайцы знали о некоем Верховном начале, которое называли Тянь (Небо) или Шан-Ди (Господь). Характерно, однако, что это Высшее начало почи¬талось праотцем народа, как бы главой огромной семьи китайцев. Поэтому к нему подобало относиться с та¬ким же, если не с большим, уважением, как к вану1 гла¬ве рода или старшему в семье. Это «почтительное» отношение выражалось, в частности, в жертвоприно¬шениях Небу. Царь, буду¬чи потомком Верховного Царя Неба, был одновре¬менно и верховным жре¬цом. Его приближенные и главы родов также имели жреческие полномочия и совершали ритуалы, посвя¬щенные богам и духам. Поэтому не было необхо¬димости в особом священ¬ническом сословии.
С VIII в. до Р.Х. в Китае настало неспо¬койное время; старинные песни полны жалоб на неурядицы и междоусобицы. Соперничество фе¬одальных князей, жестокость и произвол, рост пре¬ступности, грозные стихийные бедствия — тако¬вы были черты эпохи.
И тогда-то появляется «Старый мудрец» Лао-цзы и без назойливости суетливых «ученых», без шума, как бы шепотом на ухо всему миру сообща¬ет открывшуюся ему тайну вещей.
«Есть бытие, — говорит он, — которое суще¬ствует раньше, нежели небо и земля. Оно недви¬жимо, бестелесно, самобытно и не знает переворо¬та. Оно идет, совершая бесконечный круг, и не знает предела. Оно одно только может быть ма¬терью неба и земли. Я не знаю его имени, но люди называют его Дао».
Дао буквально означает «Путь», но в китай¬ском языке оно обладает таким же многогран¬ным смыслом, как греческий термин «Логос». Им обозначали правило и порядок, смысл и закон, высшую духовную Сущность и жизнь, пронизан¬ную этой Сущностью.
Поскольку Дао — духовное начало, его не¬возможно постичь ни зрением, ни слухом, ни ося¬занием. Все видимое бытие бесконечно ниже его. Поэтому философ осмеливается назвать Дао Не¬бытием. Оно не существует так, как существуют горы, деревья, люди. Его реальность превосходит реальность земного и чувственного.
«Смотрю на него и не вижу, а потому назы¬ваю его Невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его Неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его Мельчайшим… Оно бесконечно и не может быть названо. Оно снова возвращается в Небытие. И вот называют его формой без формы, образом без существа… В мире все вещи рождаются в бы¬тии, а бытие рождается в Небытии».
Мудрец созерцает Дао, не выходя из дома: «не выглядывая из окна, он видит естественное Дао». Условием «достижения Дао» является самоуглуб¬ление и духовное очищение. «Кто свободен от страстей, видит его чудесную тайну»; тот, кто дости¬гает созерцания Божества, сливается с Ним вое¬дино, обретая вечный покой. «Человек с Дао — тождествен Дао», он как бы покоится в лоне бытия, наслаждаясь неизреченной тишиной и ощущая, как в его душу вливается сама Вечность.

Рис. 64
Лао-цзы уезжает на Запад. Статуэтка

Люди терзаются алчностью, завистью, често¬любием. Правители угнетают народ, соперничают друг с другом, поднимают войска, чтобы захватить чужие земли. Философ обращается к царям и полководцам, кричащим о своих триумфах: «Про¬славлять себя победой — это значит радоваться убийству людей… Если убивают многих людей, то об этом нужно горько плакать».
Вообще вся человеческая деятельность пред¬ставляется Лао-цзы бесплодной суетой. Люди торопятся, копошатся, мятутся, а Дао пребывает в божественной безмятежности. Не двигаясь, оно движется, не делая, оно творит.
Человеческие знания, науку и просвещение, обычаи и социальные нормы цивилизации — все это Лао-цзы безоговорочно отметает.
Рассказывали, что некоторые последователи Лао-цзы уходили в горы и жили там, погружен¬ные в созерцание и безмолвие. Они восседали неподвижно среди скал многие годы; лица их омывал дождь, ветер расчесывал волосы, их руки покоились на груди, обвитые травами и цветами, растущими прямо на их теле.
Говорят, что Конфуций, всю свою жизнь по¬святивший пропаганде древних обрядов, посетил однажды Старого мудреца, и тот убеждал изум¬ленного Конфуция в том, что все его попытки усовершенствовать общество путем искусствен¬ной регламентации обречены на бесплодие. Для того чтобы достичь совершенства, нужно возвы¬ситься над всем временным и спокойно плыть по течению великой реки Жизни. «Голубь белый не потому, что он каждый день купается».
Быть может, наиболее прямыми духовными наследниками «Дао дэ цзина» явились люди ис¬кусства. В атмосфере умеренности и здравого смысла китайские поэты умели, сбросив все путы, сберечь священное безумие, которое завещал им Лао-цзы. Они внимали голосу Дао и отдавались его баюкающему шепоту. А художники искали в красоте природы той священной «естественнос¬ти», которая возвращала их в лоно Целого. С каким-то поистине религиозным благоговением китайские живописцы изображали природу: при¬чудливые скалы, побеги бамбука, пестрых бабочек, золотых рыбок и птиц.
Для европейца, который хотел бы найти путь к пониманию самого ценного, что есть в душе китайской культуры, эти изумительные шедевры могут послужить первой ступенью. Здесь, как нигде в Китае, мы обнаруживаем те общечеловеческие духовные корни, которые являются залогом сбли¬жения всех народов.
______________________________________________________
1 Ван — княжеский титул в Древнем Китае.

По заветам предков
Китай, 551-479 гг. до Р.Х.
Имя Конфуций — латинизированная форма китайского имени Кун-цзы, т. е. учитель Кун. Он родился в княжестве Лу около 551 г. до Р.Х. Семья его принадлежала к старинному аристок¬ратическому роду, к тому времени почти разорив-шемуся.
Конфуций в душе всегда был служилым че¬ловеком, честным чиновником, его постоянно за¬ботили непорядки в стране. Под влиянием того, что он видел на службе, и того, что он нашел в старых книгах, у него сложилось убеждение, что народ давно сбился с дороги и что только возврат к древнему укладу жизни может спасти его.
Конфуций не задавался вопросами о смысле жизни, о Боге и бессмертии. Его не волновали тайны природы и трагичность человеческого су¬ществования. Главным для него было найти путь к спокойному процветанию общества.
На вопрос, существует ли бессмертие, Конфу¬ций уклончиво отвечал: «Мы не знаем, что такое жизнь, можем ли мы знать, что такое смерть?»
Конфуций считал, что человек должен научить¬ся без всяких наказаний следовать правилам гу¬манности и этикета. Гуманность и этикет упрочают семью; в свою очередь, это создает мир в государстве, а государство, в котором все благо-получно, принесет человеку счастливую жизнь.
Таким образом, перед нами первая в истории попытка построения автономной морали, кото¬рая не связана с религией и Откровением. Здесь обнаруживается ахиллесова пята конфуцианско¬го учения. Выступая против тех, кто желал стро¬ить общество только на насилии и страхе наказа¬ния, Конфуций захотел утвердить его на чисто этических принципах, между тем сами эти прин¬ципы оказывались у Конфуция без опоры. Он верил в то, что человек по природе больше скло¬нен к добру, чем ко злу, и надеялся на эффектив¬ность нравственной проповеди.
В то время как Лао-цзы проповедовал «не¬деяние» и первобытную простоту, Конфуций на¬стаивал на необходимости активного вмешатель¬ства в ход событий.
Конфуций постоянно указывал на необходи¬мость нравственного авторитета правительства. «Правление есть исправление, — говорил он кня¬зю. — Если вы будете показывать пример спра¬ведливости, то кто осмелится поступать неспра¬ведливо?.. Если вы не будете алчны, люди не станут воровать».
Но как направить правительство по пути осоз¬нания его нравственного долга? У Конфуция и на это был готов ответ. Правитель должен иметь возле себя ученого, который руководил бы его поступками, был бы голосом его совести и блюстителем традиций. Такую роль советника Кон¬фуций, естественно, предназначал себе.

Рис. 65
Четырехликий Шивилингам. V в.

Постепенно Конфуцию пришлось убедиться в том, что князья меньше всего интересуются его на¬ставлениями. С тех пор он окончательно «познал веление Неба»: пусть ему не суждено быть мини¬стром, он найдет другой способ служить народу.
Начались годы скитаний. Конфуция повсюду сопровождала большая толпа учеников, которые делили с ним тяготы кочевой жизни.
Ученики похоронили Конфуция со всей стро¬гостью древнего погребального ритуала. Впос¬ледствии над его могилой был воздвигнут храм, где многие поколения приносили жертвы перед его поминальной доской1.
Конфуцианский идеал — не просто экзоти¬ческая философия, а первая попытка сформулиро¬вать учение о том, что конечная цель человека — чисто земная, что нравственность может быть ук¬реплена независимо от религии, что все высшие запросы духа могут быть устранены из сознания, а трагичность жизни преодолена созданием гармо¬ничного общества. Совершенно очевидно, что эта доктрина — общечеловеческий соблазн, а не про¬сто китайское изобретение.
Китай, таким образом, выдвинул два крайне противоположных решения проблемы жизни. С одной стороны, Лао-цзы возвестил миру о тайне Высшего Бытия и призвал к мистическому созер¬цанию. А с другой — Конфуций объявил выс-шей ценностью земное существование и увидел спасение в устойчивом общественном режиме.
_________________________________________________________________
1 Поминальная доска — в китайской культуре памят¬ником усопшему служила стела с его жизнеописанием, вклю-чающим восхваление характера, знаний и деяний.

ИНДИЯ ОТ БРАХМАНИЗМА ДО БУДДЫ
«Тайное учение»
Индия, ок. 800-600 гг. до Р.Х.
В ту эпоху, когда в Израиле пророк Илия борол¬ся с Ваалом1 а в Ионии Гомер воспевал Троян¬скую войну, в лесах Индии, окружающих города и селения, появляются толпы странных обитате¬лей; почти обнаженные, прикрытые лишь длин¬ными космами спутанных волос, с исхудалыми лицами, — новые насельники джунглей могут показаться лесными духами, порождениями ди¬ковинных тропических чащ. Индийцы называют этих пустынников муни.
В Индии к тому времени воцарилось самое грубое идолопоклонство: над алтарями стали воз¬двигать устрашающих кумиров, творцами кото¬рых руководило болезненное воображение.
Если в эпоху Риг-Веды кровавые жертвы были редки, то теперь человеку, который дарил богам негодных коров, грозили адом. Вознося жертву на алтарь, человек обращался к божеству со словами: «Если ты дашь мне — я дам тебе, если ты наградишь меня — я награжу тебя», и таким образом он заключал «контракт» с потус¬торонними силами.
Это была болезнь, свойственная, как мы ви¬дели, всем древним религиям. Но в одних случа¬ях мертвящий магизм погребал родник духа под пирамидой обрядов, в других же — жажда исти¬ны вновь прорывалась через все наслоения. Эта жажда и привела в джунгли молодых индийских отшельников.
К шалашам отшельников бесконечной вере¬ницей текли ученики, и здесь, вдали от страстей и шума, в сказочном царстве тропических чащ, «гуру»2 вели долгие беседы с юными богоиска¬телями.
В чем сущность мудрости муни, ради кото¬рой ученики оставляют светскую жизнь и ее удо¬вольствия?
Мы никогда не узнали бы об этом, если бы индийские гуру не сохранили записей своих бе¬сед, размышлений, притч, мистических поэм. Они были впоследствии включены в веды под общим названием «Упанишады».
Претендуя на познание всех тайн природы и человека, авторы Упанишад слишком пренебрега¬ли разумом. Сколь бы ни была глубока сила ин¬туиции, она всегда нуждается в помощи разума как начала кристаллизующего и дополняющего то, что открыто созерцанием.
Страницы Упанишад пестрят вопросами, их несметное число, одни порождают другие. Порой кажется, что это голос самого человечества, воп¬рошающего и испытующего, для которого весь мир — загадка.
За всеми вопросами Упанишад кроется один, который и тревожит более всего: есть ли смысл в человеческом существовании? Как связан тленный с Нетленным, с Вечностью? Ведь только через эту связь человек приобщается к подлинной жизни.
За пределами всего тварного и ограниченно¬го мистическому оку открылась Реальность, кото¬рую Лао-цзы называл Дао, Будда — Нирваной, каббалисты3 — Энсофом, христиане — Боже¬ственной Сущностью, Божеством.
На чем зиждется мироздание? — ставят воп¬рос Упанишады. И они же дают ответ: только на Брахмане4, хотя Вселенная и не сознает этого. Аскет Уддалака объяснил это своему сыну, при¬бегая к сравнению с деревом. «Как эти соки не знают различий и не говорят: я сок этого дерева, я — сок того дерева, точно так же, дорогой мой, все эти творения, входя во сне в Сущее, поистине не знают этого и не говорят: мы входим в Су¬щее». Бессознательное состояние, транс — вот что приводит мир и человека к их подлинному истоку, к неподвижной божественной Субстан¬ции.
В творении Упанишады видят не что иное, как рождение, эманацию, излияние мира из недр Абсолюта.
«Как паук выпускает из себя и вбирает в себя паутину, как растение возникает на земле, как во¬лосы возникают на голове человека, так из Непре¬ходящего возникает все в этом мире».
Тем самым зачеркивается грань, которая от¬деляет Абсолют от твари, они оказываются по сво¬ей природе тождественными.

Рис. 66
Кришна, поднимающий гору Говардхан. Миниатюра. XVIII в.

Тут мы видим коренное отличие брахманиз¬ма от библейского Откровения, утверждающего чудо творческого акта как основу отношений Бога и мира. Слово Творца вызвало Вселенную из небытия. Мир не есть Божество, и именно по¬этому между Несозданным и тварью возможны встреча, союз, диалог. В брахманизме такому от¬ношению нет места, ибо все есть Бог.
Мир создан Разумом и Любовью, поэтому он наделен свободой. И даже тогда, когда, пользуясь этой свободой, он удаляется от Бога к небытию, он продолжает оставаться в сфере Любви. «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Еди¬нородного…» (Ин 3:16). Высшая любовь оказы¬вает свое творческо