.

Прогресс формальных сделок

Язык: русский
Формат: реферат
Тип документа: Word Doc
73 665
Скачать документ

Прогресс формальных сделок

I. Перевод прав и долгов; договор поручения; делегация и новация*(333)

134. Еще раньше ( 100 и 101) нам приходилось отмечать то влияние,
которое имело на право территориальное расширение гражданского оборота.
В VII веке этому фактору принадлежала первостепенная роль в истории прав
по обязательствам. Частные дела граждан распространились по обширной
территории римского владычества; отсюда – беспрестанная необходимость
входить в сделки во время своего отсутствия; юридическая деятельность
отсутствующего должна была заместиться деятельностью другого лица,
которое присутствовало в данном месте, – одно лицо действовало за
другое; со временем из этого выработалось представительство.
Заместительство вызывалось еще и другими условиями. Расчеты по
обязательствам, в особенности но торговым, сводились по большей части на
денежные уплаты. Но монета, которою приходилось оперировать, была груба
и неудобна для обращения в большом количестве. Богатые люди стали вести
свои денежные деда чрез посредство банкиров. Деньги держались у этих
последних и чрез них же принимались и производились платежи. Обычай
вести формальные приходорасходные книги (codices) стал выходить из
употребления в частных домах; такие книги и, стало быть, установление
обязательств литтеральным контрактом, в конце концов удержались только
между банкирами. Взамен того развились переводные сделки. Вместо того,
чтобы лично выдать заемщику занимаемую сумму, кредитор приказывал
сделать это своему банкиру; точно так же поступал должник, когда
приходилось ему уплачивать по своему долгу. Банкир или платил наличными
деньгами, или удовлетворял получающего, становясь его должником, для
чего совершалась особая стипуляция. Таким образом, расчетами в
банкирских конторах заменялись неудобные расчеты на дому. Признак
развитого денежного хозяйства: переход более крупных денежных сделок от
частных капиталистов к посредничающему банкиру, который за своих
верителей получает и производит уплаты, помещает и занимает деньги и
ведет их денежные дела как дома, так и в чужих краях, состоялся уже
окончательно во времена Катона. Далее банкиры втирались уже в мелкие
дела везде и на всей протяжении обширного римского государства; промысел
ссуды желающим получить деньги в долг начинал делаться лак бы монополиею
Римлян (Моммсен). Наконец еще одна причина вела к юридическому
заместительству одних лиц другими. Эта причина заключалась в
естественном стремлении лиц, которые состояли друг с другом в деловых
отношениях, упростить взаимные расчеты. Положим, напр., что А был должен
В, а В был должен столько же С; для упрощения расчета R переводил свое
кредиторское право на С., который прямо от А принимал платеж по долгу.

Итак, территориальное расширение оборота, неудобство денежных уплат,
производимых на дому, и стремление к упрощению взаимных расчетов
привели, при совершении сделок по обязательствам, к замещению одних лиц
другими. Посмотрим теперь, какие юридические формы были порождены этим
движением.

135. В квиритском праве манципация и цессия служили типичными формами,
которые употреблялись для перевода прав в самых разнообразных случаях.
Они, вероятно, были бы употреблены и для перевода обязательств, если бы
только потребность в этом последнем не сказалась слишком поздно, Но эта
потребность возникла тогда, когда манципация н цессия устарели, так что
показались негодными для нового употребления.

Перевод прав по обязательствам происходил в трех формах:

1. Так, он достигался посредством записей в codices т. е. в форме
литтерального контракта, как это показано выше на стр. 212. Юридически
такая операция представляла два акта: уничтожалось обязательство,
которое связывало прежнего кредитора К, с должником D, и установлялось
новое обязательство, которым D подчинялся новому кредитору К. Здесь не
было еще речи о передаче кредиторского права, подобно тому, как не было
о том речи в старой манципации (стр. 58). Приобретение К’ “было
одностороннее и первообразное”.

2. Иной характер получил перевод при употреблении стипуляции. “Если я
хочу, чтобы должное мне было должно тебе”, говорит Гай*(334), “то для
этого нужно совершить следующее: с моего согласия ты стипулируешь этот
долг от моего должника. Вследствие этого он освобождается от долга мне и
становится должником тебе”. Итак В с согласия Е, брал с D торжественное
обещание об уплате того, что он был должен К и эта стипуляция переводила
нрава В. на К. Стипуляционная форма давала возможность переводить всякий
долг, как бы ни был он установлен (тогда как литтеральным контрактом
можно было перевести только долг, установленный литтеральным же
способом), и притом перевод мог совершаться с разнообразными целями.
Прежний кредитор К мог желать перевода или потому, что он,
действительно, уступал свое право (например, продавал его, дарил,
уплачивал им какой- либо долг), или же в переводе крылось
заместительство. Новый кредитор К’ на самом деле был только заместителем
К, или наоборот К был заместителем В’. Именно могло случиться что К,
имел поручение от К’, приобрел для него какое-нибудь право по
обязательству и теперь переводил его на своего доверителя II’.

В стипуляционном переводе уже не было двух разрозненных актов, как в
вышеуказанном случае перевода посредством литтерального контракта:
перевод совершался одним актом – стипуляцией. Однако римские юристы не
видели здесь еще передачи. Для стипуляции необходимо было согласие D,
который не мог быть приневолен к ее совершению; настоящая же передача
кредиторского права должна была бы совершаться между К и К’ без участия
и даже против желания D. По воззрению юристов, стипуляция производила не
передачу, а новацию обязательства, под новациею же разумелось некоторое
преобразование его (см. 140). По мнению юристов*(335), первое
обязательство (К – D) уничтожалось, переходя или преобразуясь во второе
(К’ – U); это были два разные отношения, но состоящие однако в какой-то
родственной связи между собою. С переводом обязательства не переводились
его атрибуты. Так, если обязательство К – D было обеспечено
залогом*(336) или поручительством*(337), то эти аттрибуты не переходили
к обязательству К’ – D. Стало быть, в этом отношении второе
обязательство оказывалось слабее первого.

3. Наконец допускался еще судебный перевод кредиторского права. Он
осуществлялся составлением особой судебной формулы: именно, претор
составлял формулу таким образом, что infentio обозначала К, а
condemnatio K’, наприм.: . Таким способом право К переводилось на
К’, который назывался, по отношению К’, когнитором или прокуратором (
137). Перевод совершался в момент контестации иска (litis сontestatio).

136. Те же самые формы употреблялись для перевода долгов. Таким образом
долг переводился с одного лица на другое:

1. литтеральным контрактом;

2. стипуляцией; положим, напр., что долг D, с согласия кредитора К,
должен быть переведен на D’. Для этой цели К стипулировал с D’ то, что
ему был должен D, и происходила новация: обязательство К – I
уничтожалось, преобразуясь в обязательство К – D’;

3. судебною формулою; D’ являлся в качестве когнитора или прокуратора D
и судебная формула гласила: “если окажется, что D должен дать К 10,000,
то ты, судья, присуди D’ к уплате этой суммы в пользу К.” Предварительно
D должен был представить надлежащее обеспечение в том, что он в
состоянии уплатить сказанный долг (satisdatio iudiсatum solvi).*(338)

Судебная формула, при условии сказанного обеспечения, могла перевести
долг и без участия кредитора; в других случаях его добровольное участие
было существенным условием перевода. Стипуляционная форма (а равно форма
литтерального контракта) требовала именно участия, но не простого
согласия кредитора. Положим, напр., D писал К, что он принимают на себя
долг D; если вслед за тем не последовала стипуляция К – D, то письмо
имело значение только constitutam (гл. XX), но не перевода долга.*(339)
Павел разбирает такой случай: женщина, выходя замуж, предоставила мужу в
приданое “все” свое имущество; спрашивается, если у нее были кредиторы,
то должны ли они обращаться со своими требованиями к ней, или к мужу? т.
е., другими словами, не содержится ли в сказанной передаче имущества
перевод на мужа всех долгов жены? не уподобляется ли положение мужа
положению наследника? Павел разрешает этот вопрос отрицательно: передача
имущества была сделана без согласия кредиторов; стало быть, на самом
деле муж получил не “все” имущество (в юридическом смысле этого
термина), но лишь тот чистый остаток, который у жены имеет быть за
удовлетворением ее кредиторов.*(340)

137. Лицо, которое замещало кредитора или должника, могло действовать по
двоякому роду побуждениям. Во-первых, им могли руководить соображения
своего собственного интереса: оно, действительно, желаю приобрести для
себя то право или тот долг, которые предоставлялись ему; во-вторых,
такое приобретение могло быть только одолжением относительно
первоначального кредитора или должника. По преклонности лет или по
болезни, также вследствие предстоящей ему отлучки кредитор не мог
самолично осуществлять свое право, должники – уплатить свой долг и
потому ставил на свое место другое лицо, которое принимало на себя такую
роль но дружбе или по другой какой-нибудь причине. Особенность случаев
этого рода состояла в том, что юридические последствия акта, который
имел совершить заместитель, должны были, в конце концов, перейти на
замещенного. Для этой последней цели был необходим особый, новый акт;
наприм. К переводил на К’ свое право; получив уплату от D, К должен был
вручить полученное своему доверителю, К’.

Все формы перевода обязательства были годны для употребления в видах
заместительства; но особенно служил этой цели судебный перевод.*(341)
Истец или ответчик, не могущий вести свою тяжбу лично, назначал взамен
себя когнитора; назначение происходило .в присутствии противной стороны
и в торжественных словах: “в том деле, по которому а хочу искать с тебя,
даю тебе такого-то когнитором”, или: “в том деле, по которому ты ищешь с
меня, даю когнитором такого-то.*(342) Разумеется, такое назначение
предполагало обоюдное соглашение назначавшего и назначаемаго; но акт не
выливался еще в форму договора, а имел, как сказано, вид одностороннего
назначения. Это обстоятельство, в связи с формализмом акта, говорит за
его относительную древность. Кроме того подобно другим актам старого
(цивильного) права назначение когнитора не могло произойти под условием;
женщина же, назначая когнитора должна была иметь на то согласие своего
опекуна. Однако все-таки остается неизвестным, существовала ли когнитура
в периоде исключительного господства старого судопроизводства (per legis
actiones); во всяком случае тогда не допускался когнитор в торжественном
судоговорении пред претором (in iure) и только разбирательство пред
судьею (in iudicio) совмещалось с ведением дела чрез такого заместителя.
Случаи первоначального употребления когнитуры удостоверены напротив
ясно; именно, дозволялось назначать когнитора только в случаях неявки
тяжущегося по болезни или преклонным летам, т. е. в тех же случаях,
когда XII таблиц предписывали истцу дать ответчику повозку для
доставления его в суд. – К седьмому столетию надо отнести образование
прокуратуры, Назначение прокуратора могло произойти в какой угодно
форме, прокуратор должен был непременно присутствовать при своем
назначении, как участник сделки, и напротив противная сторона могла не
только отсутствовать, но даже вовсе не знать о состоявшемся назначении.
Прокуратура образовалась, по-видимому, по образцу куратуры на что
указывает название: pro-curator), т. е., по образцу попечительства,
которое было в обычае назначать над сумасшедшими, расточителями и со
времени закона Плетория (1. Plaetoria, сред. VI в.) над лицами,
вышедшими из-под опеки, но не достигшими 25- летнего возраста. При
Цицероне было распространенным обычаем, что уезжавший на долгое время из
Рима оставлял за себя прокуратора, – обыкновенно из числа своих
клиентов-вольноотпущенников, – и этот заместитель вел все дела
отсутствующего, как тяжебные, так и иные, почему назывался procurator
ошииищ. rerum absentis. Специальная прокуратура, т. е. назначение
прокуратора для ведения отдельных тяжб (procurator unins rei,
praesentis) составляла относительно позднейшую форму, но, как кажется,
была известна уже в конце VII века. Прокуратор выступал во всех фазах
процесса, как пред претором (in iune), так и пред судьею и, если
справедливо выше приведенное предположение о первоначальной роли
когнитора, то прокуратура должна была повлиять на когнитуру в смысле
распространения и этой последней на все фазы процесса.

Прокуратура допускалась при всех юридических актах вообще, когнитура
была напротив ограничена процессуальными актами. Обе формы, и
пpoкypaтypa и когнитура, имели место как в исках по обязательствам, так
и в вещных исках. Стало быть, судебный перевод права не был только
принадлежностью одних обязательств.

В обоих случаях, и при когнитуре, и при прокуратуре, судебная формула
составлялась, как указано выше, т. е. интенция писалась на имя
доверителя (К, D), а кондемнация – на имя когнитора или прокуратора.
Стало быть, судебный приговор относился к когнитору или прокуратору, но
не к их доверителю. Далее, так как прокуратор вел все дела своего
доверителя, то он, на основании состоявшегося приговора, получал и
платил присужденное. Напротив когнитор не имел такого полномочия, а
потому права и обязанности, установленные относительно него судебным
приговором, вновь переводились на доверителя, который уже сам получал и
платил присужденное.

Отсюда видно, что ни когнитура, ни прокуратура не были
представительством в строгом смысле этого слова. Истинный представитель
действует от чужого имени, и юридические последствия его действий
переходят непосредственно на представляемого; в когнитуре эти
последствия переводились на замещенное лицо особым актом, в прокуратуре
же они вовсе не переходили на него, а оставались связанными с личностью
прокуратора. Вот почему мы называем эти формы не представительством, но
заместительством. Что когнитура и прокуратура не были
представительством, видно еще из следующего. В обоих случаях, когда
когнитор или прокуратор выступал со стороны ответчика по обязательству,
т. е. со стороны должника, он (при прокуратуре) или сам должник (при
когнитуре) обязаны были представить противной стороне надлежащее
обеспечение в способности заместителя к платежу (satisdatio iudicatum
solvi); обеспечение не требовалось при вещных исках, потому что здесь
наличностью спорной вещи обеспечивалось удовлетворение.

Когнитор назначался торжественно и с ведома противной стороны; такое
назначение погашало раз навсегда право или долг назначавшего; противник,
имея дело с когнитором, мог быть уверен в том, что он не будет иметь
никакого другого дела с доверителем когнитора. Напротив, назначение
прокуратора не имело подобного действия и, если прокуратор выступал со
стороны истца, то ответчик мог опасаться, что лицо, заместившее себя
прокуратором затеет новое взыскание с него; потому прокуратор должен был
обеспечить (satisdare) противника в том, что доверитель не требует с
него во второй раз того, что ищет теперь чрез прокуратора (ratam rem
dominum habiturum).

Дальнейшая история когнитуры и прокуратуры будет изложена нами ниже, в
главе XXIII, в связи с историей представительства. Из всего изложенного
видно, что хотя эти два института служили практически тем же целям, для
которых потом образовалось представительство, но, по юридическому
существу своему, они были не более, как судебным переводом прав и
долгов; в представительство они преобразились только в императорское
время.

138.*(343) Под договором поручения или мандатом разумелось соглашение
двух сторон о том, что одна из них (mundans, mandator, dominus negotii)
возлагает на другую совершение известных действий (юридических актов или
иных), а другая принимает на себя бесплатное совершение этих действий.
Мандат принадлежал к разряду консенсуальных договоров, т. е. получил
юридическую силу вследствие простого соглашения. Поручение принималось
по нравственному долгу (officio, напр., вольноотпущенником) или по
дружбе (araicitia); брать за то деньги почиталось постыдным. Принявший
поручение действовал от своего имени, приобретал права и обязательства
для себя и на себя и потом переводил все приобретенное на поручившего.
Посредством actio inandati давший поручение требовал от принявшего
поручение отчет об его действиях и передачу всех сделанных приобретений;
посредством а. mandati contraria принявший поручение взыскивал с
поручившего расходы по исполнению поручения (с процентами на денежные
затраты) и принуждал его к принятию всех обязательств, которые были
установлены на основании их соглашения.

Actio mandati была известна Кв. Муцию Сцеволе и Цицерону; у Плавта же
поручение представляется еще, как бытовая сделка, заключение которой
знаменуется рукобитьем (mandatum – manum dare) Мандат, как договор, если
не образовался, то развился в той или другой связи с прокуратурой; может
быть, сначала понятие договора было приложено к прокуратуре по отдельным
делам (pr. unius rei) и потом перенесено на прокуратуру с заведованием
всеми делами отсутствующего (pr. oranium rerum): по крайней мере у
Цицерона прокуратура этого рода упоминается отдельно от мандата. Таким
образом мандат послужил формою, которая сообщила прокуратуре договорный
характер; мандат составлял способ установления прокуратуры. К когнитуре
эта точка зрения могла быть применена лишь после Гая, когда исчез
торжественный способ назначения когнитора. На языке позднейших юристов
принявший мандат вообще называется прокуратором.

Помимо прокуратуры и когнитуры понятие мандата послужило рано или поздно
к юридическому объяснению того отношения, которое еще раньше этих
институтов служило целям представительства. Мы говорим об отношении
стипулятора к адстипулятору, описанному нами выше. При Гае это отношение
определялось как мандат. Адстипулятор, получивший удовлетворение от
должника, обязывался передать полученное стипулятору и в случае
нарушения этой своей обязанности принуждался к тому посредством actio
mandati. Таким образом стало вполне юридическим отношение, лишь отчасти
затронутое во второй главе Аквилиева закона (стр. 206). Впрочем во время
Гая adstipulatio стала вообще выходить из употребления, будучи
вытесняема, может быть, когнитурой и новацией ( 140 сл.); при Гае
adstipulatio употреблялась почти только в том случае, когда стипулятор
устанавливал обязательство в пользу своего наследника. Стипулировать в
пользу своего наследника было запрещено; но если к такой стипуляции был
привлечен адстипулятор, то он оставался кредитором и после смерти
стипулятора, получал, что следовало, от должника и передавал полученное
наследнику умершего, отвечая пред ним по actio irtaudati.

Далее под точкой зрения мандата позднейшие юристы рассматривали также
отношение должника к поручителю. Поручитель платил долг кредитору как бы
по поручению должника и обращался к этому последнему с actio mandati
contraria, чтобы возместить сделанную уплату.

139.*(344) Сделки, которые переводили права и долги по обязательствам,
принадлежали к тому разряду сделок, который носил общее имя делегации.
Может быть, перевод обязательств был первым случаем делегации, потом же
она приобрела более широкое значение.

Делегация есть юридическая операция, в которой участвуют три лица; по
указанию одного из них А (delegans), другое В (delegatus) передает
(datio) что-либо третьему С (delegatarius) или становится его должником
(proinissio).

Указание, которое делает А, называется иногда тоже делегацией*(345),
обыкновенно же оно носит обозначение iussum. Для В это iussura
необязательно; В, как и прочие лица, участвуют в делегации добровольно.
А, однажды отдав iussum, не может произвольно взять его назад. Это
отличает inssum от поручения, в смысле mandatum ( 138). Кроме того эти
акты различаются следующим: iussuni есть одностороннее объявление воли,
mandatum – договор; iussum уполномочивает на совершение юридических
актов, mandatum – на совершение и других действий; дающий iussum есть
участник тех сделок, которые совершит получивший iussum, напротив давший
поручение не есть юридический участник сделок своего поверенного iussum
выражает намерение лица, отдающего его, принять на себя юридические
последствия сделки, которую совершат другие лица; он, стало быть,
участник этой сделки, принимает ее на свой страх. В этом смысле iussum
дается в делегации, в том же смысле оно дается, напр., главою семьи
подвластному сыну или рабу (ср. а. quod iussu, гл. XXIII).

Вероятно, сначала iussum давалось в торжественной форме, наприм., так:
periculo raeo solvere, promittere iubeo fio потом обязательная и
торжественная форма вышла из употребления, что дало юристам
императорского времени потом смешивать iussum с mandatum и даже заменать
iussum ратигабицией, т. е. последующим одобрением, со стороны А, сделки,
которую совершают В и С.*(346)

Делегация осуществляется актом, который совершается между В и С; В
передает что-либо С (datio), либо обязывается пред ним посредством
литтерального контракта, стипуляции, обещания приданого (promissiu
dotis), coustitutum или наконец посредством litis contestatio, принимая
на себя роль когнитора или прокуратора А, т. е., становясь вместо А
ответчиком по тому иску, по которому истцом выступает С. Акты, которыми
В обязывается пред С обозначаются общим именем promissio.

Итак делегация состоит из двух актов: 1) iussum, daudi vel promittendi и
2) datio vel piomissio.

По какому основанию А позволяет себе дать iussum B в почему В принимает
это iussum? Ответ на предложенный вопрос сводится к следующему: В может
быть должником А и iussum указывает ему сделать уплату по долгу не А, а
С. Уплачивая С или, что то же, обязываясь пред ним, В вместе с тем
погашает свой долг пред А. Другой случай состоит в том, что В, не будучи
ничего должен А, оказывает .ему кредит; он потом сочтется c А, а пока
исполняет его iussuni. Делегация, стало быть делает В кредитором А.
Наконец третий случай может быть в том, что В желает подарить А и потому
исполняет его iussum.

Может случиться, что сделка, происшедшая таким образом между А и В,
окажется почему-либо недействительною; напр , окажется, что В ошибочно
считал себя должником, или что дарение В – А запрещено законом. Такое
обстоятельство родит известные отношения между А и В, напр., В получает
против А иск для возвращения уплаченного (condictio indebiti), но
нисколько не влияет на действительность того, что в силу делегации
произойдет между В и С.*(347)

Теперь обращаемся ко второму вопросу: что руководит А, когда он
направляет В на совершение чего либо в пользу С? Ответ на этот вопрос
подобен ответу, только что сделанному. Во-первых, А может быть должником
С и чрез делегацию уплачивает свой долг; уплата долга может быть сделана
как другому, так и за другого. Во-вторых, А оказывает кредит С, при чем
между ними возникает та или другая сделка. В-третьих, А одаряет В.

Таким образом делегация могла заключать в себе два платежа по
обязательствам (solutio) или два акта кредита, или две дарственные
сделки, При иной комбинации в делегации могли быть платеж и кредит,
платеж и дарение, кредит и дарение. – Источники содержат многочисленные
примеры разнообразных комбинаций. Приведем только немногие: 1) отец А,
желая дать приданое своей дочери С, занимает нужную для того сумму у В и
указывает своему кредитору передать сказанную сумму прямо в руки
С*(348); 2) А желает подарить С, а В желает подарить столько же А; по
указанию А, В платит эту сумму или обещает О*(349); 3) В желает подарить
А и по его указанию уплачивает его долг С*(350) и т. д.

Несколько делегаций легко могли соединиться и тогда в операции
участвовало более трех лиц. Укажем лишь на один пример: А, чтобы
уплатить свой долг С, указывает В произвести уплату, а этот последний,
вместо того чтобы иметь лично дело с С, приглашает к уплате своего
должника В и т. д.

140.*(351) В области стипуляционной делегации выработалось своеобразное
понятие, с которым мы встретились уже выше. С согласия К, К стипулировал
от D то, что этот последний был должен К; или К стипулировал от D то,
что ему должен D. Юридическое действие такой делегации состояло в том,
что в первом случае обязательство К – D сменялось обязательством К – D,
а во втором – обязательство К – D обязательством К – D. Эта смена
определялась как новация. Новация состояла в том, что первое
обязательство уничтожалось, переходя во второе. С одной стороны, второе
обязательство было новое, с другой – по содержанию и предмету оно
представлялось родственным первому обязательству; новация, по выражению
юристов, есть prioris debiti translatio. Однако первое обязательство
уничтожалось при новации со всеми своими аттрибутами: гипотекой,
закладом, наросшими процентами. В историческом отношении новация была
предуготовительным, искусственным понятием, посредством которого римская
юриспруденция приблизилась к понятию преемства в обязательствах или
передачи обязательств.

Кредитор и должник могли не сменяться, но сменялся поручитель (sponsor),
или в обязательство, совершенное сначала без поручительства входил
поручитель, или же наоборот обязательство с поручительством обращалось в
простое; далее в одном обязательстве могло быть несколько кредиторов,
должников или поручителей: представлялась необходимость присоединить в
дополнение к прежним нового кредитора, должника или поручителя – все эти
личные перемены происходили чрез стипуляцию и юридическое действие этой
последней определялось также как новация. Необходимость в переводе и в
других личных изменениях могла встретиться при всех обязательствах и
потому все обязательства могли быть предметом новации. Но во всех
случаях новация должна была совершаться одинаково посредством
стипуляции. Отсюда произошли две группы новации:

1. посредством стипуляции новировалось обязательство, которое было
установлено не стипуляцией, наприм., обязательство из договора купли-
продажи, найма и т. п.;

2. посредством стипуляции новировалось обязательство, которое само было
установлено стипуляцией.

В каждом случае изменение состояло в том, что лица, участвующие в
обязательстве, сменялись, увеличивались или уменьшались в числе. Нo
кроме того могли произойти многие другие изменения как в характере, так
и в содержании обязательства. Так, стипуляционное обязательство обладало
вообще иным характером, нежели другие обязательства и, стало быть, в
случаях первой группы помимо личного изменения происходило еще изменение
самого характера обязательства: обязательство нестипуляционное
превращалось в стипуляционное. Далее во всех случаях при новации могло
произойти изменение в самом содержании обязательства, наприм.,
включалось условие или срок, которых прежде не было: из безусловного
обязательство становилось условным, из бессрочного – срочным, или
наоборот.

При известных обстоятельствах такие изменения могли представить для
сторон особый интерес, так что новация получила цену без отношения к
делегации и иным личным изменениям. Так, должно быть, возникла новация,
несвязанная с делегацией, или иными личными изменениями, т. е.
обязательство новировалось, при чем не происходило никакой перемены в
лицах. Вот случаи, сюда принадлежащие:

1. Положим, наприм., что В и А совершили куплю-продажу: В купил, а А
продал некоторую вещь за 100. Пока В яе уплатил этих 100, до тех пор он
не мог потребовать у А купленной вещи, потому что против его иска (а.
empti) А имел бы возражение. Если А передавал вещь В во владение, то, по
известному правилу, право собственности не приобреталось В до уплаты им
покупной цены. До, предположим, что А был готов оказать В кредит. В
таком случае А стипулириовал от В покупную сумму к происходила новация:
обязательство по купле уничтожалось а заменялось обязательством по
стипуляции. Первое признавалось погашенным, договор купли – исполненным,
так что В становился собственником вещи. Новация имела значение платежа
по обязательству (solutio);этот платеж совершался в форме установления
нового обязательства между теми же лицами. Интерес новации состоял в
тои, что обязательство двустороннее (по купле-продаже) превращалось в
одностороннее. Возражение против а. empti не существовало, право
собственности приобреталось покупщиком беспрепятственно. Обязательство,
которое устанавливала стипуляция, не было связана ни с каким другим
отношением. Это было обязательство, юридически несвязанное с договором,
из. которого оно первоначально возникло.

???????$??$???????e?ствлялась через иск (condictio), строгое действие
которого лишь отчасти смягчалось возражением, известным под именем
exceptio doli, и иском о возвращении неправильно уплаченного.
Стипуляционное обязательство отличалось еще тем, что долгое время только
оно могло сопровождаться обеспечением в форме cautio. Наконец
стипуляционное обязательство уничтожалось акцептиляцией (ассерtilatio) –
актом столь же формальным, как сама стипуляция. Чтобы сообщить все эти
свойства обязательству, которое было установлено иным путем, его
новировали и таким образом превращали в стипуляционное.

Два изложенные случая новации вообще находились в самой тесной связи
между собою и представляли главные и, может быть, первые случаи новаций
без делегации. Потом могли возникнуть другие:

3. В должен А сто по стипуляции. Желая поставить это свое обязательство
в зависимость от какого-либо одолжения со стороны А, В склоняет его
стипулировать так: “обещаешь ли ты дать мне сто, если я сделаю для тебя
то-то?” Чрез включение условия обязательство одностороннее переходит в
двустороннее – случай, обратный случаю под n 1.

4. Посредством некоторого изменения стипуляционной формулы, именно
посредством включения в нее особой оговорки (clausula doli) смягчалось
формальное действие стипуляции. Пользуясь такою формою, можно было
обязательство формальное обратить в обязательство с противоположным
характером. Это употребление новации относится к числу позднейших и по
существу своему противоположно тому, которое описано выше под n 2.

5. В приведенных четырех случаях новация изменяла характер
обязательства. Включить в стипуляцию условие или срок, не бывшие в
первоначальном обязательстве, или наоборот опустить условие и срок,
допущенные прежде, или же наконец видоизменить их – все это не
представляло особых затруднений, когда в том представлялась
необходимость. Но это составляло уже изменение в самом содержании
обязательства. Спрашивается, в каких пределах вообще допускалось
подобное изменение?

141. Может показаться, что довольно рано к такому изменению юристы
относились доброжелательно. Во время Цицерона, т. е, к концу УП
столетия, новация представляется известною и развитою. Современник
Цицерона, знаменитый юрист и претор Аквилий Галл изобрел формулу,
которая открывала тяжущимся возможность свести в одно все их
обязательства для того, чтобы немедленно уничтожить их посредством одной
акцептиляции и тем покончить все свои расчеты. Аквилиева формула
(stipulatio Aqniliana), в письменном виде, гласила примерно так: “Все,
что ты мне должен дать ми сделать, теперь ли, или в известный срок, все
иски, которые я имею против тебя, а также претензия из того, что ты
владеешь чем-либо моим: сколько все это стоит, столько дать денег,
стипулировал АА (Aulus Agerius) и обещал NN (Numerius Negidius)”.
Aкцептиляция писалась следующим образом: “NN спросил у АА, получил ли он
от него все то, что NN (сегодня) обещал АА, и АА отвечал, что
получил”.*(352) Имена Аулия Агерия и Нумерия Негидия, – типические
обозначения тяжущихся, показывают, что Аквилиева стипуляция применялась
именно для окончания тяжебных расчетов, а слово “сегодня”, которое мы
встречаем в формуле акцептиляции, свидетельствует, что обязательства
соединялись в одно для немедленного их погашения.

Эти данные говорят о крайне исключительном значении Аквилиевой
стипуляции. Если, с одной стороны, она показывает нам новацию в смелом
применении для слияния многообразного содержания многочисленных
отношений в одно обязательство с простым содержанием, то, с другой
стороны, такое применение ее имело, очевидно, значение только
процессуальное и притом формальное. Именно, тяжущиеся, покончив все
пререкания, подсчитав итог своим требованиям и расплатившись друг с
другом, прибегали к Аквилиевой стипуляции с акцептиляцией лишь для того,
чтобы утвердить формально то, что уже произошло между ними в
действительности. Напротив в гражданском обороте такая новация, которая
изменяла содержание обязательства, не пользовалась особенным
покровительством юристов. Об этом можно судить по тому, как относятся к
ней юристы классического времени. Гай допускает, чтобы посредством одной
стипуляции соединялись несколько обязательств, напр., кто-либо обещается
дать мне то, что мне должны Тит и Сей; новация погашает одновременно
долги Тита и Сея, переводя их вместе с тем на нового должника.*(353) Из
этого примера видно, что Гай допускает только сложение нескольких
однородных обязательств. Ульпиан определяет новацию как перевод в новое
обязательство прежнего долга (prioris debiti translatio*(354), и
согласно с этим так разбирает следующий казус. D обязался предоставить К
пользование вещью, на правах узуфрукта. К делегирует своего должника, т.
е. происходит смена кредитора, вместо К становится К, обязательство К –
1) сменяется обязательством К – D. В этой делегации Ульпиан отказывается
видеть новацию и, по-видимому, сначала она вообще признавалась
недействительною, ибо охраняется посредством exceptio doli (D имеет е.
doli против К, если он потребует узуфрукт несмотря на делегацию).
Узуфрукт предоставляется его обладателю пожизненно, К может прожить
долее, чем К (или наоборот) и, стало быть, существует большая разница
между обязательством дать узуфрукт К и обязатель ствои отдать тот же
узуфрукт К. Ульпиан полагает далее, что вообще нет новации при делегации
обязательств с личным характером.*(355) Он не допускает новации также
тогда, когда во втором обязательстве содержится более или менее, чем в
первоначальном.*(356) Павел высказывается по следующему случаю: D должен
дать К известный предмет, который погибает по вине D; стало быть, К
должен удовлетвориться денежным вознаграждением. Но можно ли новировать
обязательство в таком ноложении его? Дозволительно сомневаться
относительно разрешения такого вопроса в утвердительном смысле. К,
совершая новацию, не может ведь стипулировать обещанный предмет, потому
что этот предмет не существует; если же он будет стипулировать
определенную сумму денег, как цену предмета, то здесь не будет новации,
потому что первоначальное обязательство содержало в себе не деньги, а
предмет.*(357) Впрочем Павел и раньше его Юлиан соглашались признать в
этом случае новацию, если обе стороны желали именно такого юридического
последствия.

Итак, если “материальная” новация, т. е. новация с изменением содержания
обязательства встречалась императорской юриспруденцией недружелюбно;
если доктрина, по которой “прежний” долг должен был сохраняться в
мовированном обязательстве, поддерживалась еще юристами классического
времени, то позволительно предполагать, что не “материальная новация
составляла главную сторону всего института. Для юристов особый интерес
представляла “формальная” новация, т. е. новация с изменения в характере
обязательств и на ней сосредоточилась их работа.

142. Ко всему сказанному остается прибавить лишь немногие указания
относительно истории новации.

1. Как сказано, новация совершалась посредством стипуляции; стипуляция
вела свое начало из квиритского права и потому долго сохраняла следы
формализма, от которого освободилась лишь постепенно. Этот исторический
процесс выразился во многих толкованиях, относящихся к новации. По
мнению Сервия Сульпция Руфа, новация происходит даже в том случае, если
кредитор совершил новирующую стипуляцию с рабом; совершенная стипуляция
уничтожает старое обязательство, но взамен того не дает кредитору
ничего, потому что обязательство раба ничтожно. Таков формалистический
вывод. Его изменяет Гай; по мнению этого юриста, в приведенном случае
вовсе нет новации и старое обязательство остаются в своей силе. Подобным
же образом изменяет Гай другое формалистическое толкование С. С. Руфа.
Когда безусловное обязательство сменяется условным, наприм., К, которому
I) должен 100, стипулирует так: “обещаешь ли ты дать мне эти сто, если
случится то-то”, то, по мнению Руфа, новация происходит немедленно.
Стало быть, если условие не осуществится, то К не получит ничего.
Напротив, по мнению Гая, новация наступает в этом случае только тогда,
когда осуществится условие, а до того времени продолжается существование
прежнего обязательства. Стало быть, если условие не осуществится вовсе,
то прежнее обязательство сохранит свою силу. Впрочем, так как и такой
вывод мог показаться слишком абсолютным, то Гай смягчил его так: если К
предъявит иск на основании прежнего обязательства, то против этого иска
дается возражение (е. doli или е. pacli conventi), как скоро происшедшая
условная стипуляция показывала, что стороны именно желали не допустить
иска при неосуществлении условия.*(358) Взгляд Гая разделялся другими
юристами II и III века.*(359) Другие нововведение поддерживал Папиниан.
Из буквального смысла Аквилиевой стипуляции следовало, что она погашала
все тяжбы сторон, но Папиниан полагал, что такое действие сказанной
стипуляции следует ограничить только теми тяжбами, которые имелись в
виду сторонами при совершении стипуляции.*(360)

Если в выше приведенных случаях Гай и Ульпиан явились противниками
формализма, то, с другой стороны, они не освободились из-под его
влияния. Отрицая новацию тогда, когда стипуляция совершена с рабом, Гай
признает ее между прочим в том случае, когда она совершена
недееспособным лицом без согласия опекуна и, следовательно, родит
недействительное обязательство, так что кредитор остается ни с
чем.*(361) Впрочем Ульпиан предоставляет кредитору “естественное”
обязательство (obligatio naturalis), которое однако не владеет иском для
своей защиты.

2. Новация есть понятие, принадлежащее юристам; называя новацией
известный акт, юрист квалифицировал его определенным образом. Стороны,
желая перевести кредиторское право или долг, изменить характер или
содержание обязательства, совершали стипуляцию; юрист квалифицировал
юридическое действие такой стипуляции как новацию. Но стипуляция могла
следовать вслед за другим договором не только взамен его, но и в
дополнение к нему; например, совершив куплю-продажу, стороны дополняли
ее в чем-либо стипуляционным обещанием. Такая стипуляция не производила
новации. Когда юристу приходилось толковать стипуляцию, то для
разрешения вопроса – содержится ли в лей новация, он, очевидно, должен
был обратиться к намерению сторон. Положим кто-либо стипулировал от меня
так: “обещаешь ли ты дать мне то, что должен дать мне Тит?” Подобная
стипуляция, смотря по обстоятельствам, могла представлять новацию (т. е.
Сей становился должником вместо Тита), могла и не заключать ее (т. е. и
Сей обещал то, что должен Тит) Все зависело из того, с каким намерением
стороны совершили стипуляцию*(362), был ли у сторон animus novandi. –
Однако юрист не всегда признавал новацию там, где одно обязательство
устанавливалось взамен другого. Кроме animus novandi требовались для
этого еще другие условия. Положим, напр., что покупатель и продавец, по
заключении купли-продажи, но до окончательного исполнения по ней (до
уплаты покупной цены) вступали в новое соглашение, по которому
совершенный договор отменялся и вещь возвращалась продавцу*(363); или,
отдав деньги на сохранение, кредитор позволял должнику воспользоваться
ими, т. е. обращал поклажу в заем*(364) и т. п.*(365) Для сторон
происшедшая перемена могла представиться как новация, для юриста же
здесь не было новации, потому что перемена произошла без стипуляции.
Стипуляция была формальным, но существенным условием новации. Потому
названные случаи юрист квалифицировал иначе; здесь был не один акт, как
в новации, но два: во-первых, отмена прежнего договора: во-вторых,
вступление в новый. Различие в квалификации влекло за собою и
практическое различие. При новации прежнее обязательство не может
уничтожиться, если почему-либо недействительна стипуляция; напротив в
случаях, только что изложенных, сила первого акта нисколько не зависит
от силы второго акта.

По мнению Гая, стипуляция, которая привлекала к обязательству или
отклоняла от него sponsora., была новацией; по мнению же его
противников, она не имела этого значения.*(366) Для сторон такое
разноречие могло быть не безразличным, но ближайшая практическая цель,
которую они преследовали (т. е. привлечение или отклонение sponsora),
очевидно, не зависела от того, какую квалификацию давал сделке юрист.

Таким образом формализм связал новацию известными объективными
условиями, независимыми от субъективных намерений сторон. Рано или
поздно формалистические требования должны были ослабеть; к тому же
стипуляция (как это мы увидим ниже), превратившись в письменный
контракт, до известной степени потеряла свою индивидуальность. Больше и
больше юристы стали сосредоточивать свое внимание на animus novandi.
Наконец Юстиниан признал animns novandi за главный признак новации и
потребовал только, чтобы в каждом отдельном случае он был ясно выражен.
Новация признавалась, как скоро стороны высказывали ясно свое намерение
новировать.

II. Стипуляция простая и сложная; преторские стипуляции и поручительство

143. Итак, мы снова встретились с стипуляцией для того, чтобы убедиться,
какая важная роль принадлежала ей в римском гражданском обороте, когда
он начал распространяться и усложняться. Введенная сначала для
юридического утверждения займа, но уже рано, кроме простой формы,
проявившаяся в формах сложных для установления поручительства и
представительства, ограниченная на первых порах обязательствами, которые
имели своим содержанием dare, стипуляция установляла теперь
одностороннее обязательство (т. е. такое, где на одной стороне лежала
только обязанность, другой принадлежало только право) со всяким
содержанием (dare, facere); некоторые из наиболее употребительных
обязательств могли быть основаны только в стипуляционной форме: таково
обязательство платить проценты (стр. 209), или обязательство отвечать за
эвикцию при купле- продаже (стр. 277). Стипуляция служила далее общею
формою для установления обязательств, не предусмотренных непосредственно
законом, эдиктом или интерпретацией и не имевших потому своего имени. В
особом своем применении стипуляция служила для новации ( 140 – 142); в
качестве не добровольного, но принудительного акта (“преторские
стипуляции”) она служила для доведения спорных отношений до суда
(sponsio praeiudicialis), для установления процессуальных штрафов
(sponsio и restipulatio poenalis, стр. 817), для возложения наконец, на
стороны различных обязанностей.

144. Недобровольная стипуляция заслуживает особого внимания. Когда
претор считал нужным наложить на тяжущихся какие-либо обязанности,
непредусмотренные действующими юридическими нормами, тогда он склонял
или прямо принуждал данное лицо к даче известного обещания. Совокупность
таких обещаний известна под именем преторских стипуляций (st.
praetoriae); их формулы находились в преторском списке (albura). Таким
образом установлению обязанности придавался такой вид, что оказалась
установленною как бы по доброй воле обязанного лица, которое однако
должно было обещать выполнение обязанности, на него налагаемой и в
случае нежелания сделать это принуждалось к тому претором. В то время,
когда мотивы юридических действий не принимались в расчет и когда сила
сделки вытекала исключительно из ее формы, подобное установление
обязанностей имело гораздо более значения, чем это могло бы показаться
позднее. Мы встречаемся здесь с фазою консерватизма, свойственною
юридическому мышлению всего общества не менее сильно, чем мышлению
юристов специалистов. Если в современных нам цивилизованных обществах
значительное большинство людей, среди которых не мало принадлежит к
образованному классу, склонно считать себя особенно ответственными с
того момента, когда они подкрепили выполнение своей обязанности
каким-нибудь торжественным актом, напр., присягою, часто столь же
недобровольною, как и сама обязанность*(367), то тем более такое
созерцание было сродно Pимлянину. – С падением консерватизма и с
развитием той мысли, что участие воли необходимо при совершении
гражданских актов, комедия, которая разыгрывалась в преторских
стипуляциях, вышла наружу, и старая конструкция обязательных
правоотношений хотя и держалась, но в некоторых случаях потеряла свое
безусловное значение. Так, в одном из случаев, именно при cautio damni
infecti (cp. ниже), Рубриев закон об устройстве цисальненской Галлии
(lex Rubria de Galha cisalpina) установил особую фикцию; если
ответственное лицо, долженствовавшее совершить вынудительную
(преторскую) стипуляцию, уклонялось от ее совершения, то особая судебная
формула указывала поступить с ним так, как будто бы стипуляция была
совершена. В других случаях то же средство для борьбы с ослушниками
указывали сами юристы, как это можно видеть из одного примера в
дигестах.*(368) Вот отдельные случаи преторских стипуляций, кроме
упомянутых уже в конце 143.

1) ctmtio iudicio sisti, – обещание ответчика явиться в суд в
назначенное время.*(369)

2) stipulaiio pro praede litis et vindiciarum, – обещание ответчика по
виндикации и другим вещным искам (когда дело разбирается в форме per
sponsionem, см. стр. 247) возвратить истцу, в случае осуждения, его вещь
и полученные доходы;

3) satisdatioiudicatumsolvi*(370), – обещание ответчика исполнить
судебный приговор; эта форма, заменяя собою форму под n 2, имела место
при разбирательстве по формулам как вещных исков, так часто и в случае
личных исков (ср. стр. 254) По порядку, сложившемуся в империи, в случае
вещных исков ответчик, если давал названную стипуляцию, то сохранял на
время процесса владение спорною вещью; если он уклонялся от стипуляции,
то владение переходило к истцу, если же этот последний сам не требовал
стипуляции, сомневаясь в состоятельности ответчика, то вещь поступала во
временное владение третьего лица (секвестр);

4) cautio legatorum servandorum causa*(371), – наследник обещает лицу,
получившему отказ (легатарию), что отказанное имущество будет сохранено
им, наследником, в целости до момента выдачи отказа; такое обещание
требовалось в том случае, когда отказ был оставлен под условием или
начиная с известного срока, так что выдача его должна была произойти не
тотчас после вступления наследника в свои права; уклонение наследника от
дачи обещания давало легатарию право требовать для себя missio re bona
testatoris, т. е. право заботиться об охранении наследственного
имущества рядом с самим наследником (ср. подобный институт на стр. 295);

5) satisdatio legis Falcidiae causa.*(372) В 714 г. был издан Фальцидиев
закон, который постановил, что наследнику, за вычетом всех отказов,
завещатель должен оставлять не менее одной четверти своего имущества;
если существовало сомнение о том, не назначил ли завещатель в отказы
более 3/4 своего имущества, то наследник, выдавая легатарию отказ, мог
потребовать от него обещание – вознаградить за излишне полученное, когда
это дело будет приведено в известность;

6) stipidatio collakionis*(373), – эманципированный сын или дочь (и
вообще дети, не состоявшие под властью своего отца в момент его смерти),
будучи призван к наследованию (ср. гл. XVII, дают обещание в том, что
приложат (collatio, складчина) к наследству для общего раздела и свое
собственное имущество, какое они имеют в момент смерти отца;

7) cautio evicta heriditate legata reddi*(374), – легатарий, получивший
отказ, обещает наследнику возвратить этот отказ, если судебным
приговором будет признано, что наследство не принадлежит самому
наследнику, т. е. если произойдет эвикция наследства;

8) cautio usufructuaria*(375), – лицо, которое получает вещь в узуфрукт
(стр. 288 сл.) обещает собственнику пользоваться вещью так, как надлежит
это делать доброму хозяину (uti bonus pater familias), и то, что по
окончании узуфрукта вещь будет возвращена собственнику ее в надлежащем
виде;

9) satisdatio rem fupilli salvam fore*(376), – обещание опекуна
сохранить в надлежащем виде имущество и блюсти интересы опекаемого;

10) satisdatio ratam rem habere*(377);

11) duplae stipulatio de evictione*(378);

12) stipulatio ех operis novi mmtiatione*(379), т. е. собственник,
который предпринял какую-либо постройку, обещает соседу, который
протестует против этой постройки ( 31), что постройка будет уничтожена,
если судебное решение признает ее неправильной. Дача такого обещания
уполномочивает давшего его на беспрепятственное продолжение стройки
впредь до окончательного разрешения дела судом;

13) cautio damni infecti*(380), – собственник строения или стены,
грозящих разрушением, обещает своему соседу вознаградить его за вред,
который может произойти от такого разрушения.

Термин cautio употреблялся в приведенных случаях одинаково с термином
стипуляция; термин satisdatio обозначал, что обещание сопровождалось
поручительством других лиц, а, по желанию сторон, и залогом.

Преторские стипуляции напоминали первоначальное положение судьи, когда
тяжущиеся подчинялись ему не в силу его власти, но в силу добровольного
обращения к нему за правосудием. Итак, во время уже формулярного
судопроизводства мы вновь встречаемся с одною из характеристических черт
древнейшего гражданского судопроизводства – с началом добровольного (по
виду) подчинения тяжущихся суду. Самодеятельность тяжущихся и
добровольное подчинение их соответствовали двум последовательным
ступеням его развития. Самодеятельность тяжущихся была остатком того
состояния, в котором поручищи (testes), виндексы и поручители (vades)
представляли главную силу, регулирующую ход гражданского правосудия;
добровольное подчинение принадлежало к периоду жреческой юрисдикции.
Самодеятельность тяжущихся выразялась по преимуществу в судопроизводстве
квиритского права (per legis actiones); только немногие следы этого
начала (наприм., iu ius vocatio) перешли в формулярное судопроизводство.
Начало добровольного подчинения, напротив, весьма живуче еще и в
формулярном судопроизводстве. Крайний интерес представляет при этом
следующее обстоятельство. Формы, которые образовались в глубокой
древности под влиянием начала самодеятельности, переходя в формулярное
судопроизводство, приняли новый вид. Они стали формами добровольного
подчинения, Так, обязанность собственника, здание которого грозило
разрушением, – отвечать за последствия разрушения пред лицами, от того
пострадавшими, осуществлялась сначала в связи с судопроизводством
посредством сакрамента, потом же та же самая обязанность стала
устанавливаться в форме преторской стипуляции.*(381) Другой пример
подобного же преобразования представляет vadimonium; самый процесс
преобразования прослеживается здесь с большей подробностью, нежели в
предыдущем случае.*(382)

145. В формулярное судопроизводство vadimonium перешло в своем
первоначальном виде ( 32), но уже ко времени имя. Августа с этим
учреждением произошло преобразование. Именно вошло в обычай, что
ответчик, сверх того, что он ставил поручителей в обеспечение своей
исправной явки в суд, давал еще от себя особое обещание истцу. Этим
обещанием, исполненным в форме вопроса и ответа (стипуляция), ответчик
подтверждал свою обязанность явки; в случае неисправности он обязывался
уплатить кредитору некоторую сумму денег. Когда речь шла о вторичной
явке к магистрату, по случаю не окончания судебного разбирательства в
один день (dilatio), тогда такое обещание относилось к числу преторских
стипуляций; оно вынуждалось претором. В других случаях стипуляция
следовала за приглашением к явке в суд, когда такое приглашение
происходило не в форме “призыва” (in ius vocatio), но в форме оповещения
(denuntiatio). Обещание явки давалось ответчиком в тех видах, чтобы
избегнуть немедленной явки в суд и неудобств, связанных с насильственным
приводом. Таким образом обещание ответчика шло параллельно с объявлением
(vadiraonium) его поручителей. Постепенно это последнее приняло тоже
стипуляционную форму. Отсюда произошло, что в случаях, где прежде имело
место vadimonium, теперь совершались две параллельные стипуляции:
ответчик обещал истцу исправную явку и то же гарантировал поручитель
своим обещанием, данным кредитору. Обе стипуляции служили одной и той же
практической цели и разумелись одновременно под именем vadimonium. Так
это последнее слово изменило свое первоначальное значение. Обязательство
поручителя потеряло свой самостоятельный характер, которым обладало
прежде; оно было связано с обязательством самого ответчика. Изменение не
остановилось на этом. Обязательство ответчика выдвинулось на первый
план, стало главным, а обязательство поручителя отступило на второй
план; оно стало добавочным, второстепенным. Оно перестало даже быть
существенною принадлежностью vadiraonium. Vadimonium могло состоять,
смотря по обстоятельствам из одной стипуляции ответчика, без
поручительства. В таком виде vadimouium является у Гая. По его словам,
если судебное разбирательство пред претором не окончено в один день, то
ответчик должен обещать, что он явится вновь в назначенный день. В
некоторых случаях, говорит Гай, vadimonium бывает purum, т. е. без
поручительства, в некоторых же с поручительством. В иных случаях оно
осуществляется в форме присяги (iureiurando),

Кроме случая, названного Гаем, vadimoniura продолжает употребляться еще
взамен in ius vocatio, как это было и прежде С конца II столетия по Р.
X. входит в употребление еще новая форма: cautio iudicio sisti (стр.
331). Она сопровождает in, ins vocatio и дает ответчику средство
отсрочить свою явку в суд. Другими словами, эта третья форма играет
относительно in ius vocatio ту же роль, которую относительно denunciatio
играла вторая форма.

146. Сложная стипуляция, т. е. соединение нескольких стипуляций в один
акт, продолжала практиковаться наравне с простою. Корреальное
обязательство (стр. 204), в его чистой форме, не было нужно для
основания поручительства или для замещения главного контрагента, на
случай его отсутствия, другим лицом, но корреаллитет мог быть полезен
теперь в других случаях, ибо факт существования нескольких кредиторов
или нескольких должников представлял свои выгоды для каждой из сторон.
Корреалитет был между прочим обыкновенною формою, в которую облекались
обязательства товариществ (societates, глава XXII). Что касается до
форм, образовавшихся, по всей вероятности, из первоначального
корреального обязательства, – до adstipnlatio и adpromissio, то первая
из них, как мы знаем, постепенно выходила из употребления, вторая же
напротив развивалась. К первояачальной форме поручителей – sponsores,
прибавились еще две формы: fidepromissores и fideiussores.*(383) Они
отличались друг от друга и от sponsores выражениями, в которых
вопрошались кредитором (idem fidepromittis? idem flde tua esse iubes?) и
соответственно которым формулировали свой ответ. В этих выражениях ясно
высказывалась основная мысль поручительства – установление обязательства
в силу того доверия, которое кредитор имел к поручителю. Из двух форм,
fidepromissio была относительно раннего происхождения; по своем
появлении она уподобилась первоначальной форме, так что юридическое
положение fidepromissora было сходно с юридическим положением sponsora
(стр. 205 сл.), с тем только отличием, что fldepromissor не имел manos
iniectio ни в одном из тех случаев, в которых эта привилегия
принадлежала sponsory. Может быть, fidepromissio была формою, которая
образовалась в юрисдикции претора перегринов и потому не имела ничего
общего со старыми судопроизводственными актами, не смотря на уподобление
ее старой форме в прочих отношениях.

Напротив fideinssio была продуктом относительно позднейшим, когда
формализм утратил свое прежнее господство и идея поручительства была
переработана вновь без всякого притом отношения к социальной борьбе,
столь влиявшей прежде па регулирование заемных отношений. В
противоположность двум первым формам поручительства, sponsio и
fidepromissio, которые могли сопутствовать только стипуляционному
обязательству и в которых ответственность поручителя ограничивалась
двумя годами и не переходила на его наследников, разделяясь притом (по
1. Furia) между всеми поручителями, когда их было несколько, fldeiussio
допускалась в подкрепление каждого обязательства, каким бы способом и
кем бы (напр., перегрином, рабом) ни установленного, действовала
бессрочно, перенося ответственность и на наследников fideiussora, и
возлагала на каждого из поручителей (когда их было несколько)
ответственность по всему долгу. Таким образом fideiussio вновь
возвратила поручительству свойства корреалитета: кредитор имел право
потребовать уплату всего долга как от должника, так и от любого из
поручителей, по своему усмотрению. Отношение должника к поручителю
рассматривалось как мандат и потому поручитель, уплативший за должника,
имел против него а. mandati contraria, – что при Гае применялось
одинаково во всех случаях поручительства.

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter

Похожие документы
Обсуждение

Ответить

Курсовые, Дипломы, Рефераты на заказ в кратчайшие сроки
Заказать реферат!
UkrReferat.com. Всі права захищені. 2000-2020