Гетман Хмельницкий предупредил Калиновского письмом, просил не трогать
Тимофея и отступить с дороги, так как Тимофей идет себе жениться и не
имеет никаких враждебных намерений против поляков, иначе не ручался,
чтоб казаки, которых он называл свадебными боярами, не завели ссоры и не
вышло бы нарушения мира. Но Калиновский, назло Хмельницкому, нарочно
поступил против его предостережения и сам напал на Тимофея Хмельницкого,
который шел не только с сильным казацким отрядом, но еще и в
сопровождении татарского Карача-мурзы с его ордой. Во время нападения,
русские хлопы, бывшие на работе в польском обозе, умышленно зажгли сено,
распространился пожар. Казаки и татары стеснили поляков и совершенно
разбили. Калиновский пал в битве. Поляки бежали во все стороны, казаки и
окрестные хлопы гонялись за ними, не слушали никаких молений о пощаде и
без сострадания убивали, приговаривая: “Вот вам за унию! вот вам за
Берестечко! вот вам за ваши поборы!” и т.п. Все польское войско в числе
двадцати тысяч погибло в этой знаменитой битве, прозванной, по урочищу,
где она происходила, батогскою. Удар, нанесенный Польше, был не легче
корсунского. Тимофей Хмельницкий благополучно достиг пределов Молдавии,
по просьбе господаря, оставил свое войско на границе, сам приехал в Яссы
и сочетался браком с молдавской принцессой.
Таким образом, недавно заключенный мир, тяжелый для Хмельницкого, был
нарушен самими поляками. Жолнеры, стоявшие в других местах, были
немедленно изгнаны.
Хмельницкий известил короля о случившемся под Батогом, доказывал, что
виной всему Калиновский, а о своих казаках выразился так: “Простите их,
ваше величество, если они, как люди веселые, далеко простерли свою
дерзость”. В Польше это приняли за насмешку. Польша не имела войска и
поневоле должна была отложить военные действия до следующего года.
Весной 1653 года польский военачальник Чарнецкий, ворвавшись в
Брацлавщину по берегу Буга, истреблял села и местечки: поляки резали
жителей без разбора. По выражению их же соотечественника, не щадили ни
красивой девушки, ни беременной женщины, ни грудного младенца. Храбрый
винницкий полковник Богун остановил этот варварский набег и обратил
Чарнецкого в бегство.
Вслед за тем собралось большое польское войско под Глинянами, с
намерением идти в Украину и предавать ее окончательному разорению; между
тем война разыгрывалась и в другом краю, в Молдавии. Там, между Лупулою,
тестем Тимофея Хмельницкого, и Стефаном Бурдуцом, купившим себе в
Константинополе право на господарство, происходила борьба. Тимофей с
казаками защищал тестя; венгерцы и поляки подали помощь врагу его из
нежелания, чтоб родственник и союзник Хмельницкого владел Молдавией.
Гетман Хмельницкий обратился опять к царю Алексею Михайловичу, умолял
принять его с казаками под свою руку. Царь на этот раз хотя все еще не
дал согласия, но отвечал, что принимает на себя посредничество примирить
польского короля с Хмельницким.
20 июля явился в Польшу царский посланник боярин Репнин-Оболенский с
товарищами, припомнил прежнее требование о наказании лиц, делавших
ошибки в царском титуле, и объявил, что царь простит виновных в этом,
если поляки, со своей стороны, помирятся с Хмельницким на основании
Зборовского договора и уничтожат унию.
Паны на это отвечали, что уничтожить унию невозможно, что это требование
равняется тому, если бы поляки потребовали уничтожить в Московском
государстве греческую веру, что греческая вера никогда не была гонима в
Польше, а с Хмельницким они не станут мириться не только по Зборовскому,
но даже и по Белоцерковскому договору, а приведут казаков к тому
положению, в каком они находились до начала междоусобия.
Тогда московский посол сказал, что если так, то царь не будет более
посылать в Польшу послов, а велит писать о неправдах польских и
нарушении поляками мирного договора во все окрестные государства и будет
стоять за православную веру, за святые Божие церкви, и за свою честь,
как ему Бог поможет!
Поляки, соображая, что Хмельницкий пойдет с войском на помощь к сыну,
который находился в стесненном положении в Молдавии, двинулись с войском
на Подол к Каменцу. Король предводительствовал войском. Поляки надеялись
перерезать путь Хмельницкому, который собирался идти в Молдавию на
выручку сына, отправляясь в поход, он известил царя, что поляки идут на
поругание веры и святых церквей, и прибавил: “Турецкий царь прислал к
ним в обоз в Борки своего посланца и приглашает к себе в подданство.
Если, ваше царское величество, не сжалишься над православными
христианами и не примешь нас под свою высокую руку, то иноверцы подобьют
нас и мы будем чинить их волю. А с польским королем у нас мира не будет
ни за что”.
Тесть Тимофея, Лупула, ушел из Молдавии, а Тимофей с тещей заперся в
сочавском замке. С Тимофеем были казаки. Огромное войско, состоявшее из
волохов, молдаван, сторонников Стефана Бурдуца, венгерцев и поляков
осадило Сочаву. Осажденные храбро отбивались, ожидая выручки от
Хмельницкого. Но однажды осколок разбитого ядром дерева ранил в ногу
Тимофея; рана превратилась в антонов огонь; Тимофей умер. Казацкий
полковник Федоренко продолжал несколько времени отбиваться, но голод
принудил его сдать крепость. 9-го октября казаки вышли из сочавской
крепости, выговорив себе свободный проход в Украину с телом Тимофея
Хмельницкого. Богдан Хмельницкий встретил на дороге тело сына, приказал
везти его на погребение в Чигирин, а сам пошел на поляков.
К нему пристал тогда крымский хан. Поляки, считая себя победителями
татар под Берестечком, перестали ему платить сумму, постановленную под
Зборовом. Хану захотелось возвратить себе этот доход.
Враги встретились на берегу Днестра под Жванцем, в пятнадцати верстах от
Каменца, против Хотина. Была уже поздняя осень. Положение поляков было
печальное. Войско их, составленное из непривычных к ратному делу воинов,
разбегалось. Но хан наблюдал только одну свою выгоду и предложил полякам
мир, с условием, если ему заплатят единовременно сто тысяч червонных, а
потом станут платить ежегодно на основании Зборовского договора, и,
вдобавок, дадут татарам право на возвратном пути брать, сколько угодно,
пленников в польских областях.
Как ни диким казалось последнее требование, но поляки согласились и на
него, выговоривши себе только то условие, чтобы татары брали в плен в
продолжение сорока дней одних русских и не трогали поляков.
Ханский визирь договорился с поляками и в том, что с этих пор хан
отступит от казаков, но в настоящее время просил для вида обещать им
утвердить Зборовский договор, чтоб не раздражить казацкую толпу;
впоследствии же хан сам обещал помогать полякам укротить казаков.
Хмельницкий узнал об этом тайном условии, умолял хана не покидать его –
все было напрасно. Союз с поляками, по расчету хана, был выгоднее, чем с
казаками. Хмельницкому невозможно было отважиться в данную минуту на
борьбу разом и с поляками и с татарами. Он принужден был молчать. Одна
надежда у него осталась тогда на царя московского. 16 декабря ушел
король; за ним разошлось польское войско. Вслед за тем татары, по
условию, страшно опустошили южную Русь до самого Люблина. Однако и
поляки не остались без наказания за постыдный договор с ханом, которым
они, всегда гордившиеся званием свободной нации, избавили себя от
печальной для них необходимости предоставить свободу русскому народу:
татары, не разбирая своих жертв, сжигали шляхетские дома и увели в плен
множество шляхты обоего пола.
Между тем после решительного ответа, данного панами московскому послу
боярину князю Репнину-Оболенскому, московское правительство приступило
наконец к решительному шагу. Оставаться зрителями того, что делалось по
соседству, далее было невозможно; предстояла опасность, что казаки
отдадутся Турции и, вместе с крымскими татарами, начнут делать
опустошения в пределах Московского государства.
Дело было первой важности, и царь Алексей Михайлович 1 октября 1653 года
созвал земский собор всех чинов Московского государства в Грановитой
палате.
Думный дьяк изложил все дело о пропусках в титуле, о бесчестных книгах,
о том, как гетман Богдан Хмельницкий много лет просил государя принять
его под державную руку, о том, как царь предлагал полякам прощение
виновных в оскорблении царской чести, с тем, чтоб поляки уничтожили унию
и перестали преследовать православную веру, и как поляки отвергли это
предложение. Извещалось, наконец, что турецкий царь зовет казаков под
свою власть.
Потом отбирался ответ на вопрос; принимать ли гетмана Богдана
Хмельницкого со всем войском запорожским под царскую руку?
Бояре дали такое мнение: Ян-Казимир, при избрании на королевство,
присягал остерегать и защищать всех христиан, которых исповедание
отлично от римско-католического, не притеснять никого за веру и другим
не дозволять, а если своей присяги не сдержит, то в таком случае
подданные его освобождаются от верности ему и послушания. Король
Ян-Казимир присяги своей не сдержал: восстал на православную
христианскую веру, разорил многие церкви, обратил в униатские. Стало
быть, гетман Хмельницкий и все войско запорожское, после нарушения
королевской присяги – вольные люди: от своей присяги свободны. А потому,
чтобы не допустить их отдаться в подданство турецкому султану или
крымскому хану, следует принять гетмана Богдана Хмельницкого, со всем
войском запорожским, со всеми городами и землями, под высокую государеву
руку.
Гости и торговые люди вызвались участвовать вспоможениями в предстоявшей
войне; служилые люди обещались биться против польского короля, не щадя
голов своих, и умирать за честь своего государя. Патриарх и все
духовенство благословили государя и всю его державу и сказали, что они
будут молить Бога, Пресвятую Богородицу и всех святых о пособии и
одолении.
После такого земского приговора, царь послал в Переяславль боярина
Бутурлина, окольничего Алферьева и думного дьяка Лопухина принять
Украину под высокую руку государя. Послы эти прибыли на место 31 декабря
1653 года. Гостей с достодолжной почестью принял переяславский полковник
Павел Тетеря.
1 января прибыл в Переяславль гетман. Съехались все полковники, старшина
и множество казаков. 8 января, после предварительного тайного совещания
со старшиной, в одиннадцать часов утра, гетман вышел на площадь, где
была собрана генеральная рада. Гетман говорил:
“Господа полковники, есаулы, сотники, все войско запорожское! Бог
освободил нас из рук врагов нашего восточного православия, хотевших
искоренить нас так, чтоб и имя русское не упоминалось в нашей земле. Но
нам нельзя более жить без государя. Мы собрали сегодня явную всему
народу раду, чтоб вы избрали из четырех государей себе государя. Первый
– царь турецкий, который много раз призывал нас под свою власть; второй
– хан крымский; третий – король польский, четвертый -православный
Великой Руси, царь восточный. Турецкий царь басурман, и сами знаете:
какое утеснение терпят братия наша христиане от неверных. Крымский хан
тоже басурман. Мы по нужде свели было с ним дружбу и через то приняли
нестерпимые беды, пленение и нещадное пролитие христианской крови. Об
утеснениях от польских панов и вспоминать не надобно; сами знаете, что
они почитали жида и собаку лучше нашего брата-христианина. А
православный христианский царь восточный одного с нами греческого
благочестия: мы с православием Великой Руси единое тело церкви, имущее
главою Иисуса Христа. Этот великий царь христианский, сжалившись над
нестерпимым озлоблением православной церкви в Малой Руси, не презрел
наших шестилетних молений, склонил к нам милостивое свое царское сердце
и прислал к нам ближних людей с царской милостью. Возлюбим его с
усердием. Кроме царской высокой руки, мы не найдем благотишнейшего
пристанища; а буде кто с нами теперь не в совете, тот куда хочет:
вольная дорога”.
Раздались восклицания:
“Волим под царя восточного! лучше нам умереть в нашей благочестивой
вере, нежели доставаться ненавистнику Христову, поганому”.
Тогда переяславский полковник начал обходить казаков и спрашивал: – Все
ли тако соизволяете? – Все! – отвечали казаки.
“Боже утверди, Боже укрепи, чтоб мы навеки были едино!” Прочитаны были
условия нового договора. Смысл его был таков: вся Украина, казацкая
земля (приблизительно в границах Зборовского договора, занимавшая
нынешние губернии: Полтавскую, Киевскую, Черниговскую, большую часть
Волынской и Подольской), присоединялась под именем Малой России к
Московскому государству, с правом сохранять особый свой суд, управление,
выбор гетмана вольными людьми, право последнего принимать послов и
сноситься с иноземными государствами, неприкосновенность прав
шляхетского, духовного и мещанского сословий. Дань (налоги) государю
должна платиться без вмешательства московских сборщиков. Число
реестровых увеличивалось до шестидесяти тысяч, но дозволялось иметь и
более охочих казаков.
Когда приходилось присягать, гетман и казацкие старшины домогались,
чтобы московские послы присягнули за своего государя так, как всегда
делали польские короли при избрании своем на престол. Но московские
послы уперлись, приводя, что “польские короли неверные, несамодержавные,
не хранят своей присяги, а слово государево не бывает переменно”, и не
присягнули. Когда, после того, послы и приехавшие с ними стольники и
стряпчие поехали по городам для приведения к присяге жителей,
малороссийское духовенство неохотно соглашалось поступать под власть
московского государя. Сам митрополит Сильвестр Коссов, хотя и встречал
за городом московских послов, но внутренно не был расположен к Москве.
Духовенство не только не присягнуло, но и не согласилось посылать к
присяге шляхтичей, служивших при митрополите и других духовных особах,
монастырских слуг и, вообще, людей из всех имений, принадлежащих церквам
и монастырям. Духовенство смотрело на московских русских, как на народ
грубый, и даже насчет тождества своей веры с московской происходило у
них сомнение. Некоторым даже приходило в мысль, что москали велят
перекрещиваться. Народ присягал без сопротивления, однако и не без
недоверия: малоруссы боялись, что москали станут принуждать их к
усвоению московских обычаев, запретят носить сапоги и черевики, а
заставят надевать лапти. Что касается до казацкой старшины и приставших
к казакам русских шляхтичей, то они вообще, скрепя сердце, только по
крайней нужде отдавались под власть московского государя; в их голове
составился идеал независимого государства из Малороссии. Хмельницкий
отправил своих послов, которые были приняты с большим почетом. Царь
утвердил Переяславский договор и, на основании его, выдали жалованную
грамоту HYPERLINK “kostom36.htm” \l “19” 19 .
Московское правительство формально объявило Польше войну. Она вспыхнула
разом и в Украине и в Литве. Весной 1654 года польское войско вступило в
Подол и начало производить убийственную резню. Город Немиров был
истреблен до основания. 3000 жителей столпились в большом каменном
погребе; поляки стали выкуривать их оттуда дымом, предлагали пощаду,
если выдадут старших. Никто не был выдан, и все задохлись в дыму. Отсюда
поляки разошлись по разным путям отрядами и где только встречали
местечко, деревню, истребляли там и старого и малого, а жилища сжигали.
Везде русские защищались отчаянно косами, дубьем, колодами; все решались
лучше погибнуть, чем покориться ляхам. На первый день пасхи поляки
вырезали 5000 русского народа в местечке Мушировке: и там русские не
слушались никаких увещаний и погибали, защищаясь до последней капли
крови. Но казаки отбили поляков от крепких городов Брацлавля и Умани, и
они до времени вышли из Украины.
В Литве дела пошли счастливо для русских. Царь разослал грамоту ко всем
православным польского королевства и великого княжества литовского,
убеждал отделиться от поляков, обещая сохранить их дома и достояние от
воинского разорения. В грамоте уговаривали православных постричь на
головах хохлы, которые носили по польскому обычаю: так много придавали в
Москве значения внешним признакам. Едва ли эта грамота имела большое
влияние; гораздо более помогало успехам царя чувство единства веры и
сознание русской единородности. Могилев, Полоцк, Витебск сами
добровольно отворили ворота и признали власть царя. Смоленск держался
упорнее; но князь Радзивилл, шедши на выручку Смоленска, 12 августа был
разбит наголову князем Трубецким и казацким полковником Золотаренком.
Смоленск держался еще до конца сентября, наконец воевода Филипп
Обухович, видя, что ему нет ниоткуда помощи, сдал город, выговоривши
себе с гарнизоном свободный пропуск; царь вступил в Смоленск и приказал
обратить в православные церкви костелы, которые были поделаны поляками
из церквей.
Между тем поляки нашли себе союзников в крымцах. Ислама-Гирея уже не
было на свете: одна малороссиянка, взятая в его гарем, отравила его в
отомщение за измену ее отечеству. Новый хан Махмет-Гирей, ненавистник
Москвы, заключил договор с поляками. Зимой, в ожидании вспомогательных
татарских сил, поляки опять ворвались в Подол и начали резать русских.
Местечко Буша первое испытало их месть. В этом местечке, расположенном
на высокой горе и хорошо укрепленном, столпилось до 12000 жителей обоего
пола. Никакие убеждения польских военачальников Чарнецкого и
Лянскоронского не подействовали на них, и когда, наконец, поляки отвели
воду из пруда и напали на слабое место, русские, видя, что ничего не
сделают против них, сами зажгли свои дома и начали убивать друг друга.
Женщины кидали в колодцы своих детей и сами бросались за ними. Жена
убитого сотника Завистного села на бочку пороха, сказавши: “Не хочу
после милого мужа достаться игрушкой польским жолнерам”, и взлетела на
воздух. Семьдесят женщин укрылись с ружьями недалеко от местечка в
пещере, закрытой густым терновником. Полковник Целарий обещал им жизнь и
целость имущества, если они выйдут из пещеры; но женщины отвечали ему
выстрелами. Целарий велел отвести воду из источника в пещеру. Женщины
все потонули; ни одна не сдалась. После разорения Буши, поляки
отправились по другим местечкам и селам; везде русские обоего пола
защищались до последней возможности: везде поляки вырезали их, не давая
пощады ни старикам, ни младенцам. В местечке Демовке происходила
ужаснейшая резня: там погибло 14000 русского народа. Коронный гетман
писал королю: “Горько будет вашему величеству слышать о разорении вашего
государства; но иными средствами не может усмириться неукротимая
хлопская злоба, которая до сих пор только возрастает”.
Вслед за тем прибыла к полякам на помощь Крымская орда, и они вместе с
татарами двинулись далее в глубь Украины. Полковник Богун отбил их от
Умани. Поляки с татарами пошли на Хмельницкого, который с боярами
Бутурлиным и Шереметевым стоял под Белой Церковью. Взявши с собой
Шереметева, Хмельницкий пошел навстречу неприятелю. Близ деревни Бавы
встретились неприязненные войска: оказалось, что у Хмельницкого и
Шереметева войска было меньше. Русские отступили, но чрезвычайно храбро
и стойко отбились от преследовавших их поляков и татар HYPERLINK
“kostom36.htm” \l “20” 20 . Не отваживаясь нападать на русский обоз под
Белой Церковью, поляки опять пустились разорять украинские села и
местечки.
Но вслед за тем, в 1655 году, московские русские получили чрезвычайный
успех в Литве. Они взяли Минск, Ковно, наконец Вильно. Алексей
Михайлович въехал в столицу Ягеллонов и повелел наименовать себя великим
князем литовским. Города сдавались за городами, большей частью без
всякого сопротивления. Мещане и шляхтичи, сохранившие православие, а еще
более угнетенные владычеством панов поселяне, принимали московских людей
как освободителей. Успех был бы еще действительнее, если бы московские
люди вели войну с большим воздержанием и не делали бесчинств и насилий
над жителями.
В то время, когда уже вся Литва была в руках Московского государя,
Польшу наводнили шведы. Уже несколько лет Хмельницкий сносился со
шведами и побуждал их к союзу против поляков. В 1652 году, вместе с
Хмельницким, действовал с этой же целью изменник польский подканцлер
Радзиевский; но пока царствовала королева Христина, предпочитавшая
классическую литературу и словесность военной славе, трудно было впутать
шведов в войну. В 1654 году она отреклась от престола: племянник и
преемник ее Карл Х объявил Польше войну за присвоение польским королем
титула шведского короля. Летом 1655 года он вступил в Польшу. Познань, а
потом Варшава – сдались без боя. Краков, защищаемый Чарнецким, держался
до 7 октября и все-таки сдался. Король Ян-Казимир убежал в Силезию. В
это время Хмельницкий с Бутурлиным двинулись в Че-рвоную Русь, разбили
польское войско под Гродеком, осадили Львов; но этот город, несмотря ни
на какие убеждения, не хотел нарушить верности Яну-Казимиру и присягнуть
Алексею Михайловичу. Между казацкими вождями и московскими боярами тогда
уже происходили недоразумения. Хмельницкий ни за что не дозволял брать
штурмом Львов.
Здесь явился к Хмельницкому, 29 октября, посланец от Яна-Казимира
Станислав Любовицкий, давний знакомый Хмельницкого, и привез от своего
короля письмо, исполненное самых лестных и даже униженных комплиментов,
хотя у Любовицкого было в это время другое письмо к татарскому хану,
враждебное Хмельницкому. Беседа с Любовицким в высшей степени
замечательна как по отношению к характеру Хмельницкого, так и по духу
времени.
“Любезный кум, – сказал ему Хмельницкий, – вспомните, что вы нам обещали
и что мы от вас получили? Все обещания ваши давались по науке иезуитов,
которые говорят: не следует держать слова, данного схизматикам. Вы
называли нас холопами, били нагайками, отнимали наше достояние, и когда
мы, не терпя ваших насилий, убегали и покидали жен наших и детей, вы
насиловали жен наших и сжигали бедные наши хаты иногда вместе с детьми,
сажали на колья, в мешках бросали в воду, показывали ненависть к русским
и презрение к их бессилию; но что всего оскорбительнее, – вы ругались
над верой нашей, мучили священников наших. Столько претерпевши от вас,
столько раз бывши вами обмануты, мы принуждены были искать, для
облегчения нашей участи, такого средства, какого никаким образом нельзя
оставить. Поздно искать помощи нашей! Поздно думать о примирении казаков
с поляками!”
Любовицкий, подделываясь к Хмельницкому, стал бранить польское
шляхетство за то, что оно оставило короля своего в беде, и сказал:
“Теперь король будет признавать благородными не тех, которые ведут
длинный ряд генеалогии от дедов, а тех, которые окажут помощь отечеству.
Забудьте все прошедшее, помогите помазаннику Божьему. Вы будете не
казаками, а друзьями короля. Вам будут даны достоинства, коронные
имения; король уже не позволит нарушать спокойствия этим собакам,
которые теперь разбежались и покинули своего господина”.
“Господин посол, – сказал Хмельницкий, поговоривши с казацкой старшиной,
– садитесь и слушайте; я вам скажу побасенку. В старину жил у нас
поселянин, такой зажиточный, что все завидовали ему. У него был домашний
уж, который никого не кусал. Хозяева ставили ему молоко, и он часто
ползал между семьей. Однажды хозяйскому сыну дали молока; приполз уж и
стал хлебать молоко; мальчик ударил ужа ложкой по голове, а уж укусил
мальчика. Хозяин хотел убить ужа; но уж всунул голову в нору, и хозяин
отрубил только хвост. Мальчик умер от укушения. Уж не выходил после того
из норы. С этих пор хозяин начал беднеть и обратился к знахарям узнать
причину этого. Ему отвечали: в прошлые годы ты хорошо обходился с ужом и
уж принимал на себя все грозившие тебе несчастия, а тебя оставлял
свободным от них. Теперь, когда между вами стала вражда, все бедствия
обрушились на тебя; если хочешь прежнего благополучия, примирись с ужом.
Хозяин стал приглашать ужа заключить с ним прежнюю дружбу, а уж сказал
ему: напрасно хлопочешь, чтобы между нами была такая дружба, как прежде.
Как только я посмотрю на свой хвост, тотчас ко мне возвращается досада;
а ты, как только вспомнишь сына – тотчас закипит в тебе отцовское
негодование, и ты готов размозжить мне голову. Поэтому, достаточно будет
дружбы между нами, если ты будешь жить в твоем доме, как тебе угодно, а
я в своей норе, и будем помогать друг другу. То же самое, господин
посол, произошло между поляками и русскими. Было время, когда мы вместе
наслаждались счастьем, радовались общим успехам. Казаки отклоняли от
королевства грозящие ему опасности и сами принимали на себя удары
варваров. Тогда никто не брал добычи из Польского королевства. Польские
войска совокупно с казацкими везде торжествовали. Но поляки, называвшие
себя детьми королевства Польского, начали нарушать свободу русских, а
русские, когда им сделалось больно, стали кусаться. Случилось, что и
русских большая часть отсечена и сынов королевства немало пропало. С тех
пор, как этим народам придут на память бедствия, нанесенные друг другу,
тотчас возникает досада, и хотя начнут мириться, а дела не доведут до
конца! Мудрейший из смертных не может восстановить между нами твердого и
прочного мира, как только вот как: пусть королевство Польское откажется
от всего, что принадлежало княжествам земли русской, пусть уступит
казакам всю Русь до Владимира, Львов, Ярославль, Перемышль, а мы, сидя
себе в своей Руси, будем отклонять врагов от королевства Польского. Но я
знаю: если бы в целом королевстве осталось только сто панов, и тогда бы
они не согласились на это. А казаки, пока станут владеть оружием, также
не отстанут от этих условий. Поэтому -прощайте”.
Любовицкий передал Хмельницкому украшение с драгоценным камнем, подарок
жене Хмельницкого от польской королевы Марии-Людовики. “Боже Всемогущий,
-воскликнул Хмельницкий, – что я значу перед лицом твоим, но вот как
возвысила меня милость твоя, что к моей Ганне наияснейшая королева
польская пишет письма и просит у ней заступничества перед мной!” Однако,
обратившись к Любовицкому, Хмельницкий сказал: “Не могу исполнить
желания ее величества; не могу нарушить тесного договора с русскими и
шведами”.
Взявши со Львова небольшую сумму в 60000 зл., Хмельницкий отступил от
этого города, под предлогом, что татары разоряют Украину; но, кажется, к
отступлению расположило его тайное посольство шведского короля, который
обещал ему русские земли, когда утвердится в Польше. Московские войска,
вместе с казацкими, взяли Люблин. Этот город присягнул Алексею
Михайловичу, вскоре потом присягнул шведскому королю, а затем – прежнему
своему государю Яну-Казимиру.
Весной 1656 года поляки снова попытались примириться с Хмельницким и
просили помощи против шведов. С этой целью приехал к Хмельницкому пан
Лянскоронский.
Хмельницкий отвечал: “Полно, господа, обманывать нас и считать глупцами;
полякам за их всегдашнее вероломство никто в мире не верит; было время,
мы соглашались на мир в угождение королю; а король таил в душе противное
тому, что показывал на вид. Мы не войдем с Польшей ни в какие договоры,
пока она не откажется от целой Руси. Пусть поляки формально объявят
русских свободными, подобно тому, как испанский король признал
свободными голландцев. Тогда мы будем жить с вами, как друзья и соседи,
а не как подданные и рабы ваши; тогда напишем договор на вечных
скрижалях; но этому не бывать, пока в Польше властвуют паны. Не быть же
и миру между русскими и поляками”.
.
54. Подданство Малороссии, 1654 г. Вскоре за тем Хмельницкий и казацкие
старшины обратились к царю Алексею Михайловичу с просьбой принять
Украину в свое подданство. На Земском соборе, заседавшем в Москве, в
Грановитой палате, бояре, дворяне, купцы и другие выборные люди
приговорили, что просьба казаков должна быть уважена. Царь согласился с
приговором и отправил в Малороссию послов для принятия присяги.
Хмельницкий созвал украинских и запорожских казаков на раду в
г.Переяславль. Там он сказал речь, в которой склонял казаков отдаться
под покровительство Москвы. “Болим под царя восточного, православного” –
кричали казаки. Переяславский полковник стал обходить площадь кругом и
спрашивать: “Чи вcu так соизволяете?” “Вси!” – кричал отовсюду народ.
После этого произошла присяга.
Казакам было оставлено право избирать гетмана и старшин, иметь свой суд
и т.д. – Алексей Михайлович приказал титуловать себя Государем всея
Великия и Малыя России. Но польские паны не хотели добровольно
отказаться от Украины, которую называли “раем”, и объявили войну Алексею
Михайловичу.
Вследствие этой войны, по миру в с.Андрусове, к России отошла Малороссия
по левую сторону Днепра и, сверх того, г.Киев и Смоленск. Хмельницкий не
дожил до конца этой войны. Он был похоронен в Субботове, в построенной
им церкви; но несколько позднее поляки, опустошая Украину, разгромили
Субботово и выбросили из могилы прах гетмана. – Недавно в Киеве
Хмельницкому поставлен памятник.
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
