МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ
КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. ДРАГОМАНОВА
РЕФЕРАТ
ПО КУЛЬТУРОЛОГИИ
НА ТЕМУ: И???? ?? П????ия
Выполнила студентка 33 группы
Хоменко Нина
Киев 2009
Искусство эпохи Просвещения, пронизанное идеями величия Разума, поисками
Свободы и Счастья, ставит перед собой задачу привнести в
действительность эти идеи, зажечь ими, убедить в них. Поэтому главное
место в нем занимает литература, ее герои воплощают в себе пытливый ум,
способность противостоять невежеству и самым невероятным испытаниям, они
наделены горячим сердцем, справедливостью и другими добродетелями. Эти
черты присущи не только положительным персонажам романов. Ирония и
сатира, обличающие несовершенство мира, глупость, пошлость или
обскурантизм, также утверждают эти качества в любой сфере общественной
жизни.
В искусстве еще живут сложившиеся в прошлом веке направления
(классицизм, барокко), но они вобрали в себя новые веяния времени, и
некоторые из привычных традиций начинают изживать себя. Барокко,
выражавшее состояние мятущегося человека в мире рухнувших идеалов
Возрождения, наполненное переплетением противоположностей, бурное,
пышное, изощренное, постепенно сходит на нет, его отголоски некоторое
время звучат лишь в театре. На его место приходит, правда, на короткое
время, другое направление искусства — рококо, по предположениям
различных исследователей, выросшее из барокко. Его приверженцы славили
жизнь, погоню за мимолетным наслаждением, игру “любви и случая”. Жизнь в
произведениях этого направления выступает как “быстротечный праздник,
которым правят Вакх и Венера” [121, г. 5, с. 26].
Литературное рококо унаследовало от барокко игру слов, красочные
описания пейзажа, новыми стали, особенно во французской литературе,
ироническая заостренность речи, множество намеков и недомолвок,
приправленных фривольностями. Мы найдем этот стиль у Вольтера в поэме
“Орлеанская девственница”, в “Персидских письмах” Монтескье, в романах
Лесажа (1668—1747) “Хромой бес” и Дидро “Нескромные сокровища”, где
просветительские идеи, сатира и ирония облечены в самую нескромную форму
проявления. Например, вольтеровская Жанна д’Арк вовсе не сторонница
аскетизма (только данный ею обет удерживает героиню от любовных забав);
Лесаж в своем романе, используя сюжет более раннего произведения Луиса
Белеса де Гевары, откровенно живописует жизнь Мадрида во всей ее
неприкрытой полноте. Одни авторы привнесли в свои произведения эротику и
гедонизм, призывая наслаждаться быстротечной жизнью, другие —
вольномыслие, иронию и сатиру. Например, Дидро в повести “Монахиня”
описывает далеко не целомудренные монастырские нравы.
В живописи рококо радовало глаз зрителя пасторальными сценами, где
участвовали амуры и нимфы, где переплетались изящные линии тел и
драпировки, гирлянды цветов, облака в голубовато-жемчужных и розовых
полутонах. Такова живопись Франсуа Буше (1703—1770), одного из любимцев
французской аристократии.
Классицизм же не только не сдал своих позиций, но и приобрел новый
облик. Это был не тот, упорядочивающий мир, прославляющий гражданское
служение государственной идее классицизм прошлого века, а
просветительский классицизм, увидевший противоречия между обществом и
личностью, а точнее, между монархией и свободой человека.
Гражданственность героев просветительского классицизма заключалась в
служении справедливости, противопоставленной тиранической власти. Чтобы
не быть слишком буквально понятыми, многие авторы выносили действие
своих произведений на Восток, рисуя восточных деспотов и героев,
способных противостоять им. Такова самая известная из трагедий Вольтера
“Заира”. В ней Вольтер сталкивает судьбы людей различных религий,
различных моральных принципов, различного понимания долга, совести,
справедливости и любви. Один из героев, Оросман — мусульманин,
почитающий все положения ислама; но он не становится фанатиком, все его
порывы человечны, независимо от того, на кого они направлены. Он,
например, отпускает христианского пленника на родину за выкупом,
освобождает не десять, а сто пленников, движимый чувством
справедливости. Его возлюбленная Заира несет в себе то, что Вольтер
называет “сердечным здравым смыслом”, она чувствительна, нежна и предана
своей любви. Вольтер показывает, что только фанатизм, как христианский,
так и мусульманский, ведет к гибели героиню.
Так классицизм Просвещения связывает упорядоченность мира с
человечностью, с мудростью, которая должна привести людей к разумному
пониманию, к веротерпимости, к той справедливости, которую принято
называть высшей.
Для всех процессов в искусстве Просвещения характерна одна особенность.
И барокко, и, тем более, рококо и даже классицизм начали постепенно
отступать от примата рационального начала в героях в отношении к миру, в
способах его изображения. В них постепенно начинают взаимодействовать
чувство и разум, мысль и сердце. Руссо в романе “Юлия, или Новая Элоиза”
устами своей героини говорит: “…Нет на свете уз целомудреннее, чем узы
истинной любви. Только любовь, только ее божественный огонь может
очистить наши природные наклонности, сосредоточивая все помыслы на
любимом предмете” [267, с. 124]. У него мы встречаем героев, чьи
глубокие и верные чувства заставляют их переносить с удивительной
стойкостью жизненные испытания, разлуку, невозможность соединить свои
судьбы. В отношениях между ними разум выступает как благоразумие, как
основание для чувствительности. Эта чувствительность не противоречила
культу разума, занимавшему главное место в менталитете людей. Даже в
музыку проникает идея разумного: творчество И. С. Баха (1685—1750), по
словам А. В.Луначарского, близко по духу “колоссальным конструкторам
нового миросозерцания, какими были Декарт, Спиноза, Лейбниц”. Язык
звуков соответствовал языку слов и цифр. Бах смог в музыке выразить
всеобъемлющую картину мира, какой она открывалась философам и поэтам
века [207, с. 69). Считалось, что и чувство, и разум совершенно
естественны для человека. Так в искусство входит новое направление —
сентиментализм (фр. sentiment “чувство”), создавший в нем культ чувства.
Он проявлялся в литературе различно: не только создавая чувствительные
истории, связанные с драмой страстей, как в названном романе Руссо или у
Гёте — “Страдания юного Вертера”, но и вызывая сочувствие читателей к
социальным проблемам времени. Часто авторы с позиций чувства обличают
феодальные порядки еще более резко, чем рационалисты, как это делает
английский поэт Томас Грей (1716—1771) в стихотворении “Покинутая
деревня”:
Где прежде нив моря, блистая, волновались,
Где рощи и холмы стадами оглашались,
Там ныне хищников владычество одно!
Там все под грудами богатств погребено!
И далее:
Погибель той стране конечная готова,
Где злато множится и вянет цвет людей!
[121, т. 5, с. 68; пер. В. А. Жуковского]
Часто сентиментализм уводил своих читателей от тягот жизни в мир
иллюзии, мечты или в обитель уединения, уныния и мрачных чувств.
Английский поэт Эдуард Юнг (1683—1765) в поэме “Жалоба, или Ночные думы”
говорит о том, что жизнь — пустая суета, и только потусторонний мир
может быть прибежищем для человека. Такие настроения возродили в
литературе, а особенно в поэзии сентиментализма жанр элегии с ее
мотивами скорби о быстротечности жизни, описаниями кладбищ и
размышлениями о том, что смерть — “естественное завершение жизни, не
обрывающее уз любви и дружбы (умершие по-прежнему живут в памяти
односельчан)” [121, т. 5, с. 67].
Сентиментализм возник в последней трети XVIII века. Он стал выражением
кризиса просветительской мысли, устремленной к рационалистическому
началу. Название нового направления вошло в художественный обиход после
выхода в свет романа английского писателя Лоренса Стерна (1713—1768)
“Сентиментальное путешествие по Франции и Италии” (1768). Немецкий
теоретик искусства и драматург Готхольд Лессинг (1729—1781) говорил, что
произведения нового искусства прокладывали путь “к познанию
человеческого сердца и магическому искусству представлять глазам
зарождение, развитие и крушение великой страсти” [122. с. 232].
Совершенно особое место в искусстве заняла музыка, которой единственной
было под силу передать глубину и богатство чувств, во всем их
великолепии. И Гайдн, и Моцарт создали великую музыку, которой в равной
степени были свойственны продуманность гармонии, логическое построение
всех музыкальных форм и способность к передаче всевозможных оттенков
чувства. У Гайдна мы встретим прелестные, легкие пасторальные мотивы,
туманную грусть, настоящую страсть и одновременно картины сельской
жизни, связанные почти со звукоподражанием. Гайдн (1732— 1809) смог
средствами музыки, как гласит легенда, дать понять князю Эстергази, что
оркестрантам не заплачено жалованье. В одной из его симфоний,
“Прощальной”, последняя часть построена таким образом, что каждый
оркестрант, завершив свою партию, встает и уходит, гася на пюпитре
свечу. Звучание музыки постепенно слабеет. Под конец звучит только одна
скрипка, и ее мелодия способна растрогать самое суровое сердце. Моцарт
(1756—1791) прошел свой музыкальный и жизненный путь от почти детской,
непосредственно-счастливой и ясной мелодической мысли до высот и глубин
понимания смысла и бессмыслицы жизни в “Реквиеме”.
Все большее место в искусстве эпохи Просвещения начинает занимать
реализм. В отличие от других художественных направлений его целью
становится аналитический взгляд на мир. Этот взгляд в XVIII веке
постепенно пробивается из стремления увидеть человека в единстве разума
и чувств, из обильной дидактической (поучающей) литературы, из
критического отношения ко многим реалиям жизни. Многообразие сатиры,
среди которой особое место занимает “Путешествие Гулливера” Джонатана
Свифта (1667—1745), критикует свой век с позиций рационализма, но уже
позволяет проследить глубокие сущностные проблемы времени. Это и
отношение власти к народу, и религиозные распри, и многообразие
характеров, дающих картину нравов. Хотя Свифт считает, что “наш век
достоин лишь сатиры”, хотя в его “Путешествии…” лишь гуингнгнмы
(лошади) оказываются достойными просветительского представления о добре
и справедливости, он не теряет надежды на лучшее и со всей страстью
просветителя утверждает: “…всякий, кто сумеет вместо одного колоса или
одного стебля травы вырастить на том же поле два, окажет человечеству и
своей родине большую услугу, чем все политики, взятые вместе” [269, с.
211]. Позже Вольтер призовет каждого “возделывать свой сад”. Так
литература, стремясь обнаружить и показать самые опасные, с точки зрения
авторов, пороки общества, совершает дело просвещения читающей публики,
показывает ей тот путь, который должен привести мир к благоденствию.
Внимательный и пристальный взгляд испанского художника Ф.Гойи
(1746—1828) оставил миру множество портретов, предлагающих блестящую
характеристику каждого персонажа, а гравюры серии “Капричос” —
сатирическую картину человеческих пороков. Реализм этого времени создает
и образ нового героя, человека-борца, способного противостоять
невзгодам, защищать истину и справедливость. Таковы Робинзон Крузо,
Фигаро или Фауст. Реализм оказал огромное влияние на развитие романа, в
котором стало возможным через множество героев и ситуаций полнее
передать идеи своего времени.
Именно роман сделал литературу Просвещения продолжением философии, помог
ей обрести концептуальность, демонстрируя поведение своих героев в
повседневных буднях (Луиза Миллер в драме Шиллера “Коварство и любовь”),
в приключениях (Робинзон Крузо), в страстном поиске справедливости
(“Разбойники” Шиллера). Эта особенность литературы присуща всем
направлениям: классицизму, рококо, сентиментализму и реализму. Для
литературы этого времени в целом были характерны “оптимизм, неистребимая
вера в победу разума над неразумием и предрассудками, свободы над
тиранией” [121, т. 5, с. 15]. Еще одна возможность, заложенная в жанре
романа, привлекала к нему — убежденность в том, что можно, взывая к
разуму и воле человека, предлагая ему прекрасные примеры поведения и
человеческих возможностей или уничтожая орудием иронии и сатиры
порочность и зло, создать некое “царство свободы”, которое для человека,
по мнению Локка, является его естественным состоянием. Для просветителей
литература была средством перевоспитания общества и человека во имя
будущего, философия воспринималась как “наука о счастье”, и на краткий
век Просвещения они соединились.
Конечно, искусство этого времени в каждой стране имело некоторые
особенности, но они только дополняли друг друга в общей идее
просветительства. В Англии Свифт в романе о приключениях Гулливера дает
сатирическую картину всех пороков современного ему общества: попытки
лилипутов поставить себе на службу Гулливера очень напоминают действия
мелочных, тщеславных и корыстных людишек по отношению к тем, кто выше
них, а знаменитые картины академической жизни страны Лапуты удивительно
похожи на диспуты невежд, желающих казаться мыслителями. Даниель Дефо
(ок. 1660—1731) в приключениях Робинзона Крузо “воспитывал в читателях
веру в безграничные возможности человеческих рук и человеческого ума”
[121, т. 5, с. 23]. Сентиментальные романы С. Ричардсона (1689—1761)
показывают душевные бури героев и особенно героинь; они производили
сильнейшее впечатление на читателей еще столетие спустя. Пушкинская
Татьяна “влюблялась в обманы Ричардсона и Руссо”:
Воображаясь героиней
Своих возлюбленных творцов,
Клариссой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты…
[А. С. Пушкин, “Евгений Онегин”, гл. 3, X]
Сатирические и реалистические традиции романа продолжила поэзия,
особенно в творчестве Роберта Бёрнса, внесшего в нее искреннюю
непосредственность народного стиха, песенность и лиричность и
одновременно с этим страстную веру в лучшее будущее людей:
Питаем мы своим горбом
Потомственных ворон, брат,
И лишь за гробом отдохнем
От всех своих трудов, брат.
Но верю я: настанет день,—
И он не за горами, —
Когда листвы волшебной сень
Раскинется над нами.
Забудут рабство и нужду
Народы и края, брат.
И будут люди жить в ладу,
Как дружная семья, брат!
Во Франции блестящий Бомарше (1732—1799) создает бессмертный образ
Фигаро, вобравший в себя не только традиционные черты пройдохи-слуги,
известные еще со времен средневековья и Возрождения, но и всю ту иронию
и критичность, которая была характерна для героев Нового времени.
Прелесть этой иронии еще и в том, что она облечена в форму речей
человека из простонародья, но при том полна глубокой рассудительности,
логична, насыщена юмором, способным сделать честь любому человеку.
Литература Германии в начале века выражала главные идеи Просвещения
довольно робко, ей была присуща рассудочность, но во второй половине
века она ярко расцвела в трудах одного из первых культурологов Европы
Иоганна Гердера. Он впервые осмыслил мировую культуру как единый
процесс, в котором можно выделить частные культуры различных народов,
имеющие свои особенности, стадии развития и неповторимость. Ему
принадлежит открытие двух принципов развития культуры — историзма и
народности. Он практически первым начал рассматривать фольклор как
отражение могучего разума народа, опубликовав сборник старинных песен
многих народов Западной Европы. Его идеи были подхвачены культурным
движением Германии, носившим название “Буря и натиск”, куда входили
такие великие умы, как Шиллер и Гёте. У Шиллера просветительская идея
сделала попытку соединить в себе разум и чувство, показать ценность и
значимость эмоционального порыва, самоотверженности в любви (“Коварство
и любовь”) и в борьбе за справедливость (“Разбойники”). Энергию порыва,
силу горечи в оценке своего времени выражает один из героев драмы
“Разбойники” — Карл Моор, потрясенный вероломством: “Люди! Люди! Лживые
коварные ехидны! Их слезы — вода! Их сердца — железо! Поцелуй на устах —
и кинжал в сердце!.. О, если б я мог протрубить на весь мир в рог
восстания и воздух, моря и землю поднять против этой стаи гиен!”. Еще
более могучим произведением этого времени, написанным на закате эпохи,
явился знаменитый “Фауст” Гёте, где сконцентрированы важнейшие
направления просветительской мысли. Главный герой постоянно находится в
поиске истины, отвергая мертвое знание:
…тот, кто мыслью беден и усидчив,
Кропает понапрасну пересказ
Заимствованных отовсюду фраз.
Все дело выдержками ограничив.
Он, может быть, создаст авторитет
Среди детей и дурней недалеких,
Но без души и помыслов высоких
Живых путей от сердца к сердцу нет.
[75, с. 28]
Здесь мы сталкиваемся с высочайшим уровнем философской литературы, в
которой главные герои — Фауст и Мефистофель — неразрывно связаны и
противоположны. Фауст несет в себе дух познания, Мефистофель — дух
беспокойства, Фауст верит в человека и человечество, Мефистофель
сомневается, но этот скепсис необходим — он позволяет искать и находить
истину.
Именно в Германии, в литературе и философии, прозвучало в полной мере
горькое понимание того, что рационализм Просвещения ограничен, что он не
рассмотрел чего-то важного в мире, а события конца XVIII века только
подтвердили эти мысли.
Использованная литература
1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95
издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова;
Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002. — 712 с.
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
