Цели наказания в Российском уголовном праве

§ 5. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ЦЕЛЕЙ НАКАЗАНИЯ В СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ

Как отмечал А. А. Пионтковский, некоторые авторы, исследуя задачи
наказания в уголовном праве, сформулировав верно ту или иную цель —
исправительную, предупредительную или охранительную — считали ее
единственной, чем искажали действительную роль наказания в Советском
государстве. В это время только зарождалась концепция советской теории
уголовного права о соотношении принудительной и воспитательной
сторон наказания, понятий «кара», «наказание» и «воспитание»101.
1

В связи с этим представляет интерес дискуссия,
развернувшаяся на страницах журнала «Пролетарская революция
и право» между Л. А. Саврасовым и Я. Л. Берманом.

В статье начальника карательного отдела НКЮ РСФСР Л. А. Саврасова
«Всегда ли преступника нужно «исправлять», перевоспитывать, и не должно
ли в некоторых случаях за преступлением следовать наказание в буквальном
смысле этого слова?» — спрашивал автор. И отвечал: «В нас крепко вошла и
засела идея, что преступников нет, а есть только преступность, что
поэтому казнить, наказывать преступников нельзя, что — я уверен — очень
и очень многим поставленный мною вопрос покажется диким и нелепым. Если
мы считаем и открыто заявляем, что некоторые враги народа должны
истребляться, то так же честно и открыто, без всякого фарисейства, мы
должны заявить, что за некоторые преступления мы будем наказывать,
карать» до середины 30-х годов.

Я. Л. Берман подверг резкой критике позицию Л. А.
Саврасова. «Преступника редко можно помянуть добрым именем.
Но из этого совсем не следует делать вывода, что поэтому
на наказание преступников власть должна смотреть как на
расправу с ними»103. Он считал, что наказанию свойственны и
кара, и воспитание, В области пенитенциарии задачей государственной
власти должно быть только исправление преступника. Задача покарать,
отплатить может быть сопутствующей первой

Л. А. Саврасов, вступив в Дискуссию с Я. Л. Берманом
«Наказание нельзя противопоставлять исправлению, ибо наказание есть
целое, а исправление часть. Непоследовательность позиции Л. А. Саврасова
очевидна. В отношении одних преступников он допускал возможность
достижения их исправления, что же касается других — врагов революции, то
целью их наказания считал только кару. В его концепции
отразилась та историческая обстановка, в которой зарождалось
советское уголовное законодательство107.

Я. Л. Берман придерживался взгляда, что при применении
конкретного наказания надо исходить из опасности
преступника, а не из тяжести совершенного преступления,
поскольку, по его мнению, классификация преступлений, сделанная
по внешним признакам (тяжести), неудачна. Он предлагал в
основу уголовной ответственности положить правонарушение, а
опасность личности преступникаЛ. Берман отрицал наличие
свободной воли у преступника. «Преступление является результатом
определенных социальных отношений, … каждый преступник
ответствует не за свою вину, а за вину погрешностей в
социальном устройстве. Для индивидуализации наказания Я. Л. Берман
разработал классификацию преступников, взяв за основу смешанный критерий
социального и биологического и соединив таким образом антропологическое
и социологическое направления в учении о личности правонарушителя. В
этой классификации выделены три группы.

В первую включались преступники, в чьей преступной деятельности решающую
и непосредственную роль играли социальные факторы. В отношении их
предлагалось принимать только такие меры, которые обеспечивали бы им,
хотя бы и на время, нормальные социальные условия. , речь, по всей
вероятности, идет о мерах наказания, не связанных с лишением свободы”0.

Вторую группу составляли лица, у которых «влияние социальных условий
отразилось, как фактор преступности, благодаря также определенным дурным
наклонностям». В таких случаях мерам первоначального порядка должны
соответствовать особые меры воспитательного характера, содержание
которых автор не рассматривал. Под дурными же наклонностями предлагалось
понимать различные формы социальной испорченности правонарушителя.

И, наконец, в третью группу входили лица, преступная деятельность
которых непосредственно была вызвана болезненным, ненормальным
состоянием. К ним надлежало применять главным образом меры
воспитательного характера.

направлений, приспособить их к условиям пролетарского государства».

Оригинальную трактовку целей наказания предлагал А. А. Жижиленко, по
мнению которого, современной карательной системе присуща цель
устрашения, поскольку сохраняются такие наказания, как смертная
казньОсновной целью всякой современной карательной системы А. А.
Жижиленко видел исправление преступника, его социальное перевоспитание.
«Самое важное в этом отношении — просветить ум человека, оказавшегося на
преступном поприще, и привить ему навыки к трудовой жизни, любовь к
труду и привычку трудиться.»” касается наказания как института
уголовного права, то он видел его следующие цели:

1) охрана правопорядка. В этом смысле всякое наказание является мерой
оборонительной, охраняющей существующий правовой уклад со всеми его
особенностями. Без признания этой цели, как считал А. А. Жижиленко,
нельзя представить себе наказания вообще. Она же преследуется и другими
мерами правовой охраны;

2) правовое воспитание масс. Эта цель должна достигаться, с одной
стороны, угрозой наказанием, с другой — его исполнением. Угроза
осуществления наказания за определенное правонарушение указывает на
недопустимость того или иного поведения и вместе с тем на значение и
ценность отдельных благ и интересов.

Применительно к указанным группам А. А. Жижиленко формулировал и
цели наказания. Случайного (эпизодического) преступника, как
он считал, нет нужды исправлять. «Он в исправлении, в смысле
социального перевоспитания, не нуждается; он такой же
порядочный человек, как и все остальные граждане,
преступления не совершившие. Но ему надо напомнить о
существовании угрозы наказанием за учиненное им деяние и
«настоящих преступников» полагал возможным исправить или
перевоспитать.

Г. Ю. Манне подчеркивал, что нет вечных и неизменных целей! Автор
пытался определить иерархию целей уголовной репрессии способы решения
поставленных задач. Так, цель общего предупреждения преступлений
достигалась и достигается, по его мнению, воспитательным и
мотивационным действием на массы: а) угрозы применении
принудительных мер; б) исполнения этой угрозы в отношении лиц,
совершивших социально опасное деяние. Цель исправления преступника,
значение которой возросло позже, как полагал Г. Ю. Манне, тесно связана
с институтом лишения свободы,

В советском уголовном праве цели наказания впервые были сформулированы в
Руководящих началах по уголовному праву РСФСР, утвержденных
постановлением НКЮ 12 декабря 1919 г.”. В них говорилось: «Задача
наказания — охрана общественного порядка от совершившего преступления
или покушавшегося на совершение такового и от будущих возможных
преступлений как данного лица, так и других лиц» (ст. 8). Из текста
данной нормы видно, что уголовная репрессия проводилась с целью как
общего, так и специального предупреждения. Причем в Руководящих началах
были указаны и способы достижения специального предупреждения.
«Обезопасить общественный порядок от будущих преступных действий лица,
уже совершившего преступление, можно или приспособлением его к данному
общественному порядку, или, если не поддастся приспособлению, изоляцией
его и, в исключительных случаях, физическим уничтожением его» (ст. 9).

Иначе говоря, специального предупреждения предлагалось достичь путем
ресоциализации виновного лица, а также применением в исключительных
случаях высшей меры наказания.

Согласно Руководящим началам, наказание считалось мерой оборонительной.
В законе нашла отражение теоретическая концепция, принадлежащая М. Ю.
Козловскому, отрицавшему свободу воли преступника. «В первую голову,
наша карательная политика порвет совершенно с принципами возмездия хотя
бы потому, что наш взгляд на преступника исключает наличность у него
«свободной» воли или просто «воли». Для нас, детерминистов в этом
вопросе, аксиомой является положение, что преступник — продукт
социальной среды и что все его действия, все его побуждения от его и
нашей «воли» не зависят. Нелепо поэтому воздавать «должное» за то, в чем
он невиновен. Мучительность и жестокость наказания должны быть
отброшены»122.

. «Детерминизм не только не предполагает фатализма, а напротив, именно и
дает почву для разумного действования»123. М. Ю. считал, что
преступность исчезнет только при коммунистическом строе. Отсюда он делал
вывод о том, что ставить перед наказанием цель исправления преступника
бесполезно, поскольку она неразрешима. Единственной целью налагаемой
кары должна быть — в соответствии с нашим взглядом на причины
преступности — самозащита или охрана условий общежития от
посягательства, М. Ю. Козловский отрицал и общепредупредительное
значение уголовного наказания, а Н. В.

Судебная практика 1919—1920 гг. также свидетельствует о том, что
народные суды и революционные трибуналы не преследовали цели возмездия.
Назначая наказание, они исходили из оценки личности преступника и
применяли такие меры, как, например, общественное порицание и
принудительные работы без лишения свободы. Иначе говоря, роль наказания
ими виделась в предупреждении совершения правонарушений128.

Принципиальные положения, относящиеся к целям уголовного
наказания, были сформулированы Д. И. Курским. При обсуждении
первого советского уголовного кодекса он подчеркивал:
«…Преступник — это человек, который опасен в данное время,
которого нужно изолировать или попытаться исправить, но
которому ни в коем случае нельзя мстить. Исходя из этого
понимания задач борьбы с преступностью, мы строим наш
кодекс как свод правил, который должен помочь возможно
целесообразнее охранять нашу республику от опасных нее
деяний. Это первые основные понятия, которые мы выдвигаем»

Как и Руководящие начала 1919г., УК РСФСР 1922 наказание объявлял только
мерой оборонительной (ст. 26). Такс понимание задач наказания, как
считал Г. В. Швеков, было основной причиной постепенного перехода от
термина наказания как термин «меры социальной защиты»134.
Законодатель стремился таким образом подчеркнуть отличие
наказания в социалистическом государстве наказания в
буржуазном. А. Я. Эстрин по этому поводу писал «Отказ от понятия
«наказание» в данное время не означает для нас простой
терминологической замены слова «наказание» словами «мер
социальной зашиты». В этом отказе выражается разрыв советского
уголовного права со старыми, проникнутыми юридическим
фетишизмом уголовно-правовыми построениями»135.

Многие ученые полагают, что отказ от термина «наказание» является
ошибочным. По мнению И. С. Ноя, введение нового термина заслуживает не
только отрицательной оценки. «Положительное значение отказа от термина
«наказание» в те годы состояло в том, что коренное изменение характера
наказания в советском праве, таким образом, делалось более доступным для
понимания широких кругов общественности молодой Советской
Республики»136.

Идея мер социальной защиты, с точки зрения И. С. Ноя, свидетельствовала
о том, что авторы законодательных актов молодого Советского государства
хотели перейти от оценки деяния к оценке личности преступника, выдвинуть
на первый план индивидуализацию мер борьбы с преступниками в интересах
достижения социального предупреждения137.

Думается, отказ от термина «наказание» не был случайным. Многие ученые,
исследовавшие в то время эту проблему, пытались выявить разницу между
наказанием и мерами социальной защиты как по основаниям применения, так
и, главное, по целям назначения. А. А. Пионтковский писал, что
необходимо «различать наказание, понимая под ним все виды
уголовно-правового принуждения, имеющие своим основанием «вину», и меры
социальной защиты, понимая под ними все виды уголовно-правового
принуждения, имеющие основанием «опасное состояние».

Г. В. Швеков правильно подчеркивал связь мер социальной защиты с
понятием «опасное состояние». Но это, по его мнению, не могло привести к
широкому применению репрессии к лицам, не совершившим конкретных
преступлений, к тем, кто представлял потенциальную опасность для
общества, фактически не будучи виновным в уголовно-правовом смысле,
поскольку центральным в кодексе оставалось понятие преступления, а
основанием привлечения к уголовной ответственности — совершение
указанного в законе общественно опасного деяния139.

Более верная оценка этому, думается, дана А. А. Пионтковским, считавшим,
что УК РСФСР 1922 г. предусматривал уголовно-правовое преследование за
деяния, не являвшиеся преступными. В этом он видел некоторое
действительное влияние социологической школы на становление советского
уголовного права140.

Так, в ст. 5 УК РСФСР указывалось: «Уголовный кодекс РСФСР имеет своей
задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от
общественно опасных элементов…» Таким образом, наряду с преступлениями
в законе говорилось и об общественно опасных элементах. Статья 7
развивала это положение. Опасность лица, по мнению законодателя,
проявляется не только в совершении преступления, но и в «деятельности,
свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку».
Наконец, согласно ст. 49, «лица, признанные судом по связи с преступной
средой данной местности социально опасными, могут быть лишены по
приговору суда права пребывания в определенных местностях на срок не
свыше трех лет».

Эти нормы впоследствии были признаны ошибочными и Декретом ВЦИКи СНК
РСФСР от 11 августа 1924 г. были изменены.

Цели наказания и мер социальной защиты были закреплены в ст. 8 УК РСФСР.
В качестве таковых устанавливались: а) общее предупреждение новых
нарушений как со стороны нарушителя, так и со стороны других
неустойчивых элементов общества; б) приспособление нарушителя к условиям
общежития путем исправительно-трудового воздействия; в) лишение
преступника возможности совершения дальнейших преступлений.

Следует сказать, что выдвижение на первый план общепревентивной цели
опровергает мнение о том, что в кодексе воплощены идеи социологической
школы, так как в уголовной политике социологи исходят в первую очередь
из специальной превенции.

«В первый период пролетарской диктатуры меры социальной защиты не могут
ограничиться исключительно осуществлением специального предупреждения,
но должны преследовать и общее предупреждение… В дальнейшем в борьбе с
преступностью трудящихся на первый план выдвигаются исключительно задачи
специального предупреждения»142.

Статья 26 Уголовного кодекса провозглашала, что «наказание должно быть
целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства и
не должно причинять преступнику бесполезных и лишних страданий». Это же
положение содержалось в ст. 6 ИТК РСФСР 1924 г., в соответствии с
которой запрещалось и унижение человеческого достоинства.

В Основных началах уголовного законодательства СССР и союзных республик
1924 г.143 законодатель отказался от термина «наказание». В соответствии
со ст. 4 Основных начал меры социальной защиты применялись с целью: а)
предупреждения преступлений; б) лишения общественно опасных элементов
возможности совершать новые преступления; в) исправительно-трудового
воздействия на осужденных. Особо подчеркивалось, что «задач возмездия и
кары уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик себе не
ставит. Все меры социальной защиты должны быть целесообразны и не должны
иметь целью причинение физического страдания и унижение человеческого
достоинства». Как явствует из текста статьи, приоритет отдавался цели
общего предупреждения преступлений.

В законе указывались и меры, посредством которых должны быть достигнуты
провозглашенные цели:

1) судебно-исправительного характера. Они применялись к лицам,
действовавшим виновно;

2) медицинского характера. Данные меры подлежали применению в отношении
лиц, «совершивших преступления в состоянии хронической душевной болезни,
или временного расстройства душевной деятельности, или в таком
болезненном состоянии, когда не могли отдавать отчета в своих действиях
или руководить ими, а равно в отношении тех, которые хотя и действовали
в состоянии душевного равновесия, но к моменту вынесения приговора
заболели душевной болезнью» (ст. 7). В этом случае, конечно, речь должна
была идти не о совершении преступления, как указано в статье, а об
общественно опасном деянии невменяемого лица;

3) медико-педагогического характера. Их надлежало применять лишь к
малолетним; к несовершеннолетним эти меры применялись в том

случае, когда соответствующими органами признавалось невозможным
применение мер социальной защиты судебно-исправительного характера.

Здесь впервые законодатель ввел понятие «исправление» преступника, но не
в качестве целей наказания, а как результат воздействия мер социальной
защиты. В разд. IV Основных начал, посвященном условно-досрочному
освобождению, указывается: «к лицам, присужденным к срочным мерам
социальной защиты и обнаруживающим исправление, может быть применено
условно-досрочное освобождение от дальнейшего отбывания определенной
судом меры социальной защиты» (ст. 38).

На воспитательное значение уголовного наказания неоднократно обращал
внимание М. И. Калинин. Так, выступая на V Всероссийском съезде деятелей
советской юстиции (10 марта 1924 г.), он подчеркивал, что судья «… не
должен говорить, что если этот человек виновен, то я его покараю, а он
должен сказать так, что я должен ему вынести приговор, который дал бы
максимальный результат…»144. Судья, по мнению М. И. Калинина, должен
быть не карателем, а воспитателем.

В УК РСФСР 1926 г. была дана иная, чем прежде, иерархия целей
наказания145. На первый план выдвигалась цель «предупреждения новых
преступлений со стороны лиц, совершивших их», то есть специальной
превенции. Затем указывалось на применение мер социальной защиты в иных
целях: «воздействия на других неустойчивых членов общества и
приспособления совершивших преступные действия к условиям общежития
государства трудящихся» (ст. 9).

Следует признать верным утверждение А. А. Пионтковского о том, что
соотношение общего и частного предупреждения, иерархия целей наказания
зависят от конкретной социально-политической обстановки, а развитие
советской уголовной политики будет идти по пути выдвижения на первый
план специальной, но не общей превенции. «На первых стадиях пролетарской
диктатуры … выдвигается настойчивая потребность частичной реализации
общепревентивного действия карательной деятельности пролетарского
государства… По мере укрепления советского строя и роста
социалистического строительства… задача специального предупреждения
или применения мер социальной защиты должна все в большей области борьбы
с преступностью выдвигаться на первое место»146.

Одна из важнейших задач наказания по УК РСФСР 1926 г. состояла в
осуществлении такого воздействия на лицо, совершившее преступление,
которое предупредило бы совершение им нового деяния. Суд, определяя вид
и размер наказания, обязан был тщательно учитывать это положение. При
этом он не должен был упускать из виду и то, что назначаемым наказанием
обеспечивается также воздействие и на других неустойчивых членов
общества. И наконец, если в отношении врагов социалистического
государства, как полагал законодатель, неизменной целью оставалась
беспощадная кара, то в отношении неустойчивых трудящихся, нарушивших
социалистический правопорядок, большое значение приобретала
воспитательная работа, в частности, приспособление — путем наказания —
совершившего преступление к условиям социалистического общежития.

Так же, как и в ранее принятом уголовном законодательстве, в УК РСФСР
1926 г. указывалось: «Меры социальной защиты не могут иметь целью
причинение физического страдания или унижение человеческого достоинства
и задачи возмездия и кары себе не ставят» (ст. 9).

Постановление ЦИК СССР от 8 июня 1934 г. «О дополнении Положения о
преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР
опасных преступлениях против порядка управления) статьями об измене
Родине» после десятилетнего перерыва вновь вернуло уголовному
законодательству термин «наказание». А. Я. Эстрин, изменивший свое
отношение к «мерам социальной защиты», писал: «… Обозначением «меры
социальной защиты» … обнимались и меры, применяемые за преступления к
совершившему его преступнику, и меры, применяемые к опасным элементам,
даже не уличенным в каком-либо конкретном преступлении. Ленин, однако,
никогда не пользовался этим обозначением… В повседневном обиходе слово
«наказание» остается у нас общеупотребительным, в то время как
обозначение «меры социальной защиты» массам непонятно».

В 30-е годы цели уголовного наказания формулировались не только в
уголовно-правовых нормах. Этому вопросу, в частности, была посвящена ст.
3 Закона о судоустройстве СССР, союзных и автономных республик,
принятого 16 августа 1938 г.149. В ней говорилось, что суд, применяя
меры уголовного наказания, не только карает преступников, но также имеет
своей целью их исправление и перевоспитание. Приведенная формулировка,
вероятно, явилась прообразом ст. 20 Основ 1958 г. и дала повод некоторым
авторам утверждать, что наказание в советском уголовном праве ставит
перед собой целью кару.

Подробный анализ этой позиции будет дан ниже, здесь же лишь отметим:
во-первых, такой вывод не вытекает из содержания ст. 3 указанного
Закона; во-вторых, как правильно подметил М. Д. Шаргородский, данная
норма не отменяла положения ст. 9 УК РСФСР 1926 г.150.

После издания Основ 1958 г. были приняты уголовные кодексы союзных
республик. В них буквально воспроизводилась формулировка целей
наказания, приведенная в ст. 20 Основ: «Наказание не только является
карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и
перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного
исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а
также предупреждение совершения новых преступлений как осужденными, так
и иными лицами. Наказание не имеет целью причинение физических страданий
или унижение человеческого достоинства».

На сессии Верховного Совета СССР в 1957 г. отмечалось: «Наказание у нас
имеет целью перевоспитание преступника, а не возмездие, а система
наказания должна строится с таким расчетом, чтобы вернуть наказуемого в
общество полноценным во всех отношениях. Поэтому важно внести такие
изменения в уголовное законодательство, которые бы усилили
воспитательную роль наказания», “ступая через два года на сессии
Верховного Совета СССР, Ф. Горкин так характеризовал стоящие перед
наказанием задачи: «Применение наказаний в социалистическом обществе
преследует цель исправления и перевоспитания преступников. В
соответствии с |им советское законодательство обязывает суды в каждом
конкретном |учае тщательно исследовать все обстоятельства дела, выяснять
личность правонарушителя, мотивы совершения им преступления и степень
его общественной опасности и с учетом всех этих обстоятельств определить
целесообразное наказание, которое способствовало бы быстрейшему
исправлению и перевоспитанию преступника»152. Можно было бы привести
высказывания и других государственных деятелей, но ни до принятия Основ,
ни после этого никто из них не видел целью (или одной из целей)
наказания кару153.

§ 6. ЦЕЛИ НАКАЗАНИЯ В СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ

Понятие целей наказания в обобщенном виде сформулировано в советской
уголовно-правовой литературе. «Цели наказания в советском уголовном
праве — это те конечные фактические результаты, которых стремится
достичь социалистическое государство, устанавливая уголовную
ответственность, осуждая виновного в совершении преступлений к той или
другой мере уголовного наказания и применяя эту меру»154.

В законе цели лишь перечислены в ст. 20 Основ. Однако в связи с ее
неудачной формулировкой («наказание не только является карой за
совершенное преступление, но и имеет целью…») учеными они определяются
неодинаково. Исходя из текста статьи, они выделяют: а) исправление и
перевоспитание осужденных; б) предупреждение совершения новых
преступлений осужденными; в) предупреждение совершения новых
преступлений другими лицами. При этом подчеркивается, что каждая из
указанных целей носит самостоятельный характер, имеет свое содержание,
но в то же время они взаимосвязаны между собой.

М. Д. Шаргородский полагал, что целью наказания является только
предупреждение преступлений (общее и специальное). Все же
остальное: принуждение (угроза, устрашение) и убеждение (воспитание) —
это средства, которыми достигается желаемая цель . А. А. Герцензон же
считал, что цель частного предупреждения не имеет самостоятельного
значения. Она подчинена цели исправления и перевоспитания осужденных156.

Принципиальным является вопрос о признании или отрицании кары как цели
наказания в советском уголовном праве, вызвавший острую дискуссию,
продолжающуюся и поныне. Ему, надо сказать, посвящена обширная
литература. Большинство советских ученых (А. А. Пионтковский157, М. Д.
Шаргородский158, И. С. Ной159 и др.) последовательно выступают против
понимания кары как цели наказания. Другие же (Н. А. Беляев160, И. И.
Карпец ), придерживаются противоположной точки зрения. Некоторые авторы,
не вступая в полемику, связывают кару либо с сущностью наказания (Н. А.
Стручков162, 3. А. Астемиров , А. Е. Наташев164, П. П. Осипов165), либо
с принципами наказания – справедливости и соразмерности наказания
содеянному (М. М. Бабаев166).

Поскольку этот вопрос имеет не только теоретическое, но и политическое и
практическое значение, целесообразно, на наш взгляд, рассмотреть его
более подробно.

Под карой как целью наказания Н. А. Беляев, например, понимает
причинение правонарушителю страданий и лишений в качестве возмездия за
совершенное преступление. При этом он предупреждает: понятие «кара»,
«возмездие» не отождествляется с понятием «месть», в них вкладывается
иное содержание по сравнению с аналогичными терминами в религиозной
литературе. Наказание выступает как возмездие тогда, когда страдания и
лишения причиняются лицу за совершение деяния с целью удовлетворения
чувства справедливости общества .

Обоснованные, на наш взгляд, возражения привел Н. А. Стручков:
утверждения Н. А. Беляева были бы приемлемы, если бы чувство
справедливости общества удовлетворялось в каждом случае применения
наказания168. От себя заметим: а как быть в том случае, когда наказание
назначено в строгом соответствии с законом, но в силу большого
общественного резонанса преступления не воспринималось окружающими как
справедливое? Означает ли это, что наказание не достигло цели? Думается,
указанное обстоятельство хотя и влияет иногда на мотивы применения
наказания, его вид и размер, но не превращает возмездие из признака в
цель. Сказанное ни в коей мере не означает, что общественным мнением
можно пренебрегать. М. И. Калинин подчеркивал: «судебный приговор не
должен резко расходиться с мнением и правовым чувством народа на данное
преступление и на данное наказание, ибо в противном случае он не окажет
воспитательного и политического влияния»169. В то же время наказание не
должно быть продиктовано чувством мести, уже поэтому не соответствующим
социальной справедливости.

Установление принципа соответствия строгости наказания тяжести
преступления можно объяснить только тем, считает Н. А. Беляев, что перед
наказанием, кроме цели исправления преступника и предупреждения
преступлений, ставится также цель кары осужденного. Чем более тяжелый
ущерб причиняет или стремится причинить преступник обществу, тем более
тяжкими страданиями и лишениями он должен искупить свою вину перед
ним170.

Это утверждение было бы справедливым, если бы такая жесткая зависимость
между деянием и назначаемым наказанием действительно существовала.
Санкция статьи, бесспорно, служит отражением общественной опасности
преступления: чем посягательство опаснее, тем большее наказание
предусмотрено. Однако уголовное право наделено механизмом ее
«корректировки» применительно к конкретному лицу и с учетом многих
обстоятельств: наличие относительно определенных, альтернативных
санкций, возможность избрать наказание ниже низшего предела или иного
наказания, чем предусмотрено в законе, а также конкретных обстоятельств
совершения преступления, данных о личности виновного и т. д. Тяжесть
совершенного преступления учитывается наряду с другими обстоятельствами
(например, со смягчающими), но не вопреки им.

Возмездный характер наказания требовал бы абсолютно определенных
санкций, от которых законодательство по существу отказалось. Кроме того,
существование кары как цели наказания было бы несовместимым с принципом
его индивидуализации. Как правильно заметила Н. С. Лейкина, «мерилом
наказания должно быть и преступление, и личность преступника»171.

Назначение неодинакового наказания за два аналогичных преступления, при
прочих равных условиях причинивших различный вред, объясняется
постановкой перед ним, конечно же, иных целей, но не кары: во-первых,
специальной превенции, во-вторых (и это главное), предостережения других
от подобных действий (общей превенции).

Суд от имени государства предупреждает всех о возможных неблагоприятных
последствиях, размер которых зависит и от тяжести содеянного. Иначе
снижалось бы общепредупредительное значение уголовного наказания.

Против использования уголовной репрессии в угоду только обыденному
сознанию выступал Н В. Крыленко: «Репрессии для репрессии мы применять
не можем. И прежде всего репрессии в качестве мести за что-нибудь в
порядке доставления нравственного удовлетворения отдельному лицу или
обществу в целом мы применять не можем»172.

Если не признавать кару в качестве одной из целей наказания, то, считает
Н. А. Беляев, невозможно обосновать необходимость элементов лишения и
страдания в наказании. Думается, ошибка автора заключается в том, что
следствие выдается за само явление. Наказание, будучи понятием правовым,
не может быть ни лишением, ни страданием. Его назначение влечет
страдания осужденного, но только способом, дозволенным законом. Так,
лишение свободы предполагает изоляцию преступника (в силу этого он не
может свободно передвигаться, выбирать место жительства; прерываются
связи с семьей, с определенной социальной микросредой и т. д.). Ему
запрещается иметь наличные деньги и т. д. Исправительные работы
ограничивают осужденного в трудовых правах. Однако не все наказания
связаны со страданиями преступников.

Впоследствии Н. А. Беляев несколько изменил свою позицию: «Эта группа
ученых (к которой автор относит и себя. — А. Ч) …утверждая, что кара
является целью наказания, имела в виду то, что наказание наряду с другой
целями преследует и удовлетворение чувства справедливости советских
граждан. Таким образом, спор сводится к решению вопроса: является ли
одной из целей наказаний удовлетворение чувства справедливости». Таким
образом, автор по существу ставит знак равенства между карой и чувством
справедливости.

В своих рассуждениях Н. А. Беляев исходит из следующего.

1. Полемизируя с М. Д. Шаргородским, утверждавшим, что в основе
отношения к наказанию как возмездию лежат чуждые нам
идеалистические, как правило, религиозные взгляды, автор
заявляет: мнение оппонента не соответствует истории развития
концепции наказания как возмездия, не отражает результата
перенесения идеи справедливости, порожденной жизнью, на область
борьбы с преступностью.

2. Ссылка на то, что современные буржуазные законодательные органы и
ученые признают кару целью наказания и, следовательно, эта позиция для
нас неприемлема, не может быть признана убедительной. Такие задачи
карательной политики, как исправление преступника, общее и частное
предупреждение, упоминаются во многих буржуазных уголовно-правовых
теориях, а об исправлении говорили еще древнегреческие философы
(например, Протагор), однако только из-за этого никто от них не
отказывается.

3. Постановка вопроса: кара есть содержание наказания и поэтому не может
быть его целью — неправильна с точки зрения диалектического
материализма. Нельзя одно явление рассматривать только как средство, а
другое _ только как цель: одно и то же явление может быть одновременно и
целью, и выступать в качестве средства достижения другой цели.

«По нашему мнению, суть дела заключается в том, что наказание должно
применяться и страдания должны причиняться преступнику не только в целях
его исправления и перевоспитания, но и для удовлетворения чувства
справедливости советских граждан, оскорбленного совершением
преступления»174.

Существо полемики Н. А. Беляев предлагает свести к ответу на вопрос:
нужно ли к наказанию подходить чисто утилитарно и при его применении
стремиться к достижению целей исправления и перевоспитания, общего и
частного предупреждения или необходимо, кроме того, учитывать
чувственную, эмоциональную сторону воздействия и добиваться, чтобы оно
удовлетворяло еще и чувству справедливости? Сам автор отвечает на него
положительно, исходя из того, что чувство удовлетворения от причинения
страданий человеку, совершившему преступление, имеется не только на
уровне сознания отдельных лиц, но и на уровне общественной психологии.
Правда, каких-либо эмпирических данных Н. А. Беляев не приводит,
ограничиваясь ссылкой на верное утверждение других ученых, но
относящееся, по нашему мнению, к иному аспекту наказания. В частности,
И. Е. Фарбер, чью точку зрения поддерживает автор, писал: «Советский
закон определяет уголовную ответственность за преступное деяние и
наказание за него. Наказание можно изучать с различных сторон: его
содержание, взаимоотношение личности и общества, его цели и пр. Важна
психологическая сторона наказания, чтобы оно воспринималось в массовом
правосознании как справедливая мера общественного воздействия. Для этого
нужно знать законы соразмерности наказания с преступлением, а эти законы
лежат в сфере общественной психологии, и особенно, в правовых
чувствах»175. На наш взгляд, это высказывание не делает позицию Н. А.
Беляева более доказательной, так как из него не вытекает, что
удовлетворение чувства справедливости есть цель уголовного наказания.

Чтобы показать ошибочность исходного положения Н. А. Беляева, мы
вынуждены воспроизвести еще две цитаты, используя которые, он упрекает
их авторов в непоследовательности, в нежелании из правильных положений
сделать якобы правильные выводы. Так, в курсе уголовного права сказано:
«Марксизм никогда не отрицал роли и значения категории справедливости в
борьбе за установление социалистического и коммунистического общества,
но он всегда вкладывал в нее свое особое содержание»176. Второе
высказывание принадлежит И. С. Ною: «Являясь важным элементом наказания,
кара выступает мерилом справедливости наказания и поэтому за более
опасное преступление следует и более тяжелая кара. Справедливость же
наказания необходима как для достижения цели исправления и
перевоспитания, так и для осуществления общей превенции»177.

По С. И. Ожегову «справедливость», «справедливый» означают «действующий
беспристрастно, в соответствии с истиной; осуществляемый на законных и
честных основаниях; истинный, правильный178.

В философской литературе отмечается: «справедливость—понятие морального
сознания, характеризующее меру относительного соответствия различных
явлений и поступков моральным ценностям, принятым в данном классе или
обществе»179. Выделяются три элемента справедливости: мера воздаяния;
мера требования; правильность оценки.

Воздаяние имеет ярко выраженный классовый характер, затрагивает реальное
положение личности, класса в обществе. Этот элемент основывается на
сознании того, что каждый человек имеет право на определенные блага (на
жизнь, личную неприкосновенность, уважение его человеческого достоинства
и т. д.). Несправедливость состоит в нарушении человеческих прав,
справедливость — в их охране. «В нравственном аспекте «воздаяние»
означает вознаграждение или наказание человека со стороны общества,
класса, коллектива других людей за совершенные ими действия в
соответствии с их моральной ценностью»

Справедливость, будучи выражением отношения человека к человеку, к
социальной общности, выступает и мерой моральной требовательности к
личности со стороны общества. Эта категория оценочная. Справедливость в
качестве оценки неотделима от ценности. Справедливая оценка, являясь
одним из способов воздействия на поведение людей, указывает на то, что
действия и поступки ценны для класса, личности. Справедливость выражает
и правомерность оценки. При социализме это означает предъявление
одинаковых моральных требований ко всем, оценку поступков, фактов,
явлений под углом зрения одного морального критерия.

Таким образом, Н. А. Беляев допускает методологическую ошибку.
Справедливость выступает характеристикой назначенного наказания, которое
является таковым только тогда, когда оно законно, целесообразно,
экономно и гуманно181. Справедливость означает конечную цель
деятельности суда по назначению наказания: характер и степень
общественной опасности преступления, личность обвиняемого и
обстоятельства дела, смягчающие и отягчающие его ответственность, будут
являться средством достижения этого.

В соответствии со ст. 2 УПК РСФСР перед судопроизводством стоит задача
быстро и полно раскрыть преступление, изобличить, виновных и обеспечить
правильное применение закона с тем, чтобы каждый совершивший
преступление был подвергнут справедливому наказанию. Явная
несправедливость наказания, согласно ст. 347 УПК РСФСР, является
основанием к отмене или изменению приговора.

Таким образом, авторы приведенных выше высказываний исходят именно из
такого понимания справедливости, никак не связывая ее с целью наказания,
следовательно, оснований для их критики у Н. А. Беляева не было.

Приоритет отнесения кары к целям наказания по действующему
законодательству принадлежит И. И. Карпецу, последовательно защищающему
это положение. Поэтому рассмотрение его позиции представляет особый
интерес. По его мнению, при анализе проблемы необходимо исходить из
множественности целей наказания, одной из которых является кара.
Иллюстрируя данный тезис, автор ссылается на судебную практику по делам
рецидивистов, осуждавшихся пять и более раз и Продолжавших совершать
преступления. «В отношении их цель исправления и перевоспитания не
достигнута, но цель кары, цели защиты общества и частное предупреждение
действуют»182

Во-первых, отметим некоторую неточность рассуждений И. И. Карпеца. Если
преступник после осуждения вновь совершает преступление, то можно ли
говорить о достижении цели частного предупреждения? Во-вторых, задачи
наказания не меняются в зависимости от того, кто осужден: лицо, впервые
совершившее преступление, или рецидивист. Различие проявляется в
содержании наказания и его исполнении, которое назначается судом с
учетом устойчивости антисоциальной установки личности преступника. Иначе
говоря, для достижения целей наказания в отношении рецидивистов
необходимы такие средства, которые не нужны для остальной, категории
преступников: более длительные сроки лишения свободы, соответствующий
режим отбывания наказания, особые условия досрочного освобождения и т.
д. Если же встать на позицию И. И. Карпеца, то следует искать особые
цели наказания и. в отношении иных категорий осужденных (совершивших
преступление.по неосторожности, случайно, несовершеннолетних и т. д.).
Однако наука и практика идут в другом направлении, по пути
дифференциации способов достижения целей наказания.

И. И. Карпец критикует юристов, признающих, что наказание устрашает, за
нелогичность их позиций. Любой вид устрашения предполагает, по его
мнению, кару как цель.

Нельзя отрицать, что наказание устрашает. Однако устрашение,
содержащееся в наказании, воздействует на преступника и на иных лиц,
заставляя их воздержаться от совершения преступлений, то есть выступает
в качестве средства достижения цели. Причем в отношении осужденных
устрашение «работает» на будущее: лицо, претерпевая наказание за
содеянное, боится вновь подвергнуться ему и в связи с этим отказывается
от совершения нового преступления. Других же устрашение удерживает от
посягательств. Но в то же время есть две категории лиц, в отношении
которых оно не действует. К первой относятся граждане, которые в силу
своей ценностной ориентации не совершают преступлений и поэтому не
боятся наказания. Вторую категорию составляют лица, которые, наоборот,
не боясь наказания, вступают в противоречие с уголовным законом. Таким
образом, устрашение, являясь свойством наказания, действует на людей
неодинаково, как до, так и после совершения преступления. Стало быть,
между карой как целью и устрашением как свойством наказания нет такой
логической связи, о которой говорит И. И. Карпец.

«Голое» возмездие чуждо советскому уголовному праву. Соглашаясь с этим,
И. И. Карпец в подтверждение своей позиции о каре как цели наказания
пытается доказать, что наказание есть воздаяние. Но вед воздается за
что-то. Преступник наказывается за то, что он совершил. И сам автор
подчеркивает, что наказание как воздаяние должно быт справедливым и
целесообразным, не назначаться по принципу «злом за зло». Однако «за
что» отнюдь не означает «для чего», «в каких целях В данном случае
основание наказания смешивается с тем результатом, к которому стремится
правосудие при его применении.

Одним из доводов сторонников анализируемой концепции выступает наличие в
законодательстве исключительной меры наказания. И. И. Карпец, не
соглашаясь с М. Д. Шаргородским, писавшим, что смертная казнь по своему
содержанию является карой, она, безусловно, устрашает, но не имеет целью
кару, задает вопрос: а какую же цель имеет такое наказание? Исправлять и
перевоспитывать тут уже некого. О частном предупреждении тоже говорить
не приходится. Значит, делает вывод автор, преследуется цель кары и
общего предупреждения.

Конечно, ссылка на то, что смертная казнь является временной и
исключительной мерой, сама по себе не дает ответа на поставленный
вопрос; раз наказание применяется, значит оно преследует какие-то цели.

И. И. Карпец, безусловно, прав: вряд ли надо доказывать, что смертная
казнь не преследует цели исправления и перевоспитания. В то же время,
думается, и не целью кары обусловлено существование наказания в виде
смертной казни. «Если бы расстрел преступника был бы необходим как
возмездие, санкции соответствующих статей должны были быть абсолютно
определенными. Иначе невозможно объяснить, почему за одно и то же деяние
одного следует казнить, а другому сохранить жизнь?»183. Между тем в УК
РСФСР во всех статьях, предусматривающих смертную казнь, в качестве
альтернативы указывается и лишение свободы, кстати, с различными
минимальными сроками. Например, даже причинение смерти далеко не всегда
влечет применение исключительной меры наказания.

Судебная практика строго придерживается правила: исключительная мера
наказания назначается лишь тогда, когда имеется стечение обстоятельств,
особо отягчающих ответственность. Это неоднократно подчеркивалось
высшими судебными органами. Кроме того, к определенной категории лиц
смертная казнь вообще не применяется.

Какая же цель преследуется при назначении этого наказания? Как уже
отмечалось, И. И. Карпец полагает, что достижение общей превенции. Так
же считает, например, и Б. П. Золотов, который, однако, отрицает при
этом цель кары. По его мнению, кара здесь выступает как содержание
наказания, занимая в нем большее место, чем в других его видах184.

Иную позицию занимает И. С. Ной, видя цель смертной казни в обеспечении
специальной превенции. Исключая из числа целей наказания общее
предупреждение, он поступает непоследовательно. Если иные виды наказаний
воздействуют на других лиц, то почему в этом следует отказывать смертной
казни? Думается, что при применении исключительной меры наказания
(как, впрочем, и других) ставятся две цели; специального
предупреждения (преступник лишается физической возможности совершать
новые преступления) и общего предупреждения (оказывается воздействие на
других лиц).

И наконец, отстаивая тезис о каре как цели, И. И. Карпец пишет: «При
длительных сроках лишения свободы, несмотря, допустим, на то, что
человек проявляет с достаточной очевидностью признаки исправления, он
все же не освобождается от ранее установленного законом срока. Это
говорит о том, что и здесь проявляется цель кары. Такая цель
просматривается даже при таком, мы бы сказали, однократном,
одномоментном наказании, как штраф (не снимая вопроса о достижении
главных целей — исправления и перевоспитания)»185. Здесь он не совсем
точен. В отношении лиц, ставших на путь исправления, законом
предусмотрены нормы об условно-досрочном освобождении от наказания, о
замене одного вида наказания другим и т. д. Вероятно, законодательство
будет и дальше развиваться по этому пути, еще более дифференцированно
подходить к исправительно-трудовому воздействию. Кроме того, цели
наказания взаимосвязаны, их нельзя рассматривать изолированно. И в
данном случае не следует сбрасывать со счетов цель общей превенции. Что
касается штрафа, то он применяется в первую очередь для того, чтобы и
сам виновный, и другие лица, зная о неотвратимости наказания,
воздерживались бы от совершения правонарушения, то есть в целях
превенции. И последнее. Признавая кару в качестве цели
наказания, мы должны были бы констатировать: цели наказания шире
целей уголовной ответственности, нарушив тем самым соотношение
данных институтов. Заканчивая анализ рассматриваемой концепции,
еще раз подчеркнем: «Кара — это средство, но не цель наказания»186.

Большинство юристов, исходя из ст. 20 Основ, в числе
целей наказания называют исправление и перевоспитание. Причем
некоторые специалисты различают два значения указанных понятий:
во-первых, как результат определенного воздействия на лицо, совершившее
преступление, во-вторых, как специфический воспитательный процесс,
протекающий в условиях исполнения наказания и применения мер
исправительно-трудового воздействия187.

Надо сказать, что в понимании указанных терминов нет
единодушия. Некоторые ученые истолковывают исправление как цель
наказания, а перевоспитание — как процесс, направленный на достижение
этой цели.

Иначе раскрывает содержание исправления и перевоспитания Н. А. Беляев:
«Перевоспитание —это не только уничтожение таких свойств характера и
личности, которые привели данное лицо к совершению преступления, но и
воспитание у человека сознания, характерного для настоящих строителей
коммунистического общества». Исправление — «это та оптимальная задача,
которая должна быть решена при исполнении наказания. Об исправлении
преступника можно говорить тогда, когда под влиянием наказания в его
сознании происходят изменения, при наличии которых преступник хотя и не
превращается в активного, сознательного члена нашего общества, но уже
становится безопасным для общества»188.

И. Д. Перлов считал: «Исправить осужденного — значит сделать его
безопасным для общества, исключить возможность совершенных им новых
преступлений, полностью решить задачу частного предупреждения.
Перевоспитать осужденного — значит в корне изменить его сознание,
мировоззрение, полностью освободить от пороков, антиобщественных
взглядов, сделать его высокосознательным и активным членом общества…
Исправление входит в содержание понятия перевоспитания как составная
часть его»189.

Против такого понимания исправления и перевоспитания возражал Н. А.
Стручков. По его мнению, авторы, видя в перевоспитании достижение уровня
коммунистической сознательности, переоценивают возможности наказания.
Кроме того, такая позиция нелогична: если исправление часть
перевоспитания, то вряд ли в законе нужно ссылаться как на часть, так и
на целое. Достаточно было бы назвать последнее. Но в законе указано и
исправление, и перевоспитание190.

Ю. М. Ткачевский рассматривает исправление и перевоспитание как цель
наказания и как воздействие на осужденных. Различие между анализируемыми
понятиями заключается в глубине и объеме тех изменений, которые
достигнуты в результате оказанного на преступника воздействия. «При
перевоспитании происходит коренная переделка сознания осужденного. Это
возможно только при преодолении глубоко укоренившихся антиобщественных
взглядов, привычек и навыков» . Исправление же автор считает менее
сложным и менее длительным процессом, связывая его с изменением лишь
некоторых черт характера человека, отдельных, еще не глубоко
укоренившихся антисоциальных привычек и побуждений.

Аналогичная точка зрения была высказана Н. А. Стручковым. В дальнейшем
во всех своих работах он последовательно ее отстаивает. Автор указывает,
что исправление и перевоспитание фиксируют результат, индивидуальный для
каждого осужденного, но характеризующийся одним итогом: «лицо, отбывшее
наказание, как минимум, больше не опасно для общества, более того, оно
способно приносить обществу только пользу»192. Кроме того,
рассматриваемые понятия приобретают немаловажное значение в процессе
воздействия на лиц, совершивших преступление. При исправлении, по мнению
Н. А. Стручкова, личность в целом не нуждается в коренной переделке,
необходимо изменить к лучшему лишь некоторые его взгляды, привычки,
навыки, а перевоспитать человека — значит привить ему новые взгляды,
представления, привычки, в совокупности образующие личность. Однако,
несмотря на различное содержание, исправление и перевоспитание
осужденных, подчеркивает автор, являются двумя сторонами единого
процесса193.

По-иному истолковывает эти понятия И. С. Ной. С его точки
зрения, исправление и перевоспитание находятся в одной плоскости
выражают результат исполнения наказания194. Вопросы
исправления перевоспитания он предлагал рассматривать в аспекте
морального юридического исправления. Под моральным исправлением
подразумевается такое воздействие на осужденного, в
результате которого не совершает нового преступления не из страха
перед законом, потому, что это противоречит его новым взглядам и
убеждениям, есть предполагается превращение осужденного в примерного
гражданина социалистического общества. По мнению автора,
цели мораль-|го исправления не отличаются от воспитательных
задач, решаемых советским государством и общественностью в
отношении этих граждан. Юридическое исправление видится И. С. Ною
в факте несовершения осужденным нового преступления.

Однако подобное утверждение методологически неверно и
теоретически несостоятельно. Эти категории неизвестны
советскому законодательству. Не пользуется ими ни судебная,
ни исправительно-трудовая практика.

В середине 60-х годов в ходе широкой дискуссии о целях наказания была
высказана точка зрения о едином смысловом значении терминов
«исправление» и «перевоспитание» , И действительно, «исправить»
означает сделать лучше, освободив от каких-либо недостатков,
[пороков, «перевоспитать» — воспитать по-новому, заново. Иными словами,
исправиться — значит перевоспитаться, и наоборот,
перевоспитаться — означает исправиться96.

В соответствии со схемой, графически отражающей влияние
наказания на предупреждение преступности, которая была
предложена М. Д. Шаргородским, наказание, представляющее
собой соединение |кары и воспитания, воздействует на
преступника средствами устрашения и морального исправления. С их
помощью оно способно достичь целей общего и специального
предупреждения, причем последнее трактуется как ресоциализация197.

Н. А. Стручков предложил свою схему воздействия наказания на
преступность, по которой, в противоречий с диалектикой, исправление и
перевоспитание являются средством самодостижения (хотя и наряду с
другими целями).

Ряд ученых относят исправление и перевоспитание не к
цели наказания, а к средствам ее достижения.

С. В. Полубинской предложено ввести в ст. 20 Основ в качестве
самостоятельной цели воспрепятствование осужденному продолжать
преступную деятельность. Предвидя возможную критику, автор указывает,
что эта цель частично перекрывается целью специального
предупреждения200. На наш взгляд, воспрепятствование осужденному
продолжать преступную деятельность полностью охватывается указанной
целью, является его частью.

При определении целей наказания надо, по нашему мнению, исходить из
социальных функций уголовного права, отдавая приоритет специфическим
уголовно-правовым функциям (охранительной и социально-превентивной).

В соответствии со ст. 1 Основ задачей советского уголовного
законодательства является охрана общественного строя СССР, его
политической и экономической систем, социалистической собственности,
личности, прав и свобод граждан и всего социалистического правопорядка
от преступных посягательств. Охрана социалистических общественных
отношений — одна из функций Советского государства. В процессе ее
осуществления используется целая система правовых средств. Уголовное
право способствует выполнению данной функции своим специфическим
методом. Как сказано в ст. 1 Основ, «для осуществления этой задачи
уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик определяет,
какие общественно опасные деяния являются преступлениями, и
устанавливает наказания, подлежащие применению к лицам, совершившим
преступления».

Уголовное право решает стоящую перед ним задачу путем регулирования
общественных отношений. Оказывая воздействие на сознание и волю людей,
оно побуждает соблюдать определенные предписания. Уголовное право не
обладает средствами исправления и перевоспитания (тем более превращения
преступника в примерного гражданина). Они в некоторой степени присущи
другой отрасли права — исправительно-трудовому. Это, в частности, режим
отбывания наказания, общественно полезный труд, политико-воспитательная
работа, общеобразовательная и профессиональная подготовка. Эти средства
должны применяться с учетом характера и степени общественной опасности
совершенного преступления, личности осужденного, а также его поведения и
отношения к труду. Именно поэтому перед исправительно-трудовым правом (а
не уголовным) ставится задача ресоциализации личности, то есть
комплексного, всестороннего воздействия на осужденного с тем, чтобы
сформировать личность, обладающую разумными потребностями.

В УК РСФСР исправление и перевоспитание упоминается в 10 статьях, причем
шесть раз они называются вместе и четыре раза указывается только
исправление. Выявить здесь какую-либо закономерность, вопреки мнению
некоторых юристов, трудно.

Остановимся на содержании некоторых статей УК РСФСР, в частности,
регламентирующих условное осуждение (ст. 44), отсрочку исполнения
приговора (ст. 46), освобождение от уголовной ответственности и
наказания (ст. 50), освобождение от уголовной ответственности с
передачей на поруки (ст. 50), погашение судимости (ст. 57). Так, условно
осужденный передается для проведения с ним воспитательной работы
общественной организации и трудовому коллективу, то есть его
исправление осуществляется не исправительно-трудовым ‘
воздействием, а комплексом иных, «обычных» воспитательных
мер. Аналогичным образом осуществляется Воздействие и на
лицо, в отношении которого исполнение приговора отсрочено. Что
же касается Осужденного, к которому может быть применено
снятие судимости, то его исправление достигается после отбытия
наказания. И наконец Содержание ст.ст. 50, 52 УК РСФСР
свидетельствует о том, что исправление и перевоспитание не
связано со сферой уголовного права. Так, согласно ст. 50, лицо
может быть освобождено от уголовной ответственности и наказания в том
случае, если «будет признано, что его исправление и перевоспитание
возможно без применения уголовного наказания».

Некоторые ученые выделяют конечную цель наказания — искоренение
преступности, ее предупреждение (сокращение и ликвидация
преступности) . Эта позиция неверна с методологической
точки зрения, ее сторонники переоценивают возможности наказания.

Преступность — сложное социальное явление правового характера,
обусловленное совокупностью ряда обстоятельств: причин,
условий, поводов. Она характеризуется видами, способами,
социальными последствиями преступных посягательств, а также
личностными качествами субъектов, совершивших преступления. Ликвидация
преступности связана Б устранением в том числе и социальных
причин на уровне как общественного бытия, так и
общественного сознания. Реальное состояние преступности
зависит от двух видов факторов: криминогенных, порождающих
преступность; антикриминогенных — препятствующих совершению
преступления. К числу последних относится и наказание.

Таким образом, социальное значение наказания определяется тем, что оно,
наряду с другими мерами, способствует искоренению преступности. Это
положение, в частности, закреплено и в Основах исправительно-трудового
законодательства. «Исправительно-трудовое законодательство имеет своей
задачей обеспечение исполнения уголовного наказания с тем, чтобы оно…
способствовало искоренению преступности» (ст. 1).

Уголовное наказание по отношению к преступности
вторично. Оно связано не с причинами, порождающими ее, а
со следствием — результатом действия этих причин. Поэтому
наказание не может ликвидировать преступность.

В литературе высказано мнение о том, что судебная репрессия за
преступления «не может вообще способствовать как снижению преступности в
целом, так и снижению отдельных видов преступлений» . И. М. Гальперин
обоснованно указал, что противоречивость подобной точки зрения состоит в
том, что при этом отвергается вообще какое-либо влияние наказания на
позитивные изменения в динамике преступности2 3. Но если это так, то
возникает вопрос: а на чем тогда основано утверждение, что наказание
способно удерживать преступность на определенном уровне? Ведь
признание такой возможности означает и признание влияния
наказания на преступность Вторая сторона проблемы заключается
в следующем. Если наказание никак не влияет на
преступность, то зачем тогда оно применяется? И не должны
ли мы в таком случае пересмотреть все теоретические
положения учения о наказании? Б. С. Никифоровым выделена интегративная
цель наказания. Она, по его мнению, заключается в том, что «применение
наказания есть способ возвращения нарушенного социально-психологического
порядка в упорядоченное состояние, есть метод его восстановления»204. В
своих рассуждениях автор исходил из взгляда на наказание как на ответ
государства на преступление, который, чтобы быть существенным, должен
иметь своим содержанием возмещение причиненного преступлением вреда.

С точки зрения Б. С. Никифорова, в результате применения наказания
состоявшееся нарушение «погашается» как в социальной действительности,
так и в общественном сознании. Свою позицию он обосновывает «от
противного», то есть рассматривает ситуацию, при которой этого не
происходит. «Тогда каждое нарушение социального порядка будет оставлять
в нем ничем не заполненную «пустоту» и, таким образом, создавать в сфере
общественных отношений состояние тревожной неопределенности и
неустойчивости»205. Например, при взяточничестве не будут аннулироваться
ни факт получения должностным лицом частного вознаграждения за действия
по службе, ни само незаконное действие, если оно было совершено. Но
такого рода практика предстанет как явление повседневной служебной
рутины. В сфере общественного сознания, обоснованно подчеркивал Б. С.
Никифоров, подобное положение может поколебать престиж государства,
породить недоверие к государственной власти и ее установлениям, к ее
способности обеспечивать общественный порядок как необходимую
предпосылку нормальной жизнедеятельности общества.

Советское государство, осуществляя уголовную политику,
стремится, чтобы осужденный, отбыв наказание, более не
совершал преступлений. Это достигается путем воспитания
преступника, его устрашения, а также создания условий,
физически исключающих совершение им новых деяний. Кроме
того, угрозой наказания, а затем конкретным его применением
уголовное право решает задачу предупреждения возможности
совершения преступлений со стороны неустойчивых граждан.

Следовательно, перед советским уголовным правом могут стоять две цели
наказания — специальное (частное) предупреждение и общее предупреждение
преступлений. Они тесно взаимосвязаны с функциями уголовного права, и,
что немаловажно, результаты их осуществления могут быть познаны. Уровень
реализации первой цели будет характеризоваться состоянием рецидива.
Показателем достижения второй цели является общее количество
преступлений, совершенных ранее не судимыми лицами.

СПЕЦИАЛЬНОЕ И ОБЩЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ КАК ЦЕЛИ НАКАЗАНИЯ

Проблема специального (частного) предупреждения преступлений относится к
числу дискуссионных. Спорными являются сущность, содержание и время
достижения этой цели наказания. Нет единого мнения и по вопросам о
соотношении специальной превенции и исправления и перевоспитания
осужденного, о механизме реализации поставленной задачи и т. д.

Специальное предупреждение является ответной реакцией
государства на совершенное преступление и представляет
собой воздействие на осужденного. В связи с этим
некоторые авторы считают, что цель частной превенции
предполагает создание особых условий во время отбывания
преступником наказания, исключающих совершение им в будущем
новых преступлений206. В этом случае исправле-рге и
перевоспитание будут выступать в качестве средства этой цели.
Сторонники признания исправления и перевоспитания самостоятельной целью
полагают, что поглощение этих понятий специальной
превенцией обедняет их. Если достижение специального
предупреждения означает отсутствие рецидива, то исправление и
перевоспитание осужденного, по их мнению, имеет иной, более
глубокий общесоциальный смысл: воспитание полезного члена
социалистического общества20’. Н. А. Стручков считает, что
обе точки зрения имеют право на Существование. Однако его
дальнейшие рассуждения показывают, что автор отдает предпочтение второй
позиции. При этом он исходит из следующего. Если предположить, что цель
исправления и перевоспитания охватывается специальным предупреждением,
то ее упоминание в законе лишь подчёркивает необходимость
воспитательного воздействия на осужденных, итоге автор приходит к
выводу, что цель исправления и пере-|воспитания имеет
самостоятельное значение. В качестве аргумента, хотя и с
оговоркой, он ссылается на закон, полагая, что в нем
не случайно содержатся указания на цель исправления и
перевоспитания осужденного208.

В предыдущем параграфе мы изложили свое мнение по
данному Вопросу. Здесь же дополнительно подчеркнем лишь
следующее. Вряд ли позиция сторонников признания исправления и
перевоспитания целью наказания станет более убедительной в
результате ссылки лишь на закон. Само явление, реально
существующее в жизни, и его отражение законе должны быть,
разумеется, идентичными. Однако имеется много примеров
неадекватного отражения социального явления в праве, в
частности, легальная формулировка целей наказания, что может
быть обусловлено рядом причин (несовершенство
законодательной техники, преувеличение возможностей права, слабая
криминологическая база и т. д.). Следует, на наш взгляд,
исходить из самого феномена наказания, имеющего ограниченные
возможности. Недаром при исполнении оно соединяется с целым
комплексом мер исправительно-трудового воздействия.

В. И. Ленин подчеркивал, что воспитательные меры лежат за пределами
наказания. В декрете СНК от 30 июня 1920 г. «О передаче нар ному
комиссариату просвещения культурно-воспитательной работы в
местах лишения свободы» говорится:

«1. Народному Комиссариату Просвещения принадлежит общее руководство
постановкой дела образования в местах лишения свободы…

6. Согласованность педагогической деятельности в местах лишения свободы
с различными сторонами пенитенциарного режима устанавливается
карательными отделами в соответствии с положением о местах лишения
свободы и циркулярами Центрального карательного отдела»209.

В литературе наметились и другие подходы к определению рассматриваемой
цели. Так, под специальным предупреждением преступлений А. И. Марцев
понимает «психолого-воспитательное воздействие на лиц, привлеченных к
уголовной ответственности, уголовного, утоловно-процессуального,
исправительно-трудового законодательства, деятельность органов
государства, реализующих уголовную ответственность, и влияние уголовного
наказания». Нетрудно заметить, что автор трактует это понятие широко,
исходя не из уголовно-право-вых, а из криминологических, скорее, даже
социальных позиций, хотя сам обоснованно упрекает А. Э. Жалинского в
придании термину «специальное предупреждение» несвойственного ему
значения, который действительно по-иному понимает специальное
предупреждение преступлений, в частности как систему мер, осуществляемых
государством и общественностью, специально направленных на устранение
причин и условий, способствующих совершению преступлений безотносительно
к тому, на кого направлены эти меры”.

В. Г. Смирнов пришел к выводу, что специальное предупреждение как
понятие не имеет самостоятельного значения. В нем находит отражение лишь
определенный объем требований исправления и перевоспитания, с одной
стороны, и кары за совершенное преступление — с другой. «Нетрудно
видеть, что содержание понятия частной превенции определяется функцией
организации общественных отношений, осуществляемой посредством норм
советского уголовного законодательства».

Исправление и перевоспитание, несомненно, более высокая цель, чем
специальное предупреждение, но относится она не к уголовному наказанию,
а к социально-педагогической деятельности. Однако между собой они
связаны. Воспитывая преступника, мы стремимся исключить рецидив. Однако
с отбытием наказания, даже с реализацией задачи частной превенции,
воспитание не заканчивается. Оно носит постоянный характер.

Б. С. Никифоров писал: «Для суда, выносящего обвинительный приговор,
исправление и т. п., хотя суд стремится и должен стремиться достигнуть
этих результатов, не есть самоцель или, что то же, специфическая цель
его деятельности. Имея своей задачей охрану социалистического
правопорядка от преступлений, уголовное законодательство стремится к
тому, чтобы преступления не совершались. Оно достигает этой цели
путем применения наказания к преступникам. Поэтому
специфической целью наказания является предупреждение новых
преступлений со стороны самих осужденных и других неустойчивых членов
общества. Перевоспитание есть средство достижения этой цели.

Другим средством достижения той же цели, особенно когда
речь идет о тяжких преступлениях, является кара».

Однако, по мнению И. С. Ноя, если исправление и перевоспитание № будут
признаваться одной из самостоятельных целей наказания и будут сведены
лишь к одному из средств достижения цели предупреждения преступлений, то
из этого логически следует вывод: Исправлением и перевоспитанием можно
не заниматься, коль цель Предупреждения преступлений достижима
посредством кары214. Постановка вопроса об исправлении и перевоспитании
как средствах [специального предупреждения представляется
необоснованной, так как более высокая цель, какой является исправление и
перевоспитание, не может выступать средством достижения более низкой
цели. Кроме того, неверно и положение о возможности использования одного
какого-то средства в предупреждении преступлений. Только при сочетании
различных средств возможно достижение желаемого результата. По нашему
мнению, под специальным предупреждением следует Понимать такое
воздействие наказания на преступника, в результате Которого он в
дальнейшем не совершает новых преступлений. Таким образом, само
наказание носит ретроспективный характер, но цель ставится
перспективная: исключить рецидив ранее судимого лица. Достигается она
путем реализации содержания наказания. Элементами механизма специального
предупреждения при этом будут выступать воспитание осужденного, его
устрашение, ограничение возможности совершать новые преступления,
лишение физической возможности совершения рецидива.

Устрашение непосредственно достигается карательными ограничениями,
входящими в содержание наказания. Страх вновь
подвергнуться наказанию и карательным мерам удерживает
преступника от совершения нового преступления.

По данным В. А. Елеонского, ранжированный ряд
ответов об обстоятельствах, наиболее тяжело переносимых
осужденными к лишению свободы, выглядит следующим
образом: 1) утрата свободы; !) отрыв от семьи и
родственников; 3) режим отбывания наказания; г) укоры совести и
чувство стыда; 5) отрыв от коллектива, в котором осужденный
работал до осуждения; 6) распад семьи, вызванный
совершением преступления и осуждением; 7) пребывание в
среде преступников; 8) невозможность иметь нормальные
половые отношения; 9) отсутствие работы по специальности,
полученной до осуждения; 10) материально-бытовые ограничения215.

Однако устрашение как элемент механизма специального
предупреждения само по себе недостаточно эффективно.
Поэтому предпочтение отдается воспитанию преступников.
Проиллюстрируем сказанное на примере таких видов наказания, как лишение
свободы и исправительные работы без лишения свободы.

С целью индивидуализации исправительного трудового воздействия наказание
в виде лишения свободы, согласно ст. 24 УК РСФСР, отбывается в тюрьме и
в различных исправительно-трудовых учреждениях: воспитательно-трудовых
колониях, исправительно-трудовых колониях-поселениях,
исправительно-трудовых колониях. Исполнение и отбывание наказания
реализуются в условиях режима, установленного в местах лишения свободы.
Например, создаются необходимые условия для применения мер
исправительно-трудового воздействия на преступников (трудового
воспитания, проведения политико-воспитательной работы,
общеобразовательного и профессионально-технического обучения). В то же
время режим является одним из средств воспитания. Лишение свободы как
мера наказания направлено на то, чтобы приучить осужденных соблюдать
установленные правила поведения и тем самым воспитать в них
самодисциплину, уважение к законам и правилам социалистического
общежития.

Удачно сочетают в себе устрашение и воспитательное воздействие
исправительные работы: осужденный остается на свободе, находится в
трудовом коллективе, у него не прерываются семейные и иные социальные
связи.

Поощрительные нормы, содержащиеся в ИТК РСФСР, стимулируют осужденных
отказываться от антисоциальных установок, воздействуют на уровень их
правового и нравственного сознания, представления об основных этических
категориях и моральных требованиях общества, потребности и интересы.
Например, за хорошее поведение и честное отношение к труду и обучению, в
соответствии со ст. 33 ИТК РСФСР, к осужденным могут применяться
следующие меры поощрения: объявление благодарности; занесение на доску
передовиков производства; награждение похвальной грамотой; премирование
за лучшие показатели в работе; разрешение на получение дополнительной
посылки или передачи; предоставление дополнительного краткосрочного или
длительного свидания; разрешение дополнительно израсходовать деньги на
покупку продуктов питания и предметов первой необходимости в праздничные
дни; досрочное снятие ранее наложенного взыскания; перевод в
исправительно-трудовой колонии особого режима осужденных, отбывших не
менее одной трети срока наказания, из помещения камерного типа в жилые
помещения; увеличение времени прогулки осужденным, содержащимся в
тюрьме.

Осужденным, вставшим на путь исправления, могут быть изменены условия
содержания. В частности, в ИТК РСФСР предусмотрен перевод из тюрьмы в
исправительно-трудовую колонию, из колонии с более строгим режимом — в
колонию с менее строгим режимом. В УК РСФСР также предусмотрены
поощрительные нормы. Так, при условии добросовестной работы и примерного
поведения в период отбывания исправительных работ без лишения свободы,
суд после отбытия осужденным наказания по ходатайству общественной
организации или трудового коллектива может включить это время в общий
трудовой стаж (ст. 27).

Нормы об условно-досрочном освобождении от наказания и замене наказания
более мягким, об условном освобождении из мест лишения свободы с
обязательным привлечением к труду также несут в себе большой
воспитательный заряд и являются, по существу, поощрительными.

Таким образом, устрашение — это воздействие угрозы наказанием
на сознание и волю лица с целью удержания его от нового преступления, а
воспитание — целенаправленное воздействие на личность с целью
формирования или изменения. Государству небезразлично, насколько
действенно наказание, так как оно «есть не что
иное, как средство самозащиты общества против нарушений
условий его существования, каковы бы ни были эти
условия»2’6. Одно из проявлений наказания состоит в том, что оно
ограничивает или лишает преступника возможности совершения
нового преступления. Однако не все виды наказания обладают
такой способностью в одинаковой мере. Вряд ли наделены ею
такие виды наказания, как, например, ссылка и высылка.
Поэтому некоторые ученые предлагают вообще отказаться от
них217. Лишение права занимать определенные должности или
заниматься определенной деятельностью на период наказания
исключает возможность совершения таких деяний, которые
связаны с использованием служебного положения в
запрещенной судом сфере народного хозяйства. Лишение
свободы в большей мере, чем другие виды наказания, ограничивает
возможность совершения новых преступлений, но вопреки
утверждению ряда авторов, к сожалению, не исключает ее.
Несколько осторожнее на этот счет высказывается А. С. Червоткин:
«При применении лишения свободы специальное предупреждение выступает
в виде лишения осужденного арктической возможности совершать
преступления почти всех категорий, что обеспечивается
внешней изоляцией, охраной и постоянным надзором за
поведением осужденных в местах лишения свободы СТ. 19
Основ ИТЗ)»2’8. Однако и эта точка зрения не отражает фактической
ситуации. Во-первых, в УК РСФСР имеется ряд составов, призванных
охранять нормальную деятельность исправительно-трудовых учреждений от
преступных посягательств осужденных, отбывающих наказание виде
лишения свободы. Во-вторых, лишение свободы не исключает само по себе
возможности совершения преступлений, скажем, против жизни,
здоровья, чести и достоинства личности, некоторых случаях —
против социалистической, личной собственности т. д. В-третьих,
нельзя не учитывать тот факт, что «наказание в сущности
своей противоречиво. Удерживая осужденных от совершения Новых
преступлений, оно способно породить новые проблемы.
Противоречивость особенно заметна, когда речь заходит о наказании
в виде лишения свободы: ставя задачу по приспособлению
человека к жизни обществе, его отделяют от этого общества;
желая научить его полезному и социально-активному поведению
— содержат в обстановке строгой регламентации, вырабатывающей
пассивность; думая заменить сознании человека вредные привычки
правильными, его помещают среди себе подобных и т. п.»219.

Анализируемый элемент механизма частной превенции, на
наш взгляд, необходимо рассматривать следующим образом. Лишая
преступника свободы, контролируя его жизнь, мы в целом ограничиваем
возможность совершения им новых преступлений, защищаем общество от новых
посягательств с его стороны. Но это еще не все. Сам правовой статус
осужденного, который в силу наказания является ограниченным, также
исключает возможность определенного преступного поведения. Например, на
лиц, отбывающих наказание, не распространяется несение почетной
обязанности — службы в Вооруженных Силах СССР. Поэтому осужденный не
может и уклоняться от очередного призыва на действительную военную
службу, быть субъектом воинских преступлений. Независимо от характера
выполняемой работы (бригадир, начальник цеха и т. д.) отбывающий
наказание не может совершить должностное преступление и т. д.

Таким образом, можно сделать вывод: лишение свободы лишь ограничивает,
но не исключает возможности совершения новых преступлений. Поэтому
логично предположить, что рецидивная преступность зависит от характера
исправительного воздействия.

Ограничение возможности совершения новых преступлений достигается не
только карательно-воспитательными мерами, но и за счет других
ограничений, не носящих карательного характера и не являющихся чисто
воспитательными. В литературе высказано предложение считать их
«специальными предупредительными мерами» (СПМ), преследующими
исключительно задачи непосредственно профилактического характера. «По
содержанию СПМ являются ограничениями социальных возможностей осужденных
и освобожденных от наказания лиц, используя которые, они могут совершать
новые преступления; СПМ не имеют карательного характера, не
предназначены для причинения страданий и не должны устрашать; эти меры
имеют своей непосредственной целью ограничение или лишение возможности
совершать новые преступления»220. К СПМ, например, можно отнести
ограничения при осуществлении административного надзора.

И наконец, лишение физической возможности совершать новые преступления
выражается в обезвреживании преступника при применении исключительной
меры наказания. Частнопредупредительный эффект в этом случае заключается
в необратимости, что гарантирует обществу отсутствие рецидива.

Меры по специальной превенции, вытекающие из наказания, действуют и
после его отбытия. В первую очередь это наличие судимости, которая, в
зависимости от срока отбытого наказания (ст. 57 УК РСФСР), может
выступать в качестве сдерживающего начала. На достижение цели
специального предупреждения направлен и административный надзор за
лицами, освобожденными из мест лишения свободы. Оба этих момента, на наш
взгляд, наглядно подтверждают, что достижение частной превентивной цели
не ограничивается сроком наказания.

Критерием эффективности частнопредупредительного воздействия наказания,
как обоснованно указывал Г. А. Злобин, «служит движение рецидивной
преступности, изучаемое по отдельным видам наказания, с учетом наиболее
существенных изменений и событий, происшедших в общественной жизни в
течение срока, охватываемого изучением, а также с учетом всех изменений
в уголовном законодательстве»221.

Предупредительное влияние наказания, считал М. Д.
Шаргородский, имеет три стадии:

«1) наказание, устанавливаемое законодателем в законе, воздействует как
общепредупредительная сила. Сам факт издания закона, его публикация,
объявление деяния преступлением или повышение наказания влечет за собой
общепредупредительное воздействие;

2) наказание, когда оно назначается судом, оказывает как
общее, так и специальное превентивное воздействие;

3) наказание в процессе его исполнения, оказывая и общее и специальное
предупредительное воздействие, главным образом воздействует на самого
преступника»222.

Необходимо различать общепредупредительное воздействие уголовного
законодательства и общее предупреждение как цель наказания.
Общую превенцию законодательства, оказывающую воздействие на выбор
вариантов поведения, можно рассматривать в информационных и ценностных
аспектах уголовного права. В диспозиции статьи формулируется запрет
определенного поведения; его нарушение вызывает отрицательную оценку со
стороны государства. Далее в статье указываются нежелательные для
лица последствия совершения им преступления, что
позволяет реализовать принципы социалистической законности и
ответственности за свое поведение.

В. Н. Кудрявцев общепредупредительное воздействие
наказания на население связывает с тремя элементами
представления о нежелательных последствиях совершения
правонарушения: 1) знание о том,

что за данный проступок предусмотрена ответственность; 2) знание
степени строгости этой ответственности; 3) предвидение реальности и
неотвратимости ответственности223. Сказанное, на наш взгляд, можно
полностью распространить и на сферу уголовного права. Исследования
социологов, криминологов и психологов подтверждают, что в подобном
знании заключено сдерживающее начало.

Чтобы выяснить, каково общее предупредительное влияние угрозы наказания,
М. М. Исаевым еще в 1924 г. был проведен опрос «непреступного
населения». 107 мужчинам и 25 женщинам был задан вопрос: «Приходилось ли
Вам быть в таком положении, когда совершение уголовно наказуемого деяния
было удобно по обстоятельствам дела

и практически полезно, но деяние не было совершено?»
Ответы распределились следующим образом224.

Из приведенных данных видно, что страх наказания от совершения
преступлений удерживает лишь пятую часть опрошенных. Ранжирование
мотивов показывает, что на первом месте стоит принципиально
отрицательное отношение к преступлению, на втором — страх перед
наказанием, на третьем — отрицательная оценка преступления окружающими.

Интересные данные получены при проведении аналогичных исследований в
Праге (1965 г.)225.

Таким образом, абсолютное большинство из опрошенных отрицательно
относятся к преступлению и лишь около 14% в качестве сдерживающего
начала назвали страх наказания.

И. В. Шмаровым был проведен опрос трех категорий граждан в возрасте от
18 до 30 лет. В первую категорию входили лица, которые вели
антиобщественный образ жизни, впервые совершили преступления, но были
освобождены от уголовной ответственности и наказания; во вторую —
впервые осужденные к лишению свободы; в третью — неоднократно судимые.

Ответы 200 опрошенных первой категории на вопрос, как они представляли
для себя наказание, если бы оно было применено, распределились следующим
образом: 137 человек неприятным для себя считали лишение их возможности
вести привычный образ жизни, проживать и встречаться с родственниками,
близкими и знакомыми; 28 человек страшились позорящего характера
наказания; 14 человек боялись тех лишений, которые повлекло бы для них
наказание в виде лишения свободы: 12 человек заявили, что относятся к
наказанию безразлично; девять человек отказались отвечать.

Ответы 310 опрошенных второй категории лиц на вопрос, испытывали ли они
чувство страха быть привлеченным к уголовной ответственности при
совершении преступления, были следующими: 242 человека боялись быть
пойманными; 19 человек боялись суда; 17 человек страшились тюрьмы; 24
человека относились к этому безразлично; восемь человек отказались
отвечать. Иные ответы получены на этот вопрос от 290 опрошенных третьей
категории лиц, отбывающих наказание в колонии строгого режима: 196
человек страшились тюрьмы; 69 человек относились к наказанию
безразлично; восемь человек боялись суда; 11 человек не хотели бы иметь
дело с милицией; шесть человек отказались отвечать.

С учетом полученных данных И. В. Шмаров пришел к выводу, что
общепредупредительное воздействие наказания оказывает влияние в первую
очередь на лиц, ранее не подвергавшихся ему. С ростом же числа
судимостей психологическое влияние угрозы на таких лиц ослабевает. Это
можно объяснить тем, что рецидивисты в случае совершения преступления
рассчитывают прежде всего на возможность избежать наказания и поэтому
психологически легко преодолевают страх перед угрозой уголовного
закона226.

В. М. Коган приводит мнение работников органов внутренних дел о числе
лиц, на чье поведение отзывает влияние страх наказания: 33,3% опрошенных
считали, что это обстоятельство удерживает от преступлений «многих
людей»; 64,0% — что оно влияет на «некоторых», 1,9% —что страх никого
удержать не может227.

Согласно исследованиям, проведенным сотрудниками Института государства и
права АН СССР, боязнь санкций оказала мотивационное воздействие в
среднем на каждого пятого из 4 тыс. обследованных в различных регионах
страны (учитывалось отношение к санкциям вообще, а не только к
уголовно-правоым). Правовые позиции более 60% опрошенных отражают
позитивное отношение к закону, согласие с требованиями нравственных норм
, что свидетельствует о достаточно высоком уровне правосознания
населения. Однако нельзя сбрасывать со счетов и устрашающую силу
уголовного закона, оказывающую воздействие на неустойчивых лиц.

В то же время следует сказать, что «расчет только на устрашающую
сдерживающую силу наказания в борьбе с преступностью был бы
недальновидным. Хорошо социализированный человек не совершит
преступлений вовсе не из страха перед грозящим наказанием, а в
результате успешной социализации. Неудовлетворительная же социализация,
недостатки этого процесса означают, что в поведении индивида возрастает
вероятность проявления актов поведения, противоречащих социальным и
правовым нормам. Поведение любого рода — результат предшествующих и
наличных воздействий среды. Будущее не руководит поведением. Поведение
формируется и детерминируется прошедшим и настоящим социальным
опытом»229. Наиболее эффективно в этом отношении воспитательное влияние
общества на ресоциализированных граждан, вытеснение, замена
нежелательных форм поведения на социально одобряемые, полезные индивиду
и обществу.

Понимание гражданами характера и степени строгости наказания не
признается некоторыми учеными в качестве элемента общей превенции.
Позиция В. Н. Кудрявцева, выделяющего его в число самостоятельных,
представляется более приемлемой. Данные социально-психологических и
правовых исследований свидетельствуют, что для некоторой части населения
страх перед законом является сдерживающим фактором. Но по ценности
ориентации, антисоциальным установкам эта часть населения неоднородна.
На одном полюсе находятся лица, боязнь которых обусловлена
уголовно-правовым запретом, на другом — те, кого удерживает от
преступления лишь наличие самых строгих видов наказания, смертной казни.
Отсюда и возможные варианты поведения.

Между тем знание гражданами права и в частности
уголовного находится еще на недостаточно высоком уровне.

Среди несовершеннолетних нарушителей был проведен опрос с целью
выяснить, насколько они ознакомлены с правовой ответственностью за
допущенные правонарушения. Ответы на вопрос: «Известно ли тебе, что за
поступки, которые ты совершил, виновных судят?» говорят о том, что
многие несовершеннолетние не только не понимают сущности
уголовно-правовых запретов, но и не осведомлены об уголовной
ответственности за грубое нарушение закона. Так, 28,7% опрошенных
заявили, что не знали об уголовной ответственности за совершенные ими
деяния; 4,1%—слышали, но не верили. Многие опрошенные об ответственности
знали («посадят на пятнадцать суток», «накажут в школе», «поругают на
работе», «исключат из школы или профтехучилища», «оштрафуют родителей» и
т. п.), но не думали об уголовном наказании, считали, что его применяют
за такие поступки главным образом в отношении взрослых нарушителей.
Около 9% подростков и 5% юношей указали как на одну из главных причин
совершения ими преступлений на неверные представления об уголовной
ответственности230. Проведенные И. И. Карпецом исследования подтверждают
сказанное. «В различных слоях общества создается весьма своеобразная
психологическая атмосфера почти полной безнаказанности преступников.
Данное обстоятельство, во-первых, понижает общепредупредительное
значение наказания; во-вторых, «стимулирует» неустойчивых людей в
критических для них ситуациях идти на правонарушение; в-третьих, рождает
необоснованное по существу требование «ужесточить», «усилить»
наказание»231.

В связи с этим повышение общепревентивного значения наказания можно
достичь за счет улучшения пропаганды уголовных законов среди населения,
правового воспитания советских граждан. На февральском (1988 г.) Пленуме
ЦК КПСС М. С. Горбачев говорил: «Линия на дальнейшее укрепление
демократизации общества предполагает последовательное укрепление
социалистической законности. Власть народа — это полное и безраздельное
торжество законов, выражающих его волю. Вот почему я хочу решительно
поддержать высказанную на нашем Пленуме идею организации юридического
всеобуча как единой комплексной общегосударственной программы,
охватывающей все слои населения, все наши кадры в центре и на местах».

Что касается общей превенции как цели наказания, то лишь применение
наказания подтверждает реальность содержащейся в законе
угрозы. Иначе любая, даже самая строгая санкция теряет
предупредительный смысл. Поэтому в достижении цели общего
предупреждения важное значение придается уголовному
судопроизводству, факту вынесения обвинительного приговора.
Согласно ст. 2 Основ уголовного судопроизводства, «уголовное
судопроизводство должно способствовать укреплению социалистической
законности и правопорядка, предупреждению и искоренению
преступлений, охране интересов общества, прав и свобод
граждан, воспитанию граждан в духе неуклонного соблюдения
Конституции СССР и советских законов, уважения правил
социалистического общежития».

Известно, какое большое значение придавал воспитательной стороне
судебных процессов В. И. Ленин. Он считал, что
принципиально важно не оставлять дела «в пределах
бюрократических учреждений, а выносить на публичный суд,
не столько ради строгого наказания (может быть, достаточно
будет выговора), но ради публичной огласки И разрушения
всеобщего убеждения в ненаказуемости виновных»233. В
«Случайных заметках» В. И. Ленин подчеркивал: «Улица
интересуется не только тем, даже не столько тем, —
обидой, побоями, или истязаниями будет признано данное
деяние, какой род и вид наказания будет за него назначен,
сколько тем, чтобы до корня вскрыть и публично осветить все
общественно-политические нити преступления и его значение,
чтобы вынести из суда уроки общественной морали и
практической политики»234. Роль же суда состоит и в
устрашении, и в воспитании235.

Публичность судебных процессов, обеспечение фактического исполнения
наказания способствуют осознанию гражданами его реальности за совершение
преступления. В противном случае наказание перестало бы осуществлять
функции как общего, так и специального предупреждения.

Еще Ч. Беккариа высказал мысль, что уверенность в неизбежности хотя бы и
умеренного наказания производит всегда большее впечатление, чем страх
перед другим, более жестоким, но сопровождаемым надеждой на
безнаказанность236. Говоря о неотвратимости наказания, многие ученые
известную ленинскую мысль: «Давно уже сказано, что предупредительное
значение наказания обусловливается вовсе не его жестокостью, а его
неотвратимостью. Важно не то, чтобы за преступление было назначено
тяжкое наказание, а то, чтобы ни один случай преступления не проходил
нераскрытым»2 истолковывают односторонне: всякое преступление непременно
должно влечь наказание. При этом они упускают из виду, что В. И. Ленин
делал упор на раскрытие преступления не только ради назначения
наказания, а прежде всего для огласки того, что лицо нарушило закон,
совершило общественно опасное деяние, в связи с чем подлежит либо
уголовному наказанию, либо иным мерам общественного воздействия. Иными
словами, раскрытие преступления непременно преследует превентивную цель.
Неустойчивыми лицами наказание будет восприниматься как неизбежное
следствие преступления, неприятное, невыгодное по своим последствиям.

Эффективность общей превенции не зависит от жестокости и суровости
репрессии. «…Жестокость, не считающаяся ни с какими различиями, делает
наказание совершенно безрезультатным, ибо она уничтожает наказание как
результат права»2″8.

Нельзя не согласиться с высказыванием И. С. Ноя: для того чтобы
наказание достигало цели, оно, с одной стороны, не должно быть чрезмерно
суровым, но с другой — должно производить впечатляющее действие путем
необходимой для этого кары. В противном случае оно девальвируется. «Если
понятие преступления предполагает наказание, то действительное
преступление предполагает определенную меру наказания»239.

В уголовно-правовой литературе дискутировался вопрос о сущности принципа
неотвратимости наказания в случаях освобождения виновного от уголовной
ответственности и наказания.

Применение одной из мер, предусмотренных ст. 50 УК РСФСР (привлечение
лица к административной ответственности, передача материалов дела на
рассмотрение товарищеского суда, передача материалов дела на
рассмотрение комиссии по делам несовершеннолетних, передача лица на
поруки общественной организации или трудового коллектива), не означает
безнаказанности. В общественном сознании эти меры воспринимаются как
последствие преступления. Характер же этих последствий
правоприменительной практикой определяется с учетом максимальной
социальной эффективности указанных мер в каждом конкретном случае.

Высказывались различные мнения по вопросу о том, на кого воздействует
наказание в общепредупредительном плане. Большинство авторов считают,
что эта цель адресована лишь социально неустойчивым лицам. На этой
позиции, в частности, стоит Н. А. Стручков: «Наказан преступник, но
обстоятельство, что его постигло справедливое и порой суровое осуждение,
является уроком для других, способных пойти по преступному пути»241. Мы
также склонны считать, что население в целом уголовными законами не
воспитывается и в таком воспитании не нуждается. Другая точка зрения
заключается в том, что наличие наказания якобы влияет на всех граждан.
Так, А. И. Марцев полагает, что коль скоро признается реальное
существование самого общепредупредительного воздействия, то нет никаких
оснований для исключения кого-либо из-под его влияния242. При этом он
предлагает различать механизм подобного воздействия. По мнению автора,
объективно общее предупреждение оказывает влияние на всех «граждан,
подлежащих уголовной ответственное™ по советским законам, а субъективно
— на лиц с антиобщественной направленностью»243.

Однако в своих рассуждениях А. И. Марцев допускает неточность.
«Граждане, подлежащие уголовной ответственности», — это лица,
совершившие преступление и обязанные отвечать за содеянное.
Иными словами, речь идет о лицах с реализованной и не реализованной
антисоциальной установкой, хотя автор имеет в виду лиц, не совершающих
Преступления, и лиц, склонных к этому. По направленности А. И. Марцев
выделяет два вида общепредупредительного воздействия: конкретизированное
и неконкретизированное. Под конкретизированным он поникает воздействие
на лиц, которые в силу своего противоправного поведения сталкивались с
действием уголовного, уголовно-процессуального исправительно-трудового
законодательства, с деятельностью правоохранительных органов; под
неконкретизированным — воздействие на лиц, имеющих только умозрительное
представление о характере и интенсивности государственного принуждения.

На наш взгляд, недостатком приведенной точки зрения является
ограничительное понимание частного предупреждения. Специальная
превенция, как уже отмечалось, достигается фактическим воздействием
наказания, тогда как общая превенция содержит элемент
принуждения лишь в потенции и тем самым влияет на
выбор поведения. Ранее судимые знают о наказании не
«умозрительно», они его испытали на себе. К ним был применен
комплекс исправительно-трудового здействия, воспитательных мер.
Именно это удерживает их от совершения новых преступлений. В случае же
рецидива следует констатировать, что не достигнута цель
частного, а не общего предупреждения. По характеру А. И.
Марцев выделяет также два вида общепревентивного воздействия:
мотивационное и рефлекторное. К мотивационному он относит такое
воздействие, которое специально предусматривается законодателем или
органами государства, ведущими борьбу преступностью (например, введение
смертной казни за взяточничество носит ярко выраженный общепревентивный
характер и рассчитано на удержание граждан от совершения подобного
преступления).

Под рефлекторным автор понимает такое воздействие, которое специально не
предусматривается законодателем или органом, ведущим борьбу
преступностью. Оно достигается, главным образом, в результате
рефлекторного действия применения наказания к лицам, совершившим
преступление. Граждане, зная о реальном привлечении за совершение
преступлений к уголовной ответственности и о применении мер уголовного
наказания, воздерживаются от совершения преступлений. В принципе с таким
объяснением общепредупредительного воздействия, можно согласиться.
Однако А. И. Марцев связывает его не только с наказанием, но и с
деятельностью правоохранительных органов, то есть рассматривает его с
позиции криминологии.

«… Общая превенция является не только правовой, но и в значительной
степени социально-психологической проблемой, поскольку она,
отличие от специального предупреждения, не затрагивает субъективные
права граждан, ничем их не ограничивает, а является лишь
фактором влияющим на их сознание, волю и эмоции, фактором,
сдерживающим отрицательные проявления личности».

Нельзя не учитывать, что общепревентивные возможности наказания
Ограничены. Достаточно проанализировать криминологическую характеристику
некоторых видов преступлений, учесть действие мотивов, эмоций, влечений,
чтобы убедиться в этом (например, убийство с так называемым
аффектированным умыслом). С подобными реалиями Нельзя не считаться.

Важный вопрос — соотношение целей наказания между собой, ответа на него
зависят пути развития законодательства и судебной практики. История
развития советского уголовного права свидетельствует, что цели как
общего, так и специального предупреждения всегда присутствовали в законе
и в правоприменительной практике. Однако их соотношение изменялось под
влиянием политических, экономических и социально-психологических
процессов, свойственных тому или иному этапу общественного развития. Еще
в 20-х годах Г. Ю Манне писал: «В эпоху резкого обострения экономических
и классовых противоречий интересы господствующего класса требуют, чтобы
законодатель и судья руководствовались в своей деятельности, в первую
очередь, соображениями общепревентивного характера. В период спокойного
развития общества и устойчивого положения господствующего класса для
воспитательного и мотивационного воздействия на население достаточно
соответствующего влияния школы, печати, давления общественного мнения и
рефлективного действия мер уголовно-правового принуждения, налагаемых по
соображениям частной превенции; в эти периоды частное предупреждение
является основной целью, определяющей построение системы мер
уголовно-правового принуждения»245.

Выдвижение на первый план цели общей превенции имело место в
законодательстве и в судебной практике в первые годы Советской власти,
во время Великой Отечественной войны. Однако по мере развития нашего
общества приоритет будет принадлежать цели специального предупреждения
преступлений. Это, конечно, не означает «затухания» общей превенции.
Здесь следует согласиться с критикой этой позиции И. И. Карпецом: «…
Пока будет существовать преступность, наказание, как уголовно-правовой
институт и одно из средств борьбы с преступностью, всегда будет сочетать
в себе цели общего и специального предупреждения»2*6.

Обеспечение приоритетности специальной превенции требует решения ряда
задач: поиск альтернативных наказаний, по тяжести соответствующих
лишению свободы и способствующих достижению и цели специальной, и цели
общей превенции; совершенствование санкций статей Особенной части УК
РСФСР и практики исполнения наказаний, не связанных с лишением свободы;
дальнейшая дифференциация исполнения лишения свободы; повышение
авторитета наказаний, не связанных с лишением свободы, в глазах
общественного мнения и работников правоприменительных органов247.

А. И. Марцев выступает против признания изменения соотношения целей. Он
полагает, что по мере развития общества будет меняться лишь характер
общепревентивного воздействия: от воздействия мотивационного к
воздействию рефлекторному. Степень же влияния различных элементов общего
предупреждения должна изменяться. При этом воспитательное и
предупредительное значение уголовного наказания будет снижаться, а
общепредупредительное значение законодательства — повышаться248.

По мнению А. И. Марцева, уголовное законодательство,
обеспечивая, главным образом, достижение цели общего
предупреждения, то же время играет определенную роль и в специальном
предупреждении, хотя и в ограниченном масштабе. Специальное
предупреждение достигается теми законодательными установлениями,
которые определяют повышенную ответственность и наказание в
случае повторного свершения того . же или однородного
преступления, порядок назначения наказания лицам, совершившим
преступления в период отбывания наказания249.

Нетрудно заметить, что позиция А. И. Марцева противоречива, не отражает
развития уголовной политики государства. Автор не учитывает устоявшиеся
в науке положения о сущности специального предупреждения, изложенные
выше.

Итак, специальное предупреждение — это такое воздействие наказания на
преступника, в результате которого он в дальнейшем не Совершает новых
преступлений; общее предупреждение — это воздействие наказания,
назначенного конкретному преступнику, на социально неустойчивый лиц,
удерживающее их от преступных действий.

§ 8. ПРОБЛЕМА ЦЕЛЕЙ НАКАЗАНИЯ ЗА НЕОСТОРОЖНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Неосторожные преступления совершаются в различных сферах общественных
отношений. Значительное большинство из них составляют преступления в
области использования техники. По данным Н. Ф. Кузнецовой, 75% подобных
деяний составляют нарушения правил безопасности движения и эксплуатации
транспорта; 9—15% — преступная халатность, нарушения правил охраны и
сбережения социалистического имущества, нарушения правил охраны природы;
3—5% — преступные нарушения правил охраны труда; 3—4% — неосторожные
убийства и телесные повреждения. К неосторожным относятся и такие редко
встречающиеся преступления, как повреждение личного имущества, утрата
документов, содержащих государственную тайну, и тд.251.

В 1967 г. транспортные преступления составляли 5,1%, в 1977 г.— 7,8%, в
1987 г. — 6,5%. В 1987 г. подобных деяний совершено почти в два раза
больше, чем тяжких преступлении против личности, на 0,9% больше, чем
хищений, и на столько же меньше, чем хулиганство.

Удельный вес неосторожных преступлений составляет, по некоторым Данным,
примерно 12%. Высказываются предположения о дальнейшем увеличении их
доли в структуре преступности. Хотя сегодня неосторожных преступлений
примерно в восемь раз меньше, чем умышленных, но их социальные
последствия по некоторым аспектам даже преобладают над последствиями
умышленных преступлений. Например, за последние пять лет только в
дерюжно-транспортных происшествиях погибло около 220 тыс. человек, 1,2
млн. получили ранения. Ежегодные потери рабочего времени составляют
из-за этого 350—400 млн. человеко-дней, что соответствует сокращению
валового общественного продукта страны на 15—17 млрд. руб. Поврежден 1
млн. автомобилей.

За один день в стране происходит около 400 пожаров, уничтожается
ценностей почти на 1 млн. руб., погибает 23 и травмируется 27 человек. В
1988 г. произошло 139000 пожаров. Прямой ущерб от них составил 338 млн.
руб., косвенный — примерно 3 млрд. руб. Погибли 8504 человека,
уничтожено более 4 тыс. единиц техники, 47000 голов скота. За 6 месяцев
1989 г. зарегистрировано 70049 пожаров, причинивших ущерб на 196753,8
тыс. руб., погибли 4730 человек.

В среднем последствия одного неосторожного преступления намного
тяжелее, чем умышленного. Здесь достаточно напомнить события,
связанные с Чернобыльской АЭС, «Адмиралом Нахимовым» и
некоторые другие. Только по 100 уголовным делам (ст. 85 УК
РСФСР), изученным в процессе выборочного исследования
судебной практики, судом был установлен ущерб в сумме 13 млн.
380 тыс. руб. Таким образом, «цена» одного нарушения правил
безопасности движения или эксплуатации на водном транспорте составляет
около 134 тыс. руб. Кроме того, убытки, приходящиеся на одну аварию,
имеют тенденцию к увеличению. Так, по данным Министерства
рыбного хозяйства СССР, в 1962— 1965 гг. на навигационную
аварию приходилось в среднем 23,2 тыс. руб. убытков, в
1965—1970 гг. — 63,5 тыс, руб., а в 1971 — 1975 гг.— более 100
тыс. руб.

В силу сказанного борьба с неосторожными преступлениями имеет
важное значение.

В результате увеличения числа и мощности источников повышенной опасности
в народном хозяйстве и быту, интенсификации воздействия на природную
среду, повышения опасности ошибочных решений и действий при
использовании техники в управлении и быту неизмеримо возрастает
возможность наступления тяжких последствий.

Тяжесть последствий, как указывается в литературе, не является
единственным и главным показателем общественной опасности преступления в
целом. Многие криминалисты считают, что неосторожные преступления менее
опасны, чем умышленные посягательства. Кроме того, последствия
неосторожных деяний неадекватны допущенным нарушениям правил
безопасности. «Именно поэтому преступные последствия неосторожного
поведения не могут характеризовать социальный облик, степень
десоциализации, общественную опасность личности правонарушителя».

Некоторые авторы, характеризуя личность неосторожного преступника,
исходят из того, что у этой категории лиц. больше общего с
законопослушными гражданами, нежели с преступниками. Отсюда делается
вывод: асоциальная установка не присуща всем категориям неосторожных
преступников. В криминологической литературе неосторожных преступников
иногда относят к случайным или ситуационным. Однако эта точка зрения
разделяется не всеми.

Лица, совершившие преступления по неосторожности, составляют
самостоятельную криминологическую классификационную группу. «Специфика
ценностно-нормативной ориентации личности неосторожного преступника
состоит в том, что он, в отличие от умышленного преступника, негативно
относится не к определенным ценностям, а к нормам предосторожности,
охраняющим их». Им присущи такие специфические криминогенные свойства,
как недостаточно критическая самооценка, переоценка своих
профессиональных и психофизиологических возможностей, притупление
чувства опасности, самоуверенность и невнимательность. Ряд исследований
подтверждает, что неосторожные преступники близки по своей
ценностно-психологической ориентации к лицам, совершившим преступления
умышленно, но в то же время отличаются как от них, так и от
законопослушных граждан.

Таким образом, с одной стороны, мы имеем высокую степень вероятности и
большую тяжесть последствий неосторожных преступлений и поэтому, на
первый взгляд, требующих применения суровых мер наказания, чтобы
предупредить подобные деяния. С другой стороны, для корректировки
ценностных ориентации личности преступника, которая должна была бы
подвергнуться такому наказанию, не всегда в этом есть необходимость.
Создалась коллизия, обусловившая проблему определения задач, стоящих
перед наказанием за неосторожные преступления.

По этому поводу в литературе возникла дискуссия. Ю. А. Воронин,
например, полагает, что «осужденные … всегда нуждаются в
исправлении и перевоспитании… Дело лишь в объеме усилий и времени,
затрачиваемых в отношении случайных, неустойчивых и злостных
преступников». Однако, по мнению Н. А. Стручкова, одних
преступников надо лишь исправлять, а других — перевоспитывать. «Шофера,
в прошлом хорошего производственника, осужденного за допущенное
по неосторожности нарушение Правил вождения автотранспорта, нет нужды
перевоспитывать. Его нужно лишь исправить, то есть
заставить более требовательно и взыскательно относиться к
своему служебному долгу». В другом случае Н. А. Стручков
указывает, что некоторые преступники не нуждаются не только в
перевоспитании, но и в исправлении. В подтверждение он
ссылается на такие преступления, как совершаемые в состоянии
аффекта, при превышении пределов необходимой обороны либо
выразившиеся в нарушении правил техники безопасности,
повлекшем тяжкие последствия. Наказание в этом случае, с точки
зрения автора, преследует цель общего предупреждения. Что
касается исправительно-трудового воздействия, то такие
осужденные подвергаются ему для того, чтобы их общественно
полезные навыки не были утрачены, чтобы они нравственно не
деградировали268.

Позиция Н. А. Стручкова, на наш взгляд, неубедительна.
Наказание всегда адресовано конкретному лицу. Наказывать ради
наказания бессмысленно, негуманно и в конечном счете
безнравственно. Но если не ставится цель исправления и
перевоспитания, то тогда какая задача должна быть реализована в
результате наказания? Автор, предвидя этот вопрос, полагает, что
виновные караются ради сохранения их трудовых навыков, с
целью предотвратить их деградацию. Но разве это цель
наказания? В законе, на который ссылается Н. А. Стручков при
определении целей наказания, ничего подобного нет. Кроме того,
реализацию названной цели автор связывает с исправительно-трудовым
воздействием. Однако известно: не все наказания обладают
таким свойством. И что преследуется в таких случаях наказаниями,
не связанными с исправительно-трудовым воздействием? Вряд
ли можно считать убедительным и довод о том, что в подобных
ситуациях ставится только цель общей превенции. Если наказание
бессмысленно в отношении самого наказуемого, то тем более — в
отношении иных лиц. Следует сказать, что спор о том, надо ли
неосторожных преступников лишь исправлять либо исправлять и
перевоспитывать, во многом схоластичен, обусловлен ложным
представлением о различных значениях указанных терминов. Да и
некоторые мнения о личности неосторожного преступника, как считает
датский ученый П. Уолф, являются мифом о респектабельном
правонарушителе.

Как указывалось выше, цели наказания в уголовном праве едины.
Карательная политика относительно неосторожной преступности решает те же
задачи частного и общего предупреждения преступлений. Одинаков и
механизм достижения цели: воспитание, устрашение, ограничение
возможностей совершения преступлений (законодательство не
предусматривает смертной казни за неосторожные преступления). Проблема
здесь скорее не в целях наказания, а в способах их достижения. Иначе
говоря, какими средствами и с какой интенсивностью в каждом конкретном
случае могут быть решены задачи наказания.

Социально-политическую сущность неосторожной вины составляет
пренебрежительное или недостаточно внимательное отношение к основным
социальным ценностям, проявившееся в конкретном преступном деянии.
Правовое содержание неосторожности заключается в том, что лицо либо
предвидит возможность наступления общественно опасных последствий своего
действия или бездействия, но легкомысленно рассчитывает на их
предотвращение, либо не предвидит возможности наступления таких
последствий, хотя должно было и могло их предвидеть (ст. 8 УК РСФСР).
Следовательно, поведение неосторожных преступников, как и умышленных,
порочно, обусловлено нежеланием либо объективно оценить свои или иные
возможности, либо проанализировать ситуацию.

Так, исследования показали, что чаще всего к наступившим последствиям
виновные в транспортных преступлениях относятся с преступной
самонадеянностью (соответственно 69,4% на водном транспорте и 91%—на
железнодорожном). Поведение виновных, как правило, связано со
стремлением сократить время пребывания в рейсе, быстрее вернуться в
порт; с бытующим у ряда пилотов, моряков (особенно у рыбаков) и речников
мнением о том, что строгое соблюдение правил безопасности — признак
неопытности работника транспорта и даже малодушия, с потребностью в
острых ощущениях, с псевдоромантикой, ложным героизмом271.

А. И. Коробеев провел сравнительное исследование судоводителей,
допустивших и не допустивших аварии (контрольная группа) на морском
транспорте. По его данным, 51,2% лиц, совершивших нарушение правил
безопасности движения или эксплуатации флота, ранее привлекались к
дисциплинарной ответственности, 35,4% злоупотребляли алкоголем.

Как считает А. Л. Кононов, при совершении автотранспортных преступлений
ведущими криминогенными факторами являются деформация личностных
свойств, особенности нравственного и правового сознания в целом ряде
случаев, близких умышленным преступникам. О стойкости и глубине их
искажения свидетельствует допреступное поведение таких лиц. Примерно
каждый третий из осужденных до совершения преступления отрицательно
характеризовался по месту работы и жительства, неоднократно нарушал
трудовую дисциплину, привлекался к дисциплинарной или административной
ответственности. Одна треть указанных лиц совершили аварии не при
выполнении производственного задания, а во время использования машины в
личных, в том числе и корыстных целях. Почти половина всех
осужденных в момент аварии находилась за рулем в нетрезвом состоянии.

У лиц, совершивших неосторожные преступления (особенно связанные с
авариями при использовании техники), дополнительно можно выделить так
называемые дефекты правосознания. Например, все транспортные
преступления обусловлены либо незнанием определенных норм,
регламентирующих безопасную работу транспортных средств, либо нежеланием
их выполнять, либо неумением ими руководствоваться при выполнении
профессиональных обязанностей.

Приведенные данные, на наш взгляд, убеждают в необходимости воспитания
лиц, их совершивших, корректировки их ценностных ориентации. С учетом
того, что деформация личности неосторожного преступника менее
значительна, чем других категорий преступников, требуется и меньшая
степень воздействия на него в процессе исполнения наказания, которое
должно быть направлено на изменение социально-нравственных установок
лица, искоренение самонадеянного и небрежного отношения к выполняемой
работе, на воспитание чувства высокой ответственности и
дисциплинированности.

Акцент на воспитательное воздействие важен и по другой причине. Как
отмечает В. Е. Квашис, постоянный «пресс» ответственности вырабатывает
своего рода иммунитет к угрозе наказания и притупляет действие
сдерживающих механизмов. Благополучный исход в сложных ситуациях,
вызванных нарушениями правил, безнаказанность множества нарушений
понижают психологический барьер, что способствует той легкости, с
которой лицо совершает нарушение.

Так, в 1986 г. .экипажем самолета Ту-134А неоднократно при полетах
допускались грубые нарушения техники пилотирования, которые, однако,
заканчивались благополучно. 20 октября, выполняя пассажирский рейс по
маршруту Свердловск — Куйбышев — Грозный, командир воздушного судна
Клюев решил произвести «слепую» посадку. Полет проходил в нормальных
метеоусловиях, все системы воздушного судна работали исправно. При
подходе к аэропорту Курумоч г. Куйбышева лобовое стекло закрыли шторкой
слепого полета. Тем самым Клюев умышленно необоснованно усложнил условия
полета. В результате он не справился с управлением, самолет приземлился
на взлетно-посадочную полосу с повышенной вертикальной скоростью, отчего
разрушился и загорелся. В результате катастрофы погибли второй пилот,
три бортпроводницы и десятки пассажиров, а многим пассажирам причинены
различной тяжести телесные повреждения.

Таким образом, дефекты нравственного сознания Клюева, его
гиперболизированное чувство профессионального превосходства,
самоуверенность, переоценка своего умения и опыта, с одной стороны,
пренебрежительное отношение к безопасности, с другой, послужили причиной
катастрофы.

Устрашение, как уже указывалось, играет определенную роль в
предупреждении преступлений. Мы склонны считать, что применительно к
лицам, совершившим преступления по неосторожности, оно имеет меньшее
значение, чем к лицам, виновным в умышленных преступлениях. Это
объясняется, на наш взгляд, спецификой содержания вины. Если при умысле
лицу последствия желательны, то при неосторожности они ему не нужны ни в
качестве промежуточной, ни в качестве конечной цели. Виновный не
оценивает должным образом свое поведение и в связи с этим не
задумывается о возможных неблагоприятных для него последствиях.

Однако вряд ли можно разделить пессимизм М. И. Ковалева и П. С.
Тоболкина. «Никому не удалось доказать, что в рамках уголовного
законодательства возможна усиленная профилактика преступлений, что
уголовные наказания способны избавить людей от забывчивости, небрежности
и т. п. Поэтому борьба с различными нарушениями слаженного
взаимодействия между машиной и человеком возможна отнюдь не путем
уголовно-правовой активности, а путем технического усовершенствования
систем и механизмов, улучшения всесторонней подготовки операторов этих
систем, включая и психологическую».

Думается, нет оснований исключать уголовное наказание как одно из
обстоятельств, влияющих на преступность, и все сводить к техническим и
иным мерам предупреждения неосторожных правонарушений. Каждое из них
играет собственную роль и игнорировать это — значит ослаблять системное
воздействие на неосторожную преступность.

Наиболее эффективна, на наш взгляд, с точки зрения достижения целей в
уголовно-правовой борьбе с неосторожными преступлениями дифференциация
ответственности. Между тем их специфика в законодательстве учтена не
полностью, более того, имеются очевидные противоречия. Так, ни одно из
неосторожных преступлений не является тяжким, не включено в перечень ст.
Т УК РСФСР. В то же время санкции некоторых статей предусматривают
максимальный размер наказания. Сопоставление некоторых статей, в которых
регламентируется умышленная и неосторожная вина за причинение
одинакового вреда (при различном содержании деянии), показывает, что их
санкции либо равны, либо в последнем случае они выше. Например,
неосторожное причинение тяжкого телесного повреждения в результате
автоаварии может повлечь наказание в виде лишения свободы до 10 лет (ст.
211 УК РСФСР), а умышленное—лишь до восьми лет (ч. 1 ст. 108 УК РСФСР).
Не согласуются между собой и санкции за некоторые неосторожные
преступления, повлекшие одинаковый вред, но различающиеся по характеру
деяния. Так, неосторожное убийство (ст. 106 УК РСФСР) карается до трех
лет лишения свободы или исправительными работами до двух лет; причинение
такого же вреда по ст. 140 УК РСФСР влечет наказание до пяти лет лишения
свободы, по ст. 211

УК РСФСР —до 10 лет, по ст. 85 УК РСФСР — до 15 лет. Причем во всех трех
случаях речь идет о преступлении, совершенном в сфере использования
техники.

На практике в редких случаях назначается наказание ближе к верхним
пределам санкции. Проведенное В. Нерсесяном и А. Нерсесяном обобщение
судебной практики по 605 уголовным делам об автотранспортных
преступлениях, рассмотренным рядом народных судов Москвы, Калинина и
Владимира за пятилетний период, подтверждает это.

Так, из 385 осужденных по ч. 1 ст. 211 УК РСФСР только 67 виновных (16%)
были осуждены к лишению свободы, из них абсолютное большинство (52%) —к
двум годам лишения свободы и лишь 12%—к максимальной мере наказания
(трем годам). К исправительным работам без лишения свободы были
приговорены 253 человека (63% осужденных).

По ч. 2 ст. 211 УК РСФСР было осуждено 220 человек. Лишение свободы было
применено в отношении 161 осужденного (73,2%). При этом лишь 88 из них
осуждены к реальному лишению свободы; максимальная мера наказания (10
лет) не была применена ни по одному делу.

На основе обобщения судебной практики по 105 уголовным делам о
преступных нарушениях правил безопасности движения и эксплуатации
железнодорожного, водного и воздушного транспорта (ст. 85 УК),
рассмотренным областным и районными судами Москвы, Московской,
Рязанской, Тульской и Брянской областей в 1985—1986 гг., указанные
авторы делают вывод о том, что суды «корректируют» санкцию статьи. Так,
лишь к 17 из 84 осужденных по ч. 1 ст. 85 УК РСФСР было применено
реальное лишение свободы. Причем максимальная мера наказания в
большинстве случаев (по 11 делам) составляла три года лишения свободы, в
отношении остальных осужденных — менее трех лет (лишение свободы на срок
свыше трех лет, несмотря на тяжесть общественно опасных последствий,
судами вообще не назначалось). Условная мера наказания с обязательным
привлечением к труду, отсрочка исполнения приговора, исправительные
работы по месту работы составили 21% от общего числа назначаемых мер
наказания. Ни одному из 37 осужденных по ч. 2 ст. 85 УК РСФСР не было
назначено наказание в виде лишения свободы. К исправительным работам по
месту работы сроком до двух лет были приговорены 24 человека, на один
год и менее — 13 человек.

С нашей точки зрения, правы ученые, полагающие необходимым, исходя из
общих принципов уголовной политики, установить за неосторожные
преступления специфические меры наказания, отличающиеся от наказаний за
умышленные преступления .

Первые шаги в этом направлении уже сделаны. Но это пока относится не к
самому наказанию, а к его исполнению. Так, согласно ст. 24 УК РСФСР,
впервые осуждаемые к лишению свободы за неосторожные преступления
отбывают наказание в колони для лиц, совершивших преступления по
неосторожности поселениях во-первых, создаются более благоприятные
условия для исправительно-трудового воздействия и, во-вторых,
исключается нездоровое влияние на неосторожных преступников со
стороны лиц, отбывающих наказание за умышленные преступления.В
глазах общественности неосторожный преступник иногда вы пассивной
жертвой ситуации, достойной не осуждения, а сочувствия. В
литературе также встречаются утверждения, согласно
которым каждый может совершить неосторожное преступление, в
этом плане «почти все мы — потенциальные преступники», и
делается вывод что общепредупредительная сила наказания за
неосторожные преступления ничтожна. Однако результаты опроса
практических работников суда, прокуратуры и органов внутренних
дел говорят об обратном. Так, 50% опрошенных считают, что
суровые санкции за преступления совершенные по неосторожности,
оказывают достаточно ощутимое воздействие на других лиц. По мнению 28%
респондентов, чем выше распространенность неосторожных преступлений,
тем более суровым должно быть наказание280. Подобная
точка зрения, вероятно, обусловлена переоценкой общего
предупреждения в ущерб специальному.

Б. А. Куринов, анализируя цели наказания применительно к
автотранспортным преступлениям, пришел к выводу, что превалирующее
значение имеет общее предупреждение. Доводы автора таковы: задачу
специального предупреждения во многих случаях успешно можно было бы
решить без применения такой суровой меры наказания, как лишение свободы.
Если бы законодатель стремился достигнуть лишь цели специального
предупреждения, он мог бы ограничиться мерами наказания в виде
исправительных работ, запрещением заниматься определенной деятельностью,
возложением обязанности загладить причиненный вред и т. д. Однако при
таких наказаниях не может эффективно реализоваться общепредупредительное
воздействие. Цели общей превенции и цели специального предупреждения
требуют сохранения в законе наказания в виде лишения свободы на
длительный срок.

Позиция Б. А. Куринова, как видим, противоречива. С одной стороны, он
доказывал, что для достижения цели специального предупреждения нет нужды
в лишении свободы, с другой — утверждал, что решение этой задачи (при
приоритете общей превенции) диктует необходимость сохранения указанного
вида наказания, необоснованно отрицая общепредупредительное свойство
наказаний, не связанных с лишением свободы.

На наш взгляд, не преувеличивая роли наказаний, следует тем не менее
отметить, что устрашение пока еще служит сдерживающим фактором. Поэтому
пути повышения общепревентивного значения наказания за неосторожные
преступления те же, что и наказания, назначаемого за посягательства,
совершаемые умышленно. Таким образом, наказание за неосторожные, как и
за умышленные преступления преследует единые цели: специального и общего
предупреждения. Различие же, как мы убедились, заключается в способах их
достижения, обусловленных спецификой данной категории преступлений.

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter