Уголовный характер взысканий
39. Древнейшее гражданское правосудие отличалось уголовным характером;
руководящим началом его служила месть; взыскание, к которому
присуждалась проигравшая сторона, имело значение наказания, обыкновенно
в форме личной расправы или денежного штрафа. Наказание следовало
независимо от того, действовал ли нарушитель права умышленно или
неумышленно; различие преступления и простого правонарушения еще не было
известно; степени вины не различались и идея вины не руководила
гражданским судом в это древнее время.
Такой характер правосудия согласовался с особенностями нравственного
состояния современного ему человека. И теперь еще ребенок колотит
предмет, о который он ударился; даже взрослый бывает готов негодовать
против неодушевленной причины своего несчастия, у человека же грубого и
гневного такое негодование легко переходит в яркие внешние выражения.
Точно так же, руководясь чувством боли, поступал гражданин древнейшего
Рима, несправедливость оценивал он не по причине ее, но по последствиям.
Пострадавший не разбирал, кто и как нанес ему вред, и требовал
одинакового искупления, как от злонамеренного, так и от невольного
нарушителя его прав. Грубого человека сердит простое разногласие во
мнениях; так же как и для ребенка, утверждать то, что представляется ему
неверным, в его глазах означает ложь. Народ, который поднимается за
идею, наказывает всякое противоречие. Заблуждение или истина, которыми
масса не в состоянии овладеть, – в ее глазах преступление. Так и в
древнейшем праве проигравшая сторона платила штраф, потому что она
утверждала нечто неверное, т. е., может быть, и верное, но нечто такое,
что доказать она не могла, что противная сторона опровергла, например,
своею присягою, чего наконец не усмотрел судья (Иеринг).
40. Постановления XII таблиц о тех отношениях, которые потом стали
известны под именем обязательств*(84), дают наглядное понятие о том, в
какой значительной степени уголовный характер взысканий был присущ
древнейшему гражданскому праву. Тогда как в развитом праве большая часть
обязательств возникает из договоров, древнейший гражданский оборот вовсе
не знал обязательств, которые устанавливались таким способом.
Единственным и относительно распространенным источником обязательства
служил в то время деликт или противозаконное нарушение чужого права.
Обязательство являлось в виде обязанности уплатить штраф за содеянное
нарушение. Однако образование обязательственного права, и в этой
элементарной форме его, предполагает некоторый прогресс в развитии
общества. Первоначально нарушение права вызывает месть и кровавый
самосуд со стороны правообладателя, авторитет общественной и
государственной (военной) власти стремится уложить эту расправу в
определенные рамки. Образуется ius talionis, т. е. начало, по которому
обиженный требует в свою пользу жертву, равную понесенной им потере: око
за око, зуб за зуб. Далее, научаясь подчинять первые порывы страсти
рассудку и соблазняясь получением имущественных выгод, пострадавший
мирится с обидчиком за известное имущественное удовлетворение; власть
покровительствует таким мирным сделкам (рах) и постепенно превращает их
в обязательные; обычай и закон вырабатывают таксу штрафов. Таким
образом, в конце концов каждый нарушитель чужого права обязан уплатить
обиженному известный штраф, а обиженному воспрещается окончательно
всякая иная расправа с обидчиком; в этом и состоит первое обязательство.
Законы XII таблиц отпечатлели в себе следы всех перечисленных нами
стадий правового развития. Ночного вора дозволяется ими убить, равно как
вора, который днем, вооруженный, сопротивляется при поимке. Вор,
пойманный на месте преступления (fur manifestus) наказывается телесно и
обращается в раба лица пострадавшего; наравне с ним наказывается лицо,
которое противится обыску для отыскания украденной вещи. Поджигатель
связывается, наказывается телесно и сжигается. За чародейство, с целью
причинить кому-либо вред (наговор, порча, qui malum carmеn incantassit)
следовало, может быть, обращение в рабство, а, может быть, и смерть; за
публичную ругань (si quis occenlavisset) или сочинение позорящих стишков
следовало бичевание до смерти. Все это остатки первобытного кровавого
самосуда. Иногда наказание смертью получало религиозное значение. Так,
кто стравит чужую жатву, тот связывается и умерщвляется в жертву Церере,
богине плодородия; то же наказание ожидало, вероятно, и того, кто
заговором испортит чужой урожай. – Далее мы встречаемся с ius talionis.
Si membrum rupsit, гласит закон, talio esto: за причинение тяжкого
увечья (в форме лишения руки или ноги) – talio. Однако законодатель
спешит прибавить к этому: ni cum ео pacit, если не последует мировой.
Стало быть мировая в этом случае была уже в обычае, если ее
возможностыиредусматривалась законом. Может быть, существовал уже обычай
склонять повздоривших лиц к примирению. Попытку к примирению XII таблиц
предполагают в каждом тяжебном деле: rem ubi pacunl orato. III pacunt и
т. д. Виновную сторону склонял к примирению страх потерпеть по ius
talionis. В других случаях ее склоняло к тому же опасение имущественной
потери; так, – в случае потравы полей скотом или нанесения вреда
имуществу скотом, рабами и другими подвластными лицами. Если господин
этих лиц или скота не вознаграждал пострадавшего, то они поступали во
власть этого последнего fnoxae deditio). Впрочем, может быть, в этих
случаях размер вознаграждения устанавливался не мировою, но судом.*(85)
Немудрено, что при этом даже на виновное животное смотрели именно как на
виновника преступления и этим объясняется еще позднейший взгляд
некоторых юристов (прокулианцев), по мнении которых а. Noxalis действует
против господина лишь до тех пор, пока виновный раб или животное
находятся в его власти. – В следующих случаях закон определял точный
размер штрафа: за сломанную кость (si os fregit) свободный человек
удовлетворяется тремястами ассов, за оскорбление (iniuria) двадцатью
пятью ассами; за порубку чужих деревьев взыскивалось по 25 ассов за
каждое порубленное дерево. Были и другие постановления о взыскании за
вред, нанесенный чужому имуществу. Из двух сохранившихся слов одного из
таких постановлений (rupsit…. sarcito) мы можем заключить лишь то, что
нанесение вреда обязывало к вознаграждению за него. Другое
постановление, как мы видели, определяло ответственность за вред,
нанесенный четвероногими при потраве, и распространялось, без сомнения,
на подвластных лиц и рабов. Вор, уличенный не на месте преступления
(furnec manifestus) платит штраф вдвое против цены украденной им вещи;
лицо, у которого краденая вещь найдена путем обыска, платит тот же штраф
втрое (actio furti concepti). В тех случаях, где законодатель не в силах
еще устранить расправу над личностью правонарушителя, он старается
поставить ее в определенные границы. Этот смысл имеет обращение
виновного в рабство; такое обращение спасает его от смерти. Кроме того
самый акт самоуправства обставляется известными гарантиями. Как при
призыве в суд рука налагалась на ответчика не иначе, как по
засвидетельствовании его ослушания пред свидетелями, так вора, который
вооружен и защищается, дозволялось убить днем не иначе, как созвав
предварительно криком соседей; соседи, очевидно, должны были
засвидельствовать законность убийства в данном случае.*(86) Относительно
производства обысков предписывался ряд формальностей. По словам Гая,
делающий обыск у подозреваемого, против его воли, должен быть наг, но
опоясан (licio cinctus) и иметь в руках блюдо (lancem habens). Для
самого Гая значение этих формальностей оказалось неясным и он
подтрунивает над первой из них, имевшей своим источником, без сомнения,
чувство стыдливости. Относительно значения второй формальности Гай
делает догадку: руки обыскивающего должны быть заняты, дабы он не
сфальшивил как-нибудь при обыске. Закон определял, из чего должен быть
сделан предмет, именуемый lanx. При обыске, как и в предшествующих
случаях, должны были присутствовать свидетели.
Во всех названных случаях не делали никакого различия, было ли
правонарушение умышленное или неумышленное. Однако неумышленный
поджигатель наказывался легче сравнительно с умышленным виновником
поджога – точно так же, как неумышленный убийца. По свидетельству
предания*(87) этот последний освобождался от кровавой мести, когда один
из его родственников приносил очистительную жертву: так, будто бы,
постановил мифический царь Нума Помпилий.*(88) – lus talionis,
назначенное на случай телесных повреждений, распространялось на всех,
без отношения к умышленности их действий. У кого находили путем обыска
краденую вещь, тот платил, в виде штрафа, тройную ее ценность, без
отношения к тому, знал, или не знал он об ее покраже. Продавец, не
знавший, что он продал чужую вещь, уплачивал покупателю (в случае, если
эту вещь требовал ее настоящий собственник) двойную ее ценность точно
так же, как и продавец, сделавший это умышленно (а. auctoritatis, стр.
59). Добросовестный владелец платил за чужой материал, употребленный им
в постройку, так же, как и недобросовестный (а. de tigno iuocto). Все
эти случаи рассматривались, как похищение чужого имущества. – Далее
отметим другое важное правило. Наказание, в виде денежного штрафа,
постигало сторону, проигравшую процесс, все равно, поддерживала ли она
судебный спор с сознанием своего права, или нет. Вот ряд случаев,
которые относятся сюда. В 1. а. sacramenti проигравшая сторона теряла
свой залог (sacramenlum); в споре о праве собственности сторона,
удержавшая владение па время спора, но в конце концов проигравшая тяжбу,
(si vindiciain falsam tuleritj уплачивала противнику вдвое против
полученных ею с вещи доходов. В 1. а. per manus inieetionem и в
некоторых других случаях запирательство ответчика вело, безусловно, к
двойному взысканию против должного (1is infltiando crescit in
duplum)*(89); в 1. a. per condictiouem (c. certi), судопроизводственной
форме, возникшей много спустя после издания ХIIтаблиц, проигравший
платил противнику одну треть спорной суммы sponsio или restipulatio
tertiae partis); истец, предъявивший иск на сумму, большую против
действительно-должной (plus petitio}, терял свой иск на всю его сумму. –
Что все эти взыскания не были обусловлены умышленностью действий тех, на
кого налагались, это отчасти засвидетельствовано источниками, отчасти
должно разуметься само собою. Во всех перечисленных случаях проявлялся
субъективный (с точки зрения пострадавшего) способ оценки
правонарушений; правонарушение оценивалось по чувству боли или
раздражения, причиненному им потерпевшему. Особенно рельефно это
сказывалось при преследовании вора. Проследим еще раз постановления по
этому предмету. По закону XII таблиц, вора, застигнутого на месте
преступления, (fur manifestus), дозволялось взять в рабство, а при
сопротивлении и убить, с вора же, пойманного впоследствии, (fur nec
manifestus), взыскивался только штраф, вдвое против цены похищенного.
Пострадавший, в первую минуту, не знает меры своему гневу и потому ему
дозволяется тогда убить вора; потом гнев утихает и пострадавший должен
ограничиться денежным удовлетворением. Но раздражение его усиливается,
если вор спрятал вещь и для отыскания ее пришлось прибегнуть к домашнему
обыску: штраф взыскивался тогда втрое против цены вещи; если же при
обыске вор окажет сопротивление, то он наказывается как fur manifestus.
41. При неразличении умышленного и неумышленного правонарушения и с
неисправным заемщиком обходились, как с преступником, если только не
хуже. Выше была описана форма, в которой установлялся заем. По своему
существу, заем был продажею личности должника кредитору. Права кредитора
не распространялись на имущество должника, которое еще не потеряло
своего семейно-родового характера; неисправность должника в уплате вела
к расправе над его личностью. Он поступал к кредитору в личную
(кабальную) зависимость вместе со своими нисходящими; но закон определял
точно процедуру такой расправы, и мы знаем ее, как из отрывков XII
таблиц, так и по описанию Гая.*(90)
?????$??$?????]?государственной власти, – необходимый результат
предшествующих злоупотреблений кредиторов по отношению к должникам.
Однако вмешательство государственной власти не идет, на первый раз,
слишком далеко; по-прежнему, должник не может защищаться самолично,
несмотря на то, что его приводят к претору. Авторитет
свидетелей-поручников, освятивших самоуправство, остается еще
неприкосновенным; должник уже осужден ими. Привод к претору необходим
лишь для констатирования акта самоуправства и для придания ему возможно
большей огласки. Судоговорение пред претором, legis actio в наиболее
строгом смысле, начинается только тогда, когда должник находит себе
заступника (vindex).
Если, по приводе должника в суд, он не уплачивал своего долга, и никто
не являлся для его защиты, или же предпринятая защита оканчивалась
неудачно, то кредитор вед должника к себе, связывал его или сковывал.
Закон определял minimum в весе оков, а также mininum той пищи, которую
кредитор должен кормить своего узника. Кредитор не должен был
препятствовать, если должник хотел кормиться на свои средства, которые
могли доставить ему его домочадцы. Узничество продолжалось шестьдесять
дней; в это время три раза, в нундины, узник приводился к претору в
comitiura и здесь объявлялась громогласно сумма долга, лежащая на
узнике. Если после всего этого долг оставался неуплаченным, то должник
отдавался кредитору в кабалу или продавался за Тибр.
Особый интерес представляет постановление, которое занимает последнее
место в III таблице законов. Оно относится к тому случаю, когда один
должник оказывается ответственным и неисправным пред несколькими
кредиторами. Закон разрешал кредиторам рассечь должника на части,
пропорциональные долгу каждого. Жестокое, в глазах позднейших юристов,
постановление закона вытекало непосредственно из древнейшего значения
займа. При займе должник продавался своему кредитору, так что новый заем
был невозможен при существовании старого. Если же у одного должника
оказывалось несколько кредиторов, то это могло произойти лишь путем
обмана со стороны должника; такой должник возмущал своих кредиторов и
они требовали мести.
42. Еще в позднейшей юриспруденции понятию iniuria присвояется весьма
широкий смысл. По определению институций*(91) iniuria обозначает omne
quod non iure fit и гораздо раньше Цицерон употребляет iniuria вообще в
смысле правонарушения.*(92) У юристов императорского времени а.
iniuriarum служила самым общим средством. Кто сознательно вторгался в
правовую область другого лица с намерением помешать ему в осуществлении
его права, или воспрепятствовать в совершении каких-либо законных
действий, тому грозила а. iniuriarum, если только в праве не
существовало уже другого иска, назначенного специально служить в данном
случае. Так, названный иск давался против того, кто входил насильно в
чужой дом, хотя бы с целью призвания его хозяина к суду*(93), кто за
невинным человеком устраивал погоню как за вором, кто со свободным лицом
обращался как с рабом.*(94) Далее а. iniuriarum преследовала того, кто
при помощи зелья лишал другого рассудка*(95), кто препятствовал другому
пользоваться вещами, составляющими общее достояние или находящимися в
общественном пользовании, напр., морем, банями, гуляньем*(96); мало
того, а. iniuriaruin кара того, кто мешал другому пользоваться своею
собственною вещью.*(97) О большинстве этих случаев мы знаем от Ульпиана
и, приводя их, он нередко ссылается на более старых юристов: Лабеона,
Помпония, откуда видно, что высказанный им взгляд на а. iniuriarum не
составлял его личного достояния. Иногда кажется, что ссылка, которую он
делает на своих предшественников имеет тот смысл, что самому Ульпиану
этот взгляд не был вполне понятен и приведен им только благодаря
авторитету более ранних юристов. – Юристы, каковы Яволен, Ульпиан
выдвинули вперед animus iniuriandi, т. е. прямое намерение
правонарушителя оскорбить потерпевшего; в зависимость от этого условия
они ставили применение а. iniuriarum. Ho такое нововведение,
по-видимому, не сократило особенно применения нашего иска. Напротив, оно
привело к тому, что его стали допускать в новых случаях и между прочим
рядом с другими исками. Кто огласит завещание, вверенное ему для
хранения, тот, по Лабеону, отвечает по иску о поклаже; по Ульпиану же,
он отвечает также по а. Iniimarum.*(98) Лабеон отрицал а. iniuriarum в
том случае, когда два соседа, владеющие участками на различной высоте,
оскорбляли друг друга, направляя в соседнее владение дым или падающие
камни; Яволен применил к этому случаю а. Iniuriarum.*(99) В распоряжении
позднейших юристов этот иск служил вообще средством против
издевательства над личностью другого, все равно, касалось ли
издевательство именно личности (как, напр., в вышеприведенном случае
обращения со свободным человеком, как с рабом), или оно обращалось на
имущественные права противника. Кто нарушал чужое право без всякой
претензии на него, из одного желания нанести неприятность его
обладателю, тот отвечал по а. iniuriarum. – Таково широкое употребление
этого иска в империи, таков широкий смысл понятия: iniuria. Несомненно,
что во время XII таблиц, когда отдельные правонарушения были
индивидуализированы несравненно меньше, чем это было в позднейшее время,
iniuria обозначала всякое правонарушение, в особенности же нарушение не
строго – имущественного свойства.
43. Нарушения имущественного свойства, в чем бы они ни состояли, легко
подводились под furtum. Гай*(100) и Павел*(101) определяют furtum вообще
как присвоение (соntrectatio) не принадлежащей вещи. Изъятие вещи из
чужого владения, пользование вещью, отданною на хранение, или
пользование вещью, отданною в ссуду, но свыше разрешенного предела, –
равно составляют furtum. Предметом fartum могут быть свободные лица:
жена, дети.*(102) Еще Сабин держался того мнения, что fartum
распространяется и на недвижимости.*(103) О двенадцати таблицах
известно, что многие имущественные нарушения чужого права
рассматривались в них, как furtum. Невозвращение вещи, принятой на
хранение (а. depositi), растрата опекуном вверенного ему имущества (а.
rationibus distrahendis), употребление в постройку чужого материала (а.
de tigno iuncto) продажа чужой вещи (а. auctoritatis) вели к взысканию
duplum. Ho duplum есть штраф за воровство (а. furti nec inanifesti).
Подлежит сомнению, были ли известны перечисленные нами названия исков
уже во время XII таблиц и не прилагался ли по крайней мере в некоторых
из этих случаев без различия иск о воровстве. Мы можем оставить этот
вопрос без разрешения относительно XII таблиц; что же касается вообще
древнейшего права, то припомним еще раз, что тогда не делалось никакого
различия умышленного и неумышленного нарушения чужого права. Отсюда
ясно, что в древнейшем праве, кроме деликта, не было необходимости в
признании какого-либо другого источника для обязательств, для того чтобы
оградить судебною защитою все обязательства, известные этому праву.
44. Судебная защита собственности не отличалась сначала от судебной
защиты других прав. Еще Гаю был известен особый иск, уже упомянутый нами
выше. Мы говорим об а. furti concepti. Посредством этого иска
собственник возвращал украденную вещь. А. furti concepti имела силу
против каждого лица, у которого вещь находится, без различия, есть ли
это лицо вор или нет, добросовестный или недобросовестный владелец; во
всяком случае ответчик подвергался штрафу втрое против цены похищенного.
Ответчик не вор, путем другого иска, actio furti oblati, взыскивал с
лица, передавшего ему вещь, такой штраф, какой был взыскан с него
самого. – Против самого вора обладатель вещи действовал путем исков,
известных под именем а. furti manifesti и а. furti nec nianifesti.
Строго уголовный характер их, в особенности первых двух исков, обличает
их древнее происхождение. Эти иски представляли достаточное средство для
защиты древнейшей собственности. Они образовались тогда, когда возникло
частное обладание вещами, но правовое чувство было еще проникнуто
местью, так что всякое правонарушение рассматривалось, как преступление.
Они остались средством защиты относительно вещей пес юапсири и тогда,
когда с развитием гражданского оборота из области всех вещей выделилась
особая группа вещей mancipi ( 23). Что же касается до этих последних, то
с положением их, как первенствующего предмета обмена, не совмещался
уголовный способ защиты. Начало, по которому каждый владелец чужой вещи
рассматривается непременно как вор, шло наперекор развитию гражданского
оборота, уменьшая желание приобретать и, следовательно, желание сбывать.
Для защиты права собственности на вещи mancipi выработался новый иск:
виндикация, rei vindicatio. Виндикация совершалась в сакраментальной
форме (1. а. sacramenti) и мы имели уже случай, когда говорили об этой
форме, описать подробно, как она происходила. Виндикация была направлена
исключительно на возвращение вещи. Обряд виндикации был сложен,
благодаря своей торжественности; но не было ничего сложного в том
исковом требовании, которое выражалось виндикацией. Весь обряд ее
сосредоточивался исключительно на споре о принадлежности вещи. Судебный
приговор разрешал только этот спорный вопрос, никакие другие вопрош с
ним не связывались.*(104) Судебное решение исполнялось в натуре:
выигравшая сторона брала себе присужденную ей вещь и этим оканчивались
ее расчеты с противником, никаких других расчетов, осложняющих главное,
основное требование виндикации – возвращение вещи – старое право не
знало. Даже расчет за ухудшение вещи, которое произошло во время самого
процесса (если в это время вещь находилась у противника) выигравшая
сторона вела не с самим противником, а с особыми поручителями. С этою
целью, по окончании вышеописанной ( 35) торжественной процедуры пред
магистратом и до начала разбирательства дела (для чего назначался особый
судья, гл. VI) магистрат определял: у кого должна остаться вещь на время
спора. Избранная им сторона получала вещь во временную собственность и
представляла поручителей (praedes litis et vindiciarum) в том, что будет
пользоваться вещью во все время процесса, не умаляя ее ценности и
возвратит ее с произведенным ею приплодом (Iructus).*(105) В случае
нарушения этого обязательства ответственность за то несли сами
поручители.
В сравнении с исками против вора виндикация представляется средством,
более высоким. Что же касается до связи ее с вещами mancipi, то она
отражается в самом ее характере. Виндикация не ограничена ни местом
нахождения вещи, ни временем (кроме давности), ни лицом и идет против
всех и каждого, у кого находится вещь; спорная вещь приносится в суд,
или, если спор идет о недвижимости, суд идет к ней; истец для того,
чтобы доказать свое право, должен доказать законное приобретение им вещи
и правильность всех предыдущих переходов вещи из рук в руки; ответчик, в
свою очередь, может доказать свое право не иначе, как выяснив в свою
пользу весь ряд передач вещи. В древности в этих случаях главным я
единственным способом доказательства служили свидетели. Первоначальный
тип подобного процесса мог выработаться только на предметах, обладающих
некоторою внешнею индивидуальностью, легко распознаваемых и
запоминаемых, а такими именно были res mancipi и притом только они.
Позднейшее применение виндикации ко всем вещам должно быть сравнительно
позднейшего происхождения.
Таким образом гражданский оборот содействовал ограничению уголовного
начала в применении к судебной защите права собственности; виндикация ее
была уже уголовным иском.
Образованию виндикации предшествовало образование манципации, как
способа передачи вещей, вошедших в сферу гражданского оборота (24).
Итак, еще задолго до издания законов XII таблиц, образовалось два вида
собственности, различие которых основывалось на различии предметов,
способов приобретения и способов защиты. Понятно, что юридические
отношения того вида, который, по всей вероятности, назывался mancipium,
предметом которого были res mancipi, а способами установления и охраны
mancipatio и геи vindicatio, составляли господствующее явление
юридической жизни и гораздо чаще, чем отношения другого вида, подлежали
рассмотрению и обсуждению юристов; поэтому mancipium могло получить в
глазах последних значение нормального права, res mancipi – значение
нормального объекта собственности и не только собственности, но и других
прав, ибо и они могли быть связаны с res mancipi Снапр., опека). Другой
вид собственности, как но своей роли в гражданском быту, так и по своему
внутреннему развитию, бледнел пред mancipium и его объекты не получили
собственного имени, а обозначались отрицательно: res nec mancipi; имя
же, которым обозначалось относившееся к ним право, не сохранилось в
источниках.
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
