Об объеме законодательной власти
134. Основной целью вступления людей в общество является стремление
мирно и безопасно пользоваться своей собственностью, а основным орудием
и средством для этого служат законы, установленные в этом обществе;
первым и основным положительным законом всех государств является
установление законодательной власти; точно так же первым и основным
естественным законом, которому должна подчиняться сама законодательная
власть, является сохранение общества и (в той мере, в какой это будет
совпадать с общественным благом) каждого члена общества. Эта
законодательная власть является не только верховной властью в
государстве, но и священной и неизменной в руках тех, кому сообщество
однажды ее доверило. И ни один указ кого бы то ни было, в какой бы форме
он ни был задуман и какая бы власть его ни поддерживала, не обладает
силой и обязательностью закона, если он не получил санкции
законодательного органа, который избран и назначен народом. Ибо без
этого данный закон не будет обладать тем, что совершенно необходимо для
того, чтобы он стал действительно законом, – согласием общества, выше
которого нет ничего, и издавать законы не может иметь права никто, кроме
как с согласия этого общества* и на основании власти, полученной от его
членов. И следовательно, все то повиновение, которое любой может быть
обязан посредством самых торжественных обязательств оказывать, [c.339] в
конце концов заканчивается в этой верховной власти и направляется теми
законами, которые она издает. И никакая присяга какой-либо иностранной
державе, и никакая отечественная подчиненная власть не могут освободить
любого члена общества от повиновения законодательному органу,
действующему по доверию от общества; равным образом нельзя любого члена
общества обязать повиноваться чему-либо противному изданным таким
образом законам или же повиноваться в большей степени, чем они это
допускают: смешно воображать, что кто-либо может быть обязан полностью
повиноваться какой-либо власти в обществе, которая не является верховной
властью.
135. Хотя законодательная власть, независимо от того, сосредоточена ли
она в руках одного человека или нескольких, осуществляется ли она
непрерывно или только через определенные промежутки, хотя она и является
верховной властью в каждом государстве, но все же:
Во-первых, она не является и, вероятно, не может являться абсолютно
деспотической в отношении жизни и достояния народа. Ведь она
представляет собой лишь соединенную власть всех членов общества,
переданную тому лицу или собранию, которые являются законодателями; она
не может быть больше той власти, которой обладали эти лица, когда они
находились в естественном состоянии, до того, как они вступили в
общество и передали эту власть сообществу. Ибо никто не может передать
другому большую власть, нежели та, которую он сам имеет, и никто не
обладает абсолютной деспотической властью над собой или над кем-либо
другим, правом лишить себя жизни или лишить жизни или имущества другого.
Человек, как было доказано, не может подчинять себя деспотической власти
другого; и так как в естественном состоянии он не обладал деспотической
властью над жизнью, свободой или собственностью другого, но имел лишь
такую власть, какую закон природы давал ему для сохранения себя и
остальной части человечества, то это, следовательно, все, что он дает
или может передать государству, а тем самым законодательной власти, так
что законодательная власть не может иметь больше этого. Эта власть в
своих самых крайних пределах ограничена общественным благом. Она не
имеет иной цели, кроме сохранения [общества], и, следовательно, никогда
не может иметь права уничтожать, порабощать или [c.340] умышленно
разорять подданных*. Обязательства закона природы не перестают
существовать в обществе, но только во многих случаях они более четко
выражены, и в соответствии с человеческими законами им сопутствуют
известные наказания, для того чтобы принудить их соблюдать. Таким
образом, закон природы выступает как вечное руководство для всех людей,
для законодателей в такой же степени, как и для других. Те законы,
которые они создают для направления действий других людей, должны, так
же как и их собственные действия и действия других людей,
соответствовать закону природы, т. е. божьей воле, проявлением которой
он является; и так как основным законом природы является сохранение
человечества, то никакая человеческая санкция не может быть
благодетельной или обоснованной, если она тому противоречит.
136. Во-вторых, законодательная, или высшая, власть не может брать на
себя право повелевать посредством произвольных деспотических указов**;
наоборот, она обязана отправлять правосудие и определять права
подданного посредством провозглашенных постоянных законов и известных
уполномоченных на то судей. Ведь так как закон природы [c.341] не
является писанным законом и его нигде нельзя найти, кроме как в умах
людей, то тех, кто благодаря страсти или личным интересам будет искажать
или неправильно применять его, не так-то легко убедить в их ошибке, если
не имеется поставленного на то судьи. В этом случае закон не служит, как
он должен, для того, чтобы определять права и охранять собственность
тех, на кого распространяется его действие, в особенности там, где
каждый к тому же является судьей, толкователем и исполнителем его, и
притом в своем собственном деле; и тот, на чьей стороне право, обычно
располагает только своей личной силой, а следовательно, не имеет
достаточной силы, чтобы защитить себя от обид или чтобы наказать
преступников. Для того чтобы избежать этих неудобств, которые приводят в
расстройство человеческую собственность в естественном состоянии, люди
объединяются в общество, дабы иметь объединенную силу всего общества для
сохранения и защиты своей собственности и иметь постоянные законы,
определяющие ее, благодаря которым каждый может знать, что ему
принадлежит. Для этого люди передают всю свою природную власть обществу,
в которое они вступают, а сообщество вкладывает законодательную власть в
руки тех, кого оно считает для этого подходящими; при этом люди
надеются, что ими будут управлять посредством провозглашенных законов, в
противном же случае их мир, покой и собственность будут по-прежнему в
таком же неопределенном положении, как и в естественном состоянии.
оружит одного человека или немногих людей объединенной силой множества,
для того чтобы принудить это множество людей повиноваться произволу
непомерных и выходящих за рамки возможного требований, которые вдруг
взбредут им на ум, или ничем не ограниченной и до этого момента
неизвестной воле при отсутствии каких-либо установленных мерил, которые
могли бы направлять действия властвующих и оправдывать их. Ведь вся
власть правительства существует только для блага общества, и, поскольку
она не должна быть деспотической и произвольной, постольку она должна
осуществляться при помощи установленных и опубликованных законов, так
чтобы и народ знал свои обязанности и находился в безопасности в
пределах закона, и правители также держались в своих границах и не
испытывали бы искушения благодаря находящейся в их руках власти
применять ее в таких целях и с помощью таких мер, о которых они не
дерзнули бы заявить открыто.
138. В-третьих, верховная власть не может лишить какого-либо человека
какой-либо части его собственности без его согласия. Ибо сохранение
собственности является целью правительства, и именно ради этого люди
вступают в общество; и, таким образом, отсюда по необходимости
предполагается и требуется, чтобы люди обладали собственностью, так как
без этого следует предположить, что они, вступая в общество, теряют то,
что являлось целью, ради которой они вступили в него; это слишком
большая нелепость, вряд ли кто-либо с ней согласится. Следовательно,
люди, находясь в обществе, обладают собственностью; [c.343] они имеют
такое право на имущество, которое по закону сообщества является их
собственностью, что никто не имеет права отнять у них их добро или
какую-либо его часть без их собственного согласия; без этого они не
имеют вообще никакой собственности. Ведь я действительно не имею никакой
собственности, если другой может по праву отнять ее у меня, когда ему
заблагорассудится, без моего согласия. Таким образом, ошибочно думать,
что верховная, или законодательная, власть любого государства может
делать все, что ей угодно, и деспотически распоряжаться имуществом
подданных или брать часть этого имущества по собственной прихоти. Этого
можно не очень опасаться в тех системах правления, где законодательный
орган состоит, полностью или целиком, из собраний, состав которых
меняется, а члены которого после роспуска подчиняются общим законам
своей страны наравне с прочими. Но в тех системах правления, где
законодательный орган представляет собой одно постоянно действующее
собрание или же вся законодательная власть сосредоточена в руках одного
человека, как в абсолютных монархиях, все же существует опасность, что
эти лица или лицо будут считать, что они имеют особые интересы, отличные
от интересов остальной чисти сообщества, и поэтому будут склонны
увеличивать свои собственные богатства и власть, беря все, что им
вздумается, у народа. Ведь собственность человека вовсе не находится в
безопасности, хотя бы имелись хорошие и справедливые законы, отделяющие
его собственность от собственности его сограждан, если тот, кто
повелевает этими гражданами, обладает властью изъять у любого частного
лица любую долю его собственности, по своему желанию и пользоваться и
располагать ею, как ему заблагорассудится.
139. Но правительство, в чьих бы руках оно ни находилось, как я уже
показал, обладает властью только на том условии и ради той цели, чтобы
люди могли иметь и обеспечить свою собственность; государь или сенат,
какой бы властью они ни обладали для издания законов, регулирующих
собственность между подданными, все же никогда не могут обладать властью
брать себе всю или какую-либо часть собственности подданных без их
собственного согласия, ведь это фактически значило бы оставить подданных
вообще без всякой собственности. И для того чтобы убедиться, что даже
абсолютная власть там, где она необходима, не является деспотической,
будучи абсолютной, но все же ограничена теми обстоятельствами и
определяется теми [c.344] целями, которые требуют, чтобы в некоторых
случаях эта власть была абсолютной, нам достаточно рассмотреть обычную
практику воинской дисциплины. Сохранение армии, а тем самым всего
государства требует абсолютного повиновения приказу каждого вышестоящего
офицера, и вполне справедливо, что за неповиновение или оспоривание
самых опасных или неразумных приказов полагается смерть; и все же мы
видим, что сержант, который может приказать солдату подойти к жерлу
пушки или стоять в проломе крепостной стены, где он почти наверняка
погибнет, не может приказать этому солдату дать ему хотя бы пенни из
своих денег; точно так же и генерал, который может приговорить его к
смерти за самовольное оставление поста или за неповиновение самым
безрассудным приказам, не может при всей своей абсолютной власти над
жизнью и смертью распорядиться хотя бы одним фартингом из собственности
этого солдата или присвоить хотя бы малую толику из его имущества; и тем
не менее этому солдату он может приказать все, что угодно, и повесить за
малейшее неповиновение, так как подобное слепое повиновение необходимо
для достижения той цели, ради которой командир обладает своей властью,
т. е. для сохранения остальных; но право распоряжаться его имуществом не
имеет к этому никакого отношения.
140. Это правда, что правительства не могут содержаться без больших
расходов, и каждый, кто пользуется своей долей защиты, должен платить из
своего имущества свою долю на его содержание. Но все же это должно
делаться с его собственного согласия, т. е. с согласия большинства,
которое дает его либо само, либо через посредство избранных им
представителей. Ведь если кто-либо будет претендовать на право вводить и
взимать налоги с народа своей собственной властью и без такого согласия
со стороны народа, то он тем самым посягает на основной закон
собственности и препятствует осуществлению цели правительства. Ибо каким
правом собственности могу я обладать на то, что другой может по праву
взять себе, когда ему заблагорассудится?
141. В-четвертых, законодательный орган не может передать право издавать
законы в чьи-либо другие руки. Ведь это право, доверенное народом, и те,
кто им обладает, не могут передавать его другим. Только народ может
устанавливать форму государства, делая это посредством создания
законодательной власти и назначения тех, в чьих руках она будет
находиться. И когда народ заявил: мы [c.345] будем подчиняться
предписаниям и управляться законами, созданными для нас такими-то людьми
и в такой-то форме,- никто больше не может сказать, что другие люди
будут создавать законы для народа; точно так же и народ не может быть
связан какими-либо иными законами, кроме тех, которые изданы теми, кто
был избран народом и уполномочен создавать для него законы.
Законодательная власть, поскольку она исходит от народа через посредство
положительного добровольного дара и учреждения, не может быть ничем
иным, кроме как тем, что передано этим положительным даром, а он был
сделан только для создания законов, а не для создания законодателей, и
законодательный орган не имеет права передоверять свою законодательную
власть и передавать ее в другие руки,
142. Вот те пределы, которые полномочия, данные обществом, и закон бога
и природы установили для законодательной власти всякого государства, во
всех формах правления.
Во-первых, они должны управлять посредством опубликованных установленных
законов, которые не должны меняться в каждом отдельном случае; напротив,
должен существовать один закон для богатого и бедного, для фаворита при
дворе и для крестьянина за плугом.
Во-вторых, эти законы не должны предназначаться ни для какой иной
конечной цели, кроме как для блага народа.
В-третьих, они не должны повышать налоги на собственность народа без
согласия народа, данного им самим или через его представителей. И это,
собственно, касается только таких государств, где законодательный орган
действует непрерывно или по крайней мере где народ не сохранил какую-то
часть законодательной власти за депутатами, которые время от времени
избираются им самим.
В-четвертых, законодательный орган не должен и не может передавать
законодательную власть кому-либо другому или передоверять ее кому-либо,
кроме как тем, кому ее доверил народ. [c.346]
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
