.

Понятие научной революции

Язык:
Формат: реферат
Тип документа: Word Doc
71 1962
Скачать документ

Казанский Государственный Университет

Понятие научной революции

Фисейский Станислав Владимирович

аспирант кафедры экономической кибернетики

Казань 2004

Содержание

Общие методы развития науки

Понятие научной революции

Пример научной революции XVI-XVII веков

Общие методы развития науки

Очевидно, что наука развивается, то есть необратимо качественно меняется
со временем. Она наращивает свой объем, непрерывно разветвляется.
Развитие это оказывается неравномерным: с “равным” ритмом, причудливым
переплетением медленного кропотливого накопления новых знаний с
“обвальным” эффектом внедрения в тело науки сумасшедших идей,
перечеркивающих за непостижимо короткое время складывающиеся веками
картины мира. Фактическая история науки внешне выглядит достаточно
дробно и хаотично. Но наука изменила бы самой себе, если бы в этом
“броуновском движении” гипотез, открытий, теорий не попыталась бы
отыскать некую упорядоченность, закономерный ход становления и смены
идей и концепций, то есть обнаружить скрытую логику развития научного
знания.

Выявление логики развития науки означает уяснение закономерности
научного прогресса, его движущих сил, причин и исторической
обусловленности. Современное видение этой проблемы существенно
отличается от того, которое господствовало, пожалуй, до середины нашего
столетия. Прежде полагали, что в науке идет непрерывное приращение
научного знания, постоянное накопление новых научных открытий и все
более точных теорий, создающее в итоге кумулятивный эффект на разных
направлениях познания природы. Ныне логика развития науки представляется
иной: она развивается не только путем непрерывного накопления новых
фактов и идей – шаг за шагом, но и через фундаментальные теоретические
сдвиги. В один прекрасный момент они заставляют ученых перекраивать
привычную общую картину мира и перестраивать свою деятельность на базе
принципиально иных мировоззренческих установок. Логику неспешной
эволюции науки (шаг за шагом) сменила логика научных революций и
катастрофы. Ввиду новизны и сложности проблемы в методологии науки еще
не сложилось общепризнанного подхода логики развития научного знания.
Таких моделей множество. Но некоторые все приобрели приоритет.

Пожалуй наибольшее число сторонников, начиная с 60-х гг. нынешнего века,
собрала концепция развития науки, предложенная американским историком и
философом Т.Куном.

Способность исследователей длительное время работать в неких
предзаданных рамках, очерчиваемых фундаментальными научными открытиями,
стала важным элементом логики развития науки в концепции Т.Куна. он ввел
в методологию принципиально новое понятие – “парадигма”. Буквальный
смысл этого слова – образец. В нем фиксируется существование особого
способа организации знания, подразумевающего определенный набор
предписаний, задающих характер видения мира, а значит, влияющих на выбор
направлений исследования. В парадигме содержаться также и общепринятые
образцы решения конкретных проблем. Парадигмальное знание не является
собственно “чистой” теорией (хотя его ядром, и служит, как правило, та
или иная фундаментальная теория), поскольку не выполняет
непосредственной объяснительной функции. Она дает некую систему отсчета,
то есть является предварительным условием и предпосылкой построения и
обоснования различной теории.

К парадигмам в истории науки Т.Кун причислял, например, аристотелевскую
динамику, птолемеевскую астрономию, ньютоновскую механику и так далее.
Развитие, приращение научного знания внутри, в рамках такой парадигмы,
получило название “нормальной науки”.

Решающая новизна концепция Т.Куна заключалась в мысли о том, что смена
парадигм в развитии науки не является детерминированной однозначно, или,
как сейчас выражаются, – не носит линейного характера. Развитие науки,
рост научного знания нельзя, допустим, представить в виде тянущегося
строго вверх, к солнцу дерева (познания добра и зла). Оно похоже,
скорее, на развитие кактуса прирост которого может начаться с любой
точки его поверхности и продолжаться в любую сторону.

Таким образом, логика развития науки содержит в себе закономерность, но
закономерность эта “выбрана” случаем из целого ряда других, не менее
закономерных возможностей. Из этого следует, что привычная нам ныне
квантово-релятивистская картина мира могла бы быть и другой, но,
наверное, не менее логичной и последовательной.

Переходы от одной научной парадигмы к другой Т.Кун сравнивал с
обращением людей в новую религиозную веру: мир привычных объектов
предстает в совершенно ином свете благодаря решительному пересмотру
исходных объяснительных принципов.

Выбор принципов, которые составят успешную парадигму, осуществляется
учеными не столько на основании логики или под давлением эмпирических
фактов, сколько в результате внезапного озарения, просветления,
иррационального акта веры в то, что мир устроен именно так, а не иначе.

Однако далеко не все исследователи методологии научного познания
согласились с этим выводом. Альтернативную модель развития науки, также
ставшую весьма популярной, предложил И.Лакатос. Лакатос считает, что
выбор научным сообществом одной из многих конкурирующих
исследовательских программ может и должен осуществляться рационально, то
есть на основе четких, рациональных критериев.

В общем виде его модель развития науки может быть описана так.
Исторически непрерывное развитие науки представляет собой конкуренцию
научно-исследовательских программ, которые имеют следующую структуру.

( “жесткое ядро”, включающее неопровержимые для сторонников программы
исходные положения.

( “негативная эвристика” – своеобразный “защитный пояс” ядра программы,
состоящий из вспомогательных гипотез и допущений, снимающих противоречия
с аномальными фактами.

( “позитивная эвристика” – … это правила, указывающие какие пути надо
избирать и как по ним идти.

Важно отметить, что последовательная система моделей мотивировалась не
аномальными наблюдаемыми фактами, а теоретическими и математическими
затруднениями программы. Именно их разрешение и составляет суть
“позитивной эвристики”.

Однако рано или поздно позитивная эвристика сила той или иной
исследовательской программы исчерпывает себя. Встает вопрос о смене
программы. Вытеснение одной программы другой представляет собой научную
революцию.

“Программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост
предвосхищает ее эмпирический рост, то есть когда она с некоторым
успехом может предсказывать новые факты… программа регрессирует, если ее
теоретический рост, то есть когда она дает только запоздалые объяснения
либо случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и открываемых
конкурирующей программой…”

В результате получается, что главным источником развития науки выступает
конкуренция исследовательских программ, каждая из которых тоже имеет
внутреннюю стратегию развития . Этот “двойной счет” развития науки и
обуславливает картину непрерывного роста научного знания.

Среди множества концепций концепции Т.Куна и И.Лакатоса считаются самыми
влиятельными реконструкциями логики развития науки во второй половине XX
в. Но как бы не отличались концепции друг от друга, все они так или
иначе вынуждены опираться на некие узловые, этапные моменты истории
науки, которые принято называть революциями.

Другой важной закономерностью развития науки принято считать единство
процессов дифференциации и интеграции научного знания.

Современную науку недаром называют “большой наукой”. Ее системная
сложность и разветвленность поражает – ныне насчитывается около 15 тысяч
различных научных дисциплин. Во времена Аристотеля перечень наук едва
достигал двух десятков (философия, геометрия, астрономия, география,
медицина и пр.)

Изобретение таких приборов как телескоп и микроскоп, гигантски расширило
познавательные возможности человека и количество доступных изучению
объектов природы. Поэтому рост научного знания сопровождался непрерывной
дифференциацией, то есть дроблением на более мелкие разделы и
подразделы. В физике образовалось целое семейство наук: механика, оптика
и т.д. начали возникать “смежные” естественно-научные дисциплины –
физическая химия, химическая физика, биохимия.

И ныне интегративные процессы в естествознании, кажется, “пересиливают”
процессы дифференциации (дробления). Интеграция естественно-научного
знания стала, по-видимому, ведущей закономерностью его развития. Она
может проявляться во многих формах:

( в организации исследований на стыке смежных научных дисциплин, где,
как говорится, и скрываются самые интересные и многообещающие научные
проблемы;

( в разработке научных методов, имеющих значение для многих наук
(спектральный анализ, хроматография, компьютерный эксперимент);

( в поиске “объединительных” теорий и принципов, к которым можно было бы
свести бесконечное разнообразие явлений природы (гипотеза “Великого
объединения” всех типов фундаментальных взаимодействий в физике,
глобальный эволюционный синтез в биологии, физике, химии т т.д.;

( в разработке теорий, выполняющих общеметодологические функции в
естествознании (общая теория систем, кибернетика, синергетика);

( в изменении характера решаемых современной наукой проблем – они все
больше становятся комплексными, требующими участия сразу нескольких
дисциплин (экологические проблемы, проблема возникновения жизни и пр.).

Понятие научной революции

Наиболее очевидные примеры научных революций представляют собой те
знаменитые эпизоды в развитии науки, за которыми уже давно закрепилось
название революций.

Каждое новое открытие необходимо обуславливало отказ научного сообщества
от той или иной освящённой веками научной теории в пользу другой теории,
несовместимой с прежней.

Кроме того, создание новых теорий не является единственной категорией
событий в науке, вдохновляющих специалистов на революционные
преобразования в областях, в которых эти теории возникают. Предписания,
управляющие нормальной наукой, определяют не только те виды сущностей,
которые включает в себя Вселенная, но, неявным образом, и то, чего в ней
нет. Отсюда следует (хотя эта точка зрения требует более широкого
обсуждения), что открытия, подобные открытию кислорода или рентгеновских
лучей, не просто добавляют еще какое-то количество знания в мир ученых.
В конечном счете, это действительно происходит, но не раньше, чем
сообщество ученых-профессионалов сделает переоценку значения
традиционных экспериментальных процедур, изменит свое понятие о
сущностях, с которым оно давно сроднилось, и в процессе этой перестройки
внесет видоизменения и в теоретическую схему, сквозь которую оно
воспринимает мир. Научный факт и теория в действительности не раз
делятся друг от друга непроницаемой стеной, хотя подобное разделение и
можно встретить в традиционной практике нормальной науки. Вот почему
непредвиденные открытия не представляют собой просто введения новых
фактов. По этой же причине фундаментально новые факты или теории
качественно преобразуют мир ученого в той же мере, в какой количественно
обогащают его.

Что такое научные революции, и какова их функция в развитии науки?
Часть ответов на эти вопросы была предвосхищена выше. В частности,
предшествующее обсуждение показало, что научные революции
рассматриваются здесь как такие некумулятивные эпизоды развития науки,
во время которых старая парадигма замещается целиком или частично новой
парадигмой, несовместимой со старой. Однако этим сказано не все, и
существенный момент того, что еще следует сказать, содержится в
следующем вопросе. Почему изменение парадигмы должно быть названо
революцией? Если учитывать широкое, существенное различие между
политическим и научным развитием, какой параллелизм может оправдать
метафору, которая находит революцию и в том и в другом?

Один аспект аналогии должен быть уже очевиден. Политические революции
начинаются с роста сознания (часто ограничиваемого некоторой частью
политического сообщества), что существующие институты перестали
адекватно реагировать на проблемы, поставленные средой, которую они же
отчасти создали. Научные революции во многом точно так же начинаются с
возрастания сознания, опять-таки часто ограниченного узким
подразделением научного сообщества, что существующая парадигма перестала
адекватно функционировать при исследовании того аспекта природы, к
которому сама эта парадигма раньше проложила путь. И в политическом и в
научном развитии осознание нарушения функции, которое может привести к
кризису, составляет предпосылку революции. Кроме того, хотя это, видимо,
уже будет злоупотреблением метафорой, аналогия существует не только для
крупных изменений парадигмы, подобных изменениям, осуществленным
Лавуазье и Коперником, но также для намного менее значительных
изменений, связанных с усвоением нового вида явления, будь то кислород
или рентгеновские лучи. Научные революции, должны рассматриваться как
действительно революционные преобразования только по отношению к той
отрасли, чью парадигму они затрагивают. Для людей непосвященных они
могут, подобно революциям на Балканах в начале XX века, казаться
обычными атрибутами процесса развития. Например, астрономы могли принять
рентгеновские лучи как простое приращение знаний, поскольку их
парадигмы не затрагивались существованием нового излучения. Но для
ученых типа Кельвина, Крукса и Рентгена, чьи исследования имели дело с
теорией излучения или с катодными трубками, открытие рентгеновских лучей
неизбежно нарушало одну парадигму и порождало другую. Вот почему эти
лучи могли быть открыты впервые только благодаря тому, что нормальное
исследование каким-то образом зашло в тупик.

Этот генетический аспект аналогии между политическим и научным развитием
не подлежит никакому сомнению. Однако аналогия имеет второй, более
глубокий аспект, от которого зависит значение первого. Политические
революции направлены на изменение политических институтов способами,
которые эти институты сами по себе запрещают. Поэтому успех революций
вынуждает частично отказаться от ряда институтов в пользу других, а в
промежутке общество вообще управляется институтами не полностью.
Первоначально именно кризис ослабляет роль политических институтов, так
же, как мы уже видели, он ослабляет роль парадигмы. Возрастает число
личностей, которые во все большей степени отстраняются от политической
жизни, или же если не отстраняются, то в ее рамках поведение их
становится более и более странным. Затем, когда кризис усиливается,
многие из этих личностей объединяются между собой для создания
некоторого конкретного плана преобразования общества в новую
институциональную структуру. В этом пункте общество разделяется на
враждующие лагери или партии; одна партия пытается отстоять старые
социальные институты, другие пытаются установить некоторые новые. Когда
такая поляризация произошла, политический выход из создавшегося
положения оказывается невозможным. Поскольку различные лагери расходятся
по вопросу о форме, в которой политическое изменение будет успешно
осуществляться и развиваться, и поскольку они не признают никакой
надынституциональной структуры для примирения разногласий, приведших к
революции, то вступающие в революционный конфликт партии должны, в конце
концов, обратиться к средствам массового убеждения, часто включая и
силу. Хотя революции играли жизненно важную роль в преобразовании
политических институтов, эта роль зависит частично от вне политических и
вне институциональных событий.

Историческое изучение парадигмального изменения раскрывает в эволюции
наук характеристики, весьма сходные с отмеченными. Подобно выбору между
конкурирующими политическими институтами, выбор между конкурирующими
парадигмами оказывается выбором между несовместимыми моделями жизни
сообщества. Вследствие того, что выбор носит такой характер, он не
детерминирован и не может быть детерминирован просто оценочными
характеристиками процедур нормальной науки. Последние зависят частично
от отдельно взятой парадигмы, а эта парадигма и является как раз
объектом разногласий. Когда парадигмы, как это и должно быть, попадают в
русло споров о выборе парадигмы, вопрос об их значении по необходимости
попадает в замкнутый круг: каждая группа использует свою собственную
парадигму для аргументации в защиту этой же парадигмы.

Этот логический круг сам по себе, конечно, еще не делает аргументы
ошибочными или даже неэффективными. Тот исследователь, который
использует в качестве исходной посылки парадигму, когда выдвигает
аргументы в ее защиту, может, тем не менее, ясно показать, как будет
выглядеть практика научного исследования для тех, кто усвоит новую точку
зрения на природу. Такая демонстрация может быть необычайно
убедительной, а зачастую и просто неотразимой. Однако природа
циклического аргумента, как бы привлекателен он ни был, такова, что он
обращается не к логике, а к убеждению. Ни с помощью логики, ни с помощью
теории вероятности невозможно переубедить тех, кто отказывается войти в
круг. Логические посылки и ценности, общие для двух лагерей при спорах о
парадигмах, недостаточно широки для этого. Как в политических
революциях, так и в выборе парадигмы нет инстанции более высокой, чем
согласие соответствующего сообщества. Чтобы раскрыть, как происходят
научные революции, мы, поэтому будем рассматривать не только влияние
природы и логики, но также эффективность техники убеждения в
соответствующей группе, которую образует сообщество ученых.

Чтобы выяснить, почему вопросы выбора парадигмы никогда не могут быть
четко решены исключительно логикой и экспериментом, мы должны кратко
рассмотреть природу тех различий, которые отделяют защитников
традиционной парадигмы от их революционных приемников. Пусть мы
признаем, что отказ от парадигмы бывает историческим фактом; но говорит
ли это о чем-нибудь еще, кроме как о легковерии человека и незрелости
его знаний? Есть ли внутренние мотивы, в силу которых, восприятие нового
вида явления или новой научной теории должно требовать отрицания старой
парадигмы?

Сначала отметим, что если такие основания есть, то они проистекают не из
логической структуры научного знания. В принципе новое явление может
быть обнаружено без разрушения какого-либо элемента прошлой научной
практики. Хотя открытие жизни на Луне в настоящее время было бы
разрушительным для существующих парадигм (поскольку они сообщают нам
сведения о Луне, которые кажутся несовместимыми с существованием жизни
на этой планете), открытие жизни в некоторых менее изученных частях
галактики не было бы таким разрушительным. По тем же самым признакам
новая теория не должна противоречить ни одной из предшествующих ей, Она
может касаться исключительно тех явлений, которые ранее не были
известны; так квантовая механика (но лишь в значительной мере, а не
исключительно) имеет дело с субатомными феноменами, неизвестными до XX
века. Или новая теория может быть просто теорией более высокого уровня,
чем теории, известные ранее,— теорией, которая связывает воедино группу
теорий более низкого уровня, так что ее формирование протекает без
существенного изменения любой из них. В настоящее время теория
сохранения энергии обеспечивает именно такие связи между динамикой,
химией, электричеством, оптикой, теорией теплоты и т. д. Можно
представить себе еще и другие возможные связи между старыми и новыми
теориями, не ведущие к несовместимости тех и других. Каждая из них в
отдельности и все вместе могут служить примером исторического процесса,
ведущего к развитию науки. Если бы все связи между теориями были таковы,
то развитие науки было бы подлинно кумулятивным. Новые виды явлений
могли бы просто раскрывать упорядоченность в некотором аспекте природы,
где до этого она никем не была замечена. В эволюции науки новое знание
приходило бы на смену невежеству.

Конечно, наука (или некоторое другое предприятие, возможно, менее
эффективное) при каких-то условиях может развиваться таким полностью
кумулятивным образом. Многие люди придерживались убеждения, что дело
обстоит именно так, а большинство все еще, вероятно, допускает, что
простое накопление знания, по крайней мере, является идеалом, который,
несомненно, осуществился бы в историческом развитии, если бы только оно
так часто не искажалось человеческой субъективностью. Есть важные
основания верить в это.

Пример научной революции XVI-XVII веков

Общеустановленным считается положение о том, что именно в XVII веке
возникла европейская наука (прежде всего это относится к классическому
естествознанию), причем “в начале века ее еще не было, в конце века она
уже была”. Характерно, что возникла она сразу во взаимосвязи всех
составляющих: теоретического знания, его логического обоснования и
математического описания, экспериментальной проверки, социальной
структуры с сетью научных коммуникаций и общественным применением.

Основное внимание при анализе данного периода уделяется рассмотрению
соотношения когнитивных, социальных и психологических факторов процесса
возникновения науки Нового времени, ее отличию от того, что может быть
названо “не наукой”. Источниками для изучения темы являются в первую
очередь изданные труды творцов науки естественнонаучного,
гуманитарного и технического направлений Нового времени – от Ф. Бэкона,
Р. Декарта, Г. Галилея до И. Ньютона.

Рассмотрим географию периода. Она включает в себя немало европейских
стран и городов, но представляется возможным выделение Италии в начале,
и Англии в конце периода, как главных научных центров.

Хронология периода. В данной теме используется специфический критерий
периодизации, связанный с науковедческим пониманием небесспорного
феномена научной революции. Условно могут быть выделены три этапа.
Первый, связанный, прежде всего, с деятельностью Г. Галилея –
формирование новой научной парадигмы; второй – с Р. Декартом –
формирование теоретико-методологических основ новой науки; и третий –
“главным” героем которого был И. Ньютон, – полное завершение новой
научной парадигмы – начало современной науки.

Развитию науки в XVII веке посвящено огромное число работ различного
плана: скрупулезно изданных многотомных трудов Галилея, Декарта,
Лейбница, Ньютона, детальных биографий, переписок, исторических
исследований естественнонаучного, философского и социологического
характера.

И хотя не все согласны с определением “научная революция”, впервые
введенным в 1939 году А. Койре и впоследствии столь удачно
использованным Т. Куном, но все сходятся в том, что именно в XVII веке
была создана наука – классическая наука современного типа. В связи с
этим, XVII веке как целостное историческое явление, чрезвычайно важен
для понимания процессов генезиса и современного состояния науки.

Изменение познавательной ситуации

На вопрос: “Почему возникает наука?” – вряд ли возможно дать сколь- ни
будь исчерпывающий ответ, но вполне можно проследить и описать механизм
возникновения этого явления.

Познавательной моделью античности был Мир как Космос; и мыслителей
волновала скорее проблема идеальной, чем “реальной” природы.

Познавательной моделью средневековья был Мир как Текст; и “реальная”
природа также мало заботила схоластов. Познавательной моделью Нового
времени стал Мир как Природа.

В Новое время религиозность не исчезла, но она “обратилась” на природу,
как на наиболее адекватное, “не замутненное” последующими толкованиями
высказывание Бога. Поэтому иногда суть научной революции XVII века
интерпретируется как первое прямое и систематическое “вопрошание”
Природы. Разработка общезначимой процедуры “вопрошания” – эксперимента и
создания специального научного языка описания диалога с Природой –
составляет главное содержание научной революции.

Разрушение старого Космоса

В каждой революции решаются две проблемы: разрушения и созидания
(точнее, разрушения для созидания). В содержательном плане научная
революция XVII века ознаменовала собой смену картин мира. Поэтому
главной предметной областью проходивших процессов была физика и
астрономия.

Разрушение-созидание совпадали (правда, в различной степени) в трудах
отдельных “героев” научной революции. Если Возрождение выявило тенденцию
к разрушению старого Космоса, то, начиная с 1543 года – года выхода
книги Н. Коперника (1473 – 1543) “О вращении небесных сфер” – процесс
приобретает четкие научные формы.

“Старый космос” – это мир по Аристотелю и Птолемею. Их модели были
призваны воспроизвести с максимальной точностью, то что они
непосредственно наблюдали на небе, а не истинную картину мира. Космос
имеет шаровидную форму, вечен и неподвижен; за его пределами нет ни
времени, ни пространства. В центре его – Земля. Он дихотомичен:
изменяющийся подлунный мир и совершенно неизменный надлунный. Пустоты
нет: в подлунном мире – 4 элемента: земля, вода, воздух, огонь, в
надлунном – эфир. Все движения в космосе – круговые, в соответствии с
кинематикой Птолемея.

“Новый космос” (по Копернику) начинался с простой модели, совпадавшей с
моделью Аристарха Самосского: вращение Земли происходило вокруг оси,
центральное положение Солнца – внутри планетной системы. Земля –
планета, вокруг которой вращается Луна. Именно эта модель, как
пифагорейский символ гармоничного мира вдохновляла и самого Коперника,
Галилея, и Кеплера, поскольку соответствовала астрономическим
наблюдениям лучше, чем геоцентрическая модель Птолемея. Нельзя сказать,
что теория Коперника позволила с большей точностью толковать
астрономические наблюдения: в одних отношениях она была более точной, в
других менее. А в одном важном отношении она явно противоречила тому,
что считалось неоспоримым: она предсказывала наличие параллактического
смещения звезд на протяжении года. Ни сам Коперник, ни кто-либо из его
предшественников не могли обнаружить такого рода смещений. Коперник
объяснял это удаленностью звезд, вследствие чего параллакс слишком мал,
чтобы его заметить. Но возникала другая проблема: если при большой
удаленность звезд мы их видим достаточно крупными, то по своим размерам
они должны превосходить диаметр земной орбиты. Это противоречило
здравому смыслу.

Модель Коперника, когда он попытался ее расширить, оказалась
малопригодной для практического применения. Гелиоцентрическая модель
была столь же громоздкой, как и геоцентрическая. Не отличалась большой
точностью, вытекающие из нее выводы о размерах звезд – абсурдными. К
тому же, она сохраняла и весь аппарат птолемеевской модели – круговые
орбиты, эпициклы и т.д.. Значительно мощнее оказался удар этой модели по
христианскому мировоззрению – недаром Мартин Лютер и Джон Донн в своей
сатирической поэме “Святой Игнатий, его тайный совет ..” всячески
поносили католического священника Коперника. Коперник, “остановив
Солнце”, лишил Землю сакральности центра мироздания.

В практической же деятельности, как до Коперника, так и после него
использовалась видоизмененная астрономическая модель Птолемея. Практика
включала два основных направления деятельности: реформу календаря и
обеспечение навигации.

Переход на новую систему летоисчисления был узаконен папской буллой от
24 февраля 1582 года. Она предписывала всем христианам по всей Европе
принять григорианский календарь со следующего года. Необходимость
реформы календаря была очевидна с XIV века, но отсутствовали точные
астрономические данные. Прежде всего, не была известна истинная величина
тропического года (промежуток времени между двумя последовательными
прохождениями центра Солнца через точку весеннего равноденствия).

Для ориентации корабля, как и вообще для определения положения планет на
небесной сфере, использовались альфонские таблицы, составленные по
указанию Альфонса X еще в 1252 году. В 1474 году в Нюрнберге впервые
были напечатаны “Эфемериды” Региомонтана, а следующее их издание уже
содержало таблицы для решения самой сложной задачи – определения широты
места. Все великие мореплаватели XV века – Диас, Васко да Гама, Америго
Веспуччи и Колумб пользовались этими таблицами. С их помощью Веспуччи
определил в 1499 году долготу Венесуэлы, а Колумб смог поразить
туземцев, сообщив им о предстоящем солнечном затмении 29 февраля 1504
года.

Новая модель Космоса

Первый “рабочий чертеж” новой модели мира суждено было выполнить
Иоганну Кеплеру, на которого с детства выпало столько личных
несчастий, что трудно найти более тяжелую судьбу. Кеплер был открытым и
последовательным пифагорейцем и совершенство своей астрономической
модели искал (и нашел) в сочетании правильных многогранников и
описывавших их окружностей, правда, нашел их в своей третьей
геометрической модели, отказавшись при этом от круговой орбиты небесных
тел.

В книге “Новая астрономия” завершенной в 1607 году, Кеплер приводит два,
из своих трех знаменитых законов движения планет:

Каждая планета движется по эллипсу, в одном из фокусов которого
находится Солнце.

Каждая планета движется в плоскости, проходящей через центр Солнца,
причем, линия соединяющая Солнце с планетой (радиус-вектор планеты), за
ее равные промежутки времени описывает равные площади.

Эти законы были выведены в следствии изучения движения планеты Марс,
когда Кеплер стал помощником датского астронома Тихо Браге. Кеплер внес
несколько коренных изменений в геометрическую модель мира Аристарха:

Планетарные орбиты, которые в модели Аристарха целиком лежали в оной
плоскости, следовало поместить в различные плоскости. Плоскости должны
проходить через Солнце.

Принцип равномерного кругового движения, который неизменно лежал в
основе математического подхода к астрономии с момента зарождения до
конца XVI века, следовало заменить новым – отрезок прямой, соединяющий
планету с Солнцем, описывает равные площади за равные промежутки
времени.

Движение планет по круговой орбите заменить эллиптическим, поместив в
один из фокусов эллипса Солнце.

Никаких промежуточных моделей за всю предшествующую историю астрономии
не было. Для достижения этих идей от Кеплера требовалось беспрецедентные
по точности наблюдения, самоотверженность, математический гений.

Кеплер не смог объяснить причины планетных движений: он считал, что их
“толкает” Солнце, испуская при своем вращении особые частицы (species
immateriata), при этом эксцентричность орбиты определяется магнитным
взаимодействием Солнца и планеты. Все его усилия ушли на математическое
описание предложенной геометрической модели. Сколь не простой была эта
задача, свидетельствует множество безуспешных попыток Кеплера
совместить его закон площадей с круговыми формами орбит. В отчаянии он
усомнился в верности закона, пока не преодолел стереотип мышления:
“Загипнотизированный общепринятым представлением, я заставлял их
(планеты) двигаться по кругам, подобно ослам на мельнице”.

Закон площадей Кеплера – это первое математическое описание планетарных
движений, исключившее принцип равномерного движения по окружности как
первооснову:

Квадраты периодов обращения планет вокруг Солнца соотносятся как кубы
больших полуосей их орбит.

Более того, он впервые выразил связь между мгновенными значениями
непрерывно изменяющихся величин угловой скорости планеты относительно
Солнца и ее расстояния до него. Этот “мгновенный” метод описания,
который Кеплер впоследствии вполне осознано использовал при анализе
движения Марса, стал одним из выдающихся принципиальных достижений науки
XVII века – методом дифференциального исчисления, оформленного Лейбницем
и Ньютоном.

В конце концов Кеплеру удалось построить модель Солнечной системы,
которая за малым исключением, описывала движение планет и их спутников в
пределах точности наблюдений Тихо Браге. Так Кеплер завершил научную
программу, начатую последователями Пифагора, и заложил первый камень
(вторым – стала механика Галилея) в фундамент, на котором покоится
теория Ньютона.

Космология и механика Галилея

У Галилео Галилея (1564 – 1642) впервые связь космологии с наукой о
движении приобрела осознанный характер, что и стало основой создания
научной механики. Первоначально (до 1610 г.) Галилеем были открыты
законы механики, но первые публикации и трагические моменты его жизни
были связаны с менее оригинальными работами по космологии. Галилей
первым отчетливо понимал два аспекта физики Архимеда : поиск простых и
общих математических законов и эксперимент, как основа подтверждения
этих законов.

Изобретение в 1608 году голландцем Хансом Липперсхеем, изготовителем
очков, телескопа (правда, не предназначавшегося для астрономических
целей), дало возможность Галилею, усовершенствовав его, в январе 1610
года “открыть новую астрономическую Эру”.

Оказалось, что Луна покрыта горами, Млечный путь состоит из звезд,
Юпитер окружен четырьмя спутниками и т.д. “Аристотелевский мир” рухнул
окончательно. Галилей спешит с публикацией увиденного в своем “Звездном
вестнике”, который выходит в марте 1610 г. Книга написана на латыни и
была предназначена для ученых.

В 1632 г. во Флоренции была напечатана наиболее известная работа
Галилея, послужившая поводом для процесса над ученым. Ее полное
название – “Диалог Галилео Галилея Линчео, Экстраординарного Математика
Пизанского университета и Главного Философа и Математика Светлейшего
Великого Герцога Тосканского, где в четырех дневных беседах ведется
обсуждение двух Основных Систем Мира, Птолемеевой и Коперниковой и
предполагаются неокончательные философские и физические аргументы как с
одной, так и с другой стороны”.

Эта книга была написана на итальянском языке и предназначалась для
“широкой публики”. В книге много необычного. Так, например, один из ее
героев Симпличио (в переводе с латинского – простак), отстаивающий точку
зрения Аристотеля, – явный намек на выдающегося комментатора Аристотеля,
жившего в VI веке – Симпликия. Несмотря на легкость и изящество
литературной формы, книга полна тонких научных наблюдений и обоснований
(в частности таких сложных физических явлений как инерции, гравитации и
прочие.) Вместе с тем, Галилей не создал цельной системы.

В 1638 г. вышла последняя книга Г. Галилея “Беседы и математические
доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к
механике и местному движению…”, в которой он касался проблем, решенных
им около 30 лет назад.

Механика Галилея дает идеализированное описание движения тел вблизи
поверхности Земли, пренебрегая сопротивлением воздуха, кривизной земной
поверхности и зависимостью ускорения свободного падения от высоты. В
основе “теории” Галилея лежат четыре простые аксиомы, правда в явном
виде Галилеем не сформулированные.

Свободное движение по горизонтальной плоскости происходит с постоянной
по величине и направлению скоростью (сегодня – закон инерции, или первый
закон Ньютона).

Исходя из этого утверждения становится ясно, что тело скользящее без
трения по горизонтальной поверхности не будет не ускоряться, не
замедляться ни отклоняться в сторону. Это утверждение не является прямым
следствием наблюдений и экспериментов. В законе говорится о движении,
которое никогда не наблюдалось. Будучи последователем Архимеда, Галилей
считал, что физические законы похожи на геометрические аксиомы. В
природе не существует идеальных вещей и предметов. Но он не пренебрегал
усложнениями вносимыми трением, воздухом – он пытался поставить
эксперимент показывающий незначительность этих эффектов. Свой закон
свободного движения Галилей получил не из реальной жизни и
экспериментов, а из мысленного опыта.

Свободно падающее тело движется с постоянным ускорением.

Равноускоренным называется движение, при котором скорость тела за равные
промежутки времени увеличивается на одну и ту же величину:

.

Рассмотрим как Галилей пришел к этому выводу. Сначала он предположил,
что первоначально покоящееся тело постепенно увеличивает свою скорость
от начального значения V=0. Во времена Галилея полагали, что как только
на тело начинает действовать сила тяжести, оно мгновенно приобретает
скорость и эта скорость тем больше, чем тяжелее тело. Галилей мысленно
поставил эксперимент, который показывал что тело, падающее из состояния
покоя, должно двигаться очень медленно, а по мере падения увеличивать
скорость.

Далее Галилей полагал, что движение падающих тел должно описываться
простым законом.

,равные приращения скорости, за равные промежутки расстояния. Но он
отверг этот закон, когда понял что если бы он был справедлив, то тело,
первоначально покоящееся, осталось бы в покое навсегда.

Проверить закон в первоначальном виде было практически невозможно. В то
время не существовало точных часов, кратчайший промежуток времени
который можно было определить 10 секунд. За 10 секунд свободно падающее
тело пролетает 490 метров ! По этому для применения закона ему
потребовался постулат:

угол наклона плоскости к горизонту

, а закон инерции соответствует горизонтальной плоскости. Используя в
своих экспериментах наклонную плоскость с малыми углами наклона, Галилей
смог проверить гипотезу постоянства ускорения при вертикальном падении.

, предполагая отсутствие трения.

Принцип относительности Галилея

Представим корабль движущийся с постоянной скоростью. С его мачты
сбрасывают предмет, куда он упадет? Соотечественники Галилея сказали бы,
что он упадет отклонившись от

Основания мачты в сторону кормы при движении корабля, и не отклонился бы
вообще будь корабль неподвижен. Однако Галилей доказал, что траектория
падающего тела отклоняется от вертикали только от сопротивления воздуха.
В вакууме тело упало бы точно под точкой, из которой начала падать, если
корабль движется с постоянной скоростью и с неизменным направлением.
Траектория падения тела для наблюдателя с берега будет парабола.

Новая картина мира

К концу XVII века “Новый космос”, новая картина мира, что и было
когнитивной сутью науки, была полностью создана. “Ньютоновская физика
была …. спущена с Небес на Землю по наклонной плоскости Галилея”, Анри
Бергсон. Ее архитектором и прорабом стал Исаак Ньютон (1643 – 1727).
Роль Ньютона в истории науки удивительна. Многое, чем он занимался, что
он описал, в частности, в знаменитых “Математических началах натуральной
философии” – первое издание вышло в 1687 году под наблюдением Э.
Галлея, было раньше высказано и описано другими. Например, в частных
экспериментах и рассуждениях Х. Гюйгенс (1629 – 1695) фактически
использовал основные положения, которые позднее легли в основу теории
Ньютона :

.

.

Равенство действия и противодействия.

В истории известны не всегда красивые приоритетные споры, героем которых
был Ньютон (чего стоит один спор с Лейбницем! ). Но все это не умаляет
величие научного подвига Ньютона. Он показал себя настоящим Мастером,
который не столько обобщал, сколько создавал оригинальную новую
концепцию мира.

Основные положения теории Ньютона и Лейбница

У Ньютона, также как и у Галилея, слились космология и механика (правда,
без философии – “гипотез не измышляю”), главными положениями которых
стали следующие.

Понятие движущей силы – высшей по отношению к телу (любому: снаряду или
Луне, например), которая может быть измерена по изменению движения его
производного.

При этом Ньютон понял, что сила, скорость и ускорение представляют собой
векторные величины, а законы движения должны описываться как соотношения
между векторами. Наиболее полно все это выражается вторым законом
Ньютона:

Понятие инерции, которая изначально присуща материи и измеряется ее
количеством. Первый закон Ньютона гласит: “Если бы на тело не
действовало никаких сил вообще, то оно после того, как ему сообщили
начальную скорость, продолжало бы двигаться в соответствующем
направлении равномерно и прямолинейно”. Следовательно, никаких свободных
движений нет, а любое криволинейное движение возможно лишь под действием
силы.

Понятие соотношения гравитационной и инертной масс (они прямо
пропорциональны друг другу). Отсюда следует обоснование тяготения как
универсальной силы, а также третий закон Ньютона: “Каждое действие
вызывает противодействие, равное по величине и противоположно
направленное, или, иными словами, взаимное действие двух тел друг на
друга равно по величине и противоположно по направлению”.

Особое место в размышлениях Ньютона принадлежит поиску адекватного
количественного (математического) описания движения. Отсюда берет начало
новый раздел математики, который Ньютон назвал “методом начальных и
конечных отношений” (дифференциальное исчисление). Ньютон пользовался
этим методом для доказательства многих фундаментальных теорем. Тем не
менее многие из современников Ньютона в принципе отвергали этот метод.
Они утверждали, что «конечное отношение» двух «исчезающих» ( величин
стремящихся к нулю ) представляют собой неопределенность и,
следовательно лишины всякого смысла. Возражая им в своем труде
«Математическое начала натуральной философии», Ньютон писал :
“Предельные отношения исчезающих количеств не есть суть отношения
пределов этих количеств, а суть те пределы, к которым при бесконечном
убывании количеств приближаются отношения их и к которым эти отношения
могут подойти ближе, нежели на любую наперед заданную разность, но
которых превзойти или достигнуть на самом деле не могут, ранее чем эти
количества уменьшатся бесконечно.”

Исследуя движения по некруговой орбите, Ньютон рассматривал его как
постоянно “падающее”. При этом он ввел понятие “предельное отношение”,
основанное на интуитивном представлении о движении, так же, как
евклидовы понятия “точки” и “линии” основаны на интуитивном восприятии
пространства – это своего рода кванты движения.

Важное значение при этом имеют те “предельные отношения”, которые
характеризуют скорость изменения каких-либо величин, т.е. изменения в
зависимости от времени. Ньютон назвал их “флюксиями”, сейчас –
производные. Вторая производная при этом звучала как “флюксия от
флюксий”, что особенно возмущало одного из критиков Ньютона епископа Дж.
Беркли, который считал это нелепым изобретением, подобным призраку
призрака.

Отдельно упоминания заслуживают понятия абсолютного (“пустого”)
пространства, в котором находятся сосредоточенные массы (с их взаимным
дальнодействием и единым центром масс); и абсолютного же времени с
начальной точкой отсчета (полностью обратимого, поскольку перемена знака
времени в формулах механики не меняет их вида и смысла).

Теория Ньютона – простая, ясная, легко проверяемая и наглядная –
стала фундаментом всего “классического естествознания”, механической
картиной мира и философии, интегральным выражением и критерием самого
понимания научности на более чем 200 лет. Не утратила она своего
значения и сегодня.

В “тени” Ньютона несколько теряются фигуры других выдающихся
исследователей и мыслителей XVII века. Прежде всего, следует отметить
Готфрида Лейбница (1646-1716) и упомянуть его значительно более
глубокое, чем у Ньютона, осмысление понятия дифференциала как
общенаучного термина (сам термин принадлежит Лейбницу), как собственно
научного метода, а не только языка научного описания конкретного
научного факта; и указать его удивительную теорию – “Монадологию” – о
своеобразных квантах -“монадах” бытия.

Для англичан он был ненавистен как противник Ньютона в спорах о научном
приоритете, для немцев он был чужд и опасен как человек,
перетолковывающий все общепринятое по-своему

Ныне всеми признано, что Лейбницу были свойственны исключительно
широкий кругозор и диапазон деятельности, одновременное усмотрение
разнообразных связей разбираемых им проблем и целеустремленное
исследование внутреннего их существа. Лейбниц обладал поразительной
сжатостью и точностью стиля, творческой энергией и умением подметить
самые различные следствия, вытекающие из выдвинутых им положений.

Главными изложениями философии Лейбница по праву считаются две книги:
“Новые опыты о человеческом разуме” и “Теодицея”. В первой работе
Лейбниц дает не очень систематическое, но весьма содержательное
изложение собственных взглядов по многим вопросам теории познания.

Учение Лейбница многопланово, и верно оценить его можно, только
проследив его аспекты по отдельности. Один из них – взаимодействие
категорий единого и многого , переходящее в диалектику
сущности и явления.

По мысли Лейбница, из одной-единственной субстанции неповторимое
многообразие вещей и качеств бесконечной Вселенной произойти не может,
так что принцип качественного многообразия должен быть введен в саму
субстанцию. Философ был прав, считая, что в самой природе бытия
должна быть налицо многокачественность. Но это выступление против
монизма Спинозы нельзя оценить однозначно. Лейбниц был прав, критикуя
Спинозу за то, что его учение о свойствах субстанции не только не дает
возможности осуществить обоснованный переход к неисчерпаемому
многообразию мира модусов, но даже препятствует ему, но Лейбниц был не
прав, полагая, что такому выведению препятствует то, что Спиноза исходит
из понятия одной субстанции. Утверждая, что субстанций бесконечно
много, Лейбниц смешивал две различные проблемы – философского и
естественнонаучного многообразия вещей. Отсюда ошибочность его
требования, чтобы существовало беспредельное множество субстанций.
Правда, он достигает единства и упорядоченности субстанций, утверждая
наличие среди них строгой и всеобъемлющей иерархии, так что они
составляют систему. Поскольку между субстанциями Лейбница имеется
качественное родство, они составляют своего рода семейство. Здесь мы
обнаруживаем диалектику единства и многообразия реального мира, но
эта диалектика в данном случае достигается дорогой ценой – ценой
идеализма, поскольку все субстанции роднит между собой общая их
духовная природа.

Поэтому различия между субстанциями оказываются не
пространственно-временными и механически-количественными, а
духовно-психическими и органически-качественными. Метод Лейбница
распространяет индивидуализацию и автономность по всему миру, до самых
отдаленных его уголков. Подобно различным человеческим личностям,
субстанции индивидуальны и неповторимы, каждая из них обладает
своеобразием, на свой манер изменяется и развивается, хотя развитие их
всех происходит в конечном счете в едином направлении.

При всей своей индивидуальности субстанции родственны друг другу не
только в том, что все они духовны, но и в том, что они вечны и
“просты”, т. е. неделимы. В этом смысле, а также в том, что
пространственные различия для них вообще не существенны, они
представляют собой “точки” – точки не математические или физические, а
“метафизические”.

Физические “точки”, по Лейбницу, в принципе всегда сложны, то есть
реально и познаваемо расчленимы, делимы на их составляющие, так что в
телесной природе не существует никаких окончательных, далее не делимых
элементов. Точки математические суть абстракции, а не реальность.

Лейбниц не только характеризует субстанции, ссылаясь на данные
микроскопии как “живые точки”, но и считает их своего рода
метафизическими дифференциалами, некими бесконечными малыми сущностями.
При строгом употреблении всех этих терминов возникает логический
тупик, так как конечная бесконечность невозможна, как и любое ей
аналогичное понятие. Но при иносказательном употреблении нет более
подходящего обозначения для субстанции. Им не свойственна протяженность,
но и в этом смысле они суть точки, то есть как бы пространственные
“ничто”, но, будучи субстанциями, они полны содержания и
неисчерпаемы.

Будучи метафизическими точками или “живыми нулями”, субстанции
Лейбница с не меньшим правом могут называться и метафизическими
индивидуальностями, то есть Aмонадами (от греч. _monas –
еденица), как философ стал называть их с 1696 г.

Монады не возникают, ибо возникновение субстанций из ничего было бы
чудом, а телесное возникновение как соединение ранее существовавших
частей не присуще субстанциям. Они и не гибнут, ибо погибать могут
только сложные тела, распадаясь на свои составные элементы. Субстанция
не может умереть, то есть монады “бессмертны” и в этом подобны духам.

В чем состоит жизнь монад? Всякая жизнь есть деятельность, и
субстанции не могут бездействовать, с другой стороны, только субстанции
могут обладать деятельностью. Монадам чужда пассивность, они
чрезвычайно активны, и можно сказать, что именно активное стремление
составляет их сущность. Каждая из них есть постоянный и беспрерывный
поток перемен, в котором изменение реальности и развития совпадают.
Монады – это силы, и поскольку они духовны, а в то же время суть
“точки”, то они представляют собой центры сосредоточения сил
разнокачественных, но всегда идеальных. Принцип активного стремления у
Лейбница распространен на всю природу – в этом его естественнонаучное
значение.

Идеалистическое понимание Лейбницем вопроса о субстратности монад
неизбежно сказалось и на трактовке их динамизма. Сущностные силы –
это силы “первичные”, вечные, всегда живущие в своих действиях,
неповторимые и соединяющие в себе способность к изменению и тенденцию
к актуализации. Актуализация устремлена из идеально-духовного в
материальное: духовные силы порождают духовное движение, которое
обнаруживает себя затем как движение материальное, и уже отсюда далее
проистекает протяженность и структурность физических процессов. Монады
суть “точки” в том, в частности, смысле, что они суть сосредоточения
неделимых вследствие своей духовности сил, которые нельзя ни
раздробить, ни размножить. Делимо пространство и повторимы его
фрагменты, а монады неделимы не только вследствие своего точечного
характера, но и потому, что по своей сущности они вне пространственных
измерений. Динамические свойства монад не носят векторного характера,
силы монад не имеют направлений.

Монады рассматривались и описывались Лейбницем по аналогии с
человеческими “я”. Их жизнь заключается не только в деятельности, но и в
сознании. Спиритуалистический смысл понятия “монада” у Лейбница и
основанной на нем онтологии, то есть монадологии, постоянно
раскрывался философом через аналогии и примеры из области фактов
психологии личности. Лишь рассмотрев свойства души, подчеркивал
Лейбниц, можно понять особенности монад, тем более что человеческие
души также монады.

Так, личность, изменяясь на протяжении всей жизни человека, остается
именно данной личностью, сохраняющей сознание непрерывности своего
существования во времени. “Движение” каждой монады есть ее духовное
изменение, развитие. Вся огромная совокупность монад напоминает
“народ”, сознание которого есть сочетание сознаний составляющих его
отдельных монад-личностей.

Имея общую духовную природу и общее происхождение, все монады не
тождественны друг другу, подобно тому, как различаются характеры, ум и
взгляды людей. Различия между монадами, как и между человеческими
душами, могут быть указаны по крайней мере по двум основным
параметрам – по “углу зрения” на мир, т. е. по оригинальности структуры
сознания, и по степени общего развития, активности и совершенства.

Согласно принципу постепенности, монады не только отличаются друг от
друга, но и в той или иной мере похожи друг на друга именно так,
как это бывает у людей, в результате чего образуются различные группы и
виды монадного царства.

Всеобщая совокупность монад похожа и на республику: ведь подобно душам
людей каждая из них – обособленный мир, обладающий своим содержанием,
в которое не может внедриться никакое духовное содержание извне и из
которого не может ничего “просочиться” вовне. Каждая монада – замкнутый
космос, и отсюда знаменитое изречение Лейбница: “Монады вовсе не
имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда
выйти”. Монады не могут воздействовать ни на что вовне себя и сами не
подвержены никакому внешнему влиянию – в этой самодостаточности их
совершенство, а в их само ограниченности гарантия того, что мир
представляет собой не хаос, а систему.

Лейбниц мечтал как о гармоничной координации монад, так и об их
субординации, образующей систему управления. Но все это недостижимо,
поскольку противоречит само замкнутости монад, а объяснение Лейбница,
что одни монады охотно подчиняются другим, если близки их взгляды на
мир, крайне искусственно. Если монады само замкнуты, то невозможна не
только их организация в систему руководства и подчинения, но и диалог.

Изъяв монады из реального вещественно-протяженного мира, Лейбниц
обособил тем самым существенные отношения от феноменальных: факт
взаимодействия между вещами перестал быть в его глазах свидетельством
связей между монадами. “Метафизическим точкам” невозможно общаться друг
с другом, если нет пространства для их общения и сами они
внепространственны.

Перенесение решения проблемы на монады, по которому бог, беспрерывно
воздействуя на них, гармонизирует и приводит во взаимно однозначное
соответствие их состояния, не вполне удовлетворило Лейбница.
Оставалось именно в собственной внутренней деятельности каждой монады
искать причину ее единства со всеми остальными монадами и описать
процессы, ведущие к этому единству. Отсюда вытекала задача
охарактеризовать эту внутреннюю деятельность монад именно как
определенную историю их жизни.

Данный замысел содержал в себе некоторое диалектическое зерно. Оценка
этого замысла носит двойственный характер. Акцент на беспредельную
неисчерпаемость содержания каждой монады усиливает то качественное
многообразие мира, которое определяется фактом различия всех монад друг
от друга. И если их оригинальность и неповторимость говорит скорее
против мирового единства и гармонии, чем в его пользу, то бесконечное
многообразие внутри каждой из них дает надежду на обретение этого
единства и гармонии вновь, потому что в каждой монаде может быть нечто
такое, что соответствует в тот или иной момент времени состояниям и
изменениям всех остальных монад.

Если же ограничиться лишь самодостаточностью для каждой монады ее
внутреннего индивидуального мира, то тем самым закрепляются
метафизические черты всей системы Лейбница. Внутреннее в таком случае
обособляется от внешнего, монада ревниво замыкается в своем личном и
неповторимом, хотя в этом неповторимом всегда можно найти что-то,
приблизительно соответсвующее неповторимым чертам каждой из всех прочих
монад. Иного результат и не могло быть, коль скоро субстанция Спинозы –
весь макромир, а субстанция у Лейбница – это частный и строго
индивидуальный микромир.

Как Лейбниц понимал внутреннее развитие монад? Каждая из них живет
более или менее интенсивной жизнью, которую можно объяснить опять по
аналогии с психической жизнью людей: ощущения, созерцания,
представления, самосознание – вот ее ступени. Монады как бы двулики:
стремление и восприятие – это две стороны их жизни. Саморазвитие каждой
монады – это переход ее ко все более высоким ступеням сознания, что
совпадает с прогрессом ее познания. Впоследствии эту идею Лейбница
сделал центральным принципом своей философии Гегель: развитие
субстанции, ее самосознания и познания есть одно и то же.

Развитие монады происходит в соответствии с принципом непрерывности.
Представления, будучи у одной и той же монады в разное время и у разных
монад в одно и то же время неодинаковыми и обладая разной степенью
ясности, постепенно делаются все более отчетливыми и полными. Самые
низшие монады Лейбниц называл “голыми”; они составляют главным образом
неорганическую природу, и их нельзя назвать ни мертвыми, поскольку
смерти нет, ни живущими той жизнью, которой живут сознающие души. Эти
монады “спят без сновидений”, и они составляют камни, землю, траву и т.
п. Между так называемой неживой природой и живой существует непрерывная
связь через цепочку посредствующих звеньев, т. е. промежуточных
существ. Здесь вступает в силу принцип непрерывности метода Лейбница.
Ступени перехода есть и внутри органической природы – между растениями и
животными и людьми. Второй класс монад отличается тем, что его элементы
обладают ощущениями и созерцаниями. Самым неразвитым представителям
этого класса свойственны пассивные, т. е. подсознательные и
полусознательные, смутные созерцания. Излюбленными примерами таковых
служат у Лейбница едва слышный для нас шорох, издаваемый падающей
песчинкой, и слабый шум прибрежных волн. Но это значит, что смутные
перцепции, по Лейбницу, имеются не только у низших, но и у развитых
монад (душ). Основной состав второго класса – животные. Их деятельность
преимущественно страдательна, пассивна; самосознание им не свойственно.
Третий, самый высокий из известных нам класс монад образуют души
людей. Это духи – активные сознания, обладающие памятью, способностью к
рассуждению. Усредненный элемент третьего класса был для Лейбница той
моделью, по которой он формировал учение о монадах вообще. Итак,
монады при всем безграничном их качественном разнообразии, составляют
всеобщую последовательность, систему. Развитие монад низшего класса
имеет целью достижение состояния монад более развитых, животных, а
развитие последних устремлено к состоянию духов. Но и у высших, духовных
монад, т. е. людей, наблюдается та же картина – их сознательной жизни,
ориентированной на развитие научного и философского мышления,
предшествуют довольно примитивные состояния как в детстве, так и на
начальных стадиях познания ими любого объекта, поскольку оно начинается
с пассивной чувствительности. В монаде более высокого ранга всегда
присутствуют низшие состояния. В свете этого учения Лейбница получает
новое осмысление теория Аристотеля о трех уровнях (видах) души –
растительном, животном и разумном, т. е. мыслящем. Рациональное
содержание этой теории в том, что высшие функции организма не могут
осуществляться иначе как на основе низших функций, то есть первые
зависят от последних. Сходство программ всех монад выражается и в
общности тенденций развития их эмоциональной жизни. Совершающиеся в них
познавательные процессы внутренне связаны с желаниями, составляющими как
бы их другую сторону. По мере усиления познавательной активности монад
возрастают и их желания, которые в свою очередь становятся источником
дальнейшего прогресса монад, их ориентации на переход во все более
высокие, т. е. совершенные состояния. Монады к этой цели “страстно”
стремятся, их объединяет в этом общая по содержанию телеология, хотя она
всегда в разной мере реализуется разными монадами, и иерархия по
степеням совершенства имеет место также с точки зрения степени
реализации общей для всех них цели. Каков же конечный пункт
телеологического развития монад и как”далеко”он “отстоит” от людей?
Каков исходный пункт их развития в мировой последовательности? Вопрос
об исходном пункте решается с точки зрения непрерывного ряда
“метафизических дифференциалов”: какая бы неразвитая монада не была
названа, всегда можно в принципе указать какую-то другую, еще менее
развитую, так что, обозначая “начало” всемирной последовательности
через ” dx”, мы имеем в виду опять-таки некую разновидность
бесконечного множества. Таким же подходом определяется решение проблемы
существования класса или классов монад post humanum – после людей.
Конкретный ответ здесь невозможен, так как действует принцип “высшие
монады непостижимы для низших”, но общий характер ответа намечается
явственно – такие классы не могут не существовать, ибо нет конца ни
желаниям монад-людей, то есть стремлению их к дальнейшему
совершенствованию, ни общему прогрессу всего их коллектива. Лейбниц
считает, что во Вселенной есть живые существа, более совершенные, чем
люди. Однако высший пункт в цепи прогрессирующих монад – это не люди, но
и не существа, более совершенные, чем человек. А существует ли этот
пункт вообще? Или это регулятивная, но объективно как раз не
существующая цель стремлений? Как целевая причина объективная или же
регулятивная – этот конечный пункт оказался бы одновременно и
окончательной “пружиной” эволюции любой монады, упорядочивающей и
согласовывающей ее деятельность с деятельностью всех остальных монад.
Для ответа на последний вопрос присмотримся поближе к мировой
последовательности монад. Она не выражает развития системы монад в
том смысле, что происходит превращение одних монад в другие, – такое
развитие Лейбниц отрицал. Но прогресс каждой из монад в едином их ряду
в принципе ничем, нигде и никогда не может быть остановлен, хотя их
развитие и совершает часто попятные движения, поскольку от того, что в
мире явлений называют смертью, а в мире сущностей – инволюцией монад,
происходит временное возвращение их на более низкий уровень духовной
жизни, и нет, кроме того, гарантии, что после каждого такого
возвращения сразу же последует подъем на ранее достигнутый, а тем
более на еще более высокий уровень. На условной линии развития нет
завершения, если рассматривать ее как последовательность всех монад,
расположенных в соответствии с актуально достигнутой в данный момент
степенью их развития. Ведь та часть последовательности, которая
расположена после монад – душ человеческих, безгранична, представляя
собой как бы направленный луч. В безграничной Вселенной не только
безгранично велико число более совершенных существ, чем люди, но и
безгранично велико число различных степеней совершенства, присущего
различным их группам. Линия “dx” устремлена в беспредельность. У
беспредельности нет конечного предела, но есть “предел” бесконечный,
если саму беспредельность интерпретировать как предел! Этот “предел”
саморазвития, совершенствования и самопознания монад выступает у
Лейбница под именем “бог”.

Философско-методологическая манифестация научной революции

Только спустя несколько веков, оказалось возможным выделить какие-либо
тенденции в XVII веке. “Внутри” же него, процессы были мало связаны друг
с другом. Мощное эмпирическое движение в естествознании зародилось само
по себе – оно отвечало какой-то внутренней потребности познания;
философско – методологическое осознание этого “внутреннего движения”
развивалось также само собой, и то, что сегодня мы видим их
тождественность – весомый аргумент в обосновании научности как таковой.

Первыми “концептуалистами” Нового времени принято считать Фрэнсиса
Бэкона (1561 – 1626) и Рене Декарта (1596 – 1650).

Фрэнсис Бэкон – считается основателем опытной науки Нового времени. Он
был первым философом, поставившим перед собой задачу создать научный
метод. В его философии впервые сформулированы главные принципы,
характеризующие философию Нового времени.

С самого начала своей творческой деятельности Бэкон выступил против
господствовавшей в то время схоластической философии и выдвинул доктрину
“естественной” философии, основывающейся на опытном познании. Взгляды
Бэкона сформировались на основе достижений натурфилософии Возрождения и
включали в себя натуралистическое миросозерцание с основами
аналитического подхода к исследуемым явлениям и эмпиризмом. Он предложил
обширную программу перестройки интеллектуального мира, подвергнув резкой
критике схоластические концепции предшествующей и современной ему
философии.

Бэкон пробовал привести “границы умственного мира” в соответствие со
всеми теми грандиозными достижениями, которые происходили в современном
Бэкону обществе XV-XVI веков, когда наибольшее развитие получили опытные
науки. Бэкон сформулировал решение поставленной задачи в виде попытки
“великого восстановления наук”, которую изложил в трактатах: “О
достоинстве и приумножении наук” (самом большом своем произведении),
“Новом Органоне” (его главном произведении) и других работах по
“естественной истории”, рассматривающих отдельные явления и процессы
природы.

Понимание науки у Бэкона включало, прежде всего, новую классификацию
наук, в основные принципы которой он положил такие способности
человеческой души, как память, воображение (фантазия), разум.
Соответственно этому главными науками, по Бэкону, должны быть история,
поэзия, философия. Высшая задача познания всех наук, согласно Бэкону, –
господство над природой и усовершенствование человеческой жизни. По
словам главы “Дома Соломона” (своего рода исследовательского центра,
Академии, идея которого была выдвинута Бэконом в утопическом романе
“Новая Атлантида”), “целью нашего общества является познание причин и
скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природою, покуда
все не станет для него возможным”.

Критерий успехов наук – те практические результаты, к которым они
приводят. “Плоды и практические изобретения суть как бы поручители и
свидетели истинности философий”. Знание – сила, но только такое знание,
которое истинно. Поэтому Бэкон проводит различение двух видов опыта:
плодоносного и светоносного. Первый – это такие опыты, которые приносят
непосредственную пользу человеку, светоносный – те, цель которых состоит
в познании глубоких связей природы, законов явлений, свойств вещей.
Второй вид опытов Бэкон полагал более ценными, так как без их
результатов невозможно осуществить плодоносные опыты. Недостоверность
получаемого нами знания обусловлена, считает Бэкон, сомнительной формой
доказательства, которая опирается на силлогистическую форму обоснования
идей, состоящую из суждений и понятий. Однако понятия, как правило,
образуются недостаточно обоснованно. В своей критике теории
аристотелевского силлогизма Бэкон исходит из того, что используемые в
дедуктивном доказательстве общие понятия – следствие опытного знания,
полученного исключительно поспешно. Со своей стороны, признавая важность
общих понятий, составляющих фундамент знаний, Бэкон считал, что главное
– это правильно образовывать эти понятия, т.к. если это делается
поспешно, случайно то нет прочности и в том, что на них построено.
Главным шагом в реформе науки, предлагаемом Бэконом, должно быть
совершенствование методов обобщения, создания новой концепции индукции.

Опытно-индуктивный метод Бэкона состоял в постепенном образовании новых
понятий путем истолкования фактов и явлений природы. Только с помощью
такого метода, по мнению Бэкона можно открывать новые истины, а не
топтаться на месте. Не отвергая дедукцию, Бэкон так определял различие и
особенности этих двух методов познания: “Два пути существуют и могут
существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений
и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их
непоколебимой истинности обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим
путем и пользуются ныне. Другой же путь выводит аксиомы из ощущений и
частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно пока, наконец, не
приводит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не
испытанный”.

Хотя проблема индукции ставилась и раньше предшествовавшими философами,
только у Бэкона она приобретает главенствующее значение и выступает
первостепенным средством познания природы. В противовес индукции через
простое перечисление, распространенное в то время он выдвигает на
передний план истинную, по его словам, индукция, дающую новые выводы,
получаемые не только на основании наблюдения подтверждающих фактов,
сколько в результате изучения явлений противоречащих доказываемому
положению. Один-единственный случай способен опровергнуть необдуманное
обобщение. Пренебрежение к так называемым инстанциям по Бэкону, –
главная причина ошибок, суеверий, предрассудков.

В индуктивный метод Бекона в качестве необходимых этапов входят сбор
фактов и их систематизация. Бэкон выдвинул идею составления 3-х таблиц
исследования: таблиц присутствия, отсутствия, и промежуточных ступеней.
Если – возьмем любимый Бэконом пример – кто-то хочет найти формулу
тепла, то он собирает в первой таблице различные случаи тепла, стремясь
отсеять все то, что с теплом не связано. Во второй таблице он собирает
вместе случаи, которые подобны случаям в первой, но не обладают теплом.
Например, в первую таблицу могут быть включены лучи солнца, которые
создают тепло, во вторую лучи, исходящие от луны или звезд, которые не
создают тепла. На этом основании можно выделить все те вещи, которые
наличествуют, когда тепло присутствует, наконец, в третьей таблице
собирают случаи, в которых тепло присутствует в различной степени.
Используя эти три таблицы вместе мы можем, согласно Бэкону, выяснить
причину, которая лежит в основе тепла, а именно – по мысли Бэкона –
движение. В этом проявляется принцип исследования общих свойств явлений,
их анализ.

В индуктивный метод Бэкона входит и проведение эксперимента. При этом
важно варьировать эксперимент, повторять его, перемещать из одной
области в другую, менять обстоятельства на обратные и связывать с
другими. После этого можно перейти к решающему эксперименту.

Бэкон выдвинул опытное обобщение фактов в качестве стержня своего
метода, однако он не был защитником одностороннего его понимания.
Эмпирический метод Бэкона отличает то, что он в максимальной степени
опирается на разум при анализе фактов. Бэкон сравнивал свой метод с
искусством пчелы, которая, добывая нектар из цветов, перерабатывает его
в мед собственным умением. Он осуждал грубых эмпиритиков, которые
подобно муравью собирают все, что им попадается на пути (имея ввиду
алхимиков), а также тех умозрительных догматиков, которые, как паук,
ткут паутину знания из себя (имея ввиду схоластов).

В теории познания, для Бэкона, главное – исследовать причины явлений.
Причины могут быть разными – или действующими, которыми занимается
физика, или конечными, которыми занимается метафизика.

Методология Бэкона в значительной степени предвосхитила разработку
индуктивных методов исследования в последующие века, вплоть до XIX века
однако Бэкон в своих исследованиях недостаточно подчеркивал роль
гипотезы в развитии знания, хотя в его времена уже зарождался
гипотетико-дедуктивный метод осмысления опыта, когда выдвигается то или
иное предположение, гипотеза и из нее выводятся различные следствия. При
этом дедуктивно осуществляемые выводы постоянно соотносятся с опытом. В
этом отношении большая роль принадлежит математике, которой Бэкон не
владел в достаточной степени, да и математическое естествознание в то
время только формировалось.

В конце своей жизни Бэкон написал книгу об утопическом государстве
“Новая Атлантида” (опубликована посмертно в 1627 г.). В этом
произведении он изобразил будущее государство, в котором все
производительные силы общества преобразованы при помощи науки и техники.
В нем Бэкон описывает различные удивительные научно-технические
достижения, преображающие жизнь человека: здесь и комнаты чудесного
исцеления болезней и поддержания здоровья, и лодки для плавания под
водой, и различные зрительные приспособления, и передача звуков на
расстояния, и способы улучшения породы животных, и многое. Некоторые из
описываемых технических новшеств осуществились на практике, другие
остались в области фантазии, но все они свидетельствуют о неукротимой
вере Бэкона в силу человеческого разума. На современной языке его можно
было бы назвать технократом, т.к. он полагал, что все современные ему
проблемы можно решить с помощью науки.

Несмотря на то, что он придавал большое значение науке и технике в жизни
человека. Бэкон считал, что успехи науки касаются лишь “вторичных
причин”, за которыми стоит всемогущий и непознаваемый Бог. При этом
Бэкон все время подчеркивал, что прогресс естествознания, хотя и губит
суеверия, но укрепляют веру. Он утверждал, что “легкие глотки философии
толкают порой к атеизму, более же глубокие возвращают к религии”.

Влияние философии Бэкона на современное ему естествознание и последующее
развитие философии огромно. Его аналитический научный метод исследования
явлений природы, разработка концепции необходимости ее
экспериментального изучения сыграли свою положительную роль в
достижениях естествознания XVI-XVII веков. Логический метод Бэкона дал
толчок развитию индуктивной логики. Классификация наук Бэкона была
положительно воспринята в истории наук и даже положена в основу
разделения наук французскими энциклопедистами. Хотя углубление
рационалистической методологии в дальнейшем развитии философии снизило
после смерти Бэкона его влияние в XVII веке, в последующие века идеи
Бэкона приобрели свое новое звучание. Они не потеряли своего значения
вплоть до XX века. Некоторые исследователи даже рассматривают его как
предшественника современной интеллектуальной жизни и пророка
прагматической концепции истины. Имеется в виду его высказывание: “Что в
действии наиболее полезно, то и в знании наиболее истинно”.

Декарт ( – французский философ и математик, являясь одним из
основоположников “новой философии”, основатель картезианства, был
глубоко убежден, что на истину “… натолкнется скорее отдельный
человек, чем целый народ”. При этом он отталкивался от “принципа
очевидности” при котором всякое знание должно было проверяться с помощью
естественного “света разума”. Это предполагало отказ от всех суждений
принятых на веру ( например обычаи, примеры, как традиционные формы
передачи знаний).

Великий философ, предложивший свою систему координат в математике –
декартова – прямоугольная система координат ( хотя у Декарта были и
косоугольными и произвольными), предложил и точку отсчета для
общественного сознания.

По Декарту научное знание должно было быть построено как единая
система в то время как до сих пор оно было лишь собранием случайных
истин. Незыблемым основанием (точкой отсчета) такой системы должно было
стать наиболее очевидное и достоверное утверждение (своеобразная
“истина в последней инстанции”). Декарт считал абсолютно неопровержимым
суждение “мыслю, следовательно, существую”. Этот аргумент предполагает
убеждение в превосходстве умопостигаемого над чувственным, не просто
принцип мышления, а субъективно пережитый процесс мышления от которого
невозможно отделить собственно мыслящего. Однако самосознание как
принцип философии еще не обрело полной автономии – истинность исходного
принципа как знания ясного и отчетливого гарантировано у Декарта
наличием Бога – существа всемогущего, вложившего в человека естественный
свет разума.

Самосознание у Декарта не замкнуто на себя и открыто Богу, который
выступает источником мышления: все смутные идеи – продукт человека (а
поэтому ложны), все ясные идеи идут от Бога, следовательно истинны. И
здесь у Декарта возникает метафизический круг: существование всякой
реальности (в том числе и Бога) удостоверяется через самосознание,
которое (значимость выводов этого сознания) обеспечивается опять-таки
Богом.

Материя по Декарту делима до бесконечности (атомов и пустоты не
существует) а движение объяснял с помощью понятия вихрей. Данные
предпосылки позволили Декарту отождествить природу с пространственной
протяженностью, таким образом оказалось возможным изучение природы
представить как процесс ее конструирования (как, например,
геометрические объекты). В отличие от Бэкона, Декарт ищет обоснование
знания не столько в сфере его практической реализации, сколько в сфере
самого знания.

Науку по Декарту конструирует некоторый гипотетический мир и этот
вариант мира (научный) равносилен всякому другому, если он способен
объяснить явления, данные в опыте т.к. это Бог является “конструктором”
всего сущего и он мог воспользоваться для осуществления своих замыслов и
этим (научным) вариантом конструкции мира. Такое понимание мира Декартом
как системы тонко сконструированных машин снимает различие между
естественным и искусственным. (Растение такой же равноправный механизм,
как и часы, сконструированные человеком с той лишь разницей, что
искусность пружин часов настолько же уступает искусности механизмов
растения насколько искусство Высшего Творца отличается от искусства
творца конечного (человека)). Впоследствии аналогичный принцип был
заложен в теорию моделирования разума – кибернетику: “Ни одна система не
может создать систему сложнее себя самой.” Таким образом, если мир –
механизм, а наука о нем – механика, то процесс познания есть
конструирование определенного варианта машины мира из простейших начал,
которые находятся в человеческом разуме. В качестве инструмента Декарт
предложил свой метод в основу которого легли следующие правила:

Начинать с простого и очевидного.

Путем дедукции получать более сложные высказывания.

Действовать таким образом, чтобы не упустить ни одного звена
(непрерывность цепи умозаключений) для чего нужна интуиция, которая
усматривает первые начала, и дедукция, которая дает следствия из них.

Как истинный математик Декарт поставил математику основой и образцом
метода, и в понятии природы оставил только определения, которые
укладываются в математические определения – протяжение (величина),
фигура, движение. Важнейшими элементами метода являлись измерение и
порядок. Понятие цели Декарт изгнали из своего учения т.к. было
устранено понятие души (как посредника между неделимым умом (духом) и
делимым телом).

Декарт отождествил ум и душу, называя воображение и чувство модусами
ума. Устранение души в ее прежнем смысле позволило Декарту
противопоставить две субстанции природу и дух, и превратить природу в
мертвый объект для познавания (конструирования) и использования
человеком, но при этом возникла серьезная проблема философии Декарта –
связи души и тела, и раз все есть суть механизмы – попытался решить ее
механистически: в “шишковидной железе” (где находится вместилище души по
Декарту) механические воздействия, передаваемые органами чувств
достигают сознания.

Последовательным рационалистом Декарт оставался даже при рассмотрении
категорий этики – аффекты и страсти он рассматривал как следствие
телесных движений, которые (пока они не освещены светом разума)
порождают заблуждения разума (отсюда и злые поступки). Источником
заблуждения служит не разум а свободная воля, которая заставляет
действовать человека там, где разум еще не располагает ясным (т.е.
боговым) сознанием.

Социальная сторона научной революции XVII века

Рассмотрение истории научной революции XVII веке не может быть исчерпано
лишь ее когнитивной стороной. В XVII веке наука стала наукой как
социальная система.

Одной из предпосылок первой научной революции явилось разложение
сословных отношений ремесленного производства. При ремесленном
производстве наличие сведений о технологии выполнения находились у
узкого круга людей. Эти сведенья, рецепты принципиально не
фиксировались, “разрушались” при попытке их словесного описания и
передавались только в процессе внутрисемейного, внутрицехового общения.
В отличии от цехового, мануфактурное производство несет расчленение
ремесленной деятельности, разделение труда, специализацию орудий труда,
образование частичных и комбинированных рабочих. Каждый частичный
рабочий лишается способности делать что то самостоятельно, но
приспосабливается к выполнению конкретной функции. Мануфактура
культивирует одностороннюю сноровку рабочего, и разные степени
образования.

Для передачи информации между рабочими надо было создать
“интеллектуальный слой” кадров – духовенства, правоведов, медиков и
т.д.. Все средневековые университеты строились по одной из двух схем.
Первая схема – образец Парижского «университета магистров» . Тут
воспроизводили одну цеховую структуру. Вторая – Болонский «университет
фколяров». Школяры были большей частью «иностранцы» ( не жители этого
города) нанимали тех преподавателей, лекции которых хотели слушать.
Университеты были созданы и призваны во первых, учить, а во вторых
давать некоторым из закончивших обучение – учить самим. Задачей
университетов как корпораций было отнюдь не производство знания, а
воспроизводство образованных людей – интеллектуалов всех профессий.
Решая эту задачу университеты демонстрировали образец безличного,
формального основанного на письменном закреплении способа
воспроизводства кадров. Для реализации социального наследования сведений
по такому образцу необходимо было найти способ преобразования сведений в
универсальный каноны, принципиально доступные для усвоения любому
человеку ( не наделенному гениальностью).

Превращение математических знаний в массовые знания, переход от
арифметики, которая вообще не давала возможностей для математической
формулировки механических законов, к алгебре и развитие последней
создали предпосылки для сохранения сведений в математизированной форме.

С самого начала века во многих странах появляется множество “мини” –
академий, например, флорентийская Академия деи Линчеи (Accademia dei
Lincei – “Академия рысьеглазых” – намек на остроту научного взгляда),
знаменитым членом которой был Г. Галилей. Во второй половине века
возникают “большие” академии – сообщества профессиональных ученых. В
1660 году организованный в частной лондонской научно-исследовательской
лаборатории современного типа кружок, куда входили Роберт Бойль (1627 –
1691), Кристофер Рен (1632 – 1723), Джон Валлис, Вильям Нейл и другие,
был преобразован в “Лондонское королевское общество для развития знаний
о природе” (Royal Society of London for Improving Natural Knowledge).
Ньютон стал членом этого общества в 1672 году, а с 1703 года – его
президентом. С 1664 года общество стало регулярно печатать свои труды
“Philosophical Transactions”. В 1666 году, также путем преобразования
подобного кружка, была организована Академия наук в Париже.

С появлением научного журнала личное дело печатания результата
собственных естествоиспытательских изысканий превращается в публичное
дело, в способ фиксации и признания личного вклада в общее дело.
Публикация есть свидетельство социальной группы не об истинности, но о
самом факте вклада в развитие науки. Содержание этого вклада нельзя
игнорировать сколь угодно долго.

В процессе эволюции познания возникают новые регулятивные представления
о характеристиках наблюдаемых процессов, о нормах объяснения,
доказательства, обоснованности и организации знаний. Обнаруживается, что
новая теория строится не через уточнение данных наблюдений, но на
исходном принципе, полученном путем критики старой теоретической
концепции. Открывается, что точные математические методы приводят к
познанию действительности, при этом теория может быть истинной,
противореча как личному опыту, так и общепринятым представлениям.
Появляется тенденция к признанию обусловленности всех явлений природы
размерами, формой и движение мельчайших частиц.

Становление науки выражало стремление к осмыслению мира, с одной
стороны. С другой – стимулировало развитие подобных процессов в
различных сферах общественной жизни. Огромный вклад в развитие
правосознания, идей веротерпимости и свободы совести внесли такие
философы XVI – XVII веках, как М. Монтень (1533 – 1592), Б. Спиноза
(1632 – 1677), Т. Гоббс (1588 – 1679), Дж. Локк (1632 – 1704) и др. Их
усилиями разрабатывались концепции гражданского общества, общественного
договора, обеспечения прав личности и многое другое.

Научное мышление позволяло выдвигать и обосновывать механизмы реализации
этих концепций. В этом контексте ключевой является оценка Локком (друг
Ньютона и член Лондонского королевского общества) парламента как
социальной научной лаборатории, способствующей поиску, изобретению и
реализации новых и эффективных форм синтеза частных интересов граждан,
включая интерес государства.

Выводы и обобщение

Основы нового типа мировоззрения, новой науки были заложены Галилеем. Он
начал создавать ее как математическое и опытное естествознание. Исходной
посылкой было выдвижение аргумента, что для формулирования четких
суждений относительно природы ученым надлежит учитывать только
объективные – поддающиеся точному измерению свойства, тогда как
свойства, просто доступные восприятию, следует оставить без внимания как
субъективные и эфемерные. Лишь с помощью количественного анализа наука
может получить правильные знания о мире. А чтобы глубже проникнуть в
математические законы и постичь истинный характер природы, Галилей
усовершенствовал и изобрел множество технических приборов – линзу,
телескоп, микроскоп, магнит, воздушный термометр, барометр и др.
Использование этих приборов придавало эмпиризму новое, неведомое грекам
измерение. Прежние дедуктивные схоластические размышления о вселенной
должны были уступить место ничем не скованному экспериментальному ее
исследованию с целью постижения действующих в ней безличных
математических законов. Галилей нашел подлинно научную точку
соприкосновения опытно-индуктивного и абстрактно-дедуктивного способов
исследования природы, дающую возможность связать научное мышление,
невозможное без абстрагирования и идеализации, с конкретным восприятием
явлений и процессов природы.

Особое значение для нас имеют открытия Галилея в области механики, так
как с помощью совершенно новых категорий и новой методологии он взялся
разрушить догматические построения господствовавшей аристотелевской
схоластической физики, основывавшейся на поверхностных наблюдениях и
умозрительных выкладках, переполненной телеологическими представлениями
о движении вещей в соответствии с их природой и целью, о естественных и
насильственных движениях, о природной тяжести и легкости тел, о
совершенстве кругового движения по сравнению с прямолинейным и т.д.
Именно на основе критики аристотелевской физики Галилей создал свою
программу строительства естествознания.

Галилей разработал динамику – науку о движении тел под действием
приложенных сил. Он сформулировал первые законы свободного падения тел,
дал строгую формулировку понятий скорости и ускорения, осознал решающее
значение свойства движения тел, в будущем названного инерцией. Очень
ценна была высказанная им идея относительности движения. Философское и
методологическое значение законов механики, открытых Галилеем, было
огромным, ибо впервые в истории человеческой мысли было сформулировано
само понятие физического закона в современном значении. Законы механики
Галилея вместе с его астрономическими открытиями подводили ту физическую
базу под теорию Коперника, которой сам ее творец еще не располагал. Из
гипотезы гелиоцентрическая доктрина теперь начинала превращаться в
теорию.

Завершить коперниковскую революцию выпало Ньютону. Он доказал
существование тяготения как универсальной силы – силы, которая
одновременно заставляла камни падать на Землю и была причиной замкнутых
орбит, по которым планеты вращались вокруг Солнца. Заслуга Ньютона была
в том, что он соединил механистическую философию Декарта, законы Кеплера
о движении планет и законы Галилея о земном движении, сведя их в единую
всеобъемлющую теорию. После целого ряда математических открытий Ньютон
установил: для того чтобы планеты удерживались на устойчивых орбитах с
соответственными скоростями и на соответствующих расстояниях,
определяющихся третьим законом Кеплера, их должна притягивать к Солнцу
некая сила, обратно пропорциональная квадрату расстояния до Солнца;
этому закону подчиняются и тела, падающие на Землю (это касалось не
только камней, но и Луны – как земных, так и небесных явлений). Кроме
того, Ньютон математическим путем вывел на основании этого закона
эллиптическую форму планетных орбит и перемену их скоростей, следуя
определениям первого и второго закона Кеплера. Был получен ответ на
важнейшие космологические вопросы, стоящие перед сторонниками Коперника,
– что побуждает планеты к движению, как им удается удерживаться в
пределах своих орбит, почему тяжелые предметы падают на Землю? – и
разрешен спор об устройстве Вселенной и о соотношении небесного и
земного. Коперниковская гипотеза породила потребность в новой,
всеобъемлющей и самостоятельной космологии и отныне ее обрела.

С помощью трех законов движения (закон инерции, закон ускорения и закон
равного противодействия) и закона всемирного тяготения Ньютон не только
подвел научный фундамент под законы Кеплера, но и объяснил морские
приливы, орбиты движения комет, траекторию движения пушечных ядер и
прочих метательных снарядов. Все известные явления небесной и земной
механики были теперь сведены под единый свод физических законов. Было
найдено подтверждение взглядам Декарта, считавшего, что природа есть
совершенным образом упорядоченный механизм, подчиняющийся математическим
законам и постижимый наукой.

Крупнейшим достижением научной революции стало крушение антично
средневековой картины мира и формирование новых черт мировоззрения,
позволивших создать науку Нового времени. Основу естественнонаучной
идеологии составили следующие представления и подходы: натурализм –
идея самодостаточности природы, управляемой естественными, объективными
законами; механицизм – представление мира в качестве машины, состоящей
из элементов разной степени важности и общности; отказ от
доминировавшего ранее символически-иерархического подхода,
представлявшего каждый элемент мира как органическую часть целостного
бытия; квантитативизм – универсальный метод количественного
сопоставления и оценки всех предметов и явлений мира, отказ от
качественного мышления античности и Средневековья;
причинно-следственный автоматизм – жесткая детерминация всех явлений и
процессов в мире естественными причинами, описываемыми с помощью законов
механики; аналитизм – примат

Аналитической деятельности над синтетической в мышлении ученых, отказ от
абстрактных спекуляций, характерных для античности и Средневековья;
геометризм – утверждение картины безграничного однородного, описываемого
геометрией Евклида и управляемого едиными законами космического
универсума.

Вторым важнейшим итогом научной революции стало соединение умозрительной
натурфилософской традиции античности и средневековой науки с
ремесленно-технической деятельностью, с производством. Еще одним
результатом научной революции стало утверждение гипотетико-дедуктивной
методики познания. Основу этого метода, составляющего ядро современного
естествознания, образует логический вывод утверждений из принятых
гипотез и последующая их эмпирическая проверка.

Обобщая все вышесказанное можно привести несколько выводов научной
революции:

Старый Космос устарел и был разрушен.

Новая картина мира, которая заменила старый Космос, больше всего
походила на огромные часы – в ней не было ничего живого и
неопределенного и, казалось, все можно было рассчитать (“кеплеровский
детерминизм”).

Наука обрела свои механизмы и процедуры конструирования теоретического
знания, проверки и самопроверки, свой язык, прежде всего, в
математической его форме, ставший “плотью” метода.

Наука стала социальной системой – появились свои профессиональные
организации, печатные органы, целая инфраструктура (включая специальный
инструментарий). В науке возникли свои нормы и правила поведения, каналы
коммуникации.

Наука через распространение принципов научности становится мощной
интеллектуальной силой – школой “правильного” мышления, – влияющей на
специальные процессы в самых различных формах.

Вырастая из мистицизма, наука постепенно преодолевала его.

Список литературы

Келле В.Ж. Наука и культура. – М. Наука, 1984.

Лейзер Д. Создавая картину вселенной: Пер с англ./ Под ред. И с предисл.
Л.П. Грищука. – М. Мир,1988.

Старостин Б.А. Параметры развития науки. – М. Наука, 1980.

Губарев В. От Коперника до Коперника – М. Полит. Литература, 1973.

Т. Кун Структура научных революций, М., Прогресс, 1977

Майоров Г.Г. Теоретическая философия Готфрида В. Лейбница. М.,
Издательство Московского Университета, 1973.

Лавриненко В.Н., Ратникова В.П. Концепция современного естествознания, –
М: Культура и спорт, ЮНИТИ, 1997г. Лавриненко В.Н., Ратникова В.П.

Хорошавина С.Г. Курс лекций “Концепции современного естествознания”
Ростов-на-Дону: “Феникс”, 2000г.

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter

Похожие документы
Обсуждение

Ответить

Курсовые, Дипломы, Рефераты на заказ в кратчайшие сроки
Заказать реферат!
UkrReferat.com. Всі права захищені. 2000-2020