Ирина Бабич Эволюция правовой культуры адыгов (1860-1990-е годы) 1999 (книга)

Ирина Бабич Эволюция правовой культуры адыгов (1860-1990-е годы) 1999

Введение…………………..……………………………………………
……..………4

Историографический обзор…………………………………………..……..4

Постановка исследовательских вопросов..…………………..…..…..17

Источники…………………………………………………..……..
.………………18

Примечания……………………………………………………….
……………..…23

Глава первая. Правовая культура адыгов

во второй половине ХIХ – начала ХХ в………………….…………….31

Юридические институты в дореформенное время……………………31

Описание исходных
конфликтов…………………………………………….35

Месть как ответ на исходный конфликт………………………………….55

Медиаторский
суд.………………………………………………………………..79

Шариатский
суд…………………………………………………………..………
100

Сельский
суд……………………………………………………………..
.……….101

Горский словесный
суд………………………………………………..……….103

Выводы…………………….…………………………………….
…………..………115

Примечания……………….………………………………………
………..………121

Глава вторая. Правовая культура адыгов

в 1920-1940-е
годы……………………………………………………………….138

Описание исходных
конфликтов………………………………………..….138

Месть как ответ на исходный конфликт………………..………….….150

Медиаторский
суд………………………………………………………………..154

Шариатский
суд………………………………..………………………..……….
.163

Использование норм адата и шариата в деятельности

советских органов
власти……………………………………………..……….169

Формирование советского судопроизводства…………………………171

Выводы…………………………………………………………
………….………….177

Примечания……………………………………………………..
………..…………181

Глава третья. Правовая культура адыгов

в 1950-1990-е
годы…………………………………………………….…………190

Описание исходных
конфликтов…………………………………..……….190

Месть как ответ на исходный конфликт……………………….…….….194

Медиаторский
суд…………………………………………………………………20
2

Советская судебная
система………………..……………………..…………212

Выводы…………………………………………………………
………….…………..219

Примечания………………………………………….……………
…….…………..222

Заключение…………………………………………….…………
……..………..…227

Указатель имен………………………………………………………………….237

В В Е Д Е Н И Е

Для второй половины ХIХ – начала ХХ в. на Северо-Западном Кавказе
правовая ситуация характеризовалась сосуществованием адатно-шариатного
судопроизводства и российской (а после 1922 г. – советской) правовой
системы, сохранявшееся до 1925 г. Позднее была установлена единая
советская правовая система при неофициальном использовании адата и
шариата. Такое положение наблюдалось до 1990-х г., когда появились новые
подходы к правовой политике и идеологии на Северо-Западном Кавказе,
выразившиеся прежде всего в попытке легализации отдельных элементов
адатно-шариатного судопроизводства.

Объектом предлагаемого исследования является правовая культура в
адыгском обществе в разные исторические периоды, с 1860-х годов по
1990-е годы. В монографии рассматривается правовая ситуация и механизм
ее создания в нескольких временных срезах: в годы пореформенной России
(1860-1917-е годы), в период советских преобразований (1917-1980-е
годы), и наконец, в постсоветское время (1990-е годы).

И с т о р и о г р а ф и ч е с к и й о б з о р

При обращении к этноправовой тематике ключевым понятием является
‘‘правовой плюрализм‘‘. В западной антропологии права начала ХХ в. оно
применялось исключительно при рассмотрении правовой ситуации,
складывавшейся в бывших колониальных странах. Антропологи права выявили
в изучаемых обществах своеобразное сочетание туземного (‘‘indigenous
law‘‘) и насаждаемого колониальными властями европейского права. Позже в
мировой антропологии права понятие ‘‘правовой плюрализм‘‘ стало широко
использоваться как для описания правовой ситуации, например, в отдельной
африканской деревне или на Новой Гвинее, так и для описания правовой
культуры обществ развитого капитализма, главным образом для изучения
социальных и правовых порядков в индустриальных обществах США, Британии
и Франции. В современных исследованиях по антропологии права понятие
‘‘правовой плюрализм‘‘ используется для описания такой правовой
ситуации, при которой сосуществуют две или более правовых системы в
одном и том же социальном поле. В основе данного подхода лежит идея не
рассматривать разные формы права, сосуществующие в одном обществе, а
изучать применяемые правовые нормы как единую правовую систему.

Второе ключевое понятие в исследованиях по антропологии права –
‘‘обычное право‘‘. Некоторые западные ученые придерживаются точки
зрения, согласно которой в период введения новой правовой системы старые
правовые нормы, входящие в нее как составная часть, трансформируются в
новое право, в силу чего последнее перестает рассматриваться
специалистами как indigenous law, а определяется как customary law. Так,
С.Мерри подчеркивает, что customary law не может быть проанализировано
как туземное, традиционное право, поскольку оно явилось интерпретацией
туземного права в европейских категориях права.

В советской этнографии права применялся иной подход. В его основе лежало
рассмотрение адатно-шариатного права, вовлеченного в сеть новой правовой
системы, как не изменяющегося. Ученые, начиная с М.М.Ковалевского и
кончая современными исследователями обычного права, видели в нем
источник по реконструкции общественного строя народов Северного Кавказа
с древнейших времен до российского завоевания. Ни в дореволюционных, ни
в советских исследованиях не делалось различий между дореформенным и
пореформенным обычным правом. В 1990-е годы понятие ‘‘правовой
плюрализм‘‘, или ‘‘этноюридический плюрализм‘‘ стало применяться и в
российских исследованиях правовой ситуации на Кавказе.

В 1980-1990-е годы появились исследования юристов и этнографов, в
которых были поставлены вопросы теории и методологии изучения обычного
права как одной из правовых систем. Отметим работы А.Б.Венгерова,
Л.Е.Куббеля, А.И.Першица, Ю.И.Семенова, В.Н. Кудрявцева и др., а также
материалы дискуссии по теме ‘‘Государство и право на Древнем Востоке‘‘,
проведенной в 1984 г. на страницах журнала ‘‘Народы Азии и Африки‘‘. В
советской науке под обычным правом понималась совокупность так
называемых юридических обычаев, догосударственных норм, которые были
санкционированы государством и составили древнейший слой права.
Ю.И.Семенов указывает, что обычное право возникает на стадии
раннепервобытного общества, регулируя первоначально отношения только
между родами и общинами. На стадии позднепервобытного общества
субъектами обычного права становятся и индивиды. На предклассовой
стадии, когда начинает формироваться государственный аппарат и
появляются постоянные судебные органы, происходит, как указывает Ю.И.
Семенов, дальнейшая эволюция обычного права и начало становления права.
Классовое обществе характеризуется формированием права и сужением роли
обычного права. Тем не менее не все исследователи разделяют точку зрения
ЮИ.Семенова. Так, А.Хайтлиев, исследуя правовую ситуацию у туркмен в ХIХ
в., рассматривал обычное право как атрибут классового общества туркмен.
В современной западной антропологии права не принято делить стадии
развития права в связи с уровнем развития общества (Дж.Бебанк).

В соответствии с определением, данным в статье А.Б.Венгерова,
Л.Е.Куббеля и А.И.Перщица, понятие ‘‘правовая культура‘‘ включает в
себя пять компонентов: правовые нормы; правовое поведение, или правовая
практика; правоотношения; правовые учреждения; правосознание. В
предлагаемой монографии я рассмотрю все вышеуказанные компоненты
правовой культуры адыгов в их исторической эволюции. Представляется
важным учесть принятое в юридической науке разграничение понятий
‘‘правовая норма‘‘ и ‘‘фактическое поведение‘‘ людей. Правовая норма, по
словам В.Н.Кудрявцева, ‘‘призвана регламентировать и регулировать
поведение людей‘‘, а их фактическое поведение – это право в действии. В
последние годы данный подход, а именно исследование нормы и ее
нарушения, применяется как в истории, так и в этнографии. В.Х.Кажаров, к
примеру, отмечает, что в предыдущие годы адыговеды изучали традиции “вне
времени и пространства”, и в итоге они описывали нормативные аспекты
традиционных общественных институтов, отождествляя создаваемые
этнографические модели с самой исторической реальностью функционирования
традиций. Вопрос о соотношении правовой нормы и ее нарушения поставлен и
в монографии А.Я.Гуревич ‘‘Проблемы генезиса феодализма в Западной
Европе‘‘. Он указывал, что в примитивном обществе складывалось
своеобразное и подчас легко нарушавшееся равновесие между общим,
нормативным, обязательным для всех способом поведения и индивидуальным
поведением, а также проявлением личной воли, которые характеризовались
некоторыми отклонениями от нормы. Первое – норма поведения – имело силу
этического императива, второе – поведение индивида – было эмпирической
реальностью. В обществе вырабатывался механизм подавления подобных
нарушений.

Мировая антропология права, как указывалось выше, – широко
распространенная область науки. Ее истоки связаны с необходимостью
внедрения колониальных режимов в ряде регионов Азии, Африки и Австралии.
Со временем в область антропологии права были включены и современные
индустриальные общества. В мире существуют несколько крупных сообществ,
объединяющих исследователей в этой области, например, Международная
Ассоциация ‘‘Право и общество‘‘, американская комиссия ‘‘Folk Law and
Legal Pluralism‘‘(, международный Комитет по Социологии права и т.д.
Издаются солидные журналы по правовому плюрализму.

Область юридической этнологии или этнографии – не нова для современной
российской науки. Первые исследования начались еще в начале ХIХ в.,
когда институты обычного права рассматривались правоведами в связи с
формированием российского законодательства. Во второй половине ХIХ в.
исследования обычного права активизировались: этнографы занялись сбором
документов, в результате чего появились исследования русских этнографов
Б.Вс.Миллера, В. Тесленко, А.Хаханова, а правоведы устраивали дискуссии
по ключевым вопросам соотношения формирующего российского
законодательства и обычного права, характерного как для русских общин,
так и для общин народов Сибири и Кавказа, а также способах кодификации и
систематизации обычноправовых норм. В этот период появились и
теоретические работы по обычному праву народов Северного Кавказа, в том
числе и по институту кровной мести.

Известным социологом и юристом М.М.Ковалевским, проводившим
сравнительное изучение правовых систем народов Кавказа, Западной Европы
и России было создано новое для российской науки ХIХ в. научное
направление – сравнительное правоведение. Историко-сравнительный метод,
которым пользовался М.М.Ковалевский при изучении памятников
законодательства и материалов юридической практики, позволил ему выявить
черты сходства и различия правовых систем ряда народов мира с учетом тех
явлений, на основе которых развивалось конкретное законодательство. По
материалам обычноправовых норм русского народа проанализировал эволюцию
института кровной мести С.Д.Гальперин. В 1920-е годы М.О.Косвен
продолжил изучение института кровной мести. Он утверждал, что в основе
ее эволюции лежало превращение мести как обязанности перед общиной в
право отдельного индивида. Для доклассового общества характерно
специфическое правосознание, при котором, во-первых, не было развито
понятие ‘‘преступления‘‘ (любое, с точки зрения европейского права,
преступление рассматривалось общиной как нанесение ущерба) и, во-вторых,
при нанесении ответного удара соблюдался принцип талиона, т.е. принцип
причинения равного ущерба. М.О. Косвен исследовал развитие системы
композиции, вергельда (wer – человек, geld – плата), как определенного
порядка денежного возмещения за причиненный ущерб, возникшего намного
позже института кровной мести. Ученый определил дифференцированную шкалу
композиций, а также проанализировал факторы, оказывающие влияние на ее
формирование.

Исследования по кавказскому адату продолжил А.М. Ладыженский. На основе
данных из архива Г.Шервашидзе( и материалов собранных автором во время
полевых исследований в Осетии, Кабарде, Адыгее, Аджарии и Абхазии
А.М.Ладыженский попытался проследить зарождение и формирование обычного
права на Кавказе. В процессе работы он выдвинул гипотезу, что в период
родового строя и его разложения у северокавказских народов существовал
‘‘неправовой обычай‘‘. Обычное право и соответственно обычноправовые
нормы формируются в период становления государственной власти. Считая,
что к моменту завоевания Северного Кавказа Российской империей, у
народов, населявших этот регион, первобытнообщинный строй уже перерос в
классовое общество, А.М.Ладыженский утверждал, что адаты из неправовых
норм трансформировались в обычное право. Под обычным правом автор
понимал ‘‘определенную совокупность правил внешнего поведения‘‘,
опиравшуюся на три ключевых принципа. Во-первых, эти правила должны были
рассматриваться членами социального объединения как обязательные. Их
обязательность связывалась либо с влиянием условий общественной жизни,
либо с наличием какого-либо значительного общественного авторитета.
Во-вторых, эти нормы должны были исполняться всеми членами данного
общества. При их нарушении одним из членов коллектив принимал
репрессивные меры. И наконец, в-третьих, эти нормы должны были защищать
интересы определенной общественной группы, являвшейся или зачатком
класса, или уже вполне сложившимся классом.

А.М.Ладыженский рассмотрел причины, лежащие в основе возникновения
ответных действий на исходный конфликт, заостряя свое внимание на
чрезвычайно распространенной как в ХIХ в., так в ХХ в. теории
эквивалента (Е.Б.Пашуканис, А.Ф.Гюнтер, М.О.Косвен). В современной
российской науке эта теория разрабатывается Ю.И. Семеновым, который
указывает, что вначале в основе кровной мести лежало стремление родов к
сохранению баланса, затем – принцип талиона (т.е. возмездие) – нанесения
эквивалентного ущерба виновной стороне. А.М.Ладыженский на примере
северокавказского адата попытался показать, что эта теория не находит
подтверждения в правовой практике. Он писал, что ‘‘изучение адатов
кавказских горцев отнюдь не дает основания утверждать, будто все
уголовные нормы возникли из идеи ‘‘око за око‘‘, ‘‘зуб за зуб‘‘, которая
появилась, как и все правовые понятия, в эпоху менового оборота, и, как
всякое право, основана на идее эквивалентного обмена. Первоначально у
горцев Северного Кавказа убийство отнюдь не ограничивалось повторным
убийством, а продолжалось из поколения в поколение, пока не заключался
мир между враждующими родами. Позже под влиянием шариата и российской
судебной системы кровная месть ограничилась новым принципом ‘‘кровь
кровью не моют‘‘, т.е. за убийство, совершенное из мести, месть не
полагалась, поскольку это убийство перестало являться обидой, а стало
уничтожением (омыванием кровью) обиды‘‘.

По мнению А.М.Ладыженского, появление системы композиций соответствовало
переходу от господства союзов мира к государственности. Всякое
преступление могло быть выкуплено уплатой определенной пени.
Первоначально выкуп, подчеркивал он, возник не из идеи получения
эквивалента за причиненное зло, не из мысли о возмещении убытков, а из
желания мстить. Не имея возможности направить свою месть против личности
преступника, мститель захватывал его имущество. Сперва композиции
выплачивались всем родом сообща в полной мере. Позже начали
перекладываться на семью виновного, тогда как остальные сородичи вносили
только известные доли: чем более дальнее родство, тем доли композиции
меньше.

А.М.Ладыженский справедливо указывал, что в позднепервобытной общине,
характерной для народов Северного Кавказа, гражданское право сливалось с
уголовным, причем уголовные преступления часто влекли за собой чисто
имущественную ответственность, а гражданские правонарушения –
уголовно-правовую санкцию. Эту точку зрения в современной российской
науке поддерживает Ю.И. Семенов, который отмечает, что разделение права
на уголовное и гражданское характерно собственно для права классового
общества. Ю.И. Семенов подчеркивает, что для позднепервобытной общины
характерно ‘‘понятие ущерба, который члены одной человеческой группы
причиняют членам другой группы‘‘. Это понятие тесно переплетается, хотя
полностью и не совпадает, с понятием обиды. ‘‘Причинение имущественного
ущерба равно как и физического ущерба имело одинаковый смысл – нанесение
ущерба личности и разрешались одними и теми же способами‘‘.

По мнению А.М.Ладыженского, первоначально понятие вины у горцев
Северного Кавказа заменялось понятием объективной ответственности за
преступление. Отвечали члены рода убийцы, хотя бы они не были повинны.
Как показывает тот же исследователь, в северокавказском правосознании
идея вины в течение длительного периода заменялась идеей причинения
вреда без вины и даже идеей формально установленной ответственности,
причем последнюю нес не только виновник, но и его родичи.

Особого рассмотрения, по мнению А.М.Ладыженского, заслуживает институт
кровной мести. В процессе превращения кровной мести в право обвинителя
перед судом как органом государственной власти А.М.Ладыженский выделяет
четыре ступени: 1) кровная месть всех членов рода убитого направлена
против всех сородичей убийцы, 2) кровная месть ограничивается ближайшими
родственниками убитого и его ближайших родственников, 3) кровная месть
заменяется выкупом и символическим мщением (приставлением меча к груди
убийцы), 4) трансформация кровной мести в обязанность быть обвинителем в
суде. Первая стадия была характерна для эпохи матриархата и
патриархального родового строя, вторая – в период распада родов на
задруги, третья – в период разложения первобытнообщинного строя и
четвертая – в период становления уже сформировавшегося государства, в
котором были сильны пережитки родового быта.

Немаловажен вопрос становления системы судопроизводства и судоустройства
в обычном праве. А.М.Ладыженский различал адатские и третейские суды,
считая их различными стадиями становления системы судопроизводства и
судоустройства: до появления русских на Северном Кавказе у горцев
имелись третейские суды ( посреднические, медиаторские), в процессе
судебной реформы, проводимой российской администрацией на Северном
Кавказе, были созданы постоянные адатские суды.

Хотелось бы особо подчеркнуть, что в своих работах А.М. Ладыженский
заметное место отводил сравнительным параллелям между адатом прошлых
веков и состоянием традиционных юридических норм поведения, бытовавших в
1920-1940-е годы. Автор имел возможность изучать те нормы обычного права
северокавказских народов, которые сохранились в 1920-1930-е годы
преимущественно в полуофициальной форме. Он указывал, что собственно
адатские суды были отменены еще в 1920-е годы. Тем не менее
процессуальные нормы традиционного судопроизводства продолжали играть
существенную роль и в 1940-е годы оказывая влияние на рассмотрение дела
в советских народных судах. В связи с этим А.М.Ладыженский изложил свое
понимание формы и степени сохранения некоторых норм обычного права
горцев Северного Кавказа. Для нынешних исследователей традиционного
права народов Северного Кавказа эта часть исследования А.М. Ладыженского
представляет особый интерес, поскольку им приходится иметь дело с
народами, во многом утратившими традиционный образ жизни: то, что еще
сохранялось на Северном Кавказе в 1940-е годы, в 1990-е годы с трудом
можно обнаружить лишь в рассказах горцев старшего поколения.

В первое десятилетие после установления советской власти историческая
наука претерпела значительные изменения и во многом превратилась из
области знания в инструмент идеологического воздействия. Во второй
половине 1920-х годов на национальных окраинах СССР началась кампания по
борьбе с преступлениями, представлявшими собой пережитки родового быта –
так называемыми бытовыми преступлениями. Под ними подразумевались наряду
с традициями выплаты калыма, похищения девушек институт кровной мести,
выплата композиции и т.д. Советские правоведы и юристы-практики (
краевые, областные прокуроры, председатели и члены народных судов)
начали изучать и описывать указанные выше бытовые преступления. Их
исследования публиковались на страницах советских журналов
‘‘Еженедельник советской юстиции‘‘, ‘‘Революция и горец‘‘, ‘‘
Социалистическая законность‘‘, ‘Советская юстиция‘‘. С одной стороны,
изданные в этих журналах статьи вряд могут рассматриваться как строго
научные исследования, а с другой, их можно изучать как своеобразный
источник для описания методов формирования советской правовой идеологии.

В 1940-1960-е годы бытовые преступления продолжали оставаться в центре
внимания правоведов и юристов-практиков. Однако если в работах
1920-1930-х годов частично содержались данные о реальной правовой
ситуации в ряде советских регионов, то в исследованиях 1940-1960-х годов
подобная информация полностью отсутствует. Так, М.А.Абазатов писал, что
в Чечено-Ингушетии в 1960-е годы кровная месть стала редким явлением:
‘‘Для советской молодежи чужд дикий обычай кровной мести, она не
нуждается в нем и в большинстве своем уже не придерживается его‘‘.
А.М.Мамутов указывал, что в Казахстане ‘‘убийства, совершенные на почве
кровной мести, давно не встречаются на практике‘‘. Совершенно изжил себя
институт кровной мести и в Узбекистане. Началась явная подтасовка
научных фактов, касающихся не только современности, но и прошлого. Так,
Х.С. Сулейманова писала, что еще до революции традиционные суды не
пользовались в узбекском обществе доверием народа.

В то же время юристами проводились закрытые исследования об уголовной
ситуации в ряде республик Северного Кавказа. В 1960-е годы появились
работы, в которых разбирались преступления, связанные с пережитками
местных обычаев: двоеженство, выплата калыма, похищение и т.д. Они имели
место в большинстве республик СССР.

Наряду с этим появились работы по преступлениям, совершенным на почве
кровной мести. Во многом проведение исследований подобного рода было
связано с принятием в 1960 г. нового Уголовного кодекса РСФСР, в котором
институт мести получил иную трактовку. Если в УК РСФСР 1935 г. кровная
месть рассматривалась как ‘‘ преступление, составлявшее пережиток
родового быта‘‘, то в УК РСФСР 1960 г. она была выведена из главы
‘‘Преступления, совершенные на почве пережитков местных обычаев‘‘ и
включена в раздел ‘‘Умышленные убийства с отягчающими обстоятельствами‘‘
с формулировкой ‘‘ убийство, совершенное на почве кровной мести‘‘, к
которому применялись более жесткие меры. Новая трактовка кровной мести
как уголовного преступления была введена в кодексы только четырех
союзных республиках СССР: РСФСР, Грузинской, Туркменской и Казахской(.

В 1960-е годы юристами были проведены исследования по бытованию кровной
мести и применении вышеуказанной статьи нового УК именно в этих
республиках: в РСФСР (Чечня, Ингушетия – А.А. Плиев), Грузинской ССР
(Абхазия – А.А.Барамия, Аджария – Г.И. Диасамидзе), Казахской ССР
(С.Х.Жадбаев), Туркменской ССР (Б. Сарыев). Можно отметить работу
следователей М.С.Брайнина и Е.Н.Смирнова о практике расследования
преступлений, связанных с пережитками местных обычаев, на Кавказе и в
Средней Азии. Многие из этих работ с грифом ‘‘для служебного
пользования‘‘ выполнены во Всесоюзном институте по изучению причин и
разработке мер предупреждения преступности(. В рамках этого института
проводились конференции по вопросам предупреждения преступности, на
которых прокурорскими работниками Кавказа рассматривались случаи
совершения кровной мести.

Указанные выше исследования осуществлялись юристами на основе материалов
судебных расследований и заседаний, хранящихся в архивах республиканских
Верховных судов (А.И.Барамия, Г.А. Диасамидзе). Авторы детально
рассматривают бытовавшие в 1960-е годы формы кровной мести, причины ее
совершения и т.д. Будучи чрезвычайно ценными для нашего исследования,
эти работы имеют существенный недостаток: они разбирают только те
случаи, которые связаны с совершением кровной мести, не углубляясь в
анализ института мести как явления, включавшего в себя и другие ‘‘
бескровные‘‘ формы мести. Так, А.И.Барамия не различает отношения
кровников и враждебные отношения, которые, с нашей точки зрения,
являются разными формами взаимоотношений, складывавшимися между
участниками исходных конфликтов и их родственников.

Помимо собственно практических исследований юристов правоведы как до,
так и после принятия нового УК РСФСР 1960 г., проводили активные
дискуссии о целесообразности главы, посвященной бытовым преступлениям.
Материалы этих дискуссий публиковались на страницах журнала ‘‘Советское
государство и право‘‘.

В конце 1960-х – начале 1970-х годов в советской исторической науке
возник интерес к правовой истории. Используя архивные материалы, ученые
начали активно разрабатывать темы, связанные с историческими аспектами
обычноправовых и религиозных норм ряда народов СССР, в том числе и
народов Северного Кавказа. Можно отметить работы Х.Д.Гаглоева,
Ф.А.Гантемировой, А.И.Мусукаева, К.А. Кокурхаева, К.Г. Азаматова,
Ф.Д.Эдиевой и др.

При обращении же историков к современному состоянию традиционных
правовых институтов продолжали появляться неверные высказывания. В этот
период широко развернулась борьба за ‘‘ формирование нового человека и
советского правосознания‘‘. Ученые настаивали на том, что к 1930-м годам
на Северном Кавказе было полностью покончено как с кровной местью, так и
с традиционными формами ее урегулирования, т.е. медиаторством.

Тем не менее именно в эти годы появилось интересное исследование по
истории ликвидации шариатного судопроизводства на советском Северном
Кавказе З.Х.Мисрокова. Автор, используя богатейшие архивные данные,
собранные им в архивах гг.Нальчика, Махачкалы и Грозного, описал как
общие тенденции, характерные для судеб шариата в разных республиках
северокавказского региона, так и имевшие место различия, касающиеся
преимущественно применения шариатскими судами уголовных норм. Истории
советских шариатских судов в Средней Азии посвящено исследование
Н.И.Абидовой. Она, как и З.Х.Мисроков, акцентировала внимание на вопросе
применения шариатскими судами шариатских уголовных норм. С одной
стороны, исследования З.Х.Мисрокова и Н.И.Абидовой по истории советских
шариатских судов представляют для нашего исследование большое значение,
а с другой, их авторам, к сожалению, не удалось избежать идеологического
давления, оказываемого на ученых в это время. Поэтому вряд ли стоит
обсуждать вывод З.Х.Мисрокова о том, что ‘‘упразднение адатских и
мусульманских органов стало возможным не в результате административных
мер, а благодаря продуманной реализации мероприятий по воспитанию масс,
постепенному введению в их жизнь принципов социалистического права‘‘. В
1970-е годы описание историками и этнографами функционирования
традиционных правовых институтов, сохранявшихся в ряде регионов
Северного Кавказа, было невозможно. Ученые предпочитали просто не
затрагивать такие вопросы. Так, Б.Х. Бгажноков, рассматривая различные
типы избегания, бытовавшие в 1970-е годы и бытующие в адыгском обществе
до сих пор, не упомянул о существовании традиции ‘‘избегания
кровников‘‘.

Наиболее плодотворными советскими исследованиями по обычному праву стали
в те годы работы, посвященные изучению правовых систем ряда африканских
стран, в которых шел процесс формирования национального правового
законодательства, вобравшего в себя нормы обычного права и нормы
шариата.

В 1980-1990-е годы интерес ученых к правовой истории Российской империи
значительно возрос. В институте государства и права РАН, институте
этнологии и антропологии РАН, Московском юридическом институте защищен
ряд диссертаций. В Грузии появилась лаборатория по изучению грузинского
обычного права при Научно-координационном центре “Социально-культурные
традиции” АН Грузии. Стали печататься глубокие исследования, в которых,
на основе архивных данных рассматривалась трансформация обычноправовых и
религиозных норм не только в ХVII-ХIХ вв. , но и в советские годы.
Отметим работы А.Хайтлиева по обычному праву туркмен, С.Л.Фукса – по
обычному праву казахов, М.А.Агларова, В.О. Бобровникова, С.А.Лугуева,
Д.Макарова – по обычному праву народов Дагестана, В.А. Александрова –
по обычному праву русской крестьянской общины, Э.Д.Мужухоева и
З.М.Блиевой – по правовым преобразованиям в Терской обл., З.В.Кануковой
– по обычному праву осетин. Чаще всего исследователи обращались к
обычному праву как к источнику, используя его для рассмотрения
общественно – политического строя и социально-экономических вопросов
изучаемых ими народов. Так, при изучении традиционных форм
хозяйствования народов России ученые обращались к тем нормам обычного
права, которые отражали экономические отношения внутри общины.

Наряду с этим было много работ, посвященных изучению истории семьи,
авторы которых рассматривали нормы обычного права в семейно-брачных и
наследственных отношениях. В исследованиях ставился вопрос о соотношении
обычной, мусульманской и российской правовых систем в ряде регионов
позднеимперского периода. В некоторых работах, с одной стороны,
доказывалась прогрессивная роль российского права в государственном
развитии ряда народов России, а с другой, проводимая российской
администрацией на окраинах России судебная реформа рассматривалась как
инструмент ‘‘карательной царской политики‘‘, направленной на
‘‘подавление коренного трудового населения”. Исследователи
М.Н.Игнатьева, Б.О. Цибиков, В.А. Зибарев отмечали, что именно Россия
способствовала сохранению и консервации обычного права народов Сибири и
Севера в ХVIII – ХIХ вв. В западной литературе, где описан процесс
внедрения во второй половине ХIХ в. волостных судов, применявших русские
обычноправовые нормы, принята точка зрения о позитивности этого шага на
пути включения российских крестьян в правовое государство. Волостные
суды, в которых была установлена единая правовая система, как считает
Дж.Бебанк, явились началом включения крестьянских общин в
общегосударственное право.

В 1980-е годы продолжали проводиться исследования, объектом которых
были преступления, совершенные на почве пережитков местных обычаев.
Однако юристы, как правило, ограничивались описанием только традиций,
связанных с положением женщин, т.е. двоеженства, выплаты калыма,
похищения и т.д. Работ по бытованию кровной мести и применению УК РСФСР
1960 г. в 1980-е годы не стало. В 1990-е годы юристы вновь обратились к
‘‘преступлениям, составляющим пережитки местных обычаев‘‘, к которым,
как и ранее относили институт кровной мести. Для таких преступлений
характерно, что ‘‘сознание лиц, их совершающих сковано (ограничено)
представлениями, вытекающими из местных обычаев, велениями норм обычного
права‘‘.

За последние годы среди кавказоведов значительно возрос интерес к
исследованию особенностей северокавказского варианта национальной
политики позднеимперской России. В целом взгляды нынешних исследователей
можно разделить на три группы.

К первой довольно многочисленной группе относятся те кавказоведы,
которые поддерживают идею колонизаторского характера российской политики
на Северном Кавказе. К ним можно отнести Р.З. Куадже, Ж.А.Калмыкова,
С.Х.Мафедзева, И.Я.Куценко, В.Х. Кажарова и др.. По мнению В.Х.Кажарова,
‘‘столетняя война, массовый геноцид, аннексия территорий, изгнание
большей части народов в пределы Османской империи, военно-оккупационный
режим в зонах, отведенных для проживания его остатков, – все это
поставило адыгов на грань полной деэтнизации‘‘. Согласно данной точке
зрения, речь может идти только к геноциде адыгов, их насильственной
ассимиляции. Близка этой позиции и точка зрения исследователей Б.М.
Джимова, Х.М.Думанова, Х.С.Кушхова, Т.Х. Кумыкова, А.В. Фадеева, которые
считают, что главной целью российской политики на Северном Кавказе было
расширение сферы влияния российской экономики, т.е. расширение рынков
сбыта, освоение источников сырья, территориальные захваты, при этом
судьбы северокавказских народов Россию не интересовали.

Есть и противоположная точка зрения на характер национальной политики
позднеимперской России на Северном Кавказе. Ее высказывают исследователи
В.А.Матвеев, В.Н.Мальцев, А.М. Авраменко, О.В. Матвеев, П.П.Матющенко,
В.Н.Ратушняк, В.С.Гальцев, Ф.П. Тройно. В основу российской политики на
Северном Кавказе, как указывает В.А.Матвеев, была положена идея
гражданского приобщения северокавказских народов к России, т.е. их
включение в российскую империю как граждан. Главным результатом этого
процесса должно было стать формирование у народов Северного Кавказа
нового общероссийского самосознания‘‘. По мнению В.Н.Мальцева, данный
процесс включал в себя постепенное вовлечение Северного Кавказа в сферу
российского государственного, административного, правового устройства, а
также в сферу социальной политики и экономики. В связи с этим некоторые
исследователи отмечают положительную роль России в развитии
экономического и культурного развития северокавказских народов.

Третья точка зрения представлена Т.Х.Кумыковым. Он отмечал, что
особенностью правовой политики позднеимперской России на Северном
Кавказе являлось стремление к консервации этнической самобытности всей
жизни народов, в том числе и их правовых институтов. Этот автор писал,
что ‘‘царизм умышленно задерживал введение в национальных окраинах
русских судебных органов, несмотря на то, что судебная система,
действовавшая в Кабарде и Балкарии, уже не соответствовала новым
социально-экономическим условиям конца ХIХ – начала ХХ в.‘‘

В адыговедении много исследований, в которых анализировалась правовая
ситуация, характерная для адыгской общины конца ХVIII – начала ХIХ в.
Отметим работы В.К.Гарданова, Т.Х. Кумыкова, В.Х.Кажарова,
И.Х.Тхамоковой. Обычное право адыгов рассматривалось как атрибут
феодального общества. В.К.Гарданов указывал, что существование у
адыгов“системы композиции, т.е. выплаты ‘‘цены крови‘‘ за причиненный
ущерб – безусловное доказательство наличия у них феодального строя.
Адыгская система композиции представляла собой ‘‘строго
регламентированную шкалу возмещений за причиненный ущерб имуществу или
личности в зависимости от сословной принадлежности потерпевшего‘‘.

Сама по себе правовая культура в пореформенной адыгской общины конца XIX
( начала XX в. еще не исследовалась. Ни историки, ни этнографы, ни
юристы в полной мере не использовали материалы делопроизводства и
постановлений адатных судов. К настоящему времени изданы лишь единичные
памятники дореформенного обычного права. На основе этих источников
советские историки и юристы рассмотрели некоторые элементы
дореформенного обычного права, такие как система композиций,
представлявшая основной вид наказаний по адату. Развитие в XIX ( ХХ вв.
денежных композиций, высылка кровника из общества, прямые иски и иски по
подозрению, очистительная присяга и другие важнейшие черты местного
адата еще никем серьезно не изучались.

Наиболее значительные работы, в которых рассматривалась правовая
ситуация в адыгской общине пореформенного времени, – исследования
Ж.А.Калмыкова и Х.М.Думанова. Ж.А.Калмыков, используя архивные
материалы, описал историю создания горского словесного суда в
Нальчикском округе Терской обл. Автор акцентировал внимание на проблеме
соотношения обычного, мусульманского и российского права в пореформенной
адыгской общине. В результате анализа архивных источников он пришел к
выводу, что в исследуемый период можно говорить о кризисе традиционной
правовой адатно-шариатной системы. Общая характеристика сельской
судебной организации пореформенной Кабарды дана в статье Х.М. Думанова и
Х.С. Кушхова.

Применение норм адата для урегулирования конфликтов, связанных с
причинением имущественного ущерба, в пореформенной кабардинской общине
детально и аргументировано рассмотрено в работах Х.М. Думанова. Проведя
историко-сравнительное исследование обычноправовых норм в первой и во
второй половине ХIХ в., автор пришел к выводу, что по нормам адата
регулировались не только земельно-правовые, но и семейные отношения,
например, дела о наследстве. Ранее было принято считать, что дела о
наследстве рассматривались в кабардинской общине по нормам шариата.

Правовые преобразования в Кабарде и Адыгее, имевшие место в годы
советской власти, практически не были предметом специального
исследования. В целом в процессе трансформации правовой системы адыгов и
создании советского судопроизводства можно выделить четыре этапа: I – с
1919 по 1925 г.; II – с 1925 по 1940 г.; III – с 1950 по 1980-е годы;
IV этап – 1990-е годы. Мы можем назвать лишь упоминавшиеся выше работы:
статью Х.М.Думанова и Х.С.Кушхова и монографию З.Х.Мисрокова, в которых
частично затрагивалась история советских шариатских судов в Кабарде и
Адыгее.

Как уже указывалось, проблемы, связанные с преступностью и их возможным
урегулированием с помощью традиционного права в эпоху ‘‘расцвета‘‘
советского уголовного права, являлись для исследователей в течении
несколько десятилетий закрытыми. Отсутствие интереса к адату XIX ( ХХ
вв. как к современной правовой системе в значительной мере объясняется
распространенным до ныне взглядом на кавказское обычное право как на
‘‘пережиток‘‘ прошлого. И дореволюционные авторы, и советские ученые
отрицали возможность развития обычного права в современном им обществе,
рассматривали его как отмирающий обычай, опирающийся на институты и
ценности еще доисламского времени.

Для анализа правового плюрализма адыгского общества нами выбран
распространенный в западной антропологии права метод, состоящий в
описании правовой практики через изучение наиболее типичных для
исследуемого народа конфликтов. Под конфликтами мы понимаем серию
действий между двумя и более лицами, в которой каждая из сторон
предъявляет непосредственно требования другой и, в свою очередь,
встречает ее противодействие. В конфликте стороны выбирают один из
вариантов поведения: либо пробуют договориться, прийти к соглашению,
либо продолжают эскалацию конфликта ( устанавливают враждебные отношения
и совершают месть), либо обращаются в суд. В предлагаемой монографии мы
сначала рассмотрим исходные конфликты, связанные с нанесением ущерба
личности и собственности, которые, согласно советскому (российскому) и
современному европейскому западному праву, принято относить к уголовному
праву, затем остановимся на формах совершения мести, и наконец, опишем
процесс примирения с помощью медиаторов или обращение в официальные
судебные органы.

П о с т а н о в к а и с с л е д о в а т е л ь с к и х в о п р о с о
в

В монографии автор предполагает исследовать обычное право в рамках
складывающегося в разные исторические периоды правового плюрализма в
адыгском обществе, а именно: в 1860-1910-е годы, 1917-1925 гг, 1925-1940
гг., 1950-1980-е годы, 1990-е годы.

В основе анализа выбранного для исследования объекта планируется решение
следующих задач:

– описание обычно-правовых норм,

– исследование обычноправовой практики,

– изучение правосознания адыгов,

– описание обычноправовых учреждений,

– описание правовой политики и правовой идеологии российской, советской
и постсоветской администрации на Северо-Западном Кавказе,

– исследование места обычного права в правовом плюрализме адыгского
общества и характер его связи с другими правовыми системами.

В результате исследования автор предполагает ответить на вопросы:

– Можно ли говорить о сохранении соционормативной эффективности
применения адыгского адата в исследуемые исторические периоды?

– Какова специфика применения адата в разные исторические периоды?

– Каковы основные особенности трансформации адата в российско-имперском,
советском и постсоветском правовом пространстве?

– Какова роль адата в общественной жизни адыгов и какова роль
общественной жизни в эволюции адатных норм в исследуемые исторические
периоды?

И с т о ч н и к и

В отличие от обычного права других народов, населявших национальные
окраины имперской России адаты адыгов долгое время оставались
неписаными. Так, уже в ХVII в. появились первые записи норм обычного
права якутов, бурятов, казахов. Впоследствии такие записи проводились
каждые 30-40 лет, в результате чего исследователи обычного права
указанных народов располагают богатейшим материалом, относящимся к ХVII
– ХIХ вв. К сожалению, при изучении адатов адыгов мы не имели таких
возможностей. Адыгские адаты записывались один раз, в 1840-е годы. Их
систематизация была проведена российскими военными на основе проведения
опросов респондентов старшего возраста.

Как подчеркивал В.К.Гарданов, нормы обычного права (адаты) фиксировались
лишь в обычаях, передающихся по устной традиции из поколения в
поколение. Источниками адатов становились как санкционированные общиной
нормы, ставшие традицией, так и новые нормы, возникавшие в ходе судебной
практики, т.е. правовые инновации. Источниками образования адатов у всех
кавказских племен служили главным образом решения третейских судов. Если
суд, не находил ответа в существующих адатах, он обращался за
заключением к уважаемым стариками. Другим источником адата были
постановления сельских сходов.

В.К.Гарданов дает детальное описание этих материалов. ” Обычное право
кабардинцев в первой половине ХIХ в. – это прежде всего право
феодальное, – право, стоявшее на страже интересов кабардинских князей
(пши) и дворян (узденей-уорков), под властью которых находилась вся
остальная масса угнетенного и закрепощенного кабардинского народа”,
поэтому “основное содержание обычного права кабардинцев в
рассматриваемый период сводится к упорядочению и регламентации
феодальных отношений в Кабарде, к закреплению господствующего положения
кабардинской феодальной знати. В дошедших до нас записях кабардинских
адатов первой половины ХIХ в. подавляющая часть статей касается
взаимоотношений кабардинских феодалов с их крепостными, подробно
определяет виды и нормы феодальной эксплуатации крестьян, степень их
личной зависимости, а также тщательно перечисляет права и привилегии
сюзеренов и обязанности и повинности вассалов, т.е. трактует важнейшие
вопросы феодального обычного права”.

Во второй половине ХIХ в. обычное право адыгов вновь становится
неписаным. Сословная иерархия, как подчеркивал В.К. Гарданов, положенная
в основу записанных в первой половине ХIХ в. адыгских адатов, в связи с
ликвидацией зависимых сословий перестала играть доминирующую роль в
общине. Во второй половине ХIХ в. адыгские адаты трансформировались,
приобретя во многом демократичный характер. Однако повторные записи
обычноправовых норм адыгов не производились. В силу этого описание
юридической практики применения адатов в пореформенное время оказалось
возможным лишь благодаря тому, что российская администрация ввела
контроль за деятельностью обычноправовых и шариатских юридических
институтов. Принимаемые адатно-шариатскими судами решения стали
записываться и предоставляться в российские судебные органы. Эта
практика продолжалась до 1925 г., официального запрещения
функционирования медиаторских и шариатских судов на территории Кабарды и
Адыгеи. В советский годы адыгский адат вновь стал неписаным.

В предлагаемом исследовании использовано несколько групп источников.

Архивные материалы. Как мы указывали, адыгские адаты в пореформенное
время не были систематизированы и опубликованы. Тем не менее судебная
практика медиаторских судов в то время уже являлась писанной, поскольку
принимаемые ими решения в письменном виде, как отмечалось выше,
предоставлялись в российские судебные органы. В должностные обязанности
сельских старшин входила пересылка в горские словесные суды материалов,
касающихся адатно-шариатной правовой системы. Эти материалы включали в
себя рапорты старшин о происходящих в селении конфликтах, прошения их
участников на рассмотрение дела в медиаторском или шариатском суде,
решения медиаторских и шариатских судов, дополнительные материалы,
характеризующие медиаторское и шариатское судопроизводство (состав суда,
взгляд на конфликт его участников и т.д.) и наконец рапорты старшин о
ходе выполнения принятых судьями решений.

Архивы Северного Кавказа располагают значительным объемом подобных дел.
Исходя из сказанного выше в качестве одного из основных источников в
монографии были использованы материалы архивных фондов Центрального
Государственного архива Кабардино-Балкарской Республики (далее – ЦГА
КБР), Государственного архива Краснодарского края (далее – ГАКК),
Республиканского архива Адыгеи (далее – РАА): Нальчикского горского
словесного суда (фонд N 22 ЦГА КБР), Екатеринодарского горского
словесного суда (фонд N 660 ГАКК) и Майкопского горского словесного суда
(фонд N 454 ‘‘Канцелярии Начальника Кубанской области и Наказного
Атамана Кубанского казачьего войска‘‘ ГАКК). Данные фонды насчитывают по
6-8 тыс. единиц хранения и охватывают период адыгской истории с 1860 по
1919 г. В архивных материалах Нальчикского горского словесного суда
содержатся сведения о деятельности медиаторского и шариатного судов
кабардинцев, Майкопского и Екатеринодарского горских словесных судов –
западных адыгов ( шапсугов, абадзехов, натухайцев и других адыгских
групп).

В монографии также используются архивные материалы, характеризующие
пореформенную политику и идеологию имперской России в области судебных
преобразований. Имеются ввиду многочисленные официальные документы,
предписания, указы и постановления, хранящиеся в северокавказских
архивах и до сих пор не опубликованные. Лишь некоторые документы того
времени были изданы, в частности материалы проводимых в начале 1900-х
годов под руководством Н.М.Рейнке обследований практики горских
словесных судов, а также материалы С.Эсадзе, бывшего сотрудника
Управления Нальчикского округа, впоследствии следователя Нальчикского
горского словесного суда, и наконец некоторые нормативные акты и указы,
например, правила деятельности сельских и горских словесных судов.
Неопубликованные материалы хранятся в следующих фондах ЦГА КБР: N 6 –
материалы Управления Нальчикского округа Терской обл. и N 757 –
материалы Управления межевой частью Терской обл., а также в указанном
выше фонде N 454 ГАКК – материалах Канцелярии Начальника Кубанской обл.
и Наказного Атамана Кубанского казачьего войска.

В первые годы советского правления правоведы стали вновь собирать и
записывать дошедшие до нашего времени северокавказские адаты. Так, были
записаны адаты дагестанских народов. А.М. Ладыженский начал собирать
адыгские адаты, но его записи не сохранились. Мы располагаем лишь
ссылками на эти материалы, сделанные А.М.Ладыженским в рукописи его
монографии, хранящейся в институте государства и права. Для того чтобы
восполнить этот пробел, мы вновь обратились к северокавказским архивам.
Основные материалы, характеризующие деятельность медиаторского и
шариатного судов и советской правовой политики в 1920-е годы содержатся
в ЦГА КБР: фонд N 161 Нальчикского местного народного суда 2-го участка,
фонд N 156 Областного суда Кабардино-Балкарской автономной обл., фонд N
160 Народного суда 1-го участка, фонд N 165 Народного суда 6-го участка,
а также фонды ряда исполнительных комитетов сельских советов
Кабардино-Балкарии (фонды N 65, 71, 92, 104, 105, 110, 125) и
Кабардино-Балкарского областного совета рабочих, крестьянских и
красногвардейских депутатов (фонд N 2), а также фонд N 159 Шариатного
суда Нальчикского округа. Дополнительные материалы по теме монографии
были обнаружены в фондах Республиканского архива Адыгеи (далее – РАА):
это фонды N 76 Майкопского горского народного суда, N 9 Адыгского
областного управления милиции, N 190 Управления милиции Псепукского
округа, N 208 Окружного управления милиции, N 954 Народного суда
Шовгеновское р-на, N 244 Адыгейского областного суда, N 1
Исполнительного Комитета Адыгейского областного совета депутатов
трудящихся.

Впервые в работе, посвященной правовой культуре адыгов, использованы
архивные материалы, хранящиеся в Центре документации новейшей истории
Кабардино-Балкарской Республики, бывшем архиве Обкома компартии
Кабардино-Балкарии. В этом архиве нами обнаружены ценнейшие материалы,
описывающие основные этапы формирования правовой политики и идеологии
советской судебной машины в одной из республик Северного Кавказа, в
Кабардино – Балкарии.

Литературные материалы. В работе использованы опубликованные материалы
путешественников и исследователей ХIХ в., в которых содержится
информация о различных аспектах правовых преобразований в пореформенной
адыгской общине.

Нормативные акты РСФСР. В монографии используются нормативные акты
РСФСР разных лет (Уголовные кодексы РСФСР 1922 г., 1925-1926 г., Х гл.
(дополнение к Уголовному кодексу, 1928 г.), Уголовный кодекс СССР 1960
г., Уголовный кодекс РФ 1997 г.

Полевые этнографические материалы. Поскольку после 1925 г. записей
решений медиаторских и шариатских судов не имелось, то информацию об их
работе приходилось собирать исключительно в ходе бесед с людьми старшего
возраста. В 1993-1997 гг. мы провели несколько полевых этнографических
сезонов в Кабардино-Балкарии и Адыгее. За этот период было опрошено 32
информатора(. Опрос сельских жителей проводился по пяти критериям:
этническому; поло-возрастному; должностному; участия в конфликтах;
участия в примирении. Опрос проводился как в кабардинских селениях, так
и в селениях западных адыгов, темиргоевцев, абадзехов, бжедугов,
бесленеевцев.

В Кабардино-Балкарской Республике нами были обследованы следующие
крупные кабардинские селения, располагающиеся в разных районах
республики Урвань, Старый Черек, Зарагиж, Нижний Куркужин, Малка. В
Адыгее были обследованы: два темиргоевских селения Шовгеновского р-на –
Пшичо и Джеракай; два селения Красногвардейского р-на – бесленеевское
селение Уляп и селение со смешанным населением Бжедухабль (в нем
проживают шапсуги, кабардинцы, бжедуги, а также курды и греки), одно
бжедугское селение в Теучежском р-не – Габукай; одно абадзехское
селение в Шовгеновском р-не – Шовгеновский, и наконец, несколько
кабардинских селений, расположенных в Кошехабльском р-не Адыгеи –
Блепечсин, Кошехабль и Ходзь. Многие адыгские селения располагаются
рядом с русскими хуторами. Так, бжедугский аул Габукай находится в
окружении трех русских хуторов – Чабанов, Шевченко, Петров. В наших
опросах принимали участие главным образом мужчины 40-60 лет. Как
представляется, эта группа респондентов хорошо осведомлена о всех
конфликтах, происходящих в их селении за последние 20-40 лет. Многие из
них сами были участниками конфликтов. Наряду с этим проводился опрос
сельских жителей, участвовавших в медиаторских процессах, судей и
заседателей, принимавших участие в работе советских и российских
народных судов, а также представителей местной администрации, сельских
учителей, религиозных деятелей.

Газетные материалы. В процессе работы над монографией была использована
информация, извлеченная нами из газет, издаваемых в 1920-е годы и 1990-е
годы.

Глава первая

ПРАВОВАЯ КУЛЬТУРА АДЫГОВ

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХIХ – НАЧАЛЕ ХХ В.

Ю р и д и ч е с к и е и н с т и т у т ы

в д о р е ф о р м е н н о е в р е м я

Еще в давние времена адыги создали традиции, которые применялись для
урегулирования самых разнообразных конфликтных ситуаций, связанных с
причинением физического или материального ущерба. Более или менее точные
свидетельства об юридических институтах адыгов появляются с ХV-ХVI вв. С
ХVI в. известно о третействе, или посредничестве. Адыль-Гирей, один из
видных адыгских просветителей первой половины ХIХ в., писал, что “по
древнему коренному обычаю черкесов, все их дела разбираются
посредниками, противные стороны выбирают посредников, обыкновенно
уважаемых стариков, которые решают спорное дело по обычаям, изустно
передаваемым от одного поколения другому. Такие обычаи называются
адатом, а суд, по обычаям, называется судом по адату. Если решение
посредников представляет вопрос новый, решение которого невозможно
подвести под тот или другой обычай, то посредники предлагают свое
собственное решение, которое и называется маслагатом, примененное же
несколько раз в одном или двух обществах, оно тоже становится со
временем адатом”.

В Кабарде такой суд назывался хъезж, или хейящlэ. Применительно к ХVIII
в. исследователи уже с уверенностью пишут о существовании третейского
(медиаторского) суда. В Кабарде наиболее распространенной его
разновидностью стал суд, состоявший из 5-6 человек. Как отмечал
В.Х.Кажаров, существовал и расширенный вариант третейского суда, так
называемый дворянский суд, включавший в себя по 20 человек от каждой
партии, участвующей в конфликте. Кабардинский третейский суд
рассматривал как межличностные, так и групповые конфликты. Тем не менее
в ХVIII в. третейский суд еще не получил широкого распространения среди
всех слоев населения. В ХVII – ХVIII вв. хейящlэ рассматривал отдельные
случаи причинения значительного материального или физического ущерба,
применяя нормы адата, и в первую очередь выплату компенсации.

Для того чтобы примирить конфликтующие стороны, адыги использовали ряд
общественных институтов, выполнявших в общине главным образом
соционормативные функции, например, аталычество, куначество,
установление молочного родства и т.д. Институт аталычества, т.е.
воспитание ребенка в чужой семье, заключался в следующем: желающий
забрать чужого ребенка, как правило, мальчика, к себе на воспитание
делал это либо открыто, т.е. с согласия его родителей, либо тайно, с
помощью совершаемой ночью кражи. За правильностью воспитания этого
ребенка следило семь специально назначаемых для данного дела свидетелей.
Традиция аталычества использовалась в адыгской общине для получения
дворянского звания, установления родственных связей с княжеской фамилией
и т.д. В силу этого М.О. Косвен различал собственно институт аталычества
и ‘‘некоторые явления, связанные с кровной местью, имеющие лишь внешнюю
близость с аталычеством”. Эти явления рассматривались М.О.Косвеном в
качестве “специфических форм урегулирования вражды, возникавшей
вследствие убийства”.

Если виновный в убийстве желал примириться с родственниками убитого им
человека, то либо сам, либо кто-нибудь из его товарищей тайно похищал
ребенка из семьи потерпевшего. По сообщению З.М.Налоева и Х.М.Думанова,
у адыгов использовались два термина для обозначения таких воспитанников
– пlур къан и лъыщlэжыпщlэ къан. Первый применялся к ребенку, которого
просто брали на воспитание, а второй – по отношению к ребенку, которого
воспитывали в качестве компенсации за причиненный ущерб.

О существовании юридического аспекта в функционировании института
аталычества писали многие путешественники и адыгские просветители в ХVII
– ХIХ вв. (Ш-Б.С.Ногмов, Хан-Гирей, К.Ф.Сталь и др.). Так, Хан-Гирей
уточнял, что к этой традиции прибегали только в тех случаях, когда
другие бытовавшие у адыгов формы примирения не возымели успеха. А
К.Ф.Сталь указывал на применение комбинированной формы примирения:
выплаты половины размера положенной за ущерб компенсации и воспитание
ребенка из семьи потерпевшего, как это было сделано во время примирения
двух известных на Северо-Западном Кавказе темиргоевской и гатукаевской
княжеских семей (Болотоковых и Керкеновых). В ХVI – ХVIII вв., в
адыгской общине, как и у других народов Северного Кавказа, например,
осетин и карачаевцев, установившиеся между сторонами кровные отношения
могли быть урегулированы посредством брака между взрослыми детьми из
враждующих семей.

Существовали и некоторые формы ‘‘женского‘‘ посредничества. Согласно
нормам обычного права, совершивший убийство человек, мог прибегнуть к
покровительству женщины, скрывшись на ее половине дома. Убийца
чувствовал себя в безопасности до тех пор, пока находился в ее доме.
Если кровник хотел отомстить виновному за убийство или ранение своего
родственника, он должен был дождаться, когда тот покинет дом женщины.
Тем не менее, как указывал И.Ф. Бларамберг, отдаваться под защиту
женщины, по адыгским народным представлениям, считалось ‘‘постыдным‘‘.
Если пожилая, уважаемая в своей общине женщина, принадлежавшая к
привилегированному сословию, оказывалась свидетельницей драки, она
могла, сняв с головы платок, встать между дерущимися. Участники
конфликта обязаны были остановиться.

У адыгов, как и у многих народов Северного Кавказа, например, осетин и
карачаевцев, для примирения конфликтующих сторон использовался и
институт ‘‘молочного родства‘‘. Его суть заключалась в том, что если
убийце удавалось открыто или тайно коснуться губами груди матери
потерпевшего, он становился родственником всей семьи потерпевшего и мог
не бояться мести с их стороны. Если эта церемония делалась с согласия
матери потерпевшего, то старший этого рода произносил следующие слова:
‘‘Да пусть никогда не повторится вражда между нами, да пусть нас вечно
связывают узы родства и дружбы!‘‘. Однако род обиженного, как отмечает
М.А.Меретуков, редко добровольно соглашался провести церемонию
усыновления. Чаще обидчик совершал обряд усыновления тайком.

С конфликтами у адыгов были связаны рощи ‘‘пенекассан‘‘, где росли
священные деревья. Как писал И.Ф.Бларамберг, ‘‘если мужчины и женщины,
совершившие преступление или убийство, скроются в лес ‘‘пенекассан‘‘ и
повяжут себе на шею какую-либо тряпку из числа висящих на деревьях, то
они освобождаются от наказания, как состоящие под покровительством
божества‘‘.

Приняв российское подданство адыгские народы в течении долгого времени
не испытывали значительного давления со стороны российской
администрации. Первые российские попытки реформирования адыгского
судопроизводства имели место в конце ХVIII в. В 1790-х годах в Кабарде
были образованы так называемые родовые суды и родовые расправы. Эти
судебные органы получили право рассматривать все гражданские и мелкие
уголовные дела, применяя нормы адата. Крупные уголовные дела адыгов
передавались на рассмотрение в так называемый Верхний Пограничный суд,
который обязан был применять законы Российской империи. Как отмечали
Т.Х. Кумыков и В.Х.Кажаров, со стороны кабардинцев эти нововведения
вызывали протесты. Одной из форм этого протеста стало так называемое
шариатское движение, сторонники которого во главе с А.-Г. Атажукиным
попытались ликвидировать созданные Россией судебные органы и учредить
духовный суд. Частично им это удалось.

В 1807 г. российская администрация упразднила родовые суды и родовые
расправы и образовала в Кабарде три духовных суда (мекхемэ). Каждый суд
включал в себя председателя (валия), 10-12 человек судей, принадлежащих
к привилегированным сословиям, а также кадия, представителя
мусульманского духовенства. Этому судебному органу были подведомственны
все гражданские и уголовные дела адыгов. Судопроизводство осуществлялось
на основе норм шариата. По мнению В.Х.Кажарова, учреждение в Кабарде
духовных судов -значительный шаг в развитии адыгского судопроизводства,
поскольку адатный суд в тот период не всегда справлялся со своими
миротворческими функциями. Было установлено правило, согласно которому
простые общинники могли обращаться только в шариатский суд, а лица
привилегированных сословий – по выбору: или в шариатский, или в
третейский. Однако жестокость наказания по нормам шариата, как отмечал
Г.Х.Мамбетов, вызывала недовольство простых общинников. Поэтому духовный
суд не смог заменить третейский. Простые адыги, как и прежде, стремились
обращаться в третейский суд.

В 1820-е годы Россия вновь попыталась изменить кабардинское
судопроизводство, введя в Кабарде так называемый Кабардинский временный
суд. В его состав включались представители привилегированных сословий,
состоявшие на российской военной службе, а также несколько простых
общинников. Согласно российскому постановлению (‘‘Наставления временным
судам‘‘), указанному судебному учреждению были подведомственны все
гражданские и уголовные дела кабардинцев. При рассмотрении гражданских
дел Кабардинскому временному суду следовало использовать нормы адата,
при разборе уголовных – уголовное законодательство Российской империи,
при рассмотрении семейных конфликтов – нормы шариата. Однако на
практике, как отмечал Т.Х.Кумыков, проанализировавший судебные дела
временного суда, такого четкого различия между характером дела и
применяемой к нему юридической нормой не существовало. Суд мог
рассмотреть уголовное дело и применить к нему норму шариата, а к
бракоразводному делу – норму адата. Собранный нами архивный материал
свидетельствует о том, что временный суд, как правило, не рассматривал
случаи причинения значительного физического или материального ущерба, а
предлагал участникам конфликтов решить вопрос в медиаторском суде.
Только в тех случаях, когда конфликтующие стороны отказывались это
сделать, суд рассматривал их дело, применяя нормы адата, а именно:
определял виновному выплату денежной компенсации в размере от 100 до 450
руб.. Кабардинский временный суд использовал и другую адыгскую норму
адата – выселение семьи виновного на жительство в иное селение. Иногда
сами конфликтующие стороны требовали рассмотреть их дело на основе
российского уголовного законодательства, однако в этих случаях
Кабардинский временный суд отказывал. В указанный период российская
администрация провела систематизацию действовавших в адыгском обществе
норм обычного права. Старшина Кучеров, проведя многочисленные беседы с
адыгами, записал нормы в 1845 г.

Как отмечал В.Х.Кажаров, основная проблема в области судопроизводства
1820-1840-е годах состояла в следующем. Ликвидировав в значительной
степени местную традиционную власть в адыгской общине, российская
администрация ликвидировала и рычаги, с помощью которых медиаторам
удавалось заставлять участников рассматриваемых ими конфликтов
выплачивать компенсации в срок. В какой-то степени таким гарантом
попытался стать сам Кабардинский временный суд. Как свидетельствует
архивный материал, во время судебного процесса судьи брали с участников
конфликта подписки, в которых те обязывались соблюдать решения суда и
вести себя по отношению друг к другу корректно. Суд следил за
выполнением участниками конфликта принятых обязательств. Если кто-либо
их нарушал, суд определял штраф в размере 200 руб.. В результате, по
словам В.Х.Кажарова, ‘‘в течение довольно длительного времени
образовалось сочетание разнородных начал, традиционного уклада и
элементов, привнесенных колониальной политикой царизма”.

Кабардинский временный суд просуществовал до 1858 г. и был заменен
Кабардинским окружным судом, который функционировал до конца 1860-х
годов. Окружной суд во многом следовал правилам Кабардинского временного
суда, с той лишь разницей, что, как свидетельствует архивный материал,
размер выплачиваемых денежных компенсаций в 1860-е годы увеличился до
500-800 руб.

* * *

вторая половина ХIХ – начало ХХ в.

О п и с а н и е и с х о д н ы х к о н ф л и к т о в

У адыгов, как и у большинства народов, находившихся на предклассовой или
раннеклассовой стадии развития общества, не было деления правонарушений
на гражданские и уголовные. В адыгском обществе понятие ‘‘преступление‘‘
рассматривалось как причинение ущерба. Условно преступления можно
разделить на имущественные преступления (воровство, грабеж, повреждение
чужого имущества), преступления против личности (оскорбление, убийство,
телесное повреждение и побои, изнасилование, прелюбодеяние и похищение),
а также преступления против порядка управления. Рассмотрим данные виды
преступлений, опираясь на архивные материалы, в которых содержатся
описания многочисленных конфликтов, происшедших в адыгских селениях на
протяжении 45 лет, т.е. с 1870 по 1915 г.

И м у щ е с т в е н н ы е п р е с т у п л е н и я. Причинение
имущественного ущерба касалось всех областей жизни адыгов, но главным
образом сельского хозяйства и скотоводства. Частным явлением была порча
сенокосных земель общественными и частными стадами овец и скота. Одна из
наиболее распространенных форм имущественного ущерба – ранение или
убийство животных (быков, лошадей, буйволиц, собак). Опишем некоторые
подобные случаи. Житель западноадыгского селения Тахтамукай вырыл для
своих хозяйственных нужд яму, в которую случайно попала корова
односельчанина. В том же селении другой житель шел мимо дома
односельчанина, откуда внезапно выскочила собака, начавшая кусать
проходившего. Тот, защищаясь, ее убил. В кабардинском селении
Хату-Анзорово собака таскала мясо из кладовой соседа. Тот, увидя это,
убил собаку. В отместку хозяин собаки убил жеребца соседа.

Иной распространенной формой причинения имущественного ущерба было
воровство. По архивным данным, чаще всего воровали предметы домашнего
обихода, представлявшие редкость или ценность для адыгов: железный плуг,
швейную машину, серебряные мужские или женские пояса, оружие, сундук; а
также и скот (овец, лошадей, быков). Крали и малоценные вещи: сапоги,
калоши, дрова, плетень, а также продукцию сельского хозяйства и
пчеловодства. Кражи совершались как у односельчан (даже товарищей), так
и у жителей соседних селений или у соседних народов (балкарцев,
карачаевцев, греков, казаков). Как нам представляется, совершение кражи
у односельчан – явление относительно новое для адыгского общества конца
ХIХ в. В прежние времена, как отмечали К.Ф.Сталь и Н.Ф.Грабовский,
община проявляла терпимость к подобным кражам, если они совершались
переселенцами их чужих краев. По свидетельству архивных материалов, в
конце ХIХ – начале ХХ в. для совершения краж адыги часто объединялись с
казаками, создавая таким образом своего рода ‘‘ интернациональные
банды‘‘.

Отметим, что поджог как форма причинения имущественного ущерба в
адыгской общине не был широко распространен. Н.Ф. Грабовский
подчеркивал, что даже в борьбе с русскими кабардинцы не обращались к
поджогам. Традиционно у адыгов считалось позорным использовать поджог
для сведения личных счетов. Хан-Гирей отмечал, что если у мужа тайно
увозили жену, то он, согласно народным традициям, имел право “сжечь дом
похитителя и целую деревню, где он пребывает, но без этого случая жечь
строения, хотя бы они принадлежали и заклятому врагу, почитается
постыдным поступком”.

П р е с т у п л е н и я п р о т и в л и ч н о с т и. Оскорбления. Как
нам представляется, можно выделить несколько наиболее характерных для
адыгской общины форм оскорблений.

Оскорбление сословного достоинства. После проведения в 1860-х годах на
Северо-Западном Кавказе российских реформ значительным изменениям
подверглась область жизни, связанная с сословной иерархией. Как
известно, в ходе общественного развития адыгские субэтносы создали
разные социальные структуры: у некоторых из них, например, у
кабардинцев, была сословная иерархия, у других же, к примеру, у
большинства западных адыгов, – она отсутствовала.

С одной стороны, были ликвидированы зависимые сословия: российские
преобразования уравняли адыгское население в социальных, экономических и
других правах. С другой, были сохранены привилегированные сословия. Тем
не менее российские реформы вызвали частичную потерю их сословного
статуса в общине и изменение к ним отношения. Разумеется, это вызвало у
князей и узденей недовольство, которое нашло свое выражение, как
свидетельствует архивный материал, в многочисленных столкновениях между
князьями и узденями, с одной стороны, и простыми общинниками, с другой.
Например, некий уздень обратился в суд. Простолюдины, жаловался он,
считают, что они теперь “имеют равную силу и достоинство с
потомственными дворянами и заслуженными людьми”. В своем прошении в
горский суд другой уздень указывал, что “обида от бывшего холопа
невыносима”.

Подобные конфликты происходили преимущественно на индивидуальном уровне,
т.е. между двумя противоположными в сословном отношении адыгами. Так,
один уздень имел близкие отношения с женой своего бывшего холопа,
который после 1860 г. получил экономическую и социальную свободу. Если в
прежние времена подобные действия считались нормой для адыгского
общества, то во второй половине ХIХ в. это привело к убийству:
оскорбленный такими действиями холоп убил узденя. Другой уздень оскорбил
простолюдина, который в дореформенное время был его холопом, а в
пореформенное – получил свободу. Если в ХVIII – начале ХIХ в. это не
являлось заметным событием в жизни адыгов, то в конце ХIХ в. бывший
холоп в ответ избил узденя, не обращая внимание на то, что тот служил в
русской армии и имел офицерский чин.

В пореформенное время сословный статус уже не был единственным
критерием, которым руководствовались общинники при выборе на должность в
сельское правление. Так, старшиною могли выбрать простолюдина, имевшего
материальный достаток или пользующегося значительным авторитетом в
общине. Эта новая для адыгского общества тенденция в изменении иерархии
общественных статусов давала повод для столкновений между должностными
лицами и привилегированным сословием в Кабарде. Так, князь из
кабардинского селения Аргудан, состоявший на военной службе в русской
армии, подал начальнику Терской обл. прошение, в котором писал, что
сельские должностные и духовные лица относились к нему без
соответствующего его сословному и военному статусу уважения.

Российские экономические реформы привели к тому, что в начале ХХ в. в
адыгской общине стал шире использоваться наемный труд и появились новые
категории общинников – наемные работники и работодатели. Часто
случалось, что работодателем становился представитель высшего сословия,
который относился к наемным работникам как к зависимым от него холопам.
Наемники не соглашались с таким отношением к себе. Если работодатель
наносил им оскорбление, наемный работник в ответ причинял виновному
физический или материальный ущерб. Так, один уздень нанял работника,
который в срок выполнил необходимую работу. Но работодатель отказался
заплатить за работу, за что был избит наемным работником.

Оскорбление женщин (жены, матери, дочери, сестры или просто знакомой
девушки). Хотя российские преобразования в области социальных отношений
во многом затронули статус лиц привилегированных сословий, тем не менее
многие нормы этикета по отношению к ним сохранялись и в пореформенное
время. До некоторой степени для женщин из привилегированных сословий в
этот период оскорблением продолжало оставаться любое сказанное в их
адрес неприличное слово. К.Ф.Сталь описал подобную ситуацию. В
присутствии княгини Айтековой, жены темиргоевского князя Джембулата,
жена его конвойного совершила, как пишет К.Ф.Сталь, ‘‘какое-то мелкое
неприличие‘‘. Княгиня тут же распорядилась убить двух быков,
принадлежавших этой несчастной женщине, и съесть их.

В пореформенное время в судебные органы стали поступать многочисленные
жалобы от женщин из привилегированных сословий. В этих жалобах они
писали о том, что их часто оскорбляли русскими нецензурными словами или
называли “скверными женщинами‘‘. Чаще всего подобные оскорбления
сопровождались обвинением женщины в прелюбодеянии. Приведем пример. В
западноадыгском ауле Пшекуй произошел конфликт между сельчанами. Мужчина
назвал сельчанку ‘‘распутной женщиной‘‘ и далее использовал русские
нецензурные слова за то, что она, по его сведениям, будучи замужем,
имела любовную связь с жителем соседнего аула Понежукай.

Для любой женщины и ее мужа большим оскорблением считалось, если
какой-либо адыг хвастался мужу, что украдет его жену, или если мужчина
снимал платок с головы девушки или вдовы. Другую форму оскорбления
женщины описал Н.Ф.Грабовский. На одной вечеринке молодой человек
танцевал с девушкой. Увидев редкого гостя, приехавшего издалека, он в
знак уважения предложил ему свою девушку для танца. Этот жест
гостеприимства, который был оказан почетному гостю, был расценен братом
девушки как оскорбление. Для девушки, оскорбляющим ее и ее близких
родственников действием, было смазывание дегтем дверей дома, в котором
она жила.

Оскорбление человека адыгскими словами, обозначавшими людей низкого
происхождения (приведем кабардинские слова: хамуко, (по-русски сын
гумна), хьэм икъуа, (по-русски сын собаки), тльхо кошао, (по-русски
человек неправильно рожденный, или юноша тайком рожденный), зинэкIэ
къальхуа (по-русски незаконорожденный) или русскими словами,
обозначавшими либо лиц, пойманных на воровстве (вор), либо лиц,
замеченных в скотоложстве (гяур и скот). Оскорблением считалась и
клевета. В селении Суворовско-Черкесском сельчанин обвинил своего брата
в том, что их мать, проживающая с последним, будучи старой немощной
женщиной, вынуждена работать на сына. Брат счел себя оскорбленным, так
как это не соответствовало действительности.

Оскорбление действием. У адыгов, как и у многих народов Кавказа,
большим оскорблением считалось отрезание хвостов у лошадей. Удар плетью
человека или его лошади в адыгской общине также означало большое
оскорбление. Как отмечает А.М.Ладыженский, у северокавказских народов
убийство собаки являлось не только причинением хозяйственного ущерба, но
и формой оскорбления. Несоблюдение этикета по отношению к пожилым людям
расценивалось как оскорбление.

Оскорбление этнического достоинства. Так, во время разговора кабардинец
из селения Атажукино-1 сказал балкарцу из Урусбиевского общества:
“Убирайся, поганый горец!” Балкарец счел это за оскорбление и
пожаловался на кабардинца в суд.

Оскорбление религиозного чувства. Подобное оскорбление религиозных
чувств могло быть выражено, например, в обвинении отсутствия у человека
веры в Аллаха. Про такого адыга могли сказать: “нечистый душой”. Так, в
одном архивном деле мы нашли прошение юнкера милиции Мусы Джеримова из
западноадыгского селения Ассоколай. Находясь в кампании, где было много
авторитетных сельчан, в том числе и стариков, он был оскорблен подобным
образом.

Традиционно в адыгских селениях имелись места, где нанесение оскорбления
считалось особенно невыносимым. Одним из таких мест была мечеть. В
архивных материалах есть дела, в которых описаны случаи нанесения
оскорбления, совершенные в мечетях. Так, в западноадыгском селении
Эдепсукай-2 ссора произошла именно в мечети. Во время одного из главных
мусульманских праздников, “Байрам-Рамадан Гейд”, как указано в архивном
деле, прихожане поочередно читали Коран. Один из них ошибся и прочел
то, что следовало читать во время обычной, а не праздничной службы.
Другой прихожанин сделал ему замечание. Первый обиделся и подал на
обидчика жалобу в суд. В ней он, описывая данный конфликт, подчеркнул,
что для адыга нанесение оскорбления в мечети – большой позор. В другом
селении, Суворовско-Черкесском, произошел конфликт между двумя
служителями сельской мечети: муадзином и старшим эфендием. Во время
вечерней молитвы в период поста Рамадан старший эфендий при всех
молящихся назвал муадзина “сукиным сыном”. Оскорбленный подал на эфендия
в Екатеринодарский горский словесный суд жалобу, в которой акцентировал
внимание судей на том, что его оскорбили в святом месте.

Оскорбление должностного лица. В пореформенное время российская
областная администрация учредила в селах местную администрацию,
состоявшую из старшины, писаря, сельских доверенных и т.д., выполнявших
различные управленческие функции. Областные чиновники осуществляли
контроль за их деятельностью и защищали их от оскорбительных нападок со
стороны сельчан. В случае оскорбления должностное лицо подавало жалобу в
словесный суд. Таких жалоб, как показывают судебные материалы того
времени, было много.

П р и ч и н е н и е т е л е с н ы х п о в р е ж д е н и й. Драки. Во
время драк адыги, как правило, не наносили друг другу серьезного
физического ущерба. В целом драки можно разделить на две категории:
кулачные и драки с использованием различных предметов (плети, палки,
бревна, колья или косы).

Основной причиной драк, безусловно, являлись споры по имущественными
вопросам, т.е. по причинению какого-либо имущественного ущерба,
например, не возвращение в срок долга, пропажа скота из общинного стада,
причинение хозяйственного ущерба (потрава). Как известно, у адыгов
существовало несколько форм объединений для выпаса скота. Одной из ее
форм было общинное стадо, в которое общинники сдавали свой скот и
нанимали для его выпаса платного пастуха. Так, в одном селении пастух по
причине, не указанной в судебном деле, отказался принять в стадо скот
общинника. Хозяин скота затеял с пастухом драку. К дракам приводили и
различные земельные конфликты, в том числе споры при разделе и
использовании земельных участков, пастбищ; при определении подворных
границ; при самовольной распашке земельного участка, принадлежащего
другому общиннику, и т.д.

Второй по значимости и степени распространения причиной происходивших в
адыгском обществе драк было недовольство общинников действиями
представителей сельской администрации. Так, адыги устраивали драки со
сборщиками податей. В западноадыгском селении Тахтамукай полевой сторож
за потраву хлебов задержал двух лошадей односельчанина, определив их в
общественный баз. Дело рассматривалось на сельском сходе, который принял
общественный приговор( об уплате хозяином скота штрафа за причиненный
хозяйственный ущерб. Однако хозяин скота отказался подчиниться решению
схода и потребовал у сельского старшины вернуть ему скот. Получив отказ,
он затеял с ним драку. В западноадыгском селении Шабанохабль-Казанукай
состоялся сельский сход, на котором обсуждались случаи краж сельчанами
скота. Во время схода сельский старшина обвинил четырех жителей этого
селения в одном из подобных случаев. Оскорбленные данным обвинением
избили старшину палками.

Помимо драк с сельскими старшинами адыги дрались с так называемыми
‘‘лесными объездчиками‘‘. В 1880-1890-е годы российская администрация
ввела ограничения на пользование лесными угодьями. Для того чтобы
контролировать вырубку леса, администрация установила должность лесного
объездчика, на которую назначались местные адыги. Если адыг хотел
срубить деревья, он должен был получить разрешение у представителя
администрации Терской обл. Разумеется, адыги не обращались за таким
разрешением и рубили лес самовольно. Лесные объездчики ловили
нарушителей. Такие встречи, как правило, заканчивались драками. В ряде
случаев драки устраивались между самими должностными лицами. Например, в
западноадыгском селении Тахтамукай, не поделив между собой свои
должностные функции, подрались караульный и лесной объездчик.

Конечно случались и различные бытовые ссоры. Например, в западноадыгском
селении Панахес произошла мелкая ссора между играющими соседскими
детьми: мальчик ударил девочку. Видя это, отец девочки взял ножку от
скамьи и нанес ею побои матери мальчика. В западноадыгском селении
Ассоколай двое сельчан обсуждали деятельность их сельского старшины и не
сошлись во мнении. В результате один из них взяв бревно нанес им побои
по голове другому. В соседних западноадыгских селениях Эдепсукай-1 и
Эдепсукай-2 во время свадьбы произошел конфликт между их жителями. У
адыгов существовала традиция, согласно которой во время свадьбы в толпу
бросалась сафьяновая кожа. Кто ее поймает, тот становится ее
обладателем. Так, два адыга одновременно ухватились за кожу и никак не
могли ее поделить, в результате чего затеяли драку. В западноадыгском
селении Тугургой один сельчанин доносил сельскому старшине на своего
товарища. Последний, узнав об этом, избил доносителя. Случались драки
между родственниками во время раздела доставшегося им по наследству
имущества. Отметим, что и описанные выше формы оскорблений могли стать
причиной драки.

Ранения. Ссоры между адыгами нередко заканчивались причинением
значительного физического ущерба, ранением или убийством. Рассмотрим
случаи ранения. Для исследования мы проанализировали 75 конфликтов,
происшедших между адыгами за 40 лет – с 1870 по 1910 г., в ходе которых
были причинены ранения. Как правило, во время подобных ссор адыги
использовали кинжал, а с конца ХIХ в. ружье и пистолет,
распространившиеся у адыгов в результате российского влияния. Ранения
случались главным образом на сельских вечеринках, танцах или свадьбах.
Причинение физического ущерба, например, во время покоса или службы в
мечети, хотя и имело место, но, как свидетельствует архивный материал, в
целом было редким явлением. Наиболее распространенной причиной подобных
столкновений являлись, безусловно, многочисленные и самые различные
имущественные споры из-за распределения пастбищных, усадебных или
пахотных земель, пропажи скота, сена, невозвращения в срок долга и т.д..
Вторая причина подобных конфликтов – нанесение оскорбления, в частности
женщине. И наконец, нередко ранения случались во время похищения девушек
.

Убийства. Как видно из описаний, оставленных путешественниками, и из
архивных материалов, рассмотренных нами, в целом столкновения между
адыгами в пореформенное время редко заканчивались убийствами. Приведем
мнения путешественников. Д.Белл описывал ситуацию, характерную для
первой половины ХIХ в.: у адыгов “случаются насильственные жестокие
поступки и явные преступления, но все это является результатом ссор или
их последствий и происходит сравнительно редко”. Л.Я.Люлье подчеркивал:
‘‘Вообще убийства весьма редки и считаются необыкновенным происшествием
в крае… Этот факт тем значительнее, что у горцев можно было бы ожидать
весьма частых убийств, как естественного и неизбежного права каждого
самому преследовать оскорбителя и мстить врагу лично”. В своем
исследовании уголовных преступлений в Кабарде Н.Ф. Грабовский приводит
статистические данные ранений и убийств, рассмотренных Малокабардинским
горским словесным судом: за 7 лет, т.е. с 1863 по 1870 г., в суде было
рассмотрено 21 ранение и 24 убийства, происшедших в кабардинских
селениях Малокабардинского округа (всего в округе около 12 селений).

Для данной монографии мы проанализировали 40 конфликтов, в результате
которых за 40 лет, с 1870 по 1910 г., случились убийства. Для совершения
их адыги также использовали кинжал, а с конца ХIХ в. – пистолет или
ружье. Преимущественно убийства совершались на вечеринках, танцах и
свадьбах, или во время полевых работ или выпаса скота на пастбищах.

Наиболее распространенная причина убийств – нанесение имущественного
ущерба. Пропажа скота, невозвращение долга, потрава земли, недовольство
при разделе имущества между родственниками – все это могло стать
причиной убийства в адыгской общине. Еще одной причиной было,
безусловно, нанесение оскорбления. Опишем один интересный случай.
Мальчик 8 лет пас стадо быков. Один бык из его стада потравил сено
пожилого адыга, который, видя это, сделал мальчику замечание. Тот,
обидевшись, выхватил кинжал и зарезал старика. Или другой случай: на
танцах молодой адыг шутя сказал своему товарищу, что украдет его жену.
Тот мгновенно убил шутника.

Часто убийства были связаны с изнасилованием или даже попыткой
изнасилования женщин. Убивали, разумеется, насильника. Убийства
происходили и во время похищения невест. Н.Ф. Грабовский отмечал, что
“черкес, у которого украли дочь, считает себя крайне оскорбленным…
Нисколько не разбирая, каким побуждением руководствовался похититель,
оскорбленный не медлит с преследованием”. В архивных материалах
приводятся случаи похищения ‘‘засватанных невест‘‘, которые не хотели
выходить замуж за тех, кто их засватал. Подобные похищения были наиболее
рискованными и часто заканчивались убийствами.

Встречались и более редкие причины убийств. Так, в селении
Верхне-Кожоково произошла ссора живших по соседству двух подростков
из-за несоблюдения младшим этикета. Старший мальчик велел младшему
стоять, когда тот ужинал. Младший отказался, сказав: “мы равны с тобой”.
Старший начал его душить. Младший, сопротивляясь, убил его ножом. Или
другой случай. Адыг, проезжая через селение товарища, заехал к нему в
дом, однако не застал его дома. Тогда он, как указано в архивном
деле,“‘‘по знакомству‘‘ взял у своего товарища “сидельный арган”. Когда
хозяин приехал домой и узнал об этом визите и о взятой вещи, он догнал
этого человека и убил его. Бывали конфликты и на ‘‘идеологической
почве‘‘. Так, в селении Докшукино поссорились мулла и сельчанин.
Последний, обвинив муллу “в преданности Русскому правительству”, убил
его.

Как свидетельствует архивный материал, в адыгском обществе не были
распространены убийства в целях ограбления. Это же отмечают
путешественники и исследователи ХIХ в. Л.Я.Люлье писал, что у черкесов
“нет примеров убийств, преднамеренных, хладнокровно рассчитанных с целью
обобрать труп, или разбойничества, в настоящем смысле этого слова‘‘.
Н.Ф.Грабовский подтверждает это и описывает только один подобный случай,
происшедший в 1860 г. В дом русского чиновника в целях грабежа ворвались
четыре кабардинца, убили хозяина, двух женщин и одного ребенка, а двух
остальных девочек ранили.

Описывая случаи умышленного ранения и убийства, подчеркнем, что в
адыгском обществе достаточно распространенным явлением было причинение
неумышленных ранений и убийств, которые происходили преимущественно
среди молодежи, неумевшей пользоваться огнестрельным оружием. В архивных
материалах нами зафиксировано 16 случаев непредумышленных ранений и 7
случаев непредумышленных убийств. Например, во время совершения
свадебной традиции, а именно ‘‘свадебного кортежа‘‘, заключавшегося в
конвоировании молодыми ребятами невесты, началась беспорядочная пальба
из огнестрельного оружия. Выстрелом был убит подросток из отряда
конвоиров.

К сожалению, мы не располагаем материалами о распространении среди
адыгов конфликтов на почве колдовства или магии. Л.Я. Люлье писал, что
черкесы верили “во вредное влияние дурного глаза, и есть семейства, у
которых дурной глаз родовой и передается из поколения в поколение”. Для
предохранения от него адыги носили при себе стихи из Корана, зашитые в
мешочки их сафьяна. К.Ф.Сталь отмечал наличие у адыгов ведунь и ведунов
(удд). Последние имели связь со злыми духами и могли, по адыгским
представлениям, наслать болезнь и несчастье на человека. Мы обнаружили в
архивных материалах единственный случай ведовства. В селении Хатукай
более 20 лет продолжался конфликт, когда один селянин обвинял другого в
колдовстве. У первого загадочным образом умерло двое детей и он обвинил
в их смерти односельчанина-колдуна.

Изнасилования. В целом рассматривать данные преступления сложно, так как
случаи изнасилования кабардинок, шапсугок и др. редко доходили до
судебного разбирательства. Как правило, они заканчивались браком между
изнасилованной девушкой и насильником. Так, в материалах словесного суда
есть жалоба от дяди потерпевшей девушки, который отмечал, что
изнасилование стало ‘‘кровной обидой‘‘ для их семьи, и просил суд помочь
уговорить насильника жениться на потерпевшей. Для рассмотрения случаев,
связанных с изнасилованием, мы проанализировали 12 архивных судебных
дел, в которых описываются подобные преступления, совершенные в 1890-е
годы. Среди рассмотренных нами случаев есть свидетельства изнасилования
адыгами женщин как из своих селений, так и из соседних, в том числе и
русских. Изнасилования мальчиков, как отмечал Н.Ф. Грабовский, в Кабарде
совершались редко. Практически не было развито и скотоложество.
Отдельные случаи имели место на пастбищах, среди табунщиков. Были
судебные дела о соблазнении девушек.

К о н ф л и к т ы п р о т и в у п р а в л е н и я. Согласно
определенным российской областной администрацией должностным функциям
сельские старшины принимали участие в решении хозяйственных вопросов,
относящихся к ведению всей общины. Многих общинников не устраивало то,
как старшины это делали. Например, в селении Тахтамукай лошади одного
общинника попали на пшеничное поле и испортили его. Отправив скот в
общественный баз, старшина разобрал это дело на сельском сходе, который
принял решение о возмещении причиненного хозяйственного ущерба. Однако
хозяин лошадей не подчинился решению схода и потребовал от старшины
отдать принадлежавший ему скот без уплаты определенного сходом штрафа.
Старшина отказался это делать, за что и был сильно избит. В другом
случае кабардинец поссорился со старшиной, который принимал участие в
сборе подушной подати. В итоге последний был избит палкой.

В селении Вочепший бытовала традиция, согласно которой общинное стадо
выпасалось поочередно общинниками. Один сельчанин, когда наступила его
очередь, отказался пасти общественный скот. Другой общинник избил его за
это. Старшина арестовал виновного и посадил на двое суток в карцер при
сельском правлении. Выйдя из карцера, тот избил старшину, поскольку не
был согласен с его действиями.

Исполнение обязанностей сельскими старшинами – причина многих
столкновений в адыгской общине. Согласно функциям, определенным
российской администрацией, сельские старшины обязаны были содействовать
раскрытию происшедших в их селении случаев краж. Некоторые старшины
старательно выполняли свои обязанности и нередко на сельских сходах
объявляли имена тех, кого они подозревали в совершении тех или иных
краж. Подозреваемые в ответ избивали старшин.

Сельчане не раз обращались в российские областные органы власти с
жалобами на то, что их старшины берут взятки. Например, быки одного
общинника попали на возделанные другими общинниками земельные участки и
причинили им ущерб. Старшина забрал скот в общественный баз. Хозяин
быков дал старшине взятку в размере 40 руб. и скот был отпущен. В другом
случае два брата подверглись аресту за кражу пшеницы. Отец виновных дал
взятку старшине в размере 50 руб., за что последний предоставил
разрешение на отъезд отца и сыновей в Турцию во избежание наказания. В
третьем случае старшина получил взятку двумя быками за то, что дал
сельчанину документ, разрешающий прогон его скота через чужое селение
для выпаса на Нагорных пастбищах.

Если сельчанин оставался недоволен решением сельского суда, он мог
избить судей, рассматривавших его дело. Как уже указывалось, адыги часто
конфликтовали с лесными объездчиками, которые следили за установленными
российской администрацией правилами рубки леса.

К этой же категории конфликтов можно отнести и столкновения сельчан с
теми, кто поддерживал российскую власть. Среди таковых были старшины,
лица привилегированных сословий, состоявшие на военной службе в русской
армии, а также некоторые мусульманские служители.

Т е р р и т о р и а л ь н о е р а з м е щ е н и е у ч а с т н и к о в
к о н ф л и к т о в. Если рассмотреть указанные выше конфликты с точки
зрения территориального проживания их участников, то можно сделать
заключение: наибольшая доля всех столкновений приходилась на те, которые
имели место между адыгами, проживавшими в разных кварталах одного и того
же селения. Адыгские селения второй половины ХIХ в. представляли собой
крупные территориальные единицы, включавшие несколько кварталов. Обычно
внутри квартала проживали родственники, составлявшие патронимию. Каждый
квартал имел своих общественных лидеров.

Рассмотрев дела медиаторских судов за 40 лет, с 1870 по 1910 г., мы
обнаружили только 15 дел, в которых описываются столкновения между
соседями или лицами, проживавшими в одном квартале. В результате этих
конфликтов, в основе которых лежали незначительные бытовые ссоры или же
хозяйственные разногласия, их участники причиняли друг другу
незначительный физический ущерб(. Например, житель кабардинского селения
Аргудан взял в долг у соседа 6 мер проса отличного качества, а вернул
столько же мер худшего качества. Соседи подрались.

В западноадыгском селении Афипсип на границе двух соседних земельных
участков рос дуб. Один из хозяев участка срубил его. Недовольный этим
сосед избил жену виновного. В кабардинском селении Бабуково жили два
соседа: рядовой общинник и сельский судья. Когда в селении определялись
границы между дворами, то последний (он принимал участие в этой
процедуре) установил границу между своим и соседским домом в свою
пользу. Обиженный сосед избил судью. Житель кабардинского селения
Тамбиево взял в жены двоюродную сестру соседа, но по неуказанной в
архивном деле причине не отдал за нее калым. Оскорбленный брат затеял с
соседом драку и ранил его.

Как мы уже указали, наиболее распространенные столкновения в адыгских
общинах – столкновения между жителями разных кварталов одного и того же
селения. Мы изучили 170 подобных конфликтов, происшедших за 40 лет, с
1870 по 1910 г., в различных адыгских селениях. В результате конфликтов
причинялся значительный физический (ранения и убийства) или материальный
(кражи) ущерб. В основе столкновений, приводивших к причинению
физического ущерба, лежали различные хозяйственные неурядицы. Наиболее
распространенные – это ссоры из-за правил пользования земельными
участками: пахотными, пастбищными, усадебными, а также огородами;
нанесение хозяйственного ущерба обработанным земельным участкам;
причинение ущерба животным; ссоры, возникшие во время организации
общинных стад для выпаса скота (например, неуплата отдельными
общинниками пастуху денег за выпас их скота, отказ пастуха взять
чей-либо скот в стадо, возвращение хозяину раненого скота; ссоры из-за
невозвращения в срок долга. Наряду с указанными столкновениями случались
конфликты сельчан с сельскими должностными лицами (милиционерами,
старшинами, лесными объездчиками, сельскими судьями), а также конфликты,
связанные с выполнением мусульманских обрядов.

Мы обнаружили небольшое число конфликтов, происходивших между адыгами из
разных селений в 1870-1910-е годы: 10 столкновений имели как
незначительные последствия, так и серьезные ранения и убийства. Чаще
всего случались неумышленные ранения и убийства на свадьбах, на которые
собирались адыги из разных селений, или же во время похищения невест. В
архивных делах отмечаются случаи изнасилования. Конфликтов на
хозяйственной почве”между адыгами из разных селений было немного. Так,
житель кабардинского селения Булатово самовольно распахал земельный
участок, который в действительности принадлежал жителю другого
кабардинского селения, Абаево. Потерпевший избил виновного.

Г р у п п о в ы е к о н ф л и к т ы. Наряду с индивидуальными
конфликтами, т.е. с конфликтами, в которых принимали участие два или три
человека, в адыгской общине пореформенного времени происходили и
групповые конфликты. Участниками их были десятки людей, хотя в целом
подобные конфликты не имели серьезных физических последствий. Нами
обнаружено только одно архивное дело с описанием группового конфликта с
серьезными последствиями. В кабардинском селении Тыжево было убито 3
человека. К сожалению, в деле не указана причина данного столкновения.

Выше говорилось об индивидуальных конфликтах между представителями
привилегированных сословий и простолюдинами. Нам известны и групповые
столкновения подобного рода. Расскажем о конфликте в западноадыгском
селении Хатукай. Здесь образовались две враждующие партии: одна
принадлежала к простым общинникам, а другая состояла из князей и
первостепенных узденей. Как указывается в деле, данный конфликт начался
еще в 1870-е годы. Впоследствии он периодически то затухал, то вспыхивал
вновь. Так продолжалось до 1910-х годов. Обычным поводом к его
обострению было, как сказано в архивном деле, ‘‘неуважительное‘‘
отношение простых общинников к представителям привилегированных
сословий. Столкновения между группами выражались в многочисленных
драках. Правда о причинении серьезных ранений или убийств в ходе
конфликта в деле не сообщается.

Наиболее типичные групповые конфликты конца ХIХ – начала ХХ в. в
адыгских селениях – столкновения на ‘‘религиозной‘‘ почве. Поясним, что
мы имеем ввиду. В указанный период в каждом селении обычно
функционировала одна мечеть, которую посещали все сельчане. За редким
исключением духовные мусульманские лидеры, эфендии, муллы, пользовались
значительным авторитетом в обществе. Неслучайно высшая степень признания
чьего-либо авторитета в адыгской общине сопровождалась сравнением такого
человека с ‘‘ пророком‘‘. В конце ХIХ – начале ХХ в. в силу ряда
факторов, которые мы рассмотрим ниже, в западноадыгских и кабардинских
селениях началось активное строительство и открытие новых мечетей. Это
не могло не вызвать недовольства со стороны духовных лиц уже
существовавших мечетей, поскольку они таким образом теряли доход и
влияние на некоторую часть сельчан.

В западноадыгском селении Хачемизовский службы проводились в соборной
мечети, во главе которой стоял мулла Сиюхов. В 1910 г. она была закрыта
на ремонт и на этот период на окраине селения была выстроена новая
мечеть, муллой в которой стал Индрис Берзегов. Позже соборную мечеть
вновь открыли для проведения служб. Тем временем ряд общинников сумели
утвердить на сельском сходе решение о том, что новая мечеть также
становится ‘‘соборной‘‘ и ее мулла получает право совершать “джумга”,
т.е. пятничное торжественное богослужение. Узнав об этом, мулла Сиюхов
выступил против такого решения сельского схода. Он сумел найти поддержку
среди некоторых групп общинников, которые открыто выступили против
решения схода. В результате сельчане разделились на две враждующие
партии. Создавшуюся ситуацию урегулировала администрация Кубанской обл.,
поскольку она обладала правом утверждать представленных сельским сходом
кандидатов на духовные должности и увольнять их. Она предпочла уволить
служителей обеих мечетей и назначить новых людей, которые пользовались
авторитетом среди всех сельчан и которые не собирались вести между собой
борьбу за лидерство в общине. При этом соборной, по решению российской
администрации, была признана только старая мечеть.

Такой же конфликт произошел и в кабардинском селении Кошехабль, где была
одна соборная мечеть. В начале ХХ в. в селении сложилась группа сельчан,
которая выражала недовольство деятельностью и поведением главного
эфендия. Он, как указывается в архивном деле, ‘‘не исполнял
установленных шариатом правил при соблюдении религиозных обрядов‘‘ в
отношении тех сельчан, с которыми у него были плохие отношения. В
результате недовольные самовольно построили на окраине селения новую
мечеть, и новый мулла начал проводить в ней службы. Это привело к
возникновению в селении двух враждебных партий, одна из которых
поддерживала муллу соборной мечети, другая – муллу новой мечети. В итоге
начались ссоры. В конфликт вмешались российские судебные органы.
Майкопский горский словесный суд, к ведению которого относились
конфликты жителей селения Кошехабль, рассмотрел сложившееся в селении
положение и, заслушав мнение судебного кадия, утвердил открытие второй
мечети.

В селении Дадуроковский сложилась иная ситуация. Селение включало три
крупных квартала, каждый из которых уже имел свою квартальную мечеть.
Как явствует из архивных материалов, все три мечети обладали статусом
‘‘соборных‘‘ и в них могли проводиться пятничные и праздничные службы.
Жителям одного из трех кварталов не нравилось, как эфендий,
возглавлявший их мечеть, проводит службу. Как написано в деле, ему было
70 лет и он плохо помнил порядок проведения служб. В конце концов жители
квартала провели собрание и переизбрали его. Эфендием стал другой
общинник, более молодой и знающий человек. Как указывалось выше, для
того чтобы общественный приговор вступил в силу, требовалось его
утверждение областным начальником. В то время, пока этот приговор
находился в канцелярии начальника Кубанской обл., прежний эфендий,
имевший, как сказано в архивном деле, ‘‘некоторое влияние на
определенную группу‘‘ жителей своего квартала, решил не сдаваться и
отстоять свое место. Он объединил этих людей, которые начали вести
борьбу с общинниками, поддерживавшими только что выбранного эфендия.
Бесконечные ссоры враждующих партий продолжались 3 года, пока, наконец,
в конфликт не вмешалась российская администрация, которая отказалась
утверждать общественный приговор о выборе нового квартального эфендия.

В западноадыгском селении Тахтамукай было две мечети, при этом одна из
них считалась соборной, а другая, располагавшаяся на окраине села,
названа в архивном деле приходской, т.е. в ней нельзя было проводить
праздничные службы. Как явствует из архивного документа, приходскую
мечеть посещало 230 чел. В 1911 г. прихожане этой мечети провели
собрание, на котором приняли общественный приговор об изменении ее
статуса. Вторая мечеть, по их мнению, тоже должна была стать соборной.
Данный приговор отправили на утверждение начальнику Кубанской обл. Узнав
об этом, глава соборной мечети выступил против изменения статуса
приходской мечети и организовал из сельчан группу поддержки. В данном
случае российские власти, не дожидаясь расширения конфликта, утвердили
статус второй мечети как соборной.

Похожие ситуации складывались и в других селениях, например, в
западноадыгском селении Лакшукай. Их инициатором стал мулла соборной
мечети, который начал противоборство со служителем открывшейся в этом
селении второй мечети.

Анализируя причины описанных выше конфликтов, отметим, что в архивных
делах, как правило, указывались основания, по которым сельчане считали
необходимым открытие либо новой мечети в их селении, либо повышении
статуса уже существующей мечети. Об одной из причин, а именно
неспособности или нежелании духовных лиц выполнять свои обязанности, мы
уже писали. Остановимся подробнее на второй причине. Так, в общественном
приговоре жителей селения Тахтамукай написано следующее: “Между
односельчанами из разных краев аула произошло столкновение, окончившееся
смертью одного и поранением двух других участников. Вследствие этого
между родственниками той и другой стороны возникла кровная вражда.
Вражда эта не утихает, а напротив при встречах противных сторон во время
праздников в мечети усиливается и не дает возможности всецело отдаваться
молитвенному настроению как враждующих, так и других, не причастных к
этому делу мужчин, порождая среди последних тревогу в ожидании
возможного кровавого столкновения. Наличие этой вражды во время молитвы
противоречит требованиям шариата”. Таким образом, как видно из
приведенного общественного приговора, в основе религиозного конфликта в
этом селении лежало желание адыгов соблюдать этикет кровников, который
традиционно позволял избегать столкновений между ними.

Тем не менее, как нам представляется, обе указанные самими адыгами
причины все же не были главными, определяющими в описанных выше
ситуациях. По сути это были попытки борьбы за общественное лидерство в
адыгских общинах конца ХIХ – начала ХХ в. Например, в конце ХIХ столетия
в кабардинском селении Кармово в рамках одной квартальной мечети,
объединявшей 58 домохозяйств, в течении 2 лет сменилось три эфендия.
Каждый из них имел своих приверженцев из числа прихожан этой мечети,
которые вели борьбу за назначение своего лидера на пост квартального
эфендия. Российская администрация следила за ходом этой борьбы,
контролировала ее развитие и в необходимый момент устанавливала тот
порядок, который был ей наиболее выгоден в данный исторический момент.

Э т н и ч е с к а я п р и н а д л е ж н о с т ь у ч а с т н и к о в
к о н ф л и к т о в. Если мы рассмотрим столкновения с этнической точки
зрения, то окажется, что наряду с вышеописанными конфликтами внутри
адыгской общины наиболее распространенными во второй половине ХIХ в.
стали конфликты между адыгами и русскими, а также ссоры между отдельными
представителями адыгских субэтносов. Опишем их.

Личные взаимоотношения адыгов и русских во второй половине ХIХ столетия
во многом обуславливались характером и последствиями столетней войны
народов Северного Кавказа с Россией. Как отмечал Н.Ф. Грабовский, “ни
один благородный владелец или уздень не считал для себя постыдным,
встретив случайно безоружного и беззащитного русского, убить его ради
одного удовольствия истребить одного лишнего гяура”. Так было в первой
половине ХIХ в. В середине века, когда война закончилась, характер
взаимоотношений адыгов с русскими не изменился: продолжались убийства
русских мужчин, изнасилования русских женщин. И.Ф.Бларамберг связывал
эти преступления с бытовавшей традицией кровной мести: еще было много
стариков, которые помнили об убитых родственниках и друзьях и стремились
к отмщению за их смерть.

Другой серьезной причиной столкновений была земля. Земельные разногласия
между адыгами и русскими появились в тот период, когда российская
администрация Терской и Кубанской областей начала раздавать адыгские
земли осевшим в этих районах казакам, а также русским переселенцам из
разных российских губерний. Разумеется, это не могло не вызывать
недовольства со стороны адыгов. В 1868 г. произошел конфликт между
казаками из станицы Солдатской и группой кабардинцев из соседнего
селения. Администрация Терской обл. разрешила станичным казакам
пользоваться землями около р. Малка, ранее принадлежавшими кабардинцам.
Иногда казаки сами захватывали земли, не обращаясь за официальным
разрешением к администрации области. Например, русский крестьянин Иван
Коваленко самовольно захватил 178 кв. саженей сенокосных земель, ранее
принадлежавших соседнему западноадыгскому селению Хаштук. Хаштукаевцы
были возмущены.

Настоящим бедствием для русских стали кражи у них адыгами. Как писал
Н.Ф. Дубровин, ‘‘воровство в русских пределах считалось делом
душеспасительным, терпение, настойчивость, смелость и самоотвержение в
хищничестве были изумительны. К этой страсти примешалась впоследствии
политическая идея, и воровство приняло религиозный характер‘‘. Еще в
первой половине ХIХ в. военная администрация на Северо-Западном Кавказе
пыталась бороться с этим злом. Так, граф И.В.Гудович издал приказ,
согласно которому совершавшие кражи у русских адыги должны были
подвергаться более жесткому наказанию, чем остальные. Однако в реальной
жизни этот приказ не смог хоть сколько-нибудь изменить ситуацию,
связанную с кражами.

Со временем взаимоотношения между адыгами и русскими начали меняться и
к концу ХIХ в. во многом изменились к лучшему. Адыги стали меньше красть
у русских, но больше у своих соплеменников. Интересно, что, как уже
отмечалось, некоторые из подобных краж совершались небольшими группами,
состоявшими из адыгов и русских. Последние начали пользоваться адыгским
гостеприимством. Так, русских из соседних хуторов приглашали на адыгские
свадьбы и другие праздники.

Основной формой преступлений, совершаемых адыгами по отношению к
собратьям, были кражи. Еще в первой половине ХIХ в., как отмечал
К.Ф.Сталь, бжедуги занимались воровством в темиргоевских селениях, убыхи
– в абадзехских, шапсуги – в кабардинских. Кабардинцы же предпочитали
совершать кражи у черкесов, осетин, чеченцев и у соплеменников. Наряду с
этим между кабардинцами, с одной стороны, и балкарцами, осетинами,
карачаевцами, с другой, случались столкновения, связанные с
несоблюдением правил использования пастбищ. Были и другие конфликты,
например, из-за девушек. В архивных документах конца ХIХ – начала ХХ в.
встречаются единичные случаи столкновений между адыгами, с одной
стороны, и другими народами Северного Кавказа, чеченцами, ингушами,
евреями, народами Дагестана, ногайцами и кумыками, с другой. Например,
кабардинец из селения Тыжево должен был деньги еврею из Нальчикского
еврейского поселка. Еврей приехал в селение и начал требовать долг.
Однако кабардинец отказался его возвращать и избил еврея. Другой
кабардинец из селения Ашабово имел ‘‘кровника‘‘ из чеченского селения.
Если чеченец появлялся в Ашабове, то кабардинец сразу же затевал с ним
ссору. Так продолжалось 10 лет. В селении Куденетово-2 произошел
конфликт между кабардинцем и приехавшим по торговым делам кумыком.

С о с л о в н а я и п о л о в о з р а с т н а я п р и н а д л е ж
н о с т ь у ч а с т н и к о в к о н ф л и к т о в. По адыгским
традициям считалось, что лица привилегированных сословий, т.е. князья и
уздени, не имели права прощать нанесенные им обиды, в силу чего они чаще
других являлись участниками самых разнообразных конфликтов.
Действительно, таких столкновений было много и в пореформенное время.
Тем не менее они отличались от подобных ситуаций ХVIII – первой половины
ХIХ в. Если в прежнее время представители высших сословий имели право
конфликтовать только с равными по сословному статусу адыгами, то, как
свидетельствует архивный материал конца ХIХ – начала ХХ в., князья и
уздени начали конфликтовать и с простолюдинами. Такие ситуации, как
отмечает В.Х.Кажаров, стали появляться уже в первой половине ХIХ в.
Конфликты между лицами различного сословного статуса возникали во время
похищения простолюдинами девушек из высшего сословия, нанесения
простолюдинами или простолюдинками оскорблений князьям, узденям, и их
женам, а также во время столкновений, в которых принимали участие
представители высших сословий и простолюдины, занимавшие различные
должности в сельском и духовном правлении. Бывали столкновения и между
самими представителями привилегированных сословий, происходившие в
основном во время раздела наследства.

Женщины редко являлись участниками серьезных столкновений. В архивных
материалах мы обнаружили только три ссоры между ними. Выше мы описывали
ситуацию в кабардинском селении Ашабово, где поссорились жены двух
родных братьев: одна оскорбила другую, используя русские нецензурные
выражения. Оскорбленная женщина пожаловалась мужу. Тот в состоянии
аффекта убил мужа виновной женщины. В другом селении поссорились две
женщины, одна из которых была женой узденя. Простолюдинка оскорбила
русскими нецензурными словами жену узденя. В западноадыгском селении
Псейтук поссорились две сельчанки. На следующий день одна из них пришла
в дом другой со своими подругами и вместе с ними нанесла хозяйке побои.
По народным традициям адыгов, женщина должна находиться вне конфликта.
Мужчины старались не вмешивать женщин в свои дела. Даже тогда, когда
сама женщина была инициатором ссор, мужчина старался не обращать, как
указывается в одном архивном деле, внимание “на нанесенные побои как от
женщины‘‘.

Тем не менее иногда происходили незначительные столкновения, участниками
которых были, с одной стороны, мужчина, а с другой, женщина. В их основе
могли лежать различные причины. Так, ранение домашнего животного
мужчиной привело к его столкновению с хозяйкой животного. Мелкие ссоры
детей могли привести к конфликтам между их родителями. Мы описывали
выше случай, когда в западноадыгском селении Панахес играли дети и
мальчик нечаянно ударил девочку. Отец девочки, взяв ножку от скамьи,
избил ею мать мальчика. Конфликты, участниками которых были мужчина и
женщина, возникали при разделе имущества или при решении различных
хозяйственных вопросов. Так, в западноадыгском селении Афипсип произошел
подобный конфликт между соседями из-за дуба. Мы уже писали о нем.

Конфликты между взрослыми адыгами, с одной стороны, и подростками, с
другой, случались редко. В архивных материалах мы нашли лишь одно
описанное нами выше дело, участниками которых был старик и 8-летний
мальчик. Чаще в адыгской общине происходили столкновения между
подростками в возрасте до 20 лет. Столкновения между ними заканчивались,
как правило, кулачными драками. Тем не менее именно среди подростков
наблюдался, как показывают архивные материалы, наибольший процент
неумышленных ранений и убийств из-за неосторожного обращения с оружием.
Столкновения между подростками происходили главным образом на различных
вечеринках, танцах, свадьбах. Серьезные конфликты между молодыми
ребятами происходили по время похищения девушек.

В целом, наиболее ‘‘криминальной‘‘ возрастной группой являлись лица от
20 до 30 лет. Молодые адыги, как правило, активно занимались кражами.
Приведем статистические архивные данные. В 1869 г. в тюрьме Нальчикского
округа за кражу сидело 24 чел. в возрасте от 20 до 30 лет, 16 чел. – от
31 до 40 и 4 чел. – от 41 до 50 лет. В 1885 г. в той же тюрьме
наблюдалась следующая картина: 20 чел. – в возрасте от 20 до 30 лет, 4
чел. – от 31 до 40. В 1886 г. 11 чел. – от 20 до 30 лет, 5 чел. – от
31 до 40. Пожилые адыги редко занимались кражами. В архивных материалах
мы обнаружили лишь одно дело, в котором описывается, как в 1906 г.
80-летний старик из кабардинского селения Боташево по решению
администрации области был выслан в Казанскую губ. за совершение
многочисленных краж.

Часто участниками конфликтов были родственники. Мы располагаем 22
архивными делами, в которых описываются различные столкновения,
происшедшие между ними в 1890-1910-е годы. Подобные конфликты
преимущественно заканчивались нанесением оскорблений или побоев, однако
случались ранения и убийства. В основном, конфликты, участниками которых
были мать и сыновья, родные братья, вдова и братья умершего мужа,
отдаленные родственники, происходили во время раздела имущества или
наследства. Случались столкновения из-за оскорбления родственниц. Наряду
с этим были и многочисленные бытовые семейные конфликты, которые не
всегда фиксировались в архивных судебных материалах. Их причиной могла
стать растрата членом семьи денег, нежелание детей работать и т.д.

* * *

Правовая деятельность адыгов опиралась на нормы обычного права (адата) и
нормы шариата. К середине ХIХ в. у адыгов семейные отношения
регулировались по шариату, уголовные и гражданские – по адату. Судебная
практика адыгов опиралась на два основных принципа обычного права, с
помощью которых урегулировались спорные ситуации: принцип возмездия
(институт мести) и принцип возмещения (институт “миролюбивой сделки” и
медиаторский суд).

М е с т ь к а к о т в е т н а и с х о д н ы й к о н ф л и к т

Месть как многовековая традиция кавказских народов часто была предметом
описания очевидцев, путешественников, исследователей. Многие из них
утверждали, что “обычай мстить за кровь, или кровомщение‘‘ являлся, с
одной стороны, ‘‘необузданным чувством‘‘, а с другой, ‘‘обязанностью,
налагаемой честью, общественным мнением и личным убеждением каждого
черкеса” . Благородный адыг, согласно народным представлениям, не должен
был ‘‘забывать обиды и оскорбления”. Если же это случалось, он
подвергался презрению и исключению из рода. Особенно строго правила
мести соблюдались в среде привилегированных сословий. Как отмечал
Хан-Гирей, если кто-либо из княжеского сословия получал денежное
удовлетворение ( композицию), например, ‘‘за обесчещение женщины‘‘, то
такой человек становился ‘‘предметом всеобщего презрения более даже,
нежели каковому подвергаются во мнении народа те, которые по недостатку
отважности и мужества не смывают вечное свое посрамление кровью
оскорбителя”. Между тем эта характеристика института кровной мести была
характерна для средневековых времен адыгской истории. Во второй половине
ХIХ – начала ХХ в. в адыгском обществе произошли значительные
социально-экономические и общественные изменения, которые не могли не
затронуть и существование института кровной мести.

Опираясь на данные лингвистики, мы считаем необходимым рассматривать
институт мести как сочетание двух его форм: кровной и некровной. У
кабардинцев в ХIХ в. для обозначения кровной мести использовалось
понятие лъикlэ бий (лъикlэ дызэбийщ), что по – русски означало кровник,
а для обозначения отношений между кровниками – яку лъи дэлэщ, что можно
перевести на русский язык как между ними кровь. Бытовал и термин
лъышIэжьы, что означало кровная месть (лъы – кровь, а шIэжь – делать
снова, повторить). Наряду с этим для описания второй формы мести и
соответствующих отношений кабардинцы применяли понятие бий, что
переводится на русский язык как враг или противник. Отношения между
врагами назывались зэбий, что по-русски означало враждебные отношения. У
кабардинцев использовались термины жэгъогъу, сибий, сыжэгъэгъу, что
по-русски можно перевести как вражда. В основе данного различия лежали
два фактора: характер исходного конфликта и круг родственников, которые
могли стать объектом мести. Если в результате первичного столкновения
была пролита кровь, то отношения между его участниками и их ближайшими
родственниками рассматривались как отношения кровников; если же
результатом конфликта явилось причинение имущественного или других видов
ущерба, то отношения оценивались как враждебные. Кровники мстили любому
из семьи виновного, а враги – только обидчику или его ближайшим
родственникам.

Различия в правоотношениях между кровниками и врагами есть и у других
народов Северного Кавказа, например, у чеченцев, у балкарцев.

Изучая архивные материалы конца ХIХ – начала ХХ в., в которых есть
подробные описания случаев мести в адыгской общине русскими писарями, мы
заметили соблюдение ими отмеченного выше различия между двумя формами
мести и соответствующих отношений между ее участниками. Для описания
случаев кровной мести писари использовали слова ‘‘месть‘‘, ‘‘мщение‘‘,
‘‘ кровник‘‘, а для описания некровной – ‘‘вражда‘‘ и ‘‘враждебные
отношения‘‘. Мы обнаружили лишь одно дело, в котором писарь применил
выражение ‘‘кровная вражда‘‘.

П р и ч и н ы м е с т и. Приступая к изучению института мести у адыгов
в пореформенное время, мы предполагали существование определенной
зависимости между характером и обстоятельствами исходного конфликта и
последующим совершением мести как ответа на этот конфликт. Рассмотрим те
исходные конфликты, которые стали причинами совершения мести в адыгском
обществе в 1880-1910-х годах.

Нанесение оскорбления, как правило, не вызывало у адыгов длительных
кровных или враждебных отношений. В адыгской общине мы не встречали
описанные К.А.Кокурхаевым применительно к чеченскому и ингушскому
общинам случаи совершения мести за нанесенную пощечину или удар плетью.
Хан-Гирей указывал, что адыги ‘‘за малое оскорбление взыскивали пеню, не
обращаясь к кровной мести‘‘. Это правило, за одним исключением,
распространялось как на привилегированные сословия, так и на
простолюдинов в тех обществах, где имелась сословная иерархия.
Исключение – причинение оскорбления девушке или женщине. Опишем
обнаруженные нами случаи совершения мести за подобные действия. В
кабардинском селении Тыжево сельчанин оскорбил соседку. Она пожаловалась
мужу и тот совершил покушение на убийство виновного соседа. В
западноадыгском селении Гатлукай молодой человек нанес оскорбление
девушке. Ее отец счел это недопустимым. Между ним и родственниками
виновного, в частности, его братом, установилась, как сказано в архивном
деле, ‘‘вражда‘‘. В кабардинском селении житель оскорбил сельчанку.
Спустя две недели муж оскорбленной, как указывается в архивном деле,
‘‘будучи врагом… в качестве отмщения‘‘ попытался убить виновного.

До середины ХIХ в. кровные отношения возникали в тех случаях, когда
совершалось оскорбление женщины из привилегированного сословия. В таких
случаях, как отмечалось в одном архивном деле, виновного или убивали,
или продавали его и его семью. Позже таких ситуаций не было. Если
подобное оскорбление происходило, то муж оскорбленной вместо совершения
мести обращался в медиаторский суд с просьбой о выселении виновного и
его семьи в другое селение. В другом случае уздень просил ‘‘отомстить‘‘
за него горский словесный суд. Сельчанин кабардинского селения
Кучмазукино в запальчивости пообещал, что украдет жену другого
сельчанина, узденя. Оскорбленный написал прошение в Нальчикский горский
словесный суд, в котором упомянул, что в прежние времена за подобное
оскорбление совершалась месть, но он, являясь приверженцем ‘‘русских
законов‘‘, просит суд произвести наказание виновного за это оскорбление.

Одна из наиболее распространенных причин возникновения длительных
враждебных отношений – неурегулированность различных вопросов, связанных
с браком. Похищение девушки, соперничество юношей из-за девушки,
неуплата калыма, проблемы, связанные со сватовством – все это могло
вызвать месть. Опишем случаи, связанные с этими сюжетами, которые мы
обнаружили в архивных материалах 1880-1910-х годов.

Молодой адыг похитил девушку для вступления с нею в брак. Большинство ее
родственников, узнав об этом, примирились с женихом и согласились на
брак. Но один все же выступил против этого брака. Он установил с
женихом, как сказано в деле, ‘‘ враждебные отношения‘‘. Встретившись с
молодым человеком на свадьбе, он попытался его избить. В другом подобном
случае с похитителем своей сестры не смог примириться ее младший брат.
Как отмечается в деле, он установил с женихом ‘‘кровные отношения‘‘.
Причем и отец девушки, и старшие братья согласились на брак, а младший
брат был непреклонен. В селении он имел репутацию порочного человека.
Когда сельская администрация, согласно инструкциям российской областной
администрации, стала выдавать разрешение на право ношения оружия, этот
человек не смог его получить. Он не успокоился даже тогда, когда уже
состоялась свадьба его сестры. Этот родственник продолжал преследовать
мужа своей сестры, совершив несколько попыток его убить.

Интересный случай произошел в кабардинском селении Куденетово-1. Юноша
Пшехов решил жениться на девушке из фамилии Добаговых. По традиции он
хотел сделать это с помощью похищения. Перед тем как совершить
задуманное, парень заручился поддержкой ее родных братьев. Жених удачно
совершил похищение, Однако братья девушки внезапно передумали. Они
ворвались в дом, где была спрятана их сестра и забрали ее, вернув в
семью. Между Пшеховым и братьями Добаговыми возникла, как указано в
архивном деле, ‘‘вражда‘‘. Дважды Добаговы пытались убить Пшехова.

Вражду и совершение последующей мести могла вызвать ситуация, когда
молодой адыг, пытаясь свататься к понравившейся ему девушке, получал от
ее родителей или от нее самой отказ. Недовольный жених начинал мстить
семье девушки. В одном случае такой юноша вначале убил быка, который
принадлежал семье девушки, а затем попытался убить одного из ее
родственников.

Неуплата калыма – еще одна причина возникновения враждебных отношений
между родственниками девушки, ставшей женой, с одной стороны, и ее
мужем, с другой. Так, в кабардинском селении Тамбиево брат девушки за
неуплату ее мужем калыма ранил его. Дж.Белл описал похожую ситуацию,
происшедшую в 1838 г. Уздень Шамхан взял в жены сестру другого узденя
Шамуза, однако калыма не заплатил. Через 5 лет его жена, уже имевшая
нескольких детей, поехала к своим родственникам и не вернулась к мужу.
Последний, женившись во второй раз, захотел вернуть и свою первую жену.
Ее родственники отказались это сделать. В результате между Шамханом и
сыновьями Шамуза возникла ‘‘вражда‘‘. Шамхан отнял у слуги одного из
сыновей сына Шамуза оружие и лошадь, в ответ на что тот предпринял
попытку убить обидчика.

Соперничество из-за девушки – причина ссоры, происшедшей в селении
беглых кабардинцев, проживавших на р.Уруп. Двум двоюродным братьям,
Адыль-Гирею и Аслан-Гирею, нравилась одна и та же девушка из княжеского
сословия, бесленеевка, из фамилии Кануковых. Адыль-Гирей в целях
женитьбы похитил девушку. Как отмечал Ф.Ф.Торнау, описавший этот случай,
у адыгов в ХIХ в. бытовало правило: если молодой человек похитил девушку
и не вернул ее в течении суток, то она становилась его законной женой.
‘‘Дело в этом случае, кончается третейским судом, назначающим калым,
который следует заплатить семейству”. Похищенная девушка стала женой
Адыль-Гирея. Брат последнего, Аслан, “поклялся, что Адыль-Гирей не долго
будет пользоваться своим счастьем”. Аслан попытался убить Адыля, однако
только ранил его. Затем Аслан решил отомстить тем кабардинцам, которые
помогли его брату совершить похищение девушки. Видя агрессивность
Аслана, Адыль решил уехать с женой в Чечню. ‘‘Озлобленный их бегством‘‘,
Аслан убил отца Адыля, а сам, боясь мести, сбежал к абадзехам. Узнав об
этом, Адыль вернулся домой, разыскал Аслана и убил его.

Другой не менее важной причиной, способствующей возникновению враждебных
отношений, было причинение имущественного ущерба. Во многих случаях,
связанных с подобной ситуацией, размер нанесенного ущерба во внимание не
принимался: даже его незначительные размеры могли вызвать месть. Опишем
некоторые из подобных ситуаций. Если у сельчанина была убита собака,
лошадь или какое-нибудь другое животное, то между его хозяином и
виновным в этом убийство, устанавливалась, как сказано в одном архивном
деле, ‘‘вражда‘‘. Через некоторое время потерпевший также старался
причинить какой-либо имущественный ущерб виновному. Были и другие
случаи. Например, пастух общинного стада в западноадыгском селении
Шенджий, по неуказанной в деле причине, отказался взять в общее стадо
корову одного сельчанина. Тот обиделся и рассказал о происшедшем
родственникам. Через некоторое время один из них ранил пастуха, а еще
позже сам хозяин коровы его избил, приговаривая: ‘‘я тебя заставлю пасти
мою корову‘‘.

Враждебные отношения между родственниками устанавливались в процессе
раздела наследства. Подобный конфликт произошел в западноадыгском
селении Понежукай. В ходе, как сказано в архивном деле, ‘‘долгой
вражды‘‘ участники конфликта наносили друг другу мелкий имущественный
ущерб или оскорбление. Так, один из них отрезал двум лошадям,
принадлежавшим противоположной стороне, хвосты.

Рассмотрим характер связи между местью и воровством. Как отмечали многие
путешественники, в прежние времена уличенного в воровстве убивали. Это
правило, не распространялось, однако, на лиц из привилегированных
сословий. Они могли, как указывал еще в 1728 г. И.Г.Гербер, безнаказанно
совершать кражи. Причем, если группа адыгов, совершавшая кражи, состояла
из простолюдинов, а ее предводителем был князь, то сословный иммунитет
распространялся на всех участников группы. Д.Белл описал случай
воровства, происшедший в начале ХIХ в., когда у адыгов были так
называемые братства. Одно братство поймало вора, принадлежавшего другому
братству. Суд того братства, где вор совершал свои деяния, рассмотрел
дело и принял решение об убийстве виновного, которое вскоре было
приведено в действие. Однако родственники убитого сочли проведенное
судебное заседание неверным, поскольку на него не были приглашены
представители братства, к которому принадлежал вор. Поэтому они решили
мстить за эту смерть. Между братствами в течение длительного времени
существовали кровные отношения, выражавшиеся в многочисленных драках.

Во второй половине ХIХ в. отношение к воровству и ворам во многом
изменилось. В архивных материалах мы обнаружили незначительное число
дел, в которых описывалось совершение мести за кражу. В западноадыгском
селении Новый Бжегокай один человек совершил много краж у односельчан.
Пострадавшие решили мстить ему. Сельская администрация, узнав об этом,
попыталась предотвратить месть, проведя сельский сход, на котором было
принято решение о выселении этого человека на жительство в другое
селение. Но в большинстве случаев уличенного в краже вора обычно не
убивали. Потерпевший требовал лишь возмещения украденного и выплаты
некоторой компенсации.

Отметим, что в других регионах Северного Кавказа норма адата, согласно
которой потерпевший имел право убить вора, применялась шире, чем у
адыгов. Так, в Дагестане в пореформенное время, как указывает
В.О.Бобровников, отмечались тщательно скрывавшиеся от российских властей
случаи кровной мести в ответ на воровство или грабеж. Такие дела, по
рассказам стариков, старались не доводить до властей. Кровники решали их
по дореформенным нормам адата, требовавшим обязательной смерти обидчика
или его ближайшего родственника.

Наконец, одной из существенных причин возникновения кровных отношений
было причинение физического ущерба, т.е совершение ранения или убийства.
Анализируя многочисленные случаи совершения мести, мы заметили,
во-первых, что иногда она происходила из-за причинения даже
незначительного физического ущерба, и, во-вторых, что адыги не вполне
различали причинение умышленного и неумышленного физического ущерба.
Были случаи, когда за причиненное неумышленное ранение потерпевший или
его родственники впоследствии убивали виновного в исходном конфликте.
Так, один молодой кабардинец случайно ранил своего товарища, который не
имел претензий к виновному в данном инциденте, тем не менее брат
пострадавшего убил отца виновного. Но все же это были единичные случаи.
Убийство виновного в подобной ситуации происходило главным образом в том
случае, если его результатом было неумышленное убийство одного из его
участников. Например, в кабардинском селении Жанхотово человек случайно
убил односельчанина. Дело рассматривалось в медиаторском суде, который
присудил выплату компенсации за это убийство. Семья виновного ее
выплатила, затем по собственной инициативе переехала жить в другое
селение. Несмотря на это, родственники убитого все равно совершили
попытку убить виновного. К.Ф.Сталь писал, что в ХIХ в., по его мнению,
случаи неумышленных убийств редко приводили к установлению кровных
отношений. На это же указывал и Крым-Гирей. Он подчеркивал, что в
подобных случаях месть совершалась только тогда, когда определяемая
судом компенсация по каким-то причинам не выплачивалась родственниками
виновного. Об отсутствии мести за неумышленные убийства применительно к
осетинскому материалу писал А.М. Ладыженский. В этом он видел первое
проявление существования субъективной вины. Обнаруженные нами архивные
материалы конца ХIХ – начала ХХ в. не вполне совпадают с мнением
К.Ф.Сталя и Крым-Гирея и с данными по Осетии.

Рассмотрим случаи мести за причиненный умышленный физический ущерб. Если
в исходном конфликте потерпевший был ранен, то после своего
выздоровления он часто пытался отомстить. Он наносил обидчику либо
побои, либо ранение. Если в исходном конфликте потерпевший был убит, то
его родственники могли либо убить виновного или кого-нибудь из его
близких родственников, либо ранить их. Например, в кабардинском селении
Наурузово убили князя. Через два с половиной года его родственниками был
убит брат виновного. В другом кабардинском селении убили сельчанина.
Спустя некоторое время его племянник отомстил родственнику виновного.
Были и другие подобные случаи. Думается, что отмеченные в архивных делах
случаи причинения ранения кровникам – это неудачные попытки их убить .
Например, в кабардинском селении Булатово был убит мужчина. Его родной
брат и семья убийцы стали, как указано в архивном деле, ‘‘кровниками‘‘.
Встретившись случайно на свадьбе, брат покойного попытался убить одного
из родственников виновного в смерти, но только ранил его. В кабардинском
селении Касаево кровник в течении 3 лет совершил четыре попытки убить
виновного в смерти своего родственника.

Нами обнаружено лишь два случая совершения мести над колдуном. Так, в
западноадыгском селении Натырбово пытались сжечь на костре нескольких
односельчан, мужчин и женщин, которые подозревались в колдовстве. Мы уже
описывали случай, когда у жителя западноадыгского селения Хатлукай
внезапно умерло двое детей. По мнению их отца, смерть наступила от
совершенного их односельчанином колдовства. Между ним и колдуном
началась, как указано в деле, ‘‘злоба‘‘. Через 20 лет отец детей
попытался убить колдуна. Не получилось. Спустя еще 5 лет он вместе с
братом вновь пытался это сделать.

Особое место среди причин, порождавших месть, занимали взаимоотношения
между мужчинами и женщинами, и, в первую очередь, связанные с
изнасилованием и супружескими изменами. В прежние времена подобные
ситуации всегда рождали кровные отношения. Как отмечал Н.Ф. Грабовский,
один обманутый муж откусил любовнику жены ухо, другой убил любовника
неверной супруги, а ей отрезал нос и затем привязал ее к трупу убитого
любовника, продержав их в таком положении три дня.

Если совершалось изнасилование, то принимался во внимание сословный
статус потерпевшей и ее насильника. Простолюдинка в этом случае выходила
замуж за виновного. При этом последний, как полагается платил за девушку
калым. Родители девушек, принадлежавших к привилегированному сословию,
соглашались на подобный брак только в том случае, если насильник
принадлежал к этому же сословию. В противном случае виновному мстили,
т.е. убивали. Во второй половине ХIХ в. ситуация не изменилась. Изучая
архивные материалы, в которых описываются подобные ситуации, мы
обнаружили пять случаев изнасилования девушек. Поскольку в материалах не
указывалась их сословная принадлежность, то можно предположить, что
изнасилованные девушки были простолюдинками. Во всех пяти случаях
виновные женились на них. В это время появились случаи изнасилования
русских девушек. Подобные деяния не вызывали мести со стороны их русских
родственников: они соглашались на получение денежной компенсации за
содеянное.

В архиве ЦГА КБР есть дела, в которых описывались случаи соблазнения
простолюдинок молодыми адыгами, т.е. начала добрачной половой жизни.
Такие ситуации не являлись причиной установления кровных или враждебных
отношений: они регулировывались с помощью денежной компенсации семьям
этих девушек. Мы обнаружили семь подобных случаев.

Если была изнасилована замужняя женщина, то ее муж, как показывают
архивные материалы, всегда стремился к совершению мести. Подобный случай
произошел в кабардинском селении Шалушка. Муж потерпевшей по просьбе
старшины подал жалобу на насильника в Нальчикский горский словесный суд,
а старшине предоставил ‘‘ подписку‘‘, в которой обещал не совершать
мести по отношению к виновному или его родственникам. Тем не менее
спустя некоторое время этот человек все же попытался убить брата
виновного. Такая же реакция на изнасилование жены была у мужа из
кабардинского селения Нальчикское, хотя в этом случае виновный сам
просил его, как сказано в архивном деле, ‘‘окончить дело простым
примирением‘‘. В кабардинском селении Булатово изнасилование замужней
сельчанки вызвало такую бурную реакцию со стороны ее родственников, что
был созван сельский сход, попытавшийся найти способ избежать совершения
кровной мести над виновным – жителем этого же селения.

Как отмечал А.М.Ладыженский, одной из причин мести в пореформенной
северокавказской общине могла стать неудовлетворенность медиаторским
решением одного из участников рассматриваемого судом конфликта.

Поводом для установления кровных или враждебных отношений могло стать
несоблюдение адыгами некоторых традиционных правил поведения в обществе
– так называемого адыгэ хабзэ. Например, убийство гостя вызывало кровную
месть. Согласно кабардинским представлениям о гостях и их приеме,
некоторые из наиболее почитаемых гостей обладали высоким статусом и
авторитетом в общине. Убийство такого гостя приравнивалось к убийству
близкого родственника и требовало совершения отмщения. Правда, описанная
ситуация была более характерна для дореформенного адыгского общества. Во
второй половине ХIХ в. данное правило соблюдалось не повсеместно.
Хан-Гирей писал о замене в подобных случаях мести на выплату композиции,
размер которой приравнивался к сумме, выплачиваемой за близкого
родственника.

Другая причина для установления враждебных отношений между адыгами, как
отмечал В.Тепцов, – отказ сельчанина принять в своем доме абрека и
оказать ему помощь. Узнавшие об этом родственники абрека и хозяин
негостеприимного дома становились кровниками.

Если адыг – участник какого-либо конфликта – обращался за помощью для
его урегулирования не к традиционными медиаторам, а в созданный
российской администрацией горский словесный суд, это вызывало
недовольство со стороны остальных участников конфликта и вело к кровным,
или враждебным отношениям.

Наконец, доносительство как явление, чуждое адыгскому менталитету и в
целом крайне редко встречавшееся, иногда становилось причиной
возникновения враждебных отношений. В архивных делах мы обнаружили одно
описание подобного случая. Житель кабардинского селения Бабуково донес
старшине на своего товарища, обвинив его в совершении кражи. Последний,
узнав об этом, вначале сам избил доносителя, а затем попросил своих
братьев сделать то же самое. Некоторые исследователи отмечали, что уже в
первой половине ХIХ в. доносительство становится едва ли не нормой
адыгской жизни, создавая ‘‘атмосферу взаимного недоверия и
подозрительности между односельчанами‘‘.

А.А.Плиев указывает на доносительство как на одну из существенных причин
возникновения мести в чеченской и ингушских общинах пореформенного
времени. Он пишет: ‘‘Администрация края выделяла из сельских
общественных фондов известную сумму для вознаграждения доносчиков,
которые клеветали на своих соплеменников. Доносчики эти писали ложные
доносы, кляузы на тех лиц, с которыми были во враждебных отношениях,
получая за это вознаграждения, в результате росло недовольство,
вспыхивала кровная месть‘‘.

А.А.Плиев описывал случаи совершения мести в чеченском и ингушском
общинах при осквернении кем-либо домашнего очага (котла и надочажной
цепи). Эти вещи у всех северокавказских народов символизировали родовое
и семейное единство. Мы не обнаружили в архивных материалах свидетельств
существования подобных явлений в адыгской общине.

Как следует из проведенного анализа причин мести в адыгской
пореформенной общине, она могла совершаться за любой причиненный
физический или материальный ущерб и в этом отношении не претерпела
существенных изменений по сравнению с ХVIII – первой половиной ХIХ в.

Р о л ь д р у г и х ф а к т о р о в в б ы т о в а н и и м е с т и.
Проанализировав связь между характером исходного конфликта и
возникновением кровных, или враждебных отношений, мы заметили, что
наряду с этим у адыгов существовала и иная зависимость. Во многом
дальнейшая эскалация конфликта зависела от факторов, составлявших основу
адыгской жизни, а именно родственного и территориального факторов.

Как показывают рассмотренные нами архивные данные, большую роль в
установлении или, вернее, не установлении кровных или враждебных
отношений играло местожительство участников конфликта. Так, мы
обнаружили лишь один случай, когда сельчанин из кабардинского селения
Коново совершил месть по отношению к соседу. Между ними произошла ссора
из-за ограды, которая разделяла их участки. Во время ссоры соседи
подрались. Один из них был ранен. Спустя некоторое время потерпевший
попытался убить несговорчивого соседа. Думается, что на продолжение
данного конфликта повлияло еще и то, что в прошлом, т.е. до 1860 г.,
один из них находился в сословной зависимости от другого. Мы уже писали
о том, как тяжело лица из привилегированных сословий переживали потерю
своего сословного статуса. Может быть в данном конфликте сельчанин,
бывший холоп, не проявил должного уважения к соседу – своему бывшему
владельцу. Мы обнаружили только два случая совершения мести по отношению
к лицам, проживавшим в других селениях. В основном месть совершалась по
отношению к односельчанам, проживавшим в других кварталах. Адыги не
только не боялись причинять им незначительный физический или
материальный ущерб, но и убивать их.

В дореформенной адыгской общине родственные связи играли важную роль.
Большая семья, как основное объединение, ограничивала совершение мести
по отношению к близким родственникам. Тем не менее уже в начале ХIХ в.
большие семьи стали делиться на малые. Родные братья, ранее проживавшие
в одном дворе с отцом и соответственно имевшие одно хозяйство, стали
отделяться и заводить отдельные хозяйства. Как свидетельствует архивный
материал конца ХIХ – начала ХХ в., родство перестало защищать от
совершения мести по отношению к близким родственникам. Такой же точки
зрения придерживаются Адыль-Гирей и Н.Ф.Дубровин.

Наиболее распространенная причина возникновения враждебных отношений
между родственниками, как уже отмечалось, – недовольство сторон при
разделе наследства. Мы обнаружили несколько таких случаев, причем по
отношению к обидчику могла совершаться месть как в форме имущественного,
так и в форме физического ущерба. В одном случае недовольный разделом
отрезал у лошадей, принадлежавших его родственникам, хвосты . В других
случаях имели место ранения и убийства родственников. И наконец, в
архиве есть дело, которое описывает смерть детей родственника –
кровника. Процесс распада большесемейных общин на малые семьи,
ослабление кровнородственных связей и увеличение ссор и кровной мести в
родственной среде наблюдал в пореформенной чеченской и ингушской общинах
А.А.Плиев. Он подчеркивал, что ‘‘известны преступления, при которых
обидчик и обиженный являются членами одного двора, и такие, при которых
враждующие лица являются членами разных дворов‘‘.

Как нам представляется, во второй половине ХIХ в. в эскалации исходного
конфликта значительно возросла роль личных качеств его участников. В
этот период месть в адыгском обществе в известном смысле перестала
считаться обязанностью каждого адыга, а сохранялась в качестве права,
которым каждый адыг мог воспользоваться. Анализируя архивный материал,
описывающий случаи мести в адыгском обществе в течении 40 лет, с 1870 по
1910 г., мы пришли к выводу, что этим правом в основном пользовались
лица, слывшие в своей общине людьми агрессивными, вспыльчивыми и
жестокими. Такие люди не обращали внимания ни на что и могли мстить, как
подчеркивал Н.Ф.Дубровин, даже родственникам и друзьям.

И наконец до некоторой степени на эскалацию исходного конфликта
продолжал оказывать сословный фактор, который в прежние времена был
ведущим в тех адыгских обществах, где существовала сословная иерархия.
Существовал уорк хабзэ, согласно которому князь или уздень не имел права
не отомстить за причиненный ему материальный или физический ущерб другим
представителем высшего сословия. Мы обнаружили в архивных материалах
первой половины ХIХ в. случаи убийства лиц из привилегированных
сословий, совершенные на почве мести. Во второй половине ХIХ в. многие
представители высшего сословия перешли на военную службу в российскую
армию. Они первыми восприняли как русские культуру и образование, так и
русское право. Известны случаи, когда они вместо того, чтобы совершать
месть над своим обидчиком, обращались в медиаторские или горские
словесные суды с просьбой рассмотреть их конфликты в этих судебных
органах.

Могли быть и религиозные причины совершения кровной мести. Так,
Б.А.Калоев, описывая институт мести у осетин, отмечал, что на
длительность его сохранения оказывали влияние религиозные верования,
культ предков, бытовавшие у всех горцев Кавказа. По религиозным понятиям
кавказских горцев, убитый требовал от родственников не только пищи и
одежды, якобы необходимых на том свете, но и мести за кровь. Убитый не
мог попасть в рай прежде, чем его кровь не будет отомщена кровью. ‘‘В
древности убийцу, если он попадал в руки мстителей, убивали на могиле
его жертвы, дабы напоить ее кровью‘‘. В 1850-е годы у осетин появляется
обычай замены кровной мести отрезанием у убийцы уха или волос, которые с
определенными церемониями зарывали в могилу убитого. Позже осетины
делали только надрез на ухе убитого и этой кровью смазывали могилу.
Данный обычай назывался по-осетински фалдысыш, т.е. ‘‘посвящение
мертвому‘‘.

Ф о р м ы м е с т и. У адыгов месть могла быть как с нанесением
физического ущерба (ранения и убийства), так и без него. Как показывают
архивные материалы, адыги в целом соблюдали принцип талиона, т.е. за
причинение ранения потерпевший стремился ранить виновного. Это же
правило существовало и у других народов Северного Кавказа, например, у
чеченцев, ингушей. А.А.Плиев указывал: ‘‘Потерпевший имеет право на
месть абсолютно в такой же степени, в какой потерпел, т.е. ‘‘хьайна
даьр‘‘ – ‘‘мера за меру‘‘, но не более‘‘. Но в адыгском обществе так
было не всегда. Есть свидетельства о том, что иногда характер и форма
мести за причиненный ущерб в исходном конфликте были более значительными
и жестокими. То же самое отмечал А.А.Плиев в чеченской и ингушской
общинах.

Нанесение побоев часто использовалось адыгами в качестве ответного
действия за причиненный имущественный или незначительный физический
ущерб, за доносительство, похищение девушек. Ранение как месть также
использовалось адыгами за полученный имущественный или значительный
физический ущерб (ранение, убийство, изнасилование), а также за
оскорбление девушек и женщин.

Самой распространенной формой мести было, безусловно, убийство. В
правовом сознании адыгов отчасти различались умышленные и неумышленные
убийства. Кровная месть, как правило, совершалась за умышленное
убийство. По-кабардински такое деяние называлось укlыжын, что в переводе
на русский означает “убить за убийство”. Тем не менее нам известны
случаи причинения физического ущерба (убийства) и за неумышленное
убийство. Помимо этого адыги не всегда соблюдали принцип талиона: иногда
убивали человека, который в исходном конфликте причинил потерпевшему
лишь ранение. Кроме того адыги убивали тех, кто оскорбил девушку или
женщину, совершал их похищение, прелюбодействовал с чужими женами, а
также насильников.

Были и более редкие формы мести. Например, в кабардинском селении
Докшоково сельчанин выколол глаза сыну своего кровника. В другом случае
сельчанин в качестве мести решил инсценировать несчастный случай. Он
посадил мальчика, сына своего ‘‘ кровника‘‘ на необъезженную лошадь. Та
понеслась, мальчик не удержался, упал и разбился насмерть.

Среди других форм мести у адыгов в прошлом были распространены ранения и
убийства животных, принадлежащих врагам. Информацию об этом мы находим в
работе К.Ф.Сталя. Например, за оскорбление княгини ее слуги убили двух
быков, принадлежавших виновной женщине. Во второй половине ХIХ в. эта
форма мести сохраняется. Так, в одном архивном деле описывается
следующая ситуация: юноша сватался к девушке, однако ее отец отказал
ему. Обиженный юноша убил быка, принадлежавшего близкому родственнику
семьи девушки. В другом случае адыг тайком отрезал хвосты лошадям,
принадлежавшим его врагу.

Наряду с этим в качестве мести адыги могли причинить какой-либо
хозяйственный ущерб. Так, в ходе одного длительного конфликта
потерпевший сломал кунацкую, принадлежавшую своему врагу. Отметим, что
совершение кражи в качестве мести в адыгской общине не применялось. Тем
не менее у других народов Северного Кавказа такая форма мести бытовала.
С.А.Лугуев писал о существовании грабежа как формы мести у лакцев. Мы не
обнаружили ни одного подобного дела в адыгских судебных архивных
материалах. Об отсутствии у адыгов кражи как формы мести писали и
российские чиновники. К примеру, в докладе начальника одного из округов
Кубанской обл. указывалось, что у западных адыгов за с 1890 по 1900-е
годы ‘‘случаи кражи из мести крайне редки‘‘.

Также редко во второй половине ХIХ в. в качестве мести использовался
адыгами поджог. Как подчеркивал Н.Ф. Грабовский, адыги считали позором
поджигать дома своих кровников и врагов. Многие путешественники,
например, К.Ф.Сталь и Ф.Ф.Торнау, описывали случаи поджогов в первой
половине ХIХ в. дома или урожая, принадлежавших кровнику. Если на
Северном Кавказе кровник прибегал к поджогу как форме мести, то он, по
словам А.М. Ладыженского, лишался права голоса на общественных сходках и
не допускался в качестве поручителя и свидетеля, становился intestus.
Применительно ко второй половине ХIХ в. мы обнаружили в архивных
материалах лишь один подобный случай. Сельчанин из западноадыгского
селения Шенджий украл у своего товарища лошадь, а тот сжег дом вора. У
других горцев Северного Кавказа поджог как форма мести имел место. Так,
Х.Д. Гаглоев писал, что у осетин в качестве мести за убийство отца или
матери их сыном родственники сжигали дом убийцы.

В пореформенное время доносительство могло быть и причиной совершения
мести, и формой мести. Например, адыг мог донести российским властям на
кровника или врага, удовлетворяя таким образом свои мстительные чувства.
В.Х.Кажаров отмечает, что в этот период ‘‘стали входить в практику
ложные обвинения в абречестве как одна из форм расправы с неугодными
лицами‘‘.

П р а в и л а с о в е р ш е н и я м е с т и. Во второй половине ХIХ
столетия у адыгов, как и у других народов Северного Кавказа, порядок
совершения мести был строго регламентирован. ‘‘Всякое нарушение
традиционного порядка со стороны той или другой стороны строго
осуждалось общественным мнением и могло дополнительно осложнить
возникшую уже кровную месть или даже повлечь новые кровавые
столкновения‘‘.

Отметим, что нам не удалось обнаружить данные о том, будто адыги перед
тем, как совершить месть, проводили фамильные собрания, на которых
принималось бы коллективное решение о ее совершении. Такие процедуры
остались в далеком прошлом многих северокавказских народов. Как
указывает М.Мамакаев, у чеченцев решение о кровной мести принимал совет
старейшин тайпа погибшего и ближайшие родственники погибшего.

Выбор субъекта мести, т.е. человека, который должен был ее совершить, и
объекта мести, т.е. того, на кого она могла быть направлена, зависел,
во-первых, от характера исходного конфликта, во-вторых, от степени
причиненного ущерба. За оскорбленных или изнасилованных женщин мстили их
мужья, за девушек – их братья. Потерпевшие в драках и получившие
незначительные побои или легкие ранения, сами мстили своим врагам. Те, у
кого что-либо украли, также мстили сами. Если совершалось похищение
девушки без предварительной договоренности между женихом и ее отцом, то
мстили ее братья: родные или двоюродные. Если результатом исходного
конфликта было убийство, то месть совершал, как правило, кто-то из
близких родственников потерпевшего, например, его родной брат, сын или
племянник.

Как явствует из сказанного, у адыгов мстителями являлись исключительно
мужчины. Интересно замечание А.А.Плиева, обнаружившего, что в чеченской
общине мстителями обычно являлись родственники по отцовской линии до
четверного колена, а у ингушей наряду с этим могли мстить дядя и
племянник по материнской линии. Об том же самом писал и А.М.Ладыженский:
‘‘Первоначально мстить должны были не только родственники по мужской
линии, но и родственники по женской линии. В этом, несомненно,
обнаруживаются пережитки матриархата. И теперь у наиболее отсталых
горских племен можно найти эту обязанность. Так, у хевсуров право и
обязанность мстить по отцовской линии распространялись до пятого колена.
Но и материнская линия принимала участие в расплате, хотя и в довольно
оригинальной форме: ближайшие родственники по материнской линии залезали
на крышу кровников, ломали сакли, облупливали глину, выбивали камни и
т.д., требуя выкуп‘‘. К сожалению, по адыгским архивным материалам мы не
можем определить, являлись ли мстителями только родственники по
отцовской линии или же по отцовской и материнской, поскольку в
сохранившихся архивных документах указывались только слова ‘‘дядя‘‘,
‘‘племянник‘‘, ‘‘брат‘‘.

Интересно, что у карачаевцев, по замечанию Б.Миллера, существовала
зависимость выбора субъекта мести и правил наследования имущества
убитого. Опираясь на нее, Б.Миллер выявил иерархию лиц, которые могли
совершать месть за убитого родственника: 1) сын убитого, 2) родные
братья, независимо от старшинства, 3) жена, 4) ближайшие родственники,
5) дальние родственники. У других северокавказских народов, например,
балкарцев и адыгов, такой зависимости не наблюдалось. А.И.Мусукаев
отмечал, что у балкарцев за убийство человека мог мстить либо любой член
семьи, патронимии, либо друг, кунак, сосед и т.д.

При нанесении оскорбления, легких побоев или ранения адыги мстили, как
правило, виновному в этом исходном конфликте. Но в архиве есть
свидетельства совершения мести за ранение детям виновного. За
изнасилование мстили насильнику, за совершение кражи – вору, а за
использование магии – колдуну. Если результатом конфликта было убийство,
то объектом мести со стороны родственников потерпевшего становился, как
правило, убийца. Тем не менее мы обнаружили свидетельства того, что
могли убить и родного брата убийцы или даже его дядю. Эта норма
адыгского адата существовала и в ХVIII – начале ХIХ в.. У многих народов
Северного Кавказа еще в прежние времена бытовало представление об
отсутствии разницы в том, кого убивали во время совершения кровной мести
– самого виновного или его родственника, поскольку кровь обоих считалась
одинаковой.

Как следует из полевых этнографических материалов А.М. Ладыженского,
собранных им в осетинских обществах Касарского ущелья, объектом мести
должен был быть не виновный, а ‘‘лучший, уважаемый член враждебного
рода. Поэтому, если убийца – презренный человек, то он мог чувствовать
себя в безопасности‘‘.

Как показывают архивные материалы, в пореформенное время у адыгов мести
подвергался только один человек. Во многом данное правило не совпадает с
прежними традициями адыгов. В ХVII-ХVIII вв. если в исходном конфликте
совершалось убийство, то месть распространялась как на самого убийцу,
так и на его ближайших взрослых родственников. Правда, это правило имело
ограниченную сферу действия: оно бытовало только в среде
привилегированных сословий Кабарды. Отметим также, что если, как
указывал Шах-Бек-Мурзин, в прежние времена месть распространялась на
женщин и детей (такие случаи описывал и Ф.Ф.Торнау), то во второй
половине ХIХ – начале ХХ в., как правило, старики, женщины и дети не
становились объектами мести. Н.Ф. Грабовский подчеркивал, что если
кабардинец в знак отмщения убивал женщину или ребенка из рода виновного,
то он получал клеймо позора. В тех случаях, когда одним из участников
конфликта были женщина или ребенок, они все равно не становились
объектами дальнейшей эскалации конфликта. Так, в одном деле описывается,
как сельчанка из кабардинского селения Аргудан избила соседа. Тот не
обратил на это внимание, поскольку побои нанесла женщина, и не дал ей,
как сказано в архивном деле, ‘‘ никакого отмщения‘‘.

То же самое применительно к чеченской и ингушской общинам наблюдал
А.А.Плиев. Он писал, что ‘‘женщина у вайнахов была вне мести, какое бы
страшное преступление она не совершила, хотя бы даже принимала участие в
кровной мести‘‘.

Мы обнаружили лишь два дела, в которых описываются случаи совершения
мести по отношению к детям кровников: в одном случае мальчику кровника
выкололи глаза, а в другом – посадили на необъезженную лошадь, которая
сбросила ребенка. Мы уже писали о них. Дети и старики могли быть
объектом мести и в чеченском, и в ингушском обществах пореформенного
времени. Однако, как указывает А.А.Плиев, ‘‘убийство детей до 16 лет и
стариков, которые не в состоянии защитить себя, осуждалось
общественностью и фактически не имело места‘‘.

Для мести была характерна определенная временная и пространственная
приуроченность. У разных народов мира имелись разные типы временных и
пространственных ограничений. У адыгов сроки совершения мести
различались в зависимости от характера конфликта и степени физического
или имущественного ущерба. Так, при причинении оскорбления или легких
побоев потерпевший сразу же стремился отомстить виновному. Если же в
конфликте случалось убийство, то родственники потерпевшего, как
свидетельствуют архивные материалы, совершали месть и на следующий день,
и через 10-20 лет , но чаще всего через 3-4 года. Местом совершения
мести являлось, как правило, любое общественное место, за исключением
мечети, а именно: базар, улица, а также дом кровника или врага. В
большинстве случаев адыги мстили во время массовых мероприятий,
например, свадеб, так как в этот момент возрастала вероятность случайных
встреч кровников. Месть вне селения случалась крайне редко.

Описывая формы мести, бытовавшие у адыгов в первой половине ХIХ в.,
К.Ф.Сталь указывал, что “при совершении кровомщения”не было ничего
рыцарского, откровенного. Кровоместник (зе-пiи) убивал из засады,
скрытно, воровски, сам избегая опасности”. То же самое сохранялось и
позже. Н.Ф.Грабовский подчеркивал, что ‘‘коварство и обман даже не
считались предосудительными для достижения цели”. Об этом же писал и
Ш.Ногмов. Он приводит примеры такого отмщения. Некий князь пригласил
своего кровника на традиционное состязание борцов. Во время состязания
он незаметно для окружающих нанес ему запрещенный удар, после которого
тот умер. Окружающие же решили, что смерть произошла от сильного удара.
Другой князь пригласил кровника на вечеринку, сказав, что хочет с ним
примириться. После вечеринки гость остался ночевать в доме хозяина.
Когда приглашенный заснул, хозяин убил его.

Как видно из архивных материалов конца ХIХ – начала ХХ в., у адыгов как
и других народов Северного Кавказа, бытовала так называемая традиция
избегания кровников, т.е. правила поведения, характеризующие
взаимоотношения кровников и их родственников в период примирения с
помощью медиаторов. Как показывают материалы, этот период мог быть очень
длительным – от полугода до года и более. Правила поведения кровников во
время рассмотрения их дела в суде устанавливались либо медиаторами, либо
судьями горского словесного суда, либо, если участники конфликта или их
родственники еще не обратились ни в один суд, сельскими доверенными
лицами.

В соответствии с этими правилами после совершения какого-либо серьезного
деяния, главным образом убийства, виновный вместе с семьей должен был
переселиться в другое селение на временное жительство. В своем селении
они могли вновь появиться после окончания судебного процесса. Если
процесс затягивался, то они могли вернуться в селение через месяц. После
их возвращения виновный и его семья, с одной стороны, и родственники
потерпевшего, с другой, давали сельскому старшине расписки о том, что
они будут, во-первых, избегать случайных встреч с друг другом в мечети и
других общественных местах, во-вторых, виновная сторона будет во всем
давать первенство семье потерпевшего, в-третьих, виновная сторона не
будет появляться там, где уже находились родственники потерпевшего.
Особенно строго данное правило следовало соблюдать при посещении службы
в мечети. Если в селении было две мечети, то кровникам предлагалось
посещать разные мечети, если одна – то входить в нее и выходить из нее с
разных сторон.

А.А.Плиев описал интересный обычай, бытовавший в пореформенное время у
чеченцев и ингушей – так называемый никь бийхка ба, т.е. ‘‘закрытие
дороги‘‘. Суть его заключалась в том, что потерпевший или его
родственники объявляли виновному и его родственникам, проживавшим с ними
в одном селении, что они могут пользоваться в селении только одной
дорогой. Если кровники случайно встречались на этой дороге, то кровная
месть не происходила, а если на любой другой, то потерпевший или его
родственники могли совершить месть..

После того как суд принимал решение о выплате виновной стороной
компенсации, судьи составляли дальнейшие правила поведения, которые
следовало соблюдать участникам рассмотренного конфликта. Во многом они
совпадали с правилами предыдущего этапа примирения. Виновный и его
родственники должны были избегать встреч с семьей потерпевшего.

За соблюдением правил поведения кровников следили общинники и сельский
старшина. Сельчане имели лишь моральное право порицать того, кто нарушал
эти правила, а старшина налагал на нарушителей штрафы в размере от 100
до 300 руб. В Кабарде существовала так называемая кабардинская
общественная сумма, куда и направлялись эти штрафы(. В дореформенное
время многие адыги стремились к соблюдению правил поведения кровников.
Дж.Логнворт описывал случай, когда он со своим спутником, адыгом
Шимаф-беем приехал в селение, где проходила свадьба, на которой
находился кровник Шимафа. Шимаф наотрез отказался идти на эту свадьбу.
Если же адыг все-таки появлялся в таком месте, где уже находился его
кровник, то его поведение, как отмечал Дж.Белл, вызывало осуждение
общинников.

Во второй половине ХIХ в. находились такие, которые, по мнению Н.Ф.
Грабовского, не придерживались указанных выше правил. Он писал:
“Встретившиеся противники, заметив намерение кровника исполнить обычай и
уступить дорогу, по обыкновению начинают ругать и требовать: “Если не
трус, и не женщина, чтобы ехал прямо”. Как правило, человек ехал, и
подобные встречи могли быть кровавыми. Обнаруженные нами архивные
документы подтверждают информацию Н.Ф.Грабовского. Так, житель
кабардинского селения Ашабово убил односельчанина. Близкий родственник
виновного не давал ‘‘по обычаю‘‘, как сказано в архивном деле, дороги
родственникам потерпевшего. В другом случае брат виновного в исходном
конфликте из кабардинского селения Тамбиево случайно встретился на
дороге с близким родственником потерпевшего и отказался уступить ему
дорогу. В третьем селении виновный в изнасиловании жены односельчанина
появлялся в мечети, в которой уже находился муж потерпевшей. Последний,
видя насильника, затевал с ними драки прямо в мечети. Такие случаи не
были единичными. В кабардинском селении Касаево родственники убитого
встречались с родственниками виновного в конфликте в мечети и затевали
ссоры. В кабардинском селении Верхнее Кожоково отец убийцы
односельчанина, как сказано в архивном деле, ‘‘переступает границы
кабардинского обычая‘‘: он не давал семье потерпевшего дорогу. Несмотря
на то, что нарушений правил поведения кровников было много, тем не менее
назначенные сельскими старшинами штрафы адыги, как свидетельствует
архивный материал, выплачивали редко.

Месть в пореформенной адыгской общине представляла собой общественный
институт, который являлся одной из форм урегулирования конфликта.
Подчеркнем, что выбор формы урегулирования зависел от многих факторов и
в первую очередь от двух доминирующих: личностного и общественного. Во
второй половине ХIХ в., как мы уже указывали, месть перестала быть
обязанностью для адыгов. Они начали рассматривать ее как право, которым
можно воспользоваться. При этом само право во многом ограничивалось
общественным мнением, сформировавшимся в пореформенной адыгской общине.

Как свидетельствует архивный материал, общинники контролировали
соблюдение кровниками описанных выше правил поведения. Если в селении
совершалось тяжкое преступление, убийство или изнасилование, его жители
проводили сход и принимали различные превентивные меры, например,
выселение лиц, имевших порочную репутацию, убийц или воров. В
особенности это касалось тех, кто занимался кражами скота. Причем, во
второй половине ХIХ в. адыги начали использовать и русские нововведения,
а именно возможность ареста виновного. Так, в кабардинском селении
Булатово сход обратился к окружному приставу с просьбой об аресте
виновного в изнасиловании жены односельчанина для того, чтобы избежать
мести со стороны мужа потерпевшей. Описывая межгрупповые конфликты, мы
сообщали о том, что одной из причин открытия второй мечети в селении
адыги указывали необходимость кровниками посещать разные мечети. Так, в
одном прошении на имя начальника Кубанской обл. содержалась просьба
разрешить открыть в их селении вторую мечеть: “Между односельчанами из
разных краев аула произошло столкновение, окончившееся смертью одного и
поранением двух других участников. Вследствие этого между родственниками
той и другой стороны возникла кровная вражда. Вражда эта не утихает, а
напротив, при встречах противных сторон во время праздников в мечети,
усиливается и нет возможности всецело отдаваться молитвенному настроению
как враждующим, так и другим не причастным к этому делу мужчин, порождая
среди последних тревогу в ожидании возможного кровавого столкновения.
Наличие этой вражды во время молитвы противоречит требованиям шариата.
Если бы было две главных мечети, то враждующие стороны ходили по
праздникам в разные мечети‘‘.

Безусловно, на характер бытования института мести у адыгов в
пореформенной общине влияла деятельность российской администрации по ее
ограничению. К этой работе были подключены в первую очередь сельские
старшины. Они хорошо знали все сельские дела и могли контролировать
поведение кровников. Сразу же после того, как происходил исходный
конфликт, имевший тяжелые последствия, старшина обязан был взять у его
участников расписки о том, что они соглашались соблюдать правила
поведения кровников. Если сельский старшина не имел авторитета в своем
селении, а такие случаи нам известны, то адыги не обращали внимания на
его увещевания и отказывались давать ему расписки. Тогда старшина
обращался к ‘‘ уважаемым‘‘, или ‘‘почетным старикам‘‘, как отмечается в
архивных делах, и просил их поговорить с участниками конфликта. Старикам
чаще всего удавалось получить необходимые расписки. Если после подачи
расписок одна из сторон конфликта все-таки нарушала правила поведения
кровников, то старшина налагал на нее штраф. Как мы уже указывали,
подобные случаи нарушения имели место, однако адыги отказывались платить
штрафы. Это нововведение российской областной администрации плохо
приживалось в жизни адыгов. Если старшина видел, что один из участников
исходного конфликта, чье дело находилось либо в медиаторском, либо в
горском словесном суде, вел себя агрессивно, то он обращался в суд с
просьбой ускорить его рассмотрение.

* * *

В 1860-е годы правовая политика России на Северо-Западном Кавказе
заключалась в решении двух основных задач: во-первых, создании
определенной административно-общественной системы, которая была бы
способна поддерживать правопорядок в адыгской общине, во-вторых,
включении адыгов как субъекта Российского государства в
общегосударственную общественно-административную правовую систему и
приобретении ими всех прав и обязанностей российского подданного. Для
решения этих задач в 1860-е и последующие годы российская администрация
установила в адыгской общине следующий порядок, который просуществовал
без значительных изменений до начала 1920-х годов.

Во-первых, были проведены преобразования в сельском общинном управлении,
в частности, появилась должность сельского старшины. В его обязанность
входило составление рапортов о всех конфликтах в его селении и отправка
их в созданный российской администрацией горский словесный суд. Если в
селении совершалось преступление, а его виновный не был известен, то
старшине вменялось в обязанность его найти. Как свидетельствует
архивный материал, в реальной жизни адыгские старшины не всегда исправно
выполняли эту обязанность. Во многих случаях они скрывали как сами
конфликты, так и виновных в них. Иногда старшина выступал в качестве
посредника при урегулировании различных бытовых конфликтов. Он имел
право самостоятельно, не прибегая к помощи ни медиаторского, ни
сельского судов, рассмотреть дело о причинении незначительного
материального ущерба и назначить выплату штрафа.

Сельский сход в пореформенное время, с одной стороны, продолжал
оставаться традиционным адыгским общественным институтом управления, а с
другой, был узаконен российской администрацией. В 1870 г. было издано
‘‘Положение об аульных обществах‘‘, правилами которого и должны были
руководствоваться сельские сходы.

Как свидетельствуют архивные материалы, сельский сход принимал активное
участие в урегулировании конфликтных ситуаций. На сходах решались многие
споры о наследстве. Так, в западноадыгском селении Панахес во время
раздела наследства произошел крупный конфликт: у женщины умер муж,
осталось пятеро сыновей, двое из которых вели себя по отношению к матери
непочтительно. Вдова написала сельскому старшине прошение с просьбой
выделить двум старшим сыновьям отдельные хозяйства. Старшина в свою
очередь просил сельский сход принять общественный приговор о выделении
обоим сыновьям долей наследства и об отселении их от матери. Сход
рассмотрел это дело и отказался выделить наследственные доли старшим
сыновьям, мотивируя свое решение тем, что остальные дети еще маленькие и
наследство не может быть разделено до их совершеннолетия.

На сельских сходах рассматривались также дела, связанные с причинением
хозяйственного ущерба, в том числе с кражами. В таких случаях сход
принимал решение о материальном возмещении виновным причиненного ущерба.
У адыгов существовала традиция: если какое-либо селение обвиняло жителей
другого селения в совершении кражи скота, а вор не был обнаружен, то на
сельском сходе общинники принимали так называемый общественный приговор,
в котором они писали о невиновности жителей своего селения в краже. Если
же оказывалось точно известно, что кто-то из жителей села совершил
кражу, но при этом вор не обнаруживался, то сход принимал другое
решение: сумма краденного распределялась на всех замеченных ранее в
воровстве. Если кто-то из жителей селения часто совершал кражи, сельский
сход принимал общественный приговор об удалении такого человека из
среды данного общества (как сказано в одном архивном деле, в целях
‘‘предупреждения мести”). Согласно адыгским адатам первой половины ХIХ
в. если человек совершал кражу 3 раза, его называли таабезе, т.е.
‘‘отъявленный вор‘‘. С таким человек община могла поступить по своему
усмотрению, даже убить.

Наконец, сельский сход принимал активное участие в решении вопросов,
связанных с назначением опекунов. Общинники в присутствии старшины
выбирали опекуна, который осуществлял контроль над имуществом умершего
сельчанина, принадлежащем оставшимся сиротам, до их совершеннолетия.
Старшина визировал общественный приговор по этому делу и направлял его
на утверждение в горский словесный суд. После этого опекун раз в год
должен был представлять в горский словесный суд отчет о состоянии
подконтрольного ему имущества сирот. Когда наступало их совершеннолетие,
суд снимал опекунство.

Если горский словесный суд рассматривал дело, которое касалось жителей
всего селения, то на сельском сходе выбирали двух доверенных для участия
в судебном процессе. Например, в 1905 г. между двумя западноадыгскими
селениями Тауй и Эдепсукай-II возник конфликт из-за причинения ущерба
сенокосным землям одного селения общинным стадом другого. Дело
рассматривалось в Еатеринодарском горском словесном суде в присутствии
доверенных от двух селений. Наряду с этим сельские доверенные могли
регулировать некоторые земельные конфликты между адыгами.

В 1910 г. российская областная администрация решила заменить сельские
сходы так называемым сходом выборных. Суть преобразования состояла в
том, что каждое селение проводила сход, на котором она выбирала 30-40
чел. – выборных. Сельский сход передавал функции, связанные с решением
общесельских дел, сходу выборных. Архивные материалы содержат
свидетельства деятельности схода выборных. Так, мы обнаружили
общественные приговоры выборных об открытии новых сельских мечетей. Как
и ранее, эти приговоры утверждались российским областными органами
власти.

В конце ХIХ в. российская администрация продолжила начатые ранее
мероприятия, в значительной степени ограничивающие свободное ношение
оружия адыгами. Для того чтобы адыг мог иметь при себе оружие, он должен
быть получить у российских полицейских властей специальное
свидетельство. Российские власти ввели категории лиц, которым
разрешалось носить оружие. К ним принадлежали пастухи, поскольку им
необходимо было обороняться от волков, а также лица, ранее незамеченные
в каком-либо преступлении. Сельскому старшине надлежало следить за
выполнением данного правила. Он проверял у односельчан наличие
свидетельства на право ношения оружия. Если такого не было, старшина
назначал штраф в размере от 10 до 25 руб. Если виновный отказывался
платить, его сажали в тюрьму сроком на один-два месяца. Как
свидетельствует архивные материалы, адыги отказывались подчиняться
данному решению. Так, в Екатеринодарском горском суде было много дел по
обвинению адыгов в самовольном хранении и ношении оружия.

На территории Северо-Западного Кавказа был введен так называемый
паспортный режим, согласно которому адыг не имел права выехать из своего
селения без специального разрешения местных властей – увольнительного
листа. Местные власти составляли списки “неблагонадежных” лиц, которым
увольнительные листы не выдавались ни при каких обстоятельствах. За
нарушение паспортного режима горский словесный суд определял виновному
тюремное заключение. Если к адыгу прибыл гость, хозяин, как сказано в
одном архивном деле, “не придерживаясь своего обычая”, обязан был
сообщить о прибывшем госте сельской администрации, которая проверяла
наличие у него ‘‘увольнительного листа‘‘. Как свидетельствуют архивные
материалы, адыги отказывались подчиняться данному решению. Так, в
Екатеринодарском горском суде было много дел по обвинению адыгов в
самовольной отлучке из селения.

Российская администрация попыталась использовать некоторые общественные
традиции адыгов. Так, в прежние времена у адыгов бытовал институт
повальных присяг, по – кабардински эбертаареуо. Российская администрация
ввела правило, согласно которому каждый общинник должен был перед
представителем российской областной администрации дать клятву на Коране,
повешенном на палку, в том, что он обязуется следить за порядком в своем
селении, сознаваться в собственных преступлениях, а также доносить на
других общинников, совершивших преступление.

Были введены и другие меры. Все адыги, начиная с 12-летнего возраста, в
присутствии представителей областной администрации на сельском сходе
должны были дать присягу в том, что они не занимаются воровством.
Российская администрация обязала сельскую общину самой искать вора и
выдавать его российским властям. Если община отказывалась это делать,
областная администрация накладывала на нее штраф в размере 500 руб.

Для того чтобы предъявить имущественный иск какому-то сельскому
обществу на основании круговой поруки, следовало доказать, что вор
проживал именно в этом селе. Для этого потерпевший начинал розыск вора
по его следам. Если след приводил к другому сельскому обществу и там
терялся, то он становился, как указывает Х.М.Думанов, лъэужь дакъэ (что
по-русски можно перевести как конец следа). Удовлетворение потерпевшего
таким образом называлось лъэужьыры-пшынэ (по-русски это можно перевести
как возмещение по следу). Так, в 1910 г. жители западноадыгского селения
Шенджий украли у казаков, жителей станицы Пензенской, две пары лошадей.
Дело рассматривалось в Штабе Кавказского военного округа. Жителей
селения Шенджий обязали выдать воров, однако они не сделали этого. Тогда
в Штабе военного округа было принято решение о выплате ими штрафа в
размере 300 руб.. Позже российская администрация поняла неэффективность
данного подхода и сама сократила количество лиц, ответственных за кражи,
введя понятие ‘‘ порочных лиц‘‘. В категорию порочных лиц включались
лица, ранее замеченные в воровстве.

Помимо этого администрация стремилась использовать общинных лидеров для
осуществления контроля над адыгскими общинами. Мы располагаем архивным
материалом, свидетельствующим, что в начале ХХ в. по распоряжению
областной администрации горские словесные суды Кубанской обл. проводили
так называемые съезды сельских эфендиев и, как указано в деле,
‘‘почетных стариков‘‘. На них областная администрация совместно с
горским словесными судами обсуждала складывавшуюся в адыгских общинах
ситуацию.

Поскольку важнейшим направлением реформы была модернизация адыгского
права с целью подготовить постепенный переход адыгов к единому
российскому судопроизводству и уголовному законодательству, на первом
этапе такого перехода, рассчитанного на несколько десятилетий, были
сохранены основные нормы адатного судопроизводства и уголовного права,
общие для всех адыгских народов, а также шариатского судопроизводства с
введением со стороны российских судебных и административных органов
всестороннего контроля за их деятельностью.

Российская администрация сохранила деятельность медиаторских судов на
Северо-Западном Кавказе в полном объеме, введя ряд ограничений. В
частности, был изменен порядок подачи жалобы в медиаторский суд: если
адыги хотели рассмотреть свой конфликт в медиаторском суде, они должны
были обратиться в областную администрацию с просьбой разрешить передать
их дело медиаторам. Как свидетельствует архивный материал, российская
администрация не препятствовала этому и давала официальный документ,
подтверждающий данное разрешение. И лишь после этого они могли
обращаться к медиаторам. В архиве мы обнаружили много подобных просьб
адыгов.

Российская администрация ограничила деятельность медиаторских судов
рассмотрением только первичных (исходных) конфликтов. Из компетенции
медиаторских судов были изъяты дела, связанные с кровной местью, и
переданы на рассмотрение в горские словесные суды. Как свидетельствует
архивный материал, на практике медиаторские суды редко разбирали
повторные столкновения.

Вместе с тем российская администрация попыталась запретить ряд архаичных
уголовных адатов, прямо противоречивших российскому законодательству.
Вне закона было объявлено кровоотмщение, разрешенное по дореформенному
адыгскому адату по отношению к кровникам.

И наконец, были введены судебные органы, сельские и горские словесные
суды, в которых была установлена комбинированная система наказания,
включая российские уголовные законы и нормы адата и шариата. Рассмотрим
основные судебные органы, бытовавшие у адыгов в пореформенное время.

М е д и а т о р с к и й с у д

Обычно-правовая судебная практика адыгов в пореформенное время состояла
из двух судебных процедур: мировой сделки и медиаторского суда.

Мировая сделка не предполагала специального рассмотрения конфликта
судьями, поэтому к ней прибегали те адыги, которые были, во-первых,
участниками незначительных конфликтов, а, во-вторых, настроены
миролюбиво и готовы примириться друг с другом. Процессуальный механизм
института ‘‘мировой сделки‘‘ достаточно прост: в присутствии свидетелей
участники спорной ситуации самостоятельно вели переговоры. Виновная
сторона сама предлагала сумму выплачиваемой за причиненный ущерб
компенсации. Как свидетельствуют архивные документы, подобная
компенсация не превышала 30 руб. Договоренность о выплате и расписка об
ее получении фиксировались в документе, называемом миролюбивой сделкой.

Суд по адату являлся характерным для всех народов Северного Кавказа
судебным институтом. У карачаевцев и балкарцев он назывался тюркским
словом тере, у осетин – тархон, у кабардинцев – мэндэтыр. В русских
судебных документах суд по адату получил название медиаторского.

В о з б у ж д е н и е д е л а. Медиаторский суд не был постоянным
судебным органом. Он разрешал споры только по заявлениям участников
конкретной спорной ситуации или их родственников (близких или дальних).
Как отмечал А.М. Ладыженский, иски от лиц, не принадлежавших к обиженной
фамилии, не принимались. По его мнению, в медиаторских судах не
существовало института поверенных лиц. Только муж мог выступать вместо
жены и отец или опекун вместо малолетнего. Тем не менее собранные нами
архивные данные показывают, что если у вдовы убитого мужчины
отсутствовали родственники, которые могли бы вести дела в суде, то можно
было назначить доверенное лицо. Так, в одном архивном документе
описывается, как медиаторы рассматривали дело об убийстве. Вдова
убитого, у которой осталось двое маленьких сыновей, поручила полковнику
князю Кайсын Анзорову вести свое дело в медиаторском суде.

Если вследствие преступления пострадало имущество всего общества
(дороги, мосты, пашни), любой общинник имел право подать иск в
медиаторский суд. Если спорное дело касалось всей общины, медиаторский
суд мог быть создан и по просьбе сельского старшины.

Ответчиком являлся как сам обвиняемый, так и его близкие или дальние
родственники. Ответственность за ущерб, по нормам адыгского обычного
права, была коллективной. Помимо родственной ответственности у многих
народов Северного Кавказа, как отмечал А.М.Ладыженский существовала
презумированная ответственность так называемых лихих людей, которые
несли ответственность за наиболее серьезные преступления.

С о с т а в м е д и а т о р с к о г о с у д а. В пореформенное время
у адыгов сохранялось правило, согласно которому для проведения судебного
заседания необходимо было выбрать не менее пяти судей: по два судьи
(называвшиеся русскими писарями медиаторами, Хан – Гиреем – таркохясь, а
М.А. и З.Ю.Кумаховыми – лIыкIуэ) – от каждой конфликтующей стороны и
одного нейтрального судью – посредника. Число судей могло быть и больше;
их количество зависело от важности или сложности рассматриваемого дела.
Участники конфликта сами выбирали своих медиаторов. Причем одна сторона
не могла дать отвод тем медиаторам, которых выбрала противоположная, и
наоборот.

Интересно, что на Северном Кавказе правила для состава медиаторов были
достаточно разнообразными. Так, Х.Д.Гаглоев отмечает, что у осетин
бытовало следующее правило: в состав суда должно было входить не менее
трех человек, причем два из них – от семьи потерпевшего. Судей могло
быть и больше, но и в этом случае следовало соблюдать обязательное
условие – семья потерпевшего имела право выбрать в состав медиаторского
суда на одного человека больше, чем семья виновного.

Как показывает анализ медиаторских судебных дел, судьи являлись
ключевыми фигурами в обычноправовой практике адыгов. Успешный поиск
основы для примирения конфликтующих сторон зависел от нравственных и
умственных качеств медиаторов, а также их положения в общине. Поэтому
участники конфликта обращались с просьбой стать их медиатором не к
каждому адыгу. Как правило, медиаторами выбирались общинники,
пользовавшиеся авторитетом в обществе. У кабардинцев, в пореформенной
общине существовало дифференцированное отношение к людям, определяемое
рядом критериев, на основе которых устанавливалась своеобразная иерархия
степеней уважения людей. Медиаторами обычно выбирались люди,
пользовавшиеся большим уважением в адыгской общине. Такие люди
отличались умом, мудростью, моральными качествами, знанием адыгэ хабзэ –
адыгского неписанного кодекса поведения, знанием норм адата. Средний
возраст медиаторов составлял 50 лет. Иногда учитывались и другие
качества. Так, некоторые адыги стремились выбрать в медиаторы сельского
эфендия или бывшего князя, состоявшего на военной службе в русской
армии. Может быть, это отголоски бытовавшей в ХVIII – начале ХIХ в. у
адыгов нормы адата: если участники конфликта были лицами
привилегированного сословия, то судьями могли быть только представители
этой сословной группы; если же один из участников рассматриваемого
медиаторами дела был из простолюдинов, то одним из судей обязательно
должно было быть лицо из привилегированного сословия. Существовало
правило, что медиаторами не могли быть ближайшие родственники участников
конфликта. Данная норма адыгского обычного права противоречит
осетинской. В.Э.Орел отмечал, что в осетинском обществе урегулирование
отношений между враждующими группами возлагалось в первую очередь на
старейшин тех самых родов, которые находились в отношениях кровной
мести, а не на незаинтересованных лиц.

К о м п е т е н ц и я м е д и а т о р с к о г о с у д а. В
пореформенное время медиаторскому суду, как и в ХVIII – начале ХIХ в.,
были подведомственны дела о причинении имущественного и физического
ущерба. Как свидетельствует архивный материал, степень причиненного
материального или физического ущерба в исходном конфликте не всегда
влияла на форму судебного процесса: адыги часто обращались за помощью к
медиаторам не только при крупных конфликтах, но и при небольших
столкновениях, которые, в сущности, могли быть легко улажены и без
вмешательства посторонних лиц, т.е. посредством миролюбивой сделки .

Рассматривая судебную практику медиаторского суда в адыгской общине, мы
видим, что этот судебный орган разбирал столкновения, которые
происходили между адыгами, проживавшими в одном или разных кварталах
одного и того же селения, между адыгами из разных селений, а также между
адыгами, с одной стороны, и другими народами Северного Кавказа (с
балкарцами, например), с другой. Спорные ситуации, возникавшие между
адыгами и русскими, проживавшими в соседних с адыгскими селениями
станицах, в медиаторские суды, как правило, попадали редко. Чаще всего
они направлялись на рассмотрение в российские судебные органы Кубанской
или Терской обл. Например, был случай изнасилования кабардинцем
беременной казачки из станицы Солдатской. Кабардинцы предложили казакам
рассмотреть это дело в кабардинском медиаторском суде. Однако
родственники девушки отказались и подали жалобу в мировой суд. Тем не
менее нам известны случаи, связанные с изнасилованием русских девушек
или женщин, когда адыгам удавалось улаживать их с помощью медиаторов.

Мы уже писали о том, что в пореформенной адыгской общине большие семьи,
включавшие родных братьев, начали распадаться на малые. Взрослые сыновья
отделялись от отца и создавали собственные хозяйства. Во второй половине
ХIХ в. адыгский медиаторский суд начал рассматривать конфликты,
происходившие между близкими родственниками, например, родными братьями,
проживавшими раздельно и имевшими отдельные хозяйства. Этот же процесс
наблюдал в пореформенной чеченской и ингушской общинах А.А.Плиев. Он
указывает, что ‘‘преступления, совершенные внутри двора, разбирались
тем, кто стоял во главе этого домохозяйства, когда жертвой преступления
оказывались члены других дворов, то такие случаи разбирались стариками
этих враждующих дворов‘‘.

О с н о в ы с у д е б н о г о п р о ц е с с а. У адыгов не было
определенного места для проведения судебного заседания медиаторов. В
каждом конкретном случае назначалось новое место, но обычно заседание
проходило на окраине селения, которая по традиции считалось местом
встреч почетных стариков. Поскольку многие из них и становились
медиаторами, то, очевидно, они и выбирали место для судебного заседания.
А.М.Ладыженский считал, что обычно местом медиаторского заседания
являлась площадь. У многих кавказских народов для судебных процессов
выбирались кладбища или места, связанные с культом предков: у осетин –
дзуари, т.е. капища фамильных святых, у грузин – жертвенники,
расположенные около могильных курганов и т.д.

Как отмечал Н.Ф.Дубровин, судьи садились двумя отдельными группами на
некотором расстоянии друг от друга так, чтобы не было слышно разговора.
За ними располагались враждующие стороны. Были особого рода судебные
лица, называемые Н.Ф.Дубровиным тлукуо, т.е. адвокаты, которые должны
были ходить от одного участника конфликта и его родственников к другому.
Медиаторский процесс был открытым: любой житель селения мог
присутствовать на нем. Он начинался с того, что каждый медиатор давал
присягу, в которой обязывался соблюдать истину и справедливо
рассматривать дело.

Основой медиаторского судопроизводства являлись нормы адата.
Медиаторское судебное разбирательство протекало медленно, поскольку
медиаторы подробно рассматривали каждое дело. У адыгов существовало
понятие о ‘‘необходимой обороне‘‘. Так, при разборе дел, связанных с
причинением физического ущерба, судьи выясняли, не являлось ли
совершенное ранение или убийство формой защиты. Если они убеждались в
том, что таковое было необходимой самозащитой, то виновного оправдывали.

Судебное разбирательство было устным. Согласно адатам западных адыгов
первой половины ХIХ в., медиаторский процесс включал четыре этапа:
вначале слушалась жалоба истца, затем оправдание ответчика, после чего
выступали свидетели и, наконец, выносился приговор. Приговор считался
действительным, если были согласны более половины судей. В пореформенное
время эти правила не изменились. Как и прежде, решение медиаторов
выносилось большинством голосов.

В адыгском судебном процессе не применялось правило о наказуемости
предварительной преступной деятельности, т.е. обнаружения умысла
покушения. Медиаторский суд рассматривал только уже причиненный
физический или материальный ущерб. На это указывал и А.М.Ладыженский:
‘‘Рассматривая как преступные только те действия, которые повлекли за
собой реальный вред, примитивное право горцев редко считало наказуемым
угрозы, приготовление и покушение‘‘.

Как свидетельствуют записи западноадыгских адатов первой половины ХIХ
в., если участники конфликта не были довольны решением судей, они могли
выбрать новых судей и провести вторичное заседание с новым составом
суда. Это был своего рода апелляционный суд. Если же их не устраивало
решение и второго суда, то третий состав не выбирался. В пореформенное
время эти правила также не изменились. А.М.Ладыженский отмечал, что если
конфликт касался каких-либо очень важных вопросов или если спорящие
оставались недовольны решением суда, они могли апеллировать к суду
какого- либо из уважаемых соседних селений.

В и д ы д о к а з а т е л ь с т в. Пореформенные адатные суды
по-прежнему различали два основных вида исков: прямые (с
доказательствами) и по подозрению. Как указывал А.М.Ладыженский, ‘‘число
лиц, на которых можно было выказать подозрение в совершении ими
преступления было строго ограничено. Так, например, в Темир-Хан
Шуринском округе в воровстве можно было подозревать не более трех чел.;
в некоторых местностях Мало-кабардинского округа можно было обвинять в
убийстве или грабеже до семи чел.‘‘. Доказательствами считались
собственное признание обвиняемого; вещественные доказательства;
показания свидетелей, данные под присягой. Ответчик мог очиститься
соприсягой своих родственников и односельчан. А.М. Ладыженский писал,
что ‘‘существование в древнем кабардинском праве ограниченного числа
судебных доказательств объяснялось бытовыми условиями – отсутствием
письменности, обращением к суду только по желанию жалобщика с
представлением доказательств отсутствия предварительного следствия‘‘.

Институт клятв бытовал у адыгов с давних времен. Его форма претерпела
существенные изменения. В прежнее доисламское время адыгская клятва
произносилась с использованием амулетов, посоха, вырубленного в
священной роще. Присяга, называемая зэпэбаш, предполагала операции с
посохом, палкой или ружьем и состояла в том, что два человека, взявшись
за концы палки, посоха или ружья, образовывали своего рода арку, под
которой проходили присягающие, произнося клятву. Адыги клялись “могилами
отцов и матерей”, ” закланием овцы и прикосновением к окровавленному
кинжалу” и т.д. Доисламские присяги сопровождали и различные ритуальные
действа, приуроченные к тем или иным значительным событиям. Одну из
интереснейших форм древних присяг описал Б.Х.Бгажноков: “Одной из самых
значительных присяжных клятв признавалась в прошлом клятва, данная перед
Татартупским минаретом, стоящим на берегу Терека, на границе между
Кабардой и Осетией… Процедура этой древней, в настоящее время уже
почти забытой клятвы была относительно проста: после соответствующего
словесного заверения каждая из сторон переламывала надвое стрелу”.

С принятием ислама присяга стала осуществляться на Коране. Л.Я.Люлье дал
ее описание: присягающий почтительно подходил, дотрагивался рукой до
священной книги и говорил: “Я клянусь этою книгою слова Божия…”,
заканчивая клятву, он подносил Коран к губам. Как отмечает В.О.
Бобровников, существовало два вида мусульманских присяг: именем Аллаха и
так называемая кебинная присяга (кебин талак, хатун талак), когда в
случае лжесвидетельства женатый разводился с женой, а холостой (
закладывал свой участок (мульк) как вакф сельской мечети.

Институт клятв использовался у адыгов для самых разнообразных целей, в
том числе и в медиаторском судебном процессе. Клятвы были действенным
механизмом в адыгском судопроизводстве, поскольку, как отмечал
Л.Я.Люлье, адыги после присяги на Коране редко давали ложные показания.
“Каждый адыг заботился о сохранении чести и достоинства своего рода.
Человек, солгавший во время присяги, подвергался всеобщему осуждению”.
Человека, солгавшего на присяге, адыги называли таапсе. А.М.Ладыженский
подчеркивал, что ‘‘если принять во внимание тогдашнюю религиозность
горцев, если учесть, что они были глубоко убеждены, что за лжеприсягу им
придется принести на том свете боле жестокое наказание, чем всякая
земная кара, то станет ясным значение присяги, как бесспорного
доказательства‘‘. Клятвопреступников можно было и не наказывать, так как
они считались уже наказанными сами фактором лжеприсяги. Уличенные в
ложной присяге теряли всякое общественное уважение.

Как указывалось выше, перед судебным заседанием присягу принимал каждый
судья медиаторского суда. Это норма адата зафиксирована в записях адатов
западных адыгов первой половины ХIХ в. Наряду с ними давали присягу и
участники рассматриваемого конфликта. Они обязывались, во-первых, как
сказано в одном архивном деле, ‘‘забыть всякое чувство неприязни‘‘ друг
к другу, не враждовать друг с другом в будущем, и, во-вторых,
подчиниться тому решению, которое могли принять медиаторы. Эта норма
адата также была зафиксирована в записях адатов западных адыгов первой
половины ХIХ в. Причем если одна из конфликтующих сторон отказывалась
присягать в том, что она соглашалась на решение, которые принимали
медиаторы, то судьи все равно имели право рассматривать данное дело.

В тех случаях, когда это было необходимо, на заседания суда приглашались
присяжные поручители. В русских источниках они назывались атаулами, в
кабардинских – тхьэрыIуэщыхьэт. Перед тем как свидетельствовать в пользу
своего подзащитного, они также произносили клятву на Коране, а затем
присягали в невиновности обвиняемого. Такие присяги, называемые
Хан-Гиреем ‘‘ очистительными‘‘, использовались для определения
виновности подозреваемого в воровстве. Присяжными поручителями могли
быть почетные общинники, соседи и в редких случаях родственники
обвиняемого, которые пользовались уважением в своей общине и не имели
враждебных отношений ни с одной из сторон рассматриваемого конфликта.

По существовавшему у адыгов правилу общинник не мог быть поручителем
одновременно на двух судебных процессах. Число присяжных зависело от
важности иска, степени причиненного ущерба, а также от наличия явных
улик. Чем меньше улик было в распоряжении судей, тем больше присяжных
приглашали на заседание суда. Таких свидетелей мог привести и
потерпевший. В этом случае присяжные поручители присягали в том, что они
верят в виновность обвиняемого. Очистительная присяга проходила в
присутствии почетных общинников. Если в этом была необходимость,
присяжным давали время до 15 дней для того, чтобы они могли установить
невиновность обвиняемого.

Институт очистительной присяги, как свидетельствуют архивные источники,
широко практиковался в адыгской общине, особенно при рассмотрении
уголовных дел, и в более ранние периоды, в ХVII – начале ХIХ в.
Интересно замечание Х.М. Думанова, касающееся изменения функций
института очистительной присяги в ХVIII – ХIХ вв. Если в ХVIII в.
свидетель с помощью присяги подтверждал то, что обвиняемый говорит
правду, то во второй половине ХIХ в. присяжные уже доказывали невинность
обвиняемого.

Суд также использовал ту информацию, которую предоставляли любые
свидетели. А.М.Ладыженский указывал, что ‘‘родовой быт и родовая
круговая порука наряду с родовыми возмездием очень мешали прибегать к
свидетельским показаниям. Вполне понимая, что за всякие заявления против
подсудимого, или ответчика будет мстить весь его род, горец часто не
решался объявить на суде то, что он знал. Всякий, кто жил в аулах,
знает, с какой неохотой горцы идут свидетельствовать в суд. Легко
соглашаются быть свидетелями главным образом враги обвиняемого (или
ответчика)‘‘ .

Как указывал А.М.Ладыженский, ‘‘если выбранный общинник, без
уважительной причины не соглашался принять присягу, то это считалось
доказательством неблагонадежности свидетеля, который в таком случае к
свидетельству не допускался. Уважительной причиной отказа от принятия
присяги могло быть только то, что лицо, от которого требуют присягу, при
свидетелях дал обет ни по каким делам не принимать присяги‘‘.

‘‘Каждый свидетель допрашивался отдельно и подробно в присутствии
тяжущихся обо всех обстоятельствах, могущих повести к открытию истины.
Если в показаниях двух свидетелей оказывалось разноречие, то их
свидетельство не принималось. Если же из трех свидетелей два показывали
одинаково, а в показании третьего было разноречие, то принимались только
два первые. В случае устранения одного или всех свидетелей истцу не
воспрещалось представить новых свидетелей. Показание свидетеля
принималось за доказательство, если он лично присутствовал при
совершении дела, по которому его спрашивали, или узнал об
обстоятельствах дела из уст самого ответчика. Показание же по слухам от
других ни в каком случае за доказательство не принималось‘‘.

Институт свидетелей использовался и при рассмотрении судом дел,
связанных с потравами, запашкой чужой земли и другими имущественными
ущербами. Если случилась потрава чужого поля, то истец с помощью не
менее двух свидетелей доказывал виновность подозреваемого в суде. Два
доверенных лица определяли стоимость убытка.

Для обнаружения медиаторами вора использовался и институт негласного
доказчика, названного Х.М.Думановым хашэ. К хашэ прибегали к случаях
воровства, убийства и других преступлений. Хашэ сообщал потерпевшему или
его родственникам о том, кто являлся виновным в исходном конфликте. Как
правило, за информацию он получал некоторое вознаграждение от
потерпевшей стороны. В случае кражи скота или другого имущества
потерпевший объявлял, что заплатит известную сумму тому, кто укажет
вора. Поскольку хашэ опасался, что вор и его родственники будут мстить
ему, он старался скрыть свой донос. Как отмечал Х.М.Думанов,
впоследствии появились и профессиональные хашэ.

Наряду с этим при рассмотрении имущественных споров адыги использовали и
институт барантования, называемый по – кабардински тхъэкъун. К институту
барантования имущества прибегали в тех случаях, когда дело касалось
неисполнения условий договора одной из сторон, невозвращения долга,
воровстве и т.д. Данный институт был широко распространен на всем
Северном Кавказе. Ф.А. Гантемирова описала его существование у чеченцев,
Ф.Д.Эдиева – у карачаевцев, М.А.Агларов – у народов Дагестана.
А.Хайтлиев, описывая существование института барантования в обычном
праве туркмен, указывал и на другую юридическую традицию, называвшуюся
‘‘ самоуправный арест‘‘, согласно которой потерпевший привязывал к
столбу или дереву человека, не возвратившего долг или украденное. Иногда
виновный арестовывался и содержался тайком в каком-либо помещении. Эта
традиция свидетельствует о наличии в обычном праве ряда народов понятия
об аресте виновного. По северокавказскому материалам пореформенного
времени данная юридические нормы не прослеживаются.

Ф о р м ы с у д е б н о г о р а з б и р а т е л ь с т в а и в ы н е
-с е н и е р е ш е н и я. Медиаторский суд применял различные нормы
обычного права. Судьи назначали виновной стороне выплату компенсации,
‘‘цены крови‘‘, называемой у кабардинцев лъыуасэ. В ХVIII – начале ХIХ
в. компенсация выплачивалась рогатым скотом, лошадьми, овцами, оружием,
конской сбруей, одеждой, крепостными людьми. Во второй половине ХIХ в.
компенсация по желанию потерпевшей стороны могла выплачиваться скотом
или деньгами. Как свидетельствует архивный материал, в 1880-1910-е годы
адыги предпочитали получать компенсацию деньгами. У других народов
Северного Кавказа, например, у осетин, карачаевцев, в пореформенное
время в качестве компенсации могли отдаваться земельные участки. Мы не
обнаружили подобных случаев в адыгской судебной практики. Медиаторы
обсуждали условия и сроки выплаты компенсации. Как показывают архивные
данные, чаще всего она выплачивалась поэтапно.

В зависимости от характера рассматриваемого медиаторами дела судебный
процесс варьировался. Так, судебное разбирательство случаев причинения
ранения делилось на два этапа. Первый этап включал в себя определение
судьями сложности ранения и того, что должен был сделать виновный в
отношении раненого. Суд назначал ему выплату суммы денег, которая шла на
лечение потерпевшего. После его выздоровления медиаторы собирались вновь
и устанавливали размер выплачиваемой виновным компенсации и условия так
называемого примирительного угощения. У осетин подобное угощение
называлось гуджы фин, что переводится на русский”как ‘‘стол крови‘‘.
Медиаторы четко определяли время проведения угощения и количество
выставляемых на нем блюд. Церемония примирительного угощения являлась
заключительным этапом общего процесса примирения с помощью медиаторского
суда.

Если рассматриваемое медиаторами дело было незначительным, судьи могли
назначить только устройство виновной стороной примирительного угощения,
на которое приглашалась семья потерпевшего или принесение семье
потерпевшего подарка от виновной стороны.

Наряду с определением выплаты виновным компенсации медиаторы применяли и
другую важную норму адата, а именно: выселение виновного и его семьи на
временное или постоянное жительство в другое селение. Для адыга
оставление родного селения было большим ударом. Многие из тех, кто был
вынужден покинуть свое селение, страдали, живя вдали от него, и
стремились через какое-то время вернуться домой. К.Ф.Сталь писал, что
его познакомили с одним черкесом, который по решению суда был выселен из
родного селения. Он ночью приезжал в родное селение, гулял по нему и с
рассветом уезжал.

В адыгской судебной практике медиаторы использовали иногда одну из
четырех перечисленных выше форм урегулирования спорных ситуаций, а
иногда – несколько. Выбор как самой формы примирения, так и размеров
компенсации зависел от характера и степени причиненного ущерба в
исходном конфликте.

У некоторых народов Северного Кавказа, например, у чеченцев и ингушей,
помимо выплаты компенсации назначались денежные штрафы, которые шли в
пользу судей. Как отмечает Ю.В.Иванова, бытовали штрафы, выплачиваемые в
пользу общины, ее лидеров и османской администрации на Балканах – у
албанцев. У адыгов подобной практики в пореформенное время не было. В
ХVII – ХVIII вв. у них бытовала система штрафов, которые выплачивались
преступниками помимо собственно возмещения за причиненный ущерб. Эти
штрафы в значительной степени превышали размер самого возмещения и
выплачивались в пользу лиц из привилегированных сословий. Но в
пореформенное время данная система штрафов не применялась.

В общинах других народов, например, туркмен, бытовали и другие
наказания, установленные обычным правом. Так, у туркмен применялось
избиение палкой, плетью, смертная казнь, устанавливаемая судом аксакалов
за воровство, разбой, изнасилование. Телесные наказания были и в обычном
праве казахов. В адыгском обычном праве как в ХVIII- начале ХIХ в., так
и в пореформенное время не существовало телесных наказаний для виновных.

В пореформенное время существовал введенный российской администрацией
порядок, согласно которому по окончании рассмотрения дела составлялся
письменный документ, так называемое медиаторское решение, в котором
указывались следующие моменты: 1) состав суда, фамилии, возраст,
социальное положение судей, 2) краткое описание дела, 3) размер
компенсации, 4) условия и сроки ее выплаты, 5) условия организации
примирительного угощения. Документ подписывался всеми судьями. Его копии
получали участники конфликта, сельский старшина и судьи горского суда.

В первой половине ХIХ в. в адатах западных адыгов бытовала норма,
согласно которой в среде привилегированного сословия применялось
воспитание сына в возрасте от 4 до 9 лет кровника или его ближайшего
родственника до совершеннолетия в семье убийцы, после чего мальчик
возвращался, виновный дарил подарки семье убитого и просил прощение,
после получения которое он становился ‘‘единокровным родственником‘‘
семьи убитого (институт аталычества). Мы не обнаружили таких
свидетельств в пореформенной адыгской общины. Тем не менее
Л.Г.Свечникова, опираясь на архивные материалы, описывает случаи
обращения к институту аталычества в пореформенное время в карачаевской и
кабардинской общинах. У ряда народов Северного Кавказа, например, у
балкарцев, как отмечает А.И. Мусукаев, в пореформенное время наблюдалось
сочетание выплаты компенсации за причиненный ущерб и института
аталычества, т.е. взятие на воспитание ребенка из семьи потерпевшего.

Если во время драки виновный не наносил телесных повреждений, медиаторы
определяли виновной стороне либо устроить для семьи потерпевшего
примирительное угощение, либо сделать ей подарок. Например, в 1889 г.
два односельчанина подрались из-за того, что один из них отказался
возвращать долг в размере 2 руб. 50 коп. Дело поступило в медиаторский
суд, который рассмотрел его и обязал зачинщика драки устроить для
потерпевшего угощение. Как следует из принятого по этому делу
медиаторского решения, для угощения следовало зарезать барана и
приготовить бузу. При рассмотрении медиаторами другого похожего случая
медиаторы присудили виновному подарить потерпевшему бычка 3,5 лет. При
рассмотрении подобных дел суд редко принимал решение о выселении
виновной семьи в другое место. Для этого нужны были дополнительные
условия, например, наличие высокого сословного статуса потерпевшего. В
1879 г. во время ссоры двух сельчанок одна из них нецензурно оскорбила
другую – жену первостепенного узденя. Дело попало в медиаторский суд.
Решительно настроенный муж потерпевшей требовал от медиаторов принятия
постановления о выселении виновной семьи. Суд удовлетворил просьбу
узденя.

В целом рассмотрение дел, связанных с кражами, входило в компетенцию
созданных российской администрацией сельского и горского словесного
судов, речь о которых пойдет дальше. Но по желанию потерпевшего дело
могло быть передано в медиаторский суд. Как свидетельствуют наши
архивные материалы, медиаторы, установив вину вора, принимали решение о
возвращении украденного. Между тем Х.М.Думанов указывает, что
‘‘характерной чертой санкций, связанных с воровством в изучаемый период
(т.е. во второй половине ХIХ в. – начале ХХ в. – И.Б.), являлось
возмещение не только похищенного имущества, но всех понесенных
потерпевшим расходов. Учитывались даже убытки, вызванные пропажей
рабочего скота во время сельскохозяйственных работ‘‘. А.М.Ладыженский
писал, что виновный в воровстве должен был помимо возвращения
украденного заплатить хашэ и штраф. Однако, по нашим архивным
материалам, указанные Х.М. Думановым и А.М.Ладыженским дополнительные
выплаты, не просматриваются. Если адыг совершил повторную кражу, то по
решению медиаторского суда его могли и вовсе выселить.

Были и необычные формы наказания. Так, однажды виновного в краже
баранов по решению медиаторов водили по всему селению с куском баранины
во рту. У кабардинцев, как указывает Х.М.Думанов, данное наказание вора
называлось гъэуlытэн, что по-русски можно перевести как ‘‘позорить‘‘.
Согласно этой традиции, сельские должностные лица устраивали прогон вора
вместе с украденным имуществом по всему селению. Это традиция были
распространена у многих северокавказских народов. Так, А.И.Мусукаев
указывает, что у балкарцев подобные случаи отмечались еще в 1918 г.:
вора привязывали к столбу позора вместе с украденным и он стоял в таком
положении в течение трех дней.

Если в ходе конфликта потерпевшему был нанесен незначительный физический
ущерб, медиаторы определяли виновному выплату компенсации. Она состояла
из нескольких статей расходов: оплату лекарств, оплату услуг доктора,
стоимость мыла для промывания ран, оплату наемного работника на время
лечения потерпевшего, стоимость свечей и продуктов для приема гостей,
посещавших больного, а также собственно деньги на “удовлетворение”. За
незначительные ранения на ‘‘удовлетворение‘‘ суд назначал сумму в
размере от 15 до 30, реже – до 100 руб.( Заключительной частью данного
процесса примирения конфликтующих сторон являлось примирительное
угощение. После того как раненый выздоравливал и получал компенсацию за
ранение, виновный приходил к нему в дом, просил извинения и приглашал
его прийти на примирительное угощение. В этом случае, у кабардинцев,
например, оно состояло из 20 традиционных кабардинских столиков с
блюдами, приготовленными из одного барана, и бузой. Во время застолья
виновная семья дарила потерпевшей лошадь четырех лет. Этот подарок был
особенно ценен, если на лошади стояло тавро, принадлежавшее какой-либо
привилегированной фамилии. Как отмечает Ю.В.Иванова, примирительное
угощение, бытовавшее как стадия примирительного процесса не только на
Кавказе, но и на Балканах, как традиционная трапеза примирения являлась
‘‘не просто насыщением, но и ритуальным совместным вкушением пищи‘‘.

В виду того, что объем ущерба определялся не только теми повреждениями,
которые были непосредственно причинены прямыми действиями виновного, но
и теми, которые наступили в конечном результате, степень увечья и размер
композиций определялись только через год после нанесения ран. При
причинении серьезного ранения медиаторы обычно назначали компенсацию в
размере от 100 до 200, реже – от 200 до 500 руб. Для определения более
высоких размеров компенсации нужны были дополнительные факторы. Так,
однажды поссорились общинники, принадлежавшие к одной фамилии, в
результате чего один из них был серьезно ранен. Рассмотрев дело,
медиаторы установили плату, которую предстояло выплатить виновному, в
размере 500 руб..

Подчеркнем, что, как показывают архивные данные, чаще всего случаи
неумышленного нанесения телесных повреждений (среди подростков,
неумевших пользоваться оружием, и подвыпивших молодых людей на свадьбах
или танцах) рассматривались медиаторским судом так же, как и умышленные.
Причем, именно в этих случаях медиаторы особенно внимательно следили за
тем, чтобы виновный в подобном несчастье полностью и в срок выплатил
компенсацию. Отметим, что у многих северокавказских народов не было
четкого различия между совершением умышленных и неумышленных ранений и
убийств. Применительно к чеченцам об этом пишет Ф.А.Гантемирова. За
причинение неумышленного физического ущерба также выплачивалась
компенсация, правда, в меньших размерах. Ф.Д.Эдиева и А.И.Мусукаев
указывают на отсутствие различия при определении размера компенсации
между умышленным и неумышленным преступлением у карачаевцев и балкарцев.
Однако, как показывают исследования историков права, у других народов
Российской империи, применявших нормы обычного права в ХIХ в., такое
различие все же имелось, например, у туркмен.

Если участники столкновения жили в одном квартале или являлись
родственниками, медиаторский суд мог принять решение и о выселении
виновного за пределы селения. Причина такого решения заключалась в
необходимости прекратить постоянные контакты между семьями участников
конфликта.

При рассмотрении случаев, связанных с умышленным или неумышленным
убийством, медиаторы, как правило, назначали компенсацию в размере от
300 до 500 руб. Меньшая сумма выплачивалась редко. Цена крови в размере
500 руб. назначалась в тех случаях, когда имелись дополнительные
обстоятельства, например, если убит был родственник или адыг из другого
селения – гость в данном селении; если убийца совершил надругательство
над трупом убитого человека. В 1860-1870-е годы при убийстве кабардинца,
принадлежащего к привилегированному сословию медиаторы могли назначить
плату за кровь в размере от 550 до 800 руб. Позже сословный фактор стал
играть меньшую роль.

Установленная медиаторами сумма делилась на две части: денежную и
натуральную. Соотношение их могло быть разным. Как свидетельствуют
архивные материалы, сумма в размере 350 руб. могла быть разделена на две
части: 250 руб. выплачивалась скотом, а 100 – серебром. Интересно
замечание Р.М.Магомедова о компенсации в дагестанском адате: она
делилась на две части: алум и“дият. Первая являлась платой, которая
взыскивалась с виновной стороны в пользу родственников убитого, а вторая
была вознаграждением, за которое лицо, имеющее право на кровомщение,
соглашалось простить убийцу. В адыгских адатах мы не встречаем
свидетельства о таком делении выкупа.

При убийствах так же, как и при ранениях последним этапом процесса
примирения являлось примирительное угощение, устраиваемое виновной
семьей для потерпевшей. В этом случае для обеда кабардинцы, например,
готовили 20 кабардинских столиков с блюдами, резали одного барана и из
двух пудов меда варили бузу. Чем больше был размер определяемой судьями
компенсации, тем больше требовалось приготовить традиционных столиков с
угощениями. По адыгским архивным материалам мы не смогли определить, где
проводилось это угощение. Однако, как свидетельствует северокавказский
материал, обычно его устраивали либо в доме виновного, либо в доме
потерпевшего. Адыги, как и другие народы Северного Кавказа, во время
данного застолья дарили потерпевшей семье лошадь.

При рассмотрении дел, связанных с убийством, судьи достаточно часто
обращались и к другой мере наказания, а именно – выселению виновной
семьи в другое место проживания. Если конфликтующие стороны жили по
соседству, то судьи могли принять решение о выселении виновного и его
семьи в другой квартал того же селения. Например, кабардинские селения
в 1880-1910-е годы были крупными (по 2-3 тыс.чел.), состоявшими из
нескольких кварталов. Как отмечалось выше, каждый квартал имел свою
мечеть. Выселение конфликтующей семьи в другой квартал давало
возможность участникам конфликта не встречаться, соблюдая этикет
кровников. Если же совершенное убийство привело к тому, что семья
потерпевшего испытывала сильную неприязнь и агрессивность по отношению к
виновному и его семье, то последняя выселялась, например, за пределы
Малой или Большой Кабарды. Так, в 1859 г. между кабардинскими узденями
Кушховым и Тахтамышевым, жившими в одном селении, произошло
столкновение, которое было рассмотрено в медиаторском суде. Судьи
приняли следующее решение: “Главным условием для устранения между двумя
сторонами всякого неприязненного столкновения должно быть удаление
кого-либо из них на постоянное жительство в другое селение, вне
Кабарды”. Медиаторы решили выселить семью Кушховых. Она должна была со
всем своим имуществом в течении месяца выехать за пределы Большой и
Малой Кабарды, а также и Карачая.

У многих северокавказских народов выселение виновной семьи на жительство
в другое селение являлось одной из главных форм урегулирования крупных
конфликтов. Интересно замечание Б.А. Калоева. Анализируя использование
выселения как форму урегулирования конфликтов в осетинском обществе, он
писал, что переселение кровников как явление достаточно распространенное
на протяжении ХIХ в., – важный фактор этнических миграций этого
исторического периода. О том же писал и А.А.Плиев применительно к
чеченскому и ингушскому обществам. Бытовала данная юридическая традиция
и у балкарцев.

В очень редких случаях медиаторы сочетали выплату компенсации и
принудительное выселение. Как свидетельствует архивный материал, судьи
могли учесть пожелание потерпевшей стороны. Если произошло убийство
соседа или родственника, потерпевшая сторона могла отказаться от
компенсации и просить медиаторский суд принять решение о выселении семьи
виновного. Применялось выселение семьи виновного как форма примирения
конфликтующих сторон и в других случаях. Если потерпевшая семья, получив
компенсацию, не чувствовала себя в безопасности из-за продолжающейся
агрессивности со стороны виновного, судьи могли принять дополнительное
решение о выселении семьи последнего. Решение медиаторского суда о
выселении виновного и его семьи не было действительным без согласия на
то сельской общины и российских областных властей.

В ряде случаев семья виновного в убийстве, особенно в неумышленном, сама
стремилась покинуть место своего проживания, боясь мести со стороны
семьи потерпевшего. Бывали ситуации, когда выполнив все предписания
медиаторского суда, семья виновного не чувствовала себя в безопасности.
Тогда она принимала решение о добровольном переселении в другое место.
Если семья виновного не могла выплатить установленную судом компенсацию,
а такие случаи, как свидетельствует архивный материал, имели место в
пореформенной адыгской общине, она добровольно покидала родное селение.

Чрезвычайно распространенной формой урегулирования конфликта в адыгском
обществе было временное (на период судебного процесса, выплаты
компенсации и устройства примирительного угощения) выселение семьи
виновного в другое селение. Сроки подобного временного выселения могли
быть от полугода до двух лет.

Интересно замечание А.М.Ладыженского относительно указанных выше двух
форм выселения: временной и постоянной. При выселении виновного и его
семьи на постоянное место жительство в другое селение пострадавший или
его родственники, согласно адатам горцев Северного Кавказа, имели право
убить кровников; при временном выселении виновного и его семьи за
пределы селения потерпевший и его родственники таким правом не обладали.

Интересен и сам ритуал примирения. Материальная компенсация всегда
сопровождалась моральной – извинениями и унижениями. Обряд извинений был
очень сложен и в разных регионах Северного Кавказа далеко не одинаков.
Мы имеем описание такого ритуала применительно к карачаевцам ХIХ в.
После того как судьи провели переговоры и был установлен размер
компенсации, убийца без шапки, с накинутым на плечи саваном на коленях
полз через толпу к родителям убитого. Его волосы и борода были отпущены
как при трауре. В знак согласия на примирение родители убитого касались
ножами бороды убийцы. Как писал А.М.Ладыженский, в других случаях
виновный шел на могилу убитого или во двор его с приношениями. К его
груди приставляли ружье или кинжал и спрашивали: не так ли властны над
ним теперь родственники убитого, как был он властен над ним, когда
совершал преступление?.

Во второй половине ХIХ в. медиаторский суд начал рассматривать ситуации,
связанные с половыми преступлениями. В прежние времена, как отмечал
Л.Я.Люлье, “самая тяжелая обида, возмущающая душу горца больше, чем
убийство родственника, – это оскорбление, наносимое посягательством на
честь родственницы, женщины или девушки, или вообще семейства”. Подобные
случаи почти никогда не оканчивались примирением, как указывал
Л.Я.Люлье, “прежде чем позор не будет смыт кровью виновного или
кого-нибудь из его родственников”. Особенно это касалось случаев, когда
рядовой общинник совершал изнасилование девушки, принадлежавшей к
привилегированному сословию. Во второй половине ХIХ в. как и в прежние
времена если случалось изнасилование или соблазнение, семья виновного
старалась урегулировать ситуацию с помощью брака. Если же это не
удавалось, дело могло быть рассмотрено в медиаторском суде. Судьи
назначали выплату компенсации в размере от 100 до 200, реже – до 500
руб. Отметим, что иногда медиаторский суд рассматривал дела, связанные с
изнасилованием адыгами казачек, проживавших в соседних станицах. Их
родственники также соглашались на получение компенсации.

Медиаторский суд рассматривал случаи ранения или убийства животных как
нанесение материального ущерба их хозяевам. Судьи устанавливали выплату
компенсации хозяевам животных в размере от 45 до 75 руб. Как отмечал
Л.Я.Люлье, в первой половине ХIХ в. “редко кому удавалось в подобном
случае уйти от уплаты пени”. В пореформенное время эта норма адата
сохранялась. Наряду с этим медиаторский суд разбирал дела, связанные с
различным бытовыми ситуациями, например, случаи отказа детей содержать
своих родителей. Чаще всего медиаторам удавалось уговорить сыновей
помогать своим родителям.

Медиаторский суд разбирал ситуации, связанные с земельными спорами. Н.Ф.
Грабовский описывал бытовавший в 70-е годы ХIХ в. способ урегулирования
таких ситуаций. На спорную землю приводили посредников, просили их снять
одежду с правой половины тела (руки, ноги), взять в правую руку по камню
и произнести клятву, что “они укажут известные им границы спорные по
совести” и положить на нужное место камни. Рассматривались медиаторами и
умышленные поджоги, которые, как отмечалось выше, в адыгской общине
случались редко. Судьи устанавливали выплату компенсации в размере
стоимости сгоревшего и лишали виновного права голоса на общественных
сходах.

Отметим, что в адыгском обществе принцип посредничества, при котором
конфликт между двумя сторонами урегулировала третья, использовался не
только в медиаторском суде, но и в других областях общинной жизни.
Помимо собственно судей были посредники, которые примиряли адыгов в
различных бытовых ситуациях, связанных, например, с похищением девушек.
Обычно родственники похитителя обращались к авторитетным общинникам за
помощью в урегулировании ситуации. Выбранные общинники шли в дом
похищенной девушки и уговаривали ее родителей выдать дочь замуж за
похитителя. Мирные соглашения по этому делу возможны были только в тех
случаях, когда обе стороны принадлежали к одному и тому же сословию или
же похититель был более знатного происхождения. Если удавалось уговорить
девушку и ее родственников на брак, для семьи похитителя и похищенной
девушки устраивалась традиционная церемония примирительного угощения.

В адыгский миротворческий процесс включались не только определенные
формы возмещения ущерба, устройство церемонии примирительного угощения,
но также устанавливались правила дальнейшего поведения участников
рассматриваемых конфликтов, о которых мы уже писали. Если кто-либо
нарушал эти правила, медиаторы назначали выплату штрафа в размере от 100
до 300 руб. в пользу общины. Такие случаи описаны в архивных делах.

П о м о щ ь п р и в ы п л а т е к о м п е н с а ц и и. Архивные
материалы первой половины ХIХ в. свидетельствуют о существовании у
адыгов традиции выплаты компенсации всем селением, если виновный в
убийстве не был найден, но точно известно, что убийца из этого селения.
Впрочем, во второй половине ХIХ в. мы не встречаем свидетельств о
существовании этой нормы адата.

Тем не менее при выплате определенных видов компенсации в адыгской
общине бытовала родственная помощь. Некоторые черкесские семейства или
целые роды, как отмечал К.Ф.Сталь, были связаны “между собой присягою,
тахр-огъ, и в случае совершения преступления лицом одной из фамилий,
связанных присягой, все в совокупности складываются для платы за кровь”.
При этом, данная присяга обязывала членов фамилий оказывать помощь
только при выплате композиции. В их обязанность не входила помощь
потерпевшей семье при совершении мести.

Интересно, что члены фамилии не только оказывали помощь при выплате
компенсации, но и полученную за смерть родственника компенсацию они
также делили между собой. Так, в 1851 г. был убит уздень Кучмазукин.
Кабардинский временный суд принял решение о выплате компенсации в
размере 1500 руб. трем фамилиям ( Кучмазукиным, Бжехоковым и Хатуковым),
поскольку ‘‘все эти происходят от одного родоначальника‘‘. В деле
указывается, что ‘‘подобные обстоятельства как уплаты за кровь, так
равно и получение от кого-либо были уравняемы‘‘. В другом подобном деле
также указывалось: ‘‘Между нами Кудабердоковыми с давних времен положено
условие буде кто из фамилии нашей будет кем из нас убит и за кровь
получится плата, то таковые деньги поделить по равной части, или из нас
кто кого убьет, тому давать пособие‘‘. В этой фамилии были случаи
получения компенсации, которая также делилась на всех родственников.

Архивные материалы подтверждают существование подобной родственной
помощи при выплате компенсации. В кабардинском селении Тыжево произошла
крупная ссора, в результате которой два родных брата убили троих
односельчан. Дело рассматривалось в медиаторском суде, который определил
компенсацию в размере 1300 руб. Родители виновных братьев дали 200 руб.,
а остальную сумму в размере в 1100 руб. родственники разложили между
собой. Затем семья виновных братьев самостоятельно устроила
примирительное угощение для семей потерпевших. Родственникам одной из
трех потерпевших семей была подарена лошадь.

Вместе с тем во второй половине ХIХ в. участились случаи, когда адыги
отказывали членам своих фамилий в помощи при уплате компенсаций. Если
какой-нибудь человек часто вводил свою фамилию в расходы по уплате
композиции, то она могли отказаться помогать ему в очередной раз. Об
этом писал Адыль-Гирей. Общество имело право изгнать такого человека, и
адыг, объявленный изгнанным, не пользовался уже правом защиты от своих
бывших товарищей: за его убийство никто не наказывался. Были и другие
причины отказа в помощи. Так, один натухаец во время свадьбы неумышленно
убил одного человека и ранил другого. Дело рассматривалось в
медиаторском суде, который определил компенсацию за причиненные ранение
и убийство: за первое – 50 коров (или 250 руб. серебром) и за второе –
200 коров (или 1000 руб. серебром). У самого виновного таких денег не
было, поэтому он обратился за помощью к родственникам, которые, однако,
отказали ему. Причина состояла в том, что этот натухаец в период
кавказской войны переехал жить в Анапу и родственники перестали его
считать членом своего рода. В результате он бежал из родного селения и
вынужден скитаться до тех пор, пока ‘‘не будет убит мстителями, или же
не найдет средство помириться и заплатить за кровь‘‘.

С р о к и п р о в е д е н и я м е д и а т о р с к о г о п р о ц е с с
а. Обычно судьям давалось четыре месяца для проведения всех стадий
миротворческого процесса. При разборе убийств сроки, в течении которых
медиаторам удавалось урегулировать конфликт, не превышали двух-трех
месяцев. Если рассматривалось дело о причинении ранения, сроки были
более продолжительными – от шести месяцев и более, вплоть до года. Как
мы уже указывали, судьи ждали полного выздоровления раненого. Тем не
менее иногда требовались годы, чтобы примирить стороны. В одном случае
медиаторам удалось примирить стороны только через 3 года, в другом –
через 9 лет. Часто в самом медиаторском решении указывалась причина
такой задержки. Например, в одном из дел написано: “Вследствие уклонения
медиатора со стороны ответчика дело не было окончено”, в другом случае –
дело не было закрыто “по несогласию медиаторов”. Чаще всего подобные
разногласия происходили во время рассмотрения столкновений, при которых
были нанесены серьезные телесные повреждения.

И с п о л н и т е л ь н ы е о р г а н ы. Общинные санкции. Карательная
юрисдикция, как называл общинные санкции М.О.Косвен, претерпела в
пореформенное время значительные изменения. За общиной в достаточной
степени сохранялись функции морального воздействия на участников
конфликтов как на стадии медиаторского процесса, так и на стадии
выполнения его решений.

Иногда один участник конфликта хотел, а другой был против рассмотрения
дела в медиаторском суде. Для того чтобы участники столкновения и их
родственники согласились рассматривать дело в медиаторском суде,
общинники прилагали значительные усилия. Это отчетливо видно из
прошений, направляемых потерпевшими в медиаторский суд. В одном из таких
документов кабардинец писал: “для прекращения вражды многие односельцы
наши склоняли меня” к примирению, в другом документе кабардинец отмечал,
что участники конфликта являлись “односельцами одного квартала и
подлежали одной мечети”, поэтому “общество нашего квартала со своей
стороны предложило решить ссору между нами примирением”, в третьем
прошении участник конфликта писал, что “представители селения” просили
его не подавать жалобу в российский суд.

Для того чтобы виновный и его семья в срок и в полном объеме выполнили
решение медиаторского суда, в обычном праве северокавказских народов
существовали нормы, стимулировавшие к его реализации. Одним из способов
заставить стороны подчиниться приговору было предварительное, досудебное
отбирание у них оружия, которое возвращалось проигравшей стороне только
после того, как она подчинялась решению суда. Считалось позорным
возвращаться домой без оружия. Таким образом, изъятие оружия имело
двоякое значение – предупредить столкновение во время судебного
заседания, с одной стороны, и заставить подчиниться судебному решению, с
другой. У адыгов имели право отбирать оружие старшина и медиаторы.
Подобная традиция бытовала и у других народов Северного Кавказа,
например, у осетин.

Адыги использовали и институт барантования, называемый по-кабардински
тхъэкъун. Согласно этому обычаю, происходил арест чужого имущества в
обеспечении прав кредитора при неудовлетворении личной обиды или
материального ущерба. Часто к барантованию имущества прибегали в тех
случаях, когда дело касалось неисполнения условий договора одной из
сторон, невозвращения долга, воровстве и т.д.. В ХIХ в. подобная
юридическая традиция бытовала у чеченцев, карачаевцев, народов
Дагестана. У туркмен наряду с барантованием имелся и другой юридический
обычай, называвшийся ‘‘самоуправный арест‘‘. Мы уже писали о нем выше.

У адыгов за нарушение хотя бы одного из пунктов медиаторского решения
назначались штрафы. Как мы писали выше, после выплаты компенсации
виновная сторона должна была организовать примирительное угощение. Время
проведения обеда и его условия определялись медиаторами и указывались в
“медиаторском решении”. Если виновная сторона не успевала провести его
в указанные сроки, медиаторы назначали выплату штрафа в пользу общины.

Интересна юридическая традиция осетин, согласно которой во время
медиаторского суда назначались лица, называемые фыдар лаг, которым
поручалось контролировать выплату определяемой судом компенсации. Если
виновный не выполнял решения суда, то поручитель обязан был принудить
его родственников к выплате компенсации или выполнению других решений
суда.

Существовали различные формы общественного бойкота виновного и его
семьи. Так, у карачаевцев за воровство скота вора отлучали от мечети,
ему запрещалось входить в дом покойника с соболезнованием,
присутствовать на праздниках, свадьбах и вечеринках. Умершего вора могли
лишить погребения по мусульманскому обряду. От вора не принимали и не
отдавали ему магометанского приветствия ‘‘салам‘‘ и т.д. Это были
довольно действенные меры общины по урегулированию вопросов, связанных с
воровством.

У осетин также бытовал общественный бойкот, называемый хъод. К этому
институту обращались в тех случаях, когда общинник уклонялся от
исполнения медиаторского решения. Окружающие, в том числе и его
родственники, объявляли ему бойкот. По полевым материалам Л.К.Гостиевой,
бойкот могла объявить и пострадавшая сторона. Он выражался в следующем:
общинника не пускали на любые сельские мероприятия, будь-то свадьба,
похороны, поминки, сход и т.д. Как отмечает А.Х. Магометов, ‘‘даже
принадлежавший такому лицу скот не допускался в сельское стадо‘‘. Что бы
ни случилось у такого человека, никто из общинников к нему не приходил.
Односельчане не выдавали дочерей замуж за мужчин, если в их фамилии
кому-либо был объявлен бойкот. Никто не женился на девушках из таких
фамилий. Поэтому жизнь семей, на которые был наложен хъод, становилась
невыносимой. Снять его можно было только примирившись со своими
кровниками или переселившись в другое отдаленное селение.

Исследуя случаи урегулирования спорных ситуаций в адыгском медиаторском
суде, мы обнаружили, что оставались конфликты, которые медиаторам так и
не удавалось решить. Интересно описание заседания медиаторского суда в
западноадыгском селении Габукай. В 1906 г. медиаторы рассматривали
столкновение между отцом и его сыновьями. Отец обвинял сыновей в том,
что они растрачивают принадлежащее ему имущество. Агрессивно настроенные
сыновья, не обращая внимание на присутствующих, продолжали угрожать отцу
убийством и сожжением его дома. Медиаторам не удалось уладить этот
конфликт. Бывали случаи, когда медиаторам удавалось примирить стороны,
определить размер компенсации, которая в срок выплачивалась виновной
стороной, тем не менее родственники потерпевшего все равно совершали
месть..

Российская администрация. Еще в первой половине ХIХ в., как отмечается
В.Х.Кажаровым, российская администрация стала брать за себя функции
регулирования системы компенсаций, оставляя за общиной лишь формы
морального воздействия на враждующие стороны. Эта тенденция продолжилась
и в пореформенное время. Она касалась тех случаев, когда медиаторам
удавалось примирить стороны и определить устраивавший всех размер
компенсации, тем не менее виновная сторона без уважительной причины
пропускала срок ее выплаты. В пореформенное время помимо общественного
порицания со стороны общинников виновной стороны медиаторы или
родственники потерпевшего стали обращаться за помощью в горский
словесный суд, который выдавал“так называемые исполнительные листы..
Имея на руках такой документ, потерпевший или кто-либо из его
родственников вместе с сельским старшиной шел в дом виновного и требовал
выплаты компенсации. Поэтому В.Х.Кажаров подчеркивает, что основным
гарантом соблюдения норм адата, касающихся уплаты ‘‘цены крови‘‘, в ХIХ
в. стала выступать не община, царская администрация.

Ш а р и а т с к о е с у д о п р о и з в о д с т в о

Нормы шариата в адыгской пореформенной общине имели незначительную сферу
действия. В основном они применялись при урегулировании конфликтов,
связанных с разводом. Ранее считалось, что шариатские нормы действовали
и при рассмотрении наследственных дел. Тем не менее Х.М.Думанов
убедительно доказал, что в адыгской пореформенной общине дела о
наследстве рассматривались не по нормам шариата, а по нормам обычного
права. Как свидетельствует собранный им архивный материал,
наследственные нормы шариата применялись только в тех случаях, когда
участники конфликта просили об этом. Если же между родственниками при
его разделе возникали серьезные разногласия, дело поступало на
рассмотрение кадию горского словесного суда.

В недавно проведенном исследовании Л.Г.Свечникой также отмечается, что у
кабардинцев в пореформенное время семейное право регулировалось и
нормами адата, и нормами шариата. По первым рассматривались дела о
наследстве. Как свидетельствуют собранные ею архивные материалы, в
области наследования адыги применяли следующую норму: старший и младший
братья имели преимущественное право перед остальными братьями – их доли
были больше. Тем не менее имелась и смешанная ‘‘адатно-шариатная‘‘
система наследования. При рассмотрении дел о разводе адыги применяли и
нормы адата, и нормы шариата, но первые, как подчеркивает Л.Г.
Свечникова, преобладали. Формы брака в адыгской общине регулировались по
обычному праву.

То же самое исследователи отмечали применительно к другим регионам
Северного Кавказа. Как указывает М.Ч.Кучмезова, балкарцы в первой
половине ХIХ в. при урегулировании наследственных дел применяли нормы
адата. Однако впоследствии в пореформенном балкарском обществе стали
вводиться и нормы шариата. Исследовательница считает, что данное явление
может рассматриваться как нововведение российской администрации, а не
как потребность балкарской общины. Насаждение правовых норм шариата
осуществлялось через созданные российской администрацией горские
словесные суды. Тем не менее в пореформенное время большинство дел о
наследстве продолжало рассматриваться медиаторскими судами, которые
применяли нормы адата. Как отмечала М.Ч.Кузмезова, ‘‘только в редких
случаях наследственные дела решались судебным порядком на основе
шариата‘‘. Применительно к чеченцам об этом пишет К.А.Кокурхаев. Для
чеченцев нормы шариата в сфере имущественного права не имели
исключительного значения. Как свидетельствует собранный автором архивный
материал, при рассмотрении дел о наследстве чаще применялись нормы
адата. К.А.Кокурхаев, как и М.Ч.Кучмезова, подчеркивает, что в чеченском
пореформенном обществе применение норм шариата во многом было связано с
деятельностью горских словесных судов, которым передавались дела о
наследстве и дела, связанные с семейными конфликтами. Все они
рассматривались этими судами по нормам шариата.

С е л ь с к и й с у д

Согласно указу российской администрации “О сельском суде‘‘ в 1869 г. на
Северо-Западном Кавказе были учреждены сельские суды. Данный судебный
орган создавался в каждом адыгском селении. Он включал в себя трех
судей, одного кандидата и сельского эфендия, которого приглашали для
разбора семейно-бытовых конфликтов. Исходя из определенных в указе
правил выборов сельских судей, они обязаны были знать адыгские обычаи и
иметь авторитет в своей общине. Их выбирали на сельском сходе сроком на
3 года. Все выбранные судьи обладали равными правами. В этом судебном
органе не было должности главного судьи. По кабардинским архивным
материалам видно, что в состав сельского суда выбирали двух человек из
привилегированного сословия, состоявших на военной службе в русской
армии, а одного – из простолюдинов. Их возраст колебался от 40 до 60
лет.

Сельский суд должен был собираться один раз в неделю, по субботам. Дела
в суде рассматривались устно. Затем участникам разбираемого дела
выдавали копии письменного решения за плату в 40 коп.

Сельский суд занимался следующими делами: а) принятие решения об
удалении из селения так называемых “порочных лиц”, т.е. лиц, ранее
замеченных в кражах, б) назначение опекунов, в) рассмотрение
имущественных споров и тяжб на сумму до 30 руб., г) рассмотрение
причинения обиды, оскорблений, удары ногой, рукой, палкой, д) разбор дел
о причинении хозяйственного ущерба на сумму до 10 руб., е) принятие
решений о взыскании долгов, ж) рассмотрение дел о кражах, если цена
украденного не превышала 10 руб. и если кража была совершена в первый
или во второй раз. Позже, в начале ХХ в., российская областная
администрация разрешила сельским судьям рассматривать споры и тяжбы на
суммы до 50 руб. Как отмечают Х.М. Думанов и Х.С.Кушхов, в компетенцию
сельского суда входило также рассмотрение дел, связанных с
семейно-бытовой сферой, т.е. разводом, семейными ссорами, разделами и
т.д., для чего на заседание суда приглашался сельский эфендий.

Сельский суд имел право применять следующие формы наказания:
общественные работы сроком до 6 дней, выплата штрафа в размере 10 руб.
и, наконец, арест сроком до 7 суток с заключением в комнату при дворе
старшины. Денежный штраф шел в сельскую общественную казну. Как отмечают
Х.М.Думанов и Х.С.Кушхов, лица из бывших привилегированных сословий не
могли подвергаться принудительным общественным работам. По шариату
сельский суд мог разбирать гражданско-семейные тяжбы, сумма иска которых
не превышала 100 руб.

Хотя положение сельских судов в Кабарде и Адыгее не отличалось от того,
что было в других районах Северного Кавказа, например, в Дагестане, тем
не менее, как показывают проанализированные нами архивные документы,
описывающие судебную практику сельских судов, адыги редко добровольно
обращались в этот суд с просьбой о рассмотрении своего конфликта.
Поэтому, как нам представляется, в адыгской общине сельские суды не
стали действенным судебным органом.

Г о р с к и й с л о в е с н ы й с у д

В 1871 г. на Северо-Западном Кавказе были созданы горские словесные
суды. В целом по России словесные суды были учреждены 20 октября 1864
г., когда проводилась судебная реформа. Учреждались судебные уставы:
устав уголовного, гражданского судопроизводства, устав о наказаниях
уголовных и исправительных. Судебная власть отделялась от
административной, отменялся принцип сословной организации суда. Число
судебных инстанций сократилось с 14 до 3: окружный суд, судебная палата,
Сенат. Помимо этого был введен новый местный суд – мировой, состоявший
из двух звеньев – мирового судьи (участкового или почетного) и съезда
мировых судей. Мировой суд, являясь выборным органом, имел право
рассматривать малозначительные уголовные дела и гражданские дела.

На Северном Кавказе российская администрация вначале ввела окружные
суды, которые лишь в 1871 г. были заменены на горские словесные. Для
рассмотрения спорных ситуаций, имевших место в адыгских обществах, были
созданы четыре суда: три в Кубанской обл.: Майкопский, Екатеринодарский
и Баталпашинский горские словесные суды (Екатеринодарский суд
рассматривал дела чемигуецев, бжедугов, шапсугов, натухаевцев;
Майкопский – кабардинцев, абадзехов, темиргоевцев, абазинов;
Баталпашинский – кабардинцев, абазин, абадзехов, карачаевцев,
бесленеевцев, ногайцев) и один словесный суд в Терской обл. –
Нальчикский суд, рассматривавший дела кабардинцев и балкарцев. Для
определения границ сферы их деятельности были опубликованы “Временные
правила для горских словесных судов Кубанской и Терской областей‘‘.

С о с т а в с у д а. Рассмотрим состав Нальчикского горского словесного
суда. Вначале он имел два отделения: одно для кабардинцев, другое – для
балкарцев. В состав кабардинского отделения входило 12 чел.: пять
депутатов и пять кандидатов в члены суда, а также два кадия. Балкарское
отделение состояло из 5 чел.: одного кадия, двух депутатов и двух
кандидатов в члены суда. Позже состав суда значительно сократился. В
начале ХХ в. Нальчикский горский суд был преобразован в одно отделение и
состоял из 5 человек: трех кабардинцев, двух балкарцев и двух кадиев.
Один кадий (кабардинец) рассматривал кабардинские дела, а другой
(балкарец) – балкарские. В суде имелся один переводчик, как правило,
кабардинец, знавший балкарский язык.

Члены горского словесного суда выбирались сроком на два года по
двухступенчатой системе выборов. На первом этапе на сельских сходах
выбирались так называемые выборщики, по три человека от каждого селения.
Как свидетельствует архивный материал, выборщики принадлежали к средней
возрастной группе (от 45 до 65 лет). В кабардинской общине двое из них
должны были принадлежать к привилегированному сословию, а третий – из
вольноотпущенников. На втором этапе проводился съезд выборщиков, которые
путем тайного голосования выбирали членов горского словесного суда.
Затем списки выбранных судей утверждались Начальником области.

Российская администрация издала инструкцию ‘‘О порядке избрания
депутатов, кадия и кандидатов для заседаний в горских словесных судах
Кубанской и Терской областей‘‘, согласно которой депутатами могли стать
адыги, знающие адат, а кадиями те, кто хорошо знал Коран и нормы
шариата. Как свидетельствуют архивные материалы и отчеты чиновников, в
словесные суды попадали не самые авторитетные, а иногда и просто
безнравственные люди. Российские чиновники объясняли причину отсутствия
авторитетных общинников в горских словесных судах в низкой зарплате,
которую получали за свою работу депутаты от адыгских общин. Их работа
оплачивалась из средств, собранных по раскладке с адыгских обществ.
Зарплата депутатов составляла около 30-50 руб. в месяц. Зарплата кадиев
– 60 руб. Председателями горских словесных судов были русские,
состоявшие на военной службе, – люди, как правило, малообразованные, не
имевшие специальных юридических знаний.

П р о ц е с с у а л ь н ы е ф о р м ы. Судебное заседание словесного
суда являлось публичным и по правилам должно было проводиться раз в две
недели. Тем не менее, как свидетельствуют собранные нами архивные
материалы, а также мнения проводивших обследование их деятельности
юристов, в реальности они собирались реже. Помимо этого был летний
перерыв в работе суда: с 20 июня по 15 сентября. Поэтому поступавшие в
суд дела назначались к слушанию через год, два, три и более.

В горских словесных судах, согласно ст.44 ‘‘Временных правил…‘‘ для
рассмотрения гражданских исков был введен срок давности в 10 лет.
Апелляции на решения горских судов можно было подавать Начальнику
Терской обл. На их рассмотрение давалось 30 дней.

К о м п е т е н ц и я с л о в е с н ы х с у д о в. Согласно ст. 25
‘‘Временных правил..‘‘, словесным судам были подведомственны уголовные,
гражданские, шариатские и опекунские дела. Правила возбуждения дела в
словесном суде были различны для разных видов дел: гражданские дела
могли быть рассмотрены только по исковой жалобе, а уголовные – как по
исковой, так и без нее, например, по рапорту сельского старшины. Если
одна из сторон не принадлежала к горскому населению, дело передавалось в
Окружной суд, который применял российское законодательство.

В ст. 8 ‘‘Временных правил…‘‘ перечислены уголовные преступления,
входившие в компетенцию горских словесных судов Кубанской и Терской
областей: 1) нанесение ран, увечья и смерти в ссоре или драке,
‘‘начавшейся без умышленного намерения‘‘, 2) случайное нанесение ран,
увечья и смерти, 3) совершение кражи со взломом со стоимостью
похищенного не более 300 руб. и совершенных в первый или второй раз, 4)
похищение женщин, 5) ‘‘дела по предупреждению и прекращению на основании
местных обычаев, вражды и кровомщения, могущих возникнуть вследствие не
обнаружения виновного в убийстве‘‘. По последнему пункту компетенция
судов Кубанской и Терской областей различалась: только суды Терской обл.
имели право рассматривать подобные дела.

С и с т е м а д о к а з а т е л ь с т в и с и с т е м а н а к а з а-
н и я. В целом в словесных судах применялись обычноправовые институты
доказательств, а именно: принятие очистительных присяг и институт
свидетелей. Очистительные присяги принимались лицами, названными в
русских источниках ‘‘атаулами‘‘. Используя Коран, они клялись в том, что
обвиняемый – невиновен. Однако судебная практика словесных судов, как
считали российские юристы, показала неэффективность этих норм в данном
судебном органе: адыги с готовностью давали ложные присяги для спасения
товарищей. С нашей точки зрения, это свидетельствуют не столько о
неуважении к присяге как таковой, сколько о неуважении к российскому
судопроизводству. Та же присяга, как мы отмечали выше, применялась в
медиаторском суде и была достаточно эффективным средством решения
судебных ситуаций.

Российская администрация попыталась ввести на Северном Кавказе при
горских словесных судах должности следователей, которые могли проводить
расследование поступивших в суд дел. Помимо этого были организованы и
участковые судебные отделы, которые также получили право проводить
расследования. К сожалению, мы не располагаем материалами о деятельности
русских следователей в пореформенное время на Северо-Западном Кавказе. В
архиве обнаружен только один подобный материал. В кабардинском селении
неизвестным был убит мальчик, приехавший в это селение для учебы в
медресе. Следователь Нальчикского горского словесного суда провел
расследование и обнаружил виновного. После этого суд постановил
виновному выплатить семье потерпевшего компенсацию в размере 500 руб.

Горский словесный суд, согласно статьи 50 ‘‘Временных правил…‘‘, при
рассмотрении уголовных и гражданских дел, таких, как оскорбление чести,
клевета, кражи, прелюбодеяние, нанесение неумышленного легкого
физического ущерба, должен был применять нормы адата. В отдельных
случаях судьи могли руководствоваться общими законами Российской
империи. Российская система уголовных наказаний была сформулирована в
Уложении о наказаниях. В России в 1870-е годы применялись следующие виды
наказаний: лишение всех прав состояния и смертная казнь; ссылка на
каторжные работы (в рудниках); ссылка на поселение в Сибирь; ссылка на
поселение на Кавказ до 25 лет; заключение в крепость от 8 до 15 лет;
работа на заводах от 4 до 8 лет; тюремное заключение до 1 года; штрафы(.
При рассмотрении дел о заключении и расторжении брака, о личном и
имущественном правах, о разделе имущества и наследстве горским
словесным судом могли применяться нормы шариата.

С у д е б н а я п р а к т и к а г о р с к и х с л о в е с н ы х с у
д- о в. В целом суд, по словам Н.М.Рейнке, применял два вида наказаний:
‘‘адатные‘‘ (определение виновному выплаты ‘‘штрафа‘‘ и его высылка на
жительство в другое место) и ‘‘административные‘‘ (тюремное наказание
виновного или его высылка в Сибирь). Как подчеркивал Н.М.Рейнке, при
вынесении решения горские словесные суды не различали гражданские и
уголовные дела, т.е. суд мог определить одинаковое наказание как убийце,
так и вору.

В ходе судебной деятельности словесные суды, как отмечал тот же юрист,
столкнулись с проблемой отсутствия записей адыгских адатов. В
распоряжении судов не имелось ни одного списка адатов адыгов, которые
применялись медиаторскими судами во второй половине ХIХ в.

В словесные суды, как свидетельствует архивный материал, часто попадали
дела, связанные с причинением оскорблений или побоев. Тем не менее
судебных разбирательств по таким делам не было, так как большинство из
них еще до начала процесса заканчивались с помощью медиаторов. Иногда
словесный суд сам отказывался рассматривать некоторые из подобных дел.
Так, в 1890 г. житель селения Нижний Бжегокай измазал дегтем калитку
односельчанина, что являлось, как указывалось выше, большим оскорблением
для его родственницы – девушки. Оскорбленный таким действием подал
жалобу на обидчика в Екатеринодарский словесный суд, который отказался
рассматривать это дело. Если словесный суд все же разбирал дела,
связанные с причинением оскорблений или побоев, то, как видно из
архивных документов, в качестве наказания применял либо тюремное
заключение виновного сроком от одного до трех месяцев, либо выплату им
штрафа в размере от 5 до 25 руб., в редких случаях – 100 руб.. Иногда
суд применял к виновному оба вида наказаний. Так, при рассмотрении одной
драки суд принял решение о выплате виновным штрафа в размере 23 руб. 62
коп. и его тюремном заключении на восемь суток.

Обычно суд предпочитал применять в качестве наказания выплату штрафа.
Если же потерпевший не имел денег или не хотел платить штраф, то в
качестве наказания ему определялось тюремное заключение. Тюремное
помещение располагалось в Нальчике и находилось на содержании российских
властей. Помимо этого при сельских правлениях имелись арестантские
комнаты. При выполнении подобных решений были некоторые особенности.
Так, если срок тюремного заключения приходился на время
сельскохозяйственных работ, то осужденный мог обратиться в суд с
просьбой об отсрочке отбывания наказания до окончания полевых работ. Как
свидетельствует архивный материал, словесный суд, как правило,
удовлетворял такие просьбы. Другая особенность касалась лиц из
привилегированных сословий, которые состояли на службе в российской
армии или гражданском ведомстве. Суд не имел права назначить им в
качестве наказания арест сроком до трех дней.

Наиболее частным видом преступления, рассматриваемым горским судом,
являлись крупные кражи адыгов как у своих, так и у казаков. Как
отмечалось выше, если кража была незначительная, до 10 руб., или же она
совершалась в первый или во второй раз, такие дела передавались в
сельский суд. При рассмотрении крупных краж словесные суды применяли
такие виды наказаний, как тюремное заключение виновного сроком от трех
месяцев до года и выплату виновным штрафа. Иногда словесный суд применял
к виновному обе нормы. В очень редких случаях суд принимал решение о
выселении виновного в российскую глубинку. Так, жителя из
западноадыгского селения Мамхег за совершение крупных краж сослали в
Самарскую губ.

В конце ХIХ в. российская администрация в борьбе с воровством ужесточила
меры: ввела ряд ограничений( в осуществлении торговли скотом, а также
запретила горским словесным судам рассматривать дела, связанные с
кражами. Подобные дела должны были передаваться в окружные суды,
применявшие российское законодательство(.

В горские суды часто попадали дела, связанные с ранением или убийством
животных (быков, собак, лошадей). Однако судебные решения по этим делам
в архивных материалах отсутствуют. Как нам представляется, подобные
конфликты улаживались медиаторами еще до начала судебного
разбирательства в горском суде. В некоторых архивных делах есть
заявления потерпевших, в которых они просят закрыть дело в горском суде,
поскольку окончили его ‘‘миром‘‘.

Как свидетельствует архивный материал, дела о нанесении значительных
телесных повреждений горские словесные суды разбирали редко. Обычно
участники подобных конфликтов просили членов суда передать их дело на
рассмотрение в медиаторский суд. Российская администрация разрешала
горским судам делать это. В тех случаях, когда горский суд все же
рассматривал дело о причинении физического ущерба, судьи в качестве
наказания применяли тюремное заключение виновного сроком от двух до
восьми месяцев и возмещение им оплаты лечения и хозяйственных убытков в
сумме до 100 руб. Тем не менее при рассмотрении дел, связанных с
убийством, горский суд не использовал свое право определения виновному
тюремного заключения, а всегда принимал решение о выплате компенсации в
размере 500 руб.

Горские суды практически не рассматривали дела, связанные с традиционным
для адыгов похищением или изнасилованием женщин. Суды Кубанской обл. не
имели права принимать подобные дела. Они должны были передаваться в
Екатеринодарский окружной суд. Горские суды Терской обл. такое право
имели. Тем не менее нам известны только два случая рассмотрения
Нальчикским горским судом дел об изнасиловании. Первое дело за не
доказанностью было прекращено судебным следователем. При рассмотрении
второго случая горский суд назначил виновному выплатить компенсацию.
Если в горский суд попадали дела о похищении девушек, то они, как
правило, прекращались еще до начала судебного процесса, поскольку
окружающим удавалось примирить родственников похитителя и похищенной.
Н.М.Рейнке отмечал, что ‘‘обыкновенно увозят женщин насильственно целою
шайкою, а потом выставляют свидетелей (конечно, ложных), что увезенная
сама была согласна на похищение‘‘. Тем не менее мы обнаружили в архивных
материалах несколько подобных судебных дел, поступивших в горские суды.
Во всех случаях судьи принимали решение о тюремном заключении виновного
сроком на 1-2 года. Столь жестокие приговоры горского суда привели к
тому, что в эти суды вообще перестали поступать дела о похищении или
изнасиловании адыгских женщин.

Одной из основных функций горского суда было ограничение кровной мести в
адыгских обществах. Как показывает архивный материал первой половины ХIХ
в., российская администрация уже тогда начала борьбу с кровной местью.
Так, начальник центра Кавказской линии писал в циркуляре председателю
существовавшего в первой половине ХIХ в. в Кабарде так называемого
Кабардинского временного суда: “Хотя по древним обычаям кабардинского
народа в прежние времена дозволялось родственникам мстить за кровь
убитого, но так как со времени присоединения кабардинцев к России
кабардинцы за преступления важные, как-то убийство, измена и тому
подобное, судятся не по шариату или древним кабардинским обычаям, а по
российским законам, по коему и покушение к убийству подвергать виновного
строгому наказанию”. Если в Кабардинский временный суд поступали дела,
связанные с кровной местью, он тщательно следил за тем, чтобы стороны не
вели себя агрессивно по отношению друг к другу. Суд брал у участников
конфликта подписки с обязательством не мстить. За нарушение обязательств
российская администрация установила штраф в размере 150 руб.

Во второй половине ХIХ – начале ХХ в. российская администрация
стремилась контролировать происходившие в адыгских селениях конфликты.
Как указывалось выше, сельские старшины должны были отправлять в горские
суды письменные рапорты о столкновениях в их селениях. Как мы уже
писали, в целом горские суды не препятствовали рассмотрению конфликтов в
медиаторских судах. Тем не менее дела, связанные с совершением повторных
столкновений, т.е. с кровной местью, рассматривались в горских судах.
Как свидетельствует собранный нами архивный материал, медиаторские суды
редко разбирали повторные столкновения. Однако рассмотрение подобных дел
горским судами не было успешным. Адыги отказывались от их услуг.

Мы уже упоминали случай, когда в 1882 г. у жителя западноадыгского
селения Хатукай внезапно умерло двое детей. Поскольку насильственных
признаков смерти не было, отец обвинил в смерти детей односельчанина,
которого все считали, как сказано в архивном деле, ‘‘колдуном‘‘. Между
родственниками умерших и ‘‘колдуном‘‘ установились враждебные отношения.
Родственники неоднократно пытались убить колдуна, однако это им не
удавалось. Наконец, дело по рапорту сельского старшины попало в горский
суд. Однако участники конфликта отказались там его рассматривать и через
15 лет обратились за помощью к медиаторам, которые в течении трех дней
примирили стороны и прислали в горский суд ‘‘примирительный акт‘‘.
Горский суд признал этот документ.

Шариатское судопроизводство в горских судах сводилось к рассмотрению
дел, связанных с бракоразводными конфликтами и разделом наследства. Эти
дела рассматривали члены суда с привлечением кадия, либо кадий
единолично.

Существовший еще в первой половине ХIХ в. Кабардинский временный суд,
как отмечает Л.Г.Свечникова, при рассмотрении дел о наследстве также
применял нормы шариата. Горский словесный суд продолжил эту традицию.

При рассмотрении некоторых дел горские словесные суды использовали и
нормы адата. Как свидетельствует архивный материал, иногда сами
потерпевшие просили словесный суд применить нормы адата, а не нормы
шариата. В частности, это видно из одного дела о наследстве,
рассмотренном горским судом. Потерпевший обратился в суд с просьбой при
рассмотрении его дела учесть бытовавшую у адыгов норму адата, согласно
которой если между братьями наследство не было разделено, у старшего
брата сохранялось право на распоряжение всем этим имуществом без
согласия остальных членов семьи.

Применение норм шариата в горских судах порождало споры в связи с
различным их толкованием. Опишем некоторые сложные ситуации. Горские
суды рассматривали только те дела о разводе, при которых один из
супругов не давал согласие на развод. Если оба супруга были согласны на
развод, то дело рассматривалось в сельском шариатском суде. Для того
чтобы горский словесный суд мог произвести развод, женщине предстояло
доказать “жестокое обращение” с нею мужа. Так, кадий Кубанского
горского словесного суда по иску жены рассматривал дело о разводе.
Женщина написала в своем прошении, что муж не имел средств на ее
содержание и просила развода. Используя один из сборников Фетв
(Фатава-Хани), кадий отказал в разводе.“По его мнению, отсутствие
средств у мужа на содержание жены не могло служить поводом к расторжению
брака. Председатель Кубанского горского словесного суда решил провести
дополнительную консультацию по этому вопросу и обратился в Закавказское
духовное сунитское правление. Оттуда пришло следующее разъяснение: по
нормам шариата расторжение брака по иску жены производится только в том
случае, если у мужа отсутствуют средства на содержание жены. В
результате горский суд принял решение о разводе супругов. Процедура
развода в суде была следующей: кадий или его помощник читал на арабском
языке бракоразводную молитву, после чего оба супруга ее повторяли.

Нам представляется показательным обнаруженное в Государственном архиве
Краснодарского края судебное дело о разделе наследства, которое
рассматривал Майкопский горский словесный суд. В 1911 г. умер некий
Идрис Зепшев, который до 1860 г. был зависимым крестьянином. Две его
родственницы – его дочь и тетка – претендовали на наследство. Однако
появился третий претендент – его бывший владелец, некто Кундент Кубатов.
Он написал в суд прошение, в котором указал, что в шариате существовал
институт ‘‘уилях‘, согласно которому две стороны заключали
обязательство, дающее право той и другой стороне наследовать после
другого при отсутствии нисходящих наследников по мужской линии.
К.Кубатов дал вольную И.Зепшеву с условием, что между ними сохраняется
обязательство ‘‘уилях‘‘. Претендент представил в горский словесный суд
письменный документ, который подтверждал соглашение между ним и
И.Зепшевым. К.Кубатов надеялся, что ему перейдет половина наследства его
бывшего холопа, поскольку у него не осталось родственников по мужской
линии.

Между тем горский словесный суд не признал данный документ
действительным, поскольку он был составлен и подписан сторонами после
официального освобождения зависимых крестьян на Северном Кавказе. Суд
обратился за помощью в Закавказское духовное суннитское правление.
Последнее, руководствуясь сборниками Фетв, отметило, что в шариатском
праве имелась норма ‘‘Фараид‘‘. Согласно этой норме, наследство в полном
объеме должно передаваться дочери умершего. По шариатским нормам
наследования при наличии ближайших наследников тетя умершего как дальняя
родственница не имела права на наследство. По мнению Закавказского
духовного правления, бывший владелец умершего также не имел права на
наследство, поскольку умерший, как сказано в архивном деле, “был
освобожден от зависимости по доброй воле” его владельца. При этом
И.Зепшев заплатил К.Кубатову ‘‘выкуп‘‘ в размере 200 руб. Как
свидетельствует дата на документе о принятии взаимных обязательств
“уилях”, он был подписан сторонами через 25 лет после официального
освобождения И.Зепшева. Как и горский суд, Закавказское духовное
правление признало документ недействительным.

Наследство могло быть передано бывшему владельцу зависимого человека,
если между ними было установлено так называемое “духовное родство”.
Установление духовного родства описывается в этом архивном деле и
проходило следующим образом: “Кто из неизвестного рода говорит второму
лицу, известному родом: “Ты, будь моим братом – господином, будешь моим
наследником, когда я умру и дашь за меня “дият” (цена крови,
выплачиваемая родственникам убитого), когда я окажусь преступником”.
Если второе лицо соглашалось на это, договор между ними считался
состоявшимся. Однако между К. Кубатовым и И.Зепшевым такого договора не
имелось

Между тем с таким заключением не согласился кадий Майкопского горского
словесного суда. Он считал, что, согласно шариатским нормам “Фараид” и
“Радия” половину наследства следовало отдать дочери умершего. По
шариатскому праву “Сабабия”, другая половина должна была отдана бывшему
владельцу, с которым у умершего был договор ‘‘уилях‘‘. Этот договор
кадий признал действительным. Он представил иную версию толкования
данного договора. Кадий указывал, что умерший получил свободу по общему
закону об освобождении от крепостного права в 60-70-е годы ХIХ в. Тем не
менее по нормам шариата существовало понятие “духовного освобождения,
которое дает рабу его хозяин. Если хозяин отпускает своего раба
добровольно, то между ними возникают новые отношения “духовного
родства”. Они становятся как бы братьями приобретая одинаковые взаимные
права на наследство. Однако если господин, освобождая раба, получил от
него выкуп, то по нормам шариата он утрачивал право “уилях”. Как
подчеркивал кадий Майкопского горского словесного суда, институт
наследственного права “уилях” имел преимущества перед правом “Радия”.
При таких разных толкованиях К.Кубатов предложил обратиться за третьим
заключением к оренбургскому муфтию. Однако горский словесный суд не
прислушался к его просьбе, а решил руководствоваться заключением
Закавказского духовного правления.

* * *

Основываясь на архивных данных, можно сделать вывод о том, что адыги по
собственной воле редко обращались в горские словесные суды. В адыгской
общине бытовало мнение, что такое обращение позорно. К тем людям,
которые подавали жалобы в горские суды, общинники относились плохо. В
народе считалось, что хорошие отношения между участниками исходного
конфликта, урегулированного с помощью медиаторов, восстанавливаются
быстро, а между теми, кто судился в горском суде, – никогда не
восстанавливаются. Интересно одно дело, рассмотренное во Владикавказском
окружном суде. Суд разобрал дело об убийстве односельчанина в
кабардинском селении Верхнее Кожоково и вынес решение о ссылке виновного
на каторжные работы. Однако потерпевшая сторона попросила передать дело
в медиаторский суд, так как решение окружного суда не освобождало
участников этого дела от кровной мести. В прошении говорилось, что если
стороны не примиряться с помощью медиаторов, то могут произойти
столкновения, поскольку “отец убийцы переступает границы кабардинского
обычая: не дает оскорбленной семье дороги, ходит вооруженным. Мы же
ходим безоружными и дожидаемся окончания дела”. Окружной суд согласился
с этим.

В другом случае окружной суд своим решением даже способствовал усилению
враждебных отношений между участниками исходного конфликта. Суд
рассмотрел дело о убийстве односельчанина, в результате чего оправдал
виновного. Это вызвало негодование со стороны родственников потерпевшего
и началась вражда, длившаяся три года. За это время потерпевшая семья
совершила четыре попытки отомстить. Затевались ссоры на улице, в мечети.
Один из членов семьи виновного писал в прошении: “В последнее время
стараются встретиться на каждом шагу, так что дело дошло до того, что
нельзя никуда из дому выйти”. Семья потерпевшего требовала, чтобы
родственники виновного покинули селение. Спустя три года конфликтующие
стороны дали согласие на рассмотрение дела в медиаторском суде.

Еще один случай. На заседании Нальчикского горского словесного суда
рассматривался конфликт между односельчанами: один из них отказал
другому в женитьбе на своей родственнице. Обидевшийся убил быка этого
родственника. Суд постановил заключить виновного в тюрьму сроком на один
месяц. Однако подобное решение суда не только не ослабило, но, наоборот,
усилило вражду. После того как виновный, отсидев положенный срок, вышел
из тюрьмы, он совершил попытку убийства родственника девушки.

Как видно из архивных материалов, в тех случаях, когда было совершено
неумышленное ранение или убийство, а потерпевший и его родственники не
имели претензий к виновному, то либо они, либо почетные общинники
обращались к старшине с просьбой не отсылать рапорт о происшествии в
горский словесный суд. Старшины, как правило, соглашались сделать это.
Они либо вообще не отсылали рапорт, либо отсылали его с замечанием, что
виновник происшествия не обнаружен. В одном из рапортов старшины
говорилось следующее: “Участники свадебного кортежа скрывают и никто не
указывает фамилию виновного, а хотят по черкесскому обычаю спросить с
виновного за неосторожный выстрел”.

Если участники конфликта по собственному желанию подавали прошение в
горский словесный суд, то еще до начала судебного процесса общинники
пытались уговорить их передать дело в медиаторский суд. В большинстве
случаев это им удавалось. И к тому времени, когда горский суд назначал
дело к рассмотрению, адыги присылали в суд заявление о том, что они уже
разобрали конфликт в медиаторском суде и просят закрыть дело. Как
правило, горский словесный суд соглашался с этим.

Впрочем, нам известны случаи, когда адыги все же настаивали на
рассмотрении своего конфликта в горском суде. Причины данного
предпочтения следующие:

В горские словесные суды обращались главным образом лица, занимавшие
различные должности в сельском правлении. Если кто-либо оскорбил
должностное лицо, например, сельского доверенного, старшину или эфендия,
то ему грозил разбор конфликта в горском суде. Если происходило
столкновение между кабардинцем и балкарцем (а таковое случалось чаще
всего из-за неурегулированности земельных вопросов), то конфликт также
рассматривался в горском словесном суде.

Иногда потерпевшая сторона обращалась в горский словесный суд в надежде
получить большую денежную компенсацию, чем ту, которую могли бы
назначить медиаторы. Например, в кабардинском селении Кайсын-Анзорово
произошло неумышленное ранение сельчанина. Виновный предложил
рассмотреть дело в медиаторском суде, однако потерпевший обратился в
горский словесный суд, который разобрал эту ситуацию и вынес решение о
выплате виновным компенсации в размере 430 руб. По нормам адыгского
обычного права в качестве компенсации за причинение неумышленного
физического ущерба выплачивалась сумма в размере от 100 до 250 руб.

Если во время медиаторского судебного процесса стороны не могли
договориться о размере компенсации, они обращались в горский суд. В
одном кабардинском селении проживал житель, который занимался кражами, а
затем убил односельчанина. Родственники потерпевшего обратились в
российские органы, в частности к начальнику центра Кавказской линии
генерал-майору Г.Р.Эристову, с просьбой ‘‘вместо всяких наших обычных
разбирательств с Т., который не имеет ни совести, ни чести, приказать
русским судить его Военным судом, а родственников его пришельцев удалить
из нашего аула и тем успокоить сердце за потерю брата и отца‘‘.

Бывало и так, что потерпевший обращался в горский суд, а тот передавал
дело в медиаторский суд. Медиаторам же, несмотря на все усилия, не
удавалось урегулировать конфликт. В итоге потерпевший вновь подавал
прошение в горский словесный суд. Иногда при рассмотрении сложных
ситуаций проводились совместные заседания медиаторского и горского
словесного судов. Например, в кабардинском селении Куденетово был убит
мужчина. Медиаторы и судьи горского словесного суда на совместном
заседании решили выслать семью убийцы, поскольку виновный в убийстве вел
себя крайне агрессивно.

Среди потерпевших или их родственников находились такие, которые
обращались в горский словесный суд, имея желание ” судиться по русским
законам”. Как правило, это были лица из привилегированных сословий,
состоявшие на военной службе в русской армии. О процессе русификации лиц
привилегированных сословий( на протяжении ХIХ в. писал М.В. Покровский.
Часто именно адыги -военные обращались в органы русской администрации на
Северном Кавказе с просьбой защитить их от нападок односельчан.
Например, житель селения Наурузово совершил прелюбодеяние с женой
односельчанина. Общинники во избежание столкновений заставили его
поселиться в другом селении. Он подчинился, однако очень хотел вернуться
домой, но общинники и старшина отказывали ему в этом. Тогда мужчина
обратился к начальнику Пятигорского округа с просьбой помочь ему
вернуться в свое селение. Или другой случай. В 1848 г. в Кабарде один
князь убил другого. Оба состояли на военной службе в русской армии.
Виновный, опасаясь мести со стороны родственников, обратился в
Кабардинский временный суд с просьбой оградить его от нападок
родственников потерпевшего. Еще в одном случае родственники виновного в
убийстве князя, состоявшего на военной службе, отказались помочь ему
выплатить компенсацию. Он обратился к начальнику центра Кавказской линии
генерал-майору Г.Р.Эристову с просьбой заставить его родственников
оказать ему помощь. Обычно адыги – военные просили словесный суд
определить виновным в краже, убийстве или даже в нанесении
незначительного ранения или побоев либо длительное тюремное заключение,
либо смертную казнь. Однако при рассмотрении подобных дел горские суды
предпочитали применять нормы адата, а именно выплату компенсации за
причиненный ущерб.

И с п о л н и т е л ь н ы е с а н к ц и и. Горский суд применял санкции
по отношению к тем, кто не выполнял его решения. Согласно ст. 32
‘‘Временных правил…‘‘, горские словесные суды имели право штрафовать
как самого обвиняемого, так и свидетелей, не являвшихся на судебное
заседание. За неявку свидетеля в первый раз назначался штраф в 5 руб.,
за второй – 10 руб., неявившийся на суд обвиняемый платил штраф в 25
руб. В соответствии со ст.65 ‘‘Временных правил…‘‘, вошедшие в
законную силу решения горского суда должны были исполняться под
контролем местной полиции, созданной российской администрацией.
Потерпевшая сторона могла жаловаться на медленное исполнение решений
горских судов начальнику Кубанской или Терской областей.

ВЫВОДЫ

Описание исходных конфликтов, имевших место в адыгской общине на
протяжении 45 лет, с 1870 по 1915 г., показало существование большого
разнообразия спорных ситуаций, связанных с имущественным ущербом,
различными преступлениями против личности ( оскорбления, побои, телесные
повреждения, убийства, изнасилования). Наибольшая доля всех конфликтов
приходилась на столкновения, происходившие между адыгами из разных
кварталов одного и того же селения. В пореформенное время наряду с
индивидуальными спорами отмечались и групповые, затрагивавшие как
взаимоотношения между социальными слоями, так и общественное лидерство в
адыгских общинах. В этих условиях российская администрация начала
проводить судебные преобразования на Северо-Западном Кавказе – районе
проживания адыгских народов. Основные задачи, стоявшие перед реформой в
Кабарде и Адыгее, как нам представляется, были выполнены частично.

1. Российская администрация стремилась ограничить сферу применения
института мести – одного из наиболее архаичных уголовных адатов, который
противоречил российскому законодательству. Однако он, модифицируясь,
продолжал сохранять свои позиции в адыгской общине. Как видно из
вышеприведенного анализа причин совершения мести в адыгской
пореформенной общине, она могла совершаться за любой причиненный
физический или материальный ущерб и в этом отношении не изменилась.

Вместе с тем можно говорить о существенном развитии в пореформенное
время мести как юридического института адыгов. Во-первых, она не всегда
совершалась по правилам талиона, т.е. равного ущерба. Во-вторых, месть
стала ограничиваться кругом близких родственников. Дальние родственники
редко являлись как объектом, так и субъектом мести. Коллективная месть
трансформировалась в семейную. В-третьих, в осуществлении мести
появились новые факторы, влиявшие на ее развитие, например, родственные
и сословные связи. В пореформенное время месть начала распространяться
на родственников, и на представителей другой социальной группы.
В-четвертых, идеология пореформенной адыгской общины во многом изменила
свои ориентиры. Месть как норма адата перестала соблюдаться всеми
членами общины. Община не только не применяла меры к тем, кто
отказывался мстить обидчику, а наоборот, общинники все чаще начали
выступать против совершения сельчанами мести. Как нам представляется,
институт мести из обязанности трансформировался в право потерпевшего и
его родственников на совершение возмездия, в право выбора возмездия или
возмещения. Во второй половине ХIХ в. в эскалации исходного конфликта
значительно возросла роль личных качеств его участников.

2. Важнейшим направлением реформы была модернизация адыгского права с
целью подготовить постепенный переход адыгов к единому российскому
судопроизводству и уголовному законодательству. На первом этапе такого
перехода, рассчитанного на несколько десятилетий, были сохранены
основные нормы адатного судопроизводства и уголовного права, общие для
всех адыгских народов, а также шариатного судопроизводства с введением
со стороны российских судебных и административных органов всестороннего
контроля за их деятельностью.

Российская администрация сохранила деятельность медиаторских судов на
Северо-западном Кавказе в полном объеме, введя ряд ограничений, в
частности, сфера применения адата была сведена к рассмотрению только
первичных (исходных) конфликтов. Из компетенции медиаторских судов
исключили дела, связанные с кровной местью, и передали их на
рассмотрение горским словесным судам.

В целом медиаторский суд сохранил свое лидирующее положение в судебной,
главным образом, уголовной практике Кабарды и Адыгеи. В пореформенное
время он рассматривал практически все крупные конфликты, происходившие в
адыгской общине. Деятельность медиаторского суда сводилась к определению
степени нанесенного ущерба и установлению размеров “возмещения”, а также
к решению о временном или постоянном выселении виновного и его семьи за
пределы селения. Если в ХVII – ХVIII вв. выплаты всех видов компенсаций
имели натуральную форму, то в пореформенной адыгской общине стала
использоваться российская денежная система. Как показывают наши
исследования, соотношение размеров компенсаций, выплачиваемых за
убийства и ранения, бытовавшие в ХVIII – первой половине ХIХ в.,
сохранилось и во второй половине ХIХ – начале ХХ в.

Характер решений, принимаемых медиаторскими судами, зависел от ряда
факторов: сословного, должностного, территориального, возрастного,
общественного, родственного. При рассмотрении конфликтов, происшедших
между родственниками или соседями, медиаторы, как правило, принимали
более жесткие решения. То же самое происходило при разборе конфликтов,
участниками которых были лица из привилегированных сословий.
Принадлежность виновного к старшей возрастной группе, его добрая
репутация в общине способствовали тому, что медиаторы могли принять по
отношению к нему более мягкое решение. Так, в селении Эльбудукино старик
уздень занимался кражами оружия. Его уличили в кражах трех пистолетов.
Дело рассматривалось в медиаторском суде. Судьи установили плату за
украденные вещи в размере 150 руб. серебром. Однако владелец оружия, как
сказано в архивном источнике, “жалея старика взыскал с него только
скотом на 50 руб. серебром” .

Таким образом, в пореформенное время выполнение адатных норм уже не
являлось обязательным для всех адыгов. В значительной мере к ним
обращались и их соблюдали добровольно или полудобровольно под давлением
близких и окружающих. Никакие репрессивные меры в пореформенной адыгской
общине не применялись по отношению к тем, кто категорически отказывался
следовать адату. Российская администрация попыталась взять на себя
некоторые ‘‘ полицейские‘‘ функции по исполнению решений медиаторских
судов, однако, как показывают архивные данные, не всегда это было
эффективным средством для поддержания авторитета и роли адата в адыгской
общине. Поэтому мы пришли к выводу о сужении функций медиаторского суда
у адыгов и трансформации его как юридического института в одну из форм
взаимоотношений между общинниками. Обращение к нему было желательно, но
не обязательно. И хотя он продолжал в значительной мере выполнять
соционормативную роль в адыгской общине, все же можно говорить о
прекращении выполнения других, не менее значимых функций, свойственных
медиаторскому суду в прежние временя, а именно стабилизирующей функции
социально – экономической, политической и общественной жизни адыгов.

Нормы шариата в адыгской пореформенной общине имели незначительную сферу
применения. В основном они использовались при урегулировании конфликтов,
связанных с разводом. По нашему мнению, можно говорить о проведении в
Кабарде и Адыгее, как и в других северокавказских регионах, российской
администрацией политики насаждения правовых норм шариата, для чего были
использованы горские словесные суды.

3. В пореформенное время появились новые судебные органы, а именно
горские словесные суды, которые имели право применять нормы российского
законодательства, в том числе и не свойственные адыгскому правосознанию
судебные нормы, например, тюремное наказание. Адыги редко добровольно
обращались в горские словесные суды, поскольку общинная идеология
выработала мнение, что такое обращение позорно. Российская судебная
машина не сумела повлиять на общинные правовые приоритеты.

4. В результате правовой политики российской администрации правосознание
и юридическая практика адыгов в пореформенное время сохраняли
свойственные им особенности. Адыги продолжали рассматривать нанесение
телесных повреждений и имущественного вреда как причинение “ущерба”. У
них отсутствовали понятия ” преступление” и “наказание”, не существовало
прямой связи между серьезностью нанесенного ущерба и формой его
урегулирования. Они не вполне различали случаи причинения умышленных и
неумышленных телесных повреждений.

Российская администрация, сохранив адатно-шариатное судопроизводство, в
значительной степени способствовала его консервации, взяв на себя как
контролирующую функцию деятельности медиаторских и шариатских судов, так
и роль исполнительных органов. В пореформенное время помимо собственно
общинных санкций, способствовавших выполнению медиаторских решений,
появились и санкции со стороны российских судебных и административных
органов, которые в целом поддерживали эффективность адата в
пореформенное время. Адат из системы местного права превратился в
составную часть государственного биюридического уголовного
законодательства.

Вместе с тем в адыгской среде появились люди, ориентированные на русскую
культуру, образование, право, социальные привилегии и т.д. Адыгское
правосознание конца ХIХ в. потеряло свою монолитность. Под влиянием
русского права у адыгов начали появляться зачатки представлений о
наказании, появилась система штрафов, которые назначались за различные
нарушения общественного порядка (нарушения “этикета кровников”, условий
медиаторского решения и т.д.) и которые шли в пользу общины. Однако, как
свидетельствуют архивные материалы, адыги, предпочитавшие российское
законодательство, находились в меньшинстве. Слабость российской
администрации на Северо-Западном Кавказе заключалась в неспособности
проводить более гибкую и в тоже время целенаправленную политику в
области судебных преобразований.

Первые признаки правового кризиса в адыгской общине появились в начале
ХIХ в., когда, как указывает В.Х.Кажаров, ‘‘сами кабардинцы стали
отказываться разбирать умышленные убийства по нормам обычного права,
предпочитая военный суд на основе действующих законов Российской
империи‘‘. Во второй половине ХIХ в. необходимость проведения судебных
преобразований проявилась с еще большей силой. Мы приводили
многочисленные примеры, когда медиаторский суд оказывался бессильным при
урегулировании различных спорных ситуаций. Такие дела передавались в
горские словесные суды, которые в свою очередь, либо отсылали их на
повторное рассмотрение медиаторами, либо применяли те же нормы адата,
которые уже безуспешно пытались использовать медиаторы при первичном
разборе конфликта.

По нашему мнению, на Северо-Западном Кавказе российской администрации не
удалось создать судебную машину, которая справилась бы с решением
уголовных, земельных и иных конфликтов у адыгов. В результате возникла
сложная политико-правовая ситуация, когда адыгская община, лишившись
политической и экономической независимости, уже не могла самостоятельно
проводить преобразования в области адатно-шариатного судопроизводства, а
российская администрация опасалась каких-либо значительных изменений в
этой области. С одной стороны, традиционное судопроизводство к началу ХХ
в. во многом утратило свои регулятивные функции, а с другой стороны,
созданные российской администрацией горские словесные суды не смогли
приобрести среди адыгов значительного влияния.

Как нам представляется, российской администрации так не удалось
подготовить переход адыгских народов к единому российскому
законодательству и судопроизводству. Общеевропейские принципы
пореформенного российского права в целом остались непонятны и чужды
подавляющему большинству коренного населения Кабарды и Адыгеи. Во
многом неудачи российской администрации в области судебного
переустройства были связаны с недостатками ее деятельности и в других
сферах жизни адыгов.

Развитие любой правовой системы связано с общественным и экономическим
развитием народа. Включение адыгов в общероссийскую правовую систему –
длительный процесс, в основе которого должны были лежать процессы их
экономического и общественного развития. За 50 с лишним лет, с 1860-е по
1910-е годы подобные изменения вряд ли возможны. Комбинированная
правовая система, названная Н.М.Рейнке “огосударственным романтизмом”,
просуществовала в адыгской общине без особых изменений практически до
конца 1920-х годов. В начале 1900-х годов российская администрация
начала проводить консультации с местной северокавказской администрацией
и юристами о возможности дальнейшего преобразования правовой системы. С
этой целью в 1905 г. на Северный Кавказ был отправлен юрист тайный
советник, Н.М.Рейнке, который провел обследование деятельности
медиаторских и горских словесных судов в Кубанской и Терской областях, а
также консультации с местными чиновниками. Он пришел к выводу о
необходимости создания условий для ликвидации традиционной системы
судопроизводства и созданных ею ” переходных” судебных органов (горского
словесного суда). Начальник Кубанской обл. отмечал, что ранее горский
суд, считавшийся с “обычаем горцев”, был нужен, так как оставалась жива
память о покорении, а “теперь ( т.е. в 1900-е годы – И.Б.) выросло новое
поколение, имеющее уважение к русскому Закону”, поэтому “время поддержки
обычного права горцев прошло и можно судить горцев по российскому
законодательству”.

Н.М.Рейнке определил модель преобразования правовой системы в 1900-е
годы в Кубанской и Терской областях. Он предлагал оставить шариатный суд
и круг подсудных ему вопросов. Для рассмотрения остальных дел следовало,
по его мнению, учредить должности особых мировых судей с привлечением
депутатов от горцев, которые получили бы право совещательного голоса.
Первоначально данные преобразования планировалось провести в Кубанской
обл. В 1906 г. было издано постановление российской администрации “Об
упразднении горских словесных судов и передаче дел в обще-судебные и
мировые установления” на территории Кубанской обл. Между тем правовая
реформа начала 1900-х годов осталась неосуществленной, и адыгская община
еще в течение 30 лет, т.е. до конца 1920-х годов, сохраняла свое
традиционное судопроизводство.

Глава вторая

ПРАВОВАЯ КУЛЬТУРА

АДЫГОВ В 1920 – 1940-е ГОДЫ

О п и с а н и е и с х о д н ы х к о н ф л и к т о в

Установление советской власти на Северном Кавказе и в Кабардино-Балкарии
и Адыгее, в частности, а также связанные с этим социально-экономические
и политические изменения в значительной степени повлияли на описанную
нами выше конфликтологическую ситуацию, характерную для дореволюционного
периода. С одной стороны, возросло количество спорных ситуаций, ранее
имевших незначительное распространение. С другой стороны, возникли
новые, не свойственные адыгскому обществу конфликты. Рассмотрим
типологию исходных конфликтов, опираясь на архивные материалы, в которых
содержатся описания многочисленных споров, имевших место с 1917 г. до
начала 1930-х годов. К сожалению, в нашем исследовании есть пробел,
связанный с конфликтологической ситуацией, характерной для середины
1930-х – конца 1940-х годов. С одной стороны, мы не располагаем
какими-либо архивными данными по этому периоду, а с другой – полевые
этнографические материалы отражают преимущественно реальность более
позднего времени, начиная с 1950-х годов.

И м у щ е с т в е н н ы е п р е с т у п л е н и я. Причинение
имущественного ущерба, как и прежде, касалось многих областей жизни
адыгов, но главным образом земли и скотоводства. Земельные конфликты в
1920-е годы стали едва ли не главной причиной большинства происходивших
в Кабарде и Адыгее спорных ситуаций. Другой распространенной формой
имущественного ущерба оставалось ранение или убийство животных. И
наконец кражи продолжали быть серьезным имущественным преступлением в
адыгской общине.

Объектами воровства были скот и домашнее имущество. Опираясь на архивные
данные, мы можем говорить о росте, по сравнению с 1880-1910-ми годами
числа совершаемых адыгами краж. Приведем некоторые статистические
данные. Образованный в начале 1920-х годов в Кабардино-Балкарской
автономной области (далее – КБАО) уголовно-розыскной отдел по борьбе с
преступностью (далее – УГРО) на основе донесений сельских должностных
лиц вел статистику совершаемых в кабардинских и балкарских селениях
краж. Так, по данным УГРО, в 1922 г. в области произошло 384 случая
кражи скота и 407 случаев кражи имущества. За 10 месяцев 1924 г. УГРО
зафиксировал 173 случая кражи скота и 108 случав кражи имущества. Как
свидетельствуют данные по другим республикам Северного Кавказа,
например, по Осетии, в 1926 г. 63% всех преступлений, зарегистрированных
УГРО, приходилось на конокрадство. Несмотря на все попытки советской
администрации бороться с воровством, и в 1930-е годы кражи скота
оставались главным имущественным преступлением.

Отмечаются и другие изменения. Во-первых, в совершение данного
преступления в 1920-е г. вовлекались новые лица, ранее не занимавшиеся
кражами. С.А.Голунский, опираясь на данные по Осетии, отмечал, что из
126 рассмотренных им случаев краж скота 32 были совершены лицами,
впервые замеченными в кражах. Во-вторых, адыги, как и другие народы
Северного Кавказа, стали чаще совершать кражи у своих же сельчан.
В-третьих, как видно из данных УГРО КБАО, появилась новая форма
воровства, а именно кражи, совершаемые вооруженными бандами. В 1922 г. в
КБАО произошел 91 случай вооруженных нападений в целях ограбления и 27
случаев грабежей и разбоев. Как известно, еще в ХVII-ХVIII вв. адыги из
привилегированных сословий объединялись в группы для совершения в
соседних областях налетов и грабежей. Материалы пореформенного времени
свидетельствуют о наличии отдельных групп, занимавшихся грабежами. Тем
не менее в 1920-е годы это явление стало носить массовый характер.
Грабежи совершались с особой жестокостью.

Похожие процессы происходили и в других северокавказских регионах. Так,
в 1920-е годы осетины стали объединяться в небольшие группы, в
количестве 5-7 чел., для совершения не просто обыкновенной кражи скота,
а вооруженных ограблений, которые сопровождались убийствами хозяев
украденного имущества и скота. Почти весь Нагорный Дагестан служил
ареной действия бандитских шаек, занимавшихся грабежами. Отметим, что
позже, к середине 1930-х годов после применения жестких мер против
подобных банд на Северном Кавказе было в целом покончено с деятельностью
подобных банд.

Возникали конфликты и из-за неурегулированности различных хозяйственных
вопросов. Нанесение хозяйственного ущерба урожаю общинника могло вызвать
столкновения, имевшие значительные последствия, вплоть до убийства.
Например, в одном кабардинском селении корова сельчанина попала в огород
другого общинника и испортила урожай. Когда владелец участка узнал об
этом, то убил хозяина коровы. Неотдача вовремя калыма вызывала конфликты
между родственниками выданной замуж девушки и ее мужем. По свидетельству
архивных материалов, в 1920-е годы в адыгской общине нередко случались
столкновения между родственниками во время раздела имущества и земельных
участков.

Как указывалось выше, в 1920-е годы земля стала объектом многочисленных
конфликтов как внутри адыгских общин, так и между ними, с одной стороны,
и соседними северокавказскими народами, с другой. На Северном Кавказе
колхозное пользование землей было введено в начале 1930-х годов. До
этого времени формально сохранялось общинное землепользование с той лишь
разницей, что функции ежегодного распределения сельских земель взяла на
себя местная советская администрация. Как показывают архивные материалы,
многие общинники в Кабарде и Адыгее не были довольны деятельностью
местных властей в этом направлении. Конфликты такого характера имели
место во многих кабардинских селениях, например, Старая Крепость,
Кызбурун I, Кызбурун II, Куркужин. По адыгскими адатам, общинная земля
делилась на равные земельные паи: один пай предоставлялся одному
хозяйству, независимо от количества проживавших в нем человек. В 1925 г.
местная администрация решила изменить эти правила, введя подушное
распределение земли: земельные паи стали распределяться в зависимости от
количества проживавших в хозяйстве человек.

В период гражданской войны, т.е. в 1919-1921 гг., когда в Кабарде и
Адыгее царила политическая и государственная неразбериха, многие сильные
адыгские фамилии начали борьбу за передел общинных земель. Помимо
положенного каждому общиннику земельного пая, эти фамилии, пользуясь
слабой общинной властью, самовольно захватывали дополнительные участки,
принадлежавшие общинному фонду, для личного пользования. Это привело к
возникновению конфликтов между представителями сильных фамилий и теми
общинниками, которые осмеливались им возражать. Данный процесс проходил
и в других регионах Северного Кавказа, например, в Осетии.

–

°

–

ae

de‚

gd1/2I®

gd1/2I®

‘L0oooooooooooooooocUUUUcUI

gd; e

gd; e

gd; e

AbE3/4I N\Oooocccccoooooooocccooooccc

gd; e

ooccccoooooooooccooUUoooo

gd; e

gd; e

¬

®

1/4

3/4

l

n

Sn

O

U

ooooooooooccoooooooooooooo

gd; e

µooocUUUUUUOOOOUIIoAAAA

gd; e

a$gd; e

gd1/2I®

gd; e

gd; e

gd; e

V’V?X–_?_oefJm v”v???aeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeaeae??

gd; e

????aeaeaeae????aeaeaeae????ae??ae??

???????aeae?????

??aeaeae????????????aeae???????

??aeae?aeaeaeaeaeae???aeaeaeaeaeaeae?????

?ae?aeaeaeaeaeaeaeaeO??aeaeaeaeaeaeaeaeaeae?

gd; e

?aeae???aeae??aeae?OOOaeaeaeaeaeaeaeaeae

gd; e

oooooooooooooooooooooooooo

H

J

?ae??aeaeaeaeaeaeaeaeaeae??ae?aeae???ae??

J

??ae?ae??aeaeae???????ae?ae??????

gd; e

gd; e

 r† t† l? ?????aeaeO?O??????O???OO???

gd; e

a$gd; e

gd; e

?ae???????UUUUUUUUUUIIIaeae

gd; e

? oA oeA oeE oE „U †U Xae de oooooooooooooooooooooooooooo

Rменее переселенцы хотели продолжать пользоваться зимними горными
пастбищами, принадлежавшими селению Цей. Цейские общинники отказали им в
этом, приняв на сельском сходе решение о том, что те, кто выселился из
их селения, потеряли право пользоваться зимними пастбищами селения Цей.

Согласно земельным адатам адыгов, каждый член общины имел право продать
или сдать в аренду свой земельный пай, соблюдая при этом право о
преимущественной его покупке родственниками или соседями. Лишь в случае
отказа тех и других купить этот участок, горец мог продать его
постороннему покупателю. Этот земельный адат строго соблюдался адыгами в
пореформенное время. В 1920-е годы в ряде случаев адыги начали продавать
свои участки посторонним лицам, что вызвало отрицательную реакцию со
стороны общин. Так, в 1925 г. житель кабардинского селения Куркужин
продал принадлежавший ему участок балкарцу, проживавшему в соседнем
селении. Сельчане выступили против этой сделки. Такие ситуации в
кабардинских селениях стали распространенным явлением, в результате чего
кабардинцы на сельских сходах принимали решения о запрещении сельчанам
продавать свои участки посторонним лицам. Те участки, которые к тому
времени оказались проданными посторонним лицам, должны были пойти в
общесельский земельный фонд. Попытка большинства адыгов сохранить
применение земельных адатов в 1920-е годы вызвала у тех, кто уже продал
или собирался это сделать, негативную реакцию, приведшую к столкновениям
между сторонниками и противниками применения земельных адатов.

В 1920-е годы в КБАО для организации помощи бедным кабардинцам советская
администрация организовала сельские комитеты общественной взаимопомощи
(КОВ). Для этих целей из общинных земель им были выделены земельные
участки, которые им следовало были обрабатывать в пользу бедных сельчан.
Тем не менее, как свидетельствует архивный материал, в ряде кабардинских
селений председатели КОВ предпочитали не обрабатывать землю, сдавать ее
в аренду обеспеченным общинникам на определенных условиях договора об
аренде. Между арендаторами и председателями КОВ часто случались
конфликты из несоблюдения одной из сторон условий договора.

Наряду с описанными выше внутрисельскими конфликтами в 1920-е годы
значительно возросло количество земельных столкновений как между
жителями разных адыгских селений, так и между адыгами, с одной стороны,
и соседними народами Северного Кавказа, с другой. В основе этих
конфликтов лежала борьба северокавказских народов за передел земель. Эта
борьба проходила на личностном уровне, когда отдельные сельчане,
пользуясь отсутствием сильной сельской и областной администрации,
проводили самовольные захваты земель и на государственном, когда
властные структуры отдельных северокавказских регионов пытались получить
земли соседних народов с помощью признания своих прав на землю или в
Северокавказском земельном управлением, или в центральных органах
советской России. И те, и другие конфликты имели серьезные последствия,
заканчиваясь причинением его участникам значительного физического
ущерба. В одном архивном деле указывалось, что конфликты между
кабардинцами, с одной стороны, и карачаевцами, балкарцами и осетинами, с
другой, “на почве земельных взаимоотношений, стали переходить границы
мирного разрешения вопроса и выливаются в форму открытого выступления
одной нации против другой”. Опишем некоторые из подобных конфликтов.

В 1922 г. произошел конфликт между сельчанами двух кабардинских селений
– Нижнее Ашабово и Каменомостное. Жители последнего самовольно захватили
часть земель, принадлежавших селению Ашабово и скосили на этих землях
сено. Это вызвало волну возмущения ашабовцев.

Известно, что в пореформенное время российская администрация разрешила
балкарцам, страдавшим от малоземелья, арендовать некоторые кабардинские
пастбищные и сенокосные земли, формально сохраняя их за кабардинской
общиной. В 1920-е годы именно эти земли в первую очередь оказались
переданными советской администрацией в собственность балкарских селений,
что и явилось причиной многих серьезных конфликтов. В 1918 г. из-за
земельного участка возник спор между жителями кабардинского селения
Шалушка и соседнего балкарского – Яникой. По постановлению чрезвычайной
комиссии, принятому 5 мая 1918 г., этот участок, принадлежавший в
пореформенное время кабардинцам, был без их согласия отдан балкарцам.
Кабардинцы начали протестовать против этого решения. В результате
происшедшего конфликта кабардинцы убили двух и ранили трех балкарцев. В
1920 г. по решению областной администрации часть земель, принадлежащих в
пореформенное время кабардинскому селению Вольный аул, без согласия его
общинников была передана балкарскому селению Хасанья. Балкарцы начали
пользоваться полученными землями. Кабардинцы отказались с этим мириться
и в течении нескольких лет враждовали с балкарцами. В 1921 г. из-за
земельного участка под названием ‘‘Сулу-Кол‘‘ в течении ряда лет
продолжался конфликт между жителями кабардинского селения Нижний Чегем и
балкарского – Верхний Чегем. В 1921 г. из-за пользования пастбищами
произошел спор между жителями кабардинского селения Кармово и
балкарского – Хабаз. В том же году из-за поляны под названием ‘‘Нижний
Батырхой‘‘ конфликтовали жители кабардинского селения Лечинкай и
балкарского – Яникой. В 1925-1927 г. земельные конфликты между
кабардинцами и балкарцами продолжались, например, между жителями
кабардинского селения Заюково и балкарского – Гунделен, между жителями
кабардинского селения Нартан и балкарского – Хасанья, между жителями
кабардинского селения Герпегеж и соседним балкарским селением ( в
архивном документе отсутствует его название).

Наряду с этим в районах пограничного расселения возникали земельные
конфликты между адыгами, с одной стороны, и осетинами, ингушами,
карачаевцами, с другой. В 1921 г. произошел такой конфликт между
жителями кабардинского селения Лечинкай и осетинами, проживавшими в
Дигорском ущелье, в результате которого один человек был убит, а еще
двое – ранены. В 1922 г. имел место земельный конфликт между жителями
двух кабардинских селений, Верхний и Нижний Курп, с одной стороны, и
ингушами, проживавшими в соседних селениях, с другой. Происходили
земельные столкновения между общинниками Малой Кабарды и проживавшими
про соседству осетинами и ингушами. В 1923 г. во время этих конфликтов
было убито три человека. В конце 1920-х годов земельные споры с
осетинами, стремившимися завладеть кабардинскими землями вокруг селения
Новый Урух, вспыхнули вновь. В 1922 г. ингуши из Назрановского округа
совершили самовольный захват земель, принадлежащих кабардинским селениям
Верхнего и Нижнего Курпа. В том же году кабардинцы и проживавшие по
соседству карачаевцы не поделили сенокосный участок. В 1923 г.
карачаевцы заняли часть горных пастбищ, принадлежавших кабардинцам, что
также вызвало конфликт. В том же году произошли земельные конфликты
между жителями двух кабардинских селений, Кенже и Чегем II, с одной
стороны, и карачаевцами, с другой. В 1924 г. из-за земли под названием
Аурусентх кабардинцы вновь конфликтовали с карачаевцами.

П р е с т у п л е н и я п р о т и в л и ч н о с т и. Оскорбления.
Многие описанные нами формы оскорблений, характерные для пореформенного
времени, сохранялись и в 1920-е годы, например, оскорбление девушек,
женщин, оскорбление мужчин адыгскими и русскими нецензурными словами, а
также действием, например, путем отрезания хвостов у животных (коров,
лошадей). Эти конфликты – обычные для всех северокавказских общин. Некий
осетин из селения Цей убил односельчанина за то, что тот оскорбил его
сестру. Большим оскорблением считалось обвинение в краже. У адыгов, как
и у других народов Северного Кавказа, в начале 1920-х годов было широко
распространено нанесение оскорблений тем общинникам, которые соглашались
работать в советских органах местной администрации.

Причинение телесных повреждений. В 1920-е годы в адыгских селениях
происходили драки с нанесением друг другу побоев или ранений. Отметим,
что драки, во время которых наносился незначительный ущерб, в этот
период у адыгов стали редким явлением. Чаще они заканчивались серьезными
ранениями или даже убийствами. Драки между односельчанами, как и прежде,
происходили на танцах или во время свадеб. Известно, что в адыгской
общине, как правило, на вечеринках или свадьбах случались многочисленные
бытовые столкновения, поскольку на этих мероприятиях присутствовало
много гостей, находившихся в нетрезвом состоянии. Не были редкостью в
1920-1940-е годы и убийства. По данным УГРО КБАО, в 1922 г. было
зафиксировано 39 убийств, совершенных кабардинцами и балкарцами, в 1924
г. – 24. Как свидетельствует собранный нами архивный материал, у адыгов
убийства стали чаще совершаться по отношению к родственникам, товарищам
или односельчанам. Наряду с этим борьба за землю явилась причиной
увеличения количества убийств русских, балкарцев, осетин, ингушей,
совершенных адыгами.

В 1920-1940-е годы значительно сократилось число совершаемых
неумышленных ранений или убийств, что было связано, по нашему мнению, с
двумя причинами. Во-первых, возымели действие предпринятые российской
администрацией еще в пореформенное время меры по ограничению свободного
ношения оружия, которые были продолжены и органами советской власти. В
1920-е годы сельский совет сохранил практику выдачи адыгам специального
разрешения на право ношения оружия. При получении такого разрешения
преимуществами пользовались те адыги, которые принадлежали к классу
трудящихся и, как сказано в архивном документе, поддерживали ‘‘
платформу советской власти‘‘, а также те, кто помогал УГРО расследовать
уголовные преступления, главным образом кражи, т.е. доносить на своих
сельчан, подозреваемых в совершении краж, и наконец, не имели связей с
лицами привилегированных сословий, которые, как правило, вели скрытую
или явную борьбу против установления советской власти на Северо-Западном
Кавказе. Во-вторых, сокращение официальных данных о количестве
неумышленных преступлений было связано со стремлением адыгов скрыть от
УГРО подобные случаи, чтобы не привлекать виновного к ответственности по
советским уголовным нормам.

Изнасилования. В архивных источниках отмечаются случаи совершения в
1920-е годы изнасилований адыгами девушек и женщин. Как видно, в этот
период адыги стали чаще насиловать односельчанок. Обычно такие
изнасилования происходили во время похищения невесты. Этот обычай и в
1920-е годы продолжал широко использоваться для заключения брака на всем
Северном Кавказе. Так, по данным С.А. Голунского, в Осетии в 1926 г. 45%
всех преступлений, зарегистрированных в области, составляли похищения
девушек. В 1920-е годы, как и прежде, горцы использовали его в тех
случаях, когда либо девушка, либо ее родители отказывались от брака. Сам
по себе обычай не вызывал конфликтов. Тем не менее бывали случаи, когда
выкраденная девушка была изнасилована, и при этом она наотрез
отказывалась выходить замуж за похитителя. Это вызывало серьезные
конфликты между родителями девушки и похитителем. Как и ранее, адыги
совершали насилие и над русскими девушками из соседних хуторов. В 1930-е
годы случаи совершения изнасилования женщин продолжались. Мы нашли в
архиве единичное описание сексуального извращения, совершенного молодым
адыгом над подростком.

К о н ф л и к т ы п р о т и в у п р а в л е н и я. В 1920-е годы
наблюдалось огромное количество конфликтов, происходивших между
общинниками, с одной стороны, и представителями советской сельской
администрации, с другой. Период формирования сельских органов
администрации, как в Кабардино-Балкарии и Адыгеи, так и на всем Северном
Кавказе, сопровождался большими трудностями. Во-первых, большевики мало
учитывали традиционную систему общинного управления и те традиции,
согласно которым выбирались общинники на руководящиеся должности.
Во-вторых, областные органы власти назначали на должности в сельское
правление лиц, соглашавшихся поддерживать и укреплять советскую власть
на местах. Основная часть адыгов отказывалась это делать. В результате в
местное правление попадали общинники, не пользовавшиеся уважением у
сельчан. Получая властные полномочия, они действовали отнюдь не всегда
честно и справедливо, злоупотребляя властью. Как указывалось выше,
конфликты рядовых общинников с местной администрацией имели место и в
пореформенной адыгской общине, однако в 1920-е годы они приобрели
значительно более острый и глубокий характер. Многочисленные конфликты
между простыми общинниками и представителями местной советской
администрации наблюдались в 1920-е годы и в Осетии.

Одна из серьезных причин конфликтов между общинниками и администрацией –
попытки областных органов власти Кабарды ослабить влияние мусульманского
духовенства. В 1920-е годы исламские лидеры сохраняли в адыгских общинах
свой авторитет. Это отмечали и советские чиновники. Например,
председатель Исполнительного Комитета КБАО Ю.Ахохов в одном из секретных
документов, направленных им в Обком партии КБАО, указывал, что “влияние
духовенства на сельское население еще довольно сильное. Особенно же
сильно влияние духовенства среди старшего поколения”. Часто сельские
эфендии возглавляли борьбу с распространением в селениях советской
власти. Например, в 1923 г. в одном кабардинском селении квартальные
эфендии объявили своим прихожанам следующее: жители кварталов должны
поговорить с теми сельчанами, которые придерживались коммунистических
взглядов и переубедить их. Если в каком-либо квартале обнаруживался хотя
бы один коммунист, то всем остальным жителям квартала запрещалось
посещать мечеть. Сельские эфендии запрещали родственникам убитых
сельчан-большевиков хоронить их на общесельском кладбище. Сельские
эфендии конфликтовали с коммунистами, отказывавшимися давать закят(.
Так, в одном кабардинском селении, по сообщению местной прессы, после
отказа коммуниста дать закят сельский эфендий тайком украл у него
кинжал. В 1920-е годы, как свидетельствует архивных материал, в
кабардинских селениях было по три – четыре мечети. Советская
администрация начала их закрывать. Сельчане открыто выступали против
этого. Подобные конфликты происходили во многих кабардинских селениях.
Иногда в них принимали участие и женщины, используя специфические формы
борьбы.. Так, в селении Шалушка женщины заявили, что если советская
власть закроет мечеть, то они откажутся отдавать своих детей в детские
сады. Несмотря на подобные протесты, местная администрация постепенно
закрывала сельские мечети и к 1940-м г. в Кабардино-Балкарии, по
официальным данным, функционировало всего девять мечетей.

Т е р р и т о р и а л ь н о е р а з м е щ е н и е у ч а с т н и к о в
к о н ф л и к т о в. Анализируя рассмотренные выше конфликты с точки
зрения территориального расселения их участников, мы видим, что, как и в
пореформенной адыгской общине, в 1920-1930-е годы соседские связи
некоторым образом смягчали поведение адыгов. Как свидетельствует
архивный материал, столкновения между соседями происходили редко. Между
тем родственные связи, наоборот, усиливали. В 1920-е годы во время
раздела наследства многие столкновения заканчивались порой убийствами
близких родственников (сыновей, родных братьев, дядей). Это новое
явление не было характерно для дореволюционной жизни адыгской общины,
которая в начале 1920-х годов представляла собой крупное селение, т.е
территориальную единицу, внутри которой наиболее прочными продолжали
сохраняться родственные и соседские связи. Основные аспекты
жизнедеятельности общины были связаны с родственной и соседской
взаимопомощью. Институт взаимопомощи использовался как в период
проведения сельскохозяйственных работ, так и в бытовых областях жизни,
например, во время свадеб и похорон.

Как и прежде, наиболее частыми в адыгской общине 1920-х годов являлись
столкновения между жителями одного селения, проживавшими в разных
кварталах. Адыгские селения были довольно крупными и делились на
несколько кварталов, удаленных друг от друга на некотором расстоянии.
Причем, в 1920-е годы по отношению к сельчанам из других кварталов стали
совершаться не только кражи, ранения или убийства, но и изнасилования.
Как свидетельствует архивный материал, можно говорить о некотором
увеличении подобных преступлений.

Г р у п п о в ы е к о н ф л и к т ы. Если в пореформенное время у
адыгов групповые конфликты происходили лишь на сословной и религиозной
почве, то в 1920-е годы новым явлением для внутрисельской жизни стали
групповые столкновения на политической почве, когда одна часть сельчан
поддерживала советскую власть, а другая была против. В пореформенной
общине конфликты между сторонниками и противниками российской имперской
власти тоже имели место, однако они не носили столь открытого и
массового характера, как это было в Кабарде и Адыгее в 1920-е годы.
Коснулись внутрисельских отношений общинников и земельные проблемы,
поскольку некоторые сельчане, пользуясь слабостью советской
администрации и отсутствием общинного самоуправления, самовольно
захватывали земли, принадлежавшие другим общинникам. Мы уже писали об
этом выше.

Земельные проблемы стали основой и для конфликтов между адыгами,
проживавшими в разных селениях, а также между адыгами, с одной стороны,
и соседними северокавказскими народами, с другой. Наряду с этим адыги
конфликтовали с народами Северного Кавказа из-за причинения
имущественного ущерба, в том числе и многочисленных взаимных краж.

В 1920-е годы между адыгами и соседними народами в районах пограничного
проживания стали возникать групповые столкновения на национальной почве.
В архивных материалах описываются кабардино-осетинские конфликты,
имевшие место в селениях Старый и Средний Урух. В одном селении
проживали кабардинцы, в другом – осетины. Жители этих селений в течение
ряда лет враждовали, как сказано в архивном деле, на
‘‘национально-экономической почве‘‘, причиняя друг другу имущественный и
физический ущерб. Периодически между ними возникали серьезные конфликты.
Так, в 1924 г. принадлежавший кабардинцу скот потравил вспаханное поле
осетин. Последние, узнав об этом, убили хозяина скота. В отместку группа
кабардинцев во главе с председателем сельского комитета избила группу
осетин из 100 чел.

В селении Урух проживало большинство кабардинцев и меньшинство осетин,
которые в силу этого оказались не представленными в местных органах
власти. В этом селении происходили многочисленные кражи скота, в
совершении которых председатель сельского совета (кабардинец) начал
обвинять осетин. Он составил ‘‘ список порочных лиц‘‘(, в который были
включены только проживавшие в этом селении осетины. В список попал и сын
одного уважаемого в селении осетина, который счел такое обвинение
большим позором для семьи. В результате между ним и председателем
сельского исполкома установились враждебные отношения. Старик вместе с
семьей был вынужден покинуть селение, переехав в Осетию. Оставшиеся
проживать в этом селении осетины требовали причислить их к Осетинской
обл.

В 1932 г. в кабардинском селении Жанхотеко произошел серьезный конфликт
между жителями этого селения и проезжавшими мимо балкарцами. Восемь
балкарцев, проживавших в селении Былым в возрасте от 22 до 45 лет вместе
с председателем сельсовета Али Солиевым возвращались домой из селения
Гунделен. По дороге они решили побывать в каком-либо доме на танцах.
Ближайшим селением оказалось кабардинское Жанхотеко, куда они и заехали.
Узнав, что там в этот день по случаю приема гостей должны быть танцы в
доме Темиркана Шурдумова, они попросили через сельчанина у хозяина
разрешение войти в дом. Темиркан отказал им. Однако балкарцы все равно
явились туда. Темиркан, как сказано в архивном деле, “из гостеприимства
ответил на их приветствие и пригласил старшего Али Солиева к столу.
Остальные балкарцы начали танцевать. Али Солиев заметил, что балкарцы
танцуют лучше кабардинцев, высказавшись при этом о кабардинцах грубо,
используя русские нецензурные слова. Темиркан предложил ему и его
друзьям покинуть его дом. Балкарцы отказались это сделать. Началась
драка, в которой приняло участие более 20 чел. и был убит один пожилой
кабардинец.

* * *

Как мы видим, начальный этап формирования советской правовой системы в
Кабарде и Адыгее проходил в период, когда в адыгской общине значительно
возросло количество конфликтных ситуаций, в основе которых были самые
разнообразные причины. В значительной степени отмечаемый рост
конфликтности был вызван создавшейся в 1920-е годы
общественно-политической и экономической обстановкой, которая во многом
изменила традиционную жизнь адыгов, их традиционную экономику,
общественный быт и общинное управление. Проводимая на всем Северном
Кавказе советская земельная политика вызвала многочисленные земельные
конфликты как внутри адыгского общества, так и адыгами, с одной стороны,
и соседними народами, с другой. Тяжелая экономическая ситуация привела к
значительному увеличению совершаемых краж и ограблений. Наряду с этим в
данный период наблюдалось нарушение традиционных родственных и
территориальных связей, что привело к увеличению конфликтов между
односельчанами. Советская администрация в Кабарде и Адыгее была
вынуждена определять механизмы формирования правовой политики в этих
очень сложных условиях.

Были и другие дополнительные трудности. В Кабарде и Адыгее советская
администрация столкнулась с тем, что у адыгов до сих пор сохранялось
традиционное правосознание. Попытка российской администрации в
пореформенное время его изменить оказалась не вполне успешной. Как и
прежде, правовое сознание адыгов сохраняло понятие ‘‘преступление‘‘ как
причинение имущественного или физического ущерба. Кроме того,
отсутствовало деление правонарушений на гражданские и уголовные. При
определении размеров удовлетворения ущерба они не вполне проводили
различия между совершением умышленного и неумышленного ущерба, и
наконец, продолжали в качестве формы урегулирования исходного конфликта
использовать институт мести.

Наряду с этим, как показывают данные архивов Кабардино-Балкарии, в
Кабарде процесс внедрения советского правовой системы осложнился из-за
неоднозначности позиции в правовых вопросах местных партийных лидеров. В
целом можно выделить три существовавшие в начале 1920-х годов точки
зрения местных деятелей на правовую политику в Кабарде: одни из них
поддерживали сохранение адата и медиаторского суда, другие – шариат,
предполагая значительно расширить сферу его применения, и, наконец,
третьи отстаивали точку зрения о необходимости полной ликвидации адатно
– шариатного судопроизводства в Кабарде и формирования новых судебных
институтов, основанных на советском судопроизводстве. Отсутствие
единства взглядов в политических кругах Кабарды на свое правовое будущее
привело к возникновению в 1920-е годы достаточно непоследовательной
правовой политики в КБАО.

Первый этап становления советского судопроизводства в Кабарде и Адыгее
характеризовался созданием формального (видимого) компромисса между
советскими судебными органами и религиозно-адатным судопроизводством. В
основе данной правовой политики была идея постепенной замены
традиционных юридических институтов, основанных на адате и шариате, на
новые, базирующиеся на советском законодательстве. Этот процесс включал
в себя следующие основные направления: 1) сохранение медиаторского суда,
основанного на адате, при установлении значительного ограничения его
деятельности в области подсудности рассматриваемых дел и жесткого
контроля со стороны советского администрации за его работой, 2)
запрещение института кровной мести, 3) сохранение шариатских судов при
установлении их полного подчинения советскому законодательству в области
подсудности и принятия судебных решений и жесткого контроля со стороны
советской администрации за его работой, 4) создание ряда новых судебных
органов с использованием элементов адатно – шариатного судопроизводства,
таких, как административные коллегии, третейские суды, примирительные
камеры.

С 1917 по 1925 г. правовая деятельность адыгов продолжала опираться на
нормы обычного права (адата) и нормы шариата. Семейные отношения, как и
прежде, регулировались по шариату, уголовные и гражданские – по адату.
Судебная практика адыгов продолжала сохранять свою ориентацию на два
основных принципа обычного права, с помощью которых рассматривались
спорные ситуации: принцип возмездия (институт мести) и принцип
возмещения ( медиаторский суд).

М е с т ь к а к о т в е т н а и с х о д н ы й к о н ф л и к т

П р и ч и н ы и ф о р м ы м е с т и. В 1920-е годы адыги обращались к
мести как ответу, если в исходном конфликте причинялся различный
имущественный или физический ущерб. Воровство скота, хозяйственные
споры, неурегулированность земельных вопросов и т.д. – все это могло
вызвать месть. В этот период одной из главный причин совершения мести
стали политические разногласия. Борьба за установление на
Северо-Западном Кавказе советской власти расколола адыгское общество на
ее сторонников и противников. В ряды противников встало большинство лиц
из привилегированных сословий, религиозных служителей и простых
общинников. Институт мести трансформировался в бандитизм. Как
свидетельствует архивный материал, в Кабарде был сформирован военный
отряд, который возглавил уздень Кургоко Шипшиев. Отряд мстил
родственникам тех, кто поддерживал советскую власть. Месть стала формой
политической борьбы. Это явление получило развитие на всем Северном
Кавказе. Как свидетельствуют архивные материалы, в Осетии часто
совершались убийства в качестве мести за политические убеждения.

В 1920-е годы у адыгов по-прежнему сохранялась свойственная адыгскому
пореформенному правосознанию зависимость между характером исходного
конфликта и формой мести. Причинение незначительного ущерба могло быть
совершено по отношению к виновному в воровстве или нанесении какого-либо
другого имущественного ущерба. А убийство – как ответ на совершенное в
исходном конфликте убийство или тяжелое ранение. В общем такая
зависимость была характерна и для других народов Северного Кавказа.

Тем не менее, по свидетельству архивных данных, адыги по-прежнему не
вполне разделяли причинение физического и имущественного ущерба, в силу
чего могли применить одну и ту же форму мести к обоим видам ущерба.
Иными словами, месть не всегда была эквивалента причиненному в исходном
конфликте ущербу. Так, за причиненный имущественный ущерб, например,
кражу, поджог, потраву вспаханного поля, потерпевший стремился нанести
виновному некоторый физический ущерб. В циркуляре УГРО Северокавказского
края отмечалось, что самосуд начинался ‘‘простым избиением, а
заканчивался убийством заподозренного в конокрадстве, поджоге и пр. даже
с применением истязаний”. О несоответствии характера причиненного ущерба
в исходном конфликте форме мести можно говорить и применительно к
осетинскому обществу 1920-х годов. Приведем некоторые примеры. Так, на
вечеринке осетин отказался танцевать с девушкой. Брат девушки счел это
за оскорбление и дал парню пощечину. Через некоторое время парень убил
брата девушки. В другом случае произошло убийство виновного в краже.

Наряду с этим, северокавказские народы применяли и другие формы,
например, причинение различного имущественного ущерба (кражи скота у
кровников, их ограбление, поджоги домов, амбаров, сена). Однако по
адыгским материалам причинение имущественного ущерба как формы мести в
1920-е годы мы не наблюдаем.

Доносительство, поощряемое вначале российско-имперскими, а затем и
советскими властями, в 1920-е годы начинает широко использоваться в
качестве мести, для сведения счетов с врагами. С.А. Голунский описывает
применение данных форм мести у осетин. Он опросил 126 преступников,
сидевших за кражу. 25 из них отрицали свою вину, относя обвинение их в
краже к личным счетам со стороны кровников. Если в селении происходила
кража, обидчик заявлял, что кражу совершил такой-то, называя имя своего
кровника, и его арестовывали.

П р а в и л а с о в е р ш е н и я м е с т и. Как свидетельствуют
архивные материалы, в 1920-е годы у адыгов объектами мести становились
преимущественно сами виновные в исходных конфликтах. Другие родственники
виновного по нисходящей и боковым линиям (сыновья, дяди и т.д.) редко
были объектами мести. Эта же тенденция прослеживается нами и на
осетинском материале. Тем не менее иногда родственники потерпевшего
предпочитали мстить не виновному, а его родственникам. Подобный случай
описан С.А.Голунским. Осетин совершил неумышленное ранение, приведшее к
смерти потерпевшего. Его родственники, отказавшись примириться с
виновным, планировали совершение мести, однако не по отношению к нему, а
к его ближайшему родственнику. Убийца имел плохую репутацию в своем
селении, поэтому родственники потерпевшего решили убить другого
человека, работавшего сельским учителем и пользовавшегося уважением
односельчан.

Как свидетельствуют архивные данные, объектом мести в 1920-е годы могла
оказаться и женщина. Так, в 1931 г. житель селения Кашкатау нанес
односельчанину хозяйственный ущерб. Последний убил виновного в нем.
Через год родственники убитого совершили покушение на жену. В селении
Старый Урух осетин убил кабардинца, родственника председателя исполкома.
Последний, собрав своих родственников и друзей, в отместку избил группу
осетин, состоявшую не только из мужчин, но и из женщин. Подобные случаи
известны в других регионах Северного Кавказа. Так, один осетин убил и
ограбил ингуша. Брат потерпевшего М.Ядриев убил и самого виновного, и
его тетю.

Наличие высокого должностного или возрастного статуса не освобождало
виновного в исходном конфликте от совершения над ним мести. Мстили и
председателю сельского совета, и председателю районного исполкома, и
пожилому человеку и т.д.

Если в исходном конфликте был нанесен имущественный ущерб, то у адыгов
месть совершал сам потерпевший. Если физический, то месть совершал либо
сам потерпевший, либо в случае его смерти близкие родственники,
например, сын или брат, чаще всего – младшие. Эти правила соблюдались и
другими народами Северного Кавказа, например, осетинами. Любопытное
различие между существовавшими в 1920-е годы правилами у горных и
равнинных осетин приведен С.А.Голунским. Он отмечал, что выбор форм и
способов отмщения в горной Осетии был предоставлен всему роду, а на
равнине – самому оскорбленному и его ближайшим родственникам. Новым
явлением для правовой практики в северокавказских обществах 1920-х годов
стало появление редких случаев совершения мести женщинами.

Как и прежде, у северокавказских народов в 1920-е годы между исходным
конфликтом и временем совершения мести мог проходить и один день, и
10-20 лет.

В 1920-е годы у адыгов частично сохранялись традиционные правила
поведения ‘‘кровников‘‘, т.е. участников исходного конфликта и их
ближайших родственников. Во-первых, они не имели права случайно или
умышленно встречаться на улице, в чьем-либо доме, в общественном месте,
например, в мечети. Во-вторых, виновная семья не могла выезжать на
полевые работы, чтобы случайно не встретиться с семьей потерпевшего.
В-третьих, как указывается в одном архивном деле, “спорящие стороны…
при встрече одного с другим должны давать дорогу” потерпевшей семье, а
виновный должен “обходить и скрываться”. Соблюдались эти правила и у
других народов Северного Кавказа, например, осетин. Отметим, что в
1920-е годы далеко не все адыги, являвшимися кровниками, соблюдали
данный этикет. Так, в одном прошении родственника убитого кабардинца
указывалось, что убийца ‘‘не только не желает выполнить обычай и будучи
соседом не старается не встречаться и давать по обычаю дорогу, а
напротив своими действиями постоянно раздражает мою семью и
родственников как бы вызывая их на кровную месть”.

В 1920-е годы адыги начали использовать и другую меру ослабления кровных
или враждебных отношений, возникающих после исходного конфликта,
обратясь к советской правоохранительной системе. В архивах есть прошения
от родственников потерпевших в правоохранительные органы КБАО, в которых
содержатся просьбы об аресте виновных в совершении различных
преступлений ( изнасиловании, убийстве и т.д.).

Убийство, совершенное на почве кровной мести, называемое в советских
документах 1920-х годов самосудом, вошло в Уголовный кодекс РСФСР 1926
г. в главу ‘‘О преступлениях, составляющих пережитки родового быта‘‘. В
1928 г. были приняты новые нормы против этих преступлений (“О
преступлениях, составляющих пережитки родового быта”), сохранившиеся без
изменений и в Уголовном кодексе 1935 г. Согласно ст.201, ‘‘нападение на
личность, семью, род или племя, на жилище или места обитания,
организованное при участии большого числа сородичей или соплеменников,
по родовой или племенной вражде в отношении организаторов и
руководителей‘‘ каралось лишением свободы сроком до года. С конца 1920-х
годов УГРО КБАО по донесениям членов сельской администрации стал
отслеживать и контролировать уголовные преступления, совершаемые на
“почве национально – бытовых особенностей”, в том числе случаи кровной
мести. На всем Северном Кавказе началась активная борьба с институтом
кровной мести, в результате которой уже к началу 1930-х годов данный
обычай приобрел скрытые формы.

Мягкие меры наказания в отношении убийц (лишение свободы сроком от 3 до
4 лет), приводили к тому, что, отсидев свой срок, убийцы возвращались в
родные селения, где подвергались кровной мести со стороны родственников
потерпевшего. Многие юристы -практики на Северном Кавказе предлагали
ужесточить меры в отношение лиц, совершивших преступления на почве
кровной мести. Так, в 1932 г. председатель Областного суда КБАО писал в
кассационную коллегию о необходимости более ‘‘жесткой политики по тем
преступлениям, которые вытекают из родовой кровной мести‘‘. А чиновники
из местных национальных кадров Чечни и Дагестана были готовы в качестве
дополнения в Х гл. УК РСФСР ввести положение о смертной казни за
убийства, совершенные ‘‘на почве кровной мести‘‘. Из-за сопротивления
московских юристов в 1928 г. эта поправка в УК РСФСР не вошла, однако
была принята чуть позже, в 1931 г., на Пленуме Верховного суда РСФСР в
следующей формулировке: убийства, совершенные на почве кровной мести,
должны рассматриваться по ст.588 как ‘‘государственные преступления‘‘,
за которые назначалась высшая мера наказания – смертная казнь.

Ужесточение мер в отношение преступлений, совершенных на почве кровной
мести, привело к тому, что адыги всячески скрывали от правоохранительных
органов такие случаи. Поэтому нами обнаружены лишь отдельные
зафиксированные в архивных документах случаи совершения кровной мести у
адыгов в 1930-1940-е годы. Так, в 1948 г. один кабардинец в целях
грабежа совершил убийство. Его судили в советском народном суде. Во
время заседания родственники потерпевшего, как сказано в архивном деле,
‘‘напали на обвиняемого и его родственников с целью самосуда и нанесли
ему тяжелые побои”. Мы располагаем статистическими данными, приведенными
В.О. Бобровниковым применительно к Дагестану. Он пишет, что ‘‘согласно
отчетному докладу Прокуратуры республики за 1939 год, из
зарегистрированных в Дагестане за год 170 убийств подавляющее
большинство было совершено на почве кровной мести‘‘. Наряду с этим, как
отмечали юристы в 1920-1930-х годах, применение жестких мер по отношению
к лицам, совершаемым преступления на почве кровной мести, привело к
‘‘усилению вражды, которая распространялась на всех свидетелей, дававших
показание против подсудимого, а порой и против судей и обвинителей‘‘.

М е д и а т о р с к и й с у д

На Северо-Западном Кавказе медиаторские суды как официальные судебные
органы просуществовали до 1925 г., однако, как видно из архивных данных,
наибольшее количество рассматриваемых медиаторскими судами дел
приходится на 1918-1922 гг. Уменьшение количества разбираемых
медиаторами дел, очевидно, связано с введением в 1922 г. в Кабарде и
Адыгее советских народных судов, в которые, согласно инструкциям
советских судебных органов, должна была быть передана основная часть
уголовных дел подведомственных ранее адатным судам. Если до 1922 г.
медиаторские суды разбирали все виды уголовных дел, то после 1922 г. –
только те, которые были связаны с причинением неумышленного физического
ущерба. Тем не менее на практике и после 1922 г. медиаторские суды
продолжали рассматривать все дела, связанные с причинением
имущественного и физического ущерба, в том числе и умышленного, однако в
ряде случаев записи о таких судебных процессах не велись.

С о с т а в с у д а. В 1920-е годы в Кабарде и Адыгее советский
медиаторский суд состоял из 3 чел.: двух медиаторов (по одному от
каждого участника рассматриваемого конфликта) и одного посредника. Как и
в пореформенной адыгской общине, если рассматриваемое дело было сложным
и запутанным, медиаторский суд включал в себя уже не 3, а 5 чел.: по два
медиатора от каждой стороны и одного посредника. Такие случаи описаны в
архивных материалах. При выборе членов суда у адыгов сохранялась
традиция выбирать на должности медиаторов уважаемых людей. Как видно из
архивного материала, в этот период в состав медиаторского суда часто
включали эфендия квартальной мечети.

С и с т е м а д о к а з а т е л ь с т в. Как и прежде, в начале 1920-х
годов в медиаторском судебном процессе использовался институт присяги (в
том числе и ‘‘очистительной‘‘) и институт свидетельства. Если во время
суда свидетели присягали в том, что обвиняемый в чем-либо человек
невиновен, то медиаторы считали его таковым. Тем не менее, как
отмечается во многих архивных материалах того периода, указанные выше
традиционные правовые институты уже не являлись универсальными
средствами доказательства невиновности подозреваемого, поскольку
лжесвидетельство и ложные доносы, применявшиеся адыгами в пореформенное
время только в горских словесных судах в знак неуважения к этим судебным
органами, в 1920-е годы стали нередким явлением и в традиционном
медиаторском процессе.

К о м п е т е н ц и я с у д а, ф о р м ы с у д е б н о г о р а з б
и р а т е л ь с т в а и в ы н ес е н и е р е ш е н и я. При
рассмотрении дел о причинении физического ущерба медиаторы
руководствовались, как и прежде, адыгским адатом, применяя следующие
нормы: устройство виновным примирительного угощения; подарки потерпевшей
стороне; выплата виновным компенсации; выселение виновного и его семьи
на временное или постоянное жительство в другое место. Как и прежде,
решение судей фиксировалось в документе – ‘‘медиаторском решении‘‘.

Если медиаторский суд разбирал дело, связанное с причинением
незначительного физического ущерба, вначале судьи назначали виновному
оплатить услуги лекаря, предоставить потерпевшему финансовую помощь в
приеме тех гостей, которые будут навещать его во время болезни, и лишь
затем определялось выплата компенсации. Услуги лекаря оценивались
дорого. Так, в одном архивном деле указывается, что виновный отдал
лекарю за лечение потерпевшего одного быка и 10 мер кукурузы. Недешево
для виновного обходился и прием больным гостей. Для приема гостей
виновный принес в дом потерпевшего, как сказано в архивном источнике, 1
пуд керосина, 5 кусков мыла, новую простынь, 3 фунта сахара, 1/8 фунта
чая, 2 воза дров, 1 пару исподнего белья, 1/2 пуда пшеничной муки
первого сорта. Помимо этого, виновный обязан был в течение месяца каждые
два дня приносить по одному барану. Если физический ущерб был причинен
в период полевых работ и потерпевший не мог сам их выполнить, то
виновный нанимал за свой счет работника для их выполнения. По данным на
1920 г., размер компенсации за причинение ранения составлял 100 тыс.
руб.( Медиаторы, принимая решение о компенсации, определяли и сроки ее
выплаты, которые могли быть продолжительными, вплоть до двух лет. После
выздоровления потерпевшего виновный устраивал традиционный ужин,
примирительное угощение. Во время этой церемонии семья виновного дарила
потерпевшему лошадь или корову.

Если медиаторский суд рассматривал дело об убийстве потерпевшего, судьи
назначали виновному выплату компенсации, сроки которой строго
определялись в ‘‘медиаторском решении‘‘. Как видно из архивных данных,
виновный выплачивал компенсацию по частям: один раз в два месяца в
течение года, т.е. 6 раз. В этом случае компенсация равнялась 160-200
тыс. руб. Она могла быть как в натуральной, так и в денежной форме.
После выплаты компенсации виновный совершал ритуал примирения: он
обращался к родственникам убитого, как указано в архивном деле, ‘‘с
повинной головой‘‘, просил прощения, и родственники потерпевшего
принимали его ‘‘как сына‘‘. Затем виновная сторона устраивала
примирительное угощение и дарила семье убитого лошадь трех лет.

Как свидетельствует архивный материал, в начале 1920-х годов адыги, как
и прежде, не различали причинение умышленного и неумышленного ущерба и
могли назначить выплату компенсации за причинение умышленного и
неумышленного физического ущерба в одинаковом размере.

В тех случаях, когда семья виновного и потерпевшего жили рядом,
медиаторский суд принимал дополнительное решение о выселении семьи
виновного на жительство либо в другой квартал того же селения, либо в
другое селение, как сказано в архивном деле, ‘‘дабы в будущем не
производить скандал‘‘.

Как и прежде, в ‘‘медиаторском решении‘‘ определялись нормы поведения,
которым должны были следовать участники рассматриваемого конфликта и их
ближайшие родственники (этикет кровников). Медиаторы следили за
выполнением этих правил и в случае их нарушения назначали штраф в
размере 1 млн.руб., который шел в пользу общины.

В целом, анализ деятельности медиаторского суда в 1918-1925 гг.
показывает, что он сохранял основные нормы ведения судебного процесса и
применения уголовных адатов. Тем не менее можно говорить о значительном
сокращении сферы его применения. Многие описанные выше конфликты в тот
период не были урегулированы с помощью медиаторов. Ограничение
деятельности медиаторских судов со стороны советской администрации было
главной, но не единственной, с нашей точки зрения, причиной этого
явления. Как мы отмечали в предыдущей главе, посвященной пореформенному
времени, еще до революции имели место конфликты, которые медиаторам не
удавалось урегулировать по разным причинам, в том числе и по
неспособности судей найти компромиссные решения, и по отсутствию
действенных санкций со стороны общины и российской администрации,
направленных на выполнение решений медиаторских судов.

По-нашему мнению, эта тенденция продолжилась в 1920-е годы и особенно
усилилась после официального запрещения медиаторских судов. Например, в
1928 г. произошел конфликт между группой жителей кабардинского селения
Шалушка и балкарского Яникой из-за владения определенным земельным
участком. В ходе столкновения два человека было убито и трое – ранено.
Яникойцы собрали сход и приняли решение о проведении примирительных
переговоров, для которых был выбран на сходе один из балкарских
общинников, пожилой человек, пользовавшийся авторитетом не только в
Яникое, но в Шалушке. Тем не менее как только он пришел в Шалушку, его
тут же убили кабардинцы. В архиве мы обнаружили дело о убийстве
сельчанина-кровника шестью братьями. Дело было рассмотрено медиаторами,
которые применили к виновным довольно жесткие меры наказания, поскольку
было совершено убийств на почве кровной мести. Медиаторы приняли решение
о выплате компенсации в размере 180 тыс. руб. (по 30 тыс. руб. с каждого
из шести участников конфликта) и об их выселении на жительство в другое
селение. Однако виновные и их медиаторы отказались подписать такое
решение и дело осталось незаконченным. В 1932 г. произошел конфликт на
бытовой почве между группой жителей кабардинского селения Жанхотеко и
заехавшими балкарцами. Об этом конфликте мы писали выше. Когда
агрессивность участников конфликта достигла предела, 80-летний
кабардинец, житель селения Жанхотеко, сняв шапку, попытался примирить
конфликтующие стороны, тем не менее был убит.

Случалось, принятое медиаторами решение не выполнялось: семья
потерпевшего не получала положенной им компенсации. До 1925 г. такие
семьи пытались, как и в пореформенное время, обращаться за помощью в
советские судебные и административные органы, которые, в отличие от
российской пореформенной администрации, не взяли на себя исполнение
приговоров медиаторских судов. При слабости общинных санкций и
отсутствии таких санкций со стороны советских органов власти в 1920-е
годы медиаторский суд во многом потерял свою эффективность.

Как свидетельствуют осетинские архивные материалы, в 1930-е годы имелись
случаи, когда уже после того, как состоялось традиционное примирение с
помощью посредников и была выплачена компенсация за физический и даже
имущественный ущерб, кровная месть все же совершалась.

Наконец, случалось, что потерпевшая сторона предпочитала обращаться не в
медиаторский, а в советский народный суд. Известно, что эти суды
по-разному оценивали некоторые преступления. Суд медиаторов при
рассмотрении дел о неумышленных ранениях или убийствах назначал выплату
денежной компенсации, а советский суд оправдывал виновного. Некоторые
виновные в неумышленных преступлениях отказывались выплачивать
компенсацию и обращались в советский суд и правоохранительные органы с
тем, чтобы они оправдали их и защитили от возможного совершения над ними
мести, если они не выплатят компенсацию. Такая позиция в отношении к
традиционному и советскому праву, безусловно, свидетельствует о
частичном изменении правового сознания у адыгов.

И с т о р и я л и к в и д а ц и и м е д и а т о р с к и х с у д о
в. Первые попытки северокавказской администрации ликвидировать
медиаторский суд в Кабарде и Адыгее появились в 1923 г. Советские
партийные работники видели в сохранении норм адата препятствие на пути
строительства социализма. Так, А.Намитоков и К.Балабан писали, что “адат
объединяет в одно целое весь род… и стирает классовые границы в
пределах родственной группы. Это обстоятельство в сильнейшей степени
тормозит развитие чувства классового самосознания беднейшей части
крестьянства национальных республик и областей, и в этом отношении адат
является реакционнейшим пережитком родового быта”.

Б.Калмыков, секретарь обкома ВКП(б) КБАО неоднократно подчеркивал, что
при формировании национальной политики вообще и судебной, в частности,
следует учитывать ‘‘местные особенности‘‘. Поэтому прежде чем
окончательно запретить деятельность медиаторских судов, советская
администрация попыталась создать альтернативные судебные органы, которым
предстояло заменить медиаторов.

Советская администрация начала применять в своей деятельности адыгский
институт посредничества. Так, в 1921 г. во время похищения невесты
произошло убийство кабардинца. Областная администрация собрала в г.
Нальчике представителей населения от Кабарды, Балкарии и русских селений
КБАО. На собрании родственники убитого кабардинца – члена ВКП(б) – дали
клятву примирения. Они обязывались не совершать кровной мести в
отношении родственников убийцы. Все участники собрания подписали
‘‘примирительный документ‘‘. В нем указывалось, что ‘‘кровная месть,
освещенная шариатом, является пагубным явлением в жизни трудящихся, в
особенности теперь, когда народ, сбыв оковы всякого рабства, наложенных
на него эксплуататорами чужого труда и носителями этого рабства, сам
начал строить свою жизнь на новых здоровых и культурных началах‘‘. Это
собрание – прообраз созданных позже примирительных комиссий и
административных коллегий.

Примирительные комиссии должны были создаваться по инициативе местной
администрации для рассмотрения конкретного конфликта. В архиве мы
обнаружили материалы о баксанской примирительной комиссии. Она состояла
из шести человек и рассматривала дела по кражам в селении Верхний
Баксан, применяя к виновным норму адата о возвращении стоимости
украденного. Позже подобные комиссии создавались при советских народных
судах. Перед тем как подать документы на рассмотрение дела в народный
суд, участникам конфликта следовало обратиться в примирительную
комиссию, которая в течение 15 дней пыталась их примирить.

Административные коллегии в Кабарде были введены в 1923 г. Согласно
постановлению, эти коллегии должны были состоять из трех человек. Они
получили право разбирать имущественные споры на сумму не более 25 руб. и
мелкие уголовные дела. Жалобы на решение административных коллегий могли
подаваться в советский народный суд. Данный судебный орган
просуществовал около года. В своей практической деятельности, как
свидетельствуют архивные материалы, он рассматривал в основном дела,
связанные с кражами.

В 1924 г. по постановлению прокуратуры РСФСР административные коллегии
заменялись ‘‘третейскими судами‘‘. Как видно из материалов заседаний
бюро областного комитета Кабардино – Балкарии, местными партийными
работниками было принято решение о сохранении административных коллегий,
проведя лишь их переименование. По мнению Б. Калмыкова, административные
коллегии в тот период стали ‘‘ единственной формой судопроизводства,
которая связана с массами, и которая в глазах массы пользуется
авторитетом”. Основное юридическое различие между прежними
административными коллегиями и новообразованными третейскими судами
заключалось в том, что последние не имели права разбирать даже мелкие
уголовные дела. Третейский суд состоял из трех человек и создавал по
просьбе участников конкретного конфликта. По окончании суда составлялся
документ – “третейская запись”.

С конца 1923 г. начались первые попытки ликвидировать медиаторские суды.
Было принято непродуманное и невыполнимое решение, согласно которому все
рассмотренные с 1918 по 1923 г. в медиаторских судах дела должны
передаваться в советские народные суды для их пересмотра на основе норм
советского законодательства. Однако это решение было вскоре отменено и
прокуратура КБАО приняло секретный циркуляр N 294, согласно которому все
совершенные кабардинцами до 1924 г. уголовные преступления не подлежали
пересмотру в советских народных судах. Тем не менее новые дела должны
были передаваться именно туда, а также в созданный областной
администрацией ‘‘шариатский суд‘‘, речь о котором пойдет ниже.

Однако медиаторские суды в тот период еще не были ликвидированы. В
течении 1924-1925 гг. они существовали полулегально: при официальном их
запрете областной администрацией и с разрешения местных сельских органов
советской власти. Так, в селении Старый Урух во время похищения девушка
была изнасилована похитителем. Посредники (почетные старики селения и
сельский эфендий) провели переговоры с родственниками девушки и
уговорили их согласиться на ее брак с насильником. В 1925 г. кабардинец
ранил родственника. Это дело по рапорту сельской администрации попало в
УГРО, который передал его в советский народный суд. Участники же
конфликта написали заявление в народный суд, где указали, что они, как
сказано в архивном деле, ‘‘окончили миром‘‘ и просили прекратить
рассмотрение этого дела в советском суде. Суд принял их заявление и
закрыл дело.

В 1925 г. двухгодичный период полулегального существования медиаторского
суда в Кабарде и Адыгее закончился. В циркуляре Баксанского окрисполкома
говорилось: “Окрисполком неоднократно замечал, что в селениях округа до
настоящего времени допускается разбор споров граждан медиаторским
решением. Усматривая ненормальность подобных явлений, окрисполком
категорически воспрещает допущение сельским исполкомам разрешать споры
граждан медиаторскими решениями, а таковые направлять по подсудности в
судебные учреждения, как-то сельские административные коллегии Нарсуда и
т.д. Исполнение сего возлагается на личную ответственность председателей
сельских исполкомов и их заместителей”. Областная администрация создала
специальную Инспекторскую комиссию, которая начала проводить регулярные
проверки случаев обращения адыгов к медиаторам.

В 1926 г. вышло постановление центральных российских органов власти,
согласно которому региональным администрациям разрешалось возрождать
суды по адату. Тем не менее областные партийные лидеры и юристы
Кабардино-Балкарии отказались это сделать. Так, председатель Областного
суда Я.Вержбицкий указывал, что в КБАО суды, применявшие адат как
пережиток старого быта, уже изжиты и возрождать их не следует. Секретарь
обкома партии Кабардино-Балкарии Б.Калмыков в письме, направленном в
Отдел национальностей при Президуме ВЦИК, сообщал о нецелесообразности
возрождения адатных судов в этой области.

С 1926 г. медиаторские суды в Кабарде и Адыгее приобрели скрытую форму,
что видно из секретных партийных циркуляров. По данным на 1927 г. по
одному из округов КБАО, раскрываемость уголовных преступлений составляла
только 30-50 % . Это свидетельствует о том, что кабардинцы по-прежнему
скрывали от уголовно-розыскного отдела виновных в преступлении для того,
чтобы урегулировать дело без вмешательства советских судебных органов. В
1929 г. в циркуляре прокуратуры КБАО отмечалось, что все спорные дела,
рассматриваемые в судебном порядке, – от 50 до 75 % – решаются
“примирением”. Об урегулировании адыгами конфликтов с помощью ‘‘мировых
сделок‘‘ говорилось на Четвертом областном съезде работников юстиции
Кабардино-Балкарии, проходившем в конце 1920-х годов.

С середины 1920-х годов началась борьба против так называемых бытовых
преступлений, под которыми юристы, как правило, понимали преступления,
основанные на адате: многоженство, калым, умыкание, выплата компенсации
семье потерпевшего, кровная месть. В 1928 г. в УК РСФСР 1922 г. была
включена гл.Х “О преступлениях, составляющих пережитки родового быта”,
нормы которой имели отношение к медиаторскому суду. С одной стороны,
согласно ст. 194, на всей территории РСФСР, в том числе и на Северном
Кавказе, запрещалась выплата компенсации на причиненный ущерб(, а с
другой, согласно ст. 195, каждому горцу вменялось в обязанность
совершать примирение с кровником (без выплаты компенсации)((. Ст. 203
запрещала выбирать медиаторов и проводить собственные судебные
процедуры(((. Таким образом, с 1928 г. использование медиаторского суда
для решения конфликтных ситуаций и применение норм адата в РСФСР стало
уголовно наказуемым.

В то же время в 1928 г. Президиум ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление
‘‘О примирительном производстве по борьбе с обычаем кровной мести‘‘,
согласно которому на Северном Кавказе при сельских или районных
исполкомах создавались примирительные комиссии или комиссии по
примирению кровников, задача которых состояла в организации
подконтрольного советским органам власти процесса примирения кровников.
В состав комиссии входили председатель сельсовета, народный судья, два
представителя от общественных организаций и представитель местной
женской организации. Советская администрация оказывала давление на
конфликтующие стороны и требовала, чтобы они обращались за помощью в эти
комиссии. Если кровники отказывались от ее услуг, комиссия имела право
составить акт на отказ сторон от примирения, и согласно указанной выше
ст.195 гл.Х УК РСФСР отправить его в советский народный суд для
привлечения отказавшихся к уголовной ответственности.

Отметим, что некоторые пункты Постановления ‘‘О примирительном
производстве…‘‘ противоречили отдельным статьям гл.Х. Так, согласно
п.2 Постановления ‘‘О примирительном производстве…‘‘, виновной стороне
в рассматриваемом примирительной комиссией конфликте разрешалось
предоставлять потерпевшему или членам его семьи материальную помощь. В
то же время, согласно ст.194 гл. Х УК РСФСР, за самовольно полученный
потерпевшим или его родственниками выкуп назначалась выплата штрафа. Как
отмечают многие исследователи, на Северном Кавказе пункт Постановления о
материальной помощи был воспринят как разрешение получать выкуп за
пролитую кровь. Так, Х.Хашаев указывает на продолжение примирительными
комиссиями Дагестана традиции выплаты компенсации за причиненный
физический ущерб. В Чечне и Ингушетии наблюдалась та же ситуация.
А.Петухов, описывая процедуру примирения кровников с помощью указанных
комиссий, писал о сохранении в ней и традиции устройства виновной семьей
примирительного угощения, на которое приглашалась семья потерпевшего.
Таким образом, мы видим, что, несмотря на некоторые ‘‘не работавшие‘‘
нормы гл.Х, примирительные комиссии, в сущности, явились способом
легализовать на Северном Кавказе традиционные уголовные адаты. Говоря о
реальной деятельности подобных комиссий по примирению, мы не располагаем
материалами об их существовании в Кабарде и Адыгее.

Функционирование суда по адату в период коллективизации и первые
десятилетия после ее окончания, к сожалению, не может быть определенно
установлено. Тем не менее мы располагаем полевыми этнографическими
данными о сохранении практики суда по адату в Кабарде и Адыгее и в
1940-е годы. В тот период была окончательно сформирована система
двойного урегулирования конфликтных ситуаций: одновременное рассмотрение
дела в советском народном суде и обращение к традиционному
посредничеству. Так, в одном селении во время кражи кукурузы был убит
сторож. Виновного судили в советском народном суде. Родственники
потерпевшего решили отомстить семье убийце. В дело вмешались
авторитетные старики. Они в качестве медиаторов рассмотрели ситуацию и
назначили семье виновного выплату денежной компенсации. Компенсация была
выплачена и конфликт урегулирован. Похожий пример имел место и в Осетии.
В 1929 г. некто Тезиев из селения Кадгарон заколол кинжалом брата своей
жены. Все отношения между фамилиями Цаликовых, к которому принадлежали
убитый и жена потерпевшего, и Тезиевыми прекратились как между
кровниками. Жена тотчас ушла от убийцы. Народный суд осудил его на 10
лет принудительных работ в концентрационном лагере. Освободившийся по
истечении срока наказания Тезиев вернулся в родное селение. Здесь он еще
три года работал пастухом, собирая деньги для примирения. Только тогда,
когда он уплатил ‘‘цену крови‘‘ и устроил примирительное угощение, на
которое пригласил семью Цаликовых, отношения кровной вражды между двумя
фамилиями прекратились.

Ш а р и а т с к и й с у д

Ф о р м и р о в а н и е ш а р и а т с к о г о с у д о п р о и з в о
д с т в а. Если суд по адату с незначительными ограничениями продолжал
относительно широко функционировать в Кабарде и Адыгее в первой половине
1920-х годов, то с сохранением шариатского судопроизводства дело
обстояло значительное сложнее. В целом можно говорить о существовании
двух основных взглядов на будущее шариата на Северо -Западном Кавказе. С
одной стороны, ряд местных партийных лидеров, называемых в партийных
архивных источниках шариатистами (к ним мы можем отнести Н.Катханова,
З.Мидова, К.-Г.Максидова и др.), стремились к сохранению и значительному
расширению функций шариатских судов. Как указывалось в предыдущей главе,
в действительности в пореформенной адыгской общине уголовные нормы
шариата имели ограниченную сферу применения и в основном их
использование стимулировалось горскими судами. С другой стороны,
советские руководители и некоторые национальные партийные лидеры говоря
о сохранении шариатского суда как такового предполагали изменить в корне
его внутреннее содержание, поскольку видели в нем переходный судебный
орган.

В первые годы установления советской власти в КБАО ‘‘ шариатисты‘‘
выдвинули лозунг о ее поддержке (“Да здравствует советская власть,
шариат и объединение народа”), вступив в политический союз со
сторонниками советской власти. Н.Катханов убеждал своих соратников, что
“коммунизм и шариатизм – одно и то же, за исключением одного тезиса о
религии”. На имевшуюся в 1920-1921 гг. связь между ‘‘шариатистами‘‘ и
большевиками указывалось и в секретном докладе председателя областной
администрации Кабарды, направленном в Народный Комитет по юстиции:
“Шариатисты поддерживают большевиков, увязывая ученье о шариате с
коммунистическим ученьем. Эта связь глубоко укоренилась в массах‘‘.
Многие шариатисты занимали различные должности в советской партийной и
военной администрации. Например, Н.Катханов командовал войсками
Нальчикского округа.

В свою очередь, советская власть на первых порах предпочитала
поддерживать не адат, а шариат. Поэтому большевики объявили о замене в
целом на Северном Кавказе адатных судов шариатскими. Пока советская
власть в регионе была слаба, большевики пытались привлечь на свою
сторону местные мусульманские народы, поддерживая шариат в ущерб адату.
Позднее взаимоотношения между большевиками и шариатистами в КБАО
изменились. Не получив ожидаемой поддержки от органов советской власти,
сторонники расширения роли шариата в кабардинском обществе примкнули к
антисоветски настроенным слоям населения: лицам из привилегированных
сословий, рядовым общинникам, а также духовным лидерам, и создали
несколько крупных военных формирований, которые вели борьбу с
распространением советской власти на Северо-Западном Кавказе. Наиболее
известные из формирований – отряд бывшего князя Кургоко Шипшева из
селения Кахун численностью в 100 чел. В отряд входили многие бывшие
кабардинские князья и уздени, например, Хапцев, Шарданов, Хавжоков,
Тугуров. Были и другие отряды, например, отряд Темиркана Шипшева, Хызыра
Кацева и т.д..

Несмотря на то, что советских партийных лидеров шариат ‘‘отпугивал‘‘
именно в качестве судебной системы и они указывали, что “ученье о
шариате на месте выявлялось главным образом в судопроизводстве‘‘, в
начале 1920-х годов советская администрация на Северном Кавказе вообще и
в КБАО, в частности, объявила о своей готовности сохранить шариатное
судопроизводство. В 1921 г. на Учредительном съезде Горской ССР
С.М.Киров говорил горским депутатам, что “если вы желаете судиться по
шариату – судитесь по шариату, это дело ваше в том смысле, что очевидно,
только такая форма суда в данном случае понятна народу”.

Выступая на Чрезвычайном съезде народов Дагестана от имени правительства
РСФСР с декларацией о советской автономии Дагестана 13 ноября 1920 г.
нарком по делам национальностей И.В. Сталин заявил: ‘‘Дагестан должен
управляться согласно своим особенностям, своему быту, обычаям. Нам
сообщают, что среди дагестанских народов шариат имеет серьезное
значение. До нашего сведения также дошло, что враги Советской власти
распространяют слухи, что Советская власть запрещает шариат. Я здесь от
имени правительства Российской Советской Федеративной Социалистической
Республики уполномочен заявить, что эти слухи неверны. Правительство
России предоставляет каждому народу полное право управляться на
основании своих законов и обычаев. Советское правительство считает
шариат таким же правомочным, обычным правом, какое имеется и у других
народов, населяющих Россию. Если дагестанский народ желает сохранить
свои законы и обычаи, то они должны быть сохранены‘‘.

В 1921-1922 гг. в Кабарде функционировало 65 сельских и 4 окружных
шариатских судов, осуществлявших свою деятельность, опираясь на
‘‘Положение о судопроизводстве в Кабардинской АО‘‘. Эти суды в
официальных документах 1920-х годов назывались ‘‘ советско –
шариатскими‘‘. Они находились под полным контролем государственной
власти, подчиняясь Народному комиссариату юстиции, а также Внутреннему
управлению КБАО. В архиве мы обнаружили материалы заседаний управления,
на одном из которых в 1921 г. было принято решение о введении косвенного
наблюдения за сельскими шариатскими судами, как сказано в архивном деле,
‘‘с целью недопущения проведения противосоветских принципов‘‘. Вначале
шариатские суды финансировались советским государством, однако довольно
скоро советские органы власти отказались от этого, передав их на
содержание сельским обществам.

С о с т а в с у д а. Основной вопрос при описании бытовавших в 1920-е
годы на Северном Кавказе шариатских судов состоит в определении состава
данного органа. С.М.Киров, разрешая деятельность этих судов, подчеркнул,
что духовные лица не имеют права участвовать в его заседаниях. ‘‘Знатоки
шариата, – говорил он, – среди горцев по своему умственному укладу и
социально-экономическому положению далеки от идеалов трудящихся масс и
их деятельность носит ярко реакционный характер”. Это правило по сути
противоречило основам шариатского судопроизводства, осуществляемого
исключительно духовными лицами.

Вначале кабардинцы отнеслись к организации шариатских судов серьезно и
стремились выбирать в них авторитетных духовных лиц. Так, в Урванском
округе кабардинцы провели съезд, как сказано в архивном деле, ‘‘знатоков
шариата‘‘, на котором выбрали кандидатов в члены сельских шариатских
судов своего округа. В 1921 г. были изданы Правила для шариатских судов,
составленные Али Абуковым(. Сельские шариатские суды должны были
состоять из трех человек: двух сельчан и одного эфендия. Их выборы
происходили на заседаниях сельских советов. В Адыгейской АО в момент
введения шариатских судов многие духовные лица были привлечены для
работы не только в шариатских судах, но даже в судебном аппарате
области, например, в советском областном суде. Многие партийные лидеры
Адыгеи предлагали более активно использовать хаджей и эфендиев. Тем не
менее вскоре все духовные лица Кабарды и Адыгеи были отстранены от
шариатской судебной практики.

Как отмечает З.Х.Мисроков, те же процессы имели место и в других
регионах Северного Кавказа, например, в Горской республике. Исключением
стал только Дагестан, где в состав шариатских судов действительно вошли
многие духовные деятели. В него входили имам пятничной мечети (араб.
кадий), выполнявший обязанности секретаря муэдзин, председатель
сельсовета, письмоводитель и от 2 до 12 чел. старейшин в зависимости от
численности селения. Председателем суда вместо назначавшегося прежде
властями округа бегавула стал выборный представитель селения, чаще всего
местный дибир. Среди председателей окружных шариатских судов Дагестана
были такие известные всему Дагестану мусульманские общественные деятели,
как Али Хаджи из селения Акуша и Али Каяев из селения Кумух.

П р о ц е с с у а л ь н ы е н о р м ы. И с п о л н и т е л ь н ы е
с а н к ц и и. К о м п е т е н ц и я ш а р и а т с к и х с у д о
в. В КБАО сельский шариатский суд являлся постоянным судебным органом, в
обязанности которого входило заседать 2 раза в неделю. Судопроизводство
проходило на русском языке, а судоговорение – на кабардинском. Апелляции
на решение сельских шариатских судов могли быть поданы в течении 15 дней
в окружные шариатские суды. В отличие от российской пореформенной
администрации, которая следила за выполнением решений шариатских судов,
советские органы власти отказались это делать, предоставив это общине.

В компетенцию сельских шариатских судов входило рассмотрение частных
дел адыгов. Суд не имел права разбирать дела, касающиеся всего селения.
Если одна из сторон принадлежала к православным, то дело должно было
передаваться в советский народный суд. Как отмечал З.Х.Мисроков,
‘‘первые законодательные акты представляли шариатским судам
исключительно широкую компетенцию‘‘. Шариатские суды могли рассматривать
практически все виды уголовных и гражданских дел. Однако уже к началу
1920-х годов компетенция шариатских судов была значительно сужена. Так,
в Кабардино-Балкарской и Адыгейской областях за шариатскими судами было
оставлено рассмотрение лишь мелких уголовных правонарушений о ссорах,
драках и самоуправствах и гражданских дел на сумму не более 1000 руб.
серебром, а также наследственные и бракоразводные дела. Сельский
шариатский суд должен был следить за продажей спиртных напитков, делить
пожертвования для бедных, регистрировать смерть, браки и разводы.

С у д е б н а я п р а к т и к а. Анализируя реальную судебную практику
сельских шариатских судов в Кабарде, мы видим, что они в основном
рассматривали дела о нанесении хозяйственного ущерба, правильности
соблюдения опекунства, ранении животных, краже или продаже скота,
покупке дома, наследстве, разделе имущества между родственниками,
супругами, разводе. Помимо этого в функции сельского шариатского суда
входило составление списков ‘‘порочных лиц‘‘. Иногда эти суды
рассматривали некоторые земельные споры как между сельчанами, так и
между жителями разных селений. Например, в 1921 г. суд рассмотрел дело о
спорном покосном участке между жителями двух селений – Нижнего и
Верхнего Чегема. Однако одну из сторон не устроило решение сельского
шариатского суда и дело было направлено в Окружной шариатский суд. В
редких случаях сельские шариатские суды рассматривали дела, связанные с
причинением физического ущерба, а также дела об изнасиловании. Мы
обнаружили в архиве несколько таких дел.

С и с т е м а н а к а з а н и я. В процессе создания на Северном
Кавказе шариатских судов в опубликованных судебных документах система
наказания, которую имели право принять новообразованные шариатские суды,
не была четко сформулирована. Как подчеркивал З.Х.Мисроков, ‘‘закон
умалчивал о санкциях, налагаемых ими (шариатскими судами. – И.Б.) на те
или иные преступления. Не существовало, в частности, указаний, за какие
именно преступления назначаются наказания, предусмотренные мусульманским
законодательством‘‘. В ‘‘Положении о судоустройстве…‘‘ содержались
лишь общие формулы о том, что ‘‘шариатский суд имеет право по своему
убеждению определять меры наказания‘‘. Собранные З.Х.Мисроковым архивные
документы свидетельствуют о реальном применении норм шариата только в
Дагестане. Там судьи принимали решения о выдаче подсудимого
родственникам убитого для ‘‘убиения‘‘ и об отрубании рук обвиняемых в
воровстве. Интересно одно решение дагестанского шариатского суда: суд
вынес решение о передаче убийцы семье потерпевшего для убиения, однако
отстрочил его выполнение на три года, поскольку сын убитого был еще
слишком мал для совершения мести за отца. Тем не менее В.О.Бобровников
считает, что и в Дагестане шариатские уголовные нормы практически не
применялись. Описанные выше З.Х.Мисроковым приговоры шариатских судов о
выдаче виновных в убийстве родственникам для убиения, по сообщению,
В.О.Бобровникова, не были приведены в исполнение.

В 1920-е годы в Кабардино-Балкарской и Адыгейской областях, как
свидетельствуют собранные З.Х.Мисроковым и нами архивные материалы, в
1920-х г. не было случаев применения шариатских уголовных норм. В
инструкциях по работе шариатских судов на Северном Кавказе были введены
правила, запрещавшие приговаривать виновных к лишению жизни, телесным и
членовредительским наказаниям. Шариатские суды должны были применять
советское уголовное законодательство. Тем не менее З.Х. Мисроков
подчеркивал, что шариатские суды не всегда следовали этому правилу. В
КБАО сельские шариатские суды применяли комбинированную систему мер
наказания. С одной стороны, при рассмотрении дел, связанных с разводами,
они обращались к нормам шариата, с другой – при разборе дел, связанных с
причинением имущественного ущерба (кражи, ранения животных), – нормы
адата. Наконец, в редких случаях, когда в шариатские суды поступали дела
о причинении физического ущерба, судьи обращались к УК РСФСР, применяя
следующие нормы: за незначительное ранение суд определял виновному один
месяц тюремного заключения, за неумышленное убийство – 2 года, за
умышленное – 5 лет. Мы располагаем архивными данными, которые
показывают, что если возникала необходимость урегулировать конфликт, в
результате которого был причинен физический ущерб, адыги предпочитали
обращаться не в шариатский, а по-прежнему в медиаторский суд.

Деятельность окружных шариатских судов также не должна была
противоречить, как сказано в архивном деле, ‘‘советским принципам”. Если
советские чиновники обнаруживали, что окружной шариатский суд рассмотрел
дело, применив нормы шариата, они сообщали об этом в юридические
областные органы. Как видно из архивных материалов, окружные суды
оказались еще менее жизнеспособными, чем сельские, и вскоре были
упразднены. Окончательно все виды шариатских судов оказались
ликвидированы в Кабарде к 1925 г.

В 1926-1927 гг. в ряде регионов Северного Кавказа партийные и советские
органы власти вновь попытались учредить шариатские суды. Бывшие
сторонники расширения шариата в Кабарде, шариатисты, называвшиеся в
партийных архивных документах конца 1920-х годов ‘‘панисламистами‘‘(,
вновь попытались утвердить нормы шариата в КБАО. Однако областные
партийные власти, как и ранее, не поддержали их, считая, что в конце
1920-х годов в КБАО ‘‘не существовало оснований для возрождения
шариатского судопроизводства‘‘.

И с п о л ь з о в а н и е н о р м а д а т а и ш а р и а т а в

д е я т е л ь н о с т и с о в е т с к и х о р г а н о в в л а с
т и

Для стабилизации сельской жизни советская администрация попыталась
ввести отдельные нормы адата и шариата. Мы располагаем архивными данными
об использовании таких адыгских традиций, как институт присяги, круговая
ответственность за преступление и т.д.

Так, для борьбы с появившимися на всем Северном Кавказе вооруженными
бандами, занимавшимися грабежами и разбоями, советская администрация
применила правило об установлении круговой (родственной) ответственности
общинников за совершенные их родственниками подобные преступления.

Для борьбы с самовольной рубкой адыгами леса советские органы власти
использовали институт присяги. В селениях из рядов общинников были
созданы специальные комиссии. Каждый житель селения в присутствии членов
этой комиссии и членов сельского совета должен был дать присягу в том,
что он не будет прибегать к самовольной рубке леса. За нарушение присяги
областная администрация ввела штраф в размере 600 руб. за один воз леса.
Штраф шел в пользу сельской администрации.

Наряду с этим местная администрация попыталась использовать
мусульманский закят, собираемый, по традиции, духовными лицами. Сельские
советы решили его собирать самостоятельно, не прибегая к помощи
эфендиев, и передавать собранные деньги, как сказано в архивном деле,
‘‘на укрепление советских органов власти‘‘.

Для ослабления агрессивности между участниками крупных конфликтов
советская администрация обязала председателей сельских советов брать с
конфликтующих сторон и их родственников письменные документы,
‘‘подписки‘‘, в которых давались письменные обязательства не вести себя
агрессивно и не совершать мести.

Как нам представляется, попытки возродить некоторые адыгские традиции не
дали ощутимых результатов и вскоре были оставлены. Так же безуспешно в
1920-е годы советская администрация для борьбы с участившимися случаями
воровства скота пыталась применять институт круговой ответственности.
Как указывалось в предыдущей главе, в пореформенное время сельская
администрация вместе с сельским сходом составляла списки ‘‘порочных
лиц‘‘, в которых включались лица, ранее замеченные в воровстве. Если
где-либо происходила кража, главным образом скота, и следы вели в
определенное селение, а вор при этом найден не был, то сумма краденного
раскладывалась на всех попавших в этот список лиц. В 1920-е годы
председатели сельских советов решили вновь обратиться к этому способу
борьбы с воровством. В кабардинских селениях были созданы так называемые
присяжные комиссии, в которые вошли по четыре человека, в том числе и
сельский эфендий, возглавлявший этот орган. В присутствии членов этой
комиссии каждый совершеннолетний житель селения открыто или тайно давал
присягу в том, что он не занимается и не будет заниматься воровством.
Затем члены комиссии составляли список ‘‘порочных лиц‘‘ своего селения.
Как видно из архивных материалов, в таких списках было от 5 до 25 чел.,
принадлежавших главным образом к 20-30 летней возрастной группе. Позже
шариатские суды стали контролировать процесс составления присяжными
комиссиями данных списков.

Хотя указанная мера вызывала значительные протесты со стороны
общинников, поскольку имелось много случаев подкупа лиц, от которых
зависело то, какие фамилии в него попадут, все же, как видно из архивных
материалов, она многократно применялась в кабардинских селениях.
Например, в селении Шалушка произошла кража и сумма украденного была
распределена между такими ‘‘ порочными лицами‘‘. Некоторые из них втайне
устроили вечеринку, на которую пригласили председателя сельского совета,
составлявшего в своем селении этот список. После вечеринки председатель
распределил необходимую для возмещения сумму между оставшимися лицами из
‘‘порочного списка‘‘, вычеркнув из него тех, с кем вместе накануне
выпивал.

Отметим, что не все советские и партийные лидеры поддерживали
использование для борьбы с воровством института круговой
ответственности. Многие еще в 1920-м г. предлагали рассматривать
происходившие кражи только в советском народном суде. Из-за неясности в
этом вопросе иногда председатели сельских советов колебались и
обращались в областные органы с вопросом, какими правилами при решении
ситуаций, связанных с воровством, им руководствоваться. К 1923 г.
областные администрации Кабарды и Адыгеи окончательно отказались от
применения данного института.

В пореформенное время выселение виновного на временное или постоянное
жительство в другое селение по решению медиаторского суда при
одобрительной санкции сельской общины часто применялось для
урегулирования серьезных конфликтов. Советская администрация также
попыталась использовать эту норму адата. Согласно постановлению коллегии
Внутреннего управления КБАО, “считаясь с бытом и укладом жизни
кабардинцев в особых случаях, когда не представляется возможным
представить фактический материал, но поведение и жизнь порочного дают
повод к его изолированности от общества, материалом может служить
Постановление общего собрания сельского общества об изолированности”.
Таким образом, решение о выселении воров на жительство в другую область
мог принять сельский сход и сельский совет при санкции окружного
исполнительного комитета. Иногда комитет сам обращался к сельскому сходу
о принятии им подобного решения. Выселению подвергались лица,
замеченные в совершении кражи вторично.

Для нормализации сельской жизни областная администрация сохранила за
сельским сходом некоторые управленческие функции, которыми он обладал
ранее. Сход, во-первых, мог выбирать членов сельского управления,
во-вторых, решал некоторые дела, связанные с причинением имущественного
или физического ущерба. Так, на сходе утверждались списки ‘‘порочных
лиц‘‘, принимались меры по возмещению материального ущерба за
совершенное воровство, рассматривались некоторые земельные конфликты.
Имелись у сельского схода и другие функции. Так, в 1922 г. был уволен
начальник окружной милиции Малокабардинского округа Ахтатхан Богатырев,
обвиненный в злоупотреблениях по службе. Он обратился к Б.Калмыкову с
просьбой рассмотреть его дело и восстановить в должности. Для
обсуждения ситуации советские судебные органы обратились к жителям всех
селений Малой Кабарды. На сходах этих селений были приняты общественные
приговоры, из которых стало ясно, что жители подчиненных Богатыреву
селений не имели к нему претензий по выполнению им должностных
обязанностей. В результате Богатырева восстановили в должности
начальника милиции. Иногда советская администрация проводила
объединенные собрания нескольких селений. Например, такое собрание было
проведено в 1923 г. в Мало – Кабардинском округе, на котором
присутствовало 150 чел. от 13 селений. На собрании рассматривались
земельные конфликты между Кабардой и Горской Республикой, претендующей
на земли Малой Кабарды, а также вопросы, связанные с деятельностью банд
на территории КБАО.

Ф о р м и р о в а н и е

с о в е т с к о г о с у д о п р о и з в о д с т в а

Советские судебные органы в Кабардино-Балкарии и Адыгее были учреждены в
1922 г. Наряду с ними советская администрация использовала другие
административные и судебные учреждения для урегулирования главным
образом земельных конфликтов, имевших место как между адыгами, так и
между ними, с одной стороны, и соседними северокавказскими народами, с
другой. Так, в 1920-е годы рассмотрением спорных ситуаций в КБАО
занимались: Революционный комитет Кабарды, областные и окружные
исполнительные комитеты, судебные и земельные отделы при сельских
советах, сельские, окружные и областные судебно-земельные комиссии, и
наконец Чрезвычайная комиссия КБАО и Прокуратура Северокавказского
края.

Судебные и земельные отделы при сельских советах включали в себя по три
человека (судебный отдел входили два общинника и один эфендий, в
земельный – три общинника) в возрасте от 40 до 60 лет. Судебному отделу
были подведомственны мелкие бытовые ссоры, а земельному – мелкие
земельные ссоры, происходившие между односельчанами.

В 1921 г. были сформированы сельские, окружные и областные
судебно-земельные комиссии, которые получили право рассматривать как
мелкие земельные конфликты, происходившие между соседями,
родственниками, группами сельчан, между отдельными сельчанами и общиной
в целом о признании их прав на пай, так и крупные земельные конфликты
между адыгами, с одной стороны, и соседними народами Северного Кавказа,
с другой. В частности, областная земельная комиссия КБАО занималась
подготовкой материалов для установления границ между Кабардой и
Дигорией, между Кабардой и Балкарией, а окружная земельная комиссия КБАО
рассматривала земельный конфликт, происшедший между кабардинцами и
осетинами в 1928 г. в районе селения Новый Урух. Сельские, окружные и
областные земельные комиссии КБАО подчинялись московской Особой коллегии
высшего контроля по земельным вопросам. В 1925 г. полномочия окружной и
областной комиссий были значительно расширены. Как свидетельствуют
архивные данные, при рассмотрении земельных конфликтов локального
характера, т.е. споров между отдельными сельчанами, сельские и окружные
земельные комиссии не препятствовали желанию конфликтующих обращаться за
помощью к медиаторам. В 1926 г. московская Особая коллегия провела
обследование деятельности земельных комиссий КБАО и пришла к выводу, что
‘‘большой процент спорных земельных дел прекращается Земкомиссиями за
примирением сторон. Обычно, дела в Земкомиссиях заканчиваются
прекращением без вызова сторон, на основании поступившего заявления
истца об отказе от иска за примирением‘‘. Об использовании некоторых
элементов обычного права земельными комиссиями Дагестана пишет В.О.
Бобровников. Земельные комиссии нередко устраивали примирение тяжущихся
сторон при посредничестве окружных властей, знатоков адата и
авторитетных стариков из нейтральных селений. В 1928 г. обком партии
КБАО ликвидировал земельных комиссии всех уровней в связи, как указано в
архивном документе, с извращением ими ‘‘природы гражданского процесса‘‘.

Рассмотрением крупных земельных конфликтов занимались областные и
окружные исполкомы. В 1922 г. они принимали участие в обсуждении
земельных проблем, возникших между КБАО и Горской Республикой. Иногда к
таким делам подключалась прокуратура Северо-Кавказского края. Так, в
1928 г. имел место крупный земельный конфликт между кабардинцами и
осетинами. Прокуратура, рассмотрев этот спор, приняла решение о
выселении кабардинцев со спорных земель и об их передаче осетинам. В
начале 1920-х годов была в КБАО и Чрезвычайная комиссия, которая
рассматривала самые крупные земельные конфликты, происходившие между
Кабардой и Балкарией. Областные органы использовали и силовые способы
урегулирования земельных конфликтов. Так, в 1921 г. происходил крупный
конфликт между группой кабардинцев и балкарцев в районе селения Кармово.
Областная администрация установила между селениями отряд милиции в
составе 150 чел. для ослабления агрессивности конфликтующих сторон. При
урегулировании другого земельного конфликта, между кабардинцами и
карачаевцами в районе их пограничного проживания был выставлен отряд
красноармейцев.

Советская судебная система в Кабардино-Балкарской и Адыгейской областях
включала в себя суды трех уровней: сельский, окружной и областной.
Советское судопроизводство осуществлялось на основе первого Уголовного
кодекса РСФСР, принятого в 1922 г.. Сельский народный суд учреждался в
адыгских селениях. Ему были подведомственны мелкие имущественные и
уголовные преступления, при рассмотрении которых он мог применить к
виновному такие виды наказаний, как объявление выговора, выплата
денежного штрафа и арест до семи суток. Окружной народный суд создавался
в округах. Он рассматривал гражданские дела, связанные с разводами,
крупными имущественными споры, а также все уголовные дела, в том числе
убийства и изнасилования. Областной народный суд( обязан был
рассматривать наиболее крупные гражданские и уголовные дела. Все
народные суды КБАО рассматривали множество гражданских и уголовных дел,
но, как свидетельствует архивный материал, наиболее загруженными по
числу рассматриваемых дел были окружные суды. Так, по данным прокуратуры
КБАО, в 1924 г. в одном из окружных судов области рассматривалось 308
гражданских и 226 уголовных дел .

Анализ судебной практики народных судов КБАО показал, что в реальности
при рассмотрении имущественных и уголовных дел окружные и областные суды
применяли более жесткие меры наказания, чем установленные УК РСФСР от
1922 г. Так, если, согласно ст.142-143, за различные виды убийства
назначалось от 1 до 8 лет тюремного заключения, то суды КБАО давали от 1
до 10 лет; если, согласно ст.169, за изнасилование полагалось не менее
трех лет, то суды КБАО давали от 1 года до 8 лет; если за различные виды
ранения, по ст. 149, 154, полагалось от 6 месяцев до 3 лет, то суды КБАО
назначали от 6 месяцев до 7 лет; и наконец, если, по ст.180, за кражу
имущества или скота полагалось лишение свободы от 6 месяцев до 2 лет, то
суды КБАО давали от 2 до 10 лет. Как указывалось выше, в 1928 г. были
приняты новые правовые нормы, затрагивающие ‘‘бытовые преступления‘‘,
сформулированные в гл. Х “О преступлениях, составляющих пережитки
родового быта”. При утверждении в 1935 г. нового Уголовного кодекса гл.
Х вошла в него без изменений.

В конце 1920-х-начале 1930-х годов в Кабардино-Балкарской и Адыгейской
областях появились и другие судебные органы: при сельских советах были
образованы так называемые примирительные камеры и общественные суды, а
на предприятиях – товарищеские суды. Примирительные камеры и
товарищеские суды в составе трех человек выбирались из членов сельсовета
или членов предприятия сроком на год. Как видно из архивных данных, ими
становились мужчины и женщины от 20 до 40 лет, члены ВЛКСМ и ВКП(б). Со
временем был расширен состав товарищеских судов: в него стали входить
председатель, заместитель и 13 членов. Примирительные камеры и
товарищеские суды получили право рассматривать мелкие имущественные и
уголовные дела и применять следующие меры наказания: определение
виновному выплату штрафа в размере до 10 руб., который шел на содержание
общественных организаций, общественное порицание, предупреждение,
возмещение причиненного ущерба.

Общественные суды состояли из 15 чел., выбираемых на общем собрании
граждан селения. Ему были подведомственны мелкие имущественные и
уголовные дела, в том числе и дела, связанные с земельными спорами и
спорами при разделе имущества или наследства. Общественный суд мог
применять к виновным такие меры наказания, как вынесение предупреждения
или общественного порицания, выплату денежного штрафа до 10 руб.,
принудительные работы до шести дней. Подобные суды создавались и в
других регионах Северного Кавказа, например, в Дагестане. Как видно из
архивных данных, адыги редко добровольно обращались в эти судебные
учреждения и часто испытывали давление со стороны местной администрации,
которая требовала, чтобы они разбирали свои конфликты с помощью этих
органов. Так, в одном деле описывается, как местная администрация
грозила кабардинцам, отказавшимся разбирать спор с помощью
примирительной камеры, ‘‘уголовной ответственностью‘‘ за это. Как нам
представляется, данные судебные учреждения стали прообразом
сформировавшихся за годы советской власти различных судебных инстанций,
игравших в целом формальную роль в жизни адыгской общины.

Несмотря на введение советской правовой системы, процесс ее реального
внедрения в адыгском обществе был тяжелым и сложным. Северокавказские
партийные власти заботились не только о формировании новых судебных
органов, но и об изменении правосознания населяющих этот регион народов.
Для этого, во-первых, в 1923 – 1924 гг. в КБАО была проведена
коренизация административного и судебного аппарата. Дело в том, что
первоначально во всех северокавказских областях государственную и
правовую власть осуществляли выходцы из России, не пользовавшиеся среди
адыгов авторитетом. Поэтому секретарь обкома ВКП(б) Б.Калмыков настаивал
на том, чтобы в области учитывались ‘‘местные условия‘‘. Он проводил
политику ‘‘ национализации‘‘ суда, укомплектовав большинство советских
судебных органов местными кадрами.

Во-вторых, была начата кампания под лозунгом “Крестьяне должны знать
свои права!” Дело в том, что подавляющее большинство адыгов, в том числе
местное советское начальство и коммунисты, практически не знали
советских законов. Поэтому советские партийные деятели начали уделять
больше внимания правовому воспитанию населения. Для популяризации
советских правовых норм в 1925 г. в селах были организованы юридические
кружки, а в округах – юридические справочные бюро. В газете ‘‘Карахалк‘‘
так описывались происходившие в нем беседы: “простые без иностранщины
слова делают беседы интересными и для кабардинцев, которые вступают
членами в кружок”. Как нам представляется, и коренизация правовых
органов, и популяризация советского права в целом оказались
малоэффективными. Как отмечалось выше, участие местных адыгов в
советском суде привело к проникновению к советское судопроизводство
отдельных норм адата, а юридические кружки, как позднее признала сама
прокуратура КБАО, не смогли привлечь к себе внимание кабардинцев.

В 1920-1930-е годы советские судебные органы не имели у адыгов ни
авторитета, ни признания. По их мнению, советский суд был коррумпирован
и применял очень жесткие, не свойственные адыгскому менталитету,
правовые нормы. Об этом не раз говорилось на закрытых заседания
партийной верхушки КБАО.

Адыги под тем или иным предлогом уклонялись от рассмотрения конфликтов
во введенных советской администрацией в 1922 г. народных судах.
Областные чиновники обязывали представителей советской власти в селениях
составлять рапорты о происшедших в их селении преступлениях и отсылать
эти данные в УГРО и советские народные суды. В ряде случаев они так и
делали. Но, как свидетельствуют архивные данные, сельская советская
администрация, состоящая из рядовых общинников, постоянно сталкивалась с
просьбами своих же сельчан, друзей, родственников, соседей не отсылать
данные о происшедших между ними спорах. Она шла навстречу этим просьбам
и либо вообще не отсылала рапорт о каком-либо происшествии, либо
отсылала его с указанием отсутствия обнаружения виновного в нем.
Советским уголовно-розыскным органам редко удавалось самостоятельно
найти преступника, поэтому народный суд прекращал такие дела за
отсутствием обвиняемого. Между тем участники конфликтов в неофициальной
форме урегулировали свои отношения с помощью медиаторов. Подобные методы
уклонения от навязываемых судебных норм адыги применяли и в
пореформенное время, о чем мы писали в предыдущей главе. Те дела,
которые все же попадали в народные суды, адыги просили прекращать. Так,
в одном из таких прошений говорилось, что “мы окончили миром и не имеем
претензий”. Мы располагаем архивными данными, что в 1920-е годы
советский народный суд удовлетворял такие просьбы, поскольку, как
указывал А.М. Ладыженский, членами этих судов являлись те же общинники,
‘‘пропитанные традиционными правовыми началами‘‘.

Как свидетельствуют осетинские архивные материалы, народный суд и УГРО
Северной Осетии, отпуская согласно решению адатного суда тех, кто,
согласно советскому уголовному праву, должен был осужден, тем самым
признавали, что нормы местного обычного права еще гораздо сильнее
молодого советского законодательства. Причем, судебные власти Северной
Осетии легко обходили советское уголовное право, апеллируя к широко
распространенному в 1920—1930-х годах принципу смягчения наказания лиц,
происходивших из социальных низов. Осетины нередко использовали
известное требование адата, чтобы хозяин не выдавал властям своего
гостя, даже если тот совершил преступление. Известно много случаев,
когда похитители женщин или убийцы-кровники скрывались от судебного
преследования в домах своих кунаков. Народные судьи, даже обнаружив
преступника, нередко освобождали укрывшего его от наказания,
предусмотренного по УК РСФСР, поскольку, как указано в одном архивном
документе, ‘‘такое деяние исходя из осетинских традиционных адатов,
суд считает ненаказуемым‘‘.

Многие местные партийные лидеры поддерживали позицию населения. По их
мнению, в советских судебных органах применялась слишком жесткая для
адыгского правового менталитета система наказаний за уголовные
преступления. Приводились следующие примеры. Если виновный в воровстве
еще до начала советского судебного процесса заплатил в 4-5 раз выше
украденного, то его не следует судить совсем и определять ему в качестве
наказания тюремное заключение. Или если товарищи, поссорившись,
подрались, в результате чего один из них оказался раненым, то, согласно
советскому законодательству, его судили и определяли тюремное
заключение, тогда как, по мнению местных работников, в этом не было
необходимости. Местные коммунисты часто сами предлагали членам народных
судов прекращать те дела, которые уже были неофициально рассмотрены
медиаторами.

Возникали проблемы и с применением норм советского имущественного права.
Согласно ст.2, 7, 41-44 ГК был введен 3-летний срок давности на
имущественные иски. Применение этой нормы полностью противоречило
хозяйственным адатам горцев, в частности существовавшему в пореформенное
время и продолжавшему существовать в 1920-е годы институту ‘‘ортак‘‘(.
Большинство ортачных договоров были заключены еще до революции и
применение указанных выше статей ГК могло привести к возникновению
многочисленных конфликтов.

Многие местные юристы предлагали ограничить применение ряда статьей
введенной в 1928 г. гл.Х, направленной против пережитков родового быта.
Большие разногласия между юристами вызывало применение нормы,
запрещающей дачу калыма. Так, А.Петухов подчеркивал, что не всякая дача
калыма должна рассматриваться как нарушение советского уголовного
законодательства, а только такая, которая влечет выдачу замуж помимо
воли невесты. А.Петухова поддержал И.Шигаев. Он писал: ‘‘Существование в
Уголовном кодексе статьи, преследующей за калым, дает повод применять ее
там, где это не следовало бы. В одном случае калым носит ярко выраженный
характер выкупа за невесту, игнорирования воли женщины родителями,
родичами, где она является источником нетрудового дохода для своих
родителей и родичей. Нет сомнения, что статья Уголовного кодекса,
преследующая уплату и принятие калыма, имеет в виду именно эти явления.
Но другое дело, когда не калым создает брак, а, наоборот, сам калым
возникает от согласия невесты вступить в брак‘‘. Критерием для
определения того, является ли дача калыма уголовно наказуемым
преступлением или нет, должно было служить ‘‘не то, кому имущество
поступает, а то, является ли внесение женихом имущества (все равно кому
и куда) условием, стесняющим половую свободу женщины и препятствующим в
тех случаях браку, когда, например, достаточного количества имущества у
жениха не имеется‘‘.

ВЫВОДЫ

Формирование советской правовой политики началось в первые
послереволюционные годы в обстановке развернувшейся в Центральной России
и на Северном Кавказе гражданской войны. В Кабардино-Балкарии и Адыгее,
как и всюду, значительно возросло количество конфликтных ситуаций как
между адыгами, так и между адыгами, с одной стороны, и соседними
северокавказскими народами, с другой. Появились групповые формы
конфликтов. В их основе лежали различные причины, в том числе и
государственная политика по переделу горских земель. Проводимая в
Кабардино-Балкарии земельная реформа вызвала многочисленные земельные
конфликты как внутри адыгского общества, так и между ним и соседними
народами. Одним из результатов российской деятельности стало нарушение
традиционных территориальных связей, что привело к увеличению конфликтов
внутрисельского характера. Тяжелая экономическая ситуация привела к
значительному увеличению краж и ограблений.

Продолжал бытовать и институт мести. В указанные выше годы сохранялись
правила мести, характерные для пореформенного времени, а именно узкий
круг лиц, имевших право быть объектом или субъектом мести; отсутствие
жесткой связи между характером исходного конфликта и формой мести;
отсутствие деления преступлений на умышленные и неумышленные; отсутствие
определенных правил совершения мести в пространстве и во времени
(отсутствие срока давности между исходным конфликтом и временем
совершения мести, а также местом, где она могла совершаться);
зависимость обращения к мести от желания потерпевшего и его
родственников.

Появились и другие элементы, ранее не свойственные адыгскому институту
мести. Во-первых, в совершении мести начали принимать участие женщины. В
1920-е годы они могли быть как объектом, так и субъектом мести.
Во-вторых, применительно к исследуемому периоду можно говорить о
частичном возрождении идеологии, направленной на поддержание мести.
Обострившаяся политическая борьба привела к тому, что в 1920-е годы в
адыгской общине месть начала реализовываться не только как регулятор
общественных отношений, но и как элемент политической борьбы. В адыгской
истории уже были такие периоды, например, в ХVIII в., когда борьба за
власть между удельными князьями способствовала активизации института
кровной мести. В.Х.Кажаров отмечал, что ‘‘кровная месть, используясь как
инструмент политической борьбы между княжествами, перерастала рамки
соционормативного института и приобретала ярко выраженные политические
черты‘‘.

В 1920-е годы новые социально-экономические и политические условия,
оказывавшие существенное влияние на формирование социально-правового
поля адыгской общины, способствовали трансформации института мести.
Использование мести в политических целях в качестве способа защиты
интересов определенных групп привело к возрождению и санкций против тех,
кто отказывался ‘‘по другую сторону баррикад‘‘. Поэтому, как нам
представляется, применительно к адыгскому обществу 1920-х годов можно
говорить об увеличении роли института мести в жизни адыгов.

Тем не менее, как и до революции в 1920-е годы отличительной чертой
Кабардино-Балкарии и Адыгеи оставался полиюридизм – сосуществование в
областях нескольких судебно-правовых систем. Уже в первые годы своего
существования советская власть столкнулась с правовой системой адыгов, в
которой адат сочетался с шариатом суннитского толка. Согласно нормам
обычного права разбирались уголовные и поземельные иски, а по шариату –
гражданские и семейные. В 1918-1925 гг. у адыгов в основном сохранились
дореволюционные судебные институты адата. Предпринятые советской властью
попытки замены адата шариатом, а затем советским законодательством не
удались. Вместе с тем в этот период наблюдается дальнейшее ослабление
позиций адатных норм, в частности медиаторского суда.

В основе этого процесса лежал отказ советской администрации
контролировать выполнение адыгами адатных решений медиаторов. В то же
время общинные санкции по поддержанию адатных норм, связанных с
миротворческим процессом, уже в пореформенное время, т.е. во второй
половине ХIХ – начале ХХ в., перестали выполнять эффективную роль.
Несмотря на то, что в 1920-е годы медиаторский суд продолжал испытывать
начавшийся еще в пореформенное время кризис, адыги стремились
рассматривать свои конфликты с помощью медиаторов. Как мы показали в
предыдущей главе, уже в конце ХIХ – начале ХХ в. медиаторский суд не
вполне справлялся с ролью миротворца в адыгской общине. Известны
многочисленные случаи, относящиеся как к дореволюционному периоду, так и
первой половине 1920-х годов, когда медиаторам не удавалось примирить
стороны, когда враждующие стороны мстили друг другу, несмотря на все
усилия медиаторов. Изучая архивные материалы, мы пришли к выводу, что
медиаторский суд в том виде, в каком он функционировал в первую половину
1920-х годов уже не был способен полностью ‘‘обслуживать‘‘ адыгов. Еще в
конце ХIХ в. российские чиновники и такие крупные юристы, как Н.Рейнке,
поняли необходимость проведения судебных реформ в Кабарде и Адыгее. В
1920-е годы такая необходимость вновь проявилась в особой силой.

Судебные органы для урегулирования разобранных нами выше конфликтов были
постепенно сформированы советской властью в 1918-1929 гг. Результатом
первого этапа становления советского судопроизводства стало неприятие
адыгами советских юридических институтов и поддержка традиционного
медиаторского и шариатского судов.

Во время подготовки и начала коллективизации в Кабардино-Балкарии и
Адыгее в судебной политике произошел перелом. К концу 1920-х годов
советская власть на Северном Кавказе достаточно окрепла. Этот период
характеризовался полным запрещением традиционного адатно-шариатного
судопроизводства и внедрением основных советских судебных органов. В
советской правовой политике появились новые лозунги. Возникла ‘‘борьба с
пережитками родового быта‘‘, в которые были включены нормы адата и
шариата. В Кабарде и Адыгее вводился полный запрет на использование норм
адата и шариата с последующей уголовной ответственностью за их легальное
и нелегальное применение. Адыгов заставляли рассматривать свои конфликты
в созданных советской администрацией новых судебных органах. Неприятие
адыгами советского судопроизводства в первую очередь было связано с
неприятием понятий ‘‘преступление‘‘ и ‘‘ наказание‘‘, лежащих в основе
советского уголовного законодательства, а также с советской системой
наказания, применявшей тюремное заключение. Правосознание адыгов
продолжало придерживаться традиционной модели понимания преступления как
причиненного имущественного или физического ущерба и необходимости его
возмещения.

Судебные институты и нормы адата претерпели под влиянием советских
реформ сложную трансформацию. Прогнозы советских историков и юристов об
‘‘отмирании адата, шариата и других вредных пережитков старого режима‘‘
после проведения коллективизации и советских правовых преобразований не
оправдались. После запрета в 1925 г. адатных медиаторских судов адыгам
пришлось приспосабливаться к жизни в условиях единой советской
судебно-правовой системы. Причем адатное правосознание, нормы и
институты оказались устойчивее, чем подобные советские структуры.
Начатая в конце 1920-х годов активная борьба с бытовыми преступлениями
привела к тому, что данные преступления перестали осуществляться явно,
уйдя в ‘‘ подполье‘‘. К середине 1930-х годов, как писал Т.М.Катанчиев,
было покончено и с остатками кровной мести, и выплатой вознаграждения в
качестве компенсации за причиненный физический ущерб. Результатом этого
этапа становления советского судопроизводства явилось формирование
системы ‘‘двойного‘‘ урегулирования конфликтов, заключавшейся в том, что
каждый адыг, попавший в серьезный конфликт, рассматривал его
одновременно в советском народном суде (что его вынуждали делать) и с
помощью медиаторов (что он делал по собственному желанию).

Глава третья

ПРАВОВАЯ КУЛЬТУРА

АДЫГОВ В 1950 – 1990-е ГОДЫ

О п и с а н и е и с х о д н ы х к о н ф л и к т о в

И м у щ е с т в е н н ы е п р е с т у п л е н и я. Причинение
имущественного ущерба затрагивает все области жизни адыгов, но главным
образом сельское хозяйство и скотоводство. Нанесение хозяйственного
ущерба, например, невозврат долга, порча огорода и др. – частая причина
конфликтов между односельчанами, в том числе между соседями или жителями
одного квартала. Приведем пример. Пьяный потребовал у соседа денег
взаймы. Тот отказался дать, за что и был ранен соседом-пьяницей. Другой
важной причиной, отмечаемой нами и в пореформенной адыгской общине,
продолжает оставаться ранение или убийство животных (лошади, коровы,
барана, собаки).

Наконец, воровство по-прежнему сохраняется как одна из главных форм
причинения имущественного ущерба. По полевым данным видно, что основным
объектом краж как в 1950-1980-е годы, так и в 1990-е, у адыгов был и
продолжал оставаться скот. То же самое происходит и в других регионах
Северного Кавказа, например, Дагестане. Появившаяся еще в пореформенной
адыгской общине тенденция к увеличению количества краж у односельчан, за
последние 40 лет оформилась окончательно. Как показывают полевые
материалы, адыги предпочитают совершать кражи скота у своих же
односельчан. В отдельных регионах Северного Кавказа, например, в
Дагестане, в 1990-е годы стал возрождаться бандитизм, что, безусловно,
связано с общим кризисом власти в Российской Федерации вообще и на
Северном Кавказе в частности.

В 1990-е годы появился новый вид имущественных претензий, а именно
земельные конфликты. С 1930-х годов вплоть до 1980-х включительно в
Кабардино-Балкарии и Адыгее существовала колхозная система, которая
объединяла адыгские, русские и балкарские селения, входившие в эти
республики. Прокатившаяся по всему Северному Кавказу волна
расформирований колхозов частично затронула и его северо-западную часть.
Некоторые колхозы и совхозы в Кабарде и Адыгее действительно были
расформированы.

Основная проблема, с которой столкнулась местная администрация в ходе
данного процесса, состояла в дележе принадлежавшей ранее колхозу земли.
Дело в том, что если в Кабарде при образовании колхозов учитывалась
территориальная и этническая принадлежность колхозников, т.е. один
колхоз объединял земли одного селения, то в Адыгее существовал иной
принцип формирования колхозной системы. Там около крупных адыгских
селений располагается множество мелких русских хуторов. В период
образования и дальнейшей реорганизации колхозов были объединены земли
одного адыгского селения и двух-трех русских хуторов в одно хозяйство с
единым подчинением. В 1990-е годы при ликвидации подобных хозяйств дележ
земель между адыгами и русскими приобрел неожиданно сложные формы. Так,
один колхоз, объединявший адыгейский аул и два русских хутора, в 1993 г.
был распущен. Адыгейский аул вошел в Акционерное общество “Дружба”, а
русские хутора – в другое акционерное общество и товарищество. Во время
раздела колхозных земель сенокосные земли, которыми ранее, еще до
образования колхозного строя в Адыгее, пользовались хуторяне, были
переданы в собственность ‘‘Дружбе‘‘, что вызвало недовольство жителей
русского хутора. В другом случае во время раздела колхозных земель между
адыгейским селением и русским хутором произошел конфликт из-за
межколхозной откормочной базы.

Отметим, что в настоящее время земельные конфликты стали неотъемлемой
частью всех северокавказских республик, например, в Северной Осетии, где
осетины, проживающие в разных селениях, требуют возвращения земель,
принадлежавших ранее их общинам. Такой конфликт произошел между жителями
селения Дарг-Кох и Карджын. В 1957 г. был образован Карджинский совхоз.
В него вошли 998 га, принадлежавших общине селения Дарг-Кох. Теперь
осетины из селения Дарг-Кох требуют возвращения этих земель. Как видно
из приведенных выше материалов, в основе современных земельных
конфликтов лежит стремление северокавказских народов апеллировать к
историческим корням землепользования, существовавшей до введения
советской колхозной системы.

Есть и другие причины современных территориальных конфликтов.
Экономические и политические процессы 1990-х годов привели в движение и
национальные силы северокавказских народов. В КБР начался процесс
‘‘национального возрождения‘‘, который сразу же стал развиваться в форме
борьбы ‘‘за возрождение‘‘ кабардинской и балкарской государственности.
Проблема государственности на Северном Кавказе – это проблема
национально-территориального государственного устройства, заключающаяся
в попытке лидеров как кабардинского, так и балкарского движений
сформировать государства на основе одного или нескольких родственных
этносов. Попытка начать формирование в рамках КБР двух государств по
национальному принципу вызвало ряд проблем, поскольку и кабардинцы, и
балкарцы, получили в наследство от прошлых властей сложную и запутанную
территориальную ситуацию, связанную с многолетней политикой переселения
северокавказских народов, а также с русской экспансией.

П р е с т у п л е н и я п р о т и в л и ч н о с т и. Оскорбления. В
адыгской общине по-прежнему оскорблением являются адыгские и русские
нецензурные слова. Например, произнесение неуважительных слов в адрес
умерших родственников может вызвать значительный конфликт. Оскорбление
действием, например, топтание шапки ногами, удар по лицу, удар плетью и
т.д., как и ранее, создает серьезные осложнения во взаимоотношениях
между адыгами.

Причинение телесных повреждений. Наиболее распространенная форма
столкновений между адыгами как в 1950-1980-е годы, так и в 1990-е –
драки, заканчивающиеся нанесением легких телесных повреждений. Как
показывают полевые материалы, случаев причинения умышленных тяжелых
ранений или убийств в адыгских селениях мало. В среднем за 20-30 лет в
селении происходит одно-два умышленных убийства. Так, в одном селении
случилось убийство соседа из ревности. В другом случае произошло
убийство мальчиком своего ровесника. В основе конфликта между ними
лежали недружелюбные отношения их родителей. Отмечаемая нами в
современном адыгском обществе тенденция к сокращению нанесения
умышленных телесных повреждений характерна и для других народов
Северного Кавказа, например, Дагестана. Как указывает В.О. Бобровников,
‘‘согласно официальной статистике, число ежегодно зарегистрированных
здесь убийств стало в 5-6 раз меньше по сравнению с концом XIX в., когда
на каждые 300 жителей области ежегодно приходилось одно поранение или
убийство‘‘.

Тем не менее достаточно распространенным в адыгских селениях явлением
стали непредумышленные ранения или убийства во время вечеринок, свадеб,
и также непредумышленное причинение физических увечий во время
автомобильных аварий на дорогах. Ситуации, связанные с многочисленными
авариями на дорогах, что приводит к жертвам, характерны в настоящее
время для большинства народов Северного Кавказа, например, для осетин.
Часто подобные ситуации возникают между адыгами и соседними
северокавказскими народами. Бывают и непредумышленные бытовые убийства.
Так, в 1990 г. в адыгейском селении несколько односельчан – дальних
родственников – во время выпивки случайно убили одного из
присутствующих. Согласно полевым материалам, изнасилования адыгских
девушек и женщин редки. По традиции о подобных преступлениях адыги
предпочитают не сообщать чужим людям. Обычно такие дела не доходят и до
судебного разбирательства. Окружающие стараются урегулировать их с
помощью брака между насильником и изнасилованной девушкой.

З н а ч е н и е р а з л и ч н ы х ф а к т о р о в в ф о р м и р
о- в а н и и с о в р е м е н н ы х к о н ф л и к т о в.
Территориальный и родственный факторы. Как свидетельствуют собранные
автором полевые этнографические материалы, в 1950-1990-е годы
значительно увеличилось количество самых разнообразных внутрисельских
конфликтов. Между жителями разных адыгских селений в основном происходят
неумышленное причинение физического увечья во время автомобильных аварий
на дорогах. Если раньше, в пореформенной общине, мы отмечаем отдельные
столкновения между адыгами, проживавшими в разных кварталах одно и того
же селения, то за последние 40 лет значительно увеличилась доля
конфликтов, происходящих между соседями и жителями одного квартала. В
настоящее время адыгские селения представляют собой огромные
территориальные единицы, от 5 до 10 тыс. чел. Каждое селение состоит из
пяти – шести кварталов. Если в пореформенное время соблюдалось
родственное расселение внутри квартала, то за советские годы эта
традиция нарушилась: в настоящее время родственные семьи разбросаны по
всему селению. По нашему мнению, этим во многом и объясняется увеличение
внутриквартальных конфликтов.

Как показывают этнографические данные, в 1990-е годы, в отличие от
территориального, родственный фактор продолжает играть сдерживающую роль
в разжигании бытовых конфликтов как в адыгском обществе, так и в других
регионах Северного Кавказа, например, в Северной Осетии, где родственные
связи стали едва ли не единственной основой сохранения традиционных
устоев жизни народа. Думается, можно говорить об упрочении их роли в
1990-е годы в адыгской и осетинской общинах.

Этнический фактор. Между адыгами, с одной стороны, и соседними народами
Северного Кавказа, с другой, происходят в основном конфликты трех видов:
земельные, о которых мы писали выше; причинение неумышленных физических
увечий во время автомобильных аварий на дорогах и, наконец, совершаемые
адыгами изнасилования девушек и женщин из соседних русских хуторов.
Обычно вокруг адыгейского селения располагаются два-три русских хутора.
В хуторах, в отличие от адыгейских аулов, устраивают танцы, на которые
приходят и адыгейцы. Во время этих вечеринок случаются различные
конфликты между молодежью, в том числе и изнасилования русских девушек.

Групповые конфликты. Наряду с индивидуальными конфликтами, т.е.
столкновениями между двумя личностями, в 1950-1990-е г. происходили и
происходят групповые конфликты. Если в прежние десятилетия подобные
конфликты не имели серьезных последствий, то групповые конфликты 1990-х
годов сопровождаются причинением значительного физического ущерба.
Например, в конце 1980-х годов в одном кабардинском ауле молодой житель
П. оскорбил старшего по возрасту жителя Ш., проживавшего в том же
квартале, что и молодой парень. Старший ударил младшего. На следующий
день обе конфликтующие стороны заручились поддержкой близких
родственников: старшего поддержали 7 семей, младшего – 11. Конфликтующие
группы начали вести себя агрессивно, друг другу угрожая расправой. В
1990-е годы основная причина возникновения групповых конфликтов –
взаимные территориальные претензии кабардинцев и балкарцев. Мы об этом
писали выше.

Половозрастная принадлежность участников конфликтов. В целом, как и
прежде, в адыгских селениях подавляющее большинство уголовно наказуемых
преступлений совершаются мужчинами, в редких случаях – женщинами.
В.О.Бобровников отмечает, что в Дагестане в 1980-е годы около 8 %
преступлений совершались женщинами.

Как и в прежние десятилетия, в основном участниками преступлений
являются лица, принадлежащие к 30-40 летней возрастной группе, а также
молодежь от 14 до 25 лет.

* * *

Обычно – правовая деятельность адыгов в 1950-1990-е годы продолжает
сохранять элементы адатного урегулирования конфликтных ситуаций.
Применительно к исследуемому периоду можно говорить о частичном
существовании в адыгской общине принципа возмездия (институт мести) и
принципа возмещения (медиаторский суд).

М е с т ь к а к о т в е т н а и с х о д н ы й к о н ф л и к т

Как свидетельствуют полевые этнографические материалы, в современных
правоотношениях сохраняется присущее адыгам в пореформенное время
различие между кровниками и врагами. Как свидетельствуют полевые
этнографические материалы, если во второй половине ХIХ – начале ХХ в. в
адыгском обществе преобладали кровные отношения, то в 1950-1980-е годы –
враждебные отношения, или отношения врагов. О сокращении за последние
сорок лет случаев кровоотмщения применительно к другим северокавказским
народам писали многие исследователи. Так, В.О. Бобровников указывает,
что ‘‘если в начале ХХ в. около 80% тяжелых уголовных преступлений
совершались на почве кровной мести, то к концу 1970-х годов такие
преступления составляли только 0,7% от общего числа преступлений в
республике. В структуре сельской преступности они имели несколько
больший удельный вес – 0,8-1,3%‘‘.

В 1990-е годы на Северном Кавказе меняется социально – экономическая,
политическая и этническая ситуация, что отразилось на бытовании
института мести. Можно говорить о том, что в настоящее время
северокавказские народы стали к ней обращаться чаще. Так,
В.О.Бобровников отмечает, что к концу 1990-х годов в Дагестане кровная
месть превысила дореволюционный уровень. Сегодня 10-15% всех
зарегистрированных в республике преступлений совершаются на почве
кровной мести. В Кабардино-Балкарии и Адыгее мы не наблюдаем подобного
роста, однако признаки некоторого ее увеличения есть и в этих
республиках.

П р и ч и н ы м е с т и. Рассматривая основные причины возникновения
кровных или враждебных отношений, мы установили, что, как и в
пореформенное время, у адыгов не существует жесткой зависимости между
характером и обстоятельствами исходного конфликта и последующим
совершением мести как ответа на этот конфликт. Как свидетельствует
полевой этнографический материал, кровные или враждебные отношения могут
устанавливаться как из-за незначительных ссор или драк, так и из-за
серьезных столкновений, приведших к ранению или убийству, а также в
результате серьезных автомобильных аварий, влекущих за собой жертвы. Как
и прежде, враждебные отношения могут существовать короткое время, но
могут сохраняться и на протяжении многих лет. Так, после драки между
соседями из-за жены одного из них вражда между семьями длилась 9 лет.
Если вражда установилась после причинения неумышленного физического
увечья во время аварии на дороге, то она чаще всего длится в течение
года, до совершения годовых поминок.

К сожалению, мы не располагаем статистическими данными по
Кабардино-Балкарии и Адыгее, показывающими соотношение причин, лежащих в
основе совершения убийства на почве мести. Поэтому мы обратились к
аналогичным исследованиям по другим регионам Кавказа, в частности,
воспользовались данными, собранными А.И.Барамия в Верховном суде
Грузинской ССР в 1960-е годы. Он проанализировал причины совершения 70
убийств на почве кровных или враждебных отношений и опубликовал
следующие результаты: в 16 случаях месть была совершена за причинение в
исходном конфликте убийства или серьезного телесного повреждения (22,8
%), в 8 случаях убийство произошло из-за земельных споров (11.5 %), в 6
случаях была совершена месть по отношению к должностным лицам (8,6%)(. И
наконец, значительное количество подобных преступлений совершалось в
связи с причинением оскорблений, обид, связанных с сексуальной жизнью,
как по отношению к самим враждующим, так и их родственникам (внебрачное
сожительство, измена, отказ жениться или выходить замуж(- 23 дела
(32,7%).

Относительно новым для народов Кавказа стало предоставление в советский
народный суд свидетельских показаний против подозреваемых. Это вызвало
волну совершения мести над теми людьми, которые давали суду показания,
‘‘послужившие основанием для вынесения судом обвинительного приговора,
осуждающего виновного к смертной казни или лишению свободы, если при
этом осужденный умер или погиб в заключении‘‘. Среди рассмотренных
А.И.Барамией 70 убийств, совершенных на почве кровной мести, в 1960-е г.
таких случаев оказалось 5 (7,2%).

Помимо добровольных показаний практиковалось и доносительство в
правоохранительные органы. Доносительство, с одной стороны, было
неприемлемо для адыгского кодекса чести, выраженного в адыгэ хабзэ, а с
другой, при необходимости охотно использовалось адыгами в качестве
мести. Наряду с этим доносительство в свою очередь являлось важной
причиной совершения мести над доносителем.

Приведем и статистические данные Г.И.Диасамидзе, показывающие причины
совершения убийств на почве кровной мести в Аджарии в 1960-е годы. Автор
рассмотрел 42 подобных случая и опубликовал следующие результаты: в 8
случаях месть была совершена за причиненное в исходном конфликте
убийство или серьезные телесные повреждения, в 7 – из-за земельных и
других имущественных споров. И наконец, значительное количество подобных
преступлений совершалось в связи с причинением оскорблений, обид,
связанных с сексуальной жизнью, в том числе и с изнасилованием, как по
отношению к самим враждующим, так и их родственникам – 19 случаев.

Применительно к народам Дагестана любопытные материалы приводит
В.О.Бобровников. Он отмечает, что в 1950-1980-е годы были случаи мести
‘‘в ответ на воровство или грабеж, совершенные с целью оскорбления.
Типичным примером убийства в ответ на такое воровство можно считать
инцидент 1939 г. в селении Гагатль, где мужчины из семьи Хадисилавлал
убили некого Идилава, который не раз обворовывал и публично оскорблял их
род‘‘. В 1990-е годы в Дагестане в основе многих случаев совершения
мести лежали религиозные мотивы. ‘‘В конце 1970-х в городах и
переселенческих аулах горцев на равнине появились исламские молодежные
группировки фундаменталистского толка, позднее получившие название
‘‘ваххабитов‘‘. После распада в 1991 году СССР это движение стало быстро
распространяться по всему Дагестану. Несколько десятков селений на
равнине и в горах распались на враждующие общины ваххабитов и
традиционалистов, заменившие собой прежние территориальные
внутридеревенские фракции. Ваххабитам противостоит большинство
дагестанских мусульман, имамы и главы администраций всех селений
региона. Обе стороны настроены агрессивно, но наиболее вызывающе ведут
себя реформаторы. Они срывают шесты с флажками с могил шейхов, открыто
поносят своих односельчан из другой фракции во время пятничной
проповеди, никогда не разговаривают и не едят вместе с ними. Из-за этого
часто случаются столкновения между фракциями больших селений‘‘.

Ф о р м ы м е с т и. У адыгов если в исходном конфликте было нанесено
оскорбление или легкое телесное повреждение, то в качестве мести
наносятся телесные повреждения.. У абхазов в качестве мести за телесное
повреждение в 1960-е годы могло быть использовано и изнасилование. Так,
за совершенное в исходном конфликте ранение младший брат потерпевшего
увез жену виновного, который уже был осужден по советским законам и
находился в тюрьме, и полгода с ней жил, насилуя ее.

Убийство как ответная реакция используется в адыгском обществе, как
правило, тогда, когда в исходном конфликте также произошло убийство.
Типичен случай, происшедший в одном кабардинском ауле: мужчина из
ревности убил соседа. Осужденный советским судом убийца отбыл наказание
и вернулся в родной аул. Семья потерпевшего совершила на него покушение,
пытаясь отомстить за убийство. Вскоре убийца умер в больнице, а его
родной брат, боясь мести, переехал жить в другое селение. Поэтому, как
свидетельствуют полевые данные, виновные в совершении убийств после
тюремного наказания не возвращаются в свое селение из-за боязни мести со
стороны семьи убитого. Соотношение между формой исходного конфликта и
последующим ответом на него прослеживается и по абхазским материалам,
приводимым А.И.Барамией. Так, женщина в одном абхазском селении на почве
семейных ссор зарубила мужа. Во время судебного процесса племянник
убитого попытался убить обвиняемую.

Как мы уде указывали, в принятом в 1960 г. новом Уголовном кодексе было
проведено различие между убийствами, совершаемыми на почве кровной
мести, и убийствам из мести. Анализируя бытование обоих видов убийств в
Грузии в 1960-е годы, А.И.Барамия пришел к любопытному выводу: убийства
из мести могли совершаться в любой форме, например, через повешение,
отравление или утопление, тогда как убийство на почве кровной мести –
только через ‘‘пролитие крови обидчика‘‘. Автор приводит только один
случай кровной мести путем утопления. Были утоплены двое подростков за
совершенное их дедом в 1930-е годы убийство.

В 1950-1980-е годы появилась новая форма мести, когда потерпевший или
его родственники просили советский народный суд, в котором
рассматривалось дело, назначить виновному смертную казнь, утверждая, что
в противном случае они сами совершат над ним кровную месть. Подобные
ультиматумы свидетельствуют о попытке некоторых горцев использовать
советскую систему наказания в качестве мести. Такие действия изредка
совершались адыгами и в пореформенное время.

Тем не менее убийство в качестве отмщения применяется у адыгов и при
незначительных столкновениях, имевших место в исходном конфликте.
Например, ссора могла вызвать убийство в качестве отмщения. Мы уже
описывали случай, когда председатель колхоза отобрал у женщины
приусадебный участок за то, что она отказалась работать в колхозе. Ее
брат стал считать председателя колхоза своим врагом и начал угрожать
убить его. Председатель был вынужден переехать на жительство в другое
селение. Через 15 лет они случайно встретились на свадьбе и брат убил
председателя. А.И.Барамия указывает, что у абхазов месть совершалась и в
тех случаях, когда в исходном конфликте происходила мелкая ссора. Мы уже
приводили случай, когда житель нашел в лесу дерево, которое намеревался
срубить, и сделал зарубку. Другой житель приехал в лес и срубил это
дерево. Первый обиделся и убил за это двух братьев. Или еще пример. Один
абхазец, ожидая сельчанина, свистнул ему. Тот, обиделся, сказав, что он
– не собака. Через две недели убил обидчика и его брата. Такие ссоры
совершались, как правило, в пьяном виде.

Если в исходном конфликте произошло изнасилование, измена или
прелюбодеяние, то у абхазов в качестве кровной мести виновного в этом
мужчину убивали или подвергали телесным наказаниям. А.И. Барамия
приводит интересные случаи. Как указывалось нами выше, в 1940 е годы
жительница селения Лыхны была в интимной близости с жителем селения
Сантулия. Через 20 лет ее сын вырос и по уговору своего дяди, брата
матери, убил бывшего любовника своей матери. Или другой пример. Родной
брат убил любовника своей сестры, который являлся его троюродным братом.
Такая связь являлась позором для всей семьи. Следующий пример.
Сельчанина Очамчирского р-на осудили за хищение колхозного имущества.
Председатель колхоза начал жить с его женой. Когда муж вернулся, он убил
председателя колхоза. И наконец, брат заподозрил свою сестру в
сожительстве с односельчанином. Он воспринял это как ‘‘позор и
оскорбление‘‘, вместе с дядей избили любовника и отрезали ему ухо.

Существуют у адыгов и другие формы мести. Так, после драки или
нанесенного оскорбления виновного могут опозорить во время какого-либо
торжества. Например, ему не дают произнести тост, или во время тоста
говорят о нем плохо и т.д.

П р а в и л а м е с т и. У адыгов объектом мести обычно становятся
либо сам виновный, либо близкий родственник, например, брат, либо в
редких случаях – дальний родственник. То же самое наблюдалось в 1960-е
годы в Грузинской ССР. Как правило, убивали одного человека, но в редких
случаях мести подвергались несколько человек за одного убитого в
исходном конфликте. Г.И.Диасамидзе приводит подобный случай, имевший
место в Аджарии в середине 1960-х годов. В одном селении был убит
мужчина, в результате чего между родственниками погибшего и
родственниками виновного установились кровные отношения. За три года
оказалось убито с одной стороны 8 чел., а с другой – 5.

Как указывает А.И.Барамия, иногда объектами мести становились
несовершеннолетние или женщины. В одном случае младший брат потерпевшего
украл жену виновного и насиловал ее в течении полгода. Мы уже писали об
этом. Или другой случай. За совершенную обиду житель Абхазии убил
виновного в оскорблении и его брата. После этого родственники убитых
тяжело ранили сестру и жену убийцы. Не все исследователи придерживаются
мнения о существовании в современных кавказских обществах мести по
отношению к женщинам. Например, Г.И.Диасамидзе утверждает, что в Аджарии
женщина, как и прежде, – не объект мести. Тем не менее и в Аджарии
таковыми в 1950-1980-е годы являлись несовершеннолетние дети и старики.

По собранными нами полевым данным мы выявили, что если кровные
взаимоотношения, как правило, распространяются лишь на круг близких
родственников, то враждебные отношения в современном адыгском обществе
могут охватывать значительный круг людей. Так произошло в одном
кабардинском ауле: молодой житель оскорбил старшего по возрасту жителя
своего же квартала. Родственники конфликтующих сторон начали враждовать.
Подобное развитие событий получил и конфликт в другом адыгейском селении
после совершения убийства жителя села в пьяном состоянии. Враждебные
отношения сохраняются преимущественно в среде старшего поколения: дети
из конфликтующих семей, как правило, не участвуют в ссоре, тогда как
кровные отношения распространяются на все поколения. Г.И. Диасамидзе
приводит случай, имевший место в Аджарии в 1967 г. , когда был убит
житель одного селения. Через пять лет 17-летний сын покойного убил отца
виновного в первом убийстве, 60 летнего старика.

У адыгов, как и у народов других регионов Кавказа, например, Абхазии и
Аджарии, субъектами мести, как правило, являются мужчины: родные братья
потерпевшего, сыновья и дяди. В редких случаях кровная месть совершается
женщинами. Так, Г.И.Диасамидзе приводит случай, имевший место во время
судебного процесса в Аджарии в 1960-е годы. Мать потерпевшего попыталась
убить подсудимого. А.И.Барамия, используя данные о тех, кто совершал
убийства на почве кровной мести, пришел к выводу, что мстителями, как
правило, являлись порядочные люди, не имевшие ранее судимостей. Так, из
90 осужденных за подобные преступления, лишь 9 были в прошлом судимы или
имели плохую репутацию в своем селении. Как показывают данные
исследователей по различным регионам Кавказа, в целом лица, совершившие
преступления на почве кровной мести, принадлежали в 30-40 летней
возрастной группе.

И, наконец, в 1960-е годы в различных регионах Кавказа и Средней Азии
появилась новая категория лиц, готовых совершать убийства на почве
кровной мести, а именно – наемные убийцы. А.С. Джандиери указывал, что в
Аджарии в 1960-е годы кровник мог за вознаграждение нанять убийцу,
который не принадлежал к его роду, но который тем не менее соглашался
убить чужого кровника. С.Х. Жадбаев отмечал подобные случаи по судебным
материалам 1960-х годов в Казахской ССР. Так, мулла С. хотел отомстить
за убийство своего внука, однако из-за своей немощи не имел возможности
это сделать. Он попросил своего товарища за вознаграждение уничтожить
убийцу своего внука. Тот совершил убийство.

Для совершения кровной мести на Кавказе применяются, как и прежде,
различные виды холодного оружия (кинжалы, ножи, топоры, косы), а также
огнестрельное оружие. Несмотря на все мероприятия российской
администрации в пореформенное время, а также советских органов власти,
народы Кавказа сохранили традицию носить при себе холодное оружие.

Как и прежде, не существует определенных сроков для совершения мести.
Она может быть осуществлена и через день, и через 30 лет. По грузинским
судебным материалам видно, что из 70 рассмотренных А.И.Барамией случаев
совершения кровной мести в тот же год произошло 32,8% преступлений, от 1
до 3 лет – 32,2%, от 3 до 5 – 13,8; от 5 до 10 – 10,4; от 10 до 20 –
3,0; свыше 20 -7,8%.

Месть совершается на виду многих лиц, на открытой местности (в поле,
улице, дороге). В тех случаях, когда после совершения преступления
виновного в исходном конфликте сразу же арестовывают и у родственников
потерпевшего нет возможности совершить над ним месть, они пытаются это
делать во время судебного заседания. Такие случаи имели место в Абхазии
и Аджарии.

Адыги, как и другие народы Кавказа, продолжают придерживаться некоторых
правил совершения мести. Так, до сих пор сохраняется открытый характер
ее совершения. Иногда человек всем рассказывает, что он собирается убить
своего кровника. По мнению А.И.Барамия, большинство преступлений на
почве кровной мести специально не готовятся, а происходят при случайных
встречах (на сходе, похоронах, свадьбах). Лишь 7% случаев из всех
рассмотренных А.И.Барамия были совершены из засады. После совершения
преступления на почве кровной мести преступник, как правило, не
принимает меры к сокрытию преступления. А.И. Барамия подчеркивает, что
преступления на почве кровной мести являются наиболее жестокими среди
других уголовных преступлений. Однако Г.И.Диасамидзе считает, что
жестокость при совершении убийства на почве кровной мести – это скорее
исключение для правовой кавказской практики, чем норма.

Сохраняются и некоторые внешние атрибуты подготовки мести. У многих
народов Кавказа бытует традиция, согласно которой человек, давший клятву
убить кровника, в знак этого отращивает бороду, которую сбривает только
после совершения мести. Многие горцы, давая клятву отомстить, используют
различные предметы и вещи (окровавленную одежду, хвост животного, оружие
и т.д.), которые хранят у себя как залог, обязывающий совершить месть.

Конфликтующие стороны, считающиеся кровниками, продолжают соблюдать
‘‘этикет кровников‘‘. Они не здороваются и не общаются между собой,
стараются не встречаться в общественных местах. Отношения адыгов,
являющихся ‘‘врагами‘‘, – более мягкие. При враждебных отношениях сами
участники конфликта и их семьи не разговаривают, редко приходят друг к
другу на свадьбы и на похороны. Родственники потерпевшей стороны не
принимают активного участия в организации похорон кого-либо из семьи
виновников конфликта. Если враги присутствуют на одном собрании, то
могут публично критиковать друг друга, но между собой не разговаривают.
Считается неэтичным виновному попадаться на глаза членам семьи
потерпевшего. Когда здороваются, могут не подать руки. Виновный первым
не подает руки. Если виновный придет на свадьбу к потерпевшей стороне,
то пробудет там недолго.

Отметим, что если между детьми враждующих семей возможны браки, то между
детьми кровников – нет. Широко распространенная у адыгов в ХVI-ХVIII вв.
форма примирения кровников посредством брака в настоящее время
отсутствует. Тем не менее отголоски этого наблюдаются этнографами в
других регионах Северного Кавказа. Так, на юге Дагестана, как отмечает
В.О.Бобровников, происходили случаи примирения кровников после
бракосочетания юноши и девушки из семей кровников. При этом родственники
убитого не уплачивали калыма родным убийцы. Описанный выше этикет
избегания сохраняется и у других народов Кавказа.

И с п о л н и т е л ь н ы е с а н к ц и и. В целом современная
кавказская община стремится к мирному урегулированию любых исходных
конфликтов с помощью медиаторов. Тем не менее до сих пор сохраняются
отдельные элементы прежней воинственной идеологии, направленной на
открытое поддержание института мести. Так, по мнению А.А. Барамия, в
Грузинской ССР, несмотря на то, что преступления на почве кровной мести
совершатся главным образом людьми до 30 лет, можно говорить о
существовании подстрекательства как уголовно наказуемого деяния. Как
правило, молодежь совершает преступления по настоятельным просьбам
родственников старшего поколения. А.А.Плиев указывает на существование у
чеченцев и ингушей традиции упрека, который может получить со стороны
окружающих человек, отказавшийся совершать месть по отношению к убийце
своего родственника. Его могли обвинить в трусости. В Северной Осетии в
советские годы сохранялись такие формы воздействия со стороны
родственников, как уговаривание, устыжение. Известно, что в советском
народном суде в 1950-1980-е годы были случаи осуждения старших
родственников за подстрекательство своих более молодых родственников к
совершению кровной мести.

М е д и а т о р с к и й с у д

В конце 1950-х годов судебная политика советской власти по отношению к
адату меняется. Сначала в годы хрущевской оттепели, затем в застойные
годы советская печать и органы Министерства юстиции республики
заговорили о наличии у адыгов до революции полезных адатов. Задачей
советских судебных органов в период завершения социалистической
перестройки”ставилось выделение сохранившихся полезных”норм адата
(почитание стариков, медиаторство, охрана общественного порядка и
собственности), их развитие и по-прежнему решительная борьба с вредными
адатами (бесправие и забитость женщины, кровная месть). По мысли
идеологов советских реформ, нужно было поставить полезные адаты на
службу советской власти.

В этих целях во многих сельских районах Кабарды, Адыгеи при сельсоветах
стали создавать советы старейшин. Они включали в себя от 3 до 15 мужчин
пенсионного возраста. Перед ними стояла задача помогать народным судам и
сельсоветам в поддержании общественного порядка в колхозе (совхозе),
урегулировать столкновения между его членами, по возможности
предупреждать случаи кровной мести, следить за поддержанием в порядке
дорог, оросительных каналов, сельских клубов и не допускать расхищения
колхозной собственности. Этот процесс затронул и другие регионы
Северного Кавказа, например, Северную Осетию. В 1960-1980-е годы такие
советы действовали в нескольких десятках селений на равнине и в
предгорьях. В отличие от дореволюционных органов сельского
самоуправления, которые они внешне копировали, советы старейшин в
советских республиках Северного Кавказа играли чисто консультативную
роль при местных народных судах и исполкомах сельсоветов.

Гораздо большую власть в это время приобрели сельские сходы и особенно
старики-примирители, сохранившие знание адатных норм. Наиболее
авторитетных мужчин села, чье мнение может быть принято, стали
привлекать в качестве посредников-медиаторов. Власти смотрели на их
полулегальное существование сквозь пальцы. Медиаторский суд как правовой
институт отсутствовал в 1950 – 1980-е годы и отсутствует в настоящее
время. В современных адыгских обществах до некоторой степени сохраняется
традиционное правовое сознание и в основе адыгской жизни продолжает
лежать принцип примирения, который способствует созданию спокойной
атмосферы и общественного мнения, направленного на сохранение
миролюбивых отношений. В соответствии с современным адыгским
правосознанием медиаторы считаются общественными в современном понимании
этого слова посредниками, которые принимают участие в примирении
конфликтующих сторон.

В о з б у ж д е н и е д е л а. У адыгов сохраняются понятия о
коллективной (родственной) ответственности за вину и коллективном праве
представлять интересы своих потерпевших родственников. Как и в
пореформенное время, медиаторы начинают заниматься конкретной спорной
ситуацией только по заявлению потерпевшего или его близких
родственников. Ответчиком может быть как сам обвиняемый, так и его
близкие родственники.

С о с т а в м е д и а т о р с к о г о с у д а. Как и в пореформенное
время, в современном адыгском обществе количество выбираемых для
рассмотрения дела медиаторов зависит от серьезности причиненного ущерба.
Если в исходном конфликте был нанесен незначительный ущерб, то группа
медиаторов может состоять из двух человек. Если ущерб был значителен,
возникала необходимость выбрать пять-шесть медиаторов. Численность
медиаторов у северокавказских народов может варьироваться. Так, у осетин
выбирают по четыре примирителя с обеих сторон.

Как в 1950-1980-е годы , так и в 1990-е годы медиаторы, или как их чаще
в настоящее время называют посредники, продолжают оставаться ключевыми
фигурами в обычно-правовой практике адыгов. В целом в современном
адыгском обществе критерии выбора на роль медиаторов сохраняются
прежними, но появились и некоторые изменения. В группу медиаторов, как
показывают адыгские этнографические данные, входят, во-первых,
авторитетные пожилые мужчины, проживающие с виновным в одном квартале,
во-вторых, ‘‘ старшие‘‘ рода виновного, в-третьих, близкие родственники
виновного (старшие по возрасту члены семьи, отец или мать виновного,
родственники матери, старшие братья виновного, если он молод). Если в
группе медиаторов нет пожилого авторитетного односельчанина, то могут
пригласить и духовное лицо. Эта черта была присуща и пореформенному
адыгскому адату. Медиаторы должны обладать рядом определенных качеств
(мягкостью, религиозностью, авторитетом) для успешного урегулирования
конфликтных ситуаций. Большое значение имеют и дружеские связи как между
участниками конфликта, так и между посредниками. Обычно виновный
выбирает таких медиаторов, которые дружны с семьей потерпевшего.

К о м п е т е н ц и я м е д и а т о р с к о г о с у д а. В течении
1950-1980-х годов политика республиканских властей Кабардино-Балкарии и
Адыгеи состояла в невмешательстве в сельскую судебную практику. Поэтому,
по нашему мнению, у адыгов было достаточно свободы в выборе формы
урегулирования конфликтов.

В тот период сложилась следующая судебная практика: советские народные
суды рассматривали все происходившие в селениях уголовные преступления,
главным образом убийства, разбирали дела, связанные с причинением
материального ущерба, а также иски о разводах. Сразу же после
происшествия органы милиции составляли рапорт, который отсылался в
следственные отделы, а затем в советский народный суд. В основном это
правило соблюдалось в отношении умышленных убийств. Если же произошла
драка, в результате которой было нанесено незначительное ранение, органы
милиции не всегда строго выполняли свои обязанности, предоставляя
потерпевшему и виновному урегулировать свой конфликт с помощью
медиаторов. Иногда бывало и так. Сразу же после происшествия потерпевший
или его родственники подавали заявление в суд или милицию, но позже
конфликт урегулировали с помощью медиаторов и забирали свое заявление,
обращаясь с просьбой о прекращении рассмотрения конфликта. Судебные и
милицейские органы, как правило, соглашались с этим.

Судьи из местных советских судов, хорошо знающие адыгские правовые
традиции, не препятствовали конфликтующим сторонам рассматривать свой
спор в медиаторском суде. Тем не менее, как показывают этнографические
данные, если в исходном конфликте произошло убийство, в советские годы
нельзя было избежать рассмотрения дела в советском суде. Виновному
определяли меру наказания в соответствии с Уголовным кодексом РСФСР. В
то же время медиаторы занимались примирением родственников виновного и
потерпевшего. При успешном его завершении оно позволяло, во – первых,
ослабить или исключить установление кровных или враждебных отношений
между сторонами, во-вторых, смягчить наказание, которое определялось
советским судом.

В 1990-е годы ситуация в Кабарде и Адыгее изменилась. Политика
невмешательства, проводимая местными советскими судами,
трансформировалась в политику поддержки применения традиционных адыгских
правовых норм. Поэтому в настоящее время местные судебные и
административные органы не только не препятствуют адыгам самим выбирать
ту правовую систему, к которой они хотят прибегнуть при урегулировании
конфликтов, но и в ряде случаев поощряют традиционное медиаторство. Ныне
большинство уголовных преступлений не поступают на рассмотрение в
российские судебные органы. Негласно медиаторские суды получили
возможность, как и прежде, разбирать все дела, связанные с причинением
имущественного и физического ущерба.

В настоящее время медиаторы рассматривают такие уголовно наказуемые в
российском суде преступления, как ранение или убийство, как причинение
физического ущерба, которое требует удовлетворения, а не наказания.
Медиаторы разбирают дела о кражах частного имущества.

О с н о в ы с у д е б н о г о п р о ц е с с а. Основой современного
медиаторского судопроизводства продолжают оставаться нормы адата. Ныне
адыги не проводят специального заседания медиаторов. Поэтому нет и
определенного места для встречи медиаторов и участников конфликта. Как
правило, для ведения переговоров медиаторы идут в дом потерпевшего. Это
же отмечает и П.Гарб на абхазском материале. Она указывает, что хотя
исторически местом для судебного медиаторского разбирательства является
большая поляна около священных мест, но в 1950-1990-е годы в основном
используют другие места, например, дом потерпевшего или официальное
учреждение.

Как и прежде, в адыгском судебном процессе не применяется правило о
наказуемости предварительной преступной деятельности, т.е. обнаружения
умысла покушения. Медиаторы рассматривают только уже причиненный
физический или материальный ущерб. Как и в ХIХ в., у адыгов существует
своего рода институт апелляции. Если выбранным медиаторам не удалось
примирить стороны, то виновный и его родственники могут выбрать новых
медиаторов, которые вновь через некоторое время идут к родственникам
потерпевшего. Однако третий раз идти не принято.

У народов Кавказа продолжает сохраняться институт присяги. А.И.Барамия
писал, что в 1960-е годы у сванов кровники должны были ‘‘по обычаю
сванской национальности явиться в церковь и дать клятву о прекращении
вражды‘‘. Между тем, по нашему мнению, в советском медиаторском процессе
доказательство вины как одна из форм процедур судебного процесса
перестало иметь решающее значение. Мы видим две причины ослабления этой
части медиаторского процесса в современных кавказских обществах.
Во-первых, сфера применения медиаторского суда за последние 70 лет
сузилась. Медиаторы, как правило, рассматривают дела, в которых вина
является очевидной и не требующем доказательства. Во-вторых, произошло
смещение акцентов внутри самого процесса примирения. По точному
наблюдению П.Гарб, в обычно-правовой практике выяснение действительной
вины подозреваемого не является целью современного медиаторского
примирения, основная задача которого состоит в желании окружающих помочь
участникам конфликта примириться без ущемления их достоинства.

В отличие от пореформенного времени и периода легального существования
медиаторских судов в советское время, начиная с 1925 г. вплоть до 1990-х
годов решения медиаторов письменно не фиксируются.

Ф о р м ы с у д е б н о г о р а з б и р а т е л ь с т в а и в ы н
е с е н и е р е ш е н и я. При рассмотрении дел, связанных с кражами,
судьи применяют постановление о возвращении краденого. При ведении
переговоров с виновным важное значение имеет то, какую по счету кражу он
совершил. Если человек ранее уже был замечен в воровстве, то вряд ли
потерпевший ограничится возвращением краденого. Так известен случай,
когда группа адыгейцев, украв однажды 15 коров, вновь совершили кражу
скота. Потерпевшие подали на них жалобу в российский народный суд.

При рассмотрении дел о причинении физического ущерба медиаторы
руководствуются, как и прежде, адыгским адатом, и применяют следующие
нормы: устройство ‘‘примирительного угощения‘‘; подарки потерпевшей
стороне; выплата компенсации; выселение семьи виновного на временное или
постоянное жительство в другое место. Эти же нормы применяются и у
других народов Кавказа, например, у абхазов. Наряду с этим еще в 1920-е
годы абхазы продолжали обращаться к институту аталычества для
урегулирования кровных отношений. Так, в одном абхазском селении
произошло убийство мужчины. Виновный пытался примириться с
родственниками потерпевшего. Однако последние уклонились от этого, решив
отомстить убийце. Тогда тот похитил сына брата потерпевшего – школьника.
В 1950-1980-е годы абхазы вновь обращаются к институту аталычества как
форме примирения. П.Гарб отмечает, что известны случаи, когда
родственники потерпевшего отказывались давать своих детей на воспитание
в семью виновного, тем не менее кровник совершал похищение ребенка.

Если во время исходного конфликта произошло ранение, то медиаторы вместе
с виновным приходят с извинениями к семье потерпевшего, навещают его
самого, приносят ему подарки. По выздоровлении потерпевший устраивает
вечер, называющийся по-кабардински тхьэлlэlу, на который виновный
приносит угощение. Иногда виновный сам устраивает традиционное
“примирительное угощение” и приглашает семью потерпевшего, которая чаще
всего не отказывается от такой встречи. Если физический ущерб
значителен, то медиаторы предлагают семье потерпевшего денежную
компенсацию. Например, если пострадавшему выбили зуб, виновная сторона
оплачивает стоматологические услуги и т.п.

При неумышленных убийствах или причинении неумышленного физических
увечий, совершенных главным образом во время автомобильных аварий,
виновный, как правило, всегда обращается к медиаторам за помощью в
примирении с семьей потерпевшего. В таких случаях адыги охотно
откликаются на просьбу, однако семья потерпевшего не всегда соглашается
на переговоры с медиаторами. Можно сказать, что до сих пор в адыгском
правосознании нет четкого разделения между совершением умышленного или
неумышленного преступления. Известны случаи, когда при неумышленном
убийстве старика его дочь отказалась мириться, а при аналогичном
убийстве мальчиком мальчика из винтовки также поступили родители
потерпевшего. В среднем в 8 из 10 случаев автомобильных аварий со
смертельным исходом семья потерпевшего или вовсе не обращается в
официальные судебные органы, если ранее подала жалобу, то отсылает в
российский народный суд заявление об отсутствии претензий к виновному .
Медиаторы при рассмотрении случаев, связанных с гибелью человека, в
1950-1980-е годы назначали компенсацию в размере от 1 до 5 тыс.руб.( В
1990-е годы в связи с постоянной инфляцией размеры компенсаций часто
меняются..

Как показывают этнографические данные, чем ближе территориально
находятся конфликтующие стороны, тем сложнее медиаторам добиться
примирения. Поэтому если им не удалось восстановить дружеские отношения
между семьями виновного и потерпевшего, то иногда, как уже отмечалось,
семья виновного принимает решение о добровольной смене места жительства.

В настоящее время, как нам представляется, применяемая в прошлом мера о
принудительном выселении виновного и его семьи на временное или
постоянное место жительство трансформировалась в добровольную смену
жительства. В тех случаях, когда медиаторы все же склонны применить меру
о принудительном выселении виновного и его семьи, они обращаются к
сельскому сходу для получения на это разрешения. Как показывают наши
данные, обычно сход принимает решения о выселении злостных воров или
агрессивно настроенных участников драки, но такие случаи бывают редко.

Добровольное и принудительное выселение семьи виновного, а иногда и
семьи потерпевшего используется и в других регионах Кавказа, например в
Аджарии и Абзахии. П.Гарб отмечала, что в Абхазии один сельчанин убил
тетю во время раздела имущества. Он был осужден советским судом. В то
время, как он отбывал наказание, община приняла решение о выселении его
семьи в другую часть Абхазии. Даже после того, как он вышел из тюрьмы,
община не разрешила ему и его семье вернуться в родное селение. Решение
о выселении может принять и совет старейшин.

Подобные примеры применения адата о выселении можно привести и по
осетинскому материалу. Например, в селении Сурх-Дигора в середине 1960-х
годов некто Гобеев (50 лет) поссорился с молодым человеком из того же
селения Гегуевым (20 лет) и убил его в драке. Убийцу судили в местном
народном суде и приговорили к расстрелу. Вскоре после вынесения
судебного решения состоялся сход членов местного колхоза. Он постановил
для прекращения кровной вражды выселить из селения весь клан виновника
инцидента, состоящий из семей братьев и сестер убийцы. Гобеевы, не
пытаясь опротестовать решение схода в народном суде или сельсовете,
продали дома и переехали в г. Моздок. До сих пор их бывшие односельчане,
оказавшись в городе, отказываются от всяких контактов с родственниками
убийцы. Или другой случай. Молодой колхозник из Южного поселка в 1970 г.
умышленно зарубил топором своего отца, с которым он состоял в длительной
ссоре. Убийца подвергся двойному осуждению. Народный присудил его к 7
годам тюрьмы. По выходе на свободу убийца подвергся своего рода
‘‘остракизму‘‘ со стороны родственников и всей сельской общины. Все
отношения с ним были прерваны и он был вынужден поселиться на окраине
селения. Подобный случай произошел в 1986 г. в селении Зильги, где некто
Гулунов зарезал ножом брата своей жены. Народный суд осудил убийцу на 10
лет принудительных работ. Ввиду тяжести этого умышленного преступления
родные Гулунова не посмели прислать медиаторов к кровникам. Жена убийцы
вернулась к своим родным, а вся семья Гулуновых после суда навсегда
покинула селение. О сохранении традиции выселения виновного и его семьи
в Дагестане пишет В.О. Бобровников.

Традиционное посредничество практически не используется при совершении
изнасилования, поскольку такие ситуации регулируются чаще всего с
помощью брака.

Тем не менее при похищении девушек, которое в настоящее время происходит
по договоренности молодых пар, сельчане оказывают значительную помощь в
разрешении возникающих конфликтов. К похищению невесты адыги прибегают
в тех случаях, когда родители девушки не дают согласия на брак. Сельчане
– посредники уговаривают родителей дать положительный ответ на брак. Но
бывает и так: девушка сначала согласилась на традиционное похищение, а
потом передумала выходить замуж. Родственники похитителя прибегают к
посредничеству, чтобы семья девушки не подала в суд и не установила
враждебных отношений с их семьей. В этом случае посредники бывают
старшие жители села, но иногда и молодые, авторитетные члены семьи
виновного. Группа посредников, не превышающая трех-четырех человек,
сразу после похищения идет в дом девушки и ведет переговоры с ее
родителями. Если девушка согласна выйти замуж, а они- против, посредники
уговаривают их дать согласие на брак. Но если она отказывается выйти
замуж за похитившего ее парня, посредники просят ее родню не предъявлять
ему претензий. Если парень привез украденную девушку до рассвета, он
извиняется перед ее родителями, и посредникам удается урегулировать
ситуацию. Но если он вернул ее в родительский дом на третий – четвертый
день, то возможен серьезный конфликт между семьями. Тогда посредники
приходят в дом похищенной девушки и пытаются уговорить ее выйти замуж.
Если сразу им не удалось сделать это, то через некоторое время они уже в
новом составе (родственники и друзья виновного, а также авторитетные для
семьи девушки люди) приходят вновь. Чаще всего подобные ситуации
заканчиваются мирно.

Р и т у а л п р и м и р е н и я. Опишем этапы современного
примирительного процесса. Как справедливо заметила П.Гарб, перед самим
ритуалом применения есть подготовительный этап, являющийся наиболее
важной частью судебного процесса, во время которого сельчане убеждают
участников конфликта и их родственников мирно урегулировать свой
конфликт. У адыгов, как только случившееся получает известность,
медиаторы (в головных уборах, в одежде с длинными рукавами) идут в дом
потерпевшего. Каждый из них поочередно подходит вначале к старшим по
возрасту членам семьи потерпевшего, затем к его отцу и матери. После
этого во двор выходит один из старших по возрасту семьи потерпевшего и
медиаторы предлагают этой семье оказать материальную помощь. Вызванный
возвращается в дом и советуется с остальными членами семьи, которые
уговаривают отца потерпевшего принять помощь. Медиаторы не имеют права
предлагать материальную поддержку непосредственно родителям умершего.
Подобные переговоры – процесс длительный, и иногда медиаторам не удается
сразу примирить стороны. Тогда через некоторое время, уже в новом
составе, включая самых авторитетных стариков селения, группа медиаторов
в идет в дом потерпевшего для переговоров. Бывает, что семья
потерпевшего отказывает в примирении до 2-3 раз.

Если удается начать процесс примирения, то группа медиаторов посещает
дом потерпевшего каждый день, принося продукты и деньги. Когда наступают
похороны и поминки, семье виновного и медиаторам разрешается
присутствовать на них и принять участие в их организации. Затем
медиаторы вновь приходят в дом потерпевшего и предлагают дополнительное
материальное возмещение. Его сумма не определена строго: виновная
сторона дает столько денег, сколько может. Если родители умершего
принимают эту сумму, то медиаторы начинают просить, чтобы семья
потерпевшего не подавала заявление в суд или забрала его оттуда (если
уже подала), что она и делает. После этого отношения между виновным и
семьей умершего продолжают оставаться натянутыми в течении одного-двух
лет: если семья виновного пригласит родственников потерпевшего на
свадьбу, то может получить отказ. Дружеские отношения между семьями чаще
всего восстанавливаются после годовых поминок.

П.Гарб так описывает ритуал примирения, который она наблюдала в Абхазии
в 1990-е годы. Родственники виновного и медиаторы приходят в дом
потерпевшего и говорят, что они пришли по требованию общества,
спрашивают у родственников потерпевшего: ‘‘Есть ли у вас что-либо против
нас?‘‘ Затем медиаторы спрашивают у участников конфликтов: ‘‘Вы абхазец?
Если так, то вы должны пойти на примирение, поддержать медиаторов‘‘.
П.Гарб считает, что можно говорить о кавказской дипломатии медиаторов, в
которой используются и красноречие, и юмор, а также специфические жесты,
выражения лица, определенные слова. Тем не менее сам процесс примирения,
по ее мнению, невозможно описать детально, поскольку он во многом
является спонтанным действием.

И с п о л н и т е л ь н ы е с а н к ц и и. О б щ и н н ы е с а н к ц
и и. Современное адыгское общество и адыгское правосознание направлено
на посредничество как на основную форму урегулирования спорных ситуаций.
Как показывают полевые этнографические материалы, адыг, который
отказывается от услуг медиаторов, односельчанами осуждается, а иногда
даже презирается ими. Вокруг такого человека создается атмосфера
отчуждения, которая вынуждает его в конце концов обратиться к
медиаторам. По сообщению наших информаторов, часто односельчане просят
конфликтующие стороны примириться ‘‘во имя Аллаха‘‘. Те, кто оказывается
это сделать, ведут себя ‘‘не по – мусульмански‘‘. Как отмечает П.Гарб,
у современных абхазов общественное мнение также направлено на то, чтобы
семьи виновного и потерпевшего обратились за помощью к медиаторам для
урегулирования своего конфликта.

Известно, что до сих пор в Северной Осетии продолжают бытовать
бойкот-хъод, который являлся действенной мерой борьбы с разгулом
преступности в сельской местности. Он постоянно применялся в случаях
совершения умышленного убийства, изнасилования или похищения. Примером
применения бойкота является решение схода селения Гизель. Сход наложил
хъод на семью Урумовых, требуя прекращения хулиганских выходок со
стороны молодых людей этой фамилии, постоянно нарушавших общественный
порядок. После этого Урумовы вынуждены были навсегда покинуть селение.
Хъод был применен и в случае умышленного убийства в г. Алагир,
происшедшем в 1996 г. Примирительный совет запретил виновной стороне
участие в свадьбах, похоронах и других общественных мероприятиях
алагирцев, предложил ей покинуть Алагир, а также присудил ее уступить
детям погибшего дом убийцы. Решение ныхаса было беспрекословно
выполнено.

Советская администрация. В 1960 г. в новом Уголовном кодексе РСФСР была
сохранена ст. 231, устанавливающая уголовную ответственность ‘‘за
уклонение родственников убитого от отказа применения кровной мести в
отношении убийцы и его родственников, осуществляемой в порядке,
установленном положением о примирительном производстве по делам о
кровной мести‘‘. В УК других союзных республик, например, Грузинской
ССР, такая норма отсутствовала. Грузинские юристы, считая эту статью
действенной мерой, предлагали ввести ее в УК ГрССР. Данная норма,
безусловно, способствовала сохранению на Северном Кавказе традиции
медиаторства.

Тем не менее, известно, что в 1950-1980-е годы имели место случаи,
когда, во-первых, конфликтующие стороны несмотря на все уговоры
окружающих и медиаторов, а также ст.231 УК РСФСР уклонялись от
традиционного примирения, во-вторых, после состоявшегося примирения с
помощью медиаторов и выплаты компенсации месть все равно совершалась.
Такие ситуации наблюдаются и в современном адыгском обществе.

На ход современного примирительного процесса влияют многие факторы.
Во-первых, как мы уже указывали, чем ближе территориально находятся
конфликтующие стороны, тем сложнее посредникам добиться примирения.
Во-вторых, если в исходном конфликте было совершено убийство, то
общинники в первую очередь выясняют, были ли какие-либо отягчающие
обстоятельства, свидетельствующие о дополнительной вине убийцы.
Например, в 1990 г. в адыгейском селении несколько односельчан выпивали
и, повздорив, сбросили одного молодого человека из своей кампании в
колодец. Никто в селении не захотел быть посредником в деле об убийстве,
поскольку виновные не пришли к матери погибшего и не рассказали ей о
случившемся. Наоборот, они попытались скрыть смерть товарища. В
результате мать убитого не разрешила им даже присутствовать на похоронах
сына. Если в исходном конфликте было совершено умышленное убийство,
особенно при отягчающих обстоятельствах, то медиаторам и односельчанам
нелегко уговорить родственников потерпевшего на примирение. По сообщению
наших информаторов, в таких случаях адыги предпочитают не возмещать
ущерб, а мстить. Наконец, затруднено использование традиционного
посредничества и в тех случаях, когда убит родственник: чем ближе
родственники, тем сложнее примирение .

Как показывают этнографические материалы автора, традиция
посредничества, хоть и в ограниченной степени, но используется при
урегулировании конфликтных ситуаций не только между адыгами, но и между
адыгами, с одной стороны, и проживающими в соседних хуторах русскими, с
другой. Например, при причинении неумышленных физических увечий во время
автомобильных аварий, если виновный – русский, то его семья через
медиаторов предлагает семье потерпевшего адыга материальную помощь,
которую последняя, как правило, принимает. Если же виновный – адыг, то
семья потерпевшего русского чаще подает жалобу в российский народный
суд или требует более значительного материального вознаграждения, чем
то, которое обычно назначается медиаторами в таких случаях. С помощью
медиаторов адыги улаживают с русскими ситуации, связанные с
изнасилованием русских девушек. В этих случаях родственники виновного
адыга вместе с медиаторами идут в дом потерпевшей и предлагают ее
родственникам денежное вознаграждение, которое чаще всего принимается.

С о в е т с к а я с у д е б н а я с и с т е м а

Как мы уже отмечали, в 1960-е годы в правовой идеологии Северного
Кавказа произошли изменения. С одной стороны, принятый в 1960 г. новый
Уголовный кодекс РСФСР значительно ужесточил меры борьбы с
преступлениями, совершаемыми на почве кровной мести и другими
пережитками местных обычаев, а с другой, появилось разграничение между
полезными и вредными обычаями (или адатами). К полезным или
положительным стали относить почитание старших, уважение к женщине,
взаимопомощь, гостеприимство. По мысли идеологов советских реформ, нужно
было поставить положительные обычаи на службу советской власти. Так, в
1960-е годы советская администрация на Северном Кавказе попыталась вновь
возродить примирительные комиссии. Такие комиссии были созданы в Чечне,
Ингушетии, Аджарии, Дагестане.

В новом УК РСФСР в категорию ‘‘преступлений, составлявших пережитки
местных обычаев‘‘ (гл. ХI) были включены три группы обычаев(:
преступления, посягающие на равноправие женщин с мужчиной, – уплата и
принятие выкупа за невесту (калым), принуждение женщины к вступлению к
брак, принуждение женщины к продолжению брачного сожительства,
воспрепятствование женщины вступлению в брак, похищение женщины для
вступления с нею в брак, двоеженство и многоженство; преступления,
объектом которого является физическое и нравственное развитие
несовершеннолетних (мужчин и женщин) – заключение брака с лицом, не
достигшем брачного возраста, вступление в фактическое брачное
сожительство с лицом, не достигшим брачного возраста; уклонение от
примирения, убийство из кровной мести, убийство женщины ‘‘на почве
пережитков прошлого отношения к женщине‘‘.

Однако если в предыдущих уголовных кодексах РСФСР убийство на почве
кровной мести относилось к преступлениям, составлявшим пережитки
родового быта, то в УК 1960 г. оно уже не имело специального состава –
убийства, совершенного на почве кровной мести. Этот вид убийства отнесли
к общему составу об умышленном преступлении. По УК РСФСР 1960 г.
различались убийства двух видов: убийства, совершенные на почве кровной
мести, и убийства из мести, отнесенные к разным статьям УК РСФСР.
Убийства на почве кровной мести рассматривались как умышленные убийства
при отягчающих обстоятельствах по ст.102 УК РСФСР п. ‘‘к‘‘. К ним
применялись две меры наказания: тюремное заключение от 8 до 15 лет и
смертная казнь. Убийство из мести рассматривалось по ст.103 УК РСФСР. К
нему относились преступления, совершенные без отягчающих обстоятельств(.
Такое различие было зафиксировано в УК еще трех союзных республик:
Грузинской ССР, Туркменской ССР, Казахской ССР.

Применение указанных выше статей на практике вызвало между правоведами
значительные разногласия, суть которых сводилась к отсутствию четких
критериев отнесения убийства к категориям ‘‘на почве кровной мести‘‘ и
‘‘ из-за мести‘‘. Так, С.В.Бородин рассматривал кровную месть как
‘‘обычай, в силу которого род убитого или лицо, считающее себя
обиженным, ‘‘обязан‘‘ совершать убийство обидчика‘‘. По его мнению, для
причисления убийства к категории ‘‘на почве кровной мести‘‘ необходимы
были следующие условия: 1) ‘‘убийством, совершенным на почве кровной
мести‘‘ являлось не любое убийство, только то, которое ‘‘совершено по
мотиву кровной мести‘‘, 2) виновный должен принадлежать к той группе
населения, которая признает кровную месть как пережиток родового быта, а
потерпевший – может и не принадлежать к этой группе, 3) место совершения
убийства может быть и не связано с местом проживания этой группы
населения. По мнению С.В.Бородина, убийство, совершенное на почве
кровной мести, предполагало в исходном конфликте чаще всего убийство, а
из мести – любой проступок, например, оскорбление, нанесение побоев.
Убийство из мести могло возникнуть на почве личных взаимоотношений.
Поэтому С.В.Бородин предлагал частично изменить формулировку ст.102 УК
РСФСР, введя вместо понятий ‘‘ убийство, совершенное на почве кровной
мести‘‘ и ‘‘убийство из-за мести‘‘ понятия ‘‘убийство на почве мести‘‘
и ‘‘убийство на почве пережитков прошлого старого быта‘‘.

А.С.Джандиери под убийством, совершенным на почве кровной мести,
понимает ‘‘ умышленное причинение смерти другому человеку в ответ на
совершенные им действия, в действительности или только в представлении
виновного ущемляющего интересы его самого или близких ему лиц‘‘.
Убийство из мести совершалось только на основе желания отомстить за
причиненное горе, т.е. убийца действует по личным мотивам, а не из-за
обычая или желания защищать ‘‘честь‘‘, ‘‘достоинство‘‘ рода и т.д.‘‘,
тогда как в основе убийства, совершенного на почве кровной мести, лежало
‘‘желание не только отомстить за совершенное убийство, но и тем самым
поддержать честь и достоинство рода‘‘. А.С.Джандиери подчеркивал, что
для убийства, совершенного на почве кровной мести, было характерно то,
что женщины находились вне кровной мести, они не могли быть убиты на
этой почве и не на них не возлагалась обязанность мстить.

Многие юристы, например, А.М.Мамутов, А.А.Барамия, Б. Сарыев,
признавали, что статья 103 п.‘‘к‘‘ могла применяться только по отношению
к мужчинам. Против этого выступал Г.И. Диасамидзе. Он отмечал случаи
совершения мести женщинами в Аджарии . Г.И.Диасамидзе считал, что в
основе убийства, совершенного на почве кровной мести, лежал мотив,
‘‘побуждение, вызванное обычаем, являющимся пережитком
первобытнообщинного строя, согласно которому убийца считал, что он
должен платить кровью за ту или иную обиду или зло, причиненное лично
ему или ближайшим членам его рода‘‘. По мнению Г.И.Диасамидзе, именно в
этой черте состояло главное отличие кровной мести от других видов мести.
Он считал, что нельзя абсолютизировать ни один из отмеченных
С.В.Бородиным критериев разграничения убийства на почве кровной мести и
из-за мести. Он выступал против такого разграничения. Автор был убежден,
что в его основе лежит желание советских судебных органов применить
более жесткие уголовные нормы только по отношению к тем народам, у
которых исторически прослеживается существование кровной мести.

Г.И.Диасамидзе писал, что ‘‘уголовная ответственность за кровную месть
должны быть одинакова на всей территории СССР‘‘ и предлагал следующую
формулировку в УК: ‘‘субъектами умышленного убийства, совершенного на
почве кровной мести, могут быть вменяемые физические лица обоего пола,
достигшие 14 лет всех народностей и национальностей, которые, признавая
обычай кровной мести, желают убить убийцу или кого-либо из его рода‘‘.

Тем не менее, по мнению юристов, в 1960-1980-е годы на Кавказе судебные
приговоры по убийствам на почве кровной мести не были столь жесткими,
как это имело место в Средней Азии, например в Туркмении, где, как
отмечает Б.Сарыев, за умышленные убийства на почве кровной мести суд
определял смертную казнь.

Мы не располагаем статическими данными по количеству различных видов
преступлений, совершенных в Кабарде или Адыгее, и рассмотренных
советским народным судом, поэтому пришлось к аналогичным материалам по
Аджарии. Г.И.Диасамидзе проанализировал 205 дел, находившихся в
советском народном суде Аджарии в 1960-е годы. Согласно его данным, 60
дел касались преступлений против личности (16 – убийств, 9 – ранений, 24
– драки, 35 – словесных оскорблений), 77 дел относились к имущественным
преступлениям (68 земельных споров и 9 – имущественных), 34 дела,
связанные с бракоразводными конфликтами.

В 1950-1980-е годы, как правило, ни потерпевший, ни его родственники не
возбуждали уголовного дела в советском народном суде по случившемуся.
А.И.Барамия приводит интересные данные по Грузии. В 1960-х годов из 70
рассмотренных им случаев совершения кровной мести 79% были возбуждены по
сообщению местных органов власти (председателей или членов сельсоветов)
и правлений колхозов. В 13% случаев виновные в преступлении сами явились
с повинной(, 4% преступлений были возбуждены по заявлению посторонних
лиц или непосредственно были обнаружены органами дознания, и лишь 4 % –
по заявлениям потерпевших или их родственников. Во многих случаях органы
милиции и прокуратуры Кавказа не возбуждали уголовных дел, например, по
изнасилованиям, ссылаясь на отсутствие жалоб потерпевших.

По нашему мнению, советская правовая система не оказала существенного
влияния на уровень сельской конфликтности, поскольку осуждение виновного
в совершении любого уголовного преступления советским судом ни к коей
мере не освобождало его и его семью от угрозы совершения кровной мести
со стороны родственников потерпевшего. Известны случаи, когда советский
суд осуждал виновного, а его семье не удавалось примириться с семьей
потерпевшего, то обязательно следовала месть в какой-либо форме.
Освобождение от мести могло быть осуществлено только после медиаторского
примирения.

Более того, как отмечали правоведы и прокуроры, даже при осуждении
виновного советским судом к смертной казни родственники убитого все
равно совершали кровную месть по отношению к кому-либо из членов семьи
виновного. Так было в Грузии, Северной Осетии и других республиках
Кавказа. Поэтому часто адыги, родственники потерпевшего, во время
судебного заседания выражали просьбы об определении более мягкого
приговора виновному.

Опишем случай, имевший место в Аджарии в 1967 г. Произошло убийство
мужчины. Через пять лет 17-летний сын убитого убил отца виновного в
исходном убийстве, 60 летнего старика. Мальчика судили в советском суде.
Тем не менее жена убитого старика просила о снисхождении малолетнему
убийце. Она сказала, что если он во время заключения умрет или его
расстреляют, ‘‘то между нашими фамилиями кровомщение будет продолжаться
и впредь, как этого требует старый хевсурский обычай‘‘. Она заявила, что
ни она, ни ее родственники не имеют претензий к 17-летнему убийце. В то
же время иногда потерпевший или его родственники просили суд назначить
виновному смертную казнь, утверждая, что в противном случае они совершат
над кровную месть.

Местные советские правоохранительные органы проводили политику
невмешательства во внутрисельские конфликты. Во-первых, известно, что
преступления на почве кровной мести, как правило, готовились открыто,
как указывал А.И.Барамия, ‘‘иногда даже при одобрительном отношении к
этому со стороны ближайших родственников мстителя, и о подготовке
убийства на почве кровной мести знают многие из окружающих, тем не менее
никто и никогда не сообщает об этом органам власти‘‘. В тех случаях,
когда правоохранительные органы знали о готовящемся убийстве, они не
предпринимали никаких мер по его предупреждению и не возбуждали,
согласно ст.190, уголовных дел за недоносительство.

Во-вторых, сельчане, знавшие детали уже совершившегося преступления на
почве кровной мести, отказывались предоставлять информацию в
правоохранительные органы, что, безусловно, было связано с боязнью
совершения над ними мести. Местные жители не называли имена
преступников, а если и называли в редких случаях, то отказывались
помогать в их розыске и задержании.

А.И.Барамия указывал, что обычно на судебные заседания не являлись более
половины ранее указанных в деле свидетелей. П.Гарб, опираясь на
сведения. почерпнутые из бесед с юристами, работавшими в советских
судах, отмечает, что в 1950-1980-е годы абхазы старались давать ложные
свидетельства для того, чтобы виновного в преступлении не осудили в
советском суде. Были случаи и прямого укрывательства преступников.
В-третьих, в Грузии, Армении, Чечне и других регионах Кавказа в ряде
случаев правоохранительные органы не занимались розыском преступников,
совершивших преступление на почве кровной мести. И наконец, часто
потерпевший, виновный и их родственники скрывали от органов милиции и
суда, что убийство совершено на почве кровной мести, выдавая его за
убийство при необходимой обороне, в драке, на почве бытовых
неприязненных взаимоотношениях и т.п..

Адыги и другие народы Северного Кавказа обращались и обращаются в
российский народный суд в исключительных случаях, когда ни медиаторы, ни
применяемые против виновного санкции не являются действенными. Такие
случаи имеют место в Северной Осетии. Так, в 1992 г. в селении Чикола
колхозник изнасиловал в состоянии опьянения свою пожилую соседку. Его
семья отказалась выполнить требование сельского схода о выселении ее за
пределы селения и, несмотря на примененный к ней бойкот, продолжала жить
в своем доме. Тогда медиаторы обратились в народный суд. Насильник был
арестован и осужден на длительный срок тюремного заключения.

Согласно принятой 1 сентября 1997 г. новой Конституции КБР, в республике
официально сохраняется единая моноюридическая судебная система,
основанная на российском законодательстве. Органами судебной власти
являются мировые и районные суды. В своей работе они руководствуются
исключительно новым Уголовным кодексом РФ, введенным в действие с января
1997 г. Надзор за деятельностью народных судов осуществляет Верховный
Суд КБР.

Согласно новому УК, как и прежде, разделяются убийства, совершенные ‘‘по
мотиву кровной мести‘‘ и убийства ‘‘по мотивам мести‘‘. В целом критерии
их деления не изменились. Первый вид убийства рассматривается как
квалифицированное убийство при отягчающих обстоятельствах‘‘ (п.‘‘л‘‘ ч.2
ст.105), а второй – как простое убийство без отягчающих обстоятельств
(п.‘‘л‘‘ ч.1 ст.105). Убийство, совершенное по мотиву кровной мести,
‘‘обусловлено стремлением отомстить обидчику либо членам его семьи или
рода за подлинную или мнимую обиду, нанесенную убийцей либо членам его
семьи или рода‘‘. Как правило, кровная месть возникает в связи с
убийством родственника. Субъектом такого преступления может быть только
лицо, принадлежащее к той национальности или группе населения, где еще
встречается обычай кровной мести. В РФ таким регионом является Северный
Кавказ (Чечня, Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария, Северная
Осетия). При этом само убийство может быть совершено жителем этих
республик за пределами своей республики.

В 1990-е годы изменились и российская правовая политика, и адыгское
правосознание. После распада СССР и развала в 1993-1995 гг. советской
административно-судебной машины на Северном Кавказе в
Кабардино-Балкарии и Адыгее сложилась опасная криминогенная обстановка.
Недавно созданные российские органы судебной и исполнительной власти в
ряде случаев оказываются неспособными противостоять разгулу
преступности. В последние годы нарсуды перестали играть заметную роль в
урегулировании местных уголовных и поземельных конфликтов в
Кабардино-Балкарии и Адыгеи. Выход из сложившегося положения большинство
общественных движений постсоветской Кабардино-Балкарии видит в
возвращении к традициям полиюридизма и возможно более широком
использовании правоохранительных институтов местного адата.

В КБР и РА адатные институты пока так и не узаконены. Так, согласно
п.1.ст.17 новой Конституции, в КБР запрещается использование неписаного
права(. То же самое отмечает П.Гарб. Генеральный прокурор Абхазии,
считая в целом обычно – правовую практику полезной превентивной мерой,
тем не менее подчеркивает, что ее существование объясняется
исключительно слабостью государственных судебных институтов. По его
мнению, не следует поддерживать и расширять медиаторскую практику, а
нужно укреплять официальную судебную власть. Однако в ряде республик
Северного Кавказа есть первые попытки легализации медиаторских судов.
Так, в Ингушской Республике принят закон о воссоздании третейских судов,
призванных ‘‘руководствоваться нормами адата и шариата‘‘. Не получив
государственного признания de jure, нормы и институты постсоветского
адата de facto добились такой независимости от государства, какой они не
пользовались ранее ни в советское, ни в дореволюционное время.

ВЫВОДЫ

В 1950-1990-е годы, по сравнению с предыдущими десятилетиями,
значительно изменилась типология конфликтов. С одной стороны,
сократилось количество краж, ограблений и причинение умышленного
тяжелого физического ущерба, с другой, значительно возросло количество
случаев причинения неумышленного физического ущерба, что связано с
появлением частных автомобилей и отсутствием строго контроля за
безопасностью движения на дорогах Кабардино-Балкарии и Адыгеи, в силу
чего происходит много аварий с человеческими жертвами. Данное
преступление, с точки зрения российского законодательства подлежащее
судебному разбору, до сих пор не рассматривается адыгами как
преступление. Как и ранее, адыги используют адатное понятие ‘‘ущерба‘‘ и
относятся к виновному в аварии как человеку, причинившему физический
ущерб всей семье потерпевшего. В 1990-е годы появились новые конфликты –
земельные, возникшие при разделении колхозных земель.

Несмотря на стремление советской администрации ограничить сферу
применения института мести, он, претерпев существенные изменения, в
некоторой степени сохраняет свои позиции в адыгской общине. Во-первых,
месть может совершаться за любой причиненный физический или материальный
ущерб, во-вторых, до сих пор не существует жесткой зависимости между
характером и обстоятельствами исходного конфликта и последующим
совершением мести как ответа на этот конфликт, в-третьих, отсутствует
четкое деление преступлений на умышленные и неумышленные, в-четвертых,
отсутствуют определенные правила совершения мести в пространстве и во
времени, и, наконец, сохраняется зависимость обращения к мести от
желания потерпевшего и его родственников.

Тем не менее можно говорить и о существенной трансформации, происшедшей
с институтом мести за годы советской власти. В адыгских правоотношениях
советского периода усилилось различие между кровниками и врагами и
изменилось соотношение между ними в обществе. Если во второй половине
ХIХ – начале ХХ в. у адыгов преобладали кровные отношения, то в
1950-1980-е годы – враждебные отношения. Поэтому можно говорить о
сокращении в адыгском обществе в тот период случаев кровной мести. При
враждебных отношениях адыги предпочитают использовать бескровные формы
мести. Изменился и круг лиц, попадавших в группу объектов и субъектов
мести. Во-первых, женщины все больше участвуют как в совершении мести,
так и становятся объектом мести мужчин. Во-вторых, появилась новая
категория лиц, готовых совершать убийства на почве кровной мести, а
именно наемных убийц. В 1990-е годы на Северном Кавказе меняется и
социально-экономическая, политическая и этническая ситуация, что
отразилось и на бытовании института мести. В настоящее время
северокавказские народы стали чаще к ней обращаться.

Период 1950-1980-х годов характеризовался упрочением системы
‘‘двойного‘‘ урегулирования конфликтов и возникновением тенденции
рассмотрения многих из них только с помощью медиаторов при
завуалированной поддержке местных судебных институтов. В большей степени
эта тенденция проявилась в 1970-1980-е годы – период застоя в СССР,
когда был значительно ослаблен центральный и республиканский контроль
над правовыми органами северокавказского региона. Результатом этого
этапа правовых преобразований в Кабардино-Балкарии и Адыгее стало
возрождение и укрепление некоторых норм адата и шариата и формирование
полулегального положения адатно-шариатного судопроизводства.

Что же представляют собой современное постсоветское обычное право, суд и
правосознание в Кабардино-Балкарии и Адыгее? Обратимы ли перемены,
происшедшие с ними при советской власти? После крушения советского
режима в начале 1990-х годов примирение кровников по нормам адыгского
адата стало проходить совершенно открыто. Во взаимоотношениях
государственного и адатного права и в организации адатного процесса
наметились изменения. В первой половине 1990-х годов произошла
постепенная десоветизация всей судебно-правовой системы
Кабардино-Балкарии и Адыгеи. Политические деятели пытаются легализовать
некоторые нормы адатно-шариатного судопроизводства. Они акцентируют
внимание на том, что в настоящее время значение религиозно-адатных норм
для адыгской общины возросло. Такая позиция привела к тому, что вопрос о
том, в какой степени некоторые нормы адата и шариата могут
функционировать в адыгском обществе, в какой форме они могут войти в
новое судебное законодательства республик, стали очень важными.

Созданные В КБР и РА в 1990-е годы общественные движения и органы
общинного управления во многом стремятся применять нормы адата. Так,
1990-е годы были ликвидированы созданные еще в конце 1920-х годов
товарищеские суды. Вместо них была значительно расширена и
активизирована деятельность сельских советов старейшин. Советы старейшин
в количестве 8-10 чел. занимаются рассмотрением случаев мелкого
хулиганства. В Адыгее вместо сельских советов во многих селениях созданы
хасэ. В некоторых селениях хасэ объединены с советом старейшин. По
нашему мнению, хасэ являются во многом искусственным органом, не
выполняющим реальную роль в адыгской общине. В Кошехабльском р-не Адыгеи
на базе сельских хасэ была сформирована новая общественная организация
под названием “Кошехабльский форум”. Основная идея ее создания
заключалась в необходимости иметь постоянный внесудебный орган, который
бы имел официальное право в качестве медиаторов разбирать конфликты,
происходящие как между адыгами, так и между ними, с одной стороны, и
соседними народами, с другой, апеллируя к нормам адата.

На республиканском уровне такой общественной организацией стала
созданная в 1991 г. в Адыгее “Лига мира”. В нее вошли представители
большинства общественных объединений, зарегистрированных в республике, а
именно объединение “Союз славян”, ‘‘Адыгэ хасэ‘‘, казачье движение. В
качестве одной из главных целей ‘‘Лиги мира‘‘, определенных в ее
программе, является открытие в республике Института народной дипломатии.
Не менее активной является и кабардинская ‘‘Адыгэ хасэ‘‘, которая в
качестве посредника принимала участие в урегулировании
кабардино-балкарских земельных конфликтов, возникших в 1990-е годы в
связи с попыткой ряда лидеров Балкарского национального конгресса
пересмотреть территориальные границы кабардинских и балкарских селений,
апеллируя к историческим корням заселения этого региона.

Вместе с тем в КБР и Адыгее движение за возрождение адата пока не
приобрело столь широкого масштаба, как это наблюдается в Дагестане. В.О.
Бобровников пишет, что ‘‘в республике создано общественное движение
‘‘Маслиат‘‘ (искаж. арабск. маслихат — примирение), с 1995 г. издается
газета под тем же названием‘‘. ‘‘Во время участившихся межэтнических
столкновений практику маслихата и другие нормы адата не раз пытались
применять лакское народное движение ‘‘Кази – Кумух‘‘, ‘‘аварский
Народный Фронт им. имама Шамиля‘‘ и другие национальные и религиозные
партии и организации. В 1995-1996 гг. парламент Дагестана – Народное
Собрание, – обсудило законы ‘‘ О местном самоуправлении‘‘, ‘‘О сельской
общине‘‘ и ‘‘О третейских судах‘‘, предусматривающие передачу сельским
сходам некоторых правоохранительных и судебных функций, которыми они
пользовались согласно адату до конца 1920-х годов‘‘.

( Комиссия является частью Международной ассоциации правовой науки и
создана в 1978 г. по инициативе проф. Дж. ван де Стинховена.

( Архив Г.Шервашидзе находится в Северо-кавказском горском научно –
исследовательском институте ( Ростов на Дону).

( В УК РСФСР п.‘‘к‘‘ ст.103, в УК ГрузинССР п.8 ст.104, Туркм.ССР п.10
ст.106, КазахССР п. ‘‘к‘‘ ч.1 ст.88.

( Ныне Научно-исследовательский институт проблем укрепления законности и
правопорядка при Генеральной Прокуратуре РФ.

( Хапачев Худ Халявович, 1914 г., темиргоевец, Нефляшев Каплан Наович,
1940 г., темиргоевец, Хачемизов Хамизет Ханешович, 1929 г., темиргоевец,
Батов Абубачир Пицерович, 1940 г., темиргоевец, Темзоков Масхуд
Ислаимович, 1929 г., темиргоевец, Темзокова Асиэт Салиховна, 1932 г.,
темиргоевка, Жачемуков Пшимаф Сальменович, 1941 г., темиргоевец, Мамижев
Сагид Тахович, 1922 г., темиргоевец, Цикушев Схатби Асианович, 1928 г.,
темиргоевец, Кастакова Нафисет Алиевна, 1937 г., бжедуг, Гучетль Мурат
Махмудовна, 1926 г., бжедуг, Ашинов Вячеслав Нушевич, 1943 г., бжедуг,
Тлюняев Аслан Мухтарович, 1946 г., бесленеевец, Губжоков Мурадин
Ереджибович, 1938 г., бесленеевец, Куфанов Руслан Умарович, 1956 г.,
бесленеевец, Бгуашев Раджеб Хаджумарович, 1930 г., абадзех, Лафишев
Мухамед Шангиреевич, 1936 г., кабардинец, Бзасежев Заурби Адамович, 1943
г. кабардинец, Жакшакулов Нурбий Масхудович, 1967 г., кабардинец, Долов
Ахмед Алиевич, 1922 г., кабардинец, Кумахов Борис Льяшевич, 1922 г.,
кабардинец, Кумахов Мухарби Мухамедович, 1943 г., кабардинец, Тхамоков
Башир Нухович, 1923 г., кабардинец, Дзуганова Елена Мухарбиевна, 1939
г., кабардинка, Куашев Лостанбек Казихакович, 1930 г., кабардинец, Жуков
Саидит Хизович, 1925 г., кабардинец, Тарчоков Умарби Зулкарнеевич, 1936
г., кабардинец, Тулашев Валерий Мусавич, 1947 г., кабардинец, Тхазеплова
Лариса Хазриовна, 1956 г., кабардинка, Шаов Мухамед Исуфович, 1937 г.,
кабардинец, Дауров Зумадин Джамалдинович, 1967 г., кабардинец, Дауров
Сафудин Хаджи-имам, 1962 г., кабардинец.

( В функции сельского схода входило рассмотрение многих спорных
ситуаций. Сход принимал общественные приговоры, которые в большинстве
случаев отсылались на утверждение российской областной администрации.
Подробнее об этом см.: Бабич И.Л. Народные традиции в общественном быту
кабардинцев во второй половине ХIХ -ХХ в. М., 1995. С.38-40.

( Исключение составляли конфликты между проживавшими по соседству
родственниками во время раздела имущества, последствия которых могли
быть очень серьезными.

( Кабардинская общественная сумма образована в 1859 г. и называлась
первоначально просто ‘‘общественный капитал‘‘. Она располагалась в Штабе
войск левого крыла Кавказской линии. Источниками пополнения суммы были
денежные штрафы с преступников, проценты за несвоевременное возращение
долгов, доходы от эксплуатации Зольских и Нагорных пастбищ и
Кабардинского леса.

( В это время баран стоил от 3 до 5 руб., корова – от 5 до 10 руб.,
лошадь – от 30 до 50 руб.

( Каторжные работы без срока назначались за убийство отца или матери
(ст.1449);, на срок от 12 до 15 лет – за умышленное убийство (ст.1454);
от 10 до 12 лет – за убийство в запальчивости (ст. 1455); от 4 до 8 лет
– за изнасилование (ст.1525); каторжные работы или работа на заводе от 4
до 6 лет; или ссылка в Сибирь на поселение – за причинение тяжелого
ранения (ст.1477); арест от 1 года и 4 месяцев до 2 лет – за кражи
(ст.1601). В начале ХХ в. российская система наказаний за уголовные
преступления претерпела некоторые изменения. Согласно Уголовному
уложению 1903 г., она включала следующие виды наказаний: смертная казнь;
каторга без срока и от 4 до 15 лет; ссылка на поселение; заключение в
исправительном доме на срок от 1 года до 6 лет; заключение в крепость на
срок от 2 недель до 6 лет; заключение в тюрьму сроком от 2 недель до 1
года; арест на срок от 1 до 6 месяцев; штраф от 10 до 100 руб.

( Так, на территории Кубанской обл. в 1893 г. были введены новые
“Временные правила о купле и продаже скота и лошадей горским населением
Кубанской обл.”, согласно которым адыгам запрещалось торговать любым
скотом, в том числе и лошадьми. Спустя некоторое время российская
областная администрация несколько смягчила эти правила и разрешила
торговлю в ограниченных размерах, выдавая специальные разрешения на
куплю и продажу скота.

( В 1909-1910 гг. российская администрация издала постановления ‘‘Об
усилении уголовной ответственности за похищение лошадей и крупного
рогатого скота” и ‘‘Об изменениях в области судопроизводства по делам
воровства‘‘.

( По мнению М.В.Покровского, ‘‘одним из главных каналов, по которым
происходило включение значительной части адыгейской военно-феодальной
знати в ряд господствующего класса России, была ее служба в русской
армии. Как правило, это были князья и дворяне, не имевшие специального
военного образования и производившиеся в офицерские чины русской армии
исключительно для поощрения‘‘. Многие из них, поселившись в казачьих
станицах, с течением времени стали пользоваться поземельными правами на
общих основаниях со всеми казачьими офицерами, совершено потеряв связи
со своими селениями. Но большинство же офицеров продолжали жить в своих
селениях и только в случае особой необходимости принимали участие в
военных действиях российской армии. М.В.Покровский подчеркивал, что
многие из них вместе с офицерскими чинами были наделены и полицейскими
полномочиями. Они были обязаны следить за ситуацией в своем селении.
М.В.Покровский называет их ‘‘ отеческой полицией‘‘. Дети многих из
офицеров получали образование и воспитание в российских учебных
заведениях.

( Закят (милостыня) – одна из пяти основных обязанностей каждого
мусульманина – обязательный взнос в мечетную кассу, идущий не только на
бедных, но и на религиозные и социальные нужды общины (например, на
ремонт мечети, по проведение курбан-байрама и других праздников) и пр.

( Этот метод борьбы с воровством активно использовался российской
администрацией в пореформенное время.

( В это время одна корова или лошадь стоила 100 тыс. руб.

( ст.194: “Принятие имущественного вознаграждения, уплачиваемого
убийцей, его родителями, родичами или родом убитого в качестве выкупа,
освобождающего от мести или законного преследования, влечет за собой
штраф не свыше двухкратного размера полученного вознаграждения”.

(( ст.195: ‘‘Уклонение членов рода убитого от примирения с убийцей и его
родов в порядке, установленном местным положением о примирительном
производстве, а равно препятствие примирению – назначалось удаление из
пределов данной местности, с конфискацией или без конфискации части
имущества‘‘

((( ст.203: ‘‘Присвоение судебных полномочий вынесением решений по
обычаю коренного населения (адата) в нарушение основ советского права с
использованием зависимости сторон, проистекающей из отношений родового
быта, – назначались исправительно-трудовые работы сроком до одного года
или штраф в 1 тыс. рублей‘‘.

( К сожалению, мы не обнаружили в архивах ни одного экземпляра данных
правил.

( В группу ‘‘панисламистов‘‘ входили некоторые бывшие ‘‘шариатисты‘‘,
например, З.Мидов и Н.Катханов, а также новые ‘‘шариатисты‘‘ –
Шогенцуков, А. Абуков, Хуранов, Шекихачев, Урусбиев, Абаев, Искендеров и
др.

( В 1924 г. председателем областного суда был Кокожев, помошником
прокурора – Кази-Гирей Максидов, заместителем по гражданскому отделу –
Н.А.Панов, заместителем по уголовному отделу – Я.Вержбицкий. Членами
облсуда были кабардинец Ю. Ахохов и балкарец А.Мусукаев.

( Согласно этому обычаю, вдовы и сироты могли отдавать свой скот в ссуду
на 5 лет с ежегодной уплатой хозяевам скот половины шерсти и одного-трех
баранов. Через 5 лет либо скот возвращался хозяину, либо договор
продлевался.

( Опишем такие дела. Председатель одного колхоза в Сухумском р-не вел
заседание, на котором приняли решение о выселении одного колхозника за
тунеядство в глубь России на 8 лет. Между братьями выселенного и
председателем колхоза установилась вражда. В результате чего два братья
выселенного убили брата председателя колхоза. Или другое дело.
Председатель колхоза отобрал у женщины приусадебный участок за то, что
она отказалась работать в колхозе. Ее брат стал относиться к
председателю колхоза как своему врагу и угрожал убить его. Председатель
переехал на жительство в другое селение. Через 15 лет кровники случайно
встретились на свадьбе и брат женщины убил председателя.

( 1) В 1940-е годы жительница селения Лыхны была в интимной близости с
жителем селения Сантулия. Через 20 лет ее сын вырос и по уговору своего
дяди, брата матери, убил бывшего любовника своей матери. 2) Родной брат
убил любовника своей сестры. Любовник был троюродным братом. Такая связь
– позор для всей семьи. 3) Девушка решила выйти замуж за юношу, с
которым уже сожительствовала. Ее братья, узнав об этом, избили парня. 4)
Брат заподозрил свою сестру в сожительстве с односельчанином. Он
воспринял это как ‘‘позор и оскорбление‘‘ и вместе с дядей избил
любовника и отрезал ему ухо. 5) Сельчанина Очамчирского района осудили
за хищение колхозного имущества. Председатель колхоза начал жить с его
женой. Когда муж вернулся, он убил председателя колхоза.

( В это время автомобиль стоил 4-6 тыс. руб.

( Глава содержит пять содержательных статей и одну общую статью, в
которой определяются в каких регионах РСФСР действует нормы данной главы
(ст.236: ‘‘нормы распространяются на те автономные республики,
автономные области и другие региноны РСФСР, где общественно опасные
деяния, перечисленные в настоящей главе, являются пережитками местных
обычаев‘‘).

( Юристы, исследовавшие бытование кровной мести в 1960-е годы в разных
районах Кавказа, отмечали появление категории наемных убийц:
А.С.Джандиери указывал, что кровник мог за вознаграждение нанять убийцу,
не принадлежавшего в роду кровника, который убивал кровника. В этом
случае такой вид убийства рассматривался следующим образом: судили
обоих, первого за подстрекательство по ст. 102 ‘‘а‘‘ и ‘‘к‘‘, а второго
– по ст.102 ‘‘а‘‘.

( Интересно, что, по сообщению А.И.Барамия, по обычным преступлениям
явок с повинной за 1959-1964 гг. не было ни одной.

( Законы КБР подлежат официальному опубликованию. Неопубликованные
законы не применяются. Любые нормативно-правовые акты, затрагивающие
права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут
применяться, если они не были опубликованы официально для всеобщего
сведения.

ПРИМЕЧАНИЯ

Merry S. E.. Legal Pluralism // Law ans Society Review. Vol. 22. N 5.
1988. P.869.

Malinowski B. Crime and Custom in a Savage Society. Paterson, 1926.

Merry S. E. Op.cit. P.872.

Moore S. F. Social Facts and Fabrications: Customary Law on
Kilimanjaro, 1880-1980. Cambridge, 1986; Pospisil L. The Anthropology of
Law: A Comparative Theory of Law. N.Y., 1976.

Griffiths J. Introducton. People‘s Law and State Law: The Bellago
Papers. Dordecht, 1985. P.17-18.

Merry S. E. Op.cit. P.875-876.

Першиц А.И., Смирнова Я.С. Юридический плюрализм народов Северного
Кавказа // Общественные науки и современность. 1998. N 1; Тишков В.А.
Вперед, назад или в никуда? Северный Кавказ: проблемы и политика //
Независимая газета. 22.01.1998.

Материалы круглого стола // Народы Азии и Африки. 1984. N 2-3.

Першиц А.И. Проблемы нормативной этнографии // Исследования по общей
этнографии. М., 1979. С.22.

Семенов Ю.И. Формы общественной воли в доклассовом обществе: табуитет,
мораль и обычное право // Этнограф. обозрение ( далее – ЭО). 1997. N 4.
С.11-12.

Там же. С.17

Там же. С.18-22.

Хайтлиев А. Уголовное обычное право туркмен. Ашхабад, 1986. С.47.

Burbank J. Legal Culture, Citizenship, and Peasant Jurisprudence:
Perspectives from the early twentieth century // Reforming Justise in
Russia, 1864-1996. Power, Culture and the Limits of Legal Order. N.Y.,
1997. P.83-89.

Венгеров А.Б., Куббель Л.Е., Перщиц А.И. Этнография и науки о
государстве и праве // Вест. АН СССР. 1984. N 10. С.95.

Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение // Сов.
государство и право. 1980.№N 2. С.12; его же. Социология, право и
криминология// Сов. государство и право. 1969. N 2. С.68.

Кажаров В.Х. Традиционные общественные институты кабардинцев и
балкарцев. Нальчик, 1994. С.317-318.

Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970.
С.116-117.

В.К.Гарданов в своих работах, посвященных анализу обычноправовых норм
адыгов ХVIII – начала ХIХ в., использовал термин ‘‘юридическая
этнография‘‘”(Система композиции в обычном праве адыгов (черкесов) ХVIII
– первой половины ХIХ в. // VII Междунар. конгр. антрополог. и этнограф.
наук. Доклад N 281. М., 1964. Этим же термином пользовался и В.А.Зибарев
(Из истории обычного права народов Севера // Советская этнография. Т 2.
М., 1986). Ю.И. Семенов аппелирует к предложенному еще в 1979 г. А.И.
Перщицем термину ‘‘нормативная этнография (этнология)‘‘ (Семенов Ю.А.
Указ.раб. С.23).

Александров В.А. Обычное право крепостной деревни России. М., 1984. С.
15, 37.

Хаханов А. Суд общины у грузин-горцев // ЭО. N 1. 1893; Тесленко В. О
судоустройстве по обычному праву белорусов // ЭО. 1893. N 3; Хангалов
М.Н. Юридические обычаи у бурят // ЭО. 1894. N 2; Изразцов Н. Обычное
право киргизов Семиреченской области // ЭО. 1897. N 3; Миллер Б.Вс. Из
области обычного права карачаевцев // ЭО. 1902. N 1, 3.

Александров В.А. Указ. раб. С. 18.

Ковалевский М. Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы
изучения истории права. М.1880; Гальперин С.Д. Очерки первобытного
права. Спб., 1893; Харузин Н.Н. Очерки первобытного права. М., 1898;
Пост А.Г. Зачатки государственных и правовых отношений (Очерки по
всеобщей сравнительной истории государства и права). М., 1901;
Ковалевский М. Родовой быт в настоящем, недавнем и отдаленном прошлом.
Опыт в области сравнительной этнографии и истории права. Вып.1-2. М.,
1905; Башмаков А.А. Очерки права родового, наследственного и обычного.
Спб., 1913; Малиновский И.А. Кровавая месть и смертные казни. Вып.1-2.
Томск, 1908; Иваненко В. Разлад между уголовным законом и народным
обычаем на Кавказе и его влияние на преступность // Русская мысль.
Вып.4-6. М., 1904.

Ковалевский М.М. Сравнительно-историческое правоведение и его отношение
к социологии. Методы сравнительного изучения права // Сб. по
общеюридическим наукам. Вып.1. Спб., 1899.

Ковалевский М. Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин
в историко-сравнительном освещении. Т.1-2. М., 1886; его же. Закон и
обычай на Кавказе. Т.1-2. М., 1890; его же. Историко-сравнительный метод
в юриспруденции… С.1-10.

Гальперин С.Д. Указ. раб. С.178.

Косвен М.О. Преступление и наказание. М.; Л., 1925. С.79

Там же. С.32-33, 59.

Там же. С.97, 124.

Семенов Ю.И. Указ. раб. С.16.

Ладыженский А.М. Адаты кавказских горцев. Диссер. докт.юрид.наук. М.,
1949.

Семенов Ю.И. Указ.раб. С.23.

Там же. С.17, 22.

Балабан Н. Борьба с пережитками родового быта и вызванными ими
преступлениями // Рабочий суд. М., 1928.№N 20; Бекпатаев. О борьбе с
бытовыми преступлениями в условиях Казахской АССР// Еженедельник
советской юстиции (далее – ЕСЮ). 1925. N 41.; Богачев Б. Преступления
родового быта и борьба с ними // ЕСЮ. 1929. N 38; Голунский С.А. Кризис
бытовой преступности в Осетии // Материалы для изучения Северной Осетии.
Вып.1. М., 1929; Гюнтер А.Р. О преступности в Северной Осетии // Там же;
Дзедзиев. Бытовые преступления и правовое положение горянки // Революция
и горец. Ростов-на-Дону. N 2, 1929; Дигуров К. Борьба с бытовыми
преступлениями в автономных областях / ЕСЮ. 1929. N 11; его же.
Женщина-националка в свете бытовых преступлений // Там же. 1929. N 13;
Загорье Б. Бытовые дела в национальных областях и республиках// Там же.
1929. N 32; Занели Я. На борьбу с пережитками старого быта // Там же.
1929. N 38; Котович В. Бытовые преступления в Карачаево-Черкесской
автономной области// Там же. 1926. N 14; Макаров Ф. Бытовые преступления
среди горцев // Революция и горец. Ростов-на-Дону. N№2, 1929; его же.
Бытовые преступления на Северном Кавказе // ЕСЮ. 1929. N№18; его же. За
действительное раскрепощение горянки // Там же. 1929. N№32; Махмудов И.
Бытовые преступления в свете советского законодательства // Там же.
1928. №N 10; Мельников Ф. Бытовые преступления в Закавказской СФСР //
Там же. 1928. N 51; Мухитдинова Э. Многоженство в нашей судебной
практике // Там же. 1929. N№18; ее же. Революционная законность и
бытовая преступность на Востоке. М.;Л., 1929; Потоцкий В. Бытовые
преступления и пересмотр уголовного кодекса в Азербайджане // Власть
Советов. №1927. N 50; Приградов-Кудрин А. Многоженство как бытовое
преступление // ЕСЮ. 1929. N 34; Синельников Г. Бытовые преступления в
Казахстане // Там же. 1926. N 14; Мокринский С.П. Преступления
составляющие пережитки родового быта. // Сов. право. 1927. N№3;
Намитоков А. Пережитки родового быта и советский закон. М., 1929; Шигаев
И. Дополнения УК РСФСР главой Х ‘‘О преступлениях, составляющих
пережитки родового быта‘‘ // ЕСЮ. 1928. N 15; Иодковский А. К проекту
главы Х Уголовного Кодекса // Там же. 1928. N 10; Тадевосян В. Усилить
борьбу с пережитками родового быта // Социалистическая законность (далее
– СЗ). 1940. N№11; Бомас. Борьба против родовых пережитков // Там же.
1937. N 3. С.37; Позан Ю., Темеров Н. Туземные суды Туруханского края //
Сов. юстиция. 1931. N 10; Петрова Е. Кочевые суды // Там же. №1932. N
4; Дурманов Н.Д. Преступления составляющие пережитки родового быта. М.,
1938; Лаговиер Н. Преступления против женщин и борьба с ними //
Сов.юстиция. 1937. N 5.

Хашаев Х.М. Шариат, адат и преступления составляющие пережитки родового
быта в Дагестане. М., 1949; его же. Пережитки шариата и вредных адатов и
борьба с ними. Махачкала, 1957; Бильшай В.Л. Роль советского уголовного
права в искорении пережитков феодально-байского отношения к женщине //
Уч. зап. Всесоюзного института юридических наук. Вып.7. М., 1958;
Иноятов Т. Суды Советского Узбекистана в борьбе с феодально-байскими
пережитками. Ташкент, 1958; Кулиев Н. Борьба с пережитками отсталого
прошлого в сознании людей в условиях Советской Туркменистана. Ашхабад,
1955; Абазатов М.А. О вреде пережитков шариата и адата в
Чечено-Ингушетии. Грозный, 1963; Катанян Р. За искорнение родовых
пережитков. М., 1937; Сулейманова Х.С. Собр.соч. Т.1-3. Ташкент, 1967;
Рашковская Ш.С. Преступления, составляющие пережитки
патриархально-родовых отношений. М., 1959, Гольст Г. Борьба с
преступлениями против личности // СЗ. 1961.. N 1. Юсифов Я. Борьба с
опасными преступлениями против личности// Там же. 1958. N 1; Ибрагимов
У. Борьба с преступлениями, составлявшими пережитки родового быта //
Там же. 1957. N 1; Кафаров Я.М. Борьба за искоренение пережитков шариата
и вредных адатов (по материалам Дагестанской АССР). Махачкала, 1966;
Дурдыев Б. Борьба с преступлениями, составляющими пережитки местных
обычаев. Ашхабад, 1971; Аливердиев А. Предотвращать преступления,
составлявшие пережитки местных обычаев // Сов. юстиция. 1969. N 15;
Сарыев Б. Опасные последствия пережитков. Ашхабад, 1967.

Абазатов М.А. Указ. раб. С.21-22.

Мамутов А.М. Преступления составляющие пережитки патриархально-родового
быта. Алма-Ата, 1963. С.290

Иноятов Т. Указ. раб.

Сулейманова Х.С. Зарождение советского уголовного права Узбекистана //
Сов. государство и право. 1948. N 15. С. 66.

Могилевский А., Степанов С. Ответственность за преступления,
совершенные на почве пережитков местных обычаев // СЗ. 1970. N 7; Арипов
Д.С. Борьба с преступлениями, составлявшими пережитки феодального быта и
некоторые вопросы квалификации. Душанбе, 1962; Гилязев Ф.Г. Борьба за
ликвидацию преступлений, посягающих на жизнь, здоровье женщин,
совершенных на почве пережитков местных обычаев (по материалам
Башкирской АССР). Дисс… канд. ист. наук. М., 1969 (для служебного
пользования); Аманов Х. Предупреждение преступлений, совершенных на
почве пережитков прошлого по отношению к женщине. Дисс..канд.ист.наук.
Ашхабад, 1973; Повелицына П.Ф. Ответственность за воспрепятствование
осуществления равноправия женщин. Автореф. дисс… канд. юрид. наук.
Баку, 1969.

Плиев А.А. Кровная месть у чеченцев и ингушей и процесс ее изживания в
годы советской власти. Дисс… канд. ист. наук. М., 1969.

Барамия А.И. Борьба с преступлениями против жизни и здоровья. Дисс…
канд. юрид. наук. Москва; Сухуми, 1965; Диасамидзе Г.И. Убийство на
почве кровной мести по советскому уголовному праву (по материалам
Аджарской АССР). Дисс… канд. юрид.наук. Свердловск, 1974.

Жадбаев С.Х. Уголовно-правовая борьба с умышленными убийствами при
отягчающих обстоятельствах по советскому законодательству (по материалам
Казахской ССР). Дисс… канд. юрид. наук. Алма-Ата, 1964.

Сарыев Б. Уголовно-правовая борьба с преступлениями, составлявшими
пережитки местных обычаев (по материалам Туркменской ССР). Дисс… канд.
юрид. наук. М., 1964.

Брайнин М.С., Смирнов Е.Н. Расследование преступлений, связанных с
пережитками местных обычаев. М., 1962.

Барамия Б.И. Предупреждение преступлений против личности, совершенные
на почве кровной мести// Вопросы предупреждения преступности. Мат.
конференции. М., 1964; Керимов А.П. Устранение вражды – конкретная мера
предупреждения преступности против личности // Там же.

Барамия А.И. Борьба с преступлениями… Дисс… канд. юрид. наук. С.98.

Ломидзе М.К. О кодификации уголовного законодательства Грузинской СССР
// Сов. государство и право. 1959. N 8; Касаткин Ю.П. О системе составов
преступлений составляющих пережитки родового быта в связи с проектом
Уголовного кодекса СССР // Уч. зап. Таджикского университета. Тр.
юридического факультета. Вып.3. Т.8. Душанбе, 1955. С.109.

Громыко М.М. Община в обычном праве сибирских крестьян ХVIII – 70-х
годах ХIХ в.// Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. Вильнюс,
1974; Кисляков Н.А. Нормы наследования по адату и шариату у народов
Средней Азии и Казахстана. М., 1973; Омаров А.С. Понятие и основные
черты адата Дагестана // Советское право, традиции, обычаи и их роль в
формировании нового человека. Нальчик, 1972; Некипелов П.Т.
Преступления, составляющие пережитки местных обычаев // Там же;
Джабраилов К.Я. Кровная месть: некоторые вопросы генезиса и
уголовно-правовой борьбы с нею на современном этапе // Там же; Кучмезова
М.Ч. Имущественные и наследственные права балкарцев в ХIХ в.// Вест.
Кабардино-Балкарского НИИ истории, языка и литературы. Вып.6. Нальчик,
1972; Мамакаев М. Чеченский тайп (род) в период его разложения. Грозный,
1973; Гаглоев Х.Д. Указ. раб.; Гантемирова Ф.А. Общественно-политический
строй и обычное право чеченцев и ингушей (ХVIII – первая половина ХIХ
в.). Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1972; ее же. Адаты чеченцев и
ингушей (ХVIII – первая половина ХIХ в.)// Вест. Московского
университета. Сер. 12. Право. 1972. N 4; Эдиева Ф.Д. Обычное право в
системе общественных отношений карачаевцев в ХIХ в. Автореф. дисс…
ист. наук. М., 1975; ее же. Социальный дуализм обычая кровной мести
карачаевцев в ХIХ в.// Из истории Карачаево-Черкессии. Вып.7. Черкесск,
1974; ее же. Формы землевладения и землепользования по обычному праву
карачаевцев в первой половине ХIХ в. // История горских и кочевых
народов Северного Кавказа. Вып.1. Ставрополь, 1975.; Мусукаев А.И.
Балкарский тукъум. Нальчик, 1978; Азаматов К.Г. Из историии изучения
обычного права балкарцев//Уч. зап. Кабардино-Балкарского
государственного университета. Нальчик, 1965; его же. Социально –
экономическое положение и обычное право балкарцев в первой половине ХIХ
в. Автореф. дисс… канд. ист. наук. Нальчик, 1967; Кокурхаев К.А.
Общественно-политический строй и право чеченцев и ингушей (вторая
половина ХIХ – начало ХХ в.) Харьков, 1983; его же. Правовая система и
судопроизводство чеченцев и ингушей (вторая половина ХIХ – начало ХХ в.)
// Вопросы истории Чечено-Ингушетии. Т.11. Грозный, 1977.

Токарев Б.Я. Советское право и обычаи в их связи и развитии. Саратов,
1970; Чомаев К.И. Дореволюционные черты этнической психологии горских
народов Северного Кавказа // Вопросы национальной психологии. Черкесск,
1972; Катанчиев Т.М. Формы и методы борьбы с сохранившимися вредными
установками местных обычаев, т.е. ‘‘адыгэ хабзэ‘‘ и шариата в Кабардино
– Балкарской АССР // Советское право, традиции, обычаи и их роль в
формировании нового человека. Нальчик, 1972.

Катанчиев Т.М. Указ. раб. С.118.

Мисроков З.Х. Отмирание шариатской юстиции в автономиях Северного
Кавказа. М., 1979; его же. Адатные и шариатные суды в автономиях
Северного Кавказа. Дисс… канд. юрид. наук. М., 1979.

Абидова Н.И. Суды казиев и особенности процесса их ликвидации в
Узбекской ССР. Автореф. дисс… канд. юрид. наук. Ташкент, 1974.

Абидова Н.И. Указ. раб. С.14-24.

Там же. С.41.

Бгажноков Б.Х. Адыгский этикет. Нальчик, 1978. С.138-145.

Денисов В.Н. Системы права развивающихся стран. Киев, 1978; Зивс С.
Роль права в обеспечении некапиталистического пути развития стран Африки
// Сов. государство и право. 1966. N 10; Лихачев В.А. Обычное уголовное
право Ганы // Тр. Университета дружбы народов. Т.18. М., 1966; его же.
Уголовное право в независимых странах Африки. М., 1973; Решетников Ф.М.
Очерки уголовного законодательства Эфиопии// Тр. университета дружбы
народов. Т.18. Вып.1. Сер. экономики и права. М., 1966; Синицына И.Е.
Обычай и обычное право в современной Африке. М., 1978; Томсинов В.А.
Источники британского колониального права в Тропической африке. М.,
1981; его же. Английское право как инструмент колониальной политики в
Африке // Правоведение. 1980. N 6; Еремеев Д.Е. Отражение
патриархального и родоплеменных традиций в шариате // Народы Азии и
Африки. 1983. N 1.

Игнатьева М.Н. Обычное право якутов (ХVII-ХIХ в.). Автореф.
дисс…канд. ист. наук. М., 1989; Дончев К.Т. Обычное право болгарской
деревни от освобождения до 40-х годов ХХ в. Автореф. дисс… канд. ист.
наук.. М., 1993; Викторин В.М. Социальная организация и обычное право
ногайцев Нижнего Поволжья (ХVIII – начало ХХ в.). Автореф. дисс… канд.
ист. наук. Л., 1985; Куадже Р.З. Социальные отношения и их отражение в
неписанном феодальном праве Адыгеи (Черкесии) ХVIII – первой половины
ХIХ в. Автореф. дисс.. канд. ист. наук. Тбилиси, 1988; Селюков Ф.Т.
Обычное право: основные понятия, структуры, функции и методы изучения.
М., 1991. (Деп. в ИИНИОН); Табо М.Э. Брак и семья по обычному праве
Лесото. Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1984; Галбен А.И. Развитие
обычного права феодальной Молдавии (ХVIII – первой половине ХIХ в.).
Автореф. дисс… канд. ист. наук. Кишинев, 1982.

Хайтлиев А. Указ. раб.; Галбен А.И. Указ. раб.; Фукс С.Л. Обычное право
казахов. Алма-Ата, 1981; Агларов М.А. Сельская община в Нагорном
Дагестане в ХVII-начале ХIХ в. М., 1988; Александров В.А.Указ. раб.;
Мужухоева Э.Д. О влиянии буржуазных реформ 60-70-х годов ХIХ в. в России
на административное и судебное устройство в Терской обл. //
Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией и народами Кавказа в
ХVI – начале ХХ в. Грозный, 1981; Блиева З.М. Из истории становления
российской системы управления в Чечне (конец ХVIII-ХIХ в.) // Вопросы
истории и историографии Северного Кавказа. Нальчик, 1989; Лугуев С.А.
Терминология, связанная с судоустройством и судопроизводством у лакцев в
ХIХ – начале ХХ в.// Отраслевая лексика дагестанских языков. Махачкала,
1984; Makarov D. Enacting the Sharia Laws in a Dagestani Village//
Newsletter. International Institute for the study of Islam on the Modern
World. N 1. 1998. P.19; Канукова З.В. Система внутреннего управления в
пореформенном осетинском селе // Вопросы истории и историографии
Северного Кавказа…

Магомедов Р.М. Указ. раб.; Гарданов В.К. Обычное право как источник для
изучения социальных отношений у народов Северного Кавказа в ХVIII –
начале ХIХ в. // СЭ. 1960. N 5; Думанов Х.М. Социальная структура
кабардинцев в нормах адата первой половины ХIХ в. Нальчик, 1990; его же.
Землевладение и земельно-иерархические права в Кабарде в первой половине
ХIХ в. // Актуальные проблемы феодальной Кабарды и Балкарии. Нальчик,
1992; Куадже Р.З. Социальные отношения…; Кучмезова М.Ч. Указ. раб.;
Азаматов К.Г. Указ. раб.; Александров В.А. Указ. раб.; Громыко М.М.
Указ. раб.; Мамакаев М. Указ. раб.; Гантемирова Ф.А. Указ. раб.;
Кокурхаев К.А. Указ. раб.; Ахметова Н.С. Институт “кун” в обычном праве
казахов и его отмена при Советской власти. Алма-Ата, 1979; Викторин В.М.
Указ.раб.; Галбен А.И. Указ.раб.; Эдиева Ф.Д. Обычное право…; Бероев
Х.Ж. Новый источник по обычному праву кабардинцев / Вопросы
историографии и источниковедения Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1987.

Зибарев В.А. Юстиция у малых народов Севера (ХVII – ХIХ в.). Томск,
1990; Думанов Х.М. Обычное имущественное право кабардинцев. Нальчик,
1976; Дончев К.Т. Указ.раб.; Кисляков Н.А. Указ. раб.; Азаматов К.Г.
Указ. раб.; Галбен А.И. Указ.раб.

Федоров М.М. Правовое положение народов Восточной Сибири. Якутск, 1978;
Хайтлиев А. Указ. раб.; Кокурхаев К.А. Указ. раб.; Эдиева Ф.Д. Обычное
право…

Зибарев В.А. Из истории обычного права народов Севера // Сов.
этнография. 1986. N 2. С.73; Зибарев В.А. Юстиция у малых…, Игнатьева
М.Н. Указ. раб. С.17, 23-24; Цибиков Б.О. Обычное право селенгинских
бурят. Улан-Удэ, 1970. С.4, 6.

Burbank J. Legal Culture… P.83-89.

Там же. P.95.

Байназарова М.Д. Ответственность за доведение до самоубийства женщин на
почве пережитков местных обычаев (по материалам Туркменской ССР).
Дисс… канд. юрид. наук. М., 1986 (для служебного пользования);
Диванова Т. Развитие законодательства Туркменской ССР по борьбе с
калымом и кайтармой. Дисс… канд. юрид. наук. Ташкент, 1982; Муллаева
М.М. Уголовная ответственность за преступления, совершенные на почве
феодальных пережитков // Теория и практика борьбы с правонарушениями.
Вып.2. Душанбе, 1981.

Сухарев Е.А., Арямов А.А. Особенности уголовно-правовой категории
‘‘зависимость‘‘ в преступлениях, составляющих пережитки местных обычаев
// Актуальные проблемы борьбы с правонарушениями. Екатеринодар, 1992.
С.181.

Куадже Р.З. Некоторые вопросы колониальной экспансии царского
самодержавия против Адыгеи ( Черкесии)// Черкесия в ХIХ в. Майкоп, 1991;
Мафедзев С.Х. К проблеме о национальном самосознании // Там же. С.19;
Куценко И.Я. Кавказская война и проблема преемственности политики на
Северном Кавказе// Кавказская война: уроки истории и современность.
Краснодар, 1995. C.43; Кажаров В.Х. Адыгская Хаса. Нальчик, 1992;
Калмыков Ж.А. Административно-судебные преобразования в Кабарде и
горских (балкарских) обществах в годы русско-кавказской войны //
Кавказская война… С.116.

Кажаров В.Х. Адыгская Хаса…С.5.

Мафедзев С.Х. Указ. раб. С.19; Куценко И.Я. Указ. раб. С.43

Джимов Б.М. Характер колониальной политики царизма на Северо-Западном
Кавказе во второй половине ХIХ в. // Черкесия в ХIХ в. С.65, 66-69;
Думанов Х.М., Кушхов Х.С. К вопросу о судоустройстве и судпроизводстве в
Кабарде во второй половине ХIХ – начале ХХ в.// Культура и быт адыгов.
Вып.6. Майкоп, 1986; Калмыков Ж.А. Из истории судебных учреждений в
дореволюционной Кабардино-Балкарии (1890-1917)// Изв. Северо-Кавказского
научного центра высшей школы. Сер. общественные науки. N1.
Ростов-на-Дону, 1975; Кумыков Т.Х. Из истории судебных учреждений в
Кабардино-Балкарии (ХVIII – ХIХ в.) // Уч.зап. Кабардино-Балкарского
НИИ. Т.19. Нальчик, 1963; Фадеев А.В. Россия и Кавказ в первой трети ХIХ
в. М., 1961.

Гальцев В.С. К истории пореформенного развития Северного Кавказа// Изв.
Северо-Кавказского НИИ. Т.25. Орджоникидзе, 1966. С.92.; Авраменко А.М.,
Матвеев О.В., Матющенко П.П., Ратушняк В.Н. Об оценке Кавказской войны с
научных позиций историзма // Кавказская война… C.39; Тройно Ф.П.
Царизм и горские народы Северноо Кавказа в 60-90-е годы ХIХ в. // Изв.
Северо – Кавказского НИИ. Т.25. С.87-89.

Матвеев В.А. К вопросу о последствиях Кавказской войны и вхождении
северокавказских народов в состав России (Новое концептуальное освещение
проблемы) // Кавказская война… С.194, 196.

Мальцев В.А. Влияние кавказской войны на административно-судебные
реформы на Северном Кавказе второй половины ХIХ в.// Кавказская война…
С.264-265.

Кумыков Т.Х. Из истории судебных… С.92.

Гарданов В.К. Введение …; его же. Гостеприимство, куначество и
патронат у адыгов (черкесов) в ХVIII – ХIХ в.// СЭ. 1964. N№1 ; его же.
Обычное право как источник….; Тхамокова И.Х. Из истории общественной
организации шапсугов в первой половине ХIХ в. // Вопросы этнографии и
этносоциологии. Нальчик, 1981; Кумыков Т.Х. Из истории судебных…

Гарданов В.К. Система композиции… С.1-2.

Калмыков Ж.А. Из истории судебных… С.91.

Думанов Х.М., Кушхов Х.С. К вопросу о судоустройстве…

Думанов Х.М. Обычное имущественное….

Там же. С.6.

Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961. С. 236;

Magoska M. Spoleczno-Kulturowe podloze Konfliktow prawnych – Studium
Konfliktow w dwu spolecznosciach wiejskich. Wroslaw, 1991.

Любашиц В., Михайлова О. Резенция на книгу Магоска М.
‘‘Социально-культурные основания юридических конфликтов (исследования
конфликтов в двух деревнях)‘‘ // Известия вузов. Правоведение. 1992. N
6. С.101.

Игнатьева М.Н. Обычное право якутов (ХVII – ХIХ в.) М., 1989; Цибиков
Б.О. Указ.раб.; Материалы по казахскому обычному праву. Алма-Ата, 1948.

Адаты черкес…

Гарданов Б.А. Введение// Материалы по обычному праву кабардинцев.
Нальчик, 1956. С.4.

Першиц А.И. Круглый стол “Государство и право на Древнем Востоке” //
Народы Азии и Африки. 1984. N 3. С.79.

Караулов Н.А. Основы мусульманского права // Сб. материалов для
описания местностей и племен Кавказа. Вып.40. Тифлис, 1909. С.34.

Гарданов Б.А. Введение… С.7-8.

Положение о сельских (аульных) обществах и их общественном управлении и
о их повинностях государственных и общественных в горском населении
Терской области (30.12.1869). Составитель Кануков А.А. Ч.1. Владикавказ,
1908; О сельском суде. Ч.2. Владикавказ, 1911; Законодательные акты,
касающиеся Северного Кавказа и в частности Терской обл. Сб. указов
Правительствующего Сената, положений Комитета Министров,
правительственных распоряжений, разъяснений Государственного Совета и
Правительствующего Сената. Составитель Кануков А.А. Вып.4. Владикавказ,
1911; Агишев Н.М., Бушен В.Д., Рейнке Н.М. Материалы для обозрения
Горских и народных судов Кавказского края. Спб., 1912; Временные правила
для Горских Словесных судов Кубанской и Терской областей // Кубанская
справочная книжка на 1891 г. Екатеринодар, 1891; Эсадзе С. Историческая
записка об управлении Кавказом. Тифлис, 1907; Уложение о наказаниях
уголовных и исправительных. Б/м., 1868; Уголовное уложение. Т.15. Спб.,
1909.

Магомедов Р.М. Адаты дагестанских горцев как исторический источник. М.,
1960.

Уголовный Кодекс РСФСР. Петроград, 1922; Уголовный Кодекс РСФСР в
редакции 1926 г. М., 1927; Уголовный Кодекс РСФСР. М., 1925; Уголовный
Кодекс РСФСР. М., 1960; Уголовный Кодекс РСФСР. М., 1970; Уголовный
кодекс РФ. М., 1997.

‘‘Знамя труда‘‘. Майкоп; ‘‘Красная Кубань‘‘. Екатеринодар; ‘‘Красное
Знамя‘‘. Екатеринодар; ‘‘Красный пахарь‘‘. Майкоп; ‘‘Советская Кубань‘‘.
Краснодар; ‘‘Советский юг‘‘. Ростов на Дону; ‘‘Кабарда‘‘. Нальчик.

‘‘Адыгейская правда‘‘,‘‘Северный Кавказ‘‘,‘‘Советская кубань‘‘,‘‘Вести
городов юга России‘‘.

П Р И М Е Ч А Н И Я

Адыль-Гирей. Очерк горских народов правого крыла Кавказской линии //
Избранные произведения адыгских просветителей. Нальчик, 1980. С.59;
Люлье Л.Я. Черкесия. Историко-этнографические статьи. Краснодар, 1927.
С.40-41.

Кажаров В.Х. Адыгская Хаса. Нальчик, 1992.С.66.

Там же С.53.

Ферран. Путешествие из Крыма в Черкесию через земли ногайских татар, в
1709 г. // Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов
ХIII-ХIХ вв. (далее – АБКИЕА). Нальчик, 1974. С.110.

Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая
половина ХVI – 30-е годы ХIХ в.) М., 1963. С.127.

Бларамберг И.Ф. Историческое, топографическое, статистическое,
этнографическое и военное описание Кавказа // АБКИЕА. С.397-398;
Рейнеггс Я. Всеобщее историко-топографическое описание Кавказа. // Там
же. С.211.

Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961. С.110-111.

Сообщения сделаны в личных беседах автора с к.филол.н. З.М.Налоевым и
д.и.н. Х.М.Думановым.

Ногмов Ш.-Б.С. История адыхейского народа, составленная по преданиям
кабардинцев. Тифлис, 1861. С.34; Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик,
1978. С.130.

Ногмов Ш.-Б.С. Указ. раб. С.34; Хан-Гирей. Указ. раб. С.130.

Гаглоев Х.Д. Из истории судопроизводства у осетин // Известия
Юго-осетинского НИИ АН Грузинской ССР. Вып.13. Цхинвали, 1964. С. 256,
Эдиева Ф.Д. Социальный дуализм обычая кровной мести в ХIХ в.// Из
истории Карачаево-Черкесии. Вып.7. Черкесск, 1974. С.333.

Граф Орбелиани. Путешествие мое из Тифлиса до Петербурга (о Кабарде) //
Археолого-этнографический сборник. Вып.1. Нальчик, 1974. С.230;
Неизвестный автор. Описание кабардинцев, 1815-1818 гг. // Уч. зап.
Кабардино-Балкарского научно-исследовательского института. Т.13.
Нальчик, 1957. С.388.

Бларамберг И.Ф. Указ. раб. С.385.

Там же.

Гаглоев Х.Д. Указ. раб. С. 256

Дюбуа де Монпере Ф. Путешествие по Кавказу, к черкесам и абхазам, в
Колхиду, Грузию, Армению и в Крым // АБКИЕА; Паллас Р.С. Заметки о
путешествиях в южные наместничества российского государства в 1793 и
1794 гг. // АБКИЕА. С.221; Грабовский Н.Ф. Очерк суда и уголовных
преступлений в Кабардинском округе // Сб. сведений о кавказских горцах.
Вып.9. Тифлис, 1876. С.32; Васильков В.В. Очерк быта темиргоевцев //Сб.
материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып.29. Тифлис,
1901. С.42-45, 74-76; Хан-Гирей. Указ. раб. С.130.

Меретуков М.А. Усыновление у адыгов в ХIХ в.// Уч. зап. Адыгейского
научно-исследовательского иститута языка. Т.8. Майкоп, 1968.

Бларамберг И.Ф. Указ. раб. С.375.

Кумыков Т.Х. Из истории судебных учреждений в Кабардино-Балкарии (ХVIII
– ХIХ в.) // Уч. зап. Кабардино-Балкарского НИИ. Т.19. Нальчик, 1963.
С.90-93; Кажаров В.Х. Традиционные общественные институты кабардинцев и
их кризис в конце ХVIII – первой половине ХIХ века. Нальчик, 1994.
С.417-425

Кажаров В.Х. Адыгская Хаса… С.91-92, 97-101.

Кажаров В.Х. Традиционные общественные… С.417-425

Ногмов Ш.-Б.С. Указ. раб. С.162-170.

Мамбетов Г.Х. Традиционная культура кабардинцев и балкарцев. Нальчик,
1994. С.131.

Кумыков Т.Х. Указ. раб. С.94.

Центральный Государственный архив Кабардино-Балкарской Республики
(далее – ЦГА КБР) Ф.И.-16. Оп.1. Д.521. Л.177.

Кумыков Т.Х. Из истории судебных… С.96.

ЦГА КБР Ф.И.-23. Оп.1. Д.29. Л.1; Ф.И.-24. Оп.1. Д.45. Л.1; Д.59. Л.1.

Там же. Ф.И.-24. Оп.1. Д.10. Л.1.

Там же. Ф.И.-23. Оп.1. Д.87. Л.1; Д.104. Л.1.

Керимов Д.А. Кодификация и законодательная техника. М., 1962. С.32-33.

Адаты черкес бывшей Черноморской линии// Адаты Кавказских горцев.
Материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа Сост.
Леонтович Ф.И Вып.1. Одесса, 1882.

Кажаров В.Х. Традиционные общественные… С.417-425.

ЦГА КБР Ф.И.-24. Оп.1. Д.10. Л.1.

Кажаров В.Х. Традиционные общественные… С.417-425.

ЦГА КБР Ф.И.-2. Оп.1. Д.734 Л.4-20; Ф.И.-22. Оп.1. Д.267. Л.1-2.

Там же. Ф.И.-22. Оп.1. Д.182. Л.1, Д.2880. Л.1, Д.2894, Л.1, Д.3313.
Л.1; Ф.И-24. Оп.1. Д.151, 159.

Хайтлиев А. Уголовное обычное право туркмен. Ашхабад, 1986. С.84, 88.

Государственный Архив Краснодарского Края (далее – ГАКК). Ф.660. Оп.2.
Д.1371, 1378.

ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.1030; ЦГА КБР Ф.И.-22. Оп.1. Д.224. Л.1.

Грабовский Н.Ф. Указ.раб. С.58; Сталь К.Ф. Этнографический очерк
черкесского народа.// Кавказский сб. Т.21. Тифлис, 1900. С.122.

ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.104, 193, 196, 197, 254, 512, 832, 1042, 1217,
1339; Республиканский архив Адыгеи (далее – РАА). Ф.8 Оп.1. Д.33; Ф.21.
Оп.1. Д.103, 167, 284, 577; ЦГА КБР Ф.И.-22. Оп.1. Д.4172. Л.1.

Грабовский Н.Ф. Указ.раб. С.34-35; Хан-Гирей. Указ.раб. С.144.

ЦГА КБР. Ф.И-22. Оп.1. Д.484. Л.1-2.

Там же. Д.158. Л.6.

Там же. Д.211. Л.1.

Там же. Д.651. Л.1.

Об этом см. подробнее: Бабич И.Л. Народные традиции в общественном быту
кабардинцев. М., 1995. С.39-40.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1.Д.652. Л.1, Д.1754. Л.1.

Там же. Д.1099. Л.1; РАА. Ф.21. Оп.1 Д.240.

Сталь К.Ф. Указ. раб. С.128.

ЦГА КБР. Ф.И-22. Оп.1. Д.484. Л.1-2; РАА. Ф.21. Оп.1 Д.26.

ЦГА КБР. Ф.И-22. Оп.1. Д.100; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.805.

Подробнее о критериях ‘‘почетности‘‘ гостей см.: Бабич И.Л. Указ.раб.
С.67-77.

Грабовский Н.Ф. Указ. раб. С.25.

Там же. С.23; РАА. Ф.21. Оп.1. ДД.498, 326.

Грабовский Н.Ф. Указ. раб. С.42-43; ЦГА КБР. Ф.И-22. Оп.1. Д.482. Л.1;
ГАКК. Ф. 660. Оп.1. Д.1371; РАА Ф.21 Оп.1 Д.26 .

Грабовский Н.Ф. Указ. раб. С.44; Бларамберг И.Ф. Указ.раб. С.387.

ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.1017.

ЦГА КБР. Ф.И-22. Оп.1. Д.3479, 3468.

Ладыженский А.М. Адаты кавказских горцев. Дисс… докт. ист.наук. М.,
1947.

ЦГА КБР. Ф.И-22. Оп.1. Д.100, 452, 1472, 3777, 6671.

Там же. Д.1566. Л.8; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.803 а.

ЦГА КБР Ф.И.-22. Оп.1. Д.1566. Л.8; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.803 а.

ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.1019.

Там же. Д.1016.

ЦГА КБР. Ф.И-22. Оп.1. Д.482. Л.1; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д. 283, 1041,
1174.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.97.Л.1; ГАКК. Ф.660. ОП.1. Д.25, 187, 572,
812, 813, 1020, 1021, 1363; Оп.2. Д.1369; РАА. Ф.21 Оп.1. Д.367 .

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.244.Л.1, Д. 690.Л.7, Д.647; ГАКК. Ф.660.
Оп.1. Д. 101, 194; 292; 293, 296; 801, 1024, 1370, 1376, 1378, 1777;
Оп.2. Д.1372; РАА. Ф.21 Оп.1 Д.326; Грабовский Н.Ф. Указ. раб. С.33.

Бабич И.Л. Указ.раб. С.59-60.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.98. Л.1; Д.244. Л.1-8; Д.349.Л.1; Д.648;
Д.933. Л.1; Д.1099.Л.1; Д.2606.Л.1; Ф.И.-23. Оп.1. Д.210. Л.1; Ф.И.-24.
Оп.1.Д.345. Л.1; ГАКК. Ф.660. ОП.1. Д.101, 1366; 1376; 1378; Грабовский
Н.Ф. Указ.раб. С.26.

Грабовский Н.Ф. Указ.раб. С.33.

ГАКК. Ф.660. Оп.1.Д.1363.

Там же. Д.194.

Тамже. Д.813.

Там же. Д.293.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.97. Л.1; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.292, 1370;
Оп.2. Д.1372.

ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.102.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.1474. Л.1; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.572, 870,
1021; Оп.2. Д.1369.

ЦГА КБР. Ф.И-22. Оп.1. Д.494, 647; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.1023.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1.Д.148, 158, 227, 274, 275, 403, 698, 700, 702,
704, 707, 709, 710, 767, 891, 928, 985-987, 1026, 1028, 1030, 1092,
1096-1099, 1290, 1647, 2344, 4232, 5724, 6359; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.1214
.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д. 156, 157. Л.1; ДД. 404, 1415. Л.1; Д.1648.
Л.1; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.1374.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.157, 227. Л.2; Д.404, 702, 983.Л.1; Д. 1415.
Л.1; Д.1648. Л.1; Д.2894. Л.1; Д.5740. Л.1; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.1214.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.148. Л.2; Д.156. Л.1; Д.704, 891. Л.1;
Д.1653. Л.1; Д.2995.Л.1; Д.6359. Л.1; РАА.Ф.21. Оп.1. Д.26.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.274. Л.1; Д.707, 767; Д.928. Л.1.

Там же. Д.158. Л.6; Д.227. Л.2; Д.275. Л.1-2; Д.404; Д.1566. Л.8;
Д.1648. Л.1; Д.3528, 4690; Ф.И.-24. Оп.1. Д.136; РАА. Ф.21. Оп.1. Д.26.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.2530. Л.1; Д.2722. Л.1; Д.5724. Л.1.

Белл Д. Дневник пребывания в Черкесии в течении 1837, 1838, 1839
гг.//АБКИЕА. С.479.

Люлье Л.Я. Указ.раб. С.40.

Грабовский Н.Ф. Указ.раб. С.24.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1.Д.173. Л.3; Д.401. Л.1; Д.402. Л.1; Д.892. Л.1;
Д.1095. Л.1; Д.1291.Л.1; Д.1351.Л.1.

Там же. Ф.И.-22. Оп.1. Д.2880. Л.1.

Там же. Ф.И.-22. Оп.1. Д.59. Л.1; Д.1287. Л.1; Д.1351. Л.1; Ф.И.- 23.
Оп.1. Д.104. Л.1.

Там же. Ф.И.-22. Оп.1. Д.59. Л.1; Д.402. Л.1; Д.1291. Л.1; Грабовский
Н.Ф. Указ.раб. С.25.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.270. Л.1-2; Д.892.Л.1.

Там же. Ф.И.-22. Оп.1. Д.710; Ф.И-23. ОП.1.Д.113.

Там же. Ф.И.-22. Оп.1. Д.1351. Л.1; Д.2527. Л.1, 2; Грабовский Н.Ф.
Указ.раб. С.25.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.211. Л.1; Д.266. Л.1-9.

Там же. Д.155. Л.1; Д.5734. Л.1; Ф.И.-24. Оп.1. Д.358. Л.1. Грабовский
Н.Ф. Указ.раб. С.26, 36, 37.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.173. Л.3; Грабовский Н.Ф. Указ.раб. С.25.

Там же. Ф.И.-23. Оп.1. Д.96. Л.1.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.401. Л.1; Люлье Л.Я. Указ. раб. С.40;
Грабовский Н.Ф. Указ.раб. С.73.

ЦГА КБР. Ф.И.-22. Оп.1. Д.45. Л.1; Д.73. Л.1; Д.89. Л.2; Д.357. Л.1;
Д.625. Л.1; Д.1282. Л.1; Д.1649. Л.1; Д.2178. Л.; Д.2345. Л.1; Д.2720.
Л.1; Д.3387. Л.1; Д.3431. Л.1; Д.5324. Л.1; Д.5180. Л.1; Д.5997. Л.1;
Д.6347. Л.1; ГАКК. Ф.660. Оп.1. Д.191, 218, 814, 1032, 1333, 1367;
Грабовский Н.Ф. Указ.раб. С.25.