Культурологический компонент в структуре языковедческих дисциплин
Лингвокультурология принадлежит к числу дисциплин, сравнительно недавно
оформившихся на стыке отдельных самостоятельныъх областей научного
поиска; она насчитывает значительное число концептуальных исследований и
работ по лингводидактике, посвященных, в частности, культурологическому
аспекту в преподавании иностранных
языков [4-9]. В настоящее время внимание к лингвокультурологической
проблематике обостряется; одна из причин этого явления – необходимость
изучить и сохранить культурную идентичность народов и их языков в
условиях активизирующихся процессов глобализации в современной
научно-технической и экономической деятельности человека. В связи с этим
обязательным элементом гуманитарного воспитания студенческой молодежи
становится введение культурологического компонента в программы
лингвистических курсов.
Цель статьи – во-первых, дать общую характеристику путей и способов
осуществления лингвокультурологического воспитания и, во-вторых,
проанализировать один из содержательных аспектов дидактического
направления лингвокультурологии, заключающийся в рассмотрении типов
интертекста в современной поэзии. Такой предмет выбран не случайно: ведь
понимание интертекста прямо зависит от культурного уровня реципиента, от
объема у него знаний прецедентных литературных текстов, характера
тезауруса.
Лингвокультурологическая проблематика, значение которой увеличивается на
современном этапе из-за падения интереса к книге и снижения культуры
речи, представляется чрезвычайно важной. Возможности для работы в этом
направлении открывает специально ориентированный курс «Лингвистическое
страноведение» на кафедре славянской филологии Волынского
государственного университета имени Леси Украинки. Усилия кафедры
координируются с тем, чтобы предусмотреть разбор
лингвокультурологического материала в общем курсе «Современный русский
язык», в первую очередь при изучении разделов «Лексикология и
лексикография», «Фразеология». Лингвокультурологический материал
необходимо присутствует и в программе таких дисциплин, предполагающих
творческое отношение к предмету и актуализацию мировоззренческого
аспекта, как «Стилистика», «Лингвистический анализ текста», «Введение в
славянскую филологию» и др. Расширить лингвокультурологическую
проблематику в дисциплинах языковедчсского цикла помогут и спецкурсы –
«Язык художественной литературы», «Контрастивная лексикология: русский и
украинский языки», «Литературная ономастика», «Язык и культура» и др.
Рассмотрение вопросов лингвокультурологии последовательно
осуществляется с учетом межпредметных связей, в первую очередь с
историей русской и зарубежной литературы. Задаче расширения культурного
кругозора студентов подчинена и работа СНО: студентам в программах
проблемных групп предлагаются темы этнокультурной направленности,
связанные с этнопсихологией и этнопсихолингвистикой, с контрастивным
изучением лексики языков разной степени родства. Исследования бинарного
характера имеют своим предметом пары языков, которые определяются в
зависимости от специальностей студентов. Так, русский язык
сопоставляется с украинским, польским, английским. Контрастивный анализ
призван раскрыть, на языковом материале, особенности национального
менталитета, описать отраженные в лексике и фразеологии детали
этнокультурного свойства – черты быта, обычаев, нравов, осмысление
фактов истории и под. Часть тем ориентирована на синтез лингвистического
и литературоведческого подходов; подобные работы преследуют цель
проанализировать символические коннотации в лексике и условия их
возникновения, общее и различное в способах метафоризации и под. В
системе подготовки курсовых и дипломных проектов студенты также работают
над изучением языка разных видов искусств – музыки, живописи,
архитектуры, хореографии: вхождение в этот материал способствует
расширению культурного кругозора молодого человека.
Уделяется внимание и клубной работе: члены литературного клуба, отмечая
юбилейные литературные даты, предусматривают в своих публичиых
выступлениях, в частности, те доклады, в которых анализируется
лингвокультурологический материал, представленный в идиостиле писателя.
Одной из сложных лингвокультурологических проблем, решение которых
требует от студентов достаточной начитанности, является интертекст,
получивший в последнее время широкое распространение в языке не только
художественной литературы [5, 10], но и публицистики, средств массовой
информации. Весьма показательно в этом смысле творчество И.Бродского,
который блестяще воплотил разные формы интертекста, возведя его в ранг
важнейшего художественного принципа, поэта поистине европейского
масштаба, как его оценивают польские исследователи («Podro? po jego
tworczos?i jest podro?? sentymentaln? po calym europejskim dziedzictwie,
po tym, co w nim najpi?kniejsze i najbardziej uniwersalne» – 11, 11).
Толкование интертекста у И.Бродского основывается на широком понимании
явления, предполагающем имплицитные, «скрытые» его формы, обращенные не
только к литературе и фигурирующие как реминисценции, но и к философии и
– более того – к общему культурному фону. Подтверждается, таким образом,
мысль В.А.Масловой: «… слова являются единицей не просто данного
художественного текста, а частью единого метатекста (интертекста)
культуры» [7, 35]. При наличии подобных метатекстов И.Бродским
обыгрывается заголовок, косвенно указывающий на какой-то мотив
прецедентного произведения, развиваемый в новых контекстных условиях
свободно, произвольно, с участием далеких, индивидуальных ассоциативных
ходов. Такими у поэта являются стихотворения с довольно часто
встречающимися заголовками типа «Развивая Платона» (сб «Урания»), «Из
Альберта Эйнштейна», «Из Парменида», «Из У.Х.Одена» (сб. «Пейзаж с
наводнением»). Первое из названных стихотворений представляет собой
причудливое сплетение словесных образов, построенных как «перевертыши» в
картине торжества идеи всеобщей относительности вещей в мире. Этот мотив
задается уже начальной строкой: Вчера наступило завтра, в три часа
пополудни – ему же посвящено все заключительное четверостишие, в котором
меняются местами причины и следствия, субъекты и объекты действия,
смешиваются временные пласты:
Так смеркается раньше от лампочки коридоре,
и горную цепь настораживает сворачиваемый вигвам
и, чтоб никуда не ломиться заполночь на позоре,
звезды, не зажигаясь, в полдень стучатся к вам [1, 195].
Показательно в этом смысле «Послесловие к басне» [«Еврейская птица
ворона…» – 1] – произведение, право на оригинальность которого заявлено
уже самим названием: после-словие – это то, что совершается потом, уже
как бы независимо от предшествующего события. Стихотворение полностью
отступает от канонов басенного жанра, используется лишь сюжетная цитата
– мотив сыра, украденного у вороны лисой, вся же ситуация разыгрывается
как противоположная: героиня – уже не обманутая доверчивая простофиля,
она, духовное существо, скорбит об утраченной неразделенной любви к
месяцу, чей профиль на ущербе схож с сыром. Подобные диалогические
взаимоотношения, переводящие исходный сюжет в плоскость иной структуры и
семантики, выявляют особенность текстовой организации,
охарактеризованную Ю.М.Лотманом: «Минимально работающий текстовый
генератор – это не изолированный текст, а текст в контексте, текст во
взаимодействии с другими текстами и с семиотической средой» [6, 85].
В других случаях отголоски прецедентного текста сводятся к минимуму – к
одному (редкому) слову, приобретшему, однако, широкую известность
благодаря литературной классике. Таким является эпитет шестикрылый,
реализующий у И.Бродского в строке шестикрылая помесь веры и стратосферы
[«Кентавры III» – 1] аллюзийную связь с пушкинским шестикрылым серафимом
(«Пророк»). Эта связь поддерживается и лексически – значениями таких
контекстных маркеров, как вера и стратосфера (небо), и даже на
фоническом уровне – насыщенными аллитерационными созвучиями,
объединяющими словесную пару серафим (за текстом) и стратосфера, в числе
которых звук ф, нехарактерный для русского языка вне условий ассимиляции
и поэтому особенно рельефный.
Предельно лаконично даются намеки в тех случаях, когда приводятся
детали, сопутствующие событию, а собственное имя героя пропускается.
Так, имя Дианы, древнегреческой богини охоты, должно быть восстановлено
читателем из описания:
Часто чудится Греция. Некая роща; некая
охотница в тунике.
[«В этой маленькой комнате все по-старому…» – 1, 12]
Прямую противоположность намекам, брошенным как бы вскользь, мимоходом,
представляют точные цитаты из первоисточника, снабженные ссылками, то
есть адресные, документально подтвержденные:
И если кто-нибудь спросит: «Кто ты?» – ответь: «Кто, я7
я – никто», как Улисс некогда Полифему [«Новая жизнь» – 1, 6].
Цитаты из фольклора, приводимые даже с достаточной долей точности,
естественно, не получают подтверждения в виде ссылки, органически
включаясь в текст, как продолжение и развитие «своих слов»:
Ты не птица, чтоб улетать отсюда;
потому что как в поисках милой всю-то
ты проехал вселенную, дальше вроде
нет страницы податься в живой природе.
[«Заморозки на почве и облысенье леса…» – 3, 89]
Интертекст, являющийся органической частью языковой ткани, подчас
производит впечатление самостоятельной ценности – он важен сам по себе,
рассчитан на то, чтобы актуализировать чувства, ассоциации, переживания,
которые связывается в сознании читателей с любимыми строчками. Тем не
менее он и в подобных случаях, безусловно, увеличивает смысловой объем
текста и обогащает его эмоциональные характеристики. Так, например, в
стихотворении И.Бродского «Ты, гитарообразная вещь со спутанной
паутиной..» [3, 46] цитата из Пушкина Спой мне песню играет роль
своеобразного зачина к комплексу развернутых придаточных частей, которые
раскрывают в десяти строчках из шестнадцати – основном пространстве
стиха, состоящего всего из двух предложений – смысл просьбы:
Ты, гитарообразная вещь со спутанной паутиной
Струн, продолжающая коричневеть в гостиной,
Белеть а ля Казимир на выстиранном просторе,
Темнеть – особенно вечером – в коридоре,
Спой мне песню о том, как шуршит портьера […]
? ??$???
????????????????$????? ????????
?????
???????????? ????????
????$??????ения гетевского Фауста Остановись, мгновенье, ты прекрасно, –
при опоре только на два ключевых слова (остановиться и мгновенье)
выражается уже не гордое желание, чтобы прекрасное длилось вечно, а,
напротив, мысль о тленности, преходящести всего в мире, текучести и
неотвратимости изменений во времени:
В новой жизни мгновенью не говорят «постой»:
остановившись, оно быстро идет насмарку [1, 5].
В перестройке участвуют синонимические замены, способствующие сдвигам
значений: в переоформленной И.Бродским известной картине осени у
Ф.Тютчева Где бодрый серп гулял … глагол гулять заменен на разгуляться
(с отрицанием не) – первоисточник, таким образом, трансформируется
введением противоположных семантических характеристик, сообщающих ему
вместе с тем разговорную окраску:
Вот она, наша маленькая Валгалла,
[…]
с угодьями, где отточенному серпу,
пожалуй, особенно не разгуляться […]
[«Примечанье к прогнозам погоды» – 1, 10]
Проявлением нового может быть не общий смысл, а прагматические интенции,
вследствие чего применяется, в частности, резкое стилистическое
переключение, чаще всего в более низкий регистр, грубо приземляющий
высокий стиль оригинала, как это произошло с одной из «Од» Горация
(ХХХ), продолжившей свою жизнь у Державина и Пушкина. Горациевское Aere
Perennius (лат. ’долговечнее меди’), воплощение бессмертия поэтического
слова, у И.Бродского обрело вид грубой перебранки, в которой
сталкиваются отстаивающая право на вечность твердая вещь (памятник) и
нападающая, враждебная чужая толпа,
кодло [1, 217]. Стилистически снижается крылатое изречение Гераклита
Дважды нельзя войти в одну и ту же реку – у И.Бродского оно перемещается
в разговорно-бытовой план:
…дважды
в ту же постель не лечь.
[«Строфы» – 3, 31]
Свободное обращение с исходным текстом, далекое от точного цитирования,
прослеживается и в способах введения в текст фразеологизмов, начиная от
возвращения им первичного образного смысла до использования лишь
изолированных компонентовиз их состава, с намеком на целое, оборванное в
тексте. Часто опускается центральная единица при сохранении зависимой.
Семантическое и структурное переоформление обнажает связь с оригиналом,
заметно актуализирующуюся в случае контаминации двух или нескольких
первоисточников. К контаминации и фразеологизмов, и фрагментов
литературных источников И.Бродский обращается охотно и часто. Так, он
объединяет в одной строфе (в теме ’Зима’) и отзвуки фольклора в
некрасовском Морозе Красном Носе, и пушкинское Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь, в то же время меняя эмоциональное настроение,
в своих однословных намеках-перекличках совлекая с прецедентных
литературных образов волшебный покров грозной силы зимы и одновременно
той светлой радости, которую она дарит человеку:
Знаешь, когда зима тревожит бор Красноносом,
когда торжество крестьянина под вопросом,
сказуемое, ведомое подлежащим,
уходит в прошедшее время, жертвуя настоящим,
от грамматики новой на сердце пряча
окончания шепота, крика, плача.
[«Помнишь свалку вещей на железном стуле» – 3, 45]
Многие микротексты – смежные строки, целые строфы – построены у поэта
как насыщенные, сконцентрированные объединения разных фразеологизмов,
переоформленных, обыгранных, фокусирующих разнообразные
культурно-символические коннотации:
Деревянный лаокоон, сбросив на время гору с
плеч, подставляет их под огромную тучу […].
Каждый охотник знает, где сидят фазаны, – в лужице под лежачим.
[3, 80]
Фразеологическая цитация сопровождается заменой ключевого слова, что
влечет за собой индивидуально мотивированную смену смыслов, –
переинтерпретация порывает с первоисточником, выворачивая привычные
отношения наизнанку. Строка из «Новой жизни» Там, где есть горизонт,
парус ему судья [1, 6] во второй своей части восходит к обороту Бог
(кому-то) судья – устоявшейся формуле прощения, но не соотносится с ней
содержательно, – ключевое слово парус наследует из значения своего
прецедента в обороте-основе лишь сему ’властитель’, при отвержении
смысла целого образа. Отказ от устойчивого содержания фразеологизма и
формирование в нем нового, подчеркнуто индивидуального, лица необщего
выраженья – одна из определяющих черт идиостиля поэта. Ср. еще строки:
Дело, конечно, не в осени. И не в чертах лица,
меняющихся, как у зверя, бегущего на ловца.
[«Кончится лето. Начнется сентябрь. Разрешат отстрел…» – 1, 7]
Возникает впечатление, что слова, входящие в состав фразеологических
оборотов, с которыми так смело экспериментирует художник, важны ему не в
том виде, в каком они функциоинруют в несвязанном употреблении. Изъятые
из целого, они способны создавать двойной смысл, одновременно излучая
отсветы и того смысла, который идет от свободного употребления, и того,
в котором они ассоциативно связаны с прежним фразеологическим составом.
Наложение смыслов создает текучее, мерцающее, трудно уловимое,
осложненное новое образное содержание, которое строится на эмоциональных
коннотациях, как, например, в стихотворении «Памяти Геннадия Шмакова»:
Сотрапезник, ровесник, двойник,
молний с бисером щедрый метатель… [1, 51]
Значение исходного фразеологизма метать бисер перед свиньями здесь
нейтрализуется – отталкиваясь от него, автор создает свое,
противоположное осмысление, реализуя сему ’блеск, сияние’ в словах пары
молнии с бисером, члены которой взаимно усиливают друг друга. В другом
случае названный фразеологизм, состав которого у И.Бродского более
близок к прототипу, представлен автором совершенно иначе –
переосмыслением бисера как букв, в развернутой метафоре, символизирующей
вечные ценности поэтического творчества:
Дорогая, несчастных
нет, нет мертвых, живых.
Всё – только пир согласных
на их ножках кривых.
Видно, сильно превысил
свою роль свинопас,
чей нетронутый бисер
переживет всех нас. [«Строфы» – 3, 31]
Таким образом, фразеологический интертекст представляет собой лишь
строительный материал, используемый автором по собственному усмотрению,
свободно переосмысляемый, без оглядки на первоначальное, исходное
значение. При подобной установке расчет производится только на форму,
поражающую своей парадоксальностью, читателя озаряет свет новой мысли,
воплощенной в неожиданном словесном образе. При всем том исходный
фразеологизм как база для преобразования не может не присутствовать в
сознании читателя при восприятии новой текстовой единицы, что
увеличивает емкость словесного образа.
Поэзию И.Бродского при использовании интертекстуальных связей
характеризует четкое переоформление синтаксической перспективы («Узнаю
этот ветер, налетающий на траву…» – 3, 77), преднамеренное нарушение
нормативных сцеплений единиц, смещение «швов», деформация не только
межсинтагматических, но и внутрисинтагматических связей. Перестройка
прослеживается в приеме своеобразного «распыления» известных словесных
образов, которые имеют авторство – они лишаются своей привычной,
стабильной формы, из них извлекаются лишь составные части, входя в новые
синтаксические позиции.
Этот прием способствует, как правило, значительному расширению нового
текста, увеличение объема которого осуществляется благодаря
последовательному – цепочечному – движению ассоциаций. Так, выражение
Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, преобразованное, занимает у
И.Бродского четыре строки, основная его часть завершает
тему – формируется своего рода пересказ, в котором отдельные,
расчлененные элементы первоисточника комбинируются по-новому в
пространстве строф:
Палубные надстройки и прогнивший базис
разглядывают в бинокль порт, как верблюд – оазис.
Ах, лишь истлев в песке, растеряв наколки,
можно, видать, пройти сквозь ушко иголки […] [«Лидо» – 1, 65]
Обдуманно деформированный, производящий впечатление хаотической,
склеенной из отрывков «чужой речи» текст выстраивается как бы по
вертикали, в нем обрисовывается «второй», знакомый и легко узнаваемый
план. Сложное перекрещивание, взаимодействие разнонаправленных,
восходящих к разным культурно-историческим и литературным пластам
ассоциаций определяет характер эстетического функционирования элементов
«старого» в «новом», их сверхзадачу.
Таким образом, спектр приемов включения многообразных интертекстуальных
элементов у И.Бродского чрезвычайно широк – от точной, документированной
цитации до далеких отголосков, часто эксплицитно не выраженных,
представленных как результат отдаленных ассоциативных связей и поэтому
только угадывающихся в затекстовом пространстве. В целях обучения, если
речь идет о прецедентном произведении, менее известном, для решения
учебных задач необходимо сопоставление обоих текстов – «первичного» и
«вторичного».
Работа, предпринимаемая на пути поиска форм и методов
лингвокультурологического образования молодежи, определения
содержательных его аспектов, только начинается. Она, безусловно, должна
быть продолжена, в частности, изучением идиостиля писателей с точки
зрения отражения в нем лингвокультурологических сведений.
ЛИТЕРАТУРА
Бродский И. Пейзаж с наводнением. – СПб.: Пушкинский фонд, 2000. – 240
с.
Бродский И. Часть речи. – СПб.: Пушкинский фонд, 2000. – 128 с.
Бродский И.Урания. – СПб.: Пушкинский фонд, 2000. – 208 с.
Быстрова Е.А. Культуроведческий аспект преподавания русского языка в
национальной школе // Русская словесность. – 2001. – №8. – С.17-22.
Бублейник Л. Поэтическое слово Иосифа Бродского. – Луцк: Изд-во
«Волынская областная типография». – 156 с.
Лотман Ю.М. Текст и полиглотизм культуры // Лотман Ю.М. Избр. статьи: В
3т. Т.I. Статьи по семиотике и типологии культуры. – Таллинн:
Александра, 1992. – С.58-76.
Маслова В.А. Филологический анализ текста, его связь с культурой //
Текст в лингвистической теории и в методике преподавания филологических
дисциплин: Материалы Междунар. научн. конф., 11-12 апреля 2001 г.,
Мозырь: В 2 ч. Ч.I / Отв. ред. О.И.Ревуцкий. – Мозырь: МозГПИ им.
Н.К.Крупской, 2001. – С.35-37.
Русский язык и культура: Учебник / Под ред. В.И.Максимова. – М.:
Гардарики, 2000. – 186 с.
Русский язык и культура. Факты и ценности. К 70-летию Юрия Сергеевича
Степанова. – М.: Языки славянской культуры, 2001. – 600 с.
Фатеева Н.А. Типология интертекстуальных элементов и связей в
художественной речи // ИАН. Сер. лит-ры и языка. – 1998. – Т.57. – №5. –
С.25-38.
Nikadem-Malinowska E. Poezja i my?l. Tworczo?? Josifa Brodskiego jako
fakt europejskiego dziedzictwa kulturowego. – W-wo Uniwersytetu
Warmi?sko-Mazurskiego w Olstynie, 2004. – 173 s.
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
