.

Восточное Чжоу в период Чжаньго: усиление центростремительных тенденций

Язык: русский
Формат: реферат
Тип документа: Word Doc
67 656
Скачать документ

8

Реферат по истории Китая

ВОСТОЧНОЕ ЧЖОУ В ПЕРИОД ЧЖАНЬГО: УСИЛЕНИЕ ЦЕНТРОСТРЕМИТЕЛЬНЫХ ТЕНДЕНЦИЙ

ПЛАН

1. Идейно-ментальная и социально-политическая трансформация.

2. Административно-экономические перемены.

3. Проблемы ответа государства на вызовы модернизации.

4. Литература.

1. Идейно-ментальная и социально-политическая трансформация.

Если начало Восточного Чжоу и первая половина периода Чуньцю, т.е.
основная часть VIII и VII вв. до н.э., прошли под знаком становления
феодальной структуры, то во второй половине Чуньцю, начиная примерно с
конца VII в. до н.э., чжоус-кий феодализм вступил в полосу стагнации и
трансформации. Этот процесс прослеживается по нескольким основным
направлениям, создавшим вкупе мощный центростремительный импульс,
противостоять которому центробежные силы были уже не в состоянии.
Процесс стагнации и трансформации в общих чертах сводился к созданию
предпосылок для возникновения мощной централизованной имперской
бюрократической структуры.

Как о том уже говорилось, первотолчок к преобразованиям был дан в одной
из наиболее значимых для любого общества сфер — в сфере духовной
культуры, и прежде всего идеологии, ритуально-этической традиции,
игравшей в чжоуском Китае роль официальной религии. Социальные идеалы,
воспетые в главах второго слоя «Шуцзина», равно как и строго
сформулированные нормы ритуального церемониала, несли в себе мощный
заряд общечжоуского культурного единства. И хотя такого рода заряд не
всегда является решающей силой, что доказывает пример Индии, где единый
религиозно-культурный фундамент никогда не мешал сосуществованию многих
государств и языковых общностей, как первотолчок он мог сыграть, и в
условиях чжоуского Китая, действительно, сыграл свою важную роль, быть
может, далеко не сразу всеми осознанную. Можно добавить к сказанному,
что (в отличие от древнеиндийской) древнекитайская идеология не была
отстранена от реальной жизни, напротив, именно ею прежде всего и главным
образом занималась, что, безусловно, способствовало усилению значимости
идейного импульса.

Параллельно с идейно-ментальной шла, а в некоторых отношениях была и
более значимой социально-политическая трансформация. За век-полтора
праятели-чжухоу убедились в том, что создание могущественных
уделов-кланов и укрепление позиций наследственной клановой знати (цинов
и дафу) ведут к ослаблению их собственной власти, не говоря уже об
уменьшении доходов. Результатом этого было прекращение создания новых
уделов-кланов и стремление сократить количество уже имеющихся. И если
вначале в некоторых царствах, таких, как Цзинь, была сделана попытка
заменить близкородственные уделы-кланы неродственными правителю, то
позже выяснилось, что такая замена мало что изменяет: традиции брали
свое вне зависимости от степени родственной близости удельных кланов к
дому правителя. Логично, что в стремлении укрепить свою слабеющую власть
правители в большинстве царств взяли курс на уничтожение уделов-кланов,
а вместе с ними и наследственной знати как таковой. Взамен они все чаще
и охотней использовали выходцев из низшей прослойки чжоуской
аристократии, т.е. чиновников и воинов из слоя ши. В отличие от цинов и
дафу ши во второй половине периода Чуньцю к наследственной знати
отношения не имели, на аристократические привилегии и кормления
претендовать не могли. Единственное, чего они могли достичь, — это
назначения на чиновную должность, которая хорошо оплачивалась, вначале
чаще всего тоже кормлениями, но на условиях беспрекословного повиновения
административному начальству. Кормления для чиновников-ши стали
условными служебными пожалованиями: служишь — пользуешься пожалованным.
Иными словами, чиновнй-ки-ши начали полностью зависеть от
формировавшейся администрации, аппарата власти государства.

Таким образом, процесс дефеодализации социально-политической структуры
чжоуского Китая периода Чуньцю проявлялся в том, что уменьшалось число
могущественных уделов-кланов внутри царств. В одних случаях это
происходило за счет распада некоторых из царств, в первую очередь
могущественного Цзинь, которое в V в. до н.э. разделили между собой три
самых влиятельных в нем удела-клана, Хань, Чжао и Вэй2 (это иное Вэй,
отличное от древнего удела и обозначавшееся другим иероглифом), каждый
из которых стал затем одним из семи сильнейших в период Чжаньго. В
других царствах процесс ослабления влиятельных уделов-кланов шел
преимущественно за счет деградации клановой структуры как таковой.
Могущественные кланы в уделах-вотчинах исчезали, различные их линии
активно враждовали друг с другом, а внутри уделов появлялись обычные
подданные. Среди этих подданных увеличивалось количество горожан,
гожэнъ, вмешательство которых в государственные дела все учащалось и за
лояльность которых все чаще приходилось бороться враждующим линиям.

Стоит заметить, что это вмешательство чаще всего было в пользу сильных в
их борьбе за централизацию власти. И князья-чжухоу, и правители
усиливавшихся благодаря междоусобным войнам сильных уделов (подчас
равных средним царствам и княжествам) стояли за укрепление власти
правящих верхов и комплектовали свои административные аппараты уже не за
счет близких родственников из числа цинов и дафу, как то бывало прежде,
но, как упоминалось, чиновниками-ши, чьи родственные связи не имели
значения и не принимались во внимание, кто служил за жалованье там, где
его взяли на службу, нередко в чужом царстве. Что же касается цинов и
дафу, то их количество и тем более могущество быстро сходили на нет.
Часть их была уничтожена в продолжавшихся войнах, особенно в
междоусобных битвах, остальные постепенно превращались в тех же
чиновников с условными служебными владениями. В конце Чуньцю дафу было
уже сравнительно невысокой должностью, которая могла сопровождаться лишь
жалованьем, подчас достаточно скудным, как это было, например, в случае
с Конфуцием.

2. Административно-экономические перемены.

Социально-политическая трансформация шла бок о бок с
административно-политической. Суть ее была в том, что взамен
аннексированных уделов или княжеств все чаще создавались уезды — сяни,
во главе которых вначале оставляли прежних правителей, но в новом
статусе: это был уже не всевластный аристократ-вотчинник, но управляющий
уездом высокопоставленный чиновник. Позже во главе сяней обычно ставили
простых чиновников-иш, получавших за свою службу жалованье из казны
(право на служебное кормление постепенно отмирало, сохраняясь лишь для
высших немногочисленных сановников из тех же ши). Превращение
удельно-вотчинной клановой структуры в административно-территориальную с
чиновниками-ми во главе уездов сыграло очень важную роль в процессе
дефеодализации чжоуского Китая. Изменился характер городов, которые
быстро превращались в торгово-ремесленные центры, переставая быть
ставкой знатного аристократа. Описываемый процесс был также тесно связан
с важными социально-экономическими изменениями, которые тоже внесли свой
весомый вклад в трансформацию чжоуского общества.

Социально-экономические перемены в Чуньцю шли медленно, особенно в
VIII—VII вв. до н.э. И далеко не случайно в песнях канона «Шицзин» почти
не встречаются упоминания о деньгах, торговле, ремесленниках, горожанах.
Процесс приватизации в чжоуском Китае начался сравнительно поздно и стал
заметным не ранее VI в. до н.э. Именно этим временем датируются
сообщения о реформах, проводившихся в разных царствах и сводившихся к
изменению характера и форм налогообложения, что свидетельствовало об
упадке прежней семейно-клановой общины и появлении вместо нее новой по
формам ведения хозяйства деревенской общины, разделенной на
хозяйственно-самостоятельные мелкие воры-домохозяйства. Источники,
касающиеся этого времени, все чаще упоминают об определенном количестве
общинных деревенек, жалуемых в кормление тому или иному должностному
лицу, причем, иногда упоминается и о количестве дворов как объекте
пожалования.

Приватизация, коснувшаяся, прежде всего бывших уделов-кланов с их
замкнутыми хозяйствами, привела к появлению групп населения, частично
или полностью работающих на рынок. Процесс возникновения рынков в
городах, становившихся центрами приватизированной экономики, шел
медленно, как и развитие торговли, появление и распространение денег,
вначале существовавших в нескольких разных формах в различных царствах.
Сколько-нибудь заметным он стал лишь в период Чжаньго (V—III вв. до
н.э.), когда в чжоуском Китае появилось уже много городов с работавшими
на рынок ремесленниками и торговцами, причем значительная часть
деревенских жителей тоже оказалась вовлеченной в рыночное хозяйство.
Именно в период Чжаньго в Китае, судя по многочисленным данным
источников и сетованиям в них от имени ревнителей традиций, появились
богатые простолюдины, а рядом с ними — безземельные арендаторы и
батраки-наемники. Наемный труд, долговая кабала, богатство одних и
бедность других вне зависимости от причастности их к власти и знати —
естественное следствие процесса приватизации, развития рынка и
товарно-денежных связей.

Меньше всего сферой рыночных отношений была затронута общинная деревня.
Консерватизм земледельцев хорошо известен, причем этот здоровый
консерватизм проявлялся в чжоуском Китае, как и на всем Востоке, в том,
что община с крайней неохотой давала санкцию на отчуждение земли
кем-либо из ее членов. Применительно к Чжаньго сообщений о такого рода
сделках вообще нет, и косвенно это означает, что общинные земли, как
правило, не продавались и в сферу рыночных связей не включались. Это не
значит, однако, что община не изменялась. Напротив, в эпоху перехода от
Чуньцю к Чжаньго (VI—IV вв. до н.э.) такого рода изменения были весьма
заметными. Количество земледельцев возрастало быстрыми темпами.
Появление в Китае железа и начало широкого применения изделий из него
способствовали возделыванию залежных и целинных земель, до того почти не
осваивавшихся жившими в районе речных долин чжо-усцами. Началась
практика массового перемещения избыточного или недовольного своей жизнью
земледельческого населения на новые места, о чем упоминается в
«Шицзине».

Результатом освоения новых территорий был своего рода демографический
взрыв, т.е. резкое увеличение количества населения в период Чжаньго. Это
хорошо видно хотя бы на примере изменения характера войн, о которых
столь часто и подробно говорится в источниках. Если в Чуньцю войны
велись по преимуществу аристократами на колесницах (с некоторым
количеством обслуживавшей колесницы пехоты) и в них принимали участие
тысячи, редко десятки тысяч воинов, то в Чжаньго войны представляли иную
картину. Ушли в прошлое боевые колесницы вместе с их
хозяевами-аристократами. Основой боевых действий стала пехота,
состоявшая из рекрутов (один двор в деревне поставлял рекрута, несколько
других экипировали его и обеспечивали всем необходимым). Число
участников сражений достигало уже многих десятков, а порой и сотен
тысяч, да и численность каждого из семи крупных царств Чжаньго
измерялась миллионами жителей. С ГУ в. до н.э. северное царство Чжао
переняло у соседей-кочевников их форму одежды (штаны для воинов) и по их
примеру стали использовать лошадей для езды верхом, применяя необходимые
для этого седла, стремена и т.п. Начиная с этого времени наряду с
пехотой в войнах стали участвовать и конники, хотя этот вид воинов в
Китае всегда оставался малочисленным и воспринимался как своего рода
гвардия.

Демографические перемены оказали сильное воздействие на развитие
рыночных отношений и всех новых приватизированных форм ведения
хозяйства. В этой связи стоит заметить, что процесс приватизации и
развития рынка вызывал в обществе преимущественно негативную реакцию. И
это было результатом не столько ностальгии по добрым старым временам
(хотя такого рода фактор играл свою роль), сколько опасений, связанных с
усилением власти отдельных частных лиц, обладающих богатствами и потому
определенным могуществом. Следовало как-то ограничить это могущество,
что стало едва ли не первоочередной задачей правителей чжоуского Китая
после того, как могущество родовой аристократии было окончательно
сломлено и власти правителей и их чиновников ничто не угрожало.

3. Проблемы ответа государства на вызовы модернизации.

Процесс существенной трансформации всей структуры древнекитайского
общества, наметившийся и проявившийся уже в VI—IV вв. до н.э., на рубеже
Чуньцю и Чжаньго, поставил перед чжоускими верхами немало новых и весьма
сложных проблем. Это был своего рода вызов эпохи, на который следовало
дать адекватный ответ, ибо без этого общество не могло дальше
существовать. Но каким должен был быть этот ответ? Что следовало
сделать, на чем должен был быть поставлен акцент, какие необходимо было
приложить усилия, чтобы в новых и достаточно резко изменившихся
обстоятельствах чжоуский Китай не просто выжил, но и сделал бы решающий
шаг для достижения всегда желанных гармонии и порядка?

Здесь важно заметить, что в царствах чжоуского Китая периода Чуньцю
идеал гармонии и порядка рассматривался и оценивался по-разному.
Существовали по меньшей мере две модели, различавшиеся между собой
целями и средствами достижения желаемого идеала. Первую из них можно
было бы назвать моделью Чжоу-Лу, вторую — Ци-Цзинь. В чем сущность
каждой из них и в чем различия между ними?

Дом Чжоу, или домен вана, был тем сакральным центром, величие которого
уже в Чуньцю оставалось в прошлом. Отсюда ностальгия по далекому
прошлому, стремление твердо держаться традиций старины, ибо только они
давали легитимное право вану на власть и этическое превосходство
знающего ритуалы и нормы чжоуского дома над чжухоу и тем более над
претендующими на высший авторитет выскочками-ба. Именно в Чжоу, как о
том уже шла речь, и велась работа над главами второго слоя «Шуцзина» со
всей их идеологией, с отстаивавшими легитимность дома Чжоу идеалами
времен Яо, Шуня и Юя. Впрочем, как это ни парадоксально, о доме Чжоу в
Чуньцю мало, что известно, а редкие материалы об этом в хронике «Чуньцю»
и комментариях к ней, включая Го юй, позволяют судить лишь о том, что
ван старался всеми силами сохранить свой высокий и защищенный признанной
всеми легитимностью статус. Лишь косвенные данные позволяют судить о
том, что в столице вана был, видимо, солидный архив (по преданию, в нем
работал в свое время и полулегендарный мудрец Лао-цзы), что там жили
придворные историографы и что в задачу работников историописания и
архива могли входить, в частности, разработки основ чжоуской официальной
идеологии.

Больше известно о Лу — и потому, что это был удел великого Чжоу-гуна, и
потому, что это была родина Конфуция. О луских архивах в источниках есть
лестные отзывы со ссылкой на высокопоставленных приезжих гостей, в
частности из Цзинь. Луские историографы писали хронику «Чуньцю».
Правители Лу как потомки Чжоу-гуна имели официально признанные
привилегии в сфере ритуала, что отражено, в частности, в гимнах Шицзина
— в них есть только шанские, чжоуские и луские ритуальные гимны, больше
никаких. Естественно, что правители Лу столь же тщательно, как и дом
вана, хранили традиции старины, столь многое для них значившие. Их
родство с домом вана и общие интересы в определенной степени сближали
между собой эти два государства, что и легло в основу чжоу-луской модели
идеалов. Существенно заметить, что еще до Конфуция, с именем которого
связана детальная разработка, углубление и придание нового звучания этой
модели, она уже в основных своих параметрах возникла и существовала.
Более того, можно сказать, что не Конфуций возвысил лускую модель,
обеспечив ей, в конечном счете, признание и бессмертие, а чжоу-луская
модель породила Конфуция, сделала его таким, каким он был.

Сказанное означает, что чжоу-луская модель идеалов сводилась к
тщательному уважению традиций старины, воспеванию мудрости древних,
подчеркиванию чжоуской легитимности, уважению наследственной
аристократии с ее кланами и этическими принципами, воспеванию
патерналистской формулы государственности (государство — семья;
правитель — отец родной), эволюции в сторону гармонии на этической
основе, культу древности, уважению к заповедям старины. Это была своего
рода протоконфуцианская модель организации общества и государства,
модель с некоторыми явными элементами социально-политической утопии,
особенно если иметь в виду неприглядную политическую реальность и в доме
вана, и тем более в раздиравшемся всесильными сановниками на части
княжестве Лу.

Вторая модель, ци-цзиньская, во многом противоположна чжоу-луской. Это
была установка на реалии, на власть силы, в частности гегемонов-ба,
установка на реформы, в том числе весьма радикальные, порывающие с
традициями. Реформы бывали и в Чжоу (вспомним Сюань-вана), и в Лу, но
там, на передний план явственно выдвигались иные идейные установки и
связанные с ними политические и экономические конструкций. В Ци же с его
реформатором Гуань Чжуном и в Цзинь, где после Вэнь-гуна реформы стали
едва ли не нормой, именно реформирование всего отжившего лежало в основе
усиления обоих царств. Позже, в IV в. до н.э., аналогичным путем было
реформировано при Шан Яне царство Цинь, нечто похожее испытало в то
время и южное царство Чу. Серьезные реформы приписываются старшему
современнику Конфуция в царстве Чжэн, Цзы Чаню.

В известном смысле можно сказать, что рано или поздно, но большинство
чжоуских государств периодов Чуньцю и Чжаньго встало именно на этот
путь, где идеалом было создание сильного государства и жесткого порядка,
а методы достижения цели виделись в использовании всеобщеобязательных
нормативных регламентов властей. Циско-цзиньско-циньская модель делала
решительную ставку не на клановые связи и знать, но на выходцев из
неродственных, а то и чужеземных по происхождению кланов. Она была
динамичнее и оказалась более подготовленной для соперничества с частным
собственником — врагом государства и власти центра. Эту модель можно
считать протолегистс-кой, хотя далеко не все те, кто осуществлял
реформы, особенно в Цзинь, были легистами, т.е. сторонниками
нормативного регламента, закона в его восточном выражении (что
начальство велело, то и есть закон).

Разница между первой и второй моделями очевидна, однако в чем-то они
были и сходными: обе выступали за порядок и силу централизованного
государства, для чего необходимо было ослабить как (вначале) всесильную
владетельную знать, так и (позже) богатевшего частного собственника; обе
исходили из того, что народ является основой государства, а власть
заботится о благе народном; обе не были чужды реформам, равно как и
традициям. Словом, обе были «азиатскими», если иметь в виду концепцию
Маркса о Востоке.

Однако при всем том одна модель явно делала акцент на патерналистские
методы, а другая — на силовые. Противостоя друг другу, они были как бы
двумя сторонами единого в основных своих параметрах процесса складывания
сильного государства. И именно в ходе противоборства и общего движения к
единой, в конечном счете, цели в итоге и бьшо создано государство такого
рода. Но прежде, чем это было достигнуто, прошло несколько веков,
наполненных борьбой мнений и столкновением идей. В этом смысле период
Чжаньго следует считать, пожалуй, наиболее насыщенным интеллектуальным
соперничеством временем во всей многовековой истории Китая.

О причинах этого уже упоминалось: в чжоуском Китае конца периода Чуньцю
остро ощущался объективный вызов эпохи, на который следовало дать
адекватный ответ. Готового, и тем более хорошо разработанного и
аргументированного ответа ни у кого не было. Зато было множество
достаточно упрощенных ответов, каждый из которых имел свои плюсы и
минусы. Необходимо было время, чтобы в ходе идейного соперничества эти
плюсы и минусы выявили себя, а основные концепции смогли бы укрепить
свои позиции, завоевать сторонников, сумели бы воспользоваться удачно
сложившимися обстоятельствами для успеха.

В итоге в середине I тыс. до н.э. чжоуский Китай оказался как бы на
распутье. Протекало множество сложных параллельных процессов, которые
вызывали серьезные следствия, в корне меняли привычную структуру,
рождали новые социальные слои и вели к отмиранию старых. Ко всему этому
следовало приспособиться, и сделать это нужно было осознанно, приняв во
внимание всю сложность ситуации и всю противоречивость разнородных
интересов. Добиться этого можно было лишь в условиях мощного взлета
интеллектуальной рефлексии. Такого рода взлет был подготовлен
предыдущими веками, завершившимися в этом плане разработкой идеала
гармоничного и упорядоченного государства и общества, приписываемого
древним мудрецам. Вот от этого-то идеала, как от уже достигнутой
интеллектуальной высоты, и шли в своих напряженных поисках
древнекитайские мыслители, первым и наиболее выдающимся среди которых
был Конфуций.

Литература.

1. Васильев Л. С., Лапина З. Г., Меликсетов А. В., Писарев А. А. История
Китая: Учебник для студ. вузов, обуч. по ист. спец. / А.В. Меликсетов
(ред.) — 3-е изд., испр. и доп. — М. : Издательство Московского
университета, 2004. — 751с.

2. Кравцова Марина Евгеньевна. История культуры Китая: Учеб. пособие для
студ. вузов, обуч. по спец. “Культурология”. — С.Пб. : Лань, 1999. —
416с

3. Баландин Рудольф Константинович. Всемирная история: 500 биогр. :
Знаменитые правители, полководцы, нар. герои, мыслители и
естествоиспытатели, политики и предприниматели, изобретатели и
путешественники, писатели, композиторы и художники всех времен и народов
/ Р. К. Баландин. — М. : Современник, 1998. — 315

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter

Похожие документы
Обсуждение

Ответить

Курсовые, Дипломы, Рефераты на заказ в кратчайшие сроки
Заказать реферат!
UkrReferat.com. Всі права захищені. 2000-2020