Томас Мор
1. Жизненный путь
Томас Мор – сын лондонского юриста Джона Мора, родился в Лондоне ночью 6
или 7 февраля 1477 либо 1478 г.
О его рождении сообщает памятная запись на латинском языке, сделанная
рукой его отца: «В семнадцатый год правления короля Эдуарда IV, в первую
пятницу после праздника очищения пресвятой девы Марии, в седьмой день
февраля, между двумя и тремя часами утра родился Томас Мор, сын Джона
Мора, джентльмена…». Томас Мор принадлежал к семье почтенных горожан:
его дед по материнской линии был городским шерифом, а отец со временем
получил дворянство и сделал неплохую карьеру от адвоката до королевского
судьи. Юный Томас учился в грамматической школе св. Антония, служил
пажом в доме архиепископа Джона Мортона, затем около двух лет был
студентом одного из колледжей Оксфордского университета. Оставив
университет по настоянию отца, Мор проходит курс юридических наук в
специальных школах Лондона, сначала в Ныоинне, затем в Линкольнсинне,
где обнаруживает незаурядные способности к юриспруденции. Около 1502 г.
он становится адвокатом и одновременно преподает право. В 1504 г.
преуспевающий лондонский адвокат Мор избирается в парламент. Активно
выступая против налоговой политики Генриха VII, он, однако, наживает
влиятельных врагов и под угрозой репрессий оставляет политическое
поприще и возвращается к адвокатской службе. Свободное время Мор целиком
посвящает изучению древних языков и античных авторов. Интерес к
«благородным наукам», т.е. древней филологии и античной литературе,
пробудившийся еще в период пребывания в Оксфорде, никогда не покидал
Мора; под влиянием личных контактов с гуманистами старшего поколения,
видными учеными Джоном Колетом, Томасом Линакром и Уильямом Гроцином,
оно приобретало Еще большее значение в жизни молодого юриста. Под
руководством Линакра Мор с увлечением занимался греческим языком и
изучал Аристотеля. Постичь греческую премудрость ему помогал и Гроцин.
Он же пригласил Мора выступить в церкви св. Лаврентия с лекциями об
Августине и его сочинении «О граде божием». Эти лекции, имевшие успех,
упрочили славу лондонского адвоката.
Большую роль в жизни Мора сыграла дружба с Эразмом Роттердамским.
Знакомство Мора с Эразмом состоялось в 1499 г., когда уже известный
своей ученостью нидерландский гуманист впервые посетил Англию. С тех пор
их связывала самая тесная и верная дружба, в основе которой была не
только взаимная симпатия, но и убеждение в необходимости реформы
общества, единство взглядов на пути ее осуществления, глубокий интерес к
древней филологии и любовь к античной литературе, вера в неограниченные
возможности просвещения как средства нравственного воспитания людей и
усовершенствования мира. Сочинения отцов церкви, труды Платона и
Аристотеля, произведения Лукиана и других древних классиков одинаково
увлекали Мора и Эразма. Оба они были горячими поклонниками Джона Колета,
который стал духовным наставником Мора. Колет проповедовал реформу
церкви, неустанно разоблачал пороки духовенства, призывал к
нравственному обновлению общества на христианской основе. Возлагая все
надежды на просвещение, Колет рассматривал его как главный путь
осуществления задуманной реформы. Свою просветительскую программу он
пытался воплотить в жизнь путем воспитания и образования молодежи. С
этой целью Колет на свои средства учредил при соборе св. Павла в
Лондоне, где он был настоятелем, грамматическую школу. В этой школе
воспитанники изучали не только тексты св. Писания, но и Платона.
Учащимся прививалась любовь к античной литературе. Методы обучения и
воспитания здесь отличались от традиционных. Так, Колет запретил в своей
школе широко распространенные в то время телесные наказания. Друзья
Колета – гуманисты не только преподавали в его школе, по и писали для
нее учебники.
Придавая большое значение проблеме воспитания, Мор в 1508 г. специально
побывал во Франции и Нидерландах, где познакомился с системой
образования в Парижском и Лувенском университетах. Непрерывно штудируя
античных писателей, занимаясь переводами с греческого и создавая
собственные произведения в стихах и в прозе на латинском и английском
языках, Мор продолжал деятельно интересоваться общественными делами и
политикой. В январе 1510 г. лондонские горожане посылают его своим
депутатом в первый парламент Генриха VIII, а 3 сентября того же года он
назначается помощником лондонского шерифа – юридическим советником и
судьей по гражданским делам. Будучи помощником шерифа, уже
зарекомендовавшим себя опытным юристом, Мор принимал участие в
дипломатических миссиях.
12 мая 1515 г. он отправляется в свою первую дипломатическую поездку во
Фландрию в составе посольства для переговоров с представителями герцога
Бургундии Карла Кастильского (будущего императора Карла V). Посольству
предстояло уладить конфликт, возникший у английских купцов с их
традиционным партнером по торговле шерстью – Фландрией. Переговоры
касались продления действия ранее заключенных выгодных для Англии
торговых договоров 1495–1496 гг., которые теперь оспаривались Фландрией.
История этого посольства, возглавлявшегося другом Мора–Кутбертом
Тунсталлом, позднее была описана в «Утопии». В Англию Мор возвратился в
конце октября, задолго до того, как было подписано новое соглашение
между Англией и Фландрией. Во время поездки Мор встречался в Брюгге с
Эразмом; благодаря его рекомендации он познакомился с видными
гуманистами Петром Эгидием и Иеронимом Буслидием.
Поездка оказалась знаменательной и тем, что в Нидерландах в дружеском
общении со своими единомышленниками-гуманистами Мор начал писать
«Утопию», которую закончил по возвращении в Лондон. Как свидетельствует
Эразм, сначала Мор написал вторую книгу «Утопии», где рассказывается об
обычаях утопийцев, а затем присоединил к ней первую, посвященную Англии.
В конце 1516 г. стараниями Эразма и Эгидия книга Мора уже была издана в
Лувене. Ученость и красноречие автора «Утопии», его юридический опыт и
дипломатические способности не могли не обратить на себя внимание
молодого Генриха VIII, который слыл образованным человеком и
покровителем гуманистов.
С августа 1517 г. Мор становится одним из советников короля. Незадолго
до этого, в мае, возможно, не без влияния «Утопии», резко осудившей
огораживания, правительство Генриха VIII, обеспокоенное массовым
разорением крестьянства в связи с широким развитием овцеводства и
превращением пахотных земель в пастбища, создает специальные комиссии по
расследованию огораживаний. Для работы в одной из таких комиссий, в
графстве Гамшир, привлекается и автор «Утопии». В том же году Мор
совершает дипломатическую поездку в Кале, а с февраля 1518 г. он
назначается королевским секретарем.
В июле последовала отставка Мора с поста помощника шерифа; королевская
служба теперь поглощает большую часть его времени. Мор сопровождает
короля во всех поездках по стране и за границу. В мае–июне 1520 г. он
принимает участие в пышной церемонии встречи английского и французского
королей в так называемой долине «Золотой парчи» близ Кале. В июле
1520 г., во время посещения Карлом V Брюгге, Мор встречается с
известными гуманистами из окружения императора, в частности с Эразмом
Роттердамским н Хуаном Вивесом.
Помимо выполнения дипломатических поручений и службы в королевском
совете Генриха VIII автор «Утопии» занимал также судейские должности: в
1521 г. он заседал в качестве судьи». в «Звездной палате» – высшем
судебном учреждении Англии. В мае 1521 г. Мор назначается помощником
казначея королевства и получает рыцарский титул. Одновременно он
продолжает участвовать в дипломатических миссиях, сопровождая канцлера
Т. Уолси в его поездках в Кале и Брюгге.
Придворная карьера Мора развивалась столь успешно, что в 1522 и 1525 гг.
в награду за службу король пожаловал ему земли в графствах Оксфордшир и
Кент. Генрих VIII ценил Мора за глубокий ум и обширные познания и часто
беседовал с ним не только о государственных делах, но и о математике,
астрономии, литературе и богословии. Внимание короля и льстило Мору, и
тяготило его. Пребывание при дворе и королевская дружба лишали гуманиста
досуга для любимых научных занятий и надолго отрывали его от семьи, к
которой он был очень привязан.
Чтобы по-настоящему понять Мора, надо знать его в частной жизни, с
друзьями и в семье. К счастью, в одном из своих писем Эразм оставил нам
яркую характеристику своего друга, описав его внешний облик, характер,
привязанности, отношение к друзьям и близким. Вот портрет Мора,
нарисованный Эразмом. Он не выше среднего роста, белолиц, с легким
румянцем, с темно-золотистой шевелюрой, редкой бородой и с очень
выразительными голубовато-серыми глазами. Лицо его всегда дружески
приветливо, добрая улыбка выдает склонность к юмору. Голос у Мора не
громкий, но внятный, речь удивительно чистая и неторопливая. Мор очень
скромен и прост в своих житейских привычках. Неприхотливый в еде, он
всяким лакомствам предпочитает простую пищу. Так же прост и скромен он и
в одежде, и в поведении. Мор очень любит животных, любит наблюдать их
повадки и нравы. Дом его полон разных животных и птиц: здесь уживаются
обезьяна и лисица, хорек, ласка и попугай. Он увлекательный собеседник,
ум у него быстрый и находчивый, память отличная.
По словам Эразма, Мор был прямо создан для дружбы: «Кто ищет совершенный
образец истинной дружбы, не найдет лучшего, чем Мор» (5, 234).
Английский гуманист глубоко любил людей, не зря Эразм называл его
«покровителем всех нуждающихся, всегда готовым поддержать* угнетенного,
вызволить стесненного и обремененного»
Под стать Мору была и его семья. Свою молодую жену он заботливо обучил
грамоте и дал ей хорошее музыкальное образование, детям привил любовь к
античной литературе и естественным наукам. Мор был горячим сторонником
женского образования, он считал, что женщина должна быть столь же
образованной, как и мужчина, что «разница пола в смысле учености
значения не имеет» и мужчины и женщины в равной мере способны овладеть
науками. Отвечая противникам женского образования, утверждавшим, что
женщина якобы не обладает умственными способностями мужчины, Мор в
письме к воспитателю своих детей У. Гонеллю писал, что даже если бы
подобные утверждения были истиной, «это должно было только служить
лишним поводом, дабы исправить эту ошибку природы усидчивым прилежанием
и изучением наук». Свои передовые взгляды Мор старался осуществить на
практике: три его дочери получили блестящее для своего времени
образование, а старшая – Маргарита обладала такими глубокими знаниями
древних языков и литературы, что Эразм назвал ее «украшением Британии».
В доме Мора всегда царила атмосфера строгой простоты и вместе с тем
жизнерадостности, увлеченности научными и литературными занятиями. Его
семья была настоящей школой, где все было проникнуто духом гуманизма:
увлечение древними языками и литературой сочеталось с занятиями
географией, математикой, астрономией, медициной, музыкой.
В письмах к детям, написанных во время длительных поездок по служебным
делам, Мор часто справлялся об их успехах в науках и иногда обменивался
с ними шутливыми посланиями в стихах на латинском языке. В своих детях
гуманист видел прежде всего близких друзей и единомышленников. В
посвященном им стихотворении он писал, что никогда не мог вынести
детского плача. «Часто я вам раздавал поцелуи и редко – побои, но и при
этом бичом хвост мне павлиний служил. Впрочем, и этакий бич применял я и
робко и мягко…».
После смерти своей молодой жены Мор женился на пожилой вдове, заменившей
мать его четверым детям. По словам Эразма, Мор и ко второй жене
относился так, словно она была молодой красивой девушкой. Своей
сердечностью и добротой он сумел добиться, что эта совсем не кроткая,
грубоватая женщина стала заниматься музыкой, ежедневно исполняя
задаваемый мужем урок игры на лютне, флейте и гитаре. Эразм,
останавливавшийся в доме Мора во время своего приезда в Англию,
восхищался тем, с какой мягкостью и сердечностью, а порой и юмором Мор
руководит своей семьей, в которой никогда не бывает никаких раздоров.
Великолепные портреты Томаса Мора и его близких написал известный
немецкий художник Ганс Гольбейн Младший, который также гостил в доме
Мора.
Что же побуждало Мора отдавать свое время королевской службе, вместо
того чтобы наслаждаться литературным и научным творчеством? Прежде
всего, своеобразное понимание гражданского долга, вера в благотворное
для общества воздействие добрых советников на государей. Как и другие
гуманисты, Мор надеялся, что его просветительская деятельность, и в
частности добросовестная служба в качестве советника государя, может
принести обществу немалую пользу. Не случайно вопрос о значении добрых
советников королей так живо обсуждается в «Утопии», а Эразм
Роттердамский написал даже большой специальный труд «Наставление
христианскому государю», который он посвятил Карлу V. Сравнение труда
Эразма с произведениями Мора убеждает в сходстве представлений этих
гуманистов об идеальном правителе и его значении для блага общества.
Общность не только литературных, но и политических идеалов, объединявшая
гуманистов круга Эразма, заметно отразилась на творчестве Томаса Мора. Л
литературное наследие Мора поразительно велико, если учесть, что он мог
писать лишь в те короткие часы досуга, что оставались после напряженных
трудов юриста, политика и дипломата. Творчество Мора отличается
богатством содержания и разнообразием жанров. Это и переводы с
древнегреческого на латинский в стихах и в прозе, и собственные
оригинальные поэтические опыты на английском и латинском языках, это
такие литературные шедевры, как «История Ричарда III» и «Утопия»,
огромное эпистолярное наследие и острые полемические религиозные
трактаты против деятелей Реформации.
Реформация существенно повлияла не только на литературную деятельность
Мора, но и на его политическую карьеру. Он резко выступил против
М. Лютера, защищая авторитет Генриха VIII, который враждебно встретил
учение немецкого реформатора, увидев в нем прямую политическую угрозу
феодально-абсолютистским порядкам. Король, получивший богословское
образование, часто обсуждал с Мором идеи, выдвинутые Реформацией. В
1521 г. под именем Генриха VIII была издана книга «Защита семи таинств
против Мартина Лютера». Мор редактировал эту книгу, а возможно, и был ее
соавтором. В награду король получил от папы почетный титул «защитника
веры». С выходом в свет книги Генриха VIII связано начало полемической
деятельности Мора против Реформации. На книгу английского короля Лютер
обрушился бранью, называя Генриха VIII «грубой глупой ослиной башкой»,
«бессмысленным шутом, не понимающим, что значит вера». В 1523 г. Мор
опубликовал свой «Ответ… на глумления, которыми Мартин Лютер осыпает
английского короля Генриха VIII». В этом сочинении Мор не уступал Лютеру
по резкости и грубости тона. В Реформации гуманист увидел опасное
подстрекательство простого парода к бунту против законных правителей,
ведущему к всеобщей анархии и хаосу. В глазах Мора бунт «черни» грозил
уничтожить всякий политический порядок, а с ним и всю христианскую
культуру с ее духовными ценностями, которыми так дорожили гуманисты. До
конца своих дней Мор останется в рядах решительных идейных и
политических противников Реформации и ее идеологов, которых он
рассматривал как опасных демагогов и политиканов, преследующих цель
утвердить свою безраздельную власть над «бессмысленной чернью», дабы
распоряжаться ею в своих корыстных интересах.
Дальнейшее развитие политической карьеры Мера во многом предопределялось
позицией Генриха VIII по отношению к Реформации. На первых порах позиция
короля – «защитника веры», казалось, не предвещала никаких перемен.
Однако изменение политической конъюнктуры как внутри Англии, так и в ее
международном положении существенно отразилось на отношении абсолютизма
к реформационным проблемам. К концу 20-х годов перед королем стали ясно
вырисовываться политические и финансовые выгоды, которые сулила
абсолютистскому государству более гибкая политика по отношению к
Реформации. Прежде всего нельзя было не учитывать заинтересованности в
Реформации влиятельных слоев английской буржуазии и дворянства,
мечтавших о более дешевой церкви и о секуляризации церковных богатств,
особенно земельной собственности. Это соответствовало интересам
феодально-абсолютистского государства, которое стремилось упрочить свое
положение, сломив политическую самостоятельность богатой английской
церкви, подчинявшейся внешней силе – папству. Кроме того, политическая
победа над церковью обещала королю серьезные материальные выгоды от
секуляризации церковных богатств. Наконец, немаловажную роль в отношении
английского абсолютизма к Реформации играла и внешнеполитическая
обстановка – соперничество и конфликт с Габсбургами, которые
контролировали Испанию, Германию, Нидерланды и значительную часть
Италии, входивших в состав огромной империи Карла V. Использование
реформационного движения в Европе для укрепления международной позиции
Англии в конце 20-х – начале 30-х годов XVI в. представляло немалый
политический интерес для Генриха VIII, особенно в условиях назревшего
конфликта с папством в связи с отказом папы санкционировать
бракоразводный процесс короля с Екатериной Арагонской и его женитьбу на
Анне Болейн. Однако все эти сложные внутриполитические и
внешнеполитические обстоятельства, объясняющие изменение позиции Генриха
VIII по отношению к Реформации в конце 20-х годов, трудно было даже
предположить в то время, когда Мор сочинял свой полемический ответ
Лютеру, защищая короля и католическую церковь, политические интересы
которых в то время совпадали. Во всяком случае служебная карьера Мора
шла по восходящей.
В 1523 г. по представлению первого министра Уолси и с одобрения самого
короля Мор был избран спикером палаты общин. Как и в молодые годы, в
своей парламентской деятельности в качестве спикера он проявил
рискованную самостоятельность, отказавшись поддержать чрезмерные
требования короля и Уолси об утверждении парламентом новых налогов.
Дипломатично апеллируя к законности для оправдания занятой им
антиналоговой позиции, Мор на этот раз сумел сохранить дружеское
расположение короля и его всемогущего министра Уолси. И тот и другой,
по-видимому, не могли не считаться с деловыми качествами Мора как
государственного деятеля, с его политическим авторитетом и популярностью
среди представителей третьего сословия. Впоследствии Генрих VIII даже
навещал Мора в его скромном загородном доме в Челси, тогдашнем пригороде
Лондона, обедал в его семье, нередко, обняв его, прогуливался с ним по
саду. Впрочем, как видно из мемуаров Ропера, Мор никогда не обольщался
«милостивым отношением» своего жестокого и самовластного государя,
отлично понимая, что король не задумываясь пожертвует его головой ради
самой ничтожной политической выгоды.
В 1525 г. Мор принимает высокий и почетный пост канцлера герцогства
Ланкастерского. Одновременно он продолжает выполнять дипломатические
поручения: в 1527 г. участвует в переговорах в Амьене с представителями
Франциска I, а в 1529 г. – в заключении мирного договора Англии и
Франции с империей Карла V в Камбре. Мир между Франциском I и Карлом V
фактически был невыгоден Англии и существенно подорвал политический
авторитет всесильного канцлера Уолси, возглавлявшего дипломатическую
миссию в Камбре. Однако Мор не пострадал, напротив, с 1525 г. он
становится для Генриха VIII одним из ведущих советников в области
внешней политики. Сам Уолси рассматривает Мора как своего возможного
преемника. После смещения Уолси, обвиненного в превышении полномочий, 25
октября 1529 г. большая печать лорда-канцлера Англии вручается Мору. На
следующий день в Вестминстерском дворце герцог Норфольк представляет
нового канцлера. В традиционной ответной речи по поводу своего
назначения Мор говорит: «Я считаю это кресло местом, полным опасностей и
трудов и далеко не таким почетным. Чем выше положение, тем глубже
падение, как это видно на примере моего предшественника. Если бы не
милость короля, я считал бы свое место столь же приятным, сколь Дамоклу
был приятен меч, висевший над его головой».
Тысяча дней канцлерства Томаса Мора продолжались по май 1532 г. Одно из
главных веяний времени в этот период – наступление Реформации в Англии.
На первых порах правительство Генриха VIII все еще борется против
распространения в стране идей Реформации. Мор и его единомышленники,
например епископ Джон Фишер, решительно продолжают обличать ересь
идеологов Реформации. Сторонников Реформации преследуют; за время
канцлерства Мора были сожжены заживо четыре еретика. Однако никакие
репрессии правительства не могли помешать распространению реформационных
идей. Весь ход исторического развития толкал Англию на разрыв с
папством. Поводом для разрыва явилось дело, о разводе Генриха VIII с
первой женой Екатериной Арагонской. По политическим мотивам папа развода
не утвердил. В столь щекотливом деле короля отказался поддержать и его
авторитетный канцлер – Мор, не захотевший покривить душой и одобрить
фальшивые доводы * короля против Екатерины Арагонской. Помимо личных
этических соображений против королевского развода канцлер не одобрял и
общее направление политики Генриха VIII на разрыв с панством и
проведение Реформации под контролем короля и парламента. Мор ясно
отдавал себе отчет в том, какие социальные силы заинтересованы в
королевской реформации, ведущей к секуляризации церковных земель, новым
огораживаниям, росту нищеты крестьянства и обогащению наиболее хищных
представителей буржуазии и нового дворянства. Обличая пороки
духовенства, предприимчивые буржуа и дворяне мечтали о захвате церковных
богатств, о наживе и грабеже и менее всего думали о торжестве
христианских идеалов справедливости, о которых они так громко вещали,
всецело поддерживая церковную политику Генриха VIII. В 1529 г. начал
работу реформационный парламент, резко выступивший против духовенства
Англии. В ответ на это друг Мора, епископ Фишер, обвинил палату общин в
гуситской ереси и вместе с двумя другими епископами решился обратиться к
римской курни, взывая о справедливости. Однако политическая обстановка в
стране была не в пользу прокатолической позиции Мора и Фишера. Король,
прекрасно понимавший политические выгоды Реформации под контролем
абсолютизма, не прочь был поставить на колени богатое духовенство Англии
с ее епископатом, пользовавшимся значительной политической и юридической
самостоятельностью. В сентябре 1530 г. появляются королевские
прокламации, заявляющие о необходимости «реформации разных
злоупотреблений духовенства». Мор оказался явно неспособным поддерживать
Генриха VIII в его стремлении сломить самостоятельность духовенства
Англии, всецело подчинив его абсолютистскому государству. С июня 1530 г.
канцлер был под подозрением, его политические противники в королевском
совете учуяли близость Мора к оппозиции внутри и вне парламента,
выступавшей против королевского развода и церковной политики Генриха
VIII. Влияние Мора на политику правительства было живо устранено. В
1531 г. в парламенте прошел «закон о бедных», устанавливавший жесткие
различия между престарелыми и больными бедняками, получавшими законное
право просить милостыню, и физически крепкими нищими, которые подлежали
преследованиям. Этих «незаконных» нищих бродяг предписывалось «нещадно
сечь». Мор не мог одобрять этих постановлений. В первой книге «Утопии»
он изобразил страшную картину бедствий, обрушившихся на английских
крестьян в связи с огораживаниями: обезлюдевшие деревни, толпы нищих,
бредущие по дорогам вместе с женами и детьми в поисках пропитания. С тех
пор как «один обжора, ненасытная и жестокая язва отечества, уничтожает
межи полей, окружает единым забором несколько тысяч акров», крестьяне
оказываются выброшенными вон. Там, где некогда трудилась целая деревня
хлебопашцев, теперь достаточно одного пастуха. «Что им остается… как не
воровать и попадать на виселицу… или скитаться и нищенствовать?» (5,
63–64). Феодально-абсолютистское государство встало на защиту интересов
лордов и обрушило на ограбленных крестьян и разорившихся ремесленников
чудовищные по жестокости «кровавые законы» против бродяг, нищих и воров.
11 мая 1532 г. Генрих VIII предъявил собранию духовенства требования,
отвергавшие власть папы. 15 мая духовенство капитулировало, что было
крахом для канцлера Мора, защищавшего в своих антиреформационных
трактатах самостоятельную политическую позицию английского духовенства.
На следующий день, в среду 16 мая 1532 г. в 3 часа пополудни, в саду при
Йоркском дворце, бывшей резиденции Уолси, Мор возвратил большую
государственную печать Англии, заявив тем самым об отставке.
Поступок Мора был для него небезопасен и свидетельствовал о его мужестве
и глубокой принципиальности. Мор не мог идти против своей совести и
стать послушным орудием короля. Не желая, однако, чтобы его добровольная
отставка была воспринята как политическая демонстрация, он некоторое
время настаивал на том, что его отставка вызвана плохим состоянием
здоровья. Однако истинные мотивы отставки не могли быть секретом для
Генриха VIII. Король не замедлил обрушить репрессии на бывшего канцлера.
Против Мора был начат уголовный процесс по обвинению в «государственной
измене». Согласно обвинению, преступление Мора состояло якобы в том, что
он поддерживал некую монахиню Елизавету Бартон, пророчившую гибель
королю в случае его женитьбы на Анне Болейн. Сохранились письма Мора на
имя короля и его секретаря Т. Кромвеля, в которых он решительно отвергал
обвинения о соучастии в преступлении Бартон. Мор утверждал, что он
всегда скептически относился к «откровениям» и «чудесам», приписываемым
этой монахине. Авторитет Мора и его популярность были настолько велики,
что парламент не мог принять всерьез это вымышленное обвинение и не
поддержал его. Мор не обольщался надеждами на будущее, он понимал, что
это оправдание – только отсрочка и король лишь отложил свою месть.
После женитьбы Генриха VIII на Анне Болейн и рождения принцессы
Елизаветы, вначале 1534 г., парламент принял новый «Акт о наследовании».
По новому закону дочь короля от первого брака принцесса Мария
объявлялась незаконнорожденной. Кроме того, отвергались какие бы то ни
было права «епископа Рима», т.е. папы, касающиеся заключения или
расторжения брака английского короля. Все дела такого рода отныне
переходили в компетенцию архиепископов, епископов или других
священнослужителей церкви Англии. К Акту прилагалось постановление о
присяге. Эту присягу обязан был принести любой подданный по первому
требованию короля, его наследников или лиц, специально уполномоченных
королем. Присяга подразумевала безоговорочное принятие и соблюдение всех
положений Акта. В частности, кроме лояльности по отношению к новому
порядку наследования присяга требовала признать незаконным
аннулированный брак Генриха VIII с бывшей королевой Екатериной. В текст
присяги включалась также формула отречения от папской власти, равно как
и от власти всякого иностранного государя. Король, подчеркивалось в
присяге, является единственным сувереном. Отказ от присяги
квалифицировался как «изменнический умысел», караемый конфискацией
имущества и тюремным заключением.
13 апреля 1534 г., т.е. более чем за две недели до того, как «Акт о
наследовании» вступил в силу, Томас Мор был вызван в специальную
комиссию для принятия присяги. Король понимал, что моральный авторитет
бывшего канцлера в Англии и за рубежом был настолько высок, что его
отставка и вынужденное политическое бездействие воспринимались как
осуждение новой королевской политики. Генрих VIII и Т. Кромвель, видимо,
всерьез рассчитывали на то, что вызов Мора в комиссию для принятия
присяги не только поможет сломить его упорство, но и послужит
убедительным примером для всех колеблющихся и по согласных с политикой
короля. Однако эти ожидания не оправдались. Мор заявил комиссии, что он
не отказался бы присягнуть «Акту о наследовании», но не может принять
предложенного текста присяги, «не обрекая свою душу на вечную погибель».
Как показало дальнейшее расследование, возражение Мора против
предложенного текста присяги основывалось на том, что в присяге
отвергался авторитет папы, как и всякой иноземной власти или монарха.
Сам Мор долго отказывался давать какие бы то ни было разъяснения
относительно причин своего отказа. 17 апреля 1534 г. он был заключен в
Тауэр. В конце того же года парламентом были приняты новые
законодательные акты: «Акт о верховенстве», признававший короля
верховным главой церкви Англии, и «Акт об измене», квалифицировавший как
«государственную измену» широкий перечень различных деяний, направленных
против короля. К числу таковых, в частности, были отнесены любые слова,
написанные или сказанные против особы короля, королевы или их
наследников, порочащие их королевское достоинство или же отрицающие
какой-либо их титул. Широкое толкование понятия «государственная измена»
открывало безграничные возможности для злоупотреблений; достаточно было
простого доноса о преступных высказываниях обвиняемого, и ему грозила
смертная казнь за измену. Именно это обстоятельство было использовано
обвинением во время следствия и суда над Мором. Опираясь на
свидетельство некоего Р. Рича, в беседе с которым Мор якобы сказал, что
король не может быть главой церкви, суд констатировал «злонамеренное»
упорствование обвиняемого в измене. Будучи опытным юристом, Мор стойко и
мужественно защищался на суде, решительно отвергнув предъявленное ему
обвинение в государственной измене. Но приговор был предрешен. Суд
постановил: смерть ему.
2. Томас Мор и реформация
Большое влияние на судьбы европейского ренессансного гуманизма оказала
Реформация. Полемика против Реформации определяет содержание
литературной деятельности Томаса Мора в 20–30-х годах XVI в.
Выступление Лютера против католической церкви и папства и Великая
крестьянская война в Германии (1524–1525) были восприняты Мором и его
единомышленниками как звенья одной цепи. Резкая и грубая критика Лютера,
направленная против католицизма, по мнению гуманистов-эраз-мианцев,
носила слишком разрушительный характер и полностью дискредитировала дело
реформы церкви, за которую боролись «христианские гуманисты». Полностью
солидаризировавшись в этом отношении с Генрихом VIII, Мор в своем
«Ответе Лютеру» (1523) рассматривал лютеранство не только как враждебное
выступление против католической церкви, но и как попытку под маской
благих намерений добиться ниспровержения традиционных институтов церкви
и государства, грозящую всеобщей анархией.
Лютер исходил из того, что для праведного образа жизни достаточно одного
закона – закона Евангелия и если бы правители были добрыми и
проповедовали истинную евангельскую веру, в человеческих законах не было
бы нужды. Поэтому, подчеркивая исключительное значение веры, Лютер
отвергал сколько-нибудь существенную роль человеческого закона для
внутренней жизни христианина. Иную позицию занимал Мор. Чем бы ни
обосновывалось пренебрежение к закону, обеспечивающему традиционный
порядок, будь то несовершенство закона или необыкновенные добродетели
правителя, для Мора – юриста и гуманиста это было неприемлемо как
потенциальная угроза деспотизма и тирании. Лютерово «оправдание одной
лишь верой», с точки зрения Мора, создавало реальную угрозу упразднения
всех действующих законов, угрозу всеобщего хаоса. Он был убежден, что
для общества нет ничего хуже, чем произвол, проповедуемый даже с
наилучшими намерениями, поэтому все же лучше иметь плохие… законы, чем
не иметь никаких. Как политик Мор был настроен достаточно скептически,
чтобы питать иллюзии насчет замены несовершенных законов милосердием и
любовью к ближнему, основанным на лютеранской проповеди веры. В
противоположность Лютеру Мор настойчиво подчеркивал позитивный смысл
гражданского права. По его убеждению, именно человеческий закон, а не
закон бога конституирует существующий общественный порядок. Этот
человеческий закон не только обеспечивает наказание за отдельные
преступления, такие, например, как воровство, ко он есть единственный
закон, устанавливающий и регулирующий существующий порядок
собственности.
По мнению Мора, хотя частная собственность была учреждена только на
основе человеческих законов, эти человеческие законы, закрепляющие и
охраняющие установленный порядок, обязательны для всех людей. Но даже в
условиях «естественной общности», т.е. при отсутствии частной
собственности, люди не могли бы жить совсем без законов. Именно законы
предписывают определенным группам общества обязанность трудиться, а
также предотвращают преступления, ведущие к бунтам и беспорядкам,
которые обязательно возникли бы даже в условиях «естественной общности»,
если бы не законы. Тем более, считает Мор, необходимы законы в
современном ему обществе.
Мор настаивал на приоритете закона перед судьями и должностными лицами,
которые им руководствуются; он решительно отвергал положение Лютера о
приоритете добрых судей перед законами, сформулированное в «Вавилонском
пленении церкви». По мнению гуманиста, всякое справедливое решение судьи
должно иметь основание в законе. Если же упразднить законы и оставить
все на свободное усмотрение судей, они станут вести себя деспотически. В
результате народ не только не будет свободнее, но окажется в условиях
рабства, повинуясь законам, которые меняются со дня на день. Выступая
поборником закона, Мор ведет себя как юрист, воспитанный на английском
праве, где статут играл очень важную роль, четко определяя границы
юридической свободы действия судьи.
Что же касается законов церкви, то здесь особое значение в полемике Мора
с Лютером приобрела проблема церковного обычая. Лютер отказывался
рассматривать церковный обычай как закон для христиан, полагая, что
обычай может иметь силу закона только в гражданских делах.
На это Мор отвечал, что обычай христиан в делах таинств и веры важнее
любого обычая в гражданских делах, ибо гражданский обычай, имеющий силу
закона, основывается только на человеческом согласии, церковный же
обычай действует благодаря «божественному вдохновению».
В отличие от Лютера Мор видел в церковных обрядах некое соединение
божественного акта с разумным согласием людей, воспринимающих
божественную основу ниспосылаемых обрядов. По мнению Мора, истинное
единство христиан воплощается лишь в традиционной католической церкви,
которую Лютер пренебрежительно называет папистской. Для Лютера истинная
церковь мыслилась как узкий круг избранников божьих внутри официальной,
большой церкви. Лютер вовсе не отрицал, что у христиан должна
существовать церковь со своими священнослужителями и обрядами, но они,
по его убеждению, не играют никакой роли в деле спасения. Внутреннюю
природу церкви, ее существо, согласно учению Лютера, может определять
только вера. Таким образом, Лютер отдавал предпочтение духовной
«невидимой» церкви, противопоставляя ее церкви видимой. Мор же
решительно оспаривал попытки реформатора определять церковь лишь на
основе – ее внутренней природы.
В противоположность Лютеру, отвергавшему авторитет папы, Мор обосновывал
необходимость повиновения римскому престолу, апеллируя к понятию
единства и согласия церкви как непременного условия благополучия в самой
церкви и поддержания социального порядка. Такая точка зрения на папство
по существу предвосхищала одну из главных идей контрреформации. В период
полемики с Лютером для Мора уже не подлежало сомнению божественное
происхождение папской власти. А ведь не кто иной, как сам Мор, за два
года до того как сформировалась его концепция папства, предупреждал
Генриха VIII о политической опасности чрезмерной поддержки авторитета
папы. Такова была историческая логика развития гуманистической концепции
церкви и папства, совершавшегося под воздействием Реформации.
Мор, однако, был далек от того, чтобы рассматривать папский престол в
качестве единственного авторитетного органа вселенской церкви. Он
понимал католическую церковь как широкую корпорацию. Наиболее адекватным
выражением церковной общности, под которой подразумевались все
христиане, с точки зрения Мора, был вселенский собор, обладающий властью
в случае необходимости смещать и назначать папу. Мор не противопоставлял
друг другу высшие органы церкви (папу и собор), он утверждал, что
церковь нуждается в них обоих. И тот и другой верховный авторитет
католической церкви Мор рассматривал сквозь призму более общей идеи,
характерной для политической и религиозной мысли северного гуманизма, –
идеи единства и согласия всего христианского мира.
Между тем Лютер подвергал сомнению почти все церковные авторитеты,
решительно отрицая существующую духовную иерархию, без которой не
мыслилась католическая церковь. Папство, епископы, доктора теологии,
университеты, чистилище, культ святых, постановления соборов,
индульгенция, месса, монашеские обеты, таинства, – все это, согласно
Лютеру, не находит подтверждения и св. Писании и, следовательно, не
обнаруживает
своего божественного происхождения. Все эти установления являются,
утверждает он, «семенами, посеянными в поле господнем сатаной при
содействии верховной власти римского идола». С точки зрения Лютера, если
церковь будет избавлена от этого тяжкого бремени, она станет
блаженнейшей, а народ – свободным. По мнению Мора, трудно придумать
что-либо страшнее и безобразнее этой «разнузданной свободы», якобы
проповедуемой Лютером, свободы, при которой «народ будет неукротим… не
станет признавать законов, не будет подчиняться правителям…». Чтобы
такой порядок восторжествовал, пишет Мор, дайте только человеку веру,
что он не обладает свободной волей в своих делах, – дайте ему
возможность все свои злые деяния приписать богу и, уповая на божье
прощение, освободиться от ответственности за свои дела.
В действительности Лютер никогда не проповедовал той «разнузданной
свободы», которую ему приписывал Мор. Напротив, уже в своем трактате «О
свободе христианина» (1520), рассуждая о двоякой (духовной и телесной)
природе христианской свободы, Лютер определенно отдавал предпочтение
свободе духовной. «…Христианин, – писал он, – в силу веры так
возвышается над всеми вещами, что он духовно делается господином всех
вещей… Но это не значит, что мы властны над всеми вещами телесно, что мы
можем всем владеть, всем пользоваться». В этом трактате и в своих более
поздних произведениях Лютер четко сформулировал идею о целесообразности
существования в обществе двух порядков – духовного и светского,
опирающихся на две самостоятельные системы права – божественного и
естественного. Пока мир еще не совершенен, нельзя руководствоваться
одним лишь божественным правом, нужны законы и светская власть. Понятие
христианской свободы, учил Лютер, не следует распространять на
практическую деятельность человека: духовно христианин может быть
свободен и оставаясь крепостным.
В период Великой крестьянской войны Лютер осуждал крестьян и плебейство
Германии и бра-пил их за злоупотребление евангелической свободой,
истолкованной как «глупая телесная свобода». Религиозное учение Лютера
освящало авторитетом веры светскую власть, освобождая ее от
нравственно-религиозной, ответственности перед людьми, поскольку
«светская власть есть божье установление»
Мору не было известно многое из того, что писал Лютер. Но даже если бы
он знал своего противника не только по двум-трем сочинениям играла 20-х
годов (когда его религиозно-политическая доктрина находилась в процессе
формирования), если бы он был знаком с сочинениями Лютера конца 20-х –
начала 30-х годов и представлял себе во всей сложности эволюцию его
замыслов умеренной Реформации с ее политическим консерватизмом,
преклонением перед законностью м порядком феодальных князей и государей,
то и тогда гуманист наверняка не стал бы более снисходительным к
реформатору. И причина этого – II несовместимости доктрины гуманизма с
проповедью добровольного смирения, того, что К. Маркс метко назвал
«рабством по убеждению» или «превращением мирян в попов». Духовный
аскетизм, проповедуемый Лютером, оборачивался полным презрением к
светским ценностям. «Достоинство веры, – писал Лютер, – заключается в
том, что она свертывает шею разуму и душит зверя, который иначе мог бы
задушить целый мир со всеми его творениями». Разум, по его словам, есть
«первая из потаскух дьявола». Поэтому Лютер считал, что, отдавая
предпочтение вере и отказываясь от разума, «мы приносим богу самую
приемлемую жертву, какая только может быть ему принесена».
Отрицание Лютером значения разума, светского знания, литературы,
которые, по мнению гуманистов, укрепляют нравственность, отрицание
самого гуманистического принципа религиозно-философских исканий, до поры
до времени позволявшего гуманистам сочетать и синтезировать светское и
религиозное знание, духовное наследие античной культуры и христианскую
этику, обнаруживает систему ценностей, принципиально отличную от
гуманистической, И гуманизм и Реформация являются продуктом изменений,
происходивших в надстройке феодального общества в результате кризиса
феодальной идеологии. Сам же этот кризис, как известно, был обусловлен
глубинными изменениями социально-экономической структуры феодального
общества. Развитие гуманизма и процесс Реформации были взаимосвязаны.
Однако оба этих течения, каждое из которых было по-своему оппозиционным
по отношению к феодальному обществу, создали системы ценностей,
несовместимые друг с другом. Одна вела к религиозному скептицизму,
культу разума и освобождению человека от пут догматизма и церковных
предрассудков, к торжеству светского начала над религиозным, светского
знания над церковной схоластической ученостью. Другая система ценностей,
создававшаяся Реформацией и сосредоточенная на собственно религиозных
вопросах, основывалась на стремлении деспотически подчинить мирскую
жизнь человека жестким нормам протестантской морали. Такова основа
идейной непримиримости между гуманистом Мором и реформатором Лютером.
Эти идейные разногласия углублялись спецификой Реформации как течения
более радикального, более непримиримого по отношению к господствовавшей
феодальной идеологии – католицизму, нежели гуманизм. Существенная
особенность европейского гуманизма заключалась в просветительском
характере этого идейного движения, «Первая форма буржуазного
просвещения» – так характеризовал гуманизм Ф. Энгельс, говоря о Море и
его единомышленниках. Эта особенность гуманизма нашла отражение в их
программе. Мор, Эразм и их сторонники проповедовали необходимость
реформы в рамках существовавшей социально-политической системы. Всякая
иная, более радикальная форма критики и оппозиции, угрожавшая
насильственным ниспровержением недостойных правителей и пастырей,
особенно в условиях начавшихся социальных движений Реформации,
представлялась гуманистам-просветителям эразмианского типа опасным
потрясением основ общественного и политического порядка, преддверием
бунта черни. В созидательный характер политической самодеятельности
народных масс никто из них не верил. Разрушительное, революционное
выступление народных масс неизменно воспринималось гуманистами как
анархия, угрожающая уничтожением всех духовных и культурных ценностей,
которыми они так дорожили. Вот почему у Мора не могло быть непредвзятого
отношения к Реформации Лютера, в которой он, как опытный политик, яснее,
чем сам реформатор, угадывал разрушительные политические последствия, о
которых Лютер на первых этапах своей борьбы против католической церкви и
папы, по-видимому, даже не подозревал.
Этические и политические противоречия между гуманизмом и Реформацией
получают свое развитие в полемике Мора с английскими последователями
Лютера – У. Тинделом, Р. Барнзом, С. Фишем, Дж. Фришем.
Рьяного приверженца Лютера – Уильяма Гиндела, который перевел Библию на
английский язык, Мор называл «предводителем английских еретиков» (8,
1037). Подобно Лютеру, Тиндел утверждал, что главное для христианина –
это вера, которая является «матерью всех добрых дел». Человек
оправдывает себя не делами, а лишь верой. Но вера и добрые дела не
зависят от нас, поскольку они представляют собой «божий дар», вслед за
Лютером проповедовал Тиндел.
В 1529 г. Мор издал свой первый трактат против Тиндела – «Диалог о
ересях», в котором доказывал, что его противник подрывает авторитет
церкви. Перевод Нового завета на английский язык, осуществленный Тиндел
ом, Мор считал насквозь тенденциозным и ошибочным, служащим орудием
вредной и опасной доктрины. Гиндел не остался в долгу и в 1531 г.
выпустил «Ответ на диалог сэра Томаса Мора», оспаривавший позицию Мора.
На это Мор ответил новым сочинением – «Опровержение ответа Тиндела»
(1532–1533).
Мор и в период полемики с Тинделом разделял убеждение Колета и Эразма о
важном значении популяризации Нового завета. Он положительно оценивал
саму идею перевода св. Писания на английский язык. Хотя Мор не видел в
этом панацеи от всех пороков церкви и общества в целом и вовсе не думал,
что без Писания на английском языке души англичан обречены на погибель,
он все же считал желательным, чтобы англичане – и духовенство, и миряне
– могли читать Новый завет на своем родном языке. Однако, когда в
«Диалоге о ересях» собеседник Мора задает ему вопрос относительно
перевода Тиндела, он решительно заявляет, что тот столь плох, что его
даже нельзя исправить: порочная тенденциозность сближает этот перевод с
еретической Библией Уиклифа, также «злостно» стремившегося доказать
правоту собственных заблуждений. Перевод Дж. Уиклифа, говорит он, в свое
время «испортил немало народу», и не только в этом королевстве,
поскольку «зараженные ересью» латинские книги Уиклифа распространялись
далеко за пределами Англии. Они были изучены Яном Гусом и использованы,
чтобы «сокрушить все чешское королевство, уничтожить веру и добродетель
и привели к погибели многие тысячи человеческих жизней». Почти все идеи
Лютера, по мнению Мора, заимствованы им у Дж. Уиклифа. Обращаясь к
авторитету такого переводчика Библии, как Исроним, Мор напоминал, сколь
ответственное дело – перевод св. Писания. Библия не может быть объектом
частной интерпретации каждого христианина. Порицая Лютера и Тиндела, Мор
утверждал, что простой народ не может без посредника в лице церкви
«постичь сокровенный смысл Библии».
В «Диалоге о ересях» Мор с негодованием осуждает идею Лютера и его
последователей о несвободе человеческой воли. По учению Лютера об
абсолютном божественном предопределении, которое он изложил в трактате
«О рабстве воли» (1525), направленном против сочинения Эразма «О свободе
воли» (1524), спасение христианина зависит не от его воли, а только от
веры и милости бога, ниспосылающего веру. У человека нет свободы выбора,
его воля бессильна что-либо изменить. Она подобна вьючному скоту: кто ею
завладеет, тому она и подчиняется. Завладеет ею бог, и человек «охотно
пойдет туда, куда господь пожелает». Если же человеческой волей
завладеет сатана, человек пойдет за ним. И нет у него «никакой воли
бежать к одному из этих ездоков или стремиться к ним, но сами ездоки
борются за то, чтобы удержать человека и завладеть им». Для гуманистов
это учение было неприемлемо. Эразм, Мор и их сторонники исходили из идеи
свободы воли и упрекали Лютера в том, что он снимает с людей всякую
ответственность за их дурные деяния, перекладывая все на бога. По
убеждению гуманистов, человек обладает свободой выбора и, следовательно,
несет нравственную ответственность за свои поступки перед богом и
людьми. Лютеранская концепция предопределения, отрицания свободы воли в
понимании Мора позволяет оправдывать любое злодеяние, совершаемое
последователями «новой веры», и в действительности есть не что иное, как
проповедь безграничного индивидуализма, прикрываемого авторитетом
Евангелия. Гуманист видел прямую связь между учением Лютера и варварским
разграблением Рима в 1527 г. войсками Карла V, значительную часть
которых составляли лютеране. Именно они, пишет Мор, грабили не только
город, но и собственных союзников, творили всевозможные бесчинства и
зверства, убивали священников прямо в храмах, оскверняли алтари,
уничтожали иконы. Однако, «поскольку нет никакой свободы воли, значит,
один бог помимо их воли творит все зло, которое они совершают».
Как гуманист, Мор не мог примириться с презрительным отношением лютеран
к разуму. В «Диалоге о ересях» и «Опровержении ответа Тин-дела», так же
как и в «Ответе Лютеру», он выступает против попыток реформаторов
третировать разум, противопоставить ему веру с ее откровением. Разум и
откровение в вопросах веры, утверждает Мор, не противоречат друг другу.
Разум не враг, а слуга веры, ибо по самой своей природе и обращен к
поиску истины. Однако Мор все же признает, что не всякая истина доступна
разуму. 1 ак, за пределами разума находятся тайны божественного
промысла. И тем не менее разум остается могучим источником познания,
составляющим величайшее счастье бытия Итак, в трактовке разума Мор
обнаруживает двойственный подход. С одной стороны, касаясь вопроса о
соотношении философии и теологии, разума и веры, он склоняется к
традиционной мысли, что философия должна быть служанкой теологии, разум
– слугой веры. И в этом все еще сказывается влияние господствовавших в
средние века представлений. С другой стороны, весьма примечательно, что
и в теологической полемике с реформаторами Мор продолжает защищать кредо
гуманизма, отстаивая авторитет разума. Познание истины при помощи разума
он рассматривает как одно из величайших наслаждений, доступных человеку.
Даже в трактовке собственно религиозных проблем Мор апеллирует к
авторитету разума.
Правильное понимание темных и спорных текстов Писания, по мнению Мора,
возможно лишь тогда, когда с католической верой сочетается «свет
естественного разума». Разум помогает найти истину путем исследования и
сопоставления спорных текстов Писания с другими, а также с комментариями
отцов церкви и с основными положениями католического вероучения. Мор
полностью разделяет надежды Колета и Эразма на возрождение и
«возрастание» благочестия среди христиан в результате научного изучения
и пропаганды св. Писания. При этом цель гуманистической критики и
исследования текстов Писания была отнюдь не в том, чтобы, апеллируя к
разуму, подвергать сомнению авторитет Библии или подрывать авторитет
церкви. Цель гуманистических штудий заключалась в критике «библейского
суеверия», т.е. слепого, догматического восприятия Писания, при котором
написанное слово превозносится выше человеческого разума. По убеждению
гуманистов, их просветительская деятельность должна способствовать
оздоровлению, нравственному возрождению церкви. Иная цель была у
реформаторов, которые полагали, что папистская церковь безнадежно
испорчена: ее нельзя лечить, а нужно уничтожить и заменить другой,
истинной, реформированной на основе св. Писания. Разум и все иные,
«внешние» по отношению к Библии авторитеты, по их мнению, не могут
приниматься в расчет при создании этой новой церкви.
В основе просветительской деятельности гуманистов, критиковавших пороки
духовенства, и сочинений реформаторов – два различных отношения к
церкви. Однако теперь для нас ясно, что и те и другие объективно
содействовали одному и тому же историческому процессу – ниспровержению
духовной диктатуры церкви. И гуманисты и реформаторы способствовали
ослаблению влияния господствующей идеологии феодального общества –
католицизма. И в этом смысле можно констатировать, что гуманизм
подготовил Реформацию. В дальнейшем же пути гуманизма как более
умеренного, просветительского движения, заведомо избегавшего обращения к
широким массам и рассчитывавшего лишь на поддержку «просвещенных»
государей и духовенства, расходятся с путями Реформации как более
радикальной оппозиции феодализму, апеллировавшей к революционным
настроениям буржуазных и предпролетарских элементов феодального
общества. И если такие гуманисты, как Эразм, Мор и их сторонники в
различных странах Европы, рассматривали Реформацию лишь в негативном
плане, как «подстрекательство к мятежу», то реформаторы в свою очередь
склонны были упрекать гуманистов в непоследовательности и даже
предательстве. Именно так Лютер расценивал позицию Эразма, не желавшего
его поддерживать, а Тиндел – позицию Мора. Как справедливо отмечал
Р. Пайнеас, «Тинделу казалось просто невероятным, чтобы человек,
защищавший Эразма от нападок теологов и написавший эпиграммы против
духовенства, позднее мог искренне порицать сочинения, схожие с теми,
которые он сам когда-то написал… Тинделу не приходило в голову, что
ранние сочинения Мора никогда не преследовали той цели, к которой
стремился реформатор, т.е. ниспровержения порочной церкви. Поэтому он
открыто обвинял Мора в неискренности по отношению к защищаемой им
католической церкви».
Автор «Диалога…» не ограничивается критикой доктрины Лютера с точки
зрения богословия и этики, он тщательно анализирует роль Реформации в
социально-политической борьбе своего времени. Мор дает ту же оценку
политического аспекта учения и деятельности Лютера и его последователей,
что и в «Ответе Лютеру». При этом «Диалог…» развивает и еще более
заостряет ранее сформулированные положения о разрушительном для
феодального общества характере лютеранской доктрины, подтверждая это
анализом политических событий, связанных с развитием европейской
Реформации, и в первую очередь Великой крестьянской войны в Германии.
«Светским правителям, – писал Мор, – было отрадно внимать этим
проповедям (проповедям Лютера. – И.О.), направленным против
духовенства., так как они сами зарились на церковное добро. Однако с
ними вышло так, как с собакой в басне Эзопа. Она хотела схватить зубами
еще и отражение сыра в воде, а самый-то сыр и выронила. Лютеранские
крестьяне вскоре набрались такой смелости, что поднялись против светских
государей. Если бы последние вовремя не спохватились, то, зарясь на
имущество других, сами могли бы легко потерять собственное. Однако они
спаслись тем, что за лето уничтожили в этой части Германии 70 тысяч
лютеран… И все-таки эта безбожная секта благодаря бездействию властей
так окрепла, что наконец народ принудил правителей также принять ее».
Эта яркая и глубокая характеристика роли Реформации Лютера в событиях
1524–1525 гг. в Германии отнюдь не исчерпывает политического содержания
«Диалога…». Показательно вообще отношение Мора к ереси как к идеологии,
представляющей угрозу для феодального государства. «Преследование
еретиков, – пишет Мор, – добрые государи ведут не только в целях защиты
веры, но и для сохранения мира среди народа» (.
Таким образом, в «Диалоге» против Тиндела Мор использовал уроки
недавнего политического опыта Германии для дополнительной аргументации
ранее выдвинутых положений о политической опасности Реформации. Это не
значит, что автор «Утопии» и «Диалога…» утратил понимание социальной
несправедливости и порочности феодальной системы. Это означает лишь, что
Мор как политик, гуманист и человек, преданный католической вере,
воспринимал подрыв господствующей идеологии как угрозу анархии.
Другая проблема, к которой Мор вновь обращается в «Диалоге…», –
отношение между верой и делами христиан. Позиция Мора в этом вопросе
обнаруживает сходство с концепцией Эразма, считавшего, что без доброй
воли и добрых дел христианский обряд не имеет силы. Подчеркивая важность
добрых дел в жизни христиан, гуманисты предреформационной поры, и в
частности Мор, иногда свободно ставили знак равенства между
общечеловеческими добродетелями, как, например, простота, умеренность,
скромность, прославлявшимися античными писателями, и христианскими
этическими нормами. Но вот прошло почти два десятилетия, наступила пора
Реформации, воочию показавшая гуманистам, сколь опасно для устоев
феодального общества свободное толкование богословско-этических проблем
христианской веры. Времена изменились, вчерашние «вольнодумцы» –
«христианские гуманисты» логикой истории оказались отброшены в лагерь
защитников «старого порядка». В этом прояви-лось своеобразие их
мировоззрения как ранней, незрелой формы буржуазного просвещения.
В понимании Тиндела человеческие дела слишком несовершенны и все, что
человек может предложить богу, – это его вера, но даже и она оказывается
не чем иным, как божественным даром, предопределенным милостью божьей.
Для Лютера и Тиндела любая попытка заслужить награду перед богом своими
делами была бы богохульством. Мор занимает другую позицию. Да, перед
богом даже самые добрые дела человека несовершенны. Тем не менее в мире,
который создан богом, добрые дела играют важную роль в спасении, и люди
«должны работать так хорошо, как только могут», в противном случае
человеку остается раскаиваться в том, что он не выполнил свой долг перед
богом.
Эта теологическая концепция Мора имеет непосредственное отношение к
политике. По его убеждению, создав мир, человека, бог учредил
государство и сделал человека частью общества, в котором большинство
людей подчиняется и лишь немногие приказывают. Таково, по Мору,
непременное условие нормальной жизни общества. Люди обязаны подчиняться
своим государям, ибо «правители имеют власть от бога, который требует
повиноваться им, а иначе мир погрузился бы в хаос». Созидающая
историческая роль классовой борьбы угнетенных для гуманиста Мора была
непонятна. Отсюда – категоричные утверждения об опасности критических
суждений народа о своих правителях и необходимости беспрекословного
послушания властям. «Весь свой яд, – писал Мор, – Лютер подсластил
особым средством – свободой, которую он выхваливал народу, убеждая, что,
кроме веры, тому решительно ничего не нужно… Он учит людей, что, раз они
верующие христиане, то Христу они приходятся чем-то вроде двоюродных
братьев; поэтому, кроме Евангелия, они совершенно от всего свободны и им
не приходится считаться с обычаями и законами, как духовными, так и
светскими». Мор отнюдь не сомневался в обоснованности критики
реформаторами «греховности» и порочности католического духовенства и
пап. Но еще большим пороком и грехом самих реформаторов, с его точки
зрения, было распространение ими смуты неповиновения среди простого
народа. И римский папа может оказаться грешником, но для исправления
этого положения в церкви имеются иные средства, нежели памфлеты
реформаторов. Существует вселенский собор, который может увещевать
самого папу и даже низложить его.
Политический аспект, как видим, нередко превалирует у Мора над
теологическим. Стремление к ниспровержению «испорченной» церкви он
рассматривает как угрозу ниспровержения существующего порядка. Тем не
менее собственный опыт Мора, мыслителя и политика, настойчиво
опровергает эту его реакционную доктрину, убедительно доказывая, что
автор «Утопии» и государственный деятель, осужденный за измену, в
действительности был весьма далек от беспрекословного подчинения
существующему порядку. И в этом, несомненно, проявились сила и величие
Мора, как человека эпохи Возрождения, причудливо сочетавшиеся у него с
чертами традиционного средневекового мировоззрения.
Среди известных Мору учений Реформации наиболее опасной и разрушительной
ему представлялась доктрина анабаптистов в силу ее радикального
характера. Мор осуждал анабаптистов прежде всего за то, что они не
признают ни духовных, ни светских властей, призывают к уничтожению
частной собственности, проповедуя общность имущества, вплоть до общности
жен, и в довершение всего отрицают божественную сущность Христа,
объявляя его всего лишь человеком.
В отличие от анабаптистов, отстаивавших уравнительный принцип
«арифметического равенства» в распределении всех благ, автор «Утопии»
выступал за «геометрическое равенство», при котором хотя и
обеспечиваются достаток и благоденствие всех граждан, но отвергается
уравниловка и каждый вознаграждается по его заслугам перед всем
обществом. Мор воспринимал учение анабаптистов как проповедь полной
анархии и отрицание всех законов, как полнейшую аморальность. Анабаптизм
представлялся ему торжеством всего самого низменного, злого, что только
есть в человеке. Все еретики (читай – последователи Лютера и Тиндела) в
понимании Мора либо заведомо злы по природе своей, либо простаки,
обманутые злыми. Но в обоих случаях они одинаково опасны и заслуживают
самых суровых репрессий.
Жесткая и непримиримая позиция Мора по отношению к ересям Реформации
несомненно означала отход от гуманистических принципов религиозной
терпимости, некогда сформулированных в «Утопии». Эту историческую
эволюцию раннего буржуазного просвещения имел в виду Ф. Энгельс, когда
писал о превращении гуманизма в свою противоположность – католический
иезуитизм.
Кризис феодальной системы и наступление Реформации, подорвавшие вековую
монополию церкви в области идеологии, чему объективно способствовала и
просветительская деятельность гуманистов, в конце концов поставили Мора
перед необходимостью выбора: либо содействовать окончательному краху
традиционных феодальных идеологических и политических институтов, либо
перейти в лагерь контрреформации. Мор предпочел второе, поскольку ни он,
ни его единомышленник Эразм не находили, да и не могли найти, той
социально-политической силы, которая могла бы стать основой
гармоничного, разумного и справедливого общества. Перед лицом острых
социально-политических коллизий эпохи Реформации и крестьянской войны,
как никогда прежде, стало очевидным, что гуманизм – эта ранняя форма
буржуазного просвещения – исчерпал себя, пережив крах прежних иллюзий, и
прежде всего иллюзии единства ‘христианства как гарантии незыблемости
христианской цивилизации.
Ренессансный гуманизм утратил историческую перспективу. Но его наследие
не погибло, ибо оно не только подготовило реформационный взрыв против
феодальной церкви, но и заложило идейный фундамент эпохи Просвещения,
воспринявшей веру гуманистов в человека и его разум.
Последнюю попытку Мора апеллировать к иллюзорно спасительной идее
единства всех христиан мы находим в «Диалоге об утешении», который он
писал, уже будучи узником Тауэра, в ожидании казни. По-прежнему
оставаясь приверженцем католической доктрины, Мор на сей раз готов даже
допустить, что в толковании некоторых вопросов, касающихся веры и добрых
дел, лютеране, возможно, и правы, но теперь, когда «всему христианскому
миру угрожает опасность турецкого нашествия» * и от христиан, как
никогда, требуется единство и сплочение в борьбе против общего врага, у
него, Мора, больше нет желания продолжать теологические споры.
Если христианство в средние века, будучи идеологией господствующего
класса, давало ему идеологическую форму принуждения народных масс к
повиновению, являясь своего рода «благочестивым обманом», то столь же
благочестивым самообманом было полагать, что на основе идеи единого
христианского мира можно реформировать католическую церковь и создать
справедливый социально-политический порядок. Реформа, о которой мечтал
Мор, реформа, построенная на христианском единстве общества как
вселенской церкви, с самого начала была чистейшей утопией, за которую
этим мыслителям только и оставалось цепляться в страхе перед социальными
и политическими коллизиями, раздиравшими феодальную Европу эпохи
Реформации.
Гуманистическая социальная критика кануна Реформации у Мора и Эразма,
восхищавшая их современников и потомков, в эпоху Реформации, когда
антифеодальное движение приобретало четкие классовые формы, исчерпала
себя. Безысходность и утопичность позиции гуманистов, примкнувших к
контрреформации и продолжавших отстаивать христианское единство, тем
явственнее, что сами они, как это видно из их прежних сочинений,
написанных в канун Реформации, в лучшие.
К началу XVI в. под властью Турции находился почти весь Балканский
полуостров. В 1526 г. войска султана Сулеймана Великолепного одержали
победу над венграми и их союзниками в битве при Мохаче. В 1529 г.
полчища турок уже опустошали Венгрию.
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
