Татищев

Василий Никитич Татищев более всего известен как первый историк,
родоначальник исторической науки, располагавший к тому же обширным
кругом источников, ныне утерянных. Обращает на себя внимание и
оригинальность его экономических и философских взглядов. В духе века
Просвещения оставил он заметный след едва ли не во всех областях знания,
включая математику и естественные науки. А был он прежде всего
государственным деятелем, научные изыскания которого побуждались
практикой и ориентировались на практику.

Василий Никитич родился в 1686 г., когда России предстоял нелегкий выбор
пути, а в обществе резко столкнулись взгляды и настроения
традиционалистов и «западников».

Всю жизнь он будет возвращаться к этому перелому эпох, сопоставляя
утраты и приобретения, и во всех его размышлениях и практической
деятельности неизменно просматривается поиск некого баланса, своего и
привнесенного извне. Татищевы принадлежали к ветви князей смоленских, но
при московских царях лишь немногие из них поднимались до думных чинов.
Дед Василия имел небольшую вотчину в Дмитровском уезде и поместье. Но
отцу, Никите Алексеевичу, как младшему, не досталось ни того, ни
другого. После ряда челобитий ему удалось получить имение на Псковщине —
долю в наследстве умершего здесь представителя другой ветви Татищевых.
Перейдя в разряд псковских дворян, Никита Алексеевич сохранил и
должность дворцового служащего.

Счастливый случай помог поправить дело всем Татищевым. Соправитель
Петра, брат Иван Алексеевич, женился на Прасковье Салтыковой — падчерице
Анны Михайловны Татищевой — дочери самого видного деятеля рода Татищевых
— Михаила Юрьевича. Михаил Юрьевич получил в 1691 г. боярский чин;
почетные поручения и новые поместья достались и Никите Алексеевичу, а в
связи с рождением Анны Ивановны в 1693 г. сыновья Никиты — десятилетний
Иван и семилетний Василий — были пожалованы в стольники, и началась
придворная служба Василия, определился навсегда его интерес и долг:
служение Отечеству, труд на его благо.

С кончиной Ивана Алексеевича в 1696 г. Татищевы вынуждены были покинуть
придворные должности, но близость их к дому Прасковьи Федоровны
сохранялась. Соприкосновение с самыми верхами государственной системы в
детстве оказало влияние и на формирование характера Василия Никитича.
Сызмальства ему были свойственны чувство собственного достоинства и
многих раздражавшая независимость суждений. Картины детства позднее
часто будут проходить в рассуждениях Татищева по самым важным вопросам,
которые вставали перед ним или которые он поднимал как государственный
деятель. Так, комментируя разногласия Пскова и Новгорода в 1228 г.,
Татищев вспоминает, как он тринадцатилетним мальчиком наблюдал судебные
процессы, проводившиеся городским управлением Пскова. Он находил
«лучшим» порядок, практиковавшийся в Пскове, противопоставляя его и
анархическому Новгороду, и самоуправлению по Магдебургскому праву.
«Порядочные» республиканские традиции Пскова (опять-таки в отличие от
Новгорода) сочетались с особой приверженностью идее единой русской
государственности, Москве. Москва и Псков в детстве воплощали
повседневную жизнь мальчика, а позднее стали основой его размышлений об
идеальном государственно-политическом устройстве.

В 1704 г. братья Татищевы, Иван и Василий, в числе других недорослей
выдержали экзамен и были зачислены в драгунский полк. В феврале
«новиков» осмотрел сам Петр, а в августе Василий принял под Нарвой
первое боевое крещение. Летом 1705 г. братья Татищевы были ранены в
большом сражении в Курляндии, а по излечении в 1706 г. в чине поручиков
были определены обучать новобранцев «драгунскому строю».

Татищев принадлежал к тому сравнительно небольшому кругу дворян, чье
домашнее обучение превышало возможности получения знаний во вновь
открывавшихся училищах. Но этот уровень не удовлетворял ни его запросы,
ни требования, которые предъявляла служба. Поэтому он пользуется любой
подходящей возможностью для пополнения своих знаний во всех сферах науки
и практической деятельности. Видимо, родственные связи способствовали
определению братьев Татищевых в новый драгунский полк, который возглавил
судья Поместного приказа Автомон Иванович Иванов. Службу в полку он
вынужден был сочетать с руководством Поместным приказом, и с Украины,
где располагался полк, он постоянно ездил в Москву, забирая с собой и
молодого поручика Василия Татищева. Благодаря Автомону Иванову Василий
попал в поле зрения Петра. В конце 1706 г. Автомон Иванов отправил
Татищева из Москвы в полк со 198 драгунами и сообщил об этом Петру,
очевидно имея в виду, что имя это хорошо царю знакомо. Наверное, знал
царь и «стольников» Татищевых. Но теперь была уже совсем иная служба —
та, которую Петр ценил. А под Полтавой Татищев был ранен, находясь рядом
с Петром. Царь, «по обыкновению», поцеловал Татищева в лоб, «поздравляя
раненым за Отечество».

После неудачного Прутского похода 1711 г., когда иностранные наемники
оказались попросту несостоятельными, Петр осознал необходимость
подготовки собственных кадров. Татищев был в 1712 г. повышен в чине и
отправлен «за моря капитаном для присмотрения тамошняго военного
обхождения». До 1716 г. он неоднократно выезжает за рубеж (главным
образом в Германию). В целом он там провел “два с половиной года, учась
всему, что встречал интересного на пути, и закупая книги. В его
библиотеке, подаренной им позднее Екатеринбургской горной школе,
оказались книги по строительству крепостей и оборонительных сооружений,
артиллерии, геометрии, оптике, геологии, географии, геральдике,
философии, истории и др. Приказом Я.В.Брюса, являвшегося шефом
Артиллерийской и Инженерной школ и руководителем всей артиллерийской
службы в русской армии, Татищев был произведен в инженер-поручики
артиллерии, «для того, что он, будучи за морем, выучился инженерному, и
артиллерийскому делу навычен».

Вскоре по возвращении из-за границы Татищев получил от Брюса задание по
подготовке «Практической планиметрии» (геометрии). За короткое время он
разработал несколько тетрадей, которые и 30 лет спустя считал достойными
опубликования, поскольку преследовалась актуальная практическая цель. «У
нас великие вражды, беспокойства, смертные убивста, крайние разорения
немосчим от сильных, недоборы в казенных податях от неразмежевания
земель происходят», — пишет Татищев Кириллу Разумовскому, указывая на
некомпетентность чиновников, осуществляющих размежевание, и на
зависимость их от «сильных» или от собственных пристрастий. В его
«Практической геометрии» не просто излагалась «точная» наука, но и
указывались определенные пути решения социальных противоречий. В 1719 г.
он делал соответствующее представление и царю, тем более что именно от
него (царя) исходил заказ Брюсу. Петр распорядился подготовить
соответствующий «наказ» и организовать обучение землемеров, но вскоре
Татищеву было дано иное поручение.

«Практическая геометрия» была первой крупной работой Татищева, в которой
рассматривался вопрос об упорядочении системы землевладения и податного
обложения в масштабах всего государства. Критике здесь подвергалась и
податная реформа, завершившаяся в 1718 г. заменой подворного обложения
подушным. Татищев находил более целесообразным поземельное обложение.
Это мнение он будет отстаивать и позднее. Но пока его, что было в духе
Петра и администрации, перебросили совсем в другую сферу деятельности. В
1717 г. Татищеву предложили продолжить строительство Оружейного двора в
Петербурге, а через два месяца отправили в Кенигсберг для приведения в
порядок расстроенной русской артиллерии в двух расквартированных в
Померании и Мекленбурге дивизиях, а, заодно и для того, чтобы сшить «на
каждого человека по кафтану, по камзолу, по карпусу». Командир одной из
дивизий — генерал Никита Репнин, отпуская Татищева, писал Брюсу:
«Порутчик Татищев человек добрый и дело свое в моей дивизии изрядно
исправил. Истинно никогда так было, за что благодарствуем, и желаю, дабы
и всегда здесь при нас таковы ж были, а не такие, какие были и ныне
есть».

Тогда же в Гданьск прибыл и Петр, дабы получить с города контрибуцию, а
также заставить город прекратить торговлю и прочие сношения со Швецией.
Бургомистр Гданьска добивался снижения контрибуции и предложил в уплату
картину «Страшный суд», якобы написанную просветителем славян Мефодием.
Петр готов был уплатить 50 тысяч рублей (бургомистр испрашивал 100 тысяч
рублей) и поручил В.В.Долгорукому и Татищеву на месте осуществить
сделку. Татищев скоро определил подделку, и Петр отказался от
первоначального намерения.

По-видимому, в Гданьске Татищев присутствовал на пиру у Петра и
воспроизвел позднее в «Истории» любопытный разговор. Речь шла о польских
делах. .Льстивый царедворец Мусин-Пушкин расхваливал Петра,
противопоставляя его самодержавное правление царствованию отца — Алексея
Михайловича, который доверялся своим советникам. Петр, однако, увидел в
этом «брань» и обратился к Якову Федоровичу Долгорукому (1639—1720),
отличавшемуся независимым и открытым характером, оценить отцовские и его
собственные дела: Я.Ф.Долгорукий начал служить еще при Алексее
Михайловиче и мог дать такую оценку. «Недолго по повадке великие свои
усы разглаживая и думая», — пишет Татищев, – князь предпочтение явно
отдал отцу». «Дела разные, — деликатно заметил он, — в ином отец твой, в
ином ты больше хвалы и благодарения от нас достойны». Князь выделил три
круга обязанностей государей: правосудие, военные дела, дипломатические,
— отдавая приоритет первому. Долгорукий считал, что в правосудии «отец
твой более времяни свободного имел, а тебе есче и думать времени о том
не достало, а тако отец твой более, нежели ты, зделал; но когда ты о сем
прилежать будешь, то может превзойдешь, и пора тебе о том думать». И по
второму кругу обязанностей государя князь отметил, что именно Алексей
указал путь к устроению регулярных войск, а после него при Нарышкиных (в
конце XVII в.) все это было расстроено, так что Петру все пришлось
начинать заново. Ответить на вопрос, «кого более похвалить» в этой
связи, князь полагал возможным после окончания шедшей войны.
Преимущества же Петра князь видел в дипломатической активности и в
создании флота.

По сообщению Татищева, Петр высоко оценил искренность своего
сподвижника: «В мае был еси верен, над многими тя поставлю». «Сие
Меншикову и другим, — отмечает Татищев, — весьма было прискорбно и всеми
меры прилежали его государю озлобить, но не успели ничего».

Приведенный рассказ отражает и отношение Татищева к «старой» России, и
его оценку «птенцов гнезда Петрова», да и многих мероприятий, получивших
позднее в литературе громкое название «реформы». Скрыт за этим и взгляд
на драму, разыгравшуюся в 1717—1718 гг. — бегство царевича Алексея, его
гибель и последовавшие затем казни и опалы деятелей, заподозренных в
содействии или сочувствии царевичу. В числе пострадавших был и
В.В.Долгорукий, оказывавший покровительство Татищеву в зарубежной
поездке 1717 г. За «дерзкие речи» он был сослан в Соликамск с лишением
чинов и имущества. От худшего его спасло лишь заступничество
Я.Ф.Долгорукого. Тень была брошена также на Голицыных и на свояка царя —
Бориса Ивановича. Царевич оговорил и царицу Прасковью. Иными словами,
гнев царя обрушился на лиц, к которым Татищев относился с безусловным
уважением. С любимцами царя у него никогда не было взаимопонимания. Он
на стороне Якова Долгорукого, когда тот защищает советников Алексея
Михайловича: «Мудрый государь умеет мудрых советников избирать… У
мудрого не могут быть глупые министры». Многие из окружения Петра могли
принять эти замечания и на свой счет. Татищев явно выделяет тех, кто на
первое место ставит служение государству, а не просто царю. Его
возмущает равнодушие и даже злорадство, проявившиеся у некоторых царских
советников во время трагической разборки Петра с сыном. Образцом
достойного поведения в его представлении был Брюс: «Он ни к которой
стороне не пристал и от обоих в любви и поверенности пребывал». Таковой
же, очевидно, была и собственная позиция Татищева. А в тех условиях это,
конечно, означало сочувствие пострадавшим.

Военные и дипломатические успехи 1717 г. позволили России поднять вопрос
о мирных переговорах, и шведская сторона предложение приняла. Русскую
делегацию возглавили Брюс и Остерман, а Татищеву поручили обследовать
Аландские острова и подобрать место для проведения переговоров. По ходу
переговоров Брюс и Остерман использовали его в качестве «связного» с
Петербургом. Переговоры близились к успешному завершению, когда Карл XII
погиб при штурме одной крепости в Норвегии и к власти в Стокгольме
пришли сторонники продолжения войны. Делегация вернулась ни с чем.
Татищев возвратился в Петербург еще ранее. Видимо, с согласия Брюса он
подготовил для царя «важное письмо» с планом составления подробных карт
по всей территории страны. И вновь в качестве практического результата
от этого мероприятия предполагались социальные и экономические выгоды.
Петр планом заинтересовался и советовал продолжить изыскания в этом
направлении. Однако новые поручения получил Брюс и, конечно, многие из
них мог доверить только Татищеву.

Одним из главных новых поручений, которое Брюс перепоручил Татищеву,
было написание «географии». «География», как и «геометрия» перед этим,
также ориентировалась на актуальные практические задачи. Татищев упорно
подводил к тому, что переход к подушной подати был крайне неудачным
решением, угрожающим развитию экономики страны, поскольку страдали от
него прежде всего наиболее предприимчивые землевладельцы. Подушная
подать являлась и решающим шагом к окончательному, закрепощению
крестьян, привязанных теперь не к земле, а только к господину. Это были
первые выражения критики системы крепостничества через пропаганду форм,
более «способствовавших пользе Отечества».

Именно работа над «географией» привела Татищева к необходимости заняться
историей: надо было объяснить, как те или иные территории вошли в состав
России, каковы истоки вошедших в нее народов, и т.д. Но приступить к
реализации этой задачи Татищев не смог. Его перебросили на совсем иное
дело.

В 1718—1720 гг. в России шла перестройка центральных органов, в
частности создавались коллегии и вырабатывался их статус. В конце 1718
г. была учреждена Берг-коллегия, во главе которой был поставлен Брюс.
«Горными советниками» стали выходцы из «дальнего зарубежья». В деле они
в большинстве своем не разбирались, но как иностранцам им, согласно
установлению Петра, платили в три раза больше, нежели природным русским,
будь он и семи пядей во лбу. В начале 1720 г. на уральские заводы был
направлен саксонец Иоганн Блиер. За 20 лет пребывания в России он язык
не освоил, да и был специалистом «узкого» профиля. В помощь ему
направили Татищева. На него возлагали все хозяйственные дела, выявление
причин развала и сокращения производства, а также рассмотрение тяжб, в
частности между чиновниками, предпринимателями, а также между казенными
и частными заводами.

В донесениях Татищев рисует картину совершенного развала: все
обкрадывают государство и друг друга, кругом совершенное беззаконие,
никто не болеет за дело. И в каждом донесении предложение: как увеличить
«прибыток» казне. Надо заинтересовать рудознатцев, более целесообразно
разместить заводы, обновить строения и оборудование, улучшить или
проложить новые дороги ради удешевления перевозок, целесообразней
расположить старые и новые ярмарки (в частности, на границе с
поселениями башкир, дабы русские и башкиры привыкли мирно жить рядом). И
всюду школы, школы. Отныне это станет его постоянной задачей. Куда бы ни
направляли Татищева, он в числе’ первых дел обязательно открывает школы
— «высшие» и «низшие», различной направленности и для разных сословий и
национальностей.

Все предложения Татищева, предусматривавшие резкое увеличение
производства меди и железа, были точно просчитаны и являлись совершенно
реальными. Что-то он начинал делать, будучи убежденным, что коллегия
задним числом одобрит и поддержит. Но получилось иное: коллегия ничего
не поддержала. Через два года Татищеву пришлось отвечать на вопросы,
почему он не сделал того, что он предлагал сделать, а его планы будет
реализовывать де Геннин. Выявилось, что кто-то внимательно просматривал
его переписку, особенно если дело касалось заводов Демидовых.

Частные предприниматели, как и во все времена, естественно, стремились
получить прибыль не только за счет производства, но и за счет казны.
Татищев попытался защитить казенные интересы, и на него потекли доносы.
К тому же советников Берг-коллегии раздражала независимость Татищева,
его неприятие немецко-голландской терминологии, пронизывавшей переписку
чиновников. Нынешний Екатеринбург, начало которому положил Татищев, у
него назывался «Екатерининск» (в честь супруги Петра). Онемеченная
бюрократия победила, добавив «бург». Татищев до конца дней держался
своего варианта названия города.

Демидовы, с которыми Татищеву пришлось столкнуться на Урале, имели
покровителями главных казнокрадов страны — Меншикова и Апраксина. Да и
сам Петр благоволил родоначальнику династии — Никите. К тому же Татищев
попытался привлечь к делу специалиста, наказанного самим Петром за
причастность к делу царевича Алексея. Де Геннин был направлен Петром на
Урал, дабы защитить интересы Демидова и дать дополнительный материал на
Татищева. В отчете де Геннин честно доносил Петру, что в тяжбе с
Демидовыми Татищев целиком прав: Демидов желал бы разорения казенных
(«Ваших») заводов, а Татищев старался их поднять, подкупить Демидов
Татищева не смог. И как бы извиняясь: «Я онаго Татищева представляю без
пристрастия, не из любви или какой интриги, или б чьей ради просьбы, я и
сам рожи его калмыцкой не люблю, но видя его в деле весьма права, и к
строению заводов смышленна, разсудительна и прилежна».

Сенат оправдал Татищева, определив взыскать в пользу Татищева с
Демидова 6 тысяч рублей (его годовое жалованье было 180 рублей). Татищев
должен был снова вернуться на Урал, заменить там де Геннина. Теперь он
стремится вырваться отсюда, так как ему пришлось бы работать под началом
Михаэлиса, тупость и амбициозность которого раздражала и де Геннина. В
конце 1723 г. он возвращается в столицы и впервые ищет возможности
отказаться от повторного назначения. В начале 1724 г. Татищева принимает
Петр. Он ведет с ним беседы об училищах Академии наук, по разным
вопросам практической деятельности. Снова обсуждался вопрос о
«землемерии». У Татищева относительно этого не только было оригинальное
мнение, но и имелся неистощимый запас проектов (многие из которых будут
осуществлены уже в XIX в.). Не решая окончательно вопроса об Урале, Петр
берет Татищева ко двору. В «птенцах» он явно разочарован. Нужны не
просто верные, но знающие и государственно мыслящие люди.

Между прочим, к идее создания Академии наук и приглашения «в профессоры»
иноземцев Татищев относился отрицательно, о чем прямо и сказал Петру:
«…без нижних школ академия оная с великим расходом будет бесполезна».
После смерти Петра Академию основали, а «нижние» школы не открывались и
приходили в упадок те, что ранее были созданы.

Уральские дела, естественно, тоже интересовали Петра: оттуда шла медь (в
том числе на деньги, которыми заменяли серебро), железо и разные
минералы. Строгановы вошли к царю с ходатайством передать «охочим людям»
некоторые казенные рудники. Петр предложил Татищеву составить проект
условий, на которых это можно было сделать. Воспользовавшись случаем,
Татищев изложил свое видение этой проблемы вообще. Он полагал, что за
казной надо оставить только крупные заводы, руководство которыми может
быть обеспечено достаточно подготовленными и заслуживающими доверия
людьми. Остальные следует продать «охочим людям», компаниям, создать
нечто вроде акционерных обществ, членами которых могли быть и советники
Берг-коллегии. Геннин выступил против предложений Татищева (оговорив,
впрочем, что в случае согласия с проектом он хотел бы взять на себя
какие-то заводы). Петр согласился с Татищевым, но считал такое
мероприятие несвоевременным.

Летом 1724 г. Татищев получил звание советника Берг-коллегии. Коллегия
настаивала на его возвращении на Урал. Но Петр не подписал назначения.
Он направил Татищева в Швецию. Официально — изучать опыт в военной и
гражданской областях. Были и «секретные дела»: выяснить возможность
поддержки герцога голштинского Карла-Фридриха, жениха Анны Петровны, в
его претензиях на шведский стол.

Смерть Петра сразу заставила Татищева почувствовать, как ненадежно
положение ревностного слуги государства, когда оно зависит лишь от
первого лица. Преемники Петра брали иной курс. Его постоянные
предложения, которые он подсылал из Швеции, уже никого не интересовали.
Делая разные приобретения для казны, Татищев брал деньги в долг, но
Коллегия ничего ему не высылала. Он смог выехать из Швеции лишь в 1726
г., когда деньги, наконец, были получены.

Берг-коллегия, из которой Брюс вынужден был уйти, усиленно толкала
Татищева назад, на Урал, и далее, в Нерчинск (на серебряные заводы). По
существу речь шла о ссылке. Но она не состоялась. Видимо, содействие
Татищеву оказал Д.М.Голицын, несомненно самый видный из «верховников» и
наиболее государственно мыслящий деятель при дворе. Татищев познакомился
с ним, еще будучи в Киеве в 1710 г. В 20-е годы он постоянно занимался в
его обширной библиотеке, о чем позднее вспоминал, указывая источники
некоторых оригинальных сведений своей «Истории». У них было много общего
во взглядах на происходящее, особенно в экономической области. Так или
иначе, но в 1727 г. Татищев получает назначение на Московский монетный
двор. Обычно Татищев воспринимает свою задачу не как техническую, а как
экономическую — остановить инфляцию, стабилизировать денежное обращение.
Именно в этом он обычно имел союзником Д.М.Голицына. Но успешно начатое
новое дело скоро пришлось оставить из-за внезапно разразившихся событий
1730 г.

Накануне своей свадьбы в январе 1730 г. скончался Петр II, сын царевича
Алексея, что ослабило позиции Долгоруких. В обществе заговорили о
необходимости ограничения деспотизма и самодержавия. Но прорывались и
возражения: а не появится ли вместо одного тирана несколько? Главное,
что вызывало беспокойство широких слоев дворянства, — закрытость
Верховного тайного совета, где обсуждались важные для всех проблемы. В
бурные недели 1730 г. дворянство в основном было расколото на два
лагеря. Монархистов возглавляли Ф.Прокопович и А.Кантемир. Татищев же,
по выражению Прокоповича, оказался в стане «мятежников».

«Верховники» по инициативе В.Л.Долгорукого и Д.М.Голицына решили
пригласить из Курляндии вдовствовавшую там племянницу Петра I Анну
Ивановну, ограничив ее власть особыми «кондициями». Пока кортеж Анны
Ивановны двигался из Митавы, в Москве проходили большие и малые
собрания, в которых чаще всего шуму было больше, нежели аргументации.
«Верховные» допустили большую ошибку, скрывая свои намерения от
дворянства, в среде которого могли бы найти и сторонников. Но они и сами
не были едины, и практически все иноземцы тайно или явно ориентировались
на самодержавие. Татищев проявляет большую активность, отыскивая
возможные материалы «конституционного» устройства. Он запрашивает текст
шведской конституции, находит материал об ограничении власти Михаила в
1613 г. особой «записью», представляя подобные записи «помощью» монарху.
Позднее Татищев в особой записке расскажет о многодневных заседаниях, на
которых вырабатывалось отношение к «кондициям». «Мятежники» в конце
концов согласились с «монархистами» в том, что целесообразно отвергнуть
«кондиции» и восстановить единодержавие. Но в записке сохранилась
положения, фактически ограничивающие самодержавие. Разбирая этот
документ, Плеханов замечает, что «Татищев сам не знал, чего, собственно
ему хотелось: он, защищавший в теории самодержавие, пишет
конституционный проект», а затем то уговаривает конституционалистов
согласиться с монархистами, то готов прочесть перед Анной Ивановной
челобитную дворян. М.Н.Покровский увидел в этих колебаниях неумение
«отличить конституционную монархию от абсолютной». Действительно,
Татищев в данном случае исходил не из теоретических формул, а из
соображений целесообразности, как он ее понимал. На него, в частности,
не могло не влиять то обстоятельство, что именно в связи с рождением
Анны Ивановны он был в 1693 г. принят ко двору.

По своим воззрениям Татищев был приверженцем теории естественного права,
толкуя ее во многом более логично и последовательно, чем английские и
немецкие предшественники. Поскольку государство — результат
«общественного договора», воплощение «общей пользы» и «всеобщего блага»,
выбор формы правления должен соответствовать провозглашенной задаче.
Форма же должна выбираться «согласием всех подданных, некоторых
персонально, других через поверенных, как такой порядок во многих
государствах утвержден». Сопоставляя относительные достоинства и
недостатки монархии, аристократии и демократий, Татищев подчеркивал, что
«из сил разных правительств каждая область избирает, разсмотря положение
места, пространство владения и состояние людей, а не каждое всюду годно
или каждой власти может быть полезно». Псков и Москва и в этой связи
направляют мысль Татищева: «В единственных градех или весьма тесных
областях, где всем хозяевам домов вскоре собраться можно, в таком
демократия с пользой употребиться может, а в великой области уже весьма
неудобна». Там, где нет особенной внешней угрозы, «как то на островах и
пр.», может быть полезным и аристократическое правление. Для этого,
однако, народ должен быть достаточно просвещен.

Россия, конечно, в две первые группы не попадает. «Великие и пространные
государства, для многих соседей завидующих, оные ни которым из
объявленных правиться не может, особливо где народ не довольно учением
просвящен и за страх, а не из благонравия или познания пользы и вреда
закон хранит, в таковых не иначе как само- или единовластие потребно». В
России Татищев видит и низкий уровень просвещения, и сепаратизм
отдельных областей, преодолеть который в состоянии только сильная
центральная власть, а таковая виделась в форме единовластия. Однако,
сделав такое заключение, Татищев предлагает «пункты», фактически
монархию ограничивающие. Он предусматривал, в частности, создание двух
палат: «Вышнего правления» из 21 персоны и «другого правительства» из
100 человек для занятий «делами внутренней экономии». «Упалые места»
должны были замещаться «путем голосования» дворянами и чиновниками
соответствующих служб. Татищев, как бы отталкиваясь от практики
предшествующих десятилетий, надеялся, что «чрез сей способ можно во всех
правлениях людей достойных иметь, несмотря на высокородство, в которых
много негодных в чины производят».

Монарх обладает исключительным правом издавать законы. Татищев с этим
согласен. Но поскольку «намерение государя не в чем ином, как в пользе
обсчей и справедливости состоит, так оное точно наблюдать должно».
Законы, следовательно, должны соответствовать общей пользе и
справедливости. А обеспечить это одному лицу не под силу. Поэтому
проекты законов должны предварительно рассматривать ведомства и выборные
органы, а затем уже готовый проект представляется на утверждение
государю. Но предлагая ограничение и исполнительной, и законодательной
власти монарха, Татищев предусмотрительно квалифицировал это как
«помощь»: Анна Ивановна «как есть персона женская, к так многим трудам
неудобна, паче же ей знание законов недостает». Когда в 1743 г. Татищев
направил эту «записку» в Сенат, на троне была другая «женская персона»,
а затем треть века и еще одна. И никто из них не жаждал «помощи» во имя
всеобщего блага: вполне обходились «помощью» «голантов».

В.Л.Долгорукий и Д.М.Голицын заблуждались, надеясь, что Анна Ивановна
будет более привержена русским традициям, чем Петр. Прусский посланник
Марфельд уже в феврале 1730 г. доносил, что императрица «в душе больше
расположена к иностранцам, чем к русским, отчего она в своем курляндском
штате не держит ни одного русского, а только немцев». Поначалу, не
чувствуя себя уверенной, она вроде бы пыталась заигрывать с русским
дворянством. Была создана даже комиссия, в задачу которой входило
уравнять жалованье русским служилым людям с немецкими. Но сразу же
создается придворный Измайловский полк, в котором даже и солдат русских
не было. А затем, по выражению Ключевского, «немцы посыпались в Россию,
точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались на
все доходные места в управлении».

Татищев поначалу в числе других получил повышение. Он был
обер-церемониймейстером во время коронации Анны в апреле 1730 г., ему
дали чин действительного статского советника, а также деревни с тысячью
душ. Анна тогда нуждалась в советах Татищева и даже заказывала ему
написать историю царствования Петра. От этой части Татищев уклонился,
сославшись на то, что многим правда не понравится, а писать неправду он
не хочет. Но по существу ничего из предложенных им проектов и
практических мер не было реализовано именно из-за противодействия Бирона
и Остермана. Единственно, чем поначалу заинтересовалась Анна — это
создание комиссии о монетном деле, руководителем которой стал Татищев.
Получил он и должность «главного судьи» в монетной конторе. Но уже в
1731 г. во главе монетной конторы был поставлен сын Гавриила Головкина,
Михаил, бывший на 20 лет моложе Татищева и не имевший опыта. Бирон
разжигал у них обоюдную неприязнь. Татищев был отстранен и предан суду
по обвинению в покровительстве компании, производившей обмен старых
серебряных денег для переплавки их в новые.

Компания выполнила за два года большой объем работы, причем казна при
этом получила 13,5 тысяч рублей дохода, а компанейщики более 82 тысяч.
Но Татищев считал, что «хотя бы казне и той прибыли не было, то
довольно, что лучшую и весьма порядочную монету в государстве иметь
будем». Лишать же компанейщиков прибыли, резонно считал Татищев, —
значит убить само желание участвовать в разного рода компаниях. Хотя,
конечно, компании всегда так или иначе злоупотребляли, и не только в
XVIII в.

Головкин набрал новую компанию. И она развернула такую деятельность, что
вскоре попала в поле зрения А.Маслова — обер-прокурора Сената и одного
из самых добросовестных политических и государственных деятелей одной из
самых недобросовестных эпох. Императрице Маслов докладывал о «конечном
упущении монетных дворов». Болезнь не позволила ему глубже войти в дело,
которым должны были заниматься первые лица государства, а в 1735 г. он
скончался, может быть в том числе и от сознания своего бессилия перед
разгулом воровства правящей верхушки.

В том же 1733 г. Татищев подал царице записку об устроении училищ и
распространении наук. Здесь он вновь ставит вопрос о том, что Академия
наук — дорогостоящее и бесполезное учреждение, тогда как с меньшими
расходами можно создать школы разных ступеней, в которых училось бы
достаточно большое количество учащихся. Записка осела в делах Бирона.
Он, конечно, понял, куда целит Татищев: Академия оставалась практически
целиком немецкой, причем многие «академики» никакого отношения к науке
не имели, а обеспечение получали приличное. Но Анна нашла решение: она
прекратила все иски к Татищеву и снова отправила его на Урал.

На Урал Татищев вернулся с большими полномочиями, предусмотренными
инструкцией, в составлении которой едва ли не главная роль принадлежала
А.Маслову. К 1734 г. здесь действовало 11 казенных заводов. Но у одного
Демидова было 14, причем 1 серебряный, и производительность на них была
значительно выше, чем на казенных. Появилось много новых
предпринимателей. Особенно тревожило то, что на казенных заводах не
держались вольнонаемные: на частных они могли получить больше.

Татищеву удалось добиться важной привилегии: он мог непосредственно
общаться с кабинет-министрами и императрицей. На Урал он отправился с
целой Берг-коллегией, с которой, по инструкции, должен был советоваться
(пункт этот в инструкцию, естественно, он внес сам). Инструкция вообще
давала много прав и предусматривала много обязанностей. Возлагая
обязанности на себя, Татищев получал возможность требовать того же и от
других. Предусматривалось создание Горного устава (он был создан),
сравнение эффективности крепостного и вольнонаемного труда (этот вопрос
интересовал и Маслова, и Татищева).

Татищев пытался в миниатюре воплотить свой политический идеал. Он
критикует коллегии за то, что «главные, прежде выслушания нижних
голосов, свое мнение объявляют». Ясно, что после этого «нижние» будут
молчать. Татищев настаивает на обратном порядке, причем требует, чтобы и
«нижние» отстаивали свое мнение. Этот принцип и впоследствии будет
соблюдаться всюду, где Татищеву доводилось служить.

Пользуясь полученными полномочиями, Татищев проводит «русификацию»
установочных документов: «Обер-бергамт» стал Канцелярией главного
правления сибирскими горными заводами. Поясняя, что немецкие названия
строений, чинов и инструментов сбивали с толку русских работников и
служилых людей, Татищев выразил «сожаление», «чтобы слава и честь
Отечества и его труд теми именами немецкими утеснены не были».

У Татищева впервые появляются статьи, предусматривающие социальную
защиту. Он настаивает на гарантиях для рабочих в получении
заработанного, требует половинной и даже полной оплаты жалованья по
болезни или из-за простоя по вине предпринимателя. Заводчики,
разумеется, запротестовали: болезнь от воли Божьей. И правительство
приняло сторону заводчиков.

Возразили заводчики и против заведения школ, чего Татищев добивался не
только на казенных, но и на частных заводах. И даже не из-за
скаредности. Они прямо говорили, что дети шести-двенадцати лет выполняют
у них многие работы. И правительство проявило «чадолюбие», запретив
«принуждать к ученью неволею». К тому же заводчики оправдывали свою
позицию «всенародной пользой»: шестилетнему платят по две копейки в день
за те работы, за которые взрослым надо было бы платить по 6 копеек.

В конечном счете деятельность Татищева была ограничена по всем
направлениям, а заводы Демидовых и Строгановых именным указом были
выведены из-под его надзора. Тем не менее, за два с половиной года было
сделано очень многое. С широким размахом были поставлены изыскательные
работы, и вскоре известные запасы руд возросли в несколько раз. Татищев
писал, что можно было бы хоть 30 новых заводов построить, и реально, их
строил. К 1737 г. у него их было более сорока (с частными, но без
Демидова и Строганова). Проектировалось строительство еще 36, заводов,
которые были построены позднее — при Елизавете и Екатерине II.
Совершенно изменился облик Екатерининска, в городе действовало
самоуправление «псковского» типа, была создана широкая сеть школ,
ярмарок, строились дороги. Академию наук Татищев «засыпал»
археологическим и этнографическим материалами, не обращая внимания на
предупреждение, что такого рода материалы ей не нужны и оплачивать она
их не будет.

Причиной очередного перемещения Татищева явилось крупнейшее открытие
1735 г. — гора Благодать с богатейшими запасами руд. Частные владельцы
наперебой потянулись к Татищеву, предлагая взятки за возможность
единоличной ее эксплуатации. Татищев взятки отверг. Но интерес к горе
проявил сам Бирон. Он вызвал из Саксонии, якобы для управления горными
заводами, барона Шемберга, вообще не разбиравшегося в горном деле.
Татищев сообщил об этом в письме самому Бирону. Это и решило его судьбу.
Заводы еще недавно практически убыточные, стали давать внушительный
доход. И естественно, что Бирон со своей камарильей вознамерились, как
писал позднее Татищев, «оный великий государственный доход похитить».
Татищеву дали высокий чин тайного советника, воинское звание
генерал-поручика и назначили главой Оренбургской экспедиции.

Оренбургская экспедиция была учреждена по проекту известного географа и
политического деятеля Кириллова после того, как хан казахского Младшего
жуза Абул-Хаир обратился в 1731 г. с просьбой принять в российское
подданство, поскольку над казахами нависла угроза со стороны джунгаров.
Петербург просьбу удовлетворил, но реальной помощи оказать не мог, так
как на юго-востоке не было ни сил, ни опорных пунктов, ни дорог.
Кириллов и должен был решать эти задачи. Будучи чрезмерно оптимистичным
и восторженным почитателем деяний Петра, Кириллов вознамерился искать
пути в Среднюю Азию и Индию, чем заинтересовал английские торговые
компании и связанного с ними Бирона. Но успел Кириллов лишь заложить
крепость у реки Ори, назвав ее Оренбургом. В 1737 г. он скончался. Его
дело должен был продолжить Татищев.

Будучи соседями, Татищев и Кириллов уживались плохо. Кириллов тянулся и
к уральским заводам, а Татищеву весь план Кириллова казался фантастичным
и просто вредным для России. Не нравилось ему и легковесное стремление
набрать «под руку» России побольше народов. Он видел в просьбах казахов
и других кочевников лишь стремление получить выгоды за счет Российского
государства. И позднее он неоднократно уговаривал искателей русского
подданства откочевать куда-нибудь в иные страны, «ибо хлеба у России
ныне мало». Кроме того, он всегда следил за тем, чтобы администрация
учитывала чужие обычаи, уважала всякие верования. Восставших башкир,
намеревавшихся перейти под власть Абул-Хаира, он уверял: «Под властью
Русского государства и последней междо вами в лучшем благополучии, покое
и довольстве, нежели ханы киргизские пребывали… Вы имели покойные
домы, довольство скота, пчел, жит и прочего, а оные ничего того почитай,
кроме скота, не имеют и… вашему довольству завидуют и ревнуют». В
Петербурге же эти решения Татищева воспринимались как «упущения» по
службе.

Кириллов принадлежал к той категории петровских деятелей, которые деньги
не считали. Татищева поразила совершенная неразбериха в этой области.
Неудачным, по его мнению, оказался и выбор места для заложения нового
города. Он подобрал другое место для Оренбурга, а заложенный Кирилловым
город переименовал в Орск. Центром же экспедиции стала Самара, где, как
и всюду, Татищев вводит коллегиальное управление и открывает школы, в
том числе первую татаро-калмыцкую. А менее чем через два года Татищев
был отозван из экспедиции и была создана следственная комиссия по его
деятельности. Главой причиной была все та же гора Благодать, которую
Татищев так и не позволял захватить Бирону с Шембергом.

Комиссия не смогла найти криминала, но не торопилась и снять с Татищева
обвинение. Пока велось это следствие, летом 1740 г. по проискам Бирона
были казнены Артемий Волынский и его единомышленники Хрущов и Еропкин, с
которыми Татищев был в довольно близких отношениях. Он избежал той же
участи потому, что сам находился под следствием совсем по другим
вопросам. А через несколько месяцев скончалась императрица Анна. Бирон
не смог удержать власть: через месяц он был арестован Минихом, за
которым стоял хитроумный Остерман. По его рекомендации Татищева
направляют в Калмыцкую комиссию с центром в Астрахани. Его задача —
примирить враждующие калмыцкие роды, хотя и правительство Анны
Леопольдовны оставило его пол следствием. Лишь с переворотом 25 ноября
1741 г., низведшим брауншвейгскую династию и возведшим на престол
Елизавету Петровну, положение изменилось. С калмыцкими делами Татищев
управился быстро и стал проситься «на покой». Но новое правительство
предложило ему по совместительству занять место астраханского
губернатора.

Астрахань оставалась окраиной Российского государства, где как бы
скрещивались Кавказ и Средняя Азия. Помимо постоянно возникавших
конфликтов у калмыков, теперь надо было заниматься и другими народами.
Так, одна из ханш — Джана за десять лет растеряла 50 тысяч кибиток из 70
тысяч. Она сама продала в рабство татарам, кабардинцам, персам несколько
тысяч калмыков. Примерно такими же были и ее конкуренты. Если и в
Петербурге весьма произвольно толковали понятие о справедливости, то
здесь вообще невозможно было найти точки его приложения. Поэтому и
назначение губернатором Татищев воспринимал как заключение в «узилище»:
«Люди разогнаны, доходы казенные ростеряны или разтосчены, правосудие и
порядок едва когда слыханы». В довершение ко всему и жалованье
губернатору выплачивали от случая к случаю. В Петербурге по традиции
считали, что губернатор и так может прокормиться (при Петре чиновникам
вместо жалованья нередко давали «выгодные дела»). Татищев имел
определенный доход за счет торговли, в частности с Ираном, но отношения
с ним были сложными: Надир-шах вторгался и в Среднюю Азию, и на Кавказ.
Именно тогда особенно зачастили посольства разных народов с просьбой о
принятии в подданство России. В Петербурге на сей раз проявляли
осторожность, не желая ввязываться в конфликт с Персией.

Татищев и в Астрахани много работает. Он налаживает шелковое
производство, пробует сеять хлопок, пытается привести в порядок
несколько судов, оставшихся от значительного в 20-е годы каспийского
флота. И продолжает просить Петербург об освобождении от невыполнимых
обязанностей. В 1745 г. его освободили, но снова по наветам, в основном
старым. Обвинение было отвергнуто обер-прокурором, но комиссия их
утвердила, и Елизавета Петровна предписала Татищеву «жить в своих
деревнях до указу, а в Петербург не ездить».

Нетрудно понять, почему в Петербурге так боялись и травили Татищева. И
совсем не случайно, что многочисленные его разыскания в самых разных
областях, в том числе те, которые обещали заметный и скорый «прибыток»
казне, не только не публиковались, но и не рассматривались всерьез.
Достаточно сказать, что главный его философский труд — «Разговор о
пользе наук и училищ» был напечатан лишь в 1887 г. — через полтора
столетия после написания. Помимо политических его взглядов, неприемлемых
властями даже и в конце XIX в., здесь ясно проявилось и основное
направление в решении социальных проблем. Уже в критике подушной системы
намечалось скептическое отношение ко всему крепостническому укладу. В
20-е годы, стремясь удержать беглых крестьян на заводах, Татищев
ссылается и на срок давности, и на то, что многие из них бежали во время
башкирского восстания начала века, напоминая о древнем русском правиле:
раб, бежавший из вражеского плена, становится свободным. В «Разговоре»
он в «вольности» человека видит основополагающий принцип «естественного
права» и таким же «естественным» признает право бороться за свою
свободу. Он постоянно ищет доказательства того, что труд наемный
эффективней рабского и крепостного. В 1747 г. Татищев подготовил две
записки, в которых на первый план выходит сама проблема крепостного
права. Несколько идеализируя XVI в., он замечает, что «до царя Федора
крестьяне были вольными и жили за кем хотели». Будучи довольно свободным
в. вопросах веры, он напоминает, что «рабство и неволя против закона
христианского». Единственная проблема — как эту вольность восстановить:
«Можно ли ту вольность без смятения возобновить и все те распри,
коварства и обиды пресечь, — требует пространного рассуждения и
достаточно мудрого учреждения».

Те же вопросы занимают Татищева и в связи с еще одной большой областью
его интересов — правосудием. Он ищет ответы в прошлом и находит старые
Судебники и Уложения, которые готовит к изданию. Ему представляется
самым разумным Судебник 1550 г. и по языку, и по направленности:
поземельное обложение, сдерживание процесса «похолопления», сохранение
права крестьянского «выхода». Близка его взглядам и статья 98-я,
ограничивающая власть царя. В последние месяцы Татищев занят
составлением нового Уложения. Ему напомнили, чем это может кончиться. Он
уничтожил бумаги с набросками, так как понял, что вольность «с нашей
формой правления монаршеского не согласует». Слишком далеко расходились
«общественная польза» и реальная действительность. Через несколько
месяцев, 15 июля 1750 г. Татищева не стало.

Знаток XVIII столетия Д.А.Корсаков не преувеличивал, давая оценку
деятельности Татищева: «Наряду с Петром Великим и Ломоносовым он являлся
в числе первоначальных зодчих русской науки. Математик,
естествоиспытатель, горный инженер, географ, историк и археолог,
лингвист, ученый юрист, политик и публицист и вместе с тем просвещенный
практический деятель и талантливый администратор — Татищев по своему
обширному уму и многосторонней деятельности смело может быть поставлен
рядом с Петром Великим». К этому можно добавить педагогическую теорию и
практику, исследования в области финансов и денежного обращения,
экономики, труды по механике, геометрии, разыскания в области
минералогии, геологии, металлургии, искусства фортификации и
градостроительства, медицины и фармакологии. К этому можно добавить
искусство дипломатии и хорошее знание военного дела. Вообще трудно найти
отрасль хозяйства или науки, в которой Татищев не был бы на уровне
лучших специалистов своего времени.

Незадолго до смерти Татищев подготовил к изданию несколько книг своей
«Истории». Предисловие к ней написал М.В.Ломоносов. Издания ни тот, ни
другой не увидели (тома вышли в 1768—1774 гг.). Но передача эстафеты
знаменательна.

Литература

1. Блюмин Г. Юность Татищева. Л., 1986.

2. Дейч Г. М. В.Н.Татищев. Свердловск, 1962.

3. Кузьмин А. Г. Рязанское летописание. М., 1965.

4. Кузьмин А. Г. Татищев. М., 1987.

5. Кузьмина М. П. Экономические воззрении В.Н.Татищева. Свердловск,
1966.

6. Материалы к биографии В.Н.Татищева. Свердловск, 1964.

7. Попов В.Н. Татищев и его время. М., 1861.

8. Татищев В. Н. История Российская. Т. 1—7. N4.; Л., 1962—1968.

9. Татищев В. Н. Избранные произведения. Л., 1979.

10. Татищев В. Н. Избранные.труды по географии России. М., 1950.

11. Шакинко И. М. Василий Татищев. Свердловск, 1986.