.

‘Клещи’ Сталина

Язык:
Формат: курсова
Тип документа: Word Doc
81 2670
Скачать документ

«Клещи» Сталина

Споры о трагедии 22 июня будут идти, наверное, вечно. Трагическая
картина событий этого лета поражает невероятным на первый взгляд
поведением действующих лиц и масштабом сокрушительных последствий. Она
требует объяснения. И каждое объяснение связано с целым веером
идеологических оценок.

Н. Хрущев в своем докладе XX съезду предложил универсальную причину
трагедии 22 июня: во всем виноват Сталин. Мы доверились вождю, а он
плохо готовился к обороне. Вариант этой версии есть и у сталинистов:
Сталина плохо информировали. Однако критики Сталина в главном продолжали
укреплять как раз его версию — мы готовились к обороне и только к
обороне.

В 1992 г. в России вышла книга В. Суворова «Ледокол», в которой
утверждалось, что Сталин готовил удар по Германии в 1941 г., но
чуть-чуть не успел. Версия Суворова привлекла к себе внимание и симпатии
значительной части читателей свежим взглядом. Советский Союз перестал
выглядеть страной дураков, возглавляемой дураком. Сталин считался с
угрозой и нашел на нее свой ответ. И ошибся чуть-чуть. С кем не бывает.

При том, что такой вывод естественно вытекает из «наступательной» версии
В. Суворова, сам автор сначала преследовал другие идеологические цели,
что придало спору дополнительную полемическую остроту. Чего только не
утверждал В. Суворов, «раздувая» значение своего открытия: «Я замахнулся
на самое святое…» На память о

войне. И на место СССР во Второй мировой войне. Потому что «Советский
Союз — главный ее виновник и главный ее зачинщик».

А еще Сталин проиграл Вторую мировую войну (это — в другой книге,
«Последняя республика»). Правда, в «Ледоколе» В. Суворов утверждал прямо
обратное: «На Западе выпущено множество книг с идеей: Сталин был к войне
не готов, а Гитлер — готов. А на мой взгляд, готов к войне не тот, кто
об этом громко заявляет, а тот, кто ее выигрывает, разделив своих врагов
и столкнув их лбами».

Чтобы выиграть войну, Сталин (по Суворову) сам и привел Гитлера к
власти, сделав его «Ледоколом революции». Якобы даже вооружал его.
Видимо, для того, чтобы Гитлер бросил на СССР силы объединенной Европы.
Еще Сталин подписал с Гитлером пакт о ненападении специально для того,
чтобы спровоцировать завоевание Гитлером Европы. Когда Гитлер Европу
почти объединил, Сталин готовился все это наследство захватить.

Не только для специалистов, но и для публицистов не представляет особого
труда доказать — идейно-политические рассуждения В. Суворова не стоят
бумаги, на которой написаны.

Беспомощность В. Суворова в области политики не отменяет необходимости
рассмотреть, по существу, его аргументы военно-стратегического
характера. Эти аргументы распадаются на две части: во-первых,
военно-технические доказательства преимуществ советского оружия и его
специально наступательного характера (следовательно, Сталин планировал
наступательную войну и поэтому не был готов к оборонительной) и,
во-вторых, «разведывательная операция» (В. Суворов, он же В. Резун —
профессиональный разведчик), которую автор провел по открытым источникам
(мемуары, советская литература и т.д.). Навыки разведчика,
анализирующего материалы печати с целью выявления скрытых приготовлений
к войне, позволили В. Суворову сделать вывод: Сталин выдвигал к границам
с Германией мощную группировку войск, которая превосходила по силам
германскую, носила наступательный характер и не могла не ударить по
противнику уже в 1941 г.

Заслуга В. Суворова в том, что он спровоцировал весьма продуктивную
дискуссию о ситуации 1941 г. Историки, изучающие этот период, разошлись
по трем лагерям. Первые по принципу «ни шагу назад» продолжали защищать
прежнюю концепцию — СССР готовился только к обороне. Но готовился плохо.
Их мы будем условно называть «оборонцами». Другие с теми или иными
оговорками поддержали главный тезис В. Суворова — Сталин готовился в
1941 г. первым нанести удар по Гитлеру и наступать на Берлин.
Сторонников этой концепции мы будем условно именовать «наступателями».
Третьи пока не определились, ссылаясь на недостаток источников для
окончательного вывода — часть архивов все еще закрыта, да и проблема уж
очень всеохватная.

Прежде всего, специалисты в области истории военной техники подвергли
технические аргументы В. Суворова придирчивому обстрелу. Очень многие
его утверждения легковесны, причем многие из них явно излишни для
доказательства версии «Ледокола». Они просто бросаются в глаза, как,
например, утверждение, что литера «А» означает «автострадный» танк, хотя
мы с детства помним: такую же литеру, означающую экспериментальную
разработку, имел даже прототип Т-34. Очень много у В. Суворова
поэтических сравнений, которые также не придают убедительности его
книгам: «БТ — это танк-агрессор. По всем своим характеристикам БТ похож
на небольшого, но исключительно мобильного конного воина из несметных
орд Чингизхана». Но модель БТ имеет американское происхождение. Неужели
американцы вдохновлялись образом конника Чингизхана или хотя бы воинов
из племени апачей? Ах, дело в том, что танк имеет съемные гусеницы!
Прямо как конники Чингизхана (съемные копыта, что ли). Эти танки должны
быстро обтекать укрепления врага и врываться на германские автострады,
где следует скинуть гусеницы и автомобильным порядком катиться хоть до
самого Берлина. Но вот загвоздка: до германских автострад нужно еще
доползти через Польшу, что явно нельзя сделать сразу, в момент первого
удара. Что же, все это время БТ будут прохлаждаться в резерве?

Этот пример показывает, что В. Суворов то и дело принимает за чисто
наступательное оружие технику двойного назначения (каковой и должна быть
хорошая военная техника) — можно наступать, можно обороняться. Можно
«обтекать узлы обороны», а можно и наносить контрудары.

Такая же ситуация сложилась у Суворова и с другими образцами «оружия
победы». Огневая мощь И-16 превосходит Мессершмитт-109Е и Спитфайр-1. Но
скорость — уступает. И самолет ТБ-7, снятый по Суворову с производства
за свой «оборонительный» характер, не был так хорош, как уверен
разведчик. И Су-2 оказывается не чисто наступательным оружием и не в тех
массовых количествах производился. Да и новые образцы танковой техники —
знаменитые Т-34 и KB — были совсем не лишними в обороне, хотя и
наступать тоже умели.

«Оборонцы» изрядно потрепали версию В. Суворова об исключительной
агрессивности советских вооружений, об отказе Сталина от эффективного
оборонительного вооружения и т. д. Мы не будем далее углубляться в споры
историков военной техники. Решение проблемы лежит не здесь.
Многочисленные ошибки Суворова (как и его противников) в обозначениях
маркировок, цифрах скоростей и т. д. лишь иногда сказываются на исходе
спора «наступателей» и «оборонцев». Очевидно, что характеристики
вооружений СССР и Германии вполне сопоставимы (не с копьями же на
пулеметы шли). Значит, важно — куда это оружие и войска направляют. На
оборонительные рубежи или в чистое поле поближе к границе, да еще в
выступы, глубоко врезающиеся в территорию потенциального противника.
Когда Суворов преувеличивает тактико-технические данные техники, это
компрометирует его версию, все же прочие ошибки говорят лишь о
небрежности, но не могут быть признаны за подтасовки, которые призваны
обмануть читателя.

Так, С. Исайкин поправляет Суворова, который упомянул о запасе хода
танка БТ-7 в 700 км: «правильнее: 600 км для БТ-7М с дизелем (на
гусеницах)». И тут же рассказывает (опровергая другую фразу Суворова),
что в район Халхин-Гола бригада БТ-7 и БТ-5 прошла преимущественно на
колесах 800 км. Собственно, рассуждения Суворова по поводу использования
танков БТ против Германии как раз и держатся на их способности
преодолевать расстояния в несколько сот километров, используя колесный
ход. Таких примеров «неконструктивной критики» со стороны «оборонцев»
можно привести немало. В итоге этой дискуссии потери понес не только В.
Суворов, но и миф о технической отсталости РККА накануне войны.

Важный козырь «оборонцев» — превосходство противника в силах. К началу
войны соотношение сил по численности было 1 к 1,3 в пользу Германии и ее
союзников. Но это было единственное численное преимущество Германии.
СССР имел превосходство по орудиям 1 к 1,4; по танкам 1 к 3,8; по
самолетам 1 к 2,2. На суше военно-техническое превосходство СССР было
более чем серьезным. Если бы задуманный Сталиным военный механизм был
собран, превосходство в пехоте вряд ли могло бы спасти Вермахт, окажись
он под «упреждающим» ударом.

Традиционно провал Советской армии, обладавшей таким преимуществом,
объяснялся не только внезапностью нападения, но и низкими качествами
советской техники, которая в большинстве своем была «устаревшей». Однако
сравнительные исследования военной техники дают иные результаты. «Ход
боевых действий в 1941 г. показал, что если советские «устаревшие» танки
примерно соответствовали германской технике, то Т-34 и особенно KB
существенно превосходили все типы танков Вермахта».

При этом в РККА были 501 исправный KB и 891 исправный Т-34. Для
сравнения: лучший у немцев средний танк Т-4, заметно уступавший Т-34,
наличествовал в количестве 572 исправных экземпляров.

По свидетельству Круппа, высказанному на волне германских успехов в 1942
г., «основные принципы вооружения для танков и устройство башни были
разработаны еще в 1926 году… Из орудий, использовавшихся в 1939—1941
гг., наиболее совершенные были разработанные еще в 1933 г.». Итак,
лучшие образцы германской наземной техники, по словам ее творца,
находились на уровне инженерной мысли 1926—1933 гг. — до войны в
Испании.

Сложнее была ситуация с самолетами. Новые советские самолеты составляли
четверть советских ВВС и были слабо освоены. Программа обучения должна
была завершиться к осени (то есть к концу августа). Это, конечно, не
значит, что на новой технике вообще никто не умел летать. На 1540 новых
самолетов, сосредоточенных на западе СССР, приходилось 208
подготовленных экипажей. Остальные готовились. Во время войны летчиков
будут готовить быстро, и они будут относительно успешно летать. Еще
легче подготовить летчика, который уже умеет летать на старом самолете.
Так что в конце лета ситуация была бы лучше, чем в середине.

Проблема и РККА, и Вермахта заключалась в разнородности имевшейся у них
техники — старой и новой. В 1939 г. в советских вооружениях произошла
техническая революция. Если в 1938 г. отечественная техника уступала
германской, то новые ее образцы 1939—1940 гг. стали германскую технику
превосходить либо (в некоторых случаях) по крайней мере, не уступать ей.
Однако численно новые образцы в общей массе советских самолетов и танков
еще не преобладали. Эту проблему также решала бы наступательная
стратегия. Сталин так разъяснил эту сторону дела своим офицерам и
генералам в речи 5 мая 1941 г.: «Мы имеем в достаточном количестве и
выпускаем в массовом количестве самолеты, дающие скорость 600—650
километров в час. Это самолеты первой линии. В случае войны эти самолеты
будут использоваться в первую очередь. Они расчистят дорогу для наших
относительно устаревших самолетов И-15, И-16, И-153 (Чайка) и СБ. Если
бы мы пустили в первую очередь эти машины, их бы били». Это важно.
Получается, что в мае 1941 г. Сталин понимал: при сложившемся
соотношении сил по новым и старым самолетам наступательная стратегия
войны помогает решить проблему, возникшую к этому моменту.
Следовательно, время столкновения выбирал все же не Сталин. Его бы
устроил как можно более поздний срок столкновения, когда перевооружение
было бы завершено, скажем, 1942 г. На этом основана важная часть
аргументов «оборонцев»: новая техника еще не освоена, перевооружение не
завершено. Зачем Сталину нападать? Но и Гитлер предпочел бы начать войну
более подготовленным. А начал, подчиняясь политической логике, когда
готовность была недостаточной. Понимая, что война может вспыхнуть уже в
1941 г., а к полноценной обороне мы еще не готовы, Сталин мог избрать в
качестве выхода из ситуации «превентивный удар».

Говоря о неготовности Сталина к наступлению, «оборонцы» ссылаются на
положение, сложившееся на,22 июня 1941 г. «Вопреки тому, что утверждает
Суворов, ниу*(еханизированные войска Красной Армии, ни ее
военно-воздушные силы не находились в состоянии готовности», —
утверждает Г. Городецкий, сообщая таким образом читателю, что он
ознакомился с сочинением Суворова лишь бегло — ведь Суворов не
утверждает, будто РККА была готова к войне 22 июня. Суворовское
объяснение катастрофы Красной Армии строится на том, что армия
«находилась в вагонах» и потому была застигнута врасплох.

Что могло измениться за два-три месяца? Учились летчики, танкисты и
десантники. Шла передислокация войск. Продолжалось производство новых
танков, самолетов и других вооружений. Лихорадочно заготавливались
горючее и боеприпасы.

Нападение Германии 22 июня действительно сорвало планы Сталина, во
всяком случае, те, о которых он говорил 5 мая. Когда с 22 июня немцы
смогли навязать советской авиации свой порядок вступления авиации в бой,
под первый удар попали и старые самолеты, и новые. Не все они погибли на
аэродромах, но те, что уцелели, вступали в бой хаотически, совсем не в
том порядке, который продумал Сталин. В результате новые самолеты не
могли прикрыть старые, и советскую авиацию ожидало неминуемое поражение.
Это имело множество катастрофических последствий.

А пока наращивание важнейших видов новой техники в СССР шло быстрее, чем
в Германии. В 1940 г. в СССР было произведено 10 565 самолетов и 2793
танка, а в Германии, соответственно, — 9869 и 1975. В первой половине
1941 г. СССР произвел 5958 самолетов и 1848 танков, а Германия — 5470 и
1621. Время работало на СССР, отсюда и надежды на то, что война все же
начнется в 1942 г. Только с весны 1941 г. оснований для таких надежд не
оставалось, и

Сталину пришлось исходить из более тяжелой ситуации. Но каждый месяц
давал Сталину все новые преимущества.

Таким образом, и здесь техническая сторона дела вторична в отношении
стратегической стороны. Анализ параметров техники не позволяет доказать,
что Сталин все время придерживался стратегии первого удара. Но и
опровергнуть наличие наступательных намерений у Сталина этот анализ не
может. Так что оставим технику в стороне и обратимся к «разведывательной
операции» В. Суворова.

Читая литературу о начале Великой Отечественной войны, В. Суворов
обнаруживал в действиях Красной Армии как раз те признаки готовящегося
нападения, которые его учили искать в действиях противника, когда В.
Суворов был В. Резуном и работал в разведке. «Страна, которая готовится
к обороне, располагает свою армию не на самой границе, а в глубине
территории». Сталин выдвигает массы войск к самой границе,
сосредотачивая наиболее мощные группировки в Белостокском и Львовском
выступах, которые глубоко врезаются на запад. С точки зрения обороны это
— безумие, так как выступы в случае нападения врага будут тут же
окружены. С точки зрения наступления — вполне разумно. Если Сталин
боялся гитлеровского нападения, нужно было бы отвести основные силы в
тыл, чтобы парировать удары врага мощными резервами. Если Сталин
панически боялся нападения, то нужно было изо всех сил укреплять
оборонительную линию на старой границе.

Версия Суворова объясняет множество хорошо известных парадоксов:
разоружение старых оборонительных рубежей, «парашютный психоз», то есть
наращивание негодных для обороны, но полезных при внезапном ударе
воздушно-десантных сил, создание Дунайской и Пинской флотилий, которые
могут только наступать, но которым некуда отходить, снятие пограничных
заграждений и т.д. Все эти действия с началом войны должны были быть
расценены как минимум в качестве вредительства, но под удар репрессий не
попал ни начальник Генерального штаба Г. Жуков, ни другие стратеги,
кроме командования Западного фронта. Меры, аналогичные тем, что
предпринимались Сталиным и его генералами в канун войны, проводятся и
при других наступательных операциях от Халхин-Гола до «Барбароссы».
«Говорят, что Сталин хотел напасть на Гитлера в 1942 г. Такой план
действительно был, но потом сроки передвинули. Если бы Сталин готовил
«освобождение» на 1942 год, то пограничную проволоку можно было бы
резать в 1942 г.».

Важный аргумент Суворова — резкий рост Советской армии. Но он был
обеспечен уже военной реформой 1 сентября 1939 г., введением всеобщей
воинской повинности. Решение о реформе было принято 16 июня 1939 г., то
есть в то время, когда сближение с Германией еще было в будущем. Реформа
позволяла под благовидным предлогом в зависимости от ситуации то
наращивать, то уменьшать размеры армии. В распоряжении Сталина были
миллионы новобранцев, возможность постоянно призывать массы людей на
Большие учебные сборы (БУС). В. Суворов считает, что реформа 1939 г.
означала не что иное, как скрытую мобилизацию — армия выросла до 5
миллионов. Это потому, что Сталин уже в августе 1939 г. задумал напасть
на Германию. Если на Германию не напасть, то «небывалый призыв 1939 г.
предстоит отпустить по домам».

Суворов не знал, что призыв 1939 г. распустили по домам уже после
Польской кампании. По завершении советско-польской войны армия была
сокращена с 5 284 ООО человек до 3 273 400 человек. А потом снова
выросла во время «зимней войны» до 4 416 ООО человек. И снова была
сокращена в июле — августе 1940 г. до 3 423 499 человек. «Оборонцы»
«ловят» Суворова на том, что армия с 1939 г. неоднократно сокращалась. И
сам Суворов признает, что по плану Сталина настоящая мобилизация должна
была начаться уже после вступления СССР в войну: «Воевать еще до того,
как все дивизии будут полностью укомплектованы. Потому что если все это
укомплектовать, то экономика рухнет немедленно». Этот аргумент парирует
утверждение «оборонцев» о том, что Сталин даже 22 июня сначала не
решался объявить мобилизацию. Правильно, полная мобилизация — после
начала войны. А пока скрытая. И она действительно началась, но только не
в 1939 г., а весной 1941 г. Летом армия достигла отметки в 5 774 211
человек. Но она еще уступала по численности армиям Германии и ее
союзников. По завершении полной мобилизации Вооруженные Силы СССР должны
были составить 8,9 миллиона человек, что превосходило силы Германии. Но
такую мобилизацию, чтобы не разорить страну, можно было проводить только
после начала войны, для доукомплектования уже существующих дивизий
второго эшелона и формирования стратегических резервов.

«Германское вторжение застало Советский Союз в момент создания
небывалого количества ударных армий. Были созданы каркасы этих
чудовищных механизмов, и шел процесс достройки, доводки, от-лаживания»,
— суммирует свое чтение военных мемуаров В. Суворов. Несмотря на то что
и при подсчете сил Сталина он увлекается и местами преувеличивает,
картина все равно впечатляет. Но не «оборонцев»: «Выдвижение
дополнительных частей Красной Армии на запад, начавшееся в мае 1941 г.,
являлось ответом на германские военные приготовления и отнюдь не
свидетельствовало о намерении СССР напасть на Третий рейх. Это очень
важная связка в концепции «оборонцев»: если Сталин действовал в ответ на
военные приготовления Гитлера, то он не готовился и к нападению. Это
психологически понятное допущение: «в ответ» Сталин мог только
обороняться. Но это еще надо доказать.

Доказательство первое: для наступления у Сталина мало сил. А. Н.
Мерцалов и Л. А. Мерцалова, опровергая.возможность нанесения первого
удара Сталиным, задаются вопросом: «Были ли советские войска готовы к
этому, было ли создано трехкратное превосходство для наступления?».
Неплохо было бы задать тот же вопрос применительно к Вермахту. Тогда
Мерцаловы могли бы доказывать, что и Гитлер не планировал удара по СССР.
Ведь трехкратного превосходства у него и близко не было. Первоначально
трехкратного превосходства не было и во время войны в Финляндии. У
Вермахта его не было ни в Польше, ни на Западном фронте.

Более того, Сталин и его генералы несколько преувеличивали качество
своих войск и недооценивали противника. Этой же болезнью страдало и
германское военное командование. Хотя подготовка Вермахта была лучше,
стойкость советских частей была выше, чем ожидали генералы Гитлера, а их
техническая оснащенность — несравненно выше немецких ожиданий.

Важный аргумент Суворова — уязвимость энергетических коммуникаций
Германии. Нет никаких доказательств, что Гитлер всерьез рассматривал
возможность внезапного советского нападения на румынские нефтепромыслы.
Но это не значит, что такой угрозы не было.

В. Суворов обращает внимание на учения Черноморского флота 18—19 июня
1941 г., когда отрабатывалась высадка дивизии на побережье противника.
Одновременно проводились учения 3-го воздушно-десантного корпуса в
Крыму. 14-й стрелковый корпус учился высадке в дельте Дуная. Все вместе
они представляли угрозу именно Румынии. «Румыния — основной источник
нефти для Германии. Удар по Румынии — это смерть Германии, это остановка
всех танков и самолетов, всех машин, кораблей, промышленности и
транспорта. Нефть — кровь войны, а сердце Германии, как ни странно,
находилось в Румынии. Удар по Румынии — это прямой удар в сердце
Германии». Суворов опять несколько преувеличивает. Он забыл, что «удар в
сердце Германии» Советская Армия действительно нанесла в августе 1944 г.
После этого Вермахт сопротивлялся еще восемь месяцев. Уже в 1941 г. у
Германии были запасы энергоносителей (около 8 млн т), она добывала нефть
на своей территории (1,3 млн т), производила синтетическое горючее
(более 4 млн т). Тем не менее значительную долю потребностей Германии в
нефти покрывал импорт (около 5 млн т) преимущественно из Румынии и СССР.
Поэтому захват Румынии Красной армией наносил Германии хотя и не
смертельный удар, но очень большой ущерб.

Суворов показывает, что одновременно с ударом по Румынии планировался и
удар вдоль Карпат, который перерезал каналы неф-теснабжения из Румынии.
Для этого готовились части, специально подготовленные для действий в
горах, а ведь горы были не на нашей территории, а за границей.

Советские войска выстраивались именно в наступательную группировку
(хотя, конечно, не выстроились полностью к 22 июня), причем масштаб
перемещений войск 6|>1Л таков, что развернуть эту махину в обратном
направлений было уже почти невозможно. При этом «советские войска
перестали заботиться о том, как они проведут следующую зиму… Выбора у
Сталина уже не было. Во-первых, он не мог вернуть свои армии назад…
Во-вторых, Сталин не мог оставить свои армии зимовать в приграничных
лесах… Если Красная Армия не могла вернуться назад, но и не могла
долго оставаться в приграничных районах, то что же ей оставалось
делать?». Вывод: столкновение планировалось именно на 1941 г.

Навстречу советским войскам к границе двигались немецкие. «Действия двух
армий — это зеркальное изображение. Несовпадение — только во времени».
Немцы имели возможность быстрее перебрасывать свои силы — меньше
расстояния, лучше сеть железных дорог. Вермахт тоже выстраивался в
наступательную группировку и потому тоже не был готов к обороне. Резервы
слабы — основные силы у границы. Наиболее мощные группировки выдвинуты
вперед и уязвимы для окружения. Боеприпасы, штабы, авиация — все у
границы и может быть накрыто превентивным ударом. Удар по войскам,
готовым к нападению, — самый сокрушительный для них. В этом — объяснение
катастрофы Красной Армии, которое дает Суворов. Она готовилась к
нападению на Германию и потому не была готова к обороне. «Внезапность
нападения действует ошеломляюще. Внезапность всегда ведет за собой целую
цепь катастроф, каждая из которых тянет за собой другие: уничтожение
авиации на аэродромах делает войска уязвимыми с воздуха, и они (не имея
траншей и окопов в приграничных районах) вынуждены отходить. Отход
означает, что у границ брошены тысячи тонн боеприпасов и топлива. Отход
означает, что брошены аэродромы, на которых противник немедленно
уничтожает оставшиеся самолеты. Отход без боеприпасов и топлива означает
неминуемую гибель». Такая же участь грозила бы Вермахту: «Если бы
Красная Армия ударила на день раньше, то потери на той стороне были бы
не меньшими».

В. Суворов утверждает: «Опыт войны показал, что в случае, когда
советским войскам ставилась задача обороняться,…такую оборону прорвать
не удавалось». Суворова губит однозначность утверждений. В целом в 1941
г. советские войска оборонялись неважно. Не удалось сдержать обход
Киева. С разгрома обороны советских войск началась битва за Москву.
Прошло много месяцев, прежде чем наступательная Красная Армия научилась
искусству обороны.

Стратегические аргументы В. Суворова убедили немалое количество авторов.
Б.В. Соколов утверждает: «Сложно однозначно утверждать: суворовская
гипотеза о планировавшемся на 6 июля 1941 г. нападении Сталина на
Гитлера обрела статус научной истины». Ох уж мне эта однозначность! Что
случилось? Найден план с указанием срока — 6 июля? Нет, не найден. Даже
если Сталин и планировал удар по Гитлеру, то, как мы увидим, не 6 июля.
В.Д. Данилов не преминул связать успех концепции «Ледокола» с победой
над советской исторической наукой: «Основной вывод В. Суворова о
проработке и практической подготовке по указанию Сталина упреждающего
удара против Германии верен. Что касается советской историографии, то до
последнего времени она была прямолинейна, как Невский проспект». Однако,
как известно, Невский проспект имеет изгиб у Московского вокзала. Так же
и советская историография не столь уж прямолинейна.

Дело в том, что честь выдвижения наступательной концепции в нашей стране
принадлежит не В. Суворову, а Д.М. Проэктору. В своей книге, вышедшей в
1989 г., он писал: «И здесь мы возвращаемся к вопросу: не готовил ли
Сталин всю эту массу войск не только для обороны, но и для наступления?
Есть много признаков, что да».

Подводя промежуточные итоги этой дискуссии, О. Вишлев справедливо
отмечает, что ни мнение Хрущева о том, что Сталин не верил в нападение
Гитлера и должным образом не готовил армию к войне, ни мнение Суворова
«о «вооруженных до зубов», оснащенных новейшей техникой бесчисленных
«красных полчищах», которые летом 1941 г. готовы были обрушиться на
Германию», не соответствуют действительности. Впрочем, реальность может
находиться и не строго посредине между крайними точками зрения Хрущева и
Суворова.

ДАМОКЛОВ МЕЧ «КЛЕЩЕЙ»

И «оборонцы», и «наступатели» сходятся на том, что перед войной Сталин
совершил самую большую в своей жизни ошибку. Вот только какую? «Сталин,
по-видимому, гнал прочь любую мысль о войне», — считает «оборонец» Г.
Городецкий. Этот «роковой самообман» одного человека и стал причиной
нелепого поведения советского руководства перед лицом военной угрозы
Германии. Война на носу, а мы к обороне не готовимся и ругаем всех, кто
о войне предупреждает. Более того, разведка трубит, что Гитлер замыслил
недоброе, а Сталин гонит от себя мысль, по-страусиному закапывает голову
в песок. Раздолье для психологических и даже психиатрических рассуждений
на тему безумия вождей.

Мысль о войне Сталин, видимо, «гнал прочь» и на заседаниях Политбюро,
где постоянно обсуждались и утверждались новые виды вооружений, где
принимались меры, закабалившие работников, выжимавшие из них семь потов,
лишь бы увеличить объемы военного производства. «Гнал» от себя Сталин
эту мысль и на совещаниях с военными, где до мелочей обсуждались итоги
военных кампаний, рассматривались меры устранения недостатков до
решительных боев с главным противником.

Да уж, логичнее предположить, что не Сталин, а некоторые историки «гонят
от себя мысль» о том, что Сталин готовился к войне.

В. Суворов и другие «наступатели» объясняют ошибку Сталина логичнее:
«Сталин до самого последнего момента не верил в возможность германского
нападения. Из этого следует, что все действия Сталина и всех его
подчиненных подготовкой к отражению агрессии объяснить нельзя», —
считает Суворов. Сталин готовился к наступательной войне и поэтому не
готовился к оборонительной. Но он не заметил, что Гитлер тоже готовится
ударить.

Как же, ведь разведка докладывала, Зорге сигнализировал, Черчилль
убеждал — Гитлер нападет. Суворов без труда объясняет, почему Сталин не
доверял «невозвращенцу» Зорге и политическому противнику Черчиллю,
крайне заинтересованному в советско-германском конфликте. Но ведь были и
другие источники.

Почему Сталин не боялся, что Гитлер «накроет» его армию внезапным
ударом? Почему Сталин не верил, что Гитлер готовится начать 22 июня 1941
г. войну против СССР?

Это — одна из ключевых загадок 1941 г. Суворов отвечает: «Гитлер
действительно к войне против Советского- Союза не готовился». Потому что
не запасал тулупы, зимнюю смазку — фюрер не готовился к зимней войне.
«Так давайте же поймем Сталина: и он так считал — это явно ошибочный
шаг, это самоубийство. А уж если гитлеровцы и решились воевать, то в три
месяца им никак не уложиться, поэтому они должны были готовиться воевать
зимой. Этой подготовки нет. Следовательно, считал Сталин, Гитлер воевать
против Советского Союза не намерен. Чистая логика…» Причина
неготовности Гитлера — стратегический замысел разгромить СССР именно в
1941 г., до зимы. Иначе не имеет смысла и огород городить. Отсюда и
неготовность к зимней войне: «Предполагалось, что военная мощь России
будет уничтожена еще до наступления осенней распутицы… По этой причине
запасы зимнего обмундирования ограничивались из расчета, что на каждые
пять человек потребуется только один комплект», — вспоминал Г. Гудериан.
Гитлер действовал рационально, прямо как Сталин перед войной с
Финляндией. Сталина эта война чему-то научила. Гитлера — нет.

Так-то оно так. Но и Сталин не готовился к зимней войне, когда нападал
на Финляндию, но финны верили, что такое нападение возможно. Неужели
Сталин, прошедший опыт зимней войны, столь безрассуден? Сталин знал, что
Гитлер не готовится к войне зимой. Из этого следовали вовсе не те
выводы, которые делает Суворов. Если Гитлер не собирается зимой
штурмовать Москву, то это еще не значит, что он вовсе не собирался ее
штурмовать. Сталин знал, что СССР располагает достаточными силами, чтобы
немцы не могли совершить военную прогулку до Москвы. Как в этих условиях
должен действовать Гитлер?

За все время существования единого российского государства вторжения с
запада велись по трем направлениям: с севера — здесь главной целью с
XVIII в. был Петербург-Петроград-Ленинград; в центре — на Москву,
которая в силу своего транспортно-географического положения является
наиболее удобным центром управления страной; с юга — на Украину и
Кавказ, богатые ресурсами. В условиях войны XX в., когда действуют
огромные армии, которые не могут снабжаться «подножным кормом»,
наступление должно обеспечиваться коммуникациями, по которым поступает
продовольствие, боеприпасы, амуниция. Прямой прорыв на Москву в этих
условиях становится почти невозможным — коммуникации легко перерезаются
с севера и юга. Со времен гибели армии Наполеона в России этот урок был
достаточно очевиден.

Прямой бросок на Москву от западной границы был возможен только при
одновременном наступлении на севере и юге по расходящимся направлениям.
Но это противоречит азам военного искусства. Получается удар по
расходящимся направлениям, «растопыренными пальцами». На главном
направлении можно сконцентрировать примерно в три раза меньше войск, чем
выделено на всю кампанию. Но чтобы закончить войну с Россией, следует
наступать именно на Москву. Поэтому единственный смысл наступления прямо
на Москву и одновременно на севере и юге — закончить войну в один год.
Если такая рискованная задача не ставится, то наступление должно вестись
по северному и южному направлениям. Из Прибалтики армия вторжения,
хорошо снабжаясь через Балтийское море, нападает на Петроград-Ленинград
и захватывает его за год, получая хорошие зимние квартиры и, опять же,
прекрасные коммуникации. И уже на следующий год с этой позиции можно
начинать наступление на Москву. С юга в первый год идет борьба за
Украину. Армия вторжения может снабжаться и через Польшу и Румынию, и по
Черному морю, и от ресурсов самой Украины — восточноевропейской житницы.
В случае захвата Украины на следующий год можно наступать на Москву
также с относительно близкой дистанции. Либо, если большевики будут
достаточно побиты, но не разгромлены вовсе, можно заключить почетный
«второй Брестский мир» (по образцу Брестского мира 1918 г.), получив
ресурсы Украины и, возможно, Кавказа. Таким образом, оптимальной
стратегией войны с Россией для европейских стран являлось наступление с
севера и юга с последующим смыканием вокруг Москвы «клещами». Мы далее
так и будем называть эту стратегию словом «клещи», которое
позаимствовали в одной из советских разведсводок. Опасность «клещей» в
1938—1939 гг. делала советское руководство особенно нервозным, когда
речь заходила о приближении потенциального агрессора к Прибалтике,
Ленинграду, о заигрывании «империалистов» с Организацией украинских
националистов (ОУН), а также об отмене установленного в мае 1936 г. на
конференции в Монтре запрета на проход кораблей воюющих стран через
принадлежащие Турции проливы в Черное море. Стратегические «клещи»
противника нависли над СССР дамокловым мечом.

Но у этой стратегии был важный недостаток — война растягивалась не менее
чем на два сезона. А Гитлер стремился решить «русскую проблему»
блицкригом — в один сезон. При каких условиях это возможно?

Наполеон показал, что от Немана до Москвы можно дойти с армией за
два-три месяца. Если не отвлекаться надолго на боевые действия. В первой
половине XX в. продвижение армии связано с постоянными боевыми
действиями и, следовательно, идет медленнее (ведь большая часть пехоты
еще не моторизована). Если начать войну после весенней распутицы, в мае,
то в Москве следует быть в сентябре — до осенней распутицы. Это четыре
месяца-. Времени «в обрез». Следовательно, в один год войну можно было
закончить, только разбив основные силы Красной Армии в приграничном
сражении, чтобы дальше продвигаться вперед до Москвы походным порядком,
отбрасывая полупартизанские отряды «русских» с трех направлений, чтобы
они не начали действовать в тылу.

В 30-е гг., чтобы не допустить такого развития событий, СССР не держал
основные силы своей армии в приграничных районах, полагаясь на сильные
резервы. Вдоль границы была создана мощная оборонительная линия,
которая, памятуя опыт Первой мировой войны, могла бы превратить войну в
позиционную. При позиционной войне антисоветская коалиция могла
рассчитывать только на «клещи» и на многолетнюю войну, которая подорвала
бы экономику СССР и заставила бы большевиков капитулировать. Участникам
коалиции экономическая катастрофа не грозила, потому что после
Мюнхенского соглашения они опирались бы на помощь всей Европы.

В сентябре 1939 г. для СССР возникли новые возможности. Западный мир
оказался расколотым, и Сталин получил возможность занять плацдармы, с
которых могли осуществиться «клещи». Однако это лишь ослабляло угрозу
«клещей», но не снимало ее.

СИНИЕ СТРЕЛЫ НА КАРТАХ

Недостатки плана «Барбаросса» во многом вытекали из обстоятельств его
рождения. Уже в июле 1940 г., понимая, что Англию, может быть, не
удастся захватить в этом году, Гитлер дал команду готовить план
возможного нападения на СССР — чтобы лишить Великобританию надежды на
помощь с востока. Соответственно, задавалось невероятное, с точки зрения
Сталина, условие — война должна быть проведена в один сезон. Сразу после
чудесного разгрома Франции это казалось вполне вероятным. В дальнейшем
немецкие штабные работники не отходили от этого предположения. 22 июля
Гитлер и Браухич выдали Гальдеру свои директивы: в случае необходимости
нанести сокрушительный удар по Красной Армии, отбросить ее в глубь
России так, чтобы авиация могла добить советские восточные промышленные
центры, добиться создания марионеточных государств в Прибалтике,
Белоруссии и на Украине. Для того чтобы удар был сокрушительным,
планировалось выделить до 100 дивизий, так как считалось, что СССР имеет
до 75 «хороших» дивизий. Немцы недооценили численность Красной Армии у
западных рубежей в два раза.

Закипела работа. Генерал Э. Маркс нарисовал следующую картину: нанести
удар по Украине всеми силами, выйти к Донбассу и, опираясь на Черное
море как на тыл, развернуть наступление на Киев и Москву. Таким образом,
Маркс, понимая, что у Германии не так много сил, стал разрабатывать
только южное направление «стратегических клещей». Но 31 июля,
ознакомившись с предложениями штаба, Гитлер поставил более серьезные
задачи — ликвидировать СССР за пять месяцев, дополнить южный удар
северным, который должен сокрушить советские войска в Белоруссии и в
Прибалтике, а затем двигаться на Москву. «Клещи» приобретали свою
завершенность.

Получив эти директивы, генерал Маркс добавил к своему плану северную
стрелу через Витебск на Москву. Поскольку на юге теперь оставалось
меньше сил, южной группе войск ставилась более скромная задача — дойти
до Киева. Но Маркс не до конца следовал указаниям фюрера и допустил
важную ошибку — по северной группе русские могли бы ударить с севера —
из Прибалтики. Поэтому северной группе волей-неволей придется
отвлекаться в сторону Ленинграда. Обратив на это внимание, генерал фон
Зоденштерн предложил, пока идет борьба за Ленинград, выделить еще одну
небольшую группу (сил-то маловато) для сковывания противника в центре.
Стратегические «клещи» еще оставались в силе. Но у возникшего замысла
группы армий «Центр» было большое будущее. Раз Гитлер ставил задачу
дойти до Москвы как можно скорее, то и наступать нужно было по
кратчайшей дороге — в центре. А фланги могли играть вспомогательную
роль. Таким образом, от реального (для войны в два года) плана
«стратегических клещей» нужно было переходить к авантюристическому плану
прямого броска к Москве.

За дело доработки плана взялся заместитель начальника Генерального штаба
Ф. Паулюс. Под его руководством был подготовлен план, подписанный
Гитлером 18 декабря 1940 г. как директива № 21 «Барбаросса». На этом
этапе замысел нес в себе следы реалистичного плана «стратегических
клещей», но зараженного нереалистичными основаниями общего замысла
взятия Москвы в 1941 г. Предстояло сначала разгромить Красную армию в
Белоруссии, затем повернуть на север и взять Ленинград и только потом
«следует приступить к операциям по взятию Москвы — важного центра
коммуникаций и военной промышленности». Немецкое военное командование
понимало, что окружить советские войска в Прибалтике и взять Ленинград
только силами группы армий «Север» нельзя. Поэтому после разгрома
русских в Белоруссии к захвату Ленинграда должна подключиться группа
«Центр». На Москву через Ленинград, быстро, по-молодецки. Чтобы не
оказаться в положении Наполеона, который Москву взял, а Питер — нет. Но,
выдвинувшись далеко вперед к Москве, действуя не вдоль побережья, а в
глубинах советской территории, группа «Центр» сможет повернуть на север
только при одном условии — если с востока и тем более с юга ей уже не
будет ничего угрожать.

Подробный оперативный план «Барбаросса» был разработан в директиве ОКХ
от 31 января 1941 г. Решение о нападении по-прежнему формулировались как
не окончательное, а возможное: «В случае, если Россия не изменит свое
нынешнее отношение к Германии, следует в качестве меры предосторожности
осуществить широкие подготовительные мероприятия, которые позволили бы
нанести поражение Советской России в быстротечной кампании еще до того,
как будет закончена война против Англии… При этом необходимо
предотвратить возможность отступления боеспособных русских войск в
обширные внутренние районы страны». В последней фразе — суть плана. Его
подробности построены на допущении: все пойдет как по маслу. На Украине:
«Южнее Припятских болот группа армий «Юг» под командованием
генерал-фельдмаршала Рундштедта, используя стремительный удар мощных
танковых соединений из района Люблина, отрезает советские войска,
находящиеся в Галиции и Западной Украине, от их коммуникаций на Днепре,
захватывает переправы через р. Днепр в районе Киева и южнее его и
обеспечивает, таким образом, свободу маневра для решения последующих
задач во взаимодействии с войсками, действующими севернее, или же
выполнение новых задач на юге России.

Севернее Припятских болот наступает группа армий «Центр»… Введя в бой
мощные танковые соединения, она осуществляет прорыв из района Варшавы и
Сувалок в направлении Смоленска; поворачивает затем танковые войска на
север и уничтожает совместно с группой армий «Север», наступающей из
Восточной Пруссии в общем направлении на Ленинград, советские войска,
находящиеся в Прибалтике…» Таким образом «будет обеспечена свобода
маневра для выполнения последующих задач во взаимодействии с немецкими
войсками, наступающими в южной части России.

В случае внезапного и полного разгрома русских сил на севере России
поворот войск на север отпадает и может встать вопрос о немедленном
ударе на Москву».

Авторы полны оптимизма. Но неясно, что делать, если не удастся с ходу
захватить переправы в районе Киева? И как развернуть войска на север,
если под Смоленском останутся войска, способные прикрывать западное
направление? Весь план как раз и строится на том, что произойдет
«внезапный и полный разгром русских сил». А если не произойдет?

В целом «Барбаросса» очень напоминал стратегические «клещи».
Первоначально по замыслу авторов плана основной удар и должен был
наноситься через Украину. Затем идея изменилась. Еще в феврале 1941 г.
предполагалось, что если русские все же отойдут на восток, то «сначала
следует овладеть севером, не обращая внимания на войска русских,
находящиеся восточнее», а затем, опираясь на Ленинград, наступать на
Москву. Но на практике будет никак невозможно «не обращать внимание».

В основе плана продолжала лежать оригинальная «изюминка» — главный удар
наносится в центре, по самой короткой дороге на Москву. Охват Западного
фронта планировался с невероятным размахом — немецкое окружение должно
было замкнуться у Смоленска: «Подвижные соединения, наступающие южнее и
севернее Минска, своевременно соединяются в районе Смоленска…». В
реальности, столкнувшись с сильным сопротивлением, Вермахту пришлось
замыкать кольцо ближе — у Минска. Несмотря на эту поправку, разгром
Западного фронта был полным, и это стало началом в череде катастроф
Красной Армии. Недооценка главного удара в центре предопределила
крушение всего советского плана «упреждающего удара». Советское
командование не ожидало удара такой силы через Брест, считая, что немцы
способны здесь лишь на вспомогательный и короткий выпад. Ведь удар такой
силы в центре фронта при варианте стратегических «клещей» был бы слишком
рискованным распылением сил. А вторжение с главным направлением на
Москву при неготовности к зимней войне было бы абсолютной авантюрой. Но
парадокс заключался в том, что только совершенно авантюрное,
непредсказуемое поведение давало Гитлеру возможность перепрыгнуть
расставленный Сталиным капкан, обойти противника на короткой дистанции.
Но только на короткой.

КРАСНЫЕ СТРЕЛЫ НА КАРТАХ

Именно в стратегическом планировании ключ к разгадке трагедии 1941 г.
Многие авторы объясняют неудачи 1941 г. «неправильным определением
направления удара агрессора…». Но вот чем была вызвана эта важнейшая
ошибка? Как это ни парадоксально — логичностью расчетов советского
руководства и нерасчетливостью Гитлера.

Когда Суворов «вычислил» подготовку Красной Армии к удару по Вермахту,
от него потребовали предъявить план нападения из советских архивов.
«Подробно проработанный государственный план должен был быть принят в
Кремле не позднее января того же года. Но и в начале мая 41-го
единственным советским государственным планом являлся «План обороны
государственной границы 1941 г.», — категорически утверждает публицист
А.В. Афанасьев. Серьезные историки не торопились с выводами.
Исследования архивов показали, что ближе к истине здесь В. Суворов —
планы такие были.

«Введение в научный оборот документов советского военного планирования
показало, что Германия продолжала рассматриваться как вероятный
противник № 1, несмотря на имитацию сближения с ней», — утверждает М.И.
Мельтюхов.

Первые конкретные планы удара по Германии не случайно появились в июле —
сентябре 1940 г. Прежде военная стратегия СССР, по существу, распадалась
на две войны. На севере: оборона севера с центром в Ленинграде с
дальнейшим сбрасыванием противника в Балтику и наступлением на Варшаву.
На юге — оборона Украины с последующим сбрасыванием интервентов в Черное
море и наступлением на Львов и, по возможности, Бессарабию.

Разгром Франции и раздел сфер влияния с Германией позволили Сталину
бескровно выполнить часть прежних стратегических планов — ликвидировать
основные плацдармы стратегических «клещей». Теперь противнику придется
добираться до Ленинграда через всю Прибалтику от Выборга, а к Киеву
продираться из Румынии и Венгрии, а также со стороны Черного моря. А
Красная Армия оказывается много ближе и к Варшаве, и даже к Берлину. Из
этого следует, что противнику тяжелее завоевать СССР в два сезона. Но
иначе нанести поражение Советскому Союзу все равно нельзя.

Теперь театр военных действий стратеги делили по Припяти (из-за болот и
лесов бассейн этой реки плохо приспособлен для маневрирования) на
северный и южный участки. Это разделение театра фактически на две
самостоятельные «сцены» продолжало традицию борьбы со стратегическими
«клещами». При этом центральное направление воспринималось как «филиал»
северного театра. То, что наряду с широким охватом противник может
нанести наиболее мощный удар в центре, не предусматривалось. Ведь тогда
на сам охват не хватит сил.

По оценкам советского Генштаба, главный удар противника мог быть нанесен
по Прибалтике (с выходом к Ленинграду и Минску) на севере и в
направлении Киева на юге.

М.И. Мельтюхов считает, что оценки вероятных ударов противника «исходили
лишь из конфигурации советско-германской границы. Неясно также, почему
авторы документов полностью исключили вариант нанесения главного удара в
Белоруссии…». Это как раз очень понятно. Главный удар в Белоруссии
означал, что наступление ведется сразу на Москву, что воспринималось в
Кремле как авантюра. Ведь Гитлер не готовится воевать зимой. Если
главный удар наносится в Белоруссии, все равно нужно направлять силы и
на север, и на юг, чтобы центральная группа войск не была окружена.
Характер театра военных действий говорил, что противник будет
действовать по сценарию, который мы называем «клещами». При такой
стратегии войны в Белоруссию мог быть нанесен лишь второстепенный,
прикрывающий удар.

Советский план рассчитан как раз на то, что немцы сосредоточат силы для
стратегических «клещей». Если две группировки противника изготовятся для
наступления на север и на юг, то советские удары из центра на
северо-запад и юго-запад отсекали бы обе группировки от коммуникаций.
При этом юго-западный удар отрезает Германию от румынской нефти. Вполне
логичный план.

Если немецкие ударные группировки будут сосредоточены в Восточной
Пруссии и на юге против Украины, то ударом из центра можно было легко
рассечь германский фронт и прижать северную группировку к морю, а южную
отрезать, прикрываясь Карпатами.

Но важно, чтобы Вермахт вышел на исходные позиции. Пока против
советского центра могут быть собраны значительные немецкие резервы,
наносить удар нельзя — можно сорвать все дело.

Документы советского военного планирования 1940 г. упоминают, что
нападение будет совершено противником. С точки зрения «оборонцев», это —
доказательство мирных намерений советского руководства. С точки зрения
«наступателей» — чисто идеологическое предисловие. Как мы увидим,
материалы январских штабных учений 1941 г. скорее подтверждают, что удар
по врагу интересовал советское командование больше, чем оборона. Тем не
менее «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных
сил Советского Союза на западе и на востоке на 1940 и 1941 годы» от 18
сентября 1940 г. строятся на определенном представлении о наступательных
намерениях противника. Следовательно, советский удар нельзя было нанести
просто так, без учета угрозы нападения врага. И это — проблема для
«наступателей». Советский план строился на том, что противник
сосредотачивается у границ. При этом сосредоточение советских войск
должно происходить одновременно с выдвижением противника. Планировалось
«по завершении сосредоточения советских войск нанести ответный удар (в
зависимости от конкретной политической обстановки) на направлении Люблин
— Краков — верхнее течение р. Одер либо в Восточной Пруссии».
Получается, что «завершение сосредоточения» должно было произойти
практически к моменту немецкого удара. Или даже до него. И это уже
загадка для «оборонцев». 5 октября «соображения» были доложены Сталину и
Ворошилову, и они предложили усилить удар на юго-западном направлении
(предположение В. Суворова о подготовке удара против Румынии, таким
образом, подтверждается). Окончательная доводка «северного» и «южного»
вариантов наступления была намечена на 1 мая 1941 г. «Северный» вариант»
предполагал основной удар к северу от Припяти, а «южный» к югу с
дальнейшим выходом в северо-западном направлении на Польшу и Силезию.
«Тем самым советские Вооруженные силы получили действующий документ, на
основе которого велось более детальное военное планирование».

В советских планах немецкие войска «обозначены термином
«сосредотачивающиеся», а значит, инициатива начала войны будет полностью
исходить от советской стороны…». Однако если воспринимать слово
«сосредотачивающиеся» буквально, а не как пропагандистский штамп,
призванный оправдать удар (пропагандистские допущения в таких документах
излишни), то момент начала конфликта советская сторона выбирает не
самостоятельно. Вся операция рассчитана на то, что нам противостоит не
оборонительная группировка, а наступательная, уже выгрузившаяся в
районах сосредоточения, но еще не полностью готовая к действиям. Удар по
сосредотачивающейся наступательной группировке — самый сокрушительный.
Это «открытие» В. Суворова советские генштабисты сделали уже в 1940 г.
Но чтобы привести в действие свои планы, Сталин теперь должен был
дождаться сосредоточения противника — в ожидавшихся количествах и
местах.

О.В. Вишлёв спрашивает «наступателей»: «Если бы СССР планировал
нападение на Германию, то ему вряд ли стоило дожидаться завершения
оперативного развертывания Вермахта». А дожидаться как раз стоило.
Собственно, в этом ожидании и заключалась «изюминка» возможного
сталинского замысла. Для удара по СССР Германии нужен максимум сил. На
границе с СССР будут сосредоточены основные силы Вермахта.
Наступательная группировка не готова к обороне. Если Гитлер сосредоточит
для удара по СССР достаточные (с точки зрения Сталина) силы, то
стратегических резервов у него уже не останется и советский удар нанесет
Германии максимальный урон. Так что дожидаться сосредоточения Вермахта
можно и даже должно.

Спор в советском военном руководстве по поводу того, где ждать
сосредоточения главных сил противника и, следовательно, где наносить
упреждающий удар самим, продолжался до начала 1941 г. 2— 11 января 1941
г. война с Германией и ее союзниками проигрывалась на штабных играх.

После выхода мемуаров Г. Жукова возник миф о необычайной прозорливости
этого полководца. На штабной игре Жуков, оказывается, показал, как будут
развиваться события в случае нападения Германии на СССР. Но почему-то
меры после столь мудрого пророчества приняты не были — в том числе и
начальником Генерального штаба Жуковым.

Причину этого парадокса вскрыл в 1993 г. П.Н. Бобылев, обнаруживший
материалы этой игры в архивах. Жуков, как это с ним нередко случалось,
приписал себе лишние достижения.

Сценарий игры предусматривал «предысторию»: немцы вторглись, достигли
линии Шяуляй — Каунас — Лида — Осовец, откуда были отброшены к границам
СССР. После этого настала пора перенести войну на территорию противника.
С этого момента начинается игра. На воображаемом календаре — 1 августа.
Команда генерала Д. Павлова, игравшая за СССР, принялась штурмовать
укрепления Восточной Пруссии. Тогда команда Г. Жукова, игравшая за
немцев, ударила южнее и прорвалась на Ломжу. Павлов стал с некоторым
запаздыванием перебрасывать резервы, чтобы закрыть прорыв. Игра была
остановлена. Контрудар Жукова срывал наступление Красной Армии в
Восточной Пруссии. Жуков обыграл Павлова. Но Сталин остался доволен
обоими полководцами. Павлов возглавил Западное направление, второе по
важности с точки зрения советского командования. Дело в том, что Жуков
показал негодность одного из вариантов советских военных планов. Виноват
был не только Павлов, но и план. И противостоял Павлову «наш» Жуков. Он
был не провидцем, а полководцем: с реальными событиями лета 1941 г. игра
имела мало общего. А вот план нужно было подкорректировать — пустить
войска в обход Восточной Пруссии.

Другой вариант советского наступления обыгрывался на втором этапе игры.
Снова та же легенда: немцы при поддержке венгров и румын ударили, но
отброшены от Львова. За это время Красная Армия взяла Люблин (что по
реальному советскому плану должно было произойти в ходе первого удара по
немцам). Юго-Западный фронт РККА, которым командовал Жуков, имел
превосходство над противником, разделенным к тому же на два направления
(Павлов на этот раз командовал немцами, но отдельно действовала
группировка, наступавшая на СССР из Румынии). Жуков остановил Павлова,
высадил десант, прорвал фронт и двинулся на Венгрию, отрезав Румынию от
Германии и попутно окружив румынско-немецкую армию, которой командовал
Ф. Кузнецов. Итог: южное направление главного удара по Германии и ее
союзникам оказалось более перспективным.

В качестве пророка, который «разгадал» замысел Германии, иногда
представляют начальника Генерального штаба Шапошникова. «К чести
Генерального штаба, и в первую очередь его прежнего начальника
Шапошникова, следует отнести то, что замысел противника был предугадан
им с большой точностью еще тогда, когда командование Вермахта только
узнало от Гитлера о его намерении начать непосредственную подготовку к
нападению на СССР. Шапошников считал, что «Германия вероятнее всего
развернет свои главные силы к северу от устья р. Сан с тем, чтобы из
Восточной Пруссии через Литовскую ССР нанести и развить главный удар в
направлении на Ригу, Ковно (Каунас) и далее на Двинск(Даугавпилс),
Полоцк или на Ковно, Вильно (Вильнюс) и далее на Минск», — сообщает А.С.
Якушевский. Эта цитата показывает, что Шапошников был грамотным
штабистом, хорошо знавшим Восточноевропейский театр военных действий.
Поэтому, как следует из той же цитаты, он замысла противника не
разгадал. Он считал, что немцы готовят стратегические «клещи». Удар на
Литву — их северный фланг. Чтобы советский контрудар не срезал это
наступление с фланга, нужно ударить и на Минск. То, что на Минск будет
нанесен прямой и главный удар, да еще и с двух направлений, — этого
Шапошников не предугадал. Потому что это было невероятно и абсурдно.

Первым из планов удара по Германии достоянием современных историков стал
как раз последний — 15 мая 1941 г. Он вызвал ожесточенную дискуссию. На
плане нет подписи Сталина! Будто Сталин должен был скреплять все военные
документы своей подписью. И будто Генштаб, Жуков и Василевский могли
заниматься подобной самодеятельностью. В своих воспоминаниях Василевский
подтвердил, что никаких пометок не ставилось и на планах 1940 г.,
указания Сталина по их доработке давались устно. Тем не менее, по
утверждению Василевского, план существовал и был детализирован в штабах
приграничных военных округов.

Говоря о плане от 15 мая, Г. Городецкий утверждает, что Сталин
«немедленно его отверг», и даже сопровождает это важное утверждение
иллюстрацией: план 15 мая, «отвергнутый Сталиным». Основанием для столь
небрежного обращения с этим планом является устное сообщение Жукова
историку В. Анфилову. Мол, был такой план упреждающего удара, но Сталин
его не поддержал. Еще бы Жуков признался бы, что готовился удар по
Германии, но Гитлер обвел Жукова вокруг пальца. Срыв плана удара по
Германии был величайшим провалом в жизни не только Сталина, но и самого
Жукова, и ждать от него искреннего рассказа на эту тему было бы наивно.
Нет уж, Сталин во всем виноват — не хотел упреждать. Ссылаясь на то же
сообщение Жукова, публицист А. Помогайбо развивает мысль Г. Городецкого:
«Если бы план был утвержден, он бы приобрел форму соответствующих
распоряжений и был бы выслан в войска, но никаких важных директив после
15 мая в войска не поступало». Никаких директив, а войска движутся.
Какая самодеятельность войск! Концентрация советских войску границы
свидетельствует о том, что Жуков опять грешит против истины, а
Василевский, защищая честь Генерального штаба, сквозь зубы
«проговаривается». Мощные группировки стягивались как раз туда, куда
предусматривалось планом 15 мая — в Львовский и Белостокский выступы.
Наивно думать, будто такое опасное для обороны выдвижение возможно без
соответствующих указаний из Москвы.

Для целей нашего исследования важны и представления о направлении
немецких ударов, изложенные в плане 15 мая. Советский Генеральный штаб
ожидает, что немцы будут развивать стратегические «клещи». Поэтому
главное внимание уделяется ударам на Ко-вель — Ровно — Киев (южное
направление) и на Вильно — Ригу (северное). Но в начале мая значительная
часть сил вторжения уже была переброшена на восточный театр, и советский
Генштаб с удивлением обнаруживает сосредоточение ударных группировок
напротив Бреста и в Сувалках. Главный удар в центре — стратегическое
безумие, да и сил у немцев для этого пока совершенно недостаточно. Зачем
же они сосредотачивают там войска? Советские стратеги считают, что здесь
готовится вспомогательная операция, о которой они пишут в связи с
угрозой северного удара — «короткие, концентрические удары» по линиям
Сувалки — Волковыск и Брест — Баранови-чи. В действительности немцы
планировали более глубокие и более сильные удары общим направлением на
Смоленск. На практике получится замкнуть кольцо окружения не у
Волковыска и Барановичей (слишком мелко), а у Минска. Глубину удара в
центре фронта советское командование недооценило. Не будем спешить с
обвинениями — это действительно было невероятно.

Исследования последнего времени показывают, что план 15 мая — не реакция
на сосредоточение. Он — финальный аккорд целой симфонии военного
планирования, в основе которого лежит как раз идея упреждающего удара.
План такого удара был не ответом на действия германского командования, а
ответом на угрозу в целом. Сосредоточение германских войск ожидалось, и
было незримой частью советского плана, которая облегчала его выполнение.

Целый ряд историков (В.Н. Киселев, В.Д. Данилов, П.Н. Бобылев, Ю.А.
Горькое, М.И. Мельтюхов) сходится во мнении, что план 15 мая был
утвержден, так как сосредоточение войск велось в соответствии с ним.

Ничего подобного переходу от обороны к наступлению советскими планами не
предусматривается. Тем более что, как разъясняет М.И. Мельтюхов, «сам
переход от обороны к наступлению, столь простой в абстракции, является
очень сложным процессом, требующим тщательной и всесторонней
подготовки…» Но «оборонцы» приводят множество примеров подготовки
различных советских частей именно к обороне. Но важно понять, на каких
участках велась эта подготовка.

Необходимо взглянуть на картину «сверху». Вполне естественно, что
наступление планировалось только в нескольких местах. Северный фронт
должен был обеспечивать оборону Ленинграда и Мурманска. Оборонительные
задачи ставились и перед Северо-Западным фронтом, а отчасти и перед
другими фронтами в первые дни войны. Зато из Львовского выступа мощная
советская группировка должна была наступать на Краков. Белостокский
выступ становился базой для удара по Варшаве и отсечения
восточнопрусской группировки противника.

«Оборонцы» настаивают: «Задачи, поставленные новым подразделениям к
середине мая, не оставляют каких-либо сомнений в однозначно
оборонительном характере их развертывания». А вот М. И. Мельтюхов,
изучавший доступные документы советского военного планирования,
усомнился в этой «однозначности». В плане 11 марта ставилась задача
ударом на Люблин, Краков и Радом разгромить основные силы Германии,
«отрезать Германию от балканских стран, лишить ее основных экономических
баз» и развернуть наступление на Данциг, Берлин, Прагу и Вену. Здесь же
была указана предположительная дата начала войны — 12 июня. Но 12 июня
ничего не произошло. Дата была перенесена?

СРОКИ И СИГНАЛЫ

Получается, Сталин допустил трагическую ошибку с датой удара. Если бы он
не промедлил, а ударил за десять дней до нападения Гитлера, то Вермахт
попал бы под такой же сокрушительный удар, как Красная Армия в
реальности десять дней спустя. Но остается вопрос — почему Сталин
промедлил? Во-первых, Красной Армии требовалось больше времени для
подготовки к удару. Во-вторых, как это ни парадоксально звучит, Вермахт,
с точки зрения Сталина, не был готов для того, чтобы попасть под
советский удар. И в этом заключалась главная ошибка Сталина.

Если ударить по Вермахту в момент, когда его войска еще находятся в
глубине территории противника, когда Гитлер может быстро собрать сильный
кулак в центре фронта — против советской ударной группировки, то все
дело может провалиться. Советская разведка внимательно следила, когда
немцы сосредоточат в ожидавшихся местах достаточное количество сил. К 12
июня немцы еще не собрали этих сил. Не сделали они этого и 22 июня.
Гитлер сосредоточил против СССР гораздо меньше сил, чем ожидало
советское командование. Он недооценивал военную мощь СССР. Советское
командование знало, что с такими силами воевать против СССР — безумие.
Поэтому и не ожидало удара. К тому же крупная группировка Вермахта все
еще располагалась почти в центре фронта (это была группа армий «Центр»).
С точки зрения советских ожиданий это значило, что немцы еще далеки от
своих исходных позиций. Сейчас их важно не спугнуть — иначе они смогут
парировать советский «упреждающий удар».

Но подготовка к первому удару не терпела «обратного хода». Сосредоточив
войска у западной границы, их нельзя было вернуть назад. Нужно было
действовать до зимы. Сталин стремился к тому, чтобы дождаться
сосредоточения врага. Но если дождаться не выйдет — придется бить самим.
Но это было уже не так выгодно Сталину, как рассчитанный контрудар.

В то же время темп развертывания РККА практически исключает дату 6 июля,
на которой настаивает В. Суворов. Сталин не успевал не только к 12 июня,
но и к 6 июля. Так, например, несмотря на строжайшую экономию горючего,
которая даже мешала подготовке летчиков и танкистов, план накопления
горюче-смазочных материалов в первом квартале 1941 г. не был выполнен. И
это в стране, которая сама добывала нефть. Требовались слишком большие
запасы. К тому же изготовлению качественного бензина препятствовало
эмбарго со стороны США, введенное после нападения СССР на Финляндию. Так
или иначе, недопоставки должны были быть погашены в третьем квартале. К
осени.

Опираясь на доступные ныне данные, М.И. Мельтюхов утверждает:
«Содержание советских оперативных планов, директивных идеологических
документов ЦКВКП (б) и военной пропаганды наряду с данными о
непосредственных военных приготовлениях Красной Армии к наступлению
недвусмысленно свидетельствует о намерении советского руководства
совершить летом 1941 г. нападение на Германию… Доступные ныне
источники показывают, что полное сосредоточение и развертывание Красной
Армии на Западном ТВД должно было завершиться к 15 июля 1941 г., поэтому
эта дата может служить нижней границей в поисках точного ответа на
вопрос о сроке готовившегося советского нападения на Германию».

Этот срок можно передвинуть еще сильнее. Есть немало признаков, которые
косвенно свидетельствуют, что Сталин ожидал столкновение в конце лета —
начале осени. Так, например, 10 июня 1941 г. ближайшему помощнику
Сталина А. Жданову был предоставлен отпуск не на месяц, как просил
начальник лечебного управления, а на полтора месяца. Это секретное
решение принял Сталин. До 25 июля 1941 г. Жданов мог отдыхать. «Была ли
вообще запланирована точная дата?» — спрашивает М. И. Мельтюхов. Скорее
— предельный срок. Ожидая, когда же Гитлер сосредоточит свои войска в
достаточных количествах, Сталин, вероятнее всего, имел и предельный
срок, к которому Красная Армия должна была ударить в любом случае, чтобы
успеть до зимы. Например, 1 августа (дата, фигурировавшая на игре января
1941 г.) или, скажем, 1 сентября, к началу осени (чтобы завершить
кампанию к зиме).

Сроки Гитлера были более конкретны. Но непостоянны. Он планировал удар
по СССР сначала на 1 мая, затем на 15—16 мая, но в связи с подготовкой
нападения на балканские страны в марте срок был перенесен на 22 июня. А
вот на проведение самой операции сроки ставились не жестко, и в этом
заключался большой недостаток плана «Барбаросса», если вспомнить, что
уже в октябре в России начинается время распутицы, а в декабре — морозы.

Авторы плана считали, что есть реальная возможность полностью разгромить
Красную армию восточнее Днепра и Западной Двины: «Замысел немцев должен
сводиться к тому, чтобы с помощью танковых клиньев не допустить создания
русскими сплошного оборонительного фронта западнее этих двух рек», —
докладывал начальник Генерального штаба сухопутных войск Ф. Гальдер.
Гитлер 18 декабря 1940 г. утвердил эту идею. Почему германское
командование строило свои предположения на таком шатком допущении —
русские примут бой у границы и не воспользуются своим главным
географическим преимуществом — пространством? Первый аргумент в пользу
этого привел Гальдер: «Если же они будут отходить дальше, они не смогут
защитить свои промышленные районы». Гальдеру, как и Гитлеру, не могло
прийти в голову, что коммунисты могут организовать погрузку
промышленного оборудования на железнодорожные колеса и, подобно
кочевникам прошлого, откочевать на восток, где в неимоверно тяжелых
условиях дождей и морозов запустить это производство снова. Немцы
привыкли брать производство завоеванных стран неповрежденным и
использовать его на благо новых побед. С Советским Союзом так не
получится.

Второе основание верить, что русские примут решающий бой у границы всеми
своими силами, доставляла разведка. Красная Армия весь 1941 г. шла к
границе. Гитлер и его генералы недооценивали размеры советской военной
мощи и считали, что движущиеся к границе армии — это все, что есть у
Сталина. При этом, как мы увидим, Гитлер не верил в возможность
нападения со стороны СССР. Почему же Сталин согнал к границе такую массу
войск? Чтобы именно здесь дать решающее сражение — пан или пропал.
Подобную версию до сих пор отстаивают некоторые наши «оборонцы». Но
историки уже знают о поправке, которая стала для Гитлера неприятным
сюрпризом — у Сталина была возможность сформировать еще не один
стратегический эшелон. Это позволяло создать оборонительный фронт
восточнее Днепра и Западной Двины, даже если бы немцам действительно
удалось полностью разгромить все фронты РККА западнее двух рек. Таким
образом, «Барбаросса» в самой своей основе была авантюрой. Сталин не
думал, что Гитлер настолько авантюристичен, чтобы строить план войны на
таких газообразных основаниях.

«НО РАЗВЕДКА ДОЛОЖИЛА ТОЧНО»?

Что знал Сталин о приготовлениях Гитлера? Городецкий поторопился
признать, что «в распоряжении Сталина находились точные разведывательные
данные о развертывании и намерениях немецких войск, полученные из
различных источников». Но это неверно. Данные были неточными и
неполными. «В 1939 — начале 1941 г. внешняя разведка восстанавливала
свои агентурные позиции в капиталистических странах. Однако в Германии
важнейшие объекты разведывательного проникновения, такие, как
непосредственное окружение Гитлера, высшее руководство
национал-социалистской партии, Вермахта, спецслужб, в которых разведка
могла бы получать информацию о политических решениях руководства
Третьего рейха, остались без достаточно полного агентурного прикрытия».
В результате информация о намерениях Гитлера была неполной, перемешанной
с дезинформацией и доходила до Сталина с существенным запозданием. И то,
что в результате получалось, очень удачно укладывалось в модель
стратегических «клещей», а не главного удара в центре.

В сентябре 1940 г. агент Корсиканец сообщил: «Целью войны является
отторжение от Советского Союза части европейской территории СССР, от
Ленинграда до Черного моря, и создание на этой территории государства,
целиком зависящего от Германии». Утопия? Но это же вариант Брестского
мира, на который большевики согласились в тяжелых условиях 1918 г.
Почему Сталин должен считать невероятным, что Гитлер может надеяться на
новый Брест? И достичь нового Брестского мира удобнее всего именно с
помощью стратегических «клещей». За один сезон захватить Ленинград и
Украину, после чего под угрозой наступления на Москву заставить СССР
пойти на унизительный, но спасительный мир.

Информация, поступавшая из Германии уже в апреле, позволяла сделать
вывод, что немцы стремятся к установлению контроля над Украиной по
причине продовольственного кризиса: по сведениям, полученным от графа
фон Гагена, «работающего в комитете по 4-летнему плану над вопросами
планирования и внутреннего снабжения Германии зерном и являющегося
близким сотрудником Геринга, Га-ген весьма обеспокоен проблемой зерновых
запасов в Германии, ибо созданный перед войной запас зерна в 6,5 млн т
фактически уже исчерпан… Германии пришлось 2 млн т пшеницы поставить
Испании, 1,5 млн Франции и, кроме того, Италии, Голландии и Бельгии…
Надо искать новые источники получения пшеницы».

Картина, которая возникала при анализе данных разведки, подтверждала
вариант стратегических «клещей». Собственно, и само слово «клещи»,
которым мы до сих пор условно характеризовали советские представления о
планах противника, взято из советских разведсводок. «По документам,
проходящим через руки источника, видно, что объектами главного удара
первоначально должны явиться Мурманск, Мурманская железная дорога,
Вильно, Белосток, Кишинев и что германское командование будет стремиться
путем обхода с севера, из Восточной Пруссии, и с юга, из Румынии,
создать клещи, которые постепенно будут смыкаться в целях окружения
Красной Армии, расположенной на границе генерал-губернаторства». Этот
план войны как нельзя лучше соответствовал советскому представлению об
оптимальном развертывании сил противника, чтобы он был «готов» попасть
под советский «упреждающий удар».

Сравнение разведанных СССР и Германии друг о друге приводит к выводу,
что представление германского руководства о силах СССР было занижено, а
мнение советского руководства об их качестве — завышено. Соответственно
в Кремле ждали, что для войны с СССР Гитлер должен сосредоточить гораздо
больше сил, а Гитлер был уверен, что справится меньшими. Но и реальную
группировку противника советская разведка полностью вскрыть не смогла.
Разведсводка 31 мая 1941 г. предполагала, что Германия сосредоточила
против Великобритании больше сил, чем против СССР. В действительности к
21 июня против СССР было развернуто 62% германских дивизий. Разведка
недоглядела одну группу армий из трех (что подтверждало вариант
стратегических «клещей»), одну армию из семи и не обнаружила танковые
группы. Проводимые советской разведкой расчеты сил, которые Германия
бросит против СССР, «были чрезмерно завышены, а их сопоставление с
оценкой германской группировки у границ СССР показывало, что процесс
сосредоточение Вермахта для войны с СССР еще далек от завершения».

Данные разведки были противоречивы. Сталин понимал, что существует
высокая вероятность нападения, но не имел достоверных сведений о сроках
удара. Ему оставалось руководствоваться «лакмусовыми бумажками»,
признаками, которые говорят о готовности Германии к нанесению удара.

Поступала дезинформация о том, что, как и в предыдущих ситуациях, Гитлер
сначала прибегнет к политическому давлению, чтобы установить контроль
над Украиной бескровным путем. «5 мая 1941 г. поступила информация…
Корсиканца о том, что концентрация немецких войск есть средство ведения
«войны нервов», чтобы побудить СССР принять следующие условия Германии:
СССР должен дать гарантии вступления в войну против Англии на стороне
держав «оси». В качестве «залога» будут оккупированы Украина и
Прибалтика… 8 мая советскому руководству было доложено сообщение
Старшины, в котором говорилось, что нападение на СССР не снимается с
повестки дня, но немцы сначала предъявят Советскому Союзу ультиматум…»
Версия о том, что Гитлер вернулся к идеям конца 1938 г. об отторжении
Украины от СССР (в отличие от полного уничтожения СССР), казалось бы,
подтверждалась и поведением украинских националистов. Через четыре дня
после принятия плана «Барбаросса» была принята директива «О едином
генеральном плане повстанческого штаба Организации украинских
националистов», в которой говорилось: «Украина находится накануне
вооруженного восстания, сразу же после выступления немецкой армии
миллионы людей возьмут оружие, чтобы уничтожить Советы и создать свое
украинское государство… в союзе с немцами». При таких настроениях
украинских националистов их легко было использовать для давления на СССР
по чехословацкому сценарию — восстания, инспирированные извне, военные
угрозы с требованием предоставления Украине «независимости».
«Политический блицкриг» должен был предшествовать военному, что стало бы
для Сталина хорошим сигналом для «упреждающего удара». Демонстрируя
уступчивость в малом (соблюдение плана хозяйственных поставок Германии
при нарушениях графика немцами, терпимость к нарушению воздушного
пространства СССР немецкими самолетами), Сталин провоцировал Гитлера на
требования больших уступок, на ультиматум. Конечно, Сталин не был
настолько безрассуден, чтобы опираться в своих расчетах только на этот
ультиматум. Не будет ультиматума — не беда. Есть и более важный
показатель — сосредоточение войск. Но ведь и их пока недостаточно, чтобы
бросить вызов огромной военной машине СССР.

Но, на беду, советская секретность не позволила Гитлеру составить
представление о действительных размерах этой машины, и он готов был
начать наступление гораздо меньшими силами, чем ожидал Сталин. Основой
логики «упреждающего удара» был расчет на то, что удастся выявить
сосредоточение немецких войск для удара по СССР. Но Гитлер был
нелогичен, и его удар оказался невероятным сюрпризом и по времени, и по
силам, и по направлению главного удара.

МАЙСКАЯ ТРЕВОГА

Немцы начали переброски войск на Восточный фронт в феврале 1941 г. Они
опережали противника, тем более что планировалось сосредоточить меньше
сил, чем ожидал Сталин. Но в апреле ситуация изменилась. Гитлер принял
решение перенести удар по СССР с мая на июнь, а Сталин как раз узнал о
том, что нападение готовится на май.

1 мая 1941 г. Сталину стало известно о сообщении агента Старшины:
«Вопрос о вступлении Германии против Советского Союза решен
окончательно, и начало его следует ожидать со дня надень». Это казалось
странным — на границе с СССР было по-прежнему слишком мало сил. Но в
апреле по разведывательным каналам поступало слишком много тревожной
информации. 29 апреля, выступая перед офицерским корпусом, Гитлер
говорил: «В ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся
непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечаем, являются
государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову
над Европой». Нарком госбезопасности СССР В. Н. Меркулов докладывал
Сталину, Молотову и Берии, что «начиная со второй половины апреля с.г.
ряд сотрудников германского посольства отправляет из СССР в Германию
членов своих семей и особо ценные вещи». Такие события происходят во
время военной тревоги. Война может начаться в любое время. В начале мая
из Варшавы сообщали: «О предстоящей войне между Германией и Советским
Союзом немецкие офицеры и солдаты говорят совершенно открыто, как о деле
уже решенном. Война якобы должна начаться после окончания весенних
полевых работ. Немецкие солдаты, со слов своих офицеров, утверждают, что
захват Украины немецкой армией якобы обеспечен изнутри хорошо работающей
на территории СССР пятой колонной.

С 10 по 20 апреля германские войска двигались через Варшаву на восток
беспрерывно…». Сталин мог задаться вопросом: может быть, мы
недосмотрели и Гитлер все-таки готов к войне?

Гитлер действительно сначала планировал нанести удар в середине мая. К
концу апреля эти сведения, уже устаревшие, могли дойти до Старшины.
Советское руководство стало готовиться к отражению возможного удара.
Наступательная группировка РККА еще не сформировалась. Если Гитлер
нападет сейчас, то мартовский план упреждающего удара осуществить не
удастся. Как же так, неужели не разглядели сосредоточения немецких
войск?

Так началась майская «военная тревога» 1941 г. В тугой узел завязались
сразу несколько событий — речь Сталина перед офицерами 5 мая, назначение
Сталина председателем Совнаркома 6 мая, полет Гесса 10 мая, разработка
нового плана упреждающего удара 15 мая, высадка немцев на Крите 20 мая.

Сталин ждал сообщения о подготовке Гитлера к войне. Уже в конце апреля
он пришел к выводу, что война с Германией может произойти в самое
ближайшее время, никакого «рокового самообмана» на этот счет не
существовало. 24 апреля Сталин позвонил Эренбургу и предложил ему
заострить антифашистскую направленность романа «Падение Парижа». «Звонок
Сталина Эренбургу явился своеобразным сигналом, свидетельствовавшим о
решении большевистского руководства вновь взять на вооружение в
пропаганде антифашистские мотивы».

4 мая Политбюро утвердило решение о назначении Сталина председателем
Совета народных комиссаров. Публично об этом было объявлено 5 мая.
Принятие Сталиным ключевого государственного поста с 6 мая означало, что
в ближайшее время он собирается активно действовать на международной
арене. Обладая всей полнотой власти внутри страны, теперь Сталин должен
был обладать и формальными атрибутами власти, которые позволяли бы ему
на равных встречаться с мировыми лидерами. По мнению В. А. Невежина, это
значило, что «Сталин сам решил проявить инициативу и приступить к
активным действиям в преддверии назревавшей вооруженной схватки с
Германией».

Направление, в котором будет развиваться эта инициатива, было раскрыто
Сталиным в знаменитой речи передвоенным руководством страны и
выпускниками военных академий, которую он произнес 5 мая.

Одна из ключевых идей этой речи — изменение роли Германии в современном
мире: «Германия начинала войну и шла в первый период под лозунгом
освобождения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен,
встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сейчас
обстановка изменилась». Сталин сравнивает Гитлера с Наполеоном, намекая
на перспективу новой Отечественной войны.

Будет ли СССР придерживаться оборонительной стратегии? В ответ на тост
за мирную сталинскую внешнюю политику Сталин возражает: «Разрешите
внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная
политика — дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на
оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили
армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию
реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали
сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению.

Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным
образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий.
Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию,
нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия,
а современная армия — армия наступательная».

«Антигерманская направленность сталинской речи 5 мая 1941 г. в сочетании
с апологией Красной Армии не оставляли сомнения, что ближайшим военным
противником станет Вермахт», — комментирует В.А. Невежин. Более того,
«сталинские указания немедленно были положены в основу начавшейся
политико-идеологической кампании под «лозунгом наступательной войны».

Для «оборонцев» речь Сталина 5 мая — серьезная проблема. Г. Городецкий
считает, что ее «нужно анализировать на фоне усиливающегося конфликта с
военным руководством, которое оказывало давление, требуя перехода к
решительным действиям». Такие конфликты Сталин разрешал посредством
НКВД. С 1938 г. до 22 июня 1941 г. никакой почвы для конфликта Сталина с
военным руководством не было и быть не могло. Сталин и без того
решительно перебрасывал на запад армию за армией. Доказательством
«усиливающегося конфликта» являются показанные Г. Городецкому Л.
Безы-менским воспоминания Н. Лащенко о рассказе Тимошенко о беседе со
Сталиным на повышенных тонах. Очень убедительно. Такой тройной пересказ
может привести к полному искажению контекста. Вроде бы Сталин ругал
Тимошенко и даже угрожал ему расстрелом за то, что тот провоцирует
войну. Досталось и Жукову. Бросаются в глаза такие фразы Сталина,
которые вспомнил Лащенко (их, правда, не слышавший, но слышавший версию
Тимошенко): «Если вы будете там на границе дразнить немцев, двигать
войска без нашего разрешения, тогда головы полетят, имейте в виду».
Санкционируя движение войск к границе (без санкции Сталина такое
выдвижение было невозможно), вождь требовал четкого выполнения своих
указаний, боясь «спугнуть» противника. За малейшие отклонения от
инструкций генералам действительно могло доставаться. Г. Городецкий,
вероятно, пал жертвой версии, которая сознательно распространялась
советской разведкой и, соответственно, отложилась в источниках. П.
Судоплатов вспоминал: «Мы подкинули дезинформацию о том, что якобы
Сталин выступает последовательным сторонником мирного урегулирования
соглашений, в отличие от военных кругов СССР, придерживающихся жестких
позиций военного противостояния Германии».

Все же и Г. Городецкий признает, что советские стратеги предусматривали
«превентивные действия. Нацеленность на превентивный удар была лишена
агрессивной направленности, поскольку он считался законным лишь в случае
начала мобилизации и развертывания войск противником». Это значит, что
версия В. Суворова является «мифом» (какхарактеризует ее Г. Городецкий)
лишь отчасти. Во-первых, конечно, в ее эмоционально-идеологической
части, о чем мы уже говорили. В обстановке 1939—1941 гг. можно говорить
об агрессивности антигерманских намерений Сталина, только признавая
миролюбие Гитлера. Во-вторых, не Сталин определял сроки подготовки к
войне. Германия была мобилизована, признаки развертывания ее сил на
востоке были уже в 1940 г. Так что моральное оправдание для
«превентивного удара» налицо, и если бы книга Г. Городецкого называлась
не «Миф «Ледокола»» (требование конъюнктуры), а, скажем, «Полет Гесса»
(которому в книге посвящено больше места, чем собственно В. Суворову),
то израильский автор мог бы признать, что объект его критики частично
прав.

Полет Гесса и вообще неясность англо-германских отношений осложняли
принятие решений в Москве. Одновременно с поступлением тревожных
сигналов о переброске войск на восток (а не в сторону Англии) возникли
опасения, что Гитлер вообще может договориться с британцами о мире.
Такой мир мог быть прелюдией к нападению на СССР — Гитлер развязывал
себе руки на Западе. «Уже в начале марта 1941 г. советскому
правительству по разведывательным каналам стало известно, что Гитлер
отказался от планов вторжения в Великобританию». При этом Сталин не
знал, что Гитлер увязывает нападение на СССР с задачей победы над
Великобританией. Не знали этого и англичане, только усиливая своими
высказываниями подозрительность Сталина. Посол С. Криппс в марте 1941 г.
предлагал такой сценарий: «Если Гитлер убедится, что он не сумеет
победить Англию до того, как Америка сможет оказать ей помощь, он
попытается заключить мир с Англией на следующих условиях: восстановление
Франции, Бельгии и Голландии и захват СССР.

Эти условия мира имеют хорошие шансы на то, чтобы они были приняты
Англией, потому что как в Англии, так и в Америке имеются влиятельные
группы, которые хотят видеть СССР уничтоженным, и, если положение Англии
ухудшится, они сумеют принудить правительство принять гитлеровские
условия мира. В этом случае Гитлер очень быстро совершит нападение на
СССР».

10 мая один из ближайших сподвижников Гитлера Р. Гесс, перелетев на
самолете в Британию, высадился на территории противника с парашютом. Он
был немедленно арестован. Гитлер выжидал день.

К вечеру 10 мая стало известно, что к Гессу за Ла-Маншем не отнеслись
серьезно, и Гитлер объявил его перебежчиком. Л. Безымен-ский считал, что
«Гессу было поручено предпринять последнюю попытку создания единой
общеевропейской коалиции». Однако он не приводит доказательств того, что
Гесс получил от Гитлера прямое указание на полет.

Гесс считал, что война на два фронта может привести к гибели Германии, и
надеялся, что Гитлер, не решавшийся прямо отдать указание искать мира,
одобрит инициативу Гесса в случае ее успеха. Фактический соавтор «Майн
кампф» говорил своему адъютанту накануне полета: «Я уверен, что понимаю
мысли фюрера лучше, чем кто-нибудь другой из его окружения». Гесса
вдохновляли и тайные консультации, которые через посредников велись в
Швейцарии. Но на уровень прямых англо-германских переговоров они так и
не вышли. Гесс надеялся ускорить процесс накануне советско-германской
войны, опираясь на бывших партнеров Германии по Мюнхену. Высадившись в
Англии, он попросил встречи с лордом Гамильтоном. Встреча состоялась под
контролем британских спецслужб — «мюн-хенцы» уже потеряли власть.
Заместителю фюрера предстояло провести остаток дней в заключении. Но от
Гесса британцы получили стратегическую информацию — Германия планирует
предъявить ультиматум СССР, и если он не уступит — начать войну. Эти
сведения не соответствовали действительности.

Некоторое время в СССР не знали, чем вызван этот невероятный полет
заместителя фюрера. То ли Гесс сошел с ума, то ли это — хитрая игра
Гитлера, которая может кончиться внезапным заключением англо-германского
мира.

Молотов рассказывал: «Когда мы прочитали об этом, то прямо ошалели! Это
же надо! Не только сам сел за управление самолетом, но и выбросился с
парашютом, когда кончился бензин… Гесс назвал себя чужим именем. Чем
не подвиг разведчика?! Сталин спросил у меня, кто бы из наших членов
Политбюро способен был решиться на такое? Я порекомендовал Маленкова,
поскольку он шефствовал в ЦК над авиацией. Смеху было. Сталин предложил
сбросить Маленкова на парашюте к Гитлеру, пусть, мол, усовестит его не
нападать на СССР. А тут как раз и Маленков зашел в кабинет. Мы так
хохотали, будто умом тронулись…» Комментируя эту веселую сцену, М.И.
Мельтюхов пишет: «Но смех смехом, а ситуация становилась все более
запутанной; для того, чтобы разобраться в ней, требовалось время.
Вероятно, именно в эти критические дни в Кремле было решено отложить
советское нападение на Германию, запланированное на 12 июня 1941 г.
Вместе с тем полностью прекратить военные приготовления было, скорее
всего, невозможно, не ломая полностью все расчеты и планы. Поэтому
начавшееся 13—22 мая сосредоточение советских войск на западной границе
было замедлено и проходило при сохранении мирного графика работы
железных дорог».

Но именно 13 мая началось выдвижение на запад армий стратегического
резерва. Это произошло уже после полета Гесса. Так что полет мог вызвать
не замедление выдвижения войск, а его начало. Вся история с Гессом могла
смущать советское руководство только до 20 мая, когда на Крит, занятый
британцами, посыпались немецкие парашютисты. Стало ясно, что англичане и
немцы не договорились и война между ними выходит на новый виток. После
этого выдвижение советских войск стало проходить уже в более спокойном
режиме.

Замедление движения советских войск было связано скорее с
военно-стратегическими обстоятельствами, чем с политическими. Военная
тревога мая началась до того, как советское командование успело
перебросить достаточное количество войск для подготовки упреждающего
удара. Пришлось придерживать войска в резерве.

НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Сообщения о грядущем нападении при всей их серьезности казались
странными. Гитлер перебрасывал войска, но все же их было еще мало, и
направлялись они не туда, куда ожидалось. Сталин отнесся к
предупреждениям разведки серьезно, предпринял важные политические шаги,
а разведка — подвела. В середине мая никто на СССР не напал (никто же не
знал, что Гитлер просто перенес сроки). Отсюда отношение Сталина к
дальнейшим сообщениям источников о нападении 22 июня. 16 июня Меркулов
передал. Сталину сообщение тех же источников, что сигнализировали о
возможности нападения в мае: «Все военные мероприятия по подготовке
вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно
ожидать в любое время». Сталин грубо обругал эти источники. Его принято
осуждать за это. А почему Сталин должен был верить людям, которые
передали стратегическую дезинформацию в мае? «Сталин был раздражен, как
видно из его хулиганской резолюции на докладе Меркулова, не только
утверждениями о военном столкновении с Гитлером в ближайшие дни, но и
тем, что «Красная капелла» неоднократно сообщала противоречивые данные о
намерениях гитлеровского руководства и сроках начала войны».

Но и другие индикаторы не показывали «нужного» сосредоточения Вермахта
ни в мае, ни в июне. Оперативные сводки НКВД УССР в НКВД СССР,
составленные по донесениям погранотрядов, 16 мая 1941 г. выглядели
тревожно: «По границе с СССР сконцентрировано около 3 млн немецких
войск… Населению: Бельз, Кристинополь, Варенж, Цеблув, Осердув,
Вежбенж, Минцув, Русин, Жабче и Ба-ратин официально объявлено о
прекращении полевых работ и невыезде из населенных пунктов в течение 5
дней. Подугрозой смерти запрещено всякое движение по дорогам: Бельз,
Варенж, Угринув, Мирче и Грубешов». Но в действительности такие сводки
успокаивали. Сейчас нападения не будет. Не может же Вермахт напасть,
имея всего-навсего три миллиона солдат. Значит, тревога — ложная, и есть
еще время. К 20 мая это стало очевидным. А 22 мая началась скрытная
переброска к советской границе ударных сил Вермахта.

15 мая был завершен новый, доработанный план упреждающего удара.
Понятно, что теперь времени на его подготовку до 12 июня уже не
оставалось, и эта дата канула в Лету. Новой даты не было — «обжегшись»
на «недостоверных» сообщениях середины мая, решили ориентироваться на
более достоверные показатели — данные о сосредоточении немецких войск. К
тому же стало ясно, что выдержать темпы подготовки советской военной
машины к 12 июня невозможно — необходимые запасы горючего и боеприпасов
можно было накопить только в третьем квартале.

Во второй половине мая военная тревога прошла. Казалось, что Гитлер все
глубже втягивается в борьбу с британцами. Движущиеся из Индии британские
войска были остановлены иракским правительством 28 апреля. Ирак был
подмандатной территорией Великобритании, но теперь зависимые народы
пытались воспользоваться ситуацией, чтобы скинуть колониальное иго.
Вместо того чтобы действовать против немецкого натиска в Северной
Африке, британцам пришлось заняться подавлением восстания в Ираке.
Вишистское правительство Франции стало помогать Ираку из Сирии, британцы
вторглись в Сирию. 31 мая с Ираком удалось справиться. Но к этому
моменту Британия потеряла Крит — свой «непотопляемый авианосец» у
берегов Греции. Критскую десантную операцию рассматривали как репетицию
высадки на Британские острова.

В Москве питали надежды на то, что ближневосточный конфликт увлечет
Гитлера и позволит СССР лучше подготовиться к удару. Разведка
подтверждала эти надежды: «Положение с бензином настолько осложнилось,
что немцы намерены, во что бы то ни стало форсировать наступление на
Ирак… Наступление на Ирак предполагают производить со стороны Египта и
через Турцию…». «Ситуация, складывавшаяся на Ближнем Востоке и вокруг
него, позволяла советскому руководству надеяться, что Гитлер предпочтет
войне против СССР разгром Британской колониальной империи».

Во второй половине мая Сталин надеялся, что Гитлер на время отвлекся от
СССР, что у западных границ еще нет достаточных для нападения сил. Но к
началу июня Гитлер обезопасил себя со стороны Крита и в то же время
потерял надежду на ближневосточный успех. Угроза столкновения снова
возросла. В этих условиях началось выдвижение первого и второго
стратегических эшелонов Красной Армии ближе к границе.

Сталин мог рассчитывать, что Гитлеру понадобится значительное время на
переброску войск, ведь ожидаемые силы противника преувеличивались, а
наличные у границы недооценивались. Чтобы не спугнуть Гитлера, Сталин
продолжил опровергать слухи о близящемся конфликте.

14 июня ТАСС публиковал сообщения с опровержением слухов о возможности
советско-германского конфликта: «СССР, как это вытекает из его мирной
политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского
пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне
с Германией, являются лживыми и провокационными». Как раз 14 июня из
приграничных регионов началось массовое выселение всех «ненадежных
элементов».

Нельзя сказать, что советское военное руководство вовсе не реагировало
на тревожные сигналы о возможности германского нападения. 15 июня
Прибалтийский военный округ был приведен в боевую готовность. Это
логично — здесь ожидается наиболее опасное нападение. Юго-Западный фронт
в боевую готовность пока не приводится, чтобы не спугнуть немцев. Ведь
именно этот фронт должен наносить главный удар. Немцы не должны этого
понять. Фронт и так уже располагал такими силами, что казалось: он в
любом случае отразит удар. В направлении Западного фронта не ожидали
сильного удара, особенно теми силами, которыми располагали немцы (ведь
была выявлена далеко не вся группировка). Тем не менее 15 июня началась
выдача боеприпасов в войсках приграничных военных округов. В июне в
армии были отменены отпуска. Впрочем, все это могло быть уже начальной
фазой сосредоточения советских сил вторжения. 19 июня Тимошенко приказал
замаскировать военные объекты (эта мера была запоздалой, так как немцы
уже провели фотографирование советской территории). Флоты были приведены
в боевую готовность номер 2. В это время было уже очевидно, что
германская армия опасно сосредотачивается у самой границы. Разведка
Прибалтийского военного округа докладывала 20 июня: «Немецкие войска
продолжают выдвигаться непосредственно к границе, одновременно
подтягивают новые части в погранзону из глубины». Что-то не сходилось.
Все «контрольные показатели» были в норме, Гитлер был явно не готов к
серьезной войне, и вдруг одна из «контрольных лампочек» загорелась
красным светом. Недостаточная, по мнению Сталина и его генералов,
группировка немцев стала выдвигаться для удара. Советская военная машина
еще не была полностью готова к выполнению своего плана, так как прежде
казалось, что на подготовку есть еще два-три месяца. Теперь предстояло
отражать удар тем, что собрали. Но и это были немалые силы. Оставалась
надежда, что Гитлер «блефует» и у Сталина еще есть время. Важно было
быть предельно осторожными, чтобы не выдать задуманную Сталиным
комбинацию. Отсюда — многочисленные предупреждения о необходимости
«избегать провокаций». На всякий случай приграничные дивизии были
оттянуты от границы. Каждая неделя выигранного времени позволяла в
ускоренном порядке собирать ударные группировки в соответствии с
первоначально намеченным планом. Тимошенко говорил Мерецкову 21 июня:
«Выиграть время во что бы то ни стало! Еще месяц, еще полмесяца, еще
неделю. Война, возможно, начнется завтра. Но нужно попытаться
использовать все, чтобы она завтра не началась… Не поддаваться на
провокации… Не плыть по течению, а контролировать события, подчинять
их себе, направлять их в нужное русло, заставлять служить выработанной у
нас концепции». Если Сталин и Тимошенко понимают, что СССР не готов к
войне и не будет готов в 1941 г., то как промедление на месяц и неделю
может помочь «выработанной у нас концепции»? А вот если готовится
упреждающий удар по сосредоточенной немецкой группировке, все встает на
свои места. Немцы непонятным образом подготовились к удару быстрее, чем
ожидалось. Нужно еще чуть-чуть времени, чтобы в ускоренном порядке
достроить «нужное русло», чтобы направить по нему ход событий.

СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ

Вновь и вновь историческое сознание возвращается к вопросу: а можно ли
было предотвратить трагедию советско-германской войны? Если бы Сталин
действительно пытался предотвратить войну, что бы ему следовало делать?
Окружить страну линиями дотов и минных полей? Если бы Гитлер обнаружил,
что западная граница СССР стала непроходимой, он, может быть, отложил бы
удар до лучших времен. Но он не отказался бы от него. Потому что
принципы мироустройства нацистов и коммунистов были несовместимы. Или
господство национально-расовой элиты над «неполноценными» народами, или
господство коммунистического центра над однородной массой «трудящихся».
Если бы Сталин отдал Гитлеру на откуп право выбора времени решительной
схватки, то СССР стал бы последней страной Евразии, которая была бы
порабощена нацистами. Выстроить «линию Сталина» вдоль всех границ СССР
было бы невозможно, как и противостоять вторжению со всех сторон
Германии, Японии и их союзников, опирающихся на ресурсы всего Старого
Света.

У Сталина был и другой путь оттянуть разгром — стать гитлеровским
сателлитом. Принять план завоевания британских колоний, начать войну с
Великобританией (естественно, под общим руководством фюрера), увязнуть в
Азиатской кампании. Ради самосохранения пришлось бы пересмотреть свою
идеологию, добавив «национал-» и убрав коммунизм. Впрочем, это тоже не
гарантировало от «ночи длинных ножей», если бы фюрер заподозрил, что
вассал не вполне надежен. И внезапному удару с Запада нечего было бы
противопоставить, так как силы Красной Армии были бы заняты на юге.

Можно понять Сталина, который противопоставил таким «оборонительным»
стратегиям более гибкую политику подготовки к наступлению. Программа
перевооружения и подготовки Вооруженных Сил СССР показывает, что Сталин
предпочел бы нанести удар по Гитлеру в 1942 г. Но обстановка менялась,
Гитлер не стал ждать оптимальных для Сталина сроков. И Сталину пришлось
действовать теми средствами, которые у него были. Так и возникла идея
«подловить» Гитлера в момент сосредоточения его войск, нанести
«упреждающий удар». Идея, находящаяся на стыке оборонительной и
наступательной стратегии. Если Гитлер начнет развертывание войск на
стратегических направлениях, которые свидетельствуют о его готовности
начать войну, мы тоже сосредоточимся, ударим, рассечем, разобьем. Если
Гитлер по какой-то причине опять передумает… Что же, обратной дороги
нет. Войска не могут ходить по стране туда-сюда, перенапрягая
транспортную сеть и всю экономику. Сосредоточим максимально возможные
силы к концу лета и ударим все равно. Агрессия? Пускай. Понятие
агрессии, как объяснил Молотов в 1939 г., с началом европейской войны
диалектически изменилось. После Мюнхенского сговора предотвратить поход
Германии на восток все равно было нельзя. В случае успешного первого
удара против сосредотачивающихся немецких войск (или, наоборот, на время
отвлекающихся от советского направления) есть шанс выиграть неизбежную
войну до того, как капитулирует Великобритания и в США снова победит
изоляционизм.

Так что если бы Гитлер предпочел более реалистичный вариант нападения на
СССР и сосредоточил против СССР группировку, которую Сталин счел бы
опасной, то Красная Армия нанесла бы сокрушительный удар. И если бы
Гитлер снова передумал и перенес сроки войны на 1942 г., то в августе —
сентябре советско-германская война началась бы уже с нападения СССР на
Германию.

В исторической публицистике сложился образ Сталина как некоего гения
злодейства, который создает дьявольские планы, предполагающие
уничтожение всех врагов и обидчиков, их родственников и друзей, даже
если они одновременно были и друзьями самого Сталина. При таком взгляде
на Сталина он предстает пророком, который заранее может предугадывать
ход событий на десятилетия вперед. Получается тот же культ личности
Сталина, только окрашенный в мрачные тона.

Сталин хотя и выстраивал планы, как любой политик, но очень часто
действовал по ситуации. Это характерно и для его внешней политики, и для
борьбы за власть в партии. Ситуационизм Сталина часто граничил с
авантюризмом, реакции на «структуру момента» были решительны и
разрушительны, поскольку вождь не считался с соображениями гуманности.
Но мотивы Сталина нельзя понять, если не считаться с обстановкой,
которая вела вождя (чаще, чем он ее). При этом Сталин реагировал на
опасные ситуации, по-своему логично просчитывая ходы и комбинации, что
помогало ему находить решения, оптимальные с точки зрения борьбы за
власть. Логичный игрок, Сталин проиграл ситуацию 1941 г. интуитивисту
Гитлеру, который пренебрег законами логики и расчетами. Но интуиция —
плохой советчик в долгосрочной игре. Выиграв партию летом 1941 г.,
Гитлер проиграл судьбу Третьего рейха и собственную жизнь.

Что лежало на другой чаше исторических весов? Каковы могли быть
результаты «войны Сталина», если бы удалось начать «упреждающий удар»
так, как планировалось? В. Суворов рисует картину советского блицкрига.
Немецкие танковые дивизии еще только перебрасываются, группы армий не
сосредоточены. Немецкая авиация застигнута врасплох и понесла
значительные потери. Советские механизированные корпуса вошли в прорыв.
Орды танков БТ вырвались на автострады и едут на Берлин. Советские
парашютисты высаживаются в тылу врага, перехватывают вместе с горными
дивизиями линии снабжения Германии из Румынии. Военная машина Германии,
оставшись без горючего, останавливается. Советские танки входят в
Берлин. Советские самолеты уже везут десантников в столицы Европы и
покоренных Европой колоний. В конце концов последняя страна мира
становится союзной республикой СССР.

К сожалению или к счастью, но история не развивается столь прямолинейно.
Как мы уже упоминали, в 1944 г. Советская Армия захватила-таки Румынию,
но война продолжалась. Да, конечно, первый удар по сосредоточенному на
границе Вермахту был бы сокрушительным. Но не всесокрушающим. И после
десятков поражений в 1944 г. Вермахт сохранял боеспособность.

Более реалистичный взгляд на возможный исход советского вторжения
предлагает М.И. Мельтюхов, который полагает, что поход на Берлин не был
бы «прогулкой». Но и он считает, что «наименее благоприятным результатом
наступления советских войск могла бы стать стабилизация фронта по рекам
Нарев и Висла — т. е. примерно там, где советско-германский фронт
стабилизировался в конце 1944 г.». Финал этого сценария, по сути,
отличается от картины, нарисованной Суворовым, только эмоциональной
окраской. Если для автора сценария «Ледокола» создание мировой
тоталитарной империи — нечто ужасное, что-то вроде антиутопии Д. Орвела
«1984», то М. И. Мельтюхов предпочитает оптимистические краски: «Разгром
Германии и советизация Европы позволяли Москве использовать ее
научно-технический потенциал, открывали дорогу к «справедливому
социальному переустройству» европейских колоний в Азии и Африке.
Созданный в рамках Старого Света социалистический лагерь контролировал
бы большую часть ресурсов Земли. Соответственно, даже если бы Новый Свет
и не был захвачен, он, скорее всего, вряд ли смог бы значительно
превзойти Старый по уровню жизни. В результате там сохранялось бы
значительное количество недовольных, с надеждой смотревших на помощь
из-за океана. В случае же полного охвата Земли социалистической системой
была бы полностью реализована сформулированная в либеральной европейской
традиции задача создания единого государства Человечества. Это, в свою
очередь, позволяло создать достаточно стабильную социальную систему и
давало бы большие возможности для развития». «Значительные возможности
для развития» дает любой вариант истории планеты, далеко не только
воплощение в жизнь марксистского идеала централизованного человечества,
развивающегося по единому плану. Планетарная бюрократия порождала бы
куда больше неразберихи и противоречий, чем даже советская, затрудняя
развитие Старого Света, несмотря на весь ее научно-технический
потенциал. Нетрудно предугадать, что распад этой империи стал бы главным
сюжетом человеческой истории, если бы коммунистическое движение достигло
своих военно-политических целей раньше, чем возникли предпосылки для
развития в мировом масштабе социальных отношений, сколько-нибудь
напоминающих коммунистические. А в XX веке эти предпосылки еще не
возникли.

Так что оставим глобалистские мечты о создании единого человечества
военным путем. Мог бы Сталин, нанеся упреждающий удар летом 1941 г.,
достичь успехов на уровне 1944 г.?

Б.В. Соколов категорически возражает. Он считает, что советские войска
двигались бы в два раза медленнее, чем планировалось, а летчики из-за
неопытности сбрасывали бы бомбы в чистом поле, что позволило бы
Люфтваффе захватить господство в воздухе. Это допущение сделано на
основе опыта первых месяцев Великой Отечественной войны, когда внезапный
удар уже позволил немцам получить господство в воздухе. Плохая
подготовка советских летчиков ни при чем. Их готовили в ускоренном темпе
и в 1943 г., но господство в воздухе немцы все равно потеряли, и
советские бомбы летели тогда далеко не только мимо цели.

Но вернемся к сценарию Б.В. Соколова. В соответствии с ним, стоило
Жукову углубиться в немецкую территорию на 50 км, ему уже пришлось бы
ввести в дело силы второго стратегического эшелона (немцы, знамо дело,
без танков и с мифическим превосходством в воздухе, сражаются лучше, чем
даже в первые месяцы Великой Отечественной). Тут Соколов и наносит
Жукову удар во фланг и тыл силами танковых групп Гота, Гудериана и
Клейста, которые преспокойно, будто и войны нет, разгружаются, где им
надо, и смело атакуют недотепу Жукова. «Далее события развиваются
примерно так же, как они происходили в действительности после
германского нападения на СССР 22 июня 1941 г.».

Все крайне спорные допущения Б.В. Соколова вытекают из одного постулата:
«Армия, не сумевшая должным образом организовать оборону, не имела
шансов на успех и в наступлении». Ключевые слова здесь — «не сумевшая».
Готовила оборону, да не смогла. Но готовила ли? Б.В. Соколов горячо
поддерживает В. Суворова в его мысли о подготовке Советским Союзом
наступательной войны. Следовательно, он признает, что группировка
советских войск была наступательной, оборону на большинстве направлений
Красная Армия не готовила. Так что слова «не сумевшая», как и все
вытекающие из этого логические цепочки, говорят лишь о непонимании
разницы между наступательной и оборонительной стратегиями начала войны.

Все-таки от того, кто наносит первый удар, зависит слишком многое, чтобы
игнорировать этот фактор. Поэтому согласимся с М.И. Мельтюховым в том,
что рубежи 1944 г. были вполне достижи?мы уже в 1941 г. в случае
«упреждающего удара». Но вот дальнейший рывок на Берлин — под вопросом.
Во-первых, Советская армия еще не имеет опыта, который она приобрела в
1941 —1944 гг., и, следовательно, менее эффективна и в наступлении, и в
обороне против немецких контрударов. А они были чувствительными и в 1944
— 1945 гг. Во-вторых, нет второго фронта. Американские войска еще не
высадились даже в Британии. Но Черчилль может развивать действия на
материке со стороны «мягкого подбрюшья Европы», занимая скромным
количеством дивизий Балканы, откуда отводят свои войска немцы. Шансы
Сталина в этих условиях захватить всю Европу не выше, чем в 1944 г.
Положение Германии не столь безнадежно. Вполне естественные опасения
Черчилля допустить господство Сталина в Европе могли склонить его к
сепаратным переговорам с Гитлером, что, в свою очередь, могло
способствовать и готовности Сталина к выгодному миру, особенно после
крепких контрударов Вермахта. В случае взаимной неуступчивости Черчилля
и Гитлера Рузвельт получил бы время для того, чтобы вмешаться в
европейскую войну. В этом случае неизбежен был бы принципиально тот же
исход дела, что и в 1945 г. — раздел Европы между Западом и
«социалистическим содружеством», хотя конфигурация раздела могла бы быть
иной. Но очевидно, что если бы первый удар нанес Сталин, то количество
жертв и разрушений, которые принесла человечеству Вторая мировая война,
было бы меньшим. Да и сама война была бы короче.

Сталин ошибался, когда не верил, что Гитлер может попытаться осуществить
летом 1941 г. блицкриг с целью полного уничтожения СССР. Достижение этой
цели казалось невероятным. Был ли у Гитлера шанс разгромить СССР до зимы
1941 г.? Известно, что, подойдя к Москве, Вермахт уже выдохся. Но и
советские резервы, которые позволили нанести сильный контрудар, были
сформированы кдекаб-рю 1941 г. В конце ноября — начале декабря ситуация
висела на волоске. В таких условиях большую роль имели такие факторы,
как наступление осенней распутицы, которое замедлило движение немецкой
техники, а затем — морозы. Если бы война началась на месяц раньше, это
увеличило бы шансы Гитлера. Но если бы Гитлер сохранил прежнее намерение
начать войну в середине мая, ему пришлось бы отказаться от наступления
на Балканах. Это значит, что в разгар войны с СССР британцы и греки, при
возможной поддержке югославов, могли бы развернуть наступление против
лишенной надежной защиты Румынии. Это было весьма серьезной угрозой.
Пришлось бы перебрасывать силы, жизненно необходимые на Восточном
фронте, в Румынию. Это снизило бы шансы Гитлера дойти до Москвы. Только
заключение германо-британского мира, которого так опасались в Москве,
теоретически могло бы дать Гитлеру возможность дойти до советской
столицы не в ноябре, а в октябре. Но и падение Москвы в ноябре 1941 г.
еще не означало распада СССР, хотя и делало ситуацию более тяжелой.
Резервная столица была готова в Куйбышеве. К тому же в случае, если бы
военная тревога мая 1941 г. сразу закончилась бы войной, группировка
советских войск не была бы выдвинута к самой границе, в большей степени
соответствовала бы задачам обороны, что как минимум помогло бы сохранить
от немедленного разгрома Западный фронт. А это, в свою очередь, опять
делало проблематичной победу Гитлера до ноября 1941 г. При всех
возможных вариантах развития событий положение Гитлера после нападения
на СССР было безысходным. Собственно, безысходным это положение стало во
время майской военной тревоги 1941 г., когда Сталин начал необратимое
выдвижение Красной Армии к западным границам.

22 ИЮНЯ

Можно ли было с той полусобранной военной машиной, которую имел Сталин
на 22 июня 1941 г. (а не, скажем, на 22 августа, когда ее детали были бы
доставлены в нужные места и худо ли бедно подогнаны друг к другу),
задержать противника меньшей кровью? С этими командирами, с этими
солдатами, с этими изначальными просчетами в оценке оперативных планов
противника.

Сначала авантюра Гитлера скорее удивила, чем шокировала советских
лидеров. Немцы нанесли какой-то неправильный удар. Тем хуже для них. Уже
в ночь на 22 июня в войска была передана директива Наркома обороны,
которая предписывала занять огневые точки укрепленных районов, привести
в боевую готовность войска и ПВО. Некоторые части не успели получить эту
директиву. Но, учитывая военные приготовления июня, первый удар немцев
был неожиданным скорее не сам по себе — неожиданным был его
массированный характер и направления главных ударов, где противником был
создан подавляющий перевес. Если бы война началась, как на французском
фронте, неторопливо, то советское командование имело бы хотя бы минимум
времени, чтобы подтянуть к границе мехкорпуса, до-собрать ударный
механизм, нацеленный на Краков, где был создан перевес в пользу РККА. А
теперь нужно было парировать сильные удары Вермахта, когда твои части
разбросаны на разных расстояниях от мест прорыва. Эта разбросанность
создала у немецких генералов впечатление о глубокой эшелонированности
приграничной группировки советских войск. «22 июня 1941 г. советские
войска были, бесспорно, так глубоко эшелонированы, что при таком их
расположении они были готовы только для ведения обороны», — вспоминал Э.
Манштейн. Создавалось впечатление, что в приграничных округах советское
командование заранее выстроило несколько эшелонов, рассчитывая на
жесткую оборону у самой границы. Это подтвердило предположение немцев,
что Красная Армия не готовилась к наступлению в 1941 г. и что достаточно
разгромить многоэшелони-рованную оборону у границы, чтобы выйти на
оперативный простор вплоть до самой Москвы. В действительности
«многоэшелонирован-ное» расположение советских войск было вызвано тем,
что они были застигнуты в движении, место и время вступления в бой
определялось не каким-то планом, а тем, где застала дивизию война и
сколько ей нужно времени, чтобы дойти до ближайшего немецкого прорыва. А
в это время новый эшелон РККА выстраивался в районе Могилева. И это
несло плану «Барбаросса» смертельную угрозу, потому что он был рассчитан
на разгром основных сил Красной Армии в приграничном сражении.

Если командованию Вермахта понадобится месяц, чтобы понять свою ошибку,
то советское командование заблуждалось по поводу происходящего всего три
дня. Но это были самые важные дни.

События разворачивались невероятным образом, опровергая все столь
логичные расчеты Сталина. Микоян вспоминал: «Когда на рассвете 22 июня
война все-таки разразилась, мы, члены Политбюро ЦК, сразу же собрались в
Кремлевском кабинете Сталина. Он выглядел очень подавленным,
потрясенным». Но на что рассчитывает Гитлер? Как собирается действовать?
В обстановке неопределенности советское руководство пыталось действовать
по намеченному плану, хотя силы для этого не были собраны. Утром была
выпущена директива Наркома обороны № 2, в которой предлагалось
разгромить противника, вторгшегося на территорию СССР. В это время в
Москве еще сохранялась иллюзия, что противник атакует относительно
небольшими силами с двух основных направлений и советская приграничная
группировка имеет перевес. Переходить на территорию противника пока было
признано нецелесообразным — а вдруг Гитлер решил спровоцировать
советский удар, пока Сталин не завершил приготовлений. Для наступления
на Москву у Гитлера, конечно, нет сил. Но обескровить советский
контрудар Вермахт вполне в состоянии — советская разведка постоянно
фиксировала оборонительные приготовления немцев накануне войны. Но к
вечеру 22 июня стало ясно, что Гитлер замыслил не хитрую провокацию, а
наступление. Поэтому вечером 22 июня была принята директива № 3, которая
предписывала переход в контрнаступление. План 15 мая должен был быть
приведен в действие, несмотря на срыв сроков. От Западного фронта
требовалось окружить Сувалкинскую группировку противника и 24 июня войти
в Сувалки. Также предполагалось разгромить и люблинскую группировку
врага. Если бы немецкие группировки были сосредоточены только в Сувалках
и Люблине, это было бы не худшее решение. Но в тыл Западному фронту,
парировавшему удар с северо-запада, выходил танковый клин из района
Бреста. Считалось, что здесь удар будет легко отразить, танковую массу
некоторое время не замечали, потому что с точки зрения наступления по
ожидаемому варианту стратегических «клещей» малые «клещи» в центре
фронта были невероятны. И парировать удар через Брест не удалось.
Оставив в тылу героический гарнизон Брестской крепости, окруженный
относительно небольшими силами, танковая армада и войска группы армий
«Центр» устремились не просто на Барановичи, а на Минск и Смоленск.

A.M. Соколов, обобщая сообщения оперативных сводок Генштаба за 22 июня,
пишет: «На основании донесений фронтов нарком обороны и начальник
Генерального штаба сделали заключение, что в основном бои ведутся вблизи
границы, а самые крупные группировки противника — это сувалкинская и
люблинская, именно от их действий и будет зависеть дальнейший ход
сражений. Мощную немецкую группировку, наносившую удар из района Бреста,
советское Главное Командование из-за дезориентирующих докладов штаба
Западного фронта явно недооценивало…». Конечно, во всем виноват штаб
Западного фронта. Это еще в июле 1941 г. установил НКВД, за что и
расстрелял начальника штаба Климовских вместе с командующим Павловым. Но
вот неувязочка: уже 22 июня на Западный фронт прибыла самая большая
группа представителей Сталина во главе с заместителями наркома обороны
Шапошниковым и Куликом. И даже мудрейший Шапошников не заметил опасного
удара от Бреста. А ведь именно этот удар и обеспечил окружение Западного
фронта — самой по себе сувалкинской группировке это было не по силам.

Удар немцев такой силы в районе Бреста означал невиданное распыление
сил, отвлечение их от «главных» направлений — северного и южного. Только
через три дня Сталин понял, что речь идет не о Прибалтике и Украине, а о
самом существовании СССР, о Москве.

22 июня Западный фронт нанес контрудар на Гродно по Сувалкинской
группировке противника. На других направлениях Красная Армия тоже
пыталась наступать. Так, 23 июня Пинская флотилия и 75-я дивизия нанесли
успешный удар по немецкому армейскому корпусу. Но в условиях прорыва
немцев на нескольких направлениях такие успехи нельзя было развить, не
оказавшись в мешке.

ВЫИГРАТЬ ВРЕМЯ

Когда 25 июня ситуация прояснилась, был разрешен отход Западному фронту.
В этот же день было принято решение о создании стратегического
оборонительного рубежа на линии Могилев — Витебск — Орша. 28 июня кольцо
окружения вокруг Западного фронта замкнулось у Минска (но не у
Смоленска, как планировалось по «Барбароссе»). К 8 июля остатки фронта
были уничтожены. Уже 3 июля Гальдер писал: «В целом теперь уже можно
сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед
Западной Двиной и Днепром выполнена… Когда мы форсируем Западную Двину
и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил
противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные
районы и не дать ему возможности, используя гигантскую мощь своей
индустрии и неисчерпаемые людские резервы, создать новые вооруженные
силы». Может быть, так бы оно и было, если бы коммунистический режим не
начал готовить «новую армию» еще до начала войны. Так что теперь она
выходила на линию верхнего течения Днепра.

До 28 июня советские войска удерживали Львовский выступ, с которого
планировалось наносить упреждающий удар. И он был бы нанесен, если бы не
разгром Западного фронта, который делал наступление невозможным. Красная
Армия оставила Львов и в порядке стала отходить к Киеву. В
образовавшемся на день вакууме украинские националисты провозгласили
самостийную республику. Но в этих условиях заметная «третья сила» была
невозможна, и подошедшие германские войска разогнали правительство своих
союзников.

Принципиальное решение о переходе к стратегической обороне не означало
отказа от контрударов. Как правило, они были неудачны, советские войска
несли большие потери, попадали в окружение. Стоило ли наносить
контрудары, или они были продуктом сталинской глупости?

Когда командование Юго-Западного фронта обсуждало линию дальнейшего
поведения, начальник штаба фронта Пуркаев предложил перейти к обороне,
вместо того чтобы наносить контрудары. Историки спорят: может быть,
решение о переходе к обороне было оптимальным в тех условиях и неудачи
Красной Армии вызваны стремлением наносить контрудары? Почему контрудары
были малоэффективными, и можно ли было обойтись без них? Сама по себе
Красная Армия не была уж совсем беспомощной. Так, например, 30 июня
советские войска отбили только что занятую немцами Ригу, обеспечив
планомерный отход войск Северо-Западного фронта. Но первый удар немцев
привел к цепи необратимых последствий, катастрофических для РККА. Первым
ударом немцам удалось накрыть 668 самолетов, сосредоточенных на
аэродромах недалеко от границы. После этого немцы захватили господство в
воздухе, и план Сталина «.расчистить» путь своим тихоходным машинам с
помощью новейших «мигов» и «яков» провалился. В первые же дни немцы
сбили еще 222 самолета.

Немецкое господство в воздухе затруднило переброску к месту боев
горючего, боеприпасов и запчастей, эвакуацию поврежденной и вышедшей из
строя техники. Хотя запасы всего этого были велики, они располагались
вблизи границы, но не там, где прорвались немцы и закипели решающие
сражения. Инициатива в нанесении удара дала немцам и здесь очень много.
В руки наступающих немецких частей попадали запасы, у наступающих
сохранялась возможность ремонта своей техники, в то время как советские
поврежденные, сломавшиеся и оставшиеся без горючего танки попадали к
противнику. Войскам приходилось маневрировать в незапланированных
направлениях, что выматывало их еще до вступления в бой, приводило к
потерям в технике, нарушало проводную связь. Радиосвязь в войсках была,
но в недостаточном количестве. К тому же ей советские командиры не очень
доверяли, так как во время «зимней войны» финны прослушивали советский
эфир. Так что радиосвязь считалась «опасной» в этом отношении.

Огромные потери несла техника. Б.Н. Петров считает, что «низкую
эффективность использования мехкорпусов нельзя объяснить внезапностью
нападения противника, так как они составляли второй эшелон армии
прикрытия и не попали под первый удар его группировки». Но все дело в
том, что внезапность нападения сказалась на всей военной машине, а не
только на ее авангарде. Прежде всего это касается господства немцев в
воздухе и перемещений советских танков в тылу до их вступления в бой.
Первый из этих факторов приводил к ударам «растопыренными пальцами»:
«Вместо того чтобы наносить массированные удары по врагу, танковым
командирам предписывалось «действовать… небольшими колоннами, чтобы
рассредоточить авиацию противника». К тому же удар наносился вслепую,
так как у немцев была воздушная разведка, а у РККА почти не было.

Дело было в том, кто выбирает место и время сражения. Летом 1941 г.
инициативой владели немцы, и советским танкам приходилось проделывать
невообразимые маршброски перед тем, как вступить в бой. Странным образом
Б.В. Соколов доказывает «низкий уровень подготовки» танкистов, приводя
воспоминания командира 8-го мехкорпуса Д. Рябышева о том, что корпус
22—26 июня проделал 500-километровый марш «без соблюдения элементарных
уставных требований обслуживания материальной части», что привело к
выходу из строя почти половины техники. Вот и главное объяснение неудач
мехкорпусов: если бы свежие мехкорпуса были сосредоточены в месте
главного удара у границы и ударили бы первыми — они могли бы сражаться и
за сотни километров в глубине территории врага. А теперь иное. Место
решающего сражения определяется действиями Вермахта. 24 июня удалось
собрать хоть какие-то силы, начать контрудар, толком не ведая, где
продвигается противник (не наше господство в воздухе). А измученный 8-й
мехкорпус подошел только 26 июня. Тут бы и танкисты с «высоким уровнем
подготовки» не добились блестящих успехов. Это касается и немцев: «Когда
противник после успешного наступления в приграничных боях был остановлен
на Лужском рубеже, то оказалось, что немецкая танковая группа потеряла
до 50 процентов своей материальной части». Тоже, видимо, из-за нарушения
«элементарных уставных требований». Война все-таки, а не парад. 30 июля
Гальдер отмечал: «Танковые соединения следует отвести с фронта для
ремонта и пополнения». Но к этому времени они уже одержали важные
победы. Кто наносит удар, получает фору.

Под Ровно 25 июня — 2 июля контрудар Юго-Западного фронта задержал
наступление немцев на 8 дней. Всего восемь дней — четверть решающего
месяца. В.В. Бешанов задает риторический вопрос: «Разве стоили такого
моря крови такие мизерные результаты? Не лучше ли было избрать другой
план действий, хотя бы генерала Пуркаева?» План Пуркаева — переход к
обороне без контрударов. Но группировка Юго-Западного фронта была
органически не готова к обороне. Там, где в атаку пошли советские
мехкорпуса, не было подготовленных оборонительных рубежей. Переход к
обороне означал сохранение в руках противника инициативы во всей
полноте. Почему этот план мог привести к лучшим последствиям и меньшим
потерям, чем контрудары, — непонятно. Как показывает опыт оборонительных
операций, включая Смоленскую и Вяземскую, оборонялась РККА еще хуже, чем
наносила контрудары. В обеих ситуациях потери были очень велики. Так что
вопрос В.В. Бешанова приходится переформулировать: стоила ли задержка
противника на 8 дней такого моря крови? Поскольку замысел «Барбароссы»
на южном фланге заключался в отсечении основных сил Юго-Западного фронта
от

Днепра, эти восемь дней имели принципиальное значение. Стоил ли срыв
плана «Барбаросса» на одном из направлений моря крови? Стоила ли победа
над Гитлером моря крови?

Конечно, лучше, когда потерь меньше или когда их нет вовсе. Немцы умели
воевать, экономя силы. Советские командиры — нет. Но ставка была больше,
чем жизнь.

Б.В. Соколов считает, что положение мог спасти немедленный отход на
линию Днепра под прикрытием сильных арьергардов. Собственно, отход
происходил, только «сильные арьергарды» окружались, а дороги были
забиты. Возникавшие пробки-попадали под бомбежки. Еще более
стремительный отход лишь усугубил бы хаос на дорогах. При этом отход за
Днепр был оправдан только на юге, где Днепр широк. В центре, где
произошел главный прорыв, Днепр не мог задержать противника (что
подтвердило Смоленское сражение).

Стремительный отход РККА в условиях, сложившихся летом 1941 г., был бы
трагической ошибкой, которая дала бы Гитлеру единственный шанс на победу
— оказаться около Москвы в октябре. Сталин не дал Гитлеру этого шанса,
пожертвовав частью армии, чтобы задержать врага в его продвижении
настолько, насколько возможно. Решающей оказалась задержка немецкого
наступления на месяц. А значит, и 8 дней — не мизерный результат.

У Сталина была полусобранная наступательная военная машина. У него не
было времени переделывать эту машину в оборонительную. Пришлось
применять наступательные методы (контрудары), жертвуя жизнями ради
главного — выигрывать время, необходимое для перестройки военной машины.
Ход военных действий в 1941 г. непосредственно вытекал из краха логичной
стратегии Сталина. Теперь нужна была новая стратегия — выигрывать время.
Чтобы пожать плоды авантюризма Гитлера, Советскому Союзу нужен был
лишний месяц. Нужно было выиграть этот месяц, чтобы немцы подошли к
Москве позднее, сначала в распутицу, а затем в морозы. Чтобы
эвакуировать и снова запустить оборонные заводы. Чтобы собрать и
подтянуть резервы. Тогда Москва не падет, и тогда Гитлер не сможет
выиграть войну.

СССР получил этот лишний месяц. Он оплачен жизнями миллионов людей. Но
это была цена победы в той же степени, как и миллионы, павшие в более
поздних победных сражениях.

Выводы

Итак, в тяжелой обстановке 1940—1941 гг., когда СССР вот-вот мог
остаться с Германией один на один, советское руководство решило
построить «капкан» для Гитлера, нанеся по Германии удар либо в момент
сосредоточения немецких войск против СССР, либо в момент начала операции
против Великобритании. Ни того ни другого к 22 июня не произошло. Сталин
и его полководцы считали, что «зверь» еще не зашел в приготовленный для
него «капкан», еще не время нажимать спусковой механизм. До 22 июня
Сталин боялся «спугнуть» Гитлера, заманивая его в ловушку. До последнего
момента Сталин считал, что агрессор Гитлер еще не готов к удару. Суть
ошибки Сталина (а с ним — всего советского военного руководства без
заметных исключений) заключалась не в том, что он не ожидал нападения
Германии в 1941 г., и не в том, что он не успел подготовиться, опоздав
на несколько дней. Суть ошибки заключается в том, что Сталин и советское
военное руководство неправильно оценили стратегию войны, которую задумал
Гитлер. Сталин исходил из того, что Гитлер будет вести войну против
СССР, которую в принципе можно выиграть, он не верил, что Гитлер решится
на «блицкриг». Из этого вытекает и недооценка угрозы центру советского
фронта, и сам план упреждающего удара, который был ловушкой,
рассчитанной на «грамотного» противника. Но Гитлер был неграмотным
противником, он бросил в атаку меньшие силы, чем, с точки зрения
Сталина, было необходимо для войны против СССР. Он решил сразу наступать
на Москву, и, соответственно, главный удар пришелся в центре, где
Советская Армия готовилась не к обороне, а к наступлению. Гитлер ударил
тогда, когда не были соблюдены ключевые параметры, по которым советское
руководство оценивало угрозу. Если бы Гитлер готовился к войне, которую
«можно было бы выиграть», он бы попал в капкан «упреждающего удара».

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter

Похожие документы
Обсуждение

Ответить

Курсовые, Дипломы, Рефераты на заказ в кратчайшие сроки
Заказать реферат!
UkrReferat.com. Всі права захищені. 2000-2020