Иван Грозный как историческая личность

39

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение………………………………………..…………..3

Семибоярщина……………………………..………………4

Правительница Елена Глинская………………………..…8

Детство Ивана……………………………..………………10

Царский титул…………………………………..…………13

Московское восстание……………………………….……16

Первые реформы………………………………….………19

Покорение Казани………………………………….……..27

Пора заговоров……………………………………………..29

Последние реформы…………………………….…………34

Война за Ливонию………………………………….……..39

Литература…………………………………………….……41

ВВЕДЕНИЕ

Многое переменилось в жизни европейских народов в XVI в. На континенте
еще господствовал феодализм, но в передовых западноевропейских странах
подспудно стали складываться буржуазные отношения. Великие
географические открытия положили начало мировой торговле и созданию
колониальной системы, обогатившей буржуазию. Наступила эпоха ранних
буржуазных революций. Первая такая революция победила в Нидерландах,
освободившихся от испанского владычества. Реформация в Германии,
направленная против феодальной реакции, совершила переворот в области
идей..

Лицо Европы преобразилось. Если Италия и Германия не смогли преодолеть
феодальную раздробленность, то Франция и Англия превратились в
абсолютистские ‘ централизованные монархии. На востоке Европы
возникла огромная держава — единое Российское государство.

Страны Восточной Европы добились в XVI в. крупных экономических успехов,
выразившихся в расцвете торговли и ремесел, в росте городских центров.
Но, несмотря на достигнутый прогресс, в этих странах победила феодальная
реакция. Немецкое дворянство закрепостило крестьян, жестоко подавив
крестьянское восстание. Волны крепостничества захлестнули сначала
Польско-литовское государство, а затем, в конце XVI в., Россию. В силу
неблагоприятных исторических условий, среди которых немаловажную роль
играло страшное татарское нашествие, Русское государство несколько
отставало в своем развитии. Губительные последствия иноземного ига
давали о себе знать в течение длительного времени. Но русский народ
стряхнул оцепенение. Русское национальное самосознание переживало
подъем. В сфере литературы и 1 публицистики, летописания и
книгопечатания, живописи и архитектуры появились замечательные мастера.
Далекая Московия ощутила ветры европейской Реформации. На ее культуру
пал отблеск итальянского Возрождения.

Политическое развитие России в XVI в. отмечено было противоречиями.
Объединение русских земель в рамках единого государства не привело к
немедленному исчезновению многочисленных пережитков феодальной
раздробленности, которые опутывали русское общество густой пеленой.
Между тем потребности политической централизации диктовали необходимость
преобразования отживших институтов. Реформы стали велением времени.

Благодаря своему возросшему военному могуществу Россия смогла решать
крупные внешнеполитические задачи. Она перестроила на новых началах
отношения с татарским миром и западными соседями. Ее вооруженные силы
повели борьбу за воссоединение западнорусских земель, попавших после
татарского погрома под власть Литвы. Но страна все еще не располагала
морскими гаванями, через которые она могла бы установить тесные
экономические связи с развитыми странами Запада. Вопрос о завоевании
выхода к морю был поставлен на повестку дня.

Таким было время образования и укрепления Русского централизованного
государства. Это время сформировало личность Ивана Грозного и испытало
на себе ее воздействие. Едва ли в русской истории найдется другой
исторический деятель, который получил бы столь противоречивую оценку у
потомков. Одни считали его вы- 1 дающимся военачальником, дипломатом и
писателем, образцом государственной мудрости. В глазах других он был
кровавым тираном, почти сумасшедшим. Где же истина? Кто прав в своей
оценке? Ответ на подобные вопросы могут дать только факты. Проследим же
за ними терпеливо, со всей возможной тщательностью.

СЕМИБОЯРЩИНА

Дед Грозного Иван III женат был дважды: в первый раз на тверской княжне,
а во второй — на византийской царевне Софье (Зое) Палеолог. Трон должен
был перейти к представителям старшей линии семьи в лице первенца Ивана и
его сына Дмитрия. Великий князь короновал на царство внука Дмитрия, но
потом заточил его в тюрьму, а трон передал сыну от второго брака Василию
III. Подобно отцу, Василий III тоже был женат дважды. В первый раз
государевы писцы переписали по всей стране дворянских девок-невест, и из
полутора тысяч претенденток Василий выбрал Соломонию Сабурову. Брак
оказался бездетным, и после 20 лет супружеской жизни Василий III заточил
жену в монастырь. Вселенская православная церковь и влиятельные боярские
круги не одобрили развод в московской великокняжеской семье.
Составленные задним числом летописи утверждали, будто Соломония
постриглась в монахини, сама того желая. В действительности великая
княгиня противилась разводу всеми силами. В Москве толковали, будто в
монастыре Соломония родила сына — законного наследника престола — Юрия
Васильевича. Но то были пустые слухи, с помощью которых инокиня пыталась
помешать новому браку Василия III.

Второй женой великого князя стала юная литвинка княжна Елена Глинская,
не отличавшаяся большой знатностью. Ее предки вели род от хана Мамая.
Союз с Глинской не сулил династических выгод. Но Елена, воспитанная в
иноземных обычаях и непохожая на московских боярышень, умела нравиться.
Василий был столь увлечен молодой женой, что в угоду ей не побоялся
нарушить заветы старины и сбрил бороду.

Московская аристократия не одобрила выбор великого князя, белозерские
монахи объявили его брак блудо-деянием. Но большей бедой было то, что и
второй брак Василия III оказался поначалу бездетным. Четыре года супруги
ждали ребенка, и только на пятом Елена родила сына, нареченного Иваном.
Недоброжелатели-бояре шептали, что отец Ивана — фаворит великой княгини.
Согласно легенде, во всем царстве в час рождения младенца будто бы
разразилась страшная гроза. Гром грянул среди ясного неба и потряс землю
до основания. Казанская ханша, узнав о рождении царя, объявила
московским гонцам: «Родился у вас царь, а у него двои зубы: одними ему
съесть нас (татар), а другими вас»1. Известно еще много других знамений
и пророчеств о рождении Ивана, но все они были сочинены задним числом.

В великокняжескую семью рождение сына принесло обычные заботы и радости.
Когда Василию случалось покидать Москву без семьи, он слал «жене Олене»
нетерпеливые письма, повелевая сообщать, здоров ли «Иван-сын» и что
кушает. Ото дня ко дню Олена уведомляла мужа, как «покрячел» младенец и
как явилось на шее у него «место высоко да крепко» 2. Ивану едва
исполнилось три года, когда отец его занемог и вскоре умер.

Характер взаимоотношений великого князя с окружавшей его знатью никогда
прежде не проявлялся так ярко, как в момент болезни и смерти Василия
III. Завещание великого князя не сохранилось, и мы не знаем в точности,
каковой была его последняя воля. В Воскресенской летописи 1542 г.
читаем, что Василий III благословил «на государство» сына Ивана и вручил
ему «скипетр великой Руси», а жене приказал держать государство «под
сыном» до его возмужания 3. При Грозном в 50-х годах летописцы стали
утверждать, будто великий князь вручил скипетр не сыну, а жене, которую
считал мудрой и мужественной, с сердцем, исполненным «великого царского
разума» 4. Иван IV любил свою мать, и в его глазах имя ее окружено было
особым ореолом. Неудивительно, что царские летописи рисовали Елену
законной преемницей Василия III. Со временем летописная традиция
трансформировалась, и Елена превратилась в носительницу идей
централизованного государства, защитницу его политики, твердо
противостоявшей проискам реакционного боярства.

Если от официальных летописей мы обратимся к неофициальным источникам,
то история прихода к власти Глинской предстанет перед нами в совсем ином
освещении. Осведомленный псковский летописец записал, что Василий III
«приказа великое княжение сыну своему большому князю Ивану и нарече его
сам при своем животе великим князем и приказа его беречи до пятнадцати
лет своим боярам немногим» 5. Если верить псковскому источнику, великий
князь передал власть боярскому совету, Елена же узурпировала власть,
законно принадлежавшую опекунам.

Какая же версия — официальная или неофициальная — верна? Ответ на этот
вопрос заключен в самых ранних летописях, составленных очевидцем
последних дней Василия III.

…Великий князь смертельно занемог на осенней охоте под Волоколамском.
Услышав от врача, что положат ние его безнадежно, Василий III велел
доставить из столицы завещание. Гонцы привезли духовную грамоту, «от
великой княгини крыющеся». Когда больного доставили в Москву, во дворце
начались бесконечные совещания о.б «устроенье земском». На совещаниях
присутствовали сон ветники и бояре. Но ни разу великий князь не
пригласил «жену Олену». Объяснение с ней он откладывал, до самой
последней минуты. Когда наступил кризис… и больному осталось жить
считанные часы, советники стали «притужать» его послать за великой
княгиней и благословить ее. Вот когда Елену пустили, наконец, к постели
умирающего. Горько рыдая, молодая женщина обратилась к мужу с вопросом о
своей участи: «Государь великий князь! На кого меня оставляешь и кому,
государь, детей приказываешь?» Василий отвечал кратко, но выразительно:
«Благословил я сына своего Ивана государством и великим княжением, а
тобе есми написал в духовной своей грамоте, как в прежних духовных
грамотех отцов наших и прародителей по достоянию, как прежним великим
княгиням». Елена хорошо уразумела слова мужа. Вдовы московских государей
получали «по достоянию» вдовий удел. Так издавна повелось среди потомков
Калиты. Елена плакала. «Жалостно было тогда видеть ее слезы, рыдания»,—
печально завершает очевидец свой рассказ6.

Слова московского автора подтверждают достоверность псковской версии.
Великий князь передал управление боярам, а не великой княгине. Василию
III перевалило за 50, Елена была лет на 25 моложе. Муж никогда не
советовался с женой о своих делах. Красноречивым свидетельством тому
служила их переписка. Перед кончиной Василий III не посвятил великую
княгиню в свои планы. Он не доверял молодости жены, мало надеялся на ее
благоразумие и житейский опыт. Но еще большее значение имело другое
обстоятельство. Вековые обычаи не допускали участия женщины в делах
правления. Если бы великий князь вверил жене государство, он нарушил бы
древние московские традиции.

Летописные сведения относительно передачи власти боярам получили
различную интерпретацию в литературе. Известные историки А. Е. Пресняков
и И. И. Смирнов высказали мысль, что Василий III образовал при
малолетнем сыне регентский совет из числа бояр, совещавшихся у его
смертного одра. А. А. Зимин не согласился с ними и пришел к выводу, что
великий князь поручил государственные дела всей Боярской думе в целом, а
в качестве опекунов при малолетнем Иване IV назначил двух удельных
князей — Михаила Глинского и Дмитрия Вельского.

Попробуем более детально рассмотреть свидетельства источников.
Перелистав тексты духовных завещаний московских государей, мы можем
убедиться в том, что великие князья неизменно возлагали ответственность
за выполнение их последней воли на трех-четырех душеприказчиков из числа
самых близких советников-бояр. Примерно так же поступил смертельно
занемогший Василий III. Он призвал для утверждения своего завещания трех
бояр (М. Юрьева, князя В. Шуйского и М. Воронцова) , а также младшего
брата Андрея, которого он любил и которому во всем доверял. В беседе со
своими будущими душеприказчиками великий князь упомянул о том, что он
намерен облечь опекунскими полномочиями также князя Михаила Глинского
(«что ему в родстве по жене его»). Бояре выразили согласие, но тут же
стали ходатайствовать о включении в состав регентского совета и своих
собственных родственников. Василий Шуйский выставил кандидатуру брата
Ивана Шуйского, а Михаил Юрьев назвал имя своего двоюродного дяди
Михаила Тучкова. Так был сформирован опекунский совет.

Царь поручил правление «немногим боярам», гласит псковская летопись.
Теперь мы можем точно определить их число. Василий III вверил дела семи
душеприказчикам. Этот факт помогает решить загадку знаменитой московской
семибоярщины. Появление семибоярщины в годы Смуты перестает быть
необъяснимой случайностью. В книгах Разрядного приказа находим указания
на то, что семибоярщина много раз «ведала» Москву при царе Иване и его
сыне Федоре. Образцом для них, как можно теперь установить, служила
семибоярщина Василия III.

При жизни Василия III его бранили за то, что он решает дела.с
несколькими ближайшими советниками — «сам-третий у постели» — без совета
с Боярской думой.

Великий князь рассчитывал сохранить такой порядок управления посредством
учреждения особого опекунского совета. Со временем семибоярщина
выродилась в орган боярской олигархии. Но в момент своего появления она
была сконструирована как правительственная комиссия, призванная не
допустить ослабления центральной власти. Василий III ввел в семибоярщину
нескольких самых доверенных своих советников, которые выдвинулись по его
милости и из-за своего худородства не могли претендовать на высшие посты
в государстве. С их помощью Василий III надеялся оградить трон от
покушений со стороны могущественной боярской аристократии и ограничить
влияние Боярской думы. Избранные советники должны были управлять страной
и опекать великокняжескую семью в течение 12 лет, пока наследник не
достигнет совершеннолетия.

Бояре-опекуны короновали трехлетнего Ивана через несколько дней после
кончины великого князя. Они спешили упредить мятеж удельного князя Юрия.
25 лет Юрий примерялся к роли наследника бездетного Василия III. После
рождения Ивана князь не отказался от своих честолюбивых планов. Опекуны
опасались того, что Юрий попытается согнать с трона малолетнего
племянника. Чтобы предотвратить смуту, они захватили Юрия и бросили его
в темницу. Удельный государь жил в заточении 3 года и умер
«страдальческою смертью, гладною нужею» 7. Иначе говоря, его уморили
голодом.

Передача власти в руки опекунов вызвала недовольство Боярской думы.
Между душеприказчиками Василия III и руководителями думы сложились
напряженные отношения. Польские агенты живо изобразили положение дел в
Москве после кончины Василия III: «бояре там едва не режут друг друга
ножами; источник распрей — то обстоятельство, что всеми делами
заправляют лица, назначенные великим князем; главные бояре — князья
Вельский и Овчина — старше опекунов по положению, но ничего не решают».

Князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, названный поляками в числе
главных руководителей думы, стал для опекунов самым опасным противником.
Он сумел снискать расположение великой княгини Елены. Молодая вдова,
едва справив поминки по муже, сделала Овчину своим фаворитом. Позднее
молва назовет фаворита подлинным отцом Грозного. Но то была пустая
клевета на великокняжескую семью.

Овчина рано отличился на военном поприще. В крупнейших походах начала
30-х годов он командовал передовым полком армии. Служба в передовых
воеводах была лучшим свидетельством его воинской доблести. Василий III
оценил заслуги князя и незадолго до своей кончины пожаловал ему боярский
чин, а по некоторым сведениям, также титул конюшего — старшего боярина
думы. На погребении Василия великая княгиня вышла к народу в
сопровождении трех опекунов (В. Шуйского, М. Глинского и М. Воронцова) и
Овчины.

Простое знакомство с послужным списком Овчины убеждает в том, что
карьеру он сделал на поле брани, а не в великокняжеской спальне.

Овчина происходил из знатной семьи, близкой ко двору. Родная сестра его
— боярыня Челяднина — была мамкой княжича Ивана IV. Перед смертью
Василий III передал ей сына с рук на руки и велел «ни пяди не отступать»
от ребенка. Семья Овчины была связана узами родства с опекуном Михаилом
Глинским, но родство не предотвратило конфликта. Семейный раздор возник
на почве политического соперничества. За спиной Овчины стояла Боярская
дума, стремившаяся покончить с заси-лием опекунов, за спиной Глинского —
семибоярщина, которой недоставало единодушия.

Фаворит оказал Глинской неоценимую услугу. Будучи старшим боярином думы,
он бросил дерзкий вызов душеприказчикам великого князя и добился
уничтожения системы опеки над великой княгиней.

Семибоярщина управляла страной менее года. Ее власть начала рушиться в
тот день, когда дворцовая стража отвела Михаила Глинского в тюрьму.

ПРАВИТЕЛЬНИЦА ЕЛЕНА ГЛИНСКАЯ

Перед смертью Василий III просил Глинского позаботиться о безопасности
своей семьи. «Пролей кровь свою и тело на раздробление дай за сына моего
Ивана и за жену мою…»1 — таково было последнее напутствие великого
князя. Князь Михаил не смог выполнить данного ему поручения по милости
племянницы, великой княгини.

Австрийский посол Герберштейн объяснял гибель Глинского тем, что он
пытался вмешаться в интимную жизнь Елены и настойчиво убеждал ее порвать
с фаворитом. Герберштейн был давним приятелем Глинского и старался
выставить его поведение в самом благоприятном свете. Но он мало преуспел
в своем намерении. Об авантюрный похождениях Глинского знала вся Европа.
Могло ли моральное падение племянницы в самом деле волновать
престарелого авантюриста? В этом можно усомниться.

Столкновение же между Овчиной и Глинским всерьёз беспокоило вдову и
ставило ее перед трудным выбором. Она либо должна была удалить от себя
фаворита и окончательно подчиниться семибоярщине, либо, пожертвовав
дядей, сохранить фаворита и разом покончить с жалким положением княгини
на вдовьем уделе. Мать Грозного выбрала второй путь, доказав, что
неукротимый нрав был фамильной чертой всех членов этой семьи. Елена
стала правительницей вопреки ясно выраженной воле Василия III. С помощью
Овчины она совершила подлинный переворот, удалив из опекунского совета
сначала М. Глинского и М. Воронцова, а затем князя Андрея Старицкого.

Поздние летописи объясняли опалу Глинского и Воронцова тем, что они
хотели держать «под великой княгиней» Российское царство, иначе говоря,
хотели править за нее государством. Летописцы грешили против истины в
угоду царю Ивану IV, считавшему мать законной преемницей отцовской
власти. На самом деле Глинский и Воронцов правили по воле Василия
III, который назначил их опекунами своей семьи. Но с того момента, как
Боярская дума взяла верх над семибоярщиной, законность обернулась
беззаконием: боярскую опеку над великой княги-1 ней стали
квалифицировать как государственную измену.

О Глинском толковали, будто он отравил Василия III и хотел выдать
полякам семью великого князя. Но этим толкам трудно верить. На самом
деле князь Михаил погиб потому, что был чужаком среди московских
бояр. I Уморив Глинского в тюрьме, власти «забыли» наказать Воронцова.
Его отправили в Новгород, наделив почетным титулом главного воеводы и
наместника новгородского. Подобные действия обнаружили всю пустоту
официальных заявлений по поводу заговора Глинского и
Воронцова.

Самый влиятельный из вождей семибоярщины, Юрьев подвергся аресту еще до
того, как взят был под стражу Глинский. Но он понес еще более мягкое
наказание, чем Воронцов. После недолгого заключения его освободили и
оставили в столице. Юрьев заседал в Боярской думе даже после того, как
его двоюродный брат бежал в Литву.

Андрей Старицкий, младший брат Василия III, который владел обширным
княжеством и располагал внушительной военной силой, после крушения
семибоярщины укрылся в удельной столице городе Старице. Однако
сторонники Елены не оставили его в покое. Старицкому велели подписать
«проклятую» грамоту о верной службе правительнице. Опекунские функции,
которыми Василий III наделил брата, были аннулированы.

Живя в уделе, Андрей постоянно ждал опалы. В свою очередь Елена
подозревала бывшего опекуна во всевозможных кознях. По совету Овчины она
решила вызвать Андрея в Москву и захватить его. Удельный князь почуял
неладное и отклонил приглашение, сказавшись больным. При этом он
постарался убедить правительницу в своей лояльности и отправил на
государеву службу почти все свои войска. Этой его оплошностью сразу
воспользовались Глинская и ее фаворит. Московские полки скрытно
двинулись к Старице. Предупрежденный среди ночи о подходе
правительственных войск, Андрей бросился из Старицы в Торжок. Отсюда он
мог уйти в Литву, но вместо того повернул к Новгороду. С
помощью новгородских дворян бывший глава семибоярщины надеялся
одолеть Овчину и покончить с его властью. «Князь великий мал,— писал
Андрей новгородцам,— держат государство бояре, и яз вас рад жаловати» 2.
Хотя некоторые дворяне и поддержали мятеж, Андрей не решился биться с
Овчиной и, положившись на его клятву, отправился в Москву, чтобы
испросить прощение у невестки. Как только удельный князь явился в
Москву, его схватили и «посадили в за-точенье на смерть». На узника
надели некое подобие железной маски — тяжелую «шляпу железную» и за
полгода уморили в тюрьме. По «великой дороге» от Москвы до Новгорода
расставили виселицы, на них повесили дворян, вставших на сторону князя
Андрея.

Князь Михаил Глинский и брат великого князя Андрей были «сильными»
людьми семибоярщины. Их Овчина наказал самым жестоким образом. Другие же
душеприказчики Василия III — князья Шуйские, Юрьев и Тучков заседали в
думе до смерти Елены Глинской. По-видимому, именно в кругу старых
советников Василия III созрели проекты важнейших реформ, осуществленных
в те годы.

Бояре начали с изменений в местном управлении. Они возложили обязанность
преследовать «лихих людей» на выборных дворян — губных старост, т. е.
окружных судей (губой называли округ). Они позаботились также о
строительстве и украшении Москвы и провели важную реформу денежной
системы. Дело в том, что с расширением товарооборота требовалось все
больше денег, но запас драгоценных металлов в России был ничтожно мал.
Неудовлетворенная потребность в деньгах вызвала массовую фальсификацию
серебряной монеты. В городах появилось большое число фальшивомонетчиков.
И хотя виновных жестоко преследовали, секли им руки, лили олово в горло,
ничто не помогало. Радикальное средство для устранения кризиса денежного
обращения нашли лишь в правление Елены Глинской, когда власти изъяли из
обращения старую разновесную монету и перечеканили ее по единому
образцу. Основной денежной единицей стала серебряная новгородская
деньга, получившая наименование «копейка» — на «новгородке» чеканили
изображение всадника с копьем (на старой московской деньге чеканили
всадника с саблей). Полновесная новгородская «копейка» вытеснила легкую
московскую «сабляницу».

Правление Глинской продолжалось менее пяти лет. Надо сказать, что
женщины Древней Руси редко покидали мир домашних забот и посвящали себя
политической деятельности. Немногим затворницам терема удалось
приобрести историческую известность. В числе их была Елена Глинская. Она
начала с того, что узурпировала власть, которой Василий III наделил
семибоярщину. Без ее согласия не могли быть проведены последующие
реформы. Но в самом ли деле можно считать ее мудрой правительницей,
какой изображали ее царские летописи? Ответить на этот вопрос невозможно
из-за отсутствия фактов. Бояре ненавидели Глинскую за ее пренебрежение к
старине и втихомолку поносили ее как злую чародейку.

В последний год жизни Елена много болела и часто ездила на богомолье в
монастыри. Смерть молодой женщины была, как видно, естественной. Правда,
австрийский посол Герберштейн по слухам писал об отравлении великой
княгини ядом. Но сам же он удостоверился в неосновательности молвы и,
издавая «Записки» во второй раз, не упомянул больше о насильственной
смерти Елены. Царь Иван, негодовавший на бояр за непочтение к матери,
даже не догадывался о возможном ее отравлении.

Бояре восприняли смерть Елены как праздник. Бывшие члены семибоярщины
честили незаконную правительницу, не стесняясь в выражениях. Один из
них, боярин М. Тучков, как утверждал царь Иван, произнес «на
преставление» его матери многие надменные «словеса» и тем уподобился
ехидне, отрыгающей яд.

ДЕТСТВО ИВАНА

После смерти великой княгини Елены Глинской власть перешла в руки членов
семибоярщины, поспешивших расправиться с князем Овчиной. Опекуны были
единодушны в своей ненависти к временщику. Но их согласию вскоре пришел
конец.

С гибелью Андрея Старицкого старшим среди опекунов стал князь Василий
Васильевич Шуйский. Этот боярин, которому было более 50 лет, женился на
царевне Анастасии, двоюродной сестре малолетнего великого князя Ивана
IV. Став членом великокняжеской семьи, князь Василий захотел устроить
жизнь, приличную его новому положению. Со старого подворья он переехал
жить на двор Старицких.

Царь Иван говаривал, будто князья Василий и Иван Шуйские самовольно
приблизились к его особе и «тако воцаришася» 4. Но так ли было в
действительности? Ведь Шуйские стали опекунами малолетнего Ивана по воле
великого князя!

Будучи членами одной из самых аристократических русских фамилий, Шуйские
не пожелали делить власть с теми, кто приобрел влияние благодаря личному
расположению Василия III. Раздор между «принцами крови» (так Шуйских
называли иностранцы) и старыми советниками Василия III (боярами Юрьевым,
Тучковым и думными дьяками) разрешился смутой. Через полгода после
смерти правительницы Шуйские захватили ближнего дьяка Федора Мишурина и
предали его казни. Вскоре же они довершили разгром семибоярщины, начатый
Еленой. Боярин и регент М. В. Тучков отправился в ссылку в деревню. Его
двоюродный племянник В. М. Юрьев прожил менее года после описанных
событий. Ближайший союзник Тучкова в думе боярин И. Д. Вельский
подвергся аресту и попал в тюрьму. Торжество Шуйских довершено было
низложением митрополита Даниила, сподвижника Василия III.

Победа Шуйских была полной, но кратковременной. Старый князь Василий
умер в самый разгар затеянной им смуты. Он пережил Мишурина на несколько
недель. Младший брат Иван Шуйский не обладал ни авторитетом, ни
опытностью старшего. В конце концов он рассорился с остальными боярами и
перестал ездить ко двору.

Противники Шуйских воспользовались этим, выхлопотали прощение Ивану
Вельскому и вернули его в столицу, а Ивана Шуйского послали во Владимир
с полками. Но опекун не пожелал признать свое поражение. Он поднял мятеж
и явился в Москву с многочисленным отрядом дворян. Мятежники низложили
митрополита Иоасафа, а князя Вельского сослали на Белое озеро и там
тайно умертвили.

Когда князь Иван, последний из душеприказчиков Василия III, умер, во
главе партии Шуйских встал, князь Андрей Шуйский. Он лишился поддержки
бояр и был убит в конце 1543 г. Правлению Шуйских пришел конец. В то
время великому князю едва исполнилось 13 лет. ;

Иван потерял отца в три года, а в семь с цоловиной лет остался круглым
сиротой. Его четырехлетний брат Юрий не мог делить с ним детских забав.
Ребенок был глухонемым от рождения. Достигнув зрелого возраста, Иван не
раз с горечью вспоминал свое сиротское детство. Чернила его обращались в
желчь, когда он описывал обиды, причиненные ему — заброшенному сироте —
боярами. Описания царя столь впечатляющи, что их обаянию поддались
историки. На основании царских писем В. О. Ключевский создал знаменитый
психологический портрет Ивана-ребенка. В душу сироты, писал он, рано и
глубоко врезалось чувство брошенности и одиночества. Безобразные сцены
боярского своеволия и насилий, среди которых рос Иван, превратили его
робость в нервную пугливость. Ребенок пережил страшное нервное
потрясение, когда бояре Шуйские однажды на рассвете вломились в его
спальню, разбудили и испугали его. С годами в Иване развились
подозрительность и глубокое недоверие к людям.

Насколько достоверен образ Ивана, созданный рукой талантливого
художника? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, что Иван рос
окруженный материнской лаской до семи лет и именно в эти годы
сформировались основы его характера. Опекуны, пока были живы, не
вмешивали ребенка в свои распри, за исключением того случая, когда
приверженцы Шуйских арестовали в присутствии Ивана своих противников, а
заодно митрополита Иоасафа. Враждебный Шуйским летописец замечает, что в
то время в Москве произошел мятеж и «государя в страховании учиниша».
Царь Иван велел сделать к тексту летописи дополнениея, которые
значительно уточнили картину переворота. При аресте митрополита бояре «с
шумом» приходили к государю в постельные хоромы. Мальчика разбудили «не
по времени» — за три часа до света — и петь «у крестов» заставили.
Ребенок, как видно, даже и не подозревал о том, что на его глазах
произошел переворот. В письме к Курбскому царь не вспомнил о своем
мнимом «страховании» ни разу, а о низложении митрополита упомянул
.мимоходом и с полным равнодушием: «да и митрополита Иоасафа с великим
безчестием с митрополии согнаша» 2. Как видно, царь попросту забыл
сцену, будто бы испугавшую его на всю жизнь. Можно думать, что
непосредственные ребяческие впечатления, по крайней мере лет до 12, не
давали Ивану никаких серьезных оснований для обвинения бояр в
непочтительном к нему отношении.

Поздние сетования Грозного производят странное впечатление. Кажется, что
Иван пишет с чужих слов, а не на основании ярких воспоминаний детства.
Царь многословно бранит бояр за то, что они расхитили «лукавым
умышлением» родительское достояние — казну. Больше всех достается
Шуйским. У князя Ивана Шуйского, злословит Грозный, была единственная
шуба, и та на ветхих куницах,— то всем людям ведомо; как же мог он
обзавестись златыми и серебряными сосудами; чем сосуды ковать, лучше бы
Шуйскому шубу переменить, а сосуды куют, когда есть лишние деньги.

Можно допустить, что при великокняжеском дворе были люди, толковавшие о
шубах и утвари Шуйских. Но что мог знать обо всем этом десятилетний
князь-сирота, находившийся под опекой Шуйских? Забота о сохранности
родительского имущества пришла к нему, конечно же, в более зрелом
возрасте. О покраже казны он узнал со слов «доброхотов» много лет
спустя.

Иван на всю жизнь сохранил недоброе чувство к опекунам. В своих письмах
он не скрывал раздражения против них. Припомню одно, писал Иван, как,
бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Шуйский сидит на лавке,
опершись локтем о постель покойного отца и положив ноги на стул, а на
нас и не смотрит. Среди словесной шелухи мелькнуло, наконец, живое
воспоминание детства. Но как превратно оно истолковано! Воскресив в
памяти фигуру немощного старика, сошедшего вскоре в могилу, Иван
начинает бранить опекуна за то, что тот сидел, не «преклонялся» перед
государем — ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга перед своим
господином. «Кто же может перенести такую гордыню?» — этим вопросом
завершает Грозный свой рассказ о правлении Шуйских.

Бывший друг царя Курбский, ознакомившись с его письмом, не мог
удержаться от иронической реплики. Он высмеял неловкую попытку
скомпрометировать бывших опекунов и попытался растолковать Ивану, сколь
неприлично было писать «о постелях, о телогреях» (шубах Шуйских) и
включать в свою эписголию «иные бесчисленные яко бы неистовых баб басни»
3.

Иван горько жаловался не только на обиды, но и на «неволю» своего
детства. «Во всем воли несть,— сетовал он,— но вся не по своей воли и не
по времени юности». Но можно ли было винить в том лукавых и прегордых
бояр? В чинных великокняжеских покоях испокон веку витал дух Домостроя,
а это значит, что жизнь во дворце подчинена была раз и навсегда
установленному порядку. Мальчика короновали в три года, и с тех пор он
должен был часами высиживать на долгих церемониях, послушно исполнять
утомительные, бессмысленные в его глазах ритуалы, ради которых его
ежедневно отрывали от увлекательных детских забав. Так было при жизни
матери, так продолжалось при опекунах.

По словам Курбского, бояре не посвящали Ивана в свои дела, но зорко
следили за его привязанностями и спешили удалить из дворца возможных
фаворитов. Со смертью последних опекунов система воспитания детей в
великокняжеской семье неизбежно должна была измениться. Патриархальная
строгость уступила место попустительству. Как говорил Курбский,
наставники «хваляще (Ивана), на свое горшее отрока учаще». В отроческие
годы попустительство наносило воспитанию Ивана больший ущерб, чем мнимая
грубость бояр.

Иван быстро развивался физически ив 13 лет выглядел сущим верзилой.
Посольский приказ официально объявил за рубежом, что великий государь «в
мужеский возраст входит, а ростом совершенного человека (!) уже есть, а
з божьего волею помышляет ужо брачный закон приыяти». Дьяки довольно
точно описали внешние приметы рослого юноши, но они напрасно приписывали
ему степенные помыслы о женитьбе.

Подросток очень мало напоминал прежнего мальчика» росшего в «неволе» в
строгости. Освободившись от опеки и авторитета старейших бояр, великий
князь предался диким потехам и играм, которых его лишали в детстве.
Окружающих поражали буйство и неистовый нрав Ивана. Лет в 12 он
забирался на островерхие терема и спихивал «с стремнин высоких» кошек и
собак, «тварь бессловес ную». В 14 лет он «начал человеков ураняти».
Кровавые, забавы тешили «великого государя». Мальчишка отчаянно
безобразничал. С ватагой сверстников, детьми знатнейших бояр, он
разъезжал по улицам и площадям города, топтал конями народ, бил и грабил
простонародье, «скачюще и бегающе всюду неблагочинно».

С кончиною опекунов и приближением совершеннолетия великого князя бояре
все чаще стали впутывать мальчика в свои распри. Иван живо помнил, как в
его присутствии произошла потасовка в думе, когда Андрей Шуйский и его
приверженцы бросились с кулаками на боярина Воронцова, стали бить его
«по ланитам», оборвали на нем платье, «вынесли из избы да убить хотели»
и «боляр в хребет толкали». Примерно через полгода после инцидента в
доме один из «ласкателей» подучил великого князя казнить Андрея
Шуйского. Псари набросились на боярина возле дворца у Курятных ворот,
убитый лежал наг в воротах два часа. «От тех мест,— записал летописец,—
начали боляре от государя страх имети и послушание» 4. Прошли долгие и
долгие годы, прежде чем Иван IV добился послушания от бояр, пока же он
сам стал орудием в руках придворных. Они, как писал Курбский, «начата
подущати его и мстити им (Иваном) свои недружбы, един против другого» 5.

Примерно в одно время с кончиной последнего из опекунов умер «дядька» и
воспитатель великого князя конюший Иван Иванович Челяднин. Старый уклад
жизнд в великокняжеской семье окончательно рухнул. Много позже Иван
любил упрекать бояр, не сподобивших государей своих «никоего промышления
доброхотного». Нас с единородным братом Юрием, жаловался он, стали
питать как иностранцев или же как «убожайшую чадь», как тогда пострадали
мы «во одеянии и в алчбе»; сколько раз вовремя не давали нам поесть! Как
же исчесть такие многие бедные страдания, каковые перестрадал я в
юности? — патетически восклицал Иван. Несомненно, в его жалобах, как
эхо, звучали живые воспоминания юности.Но вот вопрос, к каким годам
они относились? Можно азать почти наверняка, что ко времени,
когда Иван избавился от всякой опеки и стал жить в «самовольстве»
«Ласкающие пестуны», стараясь завоевать расположение мальчика, не
слишком принуждали его к учению. Наказать его за безобразия или
заставить вовремя поесть они попросту не могли.

ЦАРСКИЙ ТИТУЛ

Василий III велел боярам, как мы уже говорили, «беречь» сына до 15 лет,
после чего должно было начаться его самостоятельное правление. 15 лет —
пора совершеннолетия в жизни людей XVI столетия. В этом возрасте
дворянские дети поступали «новиками» на военную службу, а дети знати
получали низшие придворные должности. Василий III возлагал надежды на
то, что назначенные им опекуны приобщат наследника к делам управления.
Но опекуны сошли со сцены, не завершив главного порученного им дела. В
15 лет Иван IV оказался малоподготовленным к исполнению функций
правителя обширной и могуществен еой державы, а окружали его случайные
люди. Неудивительно, что свое совершеннолетие Иван IV ознаменовал лишь
опалами да казнями. Едва отпраздновав день рождения, великий князь велел
отрезать язык Афанасию Бутурлину за какие-то невежливые слова. Через
месяц объявил опалу сразу пятерым знатнейшим боярам.

Боярская дума просила 15-летнего великого князя отправиться с полками на
татар. Выступив в поход, Иван предался всевозможным потехам. Будучи в
военном лагере, он пашню пахал вешнюю, сеял гречиху, на ходулях ходил и
в саван наряжался. Бояре вынуждены были делить царские забавы. Прошло
несколько дней, и трем боярам, сеявшим с Иваном гречиху, посекли головы.
По какой причине погибли видные воеводы, никто не знал толком. Скорее
всего их погубило «супротисловие» великому князю.

Начало самостоятельного правления Ивана IV о было актом большого
политического значения. Русского государства принял титул царя.

Люди средневековья представляли мировую политичен скую систему в виде
строгой иерархии. Согласно византийской доктрине, центром
вселенной была Византия, воспринявшая наследие Римской империи. Русь
познакомилась с византийской доктриной еще при киевских!
князьях. Помнили ее и в московские времена. В XIV в. московских великих
князей титуловали иногда столыш-1 ками византийского «царя». Конечно,
чин этот лишен был в то время какого бы то ни было политического смысла.

Страшный татарский погром и установление власти Золотой Орды
включили Русь в новую для нее политическую систему — империю великих
монгольских ханов, владевших половиной мира. Русские князья, получавшие
теперь родительский стол из рук золотоордынских ханов, перенесли титул
«царя» на татарских владык.

Московские князья давно именовали себя «великими князьями всея Русии»,
но только Ивану III удалось окончательно сбросить татарское иго и из
князяподручника стать абсолютно самостоятельным сувереном-«самодержцем».
Падение Золотой Орды и крушение Византииско империи в 1453 г. положили
конец как вполне реальной зависимости Руси от татар, так и старым
представлениям русских относительно высшей власти греческих «царей».

Ситуация в Восточной Европе претерпела радикальные перемены после того,
как вместо слабой, раздробленной, зависевшей от татар Руси появилось
мощное единое государство. Русское политическое сознание отразило
происшедшие перемены в новых доктринах, самой известной из которых стала
теория «Москва — третий Рим», согласно которой московские князья
выступали прямыми преемниками властителей «второго Рима» — Византийской
империи. Уже дед Грозного именовал себя «царем всея Русии». Правда, он
воздержался от официального принятия этого титула, не рассчитывая на то,
что соседние государства признают его за ним (Иван III употреблял его
только в сношениях с Ливонским орденом и некоторыми немецкими князьями).

О коронации 16-летнего внука Ивана III бояре не сразу известили
иностранные государства. Лишь через два года польские послы в Москве
узнали, что Иван IV «царем венчался» по примеру прародителя своего
Мономаха и то имя он «не чужое взял». Выслушав это чрезвычайно важное
заявление, послы немедленно потребовали представления им письменных
доказательств. Но хитроумные бояре отказали, боясь, что поляки, получив
письменный ответ, смогут обдумать возражения и тогда спорить с ними
будет тяжело. Отправленные в Польшу гонцы постарались объяснить смысл
московских перемен так, чтобы не вызвать неудовольствия польского двора.
Ныне, говорили они, землею Русскою владеет государь наш один, потому-то
митрополит и венчал его на царство Мономаховым венцом. В глазах
московитов коронация, таким образом, символизировала начало
самодержавного правления Ивана на четырнадцатом году его княжения.

Ивана короновали 16 января 1547 г. После торжественного богослужения в
Успенском соборе в Кремле митрополит Макарий возложил на его голову
шапку Мономаха — символ царской власти. Первые московские князья в
.своих завещаниях неизменно благословляли наследников «шапкой золотой» —
короной своей московской вотчины. Великокняжеская корона в их духовных
не фигурировала. Ею распоряжалась всесильная Орда. Когда Русь покончила
с тяжким татарским игом, повелители могущественной державы продолжали
украшать свою голову прадедовской «золотой шапкой», но теперь они
именовали ее шапкой Мономаха. Любознательный австриец Герберштейн видел
шапку на Василии III. Она была, расшита жемчугом и нарядно убрана
золотыми бляшками дрожавшими при любом движении великого князя. Как
видно, шапка была скроена по татарскому образцу, Но после падения Орды
восточный покрой вышел из моды; По поводу происхождения шапки Мономаха
сложена была такая легенда. Когда Мономах совершил победоносный поход на
Царьград, его дед император Константин (на самом деле давно умерший)
отдал внуку порфиру со своей головы, чтобы купить у него мир. От
Мономаха императорские регалии перешли к московским государям.

Официальные летописи изображали дело так, будто 16-летний юноша по
собственному почину решил короноваться шапкой Мономаха и принять царский
титул. Митрополит и бояре, узнав о намерении государя, заплакали от
радости, и все было решено. В действительности инициатива коронации
принадлежала не Ивану, а тем людям, которые правили его именем. Ко
времени коронации наибольшим влиянием при дворе пользовались бабка
великого князя Анна и его дядя Михаил Васильевич Глинский.

Брак Василия III с Еленой Глинской выдвинул Глинских в первые ряды
столичного боярства. Но после гибели опекуна Михаила Львовича и смерти
правительницы Елены Глинские многие годы оставались на вторых ролях.
Положение переменилось, когда их племянник Иван достиг совершеннолетия.
Старший из братьев Глинских Михаил Васильевич немедленно же заявил
претензии на титул конюшего боярина, рассчитывая занять в государстве
такое же высокое положение, какое занимал конюший Овчина в правление
Елены Глинской. Титул конюшего служил предметом постоянных домогательств
со стороны самых могущественных лиц в государстве. После Овчины он
перешел к воспитателю великого князя И.И. Челяднину, а от него — к И.П.
Челяднину-Федорову. Михаил повел дело так ловко, что добился смертного
приговора для Челяднина. По приказу Ивана IV Челяднина «ободрали» донага
и передали в руки палача. Но тот заслужил помилование полным смирением.
Несколько месяцев спустя великий князь приказал убить двух своих
сверстников—братьев князей Ивана Дорогобужского и Федора Овчинина.
Одного из них посадили на кол, а другому отрубили голову на льду
замерзшей реки. Кровавая расправа не была следствием мальчишеской ссоры.
Как свидетельствуют летописи, знатных дворян убили по повелению Михаила
Глинского и матери его княгини Анны. Глинские сполна рассчитались со
старым конюшим И.П. Челядниным. Они отняли у него не только все его
титулы, но и единственного наследника пасынка князя Дорогобужского.

Затеяв коронацию, родня царя добилась для себя крупных выгод. Бабка царя
Анна с детьми получила обширные земельные владения на правах удельного
княжества. Князь Михаил был объявлен ко дню коронации конюшим, а его
брат князь Юрий стал боярином.

Едва ли можно согласиться с мнением, что коронация Ивана IV и
предшествовавшие ей казни положили конец боярскому правлению. В
действительности произошла всего лишь смена боярских группировок у
кормила власти. Наступил кратковременный период господства Глинских.

В глазах же царя и большинства его подданных перемена титула стала
начальной вехой самостоятельного правления Ивана IV. Вспоминая те дни,
царь писал впоследствии, что он сам взялся строить свое царство и «по
божьей милости начало было благим»1. Благодаря царскому титулу Иван IV
вдруг явился перед своими подданными в роли преемника римских кесарей и
помазанника божьего на земле. Но недолго тешился Иван блеском без труда
приобретенного могущества. Жизнь вскоре преподала ему жестокий урок.
Воспитанник дворцовых теремов шрхо знал собственный народ. Он видел
испуганных людей, когда для потехи топтал лошадьми рыночную толпу; видел
радостные лица в торжественные праздники. Но у юкорного народа было и
другое лицо. Вскоре царю довелось увидеть и его.

МОСКОВСКОЕ ВОССТАНИЕ

К середине XVI в. население России едва ли превышало 8—10 млн. человек.
Большая часть его жила в крохотных деревнях, разбросанных по бескрайней
Восточно-Европейской равнине. И именно в этих деревнях шла незаметная
работа, подготовлявшая расцвет государства. Крестьяне поднимали новь,
колонизовали необжитые окраины—«Дикое поле». Первая половина столетия
оказалась временем относительно благополучным для сельского населения.
Неурожаи случались часто, но они не захватывали всю страну разом и не
имели катастрофических последствий. Феодалы отягощали крестьян
всевозможными повинностями, но еще не пытались прикрепить их к земле и
лишить права выхода в Юрьев день.

В аграрной России численность горожан не превышала 2% всего населения
страны. Города служили центром ремесленного производства и торговли. В
условиях господства натурального хозяйства товарное обращение, как
правило, не выходило за рамки местного рынка. Страна еще не преодолела
экономическую разобщенность, доставшуюся ей в наследство от периода
феодальной раздробленности. Тем не менее города переживали расцвет.
Количество жителей в них увеличивалось. Особенно быстро росла Москва.
Иностранцы сравнивали русскую столицу с крупнейшими городами Западной
Европы. По очень неточным подсчетам современников, в Москве насчитывав
лось около 100 тыс. человек. На втором месте после Москвы стоял Новгород
с населением в 25—30 тыс. человек. Прочие русские города далеко уступали
Москве и Новгороду. С падением феодальной республики Новгород Великий
утратил былое торгово-промышленное могущество. Для жизни городов
характерны были глубокие социальные контрасты. Богатая купеческая
верхушка постоянно находилась в раздоре с неимущими низами. Поборы с
городов служили одним из главных источников пополнения государственной
казны, но власти облагали горожан не только денежными данями, но и
тяжкими натуральными повинностями. В военное время города должны были
снаряжать в поход отряды воинов, вооруженных огнестрельным оружием.
Вопрос о том, кому нести воинскую повинность, всегда служил предметом
спора между богатьн ми купцами и черным людом. Подобный спор произошел в
Новгороде в самом начале Казанской войны. Присланные в царский лагерь в
Коломну новгородские стрельцы пытались искать справедливости у молодого
государя. Когда Иван выехал из лагеря на прогулку, они попробовали
вручить ему жалобу. Великий князь велел челобитчикам убираться прочь.
Дворяне принялись расчищать государю путь. Тогда новгородцы забросали их
комьями грязи и подняли пальбу из пищалей (ружей). На поле брани
замертво легло более десяти человек, многие получили раны. Дворянам не
удалось одолеть стрельцов, и великий князь вынужден был пробираться к
своему стану кружным путем. Иван хорошо запомнил коломенский бунт и
много лет спустя, просматривая старые летописи, включил в них рассказ о
строптивых новгородцах.

Через полгода после бунта Иван явился в Новгород собственной персоной.
Его сопровождало 4 тыс. воинов. Великий князь, повествует местный
книжник, «смирно и тихо пожи в Новгороде три дни, а после трех день все
его войско начя быти спесиво». Новгородцев раздражала, впрочем, не
столько «спесь» московского воинства, сколько московские поборы.
Горожане должны были заплатить великому князю 3 тыс. золотых «поклону».

Из Новгорода великий князь отправился в Псков, жители которого с
нетерпением ждали его приезда, чтобы найти управу на городских
бояр-наместников. В Пскове Иван тешился тем, что гонял на ямских, а не
«управил своей вотчины ничего». И здесь посадские люди лишь претерпели
великие убытки и волокиту. Но они не теряли надежды и после отъезда
Ивана послали к нему многочисленную делегацию с жалобой. Челобитчики
застали царя на отдыхе в одном из дворцовых сел. Раздосадованный Иван
велел арестовать крамольных горожан и «бесчествовал» их: обварил кипящим
вином, свечою сжег волосы и опалил бороды. Вслед за тем жалобщиков
раздели Донага и уложили на землю. Неизвестно, чем все это могло
кончиться, если бы не случай. Царю сообщили о внезапном падении большого
кремлевского колокола, и он Умчался в Москву подивиться чуду. Псковичи
вернулись ни с чем, и их рассказы дали горожанам новую пищу Для
недовольства. В Пскове с минуты ыа минуту ждали возмущения. Местный
воевода в страхе бежал из города прочь. Вскоре в псковской земле
вспыхнуло восстание. В руках восставших оказалась мощная пограничная
крепость — город Опочка. Сидевший в городе государев дьяк был брошен в
тюрьму. События в Опочке настолько встревожили московские власти, что те
поспешили направить в Псков крупные военные силы. Двухтысячная
новгородская рать заняла мятежную крепость. Выступление псковитян было
подавлено.

Между тем недовольство захлестнуло вслед за Псковом Москву и Новгород.
Новгородский архиепископ посылал в Москву отчаянные письма, сообщая, что
от «разбойников» на новгородских дорогах нет ни проходу, ни проезду. Но
столица была поглощена своими заботами. В Москве назревало восстание.

Приход к власти Глинских осложнил обстановку в стране. Подобно
предшествующим боярским правительствам, новые временщики грабили казну и
облагали горожан тяжелыми денежными поборами. Глинские долго были не у
дел и теперь старались наверстать упущенное. В короткое время они успели
снискать общую ненависть. В царствующем граде Москве и по всей стране,
повествует летописец, умножились неправды от вельмож, творивших насилия,
судивших неправедно по мзде и облагавших население тяжелыми данями.
Слуги Глинского вели себя в столице как завоеватели. «Черным» людям от
них было «насилство и грабеж».

В жаркие летние месяцы 1547 г. в Москве произошли крупные пожары,
ускорившие развязку. Множество горожан лишились имущества и крова.
Обездоленные винили во всем Глинских.

Восстание в Москве началось 26 июня 1547 г., когда вооруженные горожане
ворвались в Кремль и потребовали выдать им Глинских на расправу. Бояре
пытались успокоить народ, но успеха не добились. Великому государю,
присутствовавшему на богослужении в Успенском соборе, пришлось испить
чашу унижения до дна. Разгневанные посадские люди выволокли из собора
его дядю Юрия Глинского и тут же на площади забили каменьями. Народ
разграбил дворы Глинских, перебил их вооруженных слуг «бесчисленно», а
заодно и многих государевых дворян. Царю пришлось «утещи» со всем двором
в подмосковное село Воробьеве. Но село оказалось для царской семьи
ненадежным убежищем. На третий день мятежа московский палач скликал на
площадь огромную толпу. Пострадавшие от пожара горожане громко кричали,
что Москву «попалили колдовством», что виною всему бабка царя «Волхова»
Анна — она вынимала из людей сердца, мочила их в воде и той водой, летая
сорокой, кропила город. Разъяренная толпа «скопом» двинулась в
Воробьево, чтобы разделаться с ненавистными правителями.

Появление толпы повергло царя в ужас. По словам Ивана, его жизни грозила
опасность, «изменники наусти-ли были народ и нас убити»1 Боярам с трудом
удалось успокоить горожан и убедить их, что Глинских в Воробьеве нет.
Вооруженная толпа беспрепятственно вернулась в столицу.

Участники московского восстания принадлежали к разным социальным слоям.
Самой активной силой движения были низы — «черные люди», но они не имели
определенной политической программы, и их выступление против Глинских
напоминало обычный в эпоху средневековья «примитивный бунт» (С.О.Шмидт).
«Большие люди» на первых порах также участвовали в выступлении,
благодаря чему они смогли со временем добиться от правительства
существенных уступок.

В конце концов волнение улеглось, и власти овладели положением в
столице. Московские события показали царю Ивану поразительное
несоответствие между его представлениями о своих возможностях и
подлинным положением дел. С одной стороны, царю внушали, что власть его
самодержавна и идет от бога. С другой стороны, первые же шаги
самостоятельного правления поставили его лицом к лицу с бунтующим
народом, поднявшим руку на царскую семью. Не раз безнаказанно посягавший
на чужую жизнь Иван впервые должен был всерьез задуматься о собственном
спасении и спасении близких людей.

Московские события стали важной вехой в жизни Ивана IV. Они заставили
удалить из Боярской думы скомпрометировавшую себя царскую родню
Глинских, обвинявшихся в происшедших перед тем казнях бояр. Князь Михаил
не осмелился вернуться в столицу и пытался бежать из своей ржевской
вотчины в Литву, но по дороге был схвачен. По настоянию бояр у него
отобрали титул конюшего. Казни в Москве прекратились как по мановению
руки.

Правительство Глинских пало, и вместе с тем закончилась целая полоса
политического развития Русского государства, известная под названием
«боярского правления». Грандиозное московское восстание показало
боярским правителям, сколь непрочна их власть. Обнажившийся социальный
антагонизм ошеломил власть имущих, на время ослабил боярские распри и во
многом определил характер последующих реформ.

ПЕРВЫЕ РЕФОРМЫ

К середине XVI в. политический строй России переживал процесс
обновления. В ходе объединения страны власть московских государей
чрезвычайно усилилась, но не стала неограниченной. Могущественная
аристократия была живой носительницей традиций раздробленности,
обременявших страну и после того, как разобщенные феодальные княжества
объединились в единое государство. Монарх делил власть с аристократией.
«Царь указал, а бояре приговорили» — по этой формуле принимались законы,
решались вопросы войны и мира. Через Боярскую думу знать распоряжалась
делами в центре. Она контролировала также и все местное управление.
Бояре получали в «кормление» крупнейшие города и уезды страны.

Название «кормление» произошло от того, что областные управители
собирали пошлины в свой карман, т. е. в буквальном смысле кормились за
счет населения. Система кормлений была одним из самых архаических
институтов XVI в.

Боярская аристократия старалась оградить свои привилегии с помощью
местнических порядков. В соответствии с этими порядками служебные
назначения определялись не пригодностью и опытностью человека, а его
«отчеством» (знатностью) и положением родни (отца, деда и прочих
«сродников»). Местничество разобщало знать на соперничавшие кланы и
вместе с тем закрепляло за узким кругом знатнейших семей исключительное
право на замещение высших постов. К середине XVI в. местничество в
значительной мере изжило себя.

Знать ревниво оберегала устаревшие традиции. Но распри и злоупотребления
боярских клик в период малолетства Ивана скомпрометировали старый
порядок вещей и сделали неизбежной более энергичную перестройку системы
управления на новых началах централизации.

После образования единого государства феодальная иерархическая
структура претерпела большие изменения. Некогда однородная масса
боярства распалась. Старое па-звание «бояре» сохранили за собой лишь
крупные землевладельцы, верхний слой феодального класса. Они владели
обширными землями и распоряжались ими на правах вотчинников — продавали,
меняли, закладывали свою земельную собственность. Низшую и более
многочисленную прослойку составляли измельчавшие вотчинники
(дети боярские) и слуги великокняжеского двора (старинные холопы,
«слуги под дворским»), которых со временем стали именовать дворянами.
Служилые люди — дворяне — «держали землю» по большей части на
поместном праве. Они владели ею до тех пор, пока несли службу в пользу
великого князя. В XVI в. поместье стало ведущей формой феодального
землевладения. Через поместную систему великокняжеская власть тесно
привязала к себе служилое сословие. В лице помещиков монархия получила
массовую и прочную опору. Перемены в структуре феодального сословия
ранее всего сказались на армии. Многочисленные «княжие дружины»
уступили место единому дворянскому ополчению. В рядах ополчения
насчитывалось несколько десятков тысяч средних и мелких
дворян. Значение дворянской прослойки настолько возросло, что с ее
требованиями должна была считаться любая боярская группировка, стоявшая
у кормила власти. Однако непосредственное влияние дворянства на дела
управления не соответствовало его удельному весу. Дворяне не имели
постоянных представителей в Боярской думе. Местнические порядки
прочно закрывали им пути к высшим государственным постам. Дворянство не
желало мириться с таким положением дел. Оно требовало привести систему
управления в соответствие с новыми историческими условиями.

Московское восстание 1547 г. обнаружило непрочность боярских
правительств и тем самым создало благоприятные возможности для выхода
дворянства на политическую арену. Именно после восстания впервые
прозвучал голос дворянских публицистов, и представителям дворянства был
открыт доступ на сословные совещания, или соборы, получившие позже
наименование Земских соборов (С.О.Шмидт). Дворянские публицисты
выдвинули проекты всестороннего преобразования государственного строя
России. Поток преобразовательных идей в конце концов увлек молодого
царя.

В выработке мировоззрения Ивана, как полагают, большую роль сыграл
митрополит Макарий, «по чину» занявший место наставника царя.
Высокообразованный человек, но посредственный писатель, Макарий обладал
качеством, которое помогло ему пережить все боярские правительства и в
течение 20 лет пользоваться милостями Ивана. Великий дипломат в рясе
ловко приноровлял свою пастырскую миссию; к запросам светских властей.
Макарий выступил глашатаем «самодержавия». Он венчал «на царство»
.Ивдна.и придал новый блеск сильно потускневшей в годы боярского
правления идее «богоизбранности» русских самодержцев. Из его уст Иван
воспринял мысль, которая стала основой всей его жизненной философии.
Глава воинствующей церкви внес большой вклад в разработку идеологии
самодержавия, которая была прежде уделом книжников, а затем получила
практическое осуществление в деяниях Грозного.

После коронации Грозного и основания «православного царства» Макарий
провел церковную реформу. Собранный им духовный собор канонизировал
несколько десятков местных угодников, объявленных «новыми чудотворцами».
Русская церковь обрела больше святых, чем имела за все пять веков своего
существования. Церковная реформа призвана была возвеличить значение
национальной церкви и доказать, что солнце «благочестия», померкшее в
Древнем Риме и Царьграде, с новой силой засияло в Москве – третьем Риме.

Деятельность Макария оказала воздействие на устремления Ивана. Но
влияние митрополита не стало исключительным.

С первых шагов самостоятельного правления Иван близко сошелся с узким
кругом высшей приказной бюрократии, приводившей в движение механизм
государственного управления. «Бюрократы» принадлежали к самой
образованной части тогдашнего общества. Выходцем из низов был знаменитый
дьяк Иван Висковатый, который благодаря своим редким дарованиям поднялся
с низших на самые высокие ступеньки социальной лестницы. Висковатый
оказывал большое влияние на Ивана, но главным любимцем царя стал все же
не он, а Алексей Адашев.

Мелкий костромской вотчинник Алексей Адашев не блистал знатностью и
богатством. Не без сарказма царь Иван заметил, что взял Алексея во
дворец «отгноища» и «учинил» наравне с вельможами, ожидая от него
«прямой службы». Адашев в самом, деле являл собой образец «прямого
слуги», но этих достоинств было недостаточно, чтобы сделать успешную
карьеру при дворе. Своим успехом Адашев (как и Висковатый) был обязан
удачной службе в приказах — новых органах центрального управления.
Карьера будущего царского любимца началась со службы в Челобитенном
приказе. Этот приказ служил своего рода канцелярией царя, в которой
рассматривались поступавшие на государево имя «изветы». Из Челобитенного
приказа Адашев перешел в Казенный приказ и служил там столь успешно, что
вскоре же получил чин государственного казначея, который открыл перед
ним двери Боярской думы. В конце концов Адашев, по образному выражению
современников, начал «править Рускую землю», сидя .в приказной избе у
Благовещенского собора.

Порожденная процессом политической централизации, высшая приказная
бюрократия не случайно стала проводником идеи преобразованргя
государственного аппарата. Адашевский кружок осуществил эту идею на
практике. Реформы явились важной вехой в политическом развитии страны. В
кремлевские терема пришли новые люди. Знакомство с ними составило целую
эпоху в жизни Ивана. Перед Иваном раскрылись неведомые ранее горизонты
общественной деятельности. Приближалась пора зрелости. Скрытая неприязнь
царя к «великим боярам» получила новую пищу и новое направление.

Реформаторы впервые заявили о себе после созыва так называемого «собора
примирения» 1549 г. Помимо Боярской думы и церковного руководства на
этом совещании присутствовали также воеводы и дети боярские. Выступая
перед участниками собора, 18-летний царь публично заявил о необходимости
перемен. Свою речь он начал с угроз по адресу бояр-кормленщиков,
притеснявших детей боярских и «христиан», чинивших служилым людям обиды
великие в землях. Обличая злоупотребления своих вельмож, Иван возложил
на них ответственность за Дворянское оскудение.

Критика боярских злоупотреблений, одобренная свыше и как бы возведенная
в ранг официальной доктрины, способствовала пробуждению общественной
мысли в России

Настала неповторимая, но краткая пора расцвета русской публицистики.
Передовые мыслители приступили к обсуждению назревших проблем
преобразования общества. Одним из самых ярких публицистов той поры был
Иван Семенович Пересветов. Он родился в Литве в семье мелкого шляхтича и
исколесил почти всю Юго-Восточную Европу, прежде чем попал на Русь.
Уцелевшие члены семибоярщины еще располагали в то время некоторым
влиянием в Москве. Один из них, М. Юрьев, обратил на Пересветова
внимание, после того как ознакомился с его проектом перевооружения
московской конницы щитами македонского образца. (Как видно, обстановка
не благоприятствовала составлению более широких преобразовательных
проектов.) Как бы то ни было, Пересветов заручился поддержкой Юрьева и
устроил свои материала ные дела. После смерти покровителя приезжий
дворянин впал в нищету. Наступивший период боярского правления стал в
глазах Пересветова олицетворением всех общественных зол, которые губили
простых «воинников» и грозили полной гибелью царству.

Проведя многие годы в бедности, Пересветов мгновенно оценил
благоприятные возможности, связанные с наметившимся в конце 40-х годов
поворотом к реформам. Улучив момент, прожектер подал царю свои
знаменитые челобитные. Простой «воинник» оказался одним из самых
талантливых писателей, выступивших с обоснованием идеологии
самодержавия. Опасаясь прямо критиковать московские порядки, что
было делом небезопасным, Пе-.ресветов: прибегнул к аллегориям и
описал в качестве идеального образца неограниченной дворянской
монархии грозную. Османскую империю, построенную на обломках греческого
дарства. Православное греческое царство царя Константина, рассуждал
публицист, погибло из-за вельмож, из-за, «ленивых богатинов», зато
царство Магомет-Салтана процветает благодаря его «воинникам», которыми
он «силен и славен»; Воззрения Пересветова поражали ровременников свюей
широтой, в некоторых отношениях он обгонял свое время. Публицист писал,
что о поступках людей надо судить по их «правде», ибо «бог не веру
любит, а правду». Он призывал освободить «похолоплен-ных» воинов.
«Которая земля порабощена,— замечал писатель,—в той земле зло
сотворяется… всему царству оскудение великое». Замечательно, что
Пересветов обходил полным молчанием вопрос о земельном обеспечении
служилых людей, а между тем именно этот «великий вопрос» тогдашнего
времени более всего волновал феодальное дворянство. Публицист
предполагал, что служилых людей достаточно обеспечить жалованьем, а
необходимые денежные средства можно получить с горожан при условии
введения твердых цен на городских рынках. Пересветов советовал царю быть
щедрым к «воинникам» («что царьская щедрость до воиннеков, то его и
мудрость») и призывал «грозу» на голову изменников-вельмож.
Пересветов первый четко выразил мысль о том, что преобразование системы
управления и военной службы в России немыслимо без ограничения
политического господства знати, без приобщения к государственным
делам дворянства. Пересветов смело и страстно протестовал
против боярского засилия в России. Дерзкие обличения по адресу высших
сановников государства — бояр — неизбежно привели бы безвестного
шляхтича в тюрьму или на плаху, если бы за его спиной не стояли новые
покровители — партия реформ.

Возглавленная Адашевым партия реформ стала ядром правительства,
получившего в литературе не вполне удачное наименование Избранной рады.
Молодой царь Иван IV стал своего рода рупором нового направления. После
«собора примирения» он выступил перед так называемым Стоглавым собором
со знаменитыми «царскими вопросами», содержавшими обширную программу
преобразований. В своей речи к членам собора глава государства затронул
и экономические вопросы (например, вопрос о внутренних таможенных
барьерах), и вопросы социальные (такие, как ограничение местничества,
всеобщая перепись земель, пересмотр землевладения, судьба кормлений).
«Царские вопросы» показывают, сколь глубоко захвачен был царь
преобразовательным течением. Споры, рожденные проектами реформ, и первые
попытки их осуществления стали той практической школой, которой так
недоставало Ивану. Они шлифовали его пытливый от природы ум и
формировали его как государственного деятеля.

В 1549 г. «собор примирения» принял решение о том, чтобы исправить
Судебник «по старине». Приказы приступили к делу немедленно и год спустя
передали на утверждение думы новый Судебник. В центре законодательной
работы, по-видимому, стоял Казенный приказ, возглавляемый казначеями. Не
случайно в период подготовки нового кодекса законов А. Адашев получил
чин казначея. Как только работа над Судебником подошла к концу, Адашев
покинул Казенный приказ.

Составители судебника не внесли изменений в те законы государства,
которые определяли взаимоотношения феодалов и крестьян. Нормы Юрьева дня
были сохранены без больших перемен. Крестьяне по-прежнему могли покинуть
землевладельца в течение двух недель на исходе осени. Свое внимание
законодатели сосредоточили на проблеме совершенствования системы
центрального и местного управления. Новый Судебник ускорил формирование
приказов, расширил функции служилой приказной бюрократии, несколько
ограничил власть наместников-кормленщиков на местах. Новые статьи
Судебника предусматривали непременное участие выборных земских властей —
старост и «лучших людей» — в наместничьем суде.

Одновременно с судебной реформой кружок Адашева занялся упорядочением
местничества. В военном деле анахронизм местнических порядков ощущался
особенно остро. Назначения на высшие воеводские посты по принципу
«породы» и знатности приводили на поле брани подчас к катастрофическим
последствиям. Боярская дума и знать не допустили отмены местничества,
чего требовали дворянские публицисты. По этой причине «приговоры» о
местничестве носили половинчатый, компромиссный характер. Они воспрещали
воеводам вести местнические споры в период военных действий, а кроме
того, вносили некоторые перемены в структуру военного командования.
Новые законы позволили правительству назначать в товарищи к
главнокомандующему (непременно самому «породистому» из бояр) менее
знатных, но зато более храбрых и опытных воевод, которые отныне
ограждались от местнических претензий всех других воевод. В реформе
местничества борьба за расширение сословных привилегий среднего
дворянства сочеталась с интересами карьеры семейства Адашева,
представители которого получили вскоре самостоятельные воеводские
назначения. В глазах Алексея Адашева первые преобразования имели особую
цену. Недаром перед самой отставкой он воскресил в памяти свой успех и
неуместно включил отчет о реформе в последние тома летописи, над
которыми тогда работал. «А воевод,— писал он,— государь прибирает,
разсуждая их отечество (знатность!) и хто того дородитца, хто может
ратной обычай сдержати». Рассуждения Адашева были далеки от радикальных
требований Пересветова об уничтожении местничества. Его реформы
сохранили незыблемыми местнические порядки и лишь внесли в них небольшие
поправки.

В связи с упорядочением административной и военной службы правительство
предполагало отобрать из знати и дворянства тысячу «лучших слуг» и
наделить их поместьями в Подмосковье. Будучи поблизости от столицы,
«лучшие слуги» в любой момент могли быть вызваны в Москву для
ответственных служебных поручений. Подготовлявшаяся реформа должна была
приобщить цвет провинциального дворянства к делам управления.

Среди историков нет одного единого мнения по вопросу о судьбе этой
реформы. И.И.Смирнов считал организацию «тысячи» одним из важных
достижений Избранной рады. По мнению А.А.Зимина, проект не получил
практического осуществления.

В целях укрепления вооруженных сил правительство Адашева приступило к
организации постоянного стрелецкого войска и сформировало трехтысячный
стрелецкий отряд для личной охраны царя. Стрелецкие войска
зарекомендовали себя с лучшей стороны в военных кампаниях последующих
лет.

Основной боевой силой русской армии в XVI в. оставалось, впрочем,
феодальное ополчение, состоявшее в массе своей из мелких дворян.
Необеспеченность э.тих дворян землями подрывала боеспособность
ополчения. Правительство многократно обсуждало проблему
перераспределения земельных богатств в пользу дворянства, Этрй теме
посвящены были по крайней мере 5 из 12 вопросов, представленных царем
Стоглавому собору. Аргументируя необходимость земельного «передела»,
Иван указывал на то, что в годы боярского правления многие бояре и
дворяне обзавелись землями и кормлениями «ие по службе», а другие
оскудели: «у которых отцов было поместья на сто четвертей, ино за детми
ныне втрое, а иной голоден». В вопросах митрополиту царь просил
рассмотреть, каковы «вотчины и поместья и кормления» у бояр и дворян и
как они «с них служили», и приговорить, «недостальных как пожаловати».

Проекты «землемерия» приобрели широкую популярность в среде дворянства.
Однако осуществление их натолкнулось на сугубо практические трудности:
откуда было взять необходимые служилой мелкоте земли? Дворяне не прочь
были поправить свои дела за счет церкви. Земельные богатства духовенства
возбуждали в них зависть. В центральных уездах страны монастыри успели
завладеть примерно 1/3 населенных крестьянами земель. Ни в одной стране,
писали иностранцы, нет такого количества монастырей и монашествующей
братии, как в России.

Русские монахи вовсе не походили на «живых мертвецов», ушедших от
мирских дел. Они промышляли торговлей и ростовщичеством, что позволило
им скопить большие денежные богатства. Располагая средствами, монахи
скупали земли разоренных вотчинников. Власти с тревогой следили за тем,
как монастыри округляют свои владения за счет служилых земель. Наконец
были попытки частичной секуляризации церковных имуществ. Эти попытки
получили поддержку со стороны «заволжских старцев», вызванных царем в
Москву. Старцы эти издавна жили в скитах, разбросанных в глухих лесистых
местах вокруг Кириллова монастыря. Первооснователь заволжских скитов Нил
Сорский и его последователи учили чернецов жить «нестяжательно» по
пустыням, не владеть имуществом и кормиться своим «рукоделием»,
«Нестяжатели» допускали известную свободу в толковании священного
писания и отвергали методы инквизиции. Кроме того, они критиковали
реформу, проведенную Макарием, и не верили в «новых чудотворцев». Вождь
нестяжателей старец Артемий настойчиво советовал ограничить земельные
богатства церкви и предлагал «села отнимати у монастырей». На Стоглавом
соборе правительство открыто поставило вопрос о будущих судьбах
монастырского землевладения. «Достойно ли монастырям приобретать земли?»
— значилось в одном из царских вопросов к собору.

Покушение на земельные богатства церкви встретило решительное
противодействие со стороны воинствующих церковников — осифлян. Так
называли себя последователи Иосифа Волоцкого, главного противника Нила
Сорского и нестяжателей. Осифлянское большинство сплотилось вокруг
Макария и провалило правительственную программу секуляризации.
Правительству удалось лишь частично осуществить свои замыслы. В мае
1551 г. был издан указ о конфискации всех земель и угодий, переданных
Боярской думой епископам и монастырям после смерти Василия III. Закон
полностью запрещал церкви приобретать новые земли без доклада
правительству. Задавшись целью воспрепятствовать выходу земель
«из службы», власти ввели некоторые ограничения в отношении
княже-ско-вотчинного землевладения. Князьям воспрещалось продавать
и отказывать свои вотчины в пользу церкви без особого на то разрешения.
Земли, уже переданные монастырям без доклада, подлежали конфискации и
обращались в поместную раздачу.

Осуществление нового земельного законодательства позволило правительству
несколько пополнить фонд поместных земель за счет церковных и отчасти
княжеских вотчин. Но основные земельные богатства церкви остались все же
нетронутыми. Церкви удалось отстоять земельные владения, но она должна
была поступиться значительной частью своих податных привилегий —
«тарханов».

Со времен феодальной раздробленности обладатели «тарханов» — знать и
князья церкви — не платили в казну податей с принадлежавших им земель.
Приступив к реформам, власти задались целью ограничить действие
«тарханов». Царский Судебник предписывал «тарханных вперед не давати
никому, а старые тарханные грамоты поимати у всех». Как показал Н. Е.
Носов, действие нового закона испытали на себе привилегированные
землевладельцы и светского и духовного звания.

Власти довершили реформу податного обложения, объявив о введении
«большой сохи». Размеры этой окладной единицы определялись сословной
принадлежностью землевладельца. Черносошные (государственные) крестьяне
оплачивали соху в 500, церковные феодалы — в 600, служилые
землевладельцы и дворец — в 800 четвертей «доброй земли». Таким образом,
светские феодалы получили ощутимые налоговые льготы по сравнению с
духовенством и особенно крестьянами.

Меры против «тарханов» подрывали систему феодального иммунитета и
способствовали осуществлению программы дворянских преобразований.
Реформа сохи также шла навстречу требованиям дворянства.

Первые реформы Адашева имели важное значение: они способствовали
укреплению централизованной власти и в известной мере удовлетворяли
интересы дворянства. Но эти реформы носили в целом компромиссный
характер. Консервативное боярство неохотно уступало свои позиции
служилым людям. Необходимо было примирить противоположные устремления
знати и дворянства, чтобы дать реформам новый толчок. Помимо Адашева
решению этой задачи более всего способствовал придворный священник
Сильвестр. Для Ивана этот священник стал подлинным учителем жизни.

Сильвестр родился в Новгороде в семье небогатого священника и избрал
духовную карьеру. Из Новгорода Сильвестр перебрался в столицу и получил
место в кремлевском Благовещенском соборе. Благовещенский поп,
«последняя нищета, грешный, неключимый, непотребный раб Сильвестришко»
(так он именовал себя), выделялся своим бескорыстием в толпе стяжателей,
сребролюбивых и пьяных князей церкви. Положение при дворе открыло перед
ним блистательные перспективы. При его влиянии он без труда мог бы
занять доходное епископское место или пост настоятеля монастыря. Но он
никогда не умел устроить своих дел. После пожара перед Сильвестром
открылась возможность получить «протопопствие» и даже официальный пост
царского духовника, но он не воспользовался случаем. Начав карьеру
священником Благовещенского собора, он закончил жизнь в том же чине.

Благовещенский поп, надо полагать, принадлежал к образованным кругам
духовенства. Он обладал неплохой для своего времени библиотекой.
Некоторые книги ему подарил Иван IV из царского книгохранилища.
Возможно, Сильвестр даже знал греческий язык. Иван немало обязан был
Сильвестру своими успехами в образовании, но после разрыва с ним царь
перестал признавать умственное превосходство бывшего наставника и
наградил его нелестным прозвищем «поп-невежа». Этот эпитет
свидетельствовал скорее о раздражении царя, нежели о необразованности
Сильвестра.

Известно, что Сильвестр составил или во всяком случае отредактировал
знаменитый Домострой. Формально он посвятил этот сборник наставлений
своему сыну Анфиму. Но имеются основания предполагать, что Домострой
имел в виду также и молодого царя. Иван IV, только вставший на стезю
семейной жизни, нуждался в наставлениях, тем более что сам он рос
сиротой. На первых страницах Домостроя Сильвестр учил вере в бога и тут
же переходил к более важной теме: «како чтити детем отца духовнаго и
повиноваться им во всем». Обязанности Ивана IV по отношению к его
отцу духовному были расписаны во всех подробностях. Питомцу вменялось в
обязанность призывать духовника «к себе в дом часто», к нему приходити
и приношение ему давати «по силе», советоваться с ним часто «о
житии полезном», «како учити и любити мужу жену свою», как каяться, как
покоряться перед духовником во всем, а если духовник будет о ком-нибудь
«печа-ловатися», как его «послушаться» 4. Припоминая свои
взаимоотношения с Сильвестром, царь писал много лет спустя, что,
следуя библейской заповеди, покорился благому наставнику без всяких
рассуждений. Сильвестр воспользовался покорностью питомца и через
Домострой старался всесторонне регламентировать его жизнь: учил, как
следует посещать церкви, ездить на богомолье, вершить всевозможные
житейские дела. Придет время, и царь будет жаловаться на притеснения,
которым Сильвестр подвергал его во время путешествий и отдыха, в
хождении в церковь и во всяких других делах2. Как видно,
Сильвестр был учителем строгим и требовательным. Когда ученик
восстал против пережившей себя опеки со стороны наставника, он произнес
много горьких слов по его адресу. При Сильвестре, сетовал царь, даже в,
малейших и незначительных делах «мне ни в чем не давали воли как
обуваться, как спать — все было по желанию наставников, я же был как
младенец» 3. Как бы то ни было, пора ученичества не прошла для Ивана
бесследно.

После знаменитого московского пожара 17-летний Иван дал Сильвестру
первое ответственное поручение. Священник должен был восстановить
роспись кремлевских соборов, пострадавшую от огня. Сильвестр вызвал
иконописцев из родного города и, «доложа царя государя», велел им
браться за дело. Стены Золотой палаты покрылись нравоучительными
картинами, изображавшими юношу царя в образе то справедливого судьи, то
храброго воина, то щедрого правителя, раздающего нищим золотники.
Средствами живописи Сильвестр старался оказать воздействие на эмоции
питомца и вскоре преуспел в этом деле.

Сильвестр принадлежал к числу глубоко верующих людей. Его преданность
религии граничила с экзальтацией: поп слышал небесные голоса, ему
являлись видения. В придворной среде немало злословили по поводу
новоявленного пророка. Даже Курбский, хваливший царского наставника,
смеялся над его «чудесами». По словам этого писателя, Сильвестр
злоупотреблял легковерием Ивана, рассказывая ему о своих видениях («аки
бы явление от бога»). Не знаю, замечает Курбский, были ли эти чудеса
истинными или же Сильвестр выдумывал их ради того, чтобы напустить на
ученика «мечтательные страхи», унять его буйства и исправить «неистовый
нрав» 4.

Рассказы Сильвестра производили на Ивана потрясающее впечатление.
Фанатик зажег в душе Ивана искру религиозного чувства. Иван увлекся
религией и вскоре преуспел в этом увлечении. Он ревностно исполнял все
церковные обряды. По временам, в минуты крайнего нервного напряжения, у
него случались галлюцинации. Под стенами Казани в ночь перед решающим
штурмом 23-летний царь после многочасовой молитвы явственно услышал звон
колоколов столичного Симонова монастыря.

Первоначально Сильвестр ограничивался поучениями морального и житейского
толка. Осложнение политической ситуации после Казанской войны позволило
ему взять на себя роль политического советника Грозного. С появлением в
правительстве Сильвестра формирование Избранной рады завершилось.

ПОКОРЕНИЕ КАЗАНИ

Наряду с осуществлением внутренних преобразований кружок Адашева
разработал обширную внешнеполитическую программу. Центральным пунктом ее
была активная восточная политика. В первый момент после крушения Золотой
орды казалось, что татарская сила никогда более не соберется воедино.
Однако после того как турки-османы покорили Крымское ханство, возникла
реальная опасность соединения татарских юртов под эгидой Османской
империи. Москве удалось на время подчинить своему влиянию Казанское
ханство, но затем в Казани водворились крымские Гирей.

Казанские феодалы производили постоянные набеги на Русь. Их подвижные
отряды разоряли не только пограничные уезды, но выходили к Владимиру,
Костроме и далекой Вологде. «От Крыма и от Казани,— писал позже царь
Иван,— до полуземли пусто бяше»1. Захваченных на Руси «полоняников»
татары обращали в рабство и заставляли работать в своих усадьбах и на
полях. Русских невольников продавали на рынках рабов в Астрахани, Крыму
и Средней Азии.

Казанское ханство отличалось внутренней непрочностью. Покоренные
татарскими феодалами разноязычные народы Поволжья — чуваши, мордва,
мари, удмурты, башкиры ждали случая избавиться от татарской власти.
Постоянные раздоры казанских мурз держали ханство в состоянии
неприкращавшихся междоусобиц. В 1545— 1546 гг. борьба между крымской и
московской «партиями» в Казани привела поочередно к изгнанию сначала
крымского ставленника хана Сафа-Гирея, а затем московского слуги
Шах-Али. Начиная с этого момента Москва выдвинула план окончательного
сокрушения Казанского ханства.

Церковное руководство старалось придать войне с казанцами характер
священной борьбы против неверных «агарян». Среди дворян планы завоевания
Казани приобрели широкую популярность. «Подрайская» казанская землица
давно привлекала к себе их взоры. Выражая настроения служилых людей,
Пересветов писал: мы много дивимся тому, что великий сильный царь долго
терпит под пазухой такую землицу и кручину от нее великую принимает.
«Хотя бы таковая землица угодная и в дружбе была, ино было ей не мочно
терпети за такое угодие»2.

Русская армия дважды предпринимала наступление на Казань в
1548—1550 гг., но не добилась успеха. В первый раз она застряла под
Нижним Новгородом, не сумев переправиться за Волгу из-за раннего таяния
льда на реке; Иван IV вернулся из этого похода «со многими слезами». Во
второй раз царские воеводы осаждали Казань 11 дней. Накануне третьего
похода русские выстроили на правом берегу Волги против Казани крепость
Сви-‘ яжск. Напуганные военными приготовлениями царя казанцы «добили
ему челом» и пустили в Казань царского вассала Шах-Али. Но Шах-Али не
удалось усидеть на казанском троне. В 1552 г. Казанский край вновь был
охвачен пламенем войны. Последнее решающее наступление на Казань
началось движением армии А. Б. Горбатого к Свияжску. Крымские татары
пытались помешать русским планам и напали на Тулу. После
изгнания крымцев из южных уездов Руси московские рати двинулись на
восток. В конце августа русские обложили Казань и подвергли
бомбардировке ее деревянные стеныи Против главных Царевых ворот они
выстроили трехъярусную осадную башню, достигавшую 15-метровой высоты.
Установленные на ней орудия вели по городу убийственный огонь. Минных
дел мастера подвели под крепостные стены глубокие подкопы. Взрыв
порохового заряда разрушил колодцы, снабжавшие город водой. 2 октября
последовал общий штурм крепости. На узких и кривых улицах города
произошла кровопролитная сеча. Татарская столица пала.

Под стенами Казани более всех отличился воевода князь Александр
Горбатый. Участник казанского взятия Курбский называл его великим
гетманом царской армии. В первые дни осады многочисленное татарское
войско, действовавшее вне стен крепости, постоянными нападениями
тревожило русский лагерь. Горбатый заманил это войско в ловушку и
разгромил его. Через несколько месяцев после окончания похода Сильвестр
с ведома царя обратился к Горбатому с посланием, в котором писал, что
Казань взята «царским повелением, а вашим храбрьством и мужеством,
наипаче твоим крепким воеводством и сподручными ти»3

Что касается молодого царя, то он довольствовался почетной, но на деле
второстепенной ролью в общем военном руководстве. Даже недоброжелатели
признавали, что Иван IV, будучи одним из ревностных поборников Казанской
войны, много раз, не щадя здоровья, ополчался на врагов. Однако в ходе
военных действий царь не выказал больших дарований. В первые дни осады
он участвовал в расстановке полков, ездил «во все дни и в нощи» вокруг
татарской крепости. В дальнейшем Иван стоял со своим полком в версте от
крепости. По решению боярского совета государев полк предполагалось
ввести в дело в день последнего штурма 2 октября. Начало общего штурма
застало Ивана в походной церкви за молитвой. Дважды воеводы присылали к
Ивану с напоминанием, что ему пора выступать. Но царь не пожелал
прервать молитву. Когда государев полк появился, наконец, под стенами
крепости, на них уже развевались русские знамена. Промедление Ивана дало
пищу для неблагоприятных толков в полках. Курбский передает, будто в
критический момент сражения на улицах города воеводы приказали
развернуть государеву хоругвь возле главных городских ворот, «и самого
царя, хотяща и не хотяща, за бразды коня взяв, близ хоругви поставиша».

Боярский совет настоятельно советовал Ивану не покидать завоеванный край
в течение зимы, чтобы довершить победу и окончательно замирить его. Но
царь спешил в Москву.

С падением Казани война на восточной границе не прекратилась. Прошло
четыре года, прежде чем русским удалось справиться с «казанским
возмущением». Вслед за Казанью царские войска овладели Астраханью.
Разгром Казанского и Астраханского ханств положил конец трехвековому
господству татар в Поволжье. В сферу русского влияния попала обширная
территория от Северного Кавказа до Сибири. Башкиры объявили о
добровольном присоединении к России. Вассалами царя признали себя
правители Большой ногайской орды и Сибирского ханства, пятигорские
князья и Кабарда на Северном Кавказе.

Успехи на востоке имели большое значение для исторических судеб России.
Овладение всем волжским торговым путем открыло перед Россией богатые
восточные рынки и способствовало оживлению ее внешней торговли. Началась
интенсивная колонизация русским крестьянством плодородных земель
Среднего Поволжья. Народы Поволжья были избавлены от гнета татарских
феодалов. Но на смену старому гнету пришел гнет царизма.

ПОРА ЗАГОВОРОВ

Семилетняя Казанская война надолго отвлекла внимание кружка Адашева от
внутренних преобразований. Немалое влияние на последующие события оказал
династический кризис, вызванный тяжелой болезнью Ивана.

Поспешность, с которой царь покинул армию и уехал в Москву, объяснялась
тем, что его жена ждала ребенка.

Возвращение победителей в Москву сопровождалось настоящим триумфом. Царь
въехал в столицу на «коне» в полном воинском доспехе, посреди блестящей
свиты. Множество народа ждало Ивана в полях за городскими стенами и
провожало его до кремлевских ворот. «И старые и юные,— говорит
летописец,— вопили великими гла-сами, так что от приветственных
возгласов ничего нельзя было расслышать».

Едва наступили морозы, Иван поспешил в Троицу, где монахи окрестили его
сына царевича Дмитрия. Но, когда кончилась зима и наступили первые
весенние дни, Иван вдруг занемог «тяжким огненным недугом»1. Он бредил в
жару, перестал узнавать близких людей. Кончины его ждали со дня на день.
Вечером 11 марта 1553 г. ближние бояре присягнули на верность наследнику
престола грудному младенцу Дмитрию. Общая присяга для членов Боярской
думы и столичных чинов была назначена на 12 марта.

О событиях, происшедших 12 марта, сообщает один-единственный источник,
достоверность которого сомнительна. Этот источник — знаменитая приписка
к тексту официальной летописи. Почти все историки согласны между собой в
том, что царь Иван был непосредственно при-частен к составлению
названной приписки.

Из летописного рассказа следует, будто 12 марта бояре открыто отказались
присягнуть на верность младенцу, ввиду чего в думе произошел «мятеж
велик и шум и речи многая в всех боярех, а не хотят пеленечнику
слу-жити». Среди общего шума и брани тяжелобольной царь дважды обращался
к боярам с «жестким словом». Государевы речи будто бы произвели
магическое действие на крамольников: «бояре все от того государского
жесткого слова поустрашилися и пошли в переднюю избу (крест) целовати»
2.

Внимательное рассмотрение летописного рассказа обнаруживает в нем
множество противоречий и недомолвок. Во-первых, царь был в столь тяжелом
состоянии, что бояре вынуждены были провести церемонию присяги в
передней избе. Очевидно, у больного не было сил для произнесения речей.
Во-вторых, летописец не мог назвать по имени ни одного «мятежника»,
который бы отказался присягнуть наследнику. Перед началом церемонии
боярин князь Иван Шуйский заявил, что крест следует целовать

в присутствии царя, но его протест вовсе не означал отказа от присяги по
существу. Причиной недовольства старейшего боярина было то, что
руководить церемонией поручили не ему, а молодому боярину Воротынскому.
Несколько нелестных замечаний по адресу Воротынского высказал боярин
Пронский, но и он тут же «исторопяся» поцеловал крест. Близкий к царю
Федор Адашев заявил, что целует крест наследнику, а не Даниле Захарьину
с братьями. «Мы уж от бояр до твоего (царя) возрасту беды видели
многие»,— заявил он при этом. Таким образом, Адашев вслух выразил
разделявшуюся многими тревогу по поводу опасности возврата к боярскому
правлению.

Критический разбор летописного известия о «мятеже» в думе позволяет
установить, что боярские прения носили в целом благонамеренный характер,
никто не оказал открытого неповиновения и царь попросту не имел повода к
произнесению «жесткого слова». Можно догадаться, что само это слово было
сочинено много лет спустя и тогда же вставлено в летопись.

Более достоверный характер носят сведения летописи о том, что родня царя
— Старицкие втайне готовились к захвату власти в случае смерти Ивана IV.
В дни царской болезни князь Владимир и его мать вызвали в Москву
удельные войска и демонстративно раздавали им жалованье. Верные Ивану
люди потребовали объяснений, тогда Старицкие стали «вельми негодовати и
кручиниться на них». В итоге удельному князю воспретили доступ в покои
больного.

В день общей присяги удельно-княжеская семья вела себя вызывающе.
Приглашенный во дворец князь Владимир наотрез отказался присягать
младенцу-племяннику и даже угрожал боярину Воротынскому немилостью.
Протест Старицкого не имел последствий. Подходящее время было упущено:
все члены думы уже присягнули наследнику. Ближние бояре пригрозили
Владимиру тем, что не выпустят его из хором, и принудили целовать крест
поневоле. Мать претендента Евфросиния оказалась более упорной. Ближние
бояре трижды ходили к ней на двор, прежде чем она согласилась скрепить
крестоцеловальную запись княжеской печатью. Князь Владимир не имел
достоинств, которые могли бы подкрепить его претензии на трон. Не очень
смышленый, вялый юноша, проведший

раннее детство в тюрьме, не играл в событиях самостоятельной роли. Душою
интриги была Евфросиния, обладавшая неукротимым характером и глубоко
ненавидевшая царя Ивана. Она не могла простить племяннику и его матери
гибели мужа и последующих унижений.

Многие знатные бояре выражали сочувствие Старицкие. На то были свои
причины. В случае перехода трона к «пеленочнику» Дмитрию управлять
страной от его имени должен был регентский совет во главе с братьями
царицы боярами Захарьиными. Но в глазах княжеской аристократии Захарьины
были людьми совсем «молодыми» и худородными. Их стремление
«узурпировать» власть вызвало сильное негодование в Боярской думе.
Осуждению подверглись не только Захарьины, но и вся царская семья.
Сторонник Старицких боярин князь С. Ростовский во время тайной встречи с
литовским послом, происшедшей вскоре после болезни царя, четко выразил
отношение бояр к возможному регентству Захарьиных, сказав, «что их всех
государь не жалует, великих родов бесчестит, а приближает к себе молодых
людей, а нас (бояр) ими теснит, да и тем нас истеснил, что женился у
боярина у своего (Захарьина) дочер взял, понял робу свою и нам как
служити своей сестре?»3 Знать, пережившая правление Елены Глинской,
недвусмысленно заявляла, что не допустит к власти царицу Анастасию
Романовну и ее родню.

Когда князь Ростовский был взят под стражу и подвергнут допросу, он
сознался, что в марте 1553 г. княгиня Евфросиния звала его на службу к
князю Владимиру и что в тайных совещаниях сторонников Старицких вместе с
ним участвовали многие бояре. Накануне дня присяги боярин князь Д. И.
Немой тайно убеждал членов думы служить дяде «мимо племянника». «А как
де служити малому мимо старого?— говорил он.— А ведь де нами вла-дети
Захарьиным». Бояре — князь П. Щенятев и другие — также втихомолку
говорили: «Чем нами владети Захарьиным, а нам служити государю малому, и
мы уч-нем служити старому — князю Володимеру Ондреевичу». Если верить
летописным припискам, симпатии Стариц-ким выражали даже ближние люди
царя. Князь Курлятев уклонился от присяги, сказавшись больным. Другой
ближний боярин князь Палецкий, поцеловав крест наследнику, тут же
уведомил Старицких, что готов им служить. На-

ставник царя Сильвестр открыто осудил решение Захарьиных не допускать
Старицких в царские палаты. «Про что вы ко государю князя Володимера не
пущаете? Брат вас, бояр, государю доброхотнее»,— будто бы заявил он. «И
оттоле,— заключает автор приписок к летописи,— бысть вражда межи бояр
(Захарьиных) и Селиверстом и его съветники» 4.

Исход династического кризиса зависел в значительной мере от позиции
церкви. Но официальное руководство церкви ничем не выразило своего
отношения к претензиям Старицких. Замечательно, что летописные приписки
вовсе не называют имени Макария и не упоминают о его присутствии на
церемонии присяги, немыслимой без его участия. Это наводит на мысль, что
ловкий владыка предпочел умыть руки в трудный час междоусобной борьбы и
сохранил нейтралитет в борьбе между Захарьиными и Старицкими.

Дело клонилось к заговору против наследника и регентов. Но заговорщики
не успели осуществить своих намерений. Планы дворцового переворота
потерпели неудачу: царь выздоровел, и вопрос о престолонаследии утратил
остроту.

Оправившись от болезни, царь Иван отправился с семьей на богомолье в
Кириллов монастырь. Там он имел долгую беседу с престарелым советником
Василия III старцем Вассиаыом Топорковым. Вассиан снискал известность
как сторонник сильной монархической власти, и царь, узнавший кое-что о
недавнем заговоре, говорил с ним относительно обнаружившейся крамолы.
Между прочим, Иван задал старцу вопрос: «Како бы могл добре царствовати
и великих и сильных своих в послушестве имети?» В ответ Топорков
настойчиво советовал царю ограничить влияние боярства. Предостережения
старца касались не одной только знати. Доказательством тому служат
жестокие гонения против нестяжателей и еретиков, происшедшие тотчас
после возвращения Ивана IV из Кириллова.

Будучи человеком от природы любознательным, царь не чуждался иноверцев.
Он охотно приглашал к себе немца Ганса Шлитте и расспрашивал его об
успехах наук и искусства в Германии. Рассказы сведущего иноземца так
увлекли царя, что он под конец отправил его в Германию с поручением
разыскать там и пригласить в Москву искусных врачей, ремесленников и
даже ученых богословов.

Заветным желанием Ивана было заведение в России книгопечатания.
Неизвестно, по чьему совету царь обратился в данию с просьбой прислать
печатника. Король Христиан III отозвался на его обращение и в 1552 г.
направил в Москву мастера. Ганса Миссенгейма с типографскими
принадлежностями Библией в немецком переводе Лютера.

Православное духовенство отнеслось к миссии датского печатника с крайним
подозрением. Самое беглое знакомство привезенными им книгами обнаружило
их еретический характер. Церковь всеми силами воспротивилась введению на
Руси печатного дела, усмотрев в этом козни датских еретиков.

Расследование по поводу датских «люторов» вскоре обнаружило крайне
неприятные для церковного руководства факты. Выяснилось, что ересь уже
пустила корни на святой Руси. Первым забил тревогу Сильвестр, объявивший
царю, что в Москве «прозябе ересь и явися шатание в людех в неудобных
словес о божестве». Иван призвал к себе заподозренного в ереси дворянина
Матвея Башкина и велел ему читать и толковать Апостол. Ознакомившись с
«развратными» взглядами Матвея, царь приказал посадить еретика в
подклеть на царском дворе и нарядил следствие. Оказалось, что ересь
свила себе гнездо при дворе старицкого удельного князя. Главными
сообщниками еретика были дворяне Борисовы, троюродные братья и видные
придворные княгини Евфросинии. Баш-кин и Борисовы проповедовали
неслыханные идеи: они называли иконы «идолами окаянными», отрицали
официальную церковь, «хулили» самого Христа и называли баснословием
священное писание. Кроме того Башкин осуждал рабство и требовал
упразднить холопство.

По решению священного собора еретики были преданы анафеме. После пыток
Матвей Башкин был заточен в тюрьму Иосифо-Волоколамского монастыря. Его
брат Федор Башкин был приговорен к смерти и предан публичному сожжению.
Иван Борисов отправился в ссылку на далекий остров Валаам.

В связи с судом над Башкиным дьяк Иван Виско-ватый обвинил в
пособничестве еретикам Сильвестра и вождя нестяжателей Артемия. Осифляне
подхватили эти обвинения, в результате чего Артемий был отлучен
от церкви и отправлен на вечное заточение в Соловки.

Будучи ортодоксом, Висковатый назвал еретической роспись Благовещенского
собора в Кремле, выполненную под наблюдением Сильвестра. Не один год
дьяк, пытаясь скомпрометировать Сильвестра, «возмущал народ» против
новых икон. Сильвестр не остался в долгу и обратился к царю с посланием
против «избных» (приказных) людей, впавших в «бесстыдство». Руководство
церкви не поддержало Висковатого. Сомнения по поводу новых икон слишком
близко затрагивали митрополита да и лично царя, одобривших роспись
придворного собора. Еще большее значение имел тот факт, что Сильвестр
отдал на расправу осифлянам своих недавних союзников — нестяжателей.

Едва закончились процессы над еретиками, как вскрылись новые подробности
относительно заговора приверженцев Старицких. Опасаясь разоблачения,
некоторые из них готовились бежать за рубеж. Боярин С. Ростовский выдал
литовскому послу важные решения Боярской думы и пытался убедить его
отказаться от заключения мира с Москвой, поскольку царство оскудело, а
Казани царю «не сдержати, ужжо ее покинет» 5. Изменник просил посла
предоставить ему убежище в Литве. Вскоре С. Ростовский снарядил к королю
сына Никиту, с тем чтобы получить охранные грамоты для проезда за рубеж.
Но пограничная стража схватила Никиту на литовском рубеже, и измена
раскрылась. Преданный суду боярин Ростовский сделал чрезвычайно важные
признания относительно заговора Старицких. Положение Старицких
окончательно пошатнулось. Мало того, что при их дворе свили гнездо
еретики. Князь Владимир и его мать оказались повинны также в
антиправительственных интригах. В Москве ждали суда и казней. Но
расследование было прекращено благодаря вмешательству духовенства и
Боярской думы. За тягчайшие государственные преступления боярский суд
приговорил Ростовского к смертной казни и послал его «на позор» вместе с
товарищами. Однако в последний момент опальному боярину объявили о
помиловании и после наказания батогами сослали в тюрьму на Белое озеро.

Князь Ростовский обязан был жизнью Сильвестру. Наставник царя
воспользовался правом «печалования» за опальных, чтобы окончательно
замять дело о боярском заговоре в пользу Владимира Андреевича. Старицкйе
вполне оценили заслуги скромного придворного проповедника. Сильвестр
стал частым советчиком у княгини Ев-фросинии и завоевал ее «великую»
любовь.

Благовещенский поп нашел себе и других влиятельных покровителей. Ими
были знаменитый воевода князь В. А. Горбатый и князь Д.
Курлятев-Оболенский. Придет время, и Иван IV упрекнет своего учителя за
то, что тот злоупотребил его доверием и «препустил» Курлятева в ближнюю
царскую думу. Ближняя дума служила средоточием высшей власти, последней
инстанцией решении всех важнейших вопросов. Через, Курлятена Сильвестр
смог влиять на деятельность органа, в состав, которого он формально не
входил.

Время наибольшего могущества Сильвестра и Курлятева ознаменовалось
широкой раздачей думных чинов представителям высшей титулованной знати.
Вместе с думными титулами новоиспеченным боярам были переданы из казны
десятки тысяч четвертей земли, тысячи крестьянских дворов.

Редактор, правивший официальную летопись после отставки Сильвестра,
нарисовал яркими красками портрет временщика, склонного «спроста реши
всякие дела». Никто не смел творить что-нибудь не по его велению, зато
он «всеми владяше, обема властми, и святительскими и. царскими, якоже
царь и святитель». Летописец упрощенно объяснял причину могущества
Сильвестра тем, что все его слушали и не смели ему противиться «ради
царского жалованья» к нему. Скромный придворный священник-разночинец в
самом деле оказывал исключительное влияние на личность молодого царя
Ивана IV. Но не только это обстоятельство обеспечило ему высокое
положение.

Вершины карьеры Сильвестр достиг в период после династического кризиса,
когда раскол в ближней думе и взаимная борьба между Старицкими и
Захарьиными позволили ему выступить в роли примирителя
противоборствующих сил. Мы ничего не знаем о политических умонастроениях
Сильвестра. Можно догадаться, что политика сама по себе не слишком
волновала его. Благовещенский поп умел поддерживать добрые отношения и с
покровительствовавшей ему знатью, принимавшей новшества с оговорками, и
с кружком молодых друзей царя, мечтавших о широких реформах. Как только
придворный проповедник осознал роль Адашева в правительственном
механизме, он немедленно включил его в число своих друзей. «Умыслив
лукавое», жаловался позднее Иван IV, «поп Селивестр и со Олексеем
(Адашевым) здружился и начата советовати отаи нас, мневша нас
неразсудных суща». Трудно сказать, какая сторона извлекла большие выгоды
из союза. Сильвестра мало заботили чины и доходные места. Отношение
Адашевых к земным благам было совсем иным. Несмотря на худородство,
Алексей Адашев выхлопотал для отца боярский чин? сам же удоволъствовался
чином окольничего. Вместе с титулами реформаторы получили тысячи
четвертей земли. Выдвинувшийся на приказной службе «бюрократ» стал
крупным землевладельцем и влиятельным членом Боярской думы.

ПОСЛЕДНИЕ РЕФОРМЫ

Добившись полного успеха под Казанью и упрочив положение при дворе,
Адашев смог вернуться к государственным преобразованиям. На втором этапе
реформ завершилась перестройка центральных органов власти и возникла
единая приказная система. Крупнейшие отрасли управления перешли в
ведение особых приказов: внешние сношения сосредоточились в Посольском
приказе, военные дела — в Разрядном, земельные дела — в Поместном
приказе. Старые территориальные учреждения — так называемые дворцы — не
были уничтожены, но утратили свое прежнее значение. Приказная система не
отличалась полным единообразием, но она отвечала потребностям
политической централизации Российского государства. Боярская дума
контролировала деятельность приказов, периодически посылая туда
окольничих и бояр. Приказы стали разветвленной канцелярией думы. Что
касается служилой бюрократии, то она сосредоточила в своих руках все
приказное делопроизводство.

Оформление приказной системы ставило правительство перед необходимостью
реорганизации кормлений — устаревших органов местного управления. Отмену
кормлений и преобразование военно-служилой системы на втором этапе
реформ обычно считают крупнейшими мероприятиями Избранной рады. От их
оценки в значительной мере зависит общая оценка деятельности этого
правительства.

В советской исторической литературе вопрос о реформах 50-х годов вызвал
большую дискуссию. Почти все исследователи сошлись в том, что реформы
носили про-дворянский характер. Спорным является лишь вопрос о мере
уступок дворянству. И.И.Смирнов подчеркивал, что с момента прихода к
власти Избранной рады реформы приобрели резко выраженную антибоярскую
направленность. По мнению А. А.Зимина, первые преобразования носили
компромиссный характер, и только после казанского взятия рада попыталась
более решительно ограничить привилегии боярской аристократии и более
последовательно провести в жизнь продворянские реформы.

При сравнении двух периодов в истории реформ 50-х годов надо иметь в
виду своеобразный характер источников, повествующих о последних
преобразованиях Адашева. Тексты важнейших приговоров этого времени
сохранились не в подлиннике, а в литературном пересказе. Незадолго до
своей отставки Адашев включил в официальную летопись рассказ, ставивший
целью прославить его реформаторскую деятельность. Этот рассказ окрашен в
апологетические тона и требует критики.

Самый важный адашевский «приговор» 1555—1556 гг. был посвящен кормлениям
и службе. Он подвергал решительной критике устаревшую систему местного
управления, при которой провинциальные власти, наместники и волостели,
кормились за счет населения. Узнав о злоупотреблениях кормленщиков,
сообщает летописец, царь велел «расчинить» по городам и волостям
старост, которые бы участвовали в судебных делах, и заменил прежние
поборы в пользу кормленщика специальным оброком — «кормленным окупом»,
шедшим в казну.

В «приговоре» о кормлениях имелся один существенный пробел. В нем
обходился молчанием вопрос, на какие города и волости распространялась
реформа местного управления. Радикальная критика системы кормлений
предполагала необходимость полной ликвидации устаревшей системы. Между
тем из летописного текста следовало, что царь по рассмотрении вопроса о
кормлениях «бояр и велмож и всех воинов устроил кормлением праведными
урокы, ему же достоит по отечеству и по дородству»1.

Правительство приступило к ликвидации кормлений уже в самом начале 50-х
годов, и именно тогда были ликвидированы крупнейшие наместничества во
внутренних уездах страны (Рязанское, Костромское и др.. После взятия
Казани бояре, «возжелаша богатества», разобрали доходнейшие из
кормлений, а прочими кормлениями «государь пожаловал всю землю», иначе
говоря, знатнейшее дворянство. Новая широкая раздача кормлений имела
место в связи с первыми успехами в Ливонской войне в 1558 г. Итак,
«приговор» 1555—1556 гг. не ликвидировал систему кормлений одним ударом.
Из-за противодействия бояр и знатных дворян, пользовавшихся привилегией
замещать «кормленные» должности, отмена кормлений затянулась на многие
годы. Перестройка органов местного управления была осуществлена в полной
мере и в сравнительно короткий срок только на Севере, где на черносошных
(государственных) землях жило малочисленное крестьянское население и
почти вовсе отсутствовало землевладение феодалов. Суд и сбор податей,
прежде осуществлявшиеся здесь кормленщиками, перешли в руки «излюбленных
голов», выбиравшихся населением. На черносошном Севере земское
самоуправление дало наибольшие преимущества не дворянам, а
купцам-промышленникам и богатым крестьянам. Земская реформа, по мнению
Н.Е.Носова, в целом как бы завершила общую перестройку аппарата
государственного управления на новых сословных началах.

В центральных уездах земская реформа, начатая еще в 1539 г., носила с
самого начала продворянский характер. Правительство передало надзор за
местным управлением губным старостам и городовым нриказчикам, которых
избирали из своей среды провинциальные дворяне. Губные старосты, а не
наместники-кормленщики должны были теперь вершить суд по важнейшим
уголовным дедам. Деятельностью губных старост непосредственно руководил
Разбойный приказ в Москве.

Летописный рассказ о преобразовании военно-служилой системы в 1556 г.
страдает такими же противоречиями, что и повествование о кормлениях.
Проблема военной службы и земельного обеспечения дворянства оказалась в
центре внимания Адашева с первых дней реформы. В знаменитых «царских
вопросах» Стоглавому собору власти впервые заявили о необходимости
«уравнять дворян в землях» и обеспечить разоренных «недостальных»
дворян. «И то бы приговоря,— значилось в царских вопросах,— да
поверстати по достоинству безгрешно, а у кого лишек, ипо недостаточного
пожаловати». Не было другого вопроса, который бы так глубоко занимал и
волновал всю массу дворянства, как вопрос о земельном обеспечении. Тема
«дворянского оскудения» получила наиболее полное освещение в сочинениях
известного публициста 50-х годов Ермолая Еразма. Его трактат о
«землемерии» содержал проект всеобъемлющей перестройки системы
поземельного обеспечения служилого дворянства. Целью Еразма было
спасение «скудеющего» мелкого дворянства и вместе с тем облегчение
участи крестьян — «ратаев». Еразм добивался того, чтобы дворяне несли
воинскую службу в строгом соответствии с размерами их земель. Для этой
цели правительство должно было произвести всеобщее «землемерие».

Социальные устремления Еразма, живое сочувствие нуждам угнетенного
крестьянства были чужды членам кружка Адашева, интересы которых
ограничивались желанием провести продворянские военно-административные
реформы. Но выдвинутые им смелые идеи, возможно, оказали влияние на
воззрения Адашева. Следы такого влияния обнаруживаются в летописном
рассказе о реформе военно-служилой системы в 1556 г. Согласно этому
рассказу, «приговор» о службе должен был воплотить в жизнь идею
уравнения дворян в земельных владениях: «Посем же государь и сея
расмотри: которые велможы и всякие воины многыми землями завладели,
службою оскудеша, не против государева жалования и своих вотчин служба
их,— государь же им уровнения творяше: в поместьях землемерие им
учиниша, комуждо что достойно, так устроиша; преизлишки же разделиша
неимущим»2. Перед нами литературная версия, а не подлинный текст закона.
Тщетно мы стали бы искать в нем ответ на вопрос, какие поместные оклады
служили основой уравнительного «землемерия» и как определялись «излишки»
у вельмож, «оскудевших службой».

Из дальнейшего летописного изложения можно заключить, что реформа
свелась к очередному генеральному смотру дворянского ополчения, во время
которого служилые люди и «новики» получили положенные им поместные
оклады, а «нетчики» лишились своих земельных владений. Среди
землевладельцев, лишившихся «преиз-лишков», были, конечно, не одни
«вельможи». Кроме них, пострадали вдовы, малолетние дети дворян,
разоренная мелкота, «избывшая службы».

Проект уравнительного «землемерия» был самым радикальным из всех
проектов Адашева. Но на практике его осуществление, по-видимому, не
привело к решительному перераспределению земель между «вельможами» и
«простыми воинниками». Реальное значение реформы состояло в другом.
Власти приравняли вотчины к поместьям в отношении военной службы. Не
только помещики, но и вотчинники теперь должны были отбывать
обязательную военную службу и выходить в поход «конно, людно и оружно».
С каждых 150 десятин пашни землевладелец выводил в поле воина в полном
вооружении.

Военная реформа Адашева упорядочила дворянскую службу и повысила
боеспособность армии накануне решающих сражений Ливонской войны.

В целом преобразования 50-х годов отвечали интересам дворянства и
потребностям развития государства. Они способствовали централизации
системы управления и привели ее в соответствие с новыми историческими
условиями, сложившимися после ликвидации раздробленности. В то же время
реформы на всех этапах несли на себе печать половинчатости и
компромисса. Устами своих идеологов дворяне требовали полной отмены
местничества, но эта мера была осуществлена лишь 100 лет спустя. Проекты
радикального перераспределения земельных богатств в пользу дворянства
также в значительной мере остались на бумаге.

Решающее влияние на судьбы преобразований имело, по-видимому, то
обстоятельство, что кружок Адашева не оказал длительной и энергичной
поддержки дворянским радикалам и в своей реформаторской деятельности не
смог опереться непосредственно на дворянство.

В 50-х годах дворянская бюрократия укрепила свои позиции в приказном
аппарате, отдельные ее представители проникли в Боярскую думу. Дворяне
все чаще появлялись на сословных совещаниях, постепенно
трансформировавшихся в Земские соборы. По мере того как расширялась
политическая роль дворянства, Российское государство стало приобретать
некоторые черты сословно-представительной монархии. Но, несмотря на все
успехи дворян, политическое руководство страной осуществляли не они, а
боярская знать. Вплоть до XVII в. Россия оставалась самодержавной
монархией с Боярской думой и боярской аристократией (В. И. Ленин).
Правящее боярство неохотно уступало свои позиции дворянству и ревниво
взирало на самодержавные поползновения монархии.

История преобразований 50-х годов была бы неполной без упоминания о
личности преобразователя. Инициатор реформ А, Адашев обладал качествами,
которые благоприятствовали его карьере на приказном бюрократическом
поприще. Он снискал широкую популярность своей неподкупностью. Будучи
судьей Челобитенного приказа, а затем фактическим правителем, он строго
карал, невзирая на лица (вплоть до бояр), тех, кто чинил волокиту в
приказах. Виновных ждала «кручина» от государя, тюрьма и ссылка: Младшие
современники Адашева вспоминали годы его правления как время
процветания, когда «Русская земля была в великой тишине и во
благоденстве и управе»3. Им импонировало также редкое благочестие
знаменитого временщика. Курбский впойне серьезно писал о том, что Адашев
отчасти «в некоторых нравех» уподоблялся ангелам. «Ангелоподобность»
царского любимца состояла в показном благочестиий таких ханжеских
привычках, которые вполне роднили костромского дворянина с попом
Сильвестром. В умерщвлении плоти первый сановник государства, казалось,
поставил целью превзойти монахов. Он беспрестанно молился, подолгу
выдерживал пост, «по одной просвире ел на день». Дом правителя всегда
был полон каликами перехожими и юродивыми. Если верить Курбскому, Адашев
открыл в своем доме богадельню, в которой держал много десятков
«прокаженных» (больных), «тайне питающе, обмы-вающа их, многажды же сам
руками своими гнои их отирающа».

На политические воззрения Адашева, по-видимому, оказали влияние идеи
передовых дворянских идеологов. Но в своей практической деятельности
кружок Адашева смог осуществить требования дворян лишь в небольшой мере.
Не имея возможности преодолеть консерватизм правящего боярства, Адашев
довольствовался половинчатыми реформами либо вовсе отказывался от их
осуществления. Склонность правителя к компромиссу, его полезная «общей
вещи» деятельность вызывала самое живое одобрение идеолога боярства
Курбского.

Влияние Адашева основывалось в определенной мере на личном доверии к
нему царя. Какое же участие принимал в проведении реформ сам Грозный?
Годы реформ были для царя Ивана годами учения. Достигнув
совершеннолетия, царь на первых порах оказался неподготовленным к роли
правителя обширного государства и должен был на много лет подчиниться
воле избранных им наставников. В юные годы Иван не получил
систематического образования, зато в зрелом возрасте он поражал знавших
его людей своими обширными познаниями. Более того, Грозный после 34
лет занялся литературным трудом и стал едва ли не самым
плодовитым писателем своего времени. Писания Ивана свидетельствовали о
его уме и начитанности. Однако ни одно царское сочинение не сохранилось
в оригинале. Более того, никому еще не удалось обнаружить хотя бы
одну строку, написанную его рукой, хотя бы один документ, скрепленный
его подписью. Невольно возникает подозрение, был ли грамотей Иван. При
решении этого вопроса надо учесть такой момент, как традиции Московского
государства. Эти традиции, выросшие из безграмотности первых
московских князей, безусловно, воспрещали государю подписывать
какие бы то ни было документы, включая собственнное духовное завещание.
Обычай этот свято чтили и в XVI в. Но с некоторых пор внешние влияния
пробили брешь в спасительных устоях старины. Бабка Грозного —
византийская царевна Софья — воспитывалась в Италии, славившейся своими
успехами на ниве просвещения и искусств. Она явилась в Москву в
сопровождении целой толпы итальянских медиков, архитекторов и
мастеров. Софья не могла не заботиться об образовании сына. При случае
Василий III посылал жене Елене собственноручные записочки, так что
сомнений в его грамотности не возникает. Но Василий III из уважения к
обычаям предков не утруждал себя письмом. Даже Борис Годунов,
скреплявший грамоты своей рукой смолоду, перестал подписывать бумаги,
взойдя на трон. Лишь Лжедмитрий не скупился на автографы, но он
жестоко поплатился за пренебрежение к московской старине.

Отсутствие автографов Грозного ни в коей мере не может служить
свидетельством его неграмотности. Нельзя признать основательными попытки
американского историка Э. Кинана объявить подлогом все сочинения Ивана
IV. Современники не ставили под сомнение ученость и литературные таланты
первого царя. Они называли его ритором «словестной мудрости» и
утверждали, что он «в науке книжного поучения доволен и многоречив зело»
4. Бывший друг царя, а потом злейший его враг князь Курбский, сражаясь с
ним при посредстве библейских цитат, иногда обозначал лишь первые стихи
священного писания, полагаясь на знания своего корреспондеыта.
«Последующие стихи умолчю,— писал в таких случаях Курбский,— ведуще тя
священного писания искус-наго». Иван неплохо знал исторические
сочинения. На них он не раз ссылался в речах к иностранным дипломатам и
думе. Венецианского посла поразило близкое знакомство Грозного с римской
историей. Допущенные в царское книгохранилище ливонские богословы
увидели там редчайшие сочинения греков античной поры и византийских
авторов.

С конца 40-х годов Ивана захватили смелые проекты реформ, взлелеянные
передовой общественной мыслью. Но он по-своему понимал их цели и
предназначение. Грозный рано усвоил идею божественного происхождения
царской власти. В проповедях пастырей и библейских текстах он искал
величественные образы древних людей, в которых, «как в зеркале, старался
разглядеть самого себя, свою собственную царственную фигуру, уловить в
них отражение своего блеска и величия» (В.О.Ключевский). Сложившиеся в
его голове идеальные представления о происхождении и неограниченном
характере царской власти, однако, плохо увязывались с действительным
порядком вещей, обеспечивавшим политическое господство могущественной
боярской аристократии. Необходимость делить власть со знатью
воспринималась Иваном IV как досадная несправедливость.

В проектах реформ царю импонировало прежде всего то, что их авторы
обещали искоренить последствия боярского правления. Не случайно резкая
критика злоупотреблений бояр стала исходным пунктом всей программы
преобразований. Грозный охотно выслушивал предложения об искоренении
боярского «самовольства». Такие предложения поступали к нему со всех
сторон. Чтобы ввести «правду» в государстве, поучал царя Пере-светов,
надо предавать «лютой смерти» тех еретиков, которые приблизились к трону
«вельможеством», а не воинской выслугой или мудростью. Пересветову
вторил престарелый осифлянский монах Вассиан Топорков. Его советы, по
мнению Курбского, подготовили почву для последующих царских гонений на
бояр. Фамилия «Топорков» дала Курбскому повод для мрачного каламбура.
«Топорок, сиречь малая секира,— говорил он,— обернулся великой и широкой
секирой, которой посечены были благородные и славные мужи по всей
великой Руси».

Советы править с грозой пали на подготовленную .почву, но царь не мог.
следовать им, оставаясь на позициях традиционного политического порядка.
В этом и заключалась конечная причина его охлаждения к
преобразовательным затеям.

Дворянские публицисты и практичные дельцы все без исключения рисовали
перед Грозным заманчивую перспективу укрепления единодержавия и
могущества царской власти, искоренения остатков боярского правления. Но
их обещания оказались невыполненными.; На исходе десятилетия реформ Иван
пришел к выводу что царская власть из-за ограничений со стороны
советников и бояр вовсе утратила самодержавный характер. Сильвестр и
Адашев, жаловался Грозный, «сами государилися, как хотели, а с меня есте
государство сняли: словом яз был государь, а делом ничего не владел».

В своих политических оценках Иван следовал несложным правилам. Только те
начинания считались хорошими, которые укрепляли единодержавную власть.
Конечныв: результаты политики Избранной рады не соответствовали этим
критериям. Поп Сильвестр с Алексеем Ада-шевым, утверждал самодержец,
малопомалу «всех бояр начата в самовольство приводити, нашу же красоту
власти с вас (бояр) снимающе, и в супротисловие вас (бояр)
приводяще и честию мало вас не с нами ров-няюще, молодых же детей
боярских с вами честию по-добяще, и тако помалу сотвердися сия
злоба…» 5 Поддавшись чувству раздражения, Иван допускал очевидную
несправедливость, осуждая своих советников за боярское «самовольство».
Он забыл о том, что не временщики создали боярскую аристократию. Еще
более поразительным представляется негодование царя по поводу политики
возвышения «молодого» дворянства, которая, как оказалось, вредит
«красоте» самодержавия не менее, чем боярское своеволие. В нескольких
словах царь отрекся от продво-рянских реформ, над осуществлением которых
он трудился вместе с Адашевым в течение многих лет.

Царь полностью разошелся с советниками в оценке целей и направления
реформ. Разрыв стал неизбежным, когда к внутриполитическим расхождениям
добавились разногласия в сфере внешних дел.

ВОЙНА ЗА ЛИВОНИЮ

После покорения Казани Россия обратила свои взоры к Балтике. Она
испробовала силу своего оружия в короткой войне со шведами (1554—1557) и
под влиянием первого успеха выдвинула планы покорения Ливонии и
утверждения в Прибалтике.

Ливонское государство отличалось внутренней непрочностью. Его раздирали
национальные и социальные противоречия. Князья церкви и немецкое
рыцарство, постоянно пополнявшееся выходцами из Германии, господствовали
над коренным населением — ливами, латышами и эстонцами, низведенными до
положения крепостной массы.

Ливонской конфедерации недоставало политической централизации: ее члены
— орден, епископства, города — постоянно враждовали между собой.
Реформация усилила разобщенность. Орден и епископства остались в лоне
католической церкви, но лишились прежнего авторитета. Религией дворян и
бюргеров стало протестантство.

Ливонская война превратила Восточную Прибалтику в арену борьбы между
государствами, добивавшимися господства на Балтийском море: Литвой и
Польшей, Швецией, Данией и Россией. Россия преследовала в войне свои
особые цели.

Богатые ливонские города издавна выступали в роли торговых посредников
между Россией и Западом. Орден и немецкое купечество препятствовали
росту русской торговли. Между тем потребности экономического развития
диктовали России необходимость установления широких хозяйственных связей
с передовыми странами Западной Европы.

Со времени появления англичан .на Белом море в 1553 г. Россия завязала
регулярные торговые сношения с Англией. Перед самой Ливонской войной
московское правительство позволило англичанам устроить «пристанище
корабельное» на Белом море и разрешило им «торг по всему государству
поволной». Но суровые естественные условия сильно стесняли развитие
торговли на Белом море. Гораздо больше для этой цели подходило
Балтийское море. Накануне Ливонской войны Россия владела обширным
участком побережья Финского залива, всем течением реки Невы, по которой
проходил древний торговый путь «из варяг в греки». Русским
принадлежал также правый берег реки Наровы, в устье которой заходили
корабли многих европейских стран. Едва закончив войну со шведами,
правительство решило основать морской порт в устье Наровы. В июле 1557
г. выдающийся инженер дьяк Иван Выродков построил на Нарове «город дли
бусного (корабельного) приходу заморским людем», первый русский
порт на Балтийском море. Царский указ воспретил новгородским и
псковским купцам торговать в ливонских городах Нарве и Ревеле. Отныне
они должны были ждать «немцев» в своей земле. Но попытка
наладить морскую торговлю с Западом через устье Наровы не дала
результатов. Корабельное «пристанище» на Нарове было готово, а иноземные
купцы продолжали плавать в немецкую Нарву.

Тем временем в московском правительстве образовались две партии: Адашев
настаивал на продолжении активной восточной политики и снаряжал
экспедиции против Крыма, а его противники выступали за войну с Ливонией.
Планы Ливонской войны получили поддержку со стороны московского
дворянства.

Первое вторжение русских войск в Ливонию, по-видимому, предпринято
было вопреки воле Адашева. Военные действия в Ливонии
приобрели серьезный оборот после того, как в Ивангород прибыл
боярин Алексей Басманов, сторонник решительной войны с
ливонцами. Не дожидаясь исхода дипломатических переговоров в Москве,
Басманов обстрелял Нарву и, как только в городе вспыхнул пожар, повел
своих воинов на штурм крепости. Силы, которыми располагал воевода, были
ничтожны, но ливонцы не устояли перед внезапным и стремительным
натиском. Неприступная крепость, основанная рыцарями на древнем
новгородском рубеже, пала. Царские воеводы заняли Дерпт (Юрьев) и
подвергли страшному разгрому Южную Ливонию.

Успехи русского оружия могли быть еще более значительными, если бы не
раздор в высших правительственных сферах, который привел к страшной
неразберихе и сделал невозможным проведение единой согласованной
внешнеполитической программы. Вместо того чтобы продолжать успешно
начатое наступление против Ливонии, московское правительство, по
настоянию Адашева, предоставило ордену перемирие с мая по ноябрь 1559г.
и одновременно снарядило новую экспедицию против татар.

Военные операции против Крыма, поглотившие немало средств и сил, не.
принесли результатов, обещанных Адашевым, а благоприятные возможности
для победы в Ливонии были безвозвратно упущены. Магистр Кетлер подписал
договор с литовцами. Орден перешел под протекторат Литвы и Польши.
Договор круто изменил ход Ливонской войны. Он явился тяжелым поражением
для царской дипломатии. Конфликт с Ливонией стремительно перерастал в
более широкий вооруженный конфликт с Литвой и Польшей в тот самый
момент, когда Россия ввязалась в войну с Крымским ханством.

Ливонские рыцари использовали перемирие, предоставленное им Москвой, для
сбора военных сил. За месяц до истечения срока перемирия орденские
отряды появились в окрестностях Юрьева и нанесли поражение разрозненным
русским отрядам.

Известие о неудачах в Ливонии застало Ивана на богомолье в Можайске. Не
медля ни дня, он приказал главному воеводе князю Мстиславскому спешно
двигаться в Ливонию. Но осенняя распутица затянулась, и царская рать
застряла в грязи на столбовой дороге из Москвы в Новгород. В то время
когда армия выступила к северным рубежам, стало известно о вторжении
татар в южные уезды.

Военные осложнения вызвали панику в правительственных кругах. Адашев и
Сильвестр настаивали на срочном возвращении царя в Москву. Иван рискнул
отправиться в путь вместе с тяжелобольной царицей. После утомительного
переезда царская семья прибыла в столицу, но оказалось, что особых
причин для спешки не было: гарнизон Юрьева отбил нападение ливонцев,
татары отступили в степи, В такой ситуации произошло резкое объяснение
между царем Иваном и его наставниками.

По мере того как влияние Адашева и Сильвестра убывало, менялась общая
ориентация внешнеполитического курса. Москва приняла мирные предложения
Крыма и бросила в Ливонию крупные силы. Царь послал против ливонцев
одного из ближайших своих друзей — князя Курбского. Вслед за ним в
действующую армию выехал Алексей Адашев.

Царские воеводы наголову разгромили отборное рыцарское войско под
Эрмесом и заняли резиденцию магистра — замок Феллин. Победителям
досталась почти вея орденская артиллерия. Военные силы Ливонии были
сокрушены. По всей Эстонии крестьяне восстали против немецких баронов.
Возникла возможность быстрого завершения войны в Ливонии. Но Адашев и
его товарищи не использовали благоприятной обстановки, опасаясь удара со
стороны находившихся под Ригой литовских войск. После неудачной осады
небольшого замка Пайды (Вей-сенштейна) наступление русских войск
приостановилось.

ЛИТЕРАТУРА

1) Зимин А.А., Коромкевич А.Л. «Россия времен Ивана Грозного», Москва
1992г.

2) Флоря Б.Н. «Иван Грозный» «Жизнь замечательных людей», Моска 1999г.

3) Кобрин В.Г. «Иван Грозный», Моска 1989г.

4) Скринников Р.Г. «Царство террора», Ленинград 1992г.

5) Скринников Р.Г. «Иван Грозный»

6) Альшеу Д.Н. «Начало самодержавия в России. Государство Ивана
Грозного», Ленинград 1988г.

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter