.

С.С.Алексеев 1999 – Философия права (книга)

Язык: украинский
Формат: книжка
Тип документа: Word Doc
0 30104
Скачать документ

С.С.Алексеев 1999 – Философия права

Несколько вступительных
слов…………………………………………………

Глава первая. Философия права. Общие положения

1. Наука о праве в жизни людей ………………………….

2. Начальное звено
………………………………………………………….

3. Правовая
теория…………………………………………………………
.

Глава вторая . Право: грани, соотношения

1. Позитивное
право………………………………………………………..

2. Грани
права………………………………………………………….
…………

3. Мораль и право
……………………………………………………………..

4. Власть и
право………………………………………………………….
……

Глава третья. Философия гуманистического права

1.философия
свободы……………………………………………………

2. Идеи и
время………………………………………………………….
……….. 100

3. Возрождение и новая жизнь естественного

права………………………………………………………….
………………………….. 112

4. Идея
правозаконности……………………………………………….
130

Глава четвертая. Коммунистическая философия права

1. Ортодоксальные
основы…………………………………………… 148

б. Смена координат. Феномен “советское

право”…………………………………………………………
………………………… 166

3. Идеология социалистической законности…….. 183

Глава пятая. Противостояние

1. Россия в надежде и в беде……………………………………..
202

2.
Конституция…………………………………………………….
………………. 219

3. Гражданский
кодекс…………………………………………………… 239

4.
Чечня………………………………………………………….
…………………………. 256

5. Наше
право………………………………………………………….
……………. 265

Глава шестая. А что дальше?

1. Выбор
пути…………………………………………………………..
…………… 272

2. Тревожные
реалии……………………………………………………….
276

3. Российское Возрождение
………………………………………… 282

4. Неотложные
шаги…………………………………………………………
292

Глава седьмая. К теории либерализма

1. Классика либерализма
……………………………………………… 302

2. Либерализм и государство………………………………………
308

3. Поиск новых
подходов………………………………………………. 321

Несколько вступительных слов

О чем эта книга?

Я задумал ее как научно-философскую работу, кото-

рая призвана не только познакомить читателя с определен-

ным кругом авторских раздумий по философским проблемам

права, но и в конечном итоге сказать о самом главном, что

должно, кажется, вызвать понимание, озабоченность и тре-

вогу людей в нашем Отечестве и, быть может, стремление

как-то повлиять на ход событий. Сказать о подспудной дра-

ме наших дней — о жестоком столкновении двух философ-

ских позиций в отношении права, закона, правосудия, двух

полярных “философий права”, существующих ныне в Рос-

сии в системах общественной жизни и власти.

Понимание этой драмы, ее исхода потребует разобрать-

ся с научными данными, которые и сами по себе, надо пола-

гать, имеют общепознавательное и прикладное значение.

Здесь, как и в любой науке, нам придется встретиться со

сложными, подчас трудными для понимания категориями,

научными предположениями, соперничеством идей. А пе-

ред этим, в первых двух главах, надо будет еще познако-

миться с общими характеристиками философии права как

науки (глава первая) и ключевыми проблемами правовой

теории (глава вторая).

И тут нельзя не сказать вот о чем.

Эта книга принадлежит перу автора, который долгое

время исповедовал — пусть и в некоем, как представля-

лось, облагороженном виде и с попытками вырваться из цепи

непререкаемых догм, но именно исповедовал, искренне ве-

ровал, пропагандировал, не раз пытался представить в мо-

дернизированном виде, с “человеческим лицом”, одно из

упомянутых направлений в философии права, которое, бу-

дем верить, уходит в прошлое.

И все, что написано в книге, — не только взгляд “из-

нутри” и не только то, что в конце концов с великим трудом,

кажется, постигнуто (увы, главным образом в результате

потрясений, прокатившихся по России с 1985 года, в слож-

ные, противоречивые времена начавшихся в стране эконо-

мических и политических перемен), но и — могу заверить —

в немалой мере выстрадано в практических делах, прошло

через тяжкие внутренние противоборства, сомнения, утраты

в вере и потери в представлениях о ценностях, в надеждах.

И потому эта книга — и покаяние автора, и его по-

сильное очищение, а главное — искренняя попытка извлечь

уроки из прошлого. Этим и вызвана необходимость разо-

браться в проблемах философии права и с этой целью —

обратиться к накопленным человечеством опыту и мудро-

сти, которые в меру своих сил изложил в книге автор.

Глава первая

Философия права. Общие положения

1. Наука о праве в жизни людей

Что же это такое — философия права? — Два уровня. —

Право как предмет философии. — Предпосылки. — Философия и

идеология права. — Механизм формирования и развития филосо-

фии права. — Единство и развитие философской мысли.

Что же это такое — философия права? При ответе

на поставленный вопрос можно было бы ограничиться ссыл-

ками на известные, к тому же внешне впечатляющие, фи-

лософски-утонченные определения, согласно которым

философия права представляет собой “форму самосозна-

ния правовой культуры”, а то и прямо по Гегелю — “мыс-

лящую себя идею права'”.

Или — охарактеризовать эту дисциплину в истори-

ко-логическом ракурсе. Не случайно при определении фи-

лософии права, в сущности, все авторы говорят о ней как о

науке, которая постигает логику права2. По мнению же

Ю.Я. Баскина, рассматриваемая дисциплина “есть прежде

всего история формирования и развития понятий, отражаю-

щих реальные общественные отношения”3.

И все же, отдавая должное приведенным дефинициям,

на первое место, на мой взгляд, нужно поставить — пусть и

несколько упрощенную, довольно общую — характеристи-

‘ Цит. по: Малиново И.П. Философия права (от’метафизики к герме-

невтике). Екатеринбург, 1995. С. 3; Малиново И. П. Философия правотвор-

чества. Екатеринбург, 1996. С. 50.

2 По мнению Д.А. Керимова, “предмет философии права можно оха-

рактеризовать как разработку логики, диалектики и теории познания

правового бытия” (Керимов Д.А. Предмет философии права Государст-

во и право. 1994. № 7). В другой работе Д.А. Керимов видит перспективы

философского осмысления права под углом зрения о всеобщих диалекти-

ческих законах и категориях (Керимов Д.А. Основы философии права. М.,

1992).

3 Баскин ЮЛ. Очерки философии права. Сыктывкар, 1996. С. 4.

С несколько иных позиций рассматривает философию права

B.C. Нерсесянц. Исходя из того, что предметом этой высшей духовной

формы познания права является “право в его различении и соотношении

с законом”, он именно под этим углом зрения характеризует основные

проблемы философии права (Нерсесянц B.C. Философия права. Учебник

Для вузов. М., 1997. С. 10 и след.)

2 Глава первая. Философия права. Общие положения

ку философии права как науки о праве в жизни людей, в

человеческом бытии. И тогда философия права предстает

как научная дисциплина, которая призвана дать мировоз

зренческое объяснение права, его смысла и предназначения,

обосновать его под углом зрения сути человеческого бы-

тия, существующей в нем системы ценностей.

Два уровня. Принимая во внимание некоторые обоб-

щенные характеристики философии права, нужно вместе с

тем исходить из того, что данная научная дисциплина мо-

жет строиться в двух науковедческих плоскостях (уров-

нях) и соответственно выступать в одном из двух качеств:

— в качестве исконно философской дисциплины, рас-

сматривающей право под углом зрения определенной уни-

версальной философской системы или историко-фило-

софских разработок;

— в качестве интегрированной философско-правовой

области знаний, когда на основе определенной суммы фи-

лософских идей осуществляется научная проработка пра-

вового материала.

П е р в ы и из указанных уровней философии права

вполне закономерен. Право — какое бы значение ни прида-

вать этой категории — представляет собой социальное яв-

ление, и любая философская система, претендующая на

универсальность, а также историко-философские разработки

неизбежно включают в предмет своего осмысления также и

это явление социальной жизни.

Именно в данном случае возможно формирование спе-

циальной философской науки, привлекающей правовой ма-

териал, но остающейся в рамках соответствующей системы

философских знаний, на “почве философии”.

Наиболее ярким, выразительным примером осмысле-

ния права в контексте универсальной философской систе-

мы является философия права Гегеля2.

И вот здесь, во взглядах на право Гегеля, есть пункт,

на котором — с учетом последующего изложения материа-

ла и специфики авторского видения проблем философии

права — хотелось бы сразу остановить внимание.

При философском истолковании права Гегель, хотя по

ряду позиций продолжил и углубил идеи о природно-есте-

‘ Ю.Г. Ершов рассматривает философию права как “… науку о

познавательных, ценностных и социальных основах права” (Ершов Ю.Г.

Философия права (материалы лекций). Екатеринбург, 1995. С. 9).

2 Из современной литературы см.: Ти-гонравов Ю.В. Основы фило-

софии права. Учебное пособие. М., 1997; а также указ. работы И.П. Мали-

новой, в которых философско-правовые проблемы рассмотрены под углом

зрения рефлексивной традиции.

1. Наука о праве в жизни людей 3

ственной основе этого феномена, все же в основном сосре-

доточил мысль на его характеристике в аспекте своего ми-

ропонимания — логики объективного духа’. И с этой стороны,

как мне представляется, выделив философию права как фун-

даментальную часть всей своей философской системы, от-

тенил в ней то, что роднит философию с правом, идею

обоснованности-действительности или же обоснованности

процессов, поведения и поступков в обществе2.

Вот почему, кстати сказать, в гегелевской философии

права (она так и названа великим философом “философией

права”) столь много внимания уделено не непосредственно

юридическим явлениям, а широкому спектру категорий —

нравственности, морали, состоянию и развитию духа — все-

му тому, что позволяет определять обоснованность процессов,

действий, поступков, а в более широком плане — обосно-

ванность всего сущего.

По парадоксальным, причудливым зигзагам развития

человеческого духа такое, воистину философское понима-

ние “права” по всем данным стало предпосылкой для марк-

систов, материалистических последователей гегелевской

диалектики, что подчеркивали и Маркс, и Ленин (да еще

акцентируя нацеленность философии на “изменение мира”),

а отсюда — для формирования такого супернадчеловече-

ского понимания рассматриваемых категорий, которое ха-

рактеризует коммунистическую революционную идеологию.

Второй, интегрированный, философско-правовой

уровень научных знаний о праве выражен в формировании

и развитии особой, самодостаточной научной дисциплины,

охватывающей как философию (по своим основам), так и

правоведение (по своему основному содержанию).

В настоящей работе философия права строится в соот-

ветствии с этим, “вторым” уровнем, когда включается в

область юридических наук.

‘ По мнению B.C. Нерсесянца, понятие “право” употребляется Геге-

лем в следующих основных значениях: 1) право как свобода — “идея

права”, 2) право как определенная форма и ступень свободы — “особое

право”, 3) право как закон — “позитивное право” (Политические учения:

история и современность. Домарксистская политическая мысль. М., 1976.

С. 462). См. подробнее: Нерсесянц B.C. Философия права. Учебник для

вузов. М., 1997. С. 498—510.

2 B.C. Нерсесянц, отметив, что “до Гегеля понятие “право” не упот-

реблялось в столь широком значении, охватывающем всю ту область, ко-

торая обозначается им как сфера объективного духа”, пишет, что “в

столкновении различных суверенных воль и через диалектику их соотно-

шения, выступает, по Гегелю, всеобщий мировой дух по отношению к

отдельным государствам … и судит их” (Нерсесянц B.C. Философия права.

Учебник для вузов. С. 505).

4 Глава первая. Философия права. Общие положения

И это вполне понятно. Коль скоро основное содержа-

ние философии права как интегрированной области знаний

образует правовой материал, то значит, в этой плоскости

научные разработки входят в состав правоведения.

А это помимо всего прочего означает, что основой и

отправным пунктом осмысления права в рамках интег-

рированной философско-правовой науки является не дей-

ствительность в целом, не “все бытие “(как это

характерно при рассмотрении права в пределах универ-

сальной философской системы), а действительность в тех

пределах, в которых существует право, то есть соци-

альная действительность, человеческое бытие. Обра-

тим внимание — человеческое бытие, бытие живущих и дей-

ствующих в сообществе разумных существ, способных

постигать и творить мир, творить и постигать право.

Вещие слова в этом отношении сказаны Гегелем. По его

справедливому утверждению, “в праве человек должен найти

свой разум … и постигнуть мысли, лежащие в основе права”1.

При этом важно и то, что характеристика права, про-

изводимая на базе философских положений как исзсодной

основы, не покидает “почву права” и является характери-

стикой, вывооилюй непосредственно из правового материала,

из его сути и логики. По меткому выражению Ю.Г. Ершова,

в данной плоскости науку “мало интересуют умозритель-

ные конструкции, оторванные от реальных правовых про-

цессов и явлений. В этом смысле философия права как бы

“вырастает” на фундаменте всего юридического знания”2.

Обратимся теперь к самому праву как предмету фило-

софско-правовых знаний.

Право как предмет философии. По этому вопросу огра-

ничимся пока двумя положениями, первое из которых относит-

ся к числу элементарных, очевидных, а второе — к числу более

основательных, для данной работы — главных, ключевых.

“Право” при самой элементарной, строго юридической

характеристике — это критерий “юридической правомер-

ности”, основание и свидетельство, своего рода социальный

знак того, что каждый из нас вправе или не вправе что-то

делать, как-то поступать. Еще по суждениям древнерим-

ских юристов (определение Цельса), право, будучи наукой

о добре и справедливости, призвано быть основанием для

отличия дозволенного от недозволенного.

И надо заметить в связи с приведенным элементарным

определением, что право при таком, кажется, предельно

‘ Гегель Г.В.Ф. Философия права. 1990. С. 57—58.

2 Ершов Ю.Г. философия права (материалы лекций). С. 9.

1. Наука о праве в жизни людей

простом взгляде на вещи представляет собой, пожалуй, один

из самых прагматических участков жизни общества — яв-

ление практической, деловой жизни людей. С момента фор-

мирования первых простейших форм регуляции, спонтанно

рожденных из сплава биологических и социальных потреб-

ностей людей, оно в качестве естественного права в облике

мононорм1-обычаев, а затем в условиях цивилизации2 — бо-

лее развитых нормативно-ценностных форм регуляции вы-

ступает по большей части в качестве органического элемента

бытовых, хозяйственных, ритуальных и иных отношений и

порядков, из которых складывается повторяющаяся изо дня

в день, повседневная, обыденная жизнь общества.

Теперь — о втором, и надо сразу же сказать, наиболее

широком значении права.

Что подразумевается под — “наиболее широким” зна-

чением? Известно, что слово “право” используется в не-

скольких смыслах, в плоскостях, подчас довольно отдаленных

друг от друга (право как закон, моральное право, обычное

право, право как правомочие и т. д.). И казалось бы, если

поставить задачу свести эти терминологические обозначе-

ния с разноплоскостным содержанием в некую единую фор-

мулу, то результатом такого сведения, как и в ряде других

случаев, когда “выводится за скобки” нечто общее, прису-

щее ряду различных явлений, окажется весьма банальное,

бедное, малосодержательное понятие.

Но такого рода отрицательный эффект случается да-

леко не всегда. Во всяком случае, не в той сфере, о которой

сейчас идет речь.

В области права происходит эффект совершенно про-

тивоположный. Несмотря на разнообразие, отдаленность

областей жизни, где используется слово “право”, то общее,

что характерно для данного слова, выявляет, надо пола-

гать, нечто глубинное, существенно важное, сокровенное для

права — то, что таится в самой его сути.

Это глубинное, сокровенное (весьма близкое к глубинно-

му, сокровенному для философии в делом) и нашло свое вы-

‘ См.: Першиц А.И. Проблемы нормативной этнографии. М., 1979.

С.213.

2 Понятие “цивилизация” используется в настоящей работе в двух

значениях:

цивилизация (в единственном числе) — в значении всей полосы бытия

человечества, когда оно в отличие от существования в первобытном об-

ществе развивается на собственной основе;

цивилизации (во множественном числе) — отдельные ареалы циви-

лизации в только что указанном широком смысле, отличающиеся качест-

венными особенностями материальной и духовной культуры.

6 Глава первая. Философия права. Общие положения

ражение, на мой взгляд, в философской системе Гегеля — не i

в его высказываниях по отдельным юридическим вопросам, а [

в самой логике системы, о чем ранее уже говорилось. Право ;

при самом широком его понимании состоит в том, что оно 9 а- [

е m признаваемую в данном обществе, его практической жиз- ?

ни обоснованность, оправданность определенного

поведения людей, свободы (возможности) такого поведения. ;;

Причем обоснованность, оправданность, которые — надо это (

подчеркнуть — так или иначе даны и должны быть при-

знаны в обществе, в его практической асизни. Или иначе: о !’

праве (в самом широком значении этого слова) можно гово-

рить там, где для определенного поведения и поступков, их

возможности реально существует, утвердилось и осуществ-

ляется в жизненной практике достаточное основание’.

Такое глубокое содержание, скрытое в слове “право”,

сохранилось в самой надежной и внушительной “копилке

человеческой мудрости” — принятом словоупотреблении (в

том числе и указанном ранее элементарном значении слова

“право”), причем — и это в высшей степени знаменатель-

но — с самых древнейших времен, во всех языках мира.

В последующем будет предпринята попытка показать,

что именно такое широкое понимание права позволяет не толь-

ко объять весь спектр явлений действительности, охватывае-

мых термином “право” (в особенности — что принципиально

важно — естественное право), но и доискаться до истоков раз-

вития философско-правовой мысли — ее двух главных по-

лярных по сути направлений: и того, которое выражает

основную и оптимистическую линию развития цивилизации,

и, увы, также того направления, которое стало выражением

негативного, тупикового пути развития человечества.

‘ Не может не привлечь к себе внимания то обстоятельство, что

широкая трактовка права (перекликающаяся с суждениями авторов, обос-

новывающими право через категорию “свобода”) находится в одной плос-

кости с характеристиками самой философии, призванной дать объяснение,

обоснование всему сущему. Отмечая эту общность, которая со временем,

быть может, станет предметом осмысления, ведущего к выработке высо-

козначных выводов, надо сразу же указать на существующие здесь прин-

ципиальные различия. Во-первых, философия раскрывает с интел-

лектуальной, мировоззренческой стороны основания сущего — явлений,

провесов, тогда как назначение права давать социально оправдывающее

основание поведению людей, •поступкам. И во-вторых, философия призва-

на мировоззренчески объяснять действительность, тогда как право уже

дает основание и оправдание действиям и поступкам людей в практиче-

ской жизни. В этой связи уместно заметить что, кажется, никто не обратил

внимания на то, что широкоизвестные слова Маркса о том, что философы,

дескать, призваны не объяснять мир, а изменять его, стали исходной пред-

посылкой для того, чтобы идеологические постулаты марксизма преврати-

лись в действующее революционное право — непосредственные основания

для любых, в сущности, акций в отношении общества и людей.

1. Наука о праве в жизни людей 7

А пока следует обратить внимание на то, что хотя фи-

лософия права как особая наука сформировалась в новей-

шей истории, ее предпосылки, кстати — весьма существен-

ные для понимания тенденций дальнейшего развития нау-

ки и идеологии, сложились еще на заре цивилизации.

Предпосылки. Право в строго юридическом значении (вы-

ступающее в виде законов, правосудия, то есть позитивное

право) — жесткий нормативно-ценностный регулятор пове-

дения людей, тесно связанный с силой, властью. Так же как и

власть, оно изначально нуждается в духовной поддержке, в

своего рода освящении — в придании известной святости, обос-

нованности, оправданности в сознании всех людей.

Правда, сама постановка вопроса о какой-то “филосо-

фии” или о каком-то ее подобии в отношении первичных

форм био-социальной регуляции первобытного общества —

мононорм является просто неуместной. И не только ввиду

низкого, примитивного уровня разумной, интеллектуаль-

ной деятельности в первобытном обществе, но и в силу

того, что неизбежные для социальной регуляции того вре-

мени средства освящения этих форм (в виде мифов, пер-

вобытной морали и первобытной религии) на начальных

исторических фазах не были отграничены от самих обы-

чаев-мононорм, включались непосредственно в их содер-

жание. Обычаи тех исторических эпох потому и имели

характер жононорм, что они интегрировали в нераздель-

ное единство, в это целостное “моно” все возможные по-

тенциальные средства регуляции и их духовной поддержки.

И это касается не только мононорм. Как свидетельст-

вует история права, и позднее, на первых фазах своего

формирования, юридические нормы повсеместно выступа-

ли в единении с религиозными и этическими нормативны-

ми положениями’, нередко перекрещиваясь к тому же с

категориями мифологии2.

Есть два исторических обстоятельства, которые подго-

товили предпосылки для возникновения духовно-интел-

‘ См.: Баскин ЮЛ. Очерки философии права. С. 5.

2 Отмечая сложную, неоднозначную диалектику взаимоотношений

мифологии и права, необходимо обратить внимание и на то, что ” более

прочные правовые истоки, предпосылки правовой культуры, более высо-

кий ее уровень в конечном счете будет у того этноса, в мифологии которо-

го глубже и детальнее “проработаны” предправовые мотивы и сюжеты,

выражено более четкое отношение к нормам, обычаям, последствиям их

нарушения”. При этом необходимо иметь в виду, что и сама “первобытная

мифология выполняла регулятивную функцию в обществе, аккумулируя

опыт предков и передавая его из поколения в поколение в форме ритуа-

лов, обычаев и традиций”. (Семитко А.П. Развитие правовой культуры

как правовой прогресс. Екатеринбург, 1996. С. 91, 249.)

8 Глава первая. Философия права. Общие положения

лектуальных форм освящения права и, следовательно, для

формирования (при наступлении всего комплекса необхо-

димых условий) особой науки — философии права.

Первое — это дифференциация единых мононорм-

обычаев при переходе общества от первобытного состояния

к цивилизации, их расщепление, выделение наряду с юри-

дическими нормами (правом) морали, корпоративных норм,

собственно норм-обычаев.

Весьма существенным в этом смысле оказалось выделе-

ние в духовной жизни общества морали, ставшей основой осо-

бой отрасли знаний — этики. Мораль (этика) со своей стороны

вошла в идеологизированном и частично мифологизирован- [

ном виде в состав религии. Именно здесь наметились первые i

подходы к мировоззренческому освящению права, утвержде-

нию в жизни общества некоего “общего знаменателя” в таком

освящении. “Общего знаменателя” в виде этического (религи- 1

озно-этического) обоснования действующего права.

Второе обстоятельство, подготовившее формирова- ‘

ние философии права, — это развитие духовно-интеллек- )

туальной жизни общества, все большее утверждение во всех

сферах жизнедеятельности людей силы разума, особенно в

тех его проявлениях, когда он не замутнен и не искажен

импульсами и химерами подсознания, темных инстинктов и

страстей. Сверкнув как вековое озарение в античности, сила

разума в полной мере раскрылась в возрожденческой куль-

туре и особенно — в эпоху Просвещения.

И вот первичными (так сказать, предфилософскими,

или начально-философскими), стихийно-духовными форма-

ми освящения права, придания ему высокого значения, вы-

сокозначимого ореола стали:

этическое (религиозно-этическое) обоснование права,

обоснование законов, правосудия через особую катего-

рию — естественное право.

Первая из указанных духовных форм (этическая) вы-

ступила в качестве вполне органичной для обоснования права

формы, особенно в условиях начальных застойных цивили-

заций (когда долгие века и тысячелетия господствовали

цивилизации традиционного типа, где доминируют власть

и ритуальная идеология). Именно в этике с того времени и

до наших дней находит достаточное основание и поддерж-

ку характерная для права во всех его разновидностях ка-

тегория справебливостои — соразмерности, меры, а также

сама возможность принуждения людей к соблюдению ка-

ких-то единых правил, норм.

Этическое обоснование права по ряду исходных поло-

жений имеет общечеловеческое значение. Оно в том или ином

1. Наука о праве в жизни людей

виде характерно для всех исторических эпох и стран, в прин-

ципе, для всех мировоззренческих и идеологических систем.

На заре существования человечества и в не меньшей

степени — в теократических и иных религиозных общест-

вах (средневековья и нынешнего времени) этическая ин-

терпретация права нашла свое воплощение в религиозных

представлениях, придавших такой интерпретации значе-

ние веры, святости, непогрешимости, порой — непререкае-

мой догмы. Ряд юридических систем традиционных

восточных обществ, в том числе мусульманского права, тра-

диционно-индусского, китайского права, в значительной мере

вообще слились с религиозно-этическими верованиями, с

господствующими религиозно-философскими представле-

ниями, да и в целом оказались неотделимыми (и внешне

слабо отдифференцированными) от институтов духовной

жизни данной традиционной цивилизации.

Религиозно-этическое обоснование действующих зако-

нов, учреждений правосудия и их решений совпало, как это

нередко бывает в истории, с потребностями власти, господ-

ствующих политических сил. Такое обоснование выразилось

в определенной идеологии и имело в основном апологетиче-

ский характер: оно a priori, без какой-либо аргументации

оправдывало и даже возвеличивало любое угодное власти

(и церкви) законодательное, административное или судеб-

ное решение; или же давало безусловное основание для его

блокирования или корректировки, уточнения, отмены во имя

верности догме. И с этой точки зрения инквизиционный

процесс, средневековые юридические порядки, вся юриди-

ческая практика и действительность той поры представля-

ют собой единый продукт политических реалий соответ-

ствующих традиционных цивилизаций и религиозно-эти-

ческих верований тогдашних эпох.

Универсальное, хотя в действительности и ограничен-

ное, значение для права общих этических (религиозно-эти-

ческих) начал привело к тому,, что постепенно утвердилось

и со временем стало общезначимым, очевидным, мнение о

приоритете этики над правом, в частности о том, что право

представляет собой всего-навсего некий “минимум морали”.

Есть и другая негативная сторона указанного процес-

са, касающаяся научного осмысления права. Это то обстоя-

тельство, что придание святости действующим юридическим

установлениям перекрывает путь их критической прора-

ботке, а отсюда (как показывают исторические данные) —

саму возможность становления даже такой, казалось бы,

идеологически нейтральной сферы научных знаний, как

аналитическая юриспруденция, юридический позитивизм.

10

Глава первая. Философия права. Общие положения

И еще один существенный момент. Отмечая в этике и в

религии значение некоторого “общего знаменателя” для

понимания и объяснения права, нужно принимать во вни-

мание, что этические, в том числе религиозно-этические

верования, обосновывающие юридические установления и

порядки теократических и иных религиозных обществ, ста-

ли предпосылкой для идеологии права — того направления

духовно-интеллектуального объяснения права, согласно ко-

торому оно “выводится” из определенной мировоззренче-

ской системы и связывается с политико-властными реа-

лиями. К этому нужно добавить, что такого рода духовно-

интеллектуальные формы так и оставались в пределах эти-

ки и религии, не образовывали особых, самостоятельных

ветвей знаний, особых наук.

Вторая первичная форма духовного освящения права,

ставшая на все последующие времена начальным звеном

основательного и конструктивного его понимания, или во

всяком случае, подходов к такому пониманию, — это обос-

нование действующих законов и правосудия через катего-

рию естественного права.

Еще во времена античности, в древнегреческой мифоло-

гии, оно нашло отражение в представлениях о взаимоотноше-

ниях и деяниях Зевса, фемиды, их дочерей — Дике, Эвномии,

в которых древнегреческая мысль видела два начала — пра-

во по природе и право по человеческому установлению1.

Выделение права по природе — естественного права,

существующего наряду с юридически действующим пра-

вом (последнее получило название “позитивного”, или “по-

ложительного”), дало толчок к такому направлению мысли

и творческого поиска, которое сориентировано не на “выве-

дение” права из неких заданных ценностей — этических,

религиозно-этических и даже из некой мировоззренческой

системы, а на нахождение его основ, корней в самой “при-

роде”, реальной жизни людей. Поэтому вполне обоснованно

естественно-правовая ориентация мысли и научного поиска

стала в философии, за исключением позитивистских раз-

работок, своего рода “общим местом”.

Таким образом, еще на начальных фазах духовно-ин-

теллектуального освящения права можно отчетливо разли-

чить два направления, которые, порой перекрещиваясь и

совпадая, представляют все же полярные ориентации в по-

нимании и обосновании права.

‘ См.: Редкий П.Г. Via лекций по истории философии права в связи

с историей философии вообще. СПб., 1989. С. 395—396.

1. Наука о праве в жизни людей 11

Именно данные, относящиеся к первичным формам

духовно-интеллектуального освящения права, позволяют

уточнить особенности научного рассмотрения права, неред-

ко обозначаемые одним понятием — “философия права”, а

на деле при известной общности представляющие во мно-

гом различные направления научной и прикладной мыс-

ли — философию и идеологию.

Философия и идеология права. Сначала — несколько

соображений общего порядка.

Философия (поскольку на деле реализуется ее предна-

значение), как и всякая наука, призвана строиться независи-

мо от политики, практических целей, тех интересов, во имя

которых могут быть использованы философские положения.

От философского подхода к явлениям действительно-

сти нужно отличать подход, характерный для идеологии.

Последняя, используя данные философии и других отрас-

лей знания, в том числе политического профиля, связывает

свое содержание с определенной группой заданных интере-

сов и идей, которые начинают жить по своей (этической,

религиозно-этической, этнической, классовой, групповой или

даже индивидуально-личностной) логике. Отсюда — в идео-

логии всегда есть моменты абсолютизации, возвеличивания

идей, их ориентации на обслуживание определенных прак-

тических, политических, идейных задач — то, что в марк-

систском обществоведении именовалось партийностью,

служением классам, социальным группам, нациям, неким

возвышенным идеалам.

В то же время нужно видеть, что идеология занимает

свое существенное место в духовно-интеллектуальной жиз-

ни, в ее соотношении с практикой, с политикой. Вне опреде-

ленного идеологического подхода мировоззренческие взгляды

не могут получить достаточного общественного признания,

и тем более — должной практической реализации. Так что

в практической жизни наука и идеология тесно переплете-

ны, взаимосвязаны. Это и объясняет то обстоятельство, что

философия, иные отрасли знаний в определенных своих

сторонах и проявлениях выступают также в качестве идео-

логии (и это требует того, чтобы в любой науке те или иные

положения достаточно точно и строго виделись и оценива-

лись в качестве “идеологических”).

Различие и вместе с тем переплетение, взаимопроник-

новение философских и идеологических начал, характер-

ные для всякой гуманитарной науки, в сферах знаний,

относящихся к праву, имеют существенные особенности.

12 Глава первая. Философия права. Общие положения

Право — институт практики, острых жизненных проблем.

Оно так тесно сопряжено с практической жизнью людей, их

насущными интересами, самими основами экономического,

политического, духовного господства в обществе, и что особен-

но существенно — с политической, государственной властью,

что проникновение идеологических начал в философские (а

также — социологические, общетеоретические) разработки

правовых проблем может быть отмечено на всех ступенях

развития правоведения, философских исследований, осуще-

ствляемых в его рамках и на его основе.

Можно, пожалуй, без преувеличения констатировать,

что правоведение в его общетеоретических подразделени-

ях — общей теории права, социологии права, а также фи-

лософских разработках — оказалось одной из наиболее

идеологизированных областей знаний.

Наиболее близко примыкают к идеологии те варианты

философии права, которые замыкаются разработками, не

выходящими за рамки данной философской системы (на-

пример, гегелевской, марксистской).

По всем данным, исторические корни идеологии права

следует видеть в этических (религиозно-этических) объяс-1

нениях права, а также в таких направлениях философско-

правовой мысли, когда соответствующие разработки “выво-

дятся” из данной философской системы, что характерно для

гегелевской или марксистской философии.

Философия же права, которая ищет опору в едином

потоке философской мысли, а именно такое направление

исследования, как будет показано несколько дальше, и взя-

то за основу в настоящей работе, опирается главным обра-

зом на другой стержневой “общий знаменатель” духовно-

интеллектуального объяснения права — на естественно-пра-

вовые воззрения.

Вернемся, однако, в нынешнее время и попытаемся

разобраться в том, когда, при каких условиях использова-

ние данных философии приводит к формированию и раз-

витию философии права.

Механизм формирования и развития философии пра-

ва. Формирование и развитие философии права как особой

самодостаточной научной дисциплины не есть продукт не-

ких умозрительных логических операций за письменным

столом по соединению фрагментов философии и правоведе-

ния. Это — обусловленная самой логикой жизни и рассмат-

риваемых областей знаний интеграции философских идей

и данных правоведения.

1. Наука о праве в жизни людей 13

При этом необходимо сразу же отграничить филосо-

фию права от обычного использования на юридическом ма-

териале философских категорий, терминологии и даже

целых философских систем. Такое использование — напри-

мер, “приложение” к праву категорий диалектики, феноме-

нологии, экзистенциализма, герменевтики, аксиологии,

теории систем — означает в оптимальном варианте обога-

щение гносеологического, познавательного инструментария

при теоретической проработке тех или иных правовых про-

блем. Это может дать в юриспруденции известный познава-

тельный эффект, привести к существенному приращению

правовых знаний. Особенно тогда, когда к правовому мате-

риалу прилагаются не общефилософские, тем более идео-

логизированныеабстрактные категории, а данные передовых

философских наук. Такой эффект наступает, например, при

характеристике роли права с учетом выводов аксиологии,

при включении в толкование права данных современной

герменевтики.

Впрочем, нужно с сожалением заметить, что использо-

вание данных философии может привести и к спекулятив-

ному догматическому философствованию по правовой

проблематике, да к тому же с идеологической нагрузкой, а

то и к другому отрицательному результату — всего лишь к

“философско-терминологическому переодеванию” давно

известных понятий, результатов исследований, фактов.

Справедливо замечено в литературе — со ссылкой на Б. Спи-

нозу, что “само по себе применение философских терминов

к праву новых смыслов не рождает, оно их только поверх-

ностно множит”‘.

В советском обществе именно последняя из указанных

тенденций стала определяющей при конструировании “мар-

ксистско-ленинской философии права”. Рассуждения о “сво-

боде воли в праве”, о “случайном и необходимом” в пра-

воотношениях, о “формах” права (сопровождавшиеся по-

рой предложениями заменить сложившиеся юридические

термины философскими, например, “источник права” тер-

мином “форма права”) представлялись в виде философии

права, своего рода вершины юриспруденции.

Вместе с тем надо заметить, что и творческое резуль-

тативное использование философских положений в право-

вом материале само по себе не приводит к формированию

‘ Малиново И.П. Философия права (от метафизики к герменевтике).

14

Глава первая. Философия права. Общие положения

особой области знаний, которая имела бы характер особой

научной дисциплины, — философии права. В данном слу-

чае перед нами явление иного порядка: происходит обога-

щение теории права — той обобщающей теоретической

правовой науки, фактическую основу которой образуют “вы-

веденные за скобки” общие и повторяющиеся данные кон-

кретных юридических дисциплин.

Когда же, при наличии каких условий использование

философских идей дает наиболее значимый науковедческий

эффект — формирование и развитие философии права как

особой научной дисциплины?

Исходный момент здесь таков. Поскольку право — об-

ласть практической жизни людей, философско-правовые

разработки лишь тогда обретают необходимую содержатель-

ность и теоретическую весомость, когда они органически

увязываются с “живым” правовым материалом, становятся

прямым результатом его творческого осмысления. Философ-

ские основы в рассматриваемой дисциплине должны полу-

чать продолжение и в итоге образовывать материал

целостной науки на основе данных, непосредственно вы-

текающих из существующей правовой культуры, самой

развивающейся правовой материи — законодательства,

общественно-политической и правовой практики его при-

менения.

Стало быть, философия права — не только идеи, но и

реальная правовая жизнь, через которую (жизнь права)

философско-правовые идеи не просто уточняются, коррек-

тируются, а формируются.

Известно, например, что замечательный философ Фих-

те дал настолько точную, изящно-философскую разработку

категории прав человека и — что особо существенно — их

особенностей как категорий естественного права\ что, каза-

лось бы, они уже в то время, на пороге XVIII—XIX веков,

должны были бы образовать основополагающую часть фило-

софии права как особой, высокозначимой науки. Однако про-

шло почти полтора столетия, прежде чем в условиях

развивающейся либеральной цивилизации сама реальная,

“живая” действительность и соответствующий ей правовой

материал в 1950—1960-х годах обусловили резкое возвыше-

ние гуманистического права на основе фундаментальных прав

человека (характеристика которых чуть ли не пункт в пункт

совпадает с давними философскими разработками Фихте).

• См.: Фихте И.Г. Соч. Т. 1. С. 15—30.

1. Наука о праве в жизни людей 15

Только тогда, когда “пришло время” и накоплен доста-

точный правовой материал, наступает необходимый науко-

ведческий эффект — происходит формирование и развитие

философии права.

И здесь нужно сделать еще одно замечание, теперь —

о характере философских знаний, используемых в области

права.

Единство и развитие философской мысли. Формиро-

вание и развитие философии права, выражающей “состы-

ковку” философии и правоведения, происходит в тесном

единении со всей философией, с историей философской

мысли в целом.

Как справедливо отмечено в современной философской

литературе, предметом философии права “является мето-

дологический универсализм правовой науки, рефлексия ее

духовных оснований, полный контекст которых не может

быть прерогативой какой-то избранной философской сис-

темы'”.

История духовной, интеллектуальной жизни общест-

ва, особенно в Новейшей истории (начиная с возрожденче-

ской культуры, а еще более — с эпохи Просвещения),

свидетельствует, что шаг за шагом мыслители, освобожда-

ясь от обаяния мифологии, императивов и иллюзий идеоло-

гии, отвоевывали крупицы, а то и целые обширные блоки

знаний на пути постижения права как явления мирозда-

ния, его природы и особенностей, его смысла с точки зрения

основ человеческого бытия.

И этот факт в высшей степени знаменателен! Значит, —

если верны только что высказанные положения, — вполне

допустимо рассматривать развитие философской мысли по

вопросам права (поскольку они не искажены, не деформи-

рованы идеологией) как единый поток становления и раз-

вертывания философских знаний. И, значит, существует

нечто основательное, таящееся в самих недрах человече-

ского общества, основах бытия человека, что императивно

заставляет человеческую мысль подчиняться этому едино-

му потоку, неуклонно двигаться в его русле. И наконец, это

значит, что в таком движении, его тенденциях и итогах как

раз и кроется Истина в философском постижении права.

Философски высокозначимые положения в этом еди-

вом потоке не всегда сформулированы в качестве отвле-

‘ Малишл и п А—

t- 4.

‘ Малиново ИЛ. Философия права (от метафизики к герменевтике).

16

Глава первая. Философия права. Общие положения

ченно-философских (как это характерно для суждений мыс-

лителей эпохи Просвещения). Они по большей части не вы-

делены в обособленные сочинения.

Но как бы то ни было, именно из целого ряда философ-

ских положений, а порой из крупиц разнопрофильных взгля-

дов, которые и надлежит с необходимой корректностью вы-

членять в науке (при признании решающего значения оп-

ределенной группы философских идей, в данной работе —

идей Иммануила Канта), образуется исходная основа фило-

софских взглядов в правоведении, на базе которых форми-

руется из данных правоведения, правового материала, его

реальной жизни философско-юридическая наука, призван-

ная ныне как особая интегрированная сфера знаний занять

достойное место в системе гуманитарных наук.

2. Начальное звено

Естественное право — исходное звено философии права. —

Главное достоинство. — Другие стороны методологического значе-

ния естественного права.

Естественное право — исходное звено философии

права. Исторические предпосылки, предшествующие фор-

мированию философии права как самостоятельной науки,

свидетельствуют: философское осмысление правовой реаль-

ности началось с разграничения права на естественное и

позитивное (положительное) — с того, что само это разгра-

ничение сориентировало на поиск основ права в естествен-

ной жизни людей, в “человеческой” сути их бытия.

При такой оценке естественного права нужно учиты-

вать, что эта категория в тех чертах и характеристиках, в

которых она, начиная с античности, обрисована в науке, —

явление многоплановое и к тому же получающее различную

научную интерпретацию’.

И здесь, при всем многообразии взглядов по рассмат-

риваемому вопросу, необходимо с должной четкостью раз-

личать естественное право как: а) категорию методологичес-

кого порядка и б) реальный факт социальной действитель-

ности.

Первый ракурс проблемы дан в этой главе (второй в

той мере, в какой это окажется необходимым для рассмот-

рения позитивного права, — в следующей). Впрочем, ука-

‘ Об основных значениях категории “естественное право” и об ос-

новных взглядах по этому вопросу см.: Червернин В.А. Основные концеп-

ции естественного права. М., 1988.

7

2. Начальное звено 17

занное разграничение носит в какой-то степени условный

характер, так как методологическое значение естественно-

го права основано на его действительной роли как реально-

го феномена в жизни общества.

Рассмотрение естественного права как методологиче-

ской категории имеет для философского освещения право-

вых проблем принципиально важное значение. Оно

привносит в науку именно то, что призвана дать методоло-

гия, то есть наряду со специально-научными методами по-

знания (математическими, социологическими и иными),

прежде всего — общий подход к явлениям правовой дейст-

вительности.

Философское видение правовых явлений — это и есть

их рассмотрение под углом зрения естественного права.

Что же дает, на что ориентирует мысль такой, естест-

венно-правовой, подход к явлениям правовой действитель-

ности?

Главное достоинство. Основная ценность подхода к

правовым явлениям с позиций естественного права заклю-

чается в том, что таким путем оказывается возможным выйти

из замкнутого круга одних лишь юридических явлений и

непосредственно с ними связанных (еще с “эпохи мононорм”)

феноменов — этики, религии и увидеть основы, точнее, быть

может, предосновы права. Причем такие основы или пред-

основы, которые действительно имеют для законов, право-

судия, всех юридических явлений определяющее, базисное

значение.

Ведь человек, все люди, сообщества людей живут в

природных, социальных и иных сложившихся и потому “ес-

тественных” условиях своего бытия, которые являются для

них твердыми, естественно-императивными и которые с этой,

естественной, стороны объясняют, обосновывают, оправды-

вают их поведение, поступки и, следовательно, могут быть

обозначены словом “право” в указанном ранее широком

значении, то есть в значении признаваемой в данном обще-

стве, его практической жизни обоснованности, оправданно-

сти свободы (возможности) определенного поведения людей.

По сути дела, широкое видение права, которое взято за ос-

нову в этой книге, и рассмотрение права в качестве “есте-

ственного” — две вещи совпадающие, в принципе однознач-

ные.

Весьма знаменательно, что даже с позиций современ-

ной этологии — науки о поведении (“нравах” и “обычаях”)

ясивотных — одно из основных достижений цивилизации —

.-с-гУ Г1 ‘—

18 Глава первая. Философия права. Общие положения

демократия “родится из естественного права'” (естествен-

ного права! — так прямо и говорят специалисты в области

естественных наук) — выражает и требования разума, и

императивы врожденных инстинктивных программ поведе-

ния — “желание быть свободным, потребность иметь собст-

венность”2.

Таким образом, суть идеи естественного права заклю-

чается в том, что наряду с правом, созданным людьми и

выраженным в законах (напомню — именуемым “позитив-

ным правом”, или, если воспользоваться иной терминоло-

гией, — “положительным правом”), существует естествен-

ное право — сумма требований, в своей исходной основе

рожденных непосредственно, без какого-либо людского уча-

стия, самой натуральной жизнью общества, “природой”,

“естеством” человеческого бытия, объективными условия-

ми жизнедеятельности, естественным ходом вещей. К чис-

лу таких требований относятся, например, право на экви-

валент в хозяйственных делах, право первенства, право

старшинства, право народов на определение своей судьбы

и т. д.

Именно здесь, в идее естественного права, и находит

выражение жесткая (и с этой точки зрения — вполне при-

родная, естественная) зависимость права от внешних фак-

торов, от всего того, что образует человеческое бытие, в том

числе и от “экономического базиса”, как считал Маркс и

ныне считают его приверженцы, и от разумных начал на-

шей жизни, с которыми, как мы увидим, связана сама суть

человеческого бытия — свобода людей.

В духовно-интеллектуальной жизни общества нередко

случается, что положения, продиктованные упомянутыми

естественными требованиями, а значит, — здравым смыс-

лом и наукой, попадают в орбиту идеологии, этико-религи-

озных верований, философских систем. Это и случилось,

как свидетельствует история духовно-интеллектуальной

жизни людей, с положениями о естественном праве. Они

получали подчас сугубо этико-религиозную трактовку, осо-

бую интерпретацию с точки зрения той или иной философ-

ской системы. Некоторым мыслителям виделись в них

проявления религиозных, божественных начал или же духа,

принципов идеальной жизни (такая трактовка, возможно, и

предопределяет отрицательное отношение к идее естест-

2. Начальное звено

19

‘ Дольник В. Непослушное дитя биосферы. 1994- С, 168.

2 Там. же. С. 169.

1

венного права некоторых авторов’). Или — такие же осо-

бенности, которые характерны для позитивного права, то

есть построение в виде некой, наподобие юридической, “сис-

темы норм”, будто бы параллельной системе норм позитив-

ного права (и якобы превосходящей последнюю по своей

силе в жизненной практике). И в этом отношении прав Ю. Ха-

бермас, который стремится избежать того, чтобы “приходи-

лось укоренять права людей в неком фиктивном естествен-

ном состоянии”2.

Вот почему значение естественно-правового подхода как

метода раскрылось, пожалуй, лишь после того, как соответ-

ствующая идея отделилась от религиозных представле-

ний, — процесс, который в какой-то мере наметился в

античности, “проскочил” в виде одного из фрагментов при

освещении многомерности права даже во взглядах Ф. Ак-

винского, но в полной мере раскрылся в воззрениях на ес-

тественное право Гоббса и Спинозы3.

Только тогда оказалось возможным увидеть действи-

тельное “базисное” значение естественного права при ха-

рактеристике и понимании явлений правовой действи-

тельности, позитивного права. Подход этот тем более зна-

чимый, что он позволял освещать и оценивать правовые яв-

ления не с точки зрения умозрительных конструкций,

идеологических постулатов, неземных фантомов, а через

однопорядковую категорию — право, да притом такую, ко-

торая непосредственно обусловлена жизнью, реальными

жизненными процессами.

И такой подход в истории философии, философско-

правовой мысли сыграл реально, на деле, выдающуюся роль:

именно он в эпоху Просвещения “открыл” основное направ-

‘ По мнению В.Н. Кудрявцева, “на привычной для нас материали-

стической почве трудно возродить идеи естественного права” (см.: Куд-

рявцев В.Н. О правопонимании и законности. Государство и право, 1994.

№ 3. С. 7).

Не из таких ли представлений о естественном праве исходили спе-

циалисты, которые на завершающем этапе, непосредственно перед рефе-

рендумом, отрабатывали и редактировали текст Конституции Российской

Федерации и в ходе такой отработки и редактирования из него исключи-

ли формулировки, отражающие естественно-правовое видение прав че-

ловека (в том числе — что особенно прискорбно — формулировку о частной

собственности как естественном праве человека)?

2 Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1995. С. 35.

3 По мысли Б. Спинозы, право природы следует понимать как “зако-

ны или правила, согласно которым все совершается, т.е. самую мощь при-

роды. И потому естественное право всей природы и, следовательно, каждого

индивидуума простирается столь далеко, сколь далеко простирается их

мощь” [Спиноза Б. Избр. произведения. Т. 2. М., 1957. С. 291).

20

Глава первая. Философия права. Оовдие положения

ление философского осмысления права — гуманистическое,

позволил увидеть глубокую предоснову права в самой сущ-

ности человеческого бытия. Ныне же становится все более

ясным, что действенность естественного права как методо-

логического принципа со всей очевидностью раскрывается

и “от противного”, — в том, что без широкой, естественно-

правовой трактовки права коммунистическая доктрина и

коммунистический строй так и не были поняты как искон-

но-антиправовые, бесчеловечные, враждебные свободе и

прогрессу.

Теория естественного права стала по сути дела первой

в истории философско-политической мысли предельно про-

стой, сквозной, прошедшей через века идеей, направленной

на то, чтобы просто-напросто сообразно здравому смыслу и

требованиям науки связать право с естественными начала-

ми жизни людей, с естественной средой, с человеческим бы-

тием.

Именно поэтому естественно-правовые взгляды стали

не только своего рода “общим местом” и само собой разу-

меющимся исходным пунктом в действительно основатель-

ных, глубоких философских трактовках права, но и одним

из наиболее значительных завоеваний гуманитарной мыс-

ли в истории человечества, свершением и своего рода “от-

крытием” человеческого духа.

Другие стороны методологического значения естест-

венного права. Естественно-правовой подход связывает рас-

смотрение юридических проблем с основными человеческими

ценностями: свободой, правом на жизнь, независимым ста-

тусом человека и др. В то же время он ориентирует на ес-

тественную и, значит, живую, развивающуюся действитель-

ность. В том числе и с точки зрения требований и норм, касаю-

щихся взаимоотношений с природой. Как показал Г.В. Маль-

цев, в отношении прав человека, обращенных к природе,

природной среде, требуется “переосмысление на базе но-

вейших естественно-научных и общественных знаний идеи

естественного права и естественной справедливости … ука-

зывающих на меру и нормы, с которыми должен считаться

‘человек, стремясь установить сбалансированные отношения

между обществом и природой'”.

Естественно-правовой подход при рассмотрении вопро-

сов права имеет существенное методологическое значение

‘ Малышев Г.В. Новое мышление и современная философия прав

человекаПрава человека в истории человечества и в современном мире.

М., 1988. С. 35.

3. Правовая теория

_________________________21

еще и потому, что требования естественного права облада-

ют свойствами, близкими к свойствам явлений природного,

естественного порядка. А именно — безусловной непрелож-

ностью, категоричностью, неподвластностью конкретным

ситуациям (в том числе произволу, усмотрению отдельных

лиц), неотвратимостью спонтанного наступления отрицатель-

ных последствий при игнорировании естественно-правовых

требований.

В реальном человеческом бытии некоторые элементар-

ные требования жизнедеятельности (такие, как императи-

вы эквивалентности при обмене, императивы “старшинства”,

“первенства”, “очередности”) действительно довольно прочно

утвердились в виде непреложных, безусловных.

Отсюда и последствия, имеющие важное значение для

позитивного права, понимания его особенностей, существен-

ных для его развития, качеств. Проникновение естественно-

правовых требований в содержание позитивного права должно

рассматриваться как процесс, который призван придать дей-

ствующему правопорядку необходимую твердость, непрере-

каемость и, следовательно, обеспечивать при помощи право-

порядка большую определенность и строгость в людских взаи-

моотношениях, в поведении людей, причем такую определен-

ность и строгость, которые обусловлены “природой”.

Более того, как будет показано в дальнейшем (с опорой

на положения, разработанные Шеллингом), в идеале, отве-

чающем потребностям гражданского общества, правопоря-

док должен стать “явным и неизменным” — таким (обратим

внимание на последующие слова), как и “законы природы’4.

Именно характеристика правопорядка, согласно которой он

должен образовать “вторую природу”, — характеристика,

основанная на естественно-правовом подходе к юридическим

явлениям, представляет собой важнейшую методологическую

предпосылку для выработки основополагающей категории

современного права — правозаконности2.

3. Правовая теория

Теория права. — “Погружение в право”— элемент методологии.

Теория права. Наряду с философией права в мире на-

учных дисциплин, сложившихся в связи с общенаучной

‘ Шеллинг Ф.В. Соч. Т. 1. С. 456.

2 Обобщенно-возвышенную, во многом справедливую (несмотря на

излишний пафос) характеристику естественного права см.: Тихонравов Ю.В.

Основы философии права. Учебное пособие. С. 399—400.

Глава первая. Философия права. Общие положения

разработкой правовых проблем, самостоятельное и исклю-

чительно важное место занимает общая теория права, (еще

одной сферой общетеоретических правовых знаний явля-

ется социология права).

Общая теория права сообразно научной традиции, вос-

ходящей к Д. Остину, по своему первичному материалу от-

носится к аналитической юриспруденции, юридическому

позитивизму и в этом отношении опирается на обобщенные

данные, которые представляют собой “выведенные за скоб-

ки” повторяющиеся юридически общезначимые материалы

отраслевых юридических наук.

Как и отраслевые науки, общая теория права находится в

этой плоскости в тесном единении с практической юриспруден-

цией. Ее разработки, относящиеся к субъективным правам и

обязанностям, юридической ответственности, нормативным ак-

там, юридической технике, толкованию закона и ряду других

общетеоретических проблем, имеют существенное прикладное,

юридико-практическое значение в области законопроектиро-

вания, применения законов, правового обучения.

В результате своего исторического развития общая тео-

рия права накопила обширный общенаучный материал, весьма

ценный с научной и практической точки зрения (о понима-

нии права в юридико-прикладном значении, соотношении

объективного и субъективного права, законности, правовых

гарантиях и др.). Вплоть до важнейших разработок, которые

могут быть с полным основанием отнесены к передовым дос-

тижениям современного обществоведения, таких, как разра-

ботки, раскрывающие специфические свойства юридической

системы, типы и механизмы правового регулирования.

При рассмотрении такого рода проблем, а также при

проработке многих иных вопросов правовой теории (проце-

дурно-процессуальной формы, вины, причинности при от-

ветственности, толкования юридических текстов) исполь-

зуются методы и данные философии, включая данные ак-

сиологии, теории систем, герменевтики и др. Это во многих

случаях, как уже отмечалось, приносит существенный по-

знавательный эффект, поднимает соответствующие юриди-

ческие проблемы и общую теорию права в целом на весьма

высокий общенаучный уровень.

Вместе с тем между философией права и общей теорией

права во всех случаях (даже при корректном и интенсивном

использовании в общетеоретических правовых исследовани-

ях методов и данных философии) сохраняется качественное

различие.

23

3. Правовая теория

Общая теория права, неизменно опираясь на “выве-

денные за скобки” материалы отраслевых дисциплин, в ко-

нечном счете так или иначе нацелена на решение юри-

дически значимых вопросов жизни общества (законодатель-

ства, юридической практики, правовой культуры, правово-

го обучения и просвещения, иных проблем правовой

политики). Именно с этими юридико-политическими инсти-

тутами и явлениями общая теория права и корреспондиру-

ет, многообразно взаимодействует.

Между тем для философии права решающее значение

имеет ее “мировоззренческий стержень” — мировоззрен-

ческое понимание права (по Гегелю, “мыслящая себя идея

права”, “разумность права”), постижение смысла, основ и

логики права, выраженных в нем ценностей; и поэтому, на

каком бы науковедческом уровне ни проводились философ-

ско-правовые исследования, с правом при таких исследова-

ниях корреспондируют философски однопорядковые кате-

гории — бытие человека, его сущность, культура, демокра-

тия, прогресс и т. д. Да и конечная цель философии права —

освещать коренные проблемы жизни общества: место пра-

ва в развитии и судьбе общества, пути его развития, его

влияние на будущее, перспективы развития человечества,

место и роль права в этих процессах’.

“Погружение в право”— элемент методологии. В ли-

тературе, посвященной философии и общей теории права,

внимание по преимуществу сосредоточивается на опреде-

лении достаточно четких границ между ними. Этому посвя-

щено немало страниц в зарубежной и отечественной лите-

ратуре по данной проблематике2. Некоторые суждения на

этот счет уже высказаны и в данной работе.

Между тем с методологической точки зрения, то есть с

точки зрения подходов и методов исследования, принципи-

альная роль принадлежит, наряду с характеристикой пра-

ва с естественно-правовых позиций, не столько различиям,

‘ См.: Туманов В.А. Буржуазная правовая идеология. М., 1971.

С. 319—324. Представляется важным обратить внимание, помимо иных

ДЮложений, на мысль автора о том, что “философия права в трактовке,

данной ей в XX в., противопоставлялась уже не положительной юриспру-

денции, т. е. практико-прикладной науке, а общей теории права, т. е.
нау-

•се теоретико-методологического плана, сложившейся в ходе диффе-

ренциации юриспруденции” (С. 319).

2 По мнению Ю.В. Тихонравова, “теория права выступает как ин-

Дуктивное знание, исходящее из конкретных юридических наук, тогда

“вк философия права формируется в качестве дедуктивного знания о

“Робе, выводимого из более общего знания о мироздании (Тихонравов Ю.В.

“СНОБЫ философии права. Учебное пособие. С. 45).

24 Глава первая. Философия права. Общие положения

сколько единству философии и общей теории права. И речь

идет не том, что в общей теории права с немалым эффек-

том используются философские приемы и данные и что в

философских исследованиях не обойтись без юридического

материала. Речь о другом. О том, что в философии права,

независимо от того, используются или нет в соответствую-

щем случае материалы, почерпнутые из юриспруденции,

право во всеж своих основных особенностях и характери-

стиках должно служить отправной ступенью и неизмен-

но присутствовать (именно в своих основных особенностях

и характеристиках) при разработке и развитии идей

философски-правового характера.

Поэтому-то необходимым условием философско-право-

вых разработок, прежде всего тех, которые проводятся на

уровне интегрированных исследований (когда, напомню, их

основное содержание охватывает правовой материал), явля-

ется достаточно основательное погружение в право, то есть

не только овладение уже имеющимися в юридической науке

общетеоретическими данными, но и собственное вхождение

в актуальную проблематику общей теории права, лучше все-

го — опирающееся на передовые общетеоретические иссле-

дования, собственное видение коренных общетеоретических

проблем, направлений и перспектив их решения, когда воз-

никает ощугцение права, своего рода чувство права.

Исходя из этого во второй главе настоящей работы,

после рассмотрения общих характеристик и методологиче-

ских вопросов философии права, внимание концентрирует-

ся на проблемах самого права, его особенностях как норма-

тивно-ценностной регулятивной системы, ее основных со-

отношениях и связях.

Этот блок посвящен рассмотрению ключевых проблем

теории права: а) особенностей позитивного права в его со-

поставлении с естественным правом; б) граней права; в) со-

отпноги.ения позитивного права с главными социальными

факторами, влияющими (или не должными влиять) на его

природу, назначение и особенности, — а моралью и вла-

стью.

Глава вторая

Право: грани, соотношения

1. Позитивное право

Начальное звено — естественное право. — Позитивное пра-

во: общая характеристика, формирование. — Достоинства и свой-

ства позитивного права.

Начальное звено— естественное право. Достаточно

точное и строгое понимание позитивного (положительного)

права может быть достигнуто в том случае, когда в его рас-

смотрении используется не только естественно-правовой

подход как методологический принцип, но и прямое сопос-

тавление с естественным правом как реальным фактом со-

циальной действительности.

Вот некоторые положения, которые призваны охарак-

теризовать естественное право как фактически существую-

щую реальность.

Исходный пункт здесь таков. Непосредственно природ-

ная, естественная жизнь не может как таковая проявиться

в качестве некоего “права” (в любом значении этого слова);

из нее могут вытекать только определенные требования.

Да и то, надо заметить, они выступают в этом виде лишь

при соприкосновении с духовной жизнью (сознанием) лю-

дей. Именно при таком соприкосновении определенные сто-

роны и проявления естественных реалий — в силу своей

непреложности, природной категоричности, возможности

наступления неблагоприятных последствий при отступле-

нии от них — обнаруживают себя и воспринимаются людь-

ми как требования. А затем на их основе складываются

известные идеалы, которые в свою очередь становятся, по

выражению Канта, прообразами определенных правил, норм

(и являются таковыми до “полного определения своих ко-

пий'”).

Но и это отнюдь не все, что характеризует многосту-

пенчатый механизм становления и содержание естествен-

ного права. Сами по себе требования, вытекающие из

естественной среды, — это еще не правовые требования и

идеалы. Для того, чтобы приобрести правовой характер, они

‘ Кант И. Соч. в шести томах. Т. 3. М., 1964. С. 502.

26

Глава вторая. Право: грани, соотношения

должны преломиться через правосознание, его культурные

коды (его понятийный аппарат и лексику). Только тогда

вытекающие из естественной среды требования приобрета-

ют облик правовых требований и складывающиеся в соот-

ветствии с ними прообразы правил — характер прообразов

юридических норм.

Естественное право, следовательно, — это и есть обу-

словленные природной и социально-естественной средой

требования и идеалы, которые, преломившись через пра-

восознание, его культурные коды, приобретают правовой

облик и в соответствии с этим выступают в виде правовых

требований и прообразов (или в ином словесном эквива-

ленте — первообразов) юридических норм — норм пози-

тивного права.

Теперь следующий вопрос: о значении естественного

права, о его силе, месте и роли в жизни людей.

Уже из того обстоятельства, что естественное право со-

ставляют лишь правовые требования и прообразы (первообра-

зы) юридических норм, следует, что оно как таковое не может

быть нормативно-иемностмм. основой регулирования пове-

дения людей, требующей определенности и обеспеченности кри-

териев поведения, — таких, которые дают конкретизированные

социальные нормы, в первую очередь формализованные прин-

ципы и нормы позитивного права. Естественное право является

правом лишь в широком значении, то есть в значении социаль-

но оправданной свободы (возможности) определенного поведе-

ния, — тезис, получивший развитие в современной фило-

софско-правовой литературе1.

Для того, чтобы стать регулирующим фактором, тре-

бования и прообразы норм, образующие естественное пра-

во, должны воплотиться в конкретизированных нормативных

положениях. Это и подтверждается фактическими данны-

ми, свидетельствующими о том, что если в первобытном

обществе соответствующие природные требования и обра-

зы (прообразы норм) спонтанно выражались в мононормах-

обычаях, то в условиях цивилизации, после расщепления

единых мононорм, они находят свою “регулятивную жизнь”

в разнообразных социальных нормах, прежде всего — в

морали, обычаях, а также, уже при целенаправленной дея-

тельности людей, — в религиозно-этических нормах, в кор-

поративных нормах, и, что особенно существенно, в нормах

позитивного права.

1 См.: Бабкин ЮЛ. Очерки философии права. С. 43—44.

1. Позитивное право

27

И это вовсе не умаляет роли естественного права в

социальном регулировании. Непосредственно выражая

требования и идеалы, основанные на природных, естест-

венных условиях жизнедеятельности людей, оно высту-

пает в качестве известного базисного основания позитивно-

го права, его своего рода предосновы (что, как мы видели,

обусловливает методологическое значение естественного

права).

С этой точки зрения естественное право в настоящее

время выполняет особо значимую миссию. Сохранившее свою

первичность, изначальность, оно образует тот слой соци-

альной жизни, лежащий в основе системы социальной ре-

гуляции, и в первую очередь позитивного права, который

аккумулирует, сводит в некоторые нормативные начала

(пусть в виде всего лишь правовых требований и прообра-

зов норм) назревшие требования среды, всей социальной

жизни — природные, экономические, политические. Имен-

но здесь, в сфере естественного права, эти объективно обу-

словленные требования жизни “фильтруются”, проходят

своего рода “идеологическую обкатку”, получают высокий

естественно-природный статус, качества изначальности и

категоричности, первичные идеологизированный облик и

силу, необходимые для того, чтобы затем уже в области

государственно-правовой жизни приобрести категорически-

императивный характер и включиться в качестве опреде-

ляющего, базисного начала в систему нормативного регули-

рования данного общества.

И еще одно положение о естественном праве, которое

(особенно при сопоставлении естественного права с правом

позитивным) представляется весьма существенным.

Естественно-правовые требования и прообразы норм,

при всей их важности, имеют и негативные стороны. Они

как таковые самым непосредственным образом выражают-

ся в морали, обычаях, религиозных и иных идеологических

положениях, и в этом качестве — как и иные моральные

нормы, обычаи, идеологические положения — не конкрети-

зированы в достаточной степени, не обладают строгой оп-

ределенностью по содержанию, нередко понимаются по-

разному, произвольно, сообразно представлениям и идео-

логическому настрою тех или иных лиц, и вообще по самой

своей сути не предназначены для непосредственной регла-

ментации поведения людей. Между тем в реальных жиз-

ненных ситуациях как раз и возможны (в силу отмеченных

особенностей естественного права) случаи прямого насилия,

28 Глава вторая. Право: грани, соотношения

произвола, облагораживаемые ссылками на некое естест-

венное право — действительное, вольно толкуемое или ил-

люзорное.

Отсюда, надо полагать, и проистекает настороженное

отношение к категории естественного права Б.Н. Чичерина,

• справедливо полагающего, что “в здравой теории, так же

как и в практике, свобода только тогда становится правом,

когда она признается законом'”. Законом — именно потому,

что он придает известным требованиям, правилам необхо-

димую определенность, обеспеченность, “предназначенность”

для регуляции поведения людей.

Барьер, существенные гарантии против насилия и про-

извола, оправдываемых “естественными” доводами, может

создать, и в ряде случаев действительно создает, позитив-

ное право — право, выраженное в законах, судебных реше-

ниях и поддерживаемое силой государственной власти.

Здесь-то, при сопоставлении естественного и позитив-

ного права, с особой выразительностью и раскрываются

достоинства последнего.

Позитивное право — продукт человеческой цивилиза-

ции. И, подобно всем феноменам цивилизации, оно, с одной

стороны, несет с собой груз отрицательных потенций (воз-

можность подчинения права произволу государственной

воли, узкоклассовым, групповым, этническим или доктри-

нерским интересам, крайний формализм), а с другой — ха-

рактеризуется значительными достоинствами. Причем имен-

но такими, которые обладают мощной, уникальной силой в

нормативно-ценностном регулировании общественной жиз-

ни, в предупреждении насилия, произвола.

Эти достоинства и составляют предмет дальнейшего

рассмотрения. Прежде всего, понятно, здесь нужно разо-

браться с самим феноменом, который (обычно при сопос-

тавлении с естественным правом) и обозначается как “пози-

тивное право”.

Позитивное право: общая характеристика, формиро-

вание. Позитивное право — это реальный, существующий

в законах, иных документах, фактически осязаемый (и по-

тому “позитивный”) нормативный регулятор, на основе ко-

торого определяется юридически дозволенное и юридически

недозволенное поведение и выносятся судами, другими го-

сударственными учреждениями юридически обязательные,

императивно-властные решения.

‘ Чичерин Б. Собственность и государство. Часть вторая. М., 1883-

С. 302.

1. Позитивное право

29

Позитивное право представляет собой институционное

образование: оно существует в виде внешне объективиро-

ванных институтов, формализованных юридических норм,

выраженных в законах, иных общеобязательных норматив-

ных юридических документах.

Один из существенных моментов при общей характе-

ристике позитивного права — его формирование, и прежде

всего возникновение. В данном случае опять-таки представ-

ляется весьма существенным его сопоставление с естест-

венным правом.

Что касается естественного права, то оно — вечно, со-

провождает человека, человечество с момента его зарожде-

ния. Ибо необходимость известной организованности, упо-

рядоченности (изначально по био-естественным законам —

жестко-иерархического типа) является неизбежной, непре-

ложной для людей, для самого примитивного человеческого

сообщества.

Другое дело — позитивное право. Оно складывается

при переходе человечества к цивилизации, когда возника-

ют объективированные основы для свободы отдельного че-

ловека — избыточный продукт в виде частной собственности

и обособление отдельного индивида’. Складывается посте-

пенно, испытывая влияние ряда факторов, таких, как классо-

вый, этнический, нравственно-духовный, проходя несколько

этапов, в том числе предправовое состояние (именно здесь в

отношении позитивного права вполне уместно говорить о

доправовом состоянии, которое — как это ни парадоксально

звучит — фиксируется главным образом на основе естест-

венного права).

В результате этого позитивное право и формируется

как институционное, внешне объективированное образова-

ние. Решающую роль для формирования права играет его

выражение в письменном виде (что порой — недостаточно

точно — именуют “письменной формой” права).

Позитивное право —это по своей природе писаное право.

Конечно, должно быть принято во внимание и то, что

позитивное право, особенно на начальных стадиях своего

формирования и в некоторых своих разновидностях, не все-

гда выступало и выступает в одном лишь писаном виде2. Но

как раз в подобного рода случаях оно является неразвитым

‘ Подробнее основания возникновения позитивного права изложены

автором в книге: Теория права. Изд. 2-е. М., 1995. С. 41—59.

2 См.: Лейстп О.Э. Три концепции права Сов. государство и право.

1991. № 12. С. 4.

30

Глава вторая. Право: грани, соотношения

и, в значительной степени сливаясь с правосознанием и

неправовыми обычаями, не обладает в полной мере или во-

все не обладает исконными для позитивного права достоин-

ствами и свойствами нормативно-ценностного регулятора.

Процесс формирования позитивного права оказался

одновременно связанным как с развитием письменности,

закреплением норм и их реализацией в письменных доку-

ментах (законах, судебных решениях), так и с развитием

органов власти, обретением ими нормотворческих и судеб-

ных функций. Это и позволило не только придать опреде-

ленной системе норм, юридических норм, качество обще-

обязательности, открыть возможность для ее строгой опре-

деленности по содержанию, но и наделить ее таким важ-

нейшим свойством, существенно повлиявшим на развитие

цивилизационных процессов, как государственная обеспе-

ченность юридических нормативных положений.

Итак, позитивное право именно в силу своего письмен-

ного выражения и взаимосвязи с властью обретает качест-

во институционности, действенного нормативно-ценностного

регулятора1-

Достоинства и свойства позитивного права. Главное

достоинство позитивного права состоит в том, что оно как круп-

ный элемент, блок (подсистема) общества в условиях цивили-

зации представляет собой нормативно-ценностный регу-

лятор. Право в таком, наиболее общем, виде призвано регу-

лировать, то есть определять, вводить в известные рамки по-

ведение людей, складывающиеся в обществе отношения.

Причем это регулятор:

нормативный, ибо право, состоящее из нормативно-

унифицированных средств и механизмов регулирования

общественных отношений, нацелено на то, чтобы ввести в

жизнь людей начала всеобщей “нормальности”, единой упо-

рядоченности, общепризнанности2; по мнению Фихте объ-

‘ По мнению Поля Рикёра, “письмо является . . . неким значимым

рубежом: благодаря письменной фиксации совокупность знаков достигает

того, что можно назвать семантической автономией, то есть становится

независимой от рассказчика, от слушателя, наконец, от конкретю-ix усло-

вий продуцирования” (Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1995.

С. 7—8).

2 Отмечая важность норм, выполняющих именно регулятивные функ-

ции, Поль Рикёр справедливо отмечает: ” .. среди символических систем,

опосредующих действие, есть такие, которые выполняют определенную

нормативную функцию, и ее не следовало бы слишком поспешно сводить

к моральным правилам” (Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. М.,

1995. С. 12). Автор приводит слова П. Уинча, который говорит о действии

как о rule-governed behaviour (регулируемом нормами поведения). ‘

1. Позитивное право

31

ективированные формы права (т. е. позитивное право) пред-

назначены для того, чтобы “максимально унифицировать

сферу грубого, материального плана человеческого бытия”‘;

ценностный, ибо право, вводя в жизнь нормативные

начала, тем самым дает оценку жизненным явлениям и про-

цессам, и потому является основой для того, чтобы действо-

вать “по праву” и признавать те или иные поступки в

качестве таких, которые совершены “не по праву”.

Думается, в последнее время в связи с углубляющейся

разработкой философско-правовых проблем намечаются

новые плодотворные подходы к освещению функций права

как нормативно-ценностной регулирующей системы. Эти

подходы основываются на понимании того, что в условиях

развитой правовой культуры при помощи правовых средств

и механизмов регулирования “постоянно воспроизводится

всеобщий модус права” и “право несет в себе присущий

всей культуре инвариант общественного опосредования субъ-

ектных отношений”2. Те же тенденции просматриваются в

утверждениях о том, что право выступает “прежде всего

как система воспроизводства общих условий существова-

ния общества, его устойчивости и упорядоченности”3.

Рассмотрение права с указанных позиций позволяет

увидеть в нем социальную подсистему, обеспечивающую

такую непрерывную динамику функционирования общест-

ва, при которой достигается постоянное и стабильное

воспроизводство и, следовательно, сохранение и утвержде-

ние (своего рода “увековечивание”) выраженных в праве со-

циальных ценностей, условий и механизмов его фун-

кционирования, в том числе — сохранение и утверждение

границ свободы в поведении людей.

Характеристике права как всеобщего модуса, а куль-

туры как среды, являющейся условием воспроизводства

регулируемых правом отношений4, могут быть даны более

предметно-структурные очертания, если воспользоваться

предложенной И.П. Малиновой трактовкой общественных

отношений через категорию субструктуры (суперструкту-

ры). Используя более точную научную интерпретацию по-

ложений Маркса об общественных отношениях, базисе и

надстройке, автор обратил внимание на то, что категория

субструктуры (суперструктуры) (Unterbau) позволяет рас-

‘ Фихте И.Г. Соч. Т. 2. С. 177.

2 Малиново И.П. Философия правотворчества. С. 106.

3 Ершов Ю.Г. Философия права (материалы лекций). С. 33.

* См.: Малиново И.П. Философия правотворчества. С. 106, 110.

32

Глава вторая. Право: грани, соотношения

сматривать право как такую сферу, “которая обладает осо-

бым свойством мета-(или супер-) структурирования масси-

ва наличных общественных отношений. “Более того, — про-

должает И.П. Малинова, — само право существует в форме

структурно упорядоченного сектора, сферы социального

пространства, в котором все многообразие общественных

отношений представлено (отражено) в особом ракурсе, под

специфическим углом зрения — в инвариантах санкциони-

рованной юридической нормативности'”.

Новые повороты в видении регулятивных особенностей

права, возможно, требуют известного переосмысления рас-

пространенных, уже ставших привычными положений о

свойствах права.

В философской и юридической литературе на первое

место среди таких свойств по большей части ставят свойст-

во нормативности, которое в отношении позитивного права

точнее было бы обозначить как всеобщую, общеобязатель-

ную нормативность.

Действительно, это свойство права имеет определяю-

щее значение с социальной стороны — прежде всего для

характеристики права как регулирующей системы, при по-

мощи которой может быть достигнуто постоянное воспро-

изводство присущих данному обществу ценностей, условий

и форм жизнедеятельности.

Вместе с тем, надо полагать, необходимо придать боль-

шую значимость другим регулятивным особенностям права

и в плоскости тех достоинств права, которые относятся к

самим основам человеческого бытия, выделить два других

его свойства — определенность по содержанию и государ-

ственную обеспеченность.

Определенность по содержанию (обратим внимание —

определенность не просто “формальная”, как нередко гово-

рилось ранее, а именно по содержанию), то есть такая, при

которой в письменных документах оказывается возможным

достигнуть предельной точности, ясности, конкретности в

определении круга субъектов, прав, обязанностей, юриди-

ческих гарантий, санкций и т. д.

Определенность права, понимаемая в таком широком

значении, по сути дела, охватывает и другие особенности

‘ “С этой точки зрения, такие понятия, как “правовое поле”, “право-

вое пространство”, “правовая среда”, “правовая сфера” и т. д., являются

своего рода метаформами, выражающими суть: общественные отношения

объективируются в праве не непосредственно, а системно опосредуясь

всей структурной целостностью” (там же. С. 110).

1. Позитивное право

33

права, нередко выделяемые в виде “самостоятельных свойств”,

в том числе формальную определенность, точнее — форма-

лизованность права, а также в какой-то мере и его норма-

тивность.

Формализованность (формальная определенность) пра-

ва в этом случае предстает как способ обеспечения пре-

дельной, максимальной определенности по содержанию. Ибо

иного способа, кроме фиксации в знаковой, письменной фор-

ме (в том числе выраженной ньюе средствами компьютер-

ной техники) в природе не существует.

При рассматриваемом подходе к свойствам права ока-

зывается возможным под несколько иным углом зрения

вновь обратиться к нормативности. Здесь она выступает не

как определяющее качество правовой регулирующей сис-

темы, а наряду с этим и как одна из сторон определенности

содержания права — определенности по сфере действия,

которая — опять-таки при помощи письменной формы —

как раз и обеспечивает всеобщую нормативность (возмож-

ность сделать строго определенные по содержанию нормы

общеобязательными, установить одинаковый, равный для

всех порядок в правах и обязанностях).

Первостепенное значение принадлежит и такому свой-

ству позитивного права, как государственная обеспечен-

ность, то есть высокая гарантированность действия права,

возможность сделать реальным (главным образом при по-

мощи государственной власти, его принудительной силы)

вводимый порядок прав и обязанностей, “перевести” его в

реальные жизненные отношения.

Забегая немного вперед, нужно заметить, что указан-

ные свойства позитивного права (определенность по содер-

жанию и государственная обеспеченность, гарантирован-

ность) дают возможность в той или иной степени исклю-

чить из общественной жизни произвол и своеволие, в ка-

кой-то мере гарантировать стабильность, социальный мир,

исключить хаос в людском поведении, произвол в отноше-

нии личности. Благодаря этим свойствам проявилась глу-

бинная сущность права, “а именно то, что оно является

инструментом, средством, механизмом или нормативно-ре-

гулятивной системой защиты личности от произвола лю-

бых других лиц, групп и общества, государства в целом”‘.

Если исходить только из рассмотренных особенностей

права, его определяющих свойств (не затрагивая все дру-

) Семитко А.П. Развитие правовой культуры как правовой про-

гресс. С.114.

Глава вторая. Право: грани, соотношения

гое), то и тогда станут очевидными преимущества и при-

влекательность того строя жизненных отношений, который

можно назвать правовым порядком- С этих же позиций (при

умозаключениях “от противного”) представляется резко

негативным характер поведения, являющегося внеправовым,

то есть такого, которое вообще выбивается из области ци-

вилизационных отношений, противостоит им как нечто про-

тивоположное, с ними несовместное (война, террор, чинов-

ничья вседозволенность — очевидные примеры такого вне-

правового поведения).

Приведенные положения об особенностях права как

нормативно-ценностной регулирующей системы и о его свой-

ствах помогает постичь глубина мысли знаменитого русско-

го правоведа П.И. Новгородцева, полагающего, что право

есть то начало, которое “постепенно осуществляется в исто-

рии'”.

2. Грани права

Право — сложное, многогранное явление. — Основные грани

права. — Закон (письменные юридические документы) и догма

права. — Догма права (продолжение). — Правовое содержание. —

Правовое содержание (продолжение; парадоксы разработки). —

Правовые идеи “в праве”. — Философское и идеологическое зна-

чение граней права.

Право — сложное, многогранное явление. Пора ска-

зать о том, что феномен в жизни общества, о котором идет

речь с самых первых страниц этой книги, “право”, — явле-

ние многоликое. Причем право не во всех своих разнопло-

скостных значениях, а именно — позитивное право.

С одной стороны, право — явление предельно простое,

ясное и очевидное для каждого. Этим и воспользовался ав-

тор, когда с самого начала охарактеризовал право при про-

стом его понимании как критерий, который определяет, кто

и что “вправе” или “не вправе” делать, иметь; и такое про-

стое определение, как мы видели, совпало с предельно ши-

роким значением рассматриваемого понятия. Кант по этому

поводу сказал так: “Понятие права, которым пользуется

здравый рассудок, вполне совпадает с тем, что может раз-

вить из него самого самая утонченная спекуляция”2.

Вместе с тем право — явление непомерно сложное, с

трудом поддающееся научному определению, пожалуй, даже

‘ Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 538.

2 Кант И. Критика чистого разума. М., 1994. С. 62.

2. Грани права 35

загадочное, в чем-то непостижимое. Недаром одно только

это слово — “право” — имеет столь много значений, значе-

ний разных и одновременно ркпмпа1″‘”т „,.—

-,-_„ — ямсс г столь много значений, значе-

ний разных и одновременно скрывающих нечто единое, ос-

новательное. И недаром это явление, близкое по многим

характеристикам к закону, все же именуется не “законом”,

а именно “правом”.

Основные грани права. Сложность социального явле-

ния, обозначаемого словом “право”, в значительной степени

объясняется тем, что оно имеет ряд граней. Наши внимание

и мысль схватывают то одну, то другую из этих граней,

нередко гиперболизируют и возвеличивают одну из них,

порой представляют ее в виде единственной, всепоглощаю-

щей. Отсюда — бесконечные, непрекращающиеся споры о

понимании права — тем более острые, иной раз ожесточен-

ные, что к научным соображениям примешиваются полити-

ческие мотивы, личностные амбиции (особо острые, увы, в

научной среде).

Основными гранями права (или, если угодно, пластами

правовой материи) являются:

догма права;

правовое содержание;

правовые идеи.

Здесь автору по логике вещей придется углубиться в

некоторые сухие и отвлеченные технико-юридические по-

нятия и конструкции. И потому прошу у читателя терпения

и снисхождения к излагаемому материалу и к автору.

Закон (письменные юридические документы) и дог-

ма права. В обыденном сознании широко распространено

представление о единстве, тождественности “права” и “за-

кона”. Для человека, не искушенного в юридических тонко-

стях, выражения “российские законы” и “российское право”

говорят, по сути дела, об одном и том же.

Здесь, думается, проявляется одно из подмеченных в

науке и в практической жизни достоинств здравого смысла,

опирающегося на “мудрость слов” и подчас в этой связи

схватывающего очевидные и в то же время непреложные и

основательные характеристики вещей.

Именно такой характеристикой в отношении права —

очевидной, непреложной, основательной — является то, что

право, существующее в данном обществе как особое юри-

дическое явление (напомню — позитивное, писаное право),

представляет собой официальный государственно-обязатель-

ный институт, выраженный в действующих, обеспеченных

властью законах, иных юридических документах.

36

Глава вторая. Право: грани, соотношения

Вместе с тем наука потому и наука, что она не ограни-

чивается одними лишь очевидными феноменами, а идет

дальше, стремится проникнуть вглубь, в тайну вещей.

С этих позиций нужно видеть различие и в то же вре-

мя тесную взаимозависимость между двумя рядами явле-

ний из области права:

а) законом, то есть документами, писаными фрагмен-

тами осязаемой действительности, содержащими словесную,

знаковую информацию;

б) содержащимися в законах частицами правовой ре-

альности — нормами, правами и обязанностями, юридиче-

скими гарантиями и др.

Вот эти частицы правовой реальности, содержащиеся

в нормативных документах (законах), и есть — если ис-

пользовать исторически сложившуюся специальную терми-

нологию — догма права.

Стало быть, под “догмой права” следует понимать те

наличные объективированные частицы правовой видимой

действительности, которые содержатся в юридических до-

кументах и выражены в юридических нормах, их совокуп-

ностях, правовых отношениях, юридических актах.

Слово “догма” не имеет здесь никакой оценочной на-

грузки (вроде той, которая для привычного политизирован-

ного восприятия звучит в словах “догматик”, “догматический

взгляд”); оно только фиксирует тот факт, что упомянутые

правовые реалии (нормы, правоотношения, акты) — это

твердые, постоянные, неизменные в каждый данный мо-

мент, а главное, внешне объективированные феномены из

мира правовых явлений, то есть своего рода наличная, ви-

димая и осязаемая правовая реальность.

Если допустимо (на мой взгляд, вполне допустимо) упот-

реблять выражение “правовая материя”, то вот она, эта

“материя”, наиболее бесспорная, зримая частица из мира

юридических явлений, в отношении которой уместно дан-

ное слово.

Итак, необходимо с должной строгостью различать дог-

му права в целом и важную ее составляющую — норматив-

ные документы, “закон”( и в то же время видеть их единство,

взаимозависимость). Под “законом” понимаются преимуще-

ственно официальные юридические документы, иные внеш-

ние источники, в которых содержатся юридические нормы;

это всего лишь внешняя форма права, вполне обоснованно

названная в юриспруденции “источниками права”. При по-

мощи этих документов, источников, определенные нормы,

2. Грани права 37

отношения, акты вводятся в мир юридической реальности,

становятся правовой действительностью1 (а из нее же, как

изо всякого источника, “черпаются” людьми).

Догма права (продолжение). Догма права в только что

указанном значении является предметом исконной юриди-

ческой науки — аналитической или догматической юрис-

пруденции (юридического позитивизма). Исконной — потому,

что в соответствии с требованиями юридической практики

и практики обучения юристов-профессионалов научное рас-

смотрение правовой действительности ограничивается в

основном формально-логической (аналитической) проработ-

кой правового материала, и это необходимо с юридико-про-

фессиональной точки зрения для решения практических

задач, для лучшего понимания и применения правового

материала при рассмотрении и решении юридических дел,

а также для обучения юристов-практиков. Такая проработ-

ка состоит главным образом в том, чтобы классифициро-

вать правовые явления, определить их природу через ряд

более простых понятий, очертить их признаки и юридиче-

ские особенности.

Так как аналитическая проработка правового материала

в принципе, по своей основе, не идет дальше формально-

логических операций, то она сама по себе — обратим вни-

мание на этот момент — не включает какого-либо фило-

софского осмысления явлений правовой действительности.

По сути вещей, здесь более всего уместна постановка во-

проса о философских предпосылках аналитической прора-

ботки материала, и прежде всего о ближайшей из таких

предпосылок — представлениях о “форме” и “содержании”

и о возможности самостоятельного, самодостаточного, неза-

висимого от “содержания” аналитического изучения явле-

ний, относящихся к “форме” (к их числу и принадлежат

явления, охватываемые понятием “догма права”). Только

последнее время в науке отмечено тем, что в область юри-

дического позитивизма проникают достижения смыслового,

семантического анализа, осуществляемого одним из ответв-

‘ С рассматриваемой точки зрения представляют интерес выска-

занные в российской юридической литературе последнего времени сооб-

ражения, в соответствии с которыми “выраженные и представленные в

правах равенство, всеобщность, независимость, свобода индивидов носят

формальный характер”; причем — “форма здесь не внешняя оболочка.

Она содержательна . . .”; и поэтому, как верно пишет B.C. Нерсесянц,

“своим всеобщим масштабом и равной мерой право измеряет, “отмеряет”

и оформляет свободу индивидов” (Теория права и государства Под ред.

Г-Н. Манова. М., 1995. С. 288).

Глава вторая. Право: грани, соотношения

38________________

лений современной философии — герменевтикой (прежде

всего герменевтикой в области этики и политики’).

Известная отдаленность догмы права от философии

ничуть не умаляет значения классической (аналитической,

догматической) юриспруденции. По своему содержанию и

значимости в жизни общества она представляет собой один

из существенных элементов человеческой культуры.

Это важно отметить еще и потому, что отмеченные ранее

свойства права (прежде всего его всеобщая нормативность,

а также определенность по содержанию, государственная

гарантированность) на практике существуют в догме права,

в реальной правовой материи. Из этого помимо всего проче-

го следует, что характерная для позитивного права форма-

лизация критериев, мер, “измерителей” индивидуальной

свободы, когда обретение субъектами индивидуальной сво-

боды происходит при помощи всеобщего и формализован-

ного масштаба, имеет определяющее значение для объек-

тивизации права, формирования его “тела” — того, что об-

разует правовую материю2.

Аналитическая юриспруденция достигла весьма высо-

кого уровня развития в Древнем Риме и предстала на дол-

гие века перед всем миром в виде классических клас-

сификаций, формул, сентенций и соответствующей им лек-

сики, глубоко и всесторонне повлиявших на последующий

правовой прогресс.

Хотелось бы при этом обратить внимание на то, что

вовсе не случайно достижения древнеримской юриспруден-

ции были позже охарактеризованы знатоками римского

права как явления “писаного разума”. Действительно, луч-

шие образцы древнеримской юриспруденции были не столько

продуктом согласований и коллективной технико-юридиче-

ской отработки текстов документов (что присуще законода-

тельным установлениям, когда во имя общего согласия

сглаживается или вовсе теряется оригинальная и сильная

мысль), сколько результатом индивидуального творчества

великих римских юристов: преторов, судей, знатоков юрис-

пруденции — носителей особого права — ius respondendi.

‘ См.: Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. Весьма существен-

ными представляются уже приведенные ранее мысли автора о значении в

духовной, интеллектуальной жизни общества письма, с которым в мире

юридических явлений и связана догма права. (С. 7—8).

2 Именно это обстоятельство является решающим аргументом для

понимания права как институционного образования (и как раз в этой свя-

зи оно использовалось в литературе для того, чтобы, строго разграничи-

вая “право” и “закон”, вместе с тем не отрывать их друг от друга, не

противополагать их).

2. Грани права

39

Того творчества, в котором только и раскрывается величие

и тайна Разума высшего творения Вселенной.

Отмеченные особенности римского права необходимо

должным образом учитывать при выработке общих представ-

лений о праве, его оценке. В этой связи есть основание вер-

нуться к одному из рассмотренных ранее положений.

Недостаточное внимание к многогранности права, в том числе

к тому, что даже те его грани, которые относятся к юридиче-

ской догме, имеют основополагающую юридическую ценность,

приводит не только к однобоким трактовкам этого сложного

социального явления, но и к суждениям, трудно согласую-

щимся с данными правовой культуры. Так, Э.Ю. Соловьев,

один из тех видных российских философов, который сформу-

лировал поразительно точные положения о сущности права в

его гуманистическом понимании, заявил, отправляясь от глав-

ных идей такого понимания, что для тезиса о том, что римское

право “еще не право”, “есть самые серьезные основания” и

что “римское имущественное право — это протоправовой фе-

номен, хотя и величественный, включающий в себя огромный

объем юридической компетентности”1.

Между тем значительно больше оснований утверждать,

что римское частное право — поразительный всемирно-исто-

рический шедевр, достижение общечеловеческой культуры,

своего рода загадка истории, когда при отсутствии необходи-

мых исторических предпосылок, в частности, сложившихся

гуманистических (персоноцентристских) идей, важнейшие

компоненты правовой материи, согласующиеся с этими идея-

ми, все-таки сформировались, хоть и в неадекватной среде, и,

пожалуй, можно утверждать, более чем на тысячелетие шаг-

нули вперед в своем историческом развитии2.

‘ Право. Свобода. Демократия. Материалы “Круглого стола” Во-

просы философии. 1990. № 6. С. 7.

2 В связи с изложенными соображениями — еще одно замечание в

отношении высказываний Э.Ю. Соловьева по вопросу римского частного

права. По мнению философа, “ни один из римских имущественных кодек-

сов не содержал хоть сколько-нибудь приемлемого юридического опреде-

ления собственности.”. И это, поясняет автор, — не случайно:
“юридического

определения собственности вообще нельзя получить, не причислив собст-

венность к “естественным правам”, а значит, к неотъемлемым правам

человека” (там же. С. 7). Однако именно в римском частном праве было

сформулировано классическое определение собственности, которое спус-

тя тысячелетие через французский ГК было воспринято гражданским

законодательством многих стран. Что же касается верного соображения о

природе права собственности как неотъемлемого права человека, то и

современное зарубежное законодательство такого рода легального опре-

деления не дает. Не реализовалось оно и в России: в тексте Конституции,

вынесенном в декабре 1993 года на референдум, как уже упоминалось

выше, не оказалось записи проекта Конституции о том, что “частная соб-

ственность — естественное право человека”.

40

Глава вторая. Право: грани, соотношения

Весьма своеобразной вершиной в развитии догматиче-

ской (аналитической) юриспруденции стало в XIX—XX ве-

ках правоведение Германии. Опираясь на достижения

древнеримского права и разработки специалистов в сред-

невековых университетах (глоссаторов и постглоссаторов),

оно достигло в трудах ведущих правоведов такой ювелир-

ной утонченности в анализе правового материала, юриди-

ческих норм и правоотношений, что тот нередко приобретал

абстрактно-математический, а порой — увы — и схоласти-

ческий характер. Это обстоятельство оказалось роковым:

немецкая догматическая юриспруденция получила недоб-

рую славу оторванной от жизни дисциплины чуть ли не

спекулятивного профиля. Тому же обстоятельству отчасти

обязан своим происхождением и негативный оттенок, при-

обретенный в политико-этическом обиходе термином “дог-

матика”.

В наше время в связи с развертыванием философских

и социологических правовых исследований получило извест-

ное распространение мнение об ограниченности, историче-

ской обреченности и даже ущербности юридического пози-

тивизма — догматической юриспруденции.

Такое мнение представляется глубоко ошибочным.

И не только потому, что догма права — основа анали-

тической юриспруденции, которая совершенно необходима

для юридического обучения и юридической практики; здесь

в отношении обучения и практики аналитическому право-

ведению нет альтернативы. И не только — надо добавить —

потому, что юридическая догматика сама по себе значи-

тельная культурная ценность. Нужно принять во внимание

также то, что догматическая юриспруденция дает исход-

ный, причем ничем не заменимый, фактический материал

для всех других направлений юридической науки, в том

числе для социологических и философских разработок’.

Ранее уже отмечалось, что догма права в связи с ха-

рактеристикой свойств права, его формализованностью, все-

общностью, имеет существенное значение для понимания

ряда сложных юридических проблем.

Но здесь, думается, уместно высказать и соображения

более общего характера. Именно догма права во многом де-

‘ Р.С. Саммерс, представитель инструментальной социологической

теории, подчеркивает вместе с тем значение юридического позитивизма:

“Улучшенный и более полно разработанный прагматический инструмен-

тализм еще не будет сам по себе совершенной теорией закона, если не

воспользуется всем лучшим, что создано великими традициями юриспру-

денции” (Сов. государство и право. 1989. № 7. С. 116).

2. Грани права

41

лает юридическую науку действительно наукой, причем та-

кой, которая в принципе находится на той же плоскости,

что и естественные, технические науки, да плюс к тому нау-

кой, имеющей преимущества и достоинства гуманитарных

отраслей знаний. Ибо именно догма права (т. е., напомню,

единственные внешне объективированные реалии, факти-

чески наличествующие в правовой сфере, — юридические

нормы, юридические факты и т.п., выраженные в законах,

других юридических актах, раскрывающие свойства права)

создает единственно прочную, твердую основу для дейст-

вительной, притом гуманитарной науки, однопорядковой в

то же время по своей математической стройности и логиче-

скому оперированию с реальными фактами, с естественны-

ми и техническими науками. Один из самых крупных русских

правоведов дореволюционного времени Б.А. Кистяковский,

поддерживая мысль о том, что гуманитарные науки, этика

должны быть ориентированы на правовую науку, и имен-

но — на догматическую юриспруденцию, пояснял: “Ибо толь-

ко догматическая юриспруденция создает полноту разра-

ботки понятий, точность и устойчивость их”1.

Как только, например, Э.Ю. Соловьев при характери-

стике кантовского категорического императива использовал

модально-логические подходы и выделенные на их основе в

догматической юриспруденции три способа правового регу-

лирования (запреты, обязывания, дозволения), предельно

абстрактные, казалось бы, формулы кантовского категори-

ческого императива сразу же раскрылись всеми своими

содержательными определениями (“запрети себе все то, что

ты склонен запретить другим”, “требуй с себя и прежде все-

го себя все то, что ты считаешь возможным требовать с дру-

гих”, “разреши другим все то, что ты разрешаешь себе”)2.

В то же время не следует абсолютизировать в юриди-

ческой сфере догму права. Ведь она лишь первая, ближай-

шая, необходимая, но все же только одна из граней правовой

материи. В многосложном явлении под именем “право” не

менее существенны и значимы другие, притом более глубо-

кие слои права: правовое содержание, правовые идеи дан-

ной юридической системы.

И другое важное обстоятельство. Официальная, дейст-

вующая юридическая система — это только позитивное

‘ Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. Очерки по методо-

логии социальных наук и общей теории права. М., 1916. С. 401.

2 Соловьев Э.Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права.

М., 1992. С. 172.

42

Глава вторая. Право: грани, соотношения

право — нормативный регулятивный инструмент, создан-

ный людьми и несущий в себе толику разума и власти. А

наряду с позитивным правом в обществе, как мы видели,

существует и в определенные периоды развития общест-

венной жизни оказывает на нее (в том числе и на действую-

щую юридическую систему) значительное влияние право,

рожденное самим человеческим бытием, самими его осно-

вами, — естественное право. Оно, естественное право, —

исторически первое, выраженное в правовых требованиях

и в прообразах норм (и то благодаря правосознанию), само

по себе не имеет достаточных форм внешнего выражения,

объективизации. Отчасти поэтому наиболее полное и после-

довательное осуществление естественно-правовые требова-

ния находят как раз в позитивном праве, на высокой ступени

его развития.

Правовое содержание. Второй, более глубокий слой

правовой материи, следующий сразу же за догмой права и

из нее происходящей, —это содержание объективного права

(точнее, если не опасаться упрека в тавтологии, — право-

вое содержание права, но права позитивного, права в объ-

ективном значении этого слова, — нормативно-ценностного

регулятора, выраженного в законах, других нормативных

документах).

А что это такое — правовое содержание?

Дело в том, что элементы правовой материи, из кото-

рых складывается догма права (юридические нормы, субъ-

ективные права, обязанности, юридическая ответственность,

правовые гарантии и др.), — это не простое скопище упо-

мянутых “частиц”, не хаотическое их множество. Право по-

тому и право, что эти частицы определенным образом

выстраиваются, складываются в своеобразную систему. Как

справедливо отметил Г.В. Мальцев, “система прав и обя-

занностей — сердцевина, центр правовой сферы, и здесь

лежит ключ к решению основных юридических проблем’4.

При этом, характеризуя содержание права с точки

зрения системы субъективных прав и обязанностей, других

юридически значимых элементов, нужно различать две плос-

кости проблемы.

Во-первых, когда она решается в принципе, “по идее”,

с точки зрения потенций и предназначения, заложенных в

праве. И значит, решается в целом, на абстрактном уровне,

‘ Мальцев Г.В. Права личности: юридическая норма и социальная

действительность. Конституция СССР и правовое положение личности.

М., 1979. С. 50.

2. Грани права

43

независимо от природы и характера объективного права того

или иного общества,

При таком подходе главным моментом, характеризующим

систему прав и обязанностей и, следовательно, ту грань права,

которая названа “правовым содержанием”, является нечто иное,

как субъективные права — права отдельных субъектов.

Ведь существующее в данном обществе право обрета-

ет свой смысл и содержание в правах. Именно в них, в

субъективных правах, раскрываются исконно заложенные

в объективном праве (“по идее”, по определению, в потен-

ции) его суть и предназначение, когда лица поступают —

действуют (или не действуют) “по праву”.

Да и в действительности, на деле, для людей, для об-

щества важны не сами по себе законы, другие юридические

документы, содержащиеся в них юридические нормы, а то

(вот наряду с другими решающее обстоятельство), что юри-

дически реального “дают” эти нормы. Важно, предоставля-

ют ли они права, какие это права, каков их объем, порядок

осуществления, и все другое, что касается прав, юридиче-

ских возможностей данных субъектов. А в этой связи и все

то, что касается обязанностей, мер ответственности, защи-

ты и т. д. Стало быть, надо видеть в сути и предназначении

права самое глубинное, исконное: право потому и “право”,

что оно (закрепленное в законах и выраженное в юридиче-

ских нормах) “говорито о правая:”.

Значит, субъективные права, то есть правомочия, юри-

дические возможности, которыми обладают конкретные

субъекты, — это своего рода активный, узловой центр со-

держания права (именно как права!). К нему, этому актив-

ному, узловому центру стягиваются все нити правового

регулирования, все частицы правовой материи, из которых

в совокупности складывается правовое содержание. И

здесь — обратим внимание на данный пункт — эти самые

“частицы правовой материи” предстают в виде средств

юридического регулирования и правовы-г механизмов.

Правовое содержание, следовательно, имеет свою пра-

вовую логику. Оно отличается таким построением и такой

целеустремленностью, при которых все компоненты, состав-

ляющие юридическую систему общества (от правовых по-

ложений, принципов и норм Конституции до процессуальных

институтов), строятся как бы применительно к правам, как

бы подстраиваются под них. И с этой точки зрения все дру-

гие компоненты права, также в высшей степени важные —

юридические обязанности, запреты, правовая ответствен-

44

Глава вторая. Право: грани, соотношения

ность, процессуальные формы деятельности и т. д., — име-

ют в известной мере подчиненный характер, ориентирован-

ный на права субъектов.

А теперь, во-вторых, — о том, что относится ко второй

плоскости проблемы правового содержания.

Изложенные ранее соображения — это соображения,

так сказать, идеального порядка, характеризующие право

“по идее”, по его исконной сути и предназначению, по тому

началу, которое, по словам П.И. Новгородцева, лишь “по-

степенно осуществляется в истории”.

В реальной же действительности система прав и обя-

занностей, других правовых элементов строится по-разно-

му, в зависимости от особенностей данного общества —

экономических, политических, духовных, от особенностей

его политического режима. По-разному в этой связи рас-

крывается определяющая роль во всей правовой материи

субъективных прав.

И самое горестное заключается в том, что при большом

разнообразии возможных здесь вариантов основным типом

построения правовых средств и механизмов за многие тыся-

челетия истории человечества фактически является такой,

который характерен для обществ, где доминируют антиде-

мократические, зачастую авторитарные, тоталитарные ре-

жимы власти и где в соответствии с этим право имеет сугубо

силовой характер (право сильного, кулачное право, право

власти). И в данном случае общие черты и потенции, “по

идее” заложенные в правовом содержании, не раскрывают-

ся вовсе или реализуются однобоко, предстают в уродливом

виде. Реальные и значимые субъективные права вводятся

здесь по большей части как права-привилегии, для большин-

ства населения в ограниченных пределах, или даже как пра-

ва-декларации; и в целом юридическая регламентация прав

имеет декларативный, необеспеченный характер. Напротив,

те правовые элементы, которые в силу правовой логики яв-

ляются в исконно правовом отношении вторичными, зависи-

мыми (обязанности, запреты, юридическая ответственность),

выступают здесь на первый план, приобретают на деле до-

минирующее значение и в соответствии с этим придают все-

му позитивному праву обязывающе-запретительный облик.

В общем, перед нами — еще неразвитые или ущербные юри-

дические системы. Системы с несформировавшейся или с

нарушенной логикой содержания. Такого рода юридические

системы вообще нередко выступают в виде “имитационных”,

или таких, где в основном существует “видимость права”.

2. Грани права

45

В полной мере правовая логика, присущая содержа-

нию права, начинает раскрываться лишь в демократиче-

ских обществах, особенно в развитых демократических

странах на современной стадии развития либеральных ци-

вилизаций. Именно здесь субъективные права фактически

занимают в юридических системах центральное место; в

соответствии с ними строятся правовые средства и юриди-

ческие механизмы, свое (весьма существенное и все же —

зависимое) положение в этих юридических средствах и ме-

ханизмах занимают юридические обязанности, запреты,

правовая ответственность.

В порядке некоторого утешения (которым довольство-

вались демократически настроенные юристы в условиях со-

ветского общества) допустимо утверждать, что и при анти-

демократическом общественном строе юридическое регули-

рование во имя провозглашенного права так или иначе все

равно концентрируется вокруг субъективных прав (пусть и

прав-привилегий, урезанных прав, прав-деклараций). В нем

все равно есть сектора и участки, где во имя привилегиро-

ванных, господствующих групп, кланов, слоев общества или

во имя внешнего престижа или государственных фальсифи-

каций действует известный набор юридических средств и

механизмов, сконцентрированных вокруг субъективных прав.

И стало быть, в таких юридических системах есть какие-то

“зацепки” для последующего, при наступлении необходимых

условий, правового развития. То есть и здесь право, благода-

ря внутренней логике присущего ему содержания, независи-

мо от особенностей данного общества, его строя и режима,

имеет известный, пусть и незначительный, ограниченный —

позитивный, демократический потенциал.

Что ж, какое-то утешение (для людей, соприкоснув-

шихся с ужасами беспощадной тиранической власти) здесь

есть, хотя оно все же во многом обманчиво, иллюзорно. Глав-

ное же другое; то, что указанные представления во многом

сориентировали юристов в советском обществе на прора-

ботку вопросов, связанных с той гранью права, которая мо-

жет быть названа “правовым содержанием”. И об этом, надо

полагать, следует рассказать особо.

Правовое содержание (продолжение; парадоксы раз-

работки). Как это ни покажется странным и неожиданным,

заслуга в разработке того слоя правовой материи, который

назван “правовым содержанием” (при всей, надо признать,

дискуссионности этой проблемы), принадлежит правоведе-

нию, сложившемуся в условиях советского общества.

46

Глава вторая. Право: грани, соотношения

Конечно, советское правоведение, особенно в подраз-

делениях официальной науки, служило господствующей

власти (таков удел юридической науки в обществе с тота-

литарным политическим режимом), его содержание подчи-

нялось интересам идеологизированной огосударствленной

системы, было пронизано коммунистической идеологией,

обосновывающей верховенство высшего суперправа — ре-

волюционного права, служащего коммунизму.

Но все же советское правоведение оставалось наукой.

В нем — пусть в урезанном и скрытом виде — сохранились

благородные и прогрессивные традиции дореволюционной

юридической науки. А эти традиции, помимо всего иного, в

немалой степени локализовались как раз на идеологически

нейтральных участках: на догме права, аналитическом пра-

воведении.

И эта же догма права — счастливое и многообещаю-

щее совпадение — была чуть ли не единственной сферой,

где юридическая наука в тяжелых советских условиях мог-

ла проявить себя как область знаний, заряженная на углуб-

ленный научный поиск и истину.

Именно по той причине, что наряду с другими отрас-

лями знаний советское правоведение в условиях тотали-

тарного общества было жестко сковано постулатами марк-

систской доктрины (и потому образовывало “свою филосо-

фию”, точнее — идеологию, о которой речь впереди), само-

стоятельное особое мировоззренческое или даже серьезное

социологическое осмысление правовых явлений в принципе

исключалось. Для правоведов советского времени единст-

венным предметом, позволяющим проводить более или ме-

нее серьезные исследования, оставалась догма права.

Вот почему уже после смерти Сталина, когда комму-

нистическая тирания в духовно-творческой сфере жизни

общества несколько ослабла (в 1960—1980 гг.), советскими

авторами были осуществлены научные разработки, направ-

ленные на философское (как представлялось этим авторам)

осмысление правовых явлений, выраженных в догме права

и из нее вытекающих.

Эти разработки осуществлялись в двух направлениях:

во-первых, путем распространения понятий и лексики

марксистско-ленинской философской доктрины — именно

понятий и лексики, а не их сути — на догму права. Дела-

лись “выводы” о том, какие явления в этой сфере относятся

к “базису”, а какие к “надстройке”, в чем заключается “клас-

совая сущность” правовых установлений, каковы типы пра-

2. Грани права

47

вовых систем по их классовому признаку, какие смыслы

может нести в себе понятие “форма права” и т. д., и т. п. (та-

кой характер имел ряд изданий 1950—1980 гг., претендо-

вавших на то, чтобы представлять в марксистско-ленинском

правоведении “философию права”);

во-вторых, — и это во многом как раз и стало неожидан-

ностью — оказалось весьма плодотворным то направление в

правовых исследованиях, когда на основе новейших философ-

ских разработок (например, теории систем, аксиологических

разработок) и с опорой на догму права, на результаты анали-

тической проработки правового материала изучались связи и

соотношения, существующие между элементами правовой

материи: отдельными разновидностями юридических норм,

прав и обязанностей, ответственности и т. д.

На этом пути правоведение как раз и достигло уровня

других наук — естественных, технических, которые изна-

чально имеют дело с объективными фактами действитель-

ности и которые в силу этого способны возвышаться до

глобальных обобщений (такого рода исследования были

выполнены рядом советских правоведов1). % именно здесь

как раз раскрыли свою конструктивность, плодотворность

отдельные “зацепки” в действующем, в целом “силовом”,

антигуманном советском праве, дававшие материал для

юридических средств и правовых механизмов с учетом места

и роли в них субъективных прав.

Результаты исследований во втором из указанных на-

правлений в ряде случаев оказались довольно серьезными,

пожалуй, в некоторых фрагментах даже такими, что и с

позиций мировой юридической мысли являют собой “новое

слово” в науке — обстоятельство, которое, кажется, до сих

пор не принято во внимание нашими западными коллегами.

Эти разработки в общем плане и охватили проблема-

тику, относящуюся к вопросам, ранее обозначенным в каче-

стве “правового содержания”, то есть всему комплексу

юридического инструментария правовых механизмов, по

своей внутренней логике сконцентрированных вокруг субъ-

ективных прав.

‘ Такой характер имеют теоретические разработки, проведенные, в

частности, О.С. Иоффе, А.В. Мицкевичем, А.С. Пиголкиным, П.М. Рабино-

вичем, Б.В. Шейндлиным, Л.С. Явичем и др. Ряд разработок подобного

профиля, наряду с попытками найти философско-правовой смысл в кате-

гориях марксизма, был проведен и автором этих строк, в том числе по

проблемам ценности права, механизма правового регулирования, струк-

туры права, общих дозволений и запретов.

48

Глава вторая. Право: грани, соотношения

А на этой основе оказался исследованным и более ши-

рокий круг проблем. Было выработано понятие “механизм

правового регулирования”, позволившее объединить раз-

нородные правовые явления в единую цепь, целую систему

средств правового воздействия. Обнаружилось, что и само

объективное право как регулирующая система, выражен-

ная во взаимосвязанных комплексах общеобязательных

норм, представляет собой структурно-сложное образование,

складывающееся из разнородных блоков. В ходе более уг-

лубленного анализа выяснилось, что весьма сложные связи

и соотношения существуют между такими категориями, как

“дозволения”, “запреты”, “позитивные предписания”, а на

их основе складываются особые типы юридического регу-

лирования — общедозволительный и разрешительный.

Именно разработка той грани права, которая образует

его “правовое содержание”, позволила выявить такие осно-

вательные правовые явления, как принципы права, общие

дозволения и общие запреты, которые, как верно подмече-

но в литературе, “представляют собой тот “канал”, посред-

ством которого осуществляется связь правового сознания с

правовыми нормами, а равно с социальной действительно-

стью в широком смысле слова'”.

Мир правовых явлений при таком, более широком, под-

ходе предстал не просто в виде некой “догмы”, являющейся

предметом формально-логического анализа, а в виде много-

плановых и разноуровневых образований, имеющих свое

своеобразное правовое содержание и свою логику и поэто-

му подвластных своим внутренним законам и позволяющих

применять по отношению к ним широкий познавательный

инструментарий.

И — одно замечание научно-структурного порядка.

Несмотря на углубленный, многообещающий характер та-

кого рода разработок, едва ли возможно относить их к фи-

лософии (философии права), как это представлялось пра-

воведам того времени. Философия в строгом смысле все

же призвана связать те или иные фрагменты действитель-

ности с самими основами, смыслом и логикой нашего бы-

тия. По своей сути упомянутые широкие разработки оста-

ются в пределах того подразделения теоретической юрис-

пруденции, которое, как уже отмечалось, относится к об-

щей теории права. Хотя, надо заметить, к теории довольно

Баскин ЮЛ. Очерки философии права. С. 46.

2. Грани права

49

высокого уровня, на признание которого исследования ряда

советских авторов могут вполне обоснованно претендовать.

Правовые идеи “в праве”. Теперь — о третьем, наи-

более глубоком слое права — о правовых идеях.

В принципе правовые идеи (представления, понятия,

концепции и др.) в содержание того явления, которое обо-

значается термином “право” и тем более “позитивное пра-

во”, не входят.

Правовые идеи во всем своем многообразии — это глав-

ное содержание иного явления в юридической сфере —

правосознания.

Правовое же сознание отделено от собственно права

весьма строгой гранью, довольно четкой, зримой. Если пра-

восознание — область сугубо духовной, субъективной жиз-

ни людей, существующая независимо от того, получила она

или нет внешнюю, “предметную” объективизацию, то поло-

жительное, позитивное право — явление внешне объекти-

вированное, находящее свое собственное бытие через язык,

письмо, документ, а затем и через практическую опредме-

ченную деятельность людей’ и поэтому существующее в виде

институционного образования (что и находит свое выраже-

ние в “догме права”).

По мнению Б.А. Кистяковского, реальность права “сле-

дует поставить приблизительно посередине между реаль-

ностью произведений скульптуры и живописи, с одной

стороны, и произведений литературы и музыки — с дру-

гой. Но все-таки ее придется признать немного более близ-

кой к реальности первого вида культурных благ, чем

второго…”2. Словом, с точки зрения знаменитого русского

правоведа, — и это вполне обоснованно, — внешняя объек-

тивизация, “предметность” права представляет собой явле-

ние более высокого порядка (приближенное к вещам

материального мира), чем реальность просто письменных

источников, в том числе литературных. Он отмечает в этой

связи, что “право не может существовать без субстанцио-

нальных элементов общественной организации”3.

Проводя строгие различия между правом и правосоз-

нанием, следует в то же время видеть, что правосознание

как явление субъективного порядка не только тесно и мно-

гообразно взаимодействует с правом как объективирован-

ным (институционным) образованием, но и нередко в про-

‘ См.: Ершов Ю.Г. Философия права (материалы лекций). С. 12.

2 Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. С. 336.

3 Там же.

Глава вторая. Право: грани, соотношения

50_______________

цессе регуляции как бы выходит с ним на одну плоскость и

даже проникает в самую его плоть, содержание.

Этим, помимо иных причин, вызвана необходимость

выработки более широкого понятия “правовая система”,

которое наряду с собственно правом, деятельностью право-

охранительных органов (правосудием), включает активные

формы правосознания — господствующую в данном обще-

стве правовую идеологию, то есть те элементы правовой

действительности, которые так или иначе активно воздей-

ствуют на жизнь общества.

Более того, в юридической науке известное распростра-

нение получил взгляд, в соответствии с которым правосоз-

нание и объективное право (сторонники такого взгляда

именуют его “законом”) вообще представляют собой еди-

ное, целостное явление, охватываемое одним термином —

“право”, или во всяком случае — явления одного качест-

венного порядка’. Едва ли такой взгляд может быть принят:

все же право и правосознание относятся к качественно раз-

личным пластам правовой действительности, что образует

между ними значительную дистанцию и препятствует тому,

чтобы охватить их одним понятием или сблизить их до уров-

ня качественно однопорядковых явлений (в этом случае,

помимо других минусов, “теряются” важные особенности

того и другого явления).

Тем не менее в настоящее время становится все более

ясным, что если не все правосознание данного общества, то

определенные формы господствующего правосознания (пра-

вовой идеологии) в виде основополагающих

идей глубоко проникают в содержание права, в саму его

плоть, органику, да так, что становятся глубинным цен-

тральным звеном всей правовой материи.

Каковы эти идеи — предмет дальнейшего рассмотре-

ния. Сейчас же важно обратить внимание вот на что. Можно

уверенно предположить, что упомянутые основополагающие

правовые идеи потому и прорываются в иную, инородную

для них среду — в само объективное право, что они предна-

значены для “захвата” в объективном праве центрального

места, его “командного отсека”. И происходит подобный за-

хват по той причине, что идеи известного рода

либо как бы аккумулируют, переводят на язык право-

вых категорий и представляют в концентрированном виде

материальные, духовные, нравственные начала данного об-

‘ См.: Лукашем. Е.А. Социалистическое правосознание и законность.

М., 1973. С. 95.

2. Грани права

51

щества, заложенные в его строе интеллектуально-ценност-

ные установки и тенденции,

либо выражают узкоклассовые, групповые, этнические

установки или даже — как это, увы, случилось в области

коммунистической идеологии — узко-доктринерскую фило-

софскую концепцию, которая нацелена на то, чтобы подчи-

нить себе всю правовую материю, а через нее и реальную

действительность.

Указанные правовые идеи становятся своего рода ви-

зитной карточкой права данного общества. Они и реально

выступают в качестве определяющего фактора для всех

других слоев правовой материи, прежде всего для правово-

го содержания юридической системы, влияют на характер,

состав и содержание субъективных прав, их соотношение с

обязанностями, запретами, ответственностью, на их место

во всей правовой инфраструктуре, их реальность, обеспе-

ченность, защищенность и т. д.

Примечательно, что центральные правовые идеи юри-

дической системы оказывают влияние даже на догму права

(например, на то, в какой мере распространены и на каких

участках права используются неопределенные по содержа-

нию правовые установления, насколько широко включают-

ся в юридические тексты декларативные “нормы”, какова

направленность оценочных норм и др.).

В ряде же случаев, прежде всего в критических ситуа-

циях социально-политического характера, когда для разре-

шение проблем, связанных с такой ситуацией, необходимо

правовое решение, основополагающие правовые идеи (как

это случилось в России в 1994—1996 годы в связи с войной

в Чечне) как бы напрямую обнажаются, выступают на rtep-

вый план и становятся — явно или завуалированно — ос-

новой для указанного правового решения.

И вот момент, на который бы хотелось обратить вни-

мание. Именно здесь, в области центральных правовых

идей, в юридической сфере начинает напрямую “работать”

наша, казалось бы, в высшей степени абстрактно-отвлечен-

ная дисциплина мировоззренческого профиля — филосо-

фия права. Выводы и положения философии права, целью

которых как раз является обоснование центральных право-

вых идей, становятся в данном случае непосредственной

регулирующей силой, притом — решающей (к этой стороне

проблемы, особенно при рассмотрении двух полярных на-

правлений философии права, гуманистического и коммуни-

стического, мы в дальнейшем еще вернемся).

52

Глава вторая. Право: грани, соотношения

Философское и идеологическое значение граней пра-

ва. Представляется важным обратить внимание на харак-

терное для философии и идеологии отношение к тем или

иным граням (слоям) права. Каждая из этих граней по-сво-

ему “настроена” на философию и идеологию, по-своему “под-

дается” философскому осмыслению или использованию как

элемента идеологии.

Догма права (юридические нормы, акты и т. п., обра-

зующие юридический инструментарий и механизмы) —

предмет практико-прикладных юридических дисциплин, тео-

рии позитивизма (неопозитивизма), который допускает, а в

современных условиях даже требует взаимопроникновения

с отдельными науками философского профиля — такими,

как формальная логика, лингвистическая философия, гер-

меневтика, теория систем. Здесь с немалым познаватель-

ным эффектом при анализе конкретного правового мате-

риала могут быть использованы категории указанных фи-

лософских дисциплин, и это дает существенное прира-

щение общетеоретических правовых знаний.

Вместе с тем догма права, хотя сама по себе и являет-

ся идеологически нейтральной, допускает через централь-

ные правовые идеи известное “воздействие на себя”, а

главное — допускает различные идеологические интерпре-

тации и может включаться в правовую идеологию амой

различной направленности.

Она, в частности, как показала теория и практика со-

ветского обществоведения, оказалась если не совместимой,

то во всяком случае сосуществующей с ленинско-сталин-

ской коммунистической идеологией. Как мы уже видели,

коммунистическая философия права влияла не только на

содержание права, но и на догму права. Более того, ограни-

чение трактовки права его догматическим (позитивистским)

видением положило начало обоснованию ключевого звена

коммунистической правовой философии — “социалистиче-

ской законности”, идеологизированных требований строжай-

шего соблюдения и исполнения предписаний власти, которая

допускает в то же время произвол власти, “законную” пар-

тократическую диктатуру, тиранию — требований, имею-

щих в принципе внеправовой характер.

Приведенные соображения не дискредитируют пози-

тивистские (неопозитивистские) правовые разработки, в том

числе и те, которые связаны с лингвистической философи-

ей, герменевтикой, теорией систем и которые являются не-

обходимой основой для понимания особенностей “правового

3. Мораль и право

53

содержания” юридической системы. В этой связи справед-

ливым будет сказать о том, что освобожденная от идеологи-

ческих интерпретаций (которые, например, приводили к

таким пассажам, как “социалистическое правоотношение”)

научно осмысленная догма права и впредь призвана высту-

пать в качестве фактической основы, объективированной

реальности для последовательно научной проработки дру-

гих граней (слоев) права, философского осмысления права

в целом.

Правовое содержание юридической системы той или

иной страны (оно, напомню, выражено в содержании и ха-

рактере субъективных прав, их соотношении с обязанно-

стями, правовой ответственностью и т. п.) дает возможность

для более обстоятельного, чем при формально-логической

обработке догмы права, общетеоретического осмысления

правовых явлений. В частности, для характеристик меха-

низмов права, его структурного своеобразия, выделения

типов юридического регулирования, различаемых в зави-

симости от того, лежат ли в их основе субъективные права

или же — юридические обязанности, запреты.

А вот использование в идеологических целях научных

данных, относящихся к рассматриваемому срезу правовой

материи, имеет известные смысловые рамки. Оно изначально

сориентировано на демократические характеристики права,

на раскрытие его прогрессивно-гуманистического потенциала.

Правовые идеи (основополагающие, центральные пра-

вовые начала, образующие саму сердцевину, ядро данной

юридической системы) — это та грань права, где филосо-

фия права и идеология права совпадают. Именно здесь фи-

лософия права, выраженная в юридической системе данной

страны, имеет непосредственно идеологическое содержа-

ние — ближайшим образом влияет на все содержание пра-

ва, на все слои правовой материи, на правовую политику, а

в критических ситуациях — обнажается, становится решаю-

щей регулирующей и политико-идеологической силой в

жизни общества.

3. Мораль и право

во

Дифференциация. — Моральность права. — Мораль и пра-

– разные миры. — “Моральный путь” к произволу и тирании.

Дифференциация. Утверждение и развитие филосо-

фии права в немалой степени связано с процессом высвобож-

дения правопонимания от узкоэтического истолкования и

54

Глава вторая. Право: грани, соотношения

узкоэтических оценок явлений правовой действительности,

придания им самостоятельного, “суверенного” значения.

Сначала — вот какие уточнения. Как и при истолко-

вании права, характеристика морали в ее соотношении с

правом требует в первую очередь того, чтобы с необходи-

мой строгостью различать те или иные стороны и внут-

ренние подразделения рассматриваемых явлений. Иначе —

так же, как и при истолковании права, — ориентировка

на одну лишь, нередко абсолютизированную их сторону

лишает возможности выработать обобщенные характери-

стики, необходимые для последовательно научных разра-

боток.

Прежде всего следует держать в памяти то своеобраз-

ное, что характерно для двух близких, частично перекре-

щивающихся категорий — морали и нравственности. С

позиций юридической догматики, казалось бы, в правовой

науке преимущественное внимание должно быть обращено

на нравственность (она, освящая “нравы”, сосредоточена на

самих этических категориях: справедливость, добро, зло и

др.). Однако при нацеленности на рассмотрение современ-

ного права, все более связывающего свое бытие с автоном-

ной личностью, ее внутренним миром, на первый план

выступает мораль, которая через “эгоцентризм”, “мое те-

лесное'” переводит философско-правовой анализ в плоскость

жизненных реалий, весьма значимых для права на совре-

менной стадии его развития.

В самой же морали представляется крайне существен-

ным различать ее уровни (учитывая при этом, что “уро-

вень” вовсе не предопределяет большую или меньшую

значимость морали для права; соотношение здесь, как мы

увидим, нередко парадоксальное, обратное очевидному).

В морали решающее значение имеет уровень элемен-

тарных моральных (нравственных) требований, императи-

вов, максим, заповедей2. Ядром их являются Христовы

заповеди-откровения, сконцентрировавшие в предельно

кратких формулах сокровенные ценности истинно духов-

ной человечности.

Как это ни покажется странным, настороженное, а в

чем-то и критическое отношение должны вызывать мораль-

‘ Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 14.

2 Там же. С. 15—16. Автор замечает: “Моральные заповеди — это

категорические, или безусловные, императивы, прямо выражающие зна-

чение нормы или имплицитно имеющие к ним отношение”. (С. 16),

3. Мораль и право

55

ные ценности и идеалы, часто получающие религиозную

интерпретацию и соответствующую оценку в качестве “вы-

соких”, “высших”, такие, как Спасение, Добро, Освобожде-

ние от зла, иные, порой мессианские определения. Их

соотнесение с правом — острая проблема, требующая бо-

лее подробного анализа (об этом — ниже).

Необходимо держать в поле зрения и дифференциа-

цию в праве, своеобразие его структурных подразделений.

В литературе с давнего времени взаимосвязь рассмат-

риваемых нормативно-ценностных регуляторов освещается

главным образом под углом зрения уголовно-правовой про-

блематики. Действительно, с генетической стороны именно

уголовно-нормативная регламентация людских поступков и

уголовное преследование наиболее тесно — по сравнению с

иными подразделениями системы права — связаны с мора-

лью. Условия нормальной жизнедеятельности людей, тре-

бующие ответственности человека за свое поведение,

ближайшим образом выражаются в морали, и лишь потом в

“морально отработанном” виде воспринимаются государст-

вом, в результате чего и образуется “криминалистическая

часть” правовой материи — уголовное право и примыкаю-

щие к нему правовые подразделения (в том числе исправи-

тельное, пенитенциарное право).

К сожалению, при этом не обращается внимание на то,

что данные подразделения правовой материи в большей мере

относятся непосредственно к государству, его запретитель-

но-карательной деятельности, являются ее юридизирован-

ным продолжением, когда закон, иные правовые формы

используются только в соответствии с требованиями госу-

дарственно признанной морали и государственными инте-

ресами. Возникающие здесь отрасли и институты имеют

публично-правовую природу, выявляющую с предельной

отчетливостью свои властно-принудительные черты. При-

менительно к данной, публично-правовой сфере, действи-

тельно, есть известные основания усматривать в юри-

дических запретительно-карательных установлениях толь-

ко “минимум морали” и вообще видеть в морали “основу

права”.

Между тем вся сложность проблемы соотношения права

с моралью, а отсюда выработка самой концепции филосо-.

фии права на самом деле касается его первородных, искон-

но-правовых подразделений, призванных, как мы увидим,

юридически опосредствовать и гарантировать свободу лю-

дей. В первую очередь — тех подразделений, в которых

56

Глава вторая. Право: грани, соотношения

закрепляются права человека, экономическая свобода, —

словом, отраслей и институтов конституционного и частно-

го права, а также отраслей и институтов, посредством кото-

рых осуществляется независимое правосудие.

Моральность права. С точки зрения общей системы

ценностей, сложившихся в современном обществе, право

должно отвечать требованиям морали’. Но — далеко не всем

и не всяким и тем более — не идеологизированным (таким,

как требования “коммунистической морали”), а общепри-

нятым, общечеловеческим, элементарным этическим тре-

бованиям, соответствующим основным началам хри-

стианской культуры, или культуры, однопорядковой с

христианской, в том числе культуры буддизма, ислама.

При этом элементарные общечеловеческие требования,

основанные на Христовых заповедях (“не укради”, “не убий”

и т. д.), не сводятся к ним одним, а представляют собой

более конкретизированные и развернутые нормативные

положения; такие, связанные с современным уровнем ци-

вилизации, как добросовестность, вера в данное слово, чув-

ство персональной ответственности за свои поступки,

открытое признание своей вины и другие из того же ряда.

Основным постулатом, определяющим сам феномен

права, остается воплощение в правовой материи, во всех

его подразделениях требования справедливости, равной

меры и равного юридического подхода, которое в юридиче-

ской области трансформируется в важнейшее правовое на-

чало — необходимость справедливого права и справедливого

его применения —правосудия.

Моральность права, и в первую очередь выражение в

нем начала справедливости, — этико-юридическое требова-

ние, которое со всей очевидностью “выдает” генетическую

общность права и морали — то обстоятельство, которое, как

будет видно в дальнейшем, свидетельствует о наличии у них

единого прародителя в самих основах человеческого бытия.

Эта общность, единство относятся не только к содер-

жанию права как нормативно-ценностной регулятивной сис-

темы, то есть к содержанию законов, иных нормативных

юридических документов, но и к практике их реализации.

‘ По мнению В.А. Туманова, “право во всех его проявлениях — как

нормативная система, движение общественных отношений, правосудие —

должно быть пронизано нравственностью. Внутренняя моральность пра-

ва — одно из важнейших условий его эффективности” (Туманов В.А.

Правовой нигилизм в историко-идеологическом ракурсе Государство и

право. 1993. № 8. С. 56—58).

3. Мораль и право

______________________57

Немалое число нормативных положений, содержащихся в

этих документах и имеющих оценочный характер (таких,

как “грубая неосторожность”, “исключительный цинизм”,

“оскорбление” и другие аналогичные положения), могут

приобрести необходимую определенность и реальное юри-

дическое действие только на основе моральных критериев

и моральных оценок. На основании этих же критериев и

оценок решаются принципиально важные юридические во-

просы при рассмотрении юридических дел, связанных с

назначением мер юридической ответственности, размера

возмещения за причинение нематериального вреда, растор-

жением брака, лишением родительских прав и т. д.

Во всех этих и им подобных случаях перед нами не

только конкретные примеры взаимодействия морали и права,

но и свидетельство того, что право по своей органике пред-

ставляет собой явление глубоко морального порядка и его

функционирование оказывается невозможным без прямого

включения в ткань права моральных критериев и оценок.

Вместе с тем при характеристике соотношения права и

морали нельзя упускать из виду встречного влияния права

на мораль и в этой связи того обстоятельства, что реальность

господствующей морали, ее фактическое воплощение в жиз-

ненных отношениях в немалой степени зависят от того, на-

сколько действенными являются правовые установления.

Факты (и наших дней, и прошлого) свидетельствуют о том,

что общество, в котором в результате целенаправленных уси-

лий утвердился устойчивый правопорядок, входящий в кровь

и плоть общественной жизни, — это общество, где получают

развитие и начинают доминировать также и соответствую-

щие моральные принципы. Причем, как свидетельствуют

исторические данные, в самом понимании моральных прин-

ципов (в том числе религиозно-моральных) начинают сказы-

ваться утвердившиеся в обществе правовые начала.

Мораль и право — разные миры. При всем глубоком

взаимодействии морали и права, получивших жизнь от од-

ного и того же социального прародителя и равным образом

являющихся нормативно-ценностными регуляторами, необ-

ходимо вместе с тем видеть, что то и другое — это две са-

мостоятельные, значительно отличающиеся друг от друга,

“суверенные” нормативные системы.

Три характерные черты, отличающие мораль и право,

являются наиболее существенными:

во-первых, мораль устремлена к той цели, чтобы идеа-

лы справедливости, добра, иные моральные требования воз-

58

Глава вторая. Право: грани, соотношения

действовали на человека преимущественно изнутри, через

его сознание, его духовный мир при помощи стимулов соз-

нания и общественного мнения. Право же — преимущест-

венно регулятор внешний, он призван регламентировать

людские поступки главным образом путем установления

формально-определенных, писаных норм, содержащихся в

законах, иных нормативно-обязательных документах, под-

держиваемых властью;

во-вторых, мораль — это область “чистого” сознания,

замкнутая на духовной жизни людей и не требующая обяза-

тельного внешнего, объективированного выражения (хотя за-

крепление моральных требований в известных документах,

прежде всего религиозных писаниях, канонах, усиливает силу

их воздействия). Право же — институционный регулятор;

оно в развитом обществе выступает как писаное право, входя-

щее в жизнь общества в виде объективированной реальности,

устойчивой догмы, не зависящей от чьего-либо усмотрения

(что является предпосылкой самой возможности стабилизи-

рующего действия права — предпосылкой законности);

и в-третьих, содержание морали самым непосредст-

венным образом сосредоточено на долге, обязанностях, от-

ветственности людей за свои поступки. Право же призвано

в первую очередь “говорить о правах”, оно сфокусировано

на субъективных правах отдельных лиц, нацелено на то,

чтобы определять и юридически обеспечивать статус субъ-

ектов, их юридические возможности и, следовательно, обу-

словленную правом свободу их поведения.

На последней из указанных особенностей морали и

права хотелось бы сделать акцент. Ведь широко распро-

странено и порой считается чуть ли не аксиоматическим,

общепринятым мнение о том, что мораль — регулятор бо-

лее мягкий, более человечный, уступчивый и покладистый,

нежели право с его суровыми процедурами и санкциями. И

будто бы только она, мораль, достойна высоких, даже пре-

восходных оценок. И будто бы именно морали уготована

наиболее значительная перспектива в будущем, в решении

судьбы человека и человечества.

В действительности же картина здесь иная.

Как это ни парадоксально, на самом деле суровые и

жесткие черты права во многом коренятся не в чем ином,

как в морали, в ее бескомпромиссных, нередко максимали-

стских, предельных требованиях, безоглядных императи-

вах. Все дело лишь в том, что эти требования и императивы,

когда они “выходят” на власть, получают карательное под-

59

3. Мораль и право и»

крепление от власти, которая использует — нередко по воль-

ному усмотрению, по максимуму — свои карательные, при-

нудительно-властные прерогативы, облекая собственные

веления в юридическую форму. Не меньшую жесткость, во

всяком случае в историческом плане, получает мораль в

церковно-религиозной сфере. И именно тут, в области ка-

рательной деятельности государства и церковной непреклон-

ности, когда вступают в действие уголовное и админи-

стративное право, другие примыкающие к ним подразделе-

ния системы права (а в прошлом — средневековое канони-

ческое право карательно-инквизиторского толка), оказы-

вается, что право в рассматриваемом ракурсе, напомню —

в основном уголовное право, действительно, выступает в виде

некоего “минимума морали”.

Напротив, если уж уместно говорить о праве с позиции

его гуманистического, человеческого предназначения, его

миссии в утверждении либеральных начал в жизни людей,

то эта сторона юридического регулирования находится в

ином измерении, в иной плоскости по отношению к той, где

право ближайшим образом, хотя и через власть, контакти-

рует с моралью. Причем именно в том измерении, в той

плоскости, которые являются исконными для права, отно-

сятся к его изначальной сущности.

Это и есть “право как право”, призванное выражать и

обеспечивать упорядоченную и оцивилизованную свободу

людей, свободу личности во всех сферах жизни общества. Эта

же сторона юридического регулирования, хотя и является

предметом оценки с точки зрения общепризнанных элемен-

тарных моральных норм, все же не может быть выведена из

морали, не может быть охарактеризована в качестве такого

регулятивного явления, основой которого является мораль.

Таким образом, мораль и право — это две особые, ду-

ховные, ценностно-регулятивные социальные области, за-

нимающие самостоятельные ниши в жизни общества.

И в данной связи — еще такой вывод. Бытующий взгляд

о некоем превосходстве морали, о якобы присущем ей пер-

венстве в отношении права’ не имеет сколько-нибудь серь-

езных оснований. Более того, нужно полностью отдавать себе

‘ К сожалению, подобный взгляд — не только удел обыденных хо-

дячих представлений: его порой высказывали и высказывают крупные

мыслители. Так, его придерживался в контексте негативного отношения к

легализму Н.А. Бердяев. Он писал, например: “Вера в конституцию —

жалкая вера… Вера должна быть направлена на предметы более достой-

ные. Делать себе кумира из правового государства недостойно” (Бердяев Н.

Философия неравенства. М., 1990. С. 109).

60

Глава вторая. Право: грани, соотношения

отчет: негативные стороны характерны не только для юри-

дического регулирования (в частности, крайняя, порой пре-

дельная формализация правовых установлений, их зави-

симость от усмотрения власти), но в не меньшей мере и для

морали как нормативно-ценностного регулятора. Наряду с

общепринятой и передовой моралью существует и порой

сохраняет крепкие позиции мораль отсталая, архаичная,

фиксирующая порядки, отвергнутые историей и прогрес-

сом. Главное же — идея первенства морали, ее безгранич-

ного господства может внести неопределенность в общес-

твенную жизнь, стать оправдательной основой для произ-

вольных действий.

Увы, следует признать, что этическая идеология, воз-

величивающая мораль как регулятор человеческих поступ-

ков, остается в сегодняшней действительности серьезной и

в чем-то тревожной реальностью. В науке и общественном

мнении еще не осознано то решающее обстоятельство в со-

отношении права и морали, в соответствии с которым пер-

вое (право) является естественной и надежной обителью

прав, а второе (мораль) обителью обязанностей — долга,

долженствования, ответственности.

С учетом этого обстоятельства, а также максималист-

ской императивности морали, ее известной неопределенно-

сти, расплывчатости, ее прямой зависимости от многих

факторов духовной и политической жизни — с учетом все-

го этого сама идея приоритета морали над правом может

вести и на практике ведет к ряду негативных последст-

вий — к утверждению идей патернализма, вмешательства

всесильного государства во имя добра и справедливости в

частную жизнь. С этой точки зрения справедливыми пред-

ставляются суждения Ю.Г. Ершова в отношении “морали-

стической законности”, когда “нравственные представления

о принципах права способны подменить право разнообраз-

ными и противоречивыми представлениями о добре и зле,

справедливом и несправедливом”1.

Впрочем, некоторые другие выводы из идеологии пре-

восходства морали — предмет особого разговора, и об этом —

далее.

А сейчас следует сказать о другой стороне проблемы.

Сказать еще раз в связи с рассматриваемым вопросом о

значимости, незаменимости права. В том числе — и при

сопоставлении с моралью. Не случайно ведь государствен-

Ершов Ю.Г. Философия права (материалы лекций). С. 30.

3. Мораль и право

61

ная власть, поддерживая своей карательной мощью опре-

деленный круг моральных требований и императивов, об-

лекает их в юридическую форму. Таким путем не только

приводятся в действие достоинства права (всеобщая нор-

мативность, определенность содержания, государственная

гарантированность), но и при режиме законности упорядо-

чивается властно-принудительная деятельность государст-

ва, да плюс к тому — дается престижное “правовое оправ-

дание” всей карательно-репрессивной политике.

На весьма примечательную сторону достоинств права

обратил внимание Фихте. По его обоснованному мнению,

право способствует усвоению основополагающих начал мо-

рали вот с какой стороны: “Если он (человек) и не постигает

морального мира путем сознания своих обязанностей, но

он все же его несомненно постигает путем требования осу-

ществления своих прав. То, чего он от себя, может быть,

никогда не потребует, он потребует от других по отноше-

нию к себе”1.

“Моральный путь” к произволу и тирании. Есть пункт

в сложном лабиринте соотношений морали и права, на ко-

тором, продолжая предшествующее изложение, следует

остановиться особо. Это самые, пожалуй, тяжкие из тех не-

гативных последствий, которые могут наступить в услови-

ях узкоэтической идеологии — признания приоритета и

доминирования морали над правом.

Очевидно, что право, в том числе и “силовые” отрасли

(уголовное и административное право, примыкающие к ним

отрасли и институты), способствует внедрению в реальную

жизнь элементарных, общечеловеческих моральных норм и

требований — того “минимума”, на котором они при иде-

альном варианте основаны.

Но, спрашивается, допустимо и оправдано ли исполь-

зование права, его возможностей и достоинств для того,

чтобы с помощью правовых средств и юридических меха-

низмов утверждать в жизни, делать твердыми и общеобя-

зательными “высокие” моральные принципы и идеалы?

Такие, как Добро, Милосердие, Спасение и им подобные?

На первый взгляд, такого рода нацеленность права на

воплощение в жизнь высоких нравственных начал и идеа-

лов может показаться вполне обоснованной. И даже — воз-

вышенной. Уж слишком велико значение в жизни людей

этих начал и идеалов, чтобы не воспользоваться для их реа-

‘ Фихте И.Г. Соч. Т. 2. С. 165.

62

Глава вторая. Право: грани, соотношения

лизации всеми возможностями, которые дает общество, су-

ществующий в нем социальный инструментарий.

Подобная настроенность характерна для ряда церков-

ных конфессий, в том числе — католической церкви, ис-

пользовавшей в условиях средневековья мощь власти и

закона для претворения в жизнь высоких христианских

принципов и целей в их католическом понимании.

Вопрос о соотношении морали и права в рассматри-

ваемой плоскости стал предметом обсуждения и в русской

философско-религиозной и юридической литературе. По

мнению видного приверженца религиозной философии

B.C. Соловьева, право является инструментом “всеобщей ор-

ганизации нравственности”, выступает в качестве “прину-

дительного требования реализации определенного мини-

мального добра'”, определенного “минимума нравственно-

сти”2.

Нетрудно заметить, что в данном случае сама форму-

ла права как “минимум морали” существенно меняет свое

содержание. Она обозначает здесь не нормальную, вполне

оправданную функцию права (в известном круге его отрас-

лей) — защищать юридическими средствами и механизма-

ми известный минимальный круг нравственных требований,

карать за их нарушение, а совсем другое — некое мессиан-

ское назначение права, утверждение в жизни общества зем-

ного абсолюта, земного Спасения, определенных стандартов,

в первую очередь, по мнению B.C. Соловьева и его сторон-

ников, “права на достойное существование”3 (как выраже-

ния минимального добра).

Уже в ту пору, когда увидели свет приведенные суж-

дения, они встретили серьезные возражения у правоведов

либеральной ориентации.

И это вполне обоснованно. Практическое осуществле-

ние задачи по “всеобщей организации нравственности”, за-

креплению моральных требований и критериев (неважно —

“минимума” или “максимума”) при помощи юридических

средств и механизмов неизбежно сопряжено с применени-

‘ Соловьев B.C. Соч. Т. 1. М., 1988- С. 450.

2 См.: Соловьев B.C. Соч. Т. VII. С. 382, 509—522.

3 При характеристике этого “права” B.C. Соловьев обращает внима-

ние на то, “чтобы всякий человек имел не только обеспеченные средства

к существованию … и достаточный физический отдых, но и чтобы он мог

также пользоваться досугом для своего духовного совершенства” (там же.

С. 355) — положения, невольно вызывающие ассоциации с конституцион-

ными записями (и это, как мы увидим, вполне объяснимо) сталинского

времени.

3. Мораль и право

63

ем государственного принуждения, государственно-власт-

ной деятельностью, которая в практической жизни при не-

развитых юридических отношениях далеко не всегда отде-

лена строгой гранью от насилия.

Об этом свидетельствует и исторический опыт. Насиль-

ственное внедрение в общественную жизнь требований До-

бра и составляет суть властного насаждения Царства Божье-

го на земле, образующего содержание теократических уст-

ремлений католического средневековья, в том числе беспо-

щадных крестовых походов, инквизиции.

Одна из характерных черт подобной правовой этики

состоит в том, что она смыкается с юридическим этатиз-

мом, приданием всеобъемлющего значения в жизни людей

государственным началам и в конечном итоге открывает путь

к государственной тирании. В данной связи важно отметить

подмеченное русскими правоведами единство между идея-

ми католического теократизма и государственного социа-

лизма’, марксистского коммунизма. Характерно при этом,

что сама идеология “социалистического права” в немалой

степени опиралась на этические критерии “морали трудо-

вого народа”, “коммунистической нравственности”.

Словом, как еще в начале XX века показали русские

правоведы, высокоморальные добрые устремления, которым

будто бы должно подчиниться право, с неизбежностью при-

водят к идеологии жертвоприношения во имя будущего, к

оправданию террора и насилия величием исторических за-

дач, а в конечном счете — к утверждению общества тира-

нии, самовластной диктатуры, бесправия личности.

Следует присоединиться к справедливому мнению

А.Б. Франца: “Когда говорят, например, о цивилизованном

значении права, лично я вижу его величайшую миссию в

ограничении безграничных самих по себе притязаний мо-

рали. Хотите еще одну пару синонимов к противопоставле-

нию демократического и тоталитарного общества? Изволь-

те, — это правовое и моральное общество. Ибо тоталита-

ризм есть язык морали в той же степени, в какой морали-

зирование есть язык тоталитарной политики”2.

Разумеется, надо быть достаточно корректным в фор-

мулировании и в отстаивании приведенных положений,

указывающих на опасность узкоэтической идеологии, при-

знания приоритета морали по отношению к праву. Нельзя

С. 9.

‘ См.: Чичерин Б.Н. Вопросы политики. М., 1905. С. 114.

2 Франц А.Б. Мораль и власть Философские науки. 1992. № 3.

64 Глава вторая. Право: грани, соотношения

абсолютизировать эти положения, упускать из поля зрения

величие и незаменимость истинно человеческой морали,

взаимное благотворное влияние права и морали, их тесное

взаимодействие и взаимопроникновение, прежде всего на

уровне основных моральных требований христианской куль-

туры.

Было бы неоправданным также не видеть того глубо-

кого человеческого смысла, который заключен в формуле

“право на достойное существование”. Но это — как и “все-

общая организация” жизни людей — дело именно права, а

не морали.

И во всех случаях взаимное благотворное влияние и

взаимодействие морали и права не должны влечь за собой

их взаимную подмену, когда разрушается целостное и од-

новременно двустороннее, морально-правовое обеспечение

упорядоченного функционирования их первоосновы — сво-

боды, и она превращается в произвол, в хаос вседозволен-

ности. Так что при всей важности моральных начал в жизни

людей последовательно философское понимание права тре-

бует того, чтобы оно получило самостоятельную, “суверен-

ную” трактовку и обоснование.

4. Власть и право

Власть неизбежная. — Власть — антипод права. — Право и

умирение власти. — “Право сильного” и “право власти”. — “Пра-

во государства”.

Власть неизбежная. Ключевое значение среди правовых

проблем, связанных с выработкой философии права, принад-

лежит группе вопросов о соотношении права и власти.

Начать здесь нужно вот с какого, в общем-то очевид-

ного, тезиса.

Право требует власти.

Даже в обстановке, когда правовые положения, нормы,

принципы прямо отражают условия жизнедеятельности

людей (как это характерно для реализуемого в мононормах

естественного права в доцивилизационную эпоху), соответ-

ствуют их интересам и поддерживаются непреклонным обы-

чаем-табу, религиозным верованием, — даже в этом случае

необходимы некие страховочные и обеспечивающие меха-

низмы, которые гарантировали бы в любых, самых слож-

ных, нестандартных ситуациях строгость и неукосни-

тельность действия права. Основу таких механизмов обра-

зует определенная сила, а их рабочую часть — власть.

4. Власть и право

65

При этом здесь и дальше понятие “власть” рассматри-

вается в достаточно строгом, узком, а не в широком значе-

нии. Понятием “власть” охватываются не все виды господ-

ства, в частности экономическое и духовное воздействие на

людей, а только господство в области организации общест-

венных отношений и управления, то есть система подчине-

ния, при которой воля одних лиц (властвующих) является

императивно обязательной для других лиц (подвластных).

В первобытном обществе, где свобода отдельного чело-

века сводилась к таким величинам, которые сообразуются с

иерархической системой подчинения и не препятствуют

сплоченности сообщества, его коллективным действовани-

ям, в качестве носителей власти, имевшей непосредственно

общественный характер, выступали родовые и племенные

собрания, вожаки, воины-предводители и в не меньшей

мере — старики (старейшины), нередко обладавшие в дан-

ной общности тираническими прерогативами.

Но вот наступила эра цивилизации, когда существова-

ние и развитие сообществ разумных существ — людей ста-

ло все более явно строиться не на природной, а на их

собственной (человеческой) основе и когда, стало быть, со-

образно “замыслу природы” в ткань общественной жизни

начали интенсивно, во все больших масштабах включаться

действенные формы разумной, свободной, конкурентной дея-

тельности (прежде всего и особенно — в экономике, в отно-

шениях собственности, рынка, имущественного оборота).

Тогда-то — с тем, чтобы упорядочить резко усложнив-

шиеся общественные отношения и главным образом с тем,

чтобы упорядочить свободу, не дать ей обернуться произ-

волом и своеволием, и тем более — насилием, грозящим

самоистреблением людей, потребовались более мощные ин-

ституты регуляции, чем мононормы-обычаи, поддерживае-

мые общественной властью. И именно тогда, с появлением

государства и письменности, стало формироваться позитив-

ное право — право, выраженное в юридических источниках

(законах, обычном праве, юридических прецедентах) и под-

держиваемое предельно могучей властью — властью по-

литической, государственной.

Могущество политической, государственной власти, об-

разующей стержень нового всеобщетерриториального инсти-

туционного образования — государства, концентрируется в

аппарате, обладающем инструментами навязывания воли

властвующих, прежде всего — инструментами принуждения,

а также институтами, способными придать воле властвую-

щих общеобязательный характер (наиболее пригодными для

66

Глава вторая. Право: грани, соотношения

осуществления таких целей, наряду с церковными установ-

лениями, оказались как раз законы, учреждения юрисдик-

ции, иные институты позитивного права, которые в этой

связи были объявлены — с немалым ущербом для суверен-

ности права — “элементами государственности”).

Политическая, государственная власть — и по логике

вещей и по фактам истории, фактам нашего сегодняшнего

бытия — действительно оказалась таким мощным факто-

ром в обществе, который способен раскрыть возможности,

силу и предназначение позитивного права. Политическая,

государственная власть как бы по самой своей природе пред-

назначена для того, чтобы давать жизнь позитивному пра-

ву и через систему правоохранительных учреждений,

институтов юрисдикции обеспечивать строгую и своевре-

менную реализацию юридических норм и принципов.

. В рассматриваемой плоскости связь политической, го-

сударственной власти с правом — связь органичная, соз-

дающая сам феномен права и делающая его реальным

фактором в жизни общества. О ее особом значении для пра-

ва можно судить по двум основным моментам:

во-первых, именно государственная власть через свои

акты (нормативные, судебные) в условиях цивилизации

придает нормам и принципам качества позитивного пра-

ва — прежде всего всеобщую нормативность, возможность

строгой юридической определенности содержания регули-

рования и шире — качество институционности, а в этой

связи — публичного признания и общеобязательности;

во-вторых, именно государственная власть оснащает

необходимыми полномочиями и надлежащими средствами

воздействия правоохранительные учреждения, органы юрис-

дикции, правосудия, что и дает значительные гарантии реа-

лизации правовых установлений.

И в этой связи одна из драм нашего человеческого бытия

состоит в том, что именно от людей, обязанных обеспечи-

вать действие законов и функционирование правосудия (про-

куроров, судей, работников учреждений общественного

порядка, налоговых служб, инспекций и т. д.), идут настой-

чивые и нарастающие требования об усилении власти, спо-

собной обеспечивать действие права. А осуществление этих

требований, выдвигаемых, казалось бы, во имя благородной

цели — придания большей эффективности законам и пра-

восудию, ведет к возрастанию и ужесточению власти, а это,

увы, исподволь, а порой и открыто подготавливает условия

для попрания права. Впрочем, это уже другая плоскость взаи-

моотношений власти и права, к которой и следует обратиться.

4. Власть и право

67

Власть — антипод права. Да, такой парадокс. Власть,

особенно — власть политическая, государственная, которая

и делает “право правом”, в то же время — явление, в ка-

кой-то мере с ним несовместимое, выступающее по отноше-

нию к праву в виде противоборствующего, а порой чуждого,

остро враждебного фактора.

Истоки такой парадоксальности кроются в глубокой про-

тиворечивости власти, в том, что, являясь (в своих социально

оправданных величинах) необходимым и конститутивным эле-

ментом оптимальной организации жизни людей, управления

общественными делами, она обладает такими имманентными

качествами, которые в процессе утверждения и упрочения

власти, когда она переступает порог социально оправданных

величин, превращают власть в самодовлеющую, самовозрас-

тающую, авторитарную по своим потенциям силу.

И суть дела — не в “хороших” или “плохих” людях,

стоящих у власти (хотя отчасти и в них тоже). Суть дела в

самой органике власти, ее внутренних закономерностях, их

противоречивой и коварной логике.

Эти закономерности проистекают, по-видимому, из того

обстоятельства, что власть без реализации заложенных в

ней стремлений к постоянному упрочению теряет динамизм

и социальную мощь. Однако, увы, это же стремление при

социально неоправданной концентрации власти, то есть за

известным порогом, обозначающим достижение властью сво-

ей критической массы, оборачивается как раз тем, что власть

превращается в самодовлеющую силу.

И тогда власть приобретает демонические, в немалой

степени разрушительные качества, она становится силой,

отличающейся неодолимыми импульсами к дальнейшему и

притом неограниченному, все более интенсивному росту, к

приданию своему императивному статусу свойства исклю-

чительности, некой святости, нетленности и неприкосновен-

ности, к своему возвеличиванию и увековечиванию, к

отторжению в пространстве своего действия любой иной

власти, всего того, что мешает ее функционированию и уг-

рожает положению властвующих лиц. На этой основе обо-

стряются, быть может, самые сильные человеческие эмоции:

наслаждение властью и, что еще более психологически и

социально значимо, жажда власти, это стремление, не счи-

таясь ни с чем, овладеть властью или любой ценой ее удер-

жать, еще более усилить — одна из самых могущественных

земных страстей, источник острых драм, потрясений, пе-

реломов в жизни и судьбе людей, целых стран и цивилиза-

ций.

68

Глава вторая. Право: грани, соотношения

Такого рода “запредельные” импульсы и порывы вла-

сти к непрерывному самовозрастанию получают порой из-

вестное “моральное оправдание” (к сожалению, при содей-

ствии религии, церковных институтов), особенно когда в

обществе существуют внутренние или внешние трудности,

проблемы или когда известные группы людей, овладевших

властью, подчиняют ее групповым, узкоклассовым, этниче-

ским, идеолого-доктринерским, а то и просто утопическим,

фантастическим целям.

И вот на этом пути самовозрастания и ожесточения

власти основным препятствием, мешающим и раздражаю-

щим фактором становится близкий к власти социаль-

ный институт, в известном смысле детище самой влас-

ти, — право.

Чем это объяснить? Двумя основными причинами.

Во-первых, тем, что законы, юрисдикционная, правосуд-

ная деятельность, крайне необходимые, незаменимые инсти-

туты, при помощи которых власть оказывается способной с

наибольшим эффектом проводить свою политику, имеют по

своей природе и сути иное, “свое” предназначение. Право при-

звано утверждать начала справедливости, гарантированной

свободы поведения, защищать интересы человека, и это все

далеко не всегда находится в согласии с притязаниями и уст-

ремлениями власти, склонной решать жизненные проблемы

волевым приказом и административным усмотрением’.

Во-вторых, тем, что право относится к числу немногих

внешних социальных факторов, которые благодаря своим

свойствам способны свести власть к социально-оправдан-

ным величинам, умирить власть, снять ее крайние, соци-

ально-опасные, разрушительные проявления.

Вот и получается, что не только власть в процессе сво-

его функционирования встречается с препятствием — со

своенравным, не всегда послушным своим детищем, непо-

датливой “правовой материей”, но и право, со своей сторо-

‘ На это обращено внимание в науке, в литературе — и прошлого

времени (Ш. Монтескье), и нынешнего. По мнению К. Штерна, например,

даже современное демократическое государство гарантирует и защищает

права людей и одновременно является силой, олицетворяющей “противо-

стояние именно этого государства основным правам” (Государственное

право Германии. Т. 2. М., 1994. С. 185).

В современной литературе можно найти и иное мнение, казалось

бы, уже преодоленное нашей наукой. Ю.В. Тихонравов полагает, что “пра-

во есть необходимое зло, обусловленное нашей слабостью. …Право всегда

возникает тогда и только тогда, когда некоторые требования к поведению

людей не принимаются этими людьми, в результате чего появляется не-

обходимость навязывать им выполнение этих требований силой” (Tua’o-

нравов Ю.В. Философия права. Учебное пособие. С. 264).

4. Власть и право

69

ны, выступает в отношении власти в виде противоборству-

ющего фактора, нацеливаясь на решение “своих”, право-

вых, задач и плюс к тому на то, чтобы при достаточно

высоком уровне демократического и правового развития

общества умирить, обуздать власть.

Словом, перед нами — сложная, парадоксальная ситуа-

ция, разрешение которой во многом зависит от природы и

характера существующего в данном обществе строя, культу-

ры политического режима и в особенности — от “величины”

власти, уровня и объема ее концентрации в функционирую-

щих государственных учреждениях и институтах.

Право и умирение власти. При разумно-прогрессив-

ном общественном строе, при развитой демократической и

правовой культуре власть благодаря приверженности к де-

мократическим ценностям умиряет свои императивные

административно-приказные стремления, сдерживает (“скре-

пя сердце”) свои властные порывы и во имя общественной поль-

зы вводит властно-императивную государственную деятель-

ность в строгие рамки.

С этой целью вырабатываются политико-правовые ин-

ституты (разделения властей, федерализма, разъединения

государственной и муниципальной власти и др.), которые

препятствуют концентрации власти и превращению ее в

самодовлеющий фактор. Подобное самоусмирение власти

приобретает реальный характер в развитом демократиче-

ском обществе, где по существенным содержательным эле-

ментам государственная политика и функционирование

более или менее развитой юридической системы совпада-

ют. И именно тогда, подчеркну, в развитом демократиче-

ском обществе при устойчивом правовом прогрессе, выра-

батываются и приобретают реальное значение положения

и формулы о “правовом государстве”, “верховенстве пра-

ва”, “правлении права”.

При таком нормальном, “деловом” взаимодействии вла-

сти и права, вполне естественном при демократическом об-

щественном и государственном строе, происходит их взаимная

притирка и — более того — взаимное обогащение. Полити-

ческая государственная власть, ее носители получают уста-

новку на то, чтобы умирять и даже обуздывать “себя”, свои

властные претензии. Со своей стороны и право, его предста-

вители и агенты преодолевают “правовой экстремизм”, край-

ности формализма, другие теневые стороны юридической

регламентации человеческих взаимоотношений.

Иное разрешение указанная ранее парадоксальная си-

туация находит в обществах, где власть перешагнула соци-

70

Глава вторая. Право: грани, соотношения

ально оправданный порог своей концентрации и в содержа-

нии власти доминирующее значение приобретают автори-

тарные стороны и тенденции или, хуже того, власть попадает

в сферу групповых, узкоклассовых или этнических интере-

сов, доктринерской или даже утопической идеологии. При

таком положении вещей власть, и так жестко-императивная

по своим первородным началам, становится по отношению к

праву и вовсе неуступчивой, нетерпимой.

В этом случае происходят процессы, обратные тем,

которые характерны для обществ с развитой демократиче-

ской и правовой культурой. Власть стремится, и это ей во

многом удается, подчинить себе правовые институты, так

“обработать” их и таким образом ввести в существующую

общественную и государственную систему, чтобы они стали

послушной игрушкой в руках властвующих государствен-

ных и политических учреждений, безропотно реализовыва-

ли (и — что не менее важно — юридически оправдывали

или даже возвеличивали) неправомерные требования вла-

сти, а то творили прямой произвол. Здесь происходит де-

формация права, нередко весьма значительная, которая при

неблагоприятных политических условиях вообще превра-

щает право в ущербную юридическую систему, а то и в

один лишь фетиш, “маску права”, “видимость права”, или,

по иной терминологии, в “имитационное право”.

И наконец, — момент, к которому хотелось бы при-

влечь внимание.

Как показывают фактические данные последнего вре-

мени, модные правовые лозунги (“правовое государство”,

“верховенство права”, “права человека” и аналогичные им)

широко и вольно используются в разнообразных политиче-

ских целях различными политическими силами, в России —

от коммуно-радикальных до радикальных демократов. Не-

редко их со всей активностью пускают в дело и государст-

ва, далеко не всегда отличающиеся последовательно демо-

кратическим режимом. И то обстоятельство, что подобные

лозунги с трудом реализуются или вообще не реализуются

в жизни, заинтересованные люди порой объясняют несо-

вершенством права, недостатками в работе законодатель-

ных и правоохранительных учреждений, упущениями тех

или иных должностных лиц.

Между тем здесь, наряду с упомянутыми обстоятель-

ствами, есть еще и довольно жесткая закономерность, кото-

рая по большей части не принимается в расчет. Право как

нормативно-ценностный регулятор вообще, по определе-

нию, не способно занять высокое место в общественной

жизни, которое бы соответствовало критериям и стан-

4. Власть и право

71

дартам правового государства и верховенства права, если

в данном обществе политическая, государственная власть

заняла авторитарно-доминирующее положение или — что

еще хуже — положение тотально всемогущей, тираниче-

ской силы, — словом, Большой власти. То есть власти, на-

много превышающей естественные, социально оправданные

“потребности во власти”, существующие в данном общест-

ве, и настроенной на то, чтобы использовать свое могущест-

во в групповых, узкоклассовых, этнических или идео-

логических интересах.

Ведь власть — это наиболее могущественный социаль-

ный фактор в обществе, который способен применять сколь

угодно мощное насилие и имеет монополию на это и которо-

му (коль скоро власть достигла значительных величин, пре-

ступила порог допустимого и оправданного) в этом отношении

нет равных. Такой власти нет противовеса, нет воздействия

никакой альтернативы; и даже формально введенные ин-

ституты по упорядочению власти — разделение властей,

федерализм и др. во многом оказываются бессильными. И с

такой (“Большой”) властью право, сколь бы оно ни было

развито и совершенно, справиться также не в состоянии.

Право в обществе, в котором доминирует Большая власть,

“социально обречено”, ибо это общество в принципе не в

состоянии стать правовым обществом, в котором утвержда-

ется верховенство права, правление права.

Запомним эти положения. Они, как надеется автор,

помогут в понимании особенностей одного из основных на-

правлений философии права (коммунистического), которое

в процессе своего развития реализовалось в феномене все-

сильного государства.

“Право сильного” и “право власти”. То обстоятельст-

во, что право может не только “рассчитывать” на власть, на

ее поддержку, но и попасть под ее пяту, стать инструмен-

том политической государственной власти, означает, что

перед нами — особый феномен, интегрированный в систе-

му политико-государственных отношений, который допус-

тимо так и назвать — “правом власти” и который, помимо

всего иного, приводит к утверждению специфической идео-

логии, господствующей повсеместно и поныне, — юридиче-

ского этатизма.

Здесь необходимо затронуть проблему более общего

характера, ранее уже упомянутую, проблему о силе, кото-

рая служит основой юридических механизмов.

В этой связи нужно еще раз подчеркнуть, что право —

такой нормативно-ценностный регулятор, который нужда-

72

Глава вторая. Право: грани, соотношения

ется в известной поддержке “со стороны”, в силовых мето-

дах гарантирования. Наряду с природной необходимостью,

этическим (религиозно-этическим) освящением права, тре-

буется и просто сила, способная воздействовать на волю

людей, при необходимости — преодолеть ее сопротивление

и добиться фактической реализации права.

С этой точки зрения позитивное право с первых же

фаз своего формирования и до последнего времени высту-

пало и выступает в качестве “силового” нормативно-цен-

ностного регулятора, то есть такого социального образования,

которое для людей является внешним фактором, напрямую

поддерживается силовыми институтами и рычагами, с той

или иной степенью навязывается извне.

Но существо и характер этой силы, стоящей за спиной

права, различны.

В данном отношении история позитивного права во

многом состояла в трансформации и модификации силы,

определяющей жизнь и реальность юридических установ-

лений, когда право, оставаясь “силовым”, меняло стоящие

за ним силовые институты и рычаги.

Логику такой трансформации и модификации можно

выразить в формуле: от права сильного к праву власти, а

затем — к праву государства1.

Право сильного — это первичный, по своей

основе в немалой степени биологический, способ устройства

жизни “организованных сообществ”. Он образует исходный,

начальный блок иерархического построения жизни “органи-

зованных существ”, в том числе и человеческого сообщества.

Право сильного, при всем негативном или сдержанном

отношении к нему с точки зрения современных этических и

гуманитарных представлений, необходимо отличать от бес-

предела насилия. Право сильного в естественном бытии —

суровый, жесткий, порой жестокий, но вместе с тем — при-

‘ Здесь хотелось бы обратить внимание на то, что автор этих строк

уточнил свою позицию в отношении ступеней “восхождения” права. В

отличие от ранее предложенной концепции такого “восхождения”, согласно

которой в нем выделялись четыре ступени — право сильного, кулачное

право, право власти, право гражданского общества (см.: Теория права.

2-е изд. 1995. С. 126 и след.), в настоящей работе:

во-первых, кулачное право включено в более общую категорию “право

сильного”;

во-вторых, “в промежутке” между правом власти и правом граж-

данского общества выделено в качестве особой стадии — “право государ-

ства”;

в-третьих, право современного гражданского общества получило

сокращенное обозначение как “гуманистическое право” в том значении, о

котором далее говорится в книге.

4. Власть и право

73

родно-нормальный, неизбежный и вполне целесообразный

способ первобытной социальной организации при безраз-

дельном или преимущественном господстве в сообществе

биологических начал. Этот способ — преграда для проник-

новения в сообщество того, что в жизни людей реализова-

лось в насилии (в частности, того, что характерно для законов

и истребительных сторон межвидовой борьбы, грозящих

здесь, во внутривидовых отношениях, смертельным хаосом

внеправового состояния, неизбежным в этом случае само-

уничтожением), и одновременно — наилучшая в условиях

зоологического мира форма достижения и обеспечения спло-

чения сообщества “организованных существ”.

В условиях цивилизации право сильного постепенно

модифицировалось, шаг за шагом освобождалось от “чисто”

биологических свойств и приобретало черты социального

явления. Одной из таких модификаций стало кулачное пра-

во, когда реализация преимуществ “просто сильного” полу-

чила юридическую регламентацию (в виде нормативно-

регламентированной системы турниров, поединков в сфере

юридических доказательств).

Иную оценку должна получить та специфическая мо-

дификация права сильного, которая нашла выражение в на-

силии, в праве войны; она выявила негативные стороны

человеческого разума и сыграла глубоко отрицательную, тра-

гическую роль в истории человечества. Хотя право войны и

получило некоторую юридическую регламентацию (ins gla-

dii) и даже некое этическое и художественно-романтическое

обоснование, порой возвеличивание, оно по сути не просто

отбросило людей во внеправовое состояние, но и даже с био-

логической стороны стало глубоко противоестественным яв-

лением: право войны дало некое оправдание насилию,

переносу истребительных сторон межвидовой борьбы на внут-

ривидовые отношения в человеческом сообществе, оправда-

ние самому страшному, “бесовскому” греху — возможности

физического уничтожения себе подобных — убийству.

Право власти. Это уже существенный шаг

вперед в правовом прогрессе. Такой крупный скачок в “со-

циализации” права сильного произошел в результате того,

что силовые формы выражения и обеспечения юридиче-

ских норм и институтов монопольно сосредоточиваются в

руках политической, государственной власти.

Право власти знаменует существенное развитие пози-

тивного права. И прежде всего — в его прогрессивных ха-

рактеристиках. Здесь возможное насилие, принуждение

является прерогативой “одного лица” — политической го-

74

Глава вторая. Право: грани, соотношения

сударственной власти, которая — именно как власть — не

только способна решать дела по усмотрению, но и обреме-

нена ответственностью. К тому же возможное насилие, при-

нуждение по мере развития общества все более становится

предметом закона, юридической регламентации, приобре-

тая черты правового принуждения.

Вместе с тем право власти — такой юридический фе-

номен, который свидетельствует о том, что право еще не

имеет в полной мере своего собственного бытия, суверенно-

сти. По основным своим параметрам оно является орудием,

инструментом власти, его прямым выражением и воплоще-

нием. Поэтому оно не только не реализует своего историче-

ского назначения, связанного с самими основами чело-

веческого бытия, но и может выступать, и в жизни общест-

ва, действительно, нередко выступает, в качестве формы

массового, крупномасштабного произвола, средства реали-

зации групповых, узкоклассовых и этнических интересов,

авторитарных и тоталитарных режимов, утопий, узкодок-

тринерских фантазий, бесчеловечных экспериментов и на-

силия над людьми.

Конечно, категорию права власти не следует тракто-

вать упрощенно. В юридических системах, которые можно

отнести к рассматриваемой категории, значительное место —

пожалуй, со времен позднего первобытного общества — за-

нимают нормы, институты и целые отрасли, существование

которых напрямую обусловлено требованиями экономической

жизни общества, необходимостью охраны общественного по-

рядка, упорядочения семейно-брачных отношений, другими

элементарными требованиями (институты частного права,

полицейского и налогового права, семейного права).

Кроме того, коль скоро власть использует именно “пра-

во”, она хочешь — не хочешь вынуждена считаться со свой-

ствами правовой материи, юридическими формами и про-

цедурами, общепринятыми юридическими канонами. И по-

тому, в частности, при известном уровне развития данной

юридической системы оказывается возможным проведение

в жизнь элементов законности, поддержание определенно-

го — пусть и ограниченного, ущербного, но все же — пра-

вопорядка. И произвол, своеволие власти в такого рода усло-

виях не всегда в полной мере осуществимы.

И еще, надо заметить, в реальной исторической ситуа-

ции нынешнего времени в различных странах, включая де-

мократические, сложившиеся юридические системы отли-

чаются разноплоскостными характеристиками. Они неред-

ко соединяют черты разноуровневых по “силовому обеспе-

75

4. Власть и право , у

чению” правовых образований (в том числе, увы, и “право

войны”); и поэтому их особенности как права власти прояв-

ляются в качестве тенденции, впрочем подчас доминирую-

щей.

И все же, как бы то ни было, юридическая система в

социальной обстановке, когда политическая государствен-

ная власть остается решающим фактором в жизни общест-

ва и когда, следовательно, наличествует и тем более доми-

нирует право власти, юридическая система в подобной об-

становке так или иначе приспосабливается к властному

диктату, и потому существуют “легитимные”, оправдывае-

мые действующим правом и порой приобретающие юриди-

чески утонченные, изощренные формы возможности для

произвола и насилия.

“Право власти” — это господствующее начало построе-

ния юридических систем в странах, существовавших дол-

гие тысячелетия в Древнем мире, средневековье, на на-

чальных этапах буржуазного общества (да и в настоящее

время в условиях, когда в той или яноц стране господству-

ет авторитарный или тоталитарный режим власти). Только

в эпоху Просвещения в ходе и в результате буржуазных

революций под влиянием идей естественного права (обра-

щенных, надо заметить, в то время к власти, ее умирению)

произошла первая, условно говоря, “революция в праве”,

существо которой и состояло в том, чтобы начать долгий и

мучительный процесс отрыва права как высокой цивилиза-

ционной ценности от власти, ее произвола.

Одно из последствий того обстоятельства, что в тече-

ние исторически долгого времени, вплоть до наших дней,

право выступало и ныне по большей части выступает в

облике права власти, — это последствие идеологического

характера. Под влиянием рассматриваемого феномена во

все поры жизни общества, в официальную идеологию и, к

сожалению, в интеллектуально-духовную жизнь внедри-

лась идеология юридического этатизма, то есть представ-

ления о том, что право по своей природе, органике —

явление, порожденное властью и государственной волей и

существующее исключительно в государственно-полити-

ческой сфере общества, замкнутое в ней. Начиная с древ-

негреческой философии софистов и до наших дней разно-

образные версии юридического позитивизма, позволяющие

оценить догму права как значительную ценность общече-

ловеческой культуры, в то же время так или иначе, испод-

воль или открыто, утверждают неизбежную для юриди-

ческого позитивизма идеологическую предпосылку — юри-

76

Глава вторая. Право: грани, соотношения

дический этатизм, препятствующий постижению смысла,

исторического предназначения и истинной ценности права

в жизни людей’.

“Право государства”. В обществе, в котором утвержда-

ются и получают развитие демократические и гуманистиче-

ские ценности, демократическая и правовая культура, право

власти постепенно перерастает в “право государства”.

Если исходить из представлений о власти и государст-

ве, сложившихся под императивным влиянием марксистской,

ленинско-сталинской идеологии в советском обществе, то

только что приведенное положение может быть оценено как

чистой воды тавтология. Ведь по упомянутым представлени-

ям государство и есть власть, да притом такая, которая пред-

ставляет собой “машину в руках господствующего класса”,

“орудие господства одного класса над другим классом”.

Между тем в высшей степени важно проводить стро-

гое разграничение между близкими и даже взаимопрони-

кающими явлениями политической жизни — властью и

государством.

Прежде всего, они характеризуют различные срезы

государственно-политической действительности: одно из них,

государственная власть, — явление функционального по-

рядка, характеризующее главную активную, работающую

силу в политической жизни, другое, государство, — всеоб-

щее территориально-институционное, аппаратное образо-

вание, в рамках и посредством которого власть осущест-

вляется. Главное же заключается в том, что в отличие от

“власти” “государство” — образование по определению от-

носительно высокого общецивилизационного уровня, при-

званное обеспечивать надлежащую организацию и ста-

бильное, устойчивое, защищенное функционирование и раз-

витие общества, всех его подсистем.

Только в отношении неразвитых государств, а также

государств с авторитарными и тоталитарными режимами

отождествление “государства” с “властью” в известной мере

допустимо: здесь власть в своих многообразных проявлени-

ях охватывает всю, в сущности, государственно-политиче-

скую жизнь страны (марксистская, ленинско-сталинская

доктрина как раз и ориентируется на такого рода государст-

ва). В тех же странах, в государственно-политической жизни

которых получают развитие и реализуются демократические

принципы и гуманистические ценности, нужно с должной

определенностью констатировать существенные различия

‘ См.: Туманов В.А. Буржуазная правовая идеология. С. 161 и след.

4. Власть и право

77

между этими, терминологически близкими, категориями и, в

частности, то, что власть в демократическом обществе суще-

ствует и реализуется “в окружении” и под многообразным

воздействием многих демократических институтов: и госу-

дарственных, и негосударственных (таких, как система пра-

восудия, адвокатура, политические партии, иные объединения

граждан, институты массовой информации).

Именно существование и функционирование власти “в

государстве”, в котором утверждаются и получают разви-

тие демократические и гуманистические ценности, позво-

ляет ставить власть “на место” — делать ее умеренной,

ограничивать ее функции общественно необходимыми за-

дачами, препятствовать заложенным в ней потенциям к не-

ограниченному властвованию, диктатуре, произвольным

действованиям.

Три основных механизма умирения и “обуздания” вла-

сти имеют при этом решающее значение. Это:

конституция — закрепление в законе наивысшей

юридической силы (не подвластной обычной для законов

процедуре изменения) основных принципов и структуры

построения власти, конституирующих ее демократический

характер и подчиненность началам гражданского общества,

служению определенным, строго очерченным задачам;

•народовластие, система свободных и равных выборов —

прямое участие населения в формировании и осуществле-

нии власти путем всеобщего избрания представительных (за-

конодательных) учреждений и включения в политическую

жизнь негосударственных объединений граждан;

разделение властей — такое построение основных под-

разделений государства (трех “властей” — законодатель-

ной, исполнительной, судебной; федеративного центра и

субъектов федерации, а также разъединение государствен-

ной и муниципальной властей), при котором они взаимно

уравновешивают и сдерживают друг друга, перекрывая

таким образом саму возможность неоправданной концен-

трации власти, превращения ее в самодовлеющую необуз-

данную силу, и, стало быть, государственного произвола,

государственного насилия и террора.

И вот в обстановке, когда власть при помощи указан-

ных механизмов становится умеренной, адекватной, хотя

бы в основном, общественным потребностям, право как бы

оживает, начинает раскрывать свои потенции. Теперь оно

даже в тех своих частях и гранях, которые ранее определя-

лись произволом власти, как бы становится с ней на одну

плоскость, причем — так, что его основные источники, но-

78

Глава вторая. Право: грани, соотношения

сители — законы, и прежде всего Конституция, выступают

в качестве силы, упорядочивающей власть, — критерия воз-

можностей и пределов действия государственных учреж-

дений и должностных лиц всех ступеней и рангов. Особо

действенной становится миссия права в упорядочении и

ограничении власти в связи с функционированием своего

рода “связки”, соединяющей возможности указанных ра-

нее механизмов — Конституции и правосудия, выраженно-

го в деятельности конституционного суда (совета).

С рассматриваемых позиций право уже не может быть

охарактеризовано как право власти: оставаясь, как и ранее,

“силовым” регулятором, оно теперь является в принципе

юридической системой всего государства — нормативным

образованием, занявшим равновеликое место с политиче-

ской, государственной властью.

Такое развитие права, как свидетельствуют историче-

ские данные, все же не гарантирует с правовой стороны

защиту от рецидивов государственного всевластия, осуще-

ствляемого по большей части высшими государственными

инстанциями — парламентскими, президентскими, прави-

тельственными: ограничение и блокирование деятельности

демократических институтов при этом реализуется и обос-

новывается теми же самыми формами и началами, которые

предназначены для демократического умирения власти,

прежде всего конституционным началом — “волей народа”,

порядком “свободных выборов”.

“Законная” трансформация при помощи свободных

выборов и референдумов (плебисцитов) ряда демократиче-

ских государств Европы в тоталитарные фашистские госу-

дарства стала тяжким свидетельством какого-то коренного

неблагополучия в действующем праве. В праве еще не ока-

залось таких элементов, которые в конечном счете стали бы

независимыми от власти, ее изощренного, прикрытого юри-

дическими формами произвола.

Увы, потребовались кровавые уроки, преподанные че-

ловечеству тоталитарными режимами (фашистской Герма-

нии, советским), когда люди всей земли были поставлены на

грань тотальной деградации, мракобесия и самоистребления,

увы, “потребовалось” все это, чудовищное и гибельное, что-

бы в послевоенное время, в 1950—1960-е годы, произошла

вторая “революция в праве”, обозначившая коренные, ка-

чественные изменения в праве, которые в полной мере и рас-

крыли его историческое предназначение.

Глава третья

Философия гуманистического права

1. Философия свободы

Переход к либеральным цивилизациям, демократическое

переустройство общества и философия права. — Центральное зве-

но. — Логика формирования философии права. — Определения

свободы (основные характеристики). — Свобода как основа суще-

ствования и прогресса человечества. — Не просто “ограничения”,

а прежде всего “определение” и “сохранение границ”. — Свобода,

закон, право. — Свобода в жизни людей. — Один прародитель. — И

все же это — только начало, первый шаг. — Персоналистические

философские взгляды. — Из идей современного либерализма.

Переход к либеральным цивилизациям, демократи-

ческое переустройство общества и философия права.

Стержнем, духовно-интеллектуальным нервом правового

прогресса, происходящего в человеческом обществе в

XVIII — XX веках, стала философия гуманистического права.

Предпосылки этого доминирующего направления раз-

вития философско-правовой мысли возникли еще в антич-

ности и в христианстве (а также в других однопорядковых

по общечеловеческим ценностям религиях). Но как особая,

самостоятельная и высокозначимая область знаний фило-

софия гуманистического права является одним из значи-

тельных духовно-интеллектуальных выражений самого

крупного, поистине великого в истории человечества пере-

лома — перехода от традиционных цивилизаций к либе-

ральным, европейскому Возрождению и эпохе Просвещения,

формирования свободной рыночно-конкурентной экономи-

ки и связанного со всеми этими процессами демократиче-

ского переустройства человеческого общества.

Определяющая основа указанных глобальных процес-

сов — переход от традиционных к цивилизациям либераль-

ным’, который, по утверждению А.С. Ахаезера, представляет

собой общую, глобальную, всеисторическую закономерность

развития цивилизаций, — процесс “исключительной труд-

ности”, в ходе которого каждый народ открывает “какую-

‘ О значениях, которые придаются понятию “цивилизация” в данной

работе, см. пояснения в подстроченном примечании на с. 11.

80

Глава третья. Философия гуманистического права

1. Философия свободы

81

то тайну человеческой истории, расплачиваясь за это гро-

мадными жертвами, а порой и гибелью'”.

Весьма симптоматично, что идея общего глобального

перехода человечества к либеральным цивилизациям яв-

ляется такой, которая, как говорится, “висит в воздухе”,

находит признание в разработках многих мыслителей в

различных теоретических построениях и словесных фор-

мулировках. Она, как мне представляется, быть может, под

несколько иным углом зрения, в иных ракурсах представ-

лена также во взглядах А. Бергсона о “закрытом” и “от-

крытом” обществах, особенно в его воззрениях на демо-

кратию, которая “приписывает человеку нерушимые пра-

ва”, причем — так, что в каждой фразе Декларации прав

человека слышен протест, “вызов, брошенный какому-то

злоупотреблению”2. По всем данным, приведенные сужде-

ния вполне распространимы на разграничение культур на

социо(системо-) центристские и персоноцентристские (об

этом речь впереди), на ряд других философских и полити-

ческих разработок последнего времени.

Непосредственным источником формирования гумани-

стической философии права, наряду с некоторыми сторо-

нами утверждающейся свободной рыночно-конкурентной

экономики, стали европейское Возрождение, и не в мень-

шей мере — его своего рода философско-политическая вер-

шина — эпоха Просвещения. А на основе возрожденческой

культуры и требований и импульсов эпохи Просвещения —

демократическое переустройство общества.

Это демократическое переустройство (обновление) об-

щества в своем исторически-первичном виде реализовалось

в конце XVIII века в североамериканской демократической

государственности и в конституционно-правовых принци-

пах Французской буржуазной революции.

Оба только что упомянутые исторические свершения,

выражающие переход к либеральным цивилизациям на ос-

нове возрожденческой культуры, представляют собой две

связанные между собой стороны начавшегося процесса ут-

верждения в обществе важнейшего элемента либеральных

цивилизаций — демократии, глубоких демократических

начал.

Если становление заложенных Великой хартией воль-

ностей (1215 г.) демократических правовых начал и парла-

ментаризма в Великобритании создало предпосылки обще-

го демократического переустройства1, то оба указанных ис-

торических свершения стали первыми шагами демократии

в новых исторических условиях, ее государственно-право-

выми реальностями. Первое (формирование североамери-

канской демократической государственности) реализовалось

в Конституции США 1787 года, скрупулезно, буква в букву

воплотившей идею разделения властей в трактовке ТТТ Мон-

тескье и лишь позже, в поправках, образовавших особый

“билль”, закрепившей ранее продекларированные права и

свободы человека. Второе (обретение принципами свободы

непосредственно конституционно-правового значения) реа-

лизовалось в Декларации прав человека 1789 года и во

Французской Конституции 1791 года, возвысивших права

человека, другие правовые начала свободы до высокого кон-

ституционно-правового уровня.

Обратимся теперь к центральному звену, которое оп-

ределило содержание, смысл и значение философии гума-

нистического права. Оно основано непосредственно на

возрожденческой культуре, ценностях эпохи Просвещения.

Центральное звено. Временем формирования филосо-

фии права как закономерного итога развития философской

мысли и правоведения стала эпоха Просвещения. Соответ-

ственно этому философское кредо Просвещения и его ми-

розданческий смысл — Свобода выступила в качестве самой

сути философского обоснования права.

Причем свобода не в усложненных, умозрительных ха-

рактеристиках (таких, как “познанная” или “осознанная” не-

обходимость), а в реальном, как этого требовала эпоха, строгом,

общепринятом понимании, согласующемся со здравым смыс-

лом и простым человеческим опытом. То есть как способность

или возможность выбора по собственному усмотрению посту-

пать сообразно своей воле и своему интересу, а не по воле и

интересу “другого”, тем более — внешней властной силы, по-

литической, государственной власти, хотя бы в них и присут-

ствовала “познанная” или “осознанная” необходимость.

‘ Ахаезер А.С. Россия: исторический опыт. Т. 1. М., 1991. С. 332—333.

2 Бергсон А. Два источника морали и религии. М., 1994. С. 305, 306.

‘ Стронники взгляда, что именно Великобритания является “перво-

открывателем” в области прав человека (Общая теория прав человека

Под ред. Е.Л. Лукашевой. М., 1996. С. 8), при всей важности принятых в

этой стране в XIII —XVIII веках законодательных документов, ограничи-

вающих королевскую власть, все же не учитывают того обстоятельства,

что права человека в своем реальном бытии представляют собой не реф-

лексию, отражающую ограничение власти, а самостоятельное правовое

начало, требующее самостоятельного конституирования, в том числе на

основании актов конституционного значения.

82

Глава третья, философия гуманистического права

Но здесь принципиально важно отметить следующее.

Было бы неоправданным упрощением при мировоззрен-

ческом осмыслении права ограничиться одной лишь кон-

статацией приведенного положения — тем, что центральный

пункт философии права может быть обозначен категорией

“свобода”. Сама по себе эта констатация, очевидная и к тому

же имеющая несколько смысловых оттенков, мало что объ-

ясняет в праве. Она может даже — стоит только чуть-чуть

сместить акценты — привести к ложным, деструктивным

идеологическим трактовкам, оправдывающим внешне пре-

стижными юридическими формами своеволие и произвол в

общественной жизни (что и стало характерным для марк-

систкой философии права). Тем более что подобная конста-

тация в ее общем виде с давних пор уже присутствует в

утверждениях многих мыслителей, философов и в не мень-

шей мере — политиков, правоведов.

Основополагающее значение для философии права по-

ложение о “свободе” имеет постольку, поскольку оно:

во-первых, рассматривается как продукт, знак и выра-

жение эпохи Просвещения (свобода вообще в современном

ее понимании — продукт относительно позднего времени; ведь

даже в античности это понятие, во всяком случае до Еврипи-

да и Сократа, вытеснялось понятием “судьба”‘);

и, во-вторых, характеризуется как закономерный итог

и вместе с тем этап развития философии и, соответственно,

рассматривается в контексте тех определений, которые,

утверждая гуманистические ценности, выработала фило-

софская мысль.

Логика формирования философии права. Формиро-

вание философии права в эпоху Просвещения в качестве

философии свободы — явление вполне закономерное.

Ведь в условиях традиционной цивилизации право,

действующая юридическая система, как уже отмечалось,

вообще не нуждались в каком-либо специальном философ-

ском обосновании. Здесь долгие века и даже тысячелетия

было вполне достаточно признания в качестве единствен-

ного идеологического обоснования законов, правосудия, за-

конности указанного ранее “общего знаменателя” — эти-

ческих или религиозно-этических верований и постулатов.

Причем по большей части — элементарных, слитых со всей

системой той или иной традиционной цивилизации и по гос-

подствующим представлениям о них возвышающихся над

[ См.: Баскин Ю-Я. Очерки философии права. С. 3—4.

1. Философия свободы

83

действующим правом. Лишь естественно-правовая ориен-

тация в этой области, да мельком и попутно высказанные

суждения отдельных мыслителей Древнего мира и средне-

вековья связывали законы и правосудие с теми или иными

гуманитарными ценностями и идеалами.

Но вот, когда логика Истории подвела к осуществле-

нию “замысла природы” — к жесткой необходимости пере-

хода от традиционных (социоцентристских) цивилизаций к

либеральным, персоноцентристским и когда в этой связи

потребовалось поставить на службу этим последним соот-

ветствующие им общественные институты, то обоснование

важнейшего из таких институтов — права — оказалось

вполне согласующимся с самой сутью новой ступени Исто-

рии, сутью либеральной цивилизации — идеей свободы.

Это и случилось в век Просвещения, когда великие

мыслители — Ф.М. Вольтер, Ш. Монтескье, Д. Локк, их спод-

вижники и ученики — своими трудами возвестили о неиз-

бежном торжестве в людском сообществе принципов и

идеалов Свободы. После исторически краткого мига демо-

кратической и правовой организации общества в антично-

сти, когда образ и принципы свободы только обозначились

в мыслях, в образе жизни и делах людей (демонстрируя все

же свою изначальность в человеческом бытии), настало время

претворения либеральных ценностей в основных устоях и

институтах жизни общества. Тогда-то и начала складываться

и все более утверждаться в духовной и практической жиз-

ни людей мировоззренческая основа права — философия

свободы.

Два обстоятельства при этом обрели существенное зна-

чение.

Первое. В отличие от прежнего этического (религиоз-

но-этического) освящения действующего права, когда эта

мировоззренческая константа выступает для права в виде

некой императивной данности, признание в качестве фило-

софской основы права принципов и идеалов свободы требу-

ет обоснования. И значит, предполагает формирование в

процессе и в результате такого обоснования определенной

суммы знаний, особой науки. В итоге все это свидетельст-

вует о том, что в данную сферу духовной жизни включает-

ся разум. И следовательно, разум через философское обос-

нование права все более мощно вторгается в область права,

во все проявления правовой материи — обстоятельство,

которое приводит (как это уже упоминалось в отношении

римского частного права) к коренным преобразованиям в

84

Глава третья. Философия гуманистического права

праве, к гигантским прогрессивным сдвигам в правовой

сфере. Надо лишь заметить, что такого рода включение ра-

зумных начал в правовую материю после взлета римского

частного права, завершившегося систематикой Юстиниана,

стало подготавливаться уже в позднем средневековье в ре-

зультате работы глоссаторов и постглоссаторов, приведшей

к формированию “права университетов”.

И — второе. В отличие от прежнего этического (религи-

озно-этического) освящения права, выполняющего в основном

апологетическую роль, философское обоснование права через

категорию свободы имеет резко противоположные функции и

назначение. Оно становится не средством апологетики и дог-

матических “проработок”, а в условиях демократии при бла-

гоприятных условиях — критерием и необходимой пред-

посылкой критической и конструктивной оценки действую-

щего права, причем такой, которая приобретает значение ос-

новы для разработки направлений и путей преобразования

действующего права, всей правовой системы той или иной

страны, согласующейся с высокими идеалами современной

цивилизации. Как верно было замечено в литературе, “исто-

рия показывает, что всякий прогресс положительного права

обусловлен критическим отношением к нему, а такая критика

возможна только на почве правового идеала”‘.

И именно в философии права, рожденной эпохой Про-

свещения, нашла свое последовательное выражение и раз-

вернутую реализацию линия при обосновании права, изна-

чально также зародившаяся в Древнем мире, — линия на

придание доминирующего значения при таком обосновании

естественно-правовым началам, заключенным в них требо-

ваниям и идеалам.

Определения свободы (основные характеристики).

Конечно, исходный пункт в понимании свободы должен быть

общепризнанным. Свобода всегда есть возможность не свя-

занного ничем выбора, решения, независимого ни от кого,

ни от какой внешней силы, в том числе государственно-

политической.

Но дальше, вслед за общепризнанным, можно видеть в

понимании свободы широчайший спектр — от произвола

власти и направляемой толпы до “свободного часа” военно-

служащего и минут свободной любви раба и рабыни.

Именно поэтому столь важна философская характери-

стика свободы, которая, опираясь на общезначимое ее по-

Трубецкой Е.Н. Лекции по энциклопедии права. М., 1913. С. 76.

1. Философия свободы

85

нимание, наполнила бы эту категорию глубоким человече-

ским смыслом. Тем смыслом, которому принадлежит клю-

чевая роль в философии права.

Обращаясь к тем определениям свободы, которые (на

основе культуры Возрождения и более всего — культуры

эпохи Просвещения) выработаны философской мыслью и

являются важнейшими характеристиками самой мировоз-

зренческой основы философии права, хотелось бы привлечь

внимание к тем сторонам воззрений великих мыслителей,

философов-классиков на право’, которые (при всем обилии

литературных комментариев на этот счет), на мой взгляд,

не всегда получают должную оценку и даже адекватное

выражение. При этом из идей философов-классиков — та-

ких, как Кант, Гегель, Шеллинг, Фихте, — представляется

важным выделить по данной проблематике первое из на-

званных имен2. Как правильно подмечено в литературе, “Кант

оказался первым из немецких мыслителей, который опреде-

лил право не просто через понятие юридической свободы, но

через понятие свободы именно в философском смысле”3.

Наряду с обоснованием свободы как феномена “приро-

ды”, сразу же обратим внимание на два главных пункта в

такого рода определениях. Это:

во-первых, понимание свободы как основополагающего

элемента человеческого бытия, самой его сути;

во-вторых, определение свободы как источника вос-

ходящего развития человечества.

Но прежде чем обратиться к этим двум главным пунк-

там, необходимо вкратце остановиться на исходном в дан-

ной проблематике положении — положении о том, что

свобода в обществе обусловлена самой природой. При этом

обусловлена так, что вся проблема, согласно идеям Канта,

переводится, как верно отмечено в литературе4, в социаль-

ную область.

‘ Подчеркивая великую роль в утверждении идей свободы мысли-

телей эпохи Просвещения, не будем все же забывать о том, что “богатст-

во мировой цивилизации в правовой и политической теории и практике

создавалось разными народами на протяжении тысячелетий” (Epwoe Ю.Г.

Философия права (материалы лекций). С. 33).

2 Достойно внимания то обстоятельство, что кантовские подходы к

свободе и праву, в противовес гегелевско-марксовым трактовкам, — при

всех оговорках Гегеля, — построенным на противоположении “права” и

“закона”, начинают находить все большее признание в юридической ли-

тературе (см.: Лившиц Р.З. Теория права. М., 1994. С. 51; Общая теория

права и государства Под ред. В.В. Лазарева. М., 1994. С. 29—30).

3 Баскин ЮЛ. Очерки философии права. С. 17.

4 Там же. С. 17.

86

Глава третья. Философия гуманистического права

1. Философия свободы

87

Ключом к такой, казалось бы, парадоксальной харак-

теристике является мысль Канта о том, что к разрешению

“величайшей проблемы для человеческого рода”… — дости-

жение всеобщего правового гражданского общества (обра-

тим внимание — “правового гражданского общества” —

формула, которая только сейчас начинает находить при-

знание!), в котором “наличествует величайшая свобода”,

вынуждает человеческий род природа1. Именно к свобо-

де Кант относит то, что он именует “планом природы”, или

“замыслом природы”, — развитие в условиях свободы всех

природных задатков, заложенных в человечестве2.

Что здесь, в приведенных положениях, представляется

наиболее существенным? А вот что. Какой бы смысл ни ви-

деть в кантовской формуле о свободе людей как о “замысле

природы” (а диапазон обоснования такого рода тезиса до-

вольно широк — вплоть до современных представлений об

“информационном поле” или о заложенных в материальных

процессах началах целесообразности), это именно “замысел”,

“предусмотрение” (Absicht), целесообразное требование при-

родного мира, реализуемое. Однако, в сложной системе чело-

веческих взаимоотношений, о которых, как мы увидим позже,

и говорит философ (антагонизм-конкуренция, точное опре-

деление и сохранение границ свободы и др.).

В этой связи надо полагать, что и знаменитый кантов-

ский категорический императив (понимаемый в том ключе,

в соответствии с которым “свобооа каждого совместима со

свободой всех остальных”3) относится не только к морали,

как это принято считать, а прежде всего — непосредствен-

но к природе, человеческому бытию, самой его сути.

Такой подход к свободе находит свое развитие в уче-

нии Гегеля. И самое существенное здесь не то, что, по Геге-

лю, право относится к объективному духу — форме реаль-

ности, к “порожденному духом миру, в котором свобода имеет

место как наличная необходимость”4, но то, что именно Ге-

гель выделил мысль Канта о том, что “прирожденное право

только одно-единственное: свобода … — единственное пер-

воначальное право, присущее каждому человеку в силу его

принадлежности к человеческому роду”5. “Прирожденное” —

‘ Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане.

Соч. на немецком и русском языках. Т. I. M., 1994. С. 95.

2 Там же.

3 Кант И. Соч. Т. 3. M., 1964. С. 351.

* Гегель. Философия духа (Энциклопедия философских наук. M., 1977).

Т. 3. С. 406.

5 Кант И. Соч. Т. 4. С. 147.

значит, данное самой природой. И Гегель говорит, что такое

понимание свободы “большой шаг вперед”, ибо свобода —

это “высочайшая вершина, которой ни на что не приходит-

ся глядеть снизу вверх, так что человек не признает ника-

кого авторитета, и ничто, в чем не уважается его свобода,

его не обязывает”‘.

На основе данной исходной идеи о “природном проис-

хождении” свободы обратимся теперь к тем двум пунктам

ее характеристики, которые призваны раскрыть ее место и

роль в жизни людей.

Свобода как основа существования и прогресса че-

ловечества. Итак, сущность первого пункта, которую пред-

ставляется принципиально важным раскрыть несколько

подробнее, заключается в том, что свобода являет собой

основополагающий элемент человеческого бытия.

Свобода потому и может быть отнесена к “замыслу

природы”, что речь идет о людях, о человеке, то есть о су-

ществах — созданиях природы, наделенных разумом. Зна-

чит, “замыслив” человека и, стало быть, сказав “а”, природа

не могла не сказать “б” — не замыслить для людей, су-

ществ разумных, “величайшую свободу”. И с этой точки

зрения вполне оправданно утверждение о разумности сво-

боды — о том, что ее “человеческий смысл” раскрывается в

единении с разумом.

Уместно в данной связи заметить, что, по Канту, чело-

век отличается от всей остальной окружающей нас дейст-

вительности именно разумом. И именно благодаря разуму у

человека наличествует “способность самопроизвольно на-

чинать ряд событий”2.

Именно здесь с еще большими основаниями, чем при

опоре на иные определения, может быть проведена строгая

и четкая грань, отделяющая свободу в высоком “человече-

ском” (и, значит, в высоком философском) значении от про-

сто вседозволенности, не связанного ничем “чего-утодно-

делания”, произвола, анархии, беспредела в поступках.

А теперь — самое существенное (что уже относится ко

второму пункту, к тезису о том, что свобода характеризует

источник самого бытия и восходящего развития человечества).

‘ Гегель. Соч. Т. XI. 1935. С. 444. Впрочем, в приведенном высказыва-

нии Гегеля дает о себе знать та сторона его воззрения, в соответствии с

которой он не придавал — как Кант — столь принципиально констутив-

ного значения “закону” для самого бытия “свободы” в жизни людей.

2 Кант И. Соч. Т. 3. M., 1964. С. 492.

88 Глава третья. Философия гуманистического права

Суть природного предназначения свободы состоит в том,

что свобода не просто некое благо вообще, не один лишь

простор для самоудовлетворения, благостного жития, а про-

странство активности, развертывания природных задатков

человека с целью восходящего развития всего человеческого рода.

И это качество свободы (выдающей “природную задум-

ку”) выражается в том, что именно в условиях свободы (по

Канту — “величайшей свободы”) получает простор со-

стояние. “постоянного антагонизма между всеми его чле-

нами”1, то есть состояние конкуренции, соперничества,

состязания — наиболее мощная, не имеющая альтернати-

вы сила, способная как ничто другое развивать человече-

скую активность, побуждать к “напряжению сил”, — с тем,

чтобы человек “окунулся в работу и трудности”2.

И попутно — такое замечание. Приходится только удив-

ляться тому, как точка в точку совпали кантовские идеи по

данному вопросу и идеи современного либерализма, кото-

рые в наше время — опять только в наше время! — рас-

крылись в идеологии рынка, причем именно свобобного,

основанного на конкуренции рынка, оказавшей столь суще-

ственное влияние на утверждение в последние десятилетия

ценностей и идеалов либеральной теории.

Приведенные положения позволяют подойти к опреде-

лению своего рода “изюминки” кантовской трактовки сво-

боды в ее соотношении с правом.

Не просто “ограничения”, а прежде всего — “опре-

деление и сохранение границ”. Именно потому, что свобо-

да открывает простор для “постоянного антагонизма”, она в

качестве таковой грозит хаосом произвола, беспределом,

всеобщей анархией. И исторические данные свидетельст-

вуют, что как только разрушается общество-монолит (строй

феодального абсолютизма, коммунистическая тоталитарная

система) и воцаряется “величайшая свобода”, так в дейст-

вительности возникает обстановка “постоянного антагониз-

ма”. Но главный эффект такой обстановки (как свиде-

тельствуют факты послереволюционных событий во Фран-

ции, время перестройки и реформ в России) состоит не столь-

ко в том, что сразу же открывается простор для созида-

тельной человеческой активности, творчества, предприим-

чивости, сколько в том, что возникает пространство для

произвола, своеволия, анархического беспредела — страш-

ная беда, грозящая катастрофой, самоистреблением людей.

1. Философия свободы

Как тут быть? Неужели и в кантовских определениях

свободы вот на этом “постоянном антагонизме между всеми

членами общества”, являющимся следствием “величайшей сво-

боды”, поставлена точка и не намечен выход из складываю-

щейся в этой связи драматической, губительной ситуации?

Напротив. В цепи логических суждений, в большинст-

ве своем уже приведенных, есть еще одно, завершающее и

притом — ключевое звено, которое и посвящено такого рода

“выходу”. В чем его суть?

По мнению ряда исследователей (которое, как они сами

считают, также основано на некоторых высказываниях Кан-

та1), секрет разрешения указанной драматической, гибель-

ной ситуации, связанной с “величайшей свободой”, состоит

в том, что разум через идеи, понятия, представления созда-

ет ограничения для свободы, и поэтому с указанных пози-

ций свобода в обществе есть не что иное, как феномен,

произрастающий из ограничений, налагаемых разумом2.

Эта точка зрения вызывает немалые сомнения. Точнее

даже так: суть вопроса не в самих по себе “ограничениях,

налагаемых разумом”(они, безусловно, необходимы), а в

более глубоких и основательных категориях, в связи с кото-

рыми налагаются ограничения.

Тем более, что свобода как таковая по всем данным не

может “произрастать из ограничений”; напротив, она отли-

чается качеством абсолютности, ущемление которого неиз-

бежно ведет к ее разрушению. Это помимо всего иного

подтверждается горестной практикой советской действи-

тельности, где как раз реализовывалась, да притом в обна-

женной, в строго классовой интерпретации, идея свободы,

построенной на ограничениях (свобода в условиях “дисцип-

лины”, свобода для трудящихся, отсутствие свободы для

эксплуататоров, угнетателей, спекулянтов и т. д.). Недаром

Шел- линг обратил внимание на то, что “принудительная

сила закона не может направляться непосредственно про-

тив свободы”; “это принуждение, — продолжал мыслитель, —

может быть направлено только против исходящего от инди-

‘ Кант И. Соч. на немецком и русском языках. Т. I. M., 1994. С. 95.

2 Кант И. Там же. С. 93.

‘ См., например: Кант И. Соч. Т. 3. M., 1964. С. 502.

2 См.: Малиново. И.П. Философия права (от метафизики к герменевти-

ке). С. 25—26. В то же время хотелось бы обратить внимание на справедли-

вые суждения автора, который, излагая спекулятивно-метафизические

основания кантовской философии, пишет, что в сфере практической свобо-

ды человеку презюмируется руководствоваться разумом- А “руководство-

ваться разумом” “… не означает ничего другого, как создавать правила

или подчиняться им” (там же. С. 26).

90 Глава третья. Философия гуманистического права

91

видуума и возвращающегося к нему эгоистического влече-

ния'”.

Да и, строго говоря, мысль Канта вовсе не сводится к

упомянутым “ограничениям”; такого рода необходимые, на-

лагаемые разумом ограничения касаются не самой по себе

свободы, а ее проявлений — того, что Шеллинг точно на-

звал “эгоистическими влечениями”. Вполне обоснованно

Кант, рассматривая свободу в практической жизни людей,

говорит по большей части не об “ограничениях” (хотя они,

повторяю, необходимы), а о “совмещении”, “совместимости”

свободы каждого человека со свободой всех других людей.

И вот тут представляется в высшей степени важным

подчеркнуть, что, по Канту, решение сложной проблемы,

связанной с “величайшей свободой” и антагонизмами среди

людей, состоит в определении и в сохранении

границ свободы.

Приведу для точности соответствующую выдержку из

трудов Канта в развернутом виде. “Поскольку лишь в об-

ществе и именно в таком, в котором наличествует величай-

шая свобода, а значит, и постоянный антагонизм между

всеми его членами и все же самым точным образом опреде-

лены и сохраняются границы этой свободы в той мере, в

Какой она могла бы сочетаться со свободой других, — по-

стольку лишь в этом обществе может быть осуществлен выс-

ший замысел природы — развитие всех природных задатков,

вложенных в человечество”2.

Здесь важно обратить внимание на некоторые тонко-

сти в рассуждениях великого философа, имеющие, как мы

увидим позже, первостепенное значение для понимания

права в его соотношении со свободой. Говоря о том, что по

замыслу природы человеку должна быть дана “величай-

шая свобода”, Кант сразу же пишет “а значит, существует

постоянный антагонизм” (здесь и далее разрядка моя. —

С.А.), а вслед за тем идут самые важные слова — “… и

все же самым точным образом определены и сохраняются

границы этой свободы в той мере, в какой она могла

бы сочетаться со свободой других”3. Итак, именно потому,

что при широкой свободе возникает “постоянный антаго-

низм” и потому еще, что свобода данного человека должна

быть совмещена со свободой других, именно в силу этих

двух оснований необходимы самое точное определение и

сохранение границ свободы.

‘ Шеллинг Ф.В. Соч. Т. 1. С. 44647.

2 Кант И. Соч. на немецком и русском языках. Т. I. M., 1994. С. 95.

3 Там же.

1. Философия свободы

Определение же и сохранение границ свободы — это пре-

жде всего ее установление в содержательных характеристи-

ках, позитивное “положение”, при котором обозначаются ее

пределы, причем — так, что положительно определенная

свобода получает надлежащее обеспечение.

Вот это положение —об “определении” и “сохранении гра-

ниц” (которые в известных сторонах выражаются в ограниче-

ниях, “налагаемых разумом”) — и является самой главной,

решающей идеей, характеризующей, на мой взгляд, философ-

ские взгляды Канта по рассматриваемой проблеме. Ибо такое

определение и сохранение границ свободы, о котором говорит

Кант, может дать только позитивное право.

Свобода, закон, право. Итак, именно позитивное право

оказывается тем нормативно-ценностным регулятором, свой-

ства которого прямо (точка в точку) отвечают социальным

потребностям, вытекающим из необходимости раскрыть со-

зидательный, творческий потенциал свободы и одновремен-

но — устранить негативные стороны “постоянного анта-

гонизма” (или, по иному выражению Канта, “необщитель-

ной общительности”).

Ведь как раз позитивному праву присуща наряду со все-

общей нормативностью способность достигать определенности

регулирования по содержанию, а также надлежащим образом

гарантировать, обеспечивать его, то есть сохранять границы.

Вот здесь-то и раскрывается определяющая роль пози-

тивного права в данной сфере социальной жизни. Определяю-

щая роль — не в смысле ущемления, лимитации свободы, а в

смысле придания ей необходимого качества, при котором про-

стор для человеческой активности согласуется с разумом, ду-

ховными ценностями и —что не менее важно —с активностью

всех других людей, всего человеческого сообщества.

Если рассмотреть в единстве всю цепь кантовских идей

(“величайшая свобода” — “постоянный антагонизм” — “оп-

ределение и сохранение границ свободы” — задача, реали-

« зуемая при помощи позитивного права), то, надо полагать,

не окажется преувеличением предположение о том, что

именно Канту принадлежит в полной мере в науке не оце-

ненная заслуга наиболее философски фундаментального,

строго научного, “математически” точного обоснования не-

обходимости, неустранимой закономерности позитивного

права в обществе, в жизни людей, развивающихся на своих

естественных основах. И потому столь убедительными, в

отличие от гегелевско-марксовых суждений, являются его

взгляды о единстве “публичного (позитивного) права” и

“внешнего (публичного) закона”, а также характеристика

92

Глава третья. Философия гуманистического права

1. Философия свободы

93

позитивного права и публичного закона, предельно крат-

кая, но в высшей степени точная, емкая, достойная того,

чтобы в виде дефиниции войти во все учебники по правове-

дению, — характеристика, в соответствии с которой пуб-

личный закон (позитивное право) определяет “для всех,

. что им по праву должно быть дозволено или не дозволено”‘.

На мой взгляд, кантонская мысль о свободе и праве

находится на уровне тех как будто парадоксальных истин,

которые близки по смыслу и видимой парадоксальности к

христовым откровениям; свобода в обществе представляет

собой не просто простор для произвольного, по вольному

усмотрению действований, некий благостный, потребитель-

ский дар, а, с философской точки зрения, явление, находя-

щееся в тесном единении с разумом, с самой возможностью

творчества, проявления созидательной человеческой актив-

ности и в этой связи — с позитивным правом, его свойства-

ми и достоинствами.

Приведенные определения свободы, построенные на

воззрениях Канта, могут быть дополнены суждениями дру-

гих великих мыслителей.

Здесь, пожалуй, прежде всего следует сказать о взгля-

дах по рассматриваемому вопросу Шеллинга. В них, во взгля-

дах Шеллинга, есть ключевой пункт, который нельзя упускать

из виду. Если позитивное право через свое предназначение

“определять и сохранять границы” становится необходимым

для свободы, дающей простор “постоянному антагонизму”,

то оно не может быть случайным, неустойчивым и зыбким,

не преграждающим путь произволу эгоистических влечений

и не зависящим от какой-либо иной объективной необходи-

мости. Вот что пишет на этот счет Шеллинг: “Для самой сво-

боды необходима предпосылка, что человек, будучи в своем

действований свободен, в конечном результате своих дейст-

вий зависит от необходимости, которая стоит над ним и сама

направляет игру его свободы… Посредством моего свободно-

го действования для меня должно возникнуть также нечто ,

объективное, вторая природа, правовое устройство”2.

Эти мысли философа о “второй природе”, характери-

зующие назначение права в отношении свободы, окажутся

весьма существенными для итоговых положений по филосо-

фии права, и мы к ним еще вернемся. Сейчас надо, пожалуй,

лишь взять на заметку то обстоятельство, что, по Шеллингу,

миссия права по “определению” и “сохранению” свободы не

сводится к одному только установлению для нее ограниче-

ний (так подчас, как видно из вышесказанного, комментиру-

ются соответствующие слова И. Канта) — она состоит в том,

что должно быть надлежащее правовое устройство общест-

ва, и это правовое устройство (позитивное право), опреде-

ляющее и обеспечивающее свободу, должно существовать как

“вторая природа” и в таком качестве, наряду со всем дру-

гим, направлять игру свободы человека.

Наиболее последовательно и жестко, задав такого’рода

тональность на будущее, идею нераздельности свободы и по-

зитивного права сформулировали и другие великие мыслите-

ли эпохи Просвещения. Определяя свободу как величайшую

человеческую ценность, противостоящую произволу власти,

они настойчиво подчеркивали, что свобода — тогда свобода,

когда она выражена в законе и реализуется, обеспечивается,

защищается юридическими механизмами позитивного права.

Ш. Монтескье писал в своем труде “О духе законов”: “В

государстве, т. е. в обществе, где есть законы, свобода может

заключаться лишь в том, чтобы иметь возможность делать

то, что должно хотеть, и не быть принужденным делать то,

чего не должно хотеть”; и в качестве общего вывода: “Свобо-

да есть право делать то, что дозволено законом'”.

Свобода в жизни людей. Теперь, когда вкратце рас-

смотрены имеющие отношение к праву основные философ-

ские определения свободы, мы можем вернуться к исходному

пункту — к тому, что свобода (возможность собственного

выбора, поступать по своей воле и своему интересу, неза-

висимо от произвола внешних императивов) “дана” людям

природой, заложена в самой сути человеческого бытия.

В самом деле, возникает вопрос: почему, собственно,

“дана”? Не логичнее ли предположить обратное — жизнь

людей (как и жизнь любого организованного сообщества

живых существ) требует прежде всего не свободы, а орга-

низованности, порядка и дисциплины? И все эти заигрыва-

ния со свободой, порождающие (как это ныне происходит в

России) хаос и несчастье для широких масс, — всего лишь

некая мода, на деле — порождение больного и “вывернуто-

го” сочинительства умников и неудачников-либералов?

И тут следует сказать с предельной определенностью

и жесткостью: свобода вовсе не результат интеллектуаль-

ного сочинительства, праздного вольнодумства; она дейст-

вительно дана людям самой природой, она, если угодно, —

“божий дар”, одно из самых высоких проявлений человече-

ского естества, сути того уникального, что характерно

‘ Кант И. Сочинение на немецком и русском языках- Т. 1. М., 1994. С.
297.

2 Шеллинг Ф.В. Соч. Т. 1. С. 458.

‘ О Свободе. Антология западноевропейской классической либераль-

ной мысли. М., 1995. С. 74.

94

Глава третья. Философия гуманистического права

1. Философия свободы

95

для человека как существа разумного — высшего создания.

И в этом отношении именно она, свобода, выражает смысл

человеческой жизни, ее предназначение, то самое значи-

тельное, что может и должно дать людям действительное

счастье, жизненное удовлетворение.

Почему? Ответ на этот вопрос в высшей степени прост.

Потому что человек, который неизменно остается сущест-

вом биологического порядка (единицей из “зоологического

мира”, частичкой организованных сообществ живых орга-

низмов), одарен самым поразительным и великим из того,

что способна породить природа, — разумом.

А разум по своей сути и есть свобода; свобода —

его, разума, неотъемлемое и, если угодно, само собой разу-

меющееся проявление и атрибут. Разум, поскольку он не

является одним лишь инструментом одновариантных биоло-

гических импульсов и страстей, “зовом” подсознания, поскольку

он не замкнут всецело на них, как раз и представляет собой

способность сделать собственный выбор. И значит — способ-

ность выйти за пределы жестких, императивных, непрере-

каемых природных порядков и зависимостей, принимать

решения по своему усмотрению, руководствуясь идеальными

представлениями, принципами, началами, — неважно, явля-

ются ли они “химерами” или высокими духовными идеалами.

И еще одно соображение, не менее, пожалуй, значимое,

чем только что изложенные положения.

Ведь разум в только что обрисованных характеристи-

ках (в основном по механизмам перевода свободы в актив-

ность людей) — не только источник радостного, светлого и

возвышенного в жизни людей, но и в его теневых сторонах,

особенно в случаях его прямой подчиненности биологиче-

ским импульсам и страстям, “зовам” подсознания, — ис-

точник того, что находится буквально на пороге негативного

в нашей жизни, а подчас и прямо равнозначно злу и бесов-

щине — произволу, своеволию, бесчинствам и насилию.

Потому-то (и именно тут раскрывается величие кан-

товской мысли) “сам” разум ввиду указанной, и тоже все-

ленской, опасности не может не упорядочить себя, не может

не породить такую, истинно человеческую свободу, которая

находит свое выражение в институте своего строгого и точ-

ного “определения” и “обеспечения”, то есть в праве.

Отсюда вытекает одно из теоретических положений,

имеющих решающее, первостепенное значение для пони-

мания правовых вопросов, — возможно, вообще одно из наи-

более существенных в философии права. Именно право по

своей исходной сути представляет собой образование, про-

исходящее из жизни людей, которое логически и истори-

чески предназначено быть институтом, призванным упо-

рядочивать свободу, придавать ей определенность и обес-

печенность, а отсюда — человеческое содержание, истинно

человеческую ценность.

Значит, коль скоро справедливо приведенное положе-

ние, право имеет столь же фундаментальный, основопола-

гающий для общества характер, как и свобода. И если свобода

порождена природой, самой сутью человеческого бытия, то в

не меньшей степени это верно по отношению к праву, кото-

рое с рассматриваемых позиций должно быть признано ор-

ганическим и изначальным элементом общественной системы,

характерной для сообщества разумных существ — людей.

Что и говорить, юридическая система, существующая

в обществе, регулирует всю сумму складывающихся в нем

общественных отношений во всем их многообразии, проти-

воречивости, исторической и ситуационной специфике. При

этом, вполне понятно, в юридических установлениях и прак-

тике их применения находят выражение разнообразные ос-

нования и условия жизнедеятельности данного сообщества,

прежде всего экономические, хозяйственные (что стало до-

минирующим постулатом марксистской коммунистической

доктрины, придавшей чрезмерное значение воздействию на

право “экономического базиса”). Велико и прямое персональ-

ное или узкогрупповое воздействие на право людей, делаю-

щее юридическую систему инструментом власти, средством

решения идеологических задач.

Но при всем при том, не упуская из поля зрения ни

один экономический, политический, этнический и иной фак-

тор, воздействующий на право, учитывая при этом значи-

тельную зависимость юридических установлений и практики

их применения от произвола власти, диктата идеологии,

личностно-группового произвола, принимая во внимание все

это, следует, тем не менее, при истолковании феномена права

исходить в первую очередь из философского его видения.

Из того исторического (в известном смысле мирозданческо-

го) предназначения права, которое состоит в конечном ито-

ге в утверждении в жизни людей свободы в ее глубоком,

истинно человеческом смысле и значимости.

Один прародитель. Теперь настало время, опираясь

на охарактеризованные выше принципиальные основы фи-

лософии права, сказать об одной важной стороне соотноше-

ния морали и права, по-видимому, самой существенной в

теоретическом отношении, объясняющей помимо всего ино-

го их значительную близость, глубокое взаимодействие и

одновременно — самостоятельность, суверенность.

96

Глава третья. Философия гуманистического права

Мораль и право, судя по всему, имеют одного прароди-

теля — один и тот же источник своего бытия, одну и ту же

причину своего появления “на свет”: и мораль, и право в

равной степени вызваны к жизни необходимостью по-чело-

вечески упорядочить свободу людей. Ту свободу, напомню,

которая является атрибутом, великим благом и провидением

в жизни людей как разумных существ. И которая в то же

самое время — при отсутствии надлежащей упорядоченно-

сти — оборачивается самой страшной бедой — произволом,

насилием, самоистреблением людей. Мораль и право блоки-

руют, глушат роковые выходы свободы в темное бесовское

царство зла на самых уязвимых участках ее бытия — с од-

ной стороны, в области ценностной регуляции человеческого

поведения, с другой — в духовной жизни человека.

Самое примечательное при этом вот что. Природа рас-

порядилась так, что одно из рассматриваемых явлений (мо-

раль) упорядочивает, “оцивилизовывает” свободу людей тем,

что дает жесткие моральные императивы и жестко через

власть, государственные законы, карательные санкции и

процедуры определяет ее границы, пресекая произвол и

карая за нарушение моральных норм. А другое (право),

присоединясь к морали, в то же время достигает осуществ-

ления той же задачи иным, своим собственным путем — во

многом через те же самые явления, законы, определяя и

гарантируя реализацию свободы людей в практической

жизни, непосредственно в формах практического бытия этой

свободы. Причем в таких, которые дают простор активно-

сти людей, их творчеству, созидательной деятельности и

обогащены рациональным началом, разумом.

Словом, если учитывать “глубокие корни” и права, и

морали, то наиболее важным представляется здесь то, что

именно право гарантирует такую реализацию свободы лю-

дей в практической жизни, которая способна обогатить ее

достоинствами разума и отсечь произвол, своеволие, безу-

мие неконтролируемой стихии субъективного. Подтвержде-

нием тому являются не только приведенные теоретические

соображения, но и исторические данные — и из числа ги-

потез (предположение об “юридическом происхождении”

библейских моральных заповедей), и из числа достоверных

исторических фактов (например, преодоление естественных

нравов кровной мести при помощи правовых установлений).

И все же — это только начало, первый шаг. Фило-

софские разработки XVIII—XIX веков, заложившие с фи-

лософской стороны базисные начала философии права, не

утвердились в ту пору в виде авторитетных, достаточно

1. Философия свободы

97

широко признанных и сами по себе не оказали сколько-

нибудь заметного влияния на реальную государственно-пра-

вовую жизнь общества — даже в развитых по меркам того

времени странах, ставших на путь демократического пере-

устройства общества. Исключение составляют, пожалуй,

передовые политические и конституционные идеи и госу-

дарственно-правовые реалии, отражающие демократическое

переустройство, начавшееся в эпоху Просвещения.

К тому же указанные разработки, и прежде всего, по

мнению автора этих строк, наиболее глубокие и конструктив-

ные из них — кантовские идеи по вопросам права, и так струк-

турно не всегда выделенные и занимающие относительно

скромное место в текстах сочинений философа, были пере-

хлестнуты яркими и впечатляющими схемами и сентенциями

гегелевской “Философии права”. И здесь — вот какое попут-

ное замечание. Что ни говори, Гегель, при всем том значении,

которое он придавал идее свободы, отдавал приоритет на греш-

ной земле государству. Уместно в этой связи отметить, что

заслуга одного из приверженцев идей, близких к гегелевской

философии, русского либерального правоведа, мыслителя

Б.Н. Чичерина, состоит как раз в том, что он выдвинул на

первый план не государство, а личность, а также более тесно

связал “право” с “законом”, то есть придал принципиально

важное звучание тем ключевым звеньям философско-право-

вых разработок, которые уже присутствовали у Канта.

С конца XVIII — первых десятилетий XIX века на-

чался относительно долгий, многоступенчатый, порой му-

чительный процесс обретения складывающейся философией

права необходимых для нее материалов “с юридической сто-

роны”, накопления в реальной действительности правовых

данных, объективно, в силу логики жизни адекватных су-

ществу указанных философских разработок.

Здесь уместно напомнить о том принципиальном, суще-

ственном факте, что философия права как наука утвержда-

лась в области правоведения и, следовательно, ее исходные

философские идеи находятся в единстве и взаимодействии с

развитием “самого” права. И, кстати, изложенные выше весь-

ма существенные философские положения, связанные с

философски-утонченным пониманием свободы, вовсе не пре-

допределили еще того, в общем закономерного (но зависимо-

го от правового материала) их развития, которое привело в

конечном итоге к формированию философии права в ее со-

временном виде, то есть в виде философии гуманистическо-

го права.

98

Глава третья. Философия гуманистического права

Еще одной предпосылкой сложного процесса формиро-

вания философии гуманистического права стал переломный,

глобальный переворот в правовой культуре, осмысленный в

российской юридической литературе последнего времени, —

переход от социо(системо-)центристской к персоноцентрист-

ской правовой культуре1.

Персоналистические философские взгляды. Важнейшим

звеном в развитии философской мысли, обосновывающим пе-

реход правовой культуры от социоцентристских к персоноцен-

тристским началам и в силу этого повлиявшим на саму

постановку философских проблем права, стали разработки, осу-

ществленные персоналистическим философским течением.

Дело в том, что Возрождение и его кульминация —

Просвещение только заложили исходные основы такой со-

циальной и правовой культуры, которая поставила в центр

общественной жизни и прежде всего в центр мира юриди-

ческих явлений автономного человека — персону. Даже ос-

новательные, опередившие время выводы Фихте о свободе

и правах людей2 потому, наверное, и не оказались в едине-

нии с развитием правовых реалий, не изменили общего, по

своей основе социоцентристского видения явлений право-

вой действительности. Потребовалось почти столетие, пре-

жде чем были предприняты научные разработки, с необхо-

димой понятийной строгостью обозначившие новый высо-

кий статус личности (персоны).

Выдающуюся роль в таких разработках сыграла рус-

ская философия. И в первую очередь — замечательный рус-

ский философ НА. Бердяев. Он писал: “Священно не общество,

не государство, не нация, а человек”, и добавлял: принцип

личности — “принцип личности как высшей ценности, ее не-

зависимости от общества и государства, от внешней среды”3.

Жаль только, что знаменитые русские философы кон-

ца XIX — начала XX века, раскрыв новые пласты фило-

софии в религиозных ориентациях философской мысли,

не увидели в таких ориентациях также и новые возмож-

ности для понимания права. В этой связи возник непо-

нятный и в чем-то трагический разрыв между русской

‘ См.: Семитка АЛ. Развитие правовой культуры как правовой про-

гресс. С. 147—205. По мнению А. Оболонского, первую из названных фаз

развития культуры следует именовать “системоцентризмом (где инди-

вид — не высшее мерило всех вещей, а только придаток, средство для

надличностных целей). См.: Оболонский А.В. Драма российской политиче-

ской истории; система против личности. М., 1994. С. 9 и след.

2 См. Фихте. И.Г. Соч. Т. 1. С. 27—29.

3 Бердяев Н. А. Самопознание. М., 1991. С. 104, 226.

1. Философия свободы

99

философией и либеральными разработками видных рус-

ских правоведов.

И особенно досадно, что именно у НА- Бердяева, кото-

рый наряду с идеями персонализма обосновал, как никто

другой, божественную природу свободы, имеющей, как мы

видели, непосредственное отношение к праву, приобретает

остро негативный оттенок все то, что сопряжено с легализ-

мом и “законничеством”‘. Тем более что во взглядах Н.А. Бер-

дяева есть глубокие суждения об ограниченности демокра-

тии в ее упрощенном понимании и о том, что “отвлеченно-

демократическая идеология сняла ответственность с лич-

ности, с духа человеческого, а потому и лишила личность

автономии и неотъемлемых прав”2.

Попутно следует заметить, что эта беда коснулась не

только философов, но и других обществоведов, в том числе.

как это ни странно, самих правоведов. Даже такой замеча-

тельный правовед, как Б.А. Кистяковский, говорит о миссии

права в знаменитых “Вехах” со многими оговорками, как бы

извиняясь, относит право к “формальным ценностям”, усту-

пающим “нравственному совершенству” и “личной святости”3,

приветствуя соединение права с социалистическими поряд-

ками4 (что в первые же дни Октябрьского переворота 1917

года было опровергнуто большевиками-ленинцами).

На мой взгляд, такое отношение к легализму, к юриди-

ческой материи, а отсюда и к философии права, выводящей

на фундаментальные, корневые проблемы философского ос-

мысления действительности, стало в немалой степени про-

дуктом обожествления гегелевских схем и в не меньшей

мере — эйфории социализма, точнее — социалистических

иллюзий, охвативших Россию и другие страны в конце XIX —

начале XX века. Только кровавый ужас братоубийственной

гражданской войны в России, а затем советского тоталита-

ризма 1920—1950-х гг., взращенного на насильственно вне-

дряемых социалистических представлениях, привел во второй

половине XX века к распаду социалистических иллюзий и

верований, к краху всей коммунистической идеологии.

Из идей современного либерализма. Известную завер-

шенность (на данное время) философским взглядам на сво-

боду как мировоззренческую основу философии права при-

дала современная теория либерализма (неолиберализма). В

‘ Тэт же. С. 89, 136.

2 Бердяев Н.А. Философия неравенства. Письма к недругам по соци-

альной философии- 1970. С. 212.

‘ Вехи. Сбор»» статей о русской интеллигенции. 1909. С. 101.

4 Кистяковский BJL Социальные науки к право. С. 579.

100

Глава третья. Философия гуманистического права

2. Идеи и время

101

контексте разработок персоналистической философии, по-

лучившей вслед за разработками русских мыслителей зна-

чительное распространение на Западе’, идеалы свободы с

должной конкретизацией раскрылись в идее правозаконно-

сти — центрального, определяющего, как видно теперь, зве-

на современной либеральной теории (а также гуманистической

философии права), да и всей, смею думать, либеральной ци-

вилизации с ее идейной, духовной стороны.

По справедливому замечанию Ф. Хайека, “концепция

правозаконности сознательно разрабатывалась лишь в ли-

беральную эпоху и стала одним из ее величайших дости-

жений, послуживших не только щитом свободы, но и

отлаженным юридическим механизмом ее реализации”2.

В конце этой книги мы еще вернемся к либеральной

теории, ее развитию в современных условиях. А сейчас,

пожалуй, предваряя завершающие выводы этой главы, сле-

дует сказать, что именно правозаконностъ может быть оха-

рактеризована в качестве обобщенного выражения и сим-

вола философии гуманистического права.

2. Идеи и время

В потоке событий.

волюции в праве.

• Уроки. — Гражданские законы. — Ре-

В потоке событий. Вновь повторяю: философия права

как особая, самостоятельная отрасль знаний рождена “сво-

им временем”. Тем временем, эпохой Просвещения, которое

стало преддверием и главным звеном перехода человечест-

ва от традиционных к либеральным цивилизациям, к пер-

соноцентристскому типу политической и правовой культуры,

демократического переустройства общества, и было как бы

заказано Историей. Да и последующее развитие философ-

ско-правовых взглядов, их огранка, восхождение на новые,

более высокие ступени сопровождалось “своим”, тоже раз-

вивающимся временем, когда происходило становление,

формирование и упрочение свободного гражданского обще-

ства, его демократических институтов, права.

Характеризуя же саму механику соединения юридиче-

ских и философских знаний, нужно постоянно держать в поле

зрения то существенное обстоятельство, что право — по сво-

ей основе институт практического порядка, функционирую-

щий в самой гуще жизни, а правоведение, соответственно,

с. 128.

‘ См.: Мунъе Э. Персонализм. М., 1992.

2 Хайек Ф. Дорога к рабству Вопросы философии. 1990. № 11.

наука в своей основе прагматическая. И поэтому вторгнуться

в дебри правопонимания и мировоззренческого обоснования

права способны лишь те философские взгляды, которые :

во-первых, не только прошли проверку на прочность,

жизненность и значительность в потоке событий, “прозе”

жизни, противоречивых жизненных обстоятельствах, но и

в связи с этим “спустились на землю”, получили, если угод-

но, приземленность, воплотились в положениях, близких к

жизненным реалиям;

во-вторых, в силу потребностей самой жизни (неваж-

но — правильно или неправильно понятых и реализованных)

переплелись с самими фактами жизни общества, в том чис-

ле, реализовались в адекватных научных построениях, а в

общественной жизни — вылились в более или менее широ-

кое интеллектуально-духовное и социальное движение, ре-

ально существующее и влияющее на жизнь общества.

Очевидно, что главные идеи эпохи Просвещения, де-

мократического переустройства общества — идеи Свободы

с конца XVIII века стали определяющими. Именно они, вы-

ражая саму суть человеческого бытия и предназначение

человечества, красной нитью прошли в сложных процессах

становления и первых фаз развития свободного граждан-

ского общества, институтов либеральных цивилизаций.

Вместе с тем важно видеть и то, что прозвучавшие гром-

ким набатом в годы демократических революций, прежде все-

го французской’, идеи свободы не сразу нашли достаточно

полное и развернутое воплощение в действующем праве стран,

вставших на путь демократического развития. И не сразу, надо

добавить, складывающаяся на основе идей свободы система

философских взглядов обрела свой вполне определенный об-

лик, выступила в качестве гуманистической философии.

И в этой связи примечательно то, что История тут же

вслед за счастливыми мгновеньями озарения, героики и слав-

ных свершений демократических революций (увы, во многом

наносных, иллюзорных) преподнесла людям горькие уроки,

продемонстрировав, помимо всего прочего, противоречивость

и глубокую порочность самого феномена “революция”.

Уроки. Пожалуй, самым жестоким уроком для демо-

кратии в славное героическое время первых буржуазных

‘ Есть основания полагать, что Франция — страна, которая благода-

ря революции избрала для всего мира демократическую культуру и пото-

му “буржуазные революции, имевшие место ранее, а именно: голландская,

английская, американская, только благодаря французской революции об-

рели свой облик в качестве революций…” (Хабермас Ю. Демократия. Ра-

зум. Нравственность. С. 62).

102

Глава третья. Философия гуманистического права

революций стало то обстоятельство (весьма существенное

для понимания миссии права), что сами по себе лозунги

свободы, даже получившие превосходное воплощение в сло-

весных формулах исторических документов — деклараци-

ях, конституциях и в сентенциях ряда властителей дум той

поры, таких, как Жан-Жак Руссо, — сами по себе не только

не обеспечивают фактическую реализацию свободы на прак-

тике, но и, к несчастью, служат каким-то стимулом и чуть

ли не идеальным оправданием, индульгенцией для бесче-

ловечных кровавых дел, революционных драм.

Такой драмой, еще в обстановке восторга, вызванного

французской революцией, стала страшная якобинская дик-

татура, показавшая, что лозунги “идеального государства”,

“власти народа”, “свободы и братства”, причем сопровож-

даемые практикой свободных выборов, могут прикрывать

жесточайшее своеволие вождей — вожаков толпы и сти-

хии. И именно эти годы сделали еще более очевидным тот

неумолимый “социальный закон” (он, кажется, так и не до-

шел до ума людей, несмотря на опыт предшествующих ре-

волюционных сломов), что всякая революция неотделима

от насилия- Насилия тем более страшного, что оно, прикры-

тое героикой и революционным восторгом, благообразными

формулами и фанатизмом, глубоко проникает в недра об-

щества и уже в последующем долго-долго дает о себе знать.

Поэтому революции, сколь бы ни были значительны их

причины, объявленные цели и романтически обаятельна

революционная героика, всегда жестоко бьют по людям,

нередко прежде всего — по ее верным сынам и служите-

лям (отсюда и знаменитая формула о том, что революция

“пожирает своих детей”),

Судя по всему, кровавая якобинская диктатура в те

далекие годы не поколебала общего революционного настроя,

порожденного революцией, долгое время воспринималась

как некоторая оправданная издержка бурных революцион-

ных событий, простительная для фанатов-революционеров.

Тем более, что в те годы и впоследствии работал, казалось,

чуть ли не единственный институт, будто бы обеспечиваю-

щий незыблемость демократии, — свободные выборы. И

пожалуй, только в нашем, XX веке, когда идеологи наибо-

лее жестоких в истории человечества коммунистических

режимов открыто называли якобинцев своими прямыми

предшественниками, стало ясным, как чудовищный монстр

революционного насилия и террора ворвался в жизнь лю-

дей и затаился в ожидании новых жертв и потрясений-

2. Идея и время

103

Другой урок того же времени — это наполеоновское

правление во Франции. И здесь под обаянием революцион-

ных лозунгов и революционной эйфории в жизнь общества

вошли как бы родные сестры бескрайней революционной

диктатуры — “революционная война” и “империя”.

До настоящего времени мы еще не осознали с необходи-

мой ясностью то существенное обстоятельство, что револю-

ция — это не что иное, как известным образом облаго-

роженная война, война за власть, осуществляемая теми же

средствами, что и война, — война внутри страны; а война в

свою очередь — не что иное, как беспощадное вооруженное

насилие, в том числе неизбежно над невооруженными и не-

причастными людьми, то есть террор, притом широкомас-

штабный государственный террор. Ибо все обозначенные

явления (и революция, и война, и террор) с точки зрения

человеческих измерений — одинаковы, однопорядковы. И

первое, и второе, и третье равным образом построены на

насилии, на возможности прямого уничтожения людей, убий-

ства. И первое, и второе, и третье одинаково могут быть от-

несены к внеправовым явлениям — явлениям, находящимся

“по ту сторону права” — там, где господствует хаос произво-

ла, беспредел бесчинства и своеволия (оправдываемые при

особых переломных исторических обстоятельствах только так,

как может быть оправдана неотвратимая стихия).

И если ныне индивидуальный и групповой террор, ка-

жется, получает всеобщее осуждение, то до нашего созна-

ния никак не доходит тот факт, что другие родные сестры

террора, революция и война, также имеют террористиче-

скую природу и достойны не менее суровых оценок.

Наполеоновские войны, потрясшие Европу в начале ХЕХ

века, хотя и проходили под знаком очарованное™ лозунгами

и романтической атмосферой французской революции (что

стало позитивным фактором в мировом общественном разви-

тии), в то же время — в какой-то мере легализовали практи-

ку захватнических войн и принесли с собой чудовищные

Жертвы — в противовес ценностям возрожденческой культу-

ры реанимировали средневековые стандарты традиционного

общества, низвели жизнь человека до некой “просто потери”.

Другая беда, происшедшая вслед за славными рево-

люционными свершениями конца XVIII века, — это воца-

рившаяся в годы наполеоновского правления империя. И

опять-таки здесь надлежит высказаться по одному из об-

Щих вопросов обществоведения. Суть вопроса в том, что

власть, опирающаяся на насилие, легализованное револю-

104 Глава третья. Философия гуманистического права

цией, тем более в обстановке победоносных революционных

войн, неизбежно превращается в могущественную автори-

тарную силу, которая в условиях обширных многонацио-

нальных территорий приобретает имперский облик с импер-

скими атрибутами. А отсюда еще одно несчастье — прише-

ствие и воцарение среди населения имперского державного

сознания, превращающего людей из гордых граждан, сво-

бодных и ответственных личностей в безропотных подан-

ных, готовых переносить бесправие и унижение во имя

сознания имперского величия, своего превосходства над

другими людьми и крох завоеванных богатств.

Если подходить к послереволюционной поре, вылив-

шейся в наполеоновское правление, с более широкими со-

циальными мерками, то отчетливо можно различить те

глобальные негативные процессы, которые способна вызвать

свобода, рождаемая революцией. Это — гигантское, некон-

тролируемое усиление власти, ее беспредел и бесчинства,

формирование громадных (имперских) государственных

конгломератов, вновь бросающих людей в условия униже-

ния, полурабства, “сладостного бесправия”.

Выпущенные “на волю” в условиях свободы — даже

при функционировании порядков свободных выборов —

демоны власти, идеологические фантомы и сделали неиз-

бежной во Франции, в других европейских странах череду

сменяющих одна другую полос реакции, реставраций, “но-

вых наполеонов”, войн, революционных потрясений.

И еще одно общее соображение на тему революции и

насилия. К числу выдвинутых революционной бурей посту-

латов, поддерживаемых мыслителями эпохи Просвещения,

относится постулат о неизбежности насилия в обстановке,

когда у народа нет иного способа “свергнуть тирана”.

С позиций сегодняшнего дня очевидна уязвимость и

трагическая опасность приведенного постулата. Насилие,

даже использованное против тирана, дает импульс допус-

тимости насилия вообще, возможности его использования

во имя каких-то идеалов. И надо сделать все-все-все, чтобы

преодолеть его в существующих юридических формах. Во

всяком случае, насилие “против тиранов” может быть как-

то признано в традиционном обществе, притом признано

относительно допустимым, только при несовершенстве юри-

дической системы, неспособной обеспечить смену власти, и

невозможности легально добиться такого совершенства.

Насильственное устранение тирана и при указанных

обстоятельствах может быть социально оправдано (с точки

2. Идеи и время

105

зрения права в широком смысле, естественного права) только

как неподконтрольная разуму стихия или как самый край-

ний случай, да притом с таким непременным последствием,

когда происходит не простая “смена лиц” на властвующих

тронах, а наступает конец порядку, при котором судьба об-

щества зависит от одной лишь “смены лиц”. Оно может быть

оправдано, если все участвующие в такого рода акции лица-

революционеры не становятся властвующими персонами

(при подобном, увы, привычном повороте событий в систе-

ме властеотношений все вскоре возвращается на круги своя),

а навсегда покидают сферу жизни, где правит власть, или

отдают себя в руки демократического правосудия, дейст-

вующего на основе международно признанных юридических

установлений при безусловном доминировании прав чело-

века.

Впрочем, только что высказанные соображения о наси-

лии и тиранах — не более чем умозрительные соображения,

отдающие к тому же некой романтической мечтательностью.

Жизненная практика еще ни разу не продемонстрировала

примера, когда бы бескорыстные революционеры поступи-

лись властью. Напротив, она повсеместно показывала дру-

гое — как революционные жертвенные свершения, направ-

ленные против тиранов, по большей части тут же перераста-

ли в разгул стихии, массовое истребление людей, захват

имущества — то есть те “революционные акции”, в осущест-

вление которых тут же включались люди из криминального

мира и которые неизменно завершались достижением рево-

люционерами и их попутчиками вершин власти.

И все же уроки есть уроки. Они ничего не стоят, если из

них не делаются надлежащие практически значимые выводы

И вот из всех невероятной сложности хитросплетений

исторических событий, последовавших за Французской ре-

волюцией, наиболее важньми, непреложными представля-

ются по крайней мере три вывода, имеющих самое непо-

средственное отношение к теме настоящей работы.

Во-первых, это то, что дух свободы, ее значительность

Для человека, для будущего всего человечества со времен

, знаменитых американских и французских деклараций и

конституций оказались в конечном счете все же неистреби-

мыми; они, несмотря на все ужасающие минусы и издерж-

ки, стали выражением, знаком и символом человеческого

прогресса, спасения и благополучия людей.

Во-вторых, при всей важности свободных выборов (все-

°бщих, равных, прямых, при тайном голосовании) в процес-

106 Глава третья. Философия гуманистического права

се формирования властных учреждений государства, они

еще не обеспечивают демократического развития общества;

в известных же исторических и ситуационных условиях

свободные выборы (плебисциты, референдумы) приводят к

результатам, обратным тем, в отношении которых строи-

лись демократические надежды и расчеты, — к установле-

нию диктаторских, тиранических режимов власти.

И, в-третьих, более чем двухсотлетний период суще-

ствования демократической культуры, рожденной француз-

ской революцией и североамериканской государственностью,

показал, что ее утверждение требует (вслед за внедрением

в жизнь великих лозунгов свободы и учреждения институ-

тов демократической государственности) всестороннего раз-

вития позитивного права, закона. При этом — такого

позитивного права, такого закона, которые способны вопло-

тить начала свободы в само бытие людей, в саму прозу

жизни, в быт и повседневную практику людского общения.

А в этой связи — более конкретное замечание по пово-

ду отмеченной ранее сложной диалектики развития фило-

софии права. После того, как в главных своих очертаниях

сложилась философская основа философско-юридической

науки, дальнейшее накопление интеллектуального материа-

ла, уготовленного ходом Истории для философии права,

происходило при все большем утверждении в жизни запад-

ноевропейских стран и США демократической и правовой

культуры, рожденной французской революцией, а главное —

в процессе развития позитивного права как нормативно-

ценностного регулятора, в потоке многообразных событий,

в сложных, порой драматических взаимосвязях позитивно-

го права с его человеческой основой — естественным пра-

вом и с властью.

Ключевым звеном в этом многосложном процессе ста-

ли гражданские законы.

Гражданские законы. Развитие законодательства, всего

комплекса институтов позитивного права в Европе, странах

Америки, Азии в XIX—XX веках представляет собой пест-

рую, многоплановую картину, охватывающую все сферы

общественной жизни — от конституционного регулирова-

ния до юридической регламентации фабрично-заводских,

бытовых и семейных отношений.

Но что же все-таки может быть отмечено как наиболее

важное, существенное из происшедшего в характере и со-

держании законов, во всем позитивном праве после того,

как в эпоху Просвещения в громогласных революционных

2. Идеи и время

107

документах — декларациях, конституциях прозвучали ло-

зунги и формулы свободы, были провозглашены их верхо-

венство, неотделимость от личности? И в чем должна была

бы состоять миссия позитивного права — в том, чтобы при-

дать реальность указанным лозунгам и общим формулам?

И не допустить те беды, которые обрушились на общество?

Подобного рода вопросы тем более оправданны, что по

внешним показателям юридический быт позднего европей-

ского средневековья отличался как раз такой максималь-

ной детализацией, казалось бы, предельной насыщенностью

многообразных юридических документов, регламентов, ус-

тавов, дотошно регламентирующих “все и вся”, что созда-

валось впечатление, что возможности позитивного права

вроде бы полностью исчерпаны.

Решающую роль среди законов, появление которых

было равнозначно “прорыву” в праве континентальной Ев-

ропы, а затем и всего мира, сыграли гражданские законы.

Это Французский гражданский кодекс 1804 года (Кодекс

Наполеона) и Германское Гражданское Уложение 1900 года.

При указании на достоинства этих законодательных

документов можно было бы ограничиться некоторыми авто-

ритетными свидетельствами и объективными данными. До-

пустим, в отношении Французского гражданского кодекса

тем общеизвестным фактом, что Наполеон, кстати, прини-

мавший непосредственное участие в его подготовке, уже в

изгнании оценивал кодекс “выше своих сорока побед”. Или

(уже в отношении Германского Гражданского Уложения) —

тем, что именно этот кодекс оказался той главной силой,

которая после всякого рода неудачных попыток фактиче-

ски объединила разрозненные германские земли в целост-

ное государство. Или (в отношении обоих документов) —

тем, что оба эти документа дали подробное и отработанное

юридическое регулирование всего обширного спектра раз-

нообразных отношений собственности, договорно-рыночных

отношений, наследования, отношений интеллектуальной

собственности, личных благ — всего того, без чего совре-

менное цивилизованное общество, построенное на свобод-

ной рыночно-конкурентной экономике, функционировать не

в состоянии.

Но все же, как и в других случаях, тут важна сама

суть дела. Есть значительные основания утверждать, что

именно гражданские законы — это те главные факторы, с

тюмощью которых идеалы свободы, требования демокра-

тической и правовой культуры фактически реализуются

108

Глава третья. Философия гуманистического права

в повседневной жизни граждан, и тем самым с юридиче-

ской стороны обеспечивается реальное формирование со-

временного свободного гражданского общества.

Здесь следует отметить ряд существенных моментов.

Прежде всего, гражданские законы, как ничто иное,

выражают “связь времен”, причем по основополагающим

институтам человеческой культуры’. Ведь гражданские за-

коны Франции и Германии, как и гражданские законы дру-

гих стран, — это прямые преемники одного из великих

шедевров культуры, заложенных в античности, — римско-

го частного права, его уникального, непревзойденного юридиче-

ского богатства, выраженного в отточенных юридических

конструкциях, строгой и точной лексике, математически строй-

ных формулах и классификациях. Можно с достаточной опреде-

ленностью утверждать, что юриспруденция оказалась, в сущности,

единственным участком современной культуры, который напря-

мую, по большей части чуть ли не в первозданном, готовом виде

воспринял одно из высших достижений культуры античности.

И в этой связи — еще один существенный момент. В

гражданских законах воплотились такие достижения куль-

туры, которые обогащены разумом. Об этом ранее, и как

раз в отношении римского частного права, уже упомина-

лось: большинство древнеримских юридических формул и

сентенций — не результат сглаженной и усредненной кол-

лективной проработки, характерной для законодательного

правотворчества, а плод сильного и оригинального ума. Но

не менее существенно и то, что древнеримские конструк-

ции и формулы стали уже после периода расцвета древне-

римской правовой культуры, во II—III веках, предметом

интеллектуальной обработки, раскрывшей их значение “пи-

саного разума”, — сначала в юстиниановской систематике

(VI век н. э.), а затем, тысячелетие спустя, — в проработках

глоссаторов и постглоссаторов, приведших к формирова-

нию нового интеллектуально-правового шедевра — “права

университетов” средневековой Европы.

‘ Знаменательно, что гражданское право имеет и глубокие исторические

корни. Еще в первобытном обществе, в условиях производящего хозяйства,
нор-

мативная регламентация все более сосредоточивалась на вопросах
имущества,

его раздела, наследования, договорных имущественных обязательств — того,

что, по мнению А.И. Першица, может быть названо “гражданским
предправом”,

с той, правда, существенной особенностью (раскрывающей господствующие в

ту пору естественно-природные императивы), что “основные нормы закрепля-

ют иерархическую структуру общества и неравенство в статусах лиц различ-

ных категорий” (История первобытного общества. Эпоха классообразования.
М.,

1988. С 456).

2. Идеи и время Ю9

А теперь — самое существенное. Гражданские законы

в нынешнее время восприняли не просто тысячелетиями

отработанную с технико-юридической стороны и в этом от-

ношении совершенную юридическую материю. Они воспри-

няли частное право — такое подразделение права, которое

со времен античности как будто уготовано для современной

эпохи. Ибо частное право — это как раз такая юридическая

сфера, которая непосредственно не зависит от усмотрения

власти. Оно, стало быть, в демократическом обществе при

достаточно развитой юридической культуре и есть один из

тех элементов права, который позволяет юридической сис-

теме возвыситься над властью.

Ведь частное право — потому и “частное”, что оно юри-

дически закрепляет автономный, суверенный статус лич-

ности и свободу личности в ее, данной личности, делах —

частных делах.

В сфере частного права утверждается такой строй

юридических отношений, в соответствии с которым: (1) все

лица — отдельные граждане, их объединения, государст-

венные органы как юридические лица — выступают по от-

ношению друг к другу как юридически равные, несо-

подчиненные друг другу субъекты; (2) все лица на равных

сами своей волей и в своем интересе устанавливают взаим-

ные права и обязанности; и (3) все лица, выступающие как

субъекты гражданского права, защищены от незаконного,

неправомерного вмешательства в их дела. И именно в част-

ном праве возникает парадоксальная ситуация, которая, о

чем более подробно будет показано дальше, и делает “пра-

во правом” — возвышает юридическую систему над госу-

дарством, его произволом.

И наконец, еще одна характеристика гражданских за-

конов, раскрывающая их миссию, их роль в формировании

и развитии современного гражданского общества. Граждан-

ские законы — это как раз те юридические установления,

которые, по-видимому, носят наиболее приземленный, ути-

литарно-деловой характер, они касаются всех людей стра-

ны, ежедневно, а то и ежечасно воспроизводятся и вос-

производятся в нашей безостановочно повторяющейся по-

вседневности. Изо дня в день, от раза к разу. И это не некий

минус (как может показаться на первый взгляд), а, напро-

тив, гигантское уникальное преимущество гражданских за-

конов, исподволь упорно превращающих свободу людей в

повседневную само собой разумеющуюся данность. Непре-

рывно повторяясь, влезая во все закоулки нашего челове-

110

Глава третья. Философия гуманистического права

2. Идеи и время

ческого бытия, гражданские законы, как ничто другое, спо-

собны “приручить к себе людей”, стать непреложными пра-

вилами, напрямую входящими в образ жизни, в повсед-

невную действительность, в наши нравы.

В этой связи становится непреложной реальностью сво-

бода людей, а отсюда и — общая атмосфера категорической

недопустимости любых ее нарушений, признания элементарно

необходимыми условий для осуществления свободы челове-

ка, его достоинства, высокого статуса.

Словом, свобода человека — отдельного, автономного

человека! — при помощи гражданского права входит в быт,

в повседневность. И это, быть может, является наиболее

устойчивым признаком современной западноевропейской

(причем, персоноиентристской) культуры — показателем

того, что в жизни общества возникла твердая почва для

практической свободы отдельного автономного человека,

личности и, следовательно, для существования и развития

современного свободного гражданского общества, общества

либеральной цивилизации.

Можно, пожалуй, утверждать, что именно гражданское

право воплощает в адекватной нормативно-юридической

форме ту “игру свободы”, которая, по мнению Шеллинга,

выражает наиболее существенную сторону миссии права в

современном обществе. Обратим внимание — не “правила

игры” (они выражены во всем праве), а именно цивилизо-

ванную игру свободы, которая и раскрывает наиболее мощ-

ные позитивные творческие, созидательные силы в жизни

общества.

Франция, Германия, другие западные страны, в кото-

рых утвердились гражданские законы, в XIX—XX веках

прошли непростой путь развития. Путь с периодами застоя,

войн, разрухи и — что оказало особо пагубное воздейст-

вие — с трагическими сломами в политико-правовой жиз-

ни, когда в таких странах, как Германия, Италия, Испания,

воцарялись фашистские тоталитарные режимы. И все же

надо учитывать, что в эти трагические годы в странах, бро-

шенных в бездну фашизма, сохранялись островки правовой

западноевропейской культуры, выраженные в гражданском

законодательстве. И вовсе не случайно поэтому так быстро,

воистину стремительно состоялось в этих странах демокра-

тическое возрождение — не только вновь утвердились и

заработали в оптимальном режиме свободная рыночно-кон-

курентная экономика и институты парламентаризма, но и

произошли новые крупные перемены в праве.

111

Революции в праве. В цепи реальных событий XVIII—

XX веков, ставших основой формирования и развития ми-

ровоззренческих основ философии права, есть события

наиболее значительные, поворотные, обозначившие началь-

ную и завершающую фазы становления европейской (за-

падной, персоноцентристской) правовой культуры.

Конечно же, как уже не раз упоминалось ранее, ре-

шающую роль сыграла здесь возрожденческая культура,

эпоха Просвещения, процесс перехода к либеральным ци-

вилизациям, демократическое переустройство общества. Все

это и привело к таким крупным переменам в политико-юри-

дической сфере жизни общества, которые с полным основа-

нием можно назвать первой (антифеодальной) “ре-

волюцией в праве”.

Сразу же оговорюсь: термин “революция” в отноше-

нии права с учетом ранее высказанных положений о сути

революций в обществе, неотделимых от насилия и террора,

используется с немалой долей условности. И конечно же, в

данном случае имеются в виду не какие-то насильственные

акции и даже не сопровождающая их романтическая ге-

роика, а только то, что позволяет использовать термин “ре-

волюция” в естественных и технических науках, — скачко-

образный переход из одного качественного состояния в дру-

гое.

И если в эпоху Просвещения, в конце XVIII — начале

XIX века, в Европе и Северной Америке произошли бур-

жуазные революции со всей гаммой присущих им противо-

речивых свойств, то одним из безусловно положительных

последствий таких революций является как раз “револю-

ция в праве”.

Основой такой “революции в праве” стали отмеченные

ранее социальные и политические процессы, в соответст-

вии с которыми человек как личность начал высвобождать-

ся из-под рабско-крепостнических оков власти и религиозной

идеологии. Именно тогда великие просветители той поры

выдвинули идеи, связывающие закон, право, правосудие не

только с общими этическими и религиозно-этическими на-

чалами, но и, сообразно идеям естественного права, с сами-

ми основами человеческого бытия — со свободой.

И что особо показательно, именно в таком ключе строи-

лись основные философские системы XVIII—XX веков, пре-

ясде всего кантовская, а также философские взгляды Гегеля,

Шеллинга, Фихте. Не менее важную роль в этом отношении

играет и само время — демократическое переустройство об-

112

Глава третья. Философия гуманистического права

3. Возрождение и новая жизнь естественного права

113

щества, демократические и персоналистические правовые

процессы в политической жизни, заложенные Великой фран-

цузской революцией. Оценивая наследие французской рево-

люции, его противоречивую судьбу, современные философы

обращаются “к тому единственному, что у нас осталось, — к

тем идеям, которые инспирировали демократическое право-

вое государство”1, да так, что ныне “политическая свобода

всегда воспринимается как свобода субъекта, который сам

себя определяет и сам себя осуществляет”2.

Сказанное относится к концу XVIII — началу XIX века,

к тому времени и к тем событиям, которые названы первой

“революцией в праве”.

Прошло более столетия.

Ключевыми, поворотными для развития права в сере-

дине и второй половине XX века оказались события 1950 —

1960-х годов, во многом явившиеся не только результатом

общего постиндустриального социального развития, но и

своего рода правовой реакцией на кровавый кошмар фаши-

стского и сталинского тоталитаризма. Именно тогда вновь

произошли крупные перемены в праве. Перемены, затро-

нувшие юридические системы развитых демократических

стран и означавшие по сути дела не что иное, как в т о р у ю

(антитоталитарную) “революцию в праве”.

Основой таких перемен стало возрождение естествен-

ного права, и не просто возвращение в сегодняшний день

того, что было ранее, а возрождение, означающее новую

жизнь естественного права.

3. Возрождение и новая жизнь

естественного права

Естественное право — историческое явление. — Естествен-

ное право в условиях демократического переустройства общества

(начальная фаза). — Новая жизнь естественного права (продол-

жение; истоки второй “революции в праве”). — Неотъемлемые

права человека: проблемы, “поколения” прав. — Серьезные по-

следствия. — Новое соотношение.

Естественное право — историческое явление. Данные

истории свидетельствуют, что глубинная сущность естествен-

ного права как предосновы позитивного права — то вечное,

непреходящее, поистине человеческое, что в нем заключено,

раскрылась в ходе исторического развития не сразу.

‘ Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 60.

2 Там же. С. 65.

Тем более что определенный круг условий и требова-

ний жизнедеятельности, воспринимавшихся в качестве “ес-

тественных”, вообще представляет собой вместе с рядом

этических и религиозно-этических (церковно-ритуальных)

норм явление конкретно-исторического порядка.

В свое время воспринимались в облике естественных и

такие, впоследствии ушедшие в прошлое и даже ныне оце-

ниваемые весьма негативно, требования, как кровная месть,

око за око, композиция, выкуп. В ходе обычно романтизи-

руемых революционно-насильственных, а порой и откро-

венно террористических акций в виде естественных выдви-

гаются “права” на социальную справедливость, справедли-

вого дележа, грабежа награбленного, отмщения за попран-

ную правду и т.д.

Между тем по главным и доминирующим своим ха-

рактеристикам (по своему глубоко человеческому предна-

значению) и фундаментальной миссии в социальном регу-

лировании естественное право призвано быть твердой, вы-

сокозначимой основой социального регулирования в целом,

предосновой позитивного права, законов.

И вот смысл, историческая значимость этого предна-

значения естественного права в полней мере раскрылись

только в Новейшей истории. Хотя естественное право сра-

ботало в качестве “исторически первого права” и его теоре-

тические постулаты заявляли о себе в античности и даже в

средневековье, тем не менее фундаментальная миссия была

как бы уготована естественному праву на, будущее и, не-

смотря на все потери, дожидалась “своего времени”. Того

времени, когда естественное право станет носителем, оби-

телью самой сути человеческого бытия.

Естественное право в условиях демократического

переустройства общества (начальная фаза). Именно в Но-

вейшей истории, в исторической обстановке, возникшей в

результате свершений эпохи Просвещения, крупных, гло-

бального характера перемен в мире, естественное право

раскрылось в двух принципиально новых качествах, харак-

теризующих его новую жизнь, во всяком случае — начало

новой жизни, его первую фазу. Естественное право в новых

условиях:

во-первых, “выбрало” в качестве главного адресата

своих требований существующую власть — с целью недо-

пустимости государственного произвола;

и во-вторых, — и это самое главное — из множества

прав, обусловленных разнообразными факторами жизне-

116

Глава третья. Философия гуманистического права

кие экзотические изыски эпохи Просвещения, взлета мыс-

ли просветителей-романтиков той поры, а то и как умозри-

тельные фантазии идеалистического толка, “враждебные

трудящимся массам”.

Тем не менее глобальный кризис общественной систе-

мы в условиях конца промышленного капитализма на поро-

ге XX века вновь потребовал того, чтобы была найдена

духовно-философская основа для решения проблем, свя-

занных с назревшими изменениями в общественно-полити-

ческой жизни общества. В том числе и с тем, что сами по

себе свободные выборы далеко не всегда обеспечивают дей-

ствительную демократию и гуманизм общественной жизни.

Именно тогда и возникла потребность возрождения есте-

ственного права.

Значительную роль в обосновании идеи возрождения ес-

тественного права наряду с выдающимися философами-гума-

нистами Запада сыграли замечательные русские правоведы —

приверженцы либеральных ориентации в правопонимании.

Именно они, русские правоведы Б. Чичерин, П. Новгородцев,

Б. Кистяковский, Л. Петражицкий, не только вновь вызвали к

жизни естественно-правовую концепцию как исходный кри-

терий для критической оценки существующего правопоряд-г

ка, но и придали ей значение фундаментальной основы

построения правовой системы, соответствующей потребностям

современного гражданского общества.

Главной характерной чертой возрожденной теории ес-

тественного права является то, что естественное право об-

ращается не к проблемам власти как таковой, а напрямую,

сообразно идеологии свободы французской революции, к

человеку, концентрированно выражается в неотъемлемых

правах личности. Да таким образом, что естественное пра-

во — обратим внимание на этот момент! — приобретает

непосредственное юридико-регулятивное значение1.

Надо заметить в связи с вышесказанным, что возрож-

дение естественного права стало для дооктябрьской России

еще одним свидетельством-предзнаменованием правового

пути ее намечавшегося демократического преобразования —

тенденции, истоки которой были заложены судебной рефор-

мой 1864 года и, которая, быть может, по мнению автора

этих строк, имела более глубокие исторические предпосыл-

ки в доимперской Руси.

Ч Возрождение и новая жизнь естественного права

117

‘ Си: Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. Очерки по

методологии социальных наук и общей теории права. С. 508.

В России правовой путь демократического развития,

опирающийся на естественно-правовые идеи, был прерван

большевистским переворотом 1917 года. Либеральное пра-

вопонимание, нацеленное на утверждение в социальном

бытии неотъемлемых прирожденных прав человека, оказа-

лось преданным анафеме. На долгие десятилетия в России

возобладало коммунистическое правопонимание, оправды-

вающее насилие над человеком во имя “светлого будуще-

го” — одной из сторон марксистской философии права.

Но и на Западе в первые десятилетия XX века прирож-

денные права человека еще не стали в демократических стра-

нах первоосновой демократической правовой системы. Более

того, в обстановке социалистических иллюзий они начали

заслоняться представлениями о приоритете “прав трудящих-

ся”, а затем были отодвинуты на периферию общественного

мнения грозными опасностями, связанными с гитлеровскими

и коммунистическими экспансионистскими акциями 1930—

1940-х годов, ужасами сталинского и нацистского тираниче-

ских режимов, бедами Второй мировой войны.

Но именно эти ужасы и беды вызвали к жизни новую

и, к счастью, более продуктивную фазу возрождения есте-

ственного права в послевоенное время, которая стала ми-

ровоззренческой основой второй, ранее уже

упомянутой, “революции в праве”, и характеризует саму

суть этого крупного перелома в правовом развитии, когда

возрожденное естественное право, как это и предсказали

русские правоведы, обретает непосредственное юридико-

регулятивное значение. Так что последовательно правовой

путь, реализующий возрожденную естественно-правовую

концепцию, получившую высокое общественное признание

после Второй мировой войны, на деле осуществился в раз-

витых демократических странах Запада в 1950—1960-х

годах.

Все это главным образом отличает трансформацию

позитивного права на современной стадии демократическо-

го развития. Стадии, отражающей, по всем данным, наибо-

лее насущную социальную потребность послевоенного

времени, когда со всей остротой встал вопрос о необходимо-

сти такого преобразования действующего права в демокра-

тических странах, которое положило бы конец самой

возможности установления, режима тирании и беззакония.

И именно тогда идеи прав человека, имевшие характер об-

щих деклараций, обрели институционность и выступили в

качестве регулятивных юридических принципов — непо-

118

Глава третья. Философия гуманистического права

3. Возрождение и новая жизнь естественного права

119

средственной основы наступления юридически значимых по-

следствий.

Существенный шаг в этом направлении был сделан уже

в первые послевоенные годы. В декабре 1948 года ООН при-

няла Всеобщую декларацию прав человека, юридически за-

крепившую на международно-правовом уровне эту, ранее в

основном декларативную, категорию. Затем конституции

ряда европейских стран (притом — знаменательно! — пре-

жде всего стран, испытавших на себе ужасы фашистской

тирании, — Германии, Испании, Италии) придали правам

человека, в первую очередь основным, фундаментальным,

непосредственно юридическое значение и плюс к тому —

приоритетное значение в данной национальной юридиче-

ской системе.

С 1950—1960-х годов естественное право в его совре-

менном понимании, наряду с его общим “философским бы-

тием” в духовной жизни общества, перешло в плоскость

жизненной практики, практической свободы людей. Это и

нашло свое выражение в неотъемлемых правах человека, в

их прямом юридико-регулятивном значении.

Такой подход к правам человека позволяет не только

“институализировать” естественное право, преодолеть его

известную неопределенность, многозначность, но и одновре-

менно — дать категории прав человека необходимое фило-

софское обоснование и в этой связи устранить саму возмож-

ность их этатической (государственно-державной) интер-

претации. Той интерпретации (кстати, привычной для об-

щего советского правопонимания), когда права людей

понимаются не как данные самой природой, самим челове-

ческим бытием, независимые от усмотрения власти, а как

нечто такое, что “предоставляется” государством, зависит

от его “доброй воли”, “даруется” властью.

Неотъемлемые права человека: проблемы, “поколе-

ния” прав. Хотелось бы обратить внимание на то, что при

характеристике прав человека как выражения (объективи-

зации, институализации) естественного права в его совре-

менном понимании акцент здесь и далее делается на

основнъис неотъемлемых правах. В чем тут дело?

А дело тут вот в чем. После провозглашения револю-

ционной демократии в конце XVIII века и утверждения в

мировом общественном мнении неотъемлемых прав чело-

века — таких, как жизнь, свобода, собственность, безопас-

ность личности, стремление к счастью, подобного рода

понимание рассматриваемой гуманитарной категории ста-

ло общепризнанным. Изначально, по самой своей перво-

родной сути, неотъемлемые права человека приобрели зна-

чение символа и юридического аналога индивидуальной

свободы человека, его твердой защищенности от произво-

ла власти.

Именно в таком изначальном (“первородном”) качест-

ве права человека шаг за шагом обретали свою реальную

государственно-правовую жизнь. Так продолжалось почти

до середины XX века.

Вместе с тем в конце 1940-х годов (не без влияния духа

возрожденного естественного права, но, к сожалению, на

деле вопреки ему) категория прав человека претерпела су-

щественные метаморфозы, которые все более воздействуют

на самую ее суть и в этой связи вызывают серьезную тре-

вогу.

Основание для таких метаморфоз, как это нередко быва-

ет, дали реальные процессы, происходящие в человеческом

обществе в XIX—XX веках, обусловленные гигантским науч-

но-техническим, общественным прогрессом и все более актив-

ным переходом общества от традиционных к либеральным

цивилизациям. Эти процессы потребовали дальнейшего углуб-

ления гуманистического содержания индивидуализма’, совер-

шенствования и углубления либеральных воззрений и в силу

этого — развития начал солидаризма, обеспечения достойно-

го уровня жизни людей, выработки форм социальной, в том

числе государственной, деятельности, направленной на “об-

щественное служение”. Такого рода тенденции и линии обще-

ственного развития нашли достаточно полное отражение в ряде

теорий неолиберализма, в теории солидарности Л. Дюги2 и —

‘ Во второй половине текущего столетия “развитые правовые куль-

туры характеризуются более чем умеренным пафосом в отношении абсо-

лютного, ничем не ограниченного индивидуализма, свойственного эпохе

зарождения и становления персоноцентристских обществ… В настоящее

время не только политикам, но и всему населению любого персоноцентри-

стского государства стало понятно, что интересы каждой отдельной лич-

ности могут быть обеспечены лишь при условии обеспечения интересов

всего социального целого, признание значимости которых серьезно уточ-

нило границы свободы каждого отдельного индивида. Персоноцентрист-

ское общество — это такое (в данном отношении), которое уже переболело

болезнью ничем не ограниченного индивидуализма, свойственного пере-

ходному, от социо- к персоноцентристскому, периоду” (Семитко А.П. Раз-

витие правовой культуры как правовой прогресс. Екатеринбург, 1996.

2 См.: Дюги Л. Социальное право, индивидуальное право, преобразо-

вание государства. М., 1909. Автор пишет, в частности, что правители

обязаны не только воздерживаться; они должны действовать, а эта обя-

занность переводится в юридическую обязанность обеспечить обучение и

рантировать труд” (с. 72).

Глава третья. Философия гуманистического права

что весьма примечательно — в разработках русских правове-

дов-философов’.

Но, спрашивается, каким образом, через какой катего-

риальный юридический аппарат можно перевести указан-

ные тенденции в плоскость прав людей?

Как это ни покажется неожиданным (на самом же деле в

полном согласии с марксистской тактикой “перехвата идей”),

указанный вопрос был решен на принципиально иной, чем

либерально-гуманистическая, философско-политической осно-

ве, на основе марксистской доктрины, причем в ее большеви-

стской, сталинской интерпретации. Советская конституция 1936

года, призванная по замыслу ее отцов-разработчиков (снача-

ла Бухарина, затем Сталина) возвестить о торжестве “социа-

листической демократии”, закрепляла “великие социально-

экономические права трудящихся”: “право на труд”, “право

на отдых”, “право на образование”, “право на социальное обес-

печение” и т. д.

Эти социально-экономические права были сразу же

объявлены коммунистической пропагандой “социалистиче-

скими”, намного превосходящими формальные буржуазные

права, некие абстрактные права человека, политические и

гражданские права, служащие интересам эксплуататорских

классов (хотя они частично тоже были закреплены в ста-

линской Конституции, но в марксисткой обработке — как

второстепенные и в своем применении увязываемые с ин-

тересами социализма). И вот именно эти социально-эконо-

мические права долгое время, вплоть до крушения комму-

низма в России, служили — а порой служат и сейчас —

своего рода знаменем побед социализма, показателем неви-

данных преимуществ социалистической демократии.

А теперь коренной вопрос: что же представляют со-

бой такого рода социально-экономические права (в том виде,

в каком они были закреплены в сталинской Конституции)

со строго юридической стороны? Думается, если руково-

дствоваться общепринятыми научными критериями, наи-

более корректный, научно строгий ответ на поставленный

вопрос таков: перед нами не права, имеющие непосред-

‘ Весьма радикальные идеи солидаристского плана, в чем-то отсту-

пающие от канонов либерализма, высказывал П. Новгородцев, который

считал, что здесь вообще происходят коренные изменения в государст-

венно-правовой жизни, — такие, когда государство становится органом

“общественного служения” (См.: Новгородцев П. Кризис современного пра-

восознания. М., 1909. Автор утверждает, что современный либерализм

означает “целый переворот понятий, который знаменует новую стадию в

развитии правового государства ” (с. 340).

3. Возрождение и новая жизнь естественного права

121

ственно юридическое значение, действие и охрану, а идеоло-

го-политичес’иие категории, которые представляют собой

идеалы, намерения, лозунги-задачи и которые в соответст-

вии с их реальным содержанием могут обозначаться как прин-

ципы деятельности государства, выступающего в качестве

института “общественного служения”. В отношении гра-

ждан они могут быть обозначены как общие публичные пра-

ва1 — права именно в политическом ракурсе, то есть

возможности требовать от государства через политико-пра-

вовые институты его действий в области “общественного слу-

жения”: по обеспечению граждан достойным уровнем су-

ществования (реально — прожиточным минимумом), по ох-

ране здоровья, по созданию условий для обучения.

Причем для того, чтобы эти принципы, идеалы, пуб-

личные права приобрели реальное, не общеполитическое, а

непосредственно-юридическое значение, действие и охрану

по отношению к гражданам, необходимо по крайней мере

наличие двух непременных условий:

во-первых, само .общество должно достигнуть доста-

точно высокого уровня материального и духовного разви-

тия, богатства2;

и, во-вторых, принципы, идеалы, общепубличные права

должны быть, по выражению Л. Дюги, переведены на уро-

вень конкретных юридических прав и обязанностей (напри-

мер, в области образования, гарантирования условий труда,

правил приема на работу, обеспечения прожиточного мини-

мума и др.), которые могут быть реализованы при помощи

юридических средств, обеспечены государственно-правовы-

ми институтами, прежде всего институтами правосудия.

Этих условий, особенно в обстановке конца 1930-х го-

дов, в Советском Союзе не существовало. Ситуация по каж-

дому из этих двух пунктов была “со знаком минус”. Лишь на

‘ О категории публичных прав — см. Кистяковский. Социальные

науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории

права. М., 1916. С. 579—581. Характерно, что автор придавал категории

публичных прав социалистический характер.

2 Как убедительно показала Л.А. Лукашева, “накопление народного

богатства” — непременное условие реальности осуществления социаль-

ччй функции государства”, и такого рода функция “в западном мире осу-

ществляется в развитом гражданском обществе…” (Общая теория прав

человека Под ред. Е.А. Лукашевой. С. 121 — 122).

Примечательно, что еще в начале нынешнего века П. Новгородцев

писал, что, объявив себя органом общественного служения, государство

встречается с необходимостью реформ, которые лишь частично осуще-

ствимы немедленно, а в остальном либо вовсе не осуществимы, или осу-

ществимы лишь в отдаленном будущем, вообще говоря, необозримы в

Моем дальнейшем развитии и осложнении” (Новгородцев П. Кризис со-

еменного правосознания. С. 340).

Глава третья. Философия гуманистического права

очень ограниченных участках реальной жизни широковеща-

тельно провозглашенные права были переведены на уровень

конкретных прав и обязанностей (например, при приеме на

работу беременных женщин). И потому указанные “права” в

социалистическом обществе не только не работали в их дей-

ствительном значении (т.е. как принципы, идеалы и даже

как политические права), но по сути дела представляли со-

бой характерные для “общества социализма” демагогию, мифы

и ложь — прямой обман, грубую мистификацию, а в конеч-

ном счете — дискредитацию конституционно-правовых ин-

ститутов. Словом, то, что плоть от плоти марксистской

революционной идеологии и прямо вписывается в ущербное

советское социалистическое право.

А дальше с категорией социально-экономических прав

случилось нечто невообразимое и, если угодно, печальное и

трагическое с точки зрения проблематики неотъемлемых

прав человека, что до сих пор ни в науке, ни в обществен-

ном мнении, на мой взгляд, не получило должной оценки. С

конца 1940-х годов гордость социализма — социально-эко-

номические права внезапно, сказочным образом преврати-

лись в “неотъемлемые права человека”, их “второе поко-

ление”.

Как и почему это случилось?

На первый взгляд, во второй половине 1940-х годов

произошло, казалось бы, закономерное и чрезвычайно важ-

ное событие: социально-экономические права получили ме-

ждународно-правовое признание. Во Всеобщей декларации

прав человека 1948 года, в ряде последующих ооновских

документов в состав прав человека были включены, с из-

вестными коррективами и в юридически оформленных по-

ложениях (насколько это оказалось возможным), социально-

экономические права, которые и были обозначены правами

человека “второго поколения”.

Конечно, в известной мере это стало ответом на требо-

вание времени, новые социально-экономические потребно-

сти общества. Но это было, так сказать, слишком легкое,

неадекватное решение, в котором не учитывалась сложность

соответствующих проблем, упомянутых ранее условий кон-

ституирования прав и их действительной реализации. И

плюс к тому мало кто при этом принял во внимание то об-

стоятельство, что подобное расширение общепризнанной

гуманитарной категории произошло в ООН в результате

прямого и настойчивого идеологического и дипломатического

воздействия советского государства, руководящие инстан-

3. Возрождение и новая жизнь естественного права

123

ции которого преследовали цель лишить категорию прав

человека “буржуазного” содержания и, напротив, сообщить

ей “социалистический” характер, “обогатить” ее достиже-

ниями сталинской Конституции, постулатами марксисткой

идеологии. В обстановке почтительной эйфории, которая

была характерна для отношения к Советскому Союзу после

его победы над гитлеровским фашизмом в первые послево-

енные годы (а также настойчивости и ухищрений советских

дипломатов и идеологов, перетянувших на свою сторону

многих представителей стран “третьего мира”), и возникли

предпосылки, на основе которых, наряду с причинами объ-

ективного порядка, социально-экономические права “вто-

рого”, а потом и “третьего” поколений’ были включены в

состав неотъемлемых прав человека при записи соответст-

вующих положений в ооновских документах.

Такого рода нарастающий, идущий волна за волной

процесс “обогащения” и расширения категории неотъемле-

мых прав человека и вызывает тревогу и с интеллектуаль-

но-мировоззренческой и с практической точки зрения.

Во избежание недоразумений повторю: сообразно с

масштабными социальными переменами, происходящими в

мире в связи с переходом человечества к либеральным ци-

вилизациям, значение социально-экономических, трудовых,

пенсионных и аналогичных им прав в жизни людей непре-

рывно возрастает. Они, как политические принципы и идеа-

лы, нуждаются в конституционном и ином законодательном

закреплении, в государственном обеспечении. Но они в сво-

ем реальном (а не в словесном) выражении — принципи-

ально иные явления, и даже при наличии указанных ранее

условий, в том числе экономических2, а также при переводе

К правам “третьего” поколения обычно относят коллективные и

солидарные права — права народов (право на мир, на здоровую окружаю-

щую среду, право на коммуникацию и др.), а также, по мнению отдельных

авторов, такие экстравагантные “права человека”, как право не быть уби-

тым во время войны, право на сон, право на самообразование и т.д.

А.П. Семитко высказал предположение о возможности “четвертой

волны” в понимании прав человека, когда этой категорией могут быть ох-

вачены права, связанные с запретом абортов, и право на эвтаназию (Се-

митка А.П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. С. 193).

2 Е.А. Лукашева, придавая существенное значение группе социаль-

но-экономических прав, пишет вместе с тем: “…далеко не все государства

могут уже сегодня реально защитить все важнейшие права этой группы.

Основная причина — состояние экономики страны. Ведь социальная функ-

ция может осуществляться в полном объеме лишь при высоком уровне

экономического развития, позволяющего разумно перераспределять сред-

ства и ресурсы, сохраняя свободу рыночных отношений и предпринима-

тельства” (Общая теория прав человека Под ред. Е.А. Лукатиевой. С.
108).

124 Глава третья. Философия гуманистического права

рассматриваемых явлений в систему юридических отноше-

ний, представляют собой принципиально иные правовые

феномены, нежели неотъемлемые права и свободы человека.

Почему? Не только потому, что они являются в основ-

ном декларациями, идеалами, принципами, особыми публич-

ными правами, требующими правовой конкретизации,

перевода на уровень конкретных гражданских прав, и в этом

отношении — развернутой юридической регламентации, во

многом к тому же зависимой от переменных величин — уров-

ня развития экономики, социальной сферы, культуры дан-

ного общества, политики государства. И не только потому,

что в связи с вышесказанным они как таковые не могут быть

предметом непосредственной судебной защиты и государст-

венного обеспечения (плюс к тому, выступая в политической

сфере как общие публичные права и политические обязан-

ности государства, они в практическом применении — коль

скоро не выражены в конкретных юридических отношениях,

защищаемых судом, — ставят человека в зависимость от

органов власти, должностных лиц, чиновников, их усмотре-

ния). А в силу всего этого — изначально лишены тех необхо-

димых свойств, которые бы позволили рассматривать их в

качестве неотъемлемых прав.

Главное здесь — соображения принципиального харак-

тера, относящиеся к самой сути прав человека.

Во-первых, — и это самое существенное — неотъем-

лемые права человека имеют свою строгую смысловую об-

щечеловеческую определенность (которую они при широкой

их интерпретации теряют): они являются выразителями

и носителями сути человеческого бытия, защищенной сво-

боды человека, — одного-единственного, по выражению Кан-

та, прирожденного права человека.

Во-вторых, неотъемлемые права человека призваны

защищать человека от власти, ее произвола. Те же соци-

ально-экономические и иные “права”, которые относятся ко

“второму” и “третьему” поколениям, ставят человека не

только в зависимость от уровня развития общества, его бо-

гатства, но и в зависимость от власти, от ее состояния и

усмотрения чиновников.

И, в-третьих, закрепление в конституциях демократи- ;

ческих стран основных, неотъемлемых прав человека (в

отличие от фиксации в конституционных текстах всей сум- ”

мы гражданских прав, в том числе и переведенных в юри-

дическую плоскость социально-экономических прав) имеет

особый высоко гражданственный юридический смысл. Имен-

125

3. Возрождение и новая жизнь естественного права 125

но основным, фундаментальным правам человека — как это

сделано в ряде конституций западноевропейских стран —

придается в конституциях “повышенно-конституционное”

политико-юридическое значение (они помещены на первое

место в тексте, им сообщено непосредственно-юридическое

действие, качество “неприкасаемости” и др.), что вообще

возвышает права человека в обществе, делает их непре-

ложной основой общественной жизни, непосредственной

юридико-регулятивной реальностью, которая призвана

поставить в строгие рамки государственную власть.

Так что, казалось бы, благое дело — расширение “ката-

лога” прав человека на деле обескровливает эту основопола-

гающую гуманитарную категорию. И если у советских идео-

логических стратегов был в конце 1940-х годов расчет на то,

чтобы лишить категорию прав человека ее духовной и юри-

дической силы, то этот расчет (увы, с помощью истинных

правозащитников, нас, юристов, в том числе либеральной

ориентации) в немалой степени осуществился на практике. С

этой точки зрения требуют известных корректив утвержде-

ния о том, ‘HTO “бывший Советский Союз был первым госу-

дарством мира, который конституционно закрепил достаточно

широкую систему экономических прав” и что “отрицать роль

Советского государства в формулировании системы эконо-

мических прав было бы неправильным'”.

Итак, представляется в высшей степени важным строго

разграничить основные неотъемлемые права человека, на-

правленные на обеспечение свободы и достоинства каждого

(они имеют основополагающее и абсолютное значение в об-

ществе, ставшем на путь демократического развития), и весь

обширный комплекс прав гражданина данного государства.

Исходя из этого вполне оправданно первую из указанных

группу прав так и именовать — “права человека”, а вторую

(весь обширный комплекс гражданских прав) именовать ина-

че — “права гражданина данного государства”. Или, как это

делает ряд современных европейских конституций (в том

числе Германии, Испании), обозначить общепризнанные не-

отъемлемые права человека термином “основные права”.

Серьезные последствия. В условиях демократическо-

го развития, начавшегося в эпоху Просвещения и перешед-

шего в передовых демократических странах в 1950—1960-е

Годы в новую фазу, происходят знаменательные изменения

в позитивном праве этих стран.

‘ Общая теория прав человека Под ред. ЕЛ. Лукашевой. С. 129.

126

Глава третья. Философия гуманистического права

3. Возрождение и новая жизнь естественного права

127

В чем существо таких изменений?

Самое главное здесь — это прямое и глубокое вторзке-

ние в позитивное право, в саму его органику, возрожденно-

го естественного права, выраженного в системе

общепризнанных неотъемлемых прав человека. Иначе го-

воря, это обретение неотъемлемыми правами человека зна-

чения и функций действующей правовой реальности, да

причем — такой, когда она становится правовым базисом,

юридической основой национальных правовых систем.

А это приводит к следующим четырем серьезным

последствиям в позитивном праве.

Во-первых, позитивное право (и как раз через неотъ-

емлемые права человека, которые напрямую входят теперь

в его содержание) непосредственно соотносится с самой

основой человеческого бытия — со свободой и в соответст-

вии с этим призвано воплощать ее в необходимых юриди-

ческих формах, реализовывать в процессе правового регули-

рования общественных отношений1.

Во-вторых, нолгного увеличивается собственная сила

позитивного права: она теперь в меньшей мере опирается

на авторитет и силу власти, а главным образом и прежде

всего основывается на мощи естественного права, которое

потому и воспринимается в качестве “естественного”, что

имеет для человека важнейшее и приоритетное значение.

В-третьих, положения об общепризнанных неотъемле-

мых правах человека приобретают в правовой системе го-

сударства непосредственное юридическое действие. Это

значит, что основные, фундаментальные человеческие пра-

ва, признанные мировым сообществом, непосредственно,

‘ Следует заметить, что импульсы, идущие от современного естест-

венного права, в какой-то мере затрагивают регулятивные особенности

позитивного права. Его качество суперструктуры, обеспечивающей вос-

производство нормативно-унифицированных наличных отношений, раз-

вертывается в соответствии с критериями свободы. И отсюда оправданно

утверждать, что “именно право, поскольку в основе его лежит самоогра-

ничение деятельной свободы (и надо добавить — определение “игры сво-

боды” человека. — С. А.), задает одну шкалу ценностей, в которой мера

блага определяется как степень индивидуальной свободы. А значит, пра-

во выступает как особая среда, в которой самые различные поступки . . .

соизмеримы по единому масштабу — масштабу свободы” (Малиново И.П.

Философия правотворчества. С. 108). Заслуживает специального внима-

ния мысль автора о том, что “внутренней, диалектичной стороной права

является то, что нормативная унификация ограничительных способов

властного опосредования отношений субъектов в реализации ими своих

интересов выступает необходимым условием всеобщности непосредст-

венно-индивидуальной формы располагания какими-либо благами, в том

числе свободой как их универсальным эквивалентом”(там же. С. 111).

причем независимо от воспроизведения или упоминания о

них в национальных документах, входят в содержание дей-

ствующего права страны и имеют в стране непосредствен-

ное юридическое значение. Это значит также, что органы

правосудия не только могут, но и юридически обязаны при-

нимать решения с одной лишь ссылкой на общепризнанные

права человека.

Одним из наиболее ярких подтверждений принципи-

ального изменения регулятивного статуса естественного

права, выражающих его неотъемлемых прав человека, ста-

ло в 1996 году решение Конституционного суда Германии,

который признал юридически оправданной ситуацию, не-

возможную с позиций догматической юриспруденции, —

привлечения к уголовной ответственности руководителей

несуществующего государства (ГДР) за причастность к убий-

ствам на границе перебежчиков, то есть за деяния, которые

как будто бы согласовывались с законоположениями ГДР,

но противоречили фундаментальным правам человека.

В-четвертых, именно категории возрожденного есте-

ственного права в виде идей о неотъемлемых правах чело-

века (и это — наиболее значимое последствие) стали цен-

тральным звеном действующего права как сложного мно-

гогранного образования. Тем центральным звеном, той пра-

вовой идеей “в праве”, которая имеет первостепенное

значение не только для решения ряда вопросов теории, в

том числе для характеристики особого построения всех дру-

гих слоев, граней правовой материи, но и для практической

стороны дела — для решения вопросов законодательства,

вопросов юридической практики.

Именно здесь нужно искать объяснение тому обстоя-

тельству, что в современных условиях неотъемлемые пра-

ва человека по своему юридическому значению не только

не уступают национальным законам всех рангов, но и в прин-

ципе имеют по сравнению с ними приоритетное юридиче-

ское действие.

С позиции юридической практики существенно важно,

например, то, что при пробелах в действующем праве, не-

достаточности или неопределенности действующих законо-

положений правовой вакуум заполняется, а неопределен-

ность законоположений преодолевается на основе централь-

ной правовой идеи. Значит, права человека в таком случае

становятся ориентиром, определяющим направление и пер-

спективу решения тех или иных юридических дел. И, забе-

гая несколько вперед, замечу: то обстоятельство, что в

Глава третья. Философия гуманистического права

3. Возрождение и новая жизнь естественного права

129

российском Конституционном Суде при рассмотрении кон-

ституционной обоснованности актов, положивших в 1994 году

начало войне в Чечне, права человека не получили такого

признания, свидетельствует о том, что в России продолжа-

ет господствовать право власти (в лучшем случае — право

государства), а не передовое демократическое право, соот-

ветствующее требованиям современного гражданского об-

щества.

Отмеченные крупные изменения в позитивном праве,

выражающие глубокое проникновение в саму его органику

возрожденного естественного права, — изменения, в долж-

ной мере ни наукой, ни общественным мнением еще не оце-

ненные (и более того — в значительной степени оставшиеся

незамеченными), в действительности по своим масштабам

и, особенно, значению для настоящего и будущего ничуть

не уступают тому гигантскому прогрессивному сдвигу в пра-

вовом развитии, которым отмечена эпоха Просвещения,

эпоха французской революции. Потому-то они с полным

основанием и могут быть обозначены в качестве второй

“революции в праве”‘ .

Новая трактовка права диссонирует со сложившимися

и весьма устойчивыми стереотипами о праве, законе, за-

конности, сориентированными на власть. И поэтому пере-

ход от понимания права как исключительно и всецело

“силового” института, прочно укоренившегося за долгие века

взаимоотношений человека с властью, к пониманию его как

гуманистического явления, феномена свободы, происходит

с трудом. Еще в самом начале XX века знаменитый рус-

ский правовед П.И. Новгородцев говорил о неоправданном

положении вещей, “когда отвергают право как порождение

силы и произвола и забывают право как выражение спра-

ведливости и свободы, — то право, которое издавна вдох-

новляло на подвиги и на борьбу и которое всегда почиталось

священным достоянием лиц”2.

Новое соотношение. Теперь — о самом значительном

последствии в позитивном праве, наступающем в условиях

возрожденного естественного права, его новой жизни. Оно

‘ Примечательно, что основные вехи правового прогресса вполне

согласуются с развертыванием в ходе исторического развития граней права.

Первая веха — римское частное право раскрыло догму права, возрож-

денческая культура и эпоха Просвещения — “правовое содержание”, по-

слевоенная правовая революция — истинные правовые идеи.

2 Новгородцев П. И. Идея права в философии Вл. С. Соловьева. М.,

1901. С. 18—19.

касается соотношения права и власти — того соотношения,

которое при всех метаморфозах права (его развитии от “права

сильного” к “праву власти” и “праву государства”) неизмен-

но оставалось силовым институтом, не содержащим каких-

либо элементов, так или иначе не зависящих от власти.

Ныне же, в результате второй “революции в праве”

такого рода элементы, да притом непосредственно выра-

жающие сами основы человеческого бытия, появились! Поя-

вились в виде положений о неотъемлемых правах человека,

которые приобрели прямое юридическое действие и заняли

(точнее — начали занимать) центральное место во всей юри-

дической системе современного гражданского общества.

А это значит, что впервые за всю историю человечест-

ва право стало обретать такое новое качество, которое

позволяет ему возвыситься над властью и,

следовательно, наконец-то решить одну из коренных про-

блем нашей жизни, истинное наказание и проклятие для

человечества — проблему умирения и “обуздания” поли-

тической государственной власти.

Стало быть, в результате недавней “революции в пра-

ве” именно сейчас, в наше время, право и власть начали

меняться местами. И именно сейчас, в наше время, на место

права как сугубо силового образования приходит гумани-

стическое право — право современного гражданского об-

щества’, действенность которого строится в основном на

природной силе естественного права, свободы.

Такого рода изменение соотношения между правом и

властью, как мы видели, напрямую связано с новой, высо-

кой миссией прав человека. И здесь нужно вновь сказать о

Канте. Мечта ли это философа? Прозрение? Глубина мысли

и единая логика идей? Не знаю. Но самые замечательные,

необыкновенные и по сегодняшним меркам слова о соотно-

шении права и власти в идеальном его понимании сказал

именно тот философ, идеи которого заложили исходные

блоки философии гуманистического права, — Иммануил

Кант. По его словам (уже приведенным на одной из первых

страниц книги), “право человека должно считаться священ-

ным, каких бы жертв ни стоило это господствующей власти.

Здесь нет середины и нельзя измышлять среднее прагма-

тически обусловленного права (нечто среднее между пра-

‘ С этой точки зрения следует признать справедливым мнение, что

“именно права человека выступают чистым воплощением права, то есть

безусловного общественного дозволения самодеятельности свободного че-

ловека” (Ершов Ю.Г. Философия права (материалы лекций). С. 21).

130

Глава третья. Философия гуманистического права

вом и пользой); всей политике следует преклонить колени

перед правом . . .”1.

С этих позиций, быть может, самым верным показате-

лем того, что в данном обществе право занимает достойное

и высокое положение, соответствующее формулам “право-

вое государство”, “правление права”, является способность

власти терпеть право и без колебаний сообразовывать с

ним все свои действия. Так относиться к праву, чтобы и в

тех случаях, когда существование и действие права не со-

гласуются с интересами власти, безропотно признавать его

приоритет, верховенство над собой и одновременно — де-

лать все для того, чтобы его требования неукоснительно и

полностью проводились в жизнь.

Понятно, что процесс формирования права современ-

ного гражданского общества даже в передовых демократи-

ческих странах пока не завершен. Во многих других он еще

и не начат. В некоторых странах заметны порой симптомы

правового регресса, возвратного движения к праву власти,

силовым юридическим порядкам.

Что ж, перспектива формирования и развития гума-

нистического права в тех или иных странах накрепко свя-

зана с судьбой демократии на нашей планете, будущим

демократических и гуманистических ценностей, словом, с

судьбой и будущим на нашей земле цивилизаций либераль-

ного типа.

Но как бы то ни было, закладка фундамента юридиче-

ских систем, способных возвыситься над властью и после-

довательно реализовать демократические и гуманистические

ценности, в истории человечества состоялась.

4. Идея правозаконности

Концепция. — Достоинства формулы. — “Личностное” пра-

во. — Работающие принципы. — Частное право. Регламентирован-

ная и нерегламентированная свобода. — Право, отторгающее

насилие. — Возвышенное правосудие. — Опорные точки.

Концепция. В настоящее время, судя по многим пока-

зателям, по философско-правовым вопросам уже накопле-

но такое количество данных, которое позволяет подвести

известный итог развитию философии права и охарактери-

зовать ее в том виде и облике, которые отвечают требова-

ниям современной стадии человеческой цивилизации.

‘ Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. М., 1994.

С.461.

4. Идея правозаконности 131

Основные из этих данных приводятся в настоящей главе.

И вот — некоторые обобщающие соображения.

Начиная с эпохи Просвещения философская мысль по

вопросам права, развиваясь и оттачиваясь, в своем едином

движении неизменно склонялась к одному — к тому, что

основой права, его стержнем и предназначением является

свобода. И не просто свобода, не свобода вообще, не абст-

рактно понимаемая идея свободы, а — прошу обратить вни-

мание! — реальная, в живой юридической плоти свобода

отдельного, автономного человека.

И самое, пожалуй, поразительное здесь — это то, что с

такой сутью и направлением философской мысли точка в

точку по конечным итогам совпало и фактическое развитие

политико-правовой действительности в странах, преимуще-

ственно — Европы и Северной Америки, где в ходе и в ре-

зультате демократического переустройства общества шаг

за шагом, методом проб и ошибок утверждаются и укреп-

ляются институты демократии. И тут, непосредственно в

практической жизни людей начиная с эпохи Просвещения,

первых демократических деклараций и конституций раз-

витие неуклонно шло и идет ныне от общих формул о сво-

боде, равенстве и братстве — к идеям правозаконности, к

приоритету в политико-юридическом бытии неотъемлемых

прав и свобод человека.

Одним из наиболее выразительных образцов соедине-

ния философской мысли и правовой реальности стало уже

отмеченное выше развитие в XIX—XX веке гражданского

законодательства. Ведь капиталистический строй в экономи-

ческой жизни потребовал, как это ни странно прозвучит, сво-

боды в строго кантовском ее определении. То есть такого

простора в вольном поведении участников экономических от-

ношений, при котором развертываются “полные антагониз-

мы” — Конкуренция, экономическое соревнование, состяза-

тельные начала (это и есть рынок) и который в силу этого

предполагает* “самое точное определение и сохранение гра-

ниц свободы” (Кант), “игру свободы” (Шеллинг), что как раз

и дают отработанные искусные гражданские законы.

Именно соединение передовой философской мысли о

сути человеческого бытия и реального развития политико-

правовой действительности в последние два столетия дает

надежное основание для вывода о том, что суммой фило-

софско-правовых идей (концепцией) о праве в жизни лю-

дей, отвечающей требованиям нынешней стадии чело-

веческой цивилизации, должна стать ФИЛОСОФИЯ ГУМА-

132 Глава третья. Философия гуманистического права

МИСТИЧЕСКОГО Права — ФИЛОСОФИЯ ПРАВОЗА-

Конности.

И сразу же — два пояснения в отношении использо-

ванных в приведенных положениях понятий:

Первое. Определение “гуманистическое” по отно-

шению к праву (использованное отчасти ввиду отсутствия

других, более адекватных, по представлениям автора, сути

явления) в данном контексте — не рядовой, привычный, в

известной степени затертый, потерявший изначальный

смысл эпитет, широко, к месту и не к месту употребляемый

наряду с такими, скажем, понятиями, как “демократия”,

“прогресс” и им подобные. Он использован в своем точном,

изначальном значении — в смысле характеристики явле-

ний в жизни общества, сконцентрированных вокруг чело-

века, человеческих ценностей и интересов, то есть в строго

персоноцентристском значении.

И второе пояснение, относящееся к другому,

параллельно используемому понятию — правозаконность.

Суть дела здесь вот в чем. Реальность права, его дейст-

венность раскрывается через законность — строжайшее,

неукоснительное претворение в жизнь действующего права,

закона. Но как таковой термин “законность” мало что гово-

рит. Сам по себе он характеризует всего лишь одно из имма-

нентных свойств любого права, его общеобязательность —

категоричность, непременность строжайшего, неукоснитель-

ного соблюдения, претворения в жизнь действующих юри-

дических норм — неважно каких, в том числе “револю-

ционных” и самых что ни есть реакционных.

Что же меняется, когда к приведенному термину до-

бавляется слово “право” (“правозаконность”)? Казалось бы —

ничего, не очень-то нужный словесный повтор, тавтология,

“масло масляное”. Ведь право тоже может быть “революци-

онным” и крайне реакционным, что и было характерно для

советской юридической системы с ее идеологизированным

выражением и символом — “социалистическая законность”.

Но смысл этого терминологического обозначения резко

меняется, как только признаются и на деле осуществляют-

ся основные начала гуманистического права — основные

неотъемлемые права человека. В этом случае правозакон-

ность означает строжайшее, неукоснительное проведение

в жизнь не любых и всяких норм, а начал

гуманистического права, прежде всего основных

неотъемлемых прав человека, и, кроме того, также связан-

ных с ними ряда других институтов (о них речь — дальше),

133

4. Идея правозаконности „„

в том числе общедемократических правовых принципов,

частного права, независимого правосудия. А следователь-

но — и реальное на деле построение на последовательно

демократических, гуманистических началах всей юридиче-

ской системы, всей политико-государственной жизни.

В этой связи заслуживает внимания мысль Ю.Я. Баски-

на о том, что сама законность может быть двоякого рода: “за-

конность может быть истинной, соответствующей “духу”, т. е.

сущности права, и законность чисто формальной, сводящейся

к соблюдению любых норм, если они санкционированы госу-

дарством. Для первой необходимо наличие определенных об-

щественных, политических и идеологических предпосылок,

необходима правовая культура и уважение к праву, осозна-

ние его необходимости и справедливости, т. е. правопризнание

(И. Ильин). Для второй все это в конечном счете необязатель-

но и даже ненужно'”.

И еще одно замечание. Не будем упускать из поля зре-

ния то, что здесь и далее речь идет о философии, о концеп-

циях, об идеях, в немалой степени — об идеалах. Концепция

современного гуманистического права (правозаконности)

понимается в данном случае не как во всех своих ипостасях

реальный факт, не как фактически существующая конкрет-

ная юридическая система какой-то страны (даже наиболее

развитой в демократическом и правовом отношениях), а как

известный идеал, модель, теоретический образ.

К этому идеалу некоторые национальные системы по-

дошли на довольно близкую дистанцию. В национальном

праве демократически развитых стран — таких, как Вели-

кобритания, Франция, США, Норвегия, Нидерланды, Швей-

цария, ряда других, — многие элементы, если не боль-

шинство, современного гуманистического права уже нали-

чествуют, другие находятся близко, как говорится, “на под-

ходе”. Главное же, все эти элементы — и наличествующие,

и представленные как идеал, некое обобщение, соответст-

вуют логике общественного развития, отвечают требовани-

ям нынешней ступени цивилизации и в своей совокупности,

надо полагать, обрисовывают “правозаконность”, или “со-

временное право гражданского общества”, — новую, наибо-

лее высокую ступень развития права, непосредственно

следующую за ступенью, на которой находятся в настоя-

щее время многие страны, в том числе и ряд демократиче-

ских, за “правом государства”.

‘ Баскин ЮЛ. Очерки философии права. С. 54.

134 Глава третья. Философия гуманистического права

Таким образом, концепция права, отвечающая требо-

ваниям современного гражданского общества, — это ф и-

л о софия правозаконности — гуманистическо-

го права, которое призвано господствовать,

править в обществе.

Достоинства формулы. Правозаконность потому мо-

жет стать итоговой характеристикой философии гумани-

стического права, ее символом, что по самой своей сути

приведенное положение в сжатом (“свернутом”) виде со-

держит все главные ее особенности, о которых говорится в

этой главе.

В то же время хотелось бы заострить внимание на том,

что при всех новых смысловых нагрузках и оттенках рас-

сматриваемой формулы она остается положением о закон-

ности. А законность, при всех исторически происходивших

с ней метаморфозах (в том числе и таких, о которых пойдет

речь в следующей главе, — “революционная законность”,

“социалистическая законность”), остается именно законно-

стью, порядком, строем или устройством строжайшего со-

блюдения действующего позитивного права, выраженного в

законах, других юридических источниках. А коль скоро в

современном гражданском обществе правовой порядок, или,

иначе говоря, правовое устройство, призванные выражать

законность, основываются на гуманистическом праве и, стало

быть, прежде всего на естественных неотъемлемых правах

человека, то и сам строй’юридических отношений должен

приобретать своего рода естественно-природный характер.

То есть становиться столь же необходимым и жестким, как

и сама природа.

Поразительно в этом отношении совпадают взгляды

юриста и философа.

Знаменитый российский правовед Н.М. Коркунов пола-

гал, что прочный общественный строй предполагает уста-

новление такого правового порядка, который “будет подчинять

себе стремление отдельных личностей с такой же безуслов-

ностью и беспощадностью, как законы природы'”.

С еще большей, притом глубоко философской, основа-

тельностью развернул свои суждения по рассматриваемо-

му вопросу Шеллинг, когда он как раз и выдвинул уже

упомянутую ранее идею о правовом устройстве как о “вто-

рой природе” (не упустим из виду и то, что все эти сужде-

ния философ связывает со свободой человека).

‘ Коркунов Н.М. Общественное значение права. СПб., 1898. С. 69.

4. Идея правозаконности 135

Шеллинг прежде всего делает акцент на том, что “сво-

бода должна быть гарантирована порядком, столь же яв-

ным и неизменным, как законы природы'”. В этом же ключе

строится мысль автора, когда он пишет: “…то, что служит

защите и обеспечению права, не должно зависеть от слу-

чая”2. И вот, по Шеллингу, порядок, гарантирующий свобо-

ду, должен быть как бы второй природой — притом высшей

природой, в которой господствует правовой закон. Шеллинг

пишет: “Над первой природой должна быть как бы воздвиг-

нута вторая, и высшая, в которой господствует закон при-

роды, но совсем иной, чем в зримой природе, а именно закон,

необходимый для свободы”3, — причем — такая природа,

такая “железная необходимость”, которая “стоит над” че-

ловеком и “сама направляет игру его свободы”4.

Учитывая вышесказанное, надо отдавать себе отчет в

том, что общие рассуждения о праве в самом высоком (гу-

манистическом) его значении мало чего стоят, если идея

права не соединена, не спаяна накрепко с идеей законно-

сти — такого правового устройства, которое функциониру-

ет столь же твердо, непоколебимо, явно и неизменно, как

закон природы. То есть — как Правозаконность!

Обратимся теперь к основным положениям, которые

образуют философию гуманистического права — звеньям и

признакам идеи правозаконности.

“Личностное” право. Иначе — Право Человека, в от-

ношении которого можно уже сейчас фиксировать важные

юридические признаки (не везде, понятно, полностью раз-

вернувшиеся), характерные для правозаконности, для со-

временного гуманистического права в только что отмеченном

качестве, то есть как “личностного” права.

Среди этих признаков заслуживает особого внимания

тот, который уже был выделен выше, — приобретение об-

щепризнанными неотъемлемыми правами человека непосред-

ственного юридического значения — ив виде юридической

реальности, и в виде соответствующих идей — как централь-

ного звена всей национальной юридической системы.

В этой связи следует признать, что в случаях, когда

граждане руководствуются требованиями прав человека, но

по данным вопросам в национальной юридической системе

имеются иные законодательные установления, поведение

‘ Шеллинг Ф.В. Соч. Т. 1. С. 456.

2 Там же. С. 450.

а т- – — —

3 Там же. Соч. Т. 1. С. 447.

4 Там же. С. 458.

136

Глава третья. Философия гуманистического права

137

граждан, опирающееся на общепризнанные права челове-

ка, не может служить основанием для возложения на лицо

юридической ответственности.

Ситуации подобного рода в российском обществе воз-

никли в 1995—1997 годах по делу Мирзоянова и по делу

Никитина, обвиненных в разглашении государственной тай-

ны. В том и в другом случаях привлеченные к уголовной

ответственности лица были освобождены от уголовной от-

ветственности. И все же нетвердая линия по этим делам

правоохранительных органов и колебания в общественном

мнении — свидетельство того, с каким трудом начала гума-

нистического права находят признание в жизни российско-

го общества.

Отличие современного гуманистического права не толь-

ко в том, что неотъемлемые права человека обладают пря-

мым юридическим действием и образуют основу всей

национальной юридической системы, но также и в том, что

они призваны определять содержание, смысл и направле-

ния деятельности законодательных, исполнительных,

правоохранительных органов по всем вопросам, на кото-

рые так или иначе распространяются права человека.

Более того, поскольку неотъемлемые права человека

имеют первостепенное, основополагающее значение, сооб-

разно их статусу должна строиться сама государственная

власть. Во всяком случае, власть должна быть умеренной,

не содержать в себе таких потенций, которые позволили бы

ей быть “Большой” — доминировать над правом или тем

более попирать его.

И еще один момент. В тех подразделениях юридиче-

ской системы, в которых решающую роль играют властные

начала, принципы субординации (уголовное право, админи-

стративное право, налоговая и таможенная службы и др.),

основные права человека тем не менее призваны создавать

общий фон юридического регулирования, служить крите-

рием при определении границ прав и обязанностей, факто-

ром первостепенного значения при оценке доказательств,

определении конкретной меры наказания, при учете обстоя-

тельств, смягчающих или отягчающих юридическую ответ-

ственность, решении других юридически важных проблем.

Работающие принципы. Идея личностного права, вы-

раженная в обретении правами человека непосредственно-

го юридического действия, вызвала к жизни еще одну

сторону гуманистической концепции, в соответствии с ко-

торой закрепленные в юридических документах высокого

4. Идея правозаконности

ранга, прежде всего в Конституции, в кодифицированных

актах фундаментальных отраслей демократические право-

вые принципы — такие, как презумпция невиновности, прин-

цип состязательности в процессе, принцип диспозитивности

в гражданском праве и др., — также могут приобретать

“работающее” юридическое значение, позволяющее орга-

нам правосудия принимать правовые решения, несмотря на

пробелы и недостатки в законодательстве.

Насколько существенное значение имеет такое виде-

ние правовых явлений, позволяет судить хотя бы тот факт,

что до последнего времени правовая наука относила прин-

ципы права к интеллектуальным явлениям, обобщениям, не

имеющим прямой юридической значимости. И по всем дан-

ным, трансформация взглядов по этому вопросу во многом

обусловливается как раз необходимостью последовательной

защиты неотъемлемых прав человека.

Причем практика стран с развитой персоналистиче-

ской юридической культурой свидетельствует о том, что в

ряде случаев юридическое признание получают не только

принципы, закрепленные в юридических документах высо-

кого ранга. Как показала И.А. Ледях, Конституционный со-

вет Франции “существенно расширил конституционное

пространство защиты прав и свобод человека”; в него, в это

пространство, “включаются и так называемые фундамен-

тальные принципы права”, и эти принципы “приравнива-

ются по значимости к самой Конституции и толкуются

наряду с ее текстом; обычно они выводятся либо из отдель-

ных конституционных положений, либо из совокупности

органических законов, либо из свода действующего законо-

дательства, включая и кодексы'”.

Частное право. Регламентированная и нерегламенти-

рованная свобода. Существенный элемент гуманистической

концепции права — это развитое частное право, обретаю-

щее такое положение в юридической системе, при котором

оно становится необходимой, наиважнейшей и неприкосно-

венной частью демократического права, а его начала (не-

прикосновенность собственности, равенство субъектов,

невмешательство государства в частные дела и др.) — не-

посредственной правовой основой для судебных и иных

юридически значимых решений и действий.

Впрочем, вопрос этот “вытягивает” за собой проблему

более общего характера, в контексте которой предложен-

‘ Общая теория прав человека Под ред. Е.А. Лукашевой. С. 136.

138

Глава третья. Философия гуманистического права

ная постановка вопроса о частном праве может получить

более основательную научную проработку.

Суть этой проблемы вот в чем. Осуществление высше-

го предназначения права — обеспечить и упорядочить сво-

боду личности, суверенного человека, — предполагает,

помимо иных моментов, известную регламентацию дейст-

вий, осуществляемых людьми по собственной воле. Такая

регламентация при господстве диктаторских, авторитарных

режимов может быть направлена не на обеспечение свобо-

ды, а на ее подавление и в этой связи достигать весьма

высокой степени “заурегулированности”. Тогда людям пре-

доставляется лишь строго “дозированная” свобода, да при-

том в виде “права по разрешению” — тому разрешению,

которое дают (или не дают) государственные инстанции,

чиновники.

Важнейшая отличительная особенность философии

правозаконности состоит в том, что отдельный, автономный

человек выступает по своему естественному, прирожденно-

му статусу как свободная личность, и поэтому существует

общая дозволенность каждому поступать по своей воле,

своему усмотрению — везде, в любом случае, без какого-

либо разрешения, лишь бы данное действие не было прямо

запрещено законом.

Понятно, при этом есть ряд сфер в жизни общества (в

области охраны здоровья, дорожного движения, использо-

вания вредных для человека веществ, безопасности людей

и др.), где разрешительные начала сохраняют существен-

ное значение и для отдельного человека. Но это все же из-

бранные сферы, в которых не менее важная роль принад-

лежит общественным интересам, и которые не меняют сути

обще дозволительного принципа, имеющего приоритетное

значение для личности, отдельного человека.

Знаменательно, что этот общедозволительный принцип

в отношении граждан был торжественно и строго провоз-

глашен в первом же документе французской революции —

в Декларации прав человека и гражданина. В ст. 5 Декла-

рации записано: “Закон может воспрещать лишь деяния,

вредные для общества. Все же, что не воспрещено законом,

то дозволено . . .”.

Общедозволительное начало в поведении граждан, их

объединений — принцип не менее важный для понимания

правозаконности, самой сути гуманистической концепции

права, чем непосредственное и приоритетное юридическое

действие прав человека, юридическое значение демократи-

4. Идея правозаконности 139

ческих правовых принципов. Это общедозволительное нача-

ло — не некая абстрактная формула из числа юридических

премудростей, а своего рода “закон законов”, в соответствии

с которым в отношении граждан, их объединений должно

признаваться юридически значимым состояние свободы и,

следовательно, в отношении всех граждан изначальное дей-

ствие презумпции правомерности поведения. А это значит,

что любой поступок, какой угодно акт поведения кого угодно

из граждан, их объединений считается правомерным, пока

не установлено в надлежащих процедурах несоответствие

данного поведения закону, то есть пока не установлено при-

менительно к данному лицу событие правонарушения.

В какой-то мере такого рода требование перекрывается

широко известной презумпцией невиновности. Но — лишь в

какой-то мере. Презумпция невиновности охватывает область

деятельности правоохранительных учреждений, судебно-

процессуальные отношения, связанные с предъявленным

обвинением. Требование же признания изначальной право-

мерности поведения всех граждан имеет общегражданское и

общегуманитарное значение, оно по сути дела вслед за ин-

ститутом прав человека ставит властные органы в зависи-

мое от статуса граждан положение, а в ситуациях, когда

возникает вопрос о юридической ответственности, обязыва-

ет их прежде всего, еще до рассмотрения виновности кого-

либо, устанавливать само событие правонарушения (преступ-

ления).

Безусловно, юридическое положение “гражданину доз-

волено все, кроме прямо запрещенного законом” нуждается

в строго правовом понимании. Вопреки ходячим поверхно-

стным представлениям (будто бы приведенная формула

открывает простор для анархии и вседозволенности — от-

сюда непрекращающаяся со всех сторон критика данной

формулы), перед нами — правовая формула, и ее реализа-

ция не допускает достижения антиправовых целей — про-

извола и беззакония. Данная формула предполагает сущест-

вование необходимого уровня правовой культуры иммораль-

ной ответственности и требует соответствующего законо-

дательного наполнения” приведенного общего положения —

установления законом участков общественной жизни с раз-

решительным порядком деятельности, а главное — уста-

новления законом на другом полюсе общего дозволения

необходимых юридических запретов в отношении всех вред-

ных для общества случаев поведения, представляющих со-

бой исключения из общего дозволения.

140 Глава третья. Философия гуманистического права

Изложенные соображения об общедозволительном по-

рядке юридического регулирования позволяют вернуться к

вопросу о частном праве, о выражающих его гражданских

законах.

Ранее уже отмечалась та исключительно важная роль,

которую играют гражданские законы в формировании со-

временного гражданского общества, когда общие принципы

права становятся реальной практикой, непреложным эле-

ментом образа жизни людей. Но здесь важно подчеркнуть,

что гражданские законы достигают такого результата именно

потому, что они утверждают в юридическом бытии ча-

стное право — обширную и высокозначимую правовую сфе-

ру (противополагаемую публичному праву), где как раз

доминируют общедозволительные, или, по иной терминоло-

гии, диапозитивные начала. Частное право как обитель сво-

боды (прежде всего — экономической свободы) именно в

гражданском обществе становится важным блоком всего

режима правозаконности.

В этой связи следует признать весьма примечатель-

ным тот факт, что 1950—1960-е годы — годы возвышения

прав человека, ознаменовавшие вторую “революцию в пра-

ве”, отмечены и тем, что в демократических странах начал-

ся известный ренессанс гражданского, частного права. После

увлечения в 1920—1930-х годах “хозяйственным правом” и

“торговым правом”, отражавшими усиление административ-

но-властных элементов в условиях кризиса в капиталисти-

ческом хозяйстве западных стран, и в правовой теории, и в

практической юриспруденции этих стран заметно возросло

признание ценности гражданского права в его “чистом” виде,

не деформированном императивно-властной деятельностью

государства. Со всей очевидностью эта тенденция прояви-

лась в новейшем гражданском законодательстве стран За-

пада (особенно в Гражданских кодексах Нидерландов, канад-

ской провинции Квебек).

И еще одно обстоятельство следует принять во внимание.

Принцип “дозволено все, кроме прямо запрещенного

законом”, распространяющийся на граждан, их объедине-

ния, лишь тогда выполняет свои гуманистические функции,

когда он сочетается и действует “в паре” с принципом, диа-

метрально противоположным по содержанию, — “запрещено

все, кроме прямо разрешенного законом”, принципом, кото-

рый должен строго и последовательно распространяться уже

не на граждан, а на властные государственные учреждения

и должностных лиц. Только тогда, когда государственные

141

4. Идея правозаконности ii

органы лишаются возможности поступать произвольно, втор-

гаться по своему усмотрению во все сферы жизни, а вправе

действовать только так и в тех пределах, которые для них

прямо определены законом, только в этом случае обретает

реальную жизнь общедозволительное (для граждан, их объ-

единений) начало.

И попутное замечание о том, что в праве существуют

соотношения чуть ли не математического свойства. Харак-

тер сочетания двух указанных правовых начал с математи-

ческой точностью свидетельствует о природе данного строя

и юридической системы. В обществах с антидемократиче-

ским авторитарным строем властные органы действуют в

общедозволительном режиме (они дозволяют себе “все”,

порой даже без всякого “кроме”), а на граждан, на поддан-

ных распространяется разрешительный порядок : они вправе

совершать только то, что им разрешено — то ли норматив-

ным государственным документом, то ли индивидуальным

разрешением чиновника.

В демократическом же обществе, в котором утвержда-

ется правозаконность, указанное соотношение меняется на

прямо противоположное, ранее уже рассмотренное: госу-

дарственные органы, должностные лица подпадают под дей-

ствие строго разрешительного режима, а граждане, их

объединения действуют на общедозволительных началах.

Право, отторгающее насилие. Есть еще одна, принци-

пиально важная черта, характерная для философии право-

законности, для права современного гражданского общест-

ва, — это несовместимость такого права с насилием.

Здесь, впрочем, нужны терминологические пояснения.

Право — и об этом ранее уже шла речь — вообще-то неот-

делимо от силы, то есть от характерной для юридического

инструментария и юридических механизмов способности

преодолевать правовыми методами сопротивление тех или

иных лиц, при помощи юридических установлений добиваться

в соответствии с действующими юридическими порядками

подчинения их воли этим установлениям. Бессильное пра-

во — не право. Право — силовой инструмент социальной

жизни, и об этом можно говорить в отношении всех периодов

его развития, вплоть до нынешнего времени, до утвержде-

ния в жизни передовых демократических стран гуманисти-

ческого права. Да и здесь, — как автор попытается показать

несколько позже — в гуманистическом праве, его качество

силового инструмента не исчезает — оно только преобразу-

ется в соответствии с требованиями эпохи.

142

Глава третья. Философия гуманистического права

Но от просто силы нужно отличать насилие. Последнее

находится в ином ряду явлений, нежели подчинение всех

лиц юридическим установлениям. Оно вообще — явление

внеправовое. Оно состоит в подавлении, ломке, попрании

воли тех или иных лиц, целых слоев населения, народов;

причем — подавлении без правил, любой ценой и любыми

средствами, когда происходит ломка воли действительно или

потенциально непокорных людей, “выкручивание рук”, не-

зависимо от тяжести результатов, не считаясь с достоинст-

вом и прирожденными правами людей, их здоровьем и

жизнью, вплоть до расправы, до прямого физического унич-

тожения человека.

К несчастью, надо признать, насилие — явление, увы,

человеческого порядка, оно, к сожалению, так же, как и

доброе, и конструктивное в жизни людей, — продукт разу- ;

ма и свободы, их темных сторон, находящихся во власти

жестоких инстинктов и страстей. Но в сопоставлении с по-г

нятием “право” это все же анахронизм, пожалуй, даже ана-

хронизм антицивилизационного порядка, когда царит

беспредел, хаос взаимного самоуничтожения, право войны.

Особо мощными инструментами насилия в обществе

обладает государственная власть, нередко (на первых фа-

зах развития человечества, при тоталитарных режимах)

использовавшая свою мощь в узкоклассовых, групповых,

личностных целях, в интересах самих правителей. В такого

рода условиях и юридические установления — законода-

тельство, судебные, иные правоохранительные учрежде-

ния — втягивались вопреки своему предназначению в

систему государственного насилия.

Но право потому и оказалось необходимым в человече-

ской истории, что именно такого рода нормативно-ценност-

ное образование способно противостоять темным, раз-

рушительным сторонам свободы, грозящим самоистребле-

нием человечества, и прежде всего — противостоять наси-

лию.

Это качество в полной мере и раскрывается в гумани-

стическом праве.

И вновь, как и в других случаях, здесь было бы недос-

таточным ограничиться одними лишь приведенными общи-

ми суждениями и общей декларацией (при всей их важности

для утверждения последовательно правовой атмосферы в

обществе). Необходимо, кроме того, хотя бы кратко, в обоб-

щенном виде отметить наиболее существенные юридические

установления, которые обеспечивают функционирование пра-

4. Идея правозаконности

143

возаконности как ненасильственной юридической системы.

Среди таких юридических установлений, диктуемых и су-

ществующими порядками в ряде стран, и практикой (пози-

тивной и негативной’) социально-политической жизни, пред-

ставляется существенным выделить следующие.

Первое. Это введение такого жесткого политико-юри-

дического порядка, в соответствии с которым ни один кон-

фликт в обществе, грозящий возможностью совершения

насилия, не должен решаться вне права, вне правосудия,

строгих и полномасштабных, скрупулезно осуществляемых.

правосудных юридических процедур.

Второе. Это категорический запрет использования ре-

гулярных вооруженных сил по их прямому назначению при

решении любых внутригосударственных конфликтов (а при

необходимости частичного использования вооруженных сил

любого подчинения, например для усиления охраны обще-

ственного порядка, полицейских акций, — установление без-

условных запретов, исключающих возможность насилия в

любом виде).

Третье. Это изменение статуса, функций, порядка дея-

тельности и подчиненности “силовых” ведомств (госбезопас-

ности, органов внутренних дел и др.). Такое изменение, которое

поставило бы их под букву закона, учреждений юстиции,

свело их функции к общественно необходимому минимуму,

исключило самим порядком их деятельности возможность

их использования в борьбе за власть, в иных политических

целях, — целях, которые во всех без исключения случаях

должны осуществляться на основе закона и процессуальных

процедур, а не путем насильственных акций.

Возвышенное правосудие. Важнейший компонент гу-

манистической философии права, прямо раскрывающий

смысл ее характеристики в качестве концепции правоза-

конности, — это независимое и сильное правосудие, обла-

‘ Исключение насилия в обществе с гуманистическим правом —

конечно же, не более, чем идеал, своего рода вершина утверждения начал

правозаконности. Увы, в реальной жизни силовая идеология, внеправо-

вые насильственные акции нет-нет да и прорываются в бытии, казалось

бы, самых что ни на есть демократических государств, где будто бы ис-

ключительно “правит право”. К сожалению, и в “демократическом мире”

государствам, набравшим на основе своего экономического могущества

своего рода “сверхдержавный” статус, знакомы симптомы всевластия. И

хотя такого рода симптомы и вытекающие из этого чуть прикрытые юри-

дическим фиговым листочком силовые акции не имеют столь органиче-

ского характера, как это характерно для государств, исповедующих

коммунистическую идеологию, они от этого не становятся менее несо-

вместимыми с требованиями гуманистического права.

144

Глава третья. Философия гуманистического права

4. Идея правозаконности

145

дающее такими правомочиями и высоким статусом (т.е. та- ‘

кой степенью “возвышенности”), которые делают его спо-

собным противостоять исполнительной и в необходимых

случаях законодательной властям, принимать решения с не-ч

посредственной опорой на права человека, общие демокра? ‘

тические правовые принципы, начала частного права. $

Именно здесь настало время сделать уточнение в от-

ношении “силового” характера права современного граж-

данского общества. Гуманистическое право остается мощным

силовым фактором в жизни общества (коль скоро оно ока-

зывается способным противостоять власти и даже возвы-

ситься над ней). Но право современного гражданского

общества не выступает в качестве инструмента, действен-

ность которого определяет главным образом, а порой и ис-

ключительно стоящий за ним аппарат государственного

принуждения. Напротив, благодаря той мощной силе, кото-

рая заключена в естественном праве, оно становится в ос-

новном самодостаточным нормативно-ценностным

регулятором. И за его “спиной”, наряду с авторитетом го-

сударства, непосредственно стоит в качестве главного внеш-

него силового инструмента правосудие (которое, разумеется,

при необходимости может привлечь на основании закона и

другие силовые государственные институты).

В конечном счете именно независимое и сильное пра-

восудие способно сделать право суверенным и вместе с тем

социально сильным образованием, независимым от усмот-

рения и произвола государственной власти, в том числе от

усмотрения, а порой и произвола, выраженного в законода-

тельных и иных нормативно-правовых документах.

Философия правозаконности, следовательно, предпо-

лагает существование развитой юридической системы, дей-

ствующей при такой организации государственно-властных

институтов, при которой самостоятельное и высокое место

занимает независимое и сильное правосудие.

Конечно, в независимом и сильном правосудии таятся и

грозные опасности. Опыт ряда стран, в том числе и россий-

ский опыт, свидетельствует, что при неразвитой, несложив-

шейся юридической системе, ущербности юридической

культуры государственное всевластие и произвол могут про-

бить себе дорогу и через судебные учреждения, которые,

пользуясь своим независимым статусом, могут выйти из-под

правового контроля и неправомерно вторгаться в жизнь об-

щества. И тогда оправдываются предостережения мудрых

людей прошлого, полагавших, что наиболее страшная тира-

ния — это тирания, скрывающаяся под маской законности.

Потому-то речь должна идти не просто о независимом

и сильном правосудии, а о правосудии возвышенном — та-

ком, когда судебная, юрисдикционная деятельность обога-

щена высокой культурой (в том числе — отработанными

процессуальными процедурами и гарантиями, предупреж-

дающими ошибки и злоупотребления), а главное — осуще-

ствляется высококвалифицированными правоведами, способ-

ными по уровню своей профессиональной подготовки, гра-

жданственным и моральным качествам вершить в общест-

ве правый суд.

Опорные точки. Реализация идеалов правозаконности,

во многом видимых в перспективе (и потому ныне имеющих

в чем-то романтический характер), — процесс, судя по все-

wy» трудный, противоречивый, долгий. Его успех зависит от

многих составляющих и переменных, прежде всего от утвер-

ждения начал либеральной цивилизации, становления основ-

ных институтов гражданского общества, демократизации всей

общественной жизни, развития культуры — и общей, и пра-

вовой (персоноцентристской), состояния правопорядка и за-

конности в стране. Как показывают события последнего

времени, даже демократические страны с достаточно высо-

кой правовой культурой (такие, как Великобритания, Фран-

ция, США, Дания и др.) развиваются в правовом отношении

далеко не всегда прямолинейно, а, напротив, с зигзагами и

поворотами назад, с немалым трудом достигают более высо-

ких показателей в своем правовом развитии.

Вместе с тем можно отметить ряд рубежей, опорных то-

чек, достижение которых независимо от всех других обстоя-

тельств (в том числе и в странах, только-только вставших на

путь демократического развития) представляется делом неот-

ложным, требующим настойчивого приложения усилий.

К числу таких рубежей, опорных точек, которые час-

тично перекликаются с отмеченными выше характерными

чертами права гражданского общества, относятся следую-

щие четыре.

Это:

в о-п е р в ы х, неуклонное возвышение в жизни обще-

ства прав и свобод человека, придание им доминирующего

значения и в законодательстве, и — что не менее важно —

в практической юриспруденции, в общественном мнении;

в о-в т о р ы х, закрепление в законодательных доку-

ментах, прежде всего в Конституции, в кодифицирован-

ных актах, демократических правовых принципов, которые

могли бы стать нормативной основой для решений судеб-

146 Глава третья. Философия гуманистического права

ных органов по вопросам, не получившим разрешения в

действующем законодательстве;

в-т р е т ь и х, придание высокого статуса частному

праву (при необходимости — его восстановление и разви-

тие), выраженного в отработанном, соответствующем миро-

вому уровню гражданском законодательстве;

в-ч е т в е р т ы х, возвышение суда, осуществление

действенных мер по укреплению его независимости, его

силы, способной при необходимости противостоять произ-

волу административно-исполнительной и законодательной

властей; причем — с одновременным укреплением процес-

суальных гарантий, предупреждающих произвол и со сто-

роны юрисдикционных органов.

4. Идея правозаконности_______________________147

потерями, деформациями эти идеалы входят (а еще чаще —

не входят) в жизнь.

Именно для России все эти процессы оказались неимо-

верно сложными. Ибо Россия стала страной, в результате

событий последних десятилетий не просто отброшенной

назад, а страной сломанной, искалеченной, в ряде случаев

уже лишенной возможности без гигантских потерь воспри-

нимать и развивать простые и ясные человеческие идеалы.

И особенно прискорбно, быть может, то, что Россию во мно-

гом сломала, искалечила также система взглядов на право,

претендующая на то, чтобы быть “философией”, — ком-

мунистическая правовая философия.

Еще раз скажу: кратко изложенные идеи правозакон-

ности, соответствующие требованиям современного граж-

данского общества, — не более чем идеалы — обобщенный

образ, полученный в результате суммирования тенденций

и достижений законодательства и юридической практики

демократических стран с развитой юридической культурой,

отечественного положительного и отрицательного опыта, а

также представлений автора, в чем-то, понятно, дискусси-

онных, о месте и роли права в жизни людей.

Но это, как мне представляется, простые, ясные идеа-

лы. Они согласуются с нашими тоже простыми, ясными, свет-

лыми человеческими потребностями и устремлениями. И, что

особо существенно, именно они, идеалы правозаконности,

способны придать оптимистические очертания буду-

щему людей, определить оптимальный, жизнеутвер-

ждающий и достойный, вариант перспективы развития

человеческого сообщества. И стать — наверное, умест-

но будет сказать — для каждой страны, в том числе и

для России, общечеловеческой и одновременно националь-

ной идеей (которую так упорно и так безуспешно в наши

дни “ищут” в российском обществе)’.

И все же дальше на примере России, нашего Отечест-

ва, мы увидим, как непросто, с каким трудом, с какими

‘ Достойно сожаления, что в интересном труде Ю.В. Тихонравова по

философии права содержатся положения, не учитывающие миссию права

в развитии общества, — положения о том, в частности, что “право есть

необходимое зло” и что “идеальное сообщество — это. сообщество без пра-

ва” (Tu.cottpoeoe Ю.В. Основы философии права. Учебное пособие. С. 116,

264).

1. Ортодоксальные основы

149

Глава четвертая

Коммунистическая философия права 1

1. Ортодоксальные основы

Путь ко всеобщему счастью и его “философия”. — Высшее

право — революционное право, служащее коммунизму. — Рево-

люционное право в действии. — “Отмирающее право”. — Совет-

ские гражданские законы. — Императивы коммунистической

философии права.

Путь ко всеобщему счастью и его “философия”. Ха-

рактерная черта человеческой культуры — противоречи-

вость ее развития, когда прогресс культуры сопровождается

явлениями регресса — то затухающими, уходящими в про-

шлое, то вспыхивающими, расцветающими в новом обман-

чивом иллюзорном обличье.

Если стержнем правового прогресса в условиях перехо-

да человечества от традиционных к либеральным цивилиза-

циям и демократического переустройства общества стала

философия гуманистического права (правозаконности), то

наиболее значительным противостоящим ей явлением пра-

вового регресса стала коммунистическая марксистская

философия права.

Что ни говори, человеческая история изобилует страш-

ными, чудовищными эпизодами и целыми полосами истори-

ческого развития, когда отбрасывалось и попиралось право,

до тла изничтожались ростки и завоевания правового про-

гресса. Строй азиатской деспотии. Беспощадные тираниче-

ские режимы в античности и средневековье. Обращенные в

рабство народы. Кровавые религиозные войны и крестовые

походы. Искоренение народов целых континентов. И все это,

как и многое другое, такое же страшное и чудовищное, во

многих случаях происходило в тех же странах, где чуть ли

не те же завоеватели и работорговцы провозглашали лозун-

ги о свободе, праве, справедливости.

Конечно, по большей части коварную и в чем-то неодо-

лимую, бесовскую роль играли здесь две необходимые лю-

дям и вместе с тем демонические силы — власть и

собственность. Но затем силой, противостоящей праву, в ряде

сфер бытия стала также и духовная культура, “филосо-

фия” — теории, которые нередко, увы, опирались, так же

как и гуманистическая философия, на некоторые представ-

ления христианства (средневековый агрессивный католицизм)

или на представления о свободе, равенстве, справедливости

(анархизм, революционное народничество).

Но ни одна “философия”, ни одна теория не соверши-

ли того, что сделал ортодоксальный марксизм, — не пре-

вратились в гигантскую всесокрушающую силу и не

обернулись бесчеловечной тиранией, а в итоге — небыва-

лыми разрушениями общества и человека1.

Почему это произошло?

Марксизм во второй половине XIX — начале XX века

ворвался в жизнь людей (и в, казалось, неостановимые про-

цессы утверждения и развития идей свободы и гуманисти-

ческого права) ослепительными идеалами всеобщего счастья,

подлинного равенства, идеями социальной справедливости,

стремлением ликвидировать невзгоды, порожденные капи-

тализмом, системой неконтролируемой свободы, эксплуата-

ции, угнетения людей труда. И в этой связи цель развития

общества виделась не в реализации узкой, по представлени-

ям марксистов, классово-буржуазной задачи (дать свободу

человеку, сделать реальностью в жизни людей демократию

и право, построенные на личностных свободах), а в том, что-

бы ликвидировать социальные антагонизмы вообще, освобо-

дить человечество от угнетения и эксплуатации, утвердить

всеобщее равенство и социальную справедливость, осчаст-

ливить всех людей, предоставить им жизнь “по потребно-

стям”, словом, построить совершенное и разумное общество —

коммунизм.

А теперь — решающий пункт в зачаровывающей и од-

новременно трагической, страшной судьбе марксизма.

Обвораживающая сила марксизма, его обаяние, влия-

ние, породившие во всем мире поистине эйфорию, состояли

‘ Близким (и по ряду позиций, концептуальных и прикладных, от-

кровенно человеконенавистническим) характером отличались как рели-

гиозно-доктринерские агрессивные и колониальные правовые воззрения,

так и нацистские, фашистские изуверские правовые представления, по-

строенные на расистских теориях. Но ни то, ни другое, при всей их реак-

ционности и отвратительности, не имели внешне благородного, чарующего

и одновременно — всеохватного содержания, не были целеустремлены —

как ортодоксальная коммунистическая доктрина — на коренную, “до ос-

нования” и как можно более быструю переделку “во имя всеобщего сча-

стья” всего общества, самих основ и стимулов жизнедеятельности, самого

человека; со всеми вытекающими отсюда тотально разрушительными для

общества, его институтов и человека последствиями.

150 Глава четвертая. Коммунистическая философия права

в том, что такого рода коммунистические идеалы рассмат-

ривались не в виде мечты, не в виде возможной перспекти-

вы, рассчитанной на отдаленное будущее, а в качестве

практической задачи — скорого и решительного установ-

ления того строя жизни (по крайне мере в виде “социализ-

ма” — первой, как считалось, фазы коммунизма), который

должен восторжествовать в ближайшее время, буквально

сейчас, при жизни нынешнего поколения, и уже сегодня

сделать всех людей счастливыми, и притом — победить

везде, сделать людей счастливыми во всем мире.

Высшее право— революционное право, служащее

коммунизму. Если социализм и коммунизм, согласно мар-

ксизму, являются не возможной исторической перспекти-

вой, не отдаленной мечтой, а социальным проектом,

практической задачей сегодняшнего дня, то спрашивается:

каковы пути и средства решения такого рода задачи?

Быть может, это использование все более утверждаю-

щихся к концу XIX — началу XX века демократических

правовых институтов, избирательного права, парламента-

ризма, демократических законов? На подобный путь и со-

риентировалось немалое число последователей Маркса,

объединившихся в социал-демократические партии.

Вместе с тем другая часть марксистов, сторонников ор-

тодоксального марксизма, объявив указанный путь “оппор-

тунистическим” и “ревизионистским”, стала настойчиво

отстаивать путь пролетарской социалистической револю-

ции — путь насильственного ниспровержения старого, осно-

ванного на угнетении, строя и решительных революционных

мер по созданию нового социалистического (коммунистиче-

ского) строя.

Наиболее последовательными сторонниками революци-

онного пути кардинальной переделки мира стали Ленин, Троц-

кий, их сподвижники из крайне радикального воинственного

крыла российской социал-демократической партии, образо-

вавшие особое течение в марксизме, названное большевиз-

мом.

Есть ли достаточные основания для пролетарской, со-

циалистической революции?

С позиций ортодоксального марксизма — да, есть. И имен-

но Маркс выдвинул систему взглядов, претендующих на вы-

сокую научность, в соответствии с которой человеческое

общество, начав свой путь с “первобытного коммунизма”, за-

тем погрязло в бедах при господстве частной собственности,

порядков угнетения и эксплуатации человека человеком, не-

151

1. Ортодоксальные основы .д.

управляемой стихии товарно-рыночной экономики, а теперь

стоит перед необходимостью устранить сами условия, порож-

дающие эти беды, и создать действительный коммунизм —

совершенное и разумное общество.

И вот — главный, ключевой вопрос, относящийся к мар-

ксизму: если эта формулировка верна, то, спрашивается, не

здесь ли, не в указанных ли исторических и социальных пред-

посылках, кроются основания для революционного перехода

от существующего к совершенному строю? И не эти ли исто-

рические и социальные предпосылки выдвинули на авансце-

ну исторического развития определенный слой людей — класс

(пролетариат), который самой историей уполномочен на то,

чтобы революционным путем коренным образом изменить

мир — кардинально преобразовать, во многом “до основа-

ния” разрушить существующее частнособственническое об-

щество и создать новое, совершенное и разумное общество,

построенное на общественной собственности, разумном управ-

лении всеми процессами и общественном труде?

И именно потому, что Маркс, его сподвижники и про-

должатели (главным образом большевики) по сути дела воз-

вестили о том, что пролетариат — класс, лишенный средств

производства, вместе со своими союзниками имеет “ман-

дат” на глубокие революционные преобразования действи-

тельности, именно по этой причине марксизм, в особенности

его радикальное большевистское направление, и оказал столь

сильное влияние на весь мир. Наверное, самое сильное —

прошу прощения за кощунственное (по сути) сопоставле-

ние — после Христа. Маркс, его учение в нынешнем мире,

где свобода, провозглашенная буржуазными революциями,

как будто бы принесла новые беды большинству людей,

представились в коммунистической пропаганде и в вообра-

жении обездоленных людей как мессия, откровение, быст-

рый путь к избавлению от эксплуатации и угнетения,

надежда на светлое будущее людей труда.

Но что же представляет собой вот это самое “основа-

ние, предопределенное историей”, “мандат” пролетариата,

людей труда на революционное изменение мира, на соци-

альную революцию?

Здесь-то и хотелось бы обратить внимание на то, что

марксистские взгляды, многократно и скрупулезно проана-

лизированные с различных науковедческих позиций (эко-

номических, политических, моральных, психологических и

др.), по-настоящему не становились предметом научного

освещения и оценки со стороны прав а.

152 Глава четвертая. Коммунистическая философия права

Между тем, когда Маркс возвестил о том, что задача

философов не объяснять действительность, а изменять ее, он

тем самым уже сообщил философскому обоснованию дейст-

вительности смысл достаточного основания — такого, когда

философские, научные выводы “дают право” на практические

действования. И с этих позиций “основание, предопределен-

ное историей”, “мандат на революционное преобразование” —

все то, что в соответствии с марксистско-большевистскими

взглядами лежит в основе кардинальных революционных пре-

образований, не может быть определено иначе, как право.

Право в широком значении, выражающее обоснован-

ность, оправданность соответствующих действий, нали-

чия для них достаточного основания.

Марксизм, таким образом, может быть охарактеризо-

ван как философское и политическое учение, обосновываю-

щее революционное право пролетариата на коренное

преобразование мира (что прямо или косвенно утвержда-

лось всеми сторонниками революционного марксизма). Бо-

лее того, если попытаться вычленить в ортодоксальных

марксистских взглядах главное, определяющее звено, то оно

по всем данным заключено именно здесь, в обосновании ре-

волюционного права пролетариата.

Сейчас на Западе получил распространение чисто ака-

демический подход к творчеству Маркса. Так, Ю. Хабермас

считает, что “идея свободного общества была понята ими

(Марксом и его сторонниками. — С.А.) неверно” и основной

порок Маркса в том, что, по его мнению, “правильно устро-

енный процесс производства сам собой породит соответст-

вующие ему жизненные формы”1. Маркс и со стороны

основательных ученых удостаивается подчас весьма высо-

ких оценок. Как полагает П. Рикёр, Маркс является круп-

нейшим ниспровергателем ложного сознания. “Благодаря

Марксу, Ницше и Фрейду, — пишет автор, — мы стали

сомневаться”; “родство между этими тремя критиками “лож-

ного” сознания поразительно”2. По мнению B.C. Барулина,

творческие свершения Маркса имеют характер социально-

философского прорыва, находящегося в одной плоскости с

творческими свершениями Гегеля, Конта и Спенсера3.

Да, Маркс — создатель высокозначимых научных по-

ложений по экономической теории, по философии, особенно

* Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 43, 44. .

2 Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М.,

1995. С. 230. ‘

3 См.: Барулин B.C. Социальная философия. Ч. 1. М., 1993. С. 26.

1. Ортодоксальные основы

153

по проблемам отчуждения (и здесь оправданны известные

позитивные оценки).

Но ведь главное (самое главное!) во взглядах Маркса и

его наиболее непоколебимо последовательных (ортодоксаль-

ных) сторонников и продолжателей совсем другое. Ньюе как-

то забывается, что, по Ленину — наиболее верному

последователю Маркса, основателю большевизма, главное

в марксизме — идея диктатуры пролетариата, то есть вла-

сти, по ленинским же словам, не ограниченной законом.

Власть же, не ограниченная законом (диктатура пролета-

риата), — это и есть право во имя коммунизма идти на любые

шаги, на любые акции для торжества светлых идей, всеоб-

щего счастья.

Именно отсюда происходят и все другие слагаемые

ортодоксального марксизма, с наибольшей точностью вы-

раженные в идеологии большевизма, ленинизма, — право

на вооруженный захват власти, право на прямое революци-

онное насилие во всех его многообразных формах, право на

беспощадные репрессии в отношении врагов революции,

классово чуждых слоев населения, право на изъятие иму-

щества у нетрудящихся слоев населения, право на красный

террор, право на революционные войны, на инициирование

и поддержку “мирового пожара”, экспорта революции, все-

могущество коммунистического интернационала. И именно

так, в таком духе, без колебаний поступали Ленин, его спод-

вижники; так поступали и все верные, ортодоксальные по-

следователи Маркса и Ленина — Сталин, Мао Цзедун, Пол

Пот, многие нынешние революционно-террористические

группы, с полным основанием именующие себя “марксист-

скими”.

И нужно заметить: именно для того, чтобы оттенить

революционную сущность партий, призванных вершить ве-

ликое мессианское дело марксизма-ленинизма, стать выра-

зителями исторического предназначения и великого рево-

люционного права пролетариата, подчеркнуть их привер-

женность идее диктатуры пролетариата, в 1918 году мар-

ксистские партии, придерживающиеся радикального рево-

люционного большевизма, были переименованы из “соци-

ал-демократических” в “коммунистические”. Именно по этой

причине, а не по какой-то другой — запомним этот факт

(возможно, неожиданный для многих нынешних сторонни-

ков коммунистической партии).

В последующем многие коммунистические партии, осо-

бенно западноевропейские, а затем коммунистическая пар-

154 Глава четвертая. Коммунистическая философия права

тия нашей страны трансформировали формулировки своих

программ — скажем, поменяли формулу “диктатура про-

летариата” на “общенародное государство”, сделали акцент

на приоритете парламентских методов и даже на уважении

к праву и закону. Но, насколько известно, никто из них, не

порвав с марксизмом, не отказался от коммунизма как прак-

тической задачи и, главное, от “своего права” в конечном

итоге переделать жизнь общества во имя коммунизма, ин-

тересов людей труда.

И в этой связи, думается, уместно вот какое замеча-

ние, относящееся к сегодняшнему дню. В настоящее время

приверженцы коммунистической партии заявляют о себе

как о сторонниках такого политического движения, которое

наиболее последовательно выступает “за закон”, “за Кон-

ституцию”, “за законность” и т. д., а некоторые из них даже

утверждают, что коммунизм в их понимании — воплоще-

ние не утопически-библейских идеалов, а собственно отече-

ственных национальных и даже “патриотических” идей.

Но как быть в таком случае с тем, что провозглашен-

ная, как и ранее, в качестве высшего идеала партии “ком-

мунистическая перспектива” предполагает коренную рево-

люционную переделку действительности, и при этом, как

говорил Ленин, плох тот революционер, который останав-

ливается перед незыблемостью закона? И вообще — какова

в этом случае судьба высшего права — революционного

права, служащего делу коммунизма? Если же коммунисты

теперь отказываются от того и другого (вместе с диктату-

рой пролетариата), то тогда встает другой вопрос: могут ли

они в этом случае в принципе считаться и именовать себя

“коммунистами”, коль скоро коммунистическое движение

для того и обособилось, присвоив себе такое имя, чтобы свя-

зать свое дело с коренной революционной переделкой мира?

Итак, если рассматривается вопрос о коммунистиче-

ской, марксистской философии права в ее исходном (орто-

доксальном) значении, то речь должна идти в данном случае

о революционном праве, служащем делу коммунизма, — о

праве марксистской революционной диктатуры, не ограни-

ченной законом.

При этом следует еще раз напомнить о том, что здесь,

разумеется, термин “право” берется не в его строго юриди-

ческом значении, даже не просто в значении права власти,

а в широком смысле, то есть в смысле обоснованности, оп-

равданности тех или иных явлений, наличия у них доста-

точного основания.

1. Ортодоксальные основы 155

По привычной, распространенной иерархии правовых

явлений такое революционное право ближе всего к поня-

тию правосознания — к субъективным представлениям лю-

дей, их групп о реальном, желаемом и допустимом праве.

Но фактически оно означает нечто значительно большее,

чем просто “сознание”, что-то вроде революционного естест-

венного права, так как, по представлениям его носителей, оно,

такое высшее революционное право, служащее делу комму-

низма, дозволяет то, что не допускает ни одна из систем пози-

тивного права и никакое сознание, содержащее определение

“право” в строго юридическом его значении, — прямое, не-

контролируемое, беспредельное и массовое насилие, открыва-

ет безбрежный неограниченный простор для любых, каких

угодно акций. Пожалуй, только смысл “революционного пра-

восознания”, использованного в ходе большевистской револю-

ции и ленинско-сталинской диктатуры, соответствует содер-

жанию рассматриваемой марксистской категории.

i Именно потому большевики, марксисты-ленинцы счи-

тали себя вправе поступать сообразно своим идеологиче-

ским представлениям и делать со всем ‘обществом, его

институтами, с отдельными людьми что угодно — захваты-

вать путем заговора и вооруженного насилия власть, идти

на реализацию утопии, на фантастический эксперимент в

отношении всего народа, ликвидировать естественные ме-

ханизмы и стимулы жизнедеятельности — частную собст-

венность, рынок, предпринимательство, заменяя все это

искусственно-принудительными фантомами, развязывать

войну, применять массовые вооруженные насильственные

акции, террор, чинить расправу над классово чуждыми эле-

ментами и единомышленниками-отступниками. Вот что го-

ворил известный деятель Октябрьской революции, член ВЧК

М.Лацис: “Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите

на следствии материала и доказательств того, что обвиняе-

мый действовал делом или словом против советской власти.

Первый вопрос, который вы должны ему предложить, ка-

кого он происхождения, воспитания, образования или про-

фессии. Эти вопросы и должны определить судьбу

обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора'”.

А в этой связи — еще одна особенность высшего рево-

люционного права коммунизма в том виде, в каком оно в

1917 году стало реализовываться в России. Это — прида-

ние идеологии (марксизму, партийным программам) непо-

‘Цит. по: Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918—1923. М.,

1990. С. 44.

156 Глава четвертая. Коммунистическая философия права

средственного юридического значения и действия. Ведь со-

гласно Декрету о суде № 1, все законоположения и юрис-

дикционные решения должны были соответствовать не

только декретам советской власти, но в первую очередь про-

грамме (программе-минимум) коммунистической партии.

Отсюда — господство неограниченной партократиче-

ской диктатуры (власти, не ограниченной законом, открыто

в то время названной “диктатурой пролетариата”), когда

руководящие органы партии становились правящими, об-

ладающими высшей супервластью в государстве. Причем —

такой могущественной бесконтрольной супервластью,

которая находится “над” законом, действует вне какого-

либо юридического регулирования и в то же время откры-

вает беспрепятственную возможность непосредственного,

прямого (именно — непосредственного, пря-

мого, минуя официальные советские инстанции) коман-

дования машиной государственного насилия, репрессивным

аппаратом — вооруженными силами, всеми карательными

учреждениями (ВЧК, прокуратурой, учреждениями внут-

ренних дел), всеми административно-управленческими уч-

реждениями и институтами.

Советы — представительные органы — в таких усло-

виях играли в основном декоративную роль, их декларируе-

мое “всевластие” прикрывало и в какой-то мере легали-

зовывало всемогущество партократического аппарата, всей

партгосноменклатуры.

Итак, хотя марксисты, теоретики и революционеры-

практики, почти не употребляли здесь слово “право” (впро-

чем, и оно порой прорывалось то там, то здесь, вспомним:

“владеть землей имеем право, а паразиты — никогда”), имен-

но оно, право, в указанном ранее широком значении име-

лось в виду при обосновании пролетарской революции и

диктатуры пролетариата, и именно по отношению к нему, к

праву, понимаемому в широком смысле, строились основ-

ные философские и политические рассуждения Маркса, его

сподвижников и ортодоксальных последователей. Так что

Маркс и его последователи вопреки общепринятым пред-

ставлениям вполне могут быть названы создателями особой

философии права, противостоящей философии, рожденной

эпохой Просвещения и французской революцией, — ком-

мунистической философии права.

Революционное право в действии. Надо отдать долж-

ное ленинцам-большевикам: захватив в России в октябре

1917 года власть путем заговора и вооруженного восстания,

1. Ортодоксальные основы

157

они с предельной пунктуальностью реализовали марксист-

ские представления о революционном праве.

Право советской России 1917 — конца 1920-х годов,

которое именовалось “революционным”, в то время оцени-

валось в чем-то открыто и честно. Оно характеризовалось

как “революционное правосознание”, а порой — совсем уже

открыто и честно — как “революционная целесообразность”1.

В таком “праве” мало чего было от права в строго юри-

дическом его значении, а больше — от непосредственного

неконтролируемого революционного действования, прямого

насилия. Советская власть признавала обязательными только

свои, советской власти, юридические установления, да и те

могли не соблюдаться по мотивам революционной целесо-

образности, чрезвычайных обстоятельств, исключительных

случаев2, то есть не соблюдаться поусмотрению самой вла-

сти, партийных и советских чиновников.

Здесь опять-таки все строго согласуется с философией

марксизма, большевизма. Поскольку коммунизм, по пред-

ставлениям ортодоксальных марксистов, — величайшая цель

из всех возможных человеческих устремлений и задач, то

во имя достижения такой величайшей цели все средства

хороши и допустимы. Тем более что они, эти “все средства”,

могут быть и в пропагандистском ракурсе преподаны про-

сто как ответ на такие же действия эксплуататоров и угне-

тателей: насильственный захват власти — всего лишь ответ

на господство угнетателей-эксплуататоров; национализация

собственности — ответ на грабеж эксплуатируемых; рево-

люционная война — на грабительские войны господствую-

щего меньшинства и т. п. Главное же — великая цель, да

Ц еще в ужасающих условиях эксплуататорского общества,

[допускает и оправдывает насилие (которое, по словам

[Маркса, является всего лишь “повивальной бабкой исто-

рии”). Насилие, следовательно, выступает в виде необходи-

мого и оправданного элемента идеологии и практики

коммунизма, составной части коммунистической философии

права.

‘ В самый канун октябрьского переворота идеолог революционного

права советского образца П.И.Стучка писал: “… мы вслед за Марксом

заявляем, что мы должны стоять не на почве законности, а стать на почву

революции” {Стучка П.И. Избранные произведения по марксистско-ле-

нинской теории права. Рига, 1964. С. 227).

2 Там же. С. 350. В другом месте автор замечает: “С первых же дней

революции 1917 г. еще в марте и позже мне неоднократно приходилось

возражать против сознательного или невольного лицемерия тех револю-

ционеров, которые привыкли говорить о строгой законности в самый раз-

гар революции” (с. 232).

158

Глава четвертая. Коммунистическая философия права

1. Ортодоксальные основы

159

Насилие подкралось к реальной жизни и вошло в ком-

мунизм еще с одной стороны. Реальная жизнь показала, что

коммунистические ослепительно-чарующие проекты все-

таки (несмотря на попытки возвысить марксизм над утопи-

ческими воззрениями социалистов и коммунистов прежнего

времени) тоже всего лишь мечта, утопия. Они никак не со-

гласуются с естественными основами и стимулами жизне-

деятельности людей, имеющими биологические предпосылки

и выраженными в соответствии с “замыслом природы” в

свободе поведения, конкуренции, соревновании, которые

только и способны раскрыть человеческие задатки, “оку-

нуть людей”, по словам Канта, “в трудности и работу” и

создать мощную энергию развития сообщества людей.

И потому пришлось и тут во имя великой цели, во имя

демонстрации хотя бы каких-то успехов коммунизма, а по

сути дела — для преодоления нарастающего сопротивле-

ния коммунистическим акциям, во имя всего этого пришлось

опять-таки прибегать к массовому насилию, причем к наси-

лию самому мощному — государственному, выраженному в

организации и деятельности концентрационных лагерей,

вооруженном подавлении восстаний, государственных по-

винностях, расправах над непокорными, разнообразных

формах принуждения к труду.

Плюс к этому — прокатившаяся кровавыми волнами в

1918—1921 годы по всей территории былой российской им-

перии самая чудовищная из войн — братоубийственная

Гражданская война, превратившая вооруженные распра-

вы, смерть и кровь чуть ли не в обыденное житейское и

даже романтическое дело.

Не изменила хода событий и введенная в начале 1920-х

годов нэп — новая экономическая политика, которая пред-

ставляла собой на деле не некий гуманный “ленинский план

строительства социализма”, будто бы “строя цивилизован-

ных кооператоров”, а всего лишь тактический маневр —

временное и частичное отступление после, в общем-то, не-

удачной массированной красногвардейской коммунистиче-

ской атаки и последовавшей затем тотальной разрухи

экономики страны. Отступление, которое с самого начала

предполагалось вскоре остановить и которое действительно

уже в конце 1920-х годов по наказу Ленина было останов-

лено сталинским режимом.

Все это — если суммировать существо событий с ок-

тября 1917 до 1921 года — означало не только слом, разрыв

закономерно-естественного развития в сторону свободы и

поворот назад, пусть и к модернизированному строю тира-

нической власти и фанатичной идеологии, но и формирова-

ние при господстве такого строя искусственного общества,

основанного на фанатизме, насилии и фальсификациях.

“Отмирающее” право. Каково же отношение ортодок-

сального марксизма и большевистской практики к праву в

строго юридическом значении — к законам, суду и т.д.? После

Октября 1917 года в официальной науке, пропаганде, гос-

подствующем общественном мнении утвердился взгляд о

том, что: да, декреты, кодексы, суды, другие институты

юриспруденции, пришедшие к нам из прошлого, пока нуж-

ны революционному пролетариату, но нужны — временно,

им суждено сойти со сцены, они уже сейчас отмирают.

Вот несколько высказываний правоведов того времени.

В 1918 году А-Г-Гойхбарг, отмечая ущербность и обре-

ченность индивидуалистического буржуазного права, писал:

“Окончательный, смертельный удар наносит ему власть но-

вого класса — пролетариата. Во время пролетарской рево-

люции это право находится в агонии и заменяется социальным

правом переходного периода . . .”1. Спустя десятилетие дру-

гой советский правовед, Ю. Гейман, как бы продолжил эту

мысль: “Хозяйственное законодательство военного коммуниз-

ма, — писал он, — представляет сложный замкнутый круг

неправовых по своей природе норм и норм публично-право-

вых, крайне ограниченных в своем объеме”, и, указывая на

характер планово-договорных отношений, отмечал: ” .. .они

просто указывают путь, по которому пойдет хозяйственное

право пролетарского государства к неправу, к администра-

тивно-техническому регулированию, к своей противополож-

ности”2. Такого же взгляда придерживался в то время и другой

автор (вскоре, впрочем, пересмотревший эти взгляды и став-

ший основателем ряда конструктивных теорий). Указывая

на то, что в условиях “укрепления и роста социалистических

элементов в хозяйстве “правовая форма сворачивается, от-

мирает”, он утверждал: “настоящее регулирование социали-

стического хозяйства начинается там, где закон превращается

в техническое правило, сливается с процессом непосредст-

венного управления производством”3.

‘ Гойхбарг А.Г. Пролетарская революция и гражданское право

Пролетарская революция и право. 1918. № 1. С. 17.

2 Гейман К>. Хозяйственное право к 12-летию Октября Е.С. Ю.1929.

№ 44. С. 1030, 1032.

3 Братусь С.Н. К проблеме хозяйственно-административного права

Советское государство и революция права. 1930. № 11—12. С. 149, 167.

160

Глава четвертая. Коммунистическая философия права

Трактовка права как права отмирающего, сходящего

со сцены жизни общества, в котором побеждает социализм,

была господствующей, доминирующей в коммунистической

идеологии, в официальной юридической науке того време-

ни. Более того, под такое понимание права подстраивались

и более .общие правовые воззрения. Одним из наиболее влия-

тельных среди них стала “меновая” концепция права

Е.Б. Пашуканиса, который в своем обширном исследовании

“Общая теория права и марксизм” обосновывал взгляд, в

соответствии с которым право вообще строится на основе

меновых, рыночных отношений, и поэтому устранение при

социализме товарно-рыночного хозяйства означает также

и “отмирание” права’.

Взгляд на право в революционно-российских условиях

(резко контрастирующий с линией на возвышение права,

характерной для буржуазных революций, для дооктябрьской

российской истории) едва ли имел безобидный характер не-

коего экзотического изыска, простого интеллектуального за-

блуждения, как это пытаются представить некоторые

западные авторы. К сожалению, этот взгляд стал не только

отражением наивно-утопических представлений о благост-

ном “полном коммунизме” в облике библейского рая, но и

жестко-суровой наукообразной констатацией действитель-

ных советских реалий — приниженного, убогого фактиче-

ского положения правовых форм в условиях господства

всемогущей партократической власти.

Советские гражданские законы. Было бы грубой ошиб-

кой изображать реальное положение дел в юридической

системе советской России в одной лишь густо-черной то-

нальности под рубриками “партократическая власть”, “ти-

рания” и т. д. В области социального законодательства

(трудового, семейного, по социальному обеспечению) в Рос-

сии после 1917 года вводилось немало прогрессивных поло-

жений, прежде всего тех, которые направлены на защиту

интересов людей труда, материнства и детства, малообес-

печенных, обездоленных, то есть положений, отвечающих

исконному предназначению права.

На первый взгляд, как будто бы такую же позитив-

ную оценку должно было бы получить и то обстоятельст-

во, что вслед за Конституцией 1918 года, кодексами о

труде, о браке и семье в 1922 году принимается Граж-

‘ См.: Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм Избран-

ные произведения по общей теории государства и права. М., 1980.

1. Ортодоксальные основы

161

данский кодекс, которому — хотелось бы напомнить —

принадлежит первостепенное значение в утверждении и

развитии принципов гражданского общества, прав и сво-

бод личности.

Но тут мы как раз встречаемся с одним из коварных

свойств советского права, которое уже с того времени станет

его неотъемлемой и определяющей чертой. Суть дела в том,

что общепризнанная миссия и престиж гражданских зако-

нов (точно так же, как и Конституции) никак не соответство-

вали в условиях коммунистического партократического

господства их фактической роли и реальному значению, соз-

давая тем самым в основном видимость, иллюзию современ-

ного и отработанного правового устройства.

Гражданский кодекс был принят в 1922 году исключи-

тельно для того, чтобы ввести в жизнь общества нормы и

институты, позволяющие каким-то образом упорядочить,

ввести в известные рамки собственнические и рыночные

отношения, которые стали складываться в условиях нэпа.

Только это — исключительно регулятивная функция в ком-

мерческих делах, и больше ничего. В советском обществе

даже не возникала, да и не могла возникнуть, задача вне-

дрить во все подразделения общественной жизни принци-

пы и критерии поведения, образующие само содержание

гражданского общества — экономическую свободу и юри-

дическое равенство всех субъектов, их возможность самим,

своей волей и в своем интересе создавать для себя права и

обязанности, нести персональную ответственность за свои

действия.

Более того, по прямой, жестко определенной партий-

ной установке, безапелляционно сформулированной Лени-

ным, из кодекса была устранена его душа, его граждан-

ственная и социальная суть — его назначение быть носите-

лем, хранителем и защитой важнейшего устоя гражданско-

го общества и свободного рынка — частного права.

Вместо безусловного, твердого обеспечения самостоя-

тельности и суверенного статуса субъектов гражданского

права кодекс открывал возможность для прямого вмеша-

тельства органов власти в гражданские правоотношения. Это

и случилось в гигантских масштабах, когда гражданские

правоотношения были поставлены в полную зависимость от

“планов”, то есть от произвольных императивных команд

властных хозяйственных инстанций.

Да и вся правовая жизнь российского общества полу-

162

Глава четвертая. Коммунистическая философия права

1. Ортодоксальные основы

163

чила из уст Ленина четкую установку: “Мы ничего частного

не признаем, для нас все в области хозяйства есть публич-

но-правовое, а не частное”; и по множеству каналов: и в

законодательной работе, и в практической юриспруденции,

и в области юридической науки и образования — везде та-

кого рода директивная идеологическая установка была вне-

дрена во все сферы правовой жизни, везде стала непре-

рекаемым постулатом.

Понятно, сам факт издания в советской России Граж-

данского кодекса, даже при указанной политической ин-

терпретации и идеологической атмосфере имел серьезный

положительный эффект. Гражданский кодекс, пусть в уре-

занном виде, внес в экономическую жизнь некоторые граж-

данско-правовые ценности, элементы цивилистической

культуры. Тем более что фактическое содержание кодекса

образовали добротные проектные заготовки, сделанные вид-

ными русскими цивилистами в дореволюционное время. Дея-

тельность судов по гражданским делам получила известную,

относительно твердую и престижную, нормативную основу.

Оживились юридическая наука и преподавание цивилисти-

ческих дисциплин. В середине 1920-х годов в России вышел

ряд крупных исследований по гражданскому праву. И, быть

может, самое существенное состояло в том, что в отличие

от ряда других областей гуманитарных знаний, где даль-

нейшее развитие дооктябрьской науки не имело никакой

перспективы, здесь в науку, пусть и не на долгое время,

вернулся ряд крупных правоведов (таких, как А.В. Венедик-

тов, М.М. Агарков, С.И. Аскназий, Е.А. Флейшин, В.К. Рай-

хер, Б.Б. Черепахин и др.).

В целом же, однако, Гражданский кодекс 1922 года не

оказал на советское общество сколько-нибудь заметного

влияния. Тотально огосударствленная, скованная идеологи-

ей и диктатурой жизнь общества оставляла лишь узкие

участки реальных отношений (споры между трестирован-

ными предприятиями, бытовые сделки, наследственные

дела), где гражданско-правовые нормы работали, давали

заметный эффект в жизни людей, общества. Да и сам Гра-

жданский кодекс, лишенный своей души — частного права

и потому обескровленный, немощный, во многом обрел, как

и все право того времени, “опубличенный” характер, не стал,

как говорится, явлением — юридическим документом, ко-

торый бы выбивался из общего “опубличенного” массива

законодательства советской России и заложил основу для

оптимизма в отношении правового будущего российского

общества’.

Императивы коммунистической философии права.

философия права, сложившаяся на основе марксистской

доктрины в ее ленинско-сталинской, большевистской ин-

терпретации, представляет собой результат сложного, на

протяжении многих десятилетий, развития от права роман-

тизированной революционной диктатуры к феномену “со-

ветское право”, к идеологии социалистической законности,

развившейся при сталинской тирании и утвердившейся в

обстановке брежневского неосталинизма.

Принципиальные основы этой коммунистической, марк-

систской философии права были заложены уже после ок-

тябрьского переворота, в 1920—1930-х годах, когда тор-

жествовали революционные романтика и фанатизм, идеи

“отмирания права”, революционного правосознания и рево-

люционной законности. Суть такой идеологии заключается

в придании величайшего значения не позитивному праву, а

некоему высшему праву — революционному праву, служа-

щему коммунизму, дающему непосредственное обоснование

и оправдание каким угодно акциям в отношении всего об-

щества, всего населения, любых его групп, любого человека.

Именно на таком “праве” были построены идеи вооружен-

ного захвата власти, диктатуры пролетариата, мирового

пожара, революционных войн, беспощадного подавления

контрреволюции, красного террора, физического уничтоже-

ния классово чуждых элементов и сотоварищей-отступни-

ков от генеральной линии партии.

Ранее уже говорилось, что такого рода высшее револю-

ционное право может быть охарактеризовано как нечто близ-

кое к правосознанию и даже к некоему революционному

естественному праву (в которое в обстановке революцион-

ных перемен включалось “право свергать тирана”, устра-

‘ Впрочем, в юридической литературе того времени можно найти и

высказывания оптимистического характера. “… Наше имущественное пра-

во, — писал в 1928 году один из правоведов, — как в общих терминологи-

ческих очертаниях своих, так и по содержанию своих нормативных

постановлений, будет все более приближаться к обычным типам граж-

данских институтов, свойственных частно-правовому строю капиталисти-

ческих стран” (Канторович Я. Основные идеи гражданского права. Харьков,

1928. С. 6). Примечательно, что в 1926 году Б.Б. Черепахин издал в
Иркут-

ске брошюру “К вопросу о частном и публичном праве”, в которой на

основе обширных научных материалов дал обстоятельную характеристи-

ку гражданско-правовым началам — началам координации воли и инте-

ресов субъектов (X сб. трудов профессоров и преподавателей Иркутского

?

?

,

~

(ae?

f

??>?f

E

V

?

h

O

?

th

J

l

Oe

>

?

J

t

TH

|

ae

l

TH

`

E

x

ae

R A

&

i

Z

E

??>?E

?

ue

X

AE

I

|

e

H

°

2

c

c

O

Ue

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

??>?:

?

l

O

>

?

?

?

u

H

°

z

i

4-

?-

ue

n

O

B!

??>?B!

¶!

?”

®”

#

?#

th#

p$

TH$

%

>%

 %

&

x&

ae&

R’

E’

D(

?(

.)

 )

*

?*

o*

f+

Ue+

P,

¬,

?-

e-

X.

E.

4/

c/

0

x0

a0

J1

1/41

(2

?2

3

x3

e3

T4

Ae4

“5

”5

ue5

h6

Oe6

B7

Ae7

TH7

J8

1/48

*9

??>?*9

?9

:

l:

I:

@;

®;

„>

i>

Z?

A?

*@

?@

I@

.A

 A

B

|B

¦B

C

|C

iC

dD

OD

??>?OD

?LP

3/4P

Q

vQ

aQ

RR

AR

*S

 S

T

‚T

oT

fU

OU

@V

®V

W

†W

oW

hX

IX

:Y

HY

AEY

NZ

THZ

b[

?[

>\

Ae\

??>?Ae\

L]

O]

^

^

v^

?^

°^

_

?_

?_

I`

@a

¬a

b

‚b

ib

\c

Ec

.d

–d

e

ne

ae

Rf

1/4f

&g

’g

ug

??>?ug

2h

”h

i

hi

?i

?cs

t

zt

et

Tu

3/4u

&v

?v

ov

jw

Uw

Jx

Ax

8y

?y

z

?z

oz

j{

TH{

N|

A|

0}

?}

~

?~



t

ae

^?

??>?^?

??

x‚

c‚

“?

¬?

??

z„

e„

T…

A…

4†

?†

|‡

e‡

V?

A?

.‰

Z‰

A‰

*?

??

‚‹

ae‹

??>?ae‹

X?

AE?

?

v?

3/4?

J‘

1/4‘

(’

?’

D“

¦“

|”

ae”

`•

a•

?–

e–

T—

??>?T—

p—

O—

L?

3/4?

*™

c™

?

~?

i?

D›

?›

?

‚?

i?

6?

??

?

|?

ae?

?F

nF

?F

¦¤

Y

„Y

?Y

§

?

?

??

©

P?

A?

3/4«

–¬

t

U

??>?U

*?

??

°

6?

 ?

?

„?

o?

0?

??

µ

THµ

®¶

·

d?

Ue?

H?

??

?

??>? ?

??

 ?

u?

??

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

??>?8—281; отд. оттиск).

164 Глава четвертая. Коммунистическая философия права

нять “неугодного правителя”, вести “революционную войну”

и т. д.).

Но именно — в чем-то близкое к естественному праву,

обосновываемое естественным сопротивлением существующему’

насилию, возведенному во власть, — близкое, но не более того,’

Ибо, в отличие от естественного права в строгом значении,

коренящегося в требованиях окружающих человека естест-

венных факторов, природы, здесь правообосновывающим ба-

зисом революционных акций являются иллюзорные идеоло-

гические догмы, постулаты идеологии (как система идей, пре-

бывающая и саморазвивающаяся в “своей классово-утопиче-

ской логике”). Той идеологии, глубокие исторические основы

которой коренятся в этике, религиозно-этических представ-

лениях, идеологизированных философских системах и взгля-

дах — таких, как платоновский взгляд на идеальное

государство, воззрения Ж.-Ж. Руссо о народном суверените-

те, католические представления о Спасении, марксистские уто-

пии о полном коммунизме, для достижения которого все

средства хороши и допустимы’.

И не менее важно здесь то, что указанное “высшее

право” как таковое является непосредственным, без каких-

либо промежуточных звеньев, основанием для насильствен-

ных акций любой мощности и интенсивности — вплоть до

ведения войны с использованием всех самых мощных средств

поражения, массированного физического уничтожения врага

(например, газов при подавлении крестьянских восстаний),

тотального истребления всего и вся, способного оказать со-

противление.

1. Ортодоксальные основы

‘ Знаменательно, что некоторые направления религиозной идеоло-

гии по известным параллелям смыкались с коммунизмом. Эта общность

религиозных воззрений и коммунизма справедливо была подмечена рус-

скими либеральными правоведами-философами, а в области художест-

венного творчества — Ф-Достоевским. Как верно отмечено в современной

литературе, “в глазах Чичерина (одного из самых видных русских право-

ведов либерального направления, критиковавшего Соловьева за увлече-

ние католицизмом. — С. А.) общей чертой католицизма и социализма было

стремление к насильственной организации Добра; в этом пункте он пол-

ностью соглашался с Достоевским .. .Социализм и коммунизм, по его сло-

вам, это явная попытка возврата к теократическим устремлениям

католического средневековья, т. е. насильственного насаждения Царства

Божия, исключительно опасного ввиду развития современного государст-

венного аппарата. Удача такого эксперимента была бы огосударствлением

всего и повлекла за собой всеобщее порабощение и экономическую ката-

строфу”. И дальше: “Соловьев обвинялся Чичериным не только за увле-

чение католическим теократизмом, но и за прокладывание дороги

социализму и даже коммунизму” (Валицкий А. Нравственность и право в

теориях русских либералов конца XIX — начала XX векаВопросы фи-

лософии. 1991. №8. С. 33).

–.-,— —. 165

ft’ Что же касается позитивного права, то при таких бес-

крайних возможностях, которые дает указанное “высшее

право”, оно требуется только как некоторое вспомогатель-

ное, подсобное средство — для прикрытия совершаемых

акций, для придания им некой “легитимности”, для некото-

;; рого упорядочения, устранения крайностей, известного оп-

‘; равдания, придания — если удастся — даже какой-то

респектабельности. А коль скоро действующие законы, иные

нормативные документы, правосудная деятельность для

подобных вспомогательных операций не очень-то нужны,

то и позитивное право в таком случае вообще оказывается

излишним, призванным выполнять некоторую регулятив-

ную и в основном декоративную роль, или даже — таким,

которое создает ненужные помехи, мешает великому рево-

люционному делу.

Это, помимо всего иного, объясняет сдержанное, а не-

редко и прямо отрицательное отношение ортодоксальных

марксистов, большевиков к закону, к позитивному праву

и — что особо примечательно — к естественному праву, к

неотъемлемым правам человека. Маркс и Энгельс без оби-

няков говорили так: “Что касается права, то мы, наряду со

многими другими, подчеркнули оппозицию коммунизма про-

тив права как политического и частного, так и в его наибо-

лее общей форме — в смысле права человека”‘ (да-да, были

сказаны и такие слова! И не опрометчиво, не случайно: они

точь-в-точь согласуются с исходными марксистскими идео-

логическими положениями).

Конечно, кратко обрисованная схема императивов, вы-

текающих из марксистской революционной доктрины в ее

большевистской, ленинско-сталинской интерпретации, —

именно схема, обнаженная суть, сама логика действий и

поведения. Такая схема, логика во время вооруженного за-

хвата большевиками власти, в последующих насильствен-

ных, порой открыто террористических акциях нередко

давала о себе знать на деле именно так, в самом что ни на

есть своем естестве, в своем открытом, обнаженно-крова-

вом виде.

И хотя затем, в ходе последующего развития, когда в

жизнь советского общества стал все более входить феномен

“советское право”, многие из обрисованных черт революци-

онной законности оказались перекрытыми относительно

развитыми, более или менее отработанными технико-юри-

I »

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter

Похожие документы
Обсуждение

Ответить

Курсовые, Дипломы, Рефераты на заказ в кратчайшие сроки
Заказать реферат!
UkrReferat.com. Всі права захищені. 2000-2020