Петрова Н.Е. 2004 – Частное и субсидиарное обвинение (книга)

Петрова Н.Е. 2004 – Частное и субсидиарное обвинение

СОДЕРЖАНИЕ

В В Е Д Е Н И Е . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4

Глава 1. Обвинение как процессуальный институт, формы и виды
его реализации.

( 1. Историческое развитие, понятие, сущность и процессуальное значение
обвинения. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . 6

( 2. Организация обвинения и принципы уголовного процесса. . . 39

( 3. Виды обвинительной деятельности. Проблема обоснования целостности
института неофициального обвинения. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . .57

Глава 2. Неофициальное обвинение как самостоятельный вид
преследования преступлений.

( 1. Значение неофициального обвинения. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . 71

( 2. Формы реализации неофициального обвинения в современных зарубежных
правовых системах. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . 79

( 3. Субъекты неофициального обвинения в российском уголовном
процессе. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 89

( 4. Особенности производства при поддержании обвинения неофициальным
обвинителем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .114

( 5. Особенности производства по делам, возбуждаемым не иначе, как по
жалобе потерпевшего. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . 144

Глава 3. Субсидиарное обвинение как разновидность неофициальной
обвинительной деятельности.

( 1. Понятие и сущность субсидиарного обвинения. . . . . . . . . . .
154

( 2.Перспективы развития субсидиарного обвинения в российском уголовном
процессе. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . 162

( 3. Особенности производства при участии в деле субсидиарного
обвинителя. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 169

З А К Л Ю Ч Е Н И Е. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . 193

Список литературы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . 197

В В Е Д Е Н И Е.

Нынешнее поколение юристов имеет возможность воочию наблюдать процесс
трансформации авторитарного государства в демократическое, который
сопровождается системной перестройкой основных правовых конструкций.
Однако не всегда изменения в законодательстве создают логически
правильный и эффективный механизм реализации передовых демократических
идей. Ярким подтверждением тому стал принятый 18 декабря 2001 года
Уголовно-процессуальный кодекс России. В нем с кардинальными
демократическими преобразованиями соседствует немало устаревших правовых
конструкций, противоречащих реалиям современного судопроизводства. Это в
полной мере относится к проблеме создания эффективной и отвечающей
стандартам правового государства системы уголовного преследования.
Думается, что предприяный в настоящей работе анализ практики
законодательного регулирования вопросов организации уголовного
преследования и роли частных лиц в этой деятельности, позволит выявить и
устранить существующие в данной области недостатки.

Одной из главных причин кризиса отечественной системы юстиции,
обозначенных в Концепции судебной реформы в РФ, следует признать тот
факт, что длительное время государство оставалось враждебной силой по
отношению к гражданскому обществу и личности.

Изменение сложившегося положения в духе демократизации судопроизводства
представляется возможным посредством реформирования такого базового
института уголовного процесса, как уголовное преследование.

Мировой опыт развития юриспруденции свидетельствует о том, что
эффективная борьба с преступностью немыслима без поддержки
общественности, без широкого привлечения частных лиц к делу выявления и
раскрытия преступлений. Однако организовано это участие может быть
по-разному. Истории известны две основные формы участия частных лиц в
уголовном преследовании: в виде предоставления любому члену общества
права открыто обвинять кого-либо в совершении преступлений или в виде
получения особыми государственными органами сведений о преступлениях и
их участниках от граждан-заявителей (денунциаторов). Нетрудно заметить,
что в чистом виде эти формы контрастируют между собой, поскольку первая
предполагает активную деятельность личности в процессе, тогда как вторая
фактически ставит граждан в положение безличных доносителей.

Ст. 1 Конституции РФ провозгласила Россию демократическим правовым
государством. Однако сфера уголовного преследования в современной
России, основанная на монополии государственных органов в области
осуществления обвинительной деятельности, не в полной мере соответствует
принципам демократического устройства общества. Для приведения ее в
соответствие с основами конституционного строя РФ необходимо
реформирование уголовного судопроизводства, одним из направлений
которого должно стать расширение прав членов общества на участие в
преследовании преступлений. Проблема эта тем более актуальна на фоне
неудержимого роста преступности и высокого уровня коррумпированности
среди работников официальных органов уголовного преследования. Тотальный
контроль государства за членами общества, который в недалеком прошлом
обеспечивал относительно эффективную охрану правопорядка, должен
уступить место более демократичным способам борьбы с преступностью,
одним из которых может и должно стать право граждан на самостоятельное
преследование преступлений и обличение виновных перед судом.

В этой связи представляется актуальным изучение конкретных форм
осуществления частными лицами деятельности по преследованию преступлений
с целью выяснения возможностей их внедрения в правовую ткань
отечественного судопроизводства и определения перспектив их развития в
условиях российской действительности.

Г Л А В А 1.

Обвинение как процессуальный институт, формы и виды его реализации.

( 1. Историческое развитие, понятие, сущность и процессуальное значение
обвинения.

Исторический генезис обвинения и его связь с формой процесса.
Исследование темы диссертации невозможно без предварительного изучения
самого института обвинения во всем многообразии его проявлений.
Обвинение является базовым институтом уголовного процесса. Как отмечают
Ф.Н. Фаткуллин, З.З Зинатуллин и Я.С. Аврах, «… обвинение – одно из
самых древних и наиболее значимых процессуальных явлений. Оно фактически
способствовало возникновению самого уголовного судопроизводства, ибо
последнее потребовалось для того, чтобы судить о вине определенного лица
в запрещенном преступном деянии. Судопроизводство развивалось именно в
ходе разрешения обвинений со стороны одних граждан в отношении других».

Однако взаимосвязь обвинения и уголовного процесса в различные
исторические периоды у разных народов выглядела по-разному. Поэтому,
чтобы оценить обвинение, как внутренне единое процессуальное явление,
необходимо подвергнуть анализу все многообразие его исторических
проявлений с целью выделения общих характерных черт.

Как известно, в истории развития уголовного процесса выделяют три его
типа: состязательный, розыскной и смешанный. Данное деление напрямую
связано со спецификой организации обвинения и одновременно выражает
соотношение частных и публичных начал в уголовном процессе в их
историческом возникновении и развитии.

Прав В.П. Нажимов, указывая, что основу уголовного процесса составляет
деятельность, связанная с борьбой против лиц, совершивших преступления,
и с защитой потерпевших от преступления. Главной процессуальной формой
осуществления этой деятельности является обвинение. В своем историческом
развитии обвинение прошло несколько стадий.

Обвинение глубоко уходит своими корнями не только в социальную, но и в
биологическую природу человека. Как отмечает Э. Анкерс, стремление людей
к формированию правовых норм кроется в биологически заложенном в
человеке желании выжить, то есть в желании, содержащем в себе некую
стихийную готовность к возмездию. Поэтому исторически первой формой
борьбы против посягательств на жизнь и иные интересы и отношения
человека являлась непосредственная физическая борьба подвергшегося
нападению против нападающего. Этот способ борьбы с посягательствами
никогда не утрачивал полностью своего значения, и официально признан
современным правом в виде института необходимой обороны.

Как видно, данный способ борьбы с посягательствами носит ярко
выраженный индивидуалистический характер. В этой связи необходимо
указать на то, что психологически и биологически природе обвинения
изначально присущи частные, индивидуалистические элементы.

Однако социальная природа обвинения иная, поскольку с развитием
человеческого общества меняется и характер борьбы с посягательствами,
возникают ее новые формы. Постепенно община начинает брать на себя
функции защиты интересов своих членов. В период первобытно-общинного
строя в качестве юридических сторон в судебных процессах выступали роды,
а не отдельные индивиды. В случае нарушения интересов конкретных членов
племени применение карательных мер носило групповой характер и
осуществлялось членами конкретного рода, семьи ( кровная месть). Здесь
мы уже видим появление элементов публичности в преследовании
правонарушителей. Как отмечает Ю.Е.Петухов, «… на этом промежуточном
этапе… появились элементы обвинения, отличного от частного обвинения,
так как в реализации обвинения фактически могло и принимало порой
участие несколько человек, но это еще не публичное, так как отстаивали
они корпоративные интересы». Позднее из группового противостояния родов
выкристаллизовался более индивидуалистический порядок разрешения спора –
поединок. Впоследствии эта форма разрешения правовых конфликтов была
закреплена многими памятниками древнего права (Русская Правда,
Салическая правда и др.).

Все вышеперечисленные способы разрешения социальных конфликтов носили
внесудебный характер. Поэтому говорить об обвинении применительно к
таким ситуациям можно лишь со значительной долей условности.

Собственно обвинение возникает и совершенствуется одновременно с
возникновением и развитием судебных органов. Наиболее древние и развитые
судебные системы уже дают представление о юридической природе обвинения
и его органической связи с формами процесса.

Интересны в этом отношении античные государства. Их двойственная
природа, выражающаяся в демократии для свободных граждан и тирании по
отношению к рабам, обусловила одновременное сосуществование двух форм
уголовного процесса – состязательного и розыскного.

Афинское государство представляет собой образец античной демократии с
присущими ей особенностями судоустройства. Судебные учреждения в Афинах
достигли наибольшего совершенства в период расцвета афинской демократии
(V век до н. э.). Система судов в Древних Афинах была весьма
разветвленной (народное собрание, гелиэя – суд присяжных, суд диэтетов).
Во всех судах, к ведению которых относилось производство по делам
свободных граждан, процесс носил состязательный характер: стороны были
равны в правах, несли обязанность по представлению доказательств,
независимый суд разрешал дело, как правило, путем голосования. Ярко
выраженная состязательность судопроизводства обусловила соответствующую
специфику в построении обвинения. Все дела, в том числе и уголовные,
делились на два рода: государственные, т.е. те, в которых были затронуты
интересы государства, и частные, возникавшие вследствие нарушения
чьих-либо личных прав. Начать государственный процесс мог всякий
гражданин, начать частный процесс могло только непосредственно
заинтересованное лицо или его законный представитель. Однако следует
отметить, что понятия о процессе государственном и частном не были
строго разграничены, выбор той или иной формы процесса во многих случаях
зависел от обвинителя.

Обвинение в древнегреческом процессе занимало исключительно важное
место. При отсутствии обвинителя дело не возбуждалось даже при наличии
явного преступления. Характерно, что право Древней Греции особое
внимание уделяет ответственности обвинителя за обоснованность обвинения.
Один из древнейших нормативных актов – закон Залевка, – устанавливал,
что инициатор процесса должен был являться в народное собрание, игравшее
роль суда, с веревкой на шее. В случае проигрыша дела его тут же душили.
Позднее обвинитель перед началом процесса должен был принести страшную
клятву. Обычай гласил: «Тот, кто обвиняет другого в совершении
чего-нибудь подобного, прежде всего даст присягу, призывая гибель на
себя, на свой род и на дом». В мифологическом мировоззрении греков это
должно было означать, что тот, кто необоснованно обвиняет другого в
убийстве, воровстве и т.п., сам лишится жизни, понесет утрату близких
или имущества. Такое понимание ответственности хорошо сочеталось с
раннеправовым принципом талиона.

Позднее, с развитием правовых институтов, ответственность обвинителя
получила четкое закрепление в древнегреческом праве. Так, возбуждение
государственного процесса налагало на обвинителя особую ответственность
за обоснованность обвинения. Он подвергался штрафу в 1000 драхм, если по
рассмотрении дела на его стороне оказывалось менее одной пятой части
голосов судей, а в случае троекратного повторения необоснованных
обвинений – лишался права возбуждать их в дальнейшем.

В частном процессе ответственность обвинителя, не собравшего одной
пятой голосов судей, ограничивалась штрафом в пользу обвиняемого, размер
которого зависел от тяжести выдвинутого обвинения. Кроме того
обвинитель, начавший государственный процесс, должен был довести его до
конца под угрозой штрафа в 1000 драхм, частное же дело могло быть
прекращено в любой стадии процесса без всяких невыгодных последствий.
Однако каждое оправдание могло, в свою очередь, послужить поводом к
началу процесса против заведомо несправедливого обвинителя.

Однако система равноправия сторон действовала лишь в процессах
свободных граждан. Дела о преступлениях рабов в Древней Греции
рассматривали особые органы, например, Коллегия одиннадцати.
Рассмотрению дел в Коллегии одиннадцати были присущи многие черты
инквизиционного процесса. Коллегия производила аресты, рассматривала
дело, назначала наказание и исполняла его. Производство велось тайно.
Обвиняемые не пользовались никакими процессуальными правами, для
назначения наказания достаточно было одного лишь подозрения в совершении
преступления. Характерно то, что в Коллегии одиннадцати обвинение как
таковое не осуществлялось. Никто из граждан не выступал обвинителем.
Производство начиналось по доносам или сообщениям шпионов.

Еще более яркую картину зависимости структуры обвинения от формы
уголовного процесса являет история развития юриспруденции в Древнем
Риме. Как известно, всю древнеримскую историю делят на три периода:
эпоха царств, период республики и период империи. Каждому из этих этапов
присуща особая форма уголовного судопроизводства.

Царский период характеризуется достаточно низкой степенью развития
судебных учреждений, и потому наименее интересен для
сравнительно-правового исследования. Однако здесь уже можно выделить
некоторые существенные моменты. Судебная власть была сосредоточена в
руках царя. В этот период уже проводилось различие между преступлениями,
затрагивающими государственный интерес, и преступлениями, посягающими
лишь на частные права. Соответственно существовали два различных способа
производства и осуществления обвинения. В первом случае процесс
назывался государственным, его основу составляло розыскное начало. Царь
сам возбуждал обвинение, принимал меры к розыску доказательств и
доставке в суд обвиняемого. Затем царь рассматривал дело и выносил по
нему приговор. Однако в судопроизводстве рассматриваемого периода
преобладали процессы частные, что объясняется слабостью публичной
власти. Производство в этих случаях носило состязательный характер,
обвинение предъявлялось и осуществлялось частными лицами. Стороны сами
заботились о представлении доказательств, о явке обвиняемого и
свидетелей. Царь выслушивал обе стороны и выносил приговор.

Период республики характеризуется государственным строем и политическим
режимом рабовладельческой демократии, которая вызвала к жизни
соответствующую систему уголовного судопроизводства. Период республики
был периодом зарождения и расцвета замечательного судебного учреждения –
суда квестий и связанных с ним форм уголовного процесса. Производство в
суде квестий строилось на принципах состязательности. При рассмотрении
дела соблюдали два основных правила: по каждому вопросу выслушивались
обе стороны, обвиняемый пользовался теми же правами, что и обвинитель
(Audiatur et altera pars -Да будет выслушана и другая сторона, Non debet
actori licere, quod reo non permittitur – Не должно быть позволено истцу
(обвинителю) то, что не разрешается ответчику (обвиняемому). В суде
квестий надлежащее обвинение имело основополагающее значение (Nemo nisi
assusatur fuerit, condemnari potets – Никто не может быть осужден без
соответствующего обвинения). Суд не мог возбуждать дела по своей
инициативе, без наличия жалобы обвинителя. Более того, отмечает И.А.
Покровский, никакие должностные лица «… не имели права вчинать
уголовное преследование ex officio; если не находилось частных лиц,
готовых взять на себя роль обвинителя, преступление оставалось
безнаказанным». Предполагалось, что каждый римский гражданин,
заинтересованный в охране благоденствия республики, охотно возьмет на
себя благородный труд по изобличению лица, виновного в преступлении.
Однако все же обвинение находилось под определенным государственным
контролем, так как желающий выступить обвинителем должен был получить
разрешение претора ( председательствующего в суде). На обвинителе лежала
обязанность собирать доказательства, выискивать свидетелей, вести
обвинение на суде. При неявке обвинителя в суд дело прекращалось. Ввиду
строго обвинительного характера процесса и полного равенства сторон
обвинитель отвечал за обоснованность обвинения. В случае оправдания
подсудимого обвинитель мог быть привлечен им к ответственности за
клевету.

Упадок республики и переход к периоду империи характеризуется
существенными изменениями в области судопроизводства. Судебная власть
постепенно начинает срастаться с административной. Судебные полномочия
получают императорские чиновники. Соответственно самый строй процесса,
прежде всего, формы обвинения, начинает претерпевать существенные
изменения. Ограничиваются права частных лиц на предъявление обвинения по
всем преступлениям, кроме политических. Наоборот, в делах, затрагивающих
интересы императора, были сняты все ограничения: женщины, рабы, лица,
лишенные гражданских прав – все могли заявлять о совершении преступления
против императора. Однако их правовой статус не позволяет назвать их
обвинителями в истинном смысле этого слова. Скорее они являлись
доносчиками. Как замечает М.А. Чельцов-Бебутов: «Вместо обвинителей,
ранее выступавших бесплатно в публичных интересах и отвечающих по
закону за правильность обвинения, теперь появляются доносчики, не
несущие никакой процессуальной ответственности и прямо заинтересованные
в осуждении, так как они получали вознаграждение из конфискованного
имущества осужденных».

Соответственно начинает развиваться институт официального обвинения. По
некоторым преступлениям император или сенат начинают назначать
официального обвинителя из числа сенаторов. Такой обвинитель выполнял
также функции следователя, собирая доказательства виновности на
досудебных стадиях. Постепенно народное обвинение вышло из употребления,
и при императоре Константине (306-337 г. н. э.) был официально
установлено, что общим законом должно быть преследование преступлений
магистратом ex officio во имя общественного интереса.

Появление розыскных начал в судопроизводстве Древнего Рима
исследователи объясняют настойчивым желанием государственной власти
проводить свою волю во всем. Этими зачатками розыскного
судопроизводства позднее воспользовался средневековый процесс, чтобы
придать своим формам больший авторитет.

Судопроизводство раннего средневековья представляет собой яркий пример
состязательной организации процесса. Древнейшие памятники средневекового
права (Русская Правда, Салическая правда) связывают возникновение и
течение процесса исключительно с инициативой потерпевшего или его
ближайших родственников. Суд не производил никаких принудительных
действий по своей инициативе. Стороны пользовались равными правами и
несли одинаковые обязанности и ответственность за свои действия.

Так например, в уголовном процессе раннесредневековой Франции
обеспечению процессуального равноправия сторон уделяется особое
внимание. Стороне, проигравшей дело, грозило наказание. За неявку в суд
обвинитель подвергался штрафу. В случае заключения обвиняемого в тюрьму
до судебного разбирательства такую же меру применяли и к обвинителю.
Неправильное ведение обвинительной деятельности влекло потерю права на
обвинение. Обвинитель сам формулирует обвинение и обязан доказать
указанные им факты. Единственный случай, когда с обвинителя снимается
обязанность доказывания – это признание обвиняемым своей вины.
Аналогичные примеры можно привести из истории судопроизводства
феодальной Германии. Здесь также общепризнанным являлось положение об
обязанности обвинителя доказывать обвинение. Если же обвиняемый
возражает против обвинения и его возражения суд признает правильными,
обвинитель подвергается штрафу за предъявление ложного обвинения и
уплате вознаграждения обвиняемому.

Подобные нормы существовали и в уголовном процессе феодальной Англии.
Согласно ст. 12 Второго Вестминстерского Статута Эдуарда Первого 1285
года обвинитель отвечал за правдивость обвинения, и в случае оправдания
подсудимого мог по его требованию подвергнуться наказанию. Более того,
аналогичную ответственность несли также лица, злостно подстрекавшие
обвинителя к предъявлению ложного обвинения.

В том же русле развивалось и древнерусское право. Судебный процесс,
описанный в Русской Правде, носил ярко выраженный состязательный
характер, он начинался только по инициативе истца, стороны обладали
равными правами, розыск и поимка преступника осуществлялись силами
потерпевшего, его родственников и соседей.

Таким образом, можно утверждать, что в раннефеодальном обществе
деятельность по преследованию преступлений базировалась на частной
инициативе. Соответственно и судебное разбирательство строилось по
принципу публичного состязания между обвинителем и обвиняемым. Но по
мере укрепления государственной власти инициатива уголовного
преследования все более полно переходит в руки должностных лиц.

Весьма показательна в этом отношении история развития уголовного
процесса во Франции, на родине органа публичного обвинения
(прокуратуры). Уже в XI-XII веках в практике сеньориальных судов
наблюдаются некоторые отступления от обвинительной формы процесса. Так,
например, в герцогстве Норманском герцоги в качестве «хранителей
земского мира» объявляли себя обвинителями во всех делах, в которых не
было законного обвинителя. Официальный, должностной компонент начинал
доминировать над частным началом. Дальнейшее расширение официального
начала в уголовном судопроизводстве привело к возникновению так
называемого ареста по подозрению. Суть этого института состояла в том,
что при общеизвестности факта совершения данного преступления
определенным лицом, судья сеньориального суда имел право арестовать это
лицо по подозрению. Задержав предполагаемого виновника, судья принимал
меры к широкому оглашению факта и оснований задержания. Это делалось для
того, чтобы заинтересованные лица могли явиться в суд и предъявить
формальное обвинение арестованному. В таком случае дело шло путем
обыкновенного обвинительного процесса. Но если обвинитель не являлся, то
ввиду отсутствия основной процессуальной предпосылки – формального
обвинения, – судья должен был освободить арестованного. Последние два
правила указывают, что приверженность обвинительным началам была
по-прежнему сильна. Однако по мере усиления процессов централизации
государственной власти судебная власть постоянно расширяет случаи
преследования ex officio. Особую роль в этом процессе играет расширение
юрисдикции королевских судов, и утверждение постоянной должности
королевского представителя в суде – прокурора ( 1302 г.). С самого
начала деятельности прокуратуры за ней было признано право возбуждать
обвинение по делам, в которых был заинтересован король. Первоначально
прокурор выступал в качестве стороны в старых формах обвинительного
судопроизводства, однако в его процессуальном положении имелись
симптоматичные отличия – он не нес обычной ответственности потерпевшего
за правдивость обвинения и не мог быть подвергнут взысканию в случае
оправдания подсудимого.

Развитие института прокуратуры имело ряд взаимосвязанных последствий:
во-первых, официальный обвинитель все более вытеснял из процесса
потерпевшего, превращая его из полноправной стороны в источник
информации (доносчика или просто свидетеля), а во-вторых, все более
сокращалось число случаев применения старых форм обвинительного
процесса. Все чаще преследование могло начинаться в официальном порядке,
без надлежащего обвинителя, прокурор получает право проводить секретное
расследование преступлений. Как отмечает М.А. Чельцов-Бебутов, «…
экстраординарный ( розыскной – Н.П.) порядок решительно вытеснял
ординарный (состязательный – Н.П.). И скоро в уголовном процессе не
осталось места для обвинителя и гласного судебного состязания».

Обращаясь к истории уголовного судопроизводства феодальной Германии, мы
наблюдаем аналогичные явления. Уже во второй половине XIII века в
Баварии и Австрии считалось бесспорным, что феодальный владелец земли
имеет право на производство расследования без наличия формального
обвинения. В XIV – XV веке в различных местностях Германии в уголовный
процесс проникает противоречащий обвинительному началу принцип
возбуждения преследования в порядке должностной обязанности. Постепенно
устанавливается ряд случаев, в которых дело возбуждается без жалобы
потерпевшего, по инициативе судебных властей, учреждаются должности
публичных обвинителей. Так, в Тирольском уставе 1499 г. было
предусмотрено возбуждение дел должностными лицами на основе обвинения
молвой.

Принятый в 1532 году кодекс немецкого уголовного и процессуального
права, известный под названием «Каролина», формально не отменил
обвинительного процесса. В нем по-прежнему говорится о возбуждении
уголовного дела по жалобе потерпевшего – обвинителя, об обязанности
последнего представлять обеспечение издержек и подвергаться одинаковой с
обвиняемым мере пресечения. Но наряду с этим весь устав пронизан идеей о
государственном розыске преступника на основе обвинения молвой. В XVII
веке розыскной порядок уголовного процесса закрепляется в Германии как
основной. Для применения обвинительного процесса остается лишь самое
узкое поле – дела о незначительных проступках.

Итак, в большинстве европейских стран крепнущая государственная власть
все сильнее стесняла права частных лиц на ведение обвинительной
деятельности. Прямо противоположный пример являет в этом отношении
Англия. Здесь усиление государственной власти не только не вызывает
умаления права частных лиц на предъявление обвинения, но, напротив,
устанавливаются различные ограничения полномочий государственных органов
на ведение преследования в пользу частной инициативы. Так, например,
вплоть до 1818 года право частного лица на обвинение по делам об
убийстве путем вызова подозреваемого на судебный поединок считалось
неоспоримым. Официальное обвинение в таком преступлении не могло быть
предъявлено до истечения года и одного дня с момента убийства. Этот срок
был установлен специально для того, чтобы близкий родственник убитого
мог вызвать подозреваемого на поединок. Хотя уже в XII веке в
источниках английского права появляются намеки на отдельные элементы
официальности в преследовании наиболее тяжких преступлений (feloniae),
однако и здесь полномочия государственных органов существенно не
отличаются от прав частных лиц. Источники указывают, что по делам о
тяжких преступлениях истцом выступает король, то есть государственная
власть обвиняет, будучи такой же стороной в состязательном процессе, как
и любое частное лицо. Наряду с частным обвинительным порядком
существовал особый порядок обвинения молвой, а именно, двенадцатью
присяжными свидетелями, представлявшими перед разъездным судьей местное
население. Историческое развитие этих двух форм привело к их слиянию и
образованию весьма своеобразной организации обвинительной деятельности.
Сначала так называемый большой суд (большое жюри) принимал решение по
вопросу обоснованности обвинения, и если он устанавливал, что ответчик
(обвиняемый) действительно виновен, дело передавалось в малый суд,
который должен был вынести решение. Дело в том, что английское
законодательство устанавливало тяжелые последствия для частного
обвинителя в случае неподтверждения выдвинутого им обвинения. Он
заключался в тюрьму и подвергался штрафу. Кроме того, по закону
обвиняемый пользовался правом в любой момент вызвать частного обвинителя
на поединок, исход которого мог быть для последнего трагическим. Для
того, чтобы избежать этих неблагоприятных последствий, у обвинителя была
только одна возможность – добиться того, чтобы выдвинутое им обвинение
приняли на себя присяжные свидетели общины (большое жюри). Постепенно
большое жюри присяжных превратилось в орган обвинения, заменивший
частного обвинителя. В конце XV века эта форма получила закрепление в
норме обычного права, требовавшей, чтобы обвинитель представлял в
письменном виде большому жюри проект обвинительного акта, в котором
должны были быть точно перечислены пункты обвинения со всеми
относящимися к каждому из них обстоятельствами, а также список
вызываемых свидетелей.

Эпоха буржуазных революций в Европе и последующее развитие европейских
государств привело к возникновению большого числа процессуальных теорий
и к существенным изменениям в структуре уголовного судопроизводства. В
литературе выделяются три основных конструкции уголовного процесса, в
рамках которых протекало реформирование данной системы: 1) как тяжба
между государством и гражданином (Англия, США); 2) как система гарантий
личности против государства (Франция); 3) как юридическое трехстороннее
отношение между обвинителем, обвиняемым и судом (Германия). В духе
указанных концепций происходило развитие организационных основ
обвинения в каждой из упомянутых стран.

В Англии революция не воспрепятствовала поступательному развитию древних
форм состязательного процесса. По-прежнему невозможно было начать
уголовное преследование в отсутствие прямого, определенного по составу
преступления обвинения, предъявленного либо отдельным гражданином, либо
корпорацией. Однако все чаще стало обращать на себя внимание отсутствие
в английской системе органа публичного преследования. В литературе
появились высказывания о том, что «…всякая система уголовного
судопроизводства, не имеющая в составе своем публичного обвинителя, не
может быть другой, как только крайне несовершенной». После длительной
борьбы защитников идеи официального преследования с приверженцами
исконных начал английского процесса, в 1879 году был издан закон об
организации Дирекции публичного преследования, в обязанности которой
входило преследование преступлений, караемых смертной казнью, а также по
делам, затрагивающим общественный интерес вследствие особой сложности
или важности преступления. Дирекции публичного преследования
предоставлялось право отказаться от возбужденного обвинения, но в этом
случае ее действия могли быть обжалованы каждым лицом, имеющим право
возбудить частное обвинение. Дирекция могла нанимать адвокатов для
поддержания обвинения в суде.

Право выступать в суде в качестве обвинителя получили также чины
полиции. Они поддерживали обвинение по делам средней тяжести.
Примечательно, что эти официальные органы не получили в суде никаких
привилегий по сравнению с частными обвинителями. На них возлагалась
обязанность доказывания виновности подсудимого. Любой гражданин
по-прежнему мог взять на себя ведение уголовного преследования. Однако
английская процессуальная теория не допускает ведение обвинения по
одному делу одновременно официальным и частным обвинителем. Считалось,
что присоединение к одному обвинителю другого изменило бы к невыгоде
подсудимого соотношение сил в процессе, т.е. был бы нарушен принцип
равноправия сторон.

Любой обвинитель (официальный или частный) допускался к ведению дела в
суде только в том случае, если предъявленное им обвинение было признано
обоснованным решением большого жюри, т.е. коллегией присяжных из 12-23
граждан. Такое решение именуется в английском праве «голосом отчизны»,
т.е. любое обвинение приобретает после прохождения через большое жюри
публичный характер.

Система судопроизводства во Франции, представлявшая собой классический
пример розыскного процесса, после революции 1789 года подверглась
кардинальным изменениям. Суть их состояла прежде всего в отделении
функции уголовного преследования от разрешения уголовных дел. Однако
существование мощного института прокуратуры привело к установлению
монополии прокурорского преследования преступлений. Частного обвинения
во Франции практически не существует.

Только по малозначительным делам, подсудным судам исправительной или
простой полиции потерпевший имеет право непосредственного вызова
обвиняемого в суд. Но и в этом случае участие прокурора и дача им
заключения по делу является обязательным.

Такое соотношение официального и неофициального начал в области
уголовного преследования вполне соответствует основам французской
процессуальной теории. Французское право придерживается того взгляда,
что, хотя в процессе государство и «…снисходит до правовой борьбы со
своими частными противниками, но на одну доску с ними поставлено быть не
может и нуждается в большем, нежели они, просторе и силе воздействия».
Соответственно, по основному правилу французского процесса в каждом
уголовном деле прокуратура считается главной стороной (partie
principale).

Некий компромиссный вариант в этом отношении представляет собой
судопроизводство Германии. Хотя в 1877 году прокуратура здесь была
реорганизована по французскому образцу, она не получила монопольного
права на ведение обвинительной деятельности. Особенностью германского
процесса является возможность присоединения к государственному
обвинителю также обвинителя-потерпешего. Потерпевший, по жалобе которого
было возбуждено дело, имеет право присоединиться к обвинению в случаях,
когда преступление было направлено против его жизни, здоровья, свободы
или имущественных прав. Таким же правом обладает и тот, кто может
требовать вознаграждения, присуждаемого за оскорбления, клевету и легкие
телесные повреждения.

Права дополнительного обвинителя не зависят от прав прокурора: он может
поддерживать обвинение и при отказе от него прокурора, он также имеет
право обжаловать приговор. Но права дополнительного обвинителя строго
личны и принадлежат только непосредственно потерпевшему.

В XVIII веке сложилась еще одна оригинальная правовая система – система
Соединенных Штатов Америки. Тип организации уголовного судопроизводства
в США принято определять как англо-саксонский. Действительно, у Англии
США позаимствовали множество процессуальных институтов и основные
принципы судопроизводства. Что касается организации обвинения, то здесь
были восприняты принципы обязательности обвинения для возникновения
производства, общегражданской свободы обвинения, возложения обязанности
доказывания на обвинителя под страхом проигрыша тяжбы, принцип
публичности обвинения, выражающийся в том, что никто не может быть
призван к судебной ответственности за какое-либо преступление без
постановления большого жюри. Однако существенным отличием судебной
системы США от английской стало учреждение должности публичных
обвинителей, возбуждающих уголовное преследование от имени штата или
федерации. При этом последовательно был проведен принцип публичности в
организации обвинения, так как должности обвинителей являлись выборными,
и ответственность за свою деятельность обвинители несли не перед
правительством, а перед своими избирателями, т.е. они представляли
интересы избравшей их общины.

Учреждение должности обвинителей не устранило права потерпевшего и
любого другого гражданина на предъявление обвинения. Во многих штатах
деятельность должностных обвинителей была сильно ограничена и сводилась
к помощи советами частным лицам, возбудившим уголовное преследование.

Предпринятый экскурс в историю уголовного процесса дает наглядное
представление о взаимосвязи между формами организации обвинительной
деятельности и формой самого процесса (розыскной или состязательной).
Для того, чтобы обозначить данную закономерность более рельефно,
произведем сравнительный анализ отличительных черт обвинения в розыскном
и состязательном процессе и результаты внесем в таблицу № 1. Таблица №
1. Сравнительный анализ отличительных черт обвинения в розыскном и
состязательном процессе

обвинение в состязательном процессе обвинение в розыскном процессе

-занимает центральное место в процессе (процесс не может быть начат без
соответствующего обвинителя, подлежит прекращению в связи с отказом от
обвинения и т.п.) -играет в процессе факультативную роль

-плюрализм форм обвинения, широкий круг лиц, имеющих право возбуждать
обвинение, приоритет частных начал в области уголовного преследования
-строго ограниченный круг лиц, имеющих право на возбуждение
преследования, приоритет официального обвинения, иногда переходящий в
монополию государства на ведение обвинительной деятельности

-частные лица пользуются наравне с должностными правом непосредственного
возбуждения и ведения обвинения -роль частных лиц в области ведения
обвинения ограничена узким кругом малозначительных дел и положением
доносителя во всех иных делах

-бремя доказывания возложено на обвинителей -обвинитель освобожден от
обязанности доказывать обвинение полностью или частично, она
перекладывается на других участников процесса (суд, органы полиции,
потерпевшего и т.д.)

-обвинитель несет ответственность за обоснованность обвинения в форме
разного рода санкций -почти полное отсутствие ответственности обвинителя
за обоснованность обвинения

Таким образом, можно сказать, что от способа ведения уголовного
преследования напрямую зависит форма самого судопроизводства в
конкретной правовой системе. При этом одним из главных отличий
состязательного процесса от розыскного является право частных лиц
участвовать в обвинении. Эта мысль со всей определенностью проводится
Ю.В.Мещеряковым, который пишет: «Состязательный процесс строится на
разнообразии форм обвинения (курсив мой – Н.П.)».

Нетрудно заметить в этой связи, что хотя состязательность и
провозглашена конституционным принципом российского судопроизводства (ч.
3 ст. 123 Конституции РФ), на деле отечественный уголовный процесс не
содержит многих важных элементов состязательности. В том числе, это
относится к процессуальным возможностям частных лиц в области уголовного
преследования. УПК РФ 2001 года, как и ранее действовавший УПК РСФСР
1960 года, и современная российская уголовно-процессуальная доктрина
ставят между гражданином или юридическим лицом, требующим защиты от
преступления, и правосудием посредника в лице правоохранительных
органов, посредника, не всегда работающего эффективно. Несоответствие
такой ситуации требованиям процессуального демократизма очевидна, оно
порождает отчуждение между судом и населением, делает судебную защиту
труднодоступной. Авторы Концепции судебной реформы в России, критикуя
существующую систему правосудия, справедливо отмечают, что для нее
«…характерны преувеличенная забота об интересах государства в ущерб
другим субъектам правоотношений, подмена общественных и частных начал
государственными. В системе правоприменения не была обеспечена
общественная функция правосудия, – оно оказалось в безраздельной власти
государства. Народному правосознанию не было места в судебных залах».

Представляется, что преодоление отчуждения между судебной властью и
народом и последовательное проведение принципа состязательности в
российском уголовном процессе требует положительного решения вопроса о
расширении полномочий частных лиц в области ведения обвинительной
деятельности. В этой связи важной задачей процессуальной науки на
современном этапе является обоснование необходимости существования
плюрализма форм обвинительной деятельности в российском уголовном
процессе, устранения монополии государства в области преследования
преступлений на основе широкого доступа частных лиц к осуществлению
обвинительной деятельности.

Сущность и процессуальное значение обвинения. Успешное решение
поставленной задачи требует всестороннего анализа процессуального
института обвинения.

В отечественной науке уголовного процесса широкое распространение имеет
деление обвинения на обвинение в материально-правовом смысле, под
которым подразумевается совокупность установленных по делу и вменяемых
обвиняемому в вину общественно-опасных и противоправных фактов,
составляющих существо конкретного состава преступления, и обвинение в
процессуальном смысле, понимаемое как основанная на законе
процессуальная деятельность компетентных органов и лиц по изобличению
обвиняемого в совершении инкриминируемого ему преступления и по
обоснованию его уголовной ответственности с тем, чтобы добиться
публичного его осуждения. С учетом избранной темы предметом рассмотрения
в данной работе будет являться обвинение в процессуальном смысле, то
есть сущность, содержание, субъектный состав и правовые механизмы
ведения деятельности по изобличению лиц, виновных в совершении
преступлений, и обоснованию их уголовной ответственности.

В процессуальной науке уяснение сущности института обвинения протекало
в русле дискуссии о структуре процессуальных функций. Научные позиции по
данному вопросу определялись через отношение авторов к идее
состязательности в уголовном процессе. В 30 – 50е годы в отечественной
процессуальной науке широко распространилось мнение о том, что
состязательность не может являться основой уголовного процесса,
поскольку находится в противоречии с принципом установления объективной
истины. Отрицая состязательность как принцип уголовного процесса, многие
ученые последовательно отрицали существование в уголовном процессе
самостоятельных процессуальных функций. Соответственно делался вывод о
том, что обвинения в советском уголовном процессе либо не существует
вообще, либо оно играет в судопроизводстве факультативную, подчиненную
роль. Например, М.А.Чельцов, выделяя четыре процессуальных функции, не
называл среди них обвинения, а понимал его как одну из форм
прокурорского надзора в суде. Еще более категорично высказывался по
этому поводу В.Г. Даев: «Ни прокурор, ни потерпевший, ни общественный
обвинитель, на наш взгляд, не являются в советском уголовном процессе
носителями функции обвинения… Соответственно этому отсутствует и сама
функция обвинения как специальные роль и назначение кого-либо из
участников процессуальной деятельности». Это мнение разделяют и
некоторые современные исследователи. Например, В.Джатиев пишет:
«Полагаю, что в уголовном процессе нет и не может быть никакой функции
обвинения». В. Божьев, анализируя природу российского уголовного
процесса, также приходит к выводу, что стороны существуют не на всех
стадиях судопроизводства, а значит, на отдельных его этапах принцип
состязательности не действует. Действовавший до недавнего времени
Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР содержал множество норм, смысл
которых не позволял считать обвинение самостоятельной процессуальной
функцией (ст.ст. 3, 20, 109, 217, 248, 251, 255, 256 УПК РСФСР).

Тем не менее, идея состязательности никогда не теряла полностью своего
значения и в настоящее время получила последовательное закрепление в
законодательстве (ст. 15 УПК РФ). Сторонники состязазательной
организации судопроизводства всегда указывали на существование ряда
самостоятельных процессуальных функций, среди которых выделялась
деятельность по изобличению лица, совершившего преступление, и
доказыванию его виновности. Так, М.С. Строгович еще в 1951 году
обосновывал наличие в процессе трех основных функций: уголовного
преследования, защиты и судебного разрешения дела. В защиту обвинения
как самостоятельной процессуальной функции также выступили А.М. Ларин,
Я.О. Мотовиловкер и другие исследователи. В настоящее время, когда
принцип состязательности судопроизводства получил законодательное
признание в Конституции РФ и Уголовно-процессуальном кодексе РФ,
обвинение не может пониматься иначе, как одна из трех основных
процессуальных функций. Данная мысль с полной определенностью закреплена
в ч. 2 ст. 15 Уголовно-процессуального кодекса РФ. Эта норма содержит
прямое указание на обвинение как процессуальную функцию и закрепляет
принцип разделения процессуальных функций в качестве основы
состязательности.

Другую проблему на пути познания сущности обвинения представляет вопрос
о соотношении понятий «уголовное преследование» и «обвинение». В науке
существует большое количество мнений по данному вопросу. Так, например,
Ф.Н. Фаткуллин утверждал, что по сравнению с уголовным преследованием
обвинение «…имеет более узкое содержание – изобличение уже
привлеченного в качестве обвиняемого лица, обоснование его уголовной
ответственности». Развивая ту же мысль, А.М. Ларин заметил, что, коль
скоро уголовное преследование представляет собой функцию,
противоположную защите, а защищаться можно не только от обвинения, но и
от подозрения, то обвинение и подозрение следует считать формами
реализации уголовного преследования. Данное положение поддерживает А.Г.
Халиулин, который предлагает соотносить понятия «уголовное
преследование» и «обвинение» как содержание и форму и выделять две формы
уголовного преследования: обвинение и подозрение. При этом в литературе
отмечается, что обвинение не может начаться раньше, чем произойдет
привлечение в качестве обвиняемого конкретного лица по данному
уголовному делу. В то же время в содержание уголовного преследования ряд
авторов включают и многие процессуальные действия, предшествующие
моменту предъявления обвинения. Так, например, А.Г. Халиулин определяет
содержание уголовного преследования как деятельность по возбуждению
уголовного дела в отношении конкретного лица, задержанию этого лица и
применению в отношении него меры пресечения, привлечению этого лица в
качестве обвиняемого, составлению обвинительного заключения, направлению
уголовного дела в суд и поддержанию в суде обвинения.

Однако рассмотренное выделение двух форм уголовного преследования
(подозрения и обвинения) значимо лишь для смешанного процесса и
неприемлемо для «чистого» состязательного судопроизводства, где сам
процесс начинается с предъявления обвинения в суде.

Неоднозначную позицию в этом вопросе занимает и законодатель. С одной
стороны, по смыслу ч.1 ст. 31 и ч.2 ст. 35 Закона «О прокуратуре
Российской Федерации» уголовное преследование осуществляется органами
прокуратуры в двух формах: путем расследования уголовных дел и
поддержания обвинения в суде. С другой стороны, п. 23 ст. 10 Модельного
уголовно-процессуального кодекса для государств-участников СНГ
определяет уголовное преследование как процессуальную деятельность
стороны обвинения (курсив мой – Н.П.) в целях установления деяния,
запрещенного уголовным законом и совершившего его лица, виновности
последнего, а также для обеспечения применения к такому лицу наказания
или других принудительных мер. Получается, что субъект (сторона)
обвинения появляется в процессе задолго до того, как вынесено
постановление о привлечении конкретного лица в качестве обвиняемого, что
позволяет расценивать предшествующую предъявлению обвинения деятельность
соответствующих лиц как обвинительную.

Новый Уголовно-процессуальный кодекс России попытался внести ясность в
этот вопрос, определяя обвинение как утверждение о совершении
определенным лицом деяния, запрещенного уголовным законом (п. 22 ч. 1
ст. 5 УПК РФ), а уголовное преследование – как процессуальную
деятельность, осуществляемую стороной обвинения в целях изобличения
подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 55 ч. 1 ст. 5
УПК РФ). Однако нельзя сказать, что законодатель последовательно
придерживается данного разграничения. Так, уже в п. 45 ст. 5 УПК РФ
термины «обвинение» и «уголовное преследование» употребляются как
синонимы. Ч. 5 ст. 37 УПК РФ устанавливает: «Прокурор вправе… отказаться
от уголовного преследования», а ч. 7 ст. 246 УПК РФ гласит: «Если в ходе
судебного разбирательства государственный обвинитель придет к убеждению,
что представленные доказательства не подтверждают предъявленное
подсудимому обвинение, то он отказывается от обвинения…». При этом
«полный или частичный отказ государственного обвинителя от обвинения в
ходе судебного разбирательства влечет за собой прекращение уголовного
дела или уголовного преследования» (курсив везде мой – Н.П.).

В этой связи нельзя не обратить внимания на то, что и в теории
уголовного процесса большинство авторов используют понятия «обвинение» и
«уголовное преследование» для обозначения одной процессуальной функции.
Так, например, М.С. Строгович отождествлял понятие уголовного
преследования и обвинения, высказывая суждение, что «…уголовное
преследование – это обвинение как процессуальная функция, то есть
обвинительная деятельность». Аналогичную позицию заняли в этом вопросе
В. Познанский и ряд других ученых, принявших участие в дискуссии на
страницах журнала «Социалистическая законность». Совершенно
справедливым представляется мнение русского ученого А. Квачевского о
том, что все части уголовного судопроизводства так тесно связаны с
обвинением, что термины «уголовное преследование» и «обвинение» могут
употребляться как синонимы.

Наиболее правильной позицией в решении вопроса о дифференциации
уголовного преследования и обвинения представляется общая точка зрения
А.М. Ларина, Э.Б. Мельниковой и В.М. Савицкого. Эти ученые полагают, что
в содержание уголовного преследования следует включить также
деятельность, направленную на применение принудительных мер медицинского
характера к лицу, совершившему общественно опасное деяние в состоянии
невменяемости. Совершенно очевидно, что в этих случаях обвинения в
материально-правовом смысле не существует, поскольку вина как
необходимый элемент состава преступления отсутствует. Таким образом,
уголовное преследование, по мысли А.М. Ларина и его соавторов,
осуществляется либо в форме обвинения, либо в форме обоснования
необходимости применения принудительных мер медицинского характера.

Обобщая изложенные научные взгляды, следует прийти к выводу, что в
рамках российского уголовного процесса обвинение может рассматриваться в
широком и узком значении. В узком смысле обвинение представляет собой
деятельность по формулированию утверждения о виновности конкретного лица
в совершении преступления и обоснованию этого тезиса перед судом. Но в
качестве обвинительной в широком смысле слова может рассматриваться
любая деятельность, направленная на изобличение лица, совершившего
преступление, в том числе, возбуждение уголовного дела в отношении
конкретного лица, задержание этого лица и применение в отношении него
меры пресечения, собирание доказательств виновности этого лица,
привлечение его в качестве обвиняемого, составление обвинительного
заключения, предъявление и поддержание обвинения в суде.

С учетом сказанного термин «обвинение» употребляется в данной работе
именно в расширительном смысле, поскольку наиболее значимой и
дискуссионной проблемой современной уголовно-процессуальной доктрины и
правоприменительной практики является вопрос о предоставлении частным
лицам возможности осуществлять все виды деятельности, направленной на
изобличение лиц, совершивших преступления: возбуждать уголовное
производство, требовать применения мер пресечения, собирать уличающие
доказательства, формулировать и отстаивать обвинительный тезис. Во всей
полноте такими полномочиями частные лица обладают только в условиях
англо-саксонского (чисто состязательного) процесса. Поскольку частное
обвинение является органичным элементом состязательного
судопроизводства, дальнейшее исследование требует анализа сущности
обвинения в состязательном процессе.

Характеристика обвинения как организационной основы состязательного
процесса (концепция уголовного иска). В рамках состязательного процесса
обвинение традиционно понимается как уголовный иск, и уголовное
преследование конструируется по принципу поддержания гражданского иска
перед судом. Для этого есть ряд предпосылок теоретического и
исторического плана. Прежде всего, нельзя не вспомнить о том, что на
ранних стадиях развития человеческого общества фактически не
существовало различия между гражданским и уголовным судопроизводством.
Позднее, когда отрасли судопроизводства обрели известную
самостоятельность, в науке продолжали существовать взгляды на процесс,
как на универсальный способ разрешения любых правовых споров.
Соответственно делался вывод о том, что обвинение есть ни что иное, как
уголовный иск.

Первое обстоятельное обоснование понятия уголовного иска было
предпринято в прошлом веке немецким ученым Биндингом. Его идеи были
восприняты отечественной уголовно-процессуальной наукой, бурно
развивавшейся в ходе судебной реформы 1864 года. Уже в 1866 году А.
Квачевский говорит об уголовном преследовании как об уголовном иске.
Аналогичные суждения встречаем в работах крупнейших ученых более
позднего периода. В учебнике И.Я. Фойницкого понятие обвинения дается
через понятие иска: «Понятию иска в гражданском процессе соответствует
понятие обвинения в процессе уголовном. Под ним разумеется требование
судебного признания принадлежащего государству права наказания в данном
случае… Обвинение, следовательно, есть тот же иск, но не частный и
материальный, как иск гражданский, а публичный и индивидуальный,
сообразно особым свойствам уголовного дела». К такому же выводу приходит
Н.Н. Розин: «…понятию обвинения в уголовном процессе соответствует
понятие иска в процессе гражданском… Различие между обвинением и иском
– положительно-правовое, а не принципиальное. Это различие сводится к
различию объекта спора в праве гражданском и уголовном, а вслед за этим
– к различию частных и публичных интересов».

В советский период, несмотря на серьезное усиление позиций противников
состязательности, отрицавших вместе с ней исковую природу обвинения,
концепция уголовного иска не утратила своего значения. Ее сторонниками
были Н.Н. Полянский, М.С. Строгович и ряд других ученых. Сущность
взглядов этих авторов сводится к тому, что и обвинение, и гражданский
иск следует рассматривать «… как виды одного общего родового понятия.
Таким общим понятием служит иск в широком смысле слова, под которым
подразумевается всякое обращенное к суду требование защитить нарушенное
или оспариваемое право, охраняемый законом интерес». Данное родовое
понятие является одинаково пригодным «… для обозначения
причинно-следственной связи между любым правонарушением и возникшей
вслед за ним (и по поводу его) деятельностью суда как органа
осуществления правосудия».

Вместе с тем, сторонникам концепции уголовного иска всегда противостоял
довольно широкий круг ученых, считавших неприемлемым использование в
уголовном процессе гражданско-процессуальных категорий вследствие
существенных различий между уголовным и гражданским судопроизводством.

Основываясь на положениях УПК РСФСР 1960 года, противники концепции
уголовного иска выдвигали следующие аргументы против исковой природы
обвинения: 1) в гражданском процессе право на иск носит диспозитивный
характер, никто не обязан предъявлять иски, истец может в любой момент
отказаться от иска, в уголовном процессе органы уголовного преследования
обязаны в каждом случае обнаружения преступления возбудить уголовное
дело; 2) принцип состязательности в гражданском процессе предполагает
невозможность начать производство без предъявления иска, связанность
суда пределами исковых требований, обязательность для суда отказа истца
от иска как основания для прекращения дела, пассивность суда в
доказывании, в уголовном процессе суд в ряде случаев мог самостоятельно
возбуждать производство, рассматривать дело без участия обвинителя,
активно участвовать в доказывании, ставить вопрос о расширении пределов
обвинения путем направления дела для дополнительного расследования; 3) в
гражданском процессе правом предъявить иск наделены все дееспособные
субъекты, в уголовном процессе предъявлять обвинение вправе только
специально уполномоченные государственные чиновники.

Оставляя в стороне аргументацию сторонников исковой природы обвинения,
направленную на опровержение указанных доводов, отметим, что преодоление
указанных противоречий видится в признании общей правовой природы
судебного процесса. Как справедливо указывают Н.Н. Полянский, М.С.
Строгович, В.М. Савицкий, А.А. Мельников, идея уголовного иска выполняет
роль одного из главных связующих звеньев между гражданским и уголовным
судопроизводством. То есть уголовный процесс состязательного типа во
многом основывается на принципах гражданского судопроизводства.
Подтверждение тому мы видим в изменениях уголовно-процессуального
законодательства, произошедших за последнее время. Общее признание
получила идея о том, что суд не может самостоятельно возбуждать
уголовные дела, ставить вопрос об увеличении объема обвинения,
рассматривать дела без участия обвинителя, а следовательно, наличие
надлежащего обвинения признано необходимым условием для уголовного
производства в суде. Официальное закрепление эти идеи нашли в ряде
постановлений Конституционного суда РФ и новом Уголовно-процессуальном
кодексе России. Согласно Постановления Конституционного суда Российской
Федерации от 28 ноября 1996 года по делу о проверке конституционности
ст.418 УПК РСФСР «… в соответствии со ст.118 (часть 1) Конституции РФ
исключительную компетенцию судебной власти составляет осуществление
правосудия… Это …означает, что справедливое правосудие предполагает
возложение на суд лишь задачи принять решение по поводу уже
предъявленного лицу уголовного обвинения, а не самостоятельного его
формулировать». Хотя в данном постановлении этот вопрос был решен
применительно только к одной из норм УПК РСФСР (ст.418), предоставляющих
суду право возбуждать уголовные дела, судебная практика пошла по пути
распространения данного правила на все иные случаи возбуждения уголовных
дел судами (ст.ст. 255, 256 УПК РСФСР), и в настоящее время, в
соответствии с УПК РФ, суды полностью лишены таких полномочий по всем
категориям уголовных дел (за исключением дел частного обвинения, при
возбуждении которых суд, по сути, лишь оформляет намерение частного
обвинителя вести обвинительную деятельность). Та же линия продолжена в
Постановлении Конституционного суда РФ от 20 апреля 1999 года № 7-П по
делу о проверке конституционности положений п. 1 и 3 ч. 1 ст. 232, ч. 4
ст. 248 и ч. 1 ст. 258 УПК РСФСР, в соответствии с которым право суда по
собственной инициативе направить дело на дополнительное расследование
для устранения неполноты дознания или

предварительного следствия или предъявления более тяжкого или
существенно отличающегося от предъявленного ранее, а также полномочие
суда в случае отказа прокурора от обвинения продолжить производство и
рассмотреть дело по существу признаны не соответствующими принципу
состязательности.

Таким образом, очевидно, что принцип состязательности привлекает в
уголовный процесс основополагающие принципы и категории гражданского
судопроизводства. Подчеркнем, что, хотя термин «уголовный иск» в
известной мере условен, существо вопроса заключается в принципиальной
возможности рассматривать судебный процесс (как уголовный, так и
гражданский) как единый по своей природе институт. Положительное
решение этого вопроса порождает некоторые важные следствия. Во-первых,
трактовка обвинения как уголовного иска предполагает распространение в
уголовном процессе действия принципа гражданского судопроизводства nemo
judex sine actore (нет судьи без истца). Применительно к уголовному
производству аналогичный принцип сформулировал еще Цицерон: Nemo nisi
assusatur fuerit, condemnari potets – Никто не может быть осужден без
соответствующего обвинения. Во-вторых, с действием вышеуказанного
принципа тесно связана и проблема диспозитивности в уголовном процессе.
Право истца распоряжаться иском, неоспоримое в гражданском
процессуальном праве, согласно концепции уголовного иска, должно
получить определенное распространение в уголовном процессе. В-третьих, в
уголовном процессе должен получить признание гражданско-процессуальный
принцип свободы предъявления исков. Применительно к уголовному
судопроизводству такой принцип носит название общегражданского или
народного обвинения.

Если первые две позиции уже получили официальное признание в
уголовно-процессуальном законе (ч.2,3 ст. 15, ч. 5 ст. 37, ч. 7 ст. 246
УПК РФ), то идея общегражданского обвинения с большим трудом пробивает
себе дорогу. Подробный анализ причин этого будет предпринят ниже.
Завершая данный раздел, полагаем необходимым сформулировать понятие
обвинения применительно к контексту настоящей работы. Обвинение
понимается как самостоятельная процессуальная функция, содержание
которой составляет деятельность особых субъектов (обвинителей),
направленная на изобличение лиц, совершивших преступления, и доказыванию
их виновности, осуществляемая путем возбуждения уголовного производства
в отношении конкретного лица, задержания этого лица и применения в
отношении него мер пресечения, собирания доказательств виновности
данного лица, формулирования обвинительного тезиса, предъявления
уголовного иска в суд и обоснование уголовной ответственности
обвиняемого перед судом.

( 2. Организация обвинения и принципы уголовного процесса.

Содержание принципа публичности в уголовном процессе. Итак, важнейшей
проблемой отечественной науки является возможность предоставления
частным лицам права самостоятельно осуществлять обвинительную
деятельность. Однако в науке существует мнение, что допущение такой
возможности противоречит принципу публичности в уголовном процессе.
Остановимся поэтому на исследовании содержания названного принципа и его
влияния на правовое регулирование уголовного преследования.

Проблема определения содержания принципа публичности в уголовном
процессе представляется достаточно спорной, хотя суждения о нем в
дореволюционной и советской литературе весьма схожи.

Так, В. Случевский полагал, что суть принципа публичности заключается в
том, что «…совершившееся преступное посягательство на охраняемую
государством правовую норму создает право государства на применение
уголовной кары, осуществляемое в установленном законами процессуальном
порядке уполномоченными на то лицами, независимо от воли потерпевшего
лица». Эту же мысль развивает Н.Н. Розин: «…современный процесс твердо
установил один общий принцип, в силу которого уголовное преследование
всегда сохраняет публично-правовой, официальный характер. Это
преследование ведется против обвиняемого государством».

Как видно, в понимании указанных авторов принцип публичности
связывается исключительно с деятельностью государственных органов. Такая
трактовка в полной мере подходила к концепции социалистического права,
ибо, по меткому замечанию И.А. Покровского, «…социализм в области
права равнозначен публично-правовому началу и поэтому исключает
возможность существования частного права». Неудивительно, что в данном
вопросе советские ученые проявили редкое единодушие с дореволюционными
процессуалистами. А.Я. Вышинский, например, так определял публичность:
«…начало публичности находит свое выражение в советском уголовном
процессе в правиле о том, что уголовное преследование может возбуждаться
лишь органами государственной власти, – прокуратурой, судебными или
иными органами, …а с другой стороны, в том, что все процессуальные
действия совершаются ex officio, вне зависимости от воли и интересов
частных лиц». И.М. Гальперин формулирует аналогичное определение в своем
диссертационном исследовании, посвященном началу публичности: «Принцип
публичности в советском уголовном процессе состоит в том, что
рассмотрение уголовных дел, уголовное преследование совершивших
преступление лиц и судебное разбирательство уголовных дел производится в
государственных интересах (курсив мой – Н.П.) органами государства –
прокуратурой, следственными органами и судом, которые при производстве
по уголовному делу обязаны по своей инициативе предпринимать все
необходимые действия, направленные на раскрытие преступлений,
установление материальной истины, изобличение преступника, охрану прав и
законных интересов всех участвующих в деле лиц, не ставя совершение этих
действий в зависимость от усмотрения и воли потерпевшего и иных
заинтересованных лиц». При этом понятие публичности употребляется
указанным автором как синоним понятия официальности.

Для общей характеристики утвердившегося в доктрине отечественного
уголовного процесса понимания публичности воспользуемся выводами Л.А.
Названовой, обобщившей источники по данной теме в рамках своего
диссертационного исследования. Она пишет: «Нужно отметить, что
определения принципа публичности, даваемые разными учеными в разные
годы, практически идентичны. Основное, на что в них делается упор – это
то,

что в публичности проявляется государственное начало, выраженное в
возложении на соответствующие органы, а точнее, их представителей,
должностных обязанностей по возбуждению, расследованию, рассмотрению и
разрешению уголовных дел». Этот вывод необходимо дополнить замечанием
В.Н. Бояринцева, также изучавшего этот вопрос: «Абсолютное большинство
ученых, давая определение принципу публичности, традиционно подчеркивают
в нем право органа, ведущего процесс, действовать вне зависимости от
усмотрения иных заинтересованных лиц».

Характерно, что авторы новейших исследований в этой области склонны
соглашаться с традиционным пониманием принципа публичности и даже вносят
предложения о переименовании его в принцип процессуально-должностной
активности.

Из указанного понимания принципа публичности вытекают весьма важные в
плане настоящей работы следствия. Если, в силу традиционного понимания
принципа публичности, возбуждение и ведение уголовного дела есть
исключительная компетенция органов государства, то предоставление другим
лицам (например, потерпевшему) права существенно влиять на ход процесса,
есть нарушение указанного принципа. Действительно, многие авторы
вынуждены были признать, что производство по делам, возбуждаемым
исключительно по жалобе потерпевшего, составляет отступление от принципа
публичности. И именно в связи с устоявшимся в отечественной науке
пониманием принципа публичности он подвергается в последнее время резкой
критике, направленной к ограничению его действия в уголовном процессе.

Представляется, однако, что нет оснований для столь радикальной
постановки вопроса. Уголовный процесс был и остается сферой
публично-правовой. Возможность преследования подавляющего большинства
преступлений независимо от усмотрения заинтересованных лиц, в интересах
всего общества, не должна, на наш взгляд, вызывать сомнений.
Публично-правовой характер уголовного процесса определен материальным
правом. В действующем законодательстве понятие преступления раскрывается
через категорию общественно (а не индивидуально! – Н.П.) опасного деяния
(ч.1 ст.14 УК Российской Федерации), и до тех пор, пока
уголовно-правовая доктрина сохранит такое понимание преступного деяния,
весь уголовный процесс будет пронизан принципом публичности. Поэтому
нельзя согласиться с некоторыми авторами, которые, пытаясь обосновать
право частных лиц на участие в уголовном преследовании, ратуют за
ограничение действия принципа публичности в уголовном процессе.
Например, Н.Н. Ковтун пишет: «Схема отношений «государство – преступник»
и все связанные с ней рассуждения справедливы лишь для тех преступных
деяний, где объектом преступного посягательства выступают
государственные или общественные интересы… Но все кардинально меняется
там, где непосредственным объектом преступного посягательства являются
частные права граждан, не затрагивающие интересов государства и
общества». Возникает вопрос, на каком основании данное деяние отнесено к
категории общественно-опасных (то есть преступных), если оно не
затрагивает интересов общества? Представляется, что постановка вопроса,
предложенная Н.Н. Ковтуном, ошибочна. Право частных лиц на преследование
преступлений не может основываться на ограничении сферы публичности в
уголовном процессе, поскольку таким образом оно оказывается вообще за
пределами уголовно-процессуального поля.

В этой связи заслуживают внимания взгляды тех ученых, которые полагали,
что принцип публичности нужно понимать несколько шире. Еще Н.Н.
Полянский выступал за разграничение принципов публичности и
официальности, понимая последний как должностную активность в
преследовании преступлений. М.С. Строгович развивал ту же мысль,
подчеркивая, что «…неправильно истолкование принципа публичности как
совершение судом и органами следствия судебных и следственных действий
по делу только в государственных интересах». Ряд авторов подчеркивали,
что в содержание принципа публичности входит защита прав и интересов
личности. Справедливость этих суждений подтверждается этимологическим
анализом термина «публичность». То есть публичность предполагает
преследование преступлений прежде всего в общественных, а не
государственных интересах. Как правильно замечает А.В. Смирнов, в
современном обществе публичность «… перестает быть официальностью, то
есть исторически унаследованным еще от построения процесса по розыскному
типу требованием вести дело лишь по долгу службы (ex officio), не
считаясь с интересами граждан – участников процесса. Публичность отныне
– на службе всего гражданского общества».

Развивая эти соображения, следует сделать вывод, что правильное
понимание принципа публичности не только не исключает права частных лиц
на участие в уголовном преследовании, но напротив, требует его.
Демократическое государство не может претендовать на представительство
всех без исключения правомерных общественных интересов.

Понимаемый таким образом принцип публичности представляется как
основополагающее начало уголовного судопроизводства, обязывающее органы
и должностных лиц, ведущих производство по делу, действовать в интересах
всего общества в целом, независимо от усмотрения и воли отдельных
заинтересованных лиц, а также предполагающее такое построение процесса,
которое обеспечивает право любого члена общества участвовать в
осуществлении основных процессуальных функций (обвинения, защиты,
разрешения дела).

Пределы применения диспозитивного метода правового регулирования в
организации обвинения. Диспозитивность в самом общем виде принято
понимать как свободу распоряжения правом. Применительно к
процессуальному праву наиболее распространенным и по существу правильным
является взгляд на диспозитивность как на свободу распоряжаться в ходе
судебного разбирательства дела как материальными правами, спор о которых
служит предметом судебного рассмотрения, так и процессуальными правами.
Соответственно принято выделять диспозитивность материальную (т.е.
возможность распоряжаться предметом процесса) и формальную (возможность
распоряжаться конкретными процессуальными правами). Анализ научных
взглядов на сущность диспозитивности показал, что в советской
уголовно-процессуальной науке начало диспозитивности принято
противопоставлять принципу публичности, и таким образом отстаивать вывод
о неприемлемости начал диспозитивности в уголовном процессе. Однако
такой подход представляется не вполне справедливым. Противопоставление
двух начал связано с описанным выше традиционным отождествлением
принципа публичности с началом официальности. Действительно,
диспозитивность противоречит официальности, т.к. деятельность
государственных органов и должностных лиц регулируется в большинстве
случаев при помощи императивного метода, эти субъекты не обладают
свободой в распоряжении своими полномочиями. Что касается соотношения
диспозитивности с публичностью, то они вовсе не являются
взаимоисключающими понятиями, именно поэтому стало возможным оживленное
обсуждение вопроса о пределах диспозитивности в уголовном процессе,
которое имеет место в современной науке. К настоящему времени в
уголовно-процессуальной доктрине сложилась общая точка зрения, согласно
которой диспозитивные правомочия существуют только у участников
процесса, имеющих в деле свой признанный законом интерес, то есть у
частных лиц. С этой точки зрения представляет существенный интерес
вопрос о значении начал диспозитивности для конструирования института
неофициального обвинения.

Как известно, диспозитивный метод правового регулирования состоит в
предоставлении субъекту правоотношений определенной правовой
возможности, которой он вправе воспользоваться по своему усмотрению.
Таким образом, диспозитивность служит выражением правовой независимости
субъекта правоотношения. Напротив, императивный метод предполагает
возложение на субъекта права какой-либо обязанности и выражает
публично-властный, иерархический характер связи между субъектами
правоотношений. А.С.Александров, исследуя диспозитивность в уголовном
процессе, выразил эту взаимосвязь следующим образом: «Изучение
элементарного состава формулы диспозитивности приводит по нисходящей к
первичным неразложимым единицам: частному и публичному началам». Таким
образом автор обозначил те полюсы, между которыми заключено
существование диспозитивности в уголовном процессе. Действительно, коль
скоро личность независима в своих отношениях с государством и обществом,
она никогда не может быть полностью лишена возможности самостоятельно
определять свое место в правоотношениях. Следовательно, свобода
распоряжения правами внутренне присуща статусу личности как таковой.
Однако в уголовном процессе как нигде проявляется мощное публичное
начало, которое, по образному выражению М.М. Агаркова, «… как
гигантский магнит, собирает в поле своего притяжения и подгоняет себе
путем публично-правового регулирования те отношения, которые прежде
лежали в области частного права». Индивид, в каком бы качестве он ни
вступил в уголовный процесс, не может не испытывать на себе воздействие
этого магнита, ограничивающего в той или иной мере его право выбора.
Проблема, таким образом, видится в том, чтобы найти оптимальную меру
свободы, допустимую для частных лиц в уголовном процессе.

Исследуя этот вопрос, О.И. Рогова пришла к обоснованному выводу, что
«…право свободного распоряжения правами и обязанностями в ходе
процесса должно быть заключено в определенные границы, в черте которых
его господство безусловно». При этом предлагается определять пределы
ограничения свободы в зависимости от 1) наличия таких ограничений в
законе, 2) необходимости охраны государственной безопасности и
общественного порядка, 3) защиты прав и интересов населения, 4)
совместимости с другими признаваемыми законом правами.

Обобщая сказанное, необходимо заключить, что частное лицо, в отличие от
должностного, не связано обязанностью осуществлять преследование
преступлений, поэтому его полномочия в области осуществления
обвинительной деятельности должны конструироваться как право, которым
можно распорядиться по своему усмотрению. Соответственно, статус
частного обвинителя в большей степени диспозитивен, чем статус
обвинителя должностного. Это проявляется прежде всего в том, что решение
о вступлении в процесс в качестве обвинителя частное лицо принимает на
сугубо диспозитивной основе. Недопустимо императивное присвоение статуса
обвинителя какому бы то ни было частному лицу, даже понесшему вред от
преступления. Отсюда же следует и право частного обвинителя в любой
момент процесса отказаться от обвинения. Диспозитивностью правового
статуса частного обвинителя обусловлено и такое свойство неофициального
уголовного преследования, как делимость. Частный обвинитель не обязан
преследовать все известные ему противоправные деяния или обвинять всех
соучастников преступления, в отличие от государственных обвинителей, на
которых такая обязанность возложена законом (ст. 21 УПК РФ). Иными
словами, частный обвинитель вправе выделить из общей совокупности
противоправных действий тот объем обвинения, который он желает
поддерживать, и вести преследование только в этой части.

Вместе с тем, диспозитивность частного обвинителя неизбежно
ограничивается императивными велениями, которые составляют основу
уголовно-процессуального регулирования. Можно выделить следующие
наиболее значимые для частного обвинителя ограничения свободного
распоряжения правом. Ряд таких ограничений установлен законом. Например,
частный обвинитель обязан соблюдать установленные законом процессуальные
сроки. Далее, к частному обвинителю могут быть применены императивные

меры воздействия, если этого требует охрана государственной
безопасности, общественного порядка, интересов и прав граждан. К
примеру, на частного обвинителя может быть возложена обязанность не
разглашать данные предварительного следствия (ст. 161 УПК РФ). Наконец,
диспозитивность частного обвинителя ограничивается процессуальными
правами других участников процесса, прежде всего, обвиняемого. Наиболее
ярким выражением этого правила является то, что частный обвинитель не
вправе свободно распоряжаться предметом процесса, здесь его свобода
ограничена правом обвиняемого на защиту, из которого следует, что
обвинитель не вправе расширить пределы первоначально предъявленного в
суде обвинения.

Принцип презумпции невиновности как основа ответственности обвинителей.
Как мы имели возможность наблюдать, в истории развития уголовного
процесса институт ответственности обвинителей всегда являлся органичным
элементом обвинения в состязательном судопроизводстве. И это вполне
закономерно. Рассуждая об уголовном преследовании, А. Квачевский в свое
время писал: «…чем важнее деятельность, чем тягостнее ее последствия,
чем опаснее вред от неправильных, беззаконных действий, тем строже
должна быть за них ответственность, тем более должно быть ограды в ней
от злоупотребления власти и предупреждения от нарушения долга».

На необходимость существования в уголовном процессе института
ответственности обвинителей указывали многие русские процессуалисты,
видя в нем не только механизм восстановления нарушенного права, но и
преграду для недобросовестных обвинителей на их пути в судебное
заседание. Например, И.Я. Фойницкий отмечал: «Истинным ограждением
граждан от неосновательных обвинений может быть только строгая
ответственность обвинителей».

В теории советского уголовного процесса этот вопрос обойден почти
полным молчанием. И это неудивительно, поскольку тяготение советского
судопроизводства к розыскным формам, основанным на монополии
государственного обвинения, предопределило исключение каких бы то ни
было форм ответственности обвинителя за его деятельность в процессе.
Между тем, ответственность обвинителей за обоснованность обвинения
является прямым следствием принципа презумпции невиновности. В
соответствии с этим принципом обязанность доказывания вины всегда лежит
на обвинителе, и именно за невыполнение данной обязанности,
констатированное оправдательным приговором суда, наступает
ответственность субъекта обвинения. Действовавшее ранее российское
законодательство возлагало бремя доказывания одновременно на разных
субъектов процесса (ст.20 УПК). Поэтому в случае опровержения обвинения
крайне сложным становится решение вопроса о том, какой именно субъект из
числа указанных в ст.20 УПК не выполнил свою процессуальную обязанность
и должен понести ответственность. Новый Уголовно-процессуальный кодекс
России в ч. 2 ст. 14 возложил бремя доказывания на сторону обвинения, а
в главе 18 предусмотрел процедуру реабилитации лиц, необоснованно
привлеченных к уголовной ответственности. Однако по-прежнему неясно,
можно ли рассматривать меры по реабилитации в качестве процессуальных
санкций в отношении лиц, осуществлявших уголовное преследование.

В советской процессуальной литературе на связь между обязанностью
доказывать обвинение и ответственностью обвинителя указывал, пожалуй,
один лишь Я.О. Мотовиловкер. Однако его позиция в данном вопросе
достаточно своеобразна. Я.О. Мотовиловкер пришел к выводу о том, что на
носителей функции обвинения законом не возложена обязанность доказывания
именно потому, что невыполнение обязанности предполагает наступление
ответственности, в то время, как закон не предусматривает какой-либо
ответственности обвинителей в том случае, если обвинение не будет
доказано. Я.О. Мотовиловкер пишет: «…нельзя обязать прокурора (под
страхом юридической санкции) доказать суду виновность подсудимого…
Неслучайно поэтому закон никому не предоставляет права, которое бы
соответствовало обязанности прокурора доказать виновность подсудимого, и
не предусматривает каких-либо санкций за невыполнение этой обязанности».
И далее: «Юридическая обязанность доказать, что подсудимый подлежит
уголовной ответственности, на носителей функции обвинения не
возложена… Такой вывод вытекает из того, что нет такого носителя
субъективного права, перед которым прокурор несет обязанность доказать
виновность подсудимого». Характерно, что из отсутствия законодательного
закрепления ответственности обвинителя указанный автор делает вывод об
отсутствии обязанности доказывания, тогда как логичнее было бы
предположить, что обязанность доказывания должна обеспечиваться
ответственностью обвинителя за результаты своей деятельности.

Не претендуя на создание целостной концепции ответственности
обвинителей, попытаемся все же сформулировать некоторые теоретические
основы ответственности как элемента, внутренне присущего институту
обвинения в состязательном процессе.

Дореволюционные процессуалисты со всей определенностью указывали на
органическую связь между обвинительной деятельностью и ответственностью
ее субъектов. Например, И.Я. Фойницкий отмечал, что, с одной стороны,
«…будучи требованием или ходатайством о судебной защите, обвинение…
есть право лица, его осуществляющего, а не обязанность: защита права
никому не навязывается, обвинитель волен обращаться или не обращаться к
уголовному суду». С другой стороны, если обвинитель все же принял
решение обратиться к суду за защитой, он одновременно с получением прав
принимает на себя определенные обязанности, поэтому под заголовком
«Последствия обвинения» И.Я. Фойницкий указывает: «Последствия
возбуждения уголовного преследования суть: 1) для лица, возбудившего
преследование, оно создает обязанности явки в суд, предъявления
доказательств и добросовестного ведения всего обвинения; за неисполнение
своих обязанностей, равно как за неправильные действия, направленные к
поддержанию обвинения, оно подвергается ответственности (курсив мой –
Н.П.), как процессуальной, так и дисциплинарной, и уголовной».

Дисциплинарная и уголовная ответственность обвинителей известна и
современному отечественному праву. Действующее ныне уголовное
законодательство предусматривает ответственность за ложный донос,
незаконное привлечение к уголовной ответственности и т.п. (ст.ст. 299,
301, 306 УК Российской Федерации). Также не вызывает сомнений и
дисциплинарная ответственность работников прокуратуры и органов
внутренних дел за качество производства по уголовным делам. Однако эти
формы ответственности лежат за пределами уголовного процесса. Что же
касается процессуальной ответственности, то этот вопрос принадлежит к
числу весьма дискуссионных.

Начнем с того, что некоторые авторы вообще ставят под сомнение
существование уголовно-процессуальной ответственности как
самостоятельного вида ответственности юридической. Так, И.С. Самощенко и
М.К. Фарукшин полагают, что за нарушение норм уголовно-процессуального
права следует уголовно-правовая, гражданско-правовая, административная
либо дисциплинарная ответственность и применение соответствующего вида
отраслевых санкций. Санкция же, по их мнению, предопределяется
характером и материальными чертами правонарушения, из чего делается
вывод об отсутствии самостоятельного вида уголовно-процессуального
правонарушения. Что же касается уголовно-процессуальных средств
обеспечения правовых требований, то их они относят либо к мерам
пресечения, либо к мерам административной ответственности.

Тем не менее, подавляющее большинство исследователей считают
уголовно-процессуальную ответственность самостоятельным видом
юридической ответственности. Однако между ними нет единства в вопросах о
сущности и формах реализации уголовно-процессуальной ответственности.

Категория ответственности существует во всех отраслях права как один из
способов реализации правовых норм. В сфере судопроизводства правовая
ответственность трансформируется в ответственность субъекта
процессуальной деятельности за выполнение процессуальных обязанностей.
Так, например, в гражданском процессуальном праве закреплена обязанность
сторон добросовестно пользоваться принадлежащими им правами (ч. 2 ст. 30
ГПК РСФСР). Выполнение сторонами этой обязанности обеспечивается
определенными процессуальными санкциями. В соответствии со ст. 92 ГПК
РСФСР на сторону, недобросовестно заявившую неосновательный иск или спор
против иска суд может возложить уплату в пользу другой стороны
вознаграждения за фактическую потерю времени. При этом данная норма
рассматривается в теории как процессуальная санкция. Таким образом, в
гражданском процессе ответственность рассматривается как средство
обеспечения исполнения обязанности.

Сходная точка зрения существует и в доктрине уголовного процесса.
Например, М.С. Строгович видел сущность юридической ответственности
прежде всего в выполнении лицом обязанностей, возложенных на него
законом. Также по мнению Г.Н. Ветровой, возложение на лицо
процессуальной обязанности является основной предпосылкой
уголовно-процессуальной ответственности. «Ответственность лица
начинается там и тогда, где и когда лицо становится носителем
процессуальной обязанности». Обоснованное мнение высказывает и З.Ф.
Коврига: «Ответственность в уголовном судопроизводстве является
оградительным механизмом, способным наряду с другими гарантиями
обеспечить наиболее полное осуществление субъективных прав, оградить их
от нарушений и тем самым способствовать наиболее полному удовлетворению
законных интересов и социальных потребностей участников уголовного
судопроизводства». Г.Н. Ветрова дополняет это суждение:
«Уголовно-процессуальную ответственность можно охарактеризовать как
обязательство участников процесса отчитываться в своих действиях по
исполнению процессуальных обязанностей и принять на себя вину за
последствия своего поведения». И далее: «Уголовно-процессуальную
ответственность можно рассматривать и как средство обеспечения
надлежащего осуществления процессуальных прав, если права являются
условием выполнения обязанностей». Иными словами, указанные авторы
склонны считать единым основанием ответственности факт возложения на
лицо определенной обязанности. Это суждение представляется вполне
справедливым.

Однако в этой связи возникает другой весьма важный вопрос – что
является основанием применения процессуальных санкций к субъектам
ответственности.

Ряд авторов считают, что основанием применения санкций является
совершение правонарушения, обладающего определенными признаками
(юридическим составом, включающим объект, субъект, объективную и
субъективную стороны). Исходя из этого, сторонники такого взгляда
подчеркивают значение вины как обязательного условия наступления
уголовно-процессуальной ответственности, причем считают, что она должна
выражаться только в форме умысла, а также указывают на необходимость
отличать уголовно-процессуальное правонарушение как основание
ответственности от так называемых правоприменительных ошибок, которые,
по мысли этих исследователей, не влекут ответственности.

Применительно к вопросу о процессуальной ответственности обвинителей за
обоснованность обвинения, нельзя согласиться с таким подходом.
Необоснованное привлечение к уголовной ответственности в результате
судебно-следственной ошибки наносит интересам личности и общества не
меньший вред, чем умышленное осуждение заведомо невиновного. Утверждать,
что за допущение правоприменительных ошибок никто не должен отвечать –
значит поощрять формализм и безответственность в уголовном
судопроизводстве. Поэтому представляется более правильным и по
теоретическим, и по практическим соображениям считать основанием
реализации уголовно-процессуальной ответственности неудовлетворительное
исполнение субъектами ответственности возложенных на них обязанностей.
Такой вывод со всей определенностью следует из разделяемого нами
понимания сущности ответственности как средства обеспечения выполнения
обязанностей. Думается, также, что виновность в неудовлетворительном
выполнении процессуальных обязанностей может проявляться как в форме
умысла, так и неосторожности (небрежности или самонадеянности), причем
бремя доказывания невиновности лежит на субъекте ответственности. Таким
образом, возложение на обвинителя, в соответствии с принципом презумпции
невиновности, обязанности доказывать обвинение, является основанием для
применения к нему мер процессуальной ответственности в случае
неудовлетворительного исполнения этой обязанности. Это вполне
соответствует общетеоретическому положению о единстве прав и
обязанностей, понимаемому «как корреляция их в правоотношениях, как
взаимообусловленность прав и обязанностей одного субъекта (чтобы иметь
права, необходимо нести обязанности)».

В этой связи следует заострить внимание на некоторых процессуальных
обязанностях обвинителей и формах возможной ответственности за их
неисполнение.

На обвинителя возложена центральная процессуальная обязанность –
обязанность доказывать виновность. Эту обязанность он несет по отношению
к государству, от которого обвинитель требует применения наказания, и по
отношению к обвиняемому, который претерпевает существенные страдания,
связанные с уголовным преследованием. Постановление судом
оправдательного приговора констатирует неисполнение указанной
обязанности, а значит влечет возникновение уголовно-процессуальной
ответственности – штрафной по отношению к государству,
правовосстановительной по отношению к обвиняемому, причем неважно,
явилось ли предъявление необоснованного обвинения результатом злого
умысла обвинителя или следствием его небрежности или самонадеянности.

Процессуальное значение обвинения исключительно велико, в связи с чем на
обвинителя налагаются дополнительные обязанности, например, обязанность
являться в судебное заседание и организовывать представление
доказательств. Поскольку ответственность за выполнение этой обязанности
обвинитель несет в первую очередь перед судом, т.е. государственным
органом, то выполнение ее может с успехом обеспечиваться штрафными
санкциями.

Обвинитель обладает широким объемом процессуальных прав, но эти права
предоставлены ему для выполнения его процессуальной обязанности –
доказывания виновности обвиняемого. Следовательно,
уголовно-процессуальная ответственность обвинителя должна быть
установлена и за недобросовестное использование им предоставленных
полномочий. Здесь, на наш взгляд, приоритетную роль играют интересы
правосудия, поэтому и ответственность обвинителя должна носить штрафной
характер.

Отметим, что подобные соображения нашли отражение в новом
уголовно-процессуальном законодательстве. Ч. 1 ст. 133 УПК РФ
предусматривает, что вред, причиненный гражданину в результате
уголовного преследования, возмещается государством в полном объеме
независимо от вины органа дознания, дознавателя, следователя, прокурора
и суда.

( 3. Виды обвинительной деятельности. Проблема обоснования целостности
института неофициального обвинения.

Традиционным для российской уголовно-процессуальной доктрины является
деление обвинения в процессуальном смысле на частное, частно-публичное и
публичное. Эту традицию восприняло и обновленное процессуальное
законодательство (ст. 20 УПК РФ). Однако с данной дифференциацией
связано немало спорных вопросов.

В рамках отечественной правовой системы, традиционно принадлежащей к
континентальному типу, частным обвинением принято называть достаточно
своеобразные процессуальные формы. Со времен первых общероссийских
судебников право частных лиц на возбуждение и ведение уголовного
преследования было ограничено сферой малозначительных преступлений. В
советском законодательстве данное положение сохранилось в неизмененном
виде. Исповедующий традиционный взгляд на уголовное право и процесс как
сферу государственной монополии советский законодатель настороженно
относился к частной инициативе в сфере уголовного судопроизводства. До
создания ныне действующего уголовно-процессуального законодательства
многие ученые открыто высказывали неприязнь к институту частного
обвинения. Например, М.А.Чельцов-Бебутов категорически полагал что
«…частное обвинение есть институт вымирающий в нашем процессе,
проникнутом в высшей степени началом публичности». Такое же
отрицательное отношение к частному обвинению было высказано в работе
С.П. Мокринского: «Институт частного обвинения противоречит основам
советского уголовного права – началам плановости и целесообразности,
контрастным стихийности и возмездию». Несколько видных ленинградских
ученых пришли к выводу, что не должно быть разграничения на дела
частного, частно-публичного и публичного обвинения, так как наличие
этого разграничения противоречит принципу публичности. И даже после
принятия в 1960 году УПК РСФСР, сохранившего, как известно, институт
частного обвинения по отдельным категориям дел, некоторые авторы
продолжали высказываться в том смысле, что «…институт частного
обвинения не содействует защите интересов личности в уголовном процессе
и борьбе с преступностью, а само понятие «частное обвинение» не
характерно для социалистического права, не знающего противопоставления
личных и общественных интересов».

Стремясь достигнуть компромисса между идеологическими постулатами,
подчиняющими интересы личности обществу, и элементарными требованиями
этики, запрещающими вмешательство в интимную жизнь индивида,
отечественный законодатель всегда проявлял крайнюю осторожность и
непоследовательность в регламентации института частного обвинения.
Вследствие этого в действующем законодательстве сфера применения
частного обвинения осталась весьма узкой – это всего четыре состава
преступлений (ст. ст. 115, 116, 129 ч.1 и 130 УК РФ), причем и здесь
допустимость частного обвинения не безусловна, а зависит от усмотрения
должностных лиц, которые в конечном итоге принимают все процессуальные
решения. При этом прокурор в любой момент может вступить в производство
по такому делу или начать его по собственной инициативе, лишая таким
образом частного обвинителя некоторых специальных прав (ч.3 ст. 27 УПК
РСФСР, ч. 4 ст. 20, ч. 3 ст. 318 УПК РФ). Так, по результатам изучения
100 уголовных дел, возбужденных по статьям 115, 116, 129 ч.1 и 130 УК РФ
и соответствующим статьям УК РСФСР, рассмотренных районными судами
Самары, Самарской области, а также городов Саратова и Уфы, было
установлено, что прокуроры возбуждают подобные дела по своей инициативе
в 26% случаев. При этом в подавляющем большинстве случаев (92 %)
прокуроры пользуются таким правом необоснованно, при отсутствии
оснований для возбуждения дела частного обвинения по собственной
инициативе прокурора, предусмотренных ч.3 ст. 27 УПК РСФСР. Данное
нарушение уголовно-процессуального закона получило широкое
распространение, несмотря на то, что практика Верховного Суда
неоднократно указывала на его недопустимость. Так, по материалам
обобщений судебной практики, проводимых Верховным Судом РФ, возбуждение
дела частного обвинения прокурором при отсутствии оснований, указанных в
ч.3 ст.27 УПК РСФСР, следует считать существенным нарушением
уголовно-процессуального закона. На это указал Президиум Оренбургского
областного суда в определении по делу Галыгина.

В то же время при изучении правоприменительной практики выявлено девять
случаев незаконного отказа в возбуждении уголовного дела частного
обвинения при наличии жалобы потерпевшего. В трех случаях в возбуждении
дела отказано судом, в шести – правоохранительными органами. Во всех
случаях отказ в возбуждении уголовного дела мотивировался
непредставлением доказательств виновности лица, на которого подана
жалоба, хотя, как известно, до возбуждения уголовного дела доказывание
не осуществляется. По жалобе потерпевшего, принесенной в вышестоящие
инстанции, решения об отказе в возбуждении дела были признаны
незаконными и отменены. Помимо этого, в 17% случаев допускались грубые
нарушения прав потерпевших как субъектов обвинения. По десяти делам
(10%) суд счел возможным вынести обвинительный приговор без желания
потерпевшего поддерживать обвинение и без участия в деле
государственного обвинителя. В четырех случаях (4%) потерпевший не был
допущен в прения. В одном деле прокурор, вопреки состоявшемуся
примирению сторон и при отсутствии законных оснований возбудил
производство. По другому делу девять (!) раз органы предварительного
расследования и суд выносили необоснованные решения о прекращении
производства, вопреки желанию потерпевшего.

Анализ норм закона и правоприменительной практики свидетельствует о том,
что потерпевший занимает в делах частного обвинения весьма неоднозначное
положение. Формально потерпевший по рассматриваемой категории дел
признается самостоятельным субъектом обвинения, а фактически
осуществление им обвинительных полномочий зависит от усмотрения
должностных лиц. Такая непоследовательность законодателя и
правоприменителей в отношении процессуальных форм неофициальной
обвинительной деятельности привела многих исследователей к мысли о том,
что частное обвинение нельзя считать разновидностью обвинительной
деятельности. Так, например, Ф.Н. Фаткуллин, критикуя взгляд на частное
обвинение как на проявление незаинтересованности государства в борьбе с
определенными правонарушениями и вытекающее отсюда суждение о полной
зависимости преступности и наказуемости таких деяний от воли
потерпевшего, пишет: «Употребление применительно к определенной группе
дел условного термина (курсив мой – Н.П.) «частное обвинение» не
означает… отказа от публично-правовой (читай: официальной – Н.П.)
борьбы с ними». Ту же мысль развивает С.А. Альперт: «…так называемое
(курсив мой – Н.П.) частное обвинение – это не вид обвинительной
деятельности, а определенный круг дел, имеющих указанные в законе
особенности, почему следует говорить о делах частного обвинения». В
другом месте тот же автор пишет: «…неправильно говорить о частном
обвинении. Действующее уголовно-процессуальное законодательство не знает
такого вида обвинения. В советском уголовном процессе есть лишь три вида
обвинения: государственное, общественное и обвинение, осуществляемое
потерпевшим».

С принятием нового Уголовно-процессуального кодекса России (а точнее,
несколько раньше, с изданием Федерального закона “О внесении изменений и
дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР” от 7 августа 2000
года № 119-ФЗ) частное обвинение, казалось бы, получило официальное
признание. Впервые в истории послеоктябрьского периода частным лицам
предоставлены такие процессуальные полномочия, которые традиционно
считались принадлежащими исключительно должностным лицам, осуществляющим
уголовное преследование. Так, ч. 1 ст. 318 УПК РФ устанавливает право
частных лиц возбудить уголовное производство по делам о преступлениях,
указанных в части 2 ст. 20 УПК РФ, путем подачи заявления. При этом
согласно ч. 7 ст. 318 УПК РФ, в момент принятия мировым судьей заявления
частного обвинителя к своему производству, лицо, в отношении которого
оно подано, становится обвиняемым, иными словами, подача частным лицом
заявления по своей процессуальной сути аналогична институту предъявления
обвинения. Из смысла ч. 2 ст. 319 УПК РФ следует, что частный обвинитель
наделен правом собирать доказательства, а ч. 2 ст. 43 УПК РФ наделяет
частного обвинителя в судебном заседании по делу частного обвинения теми
же правами, что и государственного обвинителя. Более того, законодатель
впервые в истории послеоктябрьского уголовного процесса открыто отдал
предпочтение частному интересу перед публичным, указав в ч. 4 ст. 318
УПК РФ, что вступление в дело частного обвинения прокурора не лишает
стороны права на примирение.

И все-таки несмотря на бесспорную демократичность упомянутых новелл,
остается нерешенным вопрос, почему так узок круг дел частного обвинения,
почему только потерпевший от малозначительных преступлений наделен всей
полнотой процессуальных прав обвинителя. Ответ на этот вопрос невозможен
без анализа критериев, которые законодатель положил в основу выделения
дел частного обвинения в особую группу.

Многолетняя научная дискуссия по этому поводу представлена широким
спектром мнений. Одни авторы полагали, что к делам частного обвинения,
как затрагивающим непосредственно лишь интересы потерпевшего,
государство относится безразлично, и потому оно не заинтересовано в их
преследовании. Существовало мнение о том, что дела частного обвинения
охватывают преступления незначительные и маловажные, поэтому государству
необходимо выяснить мнение потерпевшего для решения вопроса о
целесообразности уголовного преследования. Третьи полагали, что сама
общественная опасность этих правонарушений по общему правилу зависит от
того, как воспринимает потерпевший нарушение своих интересов
правонарушителем. С этим мнением связана четвертая точка зрения, которая
заключается в том, что отношение потерпевшего к совершенному против него
деянию включается в элементарный состав данного преступления. Пятые
считают приоритетными в этом вопросе соображения этического плана, а
именно стремление законодателя восстановить между потерпевшим и его
обидчиком нормальные взаимоотношения. Шестые понимают частное обвинение
как форму упрощенного производства в рамках дифференциации уголовного
процесса. Седьмые предлагают считать определенную комбинацию из
вышеперечисленных обстоятельств самостоятельным основанием для выделения
соответствующей категории дел.

Даже беглый обзор этих точек зрения делает очевидным, что в качестве
критерия дифференциации процессуального явления (обвинения) большинство
авторов избирает либо материально-правовое, либо внеправовое основание.
Представляется, что такой подход является ошибочным и приводит только к
одной мысли – что обособленное на основе таких критериев явление не
может считаться процессуальной функцией (уголовным преследованием,
обвинением). Но, к сожалению, именно этот взгляд является общепризнанным
в современной российской науке. В новейших диссертационных исследованиях
мы встречаем утверждение, что «…в основу дифференциации видов
обвинения должен быть положен объект преступного посягательства». Более
того, подобный взгляд получил закрепление в новом
уголовно-процессуальном законодательстве. Ч 1 ст. 20 УПК РФ гласит: «В
зависимости от характера и тяжести совершенного преступления (выделено
мной – Н.П.) уголовное преследование, включая обвинение в суде,
осуществляется в публичном, частно-публичном и частном порядке». Именно
поэтому современная дискуссия о расширении прав частных лиц в области
уголовного преследования свелась к вопросу об определении круга составов
преступлений, относимых к делам частного обвинения.

Однако рассмотренный подход к проблеме дифференциации обвинения
представляется не вполне корректным. Прежде всего кажется необоснованным
использование в качестве критерия выделения форм процессуального
института материально-правового условия (характера и тяжести
преступления). Думается, что для дифференциации форм процессуального
института, каковым является обвинительная деятельность, необходимо найти
процессуальное же основание. Принципиально правильной представляется
позиция В.М. Савицкого, который полагает, что разграничение
обвинительной деятельности на отдельные виды следует проводить по ее
субъектам. Что же касается деления обвинения на публичное, частное и
частно-публичное, то, замечает указанный автор, такая классификация не
может дать ответ на вопрос, кто именно в данном деле поддерживает
обвинение. Также заслуживает поддержки мнение А.Г. Халиулина,
полагающего, что «понятие ‘‘вид уголовного преследования’’ указывает на
то, по чьей инициативе возбуждается уголовное преследование и в
соответствии с какой процедурой реализуется».

В опровержение деления обвинения на частное, частно-публичное и
публичное можно привести еще один аргумент. Употребление термина
«частное» по отношению к обвинению представляется в принципе неверным,
поскольку обвинение всегда публично в силу законодательного определения
преступления как общественно-опасного деяния (см. с. 43). Субъектный
состав обвинителей никак не отражается на публичной природе обвинения.
Эту мысль с предельной ясностью выразил Н.Н. Розин: «Функция
преследования (обвинения) приобретает… публично-правовой характер
совершенно независимо от того, кто эту функцию выполняет. Выполнение же
ее государство может поручить особым должностным лицам или предоставить,
как общегражданский долг и общегражданское право, частным лицам». Именно
поэтому дореволюционные процессуалисты предпочитали называть
обвинительную деятельность, осуществляемую должностными лицами, не
публичным обвинением, а должностным, официальным или государственным.
Как пишет Н.Н. Полянский, «…публичное обвинение и государственное
обвинение не одно и то же… Отсюда следует,… что вопрос об участии
частных лиц в публичном обвинении есть вопрос о допустимости другого
вида публичного обвинения, кроме государственного». Поэтому приняв в
качестве критерия дифференциации субъектный состав обвинителей и
особенности процессуальных форм, в которых реализуется их деятельность,
целесообразно разделить уголовное преследование на официальное,
осуществляемое должностными лицами, и неофициальное, осуществляемое
частными лицами. Официальная и неофициальная формы обвинения
представляют два самостоятельных, независимых друг от друга и
конкурирующих вида преследования преступлений. Это означает, что, с
одной стороны, неофициальное обвинение может иметь место по всем
категориям уголовных дел, а с другой, не может быть преступлений,
преследование которых государство не могло бы начать и вести по
собственной инициативе. Иными словами, должностной или неофициальный
характер обвинительной деятельности не может быть заранее определен в
законе, он выясняется в ходе производства по каждому конкретному делу.
Попытки найти оптимальное соотношение между категориями преступлений,
преследуемых в официальном порядке и деяниями, преследуемыми по
инициативе частных лиц, и закрепить это соотношение в законе ориентируют
на казуальное построение права, всегда свидетельствующее о низком уровне
законодательной техники и порождающее неразрешимые проблемы в
правоприменении. Так, уже сегодня государственные органы уголовного
преследования при помощи манипуляций с квалификацией преступления
придают делу желательную для них форму производства, нарушая при этом
процессуальные права потерпевших. При изучении правоприменительной
практики были выявлена интересная тенденция. Например,
правоохранительные органы г. Уфы, для того, чтобы иметь формальное
основание вести по делу официальное производство, в целях «улучшения»
статистики раскрываемости преступлений, квалифицируют побои, оскорбления
и умышленные причинения легкого вреда здоровью по совокупности с угрозой
убийством (ст. 119 УК РФ). Суды же впоследствии по ст. 119 УК РФ
оправдывают подсудимых. В г. Самаре и Самарской области деяния, не
нарушавшие общественный порядок, без достаточных оснований
квалифицируются как хулиганство, в дальнейшем суды изменяют квалификацию
на преступления частного обвинения. Аналогичная практика применяется и в
г. Саратове. Так, в одном только Заводском районном суде г. Саратова из
158 уголовных дел, поступивших в суд с квалификацией по ст. 213 УК РФ
(хулиганство) и рассмотренных в 1997- 1999 году, по 108 делам (около
68%) квалификация, данная на предварительном следствии, была изменена в
судебном заседании на составы преступлений, преследуемых в частном
порядке. Нетрудно заметить, что правоохранительные органы, повышая
указанным способом процент ракрываемости преступлений, лишали
потерпевших права самостоятельно поддерживать обвинение, примириться с
обвиняемым и т.д. С другой стороны, когда правоохранительным органам
почему-либо невыгодно возбуждение производства по делу, они отказывают в
этом, ссылаясь (не всегда обоснованно) на то, что в данном случае имеет
место преступление, преследуемое в частном порядке, чем лишают
потерпевшего поддержки в собирании доказательств. Пример такого
необоснованного отказа в возбуждении производства можно увидеть в деле
по обвинению Курсовой. Первоначально орган дознания отказал в
возбуждении этого дела, сославшись на то, что в отношении потерпевшей
было совершено преступление, преследуемое в частном порядке, хотя
впоследствии действия обвиняемой были квалифицированы как хулиганство.

Таким образом, результаты теоретического анализа и изучения
правоприменительной практики приводят к мысли, что вид обвинения не
должен определяться в зависимости от квалификации преступного деяния.
Отсюда следует, что сфера неофициальной обвинительной деятельности не
может быть ограничена какой-либо категорией уголовных дел,
соответственно, этот процессуальный институт должен обладать
целостностью, то есть существовать на паритетных началах с официальным
уголовным преследованием. Нельзя не отметить, что в нынешнем российском
законодательстве и правоприменительной практике неофициального обвинения
в точном смысле этого слова не существует. Есть лишь отдельные
составляющие этого явления, изучение которых позволит воспроизвести
недостающие элементы идеальной модели неофициального обвинения. Такими
составляющими, по нашему мнению, являются:

производство по делам о клевете, оскорблении, умышленном причинении
легких телесных повреждений, побоях (ч. 2 ст. 20 УПК РФ);

участие потерпевшего в производстве по делам публичного обвинения;

возможность обжалования потерпевшим в суд решений органов
предварительного расследования о прекращении уголовного дела и об отказе
в возбуждении уголовного дела (Постановление Конституционного Суда РФ от
13 ноября 1995 года № 13-П, сообщение Конституционного Суда РФ по жалобе
Л. Дурновой на неконституционность ч.4 ст. 113 УПК РСФСР).

Признание целостности института неофициального обвинения требует
внесения соответствующих изменений в законодательство. Представляется
целесообразным изменить редакцию ст. 20 УПК РФ и изложить ее следующим
образом.

«Статья 20. Виды уголовного преследования.

В соответствии с правовым положением лиц, осуществляющих преследование
преступлений, и процессуальными особенностями ведения данной
деятельности уголовное преследование может осуществляться в официальном
(должностном) и неофициальном порядке.

Официальное уголовное преследование осуществляется прокурором,
следователем, органом дознания и дознавателем в соответствии с
возложенными на данных лиц должностными обязанностями.

Неофициальное уголовное преследование вправе осуществлять граждане и
юридические лица, считающие, что преступлением им причинен вред, а также
наделенные соответствующими полномочиями представители общественных
организаций и органов СМИ (общественные обвинители) в порядке и на
условиях, установленных настоящим Кодексом».

Таким образом, неофициальное обвинение представляет собой
самостоятельный вид преследования преступлений, содержание которого
составляет урегулированная уголовно-процессуальным правом публичная
деятельность по преследованию и изобличению лиц, совершивших
преступление, осуществляемая частными лицами, добровольно принявшими на
себя права и обязанности обвинителей и вследствие этого обладающими
процессуальной самостоятельностью, использующими указанные права на
началах диспозитивности и несущими установленную для обвинителя
ответственность.

Из сказанного вытекают некоторые выводы.

Уголовный процесс в демократическом государстве строится на основе
широкого участия общественности в осуществлении основных процессуальных
функций (в том числе обвинения), что предполагает устранение монополии
государственных органов на ведение уголовного преследования в российском
судопроизводстве.

Поддержание обвинения в состязательном процессе имеет много общих черт с
поддержанием иска в гражданском судопроизводстве, в частности,
обязательное наличие обвинения для осуществления производства по делу,
право обвинителя распоряжаться обвинением и ответственность за его
обоснованность.

В зависимости от того, кто является субъектом обвинительной деятельности
и в соответствии с какой процедурой она реализуется, обвинение
(уголовное преследование) следует подразделять на официальное,
осуществляемое государственными органами и должностными лицами, и
неофициальное, осуществляемое частными лицами.

Неофициальное обвинение представляет собой самостоятельный вид
преследования преступлений, осуществляемый усилиями частных лиц наряду
или независимо от деятельности государственных органов.

Г Л А В А 2.

Неофициальное обвинение как самостоятельный вид преследования
преступлений.

( 1. Значение неофициального обвинения.

Изучение форм реализации неофициального обвинения делает очевидным, что
исторически они развивались в диапазоне от полного отсутствия
должностного обвинения (Древний Рим, раннесредневековые государства,
Англия до XIX века) до полной государственной монополизации этой
деятельности (Франция, Россия периода абсолютизма, Советское
государство). Современное состояние отечественного права в этом вопросе
можно определить как переходное от почти полной монополии органов
государства на ведение уголовного преследования к признанию известного
плюрализма форм обвинительной деятельности. Этим объясняется заметное в
последнее время повышение научного интереса к указанной проблеме. Однако
для того, чтобы сделать обоснованный выбор в пользу внедрения
неофициального обвинения в правовую ткань российского уголовного
процесса, необходимо тщательно проанализировать значение этого института
и его влияние на процессы, происходящие в обществе.

Значение института неофициального обвинения можно рассмотреть в
нескольких аспектах: философско-психологическом, политологическом и
правовом.

Философско-психологическая ценность неофициального обвинения. Институт
обвинения со стороны частных лиц уходит своими корнями в далекую
древность. Исторически это был наиболее ранний способ защиты от
правонарушений. Это обстоятельство заставило некоторых исследователей
заговорить о том, что право частных лиц на обвинение коренится в
психологической и даже в биологической основе человеческого существа.
Интересную трактовку данного вопроса предлагает Е.Б. Мизулина.
Анализируя эволюцию форм участия потерпевшего в правосудии с древнейших
времен до настоящего времени, она приходит к выводу о том, что право
потерпевшего на обвинение в современном уголовном процессе является
видоизменением древнейшего инстинкта самосохранения и самозащиты. Право
на обвинение, по мнению Е.Б. Мизулиной, общество обязано оставить
потерпевшему в качестве единственного возможного способа самозащиты в
современном уголовном процессе. Отсюда автор делает вывод о том, что
государство должно самоограничиться в сфере уголовного преследования,
предоставив часть своих полномочий частным лицам. Такая позиция в целом
представляется обоснованной. О глубокой психологической обусловленности
потребности человека в непосредственном осуществлении возмездия за
преступление свидетельствует тот факт, что даже на современном уровне
развития общества нередки случаи самосуда. Думается, что предоставление
частным лицам возможности на законном основании преследовать виновников
преступлений и добиваться их наказания способно в некоторой степени
удовлетворять карательные притязания пострадавших и предотвращать таким
образом незаконную расправу.

Углублению представлений о психолого-философском значении права частных
лиц на обвинение способствует анализ положений современной
гуманистической философии о бытии личности в праве. Исследуя сложнейшую
проблему взаимоотношений личности, общества и государства, философы
неоднократно отмечали извечные противоречия между субъективным,
иррациональным миром индивида и объективированной, рациональной природой
общественной жизни. В исследовании этой проблемы особое место занимает
вопрос о роли права в отношениях между человеком и обществом. С одной
стороны, без закона невозможна ни индивидуальная, ни социальная жизнь.
«Право предохраняет личность и общество от саморазрушения». С другой
стороны, право, предписывая человеку формализованные модели поведения,
снимает с него ответственность за нравственное содержание поступков.

Преодоление отчуждения человека в праве философы видят в предоставлении
личности максимального числа правовых возможностей для выражения
индивидуального представления о мировом порядке. Как замечает Ю.Е.
Пермяков, «Внешний, социальный порядок оказывается возможным постольку,
поскольку право, принуждающее всех к нему, наделяется нами глубоко
субъективным личным смыслом. Социальный порядок и право, в котором мы
не можем реализовать понятый нами смысл собственной жизни, будут
отвергнуты». Теоретики все чаще приходят к мысли о том, что
законодатель, если он заинтересован в эффективности создаваемых им
законов, должен предпринимать сознательные усилия к тому, чтобы
нивелировать уровень отчуждения личности в праве.

Как представляется, институт неофициального обвинения в этой связи
приобретает огромное значение. Личность испытывает непреходящую
потребность в непосредственной реализации собственных представлений о
справедливости. Попытка государства подавить эту психологическую
необходимость приводит к удовлетворению чувства справедливости в
наиболее уродливых формах, таких, как месть, самосуд. Ценность института
неофициального обвинения, таким образом, видится в том, что он
предоставляет личности возможность реализовать потребность в
справедливости, не выходя за пределы правового поля. Одновременно это
способствует повышению эффективности правового регулирования, поскольку
возможность реализации индивидуальных потребностей в праве позволяет
личности воспринимать правовые нормы как субъективную,
индивидуально-значимую ценность. Характерно, что определенное осознание
этого момента уже наблюдается среди юридической общественности. Так, по
результатам опроса 150 практических работников, проведенного в городах
Самаре, Саратове и Уфе, 35% опрошенных назвали нежелание граждан
оказывать содействие в раскрытии преступлений одной из основных причин
неудовлетворительного состояния уголовного преследования в России. Такое
мнение выразили 43% опрошенных работников прокуратуры и органов
внутренних дел, 35% адвокатов и 25% судей. Думается, что институт
неофициального обвинения станет одним из средств преодоления
отчужденности, которая в настоящее время наблюдается между
правоохранительными органами и обществом.

Политологическое значение неофициального обвинения. Анализируя ценность
института неофициального обвинения, нельзя ограничиться соображениями о
его значимости для отдельного индивида, оскорбленного в правовом
чувстве. По справедливому замечанию А.С. Александрова, признание за
неофициальным обвинением только лишь индивидуалистической значимости
объективно означает введение в уголовный процесс примитивной идеи мести,
чем весьма существенно искажается самая природа института уголовного
иска, имеющего основной целью публичную охрану правопорядка, а не только
прав частных лиц. Поэтому вопрос о политологическом значении данного
института затрагивает проблему взаимоотношений государства и общества в
целом. Как известно, общественное участие в управлении делами
государства составляет один из важнейших признаков демократии. В этой
связи право членов общества на осуществление обвинение может
рассматриваться в комплексе с другими политическими правами граждан.
Вопрос этот получил исчерпывающее освещение уже в середине прошлого
столетия в работах немецких юристов, таких как Гольцендорф, Бар и
Гнейст. Указанными авторами было высказано мнение, что устранение
монополии должностного обвинения, которое не всегда свободно от
подозрения в партийном беспристрастии, и наделение частных лиц правом
уголовного иска составляет неотложную потребность государства, которое
хочет впредь называться правовым, а не полицейским государством. Таким
образом, неофициальному обвинению придавалось значение конституционной
гарантии против политической пристрастности государственных обвинителей.
Гнейст, помимо этого, считал право членов общества на уголовный иск
одним из последствий принципа самоуправления, который предполагает
участие граждан в осуществлении исполнительной и судебной функций
государства. В этом отношении его поддерживал Н.Н. Полянский, который
рассматривал частное обвинение как народный элемент в системе
судопроизводства: «…вопросы об участии народного элемента в составе
суда… и об участии частных лиц в публичном обвинении представляются
вопросами, лежащими в одной плоскости. Их сближает… общность
практической задачи… Эта задача – распространение на область
правосудия общественной самодеятельности и общественного контроля».

Высказанные указанными авторами соображения сохраняют свое значение и в
современных российских условиях. Согласно ч. 1 и 5 ст. 32 Конституции РФ
граждане Российской Федерации имеют право участвовать в управлении
делами государства и в отправлении правосудия. Представляется, что это
конституционное право следует понимать не только как возможность граждан
участвовать в разрешении дела в качестве народных или присяжных
заседателей, но и как признание полномочий частных лиц участвовать в
преследовании преступлений.

Правовое значение неофициального обвинения. Все высказанные ранее
соображения о ценности рассматриваемого института получили то или иное
выражение в сфере правового регулирования. В период проведения судебной
реформы 1864 года в России институт частного уголовного иска получил
высокую оценку в качестве правового механизма, делающего уголовное
преследование более эффективным. Исторический анализ и изучение
современных тому времени зарубежных законодательств привели авторов
реформы к мысли о том, что монополизация деятельности по преследованию
преступлений только частными или исключительно должностными лицами
снижает ее эффективность. Отсюда следовал логический вывод, что
наилучшая организация уголовного преследования заключается в разумном
сочетании его должностных и неофициальных форм. Как пишет А. Квачевский:
«Соединение двух систем, поставление частного обвинения в уровень с
должностным желательно как для лучшего устройства уголовного
преследования, так и для успешного развития общественной
самодеятельности».

Интересно, что законодатели и теоретики прошлого века видели в
организации системы частного обвинения механизм контроля за
деятельностью органов прокуратуры в направлении преследования
преступлений и гарантию против злоупотреблений со стороны прокурорских
деятелей. Вот как пишет об этом В. Случевский: «Обстоятельством,
значительно повлиявшим на расширение сферы деятельности частных лиц по
преследованию преступлений и обличению виновников их, является окрепшее
в наше время сознание, что монополия преследования со стороны
прокуратуры … представляет опасности и неудобства, для предупреждения
которых необходимо создание … корректив». Ту же мысль мы находим в
рассуждении законодательной комиссии, работавшей в конце XIX века над
созданием новой редакции Устава Уголовного Судопроизводства. Комиссия в
своих суждениях исходит из необходимости устранить «монополию доступа к
суду уголовному»: «Что касается способа, которым могут быть
удовлетворены в процессе интересы потерпевшего, и вместе с тем
обеспечена и законность обвинительной деятельности прокурорского
надзора, то лучшим, по мнению Комиссии, является допущение лиц, от
преступления пострадавших, в качестве обвинителей наряду с прокуратурой.
Возможное на практике бездействие последней вполне устраняется и
парализуется инициативой частного обвинителя».

Таким образом, по мысли теоретиков, наиболее эффективным способом
построения обвинения является допущение к этой деятельности на
паритетных началах должностных и частных лиц. Однако положительное
законодательство ограничило случаи участия частных лиц в уголовном
преследовании довольно узкими рамками: частные лица допускались в
качестве обвинителей по всем делам, подведомственным мировым судебным
установлениям (ст. 3 УУС), однако и здесь непременным условием было
непосредственное причинение вреда преступлением, т.е. обвинителем мог
быть только потерпевший. В общих судебных установлениях права
потерпевших ограничивались кругом дел, производство по которым
начиналось не иначе, как по жалобе потерпевшего (ст. 171 Уложения о
наказаниях ) и возможностью выступать гражданским истцом по всем
остальным категориям дел (ст. 6 УУС). Кроме того, более поздним законом
от 3 мая 1883 года потерпевшим было предоставлено право жаловаться на
прекращение дела окружным судом. Таким образом, дореволюционные
правоведы придавали институту частного обвинения двоякое значение: с
одной стороны, он играл роль механизма защиты прав потерпевшего, а с
другой, являлся гарантией от злоупотреблений со стороны официальных
обвинителей.

Дальнейшее поступательное развитие института неофициального обвинения
было прервано в октябре 1917 года, и лишь в наши дни вновь возникли
проблемы, не до конца разрешенные реформой 1864 года.

Надо отметить, что в современной дискуссии центр тяжести переместился в
сторону обсуждения неофициального обвинения как способа защиты интересов
и прав потерпевшего. Характерное для последнего времени повышение
научного интереса к фигуре потерпевшего закономерно вызвало увеличение
внимания и к тем процессуальным формам, с помощью которых потерпевший
имеет возможность защищать свои интересы. Современные исследователи
обратились к теории субъективных публичных прав, автором которой стал
немецкий юрист XIX века Г. Еллинек. Сущность этой концепции состоит в
признании за частным лицом права самостоятельно защищать не только
частные, но и публичные права.

В современной литературе эту проблему вновь поднял А.С.Александров.
Исследуя вопрос о способах защиты права в уголовном процессе, автор
приходит к выводу, что «…у потерпевшего, чье субъективное материальное
право было нарушено преступлением, должно быть субъективное публичное
право на уголовный иск. Независимо от того, какое частное материальное
субъективное право индивидуума было нарушено, принимает ли публичная
власть меры к публичному уголовному преследованию правонарушителя и
восстановлению нарушенного правового состояния, потерпевший должен иметь
право самостоятельно обратиться в суд за защитой своих прав».

Таким образом, правовое значение института неофициального обвинения
имеет двойственный характер. С одной стороны, это один из способов
повышения эффективности уголовного преследования посредством дополнения
деятельности государственных органов активностью частных лиц. С другой –
это уголовно-процессуальное средство защиты прав и законных интересов
лиц, пострадавших от преступления. И в том, и в другом случае очевидно,
что неофициальное обвинение должно конструироваться как совершенно
самостоятельный, независимый от официальных органов процессуальный
институт.

( 2. Формы реализации неофициального обвинения в зарубежных правовых
системах.

Отечественное законодательство традиционно связывает развитие форм
неофициального обвинения с процессуальной фигурой потерпевшего.
Очевидно, что перспектива эволюции института неофициального обвинения в
отечественной правовой системе должна быть связана прежде всего с
деятельностью лица, непосредственно пострадавшего от преступления.
Именно ему в первую очередь должен быть обеспечен доступ к правосудию
для защиты субъективных публичных прав, нарушенных преступлением.

Такая постановка вопроса находится в русле современного развития
основных зарубежных правовых систем. Анализ общего состояния зарубежного
законодательства позволяет отметить две основные тенденции в развитии
права. С одной стороны, практически все европейские государства
восприняли официальную форму обвинения, как основную. Даже относительно
Великобритании, где система уголовного преследования традиционно
основывалась на инициативе частных лиц, в настоящее время можно
констатировать факт, что именно государство берет на себя
ответственность за осуществление функции преследования виновных. С
другой стороны, с 80х годов ХХ столетия в мире развивается движение в
защиту жертв преступлений. Объективной предпосылкой для возникновения
этого течения явился недостаточный уровень правовой и социальной
защищенности лиц, пострадавших от преступления, который отмечен мировым
сообществом как общая черта всех правовых систем. Постепенно от
виктимологического учения о роли жертвы в механизме совершения
преступления научный мир перешел к сознанию необходимости «… поставить
жертву преступления с ее статусом и законными интересами в центр
процесса отправления правосудия, сбалансировать ее права с правами
преступника (обвиняемого), создать систему социальной защиты и
специализированной помощи для жертв преступлений».

Эти общественно-научные тенденции получили свое закрепление в
Декларации ООН «Основные принципы юстиции для жертв преступлений и
злоупотреблений властью», принятой Генеральной Ассамблеей ООН в ноябре
1985 года. Данный документ определил основные направления развития
национальной политики в отношении лиц, пострадавших от преступлений.
Условно эти направления можно разделить на правовые и социальные.
Национальные законодательства с учетом специфики своего развития отдают
предпочтение одному из указанных направлений или же комбинируют их.

Избрав в качестве критерия процессуально-правовое положение
потерпевшего, правовые системы большинства стран Европы и Северной
Америки можно условно разделить на три основные группы: 1) страны
Восточной и Северной Европы, где законодательство традиционно дает
потерпевшему право участвовать в уголовном преследовании виновного и
предъявлять гражданские иски непосредственно в уголовном процессе, 2)
страны Центральной и Западной Европы с французской системой правосудия,
где потерпевший может быть лишь гражданской стороной в уголовном
процессе, 3) страны с системой общего права, где положение жертвы
преступления традиционно ограничивается ролью свидетеля. Обозначенные
тенденции в уголовно-процессуальном праве различных государств
обуславливают специфику мер, принимаемых национальными правительствами в
защиту жертв преступлений.

Так, страны англо-саксонской системы исходят из того, что потерпевший,
если он не предъявил самостоятельного обвинения и не является
свидетелем, не должен играть никакой особой роли в уголовном
судопроизводстве. Предоставление потерпевшему каких-то особых прав в
процессе англо-саксонская правовая теория рассматривает как появление в
процессе второго обвинителя, т.е. как нарушение паритета между стороной
обвинения и стороной защиты, что недопустимо в состязательном
судопроизводстве. В то же время дороговизна судебных процедур и
возможность наступления довольно строгой ответственности обвинителя в
случае, если обвинение не будет признано судом, привели к тому, что в
современной Великобритании большинство потерпевших, как показали
многочисленные опросы, не желают брать на себя принятие решения о
возбуждении уголовного преследования.

Такая ситуация порождает две специфических особенности. Во-первых,
правительства Великобритании и США для защиты прав потерпевших прибегают
в основном к социальным, а не правовым мерам. Например, на

органы прокуратуры и полиции возложена обязанность сообщать потерпевшим
о движении дела и разъяснять им правовые вопросы, в штат их введены
специальные сотрудники, имеющие особую психологическую подготовку для
работы с жертвами преступлений и ведущие работу с потерпевшими. Полиция
обязана при установлении лица, пострадавшего от преступления, сообщать
его данные местным структурам поддержки жертв преступления. В некоторых
случаях (например, при передаче осужденного на поруки или применения к
нему условно-досрочного освобождения) компетентные органы обязаны
выяснить мнение потерпевшего по этому вопросу. Что же касается
возможности потерпевшего влиять на производство по делу, то здесь
какие-либо механизмы практически отсутствуют. Законодательство
Великобритании в этом отношении ограничилось возложением на прокурора
обязанности встретиться с потерпевшим до начала слушания дела в суде,
чтобы получить представление об интересе последнего в деле и иметь
возможность обоснованно возражать в суде против попыток защиты опорочить
жертву. Однако никакого процессуального оформления мнение потерпевшего
не получает, и вся процедура направлена в основном на получение
дополнительной информации по делу.

Несколько дальше в этом отношении продвинулось законодательство США. В
70-х годах ХХ века здесь обратили внимание на то, что позиция
потерпевшего существенно влияет на успешность обвинительной
деятельности. Так, например, по данным научного исследования,
проведенного в 1977 году в Нью-Йорке, 87% случаев проигрыша дела
государственными обвинителями были связаны с нежеланием потерпевших
сотрудничать со службой официального обвинения. Необходимость повысить
заинтересованность потерпевших в сотрудничестве с государственными
органами преследования привела в 1982 году к изданию Федерального закона
США «О защите потерпевшего и свидетеля». В соответствии с этим
документом потерпевший получил право до вынесения приговора представлять
в суд заявление по факту совершенного преступления с изложением своего
мнения, описанием физического, морального и материального вреда,
причиненного преступлением. При этом заявитель получает право устно
выразить в суде свое мнение о том наказании, которое может быть
назначено преступнику.

Правовой опыт стран с французской системой правосудия, где сложилась
фактическая монополия государственного обвинения, для темы настоящего
исследования не представляет большого интереса, и поэтому не
подвергается детальному анализу. Обратимся к рассмотрению тех правовых
систем, в которых потерпевший является вполне самостоятельной
процессуальной фигурой, способной повлиять на движение и результат
производства по делу. Круг государств, имеющих законодательство
описанного типа, весьма широк. Сюда можно отнести как страны бывшего
социалистического лагеря, чьи правовые системы закономерно развивались
под влиянием советской доктрины, так и ряд других государств с
совершенно самостоятельными правовыми традициями. Например, в Португалии
потерпевший может участвовать в уголовном судопроизводстве в роли
помощника обвинителя. Он вправе давать свидетельские показания,
предъявлять обвинение, отличающееся от официального, высказанного
прокурором, и даже выдвигать свое обвинение, если прокурор его не
поддерживает, также он может проводить самостоятельно допрос свидетелей
и обжаловать приговор, оправдывающий подсудимого.

Особый интерес в данном вопросе представляет правовая система Германии,
имеющая давние традиции допуска потерпевших к участию в уголовном
процессе. Согласно закона ФРГ от 1987 года «Об охране интересов
потерпевшего в уголовном процессе» лица, чья честь, достоинство и
телесная неприкосновенность затронуты преступлениями, могут выступать в
уголовном процессе наряду с прокурором как дополнительные обвинители.
Они могут воспользоваться услугами адвоката, с его помощью знакомиться
со всеми материалами дела, а также подать ходатайство, по которому им
будут сообщать о ходе дела, рассматриваемого в суде. Статус потерпевшего
имеет в германском законодательстве четкую дифференциацию. Так, по
определенному кругу дел потерпевший может выступать в качестве частного
обвинителя (ст. 374 УПК ФРГ). Причем права частного обвинителя могут
принадлежать как физическим лицам, так и представителям юридических лиц,
понесших ущерб от преступлений. Весьма интересными особенностями
производства по делам частного обвинения согласно германскому
законодательству является регламентация примирения и отзыва обвинения, а
также нормы, устанавливающие гарантии против злоупотребления правом.
Согласно уголовно-процессуального закона ФРГ, право на предъявление
частного обвинения возникает только в случае безуспешности попытки
примирения с потенциальным обвиняемым. Процедура примирения особо
регламентирована законом, ее осуществляют специальные органы при местном
управлении юстиции. Если примирение окажется безуспешным, обвинитель
получает об этом справку, которую должен представить в суд одновременно
с предъявлением обвинения (ст. 380 УПК ФРГ). Судя по умолчанию закона, в
дальнейшем стороны уже не могут примириться, и у обвинителя есть лишь
право на отзыв обвинения ( ст. 391 УПК ФРГ).

Особое внимание законодатель уделил гарантиям против злоупотреблений
правом на предъявление обвинения. Статья 379-а УПК ФРГ гласит, что
принимая заявление обвинителя о возбуждении дела, суд должен установить
срок, в течение которого обвинитель должен внести задаток в счет
обеспечения возможных издержек. Статья 379 устанавливает также
обязанность обвинителя гарантировать обвиняемому возмещение возможных
расходов путем депонирования наличных денег или ценных бумаг. В случае,
если в установленный срок обвинитель не представит таких гарантий,
обвинение считается отозванным без права его повторного предъявления.

Другой формой участия потерпевшего в деле является институт сообвинения
(гл. 2 УПК ФРГ) . Заявление об этом может быть подано в любой момент
производства по делу, но юридическую силу оно приобретает лишь с момента
возбуждения прокурором публичного обвинения. Сообвинитель действует в
процессе наряду с прокурором и независимо от него.

Потерпевший и его наследник имеют право на возмещение ущерба независимо
от принятия на себя функции обвинителя (гл. 3 УПК ФРГ). То есть
потерпевший может по собственному выбору определить, будет он
участвовать в процессе в качестве частного обвинителя, сообвинителя или
гражданского истца. Интересно также то, что даже если потерпевший не
изъявил желания участвовать в процессе ни в одном из этих качеств,
органы, ведущие производство по делу, обязаны уведомлять его об исходе
судебного процесса, предоставить возможность ознакомления с материалами
дела и допустить к участию в деле его профессионального представителя (
гл. 4 УПК ФРГ).

Разнообразие процессуальных возможностей, которые в германском
законодательстве предоставлены потерпевшему, говорит о том, что
законодатель со всей определенностью исходит из невозможности
отождествить функцию обвинения с иными процессуальными функциями
потерпевшего. Отметим, что подобный подход к конструированию
процессуального статуса потерпевшего наблюдается в ряде других
европейских стран. Так, например, уголовно-процессуальный закон Венгрии
различает понятия «простого» потерпевшего и частного обвинителя.
Процессуальный статус этих лиц различен. «Простой» потерпевший не может
непосредственно задавать вопросы лицам, участвующим в судебном
разбирательстве, не наделен правом обжаловать судебное решение, в
отличие от частного обвинителя, обладающего этими и многими другими
процессуальными правами. Однако частным обвинителем потерпевший может
быть только по ограниченному кругу дел, а института субсидиарного
обвинения венгерское законодательство не предусматривает. Соответственно
роль потерпевшего в делах публичного обвинения сводится к роли
наблюдателя.

Более детализирована в этом отношении правовая система Румынии. Здесь
лицо, понесшее вред от преступления, может участвовать в процессе в
качестве пострадавшего, потерпевшего, гражданского истца. Пострадавший
не является стороной в процессе, не обладает процессуальной инициативой,
привлечение его к участию в процессе зависит от суда. Фактически статус
пострадавшего приближается к статусу свидетеля. Потерпевший участвует в
производстве по делу, обладая правами стороны, пользуясь дополнительным
или исключительным правом поддерживать обвинение. Наконец, совершенно
самостоятельную форму участия в уголовном судопроизводстве составляет
поддержание гражданского иска.

Те же тенденции демонстрирует и польское уголовно-процессуальное право.
Согласно национальной правовой доктрине, возникновение прав потерпевшего
не связано с каким-либо специальным правовым актом. Статус потерпевшего
понимается как некое объективное состояние, не изменяющееся от того или
иного направления производства по делу. Вступление потерпевшего в
процесс зависит исключительно от егоюридически значимых действий. В
процессе потерпевший может участвовать в качестве стороны или свидетеля.
Допустимо сочетание этих процессуальных функций. Роль стороны
потерпевший может исполнять в двух формах: как субсидиарный (по всем
делам) и как частный (по определенному кругу дел) обвинитель. Независимо
от отношения потерпевшего к функции обвинения он вправе заявить
гражданский иск и занять положение гражданского истца.Аналогично
обрисована роль потерпевшего в законодательстве Болгарии.

Заслуживает внимания правовое положение потерпевшего в югославском
судопроизводстве. Вводя наряду с фигурой частного обвинителя по
определенному кругу дел фигуру субсидиарного обвинителя, законодатель
предусмотрел особые случаи возникновения права на субсидиарное
обвинение: когда прокурор не усмотрел оснований для возбуждения
публичного преследования и при отказе прокурора от поддержания
предъявленного обвинения. Такая регламентация связана со взглядом на
субсидиарное обвинение как на средство корректировки обвинительной
деятельности прокурора. Закон содержит перечень случаев, когда у
потерпевшего возникает право на предъявление публичного обвинения вместо
прокурора. Подчеркивая таким образом связь между процессуальными правами
потерпевшего и позицией органа официального преследования, законодатель
как бы побуждает потерпевшего действовать не только в личных, но и в
общественных интересах. Недаром югославская уголовно-процессуальная
теория предлагает расширить круг субъектов субсидиарного обвинения и
предоставить соответствующие права определенным общественно-политическим
объединениям, общественным организациям, трудовым коллективам и т. д.,
мотивируя это тем, что позиция потерпевшего в данном вопросе слишком
часто обуславливается соображениями сугубо индивидуального плана.

Таким образом, в зависимости от объема полномочий частных лиц в области
уголовного преследования, можно выделить четыре формы осуществления
неофициального обвинения в зарубежных странах. Поместив краткую
характеристику этих форм в вертикальный столбец таблицы № 2, получим
наглядное представление об их распространенности в правовых системах
различных стран.

Таблица № 2. Формы неофициального обвинения в зарубежных странах.

Англия США ФРГ Венгрия Румыния Польша Португал. Югослав.

право свободно предъявлять и поддерживать обвинение

есть

есть

нет

нет

нет

нет

нет

нет

право осуществлять обвинение наряду с гос. органами

–

–

есть

нет

есть

есть

есть

нет

право поддерживать обвинение при отказе от него гос. органов

–

–

есть

нет

есть

есть

есть

есть

право осуществлять обвинение по отдельным категориям дел

–

–

есть

есть

нет

есть

нет

есть

Обобщая представленный в настоящем разделе материал, можно сделать
вывод о том, что наибольшее распространение в мире имеет такая
организация обвинения, при которой деятельность официальной
обвинительной власти конкурирует с активностью заинтересованных частных
лиц, в первую очередь, пострадавших от преступления. Таким образом,
проблема неофициального обвинения видится в конструировании оптимальных
форм взаимодействия частной и должностной инициативы в вопросе
уголовного преследования при сохранении основ состязательности и всех
процессуальных гарантий, вытекающих из презумпции невиновности и права
потерпевших на судебную защиту.

( 3. Субъекты неофициального обвинения в российском уголовном процессе.

Потерпевший в российском уголовном процессе как субъект обвинения.
Среди субъектов, правомочных осуществлять обвинительную деятельность в
неофициальном порядке, центральное место, бесспорно, принадлежит лицу,
понесшему от преступления непосредственный вред, то есть потерпевшему.

Положение потерпевшего в российском уголовном судопроизводстве всегда
было неоднозначным. До принятия Основ уголовного судопроизводства Союза
ССР и союзных республик 1958 года лицо, понесшее вред от преступления,
имело различный объем процессуальных прав в зависимости от категории, к
которой принадлежит конкретное уголовное дело. Проф. Н.Н. Полянский по
этому поводу писал: «Советское уголовно-процессуальное право различает
объем прав потерпевшего: 1) по делам о преступлениях, преследуемых в
порядке частного обвинения; 2) по делам о преступлениях, преследуемых в
частно-публичном порядке; 3) по делам о преступлениях, преследуемых в
публичном порядке, если потерпевшим был предъявлен гражданский иск; 4)
по делам публичного обвинения, если потерпевшим не был предъявлен
гражданский иск».

В первом из указанных случаев потерпевший имел самостоятельный
процессуальный статус частного обвинителя. Во втором случае потерпевший
имел возможность путем неподачи жалобы воспрепятствовать началу
официального производства, но, подав жалобу, он не приобретал никакого
особого процессуального положения и участвовал в деле в качестве
свидетеля. В случае, если преступление причинило потерпевшему
материальный вред, он мог вступить в дело публичного обвинения в
качестве гражданского истца. По всем остальным делам его процессуальный
статус определялся как свидетельский, с той, однако, разницей, что
потерпевший имел право в ходе предварительного следствия возбуждать
ходатайства о допросе свидетелей, экспертов и собирании других
доказательств, присутствовать при осмотрах, допросах и других
следственных действиях и задавать вопросы свидетелям и экспертам,
заявлять отвод следователю и приносить жалобы на его действия (ст. ст.
114, 117, 125, 216 УПК РСФСР 1922 года). Однако в судебном
разбирательстве потерпевший лишался всех этих полномочий и выступал лишь
как свидетель. Кроме того, потерпевший, как и всякий гражданин, имел
право заявлять о совершении преступления и требовать от государственных
органов возбуждения уголовного производства. Отказ в возбуждении
уголовного дела мог быть обжалован в суд (ст. ст. 96, 100 УПК РСФСР
1922 года).

Как видно, процессуальное положение потерпевшего уже тогда основывалось
на противоречивых положениях. Не имея самостоятельного процессуального
статуса и признанного законом интереса в деле, потерпевший тем не менее
пользовался в ходе предварительного следствия рядом особых
процессуальных прав, которые, однако, у него отбирались при поступлении
дела в суд. Анализ такой ситуации наводит на мысль, что особые
процессуальные права предоставлялись потерпевшему не для защиты его
интересов, а для содействия официальным органам уголовного
преследования.

В ходе кодификации конца 50-х годов заинтересованность потерпевшего в
деле получила официальное признание, в соответствии с Основами
уголовного судопроизводства 1958 года он стал самостоятельной
процессуальной фигурой по всем категориям дел. Однако присвоение
пострадавшему от преступления лицу самостоятельного процессуального
статуса лишь увеличило число теоретических и практических проблем,
связанных с его участием в судопроизводстве. Не случайно вокруг фигуры
потерпевшего сразу же после принятия Основ 1958 года разгорелись жаркие
научные споры, не утихающие до сих пор. Полемика возникла по поводу двух
основных вопросов: 1) об основаниях признания лица потерпевшим; 2) о тех
процессуальных функциях, которые потерпевший выполняет в процессе.

Практически с момента появления в законодательстве определения
потерпевшего как лица, которому преступлением причинен моральный,
физический или имущественный вред (ст. 53 УПК РCФCР), ученые и
практические работники столкнулись с его юридическим несовершенством. К
сожалению, новый Уголовно-процессуальный закон России воспринял
указанное определение почти в неизменном виде (ч. 1 ст. 42 УПК РФ). Как
видно из легального определения потерпевшего, основанием для признания
его таковым является причиненный преступлением вред. В этой связи
возникла масса вопросов практического плана. Можно ли признать лицо
потерпевшим, если на его охраняемые законом права и интересы совершено
покушение, не причинившее реального вреда? Какое положение должны
занимать в процессе близкие родственники потерпевшего, погибшего в
результате преступления? Могут ли признаваться потерпевшими юридические
лица? И наконец, когда лицо должно быть признано потерпевшим?

По каждому из перечисленных вопросов высказано немало различных научных
мнений, подробный анализ которых выходит за пределы настоящего
исследования. Однако даже беглое изучение спектра суждений по данному
поводу дает основания утверждать, что в науке так и не была
сформулирована общепризнанная позиция ни по одному из указанных
вопросов. Поэтому на современном этапе развития дискуссии многие авторы
вынуждены были признать неудачность законодательного определения
потерпевшего, и оставив попытки найти оптимальное толкование данной
правовой нормы, перейти на позиции de lege ferenda, предлагая изменить
законодательное определение потерпевшего. Критика данного определения,
содержащаяся в ряде современных исследований, представляет
непосредственный интерес для настоящей работы.

Процессуальный статус потерпевшего, описанный в действующем
законодательстве, критикуется учеными по ряду оснований. Прежде всего,
некоторые исследователи справедливо указали на то, что определение
потерпевшего в ст. 53 УПК РСФСР и ч. 1 ст. 42 УПК РФ, являясь
предписанием уголовно-процессуального закона, тем не менее, использует
для дефиниции материально-правовые категории (преступление, вред). Так,
проф. В. Божьев замечает: «Из смысла ст. 53 УПК следует, что для
признания лица потерпевшим нужно установить факт совершения
преступления, а это дело только суда. Таким образом, создалось пикантное
положение: ориентируя на признание лица потерпевшим при условии
установления вреда, причиненного преступлением (ст. 136 УПК),
законодатель как бы подталкивает следователя и суд на «конфликт» с
презумпцией невиновности, хотя и признает последнюю».

Аналогичную позицию занимает А.М. Ларин. Анализируя ст. 53 УПК РСФСР,
он пишет: «… в данном определении не разрешены, смешаны понятия
потерпевшего в материально-правовом и процессуальном смысле. Следствием
такого смешения понятий является неоднократно зафиксированное
исследователями запоздалое признание лиц потерпевшими, фактически
лишающее их ряда процессуальных прав». Л.В. Брусницын также отмечает,
что «…определение потерпевшего в действующем УПК не предусматривает
всех случаев, в которых лицу, чьи законные права и интересы нарушены,
надлежит предоставить статус участника процесса. В ряде случаев до сих
пор в правоприменительной деятельности лицо признается потерпевшим по
субъективному усмотрению того или иного практического работника».

Обстоятельно данную проблему проанализировал П.С. Яни. Автор
обоснованно приходит к выводу о том, что большинство проблем
процессуального статуса жертвы преступления фактически предопределяется
самой формулировкой существующего ныне в уголовном процессе понятия
потерпевшего, являющегося по существу материально-правовым и
раскрывающегося посредством непроцессуальных категорий «преступление» и
«вред».

Отсутствие последовательности в практике признания жертв преступлений
потерпевшими подтверждается также результатами проведенных исследований.
Так, при изучении 200 уголовных дел, производство по которым велось в
общем порядке, было выявлено 6 случаев непризнания пострадавшего от
преступления лица потерпевшим, 25 случаев признания потерпевшим более
месяца спустя после начала производства, 5 случаев признания потерпевшим
в момент окончания расследования и 15 случаев признания потерпевшим уже
в суде. Таким образом, случаи нарушения прав потерпевших составили около
четверти (25%) от общего числа изученных дел.

Выход из сложившейся ситуации многие авторы обоснованно видят во
введении в уголовно-процессуальный закон формального основания для
предоставления лицу процессуальных прав, связанных со статусом
потерпевшего. Однако по поводу того, какой именно момент должен означать
появление потерпевшего в процессе, согласия в науке нет. Так, П.С. Яни
считает, что таким основанием должен быть сам факт возбуждения
уголовного дела. Поэтому в качестве основного положения диссертации,
выносимого на

защиту, автор формулирует следующее: «Условия для признания потерпевшим
не должны требовать стадии сбора доказательств для вывода о причинении
вреда преступлением. Формальным основанием для наделения лица особым
процессуальным статусом потерпевшего должен являться сам факт
возбуждения уголовного дела по признакам преступления, которые в
большинстве случаев характеризуют последствия преступного деяния».

Однако, как представляется, такое решение вопроса не снимает всех
проблем. Практика свидетельствует о том, что в ряде случаев именно
добиться от государственных органов возбуждения уголовного дела является
самой сложной задачей, стоящей перед потерпевшим. По результатам опроса
членов Самарской областной коллегии адвокатов и коллегии адвокатов
Республики Башкортостан 77% респондентов отметили, что им приходилось
оказывать содействие жертвам преступлений с целью добиться возбуждения
уголовного дела. Таким образом, следует подчеркнуть, что признание
потерпевшего участником процесса в момент возбуждения производства не
может гарантировать абсолютной защиты его прав и интересов. Поэтому ряд
авторов в решении данного вопроса идет еще дальше и предлагает считать
основанием для признания лица потерпевшим факт принятия у него заявления
о совершении в отношении него преступления. Так, А. Тихонов пишет:
«Заявление гражданина о преступлении, в результате которого ему причинен
вред, либо он поставлен в реальную опасность причинения вреда, должно
быть равносильно признанию пострадавшего от преступления потерпевшим». К
этому мнению присоединяется и А.В. Абабков, включивший в положения
своего диссертационного исследования, выносимые на защиту, и такое: «При
принятии от лица заявления о совершении в отношении него противоправных
действий он должен признаваться пострадавшим от преступления с
наделением его соответствующими правами».

Однако, по нашему мнению, такая модель оставляет много неясностей.
Будучи наложенной на современную правоприменительную практику, она
порождает целый ряд вопросов. Следует ли в таком случае расценивать
заявление потерпевшего как равноценный постановлению о возбуждении
уголовного дела акт? Обязывает ли это заявление органы предварительного
расследования к началу производства по делу, или они вправе отказать в
возбуждении уголовного преследования? А если обязывает, то где гарантия
от злоупотреблений таким правом лжепотерпевшими, желающими причинить
неприятности лицу, которого они называют преступником? Поэтому прежде,
чем определять основание для признания лица потерпевшим, следует
ответить на вопрос, а для чего, собственно, такое признание нужно. Ответ
прост: конечно, для наделения потерпевшего комплексом процессуальных
прав. Но для чего нужны сами эти права? Чтобы дать обстоятельный ответ
на этот вопрос, необходимо перейти к рассмотрению другого проблемного
момента в процессуальном статусе потерпевшего – о выполняемых им в
процессе функциях.

Данная проблема в известный период принадлежала к числу остро
дискуссионных. Некоторые авторы высказывали мнение о том, что
потерпевший вообще не выполняет никакой процессуальной функции,
поскольку на него «…закон не возлагает обязанности вести какую-либо
деятельность». Другая точка зрения сформулирована Ц.М. Каз, которая
считает, что «…потерпевший в процессе выполняет функцию защиты своих
интересов».

Существует также мнение, что потерпевший содействует выполнению
различных процессуальных функций (обвинения, защиты, установления
истины, отстаивания своих интересов) в зависимости от его конкретной
позиции по делу. Так, например, Л.Д. Кокорев пишет: «…в каждом
конкретном случае, по каждому уголовному делу необходимо определять,
какую позицию занимает потерпевший, осуществлению какой процессуальной
функции он содействует».

Многие авторы подчеркивали, что появление в процессе самостоятельной
фигуры потерпевшего связано прежде всего с нуждами органов, ведущих
производство по делу, т. е. давали тем самым понять, что основной
функцией потерпевшего в процессе является содействие установлению
истины. Например, Р.Д. Рахунов указывает: «Необходимость наделить
потерпевшего новыми правами диктовалась тем, что нужно было создать
дополнительные условия для успешной борьбы с преступностью». Отсюда
автор делает логический вывод о том, что в делах публичного обвинения
«потерпевший… как сторона призван оказывать помощь следователю и
государственному обвинителю».

Наконец, такие видные ученые-процессуалисты, как М.С. Строгович и В.М.
Савицкий весьма аргументировано доказывают, что потерпевший выполняет в
процессе одну-единственную функцию – функцию обвинения. Обосновывая свою
позицию, В.М. Савицкий прямо указывает на то, что процессуальные права
предоставляются потерпевшему для осуществления обвинительной функции.

В последнее время именно эта точка зрения получила распространение в
науке. Так, например, судья Верховного Суда республики Адыгея М.
Эльдаров пишет: «Сегодня, в условиях переосмысления взаимосвязей
государства и личности, имеются достаточные основания к наделению
потерпевшего всеми правами частного обвинителя по делам публичного и
частно-публичного обвинения». Эта же тенденция прослеживается и во
многих других публикациях последнего времени. Их авторы предлагают
наделить потерпевшего правами, которые позволят ему эффективнее
осуществлять обвинительную деятельность.

Именно эта позиция получила официальное признание в новом
Уголовно-процессуальном законе России. Ст. 42 УПК РФ, регламентирующая
процессуальный статус потерпевшего, включена в главу 6 – «Участники
уголовного судопроизводства со стороны обвинения». Таким образом, не
остается сомнений в том, что законодатель считает поетпревшего субъектом
обвинения (см. также п. 47 ч. 1 ст. 5 УПК РФ).

Однако изучение правоприменительной практики заставляет критически
отнестись к отождествлению потерпевшего с обвинителем. По результатам
изучения 300 уголовных дел как частного, так и публичного обвинения,
было выявлено только 15 случаев (около 5%), когда потерпевший
осуществлял активную обвинительную деятельность. В 20% случаев
потерпевшие были полностью пассивны. 16% потерпевших активно
способствовали смягчению участи обвиняемого. В остальных случаях
потерпевшие проявляли активность эпизодически и в основном эта
деятельность была направлена на возмещение ущерба, причиненного
преступлением, или же инициировалась органами, ведущими производство по
делу. Аналогичные результаты получены и при опросе 150 практических
работников в городах Самаре, Саратове и Уфе. Для большей наглядности
данные социологического опроса можно представить в форме таблицы.

Таблица № 3. Данные социологического опроса.

варианты ответов потерпевший осуществляет функцию обвинения защиту
нарушенных преступлением прав содействует различным функциям функция
зависит от позиции потерпевшего в деле

адвокаты 34% 30% 0 54%

судьи 6% 33% 8% 52%

прокуроры 18% 43% 15% 26%

итог от общего числа опрошенных 15% 35% 10% 40%

Приведенные данные свидетельствуют о том, что большинство практических
работников не склонны относить потерпевшего к субъектам обвинения. Самой
распространенной точкой зрения при этом явилось мнение, что в каждом
конкретном деле потерпевший выполняет различные процессуальные функции в
зависимости от его позиции по делу.

Многие ученые и практики указывали на то, что возможность участвовать в
обвинительной деятельности – лишь один из тех способов, которые закон
предоставил потерпевшему для защиты своих прав. Поэтому следует
решительно возразить против отождествления фигуры потерпевшего с
обвинителем. В качестве яркой иллюстрации этой мысли можно сослаться на
уголовное дело по обвинению несовершеннолетнего Мельникова в
насильственных действиях сексуального характера в отношении своей
малолетней сестры. Их мать была одновременно признана законным
представителем несовершеннолетнего обвиняемого и малолетней потерпевшей.
В такой ситуации совершенно невозможно определить, какую процессуальную
функцию выполняла в процессе эта участница. Однако с полной
определенностью можно сказать, что ее деятельность никак нельзя
истолковать, как обвинительную, поскольку на протяжении всего
производства по делу мать заявляла многочисленные ходатайства с просьбой
прекратить уголовное преследование, представляла положительные
характеристики обвиняемого, привлекла к участию в деле религиозную
организацию, которая ходатайствовала за подсудимого.

Против отождествления потерпевшего с обвинителем можно выдвинуть еще
один аргумент. Обвинение – весьма серьезная деятельность, предполагающая
сложные обязанности и строгую ответственность, автоматическое возложение
которых на плечи потерпевшего было бы в высшей степени несправедливо. А
действующее уголовно-процессуальное законодательство заставляет думать,
что именно так оно и будет. Ведь по смыслу ч. 1 ст. 42 УПК РФ признание
лица потерпевшим не зависит от его волеизъявления. Парадокс ситуации в
том, что, по меткому замечанию А.С. Александрова, «… в следственном
процессе… участникам в виде процессуальных прав предоставляются
средства для выполнения процессуальных обязанностей». Поневоле
приходится соглашаться с тем, что по смыслу закона, особым
процессуальным статусом потерпевший наделяется в интересах органов
расследования, а не для защиты его прав. В конечном итоге это приводит к
тому, что по одним делам потерпевшими признаются совершенно посторонние
лица, в то время как по другим люди, которые действительно пострадали от
преступления, не могут добиться признания своих процессуальных прав.
Отсюда, на наш взгляд, следует два вывода. Во-первых, инициатива
вступления в процесс частного лица, заинтересованного в восстановлении
нарушенных преступлением прав, должна исходить от него самого, а не от
органов власти. Во-вторых, частное лицо должно иметь возможность выбрать
ту процессуальную форму для участия в процессе, которая представляется
ему наиболее эффективной для защиты его интересов. В этом вопросе
следует согласиться с мнением А.М. Ларина, который, критикуя проект УПК
Российской Федерации, одобренный Государственной Думой в первом чтении,
пишет: «… в п. п. 23 и 24 ст.5 проекта потерпевший и гражданский истец
приписаны к стороне обвинения, а гражданский ответчик – к стороне
защиты. Между тем, у того и другого могут быть правомерные
процессуальные цели, не совпадающие ни с обвинением, ни с защитой…
Зачисление одного из них в обвинители, а другого – в защитники без нужды
ограничивает их процессуальные полномочия, их право на выбор позиции».
Поэтому представляется, что понятия потерпевшего и неофициального
обвинителя совпадают лишь частично. Из сказанного напрашивается вывод,
что процессуальная фигура потерпевшего является неудачным компромиссом
между следственной и состязательной формой судопроизводства, в связи с
чем следует признать, что ее место в состязательном процессе должен
занять неофициальный обвинитель, полноправная сторона с совершенно
определенным правовым статусом. Потерпевший может добровольно принять на
себя обязанности обвинителя, но может и не делать этого и
воспользоваться другими законными способами защиты своих прав (например,
заявить гражданский иск и участвовать в деле в качестве гражданского
истца). Этот вопрос можно обозначить как проблему дифференциации
процессуального статуса потерпевшего. Особо подчеркнем, что введение
такой формы защиты прав потерпевшего, как неофициальное обвинение не
означает упразднения иных процессуальных гарантий защиты прав лиц,
пострадавших от преступления. Полагаем, что потерпевший, даже в том
случае, если он не желает осуществлять уголовное преследование, должен
пользоваться определенным объемом процессуальных прав, не связанных
непосредственно с обвинительной деятельностью, например, правом знать о
движении дела, пользоваться услугами представителя и т.д. Однако
детальная разработка вопросов изменения статуса потерпевшего, не
связанных с проблемами обвинения, выходит за рамки темы исследования.
Законодательство должно предоставить потерпевшему несколько вариантов
защиты нарушенных преступлением прав, среди которых должна быть и
возможность осуществлять уголовное преследование, однако выбор
потерпевший должен сделать самостоятельно. В этой связи решение вопроса
о моменте, определяющем вступление потерпевшего в процесс,
представляется зависящим от той формы защиты права, которую избрал
пострадавший от преступления. Если он желает стать обвинителем, момент
наделения его процессуальными правами должен совпадать с моментом подачи
заявления о признании неофициальным обвинителем.

Таким образом, потерпевший может в некоторых случаях стать субъектом
обвинения. Однако, представляется, что вести неофициальное уголовное
преследование может не только физическое лицо, понесшее вред от
преступления, но и другие субъекты права.

Проблема допуска юридических лиц в уголовный процесс в качестве
неофициальных обвинителей. Вопрос о праве юридических лиц на участие в
уголовном судопроизводстве также широко дискутировался в советской
процессуальной литературе.

Определяя понятие потерпевшего в ст. 53 УПК РСФСР, законодатель
употребил термин «лицо» без конкретизации, является ли оно физическим
или юридическим. Это позволило ряду ученых утверждать, что юридические
лица также могут признаваться потерпевшими и получить возможность влиять
на существо обвинения в полном его объеме. Например, М.С. Строгович
утверждал, что «…потерпевшим может быть как физическое лицо –
гражданин, так и юридическое лицо – организация, предприятие,
учреждение». Такого же мнения придерживался Л.Д. Кокорев.

Однако другие ученые, ориентируясь на то, что основанием для признания
потерпевшим является физический или моральный вред, склонялись к мысли о
том, что только физическое лицо может приобрести в уголовном процессе
статус потерпевшего. В пользу этой точки зрения высказывались М.С.
Дьяченко, Л.В. Ильина, В.Е. Юрченко. Фактически солидарен с ней А.М.
Ларин.

Надо отметить, что многие авторы, разделяя указанную точку зрения, не
приводят какой-либо аргументации. Пленум Верховного Суда СССР, давая
разъяснение по данному вопросу, указал: «По смыслу ст. 24 Основ
уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, потерпевшим
должен признаваться гражданин… Юридические лица не могут быть признаны
потерпевшими». Однако такое разъяснение в данном документе также никак
не мотивировано. Лишь у отдельных авторов мы находим попытки обосновать
такую точку зрения. Так, например, В.Е. Юрченко пишет: «Единственным
видом вреда, который может быть причинен преступлением не только
гражданину, но и юридическому лицу, является имущественный вред». Отсюда
автор делает вывод: «В уголовном судопроизводстве юридические лица,
понесшие от преступления имущественный вред, наделяются правами только
гражданского истца, которых достаточно для того, чтобы добиться защиты
своих нарушенных имущественных прав. Другие вопросы, в частности,
вопросы уголовного наказания, к компетенции гражданского истца не
относятся, поскольку они не связаны с гражданско-правовыми последствиями
преступления». Правда, тут же В.Е. Юрченко, видимо, ощущая, что
предложенное им толкование закона таит в себе опасность необоснованного
ущемления прав юридических лиц, считает необходимым сделать оговорку:
«Из этого вовсе не следует, что гражданский истец – гражданин находится
в лучшем положении, нежели гражданский истец – юридическое лицо.
Юридическое лицо, признанное гражданским истцом, также имеет возможность
принять участие в обсуждении вопроса о наказании виновного и других
вопросов, выходящих за пределы гражданско-правовых требований путем
выделения общественного обвинителя для участия в судебном
разбирательстве».

Л.В. Ильина, напротив, прямо указывает на то, что «…объем прав
потерпевшего, понесшего имущественный вред, больше, чем объем прав
гражданского истца – юридического лица». В обоснование такого
неравноправия Л.В. Ильина приводит следующие аргументы:
«Потерпевший-гражданин как правило терпит от преступления не только
имущественный, но одновременно и моральный или физический вред, поэтому
для защиты интересов ему предоставляются в уголовном процессе более
широкие права, чем юридическому лицу».

А.М. Ларин, обосновывая правильность запрета на признание юридических
лиц потерпевшими, ссылается на правоприменительный опыт Польши, где
закон наделяет юридических лиц правом участвовать в уголовных делах в
качестве потерпевших, однако реализуется это право крайне редко (всего в
0,025% случаев).

В настоящее время мнение о необходимости наделить юридические лица
возможностью участвовать в уголовном судопроизводстве в качестве
потерпевших, получило широкое распространение. Исследователи справедливо
указывают на то, что в ныне действующем гражданском законодательстве
установлено, что юридическому лицу может быть причинен нематериальный
вред и признано право юридических лиц добиваться компенсации
нематериального вреда (ч.7 ст. 152 ГК, постановление Пленума Верховного
Суда РФ от 18 августа 1992 года «О некоторых вопросах, возникших при
рассмотрении дел о защите чести и достоинства граждан и организаций»).
Это, в свою очередь, требует признания за юридическими лицами
возможности защиты нарушенных прав в порядке уголовного
судопроизводства. В этой связи заслуживает одобрения норма ч. 1 ст. 42
Уголовно-процессуального кодекса РФ, согласно которой потерпевшим может
быть признано юридическое лицо, если преступлением причинен вред его
имуществу или деловой репутации. В этом случае права потерпевшего
осуществляет представитель юридического лица (ч.9 ст.42 УПК РФ).

Еще до принятия нового уголовно-процессуального закона признание
юридических лиц потерпевшими имело определенное распространение в
практике. При изучении 200 уголовных дел, производство по которым велось
в публичном порядке в соответствии с УПК РСФСР, было выявлено 7 случаев,
когда преступлением был причинен вред юридическим лицам. При этом в 6
случаях юридическое лицо было признано потерпевшим, а его представители
участвовали в процессе как представители потерпевшего. По результатам
опроса членов коллегий адвокатов Самарской области и Республики
Башкортостан 58% опрошенных заявили, что юридические лица нуждаются в
процессуальных правах, дающих возможность влиять на существо и объем
обвинения, а 15% от общего числа опрошенных отметили, что им приходилось
оказывать юридическим лицам, пострадавшим от преступления, помощь не
только в обосновании гражданского иска, но и в доказывании обвинения. В
материалах изучения судебной практики особо следует выделить случаи,
когда юридические лица самостоятельно осуществляли действия,
направленные на изобличение обвиняемого. Так, Волжским районным судом г.
Саратова рассматривалось уголовное дело по обвинению Г.А. Цибезова в
совершении кражи автомашины, принадлежащей Приволжскому территориальному
институту по проектированию объектов агропромышленного комплекса. Данное
уголовное дело было возбуждено по материалам ведомственного
расследования, предпринятого институтом, в результате которого было
установлено местонахождение похищенной автомашины и личность похитителя.
Фактически в данном случае пострадавшее юридическое лицо самостоятельно
раскрыло преступление, а органам предварительного расследования
оставалось лишь юридически оформить полученные результаты.

Последний момент имеет особое значение, так как в рамках настоящей
работы исследуется вопрос о допуске юридических лиц в процесс не просто
в качестве потерпевших, а в роли неофициальных обвинителей, а это не
совсем одно и то же. Конечно, признание права юридических лиц на
получение статуса потерпевшего облегчает положительное решение
поставленного вопроса, так как полномочия потерпевших во многом
совпадают с полномочиями неофициальных обвинителей. Однако есть и
некоторые отличия, которые следует затронуть.

В соответствии с действующим ГК РФ (ч. 7 ст. 152) юридические лица на
равных основаниях с физическими получили право на защиту чести,
достоинства и деловой репутации и компенсацию морального вреда. Вместе с
тем Федеральным законом от 21 декабря 1996 года № 160-ФЗ в УПК РСФСР
была введена ст. 27-1 (ей соответствует ст. 23 УПК РФ), установившая,
что уголовное преследование ряда преступлений, причинивших вред только
негосударственной организации, начинается по заявлению руководителя этой
организации, либо с его согласия. Здесь очевиден некий намек на допуск
юридических лиц к обвинительной деятельности, правда, лишь к одному из
ее моментов – к участию в решении вопроса о возбуждении уголовного
преследования. В этой связи вполне логичным представляется вести речь о
юридических лицах, пострадавших от преступления, как о неофициальных
обвинителях.

Весьма близкую позицию в этом вопросе занимает А.С. Александров. В
своей диссертации он пишет не о праве юридических лиц быть признанными
потерпевшими, а об их праве на уголовный иск. Представляется, что
юридические лица, пострадавшие от преступления, должны иметь равное с
физическими лицами право на предъявление уголовных исков и осуществление
обвинительной деятельности в неофициальном порядке, то есть их следует
признать полноправными субъектами неофициального обвинения.

Общественные обвинители как субъекты неофициального уголовного
преследования. Рассматривая неофициальное обвинение как один из способов
защиты интересов жертв преступлений, нельзя не затронуть следующую
проблему. Очевидно, что осуществление обвинительной деятельности
требует значительных материальных, организационных и интеллектуальных
усилий, которые не каждому потерпевшему по плечу. В этой связи
заслуживает серьезного внимания практика ряда зарубежных стран, где
существуют общественные организации по защите жертв преступлений. Многие
современные отечественные исследователи указывают на успешный опыт
функционирования в зарубежных странах (Великобритании, США и др.)
общественных объединений по защите жертв преступлений, в полномочия
которых входит не только оказание психологической, финансовой и
юридической помощи пострадавшим от преступлений, но и предъявление
уголовных исков в интересах потерпевших. Об актуальности общественной
поддержки жертв преступлений свидетельствует то, что многие потерпевшие
«…по возрасту, невежеству, зависимому положению, недостатку энергии
сами не могут постоять за себя в уголовном судопроизводстве». Это
замечание следует признать тем более справедливым, поскольку статус
обвинителя включает не только права, он предполагает наличие
обязанностей и ответственности. Поэтому представляется необходимым
уделить некоторое внимание анализу правовых форм такой поддержки в
отечественном уголовном процессе.

Ранее действовавшее уголовно-процессуальное законодательство России
предусматривало участие в процессе представителей общественных
организаций и трудовых коллективов в качестве общественных обвинителей и
общественных защитников (ст. 250 УПК РСФСР). Эволюция правового статуса
данной процессуальной фигуры началась с момента установления в России
Советской власти. В литературе имеются сведения о том, что уже 8 ноября
1917 года на первом заседании Временного революционного суда Выборгского
района Петрограда всем присутствующим гражданам было предоставлено право
задавать вопросы, выясняющие суть дела и степень виновности подсудимых,
а также предложено выдвинуть из своих рядов представителей, желающих
высказаться в пользу обвинения или защиты.

Нормативное закрепление подобная практика участия обвинителей в
судопроизводстве получила в декрете № 1 «О суде» от 22 ноября 1917 года.
Несколько позже деятельность общественных обвинителей приобрела
некоторые профессиональные черты. Так, согласно Инструкции НКЮ РСФСР от
19 декабря 1917 года при революционном трибунале учреждалась коллегия
лиц, посвящающих себя правозаступничеству как в форме общественного
обвинения, так и общественной защиты. Этот порядок был также утвержден
декретом о суде № 2.

После создания в 1922 году прокуратуры РСФСР деятельность общественных
обвинителей была поставлена под прокурорский контроль и их
процессуальная самостоятельность постепенно ограничивалась, вплоть до
издания 16 апреля 1939 года приказа Прокурора СССР А.Я. Вышинского, где
указывалось, что отныне основным содержанием деятельности членов
общественных групп содействия прокуратуре должна быть своевременная
сигнализация о совершаемых или готовящихся преступных действиях. Данное
распоряжение было воспринято подчиненными прокурорами как указание об
устранении общественности от процессуальной деятельности, и с этого
времени выступления общественных обвинителей при рассмотрении уголовных
дел прекратились.

Возрождение института общественного обвинения связано с принятием в
1958 году Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных
республик и в 1960 году УПК РСФСР. Общественный обвинитель получил
возможность участвовать в судебном рассмотрении уголовных дел, он был
наделен правом представлять доказательства, принимать участие в
исследовании доказательств, заявлять перед судом ходатайства и отводы,
участвовать в судебных прениях, излагать суду мнение о доказанности
обвинения, общественной опасности подсудимого и его деяний, высказывать
соображения по поводу применения уголовного закона, меры наказания и
другим вопросам, а также правом отказаться от обвинения (ч.3 ст. 250 УПК
РСФСР). Таким образом, в суде первой инстанции общественный обвинитель
был наделен всеми полномочиями стороны. Однако этой стадией процесса
ограничивалось его участие в деле. Общественный обвинитель не мог
принимать участие в расследовании преступлений, а также не был включен в
число субъектов, обладающих правом обжаловать приговор суда (ст. 325 УПК
РСФСР). Подобные законодательные ограничения не позволяют считать
общественного обвинителя полноправным субъектом обвинения.

К тому же, весьма спорным являлся вопрос о процессуальной
самостоятельности общественных обвинителей. Казалось бы, правовые нормы,
регулировавшие статус общественного обвинителя не давали оснований
сомневаться в его процессуальной независимости. Однако в
действительности проблема эта не так проста. Центральное место здесь
принадлежит вопросу о соотношении государственного и общественного
обвинения. Хотя в большинстве научных трудов подчеркивалось, что «…
государственное и общественное обвинение – это две самостоятельные,
независимые одна от другой формы обвинения», однако эти утверждения
отражали лишь формальную сторону вопроса. В действительности,
зависимость общественного обвинения от должностного весьма велика. Ее
верно подметил В.М. Савицкий, который хотя и соглашался с тем, что
общественный обвинитель вправе участвовать в процессе и занимать любую
позицию совершенно независимо от участия в деле прокурора и его
процессуальной позиции, тем не менее, замечал: «Общественное обвинение
может возникнуть и быть реализовано лишь при наличии в суде
государственного обвинения в его материально-правовом содержании», то
есть только после того, как органами предварительного расследования
добыты доказательства виновности обвиняемого, ему предъявлено
официальное обвинение и прокурор, утвердив обвинительное заключение,
направил дело в суд. Это мнение разделяет и Н.Н. Тарнаев, полагавший,
что нельзя признать правильной практику выдвижения общественных
обвинителей задолго до окончания расследования. Таким образом,
фактически общественный обвинитель оказался лишенным самой существенной
для стороны возможности – участвовать в формулировании обвинительного
тезиса. Неудивительно, поэтому, что участие общественных обвинителей в
процессе в большинстве случаев носило формальный характер и имело скорее
идеологическое, нежели правовое значение, а в последние годы действия
УПК РСФСР 1960 года почти полностью прекратилось. Так, по данным
изучения 300 уголовных дел, рассмотренных в районных судах городов
Самары, Самарской области, а также городов Саратова и Уфы в 1996-1999
годах, не было отмечено ни одного случая участия в деле общественного
обвинителя, хотя обнаружено 3 случая участия в деле общественного
защитника. По результатам опроса практических работников, проведенного в
городах Самаре и Уфе, получены следующие данные. Из 70 опрошенных
работников прокуратуры 20 человек (29%) заявили, что им приходилось
поддерживать обвинение в суде совместно с общественными обвинителями. Из
них 11 человек (55%) оценили активность общественных обвинителей как
формальную, 4 человека (20%) отметили, что общественные обвинители
активны только в прениях, 3 человека (15%) заявили, что общественные
обвинители не проявляют заметной активности, и только 2 респондента
(10%) отметили высокий уровень активности этих субъектов. Относительно
влияния деятельности общественных обвинителей на существо судебного
решения мнения распределились следующим образом. 12 человек (60%)
ответили, что деятельность общественных обвинителей никак не отразилась
на существе судебного решения, 9 человек (45%) отметили влияние в
отдельных моментах, и только 1 участник опроса (5%) указал на
существенное влияние общественных обвинителей на внутреннее убеждение
судей. Адвокатам и судьям приходится чаще сталкиваться с деятельностью
общественных обвинителей. Об этом заявили 42% опрошенных адвокатов и 64%
судей. Однако оценка активности и значения деятельности этих участников
процесса у большинства опрошенных судей и адвокатов достаточно низкая.
Полное отсутствие активности общественных обвинителей отметили 50% судей
и 36% адвокатов, на ее формальный характер указали 45% адвокатов и 43%
судей. Низкую степень влияния деятельности общественных обвинителей на
исход дела отметили 86% адвокатов и 93% судей.

Очевидная неэффективность этой формы процессуальной деятельности
привела к тому, что процессуальная фигура общественного обвинителя
оказалась в стороне от современных научных дискуссий и законодательной
практики. Вступивший в силу 1 июля 2002 года Уголовно-процессуальный
кодекс России не предусматривает участия в процессе общественных
обвинителей, хотя Проект УПК РФ, одобренный Государственной Думой в
первом чтении, упоминал таких субъектов, как представители общественных
организаций и трудовых коллективов, без определения их процессуальных
функций (ст. 293 Проекта). Однако упразднение этих субъектов процесса
представляется не совсем верным. По этому поводу справедливо высказался
А.М. Ларин: «Возможно, авторы проекта исходили из того, что в советское
время участие этих лиц (общественных обвинителей и защитников – Н.П.)
превратилось в формальность. Но в современных условиях, когда с
зависимостью общественных организаций от государства покончено, при
коррумпированности и политической ангажированности некоторой части
прокуроров, а также возросшей дороговизне профессиональной юридической
помощи общественное обвинение и общественная защита обретают новую
социальную ценность».

Таким образом, ликвидация института общественного обвинения
представляется не совсем продуманным шагом. По сути, это противоречит
основам демократической организации общества, в основе которой лежит
социальная активность граждан и их организаций. Кроме того, данное
нововведение фактически ограничивает предусмотренное ч. 5 ст. 32
Конституции РФ право граждан на участие в отправлении правосудия. В этой
связи восстановление институтов общественного обвинения и общественной
защиты кажется нам задачей политического характера. Однако возвращение
общественных обвинителей и защитников в уголовный процесс России не
должно превратиться в профанацию. Поэтому возрождение общественного
обвинения нам видится через признание этой деятельности одной из форм
неофициальной обвинительной деятельности, а общественных обвинителей,
соответственно, субъектами неофициального обвинения.

Мировая правоприменительная практика уже располагает некоторыми
достойными подражания примерами такого рода. Скажем, в ряде европейских
стран общественные организации по защите прав потерпевших выдвигают
общественных обвинителей, осуществляющих угловное преследование в
интересах потерпевшего.

Целесообразно предоставить право вести неофициальное уголовное
преследование через выдвижение общественных обвинителей органам СМИ,
которые в настоящее время достаточно активны в проведении журналистских
расследований различных правонарушений. По данным опроса 70 работников
правоохранительных органов 26 респондентов (37%) ответили, что в их
практике имелись случаи обращения общественных организаций и органов СМИ
в правоохранительные органы с требованием о возбуждении уголовного дела.
При этом в 80% случаев указанные органы и организации представляли
сведения, указывающие на совершение преступления. Поэтому расширение
прав этих лиц в области уголовного преследования представляется
оправданным.

При этом следует подчеркнуть, что процессуальные полномочия
общественных обвинителей должны быть расширены. Общественный обвинитель
должен быть уравнен в правах с другими субъектами неофициального
обвинения, круг которых следует определить таким образом: 1) лицо,
считающее себя пострадавшим от преступления и заявившее о желании
осуществлять уголовное преследование; 2) представитель юридического
лица, считающего, что ему преступлением причинен вред, наделенный
полномочиями вести уголовное преследование от имени данного предприятия,
учреждения, организации; 3) представитель общественной организации или
органа СМИ, наделенный полномочиями осуществлять уголовное преследование
от имени данной организации или коллектива (общественный обвинитель).
Процессуальное положение этих лиц представляется идентичным и может быть
объединено понятием «неофициальный обвинитель».

Очевидно, что такое определение круга субъектов неофициального обвинения
требует внесения изменений в позитивное право. В частности, было бы
целесообразно закрепить понятие неофициального обвинителя в ст.5
Уголовно-процессуального кодекса РФ. В пункте 47 данной статьи слова
«частный обвинитель» заменить словами «неофициальный обвинитель», а
пункт 59 указанной статьи необходимо изложить в следующей редакции:
«Неофициальный обвинитель – физическое или юридическое лицо, считающее,
что преступлением ему причинен вред, а также представитель общественной
организации или органа СМИ, самостоятельно осуществляющие уголовное
преследование в порядке, установленном настоящим Кодексом». Далее,
статью 22 УПК РФ следует изложить так: «Статья 22. Право потерпевшего на
участие в уголовном преследовании. Потерпевший, его законный
представитель и (или) представитель вправе самостоятельно осуществлять
уголовное преследование в порядке, установленном настоящим Кодексом». И
наконец, статью 43 УПК РФ нужно видоизменить следующим образом: «Статья
43. Неофициальный обвинитель.

Неофициальным обвинителем является физическое или юридическое лицо,
считающее, что преступлением ему причинен вред, и подавшее в орган,
ведущий производство по уголовному делу заявление о своем желании
осуществлять неофициальное уголовное преследование.

Представитель общественной организации или средства массовой информации
может быть признан неофициальным обвинителем в порядке, предусмотренном
настоящим Кодексом».

( 4. Особенности производства при осуществлении обвинения неофициальным
обвинителем.

Исходя из ранее сказанного, следует заключить, что в уголовном процессе
не может существовать каких-то «неполноценных» форм обвинения,
применимых только в отдельных случаях. Следовательно, такие формы
обвинения, как должностное и неофициальное, должны различаться только
спецификой процедур осуществления обвинительной деятельности, но никак
не объемом полномочий обвинителей. В действительности же возможности
должностных лиц в области уголовного преследования несравненно шире, чем
у частного лица, поле самостоятельной обвинительной деятельности
которого ограничено производством лишь по четырем категориям дел.
Представляется, однако, что изучение именно этого процессуального
феномена может дать необходимый материал для разработки целостной
концепции неофициального обвинения. При этом следует оговориться, что в
настоящем разделе речь пойдет только об основной форме неофициального
обвинения, когда государственные правоохранительные органы не ведут
самостоятельного производства и процесс движется только усилиями
частного лица. Также необходимо отметить, что основное внимание будет
сосредоточено на деятельности неофициального обвинителя по досудебной
подготовке материалов дела, так как именно эта сторона неофициального
уголовного преследования представляет наибольшую сложность как с
теоретической, так и с практической точки зрения.

Исследователи, изучавшие перспективу развития неофициального обвинения
в современном российском уголовном процессе, выделили три основных
проблемы в конструировании конкретных процессуальных форм его
осуществления: 1) проблема возбуждения производства; 2) проблема участия
частных лиц в собирании доказательств; 3) роль официальных органов в
производстве по частному уголовному иску. Полагаем возможным принять
подобную схему исследования и в нашей работе.

Возбуждение неофициального обвинения. Если принять за основу идею о
том, что неофициальное обвинение в процессуальном смысле суть
самостоятельная обвинительная деятельность неофициальных лиц, то нельзя
не заметить, что даже в сфере, именуемой частным обвинением, действующее
законодательство не дает возможности осуществлять обвинительную
деятельность полностью самостоятельно. В первую очередь это касается
вопроса о возбуждении производства по делам частного обвинения.
Существующая процедура возбуждения данной категории дел до недавнего
времени являлась предметом особого внимания законодателя. Как известно,
дела частного обвинения возбуждаются судом (ч.5 ст. 109 УПК РСФСР, ст.
ст. 43, 318 УПК РФ). После вынесения постановления Конституционного Суда
РФ от 28 ноября 1996 года, в соответствии с которым была признана
несоответствующей Конституции РФ практика возбуждения судами уголовных
дел по поступившим материалам протокольной формы производства, Президиум
Верховного Суда РФ в постановлении по делу Я. от 26 февраля 1997 года
фактически распространил запрет судебного возбуждения уголовного
производства и на дела частного обвинения. Таким образом, возбуждение
частного уголовного преследования по существу было поставлено в
зависимость от усмотрения работников правоохранительных органов.
Соответственно не только нарушались права частных лиц на самостоятельное
ведение уголовного преследования, но и сам институт неофициального
обвинения фактически исчез из правоприменительной практики. Так, из
общего числа изученных дел частного обвинения, рассмотренных судами в
1997-1998 годах, то есть в период неправильного толкования указанного
Постановления Конституционного Суда, только в 6% случаев потерпевший
самостоятельно провел досудебную подготовку материалов. Во всех
остальных случаях дело возбуждалось прокурором (29% случаев) или
начальником органа дознания (65% случаев). Соответственно, потерпевший
утрачивал право участвовать в прениях, примириться с обвиняемым и т.д.
(ч.3 ст.27 УПК РСФСР).

Данное противоречие было разрешено определением Конституционного Суда
РФ от 26 января 1999 года № 11-О по запросу Ванинского районного суда
Хабаровского края. Конституционный суд разъяснил, что оспариваемое в
запросе полномочие суда возбуждать дела частного обвинения по существу
означает лишь его право и обязанность принять к рассмотрению жалобу
потерпевшего, которая в данном случае расценивается как обвинительный
акт. Поэтому реализация судом указанного полномочия не связана с
осуществлением обвинительной деятельности, а значит, не противоречит
конституционным принципам состязательности и независимости судей. Тем не
менее, на практике суды нередко игнорировали право потерпевших возбудить
уголовное преследование. Показателен в этом отношении пример из практики
Верховного Суда РФ. Гражданин Крикун обратился в Орджоникидзевский суд
г. Уфы с заявлением о возбуждении уголовного дела в отношении Зырянова.
В принятии заявления судом было отказано. Верховный Суд Республики
Башкортостан по жалобе Крикуна принял решение оставить заявление без
движения, сославшись на вышеупомянутое постановление Конституционного
Суда РФ от 28 ноября 1996 года, и разъяснил Крикуну, что ему необходимо
для возбуждения дела обратиться к прокурору или в органы дознания. По
протесту заместителя Председателя Верховного Суда РФ данное решение было
отменено, Судебная коллегия Верховного Суда указала, что Конституционный
Суд решения по поводу ч.5 ст. 109 УПК РСФСР не принимал, данная норма
является действующей, в связи с чем дело было возвращено в тот же
районный суд.

Позиция Конституционного Суда в данном вопросе представляется
принципиально правильной. Однако в настоящей работе проблема возбуждения
и ведения неофициального уголовного преследования ставится применительно
не только к кругу дел, указанных в ч.2 ст.20 УПК РФ, но в отношении
любых преступных деяний. Соответственно, частное лицо должно обладать
возможностью самостоятельно возбудить уголовное преследование любого
преступления.

Нельзя не предвидеть, что внесение такого предложения вызовет массу
возражений. Во-первых, согласно доктринальным постулатам, в институте
возбуждения уголовного дела находит яркое выражение принцип публичности
(точнее – официальности), в силу которого именно органы государства
компетентны решать вопрос о начале уголовного судопроизводства (ст. ст.
144-146 УПК РФ). Кроме того, согласно ч. 1 ст. 146 действующего УПК
только строго ограниченный круг лиц правомочен принять решение о
возбуждении уголовного дела, и частные лица в этот перечень не входят.
Регламентированная действующим законом процедура возбуждения уголовных
дел довольно сложна, она требует вынесения государственным органом
обоснованного постановления, для чего нередко необходимо провести
комплекс проверочных действий (ст. 144 УПК РФ). Очевидно, что
осуществление подобной деятельности частным лицом весьма затруднительно.

Причину установления довольно сложной процедуры возбуждения уголовного
производства понять несложно. Отечественная правовая доктрина
утвердилась во мнении, что уголовный процесс должен начинаться не иначе,
как с вынесения компетентным государственным органом обоснованного
постановления потому, что в такой процедуре видят гарантию от
злоупотреблений и нарушений прав и свобод граждан. Однако на деле это
приводит к нарушению прав потерпевших. На практике нередки случаи, когда
потерпевший желает возбудить дело, но не может представить достаточное
количество доказательств. При этом должностные лица расширительно
толкуют понятие достаточных данных, указывающих на признаки преступления
(ч. 2 ст. 108 УПК РСФСР, ч. 2 ст. 140 УПК РФ), и это зачастую приводит к
тому, что уголовное дело возбуждается лишь при полной доказанности вины
лица, причинившего вред потерпевшему. Как отмечают А.Рогаткин и И.
Петрухин, «…во избежание возбуждения уголовного дела о преступлении,
которое трудно раскрыть, проверки проводятся в течение длительного
времени до тех пор, пока усилиями органов ОРД личность преступника не
будет установлена». В противном случае в возбуждении уголовного дела
нередко отказывают.

Недостаток современной практики возбуждения уголовных дел состоит еще и
в том, что для принятия обоснованного решения по данному поводу часто
необходимо провести так называемые проверочные действия, процессуальная
природа которых неясна. Именно эта доследственная проверка вызывает так
много нареканий, что в литературе даже выдвигались предложения об
упразднении всей стадии возбуждения уголовных дел.

С одной стороны, эта деятельность, поскольку она предусмотрена УПК (ч.
1, 2 ст. 109 УПК РСФСР, ст. 144 УПК РФ), носит уголовно-процессуальный
характер, хотя и проводится до возбуждения уголовного дела. Но, с другой
стороны, законодатель допускает появление доказательств и наделение
участников уголовного судопроизводства процессуальными правами лишь в
рамках возбужденного уголовного дела (ч. 1 ст. 156 УПК РФ). Такая
ситуация порождает массу проблем, недоразумений и нарушений закона, чаще
всего именно здесь закрывается для частных лиц доступ к правосудию.
Причем даже возможность судебного обжалования отказа в возбуждении
уголовного дела не снимает всех проблем. По данным опроса членов
коллегий адвокатов Самарской области и Республики Башкортостан 31%
опрошенных указали, что им приходилось участвовать в рассмотрении
подобных жалоб судом, однако все опрошенные невысоко оценили
результативность такого обжалования. В качестве причин неэффективности
этого способа защиты права 63% опрошенных назвали формальный характер
рассмотрения таких жалоб, не позволяющий представлять новые
доказательства, и отсутствие у заявителя четкого процессуального
статуса.

Подобная ситуация, ограничивающая доступ к уголовному правосудию, весьма
распространена в производстве по делам частного обвинения. Казалось бы,
если потерпевший наделен правом поддерживать в суде обвинение, то он
может беспрепятственно возбудить уголовное преследование, подобно тому,
как это делает государственный обвинитель. Именно в этом смысле
высказывался в свое время И.Я. Фойницкий: «В делах уголовных право
вчинания обвинения… ограничивается определенными в законе группами
лиц, которым это право предоставлено, но требование этих лиц составляет
столь же обязательный для уголовного суда повод к начатию дела
производством, как вчинание гражданского иска для суда гражданского».
Однако на деле даже суды находят возможным отказать в принятии жалобы
потерпевшего. При изучении правоприменительной практики было выявлено
два таких случая.

Принципиально правильным решением поставленной проблемы по отношению к
частным обвинителям представляется механизм, предусмотренный в ч. 1 ст.
318 УПК РФ, где прямо указано, что дело частного обвинения возбуждается
путем подачи заявления потерпевшим или его законным представителем.
Однако, исходя из необходимости расширить право частных лиц на
предъявление уголовного иска в большей мере, чем это допускает
действующее законодательство, необходимо сделать некоторые оговорки,
направленные на усовершенствование данной нормы. Прежде всего, право на
предъявление уголовного иска должно распространяться на все категории
преступлений. В этой связи необходимо отметить два существенных момента.
Если исходить из предлагаемого высокого уровня свободы в сфере
предъявления уголовных исков, необходимо продумать механизм,
обеспечивающий добросовестное распоряжение таким правом. Действительно,
на практике нередки случаи, когда частные лица, подавая заявление о
возбуждении уголовного дела, преследуют различные противоправные
интересы, пытаясь шантажировать обвиняемого таким образом или же
стремясь избежать уголовной ответственности за деяние, в котором виновен
сам заявитель, но которое он спешит приписать другому лицу. Например, в
производстве Заводского районного суда г. Саратова имелось дело по
обвинению Белова и Артемкина в совершении похищения и изнасилования М.
Потерпевшая активно участвовала в обвинительной деятельности, возбудила
производство, представляла доказательства, воспользовалась услугами
адвоката. Однако по делу был вынесен оправдательный приговор, поскольку
суд установил, что активная обвинительная деятельность потерпевшей была
вызвана тем, что обвиняемые, совершив с М. половой акт с согласия
последней, впоследствии отказались оплатить ее сексуальные услуги. И
хотя обвиняемые в конечном итоге были реабилитированы, их права были
существенно нарушены пребыванием под стражей в течение всего срока
производства по делу. Неудивительно поэтому, что многие исследователи
решительно борются против расширения прав частных лиц в процессе и даже
считают, что их необходимо сузить. Например, В. Джатиев категорически
утверждает, что «…по делам так называемого частного обвинения никакого
обвинения вообще быть не может, так как обвинение потерпевшего (жалоба
потерпевшего) есть ни что иное, как повод к возбуждению уголовного дела,
и не может расцениваться как акт привлечения в качестве обвиняемого».

Представляется, однако, что гарантией от злоупотреблений может стать
только обеспечение реальной ответственности лиц, наделенных каким-либо
правом. В этой связи процедура возбуждения неофициального обвинения
видится следующим образом.

Если частное лицо изъявило желание принять на себя обязанности
обвинителя, оно должно обеспечить возможность компенсации вреда,
могущего возникнуть в результате необоснованного привлечения кого-либо к
уголовной ответственности. Думается, что предъявление частным лицом
уголовного иска лишь тогда должно влечь процессуальные последствия,
когда обвинитель представит соответствующие денежные гарантии
серьезности своих намерений. Размер этой суммы может быть жестко
определен в законе и поставлен в зависимость от тяжести предъявленного
обвинения, а может устанавливаться в каждом конкретном случае.

?

?

?

0b

,z4a67?708¤=(@?B?B8E|JzLOUbWbYh[De”mOep
uAzL}8†?•////iiia///a//////////////

. 0 ~

?

>

@

\ ‚

B

ae¤I°oe±////////////e////////////e/

&

&

TH

p

O

U

///i/////a////////////////

?

?

????????

??$???????? Другой заслуживающий внимания момент состоит в следующем.
Хотя подлинно демократическое правосудие основывается на безусловной
свободе предъявления уголовных исков, нельзя не обратить внимание на то
обстоятельство, что российское общество пока еще не готово воспринять
этот институт в чистом виде. А.С. Александров, обобщая результаты
изучения общественного мнения по данному поводу, пишет: «Общественное
сознание ориентировано на помощь государственных органов и не привержено
к проявлению частной инициативы в осуществлении уголовного
преследования». Обобщение данных нашего исследования дало сходные
результаты. Поэтому следует сделать вывод о том, что в рамках
российского уголовного судопроизводства обязательным условием
возникновения права частного лица на самостоятельное предъявление
уголовного иска должен быть отказ правоохранительных органов от
уголовного преследования. Иначе говоря, частное лицо должно получить от
официальных органов постановление об отказе в возбуждении уголовного
дела или о прекращении производства. Некий прообраз подобных действий по
возбуждению обвинения уже существует в российском судопроизводстве в
виде права потерпевшего на обжалование в суд постановлений о прекращении
уголовного дела и постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела.
Конституционный Суд РФ закрепил практику обжалования в суд постановлений
об отказе в возбуждении уголовного дела и о прекращении дела в
постановлении от 13 ноября 1995 г. N 13-П «По делу о проверке
конституционности части пятой статьи 209 Уголовно-процессуального
кодекса РСФСР в связи жалобами граждан Р.Н.Самигуллиной и
А.А.Апанасенко» и постановлении от 29 апреля 1998 г. N 13-П «По делу о
проверке конституционности части четвертой статьи 113
Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с запросом Костомукшского
городского суда Республики Карелия». Верховный Суд РФ подчеркнул
значение этой практики в определении по делу Глухова. Военный суд первой
инстанции отказал Глухову в приеме жалобы на отказ следователя возбудить
уголовное дело в отношении должностных лиц воинской части, из которой
Глухов был уволен, сославшись на то, что рассмотрение таких жалоб суду
не подведомственно. Кассационная инстанция решение оставила без
изменения, разъяснив Глухову право принести жалобу военному прокурору.
Председатель Военной коллегии Верховного Суда РФ принес протест, который
был Военной коллегией удовлетворен. Военная коллегия разъяснила, что в
данном случае подлежат прямому применению нормы ч. 1 и 2 ст. 46
Конституции РФ. Новый УПК РФ в ст. 125 подробно регламентирует процедуру
обжалования постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела, о
прекращении уголовного дела. Однако результатом такого обжалования,
согласно п. 1 ч. 5 упомянутой статьи, может стать только признание
действия (бездействия) или решения соответствующих должностных лиц
незаконным или необоснованным и возложение на них обязанности устранить
допущенное нарушение. Такой механизм может быть эффективен при
исправлении формальных юридических ошибок, но вряд ли он принесет
потерпевшему пользу, когда необходимо стимулировать активную поисковую
деятельность по раскрытию преступлений. Думается, что предоставление
частным лицам права самостоятельно вести уголовное преследование в
случае отказа от него правоохранительных органов государства, в большей
степени будет способствовать защите интересов, нарушенных преступлением.
Поэтому статью 125 УПК РФ необходимо дополнить частью 5? следующего
содержания: «Обжалуя постановление об отказе в возбуждении уголовного
дела, о прекращении уголовного дела или уголовного преследования, а
равно о приостановлении предварительного следствия, заявитель вправе
ходатайствовать о наделении его полномочиями неофициального обвинителя.
В этом случае судья одновременно с вынесением постановления, указанного
в п. 1 ч. 5 настоящей статьи, принимает решение о признании заявителя
неофициальным обвинителем и разъясняет ему соответствующие права и
обязанности».

Однако в этой связи возникает особый вопрос. В соответствии с п.5 ч.1
ст. 4 УПК РФ неотмененное постановление об отказе в возбуждении
уголовного дела или о прекращении уголовного дела являются препятствием
для осуществления уголовного преследования. Таким образом, предложение о
наделении частных лиц правом самостоятельно начать производство после
вынесения указанных процессуальных решений, противоречит действующему
законодательству.

Выход из сложившейся ситуации, как кажется, состоит в четкой
дифференциации официального и неофициального порядков производства. В
этой связи отказ в возбуждении уголовного дела и прекращение
производства на досудебных стадиях следует рассматривать как решения,
выражающие отказ государственных органов от осуществления официального
уголовного преследования, а не как запрет на всякое иное движение дела.
В этой связи заслуживают одобрения положения Модельного
Уголовно-процессуального кодекса для государств-участников СНГ. В ч.3
ст. 36 этого документа указано, что прокурор, следователь, дознаватель,
обнаружив обстоятельства, исключающие уголовное преследование, выносят
постановление об отказе от уголовного преследования (курсив мой – Н.П.).
Развивая эту мысль, следует предположить, что данный акт не выражает
отказ всего общества от преследования и наказания конкретного лица, и
следовательно, не должен влиять на право заинтересованных лиц вести
обвинительную деятельность в неофициальном порядке. Соответственно
следует изменить редакцию ст. 27 УПК РФ, озаглавив ее «Основания
прекращения официального уголовного преследования» и дополнив частью
пятой следующего содержания: «прекращение официального уголовного
преследования по основаниям, предусмотренным в п.п. 1, 2 ч. 1 ст. 24 и
п.п. 1, 5 ч. 1 ст. 27 УПК РФ не препятствует осуществлению
неофициального уголовного преследования».

Участие неофициального обвинителя в собирании доказательств. Из
принципа презумпции невиновности вытекает со всей определенностью
положение о том, что именно обвинитель должен собирать доказательства и
представлять их в суд, поскольку на него возложено бремя доказывания
обвинения. Однако в рамках отечественной уголовно-процессуальной
доктрины предоставление такой возможности неофициальному обвинителю
сталкивается с серьезными проблемами. В первую очередь, это связано с
традиционным пониманием доказательства в уголовном процессе, и такого
его свойства, как допустимость.

Как известно, доказывание вообще и собирание доказательств в
особенности традиционно связывается в отечественной литературе с
деятельностью государственных органов. Различные авторы, давая
определение доказыванию и собиранию доказательств, всегда отмечали эту
особенность. Так, например, П.А. Лупинская пишет: «…доказывание может
быть определено как осуществляемая в предусмотренном законом
процессуальном порядке деятельность органов дознания, следствия,
прокурора и суда, при участии иных субъектов доказывания, по собиранию,
проверке и оценке доказательств с целью установления истины по
уголовному делу и решения всех процессуальных задач уголовного
судопроизводства». Такого же мнения придерживается Р.С. Белкин: «Закон
предоставил право собирать доказательства только определенным,
управомоченным на то лицам: лицу, производящему дознание, оперативному
работнику, выполняющему по поручению следователя то или иное
следственное действие, следователю, прокурору, суду. Никто, кроме них,
не имеет права осуществлять процессуальные действия по собиранию
доказательств». Фундаментальный научный труд середины семидесятых годов
ХХ века, посвященный проблемам теории доказательств, содержит
аналогичное мнение целого ряда авторов: «…мы можем определить
доказывание как осуществляемую в процессуальных формах деятельность
органов расследования, прокурора и суда с участием других субъектов
процессуальной деятельности по собиранию, закреплению, проверке и оценке
фактических данных, необходимых для установления истины по уголовному
делу и решения задач уголовного судопроизводства». С.А. Шейфер отмечает,
что «…доказывание – это целенаправленная познавательная деятельность
государственного органа». Таким образом, до недавнего времени данная
точка зрения являлась в науке общепризнанной.

Важность этого момента особенно явственно прослеживается в связи с
таким свойством доказательств, как допустимость (ч.3 ст. 69 УПК РСФСР,
ст. 75 УПК РФ). Проблема допустимости доказательств обрела небывалую
остроту в связи с введением в уголовный процесс особого порядка
производства по делам с участием присяжных заседателей. Поскольку ст.
ст. 433 и 435 УПК РСФСР прямо предписывали исключение недопустимых
доказательств из судебного разбирательства, перед учеными и практиками
со всей определенностью встал вопрос об установлении критериев
допустимости доказательств. Изучение научных работ, посвященных этому
вопросу, позволяет увидеть, что получение доказательства уполномоченным
субъектом и с соблюдением всех требований процессуального закона
составляет существеннейший элемент его допустимости.

С принятием нового Уголовно-процессуального кодекса РФ круг субъектов
доказывания расширился (ст. 86 УПК РФ). Если раньше было совершенно
очевидно, что надлежащими субъектами доказывания являются, в первую
очередь, «…должностные лица и органы, на которые возложено собирание,
проверка, оценка доказательств и обоснование решений, выводов, к которым
они приходят в ходе уголовно-процессуального доказывания», то согласно
ч. 3 ст. 86 УПК РФ право собирать доказательства получило частное лицо –
защитник.

Положение потерпевшего в этой связи более сложное. С одной стороны
ученые правильно отмечают, что закон наделяет потерпевшего правом
участвовать в доказывании. Однако потерпевший как субъект доказывания
существенно ограничен в своих правах. Прежде всего, потерпевший не
наделен правом самостоятельно собирать доказательства. С.А. Шейфер и
В.А. Лазарева пишут: «Не обладая правом самостоятельно собирать
доказательства, потерпевший участвует в их собирании путем представления
следователю находящихся в его распоряжении предметов и документов,
имеющих отношение к делу». Такой вывод вытекает из смысла ст. 42 УПК РФ,
которая наделяет потерпевшего лишь правом представлять доказательства и
ч. 2 ст. 86 УПК РФ, в соответствии с которой потерпевший вправе собирать
и представлять письменные документы и предметы для приобщения их к
уголовному делу в качестве доказательств. Следовательно, «…имеющиеся у
потерпевшего или его представителя сведения, документы, предметы не
могут считаться доказательствами, так как они получены непроцессуальным
путем… …такие документы станут доказательствами (т. е. будут
считаться собранными) лишь после приобщения их следователем к делу».

Подобная регламентация полномочий потерпевшего по доказыванию хорошо
укладывается в континентальную систему уголовного процесса, с присущим
ей недоверием частной инициативе и приоритетом государственных органов.
Но это не согласуется с принципом состязательности и вытекающей из него
концепцией неофициального обвинения. Если неофициальный обвинитель несет
обязанность доказывания и отвечает за ее надлежащее осуществление, он
должен быть самостоятелен в этой деятельности. Ответственность
неразрывна со свободой и самостоятельностью действий субъекта
ответственности. В этой связи вопрос о праве неофициального обвинителя
на самостоятельное собирание доказательств представляет серьезную
проблему.

О крайней сложности этой проблемы дает отчетливое представление то
множество противоречий, которое имеет место в правовом регулировании
порядка производства по делам частного обвинения. Как ни парадоксально,
ни ранее действовавшее законодательство, ни вновь принятый УПК РФ не
дают ясного ответа на вопрос о том, что должно представлять собой
досудебное производство по этой категории дел.

Известно, что общий порядок досудебного производства по делам частного
обвинения предполагает самостоятельное собирание потерпевшим
доказательств. При этом прокурор, следователь, орган дознания в случае
поступления к ним заявления о возбуждении уголовного дела частного
обвинения, должны направить это заявление в суд по подсудности для
решения вопроса о начале производства (п. 3 ч. 1 ст. 145 УПК РФ). Надо
думать, что решение этого вопроса, а также последующее разрешение дела
по существу суд осуществляет на основе сведений, представленных частным
обвинителем. Если исходить из того, что на суд ни при каких
обстоятельствах не может быть возложена обязанность собирания
доказательств обвинения, то получается, что по этой категории дел именно
потерпевший – обвинитель является субъектом собирания доказательств.
Однако это вовсе не следует из буквального понимания закона. Ни раньше,
в условиях действия УПК РСФСР, ни теперь, когда вступил в силу новый
Уголовно-процессуальный закон, частный обвинитель не обладал
полномочиями, необходимыми для эффективного собирания доказательств.
Кроме того, большинство потерпевших не имеет для этого и
материально-организационных возможностей. А хуже всего то, что в таких
случаях собирание доказательственного материала осуществляется до
возбуждения уголовного дела во внепроцессуальных формах, то есть всегда
остается открытым вопрос о допустимости полученных таким образом
предметов и документов. Все эти факторы обусловили то, что случаи, когда
частный обвинитель самостоятельно проводит досудебную подготовку дела,
на практике встречаются крайне редко. При изучении 100 дел частного
обвинения было обнаружено только 7 случаев (7%) ведения производства в
указанном порядке. По всем остальным делам органы предварительного
расследования так или иначе принимали участие в досудебной подготовке
материалов. В 16% случаев досудебное производство велось в протокольной
форме, 57% составляют дела частного обвинения, по которым было проведено
дознание. В остальных случаях (20%) органы дознания, не возбуждая
производства, в порядке доследственной проверки (ч.2 ст. 109 УПК РСФСР)
собрали материалы (объяснения свидетелей, справки, характеристики и
т.п.), и приложив их к заявлению потерпевшего, направили в суд.

Как видно, практика досудебного производства по делам частного
обвинения не отличается единообразием и не обеспечивает
доброкачественности доказательственного материала. Попытки урегулировать
этот вопрос в законодательстве также не были удачны. Так, при внесении в
УПК РСФСР изменений, связанных с принятием нового Уголовного кодекса РФ,
дела частного обвинения были внесены в перечень дел, досудебная
подготовка которых может проводиться в протокольной форме (ст. 414 УПК
РСФСР в редакции Федерального закона от 21 декабря 1996 г. № 160-ФЗ).
Очевидно, что в данном случае субъектом собирания доказательств
становится орган дознания, ведущий протокольное производство. Таким
образом, возникло два различных способа производства по делам частного
обвинения, причем в законе отсутствуют какие-либо указания о том, когда
какой порядок применять.

Последующие изменения в законодательстве еще больше запутали этот
вопрос. Так, после внесенных Федеральным законом от 15 ноября 1997 года
№ 141-ФЗ в ст. 415 УПК изменений, право возбуждать уголовные дела
частного обвинения осталось только за судом. Однако ст. 414 УПК
сохранила возможность ведения досудебного производства по этой категории
дел в протокольной форме. Следует отметить, что тут мысль законодателя
не вполне ясна. Вероятно, что он стремился сохранить для потерпевшего
возможность прибегнуть к помощи официальных органов уголовного
преследования. Однако тем же Федеральным законом от 15 ноября 1997 года
из УПК была исключена ст. 418, регламентировавшая порядок возбуждения
судом уголовных дел на основании материалов, подготовленных в
протокольной форме. Сложилась крайне противоречивая ситуация, суть
которой в том, что нормативная база для возбуждения уголовных дел
частного обвинения в случае, когда по ним проводилась досудебная
подготовка в протокольной форме, отсутствовала, что лишало смысла само
производство в протокольной форме по таким делам.

Новый Уголовно-процессуальный кодекс России также не внес ясности в
этот вопрос. Из смысла п. 3 ч. 1 ст. 145 и ч. 1 ст. 318 УПК РФ явствует,
что дела частного обвинения возбуждаются путем подачи заявления
потерпевшего в суд. Однако в ч. 3 ст. 150 указано, что по уголовным
делам о преступлениях, предусмотренных статьями 115, 116, 129 и 130 УК
РФ (то есть преследуемых в частном порядке согласно ч. 2 ст. 20 УПК РФ)
производится дознание. При этом закон не содержит каких-либо
разъяснений по поводу того, в каких случаях частный обвинитель проводит
досудебную подготовку дела сам, а в каких это делает орган дознания.

Своеобразное решение проблемы выработала правоприменительная практика в
судах г. Саратова. При поступлении в суд заявления потерпевшего о
возбуждении дела частного обвинения судья выносит постановление о
возбуждении уголовного дела, в котором указывает, что по данному делу
необходимо провести дознание, для организации которого дело направляется
прокурору. По всей видимости, судьи руководствовались при этом ч.1 ст.
126 УПК РСФСР, дающей им право требовать проведения предварительного
следствия по делам о преступлениях, по которым предварительное следствие
не обязательно. Такую практику можно истолковать и как стремление судей
оказать частному обвинителю содействие в собирании доказательств.
Возвращаясь в этой связи к вопросу об основаниях проведения дознания по
делам частного обвинения можно предположить, что судья, оказывая в
соответствии с ч. 2 ст. 319 УПК РФ содействие частному обвинителю в
собирании доказательств, вправе также направить дело для производства по
нему предварительного расследования.

В последнее время в научной литературе появились попытки решить
проблему на основе иного подхода, а именно, путем предоставления частным
лицам права проведения отдельных следственных действий или даже
самостоятельного расследования. Дискуссия эта развивалась в основном
вокруг фигуры обвиняемого и его защитника. Однако поскольку полемика
касается принципиальной возможности допущения частных лиц к
самостоятельному собиранию доказательств, представляется небесполезным
проанализировать высказанные по этому поводу научные мнения.

Еще в конце 70-х годов ряд известных ученых высказались в защиту права
адвоката предпринимать меры к нахождению сведений, которые можно будет
представить следователю или суду в качестве доказательства. При этом
подчеркивалась ошибочность мнения о том, что признание допустимости
совершения защитником подобных действий означает наделение его правом
ведения «параллельного расследования».

Характерно, что указывая на ошибочность отождествления
предпроцессуальной деятельности защитника, под которой понималась не
облеченная в процессуальную форму активность, направленная на получение
информации об обстоятельствах дела, с параллельным адвокатским
расследованием, авторы высказывались в поддержку первой и решительно
возражали против допустимости последнего. Например, Ю.И. Стецовский
писал: «Защитник, как и любой гражданин, может за пределами
процессуальной формы беседовать с людьми… При этом защитник никаких
процессуальных действий не совершает и функции следователя себе не
присваивает». В совместном труде указанного автора и А.М. Ларина эта
мысль получает дальнейшее развитие: «…защитник, в отличие от
следователя, прокурора, суда, не обладает властными полномочиями и не
может обязывать граждан к тем или иным действиям… Поэтому неприемлемо
предложение предоставить адвокату возможность самостоятельного допроса
свидетелей защиты для выявления целесообразности заявления ходатайства о
его вызове в суд или на предварительное следствие, а также права
процессуальной фиксации полученных доказательств».

Однако в свете идей судебной реформы, центральное место в которой
занимает проблема последовательного проведения в уголовном процессе
начал состязательности, предложения о предоставлении защитнику права
самостоятельного проведения отдельных следственных действий или даже
целого параллельного расследования обрели новое звучание и силу.

Так, в 1985 году в журнале «Советское государство и право» были
опубликованы материалы дискуссии о повышении роли адвокатуры в оказании
юридической помощи гражданам. В ходе обсуждения вопроса о путях
повышения роли адвоката в реализации права на защиту Н.В. Радутная
высказала соображение о том, что одним из способов повышения
эффективности защитительной деятельности может стать внесение в
законодательство положения о предоставлении адвокату права участвовать в
предварительном расследовании по собиранию доказательств, оправдывающих
обвиняемого или смягчающих его ответственность.

Данное предложение вызвало живой отклик юристов-практиков, которые
подчеркнули, что эффективность деятельности адвоката на предварительном
следствии связана с предоставлением ему возможности самостоятельного
сбора доказательств, в частности, истребования документов, допроса
свидетелей, а также права процессуальной фиксации полученных
доказательств. Это с очевидностью свидетельствовало о насущной
потребности адвокатов в предоставлении таких полномочий.

С полной определенностью вопрос о необходимости альтернативного
адвокатского расследования поставил Н. Горя. Опираясь на принцип
состязательности, автор обосновывает целесообразность предоставления
защитнику права проводить параллельное расследование, совершать
следственные действия по выявлению оправдательных или смягчающих
обстоятельств с изложением своих выводов в особом акте – оправдательном
заключении.

Веские доводы в пользу допустимости адвокатского расследования приводит
И.Л. Петрухин. Он пишет: «Не будет подлинно состязательного судебного
процесса, если не предоставить адвокатуре права самостоятельно собирать
и представлять суду доказательства… Исходя из принципа
состязательности, прокурору и защитнику надо предоставить равное право
на собирание и представление доказательств. В адвокатуре надо иметь
защитников-солиситеров, которые специализировались бы на проведении
параллельного адвокатского расследования».

Непосредственную связь принципа состязательности и равноправия сторон в
деле собирания доказательств подчеркивали и многие другие авторы. Таким
образом, идея принципиальной возможности предоставления частным лицам
права самостоятельно собирать доказательства получила достаточно широкую
поддержку среди ученых и правоприменителей. Однако нужно отметить, что у
этой концепции имеется немалое число противников. Их аргументация
заслуживает серьезного внимания.

Так, С.А. Шейфер, анализируя предложения о включении института
параллельного расследования в сложившуюся систему отечественного
уголовного процесса, справедливо отмечает, что «…принятие предложения
о параллельном адвокатском расследовании предполагает кардинальное
реформирование предварительного расследования по типу англо-саксонского
досудебного производства, что противоречило бы исторически сложившемуся
типу российского уголовного процесса».

С.А. Шейфер также выражает опасения, что нерегулируемая законом
деятельность частных лиц в сфере собирания доказательств при отсутствии
контроля за их деятельностью со стороны беспристрастного
государственного органа, может привести к нарушению прав граждан,
предприятий, организаций и учреждений. Его сомнения разделяют Л.Д.
Кокорев и Н.П. Кузнецов. Некоторые авторы видят в допуске частных лиц к
проведению следственных действий угрозу интересам правосудия, в
частности, сохранению следственной тайны. Практические работники
выражают сомнение относительно экономической, правовой и
нравственно-психологической готовности россиян воспринять институт
частного расследования.

Об актуальности проблемы свидетельствуют и данные, полученные в
результате изучения правоприменительной практики. Так, 21% следователей
и 34% судей заявили, что в их практике встречались случаи, когда
потерпевшие активно собирали улики самостоятельно или с помощью
представителей и частных детективов, однако в приобщении добытых таким
путем сведений к материалам дела в качестве доказательств было отказано.

Новый уголовно-процессуальный закон лишь отчасти снял остроту проблемы.
Среди неофициальных участников судопроизодства только защитник получил
право собирать доказательства, да и то в довольно узких рамках (ч. 3 ст.
86 УПК РФ). Что же касается потерпевшего и частного обвинителя, их
полномочия в этой сфере фактически не расширились.

Все вышеизложенное заставляет серьезно задуматься над тем, возможно ли
неофициальное обвинение вообще в рамках российской правовой системы.
Логика рассуждений обнаруживает принципиальное противоречие. С одной
стороны, обвинитель, несущий ответственность за обоснованность
обвинения, но не располагающий возможностью собирать доказательства, по
меткому выражению дореволюционных юристов – «жалкий обвинитель»,
юридическое недоразумение. С другой стороны, действия частного
обвинителя по собиранию доказательственной информации не укладываются в
существующую концепцию доказательственного права. Таким образом, мы
поставлены в ситуацию выбора: либо вообще не ставить вопроса о
существовании неофициального обвинения и согласиться с мнением, что
такого рода обвинительная деятельность не может существовать в
российском уголовном процессе, либо попытаться найти сбалансированное
сочетание черт следственного и состязательного процесса в российском
судопроизводстве. Первый вариант следует решительно отвергнуть в связи с
важной ролью института неофициального обвинения, обоснованного в ( 1
настоящей главы, а также вследствие того, что право потерпевшего на
участие в уголовном преследовании признано законом (ст. 22 УПК РФ). Что
касается второго варианта, то нужно отметить, что в теории и на практике
уже предприняты попытки найти решение этой проблемы.

Авторы одного из проектов УПК РФ, а именно проекта, подготовленного
государственно-правовым управлением при Президенте РФ, попытались найти
решение проблемы в расширении круга субъектов, полномочных проводить
следственные действия. Проект предусматривал возможность проведения
«частных следственных действий»: осмотра, освидетельствования,
предъявления для опознания, следственного эксперимента, проверки
показаний на месте, и даже частных обыска и выемки (ст. 161 Проекта).
Эти частные следственные действия могут проводиться частным обвинителем
и его представителем с помощью особого участника – «наблюдателя»,
выделяемого в помощь этим лицам органами дознания. Однако механизм
проведения подобных следственных действий нельзя назвать продуманным. В
некоторых случаях (например, при противодействии проведению
следственного действия) согласно п.3 ст. 101 Проекта удостоверительная
функция «наблюдателя» может перерасти в «использование должностных
полномочий», т. е. в применение государственного принуждения. По мнению
С.А. Шейфера, предложенная конструкция частных следственных действий
«…представляется искусственной, нежизненной. Она пытается соединить
несоединимое: властную правоприменительную деятельность управомоченных
государственных органов с непроцессуальным поиском фактических данных,
осуществляемых защитой и другими лицами в своих интересах».

Ю.Е. Петухов, исследуя проблемы производства по делам частного
обвинения, вслед за многими другими учеными обратил внимание на слабость
обвинительной деятельности, осуществляемой потерпевшим. «…На наш
взгляд, – пишет Ю.Е. Петухов, – необходимо законодательное закрепление
двух форм уголовного преследования по уголовным делам частного обвинения
– это публичной и частной, которым должны соответствовать два вида
способов собирания доказательств… …выбор между тем, который способ
избрать для защиты своих прав по данной категории уголовных дел, должно
осуществлять само лицо, которое пострадало от противоправных
действий…».

Представляется, что ближе всех к решению проблемы подошли те авторы,
которые предлагают возложить на правоохранительные органы обязанность
содействовать неофициальному обвинителю в сборе доказательств. Например,
А.С. Александров пишет: «…следовало бы обязать правоохранительные
органы оказывать помощь частному обвинителю в сборе доказательств и
установлении личности правонарушителя, не ограничивая его материальную
диспозитивность, т. е. не возбуждая публичного уголовного
преследования». Аналогичное мнение высказала В.А. Лазарева, которая
предлагает в случае возникновения у одной из сторон необходимости в
собирании дополнительных доказательств, суд по ее (стороны) ходатайству
вправе поручить органам расследования провести необходимые следственные
действия.

Правомерность такого суждения подтверждается правоприменительной
практикой. Например ранее, в условиях действия УПК РСФСР, по
значительному количеству дел частного обвинения органы предварительного
расследования, не возбуждая уголовного дела, в рамках доследственной
проверки собирали доказательства в интересах частного обвинителя.
Отметим, что при таком порядке допустимость добытых материалов вызывала
сомнения, так как они были получены до возбуждения уголовного
производства. Тем не менее, такой порядок представляет определенный шаг
вперед в решении проблемы. Он напоминает правило, закрепленное в Уставе
уголовного судопроизводства Российской Империи (ст. 48 УУС), в силу
которого органы полиции в случае обращения к ним частного обвинителя
обязаны были «произвести розыскание и о последствиях представить
мировому судье». В нормах нового Уголовно-процессуального кодекса России
мы можем обнаружить нечто похожее. Так, в силу ч. 3 ст. 145 УПК РФ
органы предварительного расследования и прокурор в случае поступления к
ним сообщения о преступлении, преследуемом в частном порядке, обязаны
принять меры по сохранению следов преступления. Обобщая изложенные
научные идеи и практические разработки, можно предложить следующий
порядок взаимодействия неофициального обвинителя с правоохранительными
органами. Поскольку принятие на себя частным лицом обязанностей
неофициального обвинителя равносильно, как указано ранее, возбуждению
уголовного дела, следует предоставить суду право по ходатайству
неофициального обвинителя обязывать органы предварительного
расследования оказывать последнему конкретную помощь в проведении
следственных действий, направленных на собирание доказательств.
Думается, что в таком случае у неофициального обвинителя должно быть
право давать соответствующим должностным лицам указания по ведению дела,
обязательные для исполнения.

Итак, неофициальное досудебное производство по уголовным делам может
осуществляться в следующей форме. В случае отказа государственных
органов от уголовного преследования заинтересованное в продолжении
производства лицо может избрать один из нескольких вариантов: либо
обжаловать решение об отказе в возбуждении дела или о прекращении
производства в общем порядке, либо принять полномочия неофициального
обвинителя и возбудить неофициальное обвинение. При этом неофициальный
обвинитель должен быть включен в круг субъектов, правомочных собирать
доказательства, если это не связано с применением принуждения. Если же
применение принуждения необходимо для получения доказательства,
неофициальный обвинитель вправе посредством вынесения определения суда
обратиться за помощью к органам расследования, которые обязаны оказать
ему необходимое содействие.

Полномочия неофициальных обвинителей в области применения мер
пресечения. Концепция неофициального уголовного преследования была бы
неполной без изучения еще одного особого вопроса. Как известно, в
содержание уголовного преследования входит также деятельность по
применению мер пресечения к лицу, в отношении которого это преследование
ведется. Соответственно неофициальный обвинитель должен обладать
возможностью такие меры применять. Однако на практике право применять в
отношении граждан меры принуждения давно монополизировано государством,
хотя на ранних этапах развития судопроизводства право задержания
преступника с целью обеспечения его явки в суд принадлежало частным
лицам. Интересно в этой связи то, что в Англии такое право за частными
лицами сохранялось исключительно долго, вплоть до конца ХIХ столетия.
Как указывает Дж. Стифен, всякое частное лицо имело право арестовать
другого без всякого указа, по основательному подозрению в фелонии и в
ряде других случаев. Добросовестность использования этого права
обеспечивалась наличием процедуры судебной проверки арестов (Habeas
corpus). При этом частное лицо несло более строгую ответственность за
необоснованный арест, чем органы юстиции.

Переход властных полномочий из рук частных лиц к органам государства
исторически обусловлен и закономерен. Думается, что в условиях
современного общества нельзя допустить наличия у частных лиц права
лишать других свободы. Однако представляется возможным предоставить
лицу, ведущему неофициальное уголовное преследование, ставить вопрос о
применении в отношении подозреваемого (обвиняемого) мер пресечения перед
органами государства.

В этой связи непосредственный интерес для решения поставленного вопроса
представляют положения УПК РФ, вступившего в силу 1 июля 2002 года.
Часть 3 статьи 108 УПК РФ гласит: «При необходимости избрания в качестве
меры пресечения заключения под стражу прокурор, а также следователь и
дознаватель с согласия прокурора возбуждают перед судом соответствующее
ходатайство. В постановлении о возбуждении ходатайства излагаются мотивы
и основания, в силу которых возникла необходимость в заключении
подозреваемого или обвиняемого под стражу и невозможно избрание иной
меры пресечения. К постановлению прилагаются материалы, подтверждающие
обоснованность ходатайства». Данное ходатайство рассматривается судом в
судебном заседании с участием сторон и разрешается по существу. По
смыслу изложенных положений орган государственного преследования
(прокурор) вправе ходатайствовать перед судом о применении заключения
под стражу, однако самостоятельно решить этот вопрос, как это было
установлено ранее действовавшим законодательством (ч.3 ст.96 УПК РСФСР)
не может. Думается, что по аналогии с данной конструкцией могут быть
построены и полномочия неофициального обвинителя. Безусловно, наделение
неофициального обвинителя правом самостоятельно применять меры
пресечения недопустимо, так как означает присвоение частному лицу
несвойственных ему властных полномочий. Однако предоставление ему права
возбуждать перед судом ходатайства о применении меры пресечения кажется
вполне допустимым. В этом случае применение мер принуждения
осуществляется по решению органа государственной власти (суда), которое
принимается в полном соответствии с законодательством. При этом, так как
неофициальный обвинитель не обладает властными полномочиями,
позволяющими вообще применять какую бы то ни было меру пресечения, он
должен иметь возможность ходатайствовать перед судом не только о
заключении под стражу, но и о применении иных мер пресечения (залога,
подписки о невыезде и т.д.). Также по аналогии с предусмотренным в новом
законе порядком производства при возбуждении официальными органами
ходатайства о применении заключения под стражу, неофициальный обвинитель
может представлять суду материалы, обосновывающие применение мер
пресечения, участвовать в судебном заседании при рассмотрении указанного
ходатайства, обжаловать решение суда в вышестоящую инстанцию (ст. 108
УПК РФ).

В завершение данного раздела следует обобщить основные выводы,
относительно того, что представляет собой институт неофициального
обвинения.

1.Всякий дееспособный совершеннолетний гражданин или юридическое лицо,
считающие, что преступлением им причинен вред, вправе принять на себя
обязанности обвинителя в случае, если государственные органы отказались
от уголовного преследования (вынесено постановление об отказе в
возбуждении уголовного дела, о прекращении или приостановлении
производства по делу, прокурор отказался от поддержания государственного
обвинения). Статус неофициального обвинителя лицо получает на основании
его заявления, поданного в суд и содержащего ясно выраженное намерение
взять на себя функцию обвинения. При этом он обязан в определенный
законом или судом срок внести на депозит суда обеспечительные денежные
суммы в размере, установленном законом или судом.

2.О признании неофициальным обвинителем судья выносит мотивированное
постановление, где указывает сведения об обвинителе, признаки
преступления, по поводу которого возбуждается неофициальное обвинение и
принимает решение о возбуждении уголовного дела, которое является
формальным подтверждением возбуждения производства неофициальным
обвинителем. С этого времени обвинитель вводится в сферу уголовного
процесса и обязан соблюдать все установленные законом сроки,
последовательность и процедуры проведения процессуальных действий.

3.Оформив в установленном порядке статус неофициального обвинителя, лицо
получает полномочия по ведению производства по делу. Оно имеет право
самостоятельно собирать доказательства (лично или при содействии
адвокатов-представителей, частных детективных служб), если это не
связано с применением принуждения, а может обратиться за содействием к
государственным органам, которые по его ходатайству, на основании
решения суда производят следственные действия. Допустимость
доказательств, добытых таким путем, оценивается по общим правилам.

4.Неофициальный обвинитель вправе на равных условиях с должностными
лицами возбуждать перед судом ходатайство о применении к лицу, в
отношении которого ведется уголовное преследование, меры пресечения,
представлять в суд материалы, обосновывающие необходимость применения
таких принудительных мер, участвовать в судебном заседании по
рассмотрению данного ходатайства, обжаловать его в вышестоящую
инстанцию.

5.На основании собранных доказательств неофициальный обвинитель
составляет обвинительный акт, предъявляет его в суд и участвует в
судебном заседании в качестве стороны обвинения, обосновывая перед судом
свой вывод о виновности подсудимого.

6.Неофициальный обвинитель действует на основе принципа диспозитивности.
Он не обязан осуществлять уголовное преследование всех известных ему
преступных деяний или всех соучастников преступления. Поэтому в
заявлении он обязан точно указать, какой объем обвинения он желает
поддерживать. Именно в этом объеме будет определяться его процессуальная
ответственность. Он вправе также отказаться от принятых на себя
обвинительных функций, однако в таком случае внесенные обеспечительные
суммы ему не возвращаются. Из этих сумм обвиняемому должны быть
возмещены расходы, которые он понес в связи с возбуждением в отношении
него уголовного преследования, а оставшиеся средства обращаются в доход
государства. Однако обвиняемый в этом случае не вправе требовать
компенсации ущерба, выходящего за пределы обеспечительных сумм. Иначе
дело обстоит в случае вынесения судом оправдательного приговора.
Оправданный может требовать полного возмещения всех причиненных ему
убытков, независимо от их соотношения с размером обеспечительных сумм. В
случае же вынесения судом обвинительного приговора обеспечительные суммы
возвращаются обвинителю после вступления приговора в законную силу.
Неофициальный обвинитель вправе примириться с обвиняемым, в таком случае
вопрос о распределении денежных сумм решается в мировом соглашении,
утверждаемом судом.

Нетрудно заметить, что в соответствии с изложенной концепцией при
осуществлении обвинения частным лицом предварительное расследование не
ведется. В этой связи представляется обоснованным внедрение в
законодательство России понятия «досудебного производства». Этот термин
употребляется в Модельном уголовно-процессуальном кодексе для
государств-участников СНГ (п.8 ст. 10) и объединяет в своем значении
такие формы досудебного производства, как дознание, предварительное
следствие и подготовка материалов уголовного дела частным обвинителем.
Часть вторая вновь принятого УПК РФ обосновано озаглавлена «Досудебное
производство», однако деятельность неофициального обвинителя формально
выпадает из этой сферы. Необходимо соответствующим образом изменить
нормы УПК РФ, предусмотрев возможность ведения неофициальным обвинителем
досудебного производства. Так, п. 9 ст. 5 УПК РФ необходимо дополнить
указанием на то, что досудебное производство включает в себя
производство по делу с момента возбуждения неофициального уголовного
преследования и до представления неофициальным обвинителем
обвинительного акта в суд. Ст. 86 УПК РФ необходимо дополнить частью 4:
«Неофициальный обвинитель вправе самостоятельно собирать доказательства,
если это не связано с применением принуждения. При необходимости
применения мер принуждения для получения доказательств неофициальный
обвинитель вправе обратиться в суд с соответствующим ходатайством.
Удовлетворяя ходатайство неофициального обвинителя, суд возлагает на
органы дознания или предварительного следствия обязанность оказать
содействие неофициальному обвинителю в получении доказательства». В
части 3 и 4 ст. 108 УПК РФ необходимо сделать указание на то, что
неофициальный обвинитель вправе возбуждать ходатайство о применении в
отношении обвиняемого (подозреваемого) меры пресечения, а также
участвовать в судебном рассмотрении этого ходатайства. Кроме того,
особенности осуществления обвинения неофициальными лицами необходимо
урегулировать в отдельной главе УПК, озаглавив ее «Неофициальное
уголовное преследование».

Однако внесение предложений по конкретному содержанию данной главы
представляется возможным только после анализа субсидиарного обвинения
как разновидности неофициальной обвинительной деятельности, что будет
сделано ниже.

( 5. Особенности производства по делам, возбуждаемым не иначе, как по
жалобе потерпевшего.

Исследование проблем неофициального обвинения было бы неполным без
рассмотрения такого вопроса: если частные лица и государственные органы
должны обладать равными возможностями в области уголовного
преследования, не означает ли это, что не может быть преступлений,
преследование которых государство не могло бы начать по своей
инициативе?

Очевидно, что подобное утверждение находится в противоречии с
действующим уголовно-процессуальным законодательством и традиционным
учением о так называемых «делах частного и частно-публичного обвинения».
Действительно, ч. 2 и 3 ст. 20 УПК РФ указывает, что заявление
потерпевшего является обязательным условием для возбуждения уголовного
преследования ряда преступлений. Аналогичная норма содержалась в
дореволюционном российском законодательстве (ст. ст. 540, 543, 550 УУС).
То есть полномочия публичной власти по возбуждению уголовных дел
ограничены существованием указанного правового института. Возникает
вопрос, с какой целью введено такое ограничение.

Ответ на этот вопрос искали многие отечественные ученые
дореволюционного и советского периода. Для правильной постановки и
решения вопроса о том, какова подлинная правовая природа исключительного
права потерпевшего на проявление инициативы в преследовании определенных
преступлений, нам представляется необходимым повергнуть краткому анализу
научные мнения по данному поводу.

Одна из точек зрения – это концепция частного деликта, берущая свое
начало в древнеримском праве. Суть ее состоит в том, что существует
известная категория преступлений, безразличных для государства и
посягающих исключительно на права частных лиц, т. е. как бы лишенных
признака общественной опасности. Однако принимая во внимание
законодательное определение преступления, из которого следует, что не
может быть преступлений, посягающих только на личные интересы,
необходимо заключить, что данная концепция не может быть принята в
качестве основания для выделения соответствующей группы противоправных
деяний.

Другая точка зрения основывается на том, что определенные преступления
выделены в особую группу по признаку малозначительности. Так, например,
М.А. Чельцов писал: «…каждым отдельным посягательством такого рода
правопорядок нарушается столь мало, что законодатель передает право
преследовать виновного и отказываться от преследования потерпевшему от
преступления». Однако такая трактовка не объясняет, почему к указанной
группе не были отнесены другие малозначительные деяния.

Некоторые процессуалисты, в том числе М.С. Строгович и Н.Н. Полянский
видели главную причину выделения известных дел в особую группу в том,
что наличие состава преступлений указанной категории зависит от того,
как это деяние воспринимается лицом, против которого оно направлено.

Ряд ученых полагает, что необходимо выделить целый ряд взаимосвязанных
оснований для определения данной категории уголовных дел. Перечень
таких оснований приводят В.М. Савицкий, С.И. Катькало и В.З. Лукашевич.

Аналогичные научные мнения относительно оснований выделения дел
частного обвинения в особую группу были высказаны и в дореволюционной
литературе.

При всем многообразии суждений следует согласиться с мнением
большинства авторов о том, что корни данного процессуального института
следует искать в специфике отношений, нарушенных преступлением. Как
пишут С.И. Катькало и В.З. Лукашевич, «… семейно-брачным отношениям,
отношениям дружбы и товарищества может быть нанесен непоправимый урон,
если посторонние лица, общественные организации или государственные
органы вмешаются в урегулирование конфликта помимо воли потерпевшего».
Таким образом, очевидно, что в ряде случаев при совершении преступления
возникает конфликт между интересами общества, требующего наказания
данного деяния, и интереса потерпевшего, желающего, чтобы преследования
и соединенной с ним огласки не было. Поэтому следует признать
целесообразным закрепление в законе случаев, когда общество не может
позволить государству наказывать некоторых преступников из уважения к
чувствам и интересам потерпевшего.

Суть этих взаимоотношений между обществом, государством и личностью
наиболее верно отразилась в концепции, получившей название теории пощады
потерпевшему. Эта концепция активно развивалась в научной литературе
дореволюционной России и была незаслуженно забыта советскими учеными. Ее
сторонниками на Западе были такие ученые, как Годфруа, Цахариэ, Томсен,
Эли, в России ее поддерживал Л.Я. Таубер. Последний писал, что сущность
рассматриваемого института заключается не в том, «…что потерпевшему
принадлежит право вызвать наказание преступника подачей жалобы, а в
праве потерпевшего помешать преследованию и наказанию виновного
неподачей или взятием назад жалобы». Такое правомочие уже никак не может
быть расценено как элемент обвинительной деятельности, поэтому
дореволюционные процессуалисты совершенно обоснованно проводили различие
между частным обвинением и институтом жалобы потерпевшего.

В этой связи возникает вопрос, должен ли сохраниться подобный институт
в структуре концепции обвинения, основанной на равноправии должностных и
частных лиц на предъявление уголовных исков. Полагаем, что все
высказанные в литературе рассуждения касательно дел, возбуждаемых по
жалобе потерпевшего, о необходимости в данном случае уделять особое
внимание мнению пострадавшего, сохраняют свое значение, и в этом смысле
право государственных органов на преследование преступлений должно быть
ограничено. Справедливым кажется взгляд, что в случаях наиболее острых
конфликтов между интересами общества и личности государство должно
отказаться от принадлежащего ему права на уголовное преследование. Иными
словами, полагаем, что в законодательстве должен быть сохранен ряд дел,
производство по которым как в официальном, так и в неофициальном порядке
может начинаться не иначе, как по просьбе или с ясно выраженного
согласия потерпевшего. Однако следует подчеркнуть, что данный институт
принципиально отличается от обвинения, и наиболее точно может быть
обозначен термином «жалоба потерпевшего». О специфике правовой природы
этого института необходимо сказать несколько слов.

Прежде всего, в основе существования института жалобы потерпевшего
лежат соображения, выходящие за пределы уголовного процесса. Государство
ограничивает свое право на преследование некоторых преступлений из
уважения к неприкосновенности частной жизни, то есть по соображениям
этического плана, игнорирование которых существенно снизило бы
эффективность правового регулирования. Однако это ограничение не
означает устранения возможности официального преследования данных
деяний. Сущность этого ограничения состоит лишь в том, что должностные
лица не могут начать преследование без учета мнения потерпевшего, хотя
это опять же не означает, что последний должен принять на себя
обязанности обвинителя. Необходимость предоставить потерпевшему право
требовать от государственных органов осуществления официального
преследования преступлений такого рода диктуется потребностями
правоприменительной практики. Так, при изучении 100 дел частного
обвинения было установлено, что в 93% случаев заявления потерпевших
поступали в органы внутренних дел, при этом в 73% случаев досудебную
подготовку таких дел вели органы милиции в протокольной форме (по УРК
РСФСР) или в форме дознания. Среди практических работников наблюдается
скептическое отношение к обвинительной деятельности, осуществляемой
потерпевшим по делам частного обвинения. Так, 50% опрошенных судей, 59%
работников правоохранительных органов и 67% адвокатов отметили, что
активность потерпевшего в делах частного обвинения невысока и
существенно не отличается от иных категорий дел. При этом
результативность обвинительной деятельности, осуществляемой потерпевшим
по делам частного обвинения практические работники оценили как весьма
низкую. Такую оценку дали 94% работников правоохранительных органов, 86%
судей и 97% адвокатов. Очевидно, что, хотя в теории потерпевший по таким
делам считается обвинителем, в большинстве случаев обвинительную
деятельность он не осуществляет. Тем не менее, на практике встречаются
отдельные примеры активного осуществления уголовного преследования
потерпевшим по делам частного обвинения. Так, Самарским районным судом
г. Самары было рассмотрено дело по взаимному обвинению Демина и Ненашева
в клевете, оскорблениях и причинении побоев. Обе стороны в данном деле
активно пользовались своими процессуальными правами, представляли
доказательства, заявляли ходатайства, прибегали к услугам
адвокатов-представителей. Также в производстве Волжского районного суда
Самарской области имелось дело по обвинению Буйлина по ст. 115 УК РФ,
где потерпевшая также активно доказывала виновность обвиняемого. Однако
общее количество таких дел весьма незначительно (около 7% от общего
числа).

Теоретический анализ и изучение правоприменительной практики приводят к
выводу, что следует закрепить в законе возможность осуществления
обвинения по рассматриваемой категории дел как в неофициальном порядке,
когда потерпевший желает сам осуществлять функцию обвинения, так и в
официальном, когда потерпевший ходатайствует об уголовном преследовании
со стороны государственных органов. В этом смысле единственное отличие
производства по таким делам от общего порядка должно, на наш взгляд,
состоять в том, что в них право потерпевшего выступить неофициальным
обвинителем не должно быть обусловлено получением отказа органов
государства от уголовного преследования. То есть потерпевший вправе
непосредственно возбудить неофициальное обвинение в суде.

С другой стороны, официальное преследование рассматриваемой категории
преступлений не должно лишать потерпевшего возможности примириться с
обвиняемым. Cуществовавшее в ранее действовавшем законодательстве
правило, когда возбуждение прокурором производства в порядке ч.3 ст. 27
УПК РСФСР или вступление его в уже начатое производство, а также
проведение по делу дознания или предварительного следствия (ч.2 ст. 259
УПК РСФСР) лишало потерпевшего прав на примирение с обвиняемым
необоснованно ограничивало диспозитивность процессуального положения
потерпевшего. В этой связи следует положительно оценить норму ч. 4 ст.
318 УПК РФ, согласно которой вступление в дело частного обвинения
прокурора не лишает стороны права на примирение. Но при этом нужно
различать отказ потерпевшего от обвинения, который возможен только в тех
случаях, когда потерпевший является неофициальным обвинителем, и
примирение потерпевшего и обвиняемого, допустимое во всех случаях.
Важность этого момента состоит прежде всего в том, что отказ от
обвинения является реабилитирующим основанием для прекращения
производства по делу, тогда как примирение сторон этим свойством не
обладает. Следовательно, отказ от обвинения влечет возникновение у
обвиняемого права на возмещение ущерба, причиненного необоснованным
обвинением. Сущность же института примирения состоит в сохранении за
потерпевшим права в любой момент процесса воспрепятствовать продолжению
уголовного преследования независимо от его обоснованности,
руководствуясь исключительно личными соображениями. Право обвиняемого на
компенсацию ущерба в этом случае не возникает, если, конечно, он
согласен на примирение, а не настаивает на рассмотрении дела по
существу.

Таким образом, право потерпевшего воспрепятствовать уголовному
преследованию некоторых преступлений представляет собой самостоятельный,
отличный от обвинения процессуальный институт, существование которого
обусловлено необходимостью в известных случаях придавать мнению
потерпевшего особое правовое значение. В этой связи следует отметить два
существенных момента. Прежде всего, нельзя согласиться с
распространенным в науке и законодательстве мнением о том, что подача
потерпевшим жалобы с просьбой возбудить дело рассматриваемой категории
обязывает его осуществлять уголовное преследование. Так, ч.1 ст. 43 и
ч.7 ст. 318 УПК РФ, предусматривают, что с момента принятия судом к
производству жалобы потерпевшего о возбуждении дела частного обвинения
подавшее жалобу лицо становится частным обвинителем, то есть обязан
доказывать выдвинутое обвинение. При этом для частного обвинителя не
предусмотрено какой-либо возможности обратиться за содействием в
доказывании обвинения к органам расследования. Сопоставляя нормы нового
уголовно-процессуального закона с результатами изучения существующей
практики производства по делам частного обвинения, нетрудно заметить,
что предложенная законодательная конструкция нецелесообразна.
Подавляющее большинство потерпевших по делам частного обвинения
обнаруживают неспособность эффективно осуществлять уголовное
преследование без содействия со стороны органов предварительного
расследования и прокуратуры. Лишая потерпевших такой поддержки, закон
рискует создать благоприятную почву для оставления большинства
преступлений известной категории безнаказанными, а также для различных
манипуляций с квалификацией преступлений, влекущих нарушение прав
участников процесса. Поэтому представляется необходимым привести
некоторые нормы законопроекта в соответствие с изложенными выводами.
Прежде всего, во всех нормах УПК РФ следует заменить термин «дела
частного обвинения» понятием «дела, возбуждаемые не иначе, как по жалобе
потерпевшего». Статью 318 УПК РФ «Возбуждение уголовного дела частного
обвинения» целесообразно озаглавить «Особенности производства по делам,
возбуждаемым не иначе, как по жалобе потерпевшего». Часть первую данной
статьи необходимо изложить следующим образом: «Производство по делам,
указанным в части второй статьи 20 настоящего Кодекса, может
возбуждаться непосредственно путем подачи жалобы потерпевшего мировому
судье, если дело не представляет большой сложности и потерпевший
согласен принять на себя обязанности неофициального обвинителя. Если
потерпевший не желает лично осуществлять уголовное преследование, но
настаивает на возбуждении дела, судья обязан направить жалобу
потерпевшего прокурору для принятия решения о возбуждении производства и
организации предварительного расследования».

Другая проблема, связанная с правом потерпевшего воспрепятствовать
уголовному преследованию, состоит в определении круга преступлений,
наказуемость которых может быть поставлена в зависимость от
волеизъявления потерпевшего. Представляется, что отказ государства от
публичного права на наказание преступника правомерен только в тех
случаях, когда интересам личности и общества в большей степени
соответствует неприменение принудительной уголовно-правовой защиты.
Соглашаясь по этой причине с предложениями об известном расширении круга
дел, возбуждаемых не иначе, как по жалобе потерпевшего, следует
признать, что оно не должно быть существенным, как это иногда
предлагают, стремясь расширить обвинительные полномочия потерпевших.
Однако по сути эти предложения расширяют право вето потерпевшего на
уголовное преследование, ограничивая без достаточных оснований действие
принципа публичности в уголовном процессе. Поскольку в основе выделения
соответствующего круга преступлений лежат соображения гуманности по
отношению к потерпевшему, забота о том, чтобы его интересы не были
нарушены в большей степени уголовным преследованием, чем самим
преступлением, нет оснований для отнесения к рассматриваемой категории
таких преступлений, как кража, мошенничество, грабеж и т.п.
Преследование этих преступлений не нарушает интересов личности в такой
мере, чтобы общество могло от него отказаться. В то же время обоснованно
включение в данную группу всех преступлений против половой свободы
личности (глава 8 Особенной части УК РФ).

Итак, представляются обоснованными следующие выводы.

Значение неофициального обвинения имеет философско-психологический,
политологический и правовой аспекты. В философско-психологическом плане
неофициальное обвинение выступает как средство реализации потребностей
индивида в справедливости и возмездии за содеянное. В политологическом
смысле право частных лиц на осуществление уголовного преследования
рассматривается как демократический элемент в осуществлении судебной
власти. Правовое значение неофициального обвинения двояко: оно выступает
и как средство защиты нарушенных преступлением прав и законных
интересов, и как способ контроля и коррекции деятельности обвинительной
власти.

К субъектам неофициального уголовного преследования следует отнести
физических и юридических лиц, считающих, что преступлением им причинен
вред, а также представителей общественных организаций и органов СМИ,
располагающих сведениями о каких-либо преступных действиях. При этом
признание неофициальным обвинителем любого из этих лиц возможно только в
случае ясно выраженного им желания осуществлять обвинительную
деятельность.

Неофициальный обвинитель вправе самостоятельно возбудить и вести
уголовное производство, если государственным органом (дознанием,
следствием, прокурором) ему отказано в возбуждении уголовного дела или
производство по делу прекращено (приостановлено).

Следует отличать институт неофициального обвинения от института жалобы
потерпевшего по делам, возбуждаемым не иначе, как по просьбе или с
согласия потерпевшего. Правовое значение жалобы потерпевшего сводится к
возможности воспрепятствовать уголовному преследованию определенных
деяний, а сама жалоба не является формой реализации функции обвинения.
Подача такой жалобы не обязывает потерпевшего лично осуществлять
обвинительную деятельность и не снимает с органов государства
ответственности за преследование данной категории преступлений.

Г Л А В А 3.

Субсидиарное обвинение как разновидность неофициальной обвинительной
деятельности.

( 1. Понятие и сущность субсидиарного обвинения.

Уже отмечалось, что несмотря на прогрессивное значение института
неофициального обвинения, развитие правовых систем большинства
цивилизованных стран наглядно демонстрирует тенденцию признания
официального начала в уголовном преследовании доминирующим. Более того,
в нашей стране неофициальное обвинение пока является весьма непривычным
явлением и вряд ли получит широкое распространение, поскольку не вполне
соответствует исторически сложившейся системе судопроизводства. В этой
связи большое практическое значение имеет вопрос об эффективной
организации таких форм участия частных лиц в обвинительной деятельности,
которые бы носили характер вспомогательных по отношению к официальному
обвинению. Это делает перспективными разработку и развитие института
субсидиарного обвинения, как одной из таких форм.

Вопрос о субсидиарном обвинении принадлежит к числу неясных и
малоизученных проблем отечественного уголовного процесса. Позитивное
отечественное законодательство ни в дореволюционный, ни в советский
период не знало подобного термина. Тем не менее, в начале ХХ века вопрос
о субсидиарном обвинении получил некоторое освещение в ряде научных
работ российских правоведов.

Но уже тогда между учеными не было согласия в вопросе о том, какой
смысл следует вкладывать в понятие «субсидиарное обвинение». Так,
например, И.Я. Фойницкий, классифицируя неофициальное обвинение, пишет:
«Основные формы частного обвинения … суть: главное обвинение, когда
частное лицо устраняет публичного обвинителя, заменяющее обвинение,
когда частный обвинитель допускается по делу, преследование которого
принадлежит публичному обвинителю, не желающему, однако, выступить с
уголовным иском, и дополнительное (русский аналог слова «субсидиарное» –
Н.П.) обвинение, когда частное лицо действует в процессе совместно с
публичным обвинителем, не устраняя, а лишь пополняя его».

Н.Н. Полянский придерживался в этом вопросе иного мнения. Полемизируя с
И.Я. Фойницким, Н.Н. Полянский указывал на необоснованность отнесения
дополнительного обвинения со стороны частных лиц к формам частного
обвинения, так как суть этого института «…заключается именно в
представительстве частным лицом, наряду с должностным органом,
публичного обвинения». При этом Н.Н. Полянский исходил из того, что
необходимо различать право дополнительного обвинения, осуществляемого
частными лицами и права на субсидиарный уголовный иск. Последний,
однако, понимается указанным автором также как форма участия частных лиц
в публичном обвинении, но несколько отличная по содержанию от
дополнительного обвинения. Н.Н. Полянский пишет, что субсидиарным
обвинением «…называется возбуждение и поддержание обвинения частным
лицом в случае отказа от уголовного преследования со стороны
государственного обвинителя», тогда как дополнительное обвинение
предполагает осуществление частным лицом обвинительной деятельности
одновременно с должностным обвинителем.

В.П. Ширков, исследовавший формы участия частных лиц в обвинительной
деятельности, предусмотренные зарубежным законодательством, называл
побочным обвинением случаи, когда потерпевший допускался к поддержанию
публичного обвинения наравне с прокурором.

Заметим здесь, что, хотя субсидиарное обвинение известно нам главным
образом по зарубежному правовому опыту, в законодательной практике
иностранных государств также нет единообразия в понимании содержания
этого института. Так, например, в Польше потерпевший может выступить в
качестве субсидиарного обвинителя в делах публичного обвинения,
возбужденных по инициативе государственного органа или по частной
жалобе, когда прокурор участвует в деле, т. е. наряду с ним. В
соответствии с румынским законодательством потерпевший участвует в
разборе уголовного дела в части обвинения на равных правах с другими
участниками процесса, обладая дополнительным и исключительным правом
поддерживать обвинение. В Югославии же потерпевший участвует в уголовном
процессе как субсидиарный обвинитель лишь по делам публичного обвинения,
в которых прокурор не усмотрел оснований для возбуждения уголовного
преследования или в ходе процесса от него отказался. Венгерскому
законодательству неизвестен институт субсидиарного обвинения, однако в
теории существует представление о субсидиарном обвинителе, который бы
мог выступать перед судом в качестве стороны наряду с прокурором.

В советской и постсоветской юридической литературе вопрос о содержании
термина «субсидиарное обвинение» также не получил достаточной
определенности. Так, в 1956 году С.А. Альперт, высказываясь против

наделения потерпевшего от преступления особыми процессуальными правами,
писал: «Должны быть признаны политически ошибочными и практически
вредными встречающиеся в литературе попытки протащить институт
субсидиарного и дополнительного обвинения в советский уголовный
процесс». Из контекста ясно, что указанный автор, как и Н.Н. Полянский,
разграничивает дополнительное и субсидиарное обвинение.

К мнению Н.Н. Полянского о сущности субсидиарного обвинения
присоединяется А.С Александров. Он считает, что «субсидиарное обвинение
– это возбуждение и поддержание обвинения частным лицом в случае отказа
от уголовного преследования со стороны государственного обвинителя».

М.Б. Улищенко, выделяя среди прочих видов обвинения субсидиарное,
пишет: «Субсидиарным обвинением может служить обвинение, поддерживаемое
потерпевшим в суде, где выступает государственный обвинитель.
Гражданскому праву известно понятие «субсидиарная ответственность» (ст.
399 ГК РФ), что означает «дополнительная» ответственность. Обвинение,
поддерживаемое потерпевшим по делу, где участвует государственный
обвинитель, не является публичным, но оно и не частное… Это обвинение
«дополнительное», оно как бы присоединяется к публичному обвинению
прокурора». Казалось бы, М.Б. Улищенко разделяет толкование
субсидиарного обвинения, предложенное И.Я. Фойницким. Однако далее она
пишет: «Субсидиарное обвинение приобретает особое значение в суде
присяжных при отказе прокурора от обвинения. Тогда и выступает на первый
план «запасное» обвинение, поддерживаемое потерпевшим. Оно утрачивает
черты государственного обвинения». Таким образом, получается, что М.Б.
Улищенко объединяет дополнительное и замещающее обвинение под общим
термином «субсидиарное обвинение».

Рассмотрим данный вопрос в рамках концепции неофициального обвинения.
Как было сказано, в качестве критерия дифференциации форм обвинительной
деятельности избран субъектный состав ее участников. Соответственно,
были выделены два основных вида обвинительной деятельности: официальная,
осуществляемая должностными лицами, и неофициальная, реализуемая
усилиями частных лиц (см. ( 3 гл. 1 настоящей работы). Однако формы
участия частных лиц в обвинении могут быть разнообразны.
Основополагающее значение в этой связи приобретает вопрос о
процессуальной самостоятельности неофициального обвинителя.
Действительно, если официальное производство не ведется, движение дела
полностью зависит от волеизъявления неофициального обвинителя, который
свободен в принятии процессуальных решений, касающихся осуществления
обвинения. С другой стороны, в случаях, когда уголовное преследование
ведется должностными лицами, неофициальный обвинитель попадает в
известную зависимость от их процессуальных решений и в этом случае он
играет дополнительную (субсидиарную) роль по отношению к официальному
обвинению. Таким образом, в зависимости от степени процессуальной
самостоятельности неофициального обвинителя можно выделить две
разновидности неофициального обвинения: основное, когда процессуальная
самостоятельность неофициального обвинителя ничем не ограничена, и
субсидиарное, когда процессуальная самостоятельность частного лица,
участвующего в обвинении, ограничивается процессуальными решениями
органов официального обвинения, которые в данном случае являются
основными обвинителями. Поэтому поддержание обвинения частным лицом при
отказе официальной власти от уголовного преследования (неважно,
произошло ли это на досудебных стадиях или в суде) следует считать
основной формой неофициального обвинения, так как субъект неофициальной
обвинительной деятельности приобретает в этом случае полную
процессуальную самостоятельность. А вот участие частного лица в
официальном уголовном преследовании как раз и представляет, по нашему
мнению, субсидиарное обвинение, так как деятельность неофициального
обвинителя носит дополняющий характер по отношению к основному
обвинению, осуществляемому должностными лицами. Таким образом, наиболее
точной трактовкой понятия субсидиарного обвинения представляется
определение, предложенное в свое время И.Я. Фойницким.

Нельзя не заметить, что анализ понятия субсидиарного уголовного
преследования приводит нас к логическому противоречию. Казалось бы, из
концепции равноправия государства и частных лиц в области уголовного
преследования следует, что неофициальный обвинитель не должен занимать
подчиненное по отношению к должностному обвинителю положение, в том
числе и тогда, когда они осуществляют свою деятельность одновременно.
Однако в таком случае концепция равноправия не согласуется с принципом
состязательности и равенства сторон в процессе, ибо получается, что
стороне защиты противостоят два или более самостоятельных обвинителя.
Кстати сказать, именно по этой причине институт субсидиарного обвинения
не известен англосаксонской системе права. Поэтому, хотя в
континентальной правовой системе традиционно считается допустимым
существование в процессе нескольких обвинителей, все же нельзя
позволить, чтобы они были абсолютно равноправны и независимы друг от
друга. В этой связи интерес представляет мысль А.С. Александрова о
связанности субсидиарного обвинителя позицией обвинителя основного. Он
полагает, что субсидиарный обвинитель несвободен в определении объема
обвинения, не может изменить обвинения, предъявленного публичной
властью, в сторону отягощения. На наш взгляд, такое суждение оправданно,
но только на стадии судебного разбирательства, где принцип
состязательности реализуется более полно. Представляется, что частные
лица должны обладать возможностью осуществлять деятельность по
преследованию преступлений, параллельную официальной и до предъявления
обвинения в суде. Иными словами, субсидиарный обвинитель может вступить
в дело на стадии производства предварительного расследования и вести
деятельность, направленную на доказывание совершения более тяжкого
преступления, чем то, по поводу которого ведется официальное
производство. Свои доводы он вправе излагать субъектам официального
уголовного преследования в форме заявлений и ходатайств и требовать от
них предъявления более тяжкого обвинения. Однако в судебном заседании
субсидиарный обвинитель уже не вправе настаивать на признании
подсудимого виновным в более тяжком деянии, чем того требует
государственный обвинитель, ибо такого ограничения требует право
обвиняемого на защиту.

Следует особо обосновать положение органов государства в качестве
основных обвинителей. С точки зрения формальной логики, субсидиарное
обвинение может быть формой не только неофициального, но и должностного
уголовного преследования. Истории судопроизводства известны случаи,
когда представители прокуратуры выступали в процессе в качестве
дополнительных обвинителей, а частные лица имели статус обвинителей
основных. Так, например, в прошлом столетии австрийским
уголовно-процессуальным законодательством была предусмотрена весьма
своеобразная форма поддержания обвинения. Прокуратура по просьбе
частного обвинителя могла принять на себя поддержание обвинения в суде
наряду с ним. При этом прокурор должен был отстаивать публичные
интересы. Однако частный обвинитель сохранял доминирующее положение в
процессе и в любой момент мог вмешаться в судопроизводство и лишить
прокурора полномочий. Следовательно, теоретически возможно рассматривать
должностных лиц в качестве субъектов субсидиарного обвинения. Однако в
условиях российской правоприменительной практики такие правовые формы
вряд ли имеют перспективы развития. Субсидиарное обвинение изначально
является элементом системы смешанного континентального процесса, где
органы государства традиционно занимают доминирующее положение среди
субъектов уголовного преследования. Поэтому в рамках отечественного
уголовного судопроизводства целесообразно рассматривать субсидиарное
обвинение исключительно как вид неофициального уголовного преследования.

Из этого утверждения следует, что выводы о субъектном составе
неофициальных обвинителей и их полномочиях по собиранию доказательств,
сделанные ранее (( 3 и 4 главы 2 настоящей работы) сохраняют свое
значение для института субсидиарного уголовного преследования. Иными
словами, субъектами субсидиарного обвинения могут являться физические и
юридические лица, считающие, что им преступлением причинен вред, а также
представители общественных организаций и органов СМИ, заявившие о
желании осуществлять уголовное преследование и оформившие это желание
установленным образом. Эти субъекты имеют право собирать доказательства
самостоятельно, если это не связано с применением принуждения, и
требовать от органов, ведущих официальное производство содействия в
доказывании.

Таким образом, субсидиарное обвинение – это разновидность
неофициального обвинения, представляющая собой деятельность
определенного законом круга физических и юридических лиц, направленную
на изобличение лиц, совершивших преступления, и обоснование их уголовной
ответственности, осуществляемую параллельно с аналогичной деятельностью
государственных органов уголовного преследования и ограниченную в ряде
случаев их процессуальными решениями.

( 2. Перспективы развития субсидиарного обвинения в российском уголовном
процессе.

Анализ правовой сущности субсидиарного обвинения приводит к выводу о
том, что в современном уголовном процессе России таковым можно считать
прежде всего случаи активного участия потерпевшего в производстве по
уголовным делам. Изучение правоприменительной практики приводит к выводу
о том, что в некоторых случаях активное участие потерпевших в уголовном
преследовании существенным образом корректирует государственное
обвинение и влияет на результат производства по делу. Так, например, в
производстве Промышленного районного суда г. Самары имелось дело по
обвинению Молочкова и Царевой в совершении хулиганских действий.
Законный представитель несовершеннолетнего потерпевшего по собственной
инициативе получил заключение врача-психиатра о том, что психическому
здоровью потерпевшего в результате хулиганских действий причинен вред
средней тяжести. Данный документ стал основанием для предъявления
обвиняемым дополнительного обвинения по ст. 112 ч.2 УК РФ. Аналогичный
пример являет собой дело по обвинению Аладьева. Первоначально действия
обвиняемого были квалифицированы по ст. 116 УК РФ на основании
заключения судебно-медицинской экспертизы, установившей у потерпевшего
легкие телесные повреждения. Лишь благодаря исключительной активности
потерпевшего и его представителя – адвоката были выявлены основания для
назначения повторной экспертизы, по результатам которой деяние было
переквалифицировано на ст. 112 ч.1 УК РФ. В Калининском районном суде г.
Уфы рассматривалось дело по обвинению Шематонова в совершении
насильственных действий сексуального характера. Законный представитель
несовершеннолетней потерпевшей (работник милиции) организовал проведение
оперативно-розыскных мероприятий, в результате которых преступник был
опознан потерпевшей и задержан.

Перспективы развития субсидиарного обвинения в уголовном процессе России
тесно связаны с эволюцией статуса потерпевшего. Поэтому следует обратить
внимание на существующие в настоящее время в науке предложения по
реформированию правового положения потерпевшего в процессе.

Вопрос этот имеет обширную литературу. Ядро научной дискуссии по
данному поводу составляют предложения, направленные на расширение
обвинительных полномочий потерпевшего в процессе. Некоторые из них
заслуживают серьезного внимания.

С момента введения в действие Основ уголовного судопроизводства 1958 г.
острой проблемой стало отсутствие у потерпевшего права на участие в
судебных прениях. В советской и постсоветской юридической литературе
неоднократно обращалось внимание на этот пробел в законодательстве. В
настоящее время такое право потерпевшего получило полное признание в
Постановлении Конституционного Суда РФ от 15 января 1999 года № 1-П и
нормах УПК РФ (п. 15 ч. 2 ст. 42).

В последнее время в ряде научных исследований появились предложения,
основанные на положениях ст. 48 Конституции РФ, о предоставлении
потерпевшему права пользоваться бесплатной помощью профессионального
юриста-представителя по аналогии с соответствующим правом обвиняемого.

Отдельные авторы полагают, что более эффективной защите прав
потерпевшего будет способствовать предоставление ему возможности
знакомиться с материалами прекращенного или приостановленного уголовного
дела, а также с материалами, приложенными к постановлению об отказе в
возбуждении уголовного дела.

Логическим развитием предыдущей идеи стало предложение о наделении
потерпевшего и его представителя правом участвовать в производстве любых
следственных действий по их ходатайству, а также получать копии любых
процессуальных документов, в случае если эти действия или документы
затрагивают интересы потерпевшего.

Разделяя мнение об обвинительной направленности процессуальной
деятельности потерпевшего, некоторые авторы предлагают предоставить ему
возможность участвовать в формулировании и обосновании обвинения,
вносить предложения по составлению обвинительного заключения. Например,
М.Эльдаров полагает, что для обеспечения этого права потерпевшего на
следователя должны быть возложены дополнительные обязанности. Например,
придя к выводу о наличии достаточных доказательств, дающих основание для
предъявления обвинения, следователь должен сообщить об этом
потерпевшему, разъяснив ему право на ознакомление со всеми материалами
дела и на участие в формулировании обвинения. Следователь также должен
во всех случаях уведомлять потерпевшего о состоявшемся предъявлении
обвинения и его существе.

Стремясь создать наиболее эффективные механизмы защиты интересов
потерпевшего, ряд авторов предлагает считать нарушения прав потерпевшего
в ходе производства по уголовному делу существенными нарушениями
уголовно-процессуального закона, влекущими санкции недействительности,
аналогичные санкциям за нарушение права обвиняемого на защиту. Например,
А.В.Абабков вынес на защиту следующее положение: «Рассмотрение дела без
участия потерпевшего, не прибывшего в суд по неизвестной причине и не
заявившего ходатайства о рассмотрении дела в его отсутствие, должно
признаваться существенным нарушением уголовно-процессуального закона».
Другой исследователь этой проблемы, В.Г.Ульянов, вынес на защиту
предложение о внесении в закон изменений, предусматривающих «…
необходимость возвращения судом на дополнительное расследование дел в
случае непринятия следователем или прокурором мер по защите прав и
законных интересов потерпевшего, считая это существенным нарушением
закона (ст. 52 Конституции) – подобно тому, как это делается при
нарушении прав на защиту обвиняемого». Эти идеи также находят
подтверждение в судебной практике Верховного Суда РФ. Так, Челябинский
областной суд возвратил на дополнительное расследование дело К. в связи
с тем, что представители потерпевших, погибших в результате
преступления, не были ознакомлены с материалами дела. Государственный
обвинитель принес протест в Судебную коллегию Верховного Суда РФ,
полагая, что данное нарушение норм УПК не является существенным.
Судебная коллегия Верховного Суда протест отклонила, указав, что данное
нарушение уголовно-процессуального закона следует считать существенным,
так как представители потерпевших в ходе предварительного следствия
заявили ходатайства об ознакомлении их с материалами дела, однако им не
была обеспечена реальная возможность для этого. Судебная коллегия
Верховного суда отменила в кассационном порядке приговор Верховного Суда
Республики Мордовия в отношении Семергея в связи с существенным
нарушением уголовно-процессуального закона, которое выразилось в том,
что представитель погибшего потерпевшего не был включен в список лиц,
подлежащих вызову в судебное заседание и в судебном разбирательстве не
участвовал.

Квинтэссенцией всех изложенных предложений является мнение ряда авторов
о необходимости законодательного признания за потерпевшим статуса
обвинителя, действующего наряду с прокурором, по всем уголовным делам.
Известное признание эта точка зрения получила в новом УПК России, в
котором потерпевший отнесен к субъектам обвинения (глава 6 УПК РФ).

В ходе социологического опроса практических работников исследовалось
отношение респондентов к некоторым из перечисленных предложений, которые
являются наиболее спорными. Были получены следующие результаты. За
расширение процессуальных полномочий потерпевшего высказались 50%
опрошенных адвокатов, 50% судей и 56% работников правоохранительных
органов. Внутри этих групп мнения распределились следующим образом:

Таблица № 4. Данные опроса о полномочиях потерпевшего.

варианты ответов потерпевшему нужен бесплатный адвокат потерпевший
может поддерживать обвинение при отказе прокурора нарушение прав
потерпевшего должно считаться существенным нарушением УПК потерпевший
может участвовать в следственных действиях и составлении процессуальных
актов

адвокаты 27% 13% 53% 7%

прокуроры 39% 11% 47% 3%

Судьи 44% 20% 32% 4%

Всего 38% 14% 44% 4%

Как видно из приведенной таблицы, идеи усиления обвинительных
полномочий потерпевших пользуются наименьшей поддержкой практических
работников. Кроме того, около половины от общего числа опрошенных
считают, что потерпевший наделен достаточным количеством процессуальных
прав для защиты своих интересов. При этом 30% из этой группы считают,
что предоставление потерпевшим дополнительных правомочий нецелесообразно
в связи с низким уровнем их процессуальной активности, а 20% выразили
мнение, что расширение прав потерпевшего нарушит принцип равноправия
сторон.

Последний аргумент заслуживает серьезного внимания. Почти все
рассмотренные предложения по расширению обвинительных полномочий
потерпевшего мотивируются необходимостью последовательно провести
принцип состязательности в построении уголовного процесса. Разделяя
данное стремление, все же следует отметить, что понимание принципа
состязательности, как уравнивания в правах обвиняемого и потерпевшего не
совсем точно. Более правильно, на наш взгляд, видеть суть принципа
состязательности в равенстве прав сторон обвинения и защиты. Ранее
неоднократно отмечалось, что потерпевшего нельзя во всех случаях, без
учета его волеизъявления причислять к стороне обвинения. Поэтому
уравнивать с обвиняемым в правах нужно не потерпевшего, а неофициального
обвинителя, которым при желании может стать и потерпевший.
Автоматическое предоставление потерпевшему независимо от его желания
вышеуказанных прав (а значит, возложение на должностных лиц
дополнительных обязанностей) с неизбежностью приведет к необоснованному
усложнению процесса, затягиванию производства по делу и в конечном итоге
к нарушению прав и интересов обвиняемого. Изучение следственной и
судебной практики показывает, что в большинстве случаев потерпевшие
ведут себя пассивно, в связи с чем органам, ведущим производство по
делу, приходится даже прилагать усилия для того, чтобы вовлечь
потерпевшего в процесс. Так, при изучении 300 уголовных дел было
установлено, что правом ознакомиться с материалами оконченного
предварительного следствия воспользовалось только 33% потерпевших. При
этом ходатайства на этой стадии заявлялись только в пяти случаях ( около
2%). Для упрощения этой процессуальной процедуры следственная практика
выработала особый прием: на первом же допросе в начале расследования
лица, ведущие производство по делу, выясняют у потерпевших, желают ли те
знакомиться с материалами расследования после его окончания, при
отрицательном ответе у потерпевших отбирается расписка об отказе от
ознакомления с делом, после чего об окончании расследования потерпевших
даже не извещают. Несмотря на то, что формально такая практика
противоречит закону, в действительности ни в одном из указанных случаев
потерпевшие впоследствии не жаловались на нарушение их прав. Невысока
также активность потерпевших в судебном заседании. В 20% случаев
потерпевшие не принимали участия в судебном заседании, причем в 23%
рассмотренных дел судебное заседание неоднократно откладывалось из-за
неявки потерпевшего. Случаи обжалования потерпевшими решений суда первой
инстанции также весьма редки, они составили 4,4% от общего числа
изученных дел. Это также свидетельствует о низкой степени
заинтересованности большинства потерпевших в исходе дела. Легко
представить в этой связи, как осложнится работа правоохранительных
органов и суда, если, например, следователь будет обязан искать для
потерпевшего адвоката, ждать явки потерпевшего для участия в
предъявлении обвинения и составлении обвинительного заключения, а суды
вынуждены будут в каждом случае неявки потерпевшего в судебное заседание
доставлять его приводом или объявлять в розыск только для того, чтобы
узнать, что исход дела ему безразличен. Думается, что к расширению
полномочий потерпевшего нужно подходить дифференцированно. Одни
потерпевшие нуждаются в дополнительных процессуальных правах, другие же
редко пользуются даже имеющимися. Поэтому использование некоторых из
рассмотренных предложений представляется целесообразным только по
отношению к потерпевшим, изъявившим желание осуществлять уголовное
преследование. В этой связи необходимо проанализировать процессуальный
статус субсидиарного обвинителя.

( 3. Особенности производства при участии в деле субсидиарного
обвинителя.

Итак, придя к выводу о том, что процессуальное положение потерпевшего в
российском уголовном процессе позволяет в ряде случаев характеризовать
его деятельность как субсидиарное обвинение, приняв за основу правовой
статус указанного лица и учитывая рассмотренные предложения по его
совершенствованию, попытаемся сконструировать процедуру участия
субсидиарного обвинителя в российском уголовном процессе.

Прежде всего, следует продумать процедуру вступления субсидиарного
обвинителя в производство по делу. Существующий порядок признания лиц
потерпевшими от преступления не вполне соответствует правовому статусу
субсидиарного обвинителя. Постановление Пленума Верховного Суда СССР от
1 ноября 1985 г. N 16 «О практике применения судами законодательства,
регламентирующего участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве»
ориентирует суды и правоохранительные органы на то, что признание лица,
пострадавшего от преступления, потерпевшим необходимо прежде всего для
всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела и
установления истины (п.п. 1 и 10 указанного постановления).
Соответственно, законодательство и правоприменительная практика исходят
из того, что признание потерпевшим не зависит от волеизъявления лица,
пострадавшего от преступления, а также от его возраста, физического или
психического состояния (ст. 136 УПК РСФСР, п.2 указанного постановления,
ч. 1 ст. 42 УПК РФ). Однако, признание субсидиарным обвинителем,
полагаем, должно основываться на сознательном и ясно выраженном желании
лица, считающего себя пострадавшим от преступления, осуществлять
уголовное преследование, поскольку такое решение означает не только
предоставление неофициальному обвинителю процессуальных прав, но и
констатирует возложение на него серьезных обязанностей и
ответственности. Лицу, пострадавшему от преступления, должна быть
разъяснена возможность по собственному выбору определить, в каком
качестве он желает участвовать в производстве по делу: в качестве
субсидиарного обвинителя, гражданского истца или «простого»
потерпевшего. Другими словами, решение о вступлении в процесс в качестве
субсидиарного обвинителя должно приниматься на диспозитивной основе, а
не императивно, как в случае признания потерпевшим.

С учетом изложенного, процедура вступления субсидиарного обвинителя в
процесс видится следующим образом.

Лицо, ведущее производство по делу, установив, что преступлением
какому-либо физическому или юридическому лицу причинен вред, обязано
разъяснить последнему его право принять участие в уголовном
преследовании в качестве субсидиарного обвинителя. Лицо, считающее себя
пострадавшим от преступления, вправе подать соответствующее заявление о
признании субсидиарным обвинителем в орган, ведущий производство по
делу, и по собственной инициативе, не дожидаясь предложения должностного
лица. В случае, если пострадавший от преступления в той или иной форме
изъявит желание стать субсидиарным обвинителем, выносится постановление
о признании субсидиарным обвинителем, с которым заинтересованное лицо
знакомят, одновременно разъясняя ему его процессуальные права,
обязанности и ответственность. Добавим, что субсидиарный обвинитель при
этом сохраняет диспозитивность своего процессуального статуса в том
смысле, что он может в любой момент отказаться от участия в уголовном
преследовании, теряя, однако, при этом возможность повторного вступления
в дело в качестве неофициального обвинителя.

Особого внимания заслуживает вопрос о том, возможен ли отказ в
признании субсидиарным обвинителем. Очевидно, что осуществлять уголовное
преследование вправе только лицо, обладающее дееспособностью. Поэтому
физическому лицу может быть отказано в признании субсидиарным
обвинителем по мотиву его полной или частичной недееспособности в силу
возраста или решения суда. Однако это правило не должно лишать
недееспособных лиц, пострадавших от преступления, права доступа к
правосудию, поэтому нельзя отказать в признании субсидиарными
обвинителями законных представителей этих лиц.

Рассматривая вопрос о процессуальных полномочиях субсидиарного
обвинителя, следует отметить, что их объем должен быть существенно
увеличен по сравнению с правовым положением потерпевшего. В отличие от
потерпевшего, занимающего промежуточное положение между стороной и
свидетелем по делу, субсидиарный обвинитель без сомнения является
стороной процесса и в этом качестве в соответствии с принципом
состязательности должен быть уравнен в правах с обвиняемым. Определенный
шаг вперед в этом направлении был сделан с принятием нового УПК РФ, в
ст. 42 которого предусмотрены такие права потерпевшего, как право знать
о предъявленном обвиняемому обвинении, участвовать с разрешения
следователя или дознавателя в следственных действиях, знакомиться с
постановлением о назначении экспертизы и заключением эксперта, если
экспертиза проводилась в отношении самого потерпевшего, получать копии
постановлений о возбуждении уголовного дела, признании потерпевшим или
отказе в этом, о прекращении уголовного дела и приостановлении
производства по делу. Однако для эффективного осуществления уголовного
преследования этих полномочий по-прежнему недостаточно.

Сравнительный анализ правового положения обвиняемого и потерпевшего на
стадии предварительного расследования приводит к выводу о том, что
помимо традиционных форм участия в уголовном преследовании,
предусмотренных еще ст. 53 УПК РСФСР (путем дачи показаний,
представления доказательств, заявления ходатайств и отводов, принесения
жалоб на действия должностных лиц, ведущих производство, ознакомления с
материалами дела), субсидиарный обвинитель должен быть наделен
дополнительными полномочиями.

Сопоставление полномочий потерпевшего и обвиняемого делает очевидным,
что потерпевший лишен возможности каким-либо образом повлиять на решение
вопроса об обоснованности применения к обвиняемому той или иной меры
пресечения. Это ограничение также не согласуется со статусом
субсидиарного обвинителя как полноправного субъекта уголовного
преследования. Как известно, применение мер пресечения входит в
содержание функции уголовного преследования, поэтому субсидиарный
обвинитель вправе принимать участие в такой деятельности. Было бы
целесообразно закрепить в законе право субсидиарного обвинителя знать о
поданном прокурором (следователем, дознавателем) в порядке ч. 3 ст. 108
УПК РФ ходатайстве об избрании в отношении обвиняемого (подозреваемого)
меры пресечения в виде заключения под стражу, знакомиться с ее
содержанием, а также с материалами, направляемыми органами официального
преследования в суд в подтверждение обоснованности применения ареста, и
приобщать к ним свои доводы и дополнительные материалы. Соответственно
необходимо закрепить в законе обязанность должностных лиц извещать
субсидиарного обвинителя о поданной обвиняемым жалобе и обеспечивать
возможность ознакомления с указанными материалами дела. Субсидиарный
обвинитель должен иметь возможность участвовать в судебном заседании при
рассмотрении ходатайства, обжаловать решение суда. При этом субсидиарный
обвинитель вправе самостоятельно возбудить перед судом ходатайство о
применении к обвиняемому (подозреваемому) меры пресечения, если в этом
ему в этом отказало лицо, ведущее производство по делу.

Особое внимание следует обратить на полномочия субсидиарного обвинителя
при назначении экспертизы в ходе предварительного расследования. От
многих исследователей не укрылось очевидное неравенство процессуальных
возможностей обвиняемого и потерпевшего при проведении этого
следственного действия. Если обвиняемого следователь обязан
заблаговременно ознакомить с постановлением о назначении любой
экспертизы и разъяснить ему право заявить отвод эксперту, просить о
назначении эксперта из числа указанных им лиц, представить
дополнительные вопросы для получения по ним заключения эксперта,
присутствовать при производстве экспертизы и давать объяснения эксперту,
а также ознакомиться с заключением эксперта (ч.3 ст. 195, ч. 1 ст. 198
УПК РФ), то потерпевший в этой ситуации почти бесправен. Ранее
действующее законодательство вообще не предусматривало для потерпевшего
возможности знакомиться с документами, относящимися к назначению
экспертизы ранее момента окончания предварительного следствия. Новый
Уголовно-процессуальный кодекс России предусматривает для потерпевшего
право знакомиться с постановлением о назначении экспертизы, с
заключением эксперта, заявлять отвод эксперту. Однако эти полномочия
возникают только в том случае, если экспертиза проводится в отношении
самого потерпевшего (ч. 2 ст. 198 УПК РФ). Больше никаких дополнительных
прав при назначении и проведении экспертизы потерпевший не получил.

На неравенство процессуальных возможностей потерпевшего и обвиняемого
указывали многие ученые еще на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов,
предлагая уравнять потерпевшего и обвиняемого в этом вопросе, однако до
настоящего времени проблема не нашла положительного решения. На практике
это не только ущемляет права потерпевших, но и препятствует установлению
истины по делу. Так, в адвокатском производстве автора этих строк
имелось уголовное дело по обвинению Светличкина С.В. в причинении смерти
потерпевшему Д. по неосторожности. Отсутствие у правопреемника
потерпевшего возможности участвовать в назначении экспертизы на
предварительном следствии и ознакомиться с ее результатами привело к
тому, что заключение проведенной на предварительном следствии
судебно-медицинской экспертизы была неполным и содержало противоречивые
суждения о механизме образования телесных повреждений, ставших причиной
смерти. В связи с этим в судебном заседании по ходатайству представителя
правопреемницы потерпевшего была назначена дополнительная
судебно-медицинская экспертиза. Однако ко времени рассмотрения дела в
суде материальные объекты, подлежащие исследованию, уже были утрачены, в
связи с чем установить истину по делу не удалось. Соответственно,
правопреемница потерпевшего, активно осуществлявшая по делу функцию
уголовного преследования, лишилась основания для обвинения подсудимого в
более тяжком преступлении.

Как видно из приведенного примера, отсутствие у субсидиарного обвинителя
правовых возможностей участвовать в назначении экспертизы на стадии
предварительного расследования влечет крайне неблагоприятные последствия
и находится в прямом противоречии с принципом состязательности и
равноправия сторон. Поэтому следует закрепить в законе право
субсидиарного обвинителя при назначении любой экспертизы в ходе
предварительного расследования заявлять отвод эксперту, ходатайствовать
о назначении эксперта из числа указанных им лиц, ставить перед экспертом
дополнительные вопросы, давать эксперту объяснения, присутствовать при
проведении экспертизы и знакомиться с заключением эксперта. Также
необходимо предусмотреть соответствующую обязанность должностных лиц,
ведущих производство по делу, своевременно извещать субсидиарного
обвинителя о назначении экспертизы, предоставлять возможность
ознакомиться с постановлением о ее назначении и внести в него
дополнения, а также разъяснить указанные права. В этой связи положения
ст. 215 Проекта УПК РФ, одобренного Государственной Думой в первом
чтении, заслуживали большего одобрения. Часть первая указанной статьи
гласила: «При назначении и производстве экспертизы подозреваемый,
обвиняемый и потерпевший (курсив мой – Н.П.) имеют право:

1) знакомиться с постановлением о назначении экспертизы;

2) заявлять отвод эксперту или ходатайствовать об отстранении
экспертного учреждения от производства экспертизы в случае установления
обстоятельств, ставящих под сомнение незаинтересованность в исходе дела
руководителя экспертного учреждения, в котором работает сведущее лицо;

3) просить о привлечении в качестве экспертов указанных им лиц или
специалистов конкретных судебно-экспертных учреждений;

4) представлять дополнительные вопросы для получения по ним
заключения эксперта;

5) присутствовать с разрешения следователя при производстве
экспертизы, давать объяснения эксперту;

6) знакомиться с заключением эксперта или сообщением о
невозможности дать заключение». Однако, как уже отмечалось, в
окончательной редакции новый УПК РФ не предусматривает указанных
полномочий потерпевшего. Нужно признать, что, применительно к
процессуальной фигуре потерпевшего, данное решение является правильным.
Но субсидиарному обвинителю необходимы права, перечисленные в ч. 1 ст.
198 УПК РФ. Поэтому в данной норме фразу «При назначении и производстве
судебной экспертизы подозреваемый, обвиняемый, его защитник…» следует
дополнить словами «а также субсидиарный обвинитель».

Тщательного анализа требует вопрос о предоставлении субсидиарному
обвинителю возможности самостоятельно собирать доказательства. Изучение
практики показало, что в отдельных случаях потерпевшие проявляют
достаточную активность в собирании и представлении доказательств. По
материалам 200 изученных уголовных дел, производство по которым велось в
общем порядке, в 13% случаев потерпевшие представляли доказательства в
ходе предварительного расследования и в 12% случаев в суде. В ходе
социологического опроса практических работников случаи самостоятельного
собирания доказательств потерпевшими и их представителями отметили 55%
опрошенных работников прокуратуры и следователей, 81% опрошенных судей.
69% опрошенных адвокатов заявили, что им приходилось осуществлять в
интересах потерпевших самостоятельное собирание доказательств. Однако
достаточно часто на практике возникает проблема признания полученных
потерпевшими материалов доказательствами. 30% судей и следователей,
которые встречали в практике представление потерпевшим улик заявили, что
в приобщении подобных сведений к материалам дела было отказано.

Отдельную проблему представляет процедура оформления принятия
представленного доказательства. Поскольку в действующем УПК не
предусмотрено, каким образом лицо, ведущее производство по делу, должно
оформлять представление доказательств участниками процесса, из
материалов дела иногда невозможно понять, каково происхождение того или
иного доказательства, представлено оно стороной обвинения или защиты и
какие обстоятельства дела оно устанавливает или опровергает. На это
обратил внимание С.А. Шейфер, подчеркнув, что процедура представления
доказательств должна быть сконструирована так, чтобы отразить инициативу
участника процесса, направленную на пополнение комплекса доказательств
материалами, соответствующими его законным интересам и обеспечить
отражение индивидуальных признаков представляемого объекта с тем, чтобы
избежать возможных впоследствии нареканий о подмене объекта или жалоб не
необоснованный отказ в его приобщении к делу. Положительный пример
такого рода был обнаружен при изучении практики рассмотрения уголовных
дел с участием потерпевшего судами г. Саратова. В деле по обвинению
Сенченко в причинении телесных повреждений средней тяжести потерпевшая
при помощи адвоката составила заявление на имя начальника дознания, в
котором содержалось требование о приобщении к делу вещественного
доказательства – куска резиновой прокладки, которым были нанесены
телесные повреждения, описание этого объекта и обстоятельства его
использования при нанесении телесных повреждений.

Полагаем, что субсидиарный обвинитель, как сторона по делу, должен иметь
право собирать доказательства и представлять их органам расследования.
При этом лица, ведущие производство по делу, обязаны принять все
представленные материалы и приобщить их к делу, оформив представление
соответствующим протоколом, который прочитывается субсидиарному
обвинителю и подписывается им. Допустимость и доказательственная
ценность представленных объектов может оценить только суд, то есть
органы предварительного расследования не вправе отказать субсидиарному
обвинителю (как и другим участникам процесса) в приобщении
доказательств. В равной мере органы предварительного расследования не
вправе отказать субсидиарному обвинителю в проведении следственных
действий, о которых он ходатайствует. Такие полномочия субсидиарного
обвинителя с определенностью вытекают из его обязанности доказывать
обвинение.

Чрезвычайно важным представляется вопрос о предоставлении субсидиарному
обвинителю права участвовать в формулировании обвинительного тезиса. В
литературе были высказаны предложения о предоставлении всем потерпевшим
права участвовать в формулировании и предъявлении обвинения,
составлении обвинительного заключения и т.п. Нам, однако, такое
предложение по отношению ко всем потерпевшим представляется
нецелесообразным. Возложение на следователя обязанности уведомлять
каждого потерпевшего о предстоящем предъявлении обвинения породит лишь
загромождение уголовного процесса ненужными формальностями, особенно
если по делу проходит много потерпевших или обвиняемых, а также если
обвинение неоднократно перепредъявляется. В то же время при обобщении
эмпирических данных отмечено порядка пятидесяти случаев (16%), когда
активная деятельность потерпевших существенно повлияла на правовую
оценку содеянного. Так, например, Самарским районным судом было
рассмотрено дело по обвинению контролеров Дущенковой и Ивановой в
избиении пассажира общественного транспорта, в ходе предварительного
расследования по которому в соответствии с ходатайством адвоката –
представителя потерпевшей квалификация содеянного была изменена со ст.
116 УК РФ (побои) на ст. 286 ч.3 п. «а» УК РФ (злоупотребление
должностными полномочиями). Очевидно, что в подобных случаях, когда
деятельность потерпевшего можно расценить как субсидиарное обвинение,
право участвовать в формулировании обвинения может оказаться для
обвинителя весьма значимым. В этой связи представляется обоснованным
предоставить такое право именно субсидиарным обвинителям, а не всем
потерпевшим. Соответственно следует закрепить в законе обязанность
должностного лица, ведущего производство по делу, уведомлять
субсидиарного обвинителя о предстоящем предъявлении обвинения, знакомить
его, по его желанию, с проектом постановления о привлечении в качестве
обвиняемого, разрешать надлежащим образом ходатайства обвинителя о
внесении в постановление изменений и дополнений, обеспечивать
возможность присутствовать при предъявлении обвинения и участвовать в
допросе обвиняемого. В этой связи часть 1 ст. 171 УПК РФ целесообразно
дополнить следующей фразой: «Если в деле участвует субсидиарный
обвинитель, следователь, придя к выводу о наличии достаточных
доказательств для предъявления обвинения, уведомляет об этом
субсидиарного обвинителя и обеспечивает ему возможность принять участие
в составлении постановления о привлечении в качестве обвиняемого и
предъявлении обвинения». В части 2 ст. 172 УПК РФ необходимо также
сделать указание о праве субсидиарного обвинителя участвовать в
предъявлении обвинения.

Исключительно большое значение имеет вопрос об участии субсидиарного
обвинителя в составлении и утверждении обвинительного заключения. Как
отмечалось ранее, именно в этот момент окончательно определяется объем
обвинения, в рамках которого будет действовать в судебном заседании
субсидиарный обвинитель. Поэтому его право участвовать в составлении
этого важнейшего процессуального акта следует оговорить особо.
Субсидиарному обвинителю должна быть предоставлена возможность принять
участие в составлении обвинительного заключения (или обвинительного
акта) путем предоставления следователю (или дознавателю) письменных
соображений о формулировке обвинения, доводы, обосновывающие вывод о
виновности и опровергающие доказательства защиты, или собственного
проекта обвинительного акта. О внесении изменений и дополнений в
обвинительное заключение (обвинительный акт) субсидиарный обвинитель
может ходатайствовать как перед следователем (дознавателем), так и перед
прокурором при утверждении последним данного акта. Свое согласие с
формулировкой обвинения субсидиарный обвинитель выражает путем
подписания обвинительного заключения (обвинительного акта) после
ознакомления с ним или в ходе утверждения его прокурором. Думается, что
в случае, если субсидиарный обвинитель не смог убедить указанных лиц
изменить обвинение в соответствии с его позицией, разумно было бы также
предоставить субсидиарному обвинителю право ходатайствовать перед судом
в стадии назначения дела к слушанию о возвращении материалов прокурору
для уточнения объема обвинения. В случае, если обвинительное заключение
(обвинительный акт) поступило в суд без подписи субсидиарного
обвинителя, следует считать, что он отказался от обвинения и утратил
соответствующие процессуальные права. Восстановление в правах может
производиться определением суда, если будет установлено, что
субсидиарный обвинитель не имел возможности подписать обвинительный акт
по уважительной причине.

Указанные полномочия субсидиарного обвинителя должны получить
соответствующее закрепление в законе. Так, целесообразно было бы
включить в УПК РФ статью 221(, изложив ее следующим образом. «Статья
221(. Взаимодействие прокурора с субсидиарным обвинителем при
утверждении обвинительного заключения.

В случае, если в деле участвует субсидиарный обвинитель, прокурор обязан
уведомить его о поступившем деле и о дате рассмотрения вопроса об
утверждении обвинительного заключения.

Субсидиарный обвинитель вправе вносить предложения по содержания
обвинительного заключения, которые прокурор обязан рассмотреть и
разрешить в установленном законом порядке.

В случае согласия с формулировкой обвинения субсидиарный обвинитель
подписывает обвинительное заключение. Отсутствие подписи субсидиарного
обвинителя расценивается как его отказ от уголовного преследования».

Что касается участия субсидиарного обвинителя в судебном
разбирательстве, то здесь, как представляется, заслуживают внимания два
момента. Во-первых, в силу своего процессуального статуса субсидиарный
обвинитель обязан являться в судебное заседание. Следовательно, правило
ч. 2 ст. 249 УПК РФ, предоставляющее суду право рассматривать дело в
отсутствие потерпевшего без выяснения причин его неявки, нельзя признать
применимым в случае неявки в судебное заседание субсидиарного
обвинителя. Отсутствие субсидиарного обвинителя в суде по существу
является отсутствием стороны, что делает судебное разбирательство
невозможным. В данном случае суд обязан выяснить причины неявки
субсидиарного обвинителя и только если будет достоверно установлено, что
он не явился по неуважительной причине, суд вправе расценить его неявку
как отказ от поддержания обвинения и рассмотреть дело. Эти правила
целесообразно предусмотреть в законе, дополнив УПК РФ статьей 247(
«Участие неофициального обвинителя в судебном разбирательстве».
Содержание данной статьи изложить следующим образом:

«Участие неофициального обвинителя в судебном заседании является
обязательным. В случае неявки неофициального обвинителя в суд, судебное
заседание должно быть отложено и предприняты меры для выяснения причин
неявки. Повторная неявка неофициального обвинителя без уважительной
причины может быть расценена судом как отказ от уголовного
преследования. Если такое решение принято в отношении субсидиарного
обвинителя, производство по делу продолжается в общем порядке. При
неявке неофициального обвинителя по делам, в которых официальное
преследование не велось или было прекращено, дело подлежит прекращению.

В судебном заседании неофициальный обвинитель пользуется всеми правами
стороны».

Второй момент касается участия субсидиарного обвинителя в судебных
прениях. Как известно, в соответствии с Постановлением Конституционного
Суда РФ по делу о проверке конституционности положений частей первой и
второй статьи 295 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР от 15 января
1999 года потерпевший получил право участвовать в судебных прениях по
всем уголовным делам. Такое решение Конституционный Суд мотивировал,
помимо прочего, тем, что потерпевший является равноправной стороной в
процессе. Изучение сложившейся практики по этому вопросу показало, что
еще до принятия указанного постановления суды в ряде случаев допускали
потерпевших в прения по делам, производство которых велось в общем
порядке, даже если гражданский иск ими не заявлялся. При изучении 200
уголовных дел отмечено пять таких случаев, причем все они имели место
при участии в деле профессионального представителя потерпевшего
(адвоката). В то же время по делам, производство которых велось в
соответствии со ст. 27 УПК РСФСР, когда участие потерпевшего и его
представителя в прениях прямо предусмотрено законом (ч.2 ст. 295 УПК
РСФСР), весьма велико число случаев недопуска потерпевшего к прениям (86
случаев из 100 дел, то есть 86%). При этом выявлен также один случай
отказа потерпевшей в деле «частного» обвинения от участия в прениях.
Столь противоречивая практика наводит на мысль, что судьи в каждом
конкретном случае в зависимости от процессуальной активности
потерпевшего сами определяют, необходимо ему высказаться в прениях или
нет. Это подтверждает высказанное ранее соображение о том, что
практические работники склонны интуитивно делить потерпевших на
субъектов уголовного преследования, нуждающихся в правах стороны, и
пассивных участников процесса, приближающихся к положению свидетелей.
Однако применительно к статусу субсидиарного обвинителя эта
дифференциация должна быть углублена. Полагаем, что в ситуациях, когда
потерпевший выступает в роли обвинителя, отказ от участия в прениях
недопустим, поскольку это не согласуется с его обязанностью обосновывать
обвинение перед судом. Таким образом, если по отношению к потерпевшему
участие в прениях конструируется как право, то для субсидиарного
обвинителя это обязанность.

Следует высказать еще некоторые соображения об особенностях участия
субсидиарного обвинителя в производстве по делу. Поскольку субсидиарное
обвинение является разновидностью неофициальной обвинительной
деятельности, на него распространяется такое свойство неофициального
обвинения, как делимость. Это означает, что субсидиарный обвинитель в
силу своего диспозитивного статуса не обязан преследовать всех
проходящих по делу обвиняемых, а также доказывать виновность кого-либо
во всех известных ему противоправных деяниях. Поэтому в постановлении о
признании субсидиарным обвинителем должно быть четко указано, кого
именно и за совершение каких преступлений преследует субсидиарный
обвинитель. Вопрос этот становится особенно важным при вынесении
приговора. В случае оправдания обвиняемого по эпизоду, обвинение в
котором поддерживалось субсидиарным обвинителем, у оправданного
возникает право требовать компенсации вреда, причиненного необоснованным
уголовным преследованием, из обеспечительных сумм, внесенных
неофициальным обвинителем. Суд, разрешая этот вопрос, должен выяснить, в
каком объеме обвинение, поддерживаемое субсидиарным обвинителем,
подтвердилось, а в каком отвергнуто, и соответственно определить размер
компенсации.

С проблемой делимости неофициального обвинения связан также вопрос о
том, могут ли участвовать в процессе несколько субсидиарных обвинителей.
Если продолжить линию сравнения положения субсидиарного обвинителя с
правовым статусом потерпевшего, то следует отметить, что судебная
практика допускает участие в процессе нескольких потерпевших (п. п. 4, 7
Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 1 ноября 1985 г. N 16 «О
практике применения судами законодательства, регламентирующего участие
потерпевшего в уголовном судопроизводстве»). Поэтому фактически нередки
ситуации, когда в деле принимают участие несколько частных лиц,
наделенных процессуальными полномочиями для поддержания обвинения.
Однако применительно к положению субсидиарного обвинителя это
некорректно. Полагаем, что несколько субсидиарных обвинителей могут
принимать участие в процессе только в том случае, если они осуществляют
уголовное преследование по разным эпизодам или в отношении разных лиц.
Осуществление уголовного преследования по одному и тому же обвинению
несколькими субсидиарными обвинителями в дополнение к обвинителю
основному, по нашему мнению, существенно нарушает принцип равноправия
сторон и право обвиняемого на защиту.

Особое место занимает вопрос о «перерастании» субсидиарного обвинения в
основное. Как известно, ранее действовавшая ст. 430 УПК РСФСР ставила
продолжение производства по делу при отказе прокурора от обвинения в
зависимость от волеизъявления потерпевшего. Это правило толковалось
некоторыми исследователями как предоставление потерпевшему статуса
обвинителя по делу, в связи с чем вносились предложения о
распространении аналогичного правила на общий порядок производства.
Существовавшая до принятия нового УПК РФ судебная практика выработала
аналогичные правила. Например, в статье судьи Тульского областного суда
С. Зеленина описан случай, когда кассационная инстанция отменила
приговор суда общей юрисдикции на том основании, что вынося
оправдательный приговор в связи с отказом прокурора от обвинения, суд не
выяснил мнение потерпевших на этот счет.

Однако с принятием нового Уголовно-процессуального кодекса ситуация
кардинально переменилась. Согласно ч. 7 ст. 246 УПК РФ, если
государственный обвинитель отказывается от обвинения, суд обязан
прекратить производство по делу или в отношении конкретного лица. При
этом мнение потерпевшего никак не учитывается и у него нет никаких
возможностей повлиять на ситуацию. Более того, согласно ч. 9 ст. 246 УПК
РФ, пересмотр определения или постановления суда о прекращении
уголовного дела ввиду отказа государственного обвинителя от обвинения
допускается лишь при наличии новых или вновь открывшихся обстоятельств.
Очевидно, что в таком случае создаются фактически непреодолимые
препятствия для реализации права потерпевшего на доступ к правосудию.

Появление таких дискриминационных норм в современном
уголовно-процессуальном законе тем более странно, что в соответствии с
Постановлением Конституционного суда РФ от 20 апреля 1999 года
потерпевший получил право самостоятельно осуществлять уголовное
преследование при отказе прокурора от обвинения (по аналогии с ч. 2 ст.
430 УПК РСФСР).

Некоторая противоречивость указанных положений вновь принятого УПК РФ
стала предметом обсуждения на конференции, проходившей 22-23 января 2002
года в Институте государства и права РАН под названием «Концептуальные
основы реформы уголовного судопроизводства в России». Участники
конференции справедливо отмечали, что норма ч. 9 ст. 246 УПК РФ создает
неравенство процессуальных возможностей потерпевшего и обвиняемого для
защиты своих интересов. Это тем более странно, что ст. 22 и гл. 6 (ст.
42) УПК РФ признают потерпевшего стороной обвинения.

Данная проблема стала предметом конституционного судопроизводства. Но к
сожалению, принятое по этому поводу постановление Конституционного Суда
РФ № 18-П от 08.12.2003 г. не разрешило всех вопросов. Хотя ч. 9 ст. 246
УПК РФ была признана неконституционной, и соответственно, сторонам (в
том числе и потерпевшему) было предоставлено право оспаривать
правомерность отказа государственного обвинителя от обвинения в
вышестоящем суде, остался невыясненным вопрос о том, обязан ли
государственный обвинитель поддерживать обвинение при новом судебном
разбирательстве, если его отказ будет признан неправомерным в ходе
производства в суде второй инстанции.

Думается, что вопрос этот должен быть решен принципиально иначе.
Потерпевшему в случае отказа государственного обвинителя от обвинения
должно быть разъяснено право принять на себя обязанности обвинителя и
продолжить уголовное преследование. Для стороны процесса, каковой
является субсидиарный обвинитель, право поддерживать обвинение должно
носить бесспорный характер независимо от позиции органов государства.
Таким образом, если прокурор отказался от поддержания обвинения в суде,
то это ни в коей мере не должно затрагивать полномочий субсидиарного
обвинителя по осуществлению уголовного преследования. В случае отказа
прокурора от обвинения субсидиарный обвинитель имеет право продолжить
уголовное преследование в том объеме, в каком он осуществлял его до
этого момента. Кроме того, субсидиарный обвинитель приобретает полную
процессуальную самостоятельность, то есть имеет место «перерастание»
субсидиарного обвинения в основное. При этом не требуется какого-либо
дополнительного процессуального оформления полномочий неофициального
обвинителя, поскольку он уже допущен к участию в деле. Производство по
делу должно быть продолжено в том объеме обвинения, который поддерживает
неофициальный обвинитель. Несколько иначе, на наш взгляд, должен
решаться вопрос на досудебных стадиях производства. Думается, что для
прекращения в стадии предварительного расследования дела, в котором
участвует субсидиарный обвинитель, необходимо получить согласие
последнего, подобно тому, как согласие обвиняемого является необходимым
условием прекращения дела по нереабилитирующим основаниям (ч. 2 ст.27
УПК РФ). Если субсидиарный обвинитель возражает против прекращения дела,
производство должно быть продолжено в объеме того обвинения, которое он
поддерживает. Эта особенность должна получить отражение в
законодательстве. Например, статью 212 УПК РФ необходимо дополнить
частью 3, указывающей, что прекращение уголовного дела в стадии
предварительного расследования не допускается, если против этого
возражает субсидиарный обвинитель.

Заслуживает внимания вопрос об изменении правового положения
потерпевшего в связи с появлением процессуальной фигуры субсидиарного
обвинителя. В настоящей работе неофициальное обвинение рассматривается
как одна из процессуальных возможностей, которые могут быть
предоставлены потерпевшему по его выбору для защиты прав и законных
интересов. Однако не следует ли отсюда, что потерпевший, не изъявивший
желания стать неофициальным обвинителем или заявить гражданский иск,
будет лишен правовых возможностей отстаивать свои интересы?
Представляется, что этого допустить нельзя. За потерпевшим следует
сохранить комплекс его полномочий, установленных в ст. 42 УПК РФ,
которые следует признать достаточными для защиты потерпевшим его
интересов, не связанных напрямую с осуществлением обвинительной
деятельности. Кроме того, защита интересов потерпевшего может
производиться путем использования принадлежащих ему общегражданских
прав. Так, например, в соответствии с ч.2 ст.24 Конституции РФ
потерпевший, как и любой другой гражданин вправе ознакомиться с
документами и материалами, непосредственно

затрагивающими его права и свободы, в том числе, с материалами
уголовного дела. Согласно ч.2 ст.46 Конституции РФ потерпевший наравне с
другими гражданами может обжаловать решения и действия органов
уголовного преследования, если они нарушают его права и интересы. В этой
связи думается, что признание потерпевшим по делу имеет значение
установления одного из элементов предмета доказывания и может
производиться без учета волеизъявления соответствующего лица.
Следователь, дознаватель, прокурор вправе констатировать факт причинения
преступлением вреда конкретному лицу путем вынесения постановления о
признании потерпевшим, как это предусмотрено действующим
законодательством. Целесообразно при этом обязать соответствующих
должностных лиц разъяснить потерпевшему вышеупомянутые конституционные
права. Положительным кажется также опыт ряда стран (Великобритании,
Германии и др.), где в соответствии с законом органы расследования,
прокуратуры и суда обязаны предоставлять сведения о потерпевшем (с его
согласия) в местный орган социальной защиты населения (или в
общественные организации защиты жертв преступлений) с тем, чтобы были
приняты определенные меры по поддержке и реабилитации жертв
преступлений, предоставлять необходимую для контакта с ними информацию,
извещать потерпевшего о движении дела, принимаемых процессуальных
решениях и результатах предварительного и окончательного производства
даже в тех случаях, когда потерпевший не является субъектом процесса.
Подобные обязанности должностных лиц, ведущих производство по уголовному
делу, целесообразно было бы предусмотреть и в отечественном
уголовно-процессуальном законодательстве. При этом все права, которые
могут быть использованы для осуществления уголовного преследования
(собирать доказательства, заявлять ходатайства и отводы) из компетенции
«простого» потерпевшего должны быть изъяты.

На основе исследования субсидиарного обвинения могут быть сформулированы
следующие выводы.

Неофициальное обвинение в зависимости от степени процессуальной
самостоятельности его субъектов может осуществляться в форме основного
обвинения, когда движение дела полностью зависит от неофициального
обвинителя, и в форме субсидиарного обвинения, которое представляет
собой деятельность неофициальных обвинителей по изобличению лиц,
совершивших преступления, осуществляемую параллельно с аналогичной
деятельностью государственных органов и ограниченную в ряде случаев их
процессуальными решениями.

В каждом случае возбуждения уголовного производства лица, считающие, что
им преступлением был причинен вред, а также представители общественных
организаций и органов СМИ вправе требовать признания их субсидиарными
обвинителями.

Субсидиарный обвинитель является стороной по делу и пользуется всеми
правами стороны как на предварительном следствии, так и в судебном
заседании. Требования субсидиарного обвинителя о приобщении
доказательств и проведении следственных действий являются обязательными
для органов предварительного расследования. Субсидиарный обвинитель
вправе участвовать в формулировании и предъявлении обвинения и
составлении обвинительного заключения, однако не может изменить
обвинение, предъявленное государственным обвинителем в суде на более
тяжкое или существенно отличающееся по фактическим обстоятельствам.

Научные выводы, к которым следует придти в результате изучения
института неофициального обвинения, могут стать основанием для
разработки рекомендаций по совершенствованию уголовно-процессуального
закона. Целесообразно включить в УПК РФ специальную главу 3?
«Неофициальное уголовное преследование», состоящую из следующих статей.

«Статья 40( Возбуждение неофициального уголовного преследования.

Гражданин или юридическое лицо, считающее, что преступлением ему
причинен вред, а также наделенный соответствующими полномочиями
представитель общественной организации или органа СМИ вправе
самостоятельно возбудить и вести уголовное преследование в случае, если
государственным органом в возбуждении производства отказано (вынесено
постановление об отказе в возбуждении уголовного дела), производство
прекращено или прокурор отказался от обвинения в суде.

Лицо, желающее возбудить неофициальное уголовное преследование, подает
соответствующее заявление в суд по месту совершения преступления с
указанием, в отношении какого лица и по какому обвинению оно желает
вести преследование. Данное заявление рассматривается судьей единолично
в течение трех суток. При рассмотрении заявления судья проверяет
дееспособность заявителя, а также определяет размер денежной гарантии
ответственности обвинителя и устанавливает срок для ее предоставления.

Возбуждение уголовного преследования оформляется постановлением судьи,
копия которого выдается заявителю. Одновременно заявителю разъясняются
его процессуальные права, обязанности и ответственность. В возбуждении
неофициального преследования может быть отказано в случае, если
заявитель не является дееспособным в силу возраста, решения суда или
наличия иных предусмотренных законом оснований, а также если заявитель в
установленный срок не представит денежных гарантий ответственности.

Статья 40((. Права, обязанности и ответственность неофициального
обвинителя.

Неофициальный обвинитель имеет право самостоятельно собирать
доказательства, если это не связано с применением принуждения,
обращаться за содействием в сборе доказательств к органам криминальной
милиции и частным детективным службам, пользоваться услугами
профессионального представителя, в порядке и на условиях,
предусмотренных настоящим Кодексом, возбуждать перед судом ходатайство о
применении к подозреваемому меры пресечения, участвовать в судебном
заседании по рассмотрению данного ходатайства, представлять материалы,
обосновывающие необходимость применения меры пресечения, высказывать
свои соображения, обжаловать решения суда. В судебном заседании
неофициальный обвинитель пользуется всеми правами стороны.

Неофициальный обвинитель вправе в любой момент отказаться от уголовного
преследования. В этом случае внесенные им денежные суммы ему не
возвращаются. Из них выплачивается компенсация лицу, в отношении
которого велось уголовное преследование, за понесенные в этой связи
убытки. Оставшаяся сумма обращается в доход государства.

Неофициальный обвинитель обязан: соблюдать нормы
уголовно-процессуального закона, в установленный настоящим Кодексом срок
составить и предъявить в суд обвинительный акт, соответствующий
требованиям ст. ст. 220 и 225 настоящего Кодекса, явиться в судебное
заседание, представить доказательства виновности лица, в отношении
которого велось преследование, обосновать уголовную ответственность
обвиняемого.

За невыполнение указанных обязанностей неофициальный обвинитель несет
установленную законом ответственность. В случае, если выдвинутое
неофициальным обвинителем обвинение признано судом необоснованным, в
оправдательном приговоре суд вправе указать размер компенсации
оправданному за причиненный необоснованным уголовным преследованием
вред. Выплата компенсации производится из гарантийных сумм,
представленных обвинителем. Оставшаяся сумма, за вычетом судебных
расходов, возвращается обвинителю.

В случае, если обвинение в суде подтвердилось частично, внесенные суммы
возвращаются обвинителю пропорционально части обвинения, признанного
судом обоснованным.

Статья 40(((. Субсидиарное неофициальное уголовное преследование.

Граждане и юридические лица, считающие, что преступлением им причинен
вред, а также наделенные соответствующими полномочиями представители
общественных организаций и органов СМИ (общественные обвинители) вправе
участвовать в официальном производстве по уголовному делу в качестве
субсидиарных обвинителей.

Указанные лица вправе в любой момент производства подать должностному
лицу, ведущему производство по делу, заявление о признании субсидиарным
обвинителем. В заявлении должно быть указано, в отношении какого лица,
проходящего по делу, и по какому обвинению будет осуществляться
субсидиарное уголовное преследование.

Заявление разрешается лицом, ведущим производство по делу в течение
трех суток. О признании субсидиарным обвинителем выносится
постановление, которое вручается заявителю, одновременно заявителю
разъясняются его процессуальные права. В признании субсидиарным
обвинителем может быть отказано по основаниям, указанным в ч.3 ст. 40(
настоящего Кодекса. Отказ в признании субсидиарным обвинителем может
быть обжалован в общем порядке.

Субсидиарный обвинитель имеет право знать об официально предъявленном
обвиняемому обвинении; давать показания; представлять доказательства;
самостоятельно собирать доказательства, если это не связано с
применением принуждения, заявлять ходатайства и отводы; иметь
представителя; знакомиться с протоколами следственных действий,
производимых с его участием, и подавать на них замечания; участвовать с
разрешения следователя или дознавателя в следственных действиях,
проводимых по его ходатайству либо ходатайству его представителя;
знакомиться по окончании расследования со всеми материалами дела,
выписывать из него любые сведения и в любом объеме; получать копии
постановлений о возбуждении уголовного дела, о прекращении дела, копию
обвинительного заключения, а также копию приговора, решений суда
апелляционной и кассационной инстанций; участвовать в судебном
разбирательстве дела в суде первой инстанции; выступать в судебных
прениях; поддерживать обвинение, в том числе и в случае отказа
государственного обвинителя от обвинения; знакомиться с протоколом
судебного заседания и подавать на него замечания; приносить жалобы на
действия и решения дознавателя, следователя, прокурора и суда;
обжаловать приговор и определения суда, постановления судьи; знать о
принесенных по делу жалобах и протестах и подавать на них возражения;
участвовать в судебном рассмотрении заявленных жалоб, ходатайств и
протестов в апелляционной и кассационной инстанциях, а также отказаться
в любой момент производства от уголовного преследования.

Субсидиарный обвинитель также вправе представлять свои предложения по
содержанию постановления о привлечении в качестве обвиняемого и
обвинительного заключения, в предъявлении официального обвинения, в
утверждении обвинительного заключения прокурором. Субсидиарный
обвинитель вправе участвовать в судебном рассмотрении ходатайств
прокурора, следователя, дознавателя о применении к обвиняемому
(подозреваемому) меры пресечения, представлять материалы в обоснование
применения указанных мер, излагать суду свои соображения, обжаловать
судебное решение. Субсидиарный обвинитель вправе самостоятельно
возбудить перед судом соответствующее ходатайство о применении мер
пресечения, если в этом ему было отказано должностным лицом, ведущим
производство по делу.

Субсидиарный обвинитель несет обязанности и ответственность,
предусмотренные ч.3 и 4 ст. 40(( настоящего Кодекса».ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

По результатам проведенного исследования следует сформулировать
основные выводы. Наиболее существенными представляются следующие
положения.

Уголовный процесс в демократическом государстве строится на основе
широкого участия общественности в осуществлении основных процессуальных
функций (в том числе обвинения), что предполагает устранение монополии
государственных органов на ведение уголовного преследования в российском
судопроизводстве.

Поддержание обвинения в состязательном процессе имеет много общих черт с
поддержанием иска в гражданском судопроизводстве, в частности,
обязательное наличие обвинения для осуществления производства по делу,
право обвинителя распоряжаться обвинением и ответственность за его
обоснованность. Эта общность не может не отразиться в конструкции
обвинения по уголовному делу.

В зависимости от того, кто является субъектом обвинительной
деятельности, обвинение следует подразделять на официальное,
осуществляемое государственными органами и должностными лицами, и
неофициальное, осуществляемое частными лицами. При этом неофициальное
обвинение представляет собой самостоятельный вид преследования
преступлений, содержание которого составляет урегулированная
уголовно-процессуальным правом публичная деятельность по преследованию и
изобличению лиц, совершивших преступление, осуществляемая частными
лицами, добровольно принявшими на себя права и обязанности обвинителей и
вследствие этого обладающими процессуальной самостоятельностью,
использующими указанные права на началах диспозитивности и несущими
установленную для обвинителя ответственность.

Значение неофициального обвинения имеет философско-психологический,
политологический и правовой аспекты. В философско-психологическом плане
неофициальное обвинение выступает как средство реализации потребностей
индивида в справедливости и возмездии за содеянное. В политологическом
смысле право частных лиц на осуществление уголовного преследования
рассматривается как демократический элемент в осуществлении судебной
власти. Правовое значение неофициального обвинения имеет две стороны:
оно выступает и как средство защиты нарушенных преступлением прав и
законных интересов, и как способ контроля и коррекции деятельности
органов государства в области преследования преступлений.

К субъектам неофициального обвинения следует отнести физических и
юридических лиц, считающих, что преступлением им причинен вред, а также
представителей общественных организаций и органов СМИ, располагающих
сведениями о каких-либо преступных действиях. При этом признание
неофициальным обвинителем любого из этих лиц возможно только в случае
ясно выраженного им желания осуществлять обвинительную деятельность.

Неофициальный обвинитель вправе самостоятельно возбудить уголовное
производство, если государственным органом (дознанием, следствием,
прокурором) ему отказано в возбуждении уголовного дела или производство
по делу прекращено. Возбуждение уголовного дела и признание
неофициальным обвинителем в этом случае должно оформляться
постановлением судьи, в котором также устанавливается обязанность
обвинителя внести на депозит суда денежные суммы, обеспечивающие
возможную ответственность обвинителя. Неофициальный обвинитель вправе
самостоятельно или при содействии адвоката-представителя и частных
детективов собирать доказательства, если это не связано с применением
принуждения, а также возбуждать перед судом ходатайства о поручении
органам предварительного расследования проведения следственных действий,
и о применении к обвиняемому (подозреваемому) мер пресечения.
Неофициальный обвинитель по окончании досудебной подготовки дела
предъявляет в суд обвинительный акт и поддерживает обвинение в судебном
заседании.

Следует отличать институт неофициального обвинения от института жалобы
потерпевшего по делам, возбуждаемым не иначе, как по просьбе или с
согласия потерпевшего. Правовое значение жалобы потерпевшего сводится к
возможности воспрепятствовать уголовному преследованию определенных
деяний, то есть не входит в содержание функции обвинения.
Соответственно, подача такой жалобы не обязывает потерпевшего лично
осуществлять обвинительную деятельность и не снимает с органов
государства ответственности за преследование данной категории
преступлений.

Неофициальное обвинение в зависимости от степени процессуальной
самостоятельности его субъектов может осуществляться в форме основного
обвинения, когда движение дела полностью зависит от неофициального
обвинителя, и в форме субсидиарного обвинения, которое представляет
собой деятельность неофициальных обвинителей по изобличению лиц,
совершивших преступления, осуществляемую параллельно с аналогичной
деятельностью государственных органов и ограниченную в ряде случаев их
процессуальными решениями. В каждом случае возбуждения уголовного
производства лица, считающие, что им преступлением был причинен вред, а
также представители общественных организаций и органов СМИ вправе
требовать признания их субсидиарными обвинителями.

Субсидиарный обвинитель является стороной по делу и пользуется всеми
правами стороны как на предварительном следствии, так и в судебном
заседании. Требования субсидиарного обвинителя о приобщении
доказательств и проведении следственных действий являются обязательными
для органов предварительного расследования. Субсидиарный обвинитель
вправе участвовать в формулировании и предъявлении обвинения и
составлении обвинительного заключения, однако не может изменить
обвинение, предъявленное государственным обвинителем в суде на более
тяжкое или существенно отличающееся по фактическим обстоятельствам.

Завершая исследование проблемы частной обвинительной деятельности,
хочется подчеркнуть, что неофициальное уголовное преследование не
является абсолютно чуждым российскому судопроизводству, хотя в настоящее
время находится в зачаточном состоянии. Думается, что поступательное
развитие этого института будет способствовать подлинной демократизации
уголовного судопроизводства и в конечном итоге превращению России в
современное правовое государство.

Список использованных источников и литературы.

Официальные документы.

Конституция Российской Федерации (принята на всенародном голосовании 12
декабря 1993 г.).

Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР от 27 октября 1960 г.

Уголовно-процессуальный кодекс РФ от 18 декабря 2001 г. (действующая
редакция).

Модельный уголовно-процессуальный кодекс для государств-участников СНГ.
Принят на седьмом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи
государств-участников СНГ 17 февраля 1996 года.

Федеральный закон от 17 ноября 1995 г. N 168-ФЗ “О внесении изменений и
дополнений в Закон Российской Федерации “О прокуратуре Российской
Федерации”.

Постановление Конституционного Суда РФ от 13 ноября 1995 г. N 13-П “По
делу о проверке конституционности части пятой статьи 209
Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи жалобами граждан
Р.Н.Самигуллиной и А.А.Апанасенко”.// Российская газета. 20 ноября 1995
года.

Постановление Конституционного Суда РФ от 28 ноября 1996 г. N 19-П “По
делу о проверке конституционности статьи 418 Уголовно-процессуального
кодекса РСФСР в связи с запросом Каратузского районного суда
Красноярского края”.// Российская газета. 6 декабря 1996 года.

Постановление Конституционного Суда РФ от 29 апреля 1998 г. N 13-П “По
делу о проверке конституционности части четвертой статьи 113
Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с запросом Костомукшского
городского суда Республики Карелия”.// Российская газета. 7 мая 1998
года.

Постановление Конституционного Суда РФ от 15 января 1999 года № 1-П «По
делу о проверке конституционности положений частей первой и второй
статьи 295 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой
гражданина М.А. Клюева».// Российская газета. 23 января 1999 года.

Постановление Конституционного Суда РФ от 20 апреля 1999 года № 7-П «По
делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 3 части первой
статьи 232, части четвертой статьи 248 и части первой ст. 258
Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с запросами Иркутского
районного суда Иркутской области и Советского районного суда города
Нижний Новгород».// Российская газета. 27 апреля 1999 года.

Постановление Конституционного Суда РФ от 08 декабря 2003 года № 18-П
«По делу о проверке конституционности положений статей 125, 219, 227,
229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378, 405 и 408, а также глав 35 и 39
Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с
запросами судов общей юрисдикции и жалобами
граждан».//ks.rfnet.ru/pos/p18_03.htm.

Определение Конституционного Суда РФ от 7 октября 1997 года № 88-О о
разъяснении постановления Конституционного суда Российской Федерации по
делу о проверке конституционности статьи 418 Уголовно-процессуального
кодекса РСФСР в связи с запросом Каратузского районного суда
Красноярского края.// Российская газета. 17 октября 1997 года.

Определение Конституционного Суда РФ от 26 января 1999 года № 11-О по
запросу Ванинского районного суда Хабаровского края о проверке
конституционности отдельных положений Уголовно-процессуального кодекса
РСФСР.// Российская газета. 23 марта 1999 года.

Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 1 ноября 1985 г. N 16 “О
практике применения судами законодательства, регламентирующего участие
потерпевшего в уголовном судопроизводстве”

Постановление Президиума Верховного Суда РФ от 26 февраля 1998 года по
делу Яковлева С.В.

«Нарушение требований ч. 3 ст. 27 УПК РСФСР при возбуждении уголовного
дела прокурором повлекло отмену приговора»// Бюллетень Верховного Суда
РФ. 1998. № 5. С. 21.

«Дело возвращено на дополнительное расследование ввиду неознакомления
представителей потерпевших с материалами дела».// Бюллетень Верховного
Суда РФ. 1999. № 5. С. 14.

«Порядок возбуждения уголовных дел, в частности, по ч. 1 ст. 130 УК
РСФСР (ст. 129 УК РФ), определен в ст. ст. 27, 112 УПК РСФСР».//
Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 5. С. 14-15.

«Жалоба на действия следователя, отказавшего в возбуждении уголовного
дела, подведомственна суду».// Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 5.
С. 16.

Обзор кассационной практики Судебной коллегии по уголовным делам
Верховного Суда РФ за 1997 год.// Бюллетень Верховного Суда РФ. 1998. №
12. С. 12-18.

Проект Уголовно-процессуального кодекса РФ, подготовленный
Государственно-правовым управлением Президента РФ.// Российская юстиция.
1994. № 9.

Проект Уголовно-процессуального кодекса РФ, подготовленный Министерством
юстиции РФ.// Российская юстиция. 1994. № 11.

Проект Уголовно-процессуального кодекса РФ. Принят Государственной Думой
РФ в первом чтении. Постановление Государственной Думы РФ от 6 июня 1997
года N 1498-II.

Научная литература.

Абабков А. Защитить права потерпевшего!// Российская юстиция, 1997. № 3.
С. 16-17.

Абабков А.В. Процессуальное положение потерпевшего в уголовном процессе.
Автореф. дисс. … к.ю.н. 1998. – 27 с.

Агарков М.М. Ценность частного права.// Правоведение, 1992. № 1. С.
28-40.

Агеева Т.Н. О процессуальном положении прокурора в судебном
разбирательстве.// Ученые записки ВЮЗИ. Вып.IV. 1958. С.116-132.

Александров А.С. Диспозитивность в уголовном процессе. Дисс. … к.ю.н.
Н.-Новгород. 1995. – 243 с.

Алексеев П.В., Панин А.В. Философия. М., ТЕИС. 1996. – 505 с.

Альперт С.А. Обвинение в советском уголовном процессе. Харьков. Изд-е
Харьковского юридического института. 1974. – 58 с.

Альперт С.А. Потерпевший в советском уголовном процессе. Автореф. дисс.
… к.ю.н. Харьков, 1956. – 22 с.

Альперт С.А. Принципы советского уголовного судопроизводства и их роль в
формировании правового статуса участников процесса./ В сб. Проблемы
социалистической законности. Харьков. Изд. Харьковского университета.
1986. Вып. 17. С. 67-71.

Альперт С.А. Производство по уголовным делам, возбуждаемым по жалобе
потерпевшего. Харьков. Харьковский юридический институт. 1976. – 46с.

Альперт С.А. Участники советского уголовного процесса (конспект лекции).
Харьков. Харьк. юрид. ин-т. 1985. – 32 с.

Аннерс Э. История европейского права. М. Наука. 1994. – 394 с.

Анпилогова В.Г., Кокорев Л.Д. К вопросу о частном обвинении.
/Социалистическая законность и охрана прав граждан. Тезисы. Воронеж.
1963.

Аристотель. Афинская полития. М.-Л. Соцэкгиз. 1936. – 254 с.

Бажанов С. Оправдана ли так называемая доследственная проверка?//
Законность. 1995. № 1. С. 51-53.

Башкатов Л., Ветрова Г. О состязательности.// Российская юстиция. 1995.
№ 1. С. 19-20.

Белкин Р.С. Собирание, исследование и оценка доказательств. М., Наука.
1966. – 295 с.

Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., Республика. 1994. – 479 с.

Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М. Изд-во
МГУ. 1994. -590 с.

Божьев В. Процессуальный статус потерпевшего. // Российская юстиция.
1994. № 1. С. 48-49.

Божьев В. «Тихая революция» Конституционного Суда в уголовном процессе
Российской Федерации.//Российская юстиция. 2000 г. № 10. С. 9.

Бояринцев В.Н. Соотношение публичности и диспозитивности в советском
судебном праве. Дисс. … к.ю.н. М., 1987. – 188 с.

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. М., Юрид. лит.
1976. – 215 с.

Брусницын Л.В. Потерпевший: уголовно-процессуальные аспекты. //
Государство и право. 1995. № 9. С. 67-72.

Вавилова Л.В. Организационно-правовые проблемы защиты жертв преступлений
(по материалам зарубежной практики) Дисс. … к.ю.н. М., 1995. – 218 с.

Вавилова Л.В. Организационно-правовые проблемы защиты жертв
преступлений. Автореф. дисс. … к.ю.н. М., 1995. – 22 с.

Ветрова Г.Н. Санкции в судебном праве. М., Наука. 1991. – 157 с.

Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная ответственность. Дисс. … к.ю.н.
М., 1981. – 176 с.

Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная ответственность. М. Наука. 1987. –
111 с.

Волосова Н. Об институте сообвинения.// Российская юстиция, 1998. № 4.
С. 11.

Вольский В. Процессуальная деятельность защитника в проектах УПК.//
Законность. 1998. № 2. С. 49.

Гальперин И.М. О принципе публичности (официальности) в советском
уголовном процессе.// Известия вузов. ЛГУ. Правоведение. 1960. № 2. С.
106-119.

Гальперин И.М. Принцип публичности в советском уголовном процессе. Дисс.
… к.ю.н. М., 1950. – 248 с.

Горя Н. Принцип состязательности и функции защиты в уголовном
процессе.// Советская юстиция. 1990. № 7. С. 22 – 25.

Грабовская Н.П., Солодкин И.И., Элькинд П.С. К вопросу о делах частного
обвинения./ В сб. Вопросы уголовного права и процесса. Ученые записки
ЛГУ. Серия юрид. наук. Вып. 8. Л. 1956. С. 23-30.

Громаков Б.С. История рабовладельческого государства и права. (Афины и
Рим). Учебное пособие. М. ВЮЗИ. 1986. – 80 с.

Громов Н.А., Полунин С.А. Санкции в уголовно-процессуальном праве
России. М., Наука. 1998. – 167 с.

Громыко А., Фирдман А. Нарушаются права потерпевших. // Законность.
1997. № 11. С.40-41.

Даев В.Г. К понятию обвинения в советском уголовном
процессе.//Правоведение, 1970. № 1. С.84-87.

Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и
злоупотреблений властью./ В сб. Права человека и судопроизводство.
Собрание международных документов. С. 229-233.

Джатиев В. Обвинение и защита.// Российская юстиция, 1995. № 3. С.17-18.

Долгушин А.В. Развитие процессуальных условий реализации принципа
состязательности. Дисс. …к.ю.н. М., 1995. – 203 с.

Дорошков В. Судопроизводство по делам частного обвинения.// Российская
юстиция. 1995. № 9. С. 13-14.

Дьяченко М.С. Обеспечение прав потерпевшего на предварительном
следствии.// Труды ВЮЗИ. 1972. Т. 20. С. 104-105.

Елистратов А.И. Основные начала административного права. М., 1917. – 422
с.

Елистратов А.И. Понятие о публичном субъективном праве. М., 1913.

Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб. 1903.

Еллинек Г. Система субъективных публичных прав. М., 1918. Вып.1.

Жогин Н.В., Фаткуллин Ф.Н. Возбуждение уголовного дела. М. Госюриздат.
1961. – 206 с.

Защита прав потерпевшего в уголовном процессе. М. Наука. 1993. 244 с.

Зеленин С.Р. Значение мнения потерпевшего при отказе прокуратуры от
обвинения. // Журнал российского права. 2002 г. № 5.

Зеленин С. Потерпевший в состязательном процессе. // Российская юстиция.
2001 г. № 3. С. 48.

Иванова Т.Ю. Участие прокурора в доказывании на предварительном
следствии. Дисс… к.ю.н. Самара. 1998. – 237 с.

Игнатов С.Д., Сафин Н.Н. Уголовно-процессуальная ответственность и ее
применение. Ижевск. Изд-во Удмуртск. ун-та. 1988. – 80 с.

Ильина Л.В. Признание потерпевшим в советском уголовном процессе.//
Ученые записки Пермского университета. 1966. № 150. С. 110-112.

Исаев И.А. История государства и права России. Полн. курс лк. М. Юристъ.
1995. – 447 с.

Кадышева Т., Ширинский С. Расширить права потерпевшего.// Российская
юстиция, 1998. № 1. С. 14.

Каз Ц.М. Субъекты доказывания в советском уголовном процессе. Саратов.
Изд. Саратовского университета. 1968. – 68 с.

Калашникова Н.Я. Расширение прав потерпевшего в уголовном
судопроизводстве. / В сб. Вопросы судопроизводства и судоустройства в
новом законодательстве Союза ССР. Госюриздат. 1959. С. 33-37.

Катькало С.И., Лукашевич В.З. Судопроизводство по делам частного
обвинения. Л. Изд. ЛГУ. 1972. – 208 с.

Квачевский А.А. Об уголовном преследовании, дознании и предварительном
исследовании преступлений по Судебным Уставам 1864 года. СПб. 1866. –
352 с.

Квашис В.Е., Вавилова Л.В. Зарубежное законодательство и практика защиты
жертв преступлений. М., Изд. МВД РФ. 1996. – 124 с.

Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. М.
Юристъ. 1995. – 132 с.

Коврига З.Ф. Уголовно-процессуальная ответственность. Воронеж. Изд. ВГУ.
1984. – 191 с.

Ковтун Н.Н. Соотношение частных и публичных начал в уголовном
судопроизводстве РФ: время выбора.// Государство и право. 1995. № 11. С.
66-71.

Кокорев Л.Д. Потерпевший от преступления в советском уголовном процессе.
Воронеж. Изд. ВГУ. 1964. – 138 с.

Кокорев Л.Д., Кузнецов Н.П. Уголовный процесс: доказательства и
доказывание. Воронеж. Изд. ВГУ. 1995. – 453 с.

Колоколов Н. Нужна ли протокольная форма судопроизводства?// Российская
юстиция. 1997. № 11. С. 40-41.

Комментарий к УПК РСФСР под ред. Лебедева В.М. М. СПАРК. 1995. – 614 с.

Комментарий к УПК РСФСР под ред. Радченко В.И. М. Юрайт. 1999. – 729 с.

Кому жаловаться на отказ в возбуждении уголовного дела?// Российская
юстиция, 1997. № 7. С. 36.

Конституционные основы правосудия в СССР. М. Наука. 1981. – 360 с.

Концепция судебной реформы в РФ. М. Республика. 1992. – 110 с.

Косарев А.И. Римское право. М. Юрид. лит. 1986. – 157 с.

Кручинин Ю. Адвокат-защитник и услуги частных детективов.//Российская
юстиция. 1998. № 5. С. 14-15.

Курс советского гражданского процессуального права. М., Наука. 1981. Т.
1. – 464 с.

Лазарева В.А. Судебная власть и ее реализация в уголовном процессе.
Саратов. 1999 г. – 235 с.

Ларин А.М. Доказывание и предпроцессуальная деятельность защитника./ В
сб. Адвокатура и современность. М. ИГПАН. 1987. – 150 с.

Ларин А.М., Мельникова Э.Б., Савицкий В.М. Уголовный процесс России.
Лекции-очерки. М., Изд-во БЕК. 1997. – 324 с.

Ларин А.М. О принципах уголовного процесса и гарантиях прав личности в
проекте УПК 1997 года.// Российская юстиция, 1997. № 9. С. 10 – 11.

Ларин А.М. Расследование по уголовному делу: процессуальные функции. М.
Юрид. лит. 1986. – 159 с.

Латинские юридические изречения. М. Юристъ. 1996. – 398 с.

Левакова Э.Н. Общественное обвинение и защита. М. Юрид. лит. 1976. – 80
с.

Лейст О.Э. Санкции и ответственность по советскому праву. М. Изд. МГУ.
1981. – 239 с.

Лисневский Э.В. История государства и права Великобритании. Ростов. Изд.
Ростовского ун-та. 1975. – 54 с.

Лупинская П.А. Доказывание в советском уголовном процессе. М. ВЮЗИ.
1966. – 102 с.

Лупинская П.А. Основания и порядок принятия решений о недопустимости
доказательств. // Российская юстиция. 1994. № 11. С. 2-3.

Малькевич Т.В. К вопросу о состязательности.// Ученые записки ВЮЗИ.
Вып.IV. 1958. С.281-293.

Меньшиков В. Прокурор – адвокат государства?//Российская юстиция. 1995.
№ 1. С. 21.

Мещеряков Ю.В. Формы уголовного судопроизводства. Л. ЛГУ. 1990. – 91 с.

Мизулина Е.Б. Уголовный процесс: концепция самоограничения государства.
Дисс. … д.ю.н. Ярославль. 1991. – 269 с.

Михайленко А.Р. Возбуждение уголовного дела в советском уголовном
процессе. Саратов. Изд. Саратовского ун-та. 1975. – 150 с.

Моисеева Т.В. Проект УПК РФ и принцип всестороннего, полного и
объективного исследования обстоятельств дела.// Журнал российского
права. 2001 г. № 12. С. 40-41.

Мокринский С.П. Дела частного обвинения./ В сб. Основы и задачи
советской уголовной политики. М.-Л. 1929. С. 152 – 165.

Мотовиловкер Я.О. Основные уголовно-процессуальные функции. Ярославль.
Изд. Ярославского ун-та. 1976. – 94 с.

Нажимов В.П. Об уголовно-процессуальных функциях.// Правоведение. 1973.
№ 5. – С. 73-82.

Нажимов В.П. Типы, формы и виды уголовного процесса. Калининград. КГУ.
1977. – 94 с.

Названова Л.А. Принцип публичности в стадиях возбуждения уголовного дела
и предварительного расследования. Дисс. … к.ю.н. Л., 1990. – 205 с.

Некрасова Е.Н. Проблема человека в русском экзестенциализме (этический
аспект) / В сб. Человек как философская проблема: Восток – Запад. М.,
1991. С.114-121.

Общественные и личные интересы в уголовном судопроизводстве. Воронеж.
Изд. Воронежского ун-та. 1984. – 159 с.

Основные принципы гражданского процесса. М., МГУ. 1991.- 144 с.

Пашин С.А. Доказательства в российском уголовном процессе./ В сб.
Состязательное правосудие. Труды научно-практических лабораторий. Вып.I.
Ч.II. М., 1996. С. 370-413.

Пермяков Ю.Е. Лекции по философии права. Самара. Изд. Самарского ун-та.
1995. – 120 с.

Петрухин И.Л. Назревшие вопросы судебной экспертизы.// Советское
государство и право, 1959. № 8. С. 133-139.

Петрухин И.Л. Свобода личности и уголовно-процессуальное принуждение. М.
Нука. 1985. – 239 с.

Петрухин И.Л. Состязательность и правосудие.// Государство и право.
1994. № 10. С. 135 – 141.

Петухов Ю.Е. Соотношение публичного и частного обвинения в уголовном
процессе. Дисс….к.ю.н. М. 1996. – 218 с.

Повышение роли адвокатуры в оказании юридической помощи гражданам.//
Советское государство и право. 1985. № 3. С. 76 – 77.

Познанский В. Возбуждение уголовного дела.//Социалистическая законность,
1951. № 7. – С. 25-33.

Покровский И.А. История римского права. Пг. Изд. Юридическое книжное.
1918. – 432 с.

Полянский Н.Н. Вопросы теории советского уголовного процесса. М. Изд.
МГУ. 1956. – 271 с.

Полянский Н.Н. К вопросу о праве частных лиц на субсидиарное обвинение.
М. Тип. Лисснера и Собко. 1914. – 27 с.

Полянский Н.Н. К вопросу о юридической природе обвинения перед судом.//
Правоведение. 1960. № 1. С. 65-71.

Полянский Н.Н. Очерки общей теории уголовного процесса. М. Право и
жизнь. 1927. – 127 с.

Полянский Н.Н. Процессуальные права потерпевшего.// Советское
государство и право, 1940. № 12. С. 56 – 103.

Полянский Н.Н., Строгович М.С., Савицкий В.М., Мельников А.А. Проблемы
судебного права. М. Наука. 1983. – 223 с.

Проблемы деятельности адвокатуры (Обзор откликов на материалы «Круглого
стола»).// Советское государство и право. 1986. № 9. С. 88-89.

Рахунов Р.Д. Участники уголовно-процессуальной деятельности по
советскому праву. М. Госюриздат. 1961. – 277 с.

Резон фон А.К. О преступлениях, наказуемых только по жалобе потерпевшего
по русскому праву. СПб. Тип. Правит. Сената. 1882. – 254 с.

Рогаткин А., Петрухин И. О реформе уголовно-процессуального права.//
Законность. 1996. № 2. С. 42-43.

Рогова О.И. Пределы проявления диспозитивности в уголовном процессе.
Дисс…. к.ю.н. Томск, 1994. – 197 с.

Розин Н.Н. Уголовное судопроизводство. Пг. 1916. – 571 с.

Российское законодательство Х-ХХ вв. М. Наука. 1991.

Рыжаков А.П. Возбуждение и отказ в возбуждении уголовного дела. М.
Филинъ. 1997. – 125 с.

Рязановский В.А. Единство процесса. М. Городец. 1996. – 76 с.

Савицкий В.М. Государственное обвинение в суде. М. Наука. 1972. – 342 с.

Савицкий В.М., Потеружа И.И. Потерпевший в советском уголовном процессе.
М. Госюриздат. 1963. – 171 с.

Самощенко И.С. Понятие правонарушения по советскому законодательству. М.
Юрид. лит. 1963. – 286 с.

Самощенко И.С., Фарукшин М.К. Ответственность по советскому
законодательству. М. Юрид. лит. 1971. – 240 с.

Скрипченко Б.В. Вред как основание признания потерпевшим./ В сб.
Потерпевший от преступления. Владивосток. Изд. ДВГУ. 1974. – 216 с.

Случевский Вл. Учебник русского уголовного процесса. СПб. Тип.
Стасюлевича. 1913. – 669 с.

Смирнов А.В. Реформы уголовной юстиции конца ХХ века и дискурсивная
состязательность.// Журнал российского права. 2000 г. № 12. С. 35-40.

Советский уголовный процесс. Возбуждение уголовного дела и
предварительное расследование. Учебн. пособие под общей ред. Перлова
И.Д. М. Высш. школа МООП СССР. 1968. – 304 с.

Спиридонов Л.И. Теория государства и права. М. Гардарика. 1995. – 300 с.

Стецовский Ю.И. Уголовно-процессуальная деятельность защитника. М. Юрид.
лит. 1982. – 174 с.

Стецовский Ю.И., Ларин А.М. Конституционный принцип обеспечения
обвиняемому права на защиту. М. Наука. 1988. – 316 с.

Стифен Д. Уголовное право Англии в кратком очертании. СПб. 1865. – 596
с.

Страхов Н.Н. Основные закономерности становления буржуазного государства
и права в Англии, Франции, Германии и Северной Америке. Харьков.
Харьковский юридический ин-т. 1978. – 97 с.

Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. М. Наука. 1968. Т.
1. – 470 с.

Строгович М.С. О проекте Основ уголовного судопроизводства СССР и
союзных республик.// Советское государство и право. 1957. № 7. С. 87-88.

Строгович М.С. Право обвиняемого на защиту и презумпция невиновности. М.
Наука. 1984. – 143 с.

Строгович М.С. Природа советского уголовного процесса и принцип
состязательности. М. Госюриздат. 1939. – 171 с.

Строгович М.С. Сущность юридической ответственности.// Советское
государство и право. 1979. № 5. С. 73-89.

Строгович М.С. Уголовное преследование в советском уголовном процессе.
М. Изд. Академии наук СССР. 1951. – 191 с.

Строгович М.С. Уголовные дела, возбуждаемые по жалобе потерпевшего.//
Еженедельник советской юстиции. 1926. № 41. С. 1186.

Тальберг Д. Русское уголовное судопроизводство. СПб. 1899.

Тарнаев Н.Н. Общественный обвинитель в суде. М. Юрид. лит. 1981. – 96 с.

Таубер Л.Я. Жалоба потерпевшего при преступлениях неофициальных.
Харьков. Тип. М. Зильберберга. 1909. – 403 с.

Таубер Л.Я. Иск, обвинение и состязательное начало.// Вестник
гражданского права. 1917. № 1,2.

Теория доказательств в советском уголовном процессе. М. Юрид. лит. 1973.
– 735 с.

Тихонов А. Потерпевший: уголовно-процессуальный аспект. // Советская
юстиция. 1993. № 19. С. 26.

Трубицина Э., Гренкова О., Дементьева Е. Права потерпевших в
капиталистических странах.// Социалистическая законность, 1990. № 10. С.
64-65.

Тыричев И.В. Принципы советского уголовного процесса. М. Наука. 1984. –
152 с.

Уголовный процесс. Учебник. Под ред. Гуценко К.Ф. М. Зерцало. 1998. –
576 с.

Улищенко М.Б. Функция обвинения в суде. Дисс. … к.ю.н. М. 1997. – 173
с.

Ульянов В.Г. Реализация прав потерпевших в российском уголовном
процессе. Автореф. дисс. … к.ю.н. Краснодар. 1998. – 23 с.

УПК ФРГ М. Манускрипт. 1994. – 215 с.

Ураков Л.И. Общественное обвинение и общественная защита. М. Юрид. лит.
1964. – 128 с.

Фаткуллин Ф.Н. Обвинение и изменение его в суде. Казань. Изд. Казанского
ун-та. 1963. – 170 с.

Фаткуллин Ф.Н., Зинатуллин З.З., Аврах Я.С. Обвинение и защита по
уголовным делам. Казань. Изд. Казанского ун-та. 1976. – 183 с.

Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб. Альфа. 1998. Т.2.
– 605 с.

Фромм Э. Ситуация человека – ключ к гуманистическому психоанализу. / В
сб. Проблема человека в западной философии. М., 1988. С.451-498.

Хабермас Ю. Понятие индивидуальности. // Вопросы философии 1989. № 2. С.
40-46.

Халиулин А.Г. Уголовное преследование как функция прокуратуры РФ.
Автореф. дисс… д.ю.н. М. 1997. – 27 с.

Холодов. Упрощение производства и экономия по делам частного обвинения и
заочным приговорам.// Еженедельник советской юстиции. 1928. № 4. С. 107.

Чельцов М.А. О недопустимости перенесения буржуазных конструкций в
советскую уголовно-процессуальную теорию.// Ученые записки ВЮЗИ. Вып.IV.
1958. С.48-97.

Уголовный процесс. Под ред. Чельцова М.А. М. Юрид. лит. 1969. – 463 с.

Хачатуров Р.Л., Ягутян Р.Г. Юридическая ответственность. Тольятти. Изд-е
Международной академии бизнеса и банковского дела. 1995. – 200 с.

Чельцов-Бебутов М.А. Советский уголовный процесс. Харьков. Харьковский
юрид. ин-т. 1929. Вып. 2. – 503 с.

Чельцов-Бебутов М.А. Курс советского уголовно-процессуального права. М.
Госюриздат. 1957. – 839 с.

Шейфер С.А. Доказательства и доказывание по уголовным делам: проблемы
теории и правового регулирования. Тольятти. Волжский ун-т им. В.Н.
Татищева. 1998. – 90 с.

Шейфер С.А. Собирание доказательств в советском уголовном процессе.
Саратов. Изд. Саратовского ун-та. 1986. – 169 с.

Шейфер С.А., Лазарева В.А. Рецензия на книгу «Защита прав потерпевшего в
уголовном процессе»// Государство и право. 1995. № 2. С. 152-153.

Шейфер С.А., Лазарева В.А. Участие потерпевшего и его представителя на
предварительном следствии. Куйбышев. КГУ. 1979. – 93 с.

Ширков В.П. Очерк общих оснований нашего уголовного процесса по
сравнению с иностранными законодательствами./ В сб. Судебные уставы 20
ноября 1864 года за пятьдесят лет. Т. 1. Пг. Тип. Правит. Сената. 1914.
– 713 с.

Ширков В.П. Участие потерпевшего от преступного деяния в возбуждении
уголовного преследования и обличении обвиняемого перед судом.// Вестник
права. 1900. № 6. С. 120 – 140.

Ширков В.П. Участие потерпевшего от преступного деяния в возбуждении
уголовного преследования и обличения обвиняемого перед судом.// Вестник
права. 1900 , № 6. С. 134-145.

Шифман М.Л. Прокурор в уголовном процессе. М. Изд. Минюста СССР. 1948. –
248 с.

Шишко К. Частное обвинение у нас и на Западе.// Журнал министерства
юстиции. 1899. № 7. С. 46-50.

Шпилев В.Н. Участники уголовного процесса. Минск. Изд. БГУ. 1970. – 176
с.

Эльдаров М. Потерпевшему дать права частного обвинителя.// Российская
юстиция, 1997. № 8. С. 18-19.

Элькинд П.С. Цели и средства их достижения в советском
уголовно-процессуальном праве. М. Изд. ЛГУ. 1976. – 143 с.

Юрченко В.Е. Гарантии прав потерпевшего в судебном разбирательстве.
Томск. Изд. Томского ун-та. 1977. – 139 с.

Юсубов А.М. Принцип публичности в советском уголовном процессе. Дисс.
… к.ю.н. М. 1988. – 184 с.

Якимович Ю.К. Структура советского уголовного процесса: система стадий и
система производств. Основные и дополнительные производства. Томск. Изд.
Томского ун-та. 1991. – 136 с.

Якуб М.Л. Демократические основы советского уголовно-процессуального
права. М. МГУ. 1960. – 171 с.

Яни П.С. Обеспечение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве.
Дисс. … к.ю.н. М. 1995. – 232 с.

Яни П.С. Обеспечение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве.
Автореф. дисс. … к.ю.н. М. 1995. – 25 с.

Davis R. Criminal justice in New York City. N.-Y. 1994. – 185 p.

См. Концепция судебной реформы в РФ. М. Республика. 1992. С. 26-27.

Фаткуллин Ф.Н., Зинатуллин З.З., Аврах Я.С. Обвинение и защита по
уголовным делам. Казань, Изд-во Казанского ун-та.. 1976. С.5.

См. напр. Уголовный процесс. Учебник. Под ред. Гуценко К.Ф. М.
«Зерцало». 1998. С.19-20.

См. Нажимов В.П. Типы, формы и виды уголовного процесса. Калининград,
1977. КГУ. С. 8.

См. Аннерс Э. История европейского права. М. Наука. 1994. С. 13.

См. там же С. 13.

Петухов Ю.Е. Соотношение публичного и частного обвинения в уголовном
процессе. Дисс….к.ю.н.М.,1996. С.54-55.

См. Громаков Б.С. История рабовладельческого государства и права.
(Афины и Рим). Учебное пособие. М. ВЮЗИ. 1986. С. 29-30.

См. Аннерс Э. Указ. соч. С. 43-44.

Цит. по Аристотель. Афинская полития. М.-Л. Соцэкгиз. 1936. С.177.

Состав суда в Древней Греции был, как правило, коллегиальным.
Численность судей достигала иногда 2000 человек (в гелиэе). См. Громаков
Б.С. Указ. соч. С. 24-25.

См. Аннерс Э. Указ. соч. С.45.

См. Косарев А.И. Римское право. М. Юрид. лит. 1986. С. 9-12.

См. Нажимов В.П. Указ. соч. С. 41.

См. Косарев А.И. Указ. соч. С. 39-40.

Покровский И.А. История римского права. Пг. Изд-е юридическ. книжн. Кл.
«Право». 1918. С. 126.

См. там же. С. 127.

См. Аннерс Э. Указ. соч. С. 101.

Этот момент получил отражение в юридической терминологии. Сообщающий о
преступлении против императора в римском праве назывался denunciator –
заявитель, тогда как обвинитель в состязательном процессе именовался
accusator. См. Латинские юридические изречения. М. «Юристъ» 1996. С. 15,
39.

Чельцов-Бебутов М.А. Курс советского уголовно-процессуального права. М.
Госюриздат. 1957. С. 152.

См. напр. Розин Н.Н. Уголовное судопроизводство. Пг. 1916. С.21.

См. Чельцов -Бебутов М.А. Указ. соч. С. 170.

См. там же. С. 186-187.

См. Чельцов -Бебутов М.А. Указ. соч. С. 313.

См. Исаев И.А. История государства и права России. Полн. курс лк. М.
Юристъ, 1995. С.19.

См. Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М.
Изд-во МГУ. 1994. С. 440, 448.

См. Чельцов -Бебутов М.А. Указ. соч. С 213.

См. Розин Н.Н. Указ. соч. С. 33.

См. Чельцов -Бебутов М.А. Указ. соч. С 231.

См. Чельцов -Бебутов М.А. Указ. соч., с. 240.

См. Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 478.

См. там же. С. 477-478.

См. Чельцов -Бебутов М.А. Указ. соч. С 313.

См. там же. С. 307.

См. Аннерс Э. Указ. соч. С. 197.

См. Чельцов -Бебутов М.А. Указ. соч., с. 611-612.

См. Страхов Н.Н. Основные закономерности становления буржуазного
государства и права в Англии, Франции, Германии и Северной Америке.
Харьков. Харьк. юрид. ин-т. 1978. С. 73.

См. Стифен Д. Уголовное право Англии в кратком очертании. СПб. 1865. С.
221 и сл.

См. Лисневский Э.В. История государства и права Великобритании.
Ростов. Изд-во Рост. ун-та. 1975. С. 51.

См. Аннерс Э. Указ. соч. С. 348.

См. Чельцов-Бебутов М.А. Указ. соч., с. 490.

См. Ширков В.П. Участие потерпевшего от преступного деяния в
возбуждении уголовного преследования и обличении обвиняемого перед
судом.// Вестник права. 1900. № 6. С. 125-127.

См. Чельцов -Бебутов М.А. Указ. соч. С. 527-529.

Мещеряков Ю. В. Формы уголовного судопроизводства. Л. ЛГУ. 1990. С.68.

Концепция судебной реформы в РФ… С. 26-27.

См. напр. Фаткуллин Ф.Н. Обвинение и изменение его в суде. 1963.
Казань. Изд-во Казан. ун-та. С. 16, 24.

Так, например, А.В.Долгушин, давая в своей диссертации очерк развития
научных взглядов на принцип состязательности, отмечает, что многие
крупные русские процессуалисты, такие как Т.Яблочков, А.Гольмстен,
В.Случевский, критиковали состязательное начало и доказывали его полную
непригодность для уголовного процесса.(См. Долгушин А.В. Развитие
процессуальных условий реализации принципа состязательности. Дисс.
…к.ю.н. М., 1995. С.23-25). В науке советского уголовного процесса
число противников состязательности нередко превышало число ее
сторонников (См. напр. Чельцов М.А. О недопустимости перенесения
буржуазных конструкций в советскую уголовно-процессуальную теорию.//
Ученые записки ВЮЗИ. Вып.IV. 1958. С.48-97. Агеева Т.Н. О процессуальном
положении прокурора в судебном разбирательстве.// Там же, с.116-132.
Малькевич Т.В. К вопросу о состязательности.// Там же, с.281-293).

См. Уголовный процесс. Под ред. Чельцова М.А. М., Юрид. лит. 1969.
С.11-12.

Даев В.Г. К понятию обвинения в советском уголовном
процессе.//Правоведение, 1970. № 1. С.84-85.

Джатиев В. Обвинение и защита.// Российская юстиция, 1995. № 3. С.17.

Божьев В. «Тихая революция» Конституционного Суда в уголовном процессе
Российской Федерации. // Российская юстиция. 2000 г. № 10. С. 9.

См. Строгович М.С. Уголовное преследование в советском уголовном
процессе. М. Изд-во Акад. наук СССР. 1951. С. 58.

См. Ларин А.М. Расследование по уголовному делу: процессуальные
функции. М. Юрид. лит. 1986. С. 24. Мотовиловкер Я.О. Основные
уголовно-процессуальные функции. Ярославль. Изд-во Яросл. ун-та. 1976.
С. 26 и сл. Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. М.
Наука. 1968. Т. 1. С. 189.

Фаткуллин Ф.Н. Обвинение и изменение его в суде… С. 31.

См. Ларин А.М. Расследование по уголовному делу: процессуальные
функции… С. 24-25, 38-39.

См. Халиулин А.Г. Уголовное преследование как функция прокуратуры РФ.
Автореф. дисс… д.ю.н. М. 1997. С.8.

См. напр. Фаткуллин Ф.Н. Обвинение и изменение… С. 31.

См. Халиулин А.Г. Указ. соч. С. 15-16.

См. об этом Фаткуллин Ф.Н. Обвинение и изменение его в суде… С. 31.
Характерно также, что во многих источниках термин «обвинительный
процесс» употребляется как синоним состязательного процесса.

См. напр. Альперт С.А. Участники советского уголовного процесса
(конспект лекции). Харьков. Харьк. юрид. ин-т. 1985. С. 4. Нажимов В.П.
Об уголовно-процессуальных функциях.// Правоведение. 1973. № 5. С. 74.

Строгович М.С. Курс… Т. 1. С. 194.

См. Познанский В. Возбуждение уголовного дела.//Социалистическая
законность, 1951. № 7. С. 29.

См. Квачевский А.А. Об уголовном преследовании, дознании и
предварительном исследовании преступлений по Судебным Уставам 1864 года.
СПб. Б. п. 1866. С. 47.

См. Ларин А.М., Мельникова Э.Б., Савицкий В.М. Уголовный процесс
России. Лекции-очерки. М., Изд-во БЕК. 1997. С. 156-160.

Характерно, что подобные взгляды весьма устойчивы в науке и
законодательстве. Например, в Германии уголовный процесс очень долго, до
начала XIX века, рассматривался как отрасль гражданского процесса.
(Подробнее об этом см. Рязановский В.А. Единство процесса. М.,
«Городец». 1996. С.16). Современный российский исследователь
А.С.Александров считает, что вообще отсутствует принципиальное различие
между преступлением и гражданско-правовым деликтом.(См. Александров А.С.
Диспозитивность в уголовном процессе. Дисс. … к.ю.н. Н.-Новгород.
1995. С. 187).

См. напр. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб.
«Альфа». 1996. Т.2. Розин Н.Н. Уголовное судопроизводство. Пг. 1916.
Рязановский В.А. Указ. соч., Таубер Л.Я. Иск, обвинение и состязательное
начало.// Вестник гражданского права. 1917. № 1,2. Полянский Н.Н. Очерки
общей теории уголовного процесса. М., «Право и жизнь». 1927. Его же. К
вопросу о юридической природе обвинения перед судом.// Правоведение.
1960. № 1. Шифман М.Л. Прокурор в уголовном процессе. М., Изд-во Минюста
СССР. 1948. Полянский Н.Н., Строгович М.С., Савицкий В.М., Мельников
А.А. Проблемы судебного права. М., Наука. 1983. Александров А.С. Указ.
соч. и др.

См. Квачевский А. Указ. соч. С. 47.

Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 2. СПб. 1897. С.
1-2.

Розин Н.Н. Указ. соч. С. 268-269.

См. Полянский Н.Н. Очерки общей теории уголовного процесса… С. 118.
Его же. К вопросу о юридической природе обвинения перед судом.//
Правоведение. 1960. № 1. С. 105-115. Строгович М.С. Природа советского
уголовного процесса и принцип состязательности. М. Госюриздат. 1939. С.
124. Шифман М.Л. Прокурор в уголовном процессе… С. 33-47. Полянский
Н.Н., Строгович М.С., Савицкий В.М., Мельников А.А. Проблемы судебного
права… С. 78-109.

Полянский Н.Н., Строгович М.С., Савицкий В.М., Мельников А.А. Указ.
соч. С. 69.

См. напр. Случевский Вл. Учебник русского уголовного процесса. СПб.
Тип. Стасюлевича. 1913. С. 12-13. Тальберг Д. Русское уголовное
судопроизводство. СПб. 1889. С. 13. Чельцов-Бебутов М.А. Советский
уголовный процесс. Харьков. Харьк. юрид. ин-т. 1929. Вып. 2. С. 46.
Фаткуллин Ф.Н. Обвинение и изменение его в суде… С. 11. Рахунов Р.Д.
Участники уголовно-процессуальной деятельности. М. Госюриздат. 1961. С.
63. Якуб М.Л. Демократические основы советского уголовно-процессуального
права. М. МГУ. 1960. С. 153-154.

См. Полянский Н.Н., Строгович М.С., Савицкий В.М., Мельников А.А. Указ.
соч. С. 92.

См Определение Конституционного Суда РФ по запросу Ванинского районного
суда Хабаровского края от 26 января 1999 года № 11-О.// Российская
газета. 23 марта 1999 года.

Теоретически наряду с понятием «уголовный иск» можно ввести в
юридический обиход термин «гражданско-правовое обвинение», ибо всякое
исковое требование по существу является обвинением в нарушении
какого-либо гражданского права.

См. Латинские юридические изречения… С. 112.

См. напр. Розин Н.Н. Указ. соч. С. 20.

См. Чельцов-Бебутов М.А. Советский уголовный процесс. Вып. 2. Харьков.
Харьк. юрид. ин-т. 1929. С. 64. Грабовская Н.П., Солодкин И.И., Элькинд
П.С. К вопросу о делах частного обвинения./ В сб. Вопросы уголовного
права и процесса. Ученые записки ЛГУ. Серия юрид. наук. Вып. 8. Л. 1956.
С. 184-185. Анпилогова В.Г., Кокорев Л.Д. К вопросу о частном
обвинении./Социалистическая законность и охрана прав граждан. Тезисы.
Воронеж.Изд-во ВГУ. 1963. С. 80-81.

Случевский В. Указ. соч. С. 49.

Розин Н.Н. Указ. соч. С. 343.

Цит. по Агарков М.М. Ценность частного права.// Правоведение, 1992. №
1. С. 28. Ср. также высказывание В.И. Ленина, легшее в основу
социалистической системы права: «Мы ничего «частного» не признаем, для
нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное».
(Ленин В.И. Полн. соб. соч. т.44. с. 398.)

Выщинский А.Я. Курс уголовного процесса. М., Госюриздат. 1927. С. 140.

Гальперин И.М. Принцип публичности в советском уголовном процессе.
Дисс. … к.ю.н. М., 1950. С. 16-17.

См. его же. О принципе публичности (официальности) в советском
уголовном процессе.// Известия вузов. ЛГУ. Правоведение. 1960. № 2. С.
106-119. Интересно, что многих авторов указанное понимание публичности
привело к выводу о полной поглощенности этого принципа началом
законности, т. е. об отсутствии оснований для выделения самостоятельного
начала публичности. См. напр. Якуб М.Л. Указ. соч. С. 41-43. Чельцов
М.А. Советский уголовный процесс. М., Госюриздат. 1962. С. 48.
Общественные и личные интересы в уголовном судопроизводстве. Воронеж.
Изд-во ВГУ. 1984. С. 90.

Названова Л.А. Принцип публичности в стадиях возбуждения уголовного
дела и предварительного расследования. Дисс. … к.ю.н. Л., 1990. С.
26-27.

Бояринцев В.Н. Соотношение публичности и диспозитивности в советском
судебном праве. Дисс. … к.ю.н. М., 1987. С. 39.

См. указ. работы Названовой Л.А., Бояринцева В.Н., а также Юсубов А.М.
Принцип публичности в советском уголовном процессе. Дисс. … к.ю.н. М.,
1988. С. 55.

См. Случевский В. Указ. соч., с. 49. Названова Л.А. Указ. соч., с. 64.
Бояринцев В.Н. Указ. соч., с. 44.

См. напр. Ковтун Н.Н. Соотношение частных и публичных начал в уголовном
судопроизводстве РФ: время выбора.// Государство и право. 1995. № 11. С.
66-71.

Ковтун Н.Н. Указ. соч., с. 69.

См. Полянский Н.Н. Вопросы теории советского уголовного процесса. М.,
Изд-во МГУ. 1956. С. 85.

Строгович М.С. Курс… Т. 1. С. 139.

См. напр. Альперт С.А. Принципы советского уголовного судопроизводства
и их роль в формировании правового статуса участников процесса./ В сб.
Проблемы социалистической законности. Харьков. Изд. Харьковского
университета. 1986. Вып. 17. С. 67. Тыричев И.В. Принципы советского
уголовного процесса. М., Наука. 1984. С. 23.

Термин «публичный» происходит от латинского слова publicus, что
означает общественный. Между тем общество и государство отнюдь не
тождественны друг другу, они находятся в сложной, нередко противоречивой
взаимосвязи, спроецировать которую на уголовный процесс и призван, в
нашем понимании, принцип публичности.

Смирнов А.В. Реформы уголовной юстиции конца ХХ века и дискурсивная
состязательность.// Журнал российского права. 2000 г. № 12. С. 35.

Подробнее об этом см. Спиридонов Л.И. Теория государства и права. М.,
Б.И. 1995. С. 112-113. Пермяков Ю.Е. Лекции по философии права. Самара.
Изд-во СамГУ. 1995. С. 43-48.

См. напр. Конституционные основы правосудия в СССР. М. Наука. 1981. С.
308.

См. Рогова О.И. Пределы проявления диспозитивности в уголовном
процессе. Дисс…. к.ю.н. Томск, 1994. С.14-15.

Там же. С. 11-12.См. также Якуб М.Л. Указ соч. с.43.

См. указ. соч. В.Н. Бояринцева, О.И. Роговой, А.С. Александрова.

См. Конституционные основы правосудия… С. 315-318. Александров А.С.
Указ. соч. с. 49.

См. Спиридонов Л.И. Теория государства и права. М. Гардарика. 1995. С.
210.

См. Спиридонов Л.И. Указ. соч. С.15-16.

См. об этом: Агарков М.М. Указ. соч. С.27 и сл.

См. там же, с. 27.

См. Рогова О.И. Указ. соч. С. 21.

См. там же. С. 22-23.

Подробнее о делимости частного обвинения см. Катькало С.И., Лукашевич
В.З. Судопроизводство по делам частного обвинения. Л. Изд-во ЛГУ. 1972.
С. 91-95.

Квачевский А. Об уголовном преследовании, дознании и предварительном
исследовании преступлений по судебным уставам 1864 года. СПб. Б.п. 1866.
С. 219.

Фойницкий И.Я. Указ. соч. Т.2. С.5.

Мотовиловкер Я.О. Указ. соч. С.9.

Там же, с.28.

См. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Пг., 1915. Т.2.
С.2.

Там же. С.45.

См.Самощенко И.С. Понятие правонарушения по советскому законодательству.
М., Юрид. лит. 1963. С. 7. Самощенко И.С., Фарукшин М.К. Ответственность
по советскому законодательству. М., Юрид. лит. 1971. С. 187.

См. напр. Элькинд П.С. Цели и средства их достижения в советском
уголовно-процессуальном праве. Л., Изд-во ЛГУ. 1976. С. 95. Коврига
З.Ф. Уголовно-процессуальная ответственность. Воронеж. Изд-во ВГУ. 1984.
Петрухин И.Л. Свобода личности и уголовно-процессуальное принуждение.
М., Наука. 1985. С. 91-102. Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная
ответственность. М., Наука. 1987. Игнатов С.Д., Сафин Н.Н.
Уголовно-процессуальная ответственность и ее применение. Ижевск. Изд-во
Удмуртск. ун-та. 1988. С. 17 и сл. Громов Н.А., Полунин С.А. Санкции в
уголовно-процессуальном праве России. М., 1998. С. 31-48.

См. Курс советского гражданского процессуального права. М., Наука.
1981. Т. 1. С. 175. Основные принципы гражданского процесса. М., МГУ.
1991. С. 130.

См. Строгович М.С. Сущность юридической ответственности.// Советское
государство и право. 1979. № 5. С. 73.

Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная ответственность… С. 64-65.

См. Коврига З.Ф. Указ. соч. С. 170. См также Хачатуров Р.Л., Ягутян
Р.Г. Юридическая ответственность. Тольятти. Изд-е Международной академии
бизнеса и банковского дела. 1995. С. 70.

Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная ответственность. Дисс. … к.ю.н.
М., 1981. С. 78.

Там же, с. 81.

См. Игнатов С.Д., Сафин Н.Н. Указ. соч. С. 42. Громов Н.А., Полунин
С.А. Указ. соч. с. 47.

См. Громов Н.А., Полунин С.А. Указ. соч. С. 35-36.

См. Игнатов С.Д., Сафин Н.Н. Указ. соч. С. 50.

См. напр. Шейфер С.А. Следственные ошибки: понятие, структура, причины.
/ В сб. Доказательства и доказывание по уголовным делам: проблемы теории
и правового регулирования. Тольятти. Изд-е Волжского университета им.
В.Н. Татищева. 1998. С. 70-71.

См. Ветрова Г.Н. Санкции в судебном праве. М., Наука. 1991. С.21.

См. напр. Фаткуллин Ф.Н., Зинатуллин З.З., Аврах Я.С. Указ. соч. С.
28-29.

Чельцов-Бебутов М.А. Советский уголовный процесс. Харьков. Харьк. юрид.
ин-т. 1929. Вып. II. С. 64.

Мокринский С.П. Дела частного обвинения./ В сб. Основы и задачи
советской уголовной политики. М.-Л. 1929. С. 152.

См. Грабовская Н.П., Солодкин И.И., Элькинд П.С. К вопросу о делах
частного обвинения.// Вопросы уголовного права и процесса. Ученые
записки ЛГУ. Сер. юрид. наук. Вып. 8. 1956. С. 184-185.

Анпилогова В.Г., Кокорев Л.Д. К вопросу о частном
обвинении.//Социалистическая законность и охрана прав граждан. Воронеж.
ВГУ. 1963. С. 80-81.

См. Бюллетень Верховного Суда РФ. 1998. № 5. С. 21.

См. Архив Самарского районного суда г. Самары. Дело № 1-321/96

См. Архив Самарского районного суда г. Самары. Дело № 1-118/98

Фаткуллин Ф.Н. Обвинение и изменение его в суде… С. 57.

Альперт С.А. Обвинение в советском уголовном процессе. Харьков. Харьк.
юрид. ин-т. 1974. С. 28.

Альперт С.А. Производство по уголовным делам, возбуждаемым по жалобе
потерпевшего. Харьков. Харьк. юрид. ин-т. 1976. С. 14.

См. напр. Холодов. Упрощение производства и экономия по делам частного
обвинения и заочным приговорам.// Еженедельник советской юстиции. 1928.
№ 4. С. 107.

См. напр. Строгович М.С. Уголовные дела, возбуждаемые по жалобе
потерпевшего.// Еженедельник советской юстиции. 1926. № 41. С. 1186.

См. Уголовный процесс под ред. Чельцова М.А. М., Юрид. лит. 1969. С.
186.

См. Полянский Н.Н. Процессуальные права потерпевшего.// Советское
государство и право, 1940. № 12. С. 58-59.

См. Альперт С.А. Производство по уголовным делам, возбуждаемым по
жалобе потерпевшего, с. 19.

См. Якимович Ю.К. Структура советского уголовного процесса: система
стадий и система производств. Основные и дополнительные производства.
Томск. Изд-во Томского ун-та. 1991. С. 56.

См. Савицкий В.М. Государственное обвинение в суде. М. Наука. 1972. С.
321-322.

Улищенко М.Б. Функция обвинения в суде. Дисс. … к.ю.н. М., 1997. С.
40. См. также Ковтун Н.Н. Указ соч. С. 66-71. Рогова О.И. Указ соч. С.
35-36.

См. напр. Дорошков В. Судопроизводство по делам частного обвинения.//
Российская юстиция. 1995. № 9. С. 23. Петухов Ю.Е. Указ. соч. С. 74-110.

См. Савицкий В.М. Государственное обвинение в суде… С. 231.

См. Халиулин А.Г. Указ. соч. С. 16. К сожалению, данный автор, как и
многие другие ученые, подразделяет уголовное преследование на частное,
частно-публичное и публичное.

Розин Н.Н. Указ. соч. с. 270.

См. там же, с. 269 и сл., Фойницкий И.Я. Указ. соч. т. 1. С. 67 и сл.
Случевский В. Указ. соч. с. 196 и сл.

Полянский Н.Н. К вопросу о праве частных лиц на субсидиарное
обвинение… С. 1-2.

Чтобы избежать неточностей в толковании данного термина, подчеркнем,
что термин «неофициальное обвинение» является в известной мере условным,
обозначаемое им явление не имеет ничего общего с практикой внесудебной
расправы и самосуда, поскольку в нашем понимании деятельность
неофициального обвинителя должна четко регулироваться
уголовно-процессуальным законом и осуществляться под строгим контролем
со стороны суда.

По обобщенным данным изучения 300 уголовных дел подобное изменение
формы производства имело место в 32 % случаев.

Архив Самарского районного суда г. Самары. Дело № 1-118/98.

См. Российская газета. 20 ноября 1995 года. См. также Кому жаловаться
на отказ в возбуждении уголовного дела?// Российская юстиция, 1997. № 7.
С. 36.

Мизулина Е.Б. Уголовный процесс: концепция самоограничения государства.
Дисс. … д.ю.н. Ярославль, 1991. С.51.

См. Там же, с. 53,56.

См. напр. Евтушенко А. «Курская вендетта: сын фермера убил врага –
Казюлькина».//Комсомольская правда. 8 сентября 1999 года. С. 6.

См. напр. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., «Республика».
1994 .с. 278. Фромм Э. Ситуация человека- ключ к гуманистическому
психоанализу. / В сб. Проблема человека в западной философии. М.,
«Прогресс» 1988. С.451.

Пермяков Ю.Е. Указ соч. с. 33.

См. Некрасова Е.Н. Проблема человека в русском экзестенциализме
(этический аспект) / В сб. Человек как философская проблема: Восток –
Запад. М., Изд-во Ун-та дружбы народов. 1991. С.114.

Пермяков Ю.Е. Указ. соч. С.33.

См. Александров А.С. Указ соч. с. 207.

Цит. по Полянский Н.Н. К вопросу об участии частных лиц в публичном
обвинении… С. 8.

См. там же, с. 11.

См. там же, с. 12.

Полянский Н.Н. К вопросу о праве частных лиц на субсидиарное обвинение.
М., тип. Г. Лисснера и Д. Собко. 1914. С. 1.

См. напр. Квачевский А. Указ соч. с. 83 – 195.

Там же с. 89.

Случевский В. Указ соч. с. 213.

Объяснительная записка к проекту новой редакции УУС. Т.1. с. 13-15,18.
Цит. по Ширков В.П. Участие потерпевшего от преступного деяния в
возбуждении уголовного преследования и обличения обвиняемого перед
судом.// Вестник права. 1900 , № 6. С. 134.

При составлении Судебных Уставов было даже предложено для дел,
подсудных мировым судам, принять английскую систему народно-частного
обвинения, не ограничивая участие в уголовном преследовании только
потерпевшими от преступления, но это предложение было отвергнуто
Государственным Сенатом. См. Ширков В.П. Указ. соч. с. 121.

Еллинек Г. Система субъективных публичных прав. Изд-е 2. Пер.
Рождественского А.А. М., 1918. Вып.1. с. 8-9.

См. Елистратов А.И. Основные начала административного права. М., Изд-во
Г.А. Лемана и С.И. Сахарова. 1917. С. 122.

Александров А.С. Указ. соч. с. 50-51.

Подробнее об этом см. Ширков В.П. Участие потерпевшего от преступного
деяния … с.137.

См. Вавилова Л.В. Организационно-правовые проблемы защиты жертв
преступлений (по материалам зарубежной практики) Дисс. … к.ю.н. М.,
1995. С.78.

Подробнее об этом см. Квашис В.Е., Вавилова Л.В. Зарубежное
законодательство и практика защиты жертв преступлений. М., Изд-во МВД
РФ. 1996. Гл. 1.

Вавилова Л.В. Организационно-правовые проблемы защиты жертв
преступлений. Автореф. дисс. … к.ю.н. М., 1995. С.13-14.

См. Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и
злоупотреблений властью./ В сб. Права человека и судопроизводство.
Собрание международных документов. С. 229-233.

См. Вавилова Л.В. Организационно- правовые проблемы … Дисс. …
к.ю.н. с. 72-73

См. там же. С. 86.

См. Вавилова Л.В. Указ. соч. с. 84-85.

См. Davis R. Criminal justice in New York City. N.-Y. 1994. P. 74.

См. Трубицина Э., Гренкова О., Дементьева Е. Права потерпевших в
капиталистических странах.// Социалистическая законность, 1990. № 10. С.
64-65.

См. там же. С.65.

См. Трубицина Э. и др. Указ. соч. С. 65.

См. УПК ФРГ М., Изд-во «Манускрипт». 1994. С.153-154.

См. там же. С. 156.

См. там же. С. 159.

См. УПК ФРГ… С. 155,160.

См. там же. С. 160-164.

См. там же. С. 164-165.

См. УПК ФРГ… С. 167-169.

Подробнее об этом см. Защита прав потерпевшего в уголовном процессе.
М., Наука. 1993. С. 78-88.

См. там же. С. 47-55.

См. Защита прав потерпевшего… С. 41-47.

См. там же. С. 13-22.

См. там же. С. 117-131.

Полянский Н.Н. Процессуальные права потерпевшего… С. 56.

См. Савицкий В.М., Потеружа И.И. Потерпевший в советском уголовном
процессе. М., Госюриздат. 1963. С. 33-34.

См. напр. Савицкий В.М., Потеружа И.И. Указ. соч. С. 5-19. Кокорев Л.Д.
Потерпевший от преступления в советском уголовном процессе. Воронеж.
Изд-во ВГУ. 1964. С. 5-16. Рахунов Р.Д. Участники
уголовно-процессуальной деятельности по советскому праву… С. 237-252.
Шпилев В.Н. Участники уголовного процесса… С. 94-109. Строгович М.С.
Курс… С. 253-260.

Божьев В. Процессуальный статус потерпевшего. // Российская юстиция.
1994. № 1. С. 48.

В сб. Защита прав потерпевшего в уголовном процессе. С. 169.

Брусницын Л.В. Потерпевший: уголовно-процессуальные аспекты. //
Государство и право. 1995. № 9. С. 67.

Яни П.С. Обеспечение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве.
Дисс. … к.ю.н. М., 1995. С. 79.

Там же. С. 115.

Яни П.С. Обеспечение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве.
Автореф. дисс. … к.ю.н. 1995. С. 5-6.

См. напр. Кому жаловаться на отказ в возбуждении уголовного дела?//
Российская юстиция. 1997. № 7. С. 36.

Тихонов А. Потерпевший: уголовно-процессуальный аспект. // Советская
юстиция. 1993. № 19. С. 26.

Абабков А.В. Процессуальное положение потерпевшего в уголовном
процессе. Автореф. дисс. … к.ю.н. 1998. С. 11.

Уголовный процесс. Под ред. Чельцова М.А. … С. 14.

Каз Ц.М. Субъекты доказывания в советском уголовном процессе. Саратов.
Изд-е Сарат. ун-та. 1968. С. 33.

Кокорев Л.Д. Указ соч. С. 82.

Рахунов Р.Д. Указ. соч. С. 238.

Там же. С. 251.

См. Строгович М.С. Курс… Т.1. С. 255. Савицкий В.М. Государственное
обвинение в суде… С. 277-286.

См. Савицкий В.М. Указ. соч. С. 284-285.

Эльдаров М. Потерпевшему дать права частного обвинителя.// Российская
юстиция, 1997. № 8. С. 18.

См. напр. Абабков А. Защитить права потерпевшего!// Российская юстиция,
1997. № 3. С. 16-17. Кадышева Т., Ширинский С. Расширить права
потерпевшего.// Российская юстиция, 1998. № 1. С. 14. Волосова Н. Об
институте сообвинения.// Российская юстиция, 1998. № 4. С. 11.

См. напр. Шейфер С.А., Лазарева В.А. Рецензия на книгу «Защита прав
потерпевшего в уголовном процессе»// Государство и право. 1995. № 2. С.
152. Зеленин С.Р. Значение мнения потерпевшего при отказе прокуратуры от
обвинения.//Журнал российского права. 2002 г. № 5.

См. Архив Калининского районного суда г. Уфы. Дело № 1-753/98.

Подробнее об этом см. Комментарий к УПК РСФСР под ред. Лебедева В.М.
М., «Спарк». 1995. С. 206.

Александров А.С. Указ. соч. С. 36. Характерен также пример, приведенный
в статье Б.В. Скрипченко: «…по делу Ч., обвинявшегося в совершении
развратных действий и изнасиловании, потерпевшая К. написала письменное
заявление на имя следователя, указав, что считает, что ей не причинен
какой-либо вред. Тем не менее, К. была признана потерпевшей и
участвовала в процессе». (Скрипченко Б.В. Вред как основание признания
потерпевшим./ В сб. Потерпевший от преступления. Владивосток. Изд-во
Владивост. ун-та. 1974. С. 176-177).

В практике автора этих строк имелось дело по обвинению в убийстве и
причинении тяжких телесных повреждений, повлекших смерть, по которому
потерпевшим на предварительном следствии был признан случайный знакомый
одной из жертв, а законная жена другого погибшего потерпевшей признана
не была. (Архив Самарского областного суда. Дело № 1-103/98).

Ларин А.М. О принципах уголовного процесса и гарантиях прав личности в
проекте УПК 1997 года.// Российская юстиция, 1997. № 9. С. 10.

В обоснование такой позиции сошлемся на авторитетное мнение М.С.
Строговича, который еще в ходе обсуждения проекта Основ 1958 года
говорил, что если уж расширять права потерпевшего в делах публичного
обвинения, то это следует сделать так, чтобы потерпевший пользовался
всеми правами участника процесса, в том числе правом выступать в
качестве обвинителя по всем делам, так как « не может быть в уголовном
процессе наряду с полноправными сторонами какой-то неполноправной
стороны или полустороны» (См. Строгович М.С. О проекте Основ уголовного
судопроизводства СССР и союзных республик.// Советское государство и
право. 1957. № 7. С. 88).

Строгович М.С. Курс… Т. 1. С. 253.

См. Кокорев Л.Д. Указ. соч. С. 6-7.

См. Дьяченко М.С. Обеспечение прав потерпевшего на предварительном
следствии.// Труды ВЮЗИ. 1972. Т. 20. С. 104-105. Ильина Л.В. Признание
потерпевшим в советском уголовном процессе.// Ученые записки Пермского
университета. 1966. № 150. С. 110-112. Юрченко В.Е. Гарантии прав
потерпевшего в судебном разбирательстве. Томск. 1977. С. 8-10.

А.М. Ларин предлагает внести уточнения в редакцию ст. 53 УПК, заменив
термин «лицо» более точным «человек», «личность»./ В сб. Защита прав
потерпевшего… С. 57.

Юрченко В.Е. Указ. соч. С. 9.

Юрченко В.Е. Указ. соч. С. 10.

Там же. С. 10. Такое указание к тому же наглядно подтверждает мысль о
необходимости отграничить обвинительные функции от иных способов защиты
нарушенных прав в уголовном процессе.

См. Ильина Л.В. Указ. соч. С. 111.

Ильина Л.В. Указ. соч. С. 112.

См. в сб. Защита прав потерпевшего… С. 57.

См. напр. Брусницын Л.В. Указ. соч. С. 70. Абабков А.В. Процессуальное
положение потерпевшего… Автореф дисс. … к.ю.н. С. 10. Петухов Ю.Е.
Соотношение публичного и частного обвинения в уголовном процессе. Дисс.
… к.ю.н. М., 1996. С. 114. Ульянов В.Г. Реализация прав потерпевших в
российском уголовном процессе. Автореф. дисс. … к.ю.н. Краснодар.
1998. С. 13.

Архив Волжского районного суда г. Саратова. Дело № 1-43/99.

Александров А.С. Указ. соч. С. 217 и сл.

См. Вавилова Л.В. Организационно-правовые проблемы… Автореф. дисс…
к.ю.н. С. 8. Ульянов В.Г. Указ. соч. С. 12. Александров А.С. Указ. соч.
С. 217-223.

Александров А.С. Указ. соч. С. 219.

См. Тарнаев Н.Н. Общественный обвинитель в суде. М. Юрид. лит. 1981.С.
9.

См. Исаев И.А. История государства и права России. М. «Юристъ» 1995.
С. 296-297.

См. Ураков Л.И. Общественное обвинение и общественная защита. Юрид.
лит. М. 1964. С. 17.

См. Тарнаев Н.Н. Указ. соч. С. 43. Ураков Л.И. Указ. соч. С. 56.
Савицкий В.М. Государственное обвинение в суде… С. 253.

См. Савицкий В.М. Государственное обвинение… С. 241.

См. Тарнаев Н.Н. Указ. соч. С. 21.

Ларин А.М. О принципах уголовного процесса и гарантиях прав личности в
проекте УПК 1997 года.// Российская юстиция. 1997. № 9. С. 10.

См. напр. Петухов Ю.Е. Соотношение… Дисс. к.ю.н. С. 110-163.

См. Российская газета, 6 декабря 1996 года.

См. Российская газета, 23 марта 1999 года.

См. Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 5. С. 14-15.

См. напр. Жогин Н.В., Фаткуллин Ф.Н. Возбуждение уголовного дела. М.
Госюриздат. 1961. С. 30. Советский уголовный процесс. Возбуждение
уголовного дела и предварительное расследование. Учебн. пособие под
общей ред. Перлова И.Д. М. Высш. школа МООП СССР. 1968. С. 4-5.
Михайленко А.Р. Возбуждение уголовного дела в советском уголовном
процессе. Саратов. Изд-во Сарат. ун-та. 1975. С. 7-8. Рыжаков А.П.
Возбуждение и отказ в возбуждении уголовного дела. М. «Филинъ». 1997. С.
7-8.

Рогаткин А., Петрухин И. О реформе уголовно-процессуального права.//
Законность. 1996. № 2. С. 42.

См. напр. Рогаткин А., Петрухин И. Указ. соч. С. 42. Бажанов С.
Оправдана ли так называемая доследственная проверка?// Законность. 1995.
№ 1. С. 53. Концепция судебной реформы в Российской Федерации… С. 88.

При изучении правоприменительной практики по делам частного обвинения
установлено, что даже по этой категории дел, где потерпевший по сути
наделен правами обвинителя, было допущено 14 случаев незаконного отказа
в возбуждении производства, что составляет приблизительно 14% от общего
числа изученных дел частного обвинения.

Фойницкий И.Я. Курс… Т.2. С. 5.

Архив Заводского районного суда г. Саратова. Дело № 1-6/99.

Джатиев В. Обвинение и защита… С. 54.

Аналогичное предложение высказано Ю.Е. Петуховым. См. Петухов Ю.Е.
Указ. соч. С. 154 и сл.

Александров А.С. Указ. соч. С. 194.

Российская газета. 20 ноября 1995 года.

Российская газета. 7 мая 1998 года.

См. Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 5. С. 16.

Лупинская П.А. Доказывание в советском уголовном процессе. М., ВЮЗИ.
1966. С. 26.

Белкин Р.С. Собирание, исследование и оценка доказательств. М., Наука.
1966. С. 32.

Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., Юрид. лит.
1973. С. 298.

Шейфер С.А. Собирание доказательств в советском уголовном процессе.
Саратов. Изд-во Сарат. ун-та. 1986. С. 55.

См. Лупинская П.А. Основания и порядок принятия решений о
недопустимости доказательств. // Российская юстиция. 1994. № 11. С. 2.
Шейфер С.А. Доказательства и доказывание по уголовным делам: проблемы
теории и правового регулирования. Тольятти. Волжский ун-т им. В.Н.
Татищева. 1998. С. 57. Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в
уголовном судопроизводстве. М., 1995. С. 27.

См. Кокорев Л.Д., Кузнецов Н.П. Уголовный процесс: доказательства и
доказывание. Воронеж. Изд-во ВГУ. 1995. С. 229-230.

См. там же. С. 230-231.

Шейфер С.А., Лазарева В.А. Участие потерпевшего и его представителя на
предварительном следствии. Куйбышев. КГУ. 1979. С. 45. См. также Кокорев
Л.Д., Кузнецов Н.П. Указ. соч. С. 230-231.

См. Шейфер С.А., Лазарева В.А. Указ. соч. С. 46.

См. напр. Алексеев П.В., Панин А.В. Философия. М., «ТЕИС». 1996. С.
429-430.

См. напр. Стецовский Ю.И. Уголовно-процессуальная деятельность
защитника. М., Юрид. лит. 1982. С. 60. Строгович М.С. Право обвиняемого
на защиту и презумпция невиновности. М., Наука. 1984. С. 54-56. Ларин
А.М. Доказывание и предпроцессуальная деятельность защитника./ В сб.
Адвокатура и современность. М., ИГПАН. 1987. С. 84-93.

Строгович М.С. Указ. соч. С. 55.

См. Ларин А.М. Указ. соч. С. 84.

Стецовский Ю.И. Указ. соч. С. 60.

Стецовский Ю.И., Ларин А.М. Конституционный принцип обеспечения
обвиняемому права на защиту. М., Наука. 1988. С. 309-310.

См. Повышение роли адвокатуры в оказании юридической помощи
гражданам.// Советское государство и право. 1985. № 3. С. 76.

См. Проблемы деятельности адвокатуры (Обзор откликов на материалы
«Круглого стола»).// Советское государство и право. 1986. № 9. С. 88-89.

См. Горя Н. Принцип состязательности и функции защиты в уголовном
процессе.// Советская юстиция. 1990. № 7. С. 22.

Петрухин И.Л. Состязательность и правосудие.// Государство и право.
1994. № 10. С. 137.

См. напр. Башкатов Л., Ветрова Г. О состязательности.// Российская
юстиция. 1995. № 1. С. 19-20. Меньшиков В. Прокурор – адвокат
государства?//Российская юстиция. 1995. № 1. С. 21.

Шейфер С.А. Доказательства и доказывание по уголовным делам… С.
48-49.

См. там же. С. 48.

Кокорев Л.Д., Кузнецов Н.П. Указ. соч. С. 235.

См. напр. Вольский В. Процессуальная деятельность защитника в проектах
УПК.// Законность. 1998. № 2. С. 49.

См. напр. Кручинин Ю. Адвокат-защитник и услуги частных
детективов.//Российская юстиция. 1998. № 5. С. 14-15.

См. Шишко К. Частное обвинение у нас и на Западе.// Журнал министерства
юстиции. 1899. № 7. С. 49.

См. Проект Уголовно-процессуального кодекса РФ, подготовленный
Государственно-правовым управлением Президента РФ.// Российская юстиция.
№ 9. С.76.

Шейфер С.А. Указ. соч. С. 84.

Петухов Ю.Е. Указ соч. С. 139, 140, 142-143. Отметим, кстати, что такое
предложение лишний раз подтверждает наше мнение о невозможности
дифференцировать формы обвинительной деятельности по категориям
преступлений, и что то явление, которое в отечественной науке именуют
частным обвинением, на самом деле обвинением не является.

Александров А.С. Указ. соч. С. 182.

См. Лазарева В.А. Судебная власть и ее реализация в уголовном процессе.
Саратов. 1999 г. С. 129. См. также Моисеева Т.В. Проект УПК РФ и принцип
всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств
дела.//Журнал российского права. 2001 г. № 12. С. 40.

См. Российское законодательство Х-ХХ вв. Т.8. М., «Наука». 1991. С.
125.

См. напр. Исаев И.А. Указ. соч. С. 20.

См. Стифен Дж. Указ. соч. С. 39-40.

См. об этом Катькало С.И., Лукашевич В.З. Указ. соч. С. 28-52. Альперт
С.А. Производство по уголовным делам, возбуждаемым по жалобе… С.
14-20.

Уголовный процесс под ред. Чельцова М.А. М., 1969. С. 186.

См. Полянский Н.Н. Процессуальные права потерпевшего… С. 58-59.

См. Савицкий В.М. Государственное обвинение в суде… С. 321-322.
Катькало С.И., Лукашевич В.З. Указ. соч. С. 44-45.

См. Резон фон А.К. О преступлениях, наказуемых только по жалобе
потерпевшего по русскому праву. СПб. Тип. Правит. Сената. 1882. С.
38-58. Таубер Л.Я. Жалоба потерпевшего при преступлениях неофициальных.
Харьков. Тип. М. Зильберберга. 1909. С. 336-365. Справедливости ради
следует отметить, что в этих источниках речь идет о преступлениях,
которые в современной доктрине носят название частно-публичных. Однако
советские процессуалисты применили изложенные в них научные теории к
производству по делам частного обвинения.

Катькало С.И., Лукашевич В.З. Указ. соч. С. 36.

Таубер Л.Я. Указ. соч. С. 360.

Архив Самарского районного суда г. Самары. Дело № 1-197/97.

Архив Волжского районного суда Самарской области. Дело № 1-238/99

См. напр. Рогова О.И. Указ. соч. С. 57.

См. напр. Петухов Ю.Е. Указ. соч. С. 74-110. Ковтун Н.Н. Указ. соч. С.
71.

Подобные предложения вносились авторами Проекта УПК РФ, подготовленного
Государственным правовым управлением при Президенте РФ (см. ст.55
Проекта).// Российская юстиция. 1994. № 9. С. 23-24.

См. Вавилова Л.В. Указ. соч. С. 78.

См. напр. Полянский Н.Н. К вопросу об участии частных лиц в публичном
обвинении… Его же. К вопросу о праве частных лиц на субсидиарное
обвинение… Таубер Л.Я. Иск, обвинение и состязательное начало.//
Вестник гражданского права. 1917. № 1, 2.

Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб. Альфа. 1996. Т.
II. С. 31.

См. Полянский Н.Н. К вопросу об участии частных лиц в публичном
обвинении. С. 2.

См. там же. С. 2.

См. Полянский Н.Н. К вопросу о праве частных лиц на субсидиарное
обвинение. С.2.

См. Ширков В.П. Участие потерпевшего от преступного деяния в
возбуждении уголовного преследования и обличении обвиняемого. С.
120-130. Его же. Очерк общих оснований нашего уголовного процесса по
сравнению с иностранными законодательствами./ В сб. Судебные уставы 20
ноября 1864 года за пятьдесят лет. Т. 1. Пг. Тип. Правит. Сената. 1914.
С. 610.

См Защита прав потерпевшего в уголовном процессе. С. 45.

См. там же. С. 53.

См. там же. С. 67.

См. там же. С. 82.

Альперт С.А. Потерпевший в советском уголовном процессе. Автореф. дисс.
… к.ю.н. Харьков, 1956. С. 22.

Александров А.С. Указ. соч. С. 199.

Улищенко М.Б. Указ. соч. С. 39.

См. там же. С. 40.

См. Александров А.С. Указ. соч. С. 203.

Разумеется, субсидиарный обвинитель вправе на равных основаниях с
прокурором ходатайствовать перед судом о направлении дела на
дополнительное расследование для расширения объема обвинения.

См. Таубер Л.Я. Жалоба потерпевшего… С. 161-162.

Архив Промышленного районного суда г. Самары. Дело № 1-306/98.

Архив Самарского районного суда г. Самары. Дело № 1-335/98.

Архив Калининского районного суда г. Уфы. Дело № 1-712/98.

Кадышева Т., Ширинский С. Указ. соч. С.14. Шейфер С.А., Лазарева В.А.
Рецензия на книгу «Защита прав потерпевшего в уголовном процессе»…
С.152. Абабков А. Защитить права потерпевшего! С.17.

См. напр. Яни П.С. Обеспечение прав потерпевшего в уголовном
судопроизводстве. Автореф. дисс….к.ю.н. М., 1995. С.4., Волосова Н. Об
институте сообвинения. С.11.

См. напр. Абабков А. Указ. соч. С.17. Громыко А., Фирдман А.
Нарушаются права потерпевших. // Законность. 1997. № 11. С.40.

Это предложение включено в ряд положений, выносимых на защиту
А.В.Абабковым. См. Абабков А.В. Процессуальное положение потерпевшего…
Автореф. дисс. …к.ю.н. С.10. См. также Его же. Защитить… С.16-17.

Эльдаров М. Указ. соч. С.18. См. также Кадышева Т., Ширинский С. Указ.
соч. С.14.

Абабков А.В. Автореф. дисс….к.ю.н. С.12.

См. Ульянов В.Г. Указ. соч. С.14.

См. Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 5. С. 14.

См. Бюллетень Верховного Суда РФ. 1998. № 12. С. 13.

См. Эльдаров М. Указ. соч. С.18. Кадышева Т., Ширинский С. Указ. соч.
С.14. Волосова Н. Указ. соч. С.11.

См. напр. Халиулин А.Г. Указ. соч. С. 15-16.

См. напр. Петрухин И.Л. Назревшие вопросы судебной экспертизы.//
Советское государство и право, 1959. № 8. С. 133-134. Калашникова Н.Я.
Расширение прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве. / В сб.
Вопросы судопроизводства и судоустройства в новом законодательстве Союза
ССР. Госюриздат. 1959. С. 253. Савицкий В.М., Потеружа И.И. Потерпевший
в советском уголовном процессе… С. 52. Кокорев Л.Д. Потерпевший от
преступления… С. 53.

Архив Волжского районного суда Самарской области. Дело № 1-218/98.

См. Шейфер С.А. Доказательства и доказывание по уголовным делам… С.
52.

Архив Волжского районного суда г. Саратова. Дело № 1-26/98.

См. Эльдаров М. Потерпевшему дать права частного обвинителя… С. 18.

Архив Самарского районного суда г. Самары. Дело № 1-503/98.

См. Архив Самарского районного суда г. Самары, дело № 1-319/99 по
обвинению Клактуновой.

См. напр. Александров А.С. Указ. соч. С. 199, Улищенко М.Б. Указ. соч.
С.39.

См. Зеленин С. Потерпевший в состязательном процессе.//Российская
юстиция. 2001 г. № 3. С. 48.

Следует особо оговорить, что если заинтересованные лица к моменту
прекращения дела не имели статуса неофициального обвинителя, дело
прекращается независимо от их волеизъявления. В этом случае возобновить
производство эти лица могут либо путем обжалования постановления о
прекращении дела, либо путем возбуждения неофициального производства в
порядке, описанном в ( 4 главы 2 данной работы.

См. напр. Вавилова Л.В. Организационно-правовые проблемы защиты жертв
преступлений. Дисс. …к.ю.н. С. 81-83, 101. УПК ФРГ. С. 167.

PAGE 4

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter