Кропачев Н.М. 1999 – Уголовно-правовое регулирование. Механизм и система (реферат)

Кропачев Н.М. 1999 – Уголовно-правовое регулирование. Механизм и система

ВВЕДЕНИЕ

Угроза тотальной криминализации страны выдвинула проблему ограничения
преступности в число первостепенных задач российского общества и
государства. Надежды на то, что ее можно решить посредством
совершенствования уголовного законодательства или ужесточением наказания
преступников, не оправдались: законодательство понемногу
совершенствуется, санкции становятся более суровыми, а преступность
продолжает расти, нарушая права людей, в том числе и право на жизнь,
свободу и собственность, подрывая основы рыночных связей и
демократические начала управления общественными процессами.

При таких условиях естественным представляется обращение к теории права,
в частности к науке уголовного права. Обобщив огромный опыт правового
воздействия на преступные проявления и накопив богатый арсенал
необходимых для этого юридических средств, она, казалось бы, должна
иметь уже готовые ответы на возникающие сейчас вопросы. Однако прямые
запросы науке, постоянно исходящие от законодательных и исполнительных
органов государственной власти, столь же прямых ответов не находят. Все
это заставляет с сожалением признать, что действительные возможности
научных учреждений весьма ограничены. К тому же в государственном
аппарате сегодня служит достаточно много чиновников с учеными степенями,
которые сами являются носителями научных достижений, персонифицируя
собой «блеск и нищету» современной российской теории уголовного права и
криминологии, и потому разрыв между потребностями практики и
способностью науки указать средства их удовлетворения зафиксирован ими
со знанием дела.

Сложившееся положение — симптом того, что имеющиеся в наличии научные
теории неточно или ошибочно описывают реальную действительность и не в
состоянии выявить ни закономерностей ее развития, ни факторов ее
изменения. Это побуждает науку обратиться к себе самой и в результате
подобной рефлексии определить направления своего развития и получить,
наконец, более адекватную картину своего предмета.

Результаты обобщения научных данных, сопоставленные с общественной
потребностью повысить эффективность уголовно-правовых средств борьбы с
преступными проявлениями, приводят к выводу, что одной из центральных
проблем современной теории является проблема механизма
уголовно-правового регулирования. Понятие этого механизма объединяет все
основные категории науки уголовного права: норму права; объект
уголовно-правовой охраны; преступление как юридический факт, вызывающий
к жизни правоотношение; самое правоотношение; его субъектов с
принадлежащими им субъективными правами и обязанностями; его объект;
уголовную ответственность и т. д. Такое объединение соответствует
современным требованиям системного подхода — необходимого компонента
любого сложного научного исследования — и позволяет рассмотреть все
институты уголовного права в процессе их функционирования и
взаимодействия. Лишь в результате системного исследования механизма
уголовно-правового регулирования становится возможным установить дефекты
его элементов, степень их согласованности или не согласованности в
процессе функционирования, а следовательно, и определить пути повышения
эффективности защиты прав и свобод человека и гражданина, всего
правопорядка от преступных посягательств. Не случайно в российской
литературе уже отмечалось, что комплексное изучение всех институтов
уголовного права в их взаимодействии имеет важное методологическое
значение для науки уголовного права и служит теоретическим основанием
рациональной организации преодоления преступных проявлений.1

По определению С. С. Алексеева, «правовое регулирование — это
осуществляемое при помощи системы правовых средств (юридических норм,
правоотношений, индивидуальных предписаний и др.) результативное,
нормативно-организационное воздействие на общественные отношения с целью
их упорядочения, охраны, развития в соответствии с общественными
потребностями ».2 Определение, сформулированное общей теорией права,
предполагает существование механизма правового регулирования
«кактакового >>, т. е. не сводимого к отдельным его видам и
разновидностям. Таким образом, мы имеем дело с гносеологическим
подходом, аналогичным тому, который описал

Гегель, когда вел речь о «Праве» как абстракте, являющем себя в праве
государственном, гражданском, римском…3

При таких условиях механизм уголовно-правового регулирования должен
рассматриваться в качестве составной части, стороны общего механизма
правового регулирования и потому должен обладать, помимо собственной
специфики, его основными свойствами.

Методологическое значение понятия «механизм уголовно-правового
регулирования» состоит еще и в том, что изучение обозначаемого им
феномена предполагает принципиальное расширение традиционного предмета
науки уголовного права. Установление согласованности во взаимодействии
институтов, определение их эффективности требуют выхода теоретической
мысли за пределы содержания собственно юридических норм и обращения к
эмпирическим данным, которые можно почерпнуть только в «живой» правовой
действительности. Расширение привычного предмета изучения увеличивает
вероятность того, что в результате исследователь получит новые и притом
нетривиальные выводы.

Вместе с тем введение в науку новых факторов, как правило, влечет за
собой необходимость критического пересмотра мнений, взглядов и даже
концепций. Так было и в то время, когда вместе с формированием товарного
производства появился марксизм (напомним, что «Капитал» К. Маркса имел
подзаголовок «Критика политической экономики »4); так было и тогда,
когда под воздействием новых исторических фактов начался пересмотр
многих ценностей классического марксизма.5

В свете всех этих установок уголовно-правовое регулирование в настоящей
работе исследуется как составная часть общесоциального регулирования и
одновременно в единстве всех своих специфических институтов. В
частности, воздействие уголовно-правовой нормы на соответствующие
общественные отношения рассматривается как целостный
регулятивно-охранительный процесс, в рамках которого норма едина в ее
функциях: охраняя, она регулирует и, регулируя, охраняет. В связи с этим
раскрывается содержание основной функции уголовного права как
социального института юридической защиты (охраны) законных прав и
интересов людей, а стало быть, и общественных отношений, в которых они
участвуют.

1 Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм
уголовно-правового регулирования: Норма, правоотношение,
ответственность. Красноярск, 1989. С. 4; Фефелов П. А. Механизм
уголовно-правовой охраны. Основные методологические проблемы. М., 1992.
С. 16.

2 Алексеев С. С. Теория права. М., 1993. С. 145.

3 Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет: В 2 т. Т. 1. М., 1970. С. 355.

4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23.

* См., напр.: Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. II. М., 1992;
Арон Р. Мнимый марксизм. М., 1993.

5

Особое внимание в работе уделяется обоснованию единства регулятивных и
охранительных уголовных правоотношений: исследуется механизм их
возникновения и реализации, раскрывается содержание, характеризуются
права и обязанности субъектов. Основываясь на этом, рассматриваются
такие проблемы, как понятие и содержание предмета уголовно-правового
регулирования, задачи и принципы уголовного права, понятие, содержание и
функции уголовно-правовых отношений, понятие единого объекта
правоотношений.

Предлагаемая работа не ставит своей целью охватить все стороны
сложнейшей проблемы механизма уголовно-правового регулирования. Главная
задача данного исследования — показать взаимодействие основных звеньев
процесса уголовно-правового воздействия на общественные отношения: норм,
правосубъектности, юридических фактов, правоотношений. При этом
предполагается, что изучение многосторонних связей между понятиями,
определяющими указанные звенья, может способствовать развитию теории
уголовного права, в котором мы так нуждаемся.

ГЛАВА I

Теоретические предпосылки исследования

механизма уголовно-правового регулирования

Теория уголовного права, как и юриспруденция в целом, изначально
сложилась в качестве гуманитарной науки и восприняла ее методы и
традиции. Справедливость отнесения юридических дисциплин к гуманитарному
знанию сомнений не вызывает: правоведение в конце концов всегда имеет
дело с человеком и его общественным бытием и явно или неявно делает его
генеральной целью всякого юридического исследования. Однако порой далеко
не всегда осознанное восприятие юриспруденцией традиционных
исследовательских методов гуманитарных наук приводило к известному
обеднению возможностей изучения предмета правоведения, и в частности
предмета теории уголовного права.

Дело в том, что первичной данностью всего гуманитарного мышления
является текст, письменный или устный. Именно он «является той
непосредственной действительностью (действительностью мысли и
переживаний), из которой только и могут исходить эти дисциплины и это
мышление, — писал М. М. Бахтин. — Где нет текста, там нет и объекта для
исследования и мышления».1 Мысли о мыслях, слова о словах, тексты о
текстах — таково содержание гуманитарного знания, и в этом заключено его
основное отличие от естественных наук, хотя абсолютных границ здесь нет.
«Гуманитарная мысль рождается как мысль о чужих мыслях, волеизъявлениях,
манифестациях, выражениях, знаках, за которыми стоят проявляющие себя
боги (откровение) или люди (законы властителей, заповеди предков…)»,2
— продолжал М. М. Бахтин и далее указывал, что следующим этапом развития
этого направления выступает научная паспортизация и критика текстов.

1 Бахтин М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других
гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Бахтин М. М. Эстетика
словесного творчества. М., 1979. С. 281.

1 Там же. С. 281-282.

Право, в том числе уголовное, как раз и предстает перед исследователем
или юристом-практиком непосредственно в виде писаных обычаев, законов,
указов, нормативных договоров и иных нормативных актов, в форме писаных
приговоров, судебных решений, определений, приказов, распоряжений, в
особой системе терминов и понятий уголовного права. Оно живет и
проявляется в кассационных жалобах и протестах, в апелляциях, в устных
выступлениях прокуроров и защитников в уголовном процессе, истцов,
ответчиков и третьих лиц в процессе гражданском и т. д.

В свою очередь, юридическая наука, обобщая весь этот эмпирический
материал, также оформляет свои результаты как тексты и таким образом
сама выступает в форме текстов о текстах.

На этом пути мировая и российская юриспруденция достигли впечатляющих
результатов. Подобного рода подход позволил, постигая содержащийся в
текстах законодательных актов смысл, сформулировать принципы права,
выявить логическую структуру юридических норм, отработать
законодательную технику, определить приемы трансформации воли
законодателя в юридические дефиниции, право-применительные акты и т. д.
Особенно плодотворными такие, во многом герменевтические, методы могут
оказаться применительно к отраслевым юридическим наукам, и в частности к
теории уголовного права.

Вместе с тем восприятие права лишь в форме текстов (будь то тексты
закона, нормативных актов, актов правоприменяющих органов
государственной власти или иных юридических документов) накладывает на
исследовательский процесс существенные ограничения. В частности, при
анализе одних только текстов и их смысла игнорируется тот важнейший
факт, что право есть выражение и отражение общественного бытия. Конечно,
о юридических феноменах можно судить и по их отражениям, но в этом
случае вне сферы науки оказываются такие процессы, как социальная
обусловленность права, социальный и социально-психологический механизм
его действия, юридическая ответственность, эффективность правовых
запретов и т. д. Объясняющая же роль их всех такова, что без них понять
социальную и гуманитарную природу права нет никакой возможности.

При помощи одних только традиционных методов классической гуманитарной
науки нельзя рассматривать и механизм уголовно-правового регулирования —
предмет настоящей работы. Уже во времена Л. Фейербаха постепенно начало
крепнуть убеждение в необходимости введения в теоретическое исследование
эмпирических наблюдений «фактов». После же трудов О. Конта, который
считал необходимым рассматривать общественные науки как

тождественные наукам естественным,3 невозможность ограничиться лишь
умозрительными рассуждениями (т. е., по терминологии М. М. Бахтина,
текстами) стала очевидной практически для всех.

Однако что значит ввести в теоретическое исследование данные
непосредственного наблюдения — эмпирические факты? Очевидно, что простое
описание увиденного, услышанного или иным образом непосредственно
зафиксированного еще не есть факт науки. Понимание его требует более
глубокого обоснования.

Понятие «социальный факт», т. е. факт в общественной науке, было введено
в научный обиход еще в конце XIX в. классиком французской
социологической школы Э. Дюркгеймом/ много сделавшим и для углубленного
понимания преступности, и возможностей воздействия на нее. Как отмечает
философия, «факты можно рассматривать в онтологическом и
логико-гносеологическом планах. В онтологическом смысле факты есть любые
не зависящие от наблюдателя состояния действительности или совершившиеся
события. В логико-гносеологическом плане фактами называют обоснованное
знание, которое получено путем описания отдельных фрагментов реальной
действительности в некотором строго определенном
пространственно-временном интервале. Это — элементарные компоненты
системы знания».5 Иными словами, социальный факт, в том числе
уголовно-правовой, есть факт обобщенный, и в данном смысле он
представляет собой не начало, а уже определенный итог исследования. И
поскольку социальные законы имеют вероятностную природу, социальный факт
есть не только факт обобщенный, но обобщенный статистически.

Современные социологи различают следующие социальные факты: 1)
совокупные характеристики массового поведения (например, преступного);
2) совокупные характеристики массового сознания — мнений, оценок,
суждений, верований, заблуждений (например, правосознание или
общественное мнение о преступности); 3) обобщенные характеристики
продуктов человеческой деятельности, материальной или духовной
(например, бандитизм, кража, юридическая норма); 4) в феноменологической
социологии (феноменологически ориентированной юриспруденции) социальным
фактом

1 Конт О. Курс положительной философии. Т. 1. СПб., 1899. С. 7, 25 и др.

4 Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.,
1991.

5 Ядов В. А. Социологическое исследование: Методология. Программа.
Методы. Самара, 1995. С. 24-25. — См. также: Спиридонов Л. И.
Криминологический факт и его оценка// Криминология и уголовная политика.
М., 1985.

может стать конкретное событие, случай, поскольку он в состоянии
представлять собой смысл того или иного социального явления, быть
носителем социального значения, являть собой «символ».6 Именно такого
рода факты и включаются в теоретическое исследование.

Введение в анализ уголовно-правовой проблематики социальных фактов с
неизбежностью повлекло за собой расширение предмета науки. Теория не
могла больше ограничиваться изучением одних только юридических норм в их
текстуальном выражении. Она была вынуждена выйти за пределы чистой
догматики и включить в круг своих интересов, помимо «нормы в книгах»,
«норму в действии ». Хотя многие из связанных с этим уголовно-правовых
фактов вошли в предмет смежной научной дисциплины — криминологии
(массовое преступное поведение, отражение преступности в правосознании и
т. д.), часть из них «досталась» и собственно науке уголовного права
(преступление как продукт человеческой деятельности, механизм
уголовно-правового регулирования и т. д.). Новые факты как следствие
повлекли за собой появление новых и расширение содержания традиционных
научных понятий. Так, уголовно-правовую норму предстояло начать
рассматривать не только как правило поведения, но и как определение
условий ее позитивного и ретроспективного действия, преступление — не
только как основание уголовной ответственности, но и как юридический
факт, вызывающий к жизни уголовно-правовое отношение, и т. д.

Наконец, новый подход потребовал и критической оценки уже имеющихся
уголовно-правовых концепций, в том числе и взглядов на механизм
уголовно-правового регулирования.

В развитии взглядов на проблему уголовно-правового регулирования можно
выделить три основных этапа, границей между которыми стали конец 50-х —
начало 60-х годов и середина 90-х годов XX в.

В первый период исследования ограничивались главным образом анализом
нормативной основы уголовно-правового воздействия (т. е. системы
правовых норм, определяющих, какие общественно опасные деяния являются
преступлениями, и устанавливающих наказание за их совершение) и судебной
практики — непосредственных результатов действия уголовно-правовых норм,
заключающихся преимущественно в решении вопросов квалификации. В итоге
вне поля зрения науки остались вопросы социальной обусловленности норм
уголовного права и их действия, т. е. связи права с реальными

‘ Ядов В. А. Социологическое исследование… С. 25-26; Новые направления
в социологической теории. М., 1978. С. 34-38.

общественными отношениями, которые не только являются объектами
уголовно-правового регулирования, но и играют роль право-образующих
социальных факторов, источника права в материальном смысле. Кроме того,
вне теоретического анализа оказались и связанные с юридическим
регулированием правовые явления: регулятивные и охранительные уголовные
правоотношения, позитивная и негативная уголовная ответственность и,
самое главное — права и обязанности субъектов уголовного права,
опосредующие процесс реализации уголовно-правовых норм в фактическом
поведении людей.

Такое освещение проблемы уголовно-правового регулирования имело
определенное объективное основание и исходило из того, что задачей
советского социалистического уголовного права являлась охрана при помощи
уголовных законов социалистического государства от преступных
посягательств на него со стороны врагов социализма и разложившихся или
неустойчивых элементов советского общества/ а главным средством
реализации уголовно-правовых норм — применение к лицам, совершившим
преступления, уголовных наказаний, которые карают и воспитывают
преступников.8 Такие понятия, как субъективные права лица, совершившего
преступление, корреспондированность прав и обязанностей преступника и
государства, в науке уголовного права в этот период еще отсутствуют. Как
известно, «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» 1919 г., УК
РСФСР 1922 и 1926 гг. фактически сводили законодательную основу
уголовного правоотношения к обязанности лица, совершившего преступление,
подвергнуться санкции уголовно-правовой нормы и праву государства
возложить ответственность и наказание на виновного. В этих условиях
практическое и теоретическое значение понятия «уголовное
правоотношение», а также понятия «механизм уголовно-правового
регулирования» могло ограничиваться лишь констатацией общеизвестного
факта: «преступник должен быть наказан на основе закона». Поэтому совсем
не удивительно, что в структуре науки уголовного права (учение об
уголовном законе, о преступлении и о наказании) не нашлось места учению
о механизме уголовно-правового регулирования.

В связи с реформами уголовного законодательства 1959—1961 гг. и особенно
1996 г. существенно обогатились права и обязанности субъектов в сфере
уголовно-правового регулирования: появилась большая группа норм,
предусматривающих возможность освобождения

7 Ыенъшагин В. Д., Вышинская 3. А. Советское уголовное право. М., 1950.
С. 3.

8 Там же. С. 15, 159-162.

11

10

от уголовной ответственности и наказания, значительное число мер
уголовно-правового воздействия, не связанных с уголовным наказанием,
сложилась довольно стройная система норм, направленных на исправление
осужденных. Расширение законодательной основы механизма
уголовно-правового регулирования способствовало тому, что с начала 60-х
годов XX в. теория механизма уголовно-правового регулирования получила
толчок для развития. Известное отставание разработки проблемы сменилось
довольно интенсивными исследованиями всех основных вопросов темы:
структуры уголовно-правовых норм, понятия уголовного правоотношения, его
элементов и содержания, соотношения уголовной ответственности и
правоотношения, предмета уголовно-правового регулирования и др.
Свидетельством дальнейшего развития теории в конце 70-х — середине 80-х
годов можно считать выход монографий В. М. Когана, Н. А. Огурцова, Р. А.
Сабитова, А. И. Санталова, Л. И. Спиридонова, П. С. Тоболкина.* Именно в
этих работах наметился переход от исследования отдельных звеньев
процесса уголовно-правового регулирования (норм, правоотношений,
ответственности) к исследованию механизмов их взаимодействия.

Однако проблема в целом не была решена и на данном этапе развития нашей
науки. Воспрепятствовало этому, на наш взгляд, прежде всего то, что одна
часть исследователей и при комплексном подходе продолжала оставаться в
рамках «чистой юриспруденции», а другая — предприняла попытки
разработать концепцию уголовно-правового регулирования преимущественно
средствами общей социологии и отчасти даже социальной философии, коль
скоро методов собственно юриспруденции для решения данной задачи как
будто бы оказалось недостаточно. Примерами таких исследований могут
служить монографии В. М. Когана и Л. И. Спиридонова. В. М. Коган
ориентировался на выявление социальных предпосылок уголовно-правового
воздействия на общественную жизнь в целом, не всегда пытаясь выявить
юридическую природу и специфику собственной роли уголовного права в
механизме влияния субъективных факторов на социальные процессы. Л. И.
Спиридонов стремился в первую очередь показать социальную
обусловленность формирования и действия уголовного права как
своеобразной юридической системы.

* Коган В. М. Социальный механизм уголовно-правового воздействия. М.,
1983; Огурцов Н. А. Правоотношения и ответственность по советскому
уголовному праву. Рязань, 1976; Сабитов Р. А. Посткриминальное поведение
(понятие, регулирование, последствия). Томск, 1985; Санталов А. И.
Теоретические вопросы уголовной ответственности. Л., 1982; Спиридонов А.
И. Социология уголовного права. М., 1986; Тоболкин П. С. Социальная
обусловленность уголовно-правовых норм. Свердловск, 1983.

Однако успешно решив свои задачи, иногда, правда, достаточно далекие от
специфических проблем традиционной уголовно-правовой науки, эти авторы
лишь наметили подходы к изучению собственно юридической природы
механизма уголовно-правового регулирования, дав ответ далеко не на все
возникающие в данной сфере вопросы. Так, Л. И. Спиридонов в своей работе
в большинстве случаев остается в рамках общей социологии и социальной
психологии, исследовав социологическую природу общественного отношения
как объекта уголовно-правовой охраны, преступление — как социальный
факт, социальный, социально-психологический и личностный механизмы
действия уголовно-правовых запретов, социальную эффективность норм
уголовного права и т. д. Юридической же природе всех этих феноменов было
уделено значительно меньше внимания. В результате в его анализе свойства
личности, в том числе и личности человека, совершившего преступление,
изучались преимущественно как функции занимаемых им социальных
позиций,10 что весьма затрудняет оценку преступного деяния как деяния
виновного. Между тем только таким оно и может быть с точки зрения
собственно уголовного права и уголовно-правовой науки. Идеи движения
социальной защиты, как показало время, имеют достаточно ограниченное
значение.11

Третий этап развития взглядов на природу уголовно-правового
регулирования обозначился в конце 80-х — начале 90-х годов. Он явился
следствием постепенно формирующегося убеждения в том, что возникшие
проблемы не могут быть решены ни в рамках одной лишь отраслевой науки
уголовного права как таковой, иногда отождествляемой с разновидностью
юридической догматики, ни средствами общей социологической теории или
социальной философии (последняя здесь рассматривается не в качестве
методологической базы, а в качестве средоточия абстрактного социального
знания; методологическая функция философии нами под сомнение не
ставится). Сложившаяся гносеологическая ситуация требует некоего
«среднего », промежуточного уровня анализа, при котором
уголовно-правовое регулирование исследовалось бы как конкретная
социально-правовая проблема на базе эмпирических данных, оцениваемых с
учетом общесоциологического и социального философского знания.

10 Спиридонов Л. И. Социология уголовного права. С. 23.

11 Ансель М. Новая социальная защита. М., 1970. — См. также: ФефеловП.
А. Механизм уголовно-правовой охраны. Основные методологические
проблемы. М., 1997. С. 44-46.

13

12

По-видимому, сегодня можно говорить только о становлении отдельных
направлений теории на третьем этапе изучения механизма
уголовно-правового регулирования, который характеризуется повышенным
вниманием к методологическим проблемам анализа уголовно-правового
регулирования и его механизма или даже в целом уголовного права.
Примером могут служить исследования П. А. Фефелова, А. В. Усса и
некоторых других авторов.12

В частности, П. А. Фефелов начинает анализ механизма уголовно-правового
регулирования, обращаясь к практической деятельности людей, общественным
отношениям и социальным ценностям как исходным положениям
разрабатываемой им концепции. Категорией, обеспечивающей переход к
собственно проблемам уголовного права, в его труде выступает понятие
общественной опасности, зафиксированное правовой нормой в составе
преступления. При таких условиях речь должна идти уже не о механизме
уголовно-правового регулирования, а лишь о механизме уголовно-правовой
охраны общественных отношений,13 ибо именно в них общественная опасность
объективируется и из возможности превращается в действительность. Из
сказанного ясно, почему у П. А. Фефелова преступление и наказание
выступают в качестве основных звеньев исследуемого механизма, а состав
преступления играет роль связующего звена между ними. Значение
уголовного правоотношения ограничивается тем, что оно выполняет функцию
способа (формы) реализации нормы уголовного права, всегда осуществляемой
в определенной уголовно1 процессуальной форме. Для превентивного
действия содержащегося в уголовно-правовых нормативных актах запрета
места в этой концепции не осталось. Вот почему, с точки зрения П. А.
Фефелова, «в качестве основных элементов (звеньев) уголовно-правовой
системы следует рассматривать нормы уголовного права как нормативную
основу механизма, ответственность (наказание) как средство, при помощи
которого решается задача уголовно-правовой охраны, а также уголовное
правоотношение как способ реализации уголовно-

12 Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой охраны…; Усе А. В.
Социально-интегративная роль уголовного права. Красноярск, 1993;
Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права: Автореф. докт. дисс.
Тбилиси, 1997; Романов А. К. Уголовно-правовое регулирование
общественных отношений. М.,1992; Разгильдиев Б. Т.

1) Задачи уголовного права Российской Федерации и их реализация.
Саратов, 1993;

2) Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач уголовного права
РФ.

Саратов, 1995.

13 Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой охраны… С. 5—11.

14

правовых норм и уголовный процесс, как процессуальную форму реализации
уголовно-правовых норм ».14

Несмотря на некоторую экстравагантность, свойственную изложению П. А.
Фефелова, в самом перечне звеньев механизма уголовно-правового
регулирования и их общей характеристики нет ничего кардинально нового,
и, может быть, поэтому принципиальных возражений они не вызывают. Однако
если рассматривать их в качестве элементов системного механизма
уголовно-правового регулирования или хотя бы только охраны общественных
отношений, тотчас же возникают вопросы, ответы на которые либо
отсутствуют, либо требуют детальных пояснений. Так, остается неясным,
почему именно преступление и наказание являются основными звеньями
уголовно-правовой охраны, какую роль здесь играет превенция криминальных
проявлений, как и почему возникают уголовно-правовые отношения, является
ли ответственность элементом правоотношения, или она — самостоятельный
элемент механизма уголовно-правовой защиты социального целого, и т. д.
Стало быть, и после опубликования результатов исследования П. А.
Фефелова проблему регулирования общественных отношений средствами
уголовного права нельзя считать решенной. Причина того, почему
исследователям не удалось сколь-нибудь значительно продвинуться вперед в
решении этой проблемы, заключается, по-видимому, в том, что они
по-прежнему преимущественно пользовались привычными им традиционными
научными парадигмами и методами анализа.

Несколько иначе подошел к проблеме А. В. Усе. Отправной пункт его
изысканий — социально-интегративная функция уголовного права. По его
мнению, уголовное право тем эффективнее, чем в большей мере его
установки, прежде всего запреты, проникают в ядро личности,
интернализируются субъектом общественной жизни. И хотя здесь А. В. Усе
отнюдь не оригинален (попытки использовать категорию «личностная
установка» в качестве результата усвоения индивидом принципов
общественной жизни в свете трудов Д. Узнадзе и Л. С. Выгодского
предпринимались уже в первой половине 70-х годов15), его вклад в
исследование проблемы весьма существен. Он состоит прежде всего в том,
что в уголовно-правовой анализ были введены и новые категории, что
расширяет поле исследования, и новые, в том числе эмпирические, методы.
При этом, несмотря на то что автор не исследует специально механизм
уголовно-правового воздействия,

” Там же. С. 66.

15 Эффективность действия правовых норм/ Отв. ред. А. С. Пашков. Л.,
1977.

15

его труд существен и для понимания этого механизма. Ведь в конечном
счете интеграция общества, обеспечение его целостности — важнейшая цель
права, показатель его эффективности, а стало быть, показатель
эффективности механизма правового регулирования общественных отношений.
Очевидно также, что невозможно исследовать эту проблему каким-либо иным
способом, игнорируя личность, степень интернализации ею правовых
принципов, трансформации уголовно-правовых требований в собственные
установки индивида. Подобный взгляд встречается еще в работах И. А.
Ильина.16

Таким образом, приходится признать справедливым вывод о том, что на
сегодняшний день целостная концепция механизма уголовно-правового
регулирования еще не сложилась.17 Расхождения во взглядах не только по
частным, но и по касающимся концептуальных основ теории вопросам,
остаются столь существенными, что говорить о завершении дискуссии еще
рано. Например, ответы на традиционный вопрос о формах реализации
уголовно-правовых норм так различны, что исчерпывают все логически
возможные варианты (в рамках только охранительных правоотношений;
посредством и регулятивных, и охранительных правоотношений; вне
правоотношений и в рамках охранительных правоотношений; посредством
уголовно-правовых связей, и т. д.). Аналогично обстоит дело с
исследованием структуры уголовно-правовой нормы, видов уголовно-правовых
отношений, момента их возникновения, субъектного состава и др.

Даже вопрос о границах дискуссии — сфер уголовно-правового регулирования
остается открытым. Так, Г. И. Начкебия полагает, что предметом
уголовного правового регулирования являются отношения, складывающиеся по
поводу предупреждения преступлений, что уголовное право не устанавливает
правовое положение лица, совершившего преступление.18 В. В. Похмелкин
утверждает, что уголовное право регулирует отношения, субъектом которых
является лицо, привлеченное к уголовной ответственности по ошибке, т. е.
когда вообще не было

16 Ильин И. А. Путь духовного обновления// Соч. Т. 1. М., 1994. С. 80.

17 Об этом свидетельствует тот факт, что в учебной литературе
отсутствуют не только специальные разделы (параграфы или главы),
посвященные проблеме механизма уголовно-правового регулирования, но и
само понятие «механизм уголовно-правового регулирования» по существу не
встречается. Исключение составляет учебник, подготовленный коллективом
кафедры уголовного права Уральской академии права (Уголовное право.
Общая часть: Учебник для вузов / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А.
Незнамова. М., 1997. Гл. 1).

18 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С. 45, 56.

факта преступления.19 3. А. Астемиров относит к объектам уголовного
права отношения между государством и лицом, совершившим деяние в
состоянии необходимой обороны, крайней необходимости, а также при
добровольном отказе.20 Наконец, по мнению А. В. Наумова, предметом
уголовно-правового регулирования являются три основные разновидности
общественных отношений: 1) охранительные уголовно-правовые отношения
(возникающие в связи с совершением преступления); 2)
общепредупредительные (связанные с удержанием лиц от совершения
преступления); 3) регулятивные (наделяющие граждан правами на причинение
вреда при защите от опасных посягательств, необходимой обороне, крайней
необходимости и других обстоятельствах, исключающих преступность
деяния).21 Одновременное существование большого числа различных точек
зрения на проблему уголовно-правового регулирования общественных
отношений, игнорирование их авторами уже существующих концепций и тот
факт, что их взгляды иногда мало чем отличаются друг от друга,
свидетельствуют о развитии теории главным образом в экстенсивном
направлении: проблема растет «вширь», мнения криминалистов скорее
расходятся, чем сближаются, каждый из них «сражается сам за себя».

Чем вызваны подобные разногласия? Причина их заключается прежде всего в
отсутствии единства в понимании и трактовке отправных философских и
общесоциологических категорий. Смена общественно-политического строя,
произошедшая в России на рубеже 80-90-х годов XX в., привела к отказу от
марксизма (а следовательно, и от диалектического и исторического
материализма) как обязательной для всех государственной идеологии,
единственно верной, если следовать официальным требованиям,
методологической базы «истинно научного» исследования. Однако
предоставленной таким образом свободой рационально воспользоваться
смогли не все, и образовавшийся методологический вакуум заполнялся
случайными, иногда эклектичными положениями или остался незаполненным
вообще. Примером этому могут служить те случаи, когда исследователи
вынуждены давать характеристики применяемым ими методам (например, при
защите диссертаций на соискание ученых степеней) — они отличаются
крайней абстрактностью, неопределенностью и

” Похмелкин В. В. Социальная справедливость и уголовная ответственность.
Красноярск, 1990. С. 70.

20 Астемиров 3. А. Проблемы теории уголовной ответственности и
наказания. Махачкала, 1987. С. 51.

21 Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть: Курс лекций.
М., 1996. С. 5-15.

17

16

являются, по существу, малосодержательными отписками. «Исходной
методологической базой диссертационного исследования, — пишет, в
частности, А. В. Усе, — послужили труды отечественных и зарубежных
авторов по философии, социологии, этике, общей и социальной психологии,
криминологии, праву и другим отраслям обществоведения».22 Обращение к
подстрочнику монографии, воспроизводящему содержание диссертационного
исследования, показывает, что названную методологическую базу образуют
работы авторов самых различных направлений — от позитивизма до
марксизма. Среди них можно выделить Г. Попитца, К. Маркса, Р. Мертона,
П. Сорокина, Л. Фестингера, В. Брожика и многих других.23 Авторы эти
исповедуют различные, иногда противоположные взгляды, которые, будучи
«взятыми вместе», представляют собой своеобразную иллюстрацию к
известной басне про лебедя, рака и щуку, когда «воз» научных знаний
остается недвижим. Вплетенные же бессистемно в ткань научного
повествования, они, разумеется, не могут составить никакой единой
методологической основы диссертационного исследования. Если же их труды
используются в качестве иллюстраций положений диссертанта, то и в этом
случае никакой методологической основы они не образуют.

Приведенный пример, к сожалению, не единичен.24 В целом такой подход
приводит к тому, что у правоведов, в том числе и специалистов в науке
уголовного права, нет единого понимания даже исходных социологических
понятий (например, понятий «общество», «общественное отношение»,
«личность» и т. д.), не говоря уже о категориях

философских.

Кроме того, нам представляется, что определенные трудности в
исследовании механизма уголовно-правового регулирования связаны еще и с
тем, что при его теоретической разработке далеко не всегда учитывается
ряд аксиоматичных положений общей теории права. Это также приводит к
серьезным ошибкам.

Первая ошибка заключается в стремлении авторов выявить особенности
механизма уголовно-правового регулирования, не выходя за рамки
абстрактной характеристики его элементов и, в какой-то мере, их
взаимосвязи. Исследуемые элементы практически не наполняются собственно
уголовно-правовым содержанием: «живой материал» уголовного права — такие
его институты, как добровольный отказ, деятельное раскаяние,
классификация преступлений, обратная сила уголовного закона, объект
преступления, соучастие в преступлении, необходимая оборона, крайняя
необходимость и т. д., — традиционно рассматривается вне какой-либо
связи с проблемой механизма уголовно-правового регулирования. В
результате учение о механизме уголовно-правового регулирования
становится «удачным средством проверки » любой общетеоретической
концепции механизма правового регулирования и его элементов, поскольку
абстрактный анализ проблемы никак не влияет на конечные выводы
исследователей и может «доказать любой из них». Например, Г. И.
Начкебия, А. М. Ораздурдыев, В. П. Божьев, А. И. Санталов, А. И. Марцев,
В. В. Похмелкин, В. Г. Смирнов, понимая под правоотношением
урегулированное нормой права общественное отношение, считают моментом
возникновения уголовно-правовых отношений: 1) вступление уголовного
закона в силу (Г. И. Начкебия),25 2) совершение преступления (В. П.
Божьев, А. М. Ораздурдыев),26 3) возбуждение уголовного дела (А. И.
Санталов),27 4) привлечение в качестве обвиняемого (А. И. Марцев),28 5)
вынесение обвинительного приговора (В. В. Похмелкин),29 6) вступление
приговора в законную силу (В. Г. Смирнов).30

В. Г. Смирнов, понимая под содержанием правовых отношений деятельность
субъектов, по вопросу о моменте возникновения уголовных правоотношений
сходится во мнении с И. С. Ноем, который считает единственным
содержанием правового отношения права и обязанности субъектов. В то же
время И. С. Ной, соглашаясь со многими авторами по вопросу о содержании
правового отношения,

22 Усе А. В. Социально-интегративная роль уголовного права: Автореф.
докт. дисс. Томск, 1994. С. 5.

23 См., напр.: Усе А. В. Социально-интегративная роль уголовного права.

Красноярск, 1993. С. 232-250.

24 См., напр.: Незнамова 3. А. Коллизии в уголовном праве: Автореф.
докт. дисс. Екатеринбург, 1995; Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой
охраны (основные методологические проблемы): Дисс. в форме научи, докл.
на соиск. ученой степ. докт. юрид. наук. Екатеринбург, 1993; Бойцов А.
И. Уголовный закон: субстанциональный, атрибутивный и нормативный
аспекты действия: Дисс. в форме научи, докл. на соиск. ученой степ.
докт. юрид. наук. СПб., 1996.

21 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С. 45. — Г. И.
Начкебия считает, что с момента совершения преступления возникают не
уголовно-правовые, а уголовно-процессуальные отношения.

26 Божьев В. П. Уголовно-процессуальные правоотношения. М., 1975. С. ПО;
Ораздурдыев А. М. Введение в Общую часть уголовного права. Ашхабад,
1990. С. 9.

17 Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С.
62.

21 Марцев А. И. Диалектика и вопросы теории уголовного права.
Красноярск, 1990. С. 76.

29 Похмелкин В. В. Социальная справедливость и уголовная
ответственность. С. 69.

30 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. Л., 1965. С. 158.

18

19

резко расходится с некоторыми из них по вопросу о субъектах и моменте
возникновения уголовно-правовых отношений и т. д.31

Результатом такого подхода к проблеме явилась выработка большого числа
логических конструкций, характеризующих отдельные звенья процесса
уголовно-правового регулирования, однако каждая из них применительно ко
многим упомянутым выше вопросам уголовного права так и остается
безжизненной. Возможно, именно поэтому такие проблемы уголовного права,
как структура уголовно-правовой нормы, объект преступления и т. д., вот
уже несколько десятилетий вызывают жаркие споры. В то же время
исследование, например, проблемы позитивной уголовной ответственности в
связи с теорией механизма уголовно-правового регулирования и в рамках
этой теории принесло определенные успехи.32

Второй, и, возможно, главной, ошибкой является стремление большинства
криминалистов сводить специфику механизма уголовно-правового
регулирования и отдельных его элементов к особенностям их юридической
формы и объяснять ее из самой себя, вне анализа связи с социальным
содержанием — предметом уголовно-правового регулирования. Еще в начале
60-х годов на ошибочность подобного подхода указывал В. Г. Смирнов.33
Однако и сейчас такое направление в исследованиях продолжает оставаться
доминирующим, что отчетливо проявляется, например, в определениях
субъективных прав и юридических обязанностей субъектов уголовных
правоотношений, имеющихся в юридической литературе. Основа субъективных
прав и юридических обязанностей — конкретные «возможности >> и
«необходимости» определенного поведения, характеризующие содержание
фактического общественного отношения, урегулированного нормами
уголовного права. Конкретно-исторический анализ свидетельствует об
изменчивости фактических «возможностей» и «необходимостей» определенного
поведения и, соответственно, субъективных прав и юридических
обязанностей, вплоть до трансформации «необходимости » поведения в
«возможность» поведения, и наоборот. Соотношение
(корреспондированность)этих «возможностей» и «необходимостей» поведения,
соответственно, субъективных прав и юридических

обязанностей не является постоянным в механизме уголовно-правового
регулирования в конкретной стране на определенных этапах исторического
развития.

Отрыв исследования субъективных прав и юридических обязанностей
субъектов уголовного правоотношения от реального состояния фактического
(в этом случае конкретно-исторического) общественного отношения, на наш
взгляд, приводит исследователей к парадоксальным выводам. Так, например,
А. Н. Игнатов и Т. А. Костарева считают, что в конце XX в. государство
как субъект материального правоотношения обязано найти виновного.34 При
этом они признают реальность и самостоятельность уголовно-процессуальных
правоотношений. Г. Г. Криволапое утверждает, что в охранительном
правоотношении «одна сторона (преступник) обязана подчиняться (курсив
наш. — Авт.) требованиям другой (государства в лице его органов и
должностных лиц)».35 Напротив, Г. И. Начкебия убежден, что «уголовное
право вообще не знает понятия юридического права лица, совершившего
преступление (курсив наш. — Авт.)».*6 По мнению Б. Т. Разгильдиева,
«объем обязанностей и прав, которыми наделяются субъекты уголовного
правоотношения, должен быть оптимален для обеспечения задач, стоящих
перед уголовным правом. И если эта оптимальность достигнута, то вопрос о
содержании уголовно-правового отношения решен правильно. Если же
содержание не обеспечивает решение названного вопроса, то оно определено
неверно».37 На первый взгляд все безупречно. Объем прав и обязанностей
проверяется на верность задачами уголовного права, которые в свою
очередь определяются конкретными потребностями фактических общественных
отношений в урегулированности и порядке. А все это вместе
свидетельствует об истинности или ложности пути, выбранного
законодателем. Однако последующие рассуждения Б. Т. Разгильдиева
убеждают, что он имел в виду вовсе не позицию законодателя, а своих
коллег-оппонентов, придерживающихся той или иной концепции содержания
уголовного правоотношения — «вида содержания правоотношения» (по
терминологии Б. Т. Разгильдиева). Следовательно, он ищет содержание
уголовного правоотношения не

31 Там же. С. 159, 163, 165 и др.; НойИ. С. Уголовное правоотношение —
одна из важнейших юридических гарантий конституционных прав и свобод
советских граждан // Личность преступника и уголовная ответственность.
Саратов, 1979. Вып. 1. С. 3—28.

32 Курс советского уголовного права: В 5 т. Т. 5 / Под ред. Н. А.
Беляева. Л.,

1981. С. 516.

33 Смирнов В, Г. Функции советского уголовного права. С. 45—50.

20

34 Игнатов А. Н., Костарева Т. А. Лекция 4. Уголовная ответственность и
состав преступления / Под ред. Ю. А. Красикова. М., 1996. С. 16.

35 Уголовное право. Общая часть: Учебник/ Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И.
Ляпунова. М., 1997. С. 289.

36 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С. 57.

37 Разгилъдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
уголовного права РФ. С. 197.

21

в фактических, а в юридических конструкциях: так, по его мнению,
предложенный нами38 «пятый вид содержания — это вид, пожалуй, наиболее
близкий к обеспечению задач уголовного законодательства, однако он (как
и четыре других вида. — Авт.) — в полной мере не в состоянии сделать
это».39

Не отрицая возможности «формального » подхода в исследовании механизма
уголовно-правового регулирования на этапе становления теории, когда
требовалось обосновать прежде всего правомерность существования
указанной проблемы, полагаем, что в настоящее время подобный подход явно
недостаточен. Создавая посредством догмы «скелет» теории, наука
неизбежно приходит к выводу о том, что для нормального функционирования
всей регулирующей системы одной «костной системы» явно недостаточно. Для
решения возникающих здесь вопросов исследование взаимодействия элементов
механизма уголовно-правового регулирования необходимо проводить на
основе «анализа живого материала» — конкретных проблем уголовного права.
Во всяком случае в основу такого исследования следует положить анализ
причин и закономерностей объективно существующей связи между
общественными отношениями, образующими предмет уголовно-правового
регулирования, и ихуголовно-правовой формой. В юридической науке едва ли
не общепризнанно, что предмет правового регулирования — это определенный
вид общественных отношений; правоотношения — это общественные отношения,
урегулированные нормами права; юридическая ответственность также обычно
рассматривается как социальная связь, общественное отношение, основу
содержания которого составляет обязанность субъекта ответственности
подчиниться действию санкций правовых норм. Поэтому очевидно, что
представление о том, как осуществляется взаимодействие норм уголовного
права с общественными отношениями, каков механизм возникновения и
реализации уголовных правоотношений и уголовной ответственности, что
можно сделать при помощи правовых средств для ликвидации ущерба,
причиненного преступлением, и т. д., самым непосредственным образом
предопределено тем или иным пониманием проблемы юридического
регулирования общественных отношений в общей теории права.

38 Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм
уголовно-правового регулирования: норма, правоотношение,
ответственность. Красноярск, 1989.

С. 88, 89.

39 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач

уголовного права РФ. С. 207.

Если исходить, как это делают М. П. Карпушин и В. И. Курляндский, из
тождественности общественных отношений и деятельности людей, и в
частности индивидуальной деятельности конкретной личности, то в качестве
предмета уголовно-правового регулирования можно предположить
преступление, или «незаконное общественное отношение».40 Если считать,
что «общественное отношение — это реальное взаимодействие людей,
выражающееся всегда вовне в действиях и поступках»,41 то вполне логично
утверждать, что сама по себе связь прав и обязанностей, принадлежащих
соответствующим лицам, — еще не правоотношение, а лишь область правовой
возможности и долженствования,42 и т. д.

Итак, необходимость выхода уголовно-правовых исследований за пределы
традиционно очерчиваемого предмета изучения и неизбежность обращения к
общесоциологической теории сомнений не вызывают. В то же время уже
имеющийся опыт (например, упоминавшиеся монографии В. М. Когана, Л. И.
Спиридонова и др.) показывает недостаточность и этого подхода, если он
не будет сопряжен с конкретной правовой проблематикой, и в частности с
выяснением юридической природы механизма уголовно-правового
регулирования общественных отношений.

Выход может быть найден в обращении к результатам исследования,
обобщенным в общей теории права, которая является своеобразной теорией
среднего уровня, интегрирующей социально-философский, социологический и
собственно юридический подходы к интересующей нас проблематике.

В свою очередь, общая теория права, исследуя механизм правового
регулирования как таковой, создает унифицированную теоретическую
конструкцию, которая по сути дела является пропедевтическим фундаментом
для отраслевого исследования. Благодаря ей, уголовно-правовой теории не
пришлось устанавливать элементы механизма осуществления права,
последовательность их связей, характер взаимодействия, конструировать
методы определения эффективности уголовного закона.43 Роль собственно
уголовно-

ю Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность и состав
преступления. М., 1974. С. 71-89.

41 Гребцов Ю. И. Проблемы теории правового отношения. Л., 1981. С. 32.

” Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С.
48-49.

13 См., напр.: Алексеев С. С.1) Механизм правового регулирования в
социалистическом обществе. М., 1966. Гл. 4-5; 2) Общая теория права:
Курс лекций: В 2 т. Т. 1. М., 1981. С. 17-18; 3) Теория права. М., 1993.
Гл. VI; Казимирчук В. П. Социальный механизм действия права // Сов.
государство и право. 1970. № 10. С. 37-44;

23

22

правовой теории на первых порах могла ограничиваться заимствованием
соответствующих общетеоретических моделей и понятий с их последующей
адаптацией к специфическим свойствам уголовно-правового регулирования
поведения людей. Лишь на последующих этапах исследования начал
преобладать анализ особенностей действия уголовно-правовых запретов как
главной цели этого направления науки. Каково современное состояние
разработанности проблемы юридического регулирования общественных
отношений в общей теории права? Прежде всего следует отметить, что
исследование механизма правового воздействия в последние годы получило
толчок для дальнейшего развития. Раньше теория государства и права
довольствовалась элементарной схемой: государство издает норму права, а
адресат выполняет ее требования в силу авторитета государственной власти
и из-за опасения подвергнуться юридическим санкциям.4″1 Теперь положение
меняется и не только вследствие понимания того, что механизм действия
права гораздо сложнее и не может быть сведен к одному лишь авторитету
власти государства.

Ныне все чаще и чаще эволюция общества и его государственно-правовых
институтов рассматривается как естественно-исторический процесс, в
котором субъективный фактор (даже если он персонифицирован во
«всемогущественном» государстве) играет существенную, но отнюдь не
решающую роль, в том числе и в процессах правообразо-вания. Законодатель
скорее констатирует, закрепляет достигнутое и может способствовать или в
доступных ему пределах препятствовать проявлению явных или скрытых в
социуме потенций и тенденций. При этом поскольку общественная жизнь
упорядочена, в ходе естественно-исторического процесса формируются
социальные нормы. Они-то и регламентируют, закрепляют, охраняют,
регулируют поведение людей, обеспечивая нормальное функционирование
общественного организма.

Историки выявили,45 что социальная норма первоначально формируется как
норма культуры, которая, развиваясь, дифференцируется и предстает в виде
норм религии, эстетики, морали, права.

Кудрявцев В. Н. Юридические нормы и фактическое поведение // Там же.
1980. № 1; Кудрявцев В. Н., Казимирчук В. П. Современная социология
права. М., 1995. Гл. 3; Спиридонов Л. И. Теория государства и права. М.,
1996. Гл. 14; Явич Л. С. Об исследованиях механизма действия права //
Сов. государство и право. 1978. № 8. С. 26—32 и др.

44 См., напр.: Иоффе О. С. Юридическая норма и человеческое поведение //
Актуальные вопросы советского гражданского права. М., 1964.

4′ См., напр.: История первобытного общества. Эпоха классообразования.
М., 1982. С. 432 и др.

24

При такой дифференциации правовую природу приобретают те социальные
нормы, которые способствуют сохранению целостности общественного
организма. С этим связано их свойство общеобязательности (массовые
нарушения требований права влекут за собой социальные взрывы,
катаклизмы, хаос, не поддающиеся социальному контролю). Генеральной
функцией таких норм является удовлетворение общих потребностей
населения, организованного в общество, поэтому бремя обеспечения этих
норм несет на себе государство.

Формы обеспечения юридических норм государством разнообразны. Оно может
санкционировать уже возникшие социальные правила поведения, официально
признать правовые свойства общественных отношений имеющими юридическое
значение, придать своему решению по спору между лицами характер
судебного или административного прецедента, издать по своей инициативе
нормативный акт и т. д. Государственная власть берет на себя функцию
применения права, разрешая конкретные юридические дела, организовывая
выполнение принятых решений, и т. п.4′

Правовое регулирование во всех случаях начинается с юридической нормы, в
какой бы форме она ни была выражена. Содержание нормы и метод ее
воздействия в конечном счете определен предметом ее регулирования.
Современная теория права ни в коем случае не противопоставляет предмет и
метод юридического регулирования, полагая, что оба они находятся в
органическом единстве и что второй, определяясь первым, является
юридическим выражением его (предмета) особенностей.47

В теории права выделяются два основных вида отношения человека к правилу
поведения.

При первом, наиболее распространенном, варианте индивид в процессе
социализации усваивает норму, делает ее «своей», превращая в свои
убеждения и установки. В этом случае следование субъекта требованиям
нормы предстает не как результат рационального выбора, а как следствие
самореализации личности. «В своем преобладающем большинстве люди владеют
правом как частью культуры и, следуя ему, остаются законопослушными, не
зная

4′ См., напр.: Алексеев С. С. Теория права… С. 79 и др.; Общая теория
права и государства / Под ред. В. В. Лазарева. С. 115-118; Теория права
и государства / Под ред. Г. Н. Манова. М., 1995. С. 141-149; Спиридонов
Л. И. Теория государства и права: Курс лекций. СПб., 1995. С. 135-149;
Теория государства и права / Под ред. И. И. Марченко. М., 1997. С.
363-366.

4г См., напр.: Алексеев С. С. Общая теория права… Т. 1. С. 244—247 и
др.

25

законов: законотворческая деятельность государства в значительной
степени в своих нормативных актах воспроизводит право».48

При втором варианте правовая норма, по выражению И. А. Ильина,49
остается «внешней» по отношению к человеку, поскольку он не воспринимает
ее как свою: субъект или безразличен к нормативным требованиям, или даже
враждебен им. Здесь-то и начинает действовать собственно юридический, и
в частности уголовно-правовой, механизм регулирования общественных
отношений. При этом в общей теории права особо подчеркивается, что коль
скоро «речь идет о мотивационном воздействии юридических норм,
необходимо помнить, что оно — отнюдь не средство управления-команды
производственной, политической, культурной, семейной и т. д. жизнью.
Если норма права регламентирует, что, в каком количестве и кому
производить, где, кому и по какой цене продавать, за кого голосовать на
выборах (вспомним ту часть юридической нормы, которая обозначается
словами “а в противном случае”), то право перестает быть мерой свободы,
а стало быть, перестает быть и правом… регламентационно-мотивационное
действие права касается сферы взаимообеспечения условий свободной
деятельности людей, живущих коллективно и потому вынужденных
сообразовывать свои поступки с необходимостью не препятствовать
свободным поступкам других ».’° Механизм правового регулирования —
достаточно сложный

юридический феномен.

Его первый элемент — определение правосубъектности, т. е. обеспечение
субъектам общественных отношений возможности приобретать права и
обязанности. В частности, юридические нормы устанавливают, кто из
участников коллективной жизнедеятельности оказывается в сфере действия
правового поля, в юридическом пространстве. При этом речь идет не об
абстрактной способности иметь права (правоспособность) или приобретать
их (дееспособность) или, во всяком случае, не только о них. По-видимому,
есть все основания рассматривать правоспособность как своеобразное
субъективное право на право, вытекающее непосредственно из самого факта
принадлежности субъекта данному обществу (государству), большей частью
оформляемой институтом гражданства. Однако если, как зафиксировано
теорией, субъективному праву всегда корреспон-

48 Спиридонов Л. И. Теория государства и права… С. 207.

49 Ильин И. А. Путь духовного обновления. С. 217.

50 Спиридонов Л. И. Теория государства и права… С. 208-209. — См.
также: Нерсесянц В. С. Право — математика свободы: опыт прошлого и
перспективы. М., 1996.

дирует юридическая обязанность, то должна существовать и юридическая
категория, парная категории «субъективное право на право ». Такой
категорией, на наш взгляд, может считаться позитивная ответственность.
Ее юридическое основание состоит в обязанности субъектов права
действовать в рамках юридических требований. Предпосылкой этого
реального правомерного поведения является действующая норма права. По
своей сути позитивная ответственность — это выполнение должного
поведения.’1

Второй элемент механизма правового регулирования образуют условия
(события, факты, предусмотренные гипотезой правовой нормы), приводящие в
действие юридическую норму, превращающие «право в книгах» в «право в
жизни». Теория называет эти условия юридическими фактами и связывает с
их наступлением возникновение, изменение или прекращение правоотношений.

Если юридический факт наступил, то возникает третий элемент механизма
юридического регулирования — правоотношение, в которое вступают или в
котором уже находятся субъекты, оказавшиеся связанными субъективными
правами и обязанностями. Последние, образуя юридическое содержание
правоотношения, превращают фактическую социальную связь в юридическую. В
результате абстрактное, безличностное по своей природе общественное
отношение конкретизируется: его субъектный состав отныне персонально
определен, взаимное поведение его субъектов закреплено на основе нормы
права субъективными правами и обязанностями, выполнение которых
обеспечивается возможностью государственного принуждения.

Меры юридического обеспечения поведения субъектов правоотношения
образуют четвертый элемент механизма правового регулирования, хотя
практически в подавляющем большинстве случаев в подобных мерах нужды не
возникает.

Среди мер юридического обеспечения первое место занимает применение
права, под которым теория понимает деятельность государственной власти
по разрешению юридических дел, завершающуюся индивидуальным
нормативно-обоснованным решением.52 В процессе правоприменения общая по
своему характеру юридическая норма распространяется на частные случаи.
Решения государственных

” Алексеев С. С. Общая теория права… Т. 2. 1982. С. 174-276;
Кудрявцеве. Н. Право и поведение. М., 1978. С. 108-110; Прохоров В. С.
Преступление и ответственность. Л., 1984. С. 118-119.

“Алексееве. С. Общая теория права…Т. 2. С. 317—320; Спиридонов Л. И.
Теория государства и права… С. 229.

27

26

органов как элемент механизма правового регулирования способствует
реализации прав и обязанностей субъектов уголовного правоотношения.
Содержание правоотношения — ядро данного процесса — в этот момент
реализуется, видоизменяется, в результате правоотношение перестает
существовать, либо прекращаясь, либо трансформируясь в другое, новое
правоотношение.

Однако роль правоприменительной деятельности, в частности судебной и
административной практики, этим не ограничивается. Правоприменение,
выражающееся в решении юридических проблем отдельных участников
общественной жизни, по сути дела представляет собой не что иное, как
воздействие на индивидуальные судьбы людей и их коллективных
объединений. Решения же по делам выступают для них в виде
правоприменительных актов, в которых не только отражается, но и
выражается самое право. Вот почему многие юристы стали считать важнейшей
характеристикой, важнейшим проявлением права именно правоприменительные
акты. Роль их действительно велика и прямо или косвенно признана любой
теоретической концепцией, ибо ни одна из них не отказывается от
включения судебных или административных прецедентов в перечень
источников права.

Таков механизм юридического регулирования общественных отношений
«глазами » современной теории права. Однако в теории он представлен лишь
схематически и прямо не может быть использован отраслевыми научными
дисциплинами. Каждая из них, в том числе и наука уголовного права,
должна конкретизировать этот механизм и выявить, каким образом
зафиксированные общие черты и закономерности проявляются в частной
предметной области, в нашем случае — в сфере действия уголовно-правовых
норм.

ГЛАВА II

Механизм уголовно-правового регулирования

как система

§ 1. Предмет уголовно-правового регулирования

Функции уголовного права состоят в обеспечении устойчивости социальных
связей, в их гарантированности от произвола преступных посягательств на
индивидуальные и коллективные интересы членов общества. В теории этот
процесс обеспечения чаще всего называют уголовно-правовым регулированием
общественных отношений.

Функциональное назначение уголовного права, обозначенное в столь общей
форме, исторически изменчиво и по-разному проявляется в различных
исторических условиях. Его конкретное социально-историческое содержание
зависит прежде всего от особенностей того общественно-политического
строя, устойчивость которого обеспечивается уголовно-правовыми
средствами. Феноменологический смысл объективно существующих функций
уголовно-правового регулирования, естественно, получает свое
герменевтическое выражение и в текстах законов. Так, в период
становления советского политического режима в ст. 1 УК РСФСР 1926 г.
указывалось, что «уголовное законодательство РСФСР имеет задачей охрану
социалистического государства рабочих и крестьян и установленного в нем
правопорядка от общественно-опасных действий (преступлений) путем
применения к лицам, их совершившим, указанных в настоящем Кодексе мер
социальной защиты».

Хрущевская «оттепель», попытки создать «социализм с человеческим лицом»
привели в 1960 г. к переформулировке целей нового УК. Как отмечалось в
ст. 1, он имел «задачей охрану общественного строя СССР, его
политической и экономической системы, личности, прав и свобод граждан,
всех форм собственности и всего социалистического правопорядка от
преступных посягательств». Как видим, прежний объект уголовно-правовой
защиты — социалистическое

29

государство — в соответствии с требованиями времени оказался замененным
на новый — общественный строй СССР, его политическая и экономическая
система, личность, права и свободы граждан, все формы собственности и
весь социалистический правопорядок. Способы же решения этой задачи
остались старыми — определение, какие общественно опасные деяния
являются преступными, и установление наказания лицам, их совершившим.

Смена общественно-политического строя в первой половине 90-х годов
заставила законодателя иначе сформулировать и функции уголовного права.
Теперь, как провозглашается в ст. 2 УК РФ, принятого в 1996 г.,
«задачами… Кодекса являются: охрана прав и свобод человека и
гражданина, собственности, общественного порядка и общественной
безопасности, окружающей среды, конституционного строя Российской
Федерации от преступных посягательств, обеспечение мира и безопасности
человечества, а также предупреждение преступлений».

Таким образом, формирование нового общественно-политического строя, т.
е. качественное изменение характера образующих его общественных
отношений, повлекло за собой и соответствующее изменение функционального
содержания уголовно-правового регулирования, а следовательно, и самого
уголовного права. Иными словами, предмет правового регулирования и с
точки зрения науки уголовного права, всегда обобщающей
социально-юридическую практику, является тем фактором, который
определяет метод уголовно-правового воздействия. Это ставит уголовное
право в один ряд с другими отраслями правовой науки и означает, что
открытые наукой основные законы формирования, развития и
функционирования системы права распространяются и на него.

Учитывая вышесказанное, нет нужды пояснять, почему вопрос о предмете
уголовно-правового регулирования относится к числу ключевых проблем
науки уголовного права. Между тем вплоть до конца 30-х годов понятие
«предмет уголовно-правового регулирования» отсутствовало в юридической
литературе. Причина этого, однако, состояла не в том, что вопрос об
объекте воздействия уголовного закона никем не ставился, а в том, что он
традиционно связывался лишь со спецификой двух основных отраслевых
понятий — преступления и наказания, т. е. со степенью общественной
опасности правонарушения, и обусловленной ею интенсивностью мер
государственного принуждения. Последнее приводило к неопределенному
сужению сферы действия уголовных кодексов; в противном случае их
объектом оказывалась одна лишь воля потенциального или

30

актуального преступника. Исходя из этого, в учебной литературе со
времени появления первого учебника по уголовному праву и до наших дней
понятие уголовного права, как правило, связывается не с особенностями
предмета и метода правового регулирования, как это имеет место,
например, в науках государственного, административного, гражданского или
трудового права, а лишь с констатацией того, что уголовное право
определяет, какие деяния являются преступлениями и какие наказания
подлежат применению к лицам, их совершившим.1 Только с середины 70-х
годов XX в. в связи с развитием теории уголовной ответственности понятие
уголовного права стало связываться также с определением оснований и
пределов уголовной ответственности, а равно условий освобождения от этой
отвественности и наказания.2

Такое представление о содержании и предмете уголовного законодательства
наглядно проявлялось и в названиях памятников (источников) уголовного
права России, и в структуре их общих предписаний. Например, название
«Уложение о наказаниях уголовных и исполнительных» (1845 г.) полностью
соответствовало представлению о том, что центр тяжести материальной
части уголовного законодательства лежал на наказании.3 Отказ от аналогии
и признание того факта, что содержанием уголовных законов является
определение не только наказания, но и преступления, вызвало
«необходимость составить для совокупности уголовных законов имя из
означений отдельных предметов их содержания ».4 Такому требованию
отвечало бы, несомненно, название «Уложение о преступлениях и наказаниях
». И только «в видах же сокращения этого последнего, длинного названия»’
было найдено другое, «более краткое, простое и отвечающее требованиям
техники».6 Так, в 1903 г., несмотря на определенное сопротивление
Редакционной комиссии, предложившей

1 Курс советского уголовного права: В 6 т. Т. 1 / Под ред. Н. А.
Беляева, М. Д. Шаргородского. Л., 1968. С. 8; Курс советского уголовного
права. Т. 1. М., 1970. С. 7; Уголовное право Украины. Общая часть. 2-е
изд. / Под ред. М. И. Бажанова, В. В. Сташиса, В. Я. Тация. Харьков,
1998. С. 4; Мороз В. В., Безлюдов О. А. Уголовное право Республики
Беларусь. Общая часть: Учебник. Минск, 1997. С. 10.

1 Советское уголовное право: Часть Общая / Под ред. М. А. Гельфера, П.
И. Гришаева, Б. В. Здравомыслова. М., 1972. С. 3; Уголовное право. Общая
часть: Учебник для вузов / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова.
М., 1997. С. 5.

3 Свод замечаний на проект Общей Части Уложения о наказаниях,
выработанный редакционною комиссией. Т. I. СПб., 1884. С. 38.

4 Там же. С. 30. ‘ Там же. С. 38. 6 Там же. С. 30.

31

озаглавить новый кодекс «Уложение о наказаниях», оформилось название
«Уголовное уложение».

В структуре общих предписаний норма, определяющая круг отношений,
являющихся предметом уголовно-правовой охраны (регулирования), появилась
только в 1919 г. Между тем еще в ходе обсуждения проекта Общей части
«Уложения о наказаниях» раздавались призывы отдельных криминалистов
«указать, что и для чего должно охраняться новым уложением».7 В новых
исторических условиях на эти вопросы ответили с откровенно классовых
позиций авторы «Руководящих начал по уголовному праву РСФСР ». Например,
в ст. 2 говорилось: «Уголовное право имеет своим содержанием правовые
нормы и другие правовые меры, которыми система общественных отношений
данного классового общества охраняется от нарушения (преступления)
посредством репрессии (наказания)». В ст. 3 определялось, что советское
уголовное право «имеет задачей посредством репрессии охранять систему
общественных отношений, соответствующую интересам трудящихся масс,
организовавшихся в господствующий класс в переходный от капитализма к
коммунизму период диктатуры пролетариата». УК РСФСР 1922 г. кардинально
изменил подход к определению предмета уголовно-правового регулирования.
В соответствии со ст. 5 УК РСФСР 1922 г. к задачам Кодекса относилась
защита государства трудящихся не только от преступлений, но и от
«общественно опасных элементов). При этом под общественно опасными
элементами понимались не только те лица, кто совершил общественно
опасные действия, вредные для общества, но и те, чья деятельность
свидетельствует о серьезной угрозе общественному порядку (ст. 7), а
также лица, связанные «с преступной средой данной местности »(ст. 49).
Аналогичным образом определялись контуры предмета уголовно-правового
регулирования и в УК РСФСР 1926 г. (ст. 7). В Основах 1958 г., как и
вУКРСФСР 1960 г., подчеркивалось, что только советский социалистический
правопорядок берется под охрану (регулируется) уголовным
законодательством. Так постепенно складывалась законодательная основа
для формирования в науке уголовного права понятий предмета и метода
(средств) уголовно-правовой охраны (регулирования).

Впервые понятие «предмет правового регулирования» как таковое появилось
в уголовно-правовой науке в ходе дискуссии о системе советского права
(1938-1941). Сторонником введения этого

‘ Там же. С.:

термина в науку и законодательную практику в свое время был М- А-
Шаргородский, который писал: «Предметом уголовного права, как будто не
вызывающим никаких сомнений, являются те общественные отношения, которые
мы понимаем под словом “преступление”, и связанное с ним наказание ».8
Еще ранее подобное мнение высказывал М. А. Аржанов.’ Аналогичные
утверждения преобладали и в учебной литературе 40—50-х годов.10 Как
видим, несмотря на введение в предвоенные годы нового понятия, оно
является по существу лишь модификацией традиционного — попыткой углубить
трактовку все того же преступного деяния. В этом случае новизна свелась
к истолкованию преступления как общественно опасного противоправного
виновного поступка, порождающего отношение между преступником и
обществом или потерпевшим. Виновное действие и общественное отношение
здесь если и не срослись, то предполагают друг Друга, находясь в
единстве. Между тем уже УК РСФСР 1960 г. и тем более УК РФ 1996 г. не
дают основания для такого отождествления, ибо предполагают охрану
уголовным правом общественного строя, т. е. такой системы общественных
отношений, которые существуют независимо от преступлений. Тем не менее
концепция «предмет — преступление» нашла последователей и в современной
научной и учебной литературе.11

Как известно, в ходе первой дискуссии о системе права большинство ученых
и практиков пришли к выводу, что именно общественные отношения являются
предметом регулирования той или иной отрасли права. Сторонники концепции
«предмет — преступление >>, поддерживая это положение, тем не менее
предмет уголовного права определяют как общественно опасную
деятельность, поскольку, на их взгляд, преступление как вид социального
поведения представляет собой общественное отношение. Например, в 70—80-е
годы подобную трактовку преступления в связи с анализом предмета
уголовно-правового регулирования предложил М. И. Ковалев. Он писал:

8 Шаргородский М. Д. Предмет и система уголовного права // Советское
государство и право. 1941. № 4. С. 41. — М. Д. Шаргородский впоследствии
отказался от этой позиции и присоединился к сторонникам концепции
«предмет — общественные отношения» (Курс советского уголовного права. Т.
1. Л., 1968. С. 9).

9 Аржанов М. А. О принципах построения системы советского
социалистического права// Сов. государство и право. 1939. № 3. С. 31.

10 Уголовное право. Общая часть / Научн. ред. В. Д. Меньшагин. М., 1948.
С. 8; ГерцензонА. А. Уголовное право: Учебное пособие. М., 1948. С.
12-13.

11 Уголовное право. Общая часть. Особенная часть: Курс лекций / Под ред.
А. Н. Игнатова, Ю. А. Красикова. Лекция 1. М., 1996. С. 1, 3.

33

32

«Преступление является общественным и одновременно правовым отношением,
а не просто юридическим фактом».12 Более подробно этот вопрос был
рассмотрен М. П. Карпушиным и В. И. Курляндским, которые попытались не
только выделить элементы структуры преступления (предмета
уголовно-правового регулирования) как «незаконного общественного
отношения» (объект, субъекты, содержание), но и показать значение такого
понимания преступления при исследовании ряда проблем науки уголовного
права.13 В настоящее время наиболее последовательно данную позицию
отстаивает П. А. Фефелов. По его мнению, преступное деяние должно
рассматриваться, во-первых, как конфликтное общественное отношение,
противоположное охраняемому уголовным законом общественному отношению,
во-вторых, как момент человеческой практики общества в целом, как
социальный прецедент.14 П. А. Фефелов считает, что такое понимание
сущности общественной опасности преступного деяния «является
предпосылкой для раскрытия особенностей уголовной ответственности,
охранительной функции уголовного права, принципов действия
уголовно-правового охранительного механизма, принципов борьбы с
преступностью».1′ Еще дальше в этом же направлении пошел В. К. Глистин.
Он считает, что преступление есть отношение человека к другому человеку
(или социальным общностям, включая государство), а преступность —
разновидность общественных отношений с антисоциальной направленностью.
«Следовательно, преступление можно рассматривать в двух аспектах: как
разрушительную силу и как созидательную антиобщественную силу».16 Такой
подход, по мнению В. К. Глистина, дает «объяснение общественно

12 Ковалев М. И. Советское уголовное право: Курс лекций. Свердловск,
1971. Вып. 1. С. 63. — Примечательно, что еще в 1887 г. Н. С. Таганцев
рассматривал «преступное деяние, как юридическое отношение, заключающее
в себе два отдельных момента: отношение преступника к охраняемому
законом юридическому интересу — преступление и отношение государства к
преступнику, вызываемое учиненным им преступным деянием — наказание»
(Таганцев Н. С. Лекции по русскому уголовному праву. Часть Общая. Вып.
1. СПб., 1887. С. 10).

13 Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность и состав
преступления. М., 1974. С. 71 и др.

14 Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой охраны: Основные
методологические проблемы. М., 1992. С. 25-26, 28.

15 Там же. С. 40-41.

16 Глистин В. К. Понятие преступления. Общественная опасность — основной
признак преступления // Уголовное право на современном этапе. Проблемы
преступления и наказания/ Под ред. Н. А. Беляева, В. К. Глистина, В. В.
Орехова. СПб., 1992. С. 207.

опасной сущности предварительной преступной деятельности», которая
«состоит в том, что и на этой стадии виновный создает антиобщественные
связи».17

Итак, некоторые юристы до сих пор считают возможным и даже необходимым
рассматривать преступление как специфическое общественное отношение. В
то же время немало криминалистов, которые отрицают правомерность такого
подхода.18 Правда, многие из них в своих высказываниях довольно
противоречивы. Так, например, В. Г. Смирнов, соглашаясь с мнением И. А.
Ребане, что преступление не является общественным отношением, тут же
отмечает: преступление как антисоциальное общественное отношение —
юридический факт особого свойства.19 Б. Т. Разгильдиев исключает
возможность признания преступления в качестве общественного отношения,
поскольку, если «это возможно, тогда всякое совершенное преступление,
разрушая одни общественные отношения, порождает другие».20 Однако далее
он пишет: «С момента совершения преступления общественные отношения,
охранявшиеся конкретной уголовно-правовой нормой, которая отражает
совершенное преступление, уже уничтожены… То, что было до совершения
преступления, с его совершением исчезло, имеется в виду охраняемое
общественное отношение ».21 А. И. Санталов вопреки собственному
предостережению «не смешивать понятия “отношение” и “акт проявления
отношения”, ибо уголовный закон запрещает под угрозой наказания не те
или иные неугодные отношения, а наиболее опасные акты поведения людей,
поступки, рассматриваемые здесь в качестве формы проявления
отношения»,22 при их оценке пришел к неожиданному выводу, что
«индивидуальные отношения могут представлять угрозу существующим
условиям жизни общества (преступления или антиобщественные
отношения)».23

17 Там же. С. 211.

18 Прохоров В. С. Преступление и ответственность. Л., 1984. С. 57-58;
Мальцев В. В. Категория «общественно опасное поведение» в уголовном
праве. Волгоград, 1995. С. 77-79; Кропачев Н. М. Уголовно-правовое
поведение и общественные отношения// Вести. ЛГУ. Сер. Право. 1984. Вып.
2. С. 65-66.

19 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. Л., 1965. С. 46,
129.

20 Разгильдиев Б. Т, Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
уголовного права РФ. Саратов, 1995. С. 90.

21 Там же. С. 94-95.

22 Санталов А. И. Общественные отношения и преступления// Вести. ЛГУ.
1974. № 4. С. 129.

23 Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. Л.,
1982. С. 37.

35

34

Преступление нарушает общественное отношение и тем самым выражает
отношение преступника к обществу. В этом смысле оно — акт
индивидуального произвола отдельного человека, но акт социально
значимый. Можно ли, однако, на том основании, что преступление — это
отношение человека к другим людям, сделать вывод, что преступление тоже
является общественным отношением? М. П. Карпушин и В. И. Курляндский,
например, полагают, что преступление — специфическое, «незаконное»
общественное отношение, и подчеркивают необходимость более глубокого
теоретического обоснования данного положения.2’1 Структура «незаконного
» общественного отношения, по их мнению, следующая: субъектами являются
стороны общественного отношения (преступник и потерпевший, а также
государство, запретившее такое отношение); объектом «незаконного »
отношения — то, на что оно посягает, причем «объект преступления не есть
что-то такое, что лежит за рамками преступления, это элемент
преступления »;25 содержание преступления (общественного отношения) —
«поведение, а именно: как относится субъект преступления к объекту».26
На наш взгляд, едва ли можно признать удачной попытку возвести
преступление «в ранг» общественного отношения.

Концепция «преступление — общественное отношение» ничего не дает, по
крайней мере, для решения тех задач, которые поставили перед собой М. П.
Карпушин и В. И. Курляндский, — анализа предмета уголовного права и
исследования вопроса об общественной опасности как признаке
преступления, поскольку элементы «незаконного» общественного отношения в
действительности оказались теми же самыми традиционно выделяемыми
элементами преступного поведения (объект «незаконного » отношения —
объект преступного поведения; объективная и субъективная стороны
преступного поведения — содержание «незаконного» отношения). Что же
касается субъекта преступного поведения и субъектов «незаконного »
отношения, то при непосредственном исследовании предмета
уголовно-правового регулирования, а также общественной опасности в
качестве признака преступления М. П. Карпушин и В. И. Курляндский не
обращаются к интерпретации преступления и правоотношения как
трехсторонних отношений. И это не случайно, поскольку тогда было бы
трудно

” Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность и состав
преступления. С. 72, 73. ” Там же. С. 77. 2’Там же. С. 81.

ответить на ряд справедливо возникающих вопросов: в чем заключается
общественная опасность преступления (в нарушении индивидуального,
частного интереса, «противостоящего в отношении субъекта»,27 или в
нарушении условий существования общества);28 как соотносится
преступление (общественное отношение между государством и преступником)
и уголовно-правовое отношение, порожденное фактом совершения
преступления, в чем их различие; какова социальная природа преступления
(отношения), и др.

На некоторые из этих вопросов попытались ответить Г. И. Буланов и Ю. А.
Демидов. Так, Г. И. Буланов считает, что преступление — идеологическое
общественное отношение, чуждое, противостоящее основным важнейшим
общественным отношениям социалистического общества. И именно
противоречие преступления интересам общества позволяет относить его
(преступление) к числу общественных отношений.29 Безусловно,
противоречие поступка интересам общества говорит и о его общественной
значимости, но, поскольку данное свойство поведения традиционно
закреплялось в термине «социально-негативное» поведение в отличие от
термина «социально полезное», нет необходимости, на наш взгляд, акты
поведения называть общественными отношениями. Дело в том, что Г. И.
Буланов, исследуя сущность общественной опасности по уголовному праву,
стремился доказать равновеликое значение субъективных и объективных
признаков в образовании ее свойства, что, по его мнению, возможно лишь в
случае трактовки преступления как общественного отношения, поскольку в
последнем неразрывно связаны субъект и объект, субъективная и
объективная стороны.30 Примечательно, что аналогичная конструкция
«преступление — общественное отношение » используется П. А. Фефеловым
для обоснования прямо противоположных выводов. Поскольку, по его мнению,
преступная деятельность должна рассматриваться как общественное
отношение и, следовательно, как частица человеческой практики, постольку
опасность конкретного преступления для общества «заключается не только в
причиненном, объективном вреде обществу и не главным образом в этом, а
прежде всего в том, что это конкретное деяние может стать образцом
типичным и в этом типичном выражении способным действительно

27 Коржанский Н. И, Объект посягательства и квалификация преступлений.
Волгоград, 1976. С. 36.

28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 536.

29 Буланов Г. И. О понятии и структуре общественной опасности по
советскому уголовному праву// Сб. учен. тр. Свердл. юрид. ин-та. 1973.
Вып. 28. С. 21.

30 Там же. С. 19.

37

36

причинять серьезный вред положительным ценностям общества».31 Исходя из
этого, П. А. Фефелов делает вывод, что «субъективная сторона (вина)
является важнейшим структурным элементом общественной опасности
преступного деяния»,32 что «для раскрытия механизма причинения вреда
общественным отношениям необходимо установление связи в направлении не
от объекта к умыслу и неосторожности, а от умысла и неосторожности
(субъективной стороны) к объекту».33

Таким образом, вместо того, чтобы выявить сущность преступления —
соотнести его с предметом уголовно-правового регулирования, показать их
взаимодействие, установить механизм образования ущерба, причиняемого
обществу преступлением, т. е. вскрыть социальные качества общественно
опасных деяний, Г. И. Буланов, приписав преступлению свойства
общественного отношения, ограничился анализом внешних проявлений
преступного поведения. Однако они — лишь исходный момент познания
общественной опасности, поскольку ни последствия преступления как
составная часть объективной стороны преступления, ни общественная
опасность личности субъекта преступления не могут получить своей
действительной оценки, если не принимать во внимание тот фундамент, на
котором стоит вся многокомпонентная конструкция общественной опасности
преступления: способы посягательства и его внешние условия,
разнообразные вредные последствия, особенности воли и другие
субъективные обстоятельства и т. п. — все то, что полностью
характеризует главное свойство преступления — дезорганизовывать
отношения между людьми.

Ю. А. Демидов считал, что характеристика преступления (общественного
отношения) как конфликтного или как незаконного34 не раскрывает
социальной сущности этого феномена. Например, социальную природу
преступления при социализме он видел в остатках досоциалистических
общественных отношений. «Преступление как отношение к вещам… — писал
Ю. А. Демидов, — есть в конечном счете отношения между людьми и
представляют собой общественные отношения, точнее, если речь идет о
социализме, остатки досоци-

31 Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой охраны… С. 31.

32 Там же. С. 29.

33 Там же. С. 27.

34 Фролов Е. А. Объект уголовно-правовой охраны и его роль в организации
борьбы с посягательствами на социалистическую собственность: Автореф.
докт. дисс. Свердловск, 1971. С. 8-9; КарпушинМ. П., Курляндский В. И.
Уголовная ответственность и состав преступления. С. 72-73.

алистических отношений».35 Не отрицая того, что социальная жизнь
неоднородна, что она включает в себя общественные отношения, в том числе
носящие «родимые пятна» прошлого и просто нетипичные, побочные явления,
мы не можем согласиться с трактовкой преступления как общественного
отношения, хотя, по-видимому, на взгляд Ю- А. Демидова, только такое
понимание преступления могло позволить избежать еще довольно часто в то
время встречавшихся в литературе высказываний о том, что причины
преступлений — лишь пережитки прошлого в сознании советских людей.36
Однако для того чтобы обосновать зависимость преступного поведения от
общественных отношений, нет необходимости называть само преступное
поведение общественным отношением. Именно соотнесение преступления с
предметом правового регулирования — общественными отношениями, а не
отождествление преступления и общественных отношений позволяет
установить общее внутреннее объективное свойство (качество) всех без
исключений преступлений, раскрыть их генетическую однородность и,
следовательно, общий источник зарождения, сферу существования,
историческую изменчивость, средства, методы и цели борьбы с
преступностью, т. е. выявить сущность общественной опасности преступного
посягательства не только как уголовно-правовой, но и как социальной
категории.

Преступление как вид социального поведения, акт проявления общественного
отношения нельзя рассматривать в качестве конфликтного,
антиобщественного отношения. И вовсе не потому, что если преступление
является общественным отношением, «то преступления нельзя относить к
деяниям общественно опасным. Они становятся деяниями общественно
полезными. С чем согласиться, конечно же, нельзя».37 Следуя логике
рассуждения Б. Т. Разгильдиева, общественно полезное поведение,
несомненно, является общественным отношением. Отнесение преступления к
категории общественных отношений даже с оговоркой, что речь идет о
специфическом и незаконном общественном отношении, необоснованно, так
как: 1) общественные отношения — форма связи, или «сцепления», людей,
тогда как преступление напротив разрывает, по крайней мере, одну из
многих связей человека с другими людьми и обществом; 2) общественные
отношения

35 Демидов Ю. А. О социально-исторической сущности преступления //
Личность преступника и уголовная ответственность. Саратов, 1979. Вып. 1.
С. 36.

36 Советское уголовное право. Часть Общая / Под ред. М. А. Гельфера, П.
И. Гришаева, Б. В. Здравомыслова. С. 75.

37 Разгильдиев Б. Т. Задачи уголовного права Российской Федерации и их
реализация. Саратов( 1993. С. 37.

39

38

предполагают организованность и порядок; преступление — это акт,
дезорганизующий порядок; 3) общественные отношения, в отличие от
преступления, опосредуются различными социальными институтами и
учреждениями; 4) общественные отношения — форма/результат массовой
деятельности людей, и поступок «вкладывается» в мир общественных
отношений тогда, когда он соответствует этой деятельности; преступление
— чужеродное образование, внедрившееся в ткань общественных отношений;
5) общественные отношения — форма, в которой осуществляется социальная
деятельность; преступление антисоциально (или, по крайней мере,
асоциально) и поэтому также остается «одиночным актом, тонущим в море
актов противоположных»;38 6) общественные отношения имеют и определенный
круг субъектов, в том числе организованных определенным образом; ни
отдельно взятый преступник, что очевидно, ни сколь угодно большая масса
так или иначе организованных преступников не придают совершаемым ими
преступлениям качество общественных отношений.39

Вместе с тем имеются и более глубокие — методологические — основания для
отрицания рассматриваемой точки зрения. Еще Гегель утверждал, что
сущность любого предмета или явления заключена не в них самих, а
«находится » вовне, будучи опосредована той тотальной целостностью,
моментами которой выступают изучаемые феномены.40 На этих же позициях
стоит и современный системный анализ; в его понятийном аппарате лишь
понятие «тотальная целостность» заменено понятием «система». Но и в том,
и в другом случае предмет исследования обнаруживает сущностные
(системные) свойства, приданные ему тем целым (системой), частью
(элементом) которой он является. Право, преступление, наказание известны
только в обществе, порождены и детерминированы той тотальностью
(системой) общественных отношений, которая делает их социальными
явлениями. Но если сущность и определяющая ее тотальность общественных
отношений находятся вне каждого отдельного преступления (как, впрочем, и
уголовно-правовой нормы, это преступление определяющей), то
преступление, в принципе, не может отождествляться с общественным
отношением. Это различные, не совпадающие друг с другом феномены. В
противном случае сущность опосредствовала бы не

* Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 159.

‘ Прохоров В. С. Преступление и ответственность. С. 58.

0 Гегель Г. В. Ф. Наука логики: В 2-х т. Т. 2. М., 1971. С. 7-9.

явление, а саму себя, и наука, потеряв свой предмет, превратилась бы в
искусство тавтологии, в свод определений по типу Ыет рег Шет.

Конечно, нельзя не учитывать, что как общественные отношения
обусловливают не только общественно полезное и общественно опасное
поведение, так и различные виды негативного социально отклоняющегося
поведения, внедрившись в ткань общественных отношений, в известном
смысле воспроизводят и выражают их свойства. Именно поэтому, изучая
общественно опасное поведение, мы тем самым с определенной стороны
познаем и общественное отношение, в рамках которого оно совершается. В
этом, на наш взгляд, заключается положительное зерно концепции «предмет
— преступление». Строго говоря, сущность может быть понята в процессе
познания явлений, в которых (перед которыми) она является. С этой точки
зрения характеристика любого общества должна включать в себя
характеристику и его преступлений, и его права, в том числе уголовного.

В результате в отечественной науке все больше получают признание в
качестве предмета уголовно-правового регулирования общественные
отношения, отнюдь не тождественные совершаемым Преступлениям. Однако до
сих пор не существует единства мнений по поводу того, что именно следует
понимать под общественными отношениями как предметом правового
регулирования. В частности, В конце 60-х годов широкое распространение в
науке получило положение о том, что общественные отношения, регулируемые
уголовным правом, существуют только в форме правовых. Это привело к
возникновению концепции «предмет уголовно-правового регулирования —
правоотношение», которая и в настоящее время имеет многочисленных
сторонников. Причем если до середины 80-х годов подобное понимание
предмета уголовного права было свойственно только сторонникам так
называемого узкого понимания предмета уголовно-правового
регулирования,41 то в настоящее время в литературе можно в равной мере
встретить и утверждение, что уголовное Право регулирует только
уголовно-правовые отношения, порожденные преступлениями,42 и утверждение
о том, что в предмет уголовного права входят также «общие охранительные
правовотношения»,

” Курс советского уголовного права. Т. 3/ Под ред. Н. А. Беляева, М. Д.
Шаргород-ского. Л., 1973. С. 60; Советское уголовное право. Общая часть.
М., 1974. С. 3-4; Советское уголовное право. Часть Общая/ Под ред. М. А.
Гельфера, П. И. Гришаева, Б. В. Здравомыслова. С. 4.

” Петрова Г. О. Уголовно-правовое отношение. М., 1986. С. 4-5; Уголовное
право Украины. Общая часть. С. 5; Мороз В. В., Безлюдов О. Л. Уголовное
право Республики

41

40

«уголовные правоотношения с пассивными обязанностями субъектов»43 и т.
п.

Нам представляется, что предмет уголовно-правового регулирования не
может отождествляться с уголовно-правовыми отношениями. При этом речь
идет именно об уголовном правоотношении, но для исключения из предмета
уголовно-правового регулирования общественных отношений,
регламентируемых прочими отраслями права, нет никаких оснований.

Подмена проблемы предмета уголовного права проблемой уголовно-правового
отношения как объекта его охраны, во-первых, не нацеливает на
исследование многообразных отношений, которые могут и должны
подвергаться, но не подвергнуты уголовно-правовому регулированию,44 а
также тех общественных отношений, «которых еще нет в конкретный период и
даже в современных условиях, но которые могут или должны будут появиться
в предвидимом будущем».45 Между тем именно общественные отношения
обладают той властной силой, которая предопределяет деятельность
законодателя. Во-вторых, такая подмена ведет к противопоставлению
уголовно-правовой нормы и уголовного правоотношения, тогда как одним из
условий законности является «соответствие смыслового значения
содержания» нормы с юридическим содержанием правоотношений. В-третьих,
она дает основание считать, что уголовные правоотношения могут возникать
до и помимо норм уголовного права, а затем уже ими регламентируются и
закрепляются. Наконец, она затрудняет совершенствование действующего
законодательства и практики его применения, поскольку нельзя определить,
эффективны ли средства и способы правового воздействия, не подвергая
анализу сами отношения, в которых заключена, говоря словами Гегеля и К.
Маркса, «правовая

Беларусь. Общая часть… С. 9; Романов А.К. Уголовно-правовое
регулирование общественных отношений. М., 1992. С. 43, 56, 58, 91.

43 Хомич В. М. Теоретические проблемы уголовной ответственности:
Автореф. докт. дисс. Минск, 1997. С. 14; Ораздурдыев А. М. Введение в
Общую часть уголовного права. Ашхабад, 1990. С. 22; Наумов А. В.
Российское уголовное право. Общая часть: Курс лекций. М., 1996. С. 15.

н Так, например, Б. Т. Разгильдиев отрицает за уголовным правом
способность регулировать общественные отношения. Поэтому вовсе не
удивительно, что он считает: «Если это общественное отношение, значит,
оно необходимо обществу, его членам, значит, оно законно. Если же
отношение незаконно, значит, оно не является общественным» (Разгильдиев
Б.Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач уголовного права
РФ. С. 90).

45 Орехов В. В. Социология в науке уголовного права. Л., 1985. С. 26.

природа вещей»; последняя не может приспосабливаться к закону, а
требует, чтобы закон приспосабливался к ней.46

Правовая сторона общественных отношений не есть нечто внешнее по
отношению к их собственному содержанию, представляя собой лишь более или
менее адекватное отражение их внутренней урегулированности и порядка, им
свойственного. Когда говорят, что первична сама социальная связь,
фактическое общественное отношение, а правовая норма, правоотношение —
вторичны, тем самым подчеркивается лишь то, что содержание (социальная
связь) предопределяет форму, что общественные отношения как объект
будущего правового регулирования, как правило, складываются еще до
издания правовой нормы, но отнюдь не утверждается возможность
существования «бесформенного содержания » или «бессодержательной
формы».46* Лишь в рамках единого целого можно анализировать элементы
системы правового регулирования, выделяя их «фактическую» и «правовую»
стороны. Поэтому можно согласиться с утверждением, что общественные
отношения, регулируемые уголовным правом, существуют только в правовой
форме, если, разумеется, не рассматривать в качестве предмета
регулирования отношения, которые могут, должны подвергаться, но не
подвергнуты уголовно-правовому регулированию, и не предлагать уголовные
правоотношения на роль «основного» или «второго» предмета
уголовно-правового регулирования.

Параллельно с вышеперечисленными концепциями в науке уголовного права
возникло и получило развитие другое направление — концепция «предмет
уголовного права — фактические общественные отношения» (при этом понятие
«фактические общественные отношения» включает и понятие правоотношений,
если только они регулируются не уголовно-правовыми нормами). Это
направление имеет несколько модификаций.

Перечень видов общественных отношений, предложенных в юридической
литературе на роль предмета уголовно-правового регулирования,
разнообразен: 1) отношения между преступником и государством; 2)
отношения между государством и гражданином, совершившим общественно
опасное деяние, по поводу применения принудительных мер медицинского
характера (П. С. Дагель, Р. И. Михеев, Г. В. Назаренко); 3) между
государством и гражданином по поводу его

* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 122.

** Прохоров В. С., Кропачев Н. М., ТарбагаевА. Н. Механизм
уголовно-правового регулирования: Норма, правоотношение,
ответственность. Красноярск, 1989. С. 24.

43

42

общественно полезного поведения в сфере борьбы с преступностью или
предотвращения вреда (3. А. Астемиров, А. Н. Тарбагаев, И. Э.
Звечаровский); 4) между государством и преступником по поводу различных
видов социально положительного поведения последнего (П. С. Дагель); 5)
между государством и преступником по поводу различных видов
антиобщественного непреступного поведения последнего (Р. А. Сабитов, И.
Э. Звечаровский); 6) между государством и лицом, не достигшим возраста
уголовной ответственности, совершившим общественно опасное деяние (Б. Т.
Разгильдиев); 7) отношения между государством и морально неустойчивыми
лицами по поводу удержания последних от совершения преступлений (А. В.
Наумов, Г. А. Кригер); 8) политические отношения, складывающиеся по
поводу предупреждения преступлений (Г. И. Начкебия); 9) отношения,
возникающие на основе отдельных норм Особенной части УК, которые
«самостоятельно (не “в паре” с нормами других отраслей) обязывают к
активным действиям» (А. А. Пионтковский, О. Э. Лейст, Н. Д. Дурманов);
10) отношения, связанные с удержанием лица от совершения преступления
посредством угрозы применения мер уголовно-правового воздействия,
содержащихся в уголовно-правовых нормах (А. В. Наумов, А. Н. Тарбагаев,
В. С. Прохоров). При этом некоторые авторы ограничивают предмет
уголовно-правового регулирования только каким-то одним видом
общественных отношений, другие предлагают различные классификации
общественных отношений — предмета уголовно-правового регулирования.
Трудности в установлении действительного предмета уголовного права
имеют, на наш взгляд, главным образом, технико-юридические предпосылки.
Таких предпосылок, по крайней мере, две: во-первых, хотя традиционно в
статьях уголовного кодекса, посвященных задачам и функциям уголовного
права или понятию преступления, упоминаются конкретные виды общественных
отношений, однако столь же традиционно в уголовных кодексах говорится не
о регулировании, а об охране этих общественных отношений; во-вторых,
вполне может сложиться впечатление, что в уголовном законодательстве
ничего не говорится о регулировании отношений, возникающих вследствие
общественно опасных действий, однако даже поверхностный анализ
нормативного материала свидетельствует об обратном.

Первое обстоятельство предопределило появившееся в науке предложение
различать понятия правового регулирования и правовой охраны. Второе
вызвало незатихающие по сей день споры не только о субъектах отношений,
возникающих вследствие общественно опасных действий (преступник,
невменяемый, потерпевший, общество,

государство, его органы), об их социальной природе (антисоциальные,
общественно полезные, политические), но даже о временных рамках
существования (с момента совершения общественно опасного деяния, с
момента привлечения в качестве обвиняемого и т. д.).

Идея различать понятия уголовно-правового регулирования и
уголовно-правовой охраны принадлежит, по-видимому, О. С. Иоффе и М. Д.
Шаргородскому. По мнению этих ученых, нормы уголовного права регулируют
только отношения, возникающие вследствие совершения преступлений, — иные
отношения уголовное право «не регулирует, а охраняет».47 «Обладатель
блага, охраняемого уголовным законом, совершает определенные
положительные действия, — писали эти авторы в более поздней работе, — но
он совершает их как участник не уголовных, а других правоотношений,
поскольку уголовное право лишь охраняет его благо, но не регламентирует
принадлежащих ему правомочий ».48

В собственно уголовно-правовой литературе данная позиция наиболее
развернуто была сформулирована в работах В. Г. Смирнова в начале 60-х
годов. Он писал: «Если все иные отрасли советского права создаются в
целях организации определенного порядка каких-либо отношений, которые
затем в этих же целях и обеспечиваются соответствующими методами
правового воздействия, то уголовное законодательство, напротив,
создается в целях охраны, обеспечения нормального процесса
социалистических общественных отношений ».49

Подлинная специфика уголовного права, по мнению В. Г. Смирнова, состоит
в том, что уголовное право хотя и запрещает действия, которые могут
нарушить порядок отношений, регулируемых другими отраслями права, однако
сам порядок отношений не определяет, а потому эти отношения и не
регулирует.50 При этом «нормы уголовного законодательства определяют
права и обязанности сторон общественного отношения, возникающего
вследствие совершения какого-либо преступления».51

В 70—80 годы такая позиция защищалась в работах А. В. Баркова, Я. М.
Брайнина, В. А. Владимирова, Ю. И. Ляпунова, Н. С. Лейкиной, Г. О.
Петровой, А. В. Ушакова, Е. А. Фролова.

47 Шаргородский М. Д., Иоффе О. С. О системе советского права // Сов.
государство и право. 1957. № 6. С. 108.

48 Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. М., 1961. С.
216. — См. также: Лейст О. Э. Санкции в советском праве. М., 1962. С.
105-106.

49 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. С. 17.

50 Там же. С. 12.

51 Там же.

44

В настоящее время наиболее последовательно данную позицию отстаивает П.
А. Фефелов и И. Я. Козаченко. Так, например, И. Я. Козаченко считает,
что уголовное право сориентировано на два предмета регулирования: первый
— охрана наиболее важных для общества отношений независимо от сферы
человеческой деятельности (производственной, управленческой,
имущественной, духовной и т. д.); второй — регулирование отклоняющихся
(аномальных) отношений, противоречащих интересам не только отдельных
граждан, но и

общества в целом.”

Характер взаимосвязи этих двух «видов общественных отношений» —
предметов уголовно-правового регулирования (охраны) — оценивают в
литературе по-разному: самостоятельные, относительно самостоятельные,
противоположные. Однако в любом случае речь идет именно о двух
самостоятельных предметах уголовного права: отношения, существующие до
совершения преступления, и отношения, возникающие в связи с совершением
преступления. И это несмотря на казалось бы аксиоматичный постулат, что
«отрасль права представляет собой обособленную совокупность юридических
норм, институтов, регулирующих однородные (курсив наш. — Авт.)
общественные отношения».53

В уголовно-правовой теории противопоставление двух предметов уголовного
права происходит в двух направлениях: при характеристике их социальной
природы (наиболее важные — аномальные) и правовой формы (охраняются —
регулируются). И если связующий компонент этих сфер — преступление — не
вызывает ни у кого сомнений, то границы отношений, претендующих на роль
предмета уголовно-правового регулирования (у некоторых авторов —
«охраны»), являются объектом жесточайших споров. Одни исследователи
стремятся включить в число регулируемых уголовным правом все новые и
новые виды отношений; другие пытаются расширить границы отношений,
охраняемых уголовным законом. Так, по мнению В. М. Хомича, уголовное
право регулирует, но охранительные отношения (общие и конфликтные);54 Б.
Т. Разгильдиев, наоборот, считает, что уголовное право лишь охраняет
общественные отношения

” Уголовное право. Общая часть… / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А.
Незнамова. С. 15. — См. также: Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой
охраны… С. 220-221; Ораздурдыев А. М. Введение в Общую часть
уголовного права. С. 18—19.

!3 Теория государства и права: Учебник для юридических вузов и
факультетов / Под ред. В. М. Корельского, В. Д. Перевалова. М., 1997. С.
317.

54 Хомич В. М. Теоретические проблемы уголовной ответственности… С.
14-16.

46

и до и после совершения преступления;55 наконец, Г. И. Начкебия
утверждает, что уголовное право регулирует только отношения до
совершения преступления, а «правовое положение лица, совершившего
преступление, уголовным правом устанавливаться не может».56

Если учитывать то, что предмет правового регулирования обусловливает
метод правового регулирования, то несомненно, что ответ на вопрос, какие
отношения регулируются уголовным правом, следует искать в текстах
уголовного законодательства. Раз так, то у непосвященного читателя
(цитируемых работ) может сложиться впечатление, что уголовное
законодательство категорически не желает давать ответ на поставленный
выше вопрос.

Аналогичная ситуация сложилась в науке гражданского права после того,
как Основы и республиканские гражданские кодексы установили
гражданско-правовое регулирование личных неимущественных отношений, не
связанных с отношениями имущественными (честь и достоинство, право на
собственное изображение, на письма, дневники, заметки). Возник
естественный вопрос, можно ли и впредь определять гражданское право как
отрасль права, регулирующую имущественные и только связанные с ними
личные неимущественные отношения, или прежнее определение нуждается в
пересмотре?57 Нам представляется, что результаты поиска ответа на
поставленный вопрос поучительны и для науки уголовного права.

В цивилистической литературе было предпринято множество попыток
определить предмет гражданского права. С точки зрения наших интересов,
все они могут быть сведены к двум, которые назовем условно — формальный
и сущностный.

О. С. Иоффе ответ на вопрос, поставленный гражданским законодательством,
связывал с введением в научный оборот понятий правового регулирования и
правовой охраны. И это несмотря на то, что в гражданском
законодательстве и раньше и теперь говорится о том, что все отношения,
отнесенные законодателем к предмету гражданско-правового регулирования,
именно регулируются гражданским законодательством (ст. 1 Основ 1961 г.,
ст. 1 Основ 1991 г., ч. 1 п. 1 ст. 2 ГК РФ 1994 г.). По мнению О. С.
Иоффе, правовое регулирование в широком смысле включает в себя также и
правовую охрану. В узком же смысле под регулированием он понимает лишь

” Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
уголовного права РФ. С. 94-95.

” Начкебия Г. ИЛ) Предмет науки уголовного права: Автореф. докт. дисс.
Тбилиси, 1997. С. 46-47; 2) Предмет уголовного права. Тбилиси, 1997
(резюме на рус. яз.). С. 246.

” Иоффе О. С. Развитие цивилистической мысли в СССР. Ч. 1. Л., 1975. С.
92.

47

нормирование общественных отношений в нормальном состоянии, а под
охраной — применение санкций к правонарушителям. Исходя из этого, О. С.
Иоффе пришел к выводу, что гражданское право регулирует лишь
имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения.
Личные неимущественные отношения, не связанные с имущественными,
гражданское право только охраняет, но не регулирует.’8 Необходимо
признать, что О. С. Иоффе не ограничился формальным противопоставлением
предложенных им понятий регулирования и охраны, а попытался, насколько
мог, доказать несовместимость фактической природы имущественных
отношений с природой личных неимущественных отношений, не связанных с
имущественными. Последние «возникают в силу иных факторов и между
другими субъектами, — писал он, — нежели имущественные отношения.
Поэтому они не однородны отношениям имущественным и не входят в предмет
гражданско-правового регулирования ».59

Иной подход представлен в работах Ю. К. Толстого, Е. А. Флейшиц, А. Л.
Маковского. Так, по мнению Ю. К. Толстого, общим существенным признаком
всех отношений, регулируемых гражданским правом, является равенство их
участников.’0 Е. А. Флейшиц и А. Л. Маковский однородный характер
предмета гражданского права видели в имущественных отношениях, с
которыми, в конечном счете, так или иначе связаны обе группы личных
неимущественных отношений.61

Не беря на себя смелость оценивать предложенные концепции, подчеркнем,
что если идея О. С. Иоффе нашла многочисленных последователей в
уголовном праве, то исследования природы общественных отношений,
образующих предмет уголовного права, представлены в литературе намного
беднее.

По мнению большинства криминалистов, основным материальным признаком
отношений, возникающих в результате совершения преступления, является
общественная опасность действия, породившего эти общественные отношения.
Так считают, например,

М. И. Ковалев62 и М. Д. Шаргородский,63 однако им возражает В. Г.
Смирнов, который пишет: «Чтобы раскрыть предмет уголовно-правового
регулирования, надо ориентироваться не на юридический факт, порождающий
уголовно-правовые отношения, а на специфику общественного отношения,
вызывающего необходимость урегулирования его мерами уголовно-правового
воздействия».64 Поскольку вид правонарушения произведен от предмета
правового регулирования, то он не может не отражать своеобразие
общественных отношений, составляющих самостоятельный предмет отрасли, а
потому правы те авторы, которые связывают особенности названных
отношений с общественной опасностью преступления. Между тем, считая
такую характеристику отношений «первоочередной >>, «главной и основной
», они не учитывают, что характеристика отношения через деятельность, в
связи с которой складывается это отношение, хотя и является необходимой,
однако далеко не единственной и не главной. Видимо, понимая
недостаточность такой характеристики, В. П. Божьев, А. Ф. Возный, Р. Р.
Галиакбаров, И. Н. Даныпин, Ю. А. Демидов, Н. И. Загородников, П. С.
Тоболкин, Е. А. Фролов и др. в работах 70-80-х годов предлагали
определять отношение между преступником и государством как социально
вредное общественное отношение, чуждое по своей природе социализму. «Они
чужды по своей природе советскому строю, — писал И. Н. Даньшин, — они не
базируются на его экономической, политической и идеологической основе. В
настоящее время ставится задача вытеснения их из советской
действительности, задача их полной ликвидации».’5 Несмотря на
идеологически устаревшую терминологию, мысль названных авторов
совершенно ясна и имеет, так сказать, универсальный характер: в данном
контексте речь может идти в равной степени и о современной постсоветской
эпохе с той только разницей, что теперь говорилось бы о вытеснении из
формирующейся капиталистической действительности «пережитков
социализма». Поэтому не случайно эта позиция нашла последователей и в
литературе 90-х годов.66 Причем,

” Иоффе О. С. Охрана чести и достоинства граждан// Сов. государство и
право.

1962. № 7. С. 61-62.

” Иоффе О. С. Развитие цивилистической мысли в СССР. С. 92—93.

60 Толстой Ю. К. 1) Кодификация гражданского законодательства в СССР
(1961-1965 гг.): Автореф. докт. дисс. Л., 1970. С. 19-20; 2) Гражданское
право и гражданское законодательство// Правоведение. 1998. № 2. С. 134.

” Флейшиц Е. А., Маковский А. Л. Теоретические вопросы кодификации
гражданского законодательства // Сов. государство и право. 1963. № 1. С.
89.

48

62 Ковалев М. И. Советское уголовное право… С. 64.

63 Курс советского уголовного права. Т. 1. Л., 1968. С. 25-26.

” Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. С. 50.

65 Даньшин И. Н. Правовые отношения в уголовном праве // Вопросы
государства и права. М., 1974. Вып. 2. С. 237.

” Глистин В. К. Понятие преступления. Общественная опасность — основной
признак преступления. С. 207; Ораздурдыев А. М. Введение в Общую часть
уголовного права. Общая часть. С. 9,21; Фефелов П. А. Механизм
уголовно-правовой охраны. С. 221; Уголовное право. Общая часть… / Отв.
ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. С. 14-17.

49

например, для В. К. Глистина и П. А. Фефелова подобная оценка социальной
природы предмета уголовно-правового регулирования имеет определенное
методологическое значение. Для В. К. Глистина это возможность доказать
общественную опасность «негодных посягательств », предварительной
преступной деятельности и деликтов создания опасности,67 а для П. А.
Фефелова — основное средство раскрытия сущности общественной опасности
преступного деяния.68 Представляется, что одной из ошибок, которая
привела указанных авторов к подобным выводам, является отождествление
понятий «деятельность» и «отношение». Так, Н. И. Загородников и Р. Р.
Галиакбаров не раз упоминают, что и «уголовные правонарушения
представляют собой отношения между их субъектами» или что «конфликтное
общественное отношение выступает в качестве преступления ».69
Отождествление общественно опасного, негативного, социально
отклоняющегося по своей природе поведения и отношения, образовавшегося
вследствие такого поведения, и приводит Н. И. Заго-родникова и Р. Р.
Галиакбарова к мысли о том, что сами эти отношения являются
антисоциальными, не базируются на экономической и политической основе
данного общества, и потому в осуществлении и закреплении таких отношений
это общество не только не заинтересовано, но и всемерно стремится к
полной их ликвидации.70

Ни преступление, ни отношения, возникающие в результате его совершения,
не могут рассматриваться как пережитки прошлого, не имеющие никаких
связей с реальной действительностью современного общества. Общественное
отношение — интегрированный результат множества отдельных человеческих
поступков, как лежащих в рамках нормативных требований, так и нарушающих
их. Однако несовпадение свойств деяний и общественных отношений, в
которых эти деяния совершаются, позволяет обратить внимание, во-первых,
на то, что включаться в состав общественных отношений может не каждый
поступок человека, а лишь такой, который объективно согласуется с ними,
т. е. способен интегрироваться системой, в известном смысле,

” Глистин В. К. Понятие преступления… С. 207, 210-211, 225.

” Фефеяов П. А. Механизм уголовно-правовой охраны… С. 28-33, 221.

” Загородников Я. И. О содержании уголовных правоотношений // Сов.
государство и право. 1962. № 11. С. 86; Галиакбаров Р. Р. Перспективы
общественных отношений, связанных с негативными сторонами деятельности
человека // Межвуз. сб. научн. тр. Свердл. юрид. ин-та. 1977. Вып. 4. С.
20.

70 Галиакбаров Р. Р. Уголовное право и общественные отношения
конфликтного характера// Там же. 1973. Вып. 28. С. 75.

растворяться в ней, а не оставаться неким «инородным телом»;71
во-вторых, на то, что, интегрируясь и «растворяясь », поступок никогда
полностью не теряет своих собственных качеств, и, следовательно, в
рамках отмеченного единства между действием и общественными отношениями
сохраняется различие, позволяющее рассматривать общественные отношения
как нечто детерминирующее и самостоятельное по отношению к деянию.71а Не
случайно один и тот же поступок может быть совершен в разных социальных
системах, хотя оцениваться он будет неодинаково. Следовательно,
характеристика отношений через конкретный поступок человека, в связи с
которым они образовались, недостаточна для раскрытия всех свойств
общественного отношения.

Каждое лицо, совершившее преступление, является субъектом того общества,
на общественные отношения которого посягает его деяние. При этом во
многих случаях лицо может оказаться даже субъектом конкретного
единичного отношения, являющегося непосредственно объектом его
покушения. Так происходит, в частности, тогда, когда объектом
преступления выступают абсолютные правоотношения (например,
собственность, политические, должностные). При таких условиях преступник
уничтожает общественно полезную связь, соединяющую его с другими
участниками общественного отношения, и вызывает необходимость
государственного вмешательства, цель которого — локализовать конфликт
между человеком и обществом, вернуть нарушенное общественное отношение в
состояние упорядоченности, предупредить возможность новых нарушений.

В криминалистической литературе социальные свойства так называемых
обычных общественных отношений традиционно сводятся к следующему:
подчеркивается, что, во-первых, они наиболее ценны для общества;
во-вторых, складываются в самых различных областях общественной жизни;
в-третьих, внешним условием их возникновения и движения является
социально полезное поведение, соответствующее требованиям
уголовно-правовой нормы; в-четвертых, субъекты этих отношений — либо все
граждане (вменяемые и Достигшие установленного в законе возраста), либо
определенный круг лиц (должностные лица, работники транспорта и т. д.),
дей-

71 Афанасьев В. Г. Системность и общество. М., 1980. С. 134.
п’ПрохоровВ. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Я. Механизм
уголовно-правового регулирования… С. 39—40.

51

50

ствующих в конкретных областях общественной жизни, а также

государство.72

Такая довольно развернутая характеристика общественных отношений хотя и
верно указывает направление научного поиска, однако слишком абстрактна,
а потому при отсутствии дополнительной (уточняющей) аргументации
вызывает, на первый взгляд, обоснованные возражения: данная точка зрения
«фактически граничит с отрицанием самостоятельности уголовного права,
предмета и метода регулирования, ведет к непродуктивной идее о том, что,
во-первых, уголовно-правовое регулирование осуществляется и тогда, когда
норма права не реализуется, а во-вторых, что сам процесс регулирования
происходит вне правоотношений».73 Эти опасения, на наш взгляд, связаны с
укоренившимися среди криминалистов представлениями о том, что критерием
деления права на отрасли является комплекс близких друг другу, но
известным образом и обособленных общественных отношений. Причем
подразумевается, что каждая самостоятельная отрасль права, в том числе и
уголовное право, регулирует свой собственный вид общественных отношений.

Такая позиция ошибочна. Весь ход развития законодательства убедительно
свидетельствует, что система права не совпадает и не может полностью
совпадать с объективно существующей системой общественных отношений. В
настоящее время в философской литературе используются различные
классификации общественных отношений, но ни одна из них не способна
объяснить реально функционирующую систему права. Этому, впрочем, есть
вполне логичное объяснение. Дело в том, что любые общественные отношения
не могут быть урегулированы в полном объеме какой-то конкретной отраслью
права. Любое общественное отношение столь многогранно, а уровни и формы
поведения, образующие его содержание, столь различны, что охватить их
каким-то одним правовым режимом не представляется возможным. Разные
проявления одного и того же общественного отношения требуют
вмешательства различных отраслей права. Так, например, отношения
собственности регулируются, во-первых, гражданским правом —
имущественные отношения, обусловленные использованием товарно-денежных
форм, а также личные неимущественные отношения; во-вторых,
административным

71 Никифоров Б. С. Объект преступления по советскому уголовному праву.
М., 1960. С. 19-28; Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная
ответственность и состав преступления. С. 11; Ковалев М. И. Советское
уголовное право… С. 70.

” Романов А. К. Уголовно-правовое регулирование общественных отношений.
С. 49.

дравом — передача оборудования одним государственным или муниципальным
предприятием другому государственному или муниципальному предприятию по
распоряжению вышестоящего органа, на основе административного акта; в
третьих, финансовым правом — плановая аккумуляция и распределение
государственных денежных средств; в-четвертых, уголовное право на равных
правах с другими отраслями также участвует в регулировании указанных
общественных отношений.

Формируя уголовно-правовые нормы, законодатель тем самым создает модель
правомерного поведения — либо нейтрального с точки зрения его
воздействия на отношения собственности, либо социально полезного,
необходимого. При этом те действия и поступки, которые потенциально
могут повлечь за собой общественно опасные последствия, признаются
преступными и наказуемыми, а все другие действия являются правомерными с
позиции уголовного закона. Законодатель стремится к тому, чтобы субъекты
отношений собственности в ситуациях, предоставляющих человеку
возможность поступить как правомерно, так и противоправно, всегда делали
правильный выбор, который должен соответствовать общей модели,
установленной вюридической норме. В результате осуществления гражданами
правомерных форм поведения достигается общее предупреждение
преступлений, укрепляется режим законности в этой области общественной
жизни.

Общественные отношения — предмет правового регулирования — составляют
материальную основу системы права, однако выделение каждой конкретной
отрасли связано, как правило, не с существованием определенного вида
общественных отношений, а лишь с какой-то одной или несколькими
сторонами, свойствами, проявлениями системы общественных отношений или
ее отдельных элементов. Нормы всех отраслей права, в том числе и
уголовного, хотя и регулируют подчас сходные и даже качественно
однородные отношения, покоятся, однако, на собственной основе, поскольку
каждая из них регулирует только ей присущие грани сходных общественных
отношений.

Таким образом, общественные отношения (их свойства и проявления)
порождают, обусловливают возникновение в рамках права того или иного
«юридически различимого образования» — правовой отрасли. Однако это
никак не означает, что предмет правового регулирования — общественные
отношения — обособляет, отграничивает одну отрасль права от другой.
Поэтому нельзя согласиться с А. К. Романовым, который пишет, что
своеобразие

53

52

отрасли права, ее отличие от всех других составляют не ее характеристики
как способа правового регулирования — в этом все отрасли одинаковы,
«неразличимы» по сути, а определяются тем социальным благом, в связи с
которым люди прибегают к правовому способу выяснения своих отношений.74

Общественные отношения — категория общесоциологическая, а не
юридическая. Отрасль права — элемент системы права, область правовой
материи, а не урегулированная нормами права область фактических
общественных отношений. Поэтому отрасли права прежде всего отличаются
именно по правовым признакам, методу регулирования, принципам и функциям
права, механизму правового регулирования, т. е. отличаются отраслевым
юридическим режимом, лишь в конечном счете определяемым природой
регулируемых ими общественных отношений.

Итак, чтобы ответить на вопрос, почему уголовное право отличается от
других отраслей права, следует не просто очертить группу или вид
общественных отношений, образующих предмет уголовно-правового
регулирования, но и показать те их стороны и проявления, которые
объективно требуют существования особого уголовно-правового режима
регулирования. А для того чтобы определиться, чем уголовное право
отличается от других отраслей, необходимо охарактеризовать прежде всего
совокупность юридических черт отрасли, которые придают ее правовому
режиму известную замкнутость, своего рода суверенность. Именно в этом
смысле исследование механизма уголовно-правового регулирования — один из
путей познания специфики уголовного права.

Изложенное позволило нам в свое время утверждать, что предмет
уголовно-правового регулирования можно охарактеризовать как аспект,
сторону общественных отношений, складывающихся в самых различных
областях общественной жизни, в рамках которых осуществляется поведение,
соответствующее требованиям уголовно-

правовых норм.75

С целью дальнейшей конкретизации предмета уголовно-правового
регулирования, более полного раскрытия понятия «аспект, сторона
отношений» следует уяснить, какие явления общественной

74 Там же. С. 78.

” Прохоров В.С., Кропачев Н. М., ТарбагаеВА. Н. Механизм
уголовно-правового регулирования… С. 34. — Эта позиция нашла поддержку
в юридической литературе (см., напр.: Бойцов А. И. Действие уголовного
закона во времени и пространстве. СПб., 1995. С. 31; ЗвечаровскийИ. Э.
Уголовная ответственность. Иркутск, 1992. С. 6).

жизни обусловливают появление и существование уголовно-яравового режима
регулирования общественных отношений.

По мнению А. К. Романова, «уголовно-правовые отношения как
действительный предмет регулирования этой отрасли возникают не с момента
совершения преступления… Они возникают между людьми как участниками
процесса общественного производства, но не по поводу средств и предметов
труда и потребления, а по поводу ставшего неизбежным, имеющим место не
от случая к случаю, а постоянно осуществляющегося в обществе физического
насилия, применяемого для поддержания необходимых условий общественного
функционирования. Сначала — уголовно-правовые отношения как предмет
регулирования, а потом — преступление как его результат».76 С подобным
утверждением нельзя согласиться, поскольку, на наш взгляд, А. К. Романов
поменял местами причину и следствие.

Преступность в криминологической литературе определяется как
общественное явление, посягающее на господствующие общественные
отношения и выражающееся в социально обусловленном отклонении поведения
отдельных членов общества от норм, установленных уголовным правом.77
Поэтому конкретное преступление вовсе не результат уголовно-правового
отношения как предмета уголовно-правового регулирования — «правового
отношения, складывающегося в обществе по поводу применения физического
насилия как средства поддержания общественного порядка и принуждения к
соблюдению общих необходимых условий для нормального течения процесса
общественного производства при том или ином типе производственных
отношений».78 Необходимость уголовно-правового регулирования (в том
числе и применения физического насилия) объективно обусловлена
сохранением преступности, ее социальных причин — конкретных противоречий
общества, существующих в различных сферах его жизнедеятельности.

В любом обществе постоянно раздаются призывы с требованиями решительной
борьбы с преступностью. Обсуждение вопросов о степени эффективности этой
борьбы и тем более о возможности «полной ликвидации» преступности не
входит в задачу настоящей работы. Необходимо лишь констатировать, что
преступность — своеобразный интегративный итог социального развития,
результат

™ Романов А. К. Уголовно-правовое регулирование общественных отношений.
С. 59. ” Криминология: Учебник / Под ред. В. Н. Бурлакова, В. П.
Сальникова. 1998. С- 44. С. 20.

” Романов А. К. Уголовно-правовое регулирование общественных отношений.
С. 60.

55

54

противоречивого взаимодействия всех социальных факторов, определяющих
общественную эволюцию. Вместе с тем преступность и общество —
антагонисты. Противоречие между ними «не снимается» как результат
саморазвивающегося процесса, а преодолевается в результате деятельности
государства и общества, которые применяют специальные меры по
предупреждению, сдерживанию и

пресечению преступлений.

Современное свободное общество гарантирует, что эта деятельность
осуществляется в строгих правовых рамках. А это предполагает четкое
определение, во-первых, прав и обязанностей лица, совершившего
преступление, и противостоящего ему государственно-организованного
общества; во-вторых, уголовно-правового статуса лица, не совершившего
преступления, и все того же общества, организованного в государство.
Первое достигается посредством подробной регламентации института
применения мер ответственности за преступления, второе — в результате
провозглашения и реализации принципа: «нет преступления и наказания без
указания на то в законе >> (пи11ит сптеп пи11а роепа зте 1е§е).

Фактический статус субъектов общественных отношений, образующих предмет
уголовного права, полярен, поэтому определение правовых границ
взаимодействия преступника и государства означает ограничение власти
последнего в выборе средств и методов воздействия на преступника. Не
менее значимо для современного общества гарантировать свободу от
всесильного государства и тому, кто не нарушает уголовно-правовых
запретов. В такой гарантии заинтересован любой, кто попадает в пределы
территории, на которую распространяется властный императив государства.
Это и гражданин, и иностранец, и лицо, не достигшее возраста уголовной
ответственности, и невменяемый, а не только тот, кто может отвечать за
нарушение требований уголовного законодательства. Любой из них хотел бы
верить не только в то, что посягнувший на его интересы преступник будет
наказан, но и в то, что его свобода не может быть ограничена, если он не
нарушил уголовного запрета.

Уголовный кодекс — «кодекс свободы». Этому тезису должно соответствовать
уголовное законодательство, которое не только провозгласило принцип «нет
преступления и наказания без указания на то в законе >>, но должно и
реально гарантировать его реализацию. Свобода личности не
обеспечивается, если уголовный закон имеет обратную силу, если он не
содержит исчерпывающего перечня преступлений и наказаний, если не
определены территориальные пределы его действия, границы возраста
уголовной ответственности

56

и т. п. Поэтому и предмет уголовно-правового регулирования в такой
Законодательной системе ограничивается отношениями между преступником и
государством.

Современное российское уголовное право имеет своим предметом две группы
отношений, субъектами которых являются, с одной стороны, в первом случае
— законопослушный гражданин, во втором случае — преступник, с другой —
государство. Что же органически объединяет эти виды общественных
отношений?

Уголовно-правовые меры воздействуют на различные стороны бытия человека:
телесную неприкосновенность (телесные наказания), свободу (лишение
свободы), имущественные отношения (штраф, конфискация), жизнь (смертная
казнь), политические свободы (лишение гражданства, изгнание, лишение
политических прав).

Ограничение видов, способов и пределов воздействия на эти стороны бытия
человека, совершившего преступление, осуществляется в строго
определенных целях (иногда и неосознаваемых) с помощью средств
уголовного законодательства. А потому такого рода ограничения,
безусловно, представляют собой именно процесс целенаправленного
уголовно-правового регулирования. Предметом уголовно-правового
регулирования в этом случае выступают на разных исторических этапах
развития честь, достоинство, свобода, Жизнь, здоровье, материальное
благополучие человека (семьи, общности) и т. д.

Воздействуя именно на эти стороны бытия человека (общности), государство
пытается «устранить » (преступника, а то и целую нацию), «покарать»,
«восполнить казну», «устрашить», «исправить и перевоспитать»,
«искоренить преступность» и т. п.

Вместе с тем уголовное право может выступать не только в роли «правовой
основы борьбы с преступлениями», но и в роли социального института
юридической защиты (охраны) законных прав и интересов людей, а стало
быть, и общественных отношений, в которых они участвуют.

История определения пределов воздействия уголовного права на различные
стороны бытия человека начинается с упоминания в первых источниках
уголовного права отдельных видов наказаний, содержание которых лишь со
временем законодательно оформляется. Современное понятие уголовного
права и, соответственно, уголовно-правовых отношений, возникающих в
связи с совершением преступления (так называемых охранительных), по
поводу применения мер ответственности, с взаимными правами и
обязанностями строго определенных сторон, с четко очерченным содержанием
каждой меры

57

ответственности, а также юридических фактов, влекущих изменение и
прекращение этих правоотношений, здесь еще может применяться лишь с
большой долей условности. Но уже в это время общество «понимает», с
одной стороны, что «покарать», «устранить» и «искоренить» преступность
оно может только воздействуя на честь, достоинство и свободу личности, а
с другой — пределы и сфера такого воздействия должны быть ограничены.
Процесс осознания обществом природы преступности и способов воздействия
на нее сопровождается постепенным изменением ценностных установок
(отказом от целей «уничтожения преступников», «устрашения», «возмездия»
и т.п.); выведением за пределы уголовно-правового регулирования действий
невменяемых, родственников и близких преступника, невиновных и т. п.;
законодательным оформлением содержания отдельных видов наказаний,
обстоятельств, учитываемых при определении меры ответственности; отказом
от членовредительских наказаний и т. п. В итоге постепенно уточняется и
субъектный состав, и содержательная сторона общественных отношений —
предмета уголовно-правового регулирования.

Провозглашение принципа «нет наказания без указания на то в законе»
отражает начало следующего этапа в развитии общественных отношений —
предмета уголовного права. Субъекты отношений (человек, освободившийся
от родовых и сословных уз, и общество, освободившееся от тирании
государства и объединившее отдельных субъектов) могли гарантировать друг
другу свободу и ответственность в этой области своих взаимоотношений
(отношений по поводу применения мер, ограничивающих свободу,
имущественное благополучие человека в связи с совершением преступления)
лишь в случае законодательного оформления юридического (формального)
равенства личности и государственно-организованного общества. Именно с
этого момента и начинается история уголовного права как юридического
социального института.

Содержание отношений между законопослушным лицом и обществом как
свободными и взаимно ответственными сторонами также определяется
необходимостью обеспечения равенства свободных субъектов общественных
отношений, защищенных от необоснованного применения мер, ограничивающих
честь, достоинство, свободу личности. Юридическим гарантом такого
равенства фактически неравных сторон является принцип «нет преступления
без указания на то в законе». Обеспечивая неприкосновенность чести,
достоинства, имущественного благополучия законопослушной личности от
безосновательного (т. е. при отсутствии факта преступ-

58

Ления) вмешательства общества, уголовное право закрепляет правовые
гарантии свободной деятельности людей, свободного общества.

Итак, необходимость закрепления условий применения (неприменения) мер,
ограничивающих свободу, неприкосновенность, достоинство и т. д.
личности, является системообразующим признаком» объединяющим две, на
первый взгляд, самостоятельных группы общественных отношений, образующих
на определенном этапе развития общества и права единый предмет
уголовно-правового регулирования.

Быть может, наши слова кому-то и покажутся странными, но мы убеждены,
что, регулируя отношения и «до», и «после» совершения преступления,
уголовное право закрепляет условия именно свободной деятельности людей.
Применительно к законопослушному гражданину речь идет о деятельности в
различных областях общественной жизни, свободной от применения мер,
умаляющих честь, достоинство, Неприкосновенность личности; применительно
к лицу, совершившему преступление, — о деятельности (существовании, в
том числе в исправительном учреждении, тюрьме и т. д.), свободной от
беспредельного ограничения тех же чести, достоинства, здоровья личности.
«Закрепляя условия свободной деятельности людей, ограниченной только
необходимостью обеспечивать свободу остальных»/9 уголовное право тем
самым обеспечивает предпосылки для нормального функционирования всех
других видов жизнедеятельности человека (экономической, политической,
культурной и т. п.), перечисленных в ст. 1УК РФ.

Значение предмета как составной части механизма уголовно-правового
регулирования заключается в том, что именно им определяются границы
использования обществом (и его членами) мер, ограничивающих свободу,
честь, достоинство и неприкосновенность личности, а стало быть, и
содержание всех элементов рассматриваемой регуляционной системы. Верно,
что предмет правового регулирования определяет отраслевую специфику
уголовного права «лишь в конечном счете», но не менее верно и то, что
он, в конечном счете, определяет и эту специфику, и уголовную политику в
целом. Последняя же включает в себя и функцию охраны общественных
отношений, и функцию защиты их законопослушных субъектов, их жизни,
чести, достоинства, свободы, собственности и т. д. от преступных
посягательств.

79 Спиридонов Л. И. Теория государства и права: Курс лекций. СПб., 1995.
С. 103.

59

Ближайшим же образом предмет правового регулирования обусловливает
конкретное содержание уголовно-правовых норм. По существу, входящие в
норму запреты и ограничения, адресованные государству (см., например,
ст. 299,301,302,303,304,305 и т. п., а также ч. 2 ст. 3, ч. 1 ст. 10, ч.
2 ст. 14 и др. УК РФ) и личности, есть попытка установить взаимную их
ответственность и тем самым предотвратить единичные покушения на
целостность конкретного общественного отношения, попытка, обусловленная
такими его объективными свойствами, которые делают действительно
возможным этим посягательствам с той или иной степенью вероятности
достигнуть преступного результата.

С этих позиций процесс уголовного законотворчества должен начинаться с
анализа общественного отношения с точки зрения его охраны от всех
возможных преступных посягательств и выявления таких его свойств и
элементов, нарушение или утрата которых тем или иным способом влечет
(или может повлечь) за собой исчезновение или деструктивное изменение
самого этого отношения. По существу, любые уголовные кодексы содержат
перечни деяний (способов), которые объективно могут причинить вред
социальным связям — этим клеточкам всякого общественного организма, и
потому подлежат запрету (правда, знание это получено не в результате
научных изысканий, а как итог исторического опыта — деятельности,
осуществляемой преимущественно методом проб и ошибок, которые иногда
обходятся слишком дорого). Достаточно обратиться к какому угодно разделу
Уголовного кодекса, чтобы убедиться в этом. Например, раздел VII
действующего УК РФ перечисляет преступления против личности, описывая
такие ее свойства, которые потенциально могут быть утрачены в результате
нарушения уголовно-правовых запретов (жизнь, здоровье, свобода, честь,
достоинство, политические права, условия воспроизводства и т. д. и т.
п.); глава 31 раздела X содержит перечень преступлений, которые могут
причинить ущерб или повлечь за собой утрату свойств и элементов
общественных отношений, гарантирующих честь, свободу и
неприкосновенность личности.

Само собой разумеется, что здесь речь идет не о воспроизведении в нашей
работе текстов законодательной деятельности Государственной Думы, а об
исследовательском процессе, который если и применим, то лишь на стадии
разработки законодательных проектов. Но результаты именно этого
исследовательского труда дают знание об истинной роли предмета правового
регулирования и его связи с уголовно-правовой нормой.

§ 2. Нормы уголовного права: функции и структура

Уголовно-правовая норма — первое звено в механизме непосредственно
уголовно-правового регулирования. Норма уголовного права есть
общеобязательное правило поведения, соблюдение которого обеспечивается
принудительной силой мер уголовно-правового воздействия. Она фиксирует
границы свободы и ответственности участников общественной жизни,
предписывает им определенное поведение во взаимоотношениях друг с
другом. Выполнение нормативного требования упорядочивает (вводит в
определенные рамки) поступки людей в самых разнообразных областях
общественной жизни и тем самым обеспечивает решение задачи, поставленной
перед уголовным законом: охрану прав и свобод человека и гражданина,
собственности, общественного порядка и общественной безопасности,
окружающей среды, конституционного строя Российской Федерации от
преступных посягательств, обеспечение мира и безопасности человечества,
а также предупреждение преступлений (ч. 1 ст. 2 УКРФ).

Само собой разумеется, появлению юридических норм, и в частности норм
уголовного права, исторически и логически предшествует появление
потребностей в урегулировании поведения людей в том или ином
направлении. Потребности эти выражаются во многих фактах. Они возникают
вследствие появления новых видов общественных отношений, нуждающихся в
юридическом упорядочении; изменения уже имеющихся; изживания процессов и
тенденций, препятствующих развитию новых политических, экономических и
социальных норм; необходимости охраны сложившегося социального строя от
посягательств на него отдельных граждан, и т. д. Когда потребности
такого рода институционализируются или, по крайней мере, выявляются, они
оформляются как норма права и в случае осознания и официального
признания государственно-организованным обществом становятся законом, в
том числе и уголовным. Объективным критерием селекции потребностей при
трансформации их в социальные нормы и нормы закона является их
объективное значение для отношения целостности общества, его
гомеостазиса. С этой точки зрения первым звеном в механизме правового
регулирования является не именно право, а появление объективной
потребности (и ее последующего осознания) в упорядочении общественных
отношений посредством урегулирования поведения людей.

Как и всякая юридическая норма, норма уголовного права — формальное
правило поведения, которое устанавливает конкретные

60

61

права и обязанности участников общественных отношений, образующих
предмет уголовно-правового регулирования — индивида (законопослушного
или совершившего преступление) и государственно-организованного
общества. Именно это свойство уголовно-правовой нормы позволяет ей
выступать в качестве меры правовой оценки поведения участников
общественных отношений как уголовно-правомерного или
уголовно-противоправного.80 В современном обществе такая оценка в равной
мере должна применяться к обоим субъектам общественных отношений —
предмета уголовно-правового регулирования. Гарантом этого является
возможность признания уголовного закона противоречащим Праву,
Конституции, другим законам.

Общий характер правил поведения, закрепленных в уголовно-правовых
нормах, проявляется, во-первых, в регулярности, повторяемости,
типичности отношений, в рамках которых такое поведение осуществляется,
и, во-вторых, в их общеобязательности. Первое обстоятельство
предопределено соответствующими качествами преступности и
уголовно-правовых мер борьбы с нею, второе — необходимостью
гарантировать равенство субъектов юридического общения. Наконец,
соблюдение уголовно-правовой нормы обеспечивается организованной
принудительной силой государственной власти. Организованный характер
государственного принуждения проявляется в установлении четких границ
меры принуждения, определении социальных целей такого принуждения.

Перечисленные свойства уголовно-правовой нормы заложены в основу
соответствующих принципов уголовного права: свойство уголовно-правовой
нормы выражать общественно значимые требования, веления общества лежит в
основе принципа справедливости; свойство формальной определенности — в
основе принципа законности; свойство общеобязательности — в основе
принципа равенства; свойство обеспеченности организованной
принудительной силой государства — в основе принципа экономии мер
уголовно-правового воздействия, гуманизма, личной ответственности.
Поэтому принципы уголовного права не есть нечто внешнее по отношению к
нему, навязанное, появившееся лишь на последнем этапе развития
уголовного права. Они в концентрированном виде выражают меняющееся со
временем социальное содержание уголовно-правового

регулирования соответствующих областей общественных отношений. Принципы
уголовного права тесно связаны с целями правового ! регулирования
определенной группы общественных отношений и ; указывают на то, как те
или иные цели должны осуществляться.81

Каковы же цели уголовно-правового регулирования обще-? етвенных
отношений? На наш взгляд, их по меньшей мере два вида: 1) цели
уголовно-правового регулирования конфликта, возникшего в обществе в
результате совершения преступления (покарать преступника, исправить его
и т. д.); 2) цели уголовно-правового регулирования «обычных»
общественных отношений: «предупредить», «уменьшить», «контролировать»
число покушающихся на них преступлений; в различных сферах жизни
гарантировать определенному кругу лиц (в современном обществе — каждому
законопослушному лицу) свободу от применения мер уголовно-правового
воздействия. И содержательная сторона этих целей уголовно-правового
регулирования, и их значение, место в общем ряду со временем,
безусловно, меняются. Также подвластны времени и используемые для
достижения данных целей разнообразные средства воздействия на поведение
людей, предусмотренные уголовным правом. Неизменной остается лишь
формальная сторона уголовного права — норма уголовного права, точнее, ее
структура. При этом поскольку содержанием уголовно-правовой нормы
является то, что она нормирует, постольку условия, при которых она
действует, и круг диц, кому она адресована, — гипотеза; требования,
которые она предписывает, — диспозиция; последствия, которые могут
наступить в результате ее неисполнения, — санкция, изменяются совместно
с теми общественными отношениями, которые норма регулирует и которые
предопределяют меру ограничения свободы человека. Поэтому даже
скрупулезный анализ содержания только действующего уголовного
законодательства, фиксирующего лишь какой-то определенный этап в
развитии уголовного права, вряд ли может помочь выписать верный рецепт
для решения таких сложных вопросов, как определение понятия и видов
уголовно-правовых отношений, их сторон, момента возникновения и т. д. К
сожалению, эти свойства права порой не учитываются при решении сложных
вопросов уголовной политики, и в частности вопроса о позитивном
основании уголовной ответственности.

*° Кондратов П. Э., Жалинский А. А. — Рец. на кн.: Прохорове. С.,
Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового
регулирования… // Сов. государство и право. 1990. № 12. С. 149.

81 Келина С. Г., Кудрявцев В. Я. Принципы советского уголовного права.
М., 1988. С. 25.

63

62

Уже более 100 лет поиски истоков уголовной ответственности ведутся или в
самом уголовном праве, или в так называемых регулятивных отраслях
законодательства. Большинство российских криминалистов, вслед за
Биндингом, считают, что преступник нарушает не уголовный закон, а норму,
т. е. те приказы и запреты, которые лежат в основе уголовных законов.82
Так, Н. Д. Сергеевский в учебнике 1915 г. призывал «различать, с одной
стороны, уголовный закон, определяющий за то или другое преступное
деяние известное наказание, а с другой — те правовые нормы, или
обязательные для всех приказы и запреты, что делать и чего не делать, за
нарушение которых виновные подвергаются действию уголовного закона. Эти
нормы образуют собою содержание действующих законов разных областей
права — государственного, церковного,гражданского; таковы нормы,
определяющие имущественные отношения граждан, нормы, определяющие
служебные обязанности должностных лиц, условия вступления в брак и т.
д.».83 В дореволюционной литературе эту точку зрения разделяли,
например, С. П. Мокринский и Н. С. Таганцев. В советский период с иных
идеологических позиций, но к аналогичным выводам пришли, например, Я. М.
Брайнин, В. Г. Смирнов, Н. П. Тома-шевский. В работах этих авторов,
конечно, уже отсутствуют рассуждения о «всеобщей юридической
обязанности», о «праве вообще», о «первичной норме» и т.д. «Норма
уголовного законодательства никогда не выступает самостоятельно, — писал
в 1965 г. В. Г. Смирнов, — а формулирует только угрозу применения
наказания в случае нарушения общественных отношений, организуемых
нормами иных отраслей (курсив наш. —Авт.} советского права, нормами
нравственности или нормами общественных организаций ».84 По мнению Я. М.
Брайнина, «уголовно-правовые нормы запрещают под угрозой наказания
нарушение тех или иных правил поведения (норм), непосредственно не
выраженных в уголовном законе, но установленных или санкционированных
Советским государством… правил поведения, непосредственно не
выраженных в уголовном законе, но установленных каким-либо
законодательным актом (например, Конституцией) или санкционированных
Советским государством (например, норм морали) ».85

82 Позиция Биндинга излагается по изданию: Аист Ф. Ф. Учебник уголовного
права. Общая часть. М., 1903. С. 68-69.

83 Сергеевский Н. Д. Русское уголовное право: Пособие к лекциям. Часть
Общая.

Пг., 1915. С. 39.

84 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. С. 301.

85 Брайнин Я. М. Уголовный закон и его применение. М., 1967. С. 21-22.

64

|\ В последнее время наиболее последовательно рассматриваемая йозиция
отстаивается в работах Б. Т. Базылева, Е. Я. Мотовиловкера, 3. А.
Незнамовой. Так, например, по мнению 3. А. Незнамовой, «позитивные
основания уголовной ответственности лежат в плос-|еости регулятивных
отраслей законодательства — гражданского, ‘Административного,
конституционного, семейного, трудового права •И т. п. В этом случае
уголовная ответственность обусловлена наличием Запретов, установленных
другими отраслями права».86 Г,- По мнению В. С. Прохорова, отличие
позиции Я. М. Брайнина и В. Г. Смирнова от точки зрения Н. Д.
Сергеевского, С. П. Мокринского иН. С. Таганцева заключается в том, что
дореволюционные криминалисты «специально оговаривали существование
случаев, когда “законодатель выдвигает в самом уголовном законе новое
повеление Или новый запрет, которые до того времени не заключались в
действующем праве других областей”».87 Ту же мысль высказывал Н» С.
Таганцев: «…законодатель, создавая новый уголовный кодекс Или
перерабатывая старый, не только отыскивает и берет уже Существующие
нормы, но и нередко создает новые. А то, что 6 несомненностью
проявляется при всякой обширной законо-^ательной реформе, вполне
возможно и при создании каждого отдельного закона »,88 а потому «нельзя
согласиться с Биндингом, что уголовный закон только объявляет известные
нарушения норм наказуемыми, но никогда не творит преступности, так как
такое Положение опровергается законодательною практикою всякой
страны».89 Однако А. В. Наумов почему-то видит в этих словах Н- С.
Таганцева доказательство несостоятельности не только теории Жйндинга, но
и самостоятельности юридической природы уголовно-иравового запрета.90

В свою очередь, 3. А. Незнамова считает такую позицию Н. С. Таганцева
неточной, находя аргументы в действующем законодательстве. Анализируя
некоторые уголовно-правовые нормы, которые, по мнению ее оппонентов, не
имеют запрета в других отраслях права (запрет убивать, причинять
телесные повреждения, унижать честь и достоинство личности), она пишет:
«Убийство. Статья 20 Конституции России провозглашает: “Каждый имеет
право

86 Незнамова 3. А. Коллизии в уголовном праве. Екатеринбург, 1994. С.
184.

87 Прохоров В. С. Преступление и ответственность. С. 67.

88 Таганцев Н. С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая. 2-е изд.
Т. 1. СПб., 1902. С. 142. 8’Там же. 90 Наумов А. В. Российское уголовное
право. Общая часть.,. С. 2-3.

65

на жизнь”. Именно эта конституционная норма регулятивного характера
служит позитивным основанием установления уголовной ответственности за
убийство. Телесные повреждения. Статья 22 Конституции РФ: “Каждый имеет
право на свободу и личную неприкосновенность”. Часть 2 ст. 21
Конституции РФ: “Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому
жестокому обращению и наказанию. Никто не может быть без добровольного
согласия подвергнут медицинским, научным и иным опытам”. Статьи УК РФ,
устанавливающие ответственность за нанесение телесных повреждений, иные
действия, ставящие под угрозу здоровье и жизнь личности, — не что иное,
как охранительные нормы, обеспечивающие данный конституционный
запрет».91 Это позволило ей сделать вывод, «что в действующем (курсив
наш. — Авт.) уголовном законодательстве любой уголовно-правовой запрет
основан на запрете регулятивного характера, содержащемся в отраслях
позитивного законодательства — конституционном, гражданском,
хозяйственном, административном».92 Мы не случайно уже дважды
подчеркиваем тот факт, что 3. А. Незнамова апеллирует к действующему
законодательству. Если даже согласиться с подобной оценкой места
уголовного права в системе действующего законодательства, следует
признать, что ее задача была совсем в другом: доказать, что системе
права на каждом этапе ее развития (в прошлом, настоящем и будущем)
соответствует вывод о том, что каждой норме (группе норм) уголовного
права соответствует запрет, содержащийся в других отраслях
законодательства. Между тем история развития уголовного права России,
опыт законодательства других государств говорят об обратном. Во-первых,
древнейшие источники права свидетельствуют: чем древнее право, тем в
большей степени оно является уголовным.93 «Не иначе как признавая
некоторые известные действия преступлениями, закон дает права »,—
утверждал Бентам.94 Исторически «понятие кражи определяется

” Незнамова 3. А. Коллизии в уголовном праве. С. 189.

92 Там же. — См. также: Мотовиловкер Е. Я. Теория регулятивного и
охранительного права. Воронеж, 1990. С. 26.

“” Мэн Г. С. Древнее право, его связь с древней историей общества и его
отношение к новейшим идеям. СПб., 1873. С. 288. — Иначе оценивают
становление системы права представители нормативной теории. Так, С.
Будзинский утверждает, что до XVIII в. уголовное право являлось
второстепенной частью гражданского права (Будзинский С. Японское
уголовное уложение в сравнении с другими законодательствами. М., 1887.
С. 23).

91 Бентам. Рассуждение о гражданском и уголовном законоположении / Пер.
М. Михайлова. Т. I. СПб., 1805. С. 218.

раньше, чем понятие собственности», — считал Е. Б. Пашуканис.95
э-вторых, система права любой страны развивается неравномерно,
Непоследовательно: то одна, то другая отрасль забегает вперед или,
наоборот, изрядно отстает в своем развитии. Это, однако, как правило,
|Ие мешает системе права в целом выполнять свою миссию, поскольку
|0трасли права существуют вовсе не параллельно, они постоянно
^вмешиваются в чужие дела», конкурируют друг с другом. Такая
[«внутренняя конкуренция отраслей позволяет системе права разви-,
ваться, восполнять пробелы, устранять противоречия, дублирование.
Поэтому, в частности, была обречена на провал первая и единственная , в
России практическая попытка реализовать нормативную концепцию уголовного
права в позитивном законодательстве. За 40 лет до появления в 1872 г.
первого тома работы Биндинга «В1е 1Чогтеп ипс! ; Шге ЦЪеПгеШп^ » М. М.
Сперанский при составлении Свода Законов Российской Империи «имел в виду
расположить законы уголовные узким образом, чтобы каждый оный раздел
соответствовал состоящей 1С ним в связи и однородной ему части Свода».96
По общему мнению Главноуправляющего Вторым отделением Собственной Его
Величества Канцелярии, Министра Юстиции и Комитета, Высочайше
учрежденного для рассмотрения Проекта нового кодекса, было предложено
«все постановления о преступлениях и проступках поместить в том же
Уложении, распределив их в оном не по степеням предполагаемой В
преступлении или проступке, всегда более или менее произвольно,
важности, а по родам их и предметам, то есть по свойству узаконений,
которые ими нарушаются (курсив наш. — Авт.)».91 Однако уже современники
М. М. Сперанского признавали, что система, «которою без сомнения
покойный граф Сперанский руководствовался при

” Пашуканис Е. Б. Избранные произведения по общей теории права и
государства. М., 1980. С. 159.

* Краткое обозрение хода работ и предложений по составлению Нового
кодекса законов о наказаниях. СПб., 1846. С. 40-41.

” Там же. С. 69. — Прямо противоположное положение высказывал Бентам:
«Та часть законов, которая наиболее ознаменована волею законодателя,
долженствует предшествовать частям, в коих воля его обнаруживается
косвенным только образом. По сей причине уложение уголовное должно
предшествовать уложению гражданскому, уложению политическому и проч. В
первом законодатель обнаруживается пред каждым гражданином; он
дозволяет, повелевает, запрещает, для каждого особенно вачертывает
правила поведения, говорит в нем языком отца, наставника. В других
Уложениях он не столько повелевает, сколько располагает и изъясняет, он
не столь открытым образом обращается ко всему народу и не предписывает
правил поведения каждого человека во всяком периоде жизни его »(Бентам.
Рассуждение о гражданском И уголовном законоположении. С. 232-233).

67

66

составлении XV тома Свода Законов, развита в оном не вполне».98
Действительно, например, преступления в томе XV делятся «иногда и по
некоторым особенным обстоятельствам, каковы суть звание или положение
виновного на службе или в обществе гражданском».9′

Интересно, что история развития национальных систем законодательства
знает пример построения системы законодательства на принципах прямо
противоположных. Так, право Древнего Китая развивалось в основном как
уголовное право, нормы которого носили как бы надотраслевой характер.
Они пронизывали сферу и брачно-семейных, и гражданских, и прочих
отношений.100 В средние века и даже в Новое время в Китае с правом в
массовом сознании ассоциировалось лишь уголовное право, которое и
получило наибольшее развитие в китайской правовой культуре.101 Главная
цель любого закона (не только уголовного) виделась китайским законоведам
не в определении пределов, сферы свободы личности, а в репрессии,
санкции. Не случайно уже в новейшее время процесс модернизации
традиционного права Китая после Синхайской революции начинался именно с
принятия нового Уголовного уложения 1912 г.

Пример построения правовой системы Китая позволяет усомниться в
истинности утверждения В. С. Нерсесянца, что «в общем виде — вопреки
распространенным представлениям — логика и механизм правовой регуляции
таковы, что для выражения большей меры правовой свободы необходимо в
качестве метода (способы, порядка, режима) правовой регуляции
использовать правовой запрет, а для выражения меньшей меры свободы —
правовое дозволение (разрешение)».102 Аналогичное мнение высказывал и
Л.И.Спиридонов: «Четко очерчивая круг запрещенных деяний, он (запрет. —
Авт.) тем самым признает все остальные деяния дозволенными и таким
образом берет их под правовую защиту. Свобода индивидов в этом случае
ограничивается минимальным образом. За ее рамками остается лишь то, что
явно вредно для общества. Напротив, появление в практике юридического
дозволения означает, что право расширяет сферу

98 Кистяковский А. Ф. Элементарный учебник Общего уголовного права.
Часть Общая. Киев, 1891. С. 251.

” Краткое обозрение хода работ и предложений по составлению Нового
кодекса законов о наказаниях. С.69.

100 Подробнее см.: История государства и права зарубежных стран / Под
ред. О. А. Жидкова, Н. А. Крашенинникова. Ч. 1. М., 1996. С. 91,
430-431.

101 Там же. С. 430-431; Там же. Ч. 2. 1997. С. 684-685.

102 Социалистическое правовое государство: концепции и пути реализации/
Отв. ред. В. С. Нерсесянн- М., 1990. С. 56.

своего действия, выходит за пределы относительно узкого круга

запрещенных поступков и начинает нормировать свободу за его

пределами. О минимуме ограничения свободы здесь говорить не

I приходится».103 г

\ Действительно, запрет исторически (и логически) первичен Если

»• запрет лишь исключает определенное поведение, то дозволение не

только санкционирует определенное поведение и отрицает поведение,

выходящее за рамки дозволенного, но и жестко определяет содержание

и объем поведения, входящего в круг дозволенного. Именно последнее

обстоятельство свидетельствует, что каждый конкретный запрет

определенного поведения в сравнении с конкретным дозволением,

исключающим запрещенное поведение, выражает большую меру

правовой свободы. Однако это вовсе не означает, что для построения

правовой системы, выражающей большую меру правовой свободы,

необходимо использовать именно правовые запреты. Мера свободы

зависит не оттого, используем ли мы в качестве меры (способа, порядка,

режима) регулирования правовой запрет или дозволение, а от

количества и, главном образом, от содержания этих запретов и

дозволении. Так, торжеством всезапрещающей силы запретов служит

одно из показательных положений китайского кодекса, преду

сматривающее наказание в виде битья палками за абстрактное

нарушение нормы морали «за то, что не следует делать».104 Пример

системы права Китая свидетельствует, что массовое число всезапреща-

ющих уголовно-правовых норм (в частности, Свод законов — Дацин

Люили, действовавший в части уголовных законов до 1912 г., преду

сматривал около трех тысяч преступлений. Сменившее его Уголовное

уложение 1912г. состояло из 411 статей) лишает право способности

регулировать сферу свободы личности и превращает его в орудие

репрессии.

Сказанное не означает, что мы разделяем известную позицию Н. С.
Таганцева. Он обращается к неоспоримым фактам, а вот с его выводами
согласиться нельзя. Действительно, именно «данные науки, опыт
иностранных государств, указания судебной практики, изучение прежнего
заменяемого права, все это дает очень часто материал, заставляющий
законодателя вводить новые карательные нормы».105 Однако Н. С. Таганцев,
вопреки предположению А. В. Наумова, вовсе не делает из этого вывод, что
«новые карательные нормы» обладают

103 Спиридонов Л. И. Теория государства и права… С. 204.

104 История государства и права зарубежных стран. Ч. 1. С. 432.

105 Таганцев Н. С. Русское уголовное право… 1902. С. 142.

68

самостоятельной юридической природой.10′ Наоборот, оставаясь примерным
последователем Биндинга, Н. С. Таганцев считает, что хотя не всякая
норма, охраняемая уголовным законом, имеет безусловно независимое от
него самостоятельное внешнее существование, так сказать, исторически ему
предшествует,107 однако «новая карательная норма» вводится в юридический
оборот не до или после, а вместе, одновременно с воспрещением или
требованием чего-либо, велением авторитетной воли, которые (воспрещение,
требование или веление) «иногда только и распознаются из уголовного
закона, заключаются в нем как бы в скрытом виде».108 «Очевидно, что
веления права, т. е. приказы и запреты, неисполнение коих описывается в
диспозитивной части законов уголовных, — писал Н. С. Таганцев, — могут
быть двух порядков: или это будут… — писаное право, или это будут… —
право неписаное, но его бытие мы распознаем или из описаний его
нарушений (курсив наш. — Авт.) в законах уголовных, путем извлечения их
из диспозиций части закона, или посредством анализа условий и признаков
различных юридических институтов права публичного или даже частного, или
даже путем обобщения фактов общественной жизни».109 Таким образом, по Н.
С. Таганцеву, и в том случае, когда «законодатель, создавая новый
уголовный кодекс или перерабатывая старый, не только отыскивает и берет
уже существующие нормы, но и нередко создает новые»,110
уголовно-правовая норма вовсе не становится самостоятельной, а лишь
подкрепляет (охраняет) вместе с ней возникшую норму пока еще неписаного
права. По мнению Н. Д. Сергеевского, «в этих случаях такая
определительная норма, как бы самим уголовным законом созданная,
совпадает с ним внешним образом, по времени возникновения, мысленно же и
здесь ему предшествует и может быть с полным удобством перенесена в
соответствующую ее содержанию область положительного права».111 Еще
более точно эту же мысль выразил С. П. Мокринский: «…согласно учению
Биндинга, норма даже и там, где она распознается единственно из текста
уголовного закона, распространяет свое действие далее, чем по смыслу
уголовного закона имеет силу угроза наказанием, — говоря иначе,
располагает значением самостоятельного источника права».112

м Наумов А. В, Российское уголовное право. Общая часть… С. 3.

07 Таганцев Н. С. Русское уголовное право… С. 141—142.

08 Там же. С. 142. «’Тамже. С. 35.

10 Там же. С. 142.

11 Сергеебский Н. Д- Русское уголовное право… С. 39-40. 112 Мокринский
С. П. Наказание, его цели и предположения. Ч. 1. М., 1902. С. 23.

Проделанный экскурс в историю развития науки уголовного права
показывает, что отрицание самостоятельности уголовно-правового запрета
(веления) приводит сторонников такой точки зрения к поискам
«определительной нормы», «первичной нормы», «права вообще». В
дореволюционной литературе поиски «определительной нормы» велись или в
писаном праве («в законах или на законах основанных постановлениях или
распоряжениях» — формула эта и по форме, и по содержанию очень
напоминает цитированное выше . высказывание Я. М. Брайнина), или в праве
неписаном. Для наших современников — противников самостоятельности
уголовно-правовой нормы функцию «общей нормы», или «определенной нормы»,
выполняют так называемые общие запреты, которые не представляют собой
формально определенных правил поведения (С. С. Алексеев),113
конституционные предписания, запреты убивать, причинять телесные
повреждения и т. д. (3. А. Незнамова, А. И. Санталов и Др-)- Учитывая,
что конституционное право, по крайней мере в России, имеет пока еще
недолгую историю, есть все основания сказать, что между признанием
самостоятельного, иногда внетелес-ного существования «общей нормы» и
скрупулезным поиском соответствия системы норм уголовного права перечню
запретов в так называемых регулятивных отраслях законодательства — более
100 лет, десяток уголовных кодексов, ограниченная монархия, первая
Конституция России и т. д., но всего — один шаг.

В доказательство своей правоты наши оппоненты приводят еще один
аргумент. По мнению Е. Я. Мотовиловкера, «преступление не может нарушить
норму, в отношении которой оно играет роль юридического факта. Нарушение
нормы означает, что она уже действует, уже имела в действительности свой
юридический факт. Следовательно, нарушенная преступлением норма является
другой нормой по отношению к охранительной уголовно-правовой норме,
указывающей в своей гипотезе на факт правонарушения». И далее:
«…преступление не может служить условием применения запрета. Запрет
вообще не применяется. Он может соблюдаться или не соблюдаться. Причем
запрет совершать преступление соблюдается тогда, когда преступление не
совершается… Не может быть в действительности такого правонарушения,
которое бы нарушало правовую норму, будучи одновременно условием ее
применения».1И

113 Алексеев С. С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве.
М., 1989.

114 МотовиловкерЕ. Я. Теория регулятивного и охранительного права. С.
22-23.

71

70

Чем отличается это высказывание от позиции Биндинга, который еще в 1890
г., анализируя точку зрения, согласно которой «пределы, переступаемые
преступником, составляет уголовный закон», остроумно (по мнению Н. С.
Таганцева) заметил, что эта точка зрения заключает в себе очевидное
недоразумение: положение уголовного закона, на основании которого
приговаривается преступник, отождествляется с юридическим положением,
которое преступник нарушает. Всякий уголовный закон содержит в себе
описание преступного деяния и назначенное за него наказание, но описание
логически не может быть нарушено, более того, для применения закона
безусловно необходимо, чтобы совершенное было юридически тождественно
диспозиции закона. «Закон, который нарушается, логически в идее и даже
фактически по времени (обыкновенно, хотя и не всегда), должен
предшествовать закону, по коему наказывается

нарушитель».115

В действительности исторически «нормальное не фиксируется сначала, как
таковое, — оно просто существует. Потребность зафиксировать и точно
установить объем и содержание взаимных прав и обязанностей возникает
там, где спокойное и мирное существование нарушено».116 Поэтому следует
согласиться с А. И. Бойцовым, который пишет: «Устанавливая границы
правомерного поведения, закон тем самым определяет границы
противоправного поведения; моделируя должное поведение, норма уголовного
права вместе с тем моделирует и отступление от него, являющееся
основанием для включения принудительного механизма».117 В этом
утверждении следует изменить лишь акценты. Норма уголовного права
моделирует не должное поведение, а «возможное» (необходимая оборона,
крайняя необходимость и т. п.), или «запрещенное» (убийство, кража и т.
п.) поведение и тем самым моделирует соответственно и негативные, и
позитивные отступления от него. В противном случае уголовный закон
действительно — та§па сЬаг1а преступников, и

только.118

Нормативистская теория уголовного права как ранее, во времена Биндинга,
так и сейчас является основанием для целого ряда теоретических и
практических выводов, с которыми мы согласиться

ш Позиция Биндинга излагается по изданию: Таганцев Н. С. Русское
уголовное

право… 1902. С. 34-35.

116 Пашуканис Е. Б. Избранные произведения по общей теории права и

государства. С. 159.

117 Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве.
С. 22.

118 Лист Ф. Ф. Учебник уголовного права. Общая часть. С. 80-81.

72

никак не можем: 1) конкуренция уголовно-правовых и «регулятивных» норм
должна решаться в пользу регулятивных;11’ 2) незнание закона не
освобождает от ответственности; 3) законодательное определение
объективного критерия волевого момента преступной небрежности связано со
способностями, возможностями «среднего благоразумного человека »,
«среднего специалиста » и т. д.;120 4) объект преступления — правовое
благо121 и др.; 5) принятие нового закона, относящегося к другой отрасли
права, может отменять уголовный закон;122 6) элементами
уголовно-правовой нормы являются диспозиция и санкция и др.

Напротив отказ от нормативистской теории дает возможность объяснить,
почему негодное покушение на убийство наказуемо как преступление против
жизни.

Оспариваемая концепция приводит и к целому ряду выводов, несостоятельных
с точки зрения положительного (не только действующего) права. Так, если
запрет содержится не в норме уголовного права, а в нормах других
отраслей права, то, следовательно, отсутствует принципиальное различие
между преступлением •другими видами правонарушений (ведь нарушена одна и
та же норма). ‘Веди запрет «не оскорбляй, не клевещи » содержится лишь в
ст. 21 и 23 Конституции РФ 1993 г., то это означает, что честь и
достоинство личности охраняются всегда и без исключения, поэтому
пригото-«ление к совершению названных преступлений выходит за рамки
дозволенного, т. е. противоправно с точки зрения конституционного нрава.
Однако уголовное законодательство России на разных этапах своего
развития решало данный вопрос по-разному. Если ч. 2 ст. 21 и $№.22
Конституции России провозглашают запрет «не причиняй |в»есные
повреждения», то тогда и единичный случай нанесения $Йара, не
нарушившего анатомической целости тела потерпевшего, Противоречит
Конституции и противоправен, хотя ст. 116 УК РСФСР 1|редусматривает
уголовную ответственность лишь за множество 1|ишх ударов (действий).
Если преступление нарушает норму других «ЙРраслей права, тогда
добровольный отказ от доведения преступления ЛВ конца (ст. 31 УК РФ), не
может рассматриваться как обстоятельство, исключающее противоправность
деяния, и должен влиять ь на меру ответственности. Если только ст. 35
Конституции РФ запрет нарушать отношения собственности, а ст. 57

ш Незнамова 3. А. Коллизии в уголовном праве. С. 196. “* Наумов А. В.
Российское уголовное право. Общая часть… С. 223. у 1а “Таганце$ }1
с. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая. Т. 1. М., 1994. Наумов
А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С. 147. |и Незнамова 3.
А. Коллизии в уголовном праве. С. 197.

73

Конституции РФ — запрет уклоняться от уплаты налогов (в том числе путем
«отмывания денег»), то тогда угон автомобиля и последующая продажа
похищенного или хищение любого имущества и последующее вложение денег,
например, в ценные бумаги, должны квалифицироваться соответственно как
преступления против собственности и «отмывание денег» (ст. 174 УК
РФ).123 Если ст. 20 Конституции РФ провозглашает: «Каждый имеет право на
жизнь», а ст. 35 Конституции РФ содержит запрет нарушать право
собственности, а соответствующие уголовно-правовые нормы предусматривают
лишь санкции за нарушение конституционных запретов, то тогда в случае
совершения умышленного убийства из корыстных побуждений будут нарушены
два запрета и, соответственно, имеют место два преступления. Если при
совершении кражи нарушается запрет, содержащийся в ст. 35 Конституции
РФ, регламентирующей право собственности, а вещь похищалась из владения
лица, не имеющего права собственности на нее, то на вопрос, имеет ли
уголовно-правовое значение (ст. 76 УК РСФСР) примирение юридического
владельца вещи с похитителем, может быть дан только отрицательный ответ.
Не случайно, по мнению Биндинга, потерпевшим от кражи может быть один
только собственник похищенного имущества, потому что воровство лишает
другое лицо принадлежащего ему права собственности на вещь.124

Кроме того, неясно, как, например, следует квалифицировать действия
лица, совершившего разбойное нападение, в результате которого ему
удалось завладеть имуществом. Если запрет нарушить отношения
собственности содержится в Конституции РФ и ГК РФ, то нападение с целью
завладения имущества — это лишь покушение на нарушение требований
конституционных норм. Следовательно, последующие действия по завладению
имуществом, которые только и позволяют сказать, что запрет нарушен, —
еще одно дополнительное преступление, требующее самостоятельной
квалификации.

Изложенное позволяет согласиться с теми, кто считает, что
«уголовно-правовой запрет включается в общую систему позитивного
регулирования. Другое дело, что его формирование, как правило,
осуществляется способом “от противного”, т. е. текстуально излагается не
запрет, а модель того антиобщественного поведения, которому запрещается
следовать. Поэтому внешне уголовный закон

123 Актуальность подобных вопросов подтверждена соответствующими
запросами (например, прокуратуры Санкт-Петербурга о порядке квалификации
таких действий) в научные учреждения города.

124 Позиция Биндинга излагается по кн.: Круглобокий А. Н. Имущественные
преступления. СПб., 1913. С. 109.

ориентирован на тех, кто применяет санкцию за его нарушение, по существу
же он адресован как гражданам, так и правозащитным органам, но
внутреннюю, неочевидную форму (структуру) нормы поведения для граждан
приходится реконструировать путем его логико-юридического анализа… То
обстоятельство, что уголовный закон не излагается в форме запретов,
вовсе не означает, что норма уголовного права не запрещает завладевать
чужим имуществом, лишать жизни другого человека и т. д., а лишь
устанавливает на случай такого поведения применение санкции, выступая в
виде некоего Прейскуранта, который указывает на цену поступка
свободного, не обремененного какими бы то ни было обязанностями
человека».125

«Если в позитивном плане уголовно-правовая норма предъявляет К поведению
личности (курсив наш. — Авт.) общественно необходимые требования,
которые, получая отражение в ее сознании, должны реализовываться в
законопослушном поведении, то в ретроспективном плане, напротив, норма
предусматривает определенные меры воздействия на нарушение указанных
требований, которые должны быть реализованы государством» (курсив наш. —
Авт.).126 К сказанному мы должны лишь добавить, что и при реализации
государством нормативных санкций личность из процесса уголовно-правового
регулирования не исчезает, ибо праву государства применить наказание
соответствует обязанность виновного претерпеть Все те последствия,
которые предусмотрены за совершение преступления. В целом же при таком
понимании природы уголовно-правовой нормы естествен вывод: «Лишь при
теоретическом анализе возможно выделение и самостоятельное рассмотрение
функций уголовно-правовой нормы. В действительности воздействие нормы на
соответствующие общественные отношения протекает как единый
регулятивно-охранительный процесс».127 Логичным представляется и
утверждение о производном, подчиненном характере охранительной
(ретроспективной) функции по отношению к регулятивной (позитивной).128

12’ Бойцов А. ^.Действие уголовного закона во времени и пространстве. С.
16-17. 12 Совершения
преступления, подлежат лишению избирательных прав и • ссылке в
отдаленные районы Сибири на 5 лет» (см. также ст. 58а1 УК РСФСР в
редакции 1926 г.). В грубом противоречии с правом ; находились
изданные в декабре 1934 г. уголовно-процессуальные нормы, вводившие
внесудебную форму уголовно-правовых репрессий, лишавшие обвиняемого
права на защиту, на обжалование приговора ‘• и т. д.156 Эти и другие
примеры свидетельствуют о том, что проблема соответствия закона праву
существует и в уголовно-правовой сфере. Более того, именно в ней она
может проявляться в особенно острой форме. Сказанное означает, что
теория, в принципе, сможет найти и другие, помимо закона, источники
уголовного права. И такие источники л теория уже открывает даже там, где
их существование как будто бы ; исключает сам закон (в соответствии,
например, с ч. 1.ст. 1УКРФ1996г. «уголовное законодательство Российской
Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, устанавливающие
уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс»). !
Так, в последние годы начинает формироваться концепция, включающая ? В
число наличных источников уголовного права судебный прецедент.157

155 Мальцев Г. В. Социальная справедливость и право. М., 1977. С. 223. —
См. С Также: НерсесянцВ. С. 1) Право и закон. М., 1983; 2) Философия
права, и др.

“‘ Спиридонов Л. И. Теория государства и права… С. 263-264.

157 См., напр.: Наумов А.ВЛ) Судебный прецедент как источник уголовного
права // ^Российская юстиция. 1994. № 1. С. 8-11; 2) О судебном
прецеденте как источнике Жправа // Современные тенденции развития
уголовной политики и уголовного Законодательства. М., 1994. С. 31-32.

86

87

Как бы то ни было, следует учитывать, что, говоря о юридической норме
как звене механизма уголовно-правового регулирования, мы должны иметь в
виду возможность ее выражения отнюдь не только в статьях закона.

§ 3. Норма и уголовно-правовые отношения

И общая теория права, и отраслевые юридические дисциплины сходятся в
том, что нормы права, в том числе и уголовно-правовые, реализуются в
форме правоотношений. Это делает уголовно-правовое отношение и
юридические факты, с которыми норма права связывает его возникновение,
изменение или прекращение, вторым элементом механизма уголовно-правового
регулирования.

Исследование уголовно-правового отношения традиционно осуществляется в
двух основных аспектах. Прежде всего оно подвергается анализу как
разновидность общественного отношения, ибо и после облачения последнего
в юридическую форму оно не утрачивает свою собственную социальную
природу. Второе направление — изучение уголовно-правового отношения с
целью выявления специфических юридических свойств, возникающих у него в
процессе правового регулирования при переводе общих велений юридических
норм в субъективные права и обязанности субъектов правоотношения, а в
итоге — в конкретную реализацию программ действий тех лиц, к которым
адресуются нормативные требования. Эти аспекты — направления изучения,
естественно, не оторваны друг от друга, а относятся между собой как
содержание и форма. Их самостоятельность относительна. Ведь субъекты
правового отношения в конечном счете всегда действуют в обществе. При
таких условиях мысль о том, что юридический и социологический анализ в
уголовном праве суть два органически связанных между собой аспекта
исследования уголовно-правовых проблем158 выглядит достаточно
тривиальной.

В правовой литературе получило широкое распространение мнение, согласно
которому правоотношение — конкретное, реальное общественное отношение,
урегулированное правом.159 Такое понимание восходит еще к
дореволюционным временам, когда, например, Н. М. Коркунов писал, что
«юридическое отношение, есть то же самое

“* См., напр.: Орехов В. В. Социология в науке уголовного права. С. 16.

159 Гребцов Ю. И. Очерки теории и социологии права. СПб., 1996. С.
151-154.

г цтовое отношение, только регулируемое юридической нормой».160 Ёроме
того, и тогда, и теперь подчеркивается, что само общественное Цтношение,
облачающееся в юридическую форму, есть всегда езультат деятельности
конкретных людей, эффект их взаимодействия, !23 чего никакой социальной
связи между индивидами возникнуть не эжет и правовое регулирование
становится беспредметным.161

Несмотря на кажущуюся его очевидность, против него могут >ггь выдвинуты
серьезные возражения. В частности, последова-дьное развитие взгляда на
правоотношение как на отношение между |юдьми, урегулированное
юридической нормой, может привести I’выводу, будто оно порождается
правом. М. И. Ковалев, например, гверждает, что «уголовное право создает
(курсив наш. — Авт.) целую систему общественных отношений, регулируемых
правом… Цдоловное право само создает определенные отношения, которое
оно атем и охраняет».162 Однако в жизни существует множество форм
^заимодействия индивидов, которые юридическими нормами не |элько не
регулируются, но и принципиально не могут быть йдвергнуты воздействию с
их стороны. Межличностные отношения ‘Седство, дружба, интимные отношения
супругов и т. д.) носят ‘убо личный характер и потому правом не
регулируются. Не случайно 1?гда трансформируются в правовые, когда
становятся мерой “Ьведения, имеющего значение для функционирования
общества как [елого, и когда действующие таким образом люди превращаются
из Субъектов межличностных связей в носителей общественных «Шошений.
Лишь им присуща регулярность, способность отрываться рЬсвоих
непосредственных носителей, т. е. институционализироваться,163

“° Коркунов Н. М. Лекция по общей теории права. СПб., 1909. С. 197.
юСм., напр.: Лившиц Р. 3. Теория права. М., 1994. С. 133; Обижая теория
права и №ударства // Под ред. В. В. Лазарева. М., 1994. С. 33; Общая
теория права и рсударства / Под ред. Г. Н. Манова. М., 1995. С. 125;
Гребцов Ю. И. Очерки теории и щиологии права. С. 153; Теория государства
и права…/ Под ред. В. М. Корельского .да. Д. Перевалова. С. 338, и др.
— См. также мнения криминалистов: ОанчаИ. Некоторые замечания по вопросу
уголовного правоотношения. Вопросы уголовного И(Й1ва стран народной
демократии. М., 1963. С. 191; Божъев В. П. Уголовно-правовые ,0яошения:
состав, содержание, связь с процессуальными отношениями// Проблемы
$№ловной политики и уголовного права. М., 1994. С. 79; Галкин В. М.
Правовые формы ЧМализации уголовного закона// Проблемы уголовного и
уголовно-процессуального

:Ж^-__ . _ ._. _ ___ _ и -1ППЛ (^ ОЛ -.
. _

Советское уголовное право… С. 96.

|Я Алексеев С. С. Теория права. М., 1993. С. 94 и др.; Спиридонов Л. И.
Теория Ударства и права… С. 119-121.

Щконодательства. М., 1994. С. 84, и др. ||г, “2 Ковалев М. И.

89

и превращаться в типичные поведенческие образцы для всех, кто
оказывается в аналогичных стандартных ситуациях. Только при этом условии
они в состоянии стать общеобязательными, а следовательно, и правовыми.
Таким образом, далеко не всякая бытовая, индивидуальная, или, как иногда
говорят, «фактическая», связь между индивидами способна стать правовой.
Для этого она должна прежде превратиться в типичное общественное
отношение, институ-ционализироваться. Правоотношение есть разновидность
не любой связи между индивидами, а лишь связи общественной, являющейся
клеточкой социального организма.

Вместе с тем отсюда не следует и другой «очевидный» вывод о том, что
правоотношение как разновидность отношения общественного всегда
создается конкретными действиями людей.

Действительно, если «общественное отношение — это реальное
взаимодействие людей, выражающееся всегда вовне в действиях и
поступках»,164 то сама по себе связь прав и обязанностей, принадлежащих
соответствующим лицам, — еще не правоотношение.

Так, например, по мнению А. И. Марцева, «совершение преступления
является основанием для возникновения уголовного материального
правоотношения. Однако наличие основания еще не свидетельствует о
реальном возникновении такого отношения. В отдельных случаях уголовные
отношения могут вообще не возникнуть (например, при латентной
преступности). Основание возникновения уголовного материального
правоотношения и момент его реального возникновения находятся в
диалектическом единстве — как возможность и действительность».165 Н. А.
Огурцов, разделяющий подобное понимание правоотношения, считает, что
«результатом осуществления уголовного правоотношения является
наступление для преступника уголовной ответственности. В этом состоит
смысл существования действительно возникшего в жизни, объективно
порождаемого совершением преступления правоотношения в уголовном праве,
цели реализации этого правоотношения ».166

Подобное понимание уголовно-правового отношения вызывает по крайней мере
три контраргумента. Во-первых, не следует смешивать основание отношения,
само отношение и его содержание. Любое отношение представляет собой
опосредованную определенной

164 Гребцов Ю. И. Очерки теории и социологии права. С. 32.

“5 Марцев А. И. Диалектика и вопросы теории уголовного права.
Красноярск, 1990. С. 74.

166 Огурцов Н. А. Правоотношения и ответственность в советском уголовном
праве. Рязань, 1975. С. 26.

90

основой зависимость или взаимозависимость субъектов.167 Основание
отношения — это то, что непосредственно определяет природу зависимости
соотносящихся субъектов. В качестве основания экономических отношений
выступает разделение общественного труда и собственность на объективные
и субъективные условия производства, в качестве основания политических —
взаимодействие политических структур, представляющих те или иные
организованные социальные группы, осуществляющие борьбу за власть или за
возможность влиять на нее, и т. д.

Содержание отношения (общественного или индивидуального, экономического
или политического) составляет то, что непосредственно связывает его
стороны, т. е. деятельность (активная и пассивная) субъектов по
отношению друг к другу. Поэтому отсутствие наличной активной
деятельности субъектов не означает отсутствия самого отношения,
поскольку взаимосвязь, взаимозависимость сторон (само отношение) при
общей основе (применительно к праву — объективно сложившаяся система
общеобязательных правил поведения) возникает вне их (субъектов)
непосредственного взаимодействия.168

Во-вторых, трактовка правоотношений как урегулированных правом
общественных отношений ведет к отождествлению правовых отношений с их
объектом.1” А это, в свою очередь, дает основание для вывода, что нормы
права регулируют правовые отношения. Как уже отмечалось, подобные
утверждения особенно распространены в учебной литературе по уголовному
праву.170

В-третьих, следует разграничивать индивидуальные правовые связи и
действия конкретных лиц и правовые общественные отношения, поскольку
последние, как уже было показано ранее, далеко не тождественны тому, из
чего они складываются. Формула «правоотношение есть общественное
отношение, урегулированное нормой права», заставляет ее сторонников
отрицать существование уголовного правоотношения тогда, когда есть права
и обязанности, а деятельности еще нет, поскольку признано, что
общественные отношения слагаются из действий людей.

167 Свидерский В. И. О диалектике отношений. Л., 1983. С. 37, 91-92.

168 Там же. С. 22, 91-92.

“‘ Стальгевич А. К. Некоторые вопросы теории социалистических правовых
отношений// Сов. государство и право. 1957. № 2. С. 25—26.

170 Уголовное право Украины. Общая часть. С. 5; Учебник уголовного
права. Общая часть… / Под ред. В. Н. Кудрявцева и А. В. Наумова. М.,
1996. С. 5, 8; Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть…
С. 5, 13.

91

Те, кто связывают начало взаимодействия субъектов уголовного
правоотношения с различными этапами правоприменительной деятельности
органов государства, считают, что с совершением преступления возникают
лишь властеотношения,171 уголовно-процессуальные правоотношения172 или
уголовно-розыскные правоотношения,173 но не уголовно-правовые. Трактовка
уголовно-правовых отношений как урегулированных правом общественных
отношений подрывает правовую основу действия органов государства по
обнаружению признаков преступления и лица, его совершившего, поскольку
фактически означает, что эта деятельность не урегулирована нормами
уголовного права. Между тем целый комплекс уголовно-правовых норм (ст.
9, 75, 76, 77, 78 и др. УК РФ) указывает на то, что уголовно-правовая
связь преступника с государством возникает независимо от того,
осуществляются ли правоохранительными органами какие-то действия по
изобличению виновного или нет. Аналогичным образом решается вопрос и в
действующем административном, трудовом и гражданском законодательстве
(ч. 1 ст. 38 КоАП РСФСР; ч. 2, 3 ст. 136 КЗОТ РФ; п. 1 ст. 200 ГК РФ).
Таким образом, конкретное (индивидуально-определенное) правоотношение
реально уже тогда, когда норма и юридический факт «наделяют» субъектов
конкретными правами и обязанностями.

В-четвертых, рассматриваемую концепцию можно упрекнуть в недоказанности,
способны ли таким образом понимаемые общественные отношения превращаться
в результате их урегулирования уголовно-правовыми нормами в
уголовно-правовые общественные отношения. В юридической литературе это
обстоятельство вызвало справедливую критику, поскольку исключает
уверенность, можно ли вообще отграничить правоотношение от того
общественного отношения, которое лежит в его основе, и не будут ли в
конечном счете отождествлены экономические, политические и юридические
отношения.174 «Последовательнее было бы сказать, что “фактическое
отношение”, например, экономическое, в результате уголовно-правового
регулирования, оставаясь по содержанию экономическим, облачается в
правовую форму, т. е. официально признается и

171 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. С. 61.

172 Загородников Н. И. О пределах уголовной ответственности // Сов.
государство и право. 1967. № 7. С. 44.

173 Марцев А. И. Диалектика и вопросы теории уголовного права. С. 74.

174 Кочекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., 1958.
С. 66; Сталъгевич А. К. Некоторые вопросы теории социалистических
правовых отношений. С. 25-26.

охраняется государством, становится точно регламентируемым отношением
между субъектами уголовного права, что направляет активность последних в
желательном для общества направлении. Утверждение, что в процессе
уголовно-правового регулирования экономических отношений происходит не
превращение одних Отношений в другие, а возникновение новых, ранее не
существовавших идеологических отношений — уголовно-правовых —
естественно и Логично только тогда, когда под уголовно-правовыми
общественными отношениями понимается не правовая форма индивидуальной
связи между конкретными субъектами, скажем, государством и лицом, на
которое возложена обязанность соблюдать требования уголовно-правовых
норм, а выработанные обществом и закрепленные в праве устоявшиеся,
типические формы правовой связи людей, обеспечива-‘ ющие борьбу с
преступностью в различных областях общественной I жизни, в том числе и
экономической. Только они приобретают изве-‘ стную автономность по
отношению к питающей их субстанции — экономической, политической и т. п.
массовой деятельности людей и потому могут исследоваться как
таковые».175

Уголовные правоотношения, в противовес традиционному их

определению в юридической литературе, было предложено рассматривать

; как особые идеологические отношения, которые выступают формой

: фактических общественных отношений (слово «идеологическое»

в данном контексте не имеет здесь сколько-нибудь существенной

смысловой нагрузки и могло бы быть опущено без ущерба для

содержания; мы оставляем его с целью сохранить стилевую целостность

того времени, в какое велась воспроизводимая сегодня полемика).

Эта концепция имеет две основные модификации. Сторонники первой

;; считают, что уголовные правоотношения представляют собой

• специфические идеологические отношения, возникающие в результате

воздействия норм уголовного права на поведение людей и представля-

>; ющие собой связь прав одного лица с корреспондирующими им

5 обязанностями другого лица.176 Принципиальным достоинством

\!указанной концепции является вывод, что уголовные правоотношения,

‘ будучи формой различных общественных отношений (как идеологи-

;: ческих, так и материальных), не сливаются с фактическими обще-

‘• ственными отношениями. В результате правового воздействия на

175 Прохоров В. С. Преступление и ответственность. С. 72. 6Данъшин И. Н.
Правовые отношения в уголовном праве. С. 239; Ковалев М. И.

ЦКоветское уголовное право… С. 89, 95.

93

92

фактические отношения между преступником и государством177 и между
законопослушным гражданином и государством178 они, обретая правовую
форму, тем не менее сохраняют качественную определенность и автономность
и сами по себе правовыми не становятся. Так, например, по мнению В. М.
Хомича, «охранительные отношения — своего рода оболочка (правовой
заслон) от “вторжения” общественно опасных воздействий в самые различные
общественные отношения, которые нормами уголовного права не
регулируются».179 В то же время при таком понимании уголовно-правовые
общественные отношения отрываются от фактических отношений, поскольку
рассматриваются отдельно «от реального содержания, только как комплекс
прав и обязанностей, “привязанных” к данной ситуации»,180 что приводит к
необоснованным выводам. Например, Г. И. Начкебия считает, что
«уголовно-правовые отношения, как и все идеологические отношения вообще,
представляют собой ценностные отношения, в рамках которых может
совершаться только правомерное поведение».181 По мнению Г. И. Начкебия,
«совершение преступления есть выход за рамки уголовно-правовых отношений
как ценностных отношений, а за рамками ценностных отношений образуется
фактическое положение, которое с юридической точки зрения
квалифицироваться не может, следовательно, правовое положение лица,
совершившего преступление, уголовным правом устанавливаться не может ».ш
М. И. Ковалев утверждает, что «уголовное право создает целую систему
общественных отношений, регулируемых правом… Уголовное право само
создает определенные отношения, которые оно затем и охраняет».
Аналогичного мнения придерживается П. С. Тоболкин.183 Между тем хотя
возможность существования уголовно-правовых общественных отношений и
предусмотрена правовой нормой, однако это не означает, что правовая
норма (закон)

177 Курс советского уголовного права. Т. 1. Л., 1968. С. 9; Мотовиловкер
Я. О. Спорные моменты учения об уголовно-правовых и
уголовно-процессуальных отношениях// Суд и применение закона. М., 1982.
С. 58-59.

178 Назаров Б. Л. Социалистическое право в системе социальных связей.
М., 1976. С. 283; Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С.
46.

79 Хомич В. М. Содержание уголовно-правового регулирования. С. 102.

80 Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С. 99.

81 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С. 46.

82 Там же. С. 46-47.

83 Ковалев М. И. Советское уголовное право… С. 95-96; Тоболкин П. С. О
предмете советского уголовного права // Сб. учен. тр. Свердл. юрид.
ин-та. 1973. Вып. 28. С. 8.

I порождает правоотношение. Уголовно-правовая норма — лишь одно | из
условий возникновения правового общественного отношения.

Согласно иной точке зрения уголовные правоотношения Представляют собой
особые «идеологические» отношения, воз-| никающие в результате
воздействия на них предусмотренных 1уголовно-правовой нормой юридических
фактов, отношения, при ^посредстве которых уголовное право регулирует
фактические ^общественные отношения.184 Такой позиции придерживаются •
сторонники как широкого, так и узкого понимания предмета уголовно-|:
Правового регулирования (охраны). Например, Б. Т. Разгильдиев, ;
исследуя уголовные правоотношения до совершения преступления, пишет, что
«уголовно-правовое отношение — это совокупность Ц обязанностей и прав,
устанавливаемых для правоприменителей и 1 правоисполнителей
уголовно-правовыми нормами в целях обеспечения | охраны общественных
отношений от преступных посягательств… 1С момента реализации своего
уголовно-правового статуса право-|:Ярименителем формируется полное и
развернутое правовое .Отношение, назначение которого обеспечить,
сохранить общественные г отношения, охраняемые уголовным правом».185 Н.
А. Беляев примени-|тельно уже к охранительным отношениям утверждает, что
в резуль-|тате совершения преступления между государством в лице его |
Карательных органов и преступником возникает уголовное право-!:етношение
безотносительно к тому, привлечен или еще не привлечен |К уголовной
ответственности преступник. Фактическое же обще-!ственное отношение,
регулируемое нормой уголовного права, ^Возникает лишь тогда, когда
преступник разоблачен и привлечен |к уголовной ответственности.186
Сторонники такого понимания уголовно-правового отношения, таким образом,
признают, что между фактическим общественным отношением л нормой
уголовного права, призванной регулировать эти отношения, в результате
воздействия {Нормы на поведение людей возникает промежуточное звено в
виде ^головных правоотношений, которые нельзя отождествлять с
фактическими общественными отношениями. Последовательное раз-йежевание
уголовных правоотношений и фактических общественных Цвтношений позволяет
Н. А. Беляеву сделать вывод, что уголовно-

184 Первым такую точку зрения отстаивал Н. А. Беляев (см: Беляев Н. А.
Предмет оветского исправительно-трудового права. Л., 1960. С. 18-19).

185 Разгилъдиев Б. Т Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
оловного права РФ. С. 61, 94.

ш Беляев Н. А. Предмет советского исправительно-трудового права. С. 19.

95

94

правовые отношения могут существовать и тогда, когда фактического
общественного отношения еще нет.187

В изложенной концепции более последовательно, чем в предыдущей,
отстаивается идея «чистых» правовых связей, а потому она обладает, кроме
перечисленных выше достоинств первой концепции, еще одним достоинством:
такой подход дает возможность раскрыть функциональный аспект проблемы
уголовных правоотношений, увидеть их активную роль в общественной жизни.

Между тем, как правильно отмечает Р. О. Халфина, если правоотношение —
только посредствующее звено между нормой и общественным отношением, то
правомерно задать вопрос: может ли оно существовать отдельно в качестве
самостоятельного вида общественного отношения?188 Кроме того, если
правоотношение — это форма фактического общественного отношения, то,
следовательно, имеется лишь форма (право и обязанность), а содержания
нет. Но, как известно, не может существовать бессодержательной формы.
Откуда же появились эти «чистые» правовые связи между государством и
преступником, если нет регулируемого фактического отношения? Ведь норма
права возникает именно из регулируемых фактических отношений. Именно это
обстоятельство не учитывает Б. Т. Разгильдиев, когда пишет, что
«уголовное правоотношение не перерастает в другое качество с момента
совершения лицом преступления, если под моментом совершения преступления
подразумевать фактическое его совершение: ведь с момента совершения
преступления общественные отношения, охранявшиеся конкретной
уголовно-правовой нормой, которая отражает совершенное преступление, уже
уничтожены».189 Вместе с тем он признает, что уголовное правоотношение
существует и тогда, когда фактического отношения уже нет:
«…уголовно-правовые отношения прекращаются с вынесением обвинительного
приговора суда, вступившего в законную силу».190

Конечно, в процессе развития уголовного правоотношения можно обнаружить
такие моменты, когда активное поведение людей, предусмотренное правовой
связью, отсутствует и субъекты даже не знают о наличии правоотношения.
Это возможно, например, при несвоевременном установлении факта
совершения преступления, об уголовной противоправности которого не знал
исполнитель, и в ряде

187 Там же. С. 18-19; Толстой Ю. К. К теории правоотношений. Д., 1959.
С. 30.

188 Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. С. 101.

189 Разгилъдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
уголовного права РФ. С. 95.

190 Там же. С. 314.

других случаев. Однако следует учитывать, что здесь может идти речь не
об отсутствии фактического отношения, а об отсутствии соответствующей
субъективному праву и юридической обязанности активной деятельности,
посредством которой осуществляется уголовно-правовое отношение.

Подобные различия в трактовке уголовных правоотношений обусловливаются
не только отмеченными разными подходами к пониманию общественных
отношений, но в немалой степени и задачами исследования. Как известно,
социальные явления принято рассматривать на трех уровнях:
институциональном, атрибутивном, субстанциональном.191 Представляется,
что определение уголовного правоотношения как связи прав и обязанностей
относится к институциональному уровню (сеть норм и учреждений),
поскольку здесь в первую очередь подчеркивается юридическая сторона
связи субъектов права, но не раскрывается процесс ее (связи) генезиса.

В определении уголовного правоотношения как посредствующего I звена
между нормой и общественным отношением фиксируется перевод
уголовно-правовых предписаний в сферу их практической реализации, что
позволяет «провести грань между правовым и тем общественным Ц
отношением, которое норма права регулирует».192 Здесь’ перед нами |
анализ конкретного социального явления на атрибутивном уровне. | Что
касается субстанционального уровня (совокупность взаимо-| действующих
индивидов), то здесь «работает» традиционное опре-1 деление уголовного
правоотношения как отношения, «участники которого взаимодействуют
посредством осуществления гарантированных и охраняемых законом
государства прав и обязанностей».193 | В этом определении главным служат
социальная основа право-I отношения, особенности его функционирования и
результат. Именно на данной стадии и происходит реализация права и,
следовательно,

[

осуществляется проверка того, насколько совершенны сами
уголовно-правовые нормы, используются ли они (и как используются)
субъектами Правовых отношений, насколько адекватны цель, выраженная в
праве, ••. И результат правового регулирования.1933 В то же время, как
справедливо

91 В уголовно-правовой литературе такой метод исследования впервые
удачно (Использовал А. И. Бойцов (см.: Бойцов А. И. 1) Теоретические
вопросы уголовной ^Ответственности и освобождения от нее: Автореф. канд.
дисс. Л., 1982; 2) Уголовный Цзакон: субстанциональный, атрибутивный и
нормативный аспекты действия- Автореф дисс. 1996).

192 Толстой Ю. К. К теории правоотношений. С. 70.

193 Теория государства и права. Л., 1982. С. 290.

193′ Прохоров В. С. Преступление и ответственность. С. 74

97

96

отмечается в литературе, в этом определении «недостаточно отражена
специфика правоотношений как особых идеологических отношений, которые не
сливаются с лежащими в их основе фактическими общественными
отношениями».194

При исследовании сложных, в реальной жизни выступающих в различных
формах общественных явлений не только допустим, но и необходим
многоплановый подход. Поэтому каждое из приведенных определений
справедливо применительно к конкретной сфере исследования, что еще раз
подтверждает правомерность и других подходов к понятию
уголовно-правового отношения.

Исследование системы общественных отношений должно осуществляться прежде
всего в социологическом аспекте. Социологическое исследование, раскрывая
содержание отдельных видов общественных отношений, в свою очередь, может
осуществляться как минимум в двух направлениях. С одной стороны,
учитывая, что общественные отношения взаимообусловлены и взаимодействуют
друг с другом, а потому существуют не «вообще», а только в связи с
другими отношениями, их можно рассматривать в системном единстве. В этом
случае связи различных общественных отношений проявляются, например, в
том, что одни их виды (как сущность) реализуются, облачаясь в форму
других отношений. С другой стороны, возможно вычленение наиболее важных
связей, характерных в данных условиях для развития тех или иных сфер
жизнедеятельности людей (экономики, политики, права).1’5 В указанном
случае и выделяют экономическую, политическую, правовую, моральную,
религиозную и иные сферы общественной жизни, которым соответствуют
экономические, политические, правовые, моральные и религиозные отношения
как самостоятельные виды общественных отношений.

Если отказаться от отождествления правовой формы индивидуальных
отношений или их совокупности с правовыми общественными отношениями, то
тогда одной из главных связей, определяющих природу конкретных видов
общественных отношений, станет связь общественной деятельности и
общественных отношений. Данные категории относятся к парным
социологическим категориям: общественные отношения есть результат и
форма деятельности людей. Единство и соотносимость этих категорий не
только позволяют утверждать, что научное объяснение каждой из них с
необходимостью

эедполагает анализ другой, но и требуют определять их друг через фуга.
Логика учит, что предельно широкие категории не могут быть введены через
какие-то не зависимые друг от друга и не связанные взаимно определения
путем подведения под еще более широкие «Категории. Деятельность и
общественные отношения в определенном рспекте также можно рассматривать
как предельно широкие ||еатегории, которые «не только взаимосвязаны и
предполагают друг кдруга… но и при определенных условиях могут
переходить одна |’ 8 Другую. Так, деятельность в сфере производства,
политики, науки, взятая в аспекте связей, сотрудничества между людьми,
выступает как I их определенные отношения, а сами экономические,
политические и | другие отношения, взятые с точки зрения их воздействия
на тот или Г другой объект, — как определенная деятельность».196

Именно поэтому в философской литературе справедливо Шуказывается, что
основанием дифференциации общественных |§ отношений на виды являются
объективно существующие сферы ||. жизнедеятельности людей. Обращаясь к
гносеологическому аспекту ^исследования различных видов общественных
отношений, Г. В. Мокро-Ц; носов отмечает, что идеологические отношения
суть формы «выражения Ц материальных отношений в практической
деятельности людей и, таким ||| образом, они являются… сознательным
выражением тех способов Ж деятельности индивидов, которые обособились в
результате I* разделения труда в различные самостоятельные профессии,
либо… || сознательным выражением, которое получает существующая в
данный || момент для индивидов, классов, наций необходимость утверждать
свое 5* /положение посредством какой-нибудь определенной
деятельности».197 iv Г. Кох указывает: «Материальные отношения — формы
материальной ;| деятельности, которые на каждой ступени исторического
развития ., образуют единое целое… социально-экономическую структуру
данной $ общественной формации».198

|- Анализируя социологический аспект общественных отношений,

| А. С. Айзикович, В. В. Грин, Ю. К. Плотников, Э. X. Степанян,

||А. К. Уледов и др. подчеркивают взаимозависимость политической

^деятельности и политических отношений, нравственной деятельности

194 Толстой Ю. К. К теории правоотношений. С. 19.

‘” Общественные отношения. Вопросы общей теории/ Под ред. П. А. Рачкова.
М., 1981. С. 36-38.

1%Тамже. С. 16-17.

‘” Мокроносов Г. В. Диалектика содержания и формы общественных
тношений// Тр. Урал, политехн. ин-та. Свердловск, 1975. № 237. С. 12.

198 Кох Г. Общественные отношения и материальная деятельность//
Исторический атериализм как теория социального познания и деятельность.
М., 1972. С. 67.

98

99

и нравственных отношений, религиозной деятельности и религиозных

v/ 10О

отношении.1″

Конечно, на все эти рассуждения время наложило свою печать, выраженную,
в частности, в делении всех общественных отношений на базисные
(производственные, экономические) и надстроечные (идеологические, в
частности правовые и политические). Однако и в то время подчеркивалось,
что виды идеологических отношений, соответствующие институты надстройки
и их вещественные орудия столь же объективны, сколь объективна сама
внеэкономическая, надстроечная деятельность людей, определяющая их
содержание. В соответствии с такой деятельностью они дифференцируются на
отношения политические, правовые, моральные, эстетические,

религиозные.200

Организация и поддержание правопорядка есть правовая деятельность в ее
собственном смысле. Задача государства состоит в том, чтобы организовать
деятельность людей в интересах общества, однако оно не может превращать
одни отношения в другие. Правовая деятельность сама нуждается в порядке.
Субъектами такой деятельности является значительная масса людей
(общность) профессионально или на общественных началах обеспечивает
потребность общества в правовом порядке. Вся эта массовая деятельность
осуществляется посредством соответствующих учреждений (законодательных
органов, милиции, следственных органов, судов, уголовно-исполнительных
учреждений и т. д.) и упорядочиваются правовыми нормами (в том числе
уголовно-правовыми). Очевидно, что эта целенаправленная деятельность
непосредственно связана с определенной формой общественного сознания
(правосознанием). Таким образом, имеется особый круг субъектов
деятельности, особая сфера деятельности — создание правовых норм и
обеспечение их правильного применения, и особый предмет деятельности —
правопорядок, особая форма общественного сознания — правосознание, т. е.
существуют особые правовые отношения — общественные отношения, стоящие в
одном ряду с другими идеологическими отношениями.

Такое положение правовых общественных отношений вполне органично
объясняет их место в общей структуре общественных отношений. Они
«образуют ту сферу общественной жизни, в рамках

199 Актуальные проблемы теории общественных отношений. М., 1978. С.
5,13-14, 31, 49, 73—74, 79; Общественные отношения. Вопросы общей
теории. С. 159.

200 Актуальные проблемы теории общественных отношений. С. 5.

100

}

?: которой создается и регулируется сам механизм внедрения правовых

норм в жизнь общества.201

Сказанное позволило нам в свое время утверждать, что [существует не
только уголовно-правовая форма различных видов I общественных отношений,
но и уголовно-правовые отношения как самостоятельный вид правовых
общественных отношений — устойчивые, закономерно функционирующие в
масштабах общества связи людей, являющиеся формой (результатом) массовой
деятельности по рредупреждению, сдерживанию и пресечению общественно
опасных • посягательств.202

Таким образом, социальное назначение современного уголовного нрава нами
было сведено по существу к «борьбе с преступностью». Действительно,
уголовное право необходимо для регулирования общественных отношений в
области борьбы с преступностью. Оно может воздействовать на них
непосредственно — как материальная сила (деятельная форма материальных
отношений), как практически ; чувственная, целенаправленная деятельность
людей по восстанов-I лению порядка, структуры и организации нарушенных
общественных ! отношений и опосредованно (благодаря различным видам
социальной деятельности: экономической, политической, правовой и т. д.)
как идеальное отношение (форма общественного сознания), идеологическая Ц
(идеально-деятельная) форма материальных отношений, органически |
вплетающаяся в экономические, политические и другие общественные |
отношения, тем самым предупреждая появление общественно опасных
посягательств в различных областях общественной жизни.

Вместе с тем произведенный выше анализ предмета уголовно-

правового регулирования требует внести определенную корректировку

в нашу позицию. Основное назначение современного уголовного права

заключается в обеспечении неприкосновенности чести, достоинства,

iv имущественного благополучия личности от безосновательного

вмешательства государства, посредством угрозы использования или

|| фактического применения мер уголовно-правового воздействия.

Л Кроме того, уголовное право способствует предупреждению,

сдерживанию и пресечению правонарушений, а также восстановлению

‘нарушенного правопорядка. Причем развитие предупредительной,

р сдерживающей функции уголовного права длительное время было

! Приоритетным в советском уголовном праве. Принятие нового

201 Прохоров В. С., Кропачев Я. М. Тарбагаев А. И. Механизм
уголовно-|Правового регулирования… С. 53-54. ш Там же. С. 54

101

УК России безусловно свидетельствует о повышении значения
восстановительной функции (ч. 2 ст. 43, ст. 75,76 УК РФ). Вместе с тем
функции предупредительная (охранительная) и восстановительная являются
для современного уголовного права сопутствующими, вторичными, поскольку
присущи уголовному праву лишь на отдельных этапах развития уголовного
правоотношения, соответственно регулятивного (до совершения
преступления) и охранительного (после совершения преступления). Функция
обеспечения неприкосновенности личности от безосновательного
использования (применения) мер уголовно-правового воздействия присуща и
регулятивным, и охранительным уголовно-правовым отношениям. Именно эта
функция современного уголовного права и объединяет предупредительную и
восстановительную функции в единый регулятивно-охранительньш процесс.

Здесь мы можем подвести итоги и сформулировать, что стало с общественным
отношением после его урегулированное™ уголовно-правовой нормой.

Во-первых, общественное отношение как предмет социологии имеет
безличностный характер. Его участниками являются предприниматель и
наемный рабочий, покупатель и продавец, собственник и несобственник и т.
д. Если субъектный состав, например, производственного отношения
полностью изменится, то оно все равно не прекратит своего существования
и будет функционировать в том же режиме, заданном технологией
производственного процесса. Напротив, уголовное правоотношение всегда
возникает между персонально определенными лицами, и, скажем, смерть
преступника влечет за собой прекращение уголовного преследования,
осуществляемого в правовой форме. Уголовное правоотношение, как и
правоотношение вообще, есть, таким образом, средство конкретизации
общественного отношения.

Во-вторых, в уголовно-правовом отношении четко определен не только круг
субъектов, но и их взаимное поведение посредством корреспондирующих,
взаимосвязанных их субъективных прав и обязанностей. Субъекты
уголовно-правового отношения должны четко знать правовые границы своих
возможностей, т. е. свои права и обязанности, и иметь возможность
соблюдать юридические требования.

В-третьих, уголовное правоотношение всегда связано с правом, выраженным
в законе, правовом обычае, прецеденте и т. п. «Нет преступления и
наказания без указания на то в законе » — эта формула имеет прямое
отношение к уголовно-правовому отношению, его возникновению, изменению
или прекращению.

Учитывая общепризнанность в юридической литературе деления
правоотношений (в зависимости от особенностей юридического факта) на
регулятивные и охранительные, можно предположить, что в рамках
регулятивных уголовных правоотношений осуществляется юридическое
воздействие на так называемые обычные отношения, а в рамках
охранительных отношений — на отношения, возникающие в результате
нарушения нормального развития «обычных» отношений.

С целью дальнейшей конкретизации и объяснения механизма
уголовно-правового регулирования обратимся к исследованию видов
уголовных правоотношений.

102

103

ГЛАВА III

Механизм уголовно-правового регулирования:

Регулятивные правоотношения

§ 1. Постановка вопроса

Достаточно ознакомиться с любым уголовным кодексом, чтобы убедиться, что
его ядро образуют юридические запреты. По существу кодекс представляет
собой перечень деяний, которые официально объявляются преступлениями и
которые адресаты юридических норм обязаны не совершать. И здесь сразу же
возникает вопрос, насколько действенны эти запреты и действенны ли они
вообще.

Наблюдения показывают (они в обобщенном виде зафиксированы и наукой),
что уголовно-правовые нормы влияют на поступки людей, сообщая им, что
запрещено государством и что случится с человеком, преступившим данный
запрет, какие юридические последствия для него в этом случае обязательно
наступят. Здесь мы имеем дело прежде всего с так называемым
информационным воздействием уголовного права.

Кроме того, во многих случаях уголовно-правовые нормы служат
своеобразными ориентирами, выделяя социальные ценности, указывая людям,
что хорошо, а что плохо, что в связи с этим можно совершить, а чего
делать нельзя. Таким образом деятельность людей в известной мере
направляется к полезным обществу целям и во всяком случае данные нормы
способствуют выведению ее за пределы круга общественно опасных и потому
запрещенных в уголовном порядке деяний. Здесь налицо
ценностно-ориентационное воздействие уголовного права на поведение
членов общества.

К двум указанным формам воздействия тесно примыкает внутреннее отношение
индивидов к уголовно-правовому запрету, когда запрет превращается в
собственные, отнюдь не всегда осознаваемые установки личности на
соблюдение или несоблюдение

эридических требований.1 Если воспользоваться терминологией }. Фрейда,
то речь идет о том, что е§о (я) есть результат сложного взаимодействия
зирег-е§о (всей системы социальных ценностей, норм, Идей, принципов, в
том числе и правового характера) и 1с1 (внутреннего, ^дубинного,
внесознательного, инстинктивного в человеке).

Все эти формы воздействия правовых норм, которые близко примыкают к
социологическому направлению в правоведении или «одят в него на
человеческие поступки достаточно интенсивно (Изучаютсяюристами, (Ю. Д.
Блувштейн,В. П. Казимирчук,В. М. Коган, |?В. Н. Кудрявцев, И. Б.
Михайловская, Л. И. Спиридонов, А. М. Яковлев Ир! др.). Однако многие
юристы, признавая существенность такого рода ^влияний на поведение
индивидов, тем не менее полагают, что характер ^Информационного,
ценностно-ориентационного и т. п. воздействия не | ‘является собственно
юридическим и потому в круг интересов правовой *йауки, в том числе и
науки уголовного права, не входит. Обоснование |*евоих тезисов
исследователи видят в том, что собственно юридический ^механизм
осуществления уголовного права необходимо включает Рв себя возникновение
правоотношения, а в момент появления (издания) уголовно-правовой нормы
никакого правоотношения не возникает.

Вместе с тем в литературе достаточно распространен взгляд, что

^’требования уголовно-правовых норм могут реализовываться, так

‘сказать, и «сами по себе ». Например, Г. В. Назаренко утверждает, что

«лица, не совершающие действий, предусмотренных законом, не могут

;;;’быть субъектами уголовно-правовых отношений. В таких случаях

* имеет место предупредительное воздействие норм уголовного права,

поскольку реализация правовых предписаний в форме соблюдения

|: может осуществляться вне правовых отношений».2 По мнению

I-О. Э. Лейста, «запрет действует вне правовых отношений; из него

1”рроистекает не обязанность, а “запрещенность”… Поэтому в уголов-

|Щом кодексе большинство запретов обозначаются не как предписания,

;* как указания на наказуемость определенных деяний».3 В 70-80-е

|)ГОДЫ аналогичное мнение высказывали в своих работах А. В. Барков,

1 Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. М., 1989. С. 277 и др. 1
Назаренко Г. В. Невменяемость в уголовном праве. Орел, 1993. С. 61. 3
Теория государства и права: Курс лекций /Под ред. М. Н. Марченко. М.,
1998. 2. 375. — См. также: Петрова Г. О. Уголовно-правовое регулирование
деятельности ^ловека. Ставрополь, 1991. С. 92; Романов А. К.
Уголовно-правовое регулирование бщественных отношений. М., 1992. С. 52;
Тишкевич С. И. К вопросу об основаниях и довиях уголовной
ответственности// Юридическая ответственность. Минск, 1996. »70;
Уголовное право. Общая часть: Учебник/ Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И.
Ляпунова. I, 1997. С. 20, 28.

105

104

В. П. Божьев, А. Ф. Зелинский, 3. Д. Иванова, В. В. Лазарев,Я. О.
Мото-виловкер, А. В. Наумов, И. О. Ребане, Ю. С. Решетов, А. И.
Санталов, Р. О. Халфина, Л. С. Явич и др.

Поскольку в общей теории права исчерпывающий анализ этой важной и
сложной проблемы все еще не проведен, то попробуем проверить тезис о
возможности реализации прав и обязанностей вне правоотношений с позиций
уголовно-правовой теории.

В качестве весьма яркой иллюстрации рассмотрим позиции А. В. Наумова,
которые менялись по крайней мере трижды. В 1973 г. он писал, что
осуществление уголовно-правового запрета путем исполнения гражданами
юридической обязанности не нарушать требования, содержащиеся в
уголовно-правовой норме, и реализация гражданами прав, предусмотренных
уголовным законом, происходят вне уголовно-правовых отношений. А. В.
Наумов подчеркивал, что речь идет о добровольном исполнении
обязанностей.”1 Аналогичный аргумент приводил А. Ф. Зелинский,
утверждая, что поскольку уголовно-правовые запреты исполняются
добровольно, следовательно, они реализуются вне правовых отношений.’

С подобными высказываниями вряд ли можно согласиться. А. В. Наумов
пишет: «Реализация… правовой нормы есть осуществление ее требований,
проведение ее в жизнь, выполнение стоящих перед ней задач… Если норма
права выполнила свое социальное назначение, т. е. подчинила себе волевое
поведение людей в процессе их совместной деятельности или общения, можно
сказать, что реализация данной правовой нормы налицо».’ Если это так, то
и в случае добровольного исполнения уголовно-правового запрета норма «не
подчиняет волевое поведение людей», а потому не выполняет своей роли, не
регулирует фактические общественные отношения. Не ясна позиция А. В.
Наумова и в отношении тех случаев, когда уголовно-правовой запрет
осуществляется из страха перед уголовной ответственностью и наказанием.
С одной стороны, он говорил о реализации вне правовых отношений
добровольно исполняемых юридических обязанностей, с другой — признавал
тот факт, что уголовно-правовой запрет подчиняет правовому регулированию
поведение аморально и асоциально настроенной части общества, которая из
страха перед ответственностью и наказанием

4 Наумов А. В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973. С.
37. ‘ Зелинский А. Ф. Значение норм уголовного права в системе охраны
социалистического правового отношения: Автореф. канд. дисс. М., 1966. С.
6. 6 Наумов А. В. Применение уголовно-правовых норм. С. 35.

|

не совершает преступления. Получалось, что лишь во втором случае
возникают уголовно-правовые отношения. Наконец, непонятно было, чем
отличается добровольное исполнение преступником юридических
обязанностей, вытекающих из приговора суда, от добровольного исполнения
обязанностей не совершать общественно опасных деяний. I Почему в первом
случае речь идет о реализации «норм в правовых Л отношениях», а во
втором — вне правовых отношений?

Представляется, что предложенное А. В. Наумовым и А. Ф. Зелинским
понимание реализации уголовно-правовых норм могло иметь | лишь один
вывод: уголовно-правовые нормы реализуются только вне I
уголовно-правовых отношений. Видимо, сознавая это, в последующих 1
работах А. В. Наумов частично отказался от своей концепции, I поскольку
признал, что реализация по крайней мере субъективных Прав,
предусмотренных уголовным законом (ст. 13, 14 УК РСФСР, , соответственно
ст. 37, 39 УК РФ), происходит в рамках позитивных | (регулятивных)
уголовно-правовых отношений.7 Вместе с тем в одной : из своих последних
работ А. В. Наумов, хотя и признает реальность ; уголовно-правовых
отношений, вытекающих из установления уголовно-правового запрета,8 все
же продолжает утверждать, что «уголовно-‘; правовой запрет фактически
регулирует поведение не всех членов ЦОбщества, а некоторой его части».’

По мнению А. И. Санталова, для уголовного закона (ст. 127 |УК РСФСР, ст.
125 УК РФ) лицо, спасающее утопающего, является • Кишь человеком,
выполняющим свой гражданский долг.10 При таком | йонимании содержания
уголовного закона правомерное (не преступное) Проведение, для уголовного
права безразлично. С таким пониманием Инициального назначения уголовного
права согласиться нельзя. ||;Новедение законопослушного лица не только
не безразлично для ;|к|№оловного права, но и является целью, ради
которой оно существует. ;|1;Аицо, спасающее утопающего, поступает
уголовно-правомерно, т. е. ||16шолняет не только свой гражданский, но и
правовой долг, )|{$Ёзависимо от того, осознает ли он правомерность (с
точки зрения 1|^рловного закона) своего поступка или нет. «Если лицо,
находящееся

:*!:Щ; ‘ Наумов А, В.,Михайлов В. А., Сизый А. Ф. идр. — Рец. на
кн.: Уголовное право

Ш

СР// Правоведение. 1979. № 1. С. 92; Журавлев М. П., Наумов А. В. — Рец.
на кн.: зак В. Н. Вопросы теории и практики необходимой обороны // Сов.
государство и Я1М”аво. 1983. № 3. С. 148.

8 Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть: Курс лекций. М.,
1996. ,15.

‘ Там же. С. 8.

10 Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. Л.,
1982. С. 44.

107

106

в условиях, предусмотренных ст. 127 УК РСФСР (сейчас это ст. 125 УК РФ.
— Авт.) (гипотеза), не выполнит лежащей на нем обязанности (диспозиция),
должна наступить уголовная ответственность (санкция). Тот факт, что
обязанность, установленная данной нормой, оказывать помощь лицам,
находящимся в опасном для жизни состоянии, обращена ко всем, кто мог ее
оказать, не подвергая ни себя, ни других лиц серьезной опасности, не
лишает эту обязанность ни реальности, ни конкретности в каждом отдельном
случае».11

Как мы отмечали ранее, каждое преступление, с одной стороны, есть
реализация модели противоправного поведения, следовательно, в результате
его совершения возникает уголовно-правовое отношение, в рамках которого
будет (должна) осуществляться в правомерном поведении охранительная
функция уголовно-правовой нормы, а с другой — невыполнение модели
правомерного поведения, а потому в результате преступления нарушается
существующее ранее уголовно-правовое отношение, в рамках которого
осуществлялась (должна была осуществляться) регулятивная функция
уголовно-правовой нормы. Иными словами, преступление есть «результат»
существования одного правоотношения и «источник» возникновения другого
правоотношения. Поэтому нельзя согласиться с Р. О. Халфиной, которая
признает, что норма уголовного права предупреждает возникновение
охранительных правоотношений, воздействуя на поведение участников
фактического общественного отношения, однако в то же время утверждает,
что в результате преступления возникает правовая связь между субъектами
(государством и преступником), которые до того не были связаны
конкретными правами и обязанностями.12

Такая конструкция на первый взгляд напоминает рассмотренную нами ранее
концепцию трехстороннего правоотношениям. П. Карпушина и В. И.
Курляндского. При преступном посягательстве на жизнь «помимо
непосредственных сторон общественного отношения (преступник и
потерпевший), — пишут эти авторы, — есть третья сторона — государство,
запретившее такое отношение. Преступник, посягающий на потерпевшего (в
широком смысле) и его интересы, посягает и на запрет государства вести
себя таким образом ».13 Однако если М. П. Карпушин и В. И. Курляндский
признают, что преступник

11 Прохоров В. С. Преступление и ответственность. Л., 1984. С. 87.

12 Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С. 59. ”
Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность и состав
преступления. М.,Ч974. С. 77.

и государство находятся в правовой связи еще до того, как лицо совершит
преступление, причем вследствие нарушения именно этой правовой связи
содеянное и становится преступлением, то, придерживаясь конструкции,
предложенной Р. О. Халфиной, можно прийти к выводу, что преступник
нарушает не властное требование государства совершить или воздерживаться
от совершения определенных действий, а только «права» потерпевшего на
жизнь или здоровье, или только «права» государственных организаций на
нормальное функционирование, или только «права» той колонии, из которой
совершил побег преступник, и т. д. Другими словами, такой подход к
проблеме приводит к тому, что преступник противопоставляется не
господствующей системе общественных отношений и уголовно-правовой форме
их охраны, а только социальной возможности определенного поведения или
обеспечиваемому обществом состоянию «конкретного лица».14

В последние годы в литературе, в том числе учебной, все чаще раздается
предложение отказаться от понимания общественных отношений как объекта
преступления. Так, А. А. Тер-Акопов считает, что признание в качестве
объекта преступления общественных отношений не отвечает новому пониманию
задач уголовного права. В качестве общего объекта посягательства следует
признать личность и отношения, обеспечивающие ее развитие.15 По мнению
Г. П. Новоселова, объект преступления есть не само общественное
отношение, а лишь одна его сторона, объект преступления — тот, против
кого оно совершается, т. е. отдельные лица или какое-то множество лиц.16
А. В. Наумов утверждает, что теория объекта преступления как
общественного отношения «не срабатывает». Особенно это относится к
преступлениям против личности, в первую очередь к убийству. По мнению А.
В. Наумова, объектом преступления следует признать те блага (интересы),
на которые посягает преступное деяние и которые охраняются уголовным
законом.17

н Коржанский Н. И. Объект посягательств и квалификация преступлений.
Волгоград, 1976. С. 37; Каиржанов Е. Интересы трудящихся и уголовный
закон. Алма-Ата, 1973. С. 73—74; Уголовное право. Общая часть: Учебник
для вузов / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. М., 1997. С.
133-135; Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С.
149—150.

15 Тер-Акопов А. А. Защита личности — принцип уголовного закона //
Современные тенденции развития уголовной политики и уголовное
законодательство. М., 1994. С. 52.

м Новоселов Г. П. Объект преступления // Уголовное право. Общая часть…
/ Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. С. 133—135.

17 Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С. 147-149.

109

108

*ТВерждение, что при посягательстве на жизнь или здоровье конкретного
человека нарушаются только права потерпевшего, неверно, поскольку уводит
от познания действительной сущности уголовное права. Разумеется, если
признать объектом посягательства при убийстве только «жизнь человека»
(«право» потерпевшего на жизнь), т0 приходится констатировать ее
защищенность уголовным законом, но такое признание означает, что
отдельный, «изоли-рованныЦ человек» противостоит преступлению как его
объект. Однако если совершено убийство, его объектом являются интересы
всего обцества; поскольку тот, кто убит, — «один из нас». В этом
утверждеции нет «принижения абсолютной ценности человека как
биологического существа, жизни вообще как биологического явления»,!«есть
только констатация фактического положения вещей.

Мо^но согласиться с Р. О. Халфиной, что основной задачей
уголовно_ПравОвого запрета является предупреждение возникновения
правоотношения (точнее, охранительного уголовно-правового отношен!^.
Однако это не должно означать, что сама задача решается вне рамо^
регулятивного уголовно-правового отношения.

Невидимому, отрицание реальности регулятивных уголовно-правовы^
отношений во многом связано с оценкой преступления как явления,
находящегося вне рамок общественного отношения, а иногда и
правоотношения. Г. П. Новоселов считает, что объект (обще-ственные
отношения) лежит вне преступного деяния.” По мнению Т. В. ЦеретелИ)
«когда говорят о последствии преступления, имеется в виду н^что>
наступившее в результате действия, нечто внешнее по отношению к нему, а
именно общественно опасное изменение в объекте ».20 В. К. Глистин
признает существование преступлений, которы^ не нарушают общественные
отношения.21 Подобные высказывания представляются неверными прежде всего
потому, что они против0речат природе действительно существующих связей
между к0нкретными общественными отношениями (и как объектом
преступдения, и как предметом правового регулирования) и деятельностью
цх участников (субъектов). Поведение человека лишь тогда может Вдиять на
общественное отношение, когда человек является субъектОм этого отношения
и, соответственно, его деятельность лежит не «Вне» отношения, а «внутри»
него. Учитывая единство

” Т^м же. С. 147.

” Нъвоселов г. д. Объект преступления. С. 131-133.

Церетели Т. В. Причинная связь в уголовном праве. М., 1963. С. 41.

*головное право на современном этапе: Проблемы преступления и наказания
/ Под ред. Ь*. А Беляева, В. К. Глистина, В. В. Орехова. СПб., 1992. С.
210-211.

110

фактического и юридического в предмете уголовно-правового регулирования
(и объекте посягательства), законодательно закрепленное отменой в
уголовном праве аналогии, следует подчеркнуть, что преступление только
потому и может воздействовать на правоотношения, что находится в
органической связи с ними, влияет на их содержание: изменяет, прекращает
существование регулятивного правоотношения, вызывает к жизни
охранительное правоотношение.

Л. С. Явич считает, что уголовно-правовое регулирование происходит в
двух формах — при помощи правоотношений и вне их. Вне правоотношений
уголовно-правовое регулирование связано с реализацией абсолютных прав и
всеобщих юридических обязанностей, предусмотренных уголовным законом. Он
отмечает, что о реализации уголовно-правовых запретов можно говорить
«вне зависимости от того, соблюдаются ли они в силу нравственных
убеждений или из страха наказания».22 В отличие от Р. О. Халфиной, Л. С.
Явич считает, что реализация правовой нормы (в частности,
уголовно-правового запрета) вне правоотношений не отрицает, а, наоборот,
предполагает связь между правами и обязанностями, однако эта правовая
связь не тождественна правовому отношению.23 Что же мешает,
констатировав наличие правовой связи («запретам в уголовном праве, —
пишет, например, А. И. Санталов, — и противостоят права лиц, в интересах
которых установлены эти запреты»24), признать данные связи
правоотношениями?

К числу такого рода препятствий относят следующие: во-первых, если
правовые отношения могут иметь лишь конкретный состав своих субъектов,
то состав сторон правовых связей не конкретизирован; во-вторых, если
объем и характер субъективных прав и юридических обязанностей субъектов
в правовых связях вытекает прямо из закона, то в правовых отношениях
объем и характер прав и обязанностей во

(

многом зависят как от юридического факта, так и от волеизъявления
сторон, поскольку «в правоотношении, в отличие от юридической связи,
имеет место поведение взаимодействующих лиц, тесно г обусловленная
деятельность ».2’

Что касается первого аргумента, то в основу утверждений о том, К/Что
«добровольное соблюдение и исполнение запретов не связано |с конкретными
правоотношениями», что «запрещающие нормы

22 Явич Л. С. Общая теория права. Л., 1976. С. 223.

23 Там же. С. 203-211.

и Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С. 41.
” Явич Л. С. Общая теория права. С. 210; Гребцов Ю. И. Проблемы теории
авового отношения. Л., 1981. С. 53.

111

устанавливают юридические обязанности общего характера», что в так
называемых абсолютных правоотношениях обязанная сторона не может быть
конкретно определена и к ней можно отнести любых субъектов, положена
исходная аксиома «все, как известно, означает — никто ».26 Но столь же
известно, что «все » означает также «каждый », т. е. каждый, кто
является адресатом уголовно-правовой нормы. Как справедливо утверждает
Е. К. Нурпеисов, «не все нормы права нуждаются в индивидуализации.
Например, для соблюдения уголовно-правовых запретов нет никакой
необходимости их индивидуализировать».27 В отличие от «библейских»
заповедей «не убий», «не укради» и других, обращенных ко «всем», их
уголовно-правовой аналог, снабженный существенным дополнением «а не
то…», относится к «каждому», кто находится в пределах юрисдикции
конкретного государства, т. е. только к тем, кто входит в круг субъектов
уголовно-правового отношения, сколь бы много их ни было.28

Кроме того, если обратиться к первым двум доводам, то нетрудно заметить,
что разграничение правовых связей и правовых отношений предлагается
проводить по тем же основаниям, по которым в юридической литературе
традиционно разграничивают конкретные правоотношения — и общие, и
абсолютные. Получается, что есть общие и абсолютные правовые связи, но
нет общих и абсолютных правовых отношений, т. е. практически
предлагается лишь замена термина — «факт для развития научной мысли едва
ли положительный».29

По-видимому, понимая это, Л. С. Явич говорит о формальности первых двух
аргументов и считает главным третий, обусловленный «известным различием
между общественной связью и общественным отношением» и проявляющийся в
особенности социального содержания правовых связей и правовых отношений,
характере и структуре правового поведения.30 Такой же позиции
придерживается Ю. И. Гревцов, который отмечает, что если реализация
конкретных правоотношений в большинстве случаев основана на
взаимодействии их субъектов (а потому содержание правовых отношений
образует взаимодействие сторон отношения), то деятельность в рамках
правовых связей не есть в строгом смысле взаимодействие, поскольку
правовые связи,

к Теория государства и права: Учебник. Л., 1982. С. 335-336.

27 Нурпеисов Е. К. Психология правомерного поведения. Алма-Ата, 1984. С.
39.

28 Ковалев М. И. Советское уголовное право: Курс лекций. Свердловск,
1971. Вып. 1. С. 98.

29 Алексеев С. С. Общая теория права: Курс лекций: В 2 т. Т. 2. М.,
1982. С. 88.

30 Явич Л. С. Общая теория права. С. 206, 210-211.

«как правило, предоставляют возможность не взаимодействия а
самостоятельного поступка. Таким образом, относительно само_ стоятельное
поведение субъекта общественной правовой связи и составляет ее
непосредственное содержание».31 Не изменили своих взглядов эти авторы и
в более поздних работах.32

Считаем, что и с данным доводом нельзя согласиться. Во-первых
несомненно, что при исследовании правовых отношений необходимо учитывать
особенности структуры и характера поведения субъектов отношения, однако
из этого положения не следует, что речь должна идти о разграничении
правовых отношений и правовых связей, а не о традиционном делении
регулятивных правоотношений на относительные и абсолютные, пассивные и
активные и т. д. Во-вторых, остается неясным, как предлагается
разграничивать правовые отношения и правовые связи «не в большинстве
случаев». Наконец, главное: если даже какая-то часть правовых норм (в
том числе и уголовных) реализуется посредством активной деятельности
лишь одной стороны правоотношения, а другая часть норм — посредством
двухстороннего взаимодействия, то обоснованно ли связывать с данным
фактом разграничение правовых отношений и правовых связей? А если
предположить, что все обстоит именно так на самом деле, то означает ли
это, что правовые связи не представляют собой вид правовых отношений?

В настоящее время в философской литературе, посвященной рассматриваемой
проблеме, как правило, признается, что не всякое отношение есть только
связь, но всякая связь есть отношение. Так, В. И. Свидерский, на работы
которого часто ссылаются сторонники разграничения правовых отношений и
правовых связей, считает, что хотя понятие «отношение» шире понятия
«связь», однако поскольку и связь, и отношение выражают зависимость и
взаимозависимость объектов, основанную на движении материи и ее
атрибутов, постольку связь всегда есть частный случай отношения.” По
мнению В. И. Свидерского, отличие связи от отношения заключается в том,
что связь выступает как бы первичным моментом, ибо непосредственно
порождается конкретным процессом. Отношение же возникает на основе не
конкретного процесса, а на основе более общих

31 Гребцов Ю. И. Проблемы теории правового отношения. С. 53-54.

32 Явич Л. С. Сущность права. Социально-философское понимание генезиса,
\ развития и функционирования юридической формы общественных отношений.
Л., 1985. Г С. 89 и др.; Гревцов Ю. И. Очерки теории и социологии права.
СПб., 1996. С. 147 и др-:

: 163 И Др.

33 Свидерский В. И. О диалектике отношений. Л., 1982. С. 20-23.

113

112

связей, свойств, отношений.34 Согласуется ли это положение с
предложенным в юридической науке критерием для обособления правовых
связей и правовых отношений? По-видимому, нет. И правовые связи, и
правовые отношения в конечном счете всегда опосредуются нормами права.
Причем поскольку социальную основу (то, что непосредственно определяет
сущность социального явления) правовых отношений составляют нормы права,
эти отношения и являются правовыми.35

Учитывая изложенное, следует согласиться с авторами, которые полагают,
что проблема правоотношений, возникающих на основе норм уголовного права
(или шире — запретительных норм), реальна и за ней стоит вполне
определенная разновидность правовых связей, ничем существенным
(например, ни по силе воздействия, ни по методам, ни по целям) не
отличающаяся от иных правоотношений. «В реальной действительности, —
писал А. А. Пионтковский, — действующая правовая норма всегда вместе с
тем создает и соответствующие ей правоотношения. Объективное право
поэтому существует всегда в единстве с субъективными правами и
корреспондирующими им правовыми обязанностями».36

Положение о том, что правоотношения возникают на основе нормативных
запретов, обосновывается в работах С. С. Алексеева, Н. И. Матузова, Б.
Л. Назарова, Т. Н. Радько и др. В теории уголовного права одним из
первых наиболее аргументированную концепцию регулятивных
уголовно-правовых отношений предложил М. И. Ковалев. По его мнению,
«действие уголовного права, т. е. социальная полезность и эффективность
его норм, заключается не только в правильном применении их к конкретным
случаям жизни. Оно гораздо глубже и многообразнее. Применение правовых
норм есть лишь одна из форм жизни права… Но, кроме этого, у права есть
более сложная и более скрытая форма воздействия на общественную жизнь,
которая заключается в организующей, воспитательной и мобилизующей роли,
присущей праву самим фактом своего существования. И уже оно порождает
определенные правоотношения государства с гражданами и граждан между
собой ».37 Серьезные аргументы в развитие концепции

м Там же. С. 22.

35 Дроздов А, В. Человек и общественные отношения. Л., 1966. С. 89;
Кондаков С. В. Марксистская этика о нормах морали и нравственных
отношениях: Автореф. канд. дисс. М., 1968. С. 15; Общественные
отношения: Вопросы общей теории / Под ред. П. А. Рачкова. М., 1981. С.
29.

36 Пионтковский А. А. К вопросу о взаимоотношении объективного и
субъективного права// Сов. государство и право. 1958. № 5. С. 28.

37 Ковалевы, И. Советское уголовное право… С. 91.

регулятивно-правовых отношений, их социальной природы и сущности внесли
В. С. Прохоров, А. Н. Тарбагаев, Б. Т. Разгильдиев.38

О реальности регулятивных уголовных правоотношений пишут 3. А.
Астемиров, Н. А. Беляев, А. И. Бойцов, П. Бояджиев, И. Э. Звеча-ровский,
П. С. Элькинд, В. А. Якушин и другие криминалисты.

Подытоживая изложенное, есть все основания утверждать, что сегодня речь
должна идти уже не о том, существуют или не существуют регулятивные
уголовно-правовые отношения, а о том, чтобы исследовать их социальную и
юридическую природу, изучить их субъективный состав, правовое содержание
и объект, установить момент и основание их возникновения.

§ 2. Основания возникновения регулятивных правоотношений

Юридические формы всегда имеют под собой социальную основу, и
регулятивные уголовно-правовые отношения не составляют исключения из
этого правила. В самом общем виде ее образует общественный порядок, т.
е. система упрочившихся, регулярных, постоянно воспроизводящихся
общественных отношений, образующих в совокупности социальный организм.

В свою очередь основу понимаемого таким образом общественного порядка
составляет система исторически сложившегося разделения общественного
труда и иных социальных функций, связанных между собой неразрывной сетью
общественных отношений. • Именно благодаря ее наличию не только
предприниматель и наемный работник, начальник и его подчиненный, но и
дипломат и сапожник, {священник и милиционер, учитель и капитан дальнего
плавания, даже ^преступник со всем множеством его потенциальных жертв,
выполняя |Свои функции и обмениваясь деятельностью, оказываются
увязанными |* сложнейшую социальную целостность.

В условиях современного открытого общества39 эта сеть общественных
связей предстает перед массой индивидов в виде

38 Прохоров В. С. Преступление и ответственность. С. 86-88; Тарбагаев А.
Н. рнятие и цели уголовной ответственности. Красноярск, 1987. С. 11—20;
Разгильдиев Б. Т. ловно-правовые отношения и реализация ими задач
уголовного права РФ. Саратов, 95. С. 29-31.

39 Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. М., 1992. С. 213 и
др.; Шпек Ф. А. Дорога к рабству. М., 1992.

115

114

множества безличностных социальных позиций, за каждой из которых
«закреплена» конкретная общественно полезная функция. Ее-то и должен
выполнять занявший данную социальную позицию индивид. При этом открытому
обществу безразлично, кто конкретно заместит ту или иную позицию, но
занятыми должны оказаться все позиции. Иначе социальный организм не
сможет нормально функционировать. При таких условиях выполнение каждым
своих функциональных обязанностей, обусловленных местом индивида и
коллективного образования в системе разделения общественного труда и
социальных функций, является общественной необходимостью и социальным
долгом каждого индивида, поскольку он — существо изначально
коллективное. Как правильно отмечалось в литературе, выполняя свою
функцию, он включается в систему всеобщего обмена, и то, что он
произвел, после реализации на рынке возвращается к нему в виде как раз
тех товаров и услуг, которые ему необходимы. Выпадение какого-либо
субъекта, товара или его деятельности из этой системы может вызвать сбой
в ее функционировании, в результате которого пострадают все включенные в
нее индивиды. Вот почему каждый субъект ответствен за выполнение своей
функции.

В подобной ситуации регулирование поведения социализированных индивидов
неизбежно становится коллективным делом всего общества, а следовательно,
и делом государства, вследствие чего социальный долг трансформируется в
государственную обязанность. Стало быть, этот феномен приобрел такие
свойства, которые объективно требуют его юридического оформления.
Отношения между индивидом, занимающим определенное место в социальной
структуре, и государством, эту структуру представляющим, становятся
правоотношениями. Может быть, правы те, кто включает такого рода
отношение в понятие правосубъектности.

При этом данное отношение еще четко не определяет функциональные
обязанности, связанные с конкретной социальной позицией субъекта и
предусматриваемые юридическими нормами той или иной отрасли права. В
регулятивном правовом отношении речь идет о юридической обязанности
соблюдать юридические обязанности, устанавливаемые отраслевыми правилами
поведения. И только когда конкретные обязанности установлены нормами
уголовного права, мы говорим об уголовном регулятивном отношении.

Наиболее распространенным среди сторонников признания реальности
регулятивных уголовно-правовых отношений является мнение о том,что само
издание уголовного закона есть уже юридический факт, порождающий
правовые отношения. «Уголовно-

116

правовые отношения позитивного характера возникают с момента вступления
в силу уголовного закона, — считает В. С. Зеленский. — Момент их
возникновения совпадает с началом действия закона, т. е. запретов
государства, выраженных в уголовном законе ».’ю По существу, на такой же
позиции стоят М. И. Ковалев, В. А. Номоконов, 3. А. Асте-миров, Т. В.
Кленова, А. В. Наумов, Г. И. Начкебия с той лишь разницей, что они
называют эти отношения не охранительными, общерегулятивными,
регулятивно-охранительными, общепредупредительными, а регулятивными.”11

Возникновение регулятивных уголовно-правовых отношений основано на
уголовном законе, но не происходит прямо и непосредственно в момент его
вступления в силу. Вступление в силу уголовного закона означает начало
его действия, создает юридическую возможность возникновения, изменения и
прекращения уголовно-правового отношения. Однако сама норма уголовного
права не может выступать как юридический факт, на основании которого
абстрактная связь предусмотренных уголовно-правовой нормой прав и
обязанностей абстрактных субъектов превращается в конкретную, реальную
связь. Норма права лишь указывает на те конкретные жизненные ситуации,
при наличии которых абстрактная возможность возникновения
уголовно-правовых отношений реализуется. «Ни одно юридическое
последствие непосредственно из нормы права не вытекает, везде необходимы
юридические факты — конкретные жизненные обстоятельства, предусмотренные
юридическими нормами».42

Так, например, норма, устанавливающая уголовную ответственность граждан
Российской Федерации, иностранных граждан и лиц без гражданства за
уклонение от уплаты налога или страхового взноса в государственные
внебюджетные фонды (ст. 198 УК РФ), создает абстрактную возможность
возникновения уголовных |:> Правоотношений с момента вступления ее в
законную силу. Превратиться в действительность эта возможность может
только с наступ-

40 Зеленецкий В. С. Специфика уголовно-правовых отношений и их роль |в
системе советского уголовного процесса // Вопросы взаимосвязи уголовного
права |]й процесса. Калинин, 1988. С. 60.

41 Номоконов В. А. Преступное поведение: детерминизм и ответственность.
ВВладивосток, 1989. С. 123; Астемиров 3. А, Проблемы теории уголовной
ответственности ‘наказания. Махачкала, 1987. С. 48; Кленова Т. В.
Содержание и форма уголовно-правовой ормы// Основания и порядок
реализации уголовной ответственности. Куйбышев, 1989. . 45; Наумов А. В.
Российское уголовное право. Общая часть… С. 9; Начкебия Г. И. редмет
уголовного права. Тбилиси, 1997. С. 245.

•” Алексеев С. С. Общая теория права: Курс лекций: В 2 т. Т. 2. М.,
1982. С. 164.

117

лением предусмотренного нормой юридического факта — начала течения срока
представления декларации о доходах в государственную налоговую
инспекцию.

Сказанное позволило нам в свое время утверждать, что необходимо
различать вопросы действия уголовного закона во времени и реализацию
закона в правоотношении.43 В противном случае можно прийти к ошибочному
выводу, что законы, определяющие уголовную ответственность за деяния,
совершенные в особых условиях (война, стихийные бедствия), вступив в
силу, не действуют до наступления указанных в законе обстоятельств и
теряют силу с их устранением (изменением)/’1 или, переоценивая значение
факта принятия уголовного закона, утверждать, что общественные
отношения, образующие предмет уголовного права, не существуют до издания
уголовно-правовой нормы. Так, по мнению некоторых криминалистов,
«предметом уголовно-правового регулирования являются… общественные
отношения, возникающие в связи с уголовно-правовым запретом,
содержащимся в нормах уголовного права ».45 Наша позиция нашла поддержку
в юридической литературе.46 При этом А. И. Бойцов подметил очень важный
момент. Временной разрыв между действием уголовного закона во времени и
реализацией закона в правоотношении «необходим для ознакомления и
усвоения законоположений его адресатами (гражданами и работниками
правоохранительных органов), а также для проведения ‘в случае
необходимости подготовительных мероприятий к его применению».47 Однако
отмеченная взаимосвязь социальных (предмет правового регулирования) и
юридических (уголовно-правовая норма) пред-

“ПрохоровВ. С.,КропачевН. М., Тарбагаев А. Я. Механизм
уголовно-правового регулирования: Норма, правоотношение,
ответственность. Красноярск, 1989. С. 69.

44 Шаргородский М. Д. Уголовный закон. М., 1948. С. 232; Курс советского
уголовного права: В 5 т. Т. 1 / Под ред. Н. А. Беляева, М. Д.
Шаргородского. Л., 1968. С. 104-105.

45 Волков Б. С., АевшинА. И., Лысов М. Д. и др. Учебник и наука
уголовного права // Сов. государство и право. 1971. № 3. С. 145-146.

* Гаверов Г. С., Звечаровский И. Э. — Рец. на кн.: Прохоров В. С.,
Кропачев Я. М., Тарбагаев А. Я. Механизм уголовно-правового
регулирования… // Проблемы совершенствования законодательства о борьбе
с преступностью. Иркутск, 1991. С. 161; ЖаяинскийА. Э., Кондратов П. Е.
— Рец. на кн.: Прохорове. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Я. Механизм
уголовно-правового регулирования… // Сов. государство и право. 1990. №
8. С. 148; Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и
пространстве. СПб., 1995. С. Ъ^Звечаровский И. Э. Уголовная
ответственность. Иркутск, 1992. С. 8.

47 Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве. С.
65.

^посылок возникновения уголовного правоотношения не единственна. I Как
правило, уголовно-правовая форма придается уже сложившимся ^общественным
отношениям, которые существуют до и помимо [уголовно-правовой формы.
Поэтому моменты вступления в силу (закона и возникновения уголовного
правоотношения внешне [совпадают. Например, отношения по поводу порядка
пользования {Транспортными средствами существовали задолго до введения в
1965 г. » ст. 212-1УК РСФСР. Предметом уголовно-правового регулирования
‘они стали лишь после того, как в законе были закреплены основания ‘ для
борьбы с общественно опасными нарушениями этих общественных

отношений. Отсутствие в уголовном законе указанной статьи

приводило к незаконному возрождению института аналогии. : Так, в одних
случаях угон транспортных средств квалифицировался ;; Как хулиганство, в
других — как кража или самоуправство.48 В УК РФ

1996 г. уточнен объект этого преступления и данная статья помещена

в главу «Преступления против собственности».

Правда, нередко и после издания уголовного закона уголовные
^правоотношения реально не существуют, а лишь могут возникнуть »(см.,
например, ст. 195,356 УК РФ), в некоторых же случаях даже при ) наличии
соответствующих уголовно-правовых норм правоотношения ^вообще не могут
возникнуть. Например, ст. 186 УК РСФСР 1926 г., .Предусматривающая
уголовную ответственность за нарушение правил > о гербовом сборе,
утратила силу (1 января 1961 г.) вместе с УК РСФСР : 1926 г.,
фактическое же прекращение тех отношений, при наличии г которых возможно
было возникновение уголовно-правовых отно-‘ шений, произошло в 1930 г. с
отменой гербового сбора.

Следует учитывать, что даже тогда, когда возникновение 1 регулятивного
уголовно-правового отношения (связанного с обязан-! Иость не совершать
то или иное преступление) зависит лишь от факта [.нахождения лица в
пределах юрисдикции государства, как правило, |имеет место временной
задел между вступлением уголовного закона |в силу и появлением
конкретного уголовно-правового отношения. |Для того чтобы стать
субъектом правоотношения, лицо должно, |например, достигнуть
определенного возраста или получить ^^определенный социальный статус.
Причем и в том, и в другом случаях ^фактическая ситуация будет иметь
юридическое значение (значение {юридического факта) в зависимости от
того, в каком месте и в какое Время эта ситуация сложилась. Поэтому
можно лишь отчасти ^согласиться с А. И. Бойцовым, который считает, что
«простран-

48 Курс советского уголовного права. Т. 5 / Под ред. Н. А. Беляева. Л.,
1981. С. 103.

119

118

ственно-темпоральные предписания не имеют и не могут иметь
самостоятельного значения в качестве нормативного регулятора
общественных отношений, поскольку, отвечая на вопрос, какой закон надо
применить к этим отношениям, не содержит ответа на вопрос, как они
регулируются».4’

В действительности пространственно-темпоральные предписания имеют
самостоятельное значение в механизме уголовно-правового регулирования,
поскольку, во-первых, очерчивают границы предмета уголовно-правового
регулирования, и во-вторых, дают ответ на вопрос, когда могло возникнуть
или прекратиться уголовное правоотношение, когда произошла трансформация
его содержания.

Для обеспечения презумпции знания закона в современных условиях А. И.
Бойцов предложил целую систему мер: «а) гласность в подготовке
законопроектов и принятии законов; б) опубликование принятых законов; в)
установление между временем опубликования закона и его вступлением в
силу определенного срока, достаточного для ознакомления с ним; г)
доступность правовой информации с точки зрения ясности, однозначности,
определенности языка и стилистики; д) своевременное поступление
информации о результатах применения закона».50 Эту систему мер,
безусловно, можно дополнить. В частности, нам представляется
обоснованным дополнить УК РФ специальной главой, посвященной терминам,
встречающимся в уголовном законе.

Обосновано ли действие в современном уголовном праве презумпции
правознакомства? Возможно, презумпция право-знакомства действительно
является первой юридической презумпцией в истории права. Вместе с тем,
во-первых, истории права известен факт действия прямо противоположного
правила (а не презумпции): запрета знания (ознакомления) закона;51
во-вторых, требование знания закона фактически означает знание
содержания бланкетных норм и постановлений пленума Верховного Суда;
в-третьих,

49 Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве. С.
33.

50 Там же. С. 65-66.

51 История государства и права зарубежных стран. М., 1996. Т. 1. С. 446;
Т. 2. С. 698. — Например, в Японии знание закона считалось в свое время
привилегией избранных. Действовал принцип: «следует выполнять, а не
знать». Кодекс 1742 г. хранился в тайне от населения, к нему имели
доступ лишь три высших чиновника правительства — бакуфу (бугё).
Аналогичная ситуация сложилась с УК КНР 1957 г. «Проект уголовного
кодекса КНР, рекомендованный в 1957 г. сессией ВСНП, для опытного
(курсив наш. — Авт.) применения никогда не публиковался и был, по сути
дела, закрытой инструкцией для судебных работников, которой определялся
и порядок рассмотрения дел в суде».

120

[‘презумпция правознакомства предполагает знание не только писаного
[права, но и права неписаного, например, мнения специалистов по тому
[или иному вопросу (например, что считать порнографическим \ предметом),
сложившейся практики при толковании оценочных [понятий и т.п.;
в-четвертых, и это главное, поговорка «незнание I закона не освобождает
от ответственности» — вовсе не юридическая |презумпция, а юридическая
фикция, т. е. юридический прием, Противоречащий конкретной естественной
реальности, однако используемый для достижения юридических последствий.
Следует согласиться с А. И. Бойцовым, что рассматриваемая фикция (по
терминологии А. И. Бойцова — «презумпция») сыграла важную роль на ,
определенном этапе развития уголовного права. Однако в настоящее время,
когда это «правило» является фикцией даже для самих •’
правоприменителей, от него, безусловно, необходимо отказаться.52

Итак, ни существование отношений, требующих уголовно-: правового
регулирования, ни вступление в силу уголовного закона еще не означает
возникновения регулятивных уголовно-правовых отношений. Непосредственным
основанием возникновения уголовных правоотношений могут выступать только
юридические факты, т. е. конкретные жизненные ситуации, существование
которых предусмотрено гипотезой правовой нормы.

Нормы уголовного права четко указывают на юридические факты, влекущие за
собой возникновение уголовных правоотношений. Так, например, условием
действия запрета, содержащегося в ч. 2 ст. 157 УК РФ, является наличие
решения суда об уплате средств на содержание нетрудоспособных родителей.
Гипотеза уголовно-правовой нормы, предусматривающей уголовную
ответственность за неоказание помощи лицу, находящемуся в опасном для
жизни или | здоровья состоянии (ст. 125 УК РФ), предусматривает наличие
целой группы условий: 1) лицо находится в опасном для жизни или здоровья
состоянии; 2) лицо лишено возможности принять меры к самосохранению по
малолетству, старости, болезни или вследствие своей беспомощности; 3)
лицо имеет возможность оказать помощь; 4) лицо обязано заботиться о
человеке, находящемся в опасном положении, либо само поставило его в
опасное для жизни состояние.

Подобный анализ гипотезы уголовно-правовой нормы позволяет установить
пробелы и противоречия в уголовном законодательстве.

52 Аналогичное предложение уже высказывалось в юридической литературе
(см., напр.: Якушин В. А. Проблемы субъективного вменения в уголовном
праве: Автореф. докт. дисс. М., 1998. С. 48).

121

Так, рассматриваемая гипотеза имеет явный пробел. Законодатель в новом
УК РФ, с одной стороны, расширил объект посягательства, поставил под
защиту не только жизнь, но и здоровье человека, с другой — забыл
упомянуть о здоровье человека, когда характеризовал один из признаков
юридического факта, порождающего регулятивное уголовное правоотношение:
«сам поставил его в опасное для жизни состояние».

В теории права гипотезы правовых норм в зависимости от точности
изложенных в них условий реализации подразделяют на определенные и
относительно определенные.” По мнению Л. И. Спиридонова, существуют
также абсолютно неопределенные гипотезы. Такая гипотеза «встречается
тогда, когда сама норма не включает определений фактов, обусловливающих
ее применение. Она предоставляет какому-нибудь органу власти делать это
самому “в необходимых случаях”. В чем заключаются названные “необходимые
случаи”, никоим образом не раскрывается».54

Абсолютно неопределенная гипотеза (независимо от того, о каких
правоотношениях идет речь) — это гипотеза не нормы права, а «нормы»
произвола. Так, именно абсолютно неопределенная гипотеза была
свойственна уголовно-правовой норме УК РСФСР (ст. 96), адресовавшей
запрет совершать «мелкоехищение» «лицу, к которому по обстоятельствам
дела не могут быть применены меры общественного воздействия».
Современное уголовное право, предполагающее ограничение всевластия
государства правом, в основном отказалось от подобного рода гипотез.

В число определенных гипотез, по-видимому, следует включить гипотезы
большинства уголовно-правовых норм, предписывающих совершение активных
действий. В относительно определенных гипотезах законодатель использует
оценочные понятия для описания условий действия норм, чем возлагает на
правоприменительные органы обязанность решать в каждом конкретном случае
вопрос о наличии либо отсутствии этих условий. Однако чтобы такие
гипотезы не затрудняли правоприменительную деятельность и не вели к
свободному истолкованию ее правоохранительными органами, им всегда
сопутствуют иные ограничивающие их применение определенные гипотезы.”
Так, гипотеза уголовно-правовой нормы, устанавливающей уголовную
ответственность за неоказание капи-

таном судна помощи терпящим бедствие (ст. 270 УК РФ), состоит как бы из
двух частей: 1) если люди гибнут на море или на ином водном пути
(определенная гипотеза); 2) если капитан судна может оказать помощь этим
людям без серьезной опасности для своего судна, его экипажа и пассажиров
(относительно определенная гипотеза).

Многие вопросы теории и практики уголовного права связаны с
установлением наличия (отсутствия) юридических фактов, влекущих
возникновение (изменение) регулятивных уголовно-правовых отношений.

Например, спорным является вопрос о видах превышения пределов
необходимой обороны. Так, пленум Верховного Суда СССР в постановлении от
16 августа 1984 г. назвал четыре вида превышения пределов необходимой
обороны: чрезмерную, несвоевременную оборону, превышение мер по
задержанию лица, совершившего преступление, и причинение тяжкого вреда
при мнимой обороне, недопустимого в условиях отражения действительного
посягательства. В учебной литературе в отдельных случаях превышением
пределов необходимой обороны также признается как запоздалость защиты,
так и ее несоразмерность.’6 Большинство юристов, на наш взгляд,
правильно считают, что не может иметь место превышение пределов
необходимой обороны во времени. «Превысить пределы необходимой обороны
возможно лишь при защите, при отражении или пресечении посягательства, —
пишет В. И. Ткаченко. — Если посягательство еще не началось или уже
окончилось, то нет того, ; против чего допустима оборона. В этой связи
нельзя превысить то, чего нет».57

Реализация права на необходимую оборону в правомерном ; поведении
возможна только в период существования регулятивных [уголовно-правовых
отношений. Анализ нормативного материала, • содержащегося в ст. 30,
31,37 УК РФ, позволяет сделать вывод о том, 1;что уголовно-правовые
отношения необходимой обороны возникают |С момента совершения
преступления (приготовления, покушения) и [Продолжаются до момента
фактического или предполагаемого ^обороняющимся) окончания
посягательства. Именно в этих пределах 1*0 времени и допускается
реализация права на необходимую оборону: |1) в активном правомерном
поведении, посредством защиты интересов Личности и прав обороняющегося
или других лиц, охраняемых

” Теория государства и права. С. 278.

54 Спиридонов Л. И. Теория государства и права: Курс лекций. СПб., 1995.
С. 156.

” Там же.

” Уголовное право. Общая часть…/ Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И.
Ляпунова. С. 376. ” Уголовноеъраао России. Общая часть: Учебник/ Отв.
ред. Б. В. Здравомыслов. ,1996. С. 311.

122

123

законом интересов общества или государства от общественно опасного
посягательства путем причинения посягающему вреда, если при этом не было
допущено превышения пределов необходимой обороны; 2) в пассивном
правомерном поведении посредством отказа (бездействия) лица от
использования своего права.58 Поэтому следует согласиться с А. И.
Санталовым, что «выражения “несвоевременная оборона”, “запоздалая
оборона” внутренне противоречивы. Более точным было бы выражение
“действие, запоздалое для обороны”».59

А. И. Бойцов считает, что гипотезы в большинстве уголовно-правовых норм
носят общий характер.60 Представляется, что это не совсем так. Точнее
будет сказать, что для возникновения регулятивного уголовного
правоотношения необходимо наступление нескольких фактов, характеризующих
конкретную жизненную ситуацию, возникающую в определенной области
общественной жизни (например, состояние в гражданстве, достижение
определенного возраста, вменяемость, служба в Вооруженных Силах РФ).
Причем поскольку отдельные факты хотя и взаимосвязаны друг с другом,
однако различаются и по характеру, и по времени их наступления,
постольку они, как правило, предусматриваются в нескольких правовых
нормах. З.Д.Иванова отмечает, что «существуют юридические факты,
являющиеся общими, обязательными элементами для многих фактических
составов, и предусматриваются они общей гипотезой. Если это имеет место
в определенной сфере общественных отношений, то указание на
необходимость такого элемента как бы выносится за скобки и содержится
часто в Общей части той или иной отрасли права >>.61

Именно это и происходит с гипотезами многих норм уголовного права,
которые обычно состоят только из положений, предусмотренных в статьях
Общей части УК РФ, причем роль гипотезы выполняют почти все положения
данных статей. Однако, пожалуй, не меньше уголовно-правовых норм, где
предусмотрен сложный фактический состав, образующий необходимое условие
действия ее

” На наш взгляд, следует согласиться с В. Н. Кудрявцевым, который
считает, что отказ от использования своих прав, предусмотренных
диспозитивными нормами, следует относить к правомерному поведению (см.:
Кудрявцев В. Н. Правовое поведение: норма и патология. М., 1982. С.
137).

” Курс советского уголовного права. Т. 1 / Под ред. Н. А. Беляева, М. Д.
Шарго-родского. С. 487.

60 Бойцов А. И. Понятие уголовной ответственности// Вести. ЛГУ. 1981. №
17. С. 120.

” Иванова 3. Д. Юридические факты и возникновение субъективных прав
граждан// Сов. государство и право. 1980. № 2. С. 34.

запрета, — таковыми, кроме общих, являются признаки специального
субъекта и те особые обстоятельства места (например, оккупированная
территория, море или иной водный путь, поле боя и т. п.) и времени
(например, военных действий), которые фигурируют при , обрисовке
преступления в статьях Особенной части УК РФ. Сказанное позволяет не
согласиться с Л. И. Спиридоновым, который, смешивая норму уголовного
права и статью закона, рассматривает как самостоятельный вид норм нормы
Особенной части УК.”

Важным свойством юридических фактов, предусмотренных в гипотезах
уголовно-правовых норм, является их конкретность. Б. А. Куриное
справедливо отмечает: «Государство не может устанавливать обязанность
того или иного правила или категорический запрет того или иного образа
поведения, не оговорив, не предусмотрев тех условий, при которых должно
и возможно выполнение этого правила».63 Если в диспозиции правовой нормы
сформулирована модель поведения субъекта в конкретной жизненной
ситуации, то в гипотезе описывается сама ситуация, при наличии,
наступлении которой это правило подлежит реализации. Поэтому юридические
факты могут выполнять свою задачу — «включать» механизм решения
социальной ситуации — лишь в том случае, если они обладают, как образно
замечает В. Б. Исаков, достаточной «различительной способностью ».64

Юридические факты, предусмотренные в уголовно-правовой норме, имеют
четкие пространственно-временные рамки, очерченные в гипотезе нормы, — в
этом и заключается их конкретность. К условиям, характеризующим
ситуацию, относятся: 1) время — несколько минут (например, при
столкновении судов — ст. 263 УК РФ) или довольно значительное время
(например, при планировании, подготовке, развязывании и ведении
агрессивной войны — ст. 353 УК РФ); 2) место — небольшое пространство
(например, при нарушении правил дорожного движения и эксплуатации
транспортных средств — ст. 264 УК РФ) или большая территория (например,
при уничтожении или повреждении лесов — ст. 261 УК РФ); 3)
взаимоотношения субъектов с другими лицами (например, состояние родства,
опеки, попечительства — ст. 156, 157, УК РФ) и т. д. Это значит, что,
во-первых, гипотеза уголовно-правовой нормы, как и гипотеза любой
предписывающей правовой нормы, по терминологии Е. К. Нурпеисова,

61 Спиридонов Л. И. Теория государства и права… С. 155, 157. ” Куринов
Б. А. Научные основы квалификации преступлений. М., 1984. С. 45. ”
Исаков В. Б. Правовое регулирование и юридические факты// Правоведение.
1980. № 5. С. 35.

125

124

осуществляет ситуационную «привязку» модели правомерного поведения;6′
во-вторых, если гипотезы уголовно-правовых норм могут быть простыми и
сложными, определенными и относительно определенными, то юридические
факты, предусмотренные гипотезами, всегда строго конкретны; в-третьих,
для возникновения регулятивного уголовного правоотношения не требуется
ничего иного, кроме нормы и юридического факта, ею предусмотренного, и
что такое правоотношение не «абстрактно», не «вообще» и т. п., а также
вполне конкретно.

Следующим важным свойством юридических фактов, предусмотренных в
гипотезах уголовно-правовых норм, является их типичность. Право может
формулировать модель поведения субъектов в конкретной жизненной ситуации
лишь в том случае, если и ситуация, и поведение поддаются типизации, т.
е. «если во множестве чем-то различных, а в чем-то повторяющихся
ситуаций от людей требуются в принципе одинаковые по содержанию действия
(или воздержание от таковых)».66 Регулируя, например, отношения
необходимой обороны, нормы уголовного права, предусматривая многообразие
проявлений этих отношений в конкретной деятельности людей, имеют в виду
лишь их типичные особенности. Так, учитывая, что в случаях душевного
волнения, вызванного нападением, его внезапностью, обороняющийся не
всегда в состоянии точно взвесить характер опасности и избрать
соразмерные средства защиты, закон признает превышением пределов
необходимой обороны только умышленные действия, явно не соответствующие
характеру и степени общественной опасности посягательства.

Отграничивая юридически значимые ситуации от сходных социальных
обстоятельств, гипотезы уголовно-правовых норм содержат лишь их типичные
черты. Так, например, уголовный закон предусматривает, что каждый факт
встречи на море или ином водном пути судна с людьми, терпящими бедствие,
влечет для капитана судна правовые последствия в виде вступления в
регулятивное уголовно-правовое отношение (ст. 270 УК РФ). В то же время
каждое реальное уголовно-правовое отношение связано со строго конкретной
жизненной ситуацией (фактом) — фактом встречи конкретного судна с
конкретными людьми, терпящими бедствие на море или ином водном пути.
Ситуация характеризуется также тем, что помощь людям может быть оказана
без серьезной опасности для своего судна, его экипажа

и пассажиров. В случае наступления такой ситуации на капитана судна
возлагается обязанность оказать помощь (ст. 270 УК РФ). Соответственно,
реализация этой обязанности капитаном судна свидетельствует о том, что
механизм уголовно-правового регулирования достиг следующего этапа, в
ходе которого субъекты уголовно-правового ; отношения используют и
исполняют гарантированные законом права и обязанности. Подобный анализ
гипотезы уголовно-правовой нормы ,’ позволяет установить, все ли
типичные черты юридически значимых ситуаций отражены в ней. Например,
рассматриваемая гипотеза почему-то не фиксирует такую юридически
значимую ситуацию, когда терпят бедствие не люди, а, например, животные,
оставленные людьми на борту судна.

Изложенное позволило в свое время утверждать, что регуля-I тивные
уголовно-правовые отношения возникают с наступлением ‘типичных,
конкретных, юридически значимых ситуаций, преду-; смотренных гипотезой
уголовно-правовой нормы. Эти ситуации ^складываются в самых различных
областях общественной жизни. | Разрешая их, уголовное право тем самым
осуществляет регулирование Общественных отношений. С возникновением
конкретных жизненных |1ситуаций правовая норма начинает выполнять свою
социальную роль: множества человеческих поступков устанавливает тот
порядок, |%оторый был смоделирован законодателем в правовой норме.67

Данная позиция нашла определенную поддержку в юридической |«итературе.
Так, А. М. Ораздурдыев считает, что «юридическим ^фактом возникновения
правоотношений с пассивными обязанностями ||убъектов является сложный
фактический состав действия и событий: Ьействия — придания закону,
содержащему запрет на совершение Iпреступления, юридической силы и
события — наступление уголовной правоспособности лица, т. е., во-первых,
достижение им возраста эловной ответственности и, во-вторых, наличие у
него юридической «еняемости, т. е. способности отдавать отчет своим
действиям и руководить ими».68 И. Э. Звечаровский, соглашаясь с нами,
пишет, что розраст и вменяемость лежат в основе всех уголовно-правовых
апретов, порождающих регулятивные правоотношения. Однако ряде случаев
возникновение таких правоотношений зависит от |Яступления дополнительных
обстоятельств — юридических фактов: эенного времени, момента объявления
войны или фактического

” Нурпеисов Е. К. Психология правомерного поведения. С. 23. № Дробнщкий
О. Г. Понятие морали. М., 1974. С. 242-243.

” Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм
уголовно-авового регулирования… С. 75.

66 Ораздурдыев А. М. Введение в Общую часть уголовного права. Ашхабад,
1990. С. 22.

127

126

начала военных действий, вынесения решения суда об уплате средств на
содержание нетрудоспособных родителей, момента столкновения судов, от
признаков, характеризующих личность (гражданство, должностное положение,
отношение к воинской службе).69

Аналогичное мнение высказывали Г. И. Начкебия, В. В. Пох-мелкин, А. А.
Чистяков и др.70 Назначение регулятивных уголовных правоотношений
названные авторы видят в «предотвращении преступных посягательств»,71 в
«добровольной реализации уголовной ответственности»,72 в «предупреждении
преступлений»73 и т. д. Так, по мнению Г. И. Начкебия, с момента
вступления уголовного закона в силу «каждый деликтоспособный член
общества становится обязанным в обстановке позитивной ответственности
перед государством исполнить требования норм уголовного права. Путем
осуществления этих требований через правомерное поведение создается
правопорядок, так как уголовно-правовые отношения представляют собой
специально-юридические способы предупреждения преступлений».74

С точки зрения отстаиваемого в настоящей работе подхода такое понимание
социального назначения уголовного права представляется неверным.
Позитивная роль современного уголовного права вовсе не сводится (как
считает, например, В. В. Похмелкин) к совокупности обязанностей не
совершать преступления, реализующиеся в форме добровольного соблюдения
данных обязанностей.75 В действительности уголовное право не только
обрисовывает (устанавливает) обязанности лица не совершать общественно
опасные деяния, но и закрепляет субъективное право лица требовать
неприменения к нему мер уголовно-правового воздействия в ситуации, когда
основания для применения таких мер отсутствуют. Другое дело, что эту
функцию уголовное право начинает выполнять лишь на современном этапе его

развития.

Четкое законодательное определение всех признаков преступления (возраст
уголовной ответственности, вменяемость, вина и т. д.),

” Звечаровский И. Э. Уголовная ответственность. С. 8.

70 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права: Автореф. докт. дисс.
Тбилиси, 1997. С. 45; Похмелкин В. В. Социальная справедливость и
уголовная ответственность. Красноярск, 1990. С. 67; Чистяков А. А.
Элементы основания уголовной ответственности: Автореф. канд. дисс.
Рязань, 1993. С. 18.

71 Ораздурдыев А, М. Введение в Общую часть уголовного права. С. 20.

72 Похмелкин В. В. Социальная справедливость и уголовная
ответственность. С. 67.

73 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С. 45.

74 Там же.

75 Похмелкин В. В. Социальная справедливость и уголовная
ответственность. С. 71.

128

обстоятельств, исключающих уголовную ответственность, закрепление
правила «уголовный закон обратной силы не имеет » и, наконец, отказ от
аналогии и провозглашение принципа «нет преступления без указания о том
в законе» — это те условия, при выполнении которых уголовный закон
постепенно перестает быть оружием в руках государства, занесенным над
любым и каждым, и превращается в свод правил поведения, которые обязаны
выполнять не только человек (гражданин, подданный), но и
правоприменитель, а в конечном счете и законодатель. Лишь в этом случае
уголовное законодательство способно гарантировать право любого и каждого
на свободу и неприкосновенность от необоснованного (незаконного)
применения мер уголовно-правового воздействия. Слова «право любого и
каждого» подчеркнем особо.

В этой связи представляется неверным как утверждение о том, что
невиновный, осужденный вследствие ошибки или сознательных
противозаконных действий работников правоохранительных органов, не
является субъектом охранительных правоотношений, так и ^признание такого
лица субъектом охранительных правоотношений. I Например, по мнению В. В.
Похмелкина, невиновный, подвергнутый •уголовному наказанию, выступает
фактическим, но не надлежащим г субъектом специальных уголовно-правовых
отношений, возникающих результате совершения преступления, и его
оправдание означает 6 рриведение формы реализации уголовной
ответственности в соответ-нггвие с ее подлинным содержанием.76

Похожая терминология («дефектный субъект правоотношения ») ^Используется
Б. Т. Разгильдиевым для характеристики ситуации [Незаконного привлечения
к уголовной ответственности лиц, не остигших возраста уголовной
ответственности.77 Г. И. Начкебия, эизнавая реальность уголовно-правовых
отношений до факта эвершения преступления, в то же время утверждает, что
субъектами |тих уголовно-правовых отношений являются только
деликтно-!йособные члены общества.78 А. М. Ораздурдыев не признает
Дальность охранительных правоотношений в ситуациях, когда |^бъект не
достиг возраста уголовной ответственности, был ввменяем, имело место
невиновное причинение и т. п.79

76 Там же. С. 70. — См. также: Багрий-Шахматов Л. Б. Уголовная
ответ-енность и наказание. Минск, 1976. С. 156.

77 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
рловного права РФ. С. 107-108.

78 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С. 45, 47.

79 Ораздурдыев А. М. Введение в Общую часть уголовного права. С. 11.

129

В действительности лица, невиновные в совершении преступления или не
достигшие возраста уголовной ответственности, подлежат реабилитации
вовсе не потому, что не являются субъектами охранительных
уголовно-правовых отношений или, наоборот, являются «дефектными»,
«ненадлежащими» субъектами этих правоотношений. И лица, невиновные в
совершении преступления, и лица не достигшие возраста уголовной
ответственности, и невменяемые’, если они находятся в пределах
юрисдикции государства, являются субъектами регулятивных
уголовно-правовых отношений и наделяются правом на неприкосновенность от
незаконного применения мер уголовно-правового воздействия с момента
законодательного закрепления соответствующих признаков преступления. При
этом пока правовая система сохраняет возможность произвольно толковать
признаки субъекта преступления посредством, например, придания
уголовному закону обратной силы,80 или искажать содержание
законодательного определения вины применяя закон по аналогии а также
расширительно толкуя нормы верховного судебного органа,81 или по
существу презумировать вменяемость лица и достижение им возраста
уголовной ответственности (в ситуации заочного осуждения лица, которое
находится вне пределов государства и уклоняется от явки в суд (п. 1 ч. 1
ст. 246 УПК РСФСР), или в тех случаях, когда в совершении преступления
участвовало лицо, которое скрылось либо не было установлено следствием
(хотя выяснить, вменяемо ли такое лицо, нет возможности, а при
неустановлении такого лица нельзя точно сказать и о его возрасте),82 или
практически презумировать осознание лицом общественной опасности
совершен-

80 Например, УК ФРГ (§ 7) предусматривает, что германское уголовное
право действует, если деяние по месту его совершения не попадает под
действие какой-либо карательной власти и если лицо стало гражданином ФРГ
после совершения деяния (см • Уголовное законодательство зарубежных
стран: Сб. законодательных актов/ Под ред. И. Д. Козочкина. М, 1998. С.
251).

81 Хотя первые уголовно-правовые гарантии от объективного вменения
встречаются еще в «Русской Правде», однако только Уложение 1845 г.
закрепило положение о ненаказуемости случайного причинения вреда. Вместе
с тем история развития уголовно-правовых гарантий от объективного
вменения свидетельствует, с одной стороны, о попытках постепенного
вытеснения невиновного вменения, с другой — о постоянном возврате к
законодательному закреплению объективного вменения под влиянием
политических, экономических, социальных факторов (НемнясеваВ. В.
Уголовно-правовые гарантии от объективного вменения: Автореф. канд.
дисс. Волгоград, 1996. С. 10-15; Назаргнко Г. В. Вина в уголовном праве.
Орел,

1996. С. 14-19).

82 ПрошлякоёА. А- Взаимосвязь материального и процессуального уголовного

права. Екатеринбург, 1997. С. 51.

яого им деяния, при отсутствии точного представления о том, что именно
сознание в себя включает,83 до тех пор говорить о реальности,
гарантированности права на свободу и неприкосновенность от
Необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия |еще не
приходится.84 Между тем таким субъективным правом любой реловек должен
наделяться с момента попадания под юрисдикцию Есоответствующего
государства, а вовсе не в момент незаконного {•привлечения к уголовной
ответственности или незаконного осуждения, | например, лица, не
достигшего возраста уголовной ответственности. В современном обществе
право на реабилитацию, равно как и Ц обязанность соблюдать
уголовно-правовые запреты, должно быть Производным от субъективного
права на свободу и неприкос-Цновенность от незаконного применения мер
уголовно-правового Цвоздействия к любому человеку, попавшему под
юрисдикцию соответствующего государства. Естественно, что одним из
условий, обеспечивающих действия этого правила, является четкое
опреде-•ление пространственно-временного компонента действия уголовного
| права. Поэтому, повторимся, хотя «пространственно-темпоральные |ектность>>> являющейся единством право- и
дееспособности, частным случаем которой выступает деликтоспособность.
Теория прЯзнает: Правосубъектность характеризует лишь способность
(возможность)иметь и приобретать права и обязанности. Чтобы
конкретизировать действительное положение лица, теория пользуется
поИятием правового статуса. Последний кроме правосубъектностЯ включает в
себя общие (конституционные) права и обязанности, а -также права и
обязанности, источником которых являются международные договоры,
принципы права и т. д. Здесь, в частности, выявляется реальное
существование I такого юридического феномена, как право на право,
обязанность выполнять обязанности, возлагаемые пра5°М-

Приведенные общие положения те0Рии и должны конкретизироваться
применительно к теоретическим проблемам состава регулятивного
уголовно-правового отно!Иения-

Субъектами регулятивного уголовного правоотношения выступают участники
общественных отношений’ охраняемых нормами уголовного права. Признаки
(характеристИки) субъектов указываются ; гипотезами этих норм. Поэтому
на первый взгляд вопрос о субъектах Ц регулятивных уголовно-правовых
отноцДении не Д°лжен вызывать трудностей, для чего достаточно изуч#ть
содержание гипотезы ; правовой нормы. Однако анализ одногс? и того же
нормативного

I материала приводит исследователей к разАичным выводам.

II По мнению некоторых криминалистов, особенность уголовно-

правовых отношений заключается в том, **то они строго определяют

/•.только одну сторону правоотношения -“” государство, которому

1

предоставлено определенное право. Что ж^ касается другой стороны, то ею
является «неопределенный круг лиц »> ? ? 4 6 ? hU*•@? hU*•@? hU*•@? hU*•@? „ yyyy^„ ¤ r ? $ p r r ae o ue hU*•@? hU*•@? dEy ¤ hU*•@? hU*•@? hU*•@? & ? – \ Ue ^ Oe hU*•@? „ ^„ R O \ O hU*•@? hU*•@? ???????? , J L P p r v x ? ae i i n e ?????? hU*•@? hU*•@? ?????? 8 R T X Z ^ b d O Ue X U U hU*•B*RHlphd hU*•@? hU*•@? hU*•@? ?? L L p v P Oe hU*•@? r ? ? p r i o hU*•@? ? „ oe p i b TH a ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? hU*•@?oyB*CJ RHgph-Ковалев М. И. Советское 133 132 обоснованную критику в литературе. Отмечалось, что всеобщий характер уголовно-правовых отношений адекватен правоотношениям с неопределенным субъектным составом. Такие правоотношения, как известно, в реальной действительности не существуют.88 Представляется, что отрицание четкой определенности субъектного состава уголовно-правовых отношений есть не что иное, как отрицание конкретности юридических фактов, влекущих возникновение этих правоотношений. Конкретность юридического факта выражается не только в том, что существование типичной жизненной ситуации, обрисованной в гипотезе правовой нормы, ограничивается определенными пространственно-временными границами, но и в том, что в этой ситуации находятся строго конкретные субъекты. Поэтому неопределенность состава правоотношения, с одной стороны, вела бы к отрицанию обязательности правовой нормы, а следовательно, к снижению ее эффективности, с другой — неоправданно расширялись бы границы судебно-следственного усмотрения, что, безусловно, сказывалось бы на уровне законности. И в теоретическом, и в практическом плане (нормотворческом и правоприменительном) необходимо различать два относительно самостоятельных понятия: «субъект уголовного права» (уголовная правосубъектность) и «субъект уголовно-правового отношения». На важность изучения особенностей отраслевой правосубъектности указывает С. С. Алексеев, который пишет, что «правосубъектность выступает в качестве главной черты соответствующего метода регулирования».89 Как указывалось, правосубъектность — лишь потенциальная способность участия в правоотношениях. Субъекты же правоотношений — это реальные участники данного правоотношения, обладающие правами и корреспондирующими им обязанностями. Следовательно, хотя субъектами уголовных правоотношений могут быть только субъекты уголовного права, не каждый субъект уголовного права является участником конкретного уголовного правоотношения. Уголовная правосубъектность представляет собой своеобразное правовое явление, которое существенным образом отражает специфику механизма уголовно-правового регулирования. Уголовная правосубъектность — это юридическая возможность иметь права и 88 Божьев В. П. Уголовно-процессуальные правоотношения. М., 1975. С. 103; Уголовное право. Общая часть... / Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И. Ляпунова. С. 17-18. 89 Алексеев С. С. Общая теория права. С. 141. нести обязанности, предусмотренные уголовным законом. Такая способность признается в равной мере не только за всеми гражданами Российской Федерации, но и за иностранными гражданами, и за лицами без гражданства. Поэтому во всех статьях УК РФ, определяющих права и обязанности субъекта уголовного права, как правило, | необходимо употреблять формулы, указывающие, что соответствующие права и свободы относятся к каждому человеку («каждый >>, «все», «каждый человек», «человек и гражданин»),
или безличные формулы типа «нарушение неприкосновенности жилища» (ст.
139 I УК РФ) вместо «нарушение неприкосновенности жилища граждан » {ст.
136 УК РСФСР), «принцип равенства перед законом» вместо «принцип
равенства граждан перед законом» (ст. 4 УК РФ).

Формулировки УК РФ 1996 г. в лучшую сторону отличаются от
соответствующих положений УК РСФСР 1960 г. Так, например, ч. 1 ст. 2 УК
РФ в отличие от ч. 1 ст. 1 УК РСФСР говорит об охране прав и 1 свобод
человека и гражданина. Аналогичная замена термина ‘«граждан» на
словосочетания «иные лица » и «человек и гражданин» В Произведена
соответственно в ч. 1 ст. 39 УК РФ и в названии главы 19 I УК РФ (глава
4 УК РСФСР).90 Такие изменения имеют важное Г’смысловое значение,
поскольку правильно акцентируют внимание на охране прав каждой отдельной
личности, что соответствует осново-1’. Полагающим международным и
российским документам. Следует, /Однако, признать, что в отдельных
статьях нового УК РФ соответ-1-ствующие изменения формулировок субъектов
уголовного права ||почему-то не были произведены (ч. 1 ст. 213, ст.
239,282, ч. 1 ст. 285-1, *”»: 1 ст. 286, ст. 288, ч. 1 ст. 293, ч. 2
ст. 326 УК РФ), а в некоторых Йетатьях, наоборот, вместо терминов «лицо»
или «потерпевший» ргеперь без каких-либо к тому оснований употребляется
термин ^гражданин» (сравни, например, ст. 198,ч. 1 ст. 206, ч. 1ст.
209УКРФ [ст. 77, ч. 1 ст. 126-1, ст. 162-1 УК РСФСР).

В ст. 17 ГК РФ определено общее содержание гражданской
1равосубъектности, однако в отличие от гражданского права {^уголовном
законе такого определения не имеется. Права и Зязанности, которыми может
обладать субъект уголовного права, ечислены в отдельных статьях УК РФ.
Так, нормы уголовного права аделяют этих субъектов правом на необходимую
оборону, причинение вреда при задержании лица, совершившего
преступление,

0 Следует подчеркнуть, что некоторые наши предложения по совершен-ованию
формулировок, описывающих субъектов уголовного права (Уголовное аво.
Особенная часть: Учебник. СПб., 1995. С. 148) нашли отражение в новом УК
РФ.

135

134

обоснованный риск и т. п. Статья 2 УК РФ, указывая основные задачи
отрасли, наделяет субъектов соответствующими правами и юридическими
обязанностями и тем самым уточняет границы уголовной правосубъектности,
определяет пределы осуществления прав, предоставленных уголовным
законом. Статьи 3-7 УК РФ являются ориентиром для практических органов
при решении вопросов о том, какие конкретные права и обязанности могут
или не могут принадлежать человеку в той или иной жизненной ситуации,
соответствуют ли они целям и назначению уголовной правосубъектности.

Уголовный закон не знает понятий «уголовная дееспособность» и
«деликтоспособность», хотя и имеет их в виду, например, в ст. 19-23 УК
РФ. Нам представляется, что уголовную дееспособность можно
охарактеризовать как способность лица своими действиями приобретать
права и обязанности, предусмотренные уголовным законом. Уголовную
деликтоспособность можно определить как способность лица нести уголовную
ответственность за совершенные им преступления. Деликтоспособность в
уголовном праве неразрывно связана с возрастом и психическим состоянием
человека. В соответствии со ст. 21УКРФ лица, не способные отдавать отчет
в своих действиях и руководить ими, не могут нести уголовную
ответственность за совершенные общественно опасные деяния, т. е. они не
обладают и деликтоспособностью. Статья 20 УК РФ устанавливает, что в
полном объеме уголовная деликтоспособность возникает с 16 лет. В
случаях, точно указанных в ч. 2 ст. 20 УК РФ, деликтоспособным является
лицо, достигшее 14 лет.

Сказанное в свое время позволило нам утверждать, что отличительной
чертой метода уголовно-правового регулирования является совпадение в
уголовном праве правоспособности, дееспособности и деликтоспособности и
что уголовная правосубъектность в отличие, например, от
гражданско-правовой всегда существует как единая
праводееделиктоспособность, включающая три элемента:

1) способность иметь субъективные права и юридические обязанности,

2) возможность самостоятельно осуществлять эти права и обязанности, 3)
возможность нести уголовную ответственность за совершенное преступление.
Другими словами, обязанность отвечать лежит только на том, кто был
обязан и мог не нарушать уголовно-правовой запрет.91 Наша позиция нашла
поддержку в юридической литературе.92

91 Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Субъекты регулятивных
уголовно-правовых отношений// Проблемы уголовной ответственности и
наказания.

Красноярск, 1995. С. 5.

92 НомоконовВ. А. Преступное поведение… С. 123; НачкебияГ. И. Предмет

науки уголовного права…

136

Действительно, обязанность отвечать должна лежать только на том, кто был
обязан и мог не нарушать уголовно-правовой запрет. Это, однако, вовсе не
означает, что уголовная правосубъектность всегда существует как единая
праводееделиктоспособность.

Согласно ст. 2 УК РФ закон наделяет каждого человека, находящегося в
пределах юрисдикции Российского государства, правом на охрану от
преступных посягательств, которое предоставляется человеку независимо не
только от пола, расы, национальности и т. д. (ст. 4 УК РФ), но и от
возраста, вменяемости, и даже от осознания | своей уголовно-правовой
защищенности. Кроме того, уголовная правоспособность («человека и
гражданина») включает не только Право на охрану от преступных
посягательств, но и право на свободу, I неприкосновенность от
необоснованного применения мер уголовно-; правового воздействия.93

По мнению В. М. Хомича, правом требовать (добиваться) |уголовно-правовой
неприкосновенности от необоснованного |применения уголовно-правовых
санкций наделены граждане, ^обязанные соблюдать уголовно-правовые
запреты.94 В действи-ельности дело обстоит иначе. Во-первых, право
человека (а не только ажданина) на неприкосновенность от необоснованного
применения головно-правовых санкций вовсе не сводится к праву требовать
добиваться) неприкосновенности. Во-вторых, правом на уголовно-|равовую
неприкосновенность, а следовательно, и правом на еабилитацию и
компенсацию материального и морального вреда случае применения мер
уголовно-правового воздействия обладают только лица, обязанные соблюдать
уголовно-правовые запреты Еления), но и малолетние, несовершеннолетние,
невменяемые, а

И древнему, и современному праву известны не только право «на
непри-ёновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового
ействия », но и абсолютный иммунитет в сфере уголовного права. Начиная с
эпохи ской империи, как в абсолютных, так и в конституционных монархиях
не подлежит йствию уголовных законов глава государства как источник
законодательной и ебной власти. М. М. Сперанский писал, что «ни в каком
случае самодержец не )1ежит суду человеческому, но во всяком случае он
подлежит суду совести и суду Кью» (Сперанский М. М. Руководство к
познанию законов. СПб., 1845. С. 57). сменные конституции, например,
Бельгии (ст. 88), Испании (ст. 64), Королевства Ни (ст. 13)
предусматривают, что «особа Короля неприкосновенна», «Король не Г
ответственности за свои действия; его личность неприкосновенна », «за
решение Оля ответственны лица, скрепившие их своей подписью»
(Конституции государств (^пейского Союза/ Под ред. Л. А. Окунькова. М.,
1997. С. 123, 304, 385).

94 Хомич В. М. Содержание уголовно-правового регулирования // Право и
кратия. Вып. 3. Минск, 1990. С. 108.

137

также другие физические лица, действующие в определенных ситуациях (см.,
например, ст. 11,12, 37-42 УК РФ).

Примером неудачного решения законодателя является формулировка ч. 1 ст.
12 УК РФ, регламентирующая действие уголовного закона в отношении лиц,
совершивших преступление вне пределов Российской Федерации. Новая
редакция этой нормы наделила граждан Российской Федерации в «безусловном
порядке » правом на уголовно-правовую неприкосновенность в случае, если
совершенные ими деяния хотя и предусмотрены УК РФ, однако не признаются
преступными в государстве, на территории которого они были совершены.
Следовательно, можно говорить о группе лиц, обладающих «правом на
неприкосновенность» в «безусловном порядке» (ст. 19, 21, 11, 12 УК РФ),
и лицах, обладающих этим правом под условием, т. е. в «условном порядке»
(например, ст. 37-42 УК РФ).9′ Новый УК РФ значительно расширил круг
лиц, имеющих право на уголовно-правовую неприкосновенность как в
условном, так и безусловном порядке. Так, например, новая редакция ст.
37 УК РФ, посвященной необходимой обороне, предусматривает, что «право
на необходимую оборону имеют в равной мере все лица независимо от их
профессиональной или иной специальной подготовки и служебного положения
». Этой нормой законодатель уравнял в правах частных лиц и сотрудников
правоохранительных органов, к которым в ситуации необходимой обороны на
практике применялись повышенные

требования.

Следует различать неприкосновенность в уголовном праве и иммунитет в
уголовном процессе.96 Юридические факты, лежащие в основе
«уголовно-правовой неприкосновенности», влияют на судьбу
материально-правового отношения. Особый социальный статус лица,
совершившего преступление и обладающего иммунитетом в уголовном
процессе, не является юридическим фактом в уголовном праве, не влияет на
судьбу материального уголовного правоотношения — его возникновение,
изменение и прекращение. Возникнув в момент совершения преступления,
охранительное правоотношение не прекращается и не приостанавливается в
тот момент, когда право-применителю стало ясно (известно), что
совершивший преступление

” По мнению И. Э. Звечаровского, предписания, предусмотренные ст. 13-14
УК РСФСР и соответственно ст. 37-42 УК РФ, распространяются только на
субъектов уголовной ответственности (Звечаровский И. Э. Посткриминальное
поведение: понятие, ответственность, стимулирование. Иркутск, 1993. С.
47-48).

” См., напр.: АгаевФ. А., Галузо В. Н. Иммунитет в советском уголовном
процессе. М., 1998.

138

обладает, например, дипломатическим или депутатским иммунитетом, в
противном случае придется признать, что оно вовсе не возникало.97
Уголовное правоотношение в этом случае продолжает существовать, пока не
истекут сроки давности привлечения к уголовной ответственности. Другое
дело, что реализоваться материальные уголовно-правовые отношения пока не
могут, поскольку их форма — уголовно-процессуальные отношения — не
позволяет им этого. Поэтому нельзя согласиться с А. В. Наумовым,
предлагающим дополнить главу 2 УК РФ специальной статьей об освобождении
от уголовной ответ-‘ ственности лица, совершившего преступление: в связи
с особым юридическим статусом (депутатским, дипломатическим, главы
государства и т. п.).98 Особый статус (например, депутатский) —
^институт уголовно-процессуального, а не материального права.
1’уголовной ответственности. Поскольку такой статус имел место 18 момент
совершения преступления, он не может служить основанием |рсвобождения от
уголовной ответственности. Теоретически он может |быть только
основанием, исключающим преступность деяния. Правда, |я этом случае мы
сконструируем норму, аналогичную ч. 1 ст. 96

|ук рсфср.

Наконец, еще одно обстоятельство не позволяет говорить о инстве
уголовной праводееделиктоспособности. Понятие «уголовная
цравосубъектность » включает в себя уголовную правосубъектность не
|олько физических лиц («человека и гражданина »), но и юридических |ИЦ:
государства и его органов. Применительно к последним говорить о инстве
их уголовной праводееделиктоспособности, конечно же, нельзя. В целом
ряде отраслей права возможно частичное ограничение Правоспособности
лица. Такую возможность предусматривает, ^пример, ч. 1 ст. 22, ст. 30 ГК
РФ. Специфика предмета уголовно-равового регулирования, а также принцип
личной ответственности |>аждан за совершенные ими преступления
предопределяют еще одну Цробенность метода уголовно-правового
регулирования — право-дособность не может быть ограничена. Применение
уголовного |Кона в целом ряде случаев влечет за собой ограничение
гражданской |ли трудовой правоспособности. Что же касается ограничений
прав Обязанностей, предусмотренных уголовным законом, то такой меры
конодательством не предусмотрено. От ограничения право-

” А. В. Наумов почему-то считает, что на лиц, пользующихся
дипломатическим Уиитетом, «не распространяется уголовно-правовая
юрисдикция» (Наумов А. В. Иунитет в уголовном праве// Уголовное право.
1998. № 2. С. 24).

98 Там же. С. 28.

139

способности следует отличать лишение гражданина определенных конкретных
прав и обязанностей, предусмотренных уголовным законом. Так, лицо,
признанное в установленном порядке виновным в совершении преступления, в
случае совершения им нового преступления небольшой тяжести лишено по
закону права на освобождение от уголовной ответственности в связи с
деятельным раскаянием (ст. 75 УК РФ). Между тем подобное лишение
гражданина какого-либо отдельного конкретного права не ограничивает его
уголовной правоспособности — способности приобретать аналогичные или
иные права в будущем.

Итак, если субъектом уголовного права, наделенным правом на свободу и
неприкосновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового
воздействия, является любое физическое лицо, находящееся в пределах
юрисдикции Российского государства, то общими признаками, характерными
для субъектов уголовного права, обязанных выполнять требования
уголовно-правовых запретов (деликтоспособные субъекты), являются
вменяемость и достижение определенного возраста. В то же время
особенности фактических отношений, образующих предмет уголовно-правового
регулирования, диктуют в целом ряде случаев необходимость дополнительных
условий, относящихся к этим субъектам, например, отношение к воинской
службе, должностное положение. Поэтому деликто-способными субъектами
уголовного права являются физические, вменяемые, достигшие
установленного законом возраста и обладающие в необходимых случаях
другими специальными качествами лица — потенциальные носители прав и
обязанностей субъекта уголовно-правовых отношений.

Как правило, юридическая характеристика субъекта уголовного
правоотношения исчерпывается такими же точно признаками (гражданство,
возраст, вменяемость и т. д.). Между тем отмечаемый факт не означает,
что субъект уголовного права и субъект уголовного правоотношения —
тождественные понятия. В отличие от субъекта уголовного права субъект
правоотношения — это всегда не просто, например, вменяемое лицо,
достигшее возраста уголовной ответственности, — «это конкретный,
реальный и фактический носитель конкретных юридических обязанностей и
субъективных прав участника конкретного уголовного правоотношения ».”
Как правильно

” Огурцов Н. А. Правоотношения и ответственность в советском уголовном
праве. Рязань, 1976. С. 81; Сулейменов Т. А. Лицо, совершившее
преступление, как субъект уголовного правоотношения: Автореф. канд.
дисс. Рязань, 1995. С. 7, 21.

|отмечает Р. О. Халфина, понятие субъекта правоотношения в отличие I от
понятия субъекта права дает возможность охарактеризовать {главную
сторону реального бытия субъекта права — его участие ? в
правоотношении.100

Особенно ярко отличие субъекта уголовного права от субъекта
[правоотношения проявляется в тех случаях, когда момент возникно-I нения
уголовного правоотношения так или иначе отделен от момента ‘• вступления
уголовного закона в силу. Например, капитаны судов | с момента
вступления в должность приобретают специальную ‘ правосубъектность —
способность стать участниками целого комплекса регулятивных
уголовно-правовых отношений (ст. 263, 270 I УК РФ). Однако чтобы капитан
конкретного судна стал участником | этих правоотношений, требуется
наступление целого ряда дополни-! тельных условий, связанных с
характером регулируемых правом \ общественных отношений, например, выход
судна с места стоянки | (ст. 263 УК РФ), встреча судна с гибнущими на
море или на ином водном 5 пути людьми (ст. 270 УК РФ). Другими словами,
если на глазах ^капитана российского судна где-то на море гибнут люди,
то он — и |только он один, а не все капитаны российских судов —
выступает как 1субъект регулятивного уголовно-правового отношения, даже,
; разумеется, если он, спасая людей, меньше всего думает об этом.

С одной стороны, близость понятий «субъектуголовного права» и «сторона
уголовного правоотношения», а с другой — потребность теории и практики в
четком определении участников регулятивных ; уголовно-правовых
отношений, по-видимому, явились причиной того, ‘что в литературе
специфика субъектного состава регулятивного :• уголовно-правового
отношения стала связываться не с особенностями I правового положения
граждан как участников таких правоотношений, I а с нравственной,
психологической характеристикой этих лиц.

Тезис о том, что субъектом регулятивных уголовно-правовых | отношений
являются только лица с антисоциальной установкой, или |так называемые
неустойчивые члены общества, впервые был выдвинут в 1955 г.101 «Было бы
нелепо, — писал Н. Г. Александров, — всех лиц считать потенциальными
правонарушителями и прямо на каждого гражданина возлагать юридическую
обязанность не совершать

100 Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. С. 116.

101 Александров Н. Г. Законность и правоотношения в советском обществе.
М., 11955. С. 89—90; ДагелъП. С. Место уголовного права в системе
советского права // |Проблемы советского государства и права. М., 1974.
С. 4—6; Тоболкин П. С. Социальная (обусловленность уголовно-правовых
норм. Свердловск, 1983. С. 27.

141

140

запрещенных действий».102 Этот аргумент является едва ли не единственным
в традиционном споре об адресатах уголовно-правовых норм, в частности,
когда речь идет об уголовно-правовых отношениях.103 Так, например, по
мнению О. Э. Лейста, запретительные нормы адресованы не всякому и
каждому, а тем лицам, которые склонны к совершению противоправных деяний
и воздерживаются от них из боязни санкций. Поэтому в уголовном кодексе
большинство запретов обозначаются не как предписания, а как указания на
наказуемость определенных деяний.104 Опасения обидеть добропорядочных
граждан излишни. Во-первых, в соответствии со ст. 19 Конституции РФ все
граждане равны перед законом, а сам закон имеет одинаковый масштаб для
разных людей, выполняющих одинаковые социальные роли. Во-вторых, если
быть последовательным в защите указанной позиции, трудо-правовая
обязанность добросовестно выполнять должностные обязанности адресована
не всем должностным лицам, а только потенциальным бездельникам;
возвращать долги (гражданско-правовая обязанность) должен не каждый, а
только недобросовестный должник. В-третьих, если признать, что только от
личного усмотрения человека зависит нормативность требования, то и тогда
неясно, как рассортировать граждан на две или три10′ группы, в одной из
которых находились бы только потенциальные нарушители. Поэтому, не
следует ставить знак равенства между тем, кому адресована
уголовно-правовая норма, и тем, как она воспринимается адресатом, т. е.
«подменять вопрос о функции права регулировать поведение людей,
воздействуя на их позиции, вопросом о реальной роли права в мотивации
этого поведения».106 Именно так поступает Н. В. Кузнецова, когда пишет:
«Уголовно-правовые отношения возникают с момента официального вступления
закона в силу, когда он уже начинает оказывать
сознательно-психологическое влияние на тех неустойчивых граждан, которые
воздерживаются от совершения преступления исключительно из-за угрозы
наказания»

107

102 Александров Н. Г. Законность и правоотношения в советском обществе.
С. 89-90.

103 КучинскийВ. А. Личность, свобода, право. М., 1978. С. 144; Ушаков А.
В. Норма, статья, состав преступления// Уголовно-правовые и
процессуальные гарантии защиты конституционных прав граждан. Калинин,
1980. С. 20.

104 Теория государства и права…/ Под ред. М. Н. Марченко. С. 375. —
См. также: Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С. 8;
Учебник уголовного права. Общая часть/ Под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В.
Наумова. М., 1996. С. 7.

ш Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С. 6-7.

106 Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве.
С. 17.

107 Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1 / Под ред. Н. В.
Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 1999. С. 2.

Добросовестный гражданин видит в норме утверждение должного,
естественного для него лично и разумного для всех, ее диспозитивность он
воспринимает так: «нельзя никому, значит, и мне ». И если в его личном
выборе варианта поведения он не нуждается в помощи со стороны
уголовно-правовой нормы, то она не обесценивается в его глазах, так как
по крайней мере дает ему право всегда и везде требовать ее выполнения.
Заметим также, что распространение предложенной Н. Г. Александровым
концепции субъекта уголовно-правовых отношений на правоотношения,
складывающиеся на основе дозволяющих и обязывающих норм других отраслей
права, может привести только к одному выводу — субъектами правоотношения
могут быть лишь лица с антисоциальными свойствами, способные своими
действиями выйти за рамки дозволенного, не выполнить предписанное,
совершить запрещенное. Неправомерность такого вывода очевидна.

Следует подчеркнуть, что вторым субъектом уголовного права и,
соответственно, регулятивного уголовно-правового отношения всегда
выступает государство. Именно оно посредством издания уголовно-правовых
норм предписывает желаемый вариант поведения второго субъекта —
гражданина, возлагая на него обязанности совершать активные действия,
запрещая общественно-опасное поведение и дозволяя общественно полезное.
В то же время, являясь субъектом регулятивных уголовно-правовых
отношений, государство само выступает в качестве носителя
соответствующих прав и обязанностей, корреспондирующих правам и
обязанностям другого субъекта правоотношения. Так, обязанности
гражданина не нарушать требования уголовно-правовых норм корреспондирует
право государства требовать от субъекта должного поведения и в случае
нарушения юридической нормы применить меры принудительного воздействия к
виновному лицу. Праву гражданина поступать так, как ему будет угодно, не
нарушая уголовно-правовых запретов и велений, корреспондирует
обязанность государства не применять меры принудительного воздействия к
таким лицам. Связь указанных прав и обязанностей и представляет собой
юридическое содержание регулятивного уголовного правоотношения.

142

143

§ 4. Содержание регулятивных уголовно-правовых отношений

В юридической науке под содержанием уголовно-правовых отношений понимают
права и обязанности, предусмотренные нормами объективного права;108
поведение субъектов правоотношения;10’ юридические права, обязанности и
поведение110 и даже права и обязанности и объект правоотношения.111 Не
отрицая возможности многоаспектного анализа проблемы уголовных
правоотношений, мы не можем согласиться с предложениями различать
«собственно юридическое содержание» — права и обязанности и «внутреннее
содержание» — поведение, а также включать объект в содержание
правоотношения. Объект правоотношения — то, на что оно направлено, по
поводу чего складывается. И естественно, что правоотношение не способно
складываться по поводу самого себя. Не следует смешивать
уголовно-правовые общественные отношения — самостоятельный вид
общественных отношений, содержание которых образует практически
чувственная, целенаправленная правовая деятельность людей по
предупреждению, сдерживанию и пресечению общественно опасных
посягательств, и индивидуальные уголовно-правовые отношения —
уголовно-правовую форму различных видов индивидуальных (в том числе и
правовых) отношений.

Мы уже отмечали ранее, что реализация уголовно-правовых норм проводится
в жизнь через индивидуальные уголовно-правовые отношения. Индивидуальное
уголовно-правовое отношение как аспект, правовая сторона фактических
отношений — это правовая форма индивидуальной связи между государством и
гражданином, которые обладают корреспондирующими друг другу правами и

108 Уголовное право Украины. Общая часть. 2-е изд./ Под ред. М. И.
Бажанова, В. В. Сташиса, В. Я. Тация. Харьков, 1998. С. 5; Мороз В. В.,
Безлюдов О. А. Уголовное право Республики Беларусь. Общая часть:
Учебник. Минск, 1997. С. 11; Фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой
охраны. М., 1992. С. 172; Звечаровский И. Э. Уголовная ответственность.
С. 7.

109 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. Л., 1965. С.
163-166; Хомич В. М. Содержание уголовно-правового регулирования. С.
109; Начкебия Г. И. Предмет уголовного права. С. 249.

110 Огурцов Н. А. Правоотношения и ответственность в советском уголовном
праве. С. 17, 27; Сабитов Р. А. Уголовно-правовое регулирование
посткриминального поведения: Автореф. докт. дисс. Л., 1988. С. 16;
Уголовное право. Общая часть…/ Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А.
Незнамова. С. 67.

111 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
уголовного права РФ. С. 188.

обязанностями, предусмотренными уголовным законом. Цель индивидуальных
уголовно-правовых отношений — через посредство различных видов
социальной деятельности (в том числе и правовой) предупредить появление
общественно опасных посягательств, а в случае совершения преступления
восстановить структуру и организацию нарушенного общественного
отношения, тем самым согласовать, упорядочить содержание фактических
общественных отношений (в том числе и правовых). Таким образом, как
самостоятельное юридическое явление индивидуальные уголовные
правоотношения (и их совокупность) обладают только собственным
содержанием — правами и обязанностями участников право-[ отношения,
которое позволяет им выполнять социальную роль.

Уголовно-правовые отношения складываются на основе г уголовно-правовых
норм. Содержанием уголовно-правовых норм, 5 адресованным двум сторонам,
одной из которых всегда будет ; государство, является требование
определенного правомерного ! поведения. Выполнение этих требований
субъектами правоотношений [гарантирует осуществление задач, поставленных
в ст. 2 УК РФ, тем |самым права и обязанности субъектов уголовных
правоотношений [.выступают в качестве одного из средств осуществления
механизма | уголовно-правового регулирования общественных отношений.

В свое время мы высказали предположение о том, что в зависи-I мости от
характера субъективных прав и юридических обязанностей, Адресованных
гражданам — субъектам регулятивных правоотно-|Юений, уголовно-правовые
нормы можно подразделить на три вида: Дозволяющие, запрещающие и
обязывающие.112 К сожалению, даже Сторонники признания реальности
регулятивных уголовных правоотношений оценили такую классификацию
критически. Так, по ранению Ю. В. Голика и А. Коробеева, «представляется
неудачным сключение из предмета анализа группы поощрительных норм».113
Диалогичную оценку нашей классификации высказали А. Э. Жалин-1 и П. Е.
Кондратов.114 В юридической литературе 80—90-х годов ема поощрительных
норм и правоотношений является едва ли не

112 Прохорове. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм
уголовно-авового регулирования… С. 76.

113 Голик Ю., Коробеев А. — Рец. на кн.: Прохоров В. С., Кропачев Н. М.,
^арбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования… // Соц.
законность. 989. № 12. С. 71.

114 Жалинский А. Э., Кондратов П. Е. — Рец. на кн.: Прохоров В. С.,
опачевН. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового
регулирования… // . государство и право. 1990. № 8. С. 147-148.

145

144

самой популярной. Вместе с тем, насколько нам известно, никто из
сторонников поощрительных норм не рассматривает их в качестве основы
возникновения регулятивных уголовно-правовых отношений. Пожалуй,
исключением является позиция В. А. Елеонского и Ю. В. Голика, которые
включают в число поощрительных нормы институтов необходимой обороны,
крайней необходимости, задержания преступника, добровольного отказа.115

Если поощрительные уголовно-правовые нормы отличает два признака: 1)
четкая выраженность в них социально полезного уголовно-правового
поведения, 2) соответствующие ему уголовно-правовые последствия
положительного характера,116 то тогда и поведение, предусмотренное
нормами институтов необходимой обороны, крайней необходимости,
задержания преступника и т. п., хотя и является общественно-полезным,
однако сами эти нормы не могут претендовать на роль поощрительных,
поскольку не предусматривают какого-либо конкретного правового поощрения
— закрепленной в праве формы и меры государственного одобрения
заслуженного поведения.117 Но это только в том случае, если только под
одобрением поведения не понимать признание (оценку) законодателем такого
поведения уголовно-правомерным. Сказанное вовсе не означает, что
общественно полезное поведение лица в ситуации необходимой обороны или
добровольного отказа не имеет уголовно-правового значения118 или что
предметом поощрительного уголовно-правового стимулирования может
выступать только посткриминальное положительное поведение участников
охранительного уголовно-правового отношения.119 Метод поощрения может
использоваться и в регулятивных уголовно-правовых отношениях. Так,
например, Б. Т. Разгильдиев предлагает прямо в уголовном законе
закрепить обязанность правоохранительных органов вознаграждать лиц,
действующих в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости,
задержания лиц, совершивших преступление.

115 Елеонский В. А. Поощрительные нормы в уголовном праве. Хабаровск,
1984; Голик Ю. В. Позитивные стимулы в уголовном праве (понятие,
содержание, перспективы): Дисс. в виде научного доклада. М., 1994. С.
34-35.

“‘ Звечаровский И. Э. Уголовно-правовые нормы, поощряющие
посткриминальное поведение личности. Иркутск, 1991. С. 93.

117 Мвлько А. В. Стимулы и ограничения в праве. Саратов, 1994. С. 92.

118 Звечаровский И. Э. Уголовно-правовые нормы, поощряющие
посткриминальное поведение личности. С. 94.

119 Там же. — См. также: Бойцов А. И. Действие уголовного закона во
времени и пространстве. С. 28-29.

По мнению Б. Т. Разгильдиева, «уголовный закон, прямо предусматривающий
вознаграждение лиц, действующих в указанных состояниях, приобретает свою
завершенность в том смысле, что, признав поведение лица в состоянии
необходимой обороны, крайней необходимости, задержание лица общественно
полезным, он и вознаграждает их, учитывая, что в этих состояниях они
оказываются не в силу лежащей на них юридической обязанности, а лишь в
силу предоставленного им субъективного права».120

В настоящее время возможность такого стимулирования общественно
полезного поведения в определенной мере зафиксирована в п. 32 ст. 11
Закона РСФСР «О милиции» от 18 апреля 1991 г., где сказано, что милиции
для выполнения возложенных на нее обязанностей предоставляется право
«объявлять о назначении вознаграждения за помощь в раскрытии
преступлений и задержании лиц, их совершивших, и выплачивать его
гражданам и организациям; поощрять граждан, оказавших помощь милиции в
выполнении иных возложенных на нее обязанностей». Однако в этом случае
речь идет вовсе не о праве лица на вознаграждение и, соответственно,
обязанности государства (в лице правоохранительных органов) вознаградить
лицо за его общественно полезное поведение, к тому же такое
вознаграждение не является уголовно-правовым последствием.121

Реализация предложения Б. Т. Разгильдиева действительно ; придала бы
санкциям управомочивающих норм институтов необхо-‘v димой обороны,
крайней необходимости и задержания преступника I поощрительный характер
и тем самым усилила бы стимулирующее Информационно-психологическое
воздействие этих норм. Нельзя, ©днако, согласиться с мнением Б. Т.
Разгильдиева, что когда П ситуацию, например, необходимой обороны и
задержания преступника те или иные лица попадают «не в силу своих
субъективных прав, •а в результате лежащих на них юридических
обязанностей, то они не йодлежат вознаграждению на основании требований
уголовного Законодательства. Это, разумеется, не лишает права
начальников Представлять их к наградам в установленном законом (но не
|головным) порядке».122 Б. Т. Разгильдиев, видимо, исходит из того, “то
действие ст. 37 и 38 УК РФ не распространяется на сотрудников

120 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
оловного права РФ. С. 259-260.

121 Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР.
91. № 16. Ст. 503.

122 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
ловного права РФ. С. 261.

146

147

органов. В действительности положения, например, ст. 37 УК РФ
распространяются на «любого и каждого», в том числе на военнослужащих,
работников правоохранительных органов, сотрудников контрразведки и т.
д.’ Другое дело, что применительно к этим лицам о ситуации необходимой
обороны можно говорить лишь тогда, когда в ходе выполнения ими
обязанностей, определенных соответствующими законами, уставами и т. п.,
возникают обстоятельства, не «вписывающиеся» в рамки обычной
профессиональной деятельности.123 В таких ситуациях, на наш взгляд,
право на вознаграждение («в уголовно-правовом порядке») должно
распространяться на перечисленных выше лиц. :’ •

Нам представляется, что поощрительные Санкции могут куда более широко
применяться при охране пра»«и интересов личности и общества от
преступных посягательств.124 Так, например, глава 8 УКРФ вполне может
быть дополнена ст. 41-1 «Оказание помощи в расследовании преступления».
Редакция статьи может быть сформулирована следующим образом: «Аицо,
оказавшее существенную… помощь в расследовании преступления
(преступлений), совершенного третьими лицами, по решению суда не
подлежит уголовной ответственности (освобождается от уголовной
ответственности) за совершенное (совершенные) им преступление небольшой:
тяжести». В отличие от аналогичных законодательных решений”5 или
предложений, имевших место в юридической литературе,126 наше предложение
содержит по крайней мере один принципиально новый момент. Норма
оставляет лицу, совершившему преступление, возможность заслужить право
на освобождение от уголовной ответственности в случае, если данное лицо
окажет существенную помощь в расследовании преступления, свидетелем (а
не участником) которого” оно являлось.

Рассмотрим содержание отдельных видов уголовно-правовых норм,
адресованных гражданам — субъектам регулятивных уголовно-правовых
отношений.

Дозволяющие уголовно-правовые нормы устанавливают субъективные права на
совершение управомоченным лицом тех или иных

123 Михайлов В. И. О социально-юридическом аспекте обстоятельств,
исключающих преступность деяний // Государство и право. 1995. № 12. С.
65.

124 Награждение добродетельных поступков Ч.Беккария рассматривал в
качестве

одного из основных средств предупреждения преступлений (Беккария Ч.

О преступлениях и наказаниях. М., 1939. С. 405-406).

12! См, напр., ст. 50-1 УК ЭР (Уголовный кодекс Эстонской Республики.
Таллин, 1999). 12 ^социально активному поведению граждан по предупреждению
^преступлений значение конституционной обязанности, а не просто |
Морального права».135 Аналогичные высказывания можно встретить и V в
современной литературе. Так, по мнению Ю. И. Ляпунова, реализация права
на необходимую оборону при условии ее правомерности не порождает
уголовные правоотношения, поскольку уголовно-, правовые нормы не могут
выражать, определять социально-юриди-

132 Зеленецкий В. С. Специфика уголовно-правовых отношений и их роль в
системе советского уголовного процесса. С. 60; Похмелкин В. В.
Социальная справедливость и уголовная ответственность. С. 67; Чистяков
А. А. Элементы основания уголовной ответственности… С. 17-18; Игнатов
А. Н. Лекция 1. Введение в изучение уголовного права. Уголовный закон/
Под ред. Ю. А. Красикова. М., 1996. С. 2.

133 Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С. 45, 62. 13>. Это право нашло законодательное
оформление лишь в Новое время, когда основой общества стали рыночные
связи свободных людей. Как правовой принцип право на свободу и
неприкосновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового
воздействия впервые было закреплено в ст. 7 и 8 Декларации прав человека
и гражданина 1789 г. Напомним формулировки этих статей: «Никто не может
быть обвинен, арестован или заключен под стражу иначе, как в случаях,
определенных законом, и в форме, им предписанной» (ст. 7); «Никто не
может быть наказан иначе, чем на основании закона, принятого и
обнародованного до совершения проступка и законным образом применяемого»
(ст. 8).

Российское уголовное право прошло долгий путь от того времени, когда
государственной власти была нужна сама идея предусмотреть все
преступления и определить все виды и содержание мер уголовной
репрессии150 до законодательного определения в УК РФ 1996 г. не только
принципа «нет преступления и наказания без указания на то в законе »(ст.
3 УК РФ), «приоритета общечеловеческих ценностей», «максимального
обеспечения неприкосновенности прав и свобод человека» (ст. 1 и 2 УК
РФ), но и конкретных гарантий их реализации. Нельзя не признать, что
первые попытки закрепления в законодательстве России принципа «nullum
crimen sine lege»

“° Телъберг Г. Г. Очерки политического суда и политических преступлений
в Московском государстве и политических преступлений в Московском
государстве XVII в.// Учен. зап. ИМУ. Отдел юридический. Вып. 39. М.,
1912. С. 101, 103.

156

восходят к периоду просвещенного абсолютизма. Однако и уголовное право
периода Екатерины II, и Уложения 1845 и 1903 гг., равно как и уголовное
законодательство Советского государства, хотя формально и провозглашали
принцип «nullum crimen sine lege», однако на практике этот принцип
никогда не был проведен в жизнь.

Отдельные попытки построить уголовное законодательство, базирующееся на
принципе «nullum crimen sine lege », не могли быть успешными до тех пор,
пока основой российского общества не стали рыночные связи свободных
людей. Провозглашение человека свободным предполагает признание его прав
равными не только праву всех иных субъектов, но в первую очередь праву
государства в целом. Это означает четкое законодательное определение
границ взаимных прав и обязанностей государства и человека во всех
сферах их взаимодействия, в том числе, а может быть, и в первую очередь
в сфере применения (неприменения) мер уголовно-правового воздействия.
Свободный человек уже не может рассматриваться только как объект
уголовно-правового воздействия (предупреждения преступлений или
наказания виновных), а уголовный закон — только или главным образом как
средство борьбы с преступлениями или преступниками. Для того чтобы
уголовный кодекс стал гарантом свободного общества, свободных людей,
оплотом свободных граждан против государства (Ф. Лист), на первый план
должна была выйти новая функция уголовного права: обеспечение свободы и
неприкосновенности человека от необоснованного применения мер
уголовно-правового воздействия посредством четкого закрепления взаимных
прав и обязанностей человека и государства в этой сфере их
взаимодействия.

Субъективное право на свободу и неприкосновенность от необоснованного
применения мер уголовно-правового воздействия вовсе не сводится к праву
деликтоспособных граждан требовать от государства обеспечивать
(гарантировать) адекватное применение норм уголовного закона.151 Это
«право» принадлежит любому «человеку и гражданину», находящемуся в
пределах юрисдикции Российского государства, и, подобно любому
субъективному праву, включает в себя такие правомочия, как: а) право на
положительные действия; б) право требования; в) притязание. Субъективное
право — всегда нечто большее, чем просто право требования, право «на
что-то», т. е. право, имеющее известный реальный, наличный объект.152

“‘ Хомич В. М. Теоретические проблемы уголовной ответственности:
Автореф. докт. дисс. Минск, 1997. С. 14.

‘” Алексеев С. С. Общая теория права… С. 124.

157

Субъективное право на неприкосновенность от необоснованного применения
мер уголовно-правового воздействия включает в себя право на фактическое
обладание социальными благами и их использование. Таким социальным
благом (интересом) в данном случае (в современном обществе) является
личная и имущественная свобода человека от преступных посягательств, в
том числе в результате обеспечения неприкосновенности от необоснованного
применения мер уголовно-правового воздействия. Мера такой свободы
индивида определяется положениями и Особенной и Общей частей УК РФ
(постольку, поскольку критерии преступности и мера наказуемости деяния
определяется нормами УК РФ в целом), а мера собственной свободы индивида
и, соответственно, право индивида на использование (пользование) этим
благом в виде активных действий — статьями о необходимой обороне,
крайней необходимости, задержании преступника, добровольном отказе и т.
п. В случае совершения таких действий жизненный интерес, образующий
социальное содержание права, удовлетворяется с помощью собственных
активных (положительных) действий индивида.

«Право требовать» от государства, его органов и отдельных граждан
соблюдать личную и имущественную неприкосновенность индивидуума от
преступных посягательств является юридически вспомогательным средством.
Реальность этого правомочия обеспечивается целой системой процессуальных
прав индивидуума в рамках прокурорско-надзорных, оперативно-розыскных и
уголовно-процессуальных правоотношений: право требовать проведения
проверки (в отношении себя,153 иных лиц, государственных органов), право
знакомиться с материалами проверок и т. д.

Третьим элементом (правомочием) рассматриваемого субъективного права
является притязание-возможность прибегнуть к принудительной силе
государственного принуждения против лиц, обязанных соблюдать личную и
имущественную неприкосновенность от преступных посягательств. Такое
правомочие гарантируется индивиду в современном обществе посредством
закрепления в уголовном законе норм об уголовной ответственности
работников государственных органов за преступные действия, нарушающие
права и законные интересы граждан. В этом случае ответственность
работников государственных органов должна наступить вовсе не за

‘” Б. Т. Разгильдиев почему-то считает это право элементом содержания
регулятивного правоотношения {Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые
отношения и реализация ими задач уголовного права РФ. С. 215).

158

невыполнение должностными лицами правоохранительных органов обязанностей
по контролю за исполнением гражданами своих уголовно-правовых
обязанностей.154 В основе ответственности должна лежать обязанность
работников государственных органов не нарушать право человека на
неприкосновенность от необоснованного применения мер уголовно-правового
воздействия. Это право лица должно быть абсолютным в том смысле, что ему
должны корреспондировать соответствующие обязанности не только
работников правоохранительных органов, а «любого и каждого», кто данное
право может нарушить. Поэтому субъектом уголовной ответственности за тот
или иной вид нарушения прав человека на неприкосновенность от
Необоснованного применения мер уголовно-правового воздействия могут и
должны быть не только должностные лица правоохранительных органов, но и
законодатели в случае, например, издания (лоббирования) «преступных
законов», и в частности законов, предусматривающих ответственность за
«мнимые преступления»,155 и служащие (в том числе высшие должностные
лица государства) органов власти и управления в случае, например,
«организации массовых репрессий», в общем, «любой и каждый», если он
участвует или содействует совершению подобных преступлений. Так должно
быть.

Как мы отмечали выше, мера собственной свободы индивидов в сфере
уголовно-правового регулирования (взаимодействия человека и государства
по поводу применения (неприменения) мер уголовно-правового воздействия)
регламентируется также уголовно-правовыми нормами, запрещающими
определенное поведение, устанавливающими обязанности не совершать
общественно опасные действия (бездействие). Обычно в литературе
юридическая обязанность рассматривается как установленные законом вид и
мера общественно необходимого, ответственного поведения, обеспечиваемыя
возможностью государственного принуждения.15’ Обязанности,
предусмотренные в уголовно-правовых нормах, в регулятивном аспекте
подразделяются на два вида: пассивные обязанности лица воздерживаться от
совершения общественно опасных и уголовно-противоправных \ действий;
активные обязанности лица совершать определенные , общественно полезные
действия, являющиеся правомерными ; (см., например, ст. 125, 225, 265,
274, 293 и др. УК РФ).

м Там же. С. 232.

‘” Шестиков Д. А. Криминология на рубеже дух тысячелетий // Вести. СПбУ
; МВД России. 1999. № 2. С. 76.

1!” Семенеко Б. М. Юридические обязанности граждан. Вопросы теории:

\ Автореф. канд. дисс. Саратов, 1978. С. 9, 10.

I 159

Уголовное право, в первую очередь, определяя меру свободы человека,
устанавливает обязанности воздерживаться от совершения поступков,
признанных обществом опасными, наказуемыми и противоправными. По нашим
подсчетам, позитивные обязанности действовать содержатся лишь в каждой
третьей статье (78 статей УК РФ), причем приблизительно в 53 из них
содержатся обязанности конкретных лиц в конкретных ситуациях совершать
как активные, так и пассивные действия. Однако наличие в уголовном праве
и такого сравнительно небольшого числа самостоятельных активных
обязанностей лишний раз подтверждает необоснованность высказываний тех
криминалистов, которые считают, что поскольку в природе не бывает
правоотношения, ни один из участников которого ничего не мог и не должен
был бы делать, то действие уголовно-правовых обязанностей не ведет к
возникновению уголовно-правовых отношений. На самом деле содержание
уголовно-правовых отношений, возникающих по поводу несения (выполнения)
этих обязанностей, заключается для граждан в том числе в необходимости
выполнения уголовно-правовых требований в пассивном или активном
правомерном поведении, для государства — в возможности направлять
поведение граждан в русло уголовно-правовых предписаний, требовать от
личности должного поведения, а в случае нарушения нормы — применить меры
принудительного воздействия к виновному лицу.

Противники признания реальности регулятивных уголовно-правовых отношений
обычно видят в уголовно-правовой норме лишь запрет, однако и в тех
случаях, когда они признают наличие в нормах уголовного права как
пассивных, так и активных обязанностей, за этими обязанностями
отрицается их уголовно-правовая самостоятельность. Так, например, В. Г.
Смирнов еще в 1965 г. писал, что существует два вида правовых
обязанностей, возлагаемых на граждан:

1) как участников конкретных общественных отношений; 2) как лиц,
согласующих свои действия со всем комплексом требований правопорядка.157
Учитывая, что, по мнению В. Г. Смирнова, обязанность, содержащаяся в
диспозиции статьи Особенной части уголовного закона, — «это не
обязанность участника конкретного общественного отношения»,158 можно
предположить, что уголовно-правовые обязанности он отождествляет со
вторым видом обязанностей, которые называет, правда, не
уголовно-правовыми, а «обязанностями обязанностей».

“7 Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. С. 143. ‘” Там же.
С. 144.

160

Различие «обязанностей» и «обязанностей обязанностей» В. Г. Смирнов
видит в том, что первые представляют собой требования совершить
действия, соответствующие природе существующих общественных отношений (в
том числе и правоотношений), а вторые — требования совершить действия
или воздержаться от совершения действий, которые могут причинить ущерб
общественным отношениям,159 или, иначе, в обязанности подчиняться
правилам человеческого общежития и требованиям правопорядка. В
современной литературе такая позиция нашла определенную поддержку.160

Думаем, что с позицией В. Г. Смирнова и его последователей нельзя
согласиться. Во-первых, нарушение любой юридической обязанности, а не
только «обязанности обязанностей» причиняет ущерб общественным
отношениям. Во-вторых, хотя, как правило, «уголовный закон и не
раскрывает перед членами общества развернутую положительную программу
общественно полезных действий, в совершении которых заинтересовано
государство», содержание любой обязанности, а не только «простой
обязанности» соответствует (должно соответствовать) природе общественных
отношений. Наконец, в-третьих, остается неясным, почему В. Г. Смирнов
отождествляет комплекс «требований правопорядка», которым соответствует
конституционная обязанность граждан уважать Конституцию РФ и соблюдать
законы (ст. 37 и 39 Конституции РФ), с обязанностью подчиняться
отдельным требованиям «правопорядка ». Да и что такое «требования
правопорядка», если правопорядок в отличие от законности, которая есть
область долженствования, в юридической литературе традиционно
определяется как часть реального общественного порядка, законность в
действии?161

В. Г. Смирнов настойчиво призывает не смешивать «обязанность» и
«обязанность обязанности»; в то же время, критикуя Б. С. Никифорова и А.
А. Пионтковского, признающих самостоятельность уголовно-правовых
обязанностей, он утверждает, что обязанность второго рода — это
«обязанность соблюдения соответствующего поведения, требуемого нормами
какой-либо отрасли права ».162 Но ведь и «обязанность первого рода» —
это тоже обязанность соблюдения

‘”Там же. С. 143.

ш Игнатов А. Н. Лекция I. Введение в изучение уголовного права.
Уголовный закон. С. 2; Уголовное право. Общая часть…/ Под. ред. Н. И.
Ветрова, Ю. И. Ляпунова. С. 26—27; Незнамова 3. А. Коллизии в уголовном
праве. Екатеринбург, 1994. С. 189—190.

м Алексеев С. С. Общая теория социалистического права: Курс лекций. Вып.
1. Свердловск, 1963. С. 137; Общая теория государства и права. Т. 2. Л.,
1974. С. 369.

162 Смирнов В. Г. функции советского уголовного права. С. 144.

161

требований соответствующей отрасли права. Из концепции В. Г. Смирнова
вытекает лишь один вывод: уголовно-правовая обязанность не имеет своей
качественной определенности, фактически это признает и сам В. Г.
Смирнов, когда называет диспозицию уголовно-правовой нормы гипотезой и
утверждает, что уголовно-правовые нормы выступают в качестве санкций,
подкрепляющих силу тех или иных отраслевых норм.”3

Такое понимание взаимосвязи уголовно-правовых обязанностей с отраслевыми
было встречено в юридической литературе критически. А. А. Пионтковский
писал: «Уголовный закон не только придает особую силу и значение уже
существующим нормам других отраслей права и тем самым участвует в
установлении соответствующих правоотношений, но и сам непосредственно
вводит и устанавливает правовые нормы и правоотношения. Примером
уголовно-правовых норм последнего рода могут служить уголовные законы,
которые определяют ответственность за посягательства на свободу и
телесную неприкосновенность граждан СССР. Обязывая граждан не посягать
на интересы личности, они одновременно определяют характер и объем
неприкосновенности личности человека».164 Аналогичного мнения
придерживаются М. И. Ковалев и А. В. Наумов.16’

С подобными суждениями можно согласиться лишь частично. Позиция А. А.
Пионтковского, М. И. Ковалева и А. В. Наумова носит двойственный
характер. С одной стороны, они признают, что уголовно-правовые
обязанности являются составными частями комплекса правовых гарантий,
норм других отраслей права: «Норма, охраняемая уголовным законом,
образует составную часть уголовно-правовой нормы. Она входит в нее в
качестве объекта уголовно-правовой охраны и, таким образом, является
одним из элементов состава описанного в законе преступления ».166 С
другой стороны, эти авторы пытаются определить круг норм уголовного
права, которые непосредственно устанавливают и одновременно гарантируют
определенные права и обязанности, не регулируемые другими отраслями
права. К числу таких норм в литературе обычно относят нормы об
ответственности за посягательства на жизнь, здоровье, честь и
достоинство граждан, половую свободу, собственность, общественный
порядок, правосудие и т. п.

“3 Там же. С. 143.

lt> ст. 61,

‘ Правила, закрепленные в ст. 37-42 УК РФ, на наш взгляд, могут быть в
равной мере отнесены и к регулятивным, и к охранительным. В первом
случае акцент делается на содержании субъективных прав, во втором — на
юридическом факте, порождающем правоотношение. Двойственная природа
рассматриваемых норм лишний раз свидетельствует об условности деления
правовых норм на регулятивные и охранительные.

179

ст. 64, 75, 76 УК РФ); З) в результате правоохранительных действий
государства по применению мер уголовно-правового воздействия.
Следовательно, охранительные уголовно-правовые отношения не представляют
собой какого-то обособленного явления, не связанного с регулятивными
уголовно-правовыми отношениями. И те, и другие правоотношения входят в
единую систему механизма уголовно-правового регулирования, причем
действие регулятивного правоотношения всегда предшествует
охранительному.

Итак, охранительные уголовно-правовые отношения возникают в тех случаях,
когда участники регулятивных уголовно-правовых отношений отклоняются от
предусмотренных нормой уголовного права вариантов поведения. Совершая
преступление, гражданин тем самым разрывает как фактическую, так и
правовую стороны регулятивной уголовно-правовой связи, соединяющей его с
государством, а государство с ним. Разрыв конкретной общественно
необходимой связи хотя и влечет за собой количественные изменения в
структуре всего общественного отношения, урегулированного уголовным
правом, однако совсем не означает, что преступник разрывает связь с этим
общественным отношением, выходит из него, оказывается «вне общества»,2
качественно изменяет данное общественное отношение или даже уничтожает
его.3

Нельзя согласиться с В. Н. Кудрявцевым, который особым видом нарушения
общественного отношения считает случаи, когда «лицо исключает или
пытается исключить себя как субъекта из данного общественного отношения
и тем самым разрывает его (например, при дезертирстве)».4 Еще дальше
идут Б. Т. Разгильдиев и Г. И. Начкебия. Б. Т. Разгильдиев утверждает,
что «с момента совершения преступления общественные отношения,
охранявшиеся конкретной уголовно-правовой нормой, которая отражает
совершенное преступление, уже уничтожены ».5 «Другие же отношения не
возникают из самого факта совершения преступления ».6 Г. И. Начкебия, не
отрицая существования фактических отношений между лицом, совершившим
преступление, и государством, в то же время категорически отрицает
существование

2 Алексеев С. С. Общие теоретические проблемы системы советского права.
М., 1961.С. 135.

3 Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация ими задач
уголовного права РФ. Саратов, 1995. С. 94-95.

Строгович М. С. Презумпция невиновности и прекращение уголовных дел
по нереабилитирующим основаниям// Сов. государство и право. 1983. С. 71.

30 Строгович М. С. Правосудие и уголовное судопроизводство //
Конституция СССР и дальнейшее укрепление законности и правопорядка. М.,
1979. С. Ц6.

31 Постановление Конституционного Суда РФ «По делу о проверке
конституционности ст. 6 УПК РСФСР в связи с жалобой гражданина О. В.
Сушкова » от 28 октября 1996 г. № 18-П// СЗ РФ. 1996. № 45. Ст. 5203
(абз. 3 п. 2 мотивировочной части).

189

который полагал, что обвинительный приговор суда не делает человека
преступником, а признает преступником того, кто стал им в момент
совершения преступления.32 Именно несоответствие уголовно-процессуальной
оценки фактическому материально-правовому характеру оцениваемого деяния
и является причиной как изменения процессуальных отношений
(процессуальные последствия), так и недостижения целей
уголовно-правового регулирования (материальные последствия). Поэтому не
правы те, кто, характеризуя возможность замены уголовной ответственности
иной ответственностью, приходят к выводу, что в указанных случаях закон
разрешает произвести декриминализацию конкретного деяния, квалифицируя
его не как преступление, а как правонарушение — антиобщественный
проступок.33

УК РФ 1996 г. в отличие от УК РСФСР предусматривает лишь один случай
замены уголовной ответственности, а именно замену ее принудительными
мерами воспитательного характера (ч. 1 ст. 90 УК РФ). Однако и в данном
случае природа преступления не меняется, преступление не
трансформируется в правонарушение. Наглядный тому пример: когда после
вынесения решения об освобождении несовершеннолетнего от уголовной
ответственности выяснится, что ранее этим несовершеннолетним уже
совершались преступления, или когда на основании ч. 4 ст. 90 УК РФ
назначенные меры отменяются, а несовершеннолетний привлекается к
уголовной ответственности. Поэтому мы не можем согласиться с авторами,
которые считают, что «уголовный закон не формулирует каких-либо
оснований возобновления прекращенных в результате освобождения от
уголовной ответственности уголовно-правовых отношений».34

А. И. Санталов, например, считает, что поскольку «совершение
преступления не всегда такой уж простой и очевидный факт», то «лишь
квалификация преступления придает ему значение юридического и
предусмотренного законом».35 Кроме того, А. И. Санталов, руководствуясь
тем, что правоотношение есть фактическое, реальное осуществление прав
или исполнение обязанностей, делает вывод, согласно которому
уголовно-правовое отношение возникает только тогда, когда появляется
реальное взаимодействие лиц, осуще-

32 Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса: В 2 т. Т. 1. М.,
1968. С. 89.

33 Строгович М. С. Презумпция невиновности и прекращение уголовных дел
по реабилитирующим основаниям. С. 75. — Аналогичное мнение высказывали
Г. А. Злобин, С. Г. Келина, И. С. Ной, А. М. Яковлев.

34 Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С. 447.

35 Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С.
47.

190

ствляющих права и обязанности. Оценка же общественно опасного деяния как
преступления, даваемая при возбуждении уголовного дела, и есть правовой
акт (действие) осуществления права государства вести борьбу с
преступностью.36

С позицией А. И. Санталова нельзя согласиться по следующим причинам. В
основе оценки общественно опасной деятельности на любой стадии развития
уголовно-процессуальных отношений, в том числе и при возбуждении
уголовного дела, лежит оценка, данная законодателем всем общественно
опасным деяниям этого вида, закрепленная в уголовно-правовой норме,
точнее, в составе преступления законодательной модели всех преступлений
определенного вида. Именно принятие уголовного закона, а затем
вступление его в силу являются первыми фактами (действиями)
осуществления права государства противодействовать преступности.
Законодательная деятельность, посредством которой очерчивается сфера
преступного, тем самым выступает в качестве одного из главных средств,
форм реализации уголовной политики государства, определяет и направляет
все последующие действия не только государства в лице его органов, но и
отдельных граждан, общественных объединений по осуществлению
уголовно-правовой борьбы с преступностью в рамках как охранительных, так
и, в первую очередь, регулятивных уголовно-правовых отношений. Поэтому,
на наш взгляд, нет никаких оснований не соглашаться с криминалистами,
которые рассматривают в качестве форм реализации уголовно-правовой
политики не только деятельность государственных органов по применению
норм уголовного права в рамках охранительных уголовных правоотношений
(привлечение в качестве обвиняемого, возложение уголовной
ответственности, освобождение от отбывания наказания и т. д.), но и
законодательную деятельность (криминализацию, декриминализацию и т. д.),
а также правоприменение в рамках регулятивных уголовных правоотношений
(подтверждение правоохранительными органами правомерности использования
права, предоставленного ст. 37-42 УК РФ, и т. д.).37

Не прав А. И. Санталов и тогда, когда говорит о том, что квалификация
преступления утверждает тождество содеянного и предусмотренного законом.
Тождество содеянного и предусмотренного законом утверждает само деяние.
Применение закона, квалификация лишь констатирует это тождество,
устанавливает

3t Там же. С. 48-49.

37 Владимиров В. А., Ляпунов Ю. И Советская уголовная политика и ее
отражение в действующем законодательстве. М., 1979. С. 25—28.

191

наличие или отсутствие уголовно-правового отношения. Именно поэтому в
литературе различают «неправильную квалификацию» и «квалификацию, не
соответствующую действительному характеру преступного деяния». Б. А.
Куринов пишет: «В случае выявления новых фактических обстоятельств
совершенного преступления может, естественно, меняться и
уголовно-правовая оценка совершенного преступления. Однако изменение
квалификации происходит не из-за того, что она была произведена
ошибочно, не потому, что она была неправильной в момент ее вынесения, а
в силу того, что изменился объем и характер фактических обстоятельств,
имеющихся в распоряжении следствия или суда».38 Можно представить себе
ситуацию, когда правильная квалификация, т. е. объективно
соответствующая объему и характеру имеющихся фактических обстоятельств,
в дальнейшем влечет за собой привлечение к уголовной ответственности
невиновного. Последовательное проведение рассматриваемой позиции
неизбежно приводит к выводу, что и акт привлечения к уголовной
ответственности невиновного лица влечет за собой возникновение
охранительного уголовно-правового отношения, со своим собственным
субъектным составом, содержанием, моментом окончания и т. д.39 Таким
образом, получается, что не только момент возникновения охранительного
уголовного правоотношения, но и его содержание, и субъектный состав
определяются не объективно существующей «правовой природой вещей», а
усмотрением тех или иных отдельных правоохранительных органов.

Очевидно, что авторы, связывающие возникновение уголовно-правового
отношения с различными стадиями процессуальной деятельности —
возбуждением уголовного дела, привлечением лица в качестве обвиняемого,
вынесением обвинительного приговора — смешивают два относительно
самостоятельных вида правовых отношений: уголовно-правовые и
уголовно-процессуальные. Уголовно-процессуальные правоотношения являются
формой уголовно-правовых. Это, однако, не означает, что юридические
факты, влияющие на возникновение, изменение или прекращение
уголовно-процессуальных правоотношений, автоматически определяют и
участь материально-правовых отношений. Решающими для судьбы
процессуального правоотношения являются такие факты, как возбуждение
уголовного дела, привлечение лица в качестве обвиняемого, прекращение
уголовного дела, вынесение приговора. В то же время далеко

38 Куринов Б. А. Научные основы квалификации преступлений. М., 1984. С.
25. м Похмелкин В. В. Социальная справедливость и уголовная
ответственность. С. 70.

192

не каждый из них имеет уголовно-правовое значение. На первый взгляд этот
тезис можно легко оспорить. Контраргумент лежит на поверхности: любое из
перечисленных процессуальных действий, если в нем нашло правильное
отражение действительное материальное правоотношение, способствует
реализации уголовно-правового отношения. И наоборот, если оценка не
верна, то процессуальная деятельность препятствует достижению целей
уголовно-правового регулирования. Действительно, это так. Не верно также
и то, что способствование или препятствование развитию уголовного
правоотношения и изменение его содержания — явления далеко не
тождественные. Содержание уголовного правоотношения (права и обязанности
сторон), заданное уголовно-правовой нормой, изменяется в результате
деятельности обеих сторон материального правоотношения: преступника и
государства.

Изменяется ли содержание уголовного правоотношения в результате,
например, возбуждения уголовного дела или привлечения лица в качестве
обвиняемого? Возбуждение уголовного дела — процессуальный акт, не
содержащий оценки деяния конкретного лица, но свидетельствующий о
наличии поводов и оснований для производства предварительного следствия
или дознания, или рассмотрения дела судом (ст. 108 УПК РСФСР). Иначе
говоря, возбуждение уголовного дела — юридический факт, фиксирующий
возникновение процессуальных правоотношений. Привлечение лица —
процессуальный акт, означающий, что, по мнению следователя, в уголовном
деле имеется достаточно доказательств, свидетельствующих о совершении
преступления определенным лицом (ст. 143 УПК РСФСР). Такая оценка,
безусловно, меняет процессуальное положение участников правоотношения,
поскольку служит юридическим фактом, порождающим уголовно-процессуальные
отношения между обвиняемым, следователем и прокурором. Зададимся
вопросом, что происходит с содержанием материального правоотношения в
это время? Объем прав и обязанностей (вытекающих из уголовного закона)
субъектов уголовного правоотношения указанные процессуальные действия не
меняют. Другое дело, что неверная процессуальная оценка действительного
уголовного правоотношения, безусловно, будет мешать реализации этих прав
и обязанностей. Например, если лицо, впервые совершило преступление
небольшой тяжести, а следствие неверно квалифицировало его действия как
более тяжкое преступление, то такое лицо, если даже оно примирилось с
потерпевшим и загладило причиненный вред, не может быть освобождено от
уголовной ответственности, хотя фактические основания для этого имеются.

193

В отличие от возбуждения уголовного дела или привлечения лица в качестве
обвиняемого такой процессуальный акт, как вступление приговора в
законную силу, означает окончательную оценку содеянного. Вынесение
приговора предполагает применение уголовно-правовой нормы в целом, в том
числе и ее санкции. Применение санкции уголовно-правовой нормы изменяет
содержание охранительного правоотношения. Именно применение санкции
придает обвинительному приговору суда значение юридического факта в
уголовном праве. Напротив, оправдательный приговор фиксирует прекращение
уголовно-процессуального правоотношения. Признание процессуальных актов,
предполагающих применение санкции уголовно-правовой нормы, юридическими
фактами в уголовном праве связано с тем, что применение санкции в
отличие от квалификации преступления (предварительной и окончательной)
предполагает оценочную деятельность по выбору меры уголовно-правового
воздействия. «Границы» этого выбора на различных этапах развития
уголовного права меняются и все более уточняются. Современное уголовное
право фиксирует такие границы не только посредством реализации принципа
«нет наказания без указания на то в законе», но и путем законодательного
закрепления требования о назначении справедливого наказания. Учитывая
соотношение понятий наказание и меры уголовно-правового воздействия, в
уголовном кодексе должно быть сформулировано требование о назначении
(применении) справедливой меры уголовно-правового воздействия. Правда,
понимая явную сложность определения именно справедливой меры
ответственности, законодатель фактически расширяет границы выбора меры
уголовно-правового воздействия, устанавливая правило, согласно которому
отмене, как вследствие мягкости, так и вследствие суровости подлежит
лишь явно несправедливый приговор (Ст. 347 УПК РСФСР).

Несомненно прав А. И. Санталов, утверждая, что именно деятельность лиц,
реализующих субъективные права и выполняющих возложенные на них
юридические обязанности, является содержанием общественных отношений,
что общественные отношения складываются из массовой деятельности
людей.40 Однако складываясь из действий реальных личностей, ни
индивидуальные, ни общественные отношения не сводятся ни к
индивидуальной деятельности, ни к взаимодействию сторон отношения, ни к
массовой деятельности людей. Отношения — это форма (результат)
деятельности, а не сама деятельность в любом

40 Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С.
47-4

194

ее проявлении. Отсутствие наличного поведения не отрицает существования
ни правовых отношений как самостоятельного вида общественных отношений —
формы (результата) массовой деятельности людей, профессионально или на
общественных началах обслуживающих потребность общества в правовом
порядке, ни индивидуальных уголовных правоотношений — правовой формы
различных видов общественных отношений, содержание которых образуют
права и обязанности субъектов правоотношений. По-видимому, данный факт
должны признать и те авторы, которые связывают возникновение
охранительных уголовных правоотношений с деятельностью субъектов
уголовно-процессуальных правоотношений, поскольку и после возбуждения
уголовного дела, и после привлечения лица в качестве обвиняемого, и
после вынесения обвинительного приговора и даже вступления приговора в
законную силу наличная деятельность обеих сторон и уголовно-правового, и
уголовно-процессуального отношения может отсутствовать.

В то же время деятельность органов борьбы с преступностью осуществляется
и до возбуждения уголовного дела (например, первичная проверка
материалов — ч. 2 ст. 109 УПК РСФСР, осмотр места происшествия — ч. 2
ст. 178 УПК РСФСР). Признание же моментом возникновения охранительного
уголовного правоотношения, например, возбуждение уголовного дела тем
самым отрицает «правовые основания для деятельности органов государства
по выявлению латентной преступности, да и меры, направленные на
установление факта преступного деяния, в “сомнительных случаях”
находящихся на стыке виновного и невиновного причинения, выглядят как
беззаконие».41

Вывод, что указанные право и обязанность возникают в момент совершения
преступления, подтверждается также и тем, что, во-первых, преступность и
наказуемость деяния определяются юридической нормой, действовавшей во
время совершения преступления. Принцип современного правового
государства «нет преступления без указания о том в законе » означает,
что применению подлежит только тот уголовный закон, который действовал
во время совершения преступления. Что же является временем совершения
преступления? В юридической литературе этот вопрос остается
дискуссионным, хотя в ч. 2 ст. 9 УК РФ прямо указывается, что «временем
совершения преступления признается время совершения общественно опасного

” Пинчук В. И. — Рец. на кн.: Санталов А. И. Теоретические вопросы
уголовной ответственности // Правоведение. 1983. № 5. С. 105-106.

195

действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий».
Характер дискуссии имеет непосредственное отношение к рассматриваемой
нами проблеме — моменту возникновения охранительного правоотношения.
Вопрос, когда возникают права и обязанности субъектов охранительного
правоотношения, предопределяет ответ — какие права и обязанности
возникают и кто является субъектом. Будем надеяться, что время, когда
охранительное уголовно-правовое отношение возникало через месяцы и годы
после того, как то или иное поведение имело место, канули в прошлое и не
вернутся никогда.42 Современное уголовное право сократило число
возможных вариантов ответа — в момент совершения деяния, в момент
наступления последствий, в момент, когда государству заблагорассудится,
— до первых двух.

По мнению М. И. Блум, А. И. Бойцова, Н. Ф. Кузнецовой, «последствия
деяния развиваются по собственным законам, неподвластным разуму и воле
виновного, тогда как наказывать можно лишь за то, что является
воплощением преступной воли лица, результатом его вины ».43 Именно эта
позиция нашла поддержку законодателя в ч. 2 ст. 9 УК РФ. Такое решение
вызывает серьезные опасения. Во-первых, оно противоречит ст. 8 УК РФ,
которая устанавливает, что основанием уголовной ответственности является
совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления,
предусмотренного настоящим Кодексом.44 Это обстоятельство признает,
например, А. И. Бойцов, когда предлагает различать «время юридического
момента окончания преступления» и «временную привязку
ответственности».45 Во-вторых, непонятно, как в данном случае следует
решать вопрос о добровольном отказе на стадии оконченного покушения.

В действительности не только деяние, но и последствия деяния участвуют в
формировании общественной опасности преступления и, следовательно, также
обосновывают ответственность за него, а кроме

“Ив советские времена, и в досоветские в России многократно Издавались
«законы », действие которых распространялось на деяния, имевшие место до
их издания (см., напр.: Постановление Президиума ЦИК СССР от 21 ноября
1929 г.// СЗ СССР 1929. № 76).

43 Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве СПб
1995. С. 68.

44 Игнатов А. Н. Комментарий к ст. 9 УК РФ // Комментарий к Уголовному
кодексу РФ/Под ред. Ю. И. Скуратова, В. И. Лебедева. М., 1996. С. 9;
Уголовное право. Общая часть…/ Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И. Ляпунова.
М., 1997. С. 89-90.

4i Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве.

196

того, подвластны разуму и воде виновного, причем возможность господства
над развитием событий зависит не только от объективных обстоятельств,
как это считает Н. Д. Дурманов,46 но и от субъективных:

силы воли, особенностей развития виновного, и т. д.

Во всех случаях, когда имеет место деяние, соответствующее определенным
признакам неоконченного преступления, и доведение его до конца не
зависит от волеизъявления виновного, говорить о преступлении
(приготовлении, покушении), и следовательно, о возникновении
охранительного уголовно-правового отношения еще рано.

Еще одни аргумент в пользу тезиса: момент возникновения
уголовно-правового отношения — совершение преступления. Срок давности
привлечения к уголовной ответственности исчисляется именно со дня
совершения преступления. Как же должен решаться этот вопрос
применительно к длящимся и продолжаемым преступлениям? К длящимся
преступлениям срок давности начинает отсчет с момента их прекращения по
воле или вопреки воле виновного, к продолжаемым — со времени совершения
последнего акта из числа составляющих единое преступление. Означает ли
сказанное, что именно в эти моменты и возникает охранительное
уголовно-правовое отношение? Вовсе нет. И длящиеся, и продолжаемые
преступления влекут возникновение охранительного правоотношения в момент
совершения первого преступного действия или акта преступного бездействия
и, соответственно, второго преступного деяния, тождественного первому и
объединенному с ним единым умыслом, направленным к общей цели.

Следующий аргумент: так называемый «промежуточный закон применяется в
отношении деяний, совершенных до его издания, если он устраняет
преступность деяния, смягчает наказание или иным образом улучшает
положение лица, совершившего преступление».47 Возникнув в момент
совершения преступления, охранительное уголовно-правовое отношение живет
и развивается, а вовсе не прекращается или приостанавливается в момент,
когда появляется новый закон, хотя он в дальнейшем может быть отменен
или превратится в «промежуточный». Новый (второй, третий и т.д.)
уголовный закон может появиться и в период совершения длящегося или
продолжаемого преступления; такой закон к числу «про-

‘” Дурманов Н. Д. Советский уголовный закон. М., 1967. С. 262. 47 Ранее
мы придерживались иной позиции (см.: Прохоров В. С., Кропачев Н. М.,
Тарбагаев А.Н. Механизм уголовно-правового регулирования. Норма,
правоотношение, ответственность. Красноярск, 1989. С. 108).

197

межуточных» не относится, но, безусловно, также влияет на изменение
содержания охранительного правоотношения.48 В соответствии со
сложившейся терминологией «промежуточный закон» — закон, который вступил
в силу после того, как преступление было совершено, но до того как
вынесли приговор. В этот временной период именно промежуточный закон —
нормальный обычный закон определяет содержание (в том числе меняет его)
отношения:

«преступник — государство». Следующий закон имеет дело уже с
изменившимися правоотношениями, и данный факт необходимо учитывать.
Наиболее отчетливо это проявляется, когда промежуточный закон устраняет
преступность деяния. В таком случае охранительное уголовное
правоотношение прекращается. «Новый, более суровый, закон не может
восстановить его действие без специального наделения обратной силой, а
это недопустимо».49

Приведем еще несколько аргументов в пользу сделанного вывода о моменте
возникновения охранительного правоотношения. Как известно, согласно УК
РФ 1996 г. совершение нового преступления не прерывает течения срока
давности привлечения к уголовной ответственности, т. е. однажды
возникнув в момент совершения преступления, охранительное правоотношение
вновь возникнуть уже не может. Между тем именно такая модель лежала в
основе положений ч. 2 ст. 48 УК РСФСР 1961 г., которая предусматривала,
что «течение давности прерывается, если до истечения указанных сроков
лицо совершит новое преступление, за которое по настоящему Кодексу может
быть назначено лишение свободы на срок свыше двух лет. Исчисление
давности в этом случае начинается с момента совершения нового
преступления (курсив наш. — Авт.)». В этом случае происходило
искусственное частичное объединение двух самостоятельных правоотношений
в одно. Еще дальше в данном направлении идет В. А. Григорьев. Он
считает, что в рамках одного охранительного (негативного, по В. А.
Григорьеву) правоотношения может быть совершено новое преступление; в
этом случае образуется «сложный юридический состав ». По мнению В. А.
Григорьева, «для определения правовых последствий фактических составов и
существуют правила назначения наказания по совокупности преступлений или
по

48 Иное решение вопроса см.: Уголовное право. Общая часть… / Отв. ред.
И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. С. 37.

49 Бойцов А. И. Действие уголовного закона во времени и пространстве. С.
94-95. — Хотя А. И. Бойцов говорит о «действии предыдущего закона»,
высказывание в полной мере может быть отнесено и к правоотношению.

198

совокупности приговоров».50 По аналогии с ними В. А. Григорьев
предлагает установить особый порядок применения к лицам, совершившим
несколько преступлений, условного освобождения, условно-досрочного
освобождения и т. п.51 В действительности в случае совершения лицом
нескольких преступлений возникают и параллельно существуют несколько
правоотношений, что как раз и подтверждается правилами назначения
наказания по совокупности:

сначала — за каждое преступление в отдельности, а потом — уже по
совокупности (ч. 1 ст. 69 УК РФ). Правила освобождения от отбывания
наказания или условно-досрочного освобождения так же должны применяться
к конкретному преступлению в рамках конкретного правоотношения.

И последний аргумент. В теории уголовного права общепризнанно положение,
что ответственность соучастников преступления не выходит из сферы
действия общих принципов уголовного права. Если обязанность лица
подвергнуться соответствующей мере государственно-принудительного
воздействия, предусмотренной уголовно-правовыми нормами, возникает с
момента совершения преступления, а умышленное участие в совершении
преступления выступает как лично им, соучастником, совершенное деяние,”
тогда следует признать ошибочным утверждение, что при соучастии в одном
уголовном правоотношении имеется несколько соучастников.53 В
действительности каждый соучастник становится субъектом «своего
собственного» уголовно-правового отношения с того момента, как он сам,
действуя виновно, посягает на регулируемые и охраняемые уголовным
законом общественные отношения, а его деяния в силу этого приобретают
общественно опасный и уголовно-противоправный характер.54 Точно так же
решается вопрос о возникновении уголовно-правового отношения и в случае
безуспешного подстрекательства, пособничества или организаторской
деятельности либо в случае освобождения исполнителя от уголовной
ответственности при

i0 Григорьев В. А. Классификация юридических фактов в уголовном праве:

Автореф. канд. дисс. Рязань, 1992. С. 15.

” Там же. С. 19.

” Курс советского уголовного права. Т. 1 / Под ред. Н. А. Беляева, М. Д.
Шар-городского. Л., 1968. С. 587.

” Петрова Г. О. Уголовно-правовое регулирование деятельности человека.
Ставрополь, 1991. С.87-88.

” Иного мнения придерживается 3. А. Незнамова (см.: Уголовное право.
Общая часть… / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. М., 1997.
С. 37).

199

применении к нему амнистии или помилования, а также при добровольном
отказе одного из соучастников, и в частности исполнителя.

В юридической литературе предлагаются различные классификации
охранительных правоотношений. Наиболее подробную классификацию
правоотношений предлагает А. И. Санталов. Он подразделяет отношения,
связанные с уголовной ответственностью, на виды, в которых проявляются:
уголовная ответственность с применением наказания; уголовная
ответственность с применением мер воспитательного характера; уголовная
ответственность без назначения наказания; уголовная ответственность без
отбывания наказания;

уголовная ответственность с мерами принуждения, сочетающими условное и
реальное наказание; освобождение от уголовной ответственности.” По
мнению 3. А. Астемирова, каждое из этих правоотношений, очевидно, имеет
свои основания.”

В действительности перед нами классификация не видов правоотношения, а
видов мер уголовно-правового воздействия. Конкретное правоотношение
возникает в момент совершения преступления на основании конкретной
нормы, санкция которой, как правило, предусматривает весь «букет» мер
уголовно-правового воздействия. Какие виды мер будут реализованы, а
какие — нет, зависит вовсе не от «вида правоотношения», а от тех
юридических фактов, которые определяют применение (неприменение)
освобождения от уголовной ответственности, освобождения от наказания,
освобождения от отбывания наказания и т. п.

В качестве отдельных видов правоотношений разные авторы предлагают
рассматривать правоотношения по поводу применения принудительных мер
медицинского характера57 и правоотношения «по привлечению к
ответственности невиновного».58 Так, например, по мнению А. В. Наумова,
самостоятельным (специфическим) видом охранительных уголовно-правовых
отношений являются отношения, в рамках которых происходит применение
судом принудительных мер медицинского характера.59 Он считает, что «для
применения принудительных мер медицинского характера к душевнобольным
требуется факт совершения лицом общественно опасного деяния в состоянии
невменяемости либо факт совершения преступления в состоянии

” Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С.
58-59. 56 АстемировЗ. А. Проблемы теории уголовной ответственности и
наказания. Махачкала,1987. С. 50.

” Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С. 252.

” Похмелкин В. В. Социальная справедливость и уголовная ответственность.
С. 71.

” Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С. 252.

200

вменяемости лицом, заболевшим до или после вынесения приговора
психическим расстройством, делающим невозможным назначение или
исполнение наказания».60 В другой работе, вышедшей в том же 1996 г. (до
принятия УК РФ), А. В. Наумов связывает возможности возникновения
«специфических» отношений с фактом совершения преступления алкоголиком
или наркоманом.61

С таким утверждением согласиться нельзя. Два самостоятельных вида
правоотношений по поводу принудительного применения мер медицинского
характера (пп. «а», «б» ч. 1 ст. 97 УК РФ) возникают в разное время:
первое — в момент совершения деяния в состоянии невменяемости (п. «а» ч.
1 ст. 97 УК РФ), второе — в момент наступления психического расстройства
(п. «б» ч. 1 ст. 98 УК РФ). В первом случае охранительное правоотношение
вообще не возникает;

во втором — возникновению «специфического» правоотношения предшествует
возникновение «обычного» охранительного правоотношения. В дальнейшем эти
два правоотношения существуют и развиваются самостоятельно. Юридические
факты, обрисованные в пп. «в», «г» ч. 1 ст. 97 УК РФ, кардинально
отличаются от двух других, предусмотренных в ч. 1 ст. 97 УК РФ. В первых
двух случаях речь идет о болезненном состоянии, которое не повлияло и не
могло влиять на сознательное, волевое поведение человека, поскольку
именно это болезненное состояние исключало возможность сознательного и
волевого поведения человека и, следовательно, возможность применения к
нему мер уголовной ответственности.” В пп. «в» и «г» ч. 1 ст. 97 УК РФ
говорится о болезненном состоянии, которое повлияло или могло повлиять
на общественно опасное, уголовно-противоправное поведение человека.
Такое влияние учитывается при определении меры ответственности (см.,
напр., ч. 2 ст. 22,’3 ч. 1 ст. 61 УК РФ), т. е. является самостоятельным
обстоятельством в рамках сложного юридического состава — совершения
преступления, которое определяет содержание охранительного уголовного
правоотношения.

‘° Там же.

” Учебник уголовного права. Общая часть / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А.
В. Наумова. М., 1996. С. 155-156.

” К сожалению, в ст. 97 и 103 УК РФ допущена терминологическая
неточность:

вместо понятия «уголовная ответственность» употребляется понятие
«наказание».

” В ч. 2 ст. 22 УК РФ, на наш взгляд, необходимо заменить фразу «при
назначении наказания » на иную: «при определении меры уголовно-правового
воздействия ». В этом случае требования ч. 2 ст. 22 УК РФ относились бы
и к ситуациям освобождения от ответственности, освобождения от наказания
и т. д.

201

Меры уголовной ответственности применяются за совершенное преступление к
лицу, его совершившему. Принудительные меры медицинского характера
применяются к лицу, находящемуся в болезненном состоянии, но вовсе не за
совершение им того или иного деяния. Основанием применения
принудительных мер является сложный юридический состав, предполагающий:
а)расстройство психики человека; б) возможность причинения этим лицом
иного серьезного вреда либо опасность для себя или других лиц (ч. 2 ст.
97 УК). Таким образом, даже в том случае, когда невменяемым совершено
деяние, предусмотренное статьями Особенной части УК РФ, «специфические »
правоотношения могут появиться лишь тогда, когда характер заболевания
человека свидетельствует о возможности причинения этим лицом иного
серьезного вреда либо опасности для себя или других лиц. Данный критерий
тем более необходимо учитывать в трех других ситуациях, обрисованных в
ч. 1 ст. 97 УК РФ.

Если придерживаться традиционного критерия деления правоотношений на
регулятивные и охранительные, т. е. характера поведения, влекущего их
возникновение, — правомерного и противоправного, то тогда будет
естественным вывод, что «специфическое » уголовное правоотношение
возникает не в связи с совершением того или иного деления, а в связи с
определенным психическим состоянием человека. О характере этого
состояния свидетельствует не только уже совершенное лицом деяние, но и
сам характер психического расстройства. В охранительных правоотношениях
характер и степень общественной опасности совершенного лицом деяния
определяет содержание правового статуса субъектов этого правоотношения.
Тот факт, что в основе охранительного правоотношения лежит преступное
деяние, предопределяет и цель этого правоотношения:

восстановление нарушенного правопорядка, попранной социальной
справедливости. Возникновение «санкционного» правоотношения не
предполагает разрыва какой-то регулятивной правовой и фактической связи.
Поэтому содержание «санкционного» правоотношения, даже если его
возникновению предшествовало деяние, предусмотренное статьями Особенной
части уголовного кодекса, определяется вовсе не этим деянием, а
характером психического расстройства.64 Естественно, что и целями
применения принудительных мер медицинского характера является не
восстановление нарушенного правопорядка, а излечение лиц или улучшение
их психического состояния,

” Как известно, УК РСФСР 1961 г. при определении вида лечебного
учреждения предлагал учитывать характер совершенного общественно
опасного деяния (ч. 1,2,3 ст. 59).

202

а также предупреждение совершения ими новых деяний, предусмотренных
статьями Особенной части этого Кодекса. Не случайно применение
принудительных мер медицинского характера в настоящее время находятся в
ведении лечебных органов здравоохранения.

Сказанное, на наш взгляд, позволяет сделать несколько выводов.
Во-первых, «специальные» уголовные правоотношения являются по своей
природе не охранительными, а регулятивными. Во-вторых, вслед за
передачей всех психиатрических больниц в ведение органов
здравоохранения, может быть, имеет смысл изменить и правовую природу
большинства норм главы 15 УК РФ (ст. 97-102). В УК РФ необходимо
сохранить лишь те статьи, в которых говорится о наступлении юридических
фактов, имеющих значение для развития охранительного уголовного
правоотношения (ст. 103,104 УК РФ).

По мнению В. В. Похмелкина, при осуждении невиновного возникают
охранительные (по терминологии В. В. Похмелкина, «специальные»)
уголовные правоотношения; невиновный, подвергнутый уголовному наказанию,
выступает фактическим, но не надлежащим субъектом охранительных
(«специальных») уголовных правоотношений.65 Эти рассуждения приводят В.
В. Похмелкина к естественному в данном случае выводу: осужденный
невиновно несет уголовную ответственность в принудительном порядке.66 В
действительности осуждение невиновного — не форма реализации уголовной
ответственности, а правонарушение, а то и преступное нарушение прав и
свобод субъекта регулятивного уголовного правоотношения. Осуждение
заведомо невиновного порождает охранительное правоотношение по поводу
привлечения к уголовной ответственности работников соответствующих
государственных органов, виновных в этих преступных действиях.
Применение мер уголовно-правового воздействия к невиновному изменяет
правовой статус не только работника, допустившего противозаконные
действия, но и государства в целом, являющегося стороной регулятивного
правоотношения. Как субъект правоотношения государство должно
восстановить нарушенный правопорядок, попранную социальную
справедливость:

привести в соответствие правовой статус невиновного с его подлинным
содержанием (вынести оправдательный приговор, принести извинения);
наказать виновных в допущенном нарушении; возместить невиновному
моральный и материальный ущерб.

65 Похмелкин В. В. Социальная справедливость и уголовная
ответственность. С. 70. ” Там же.

203

Признание преступления в качестве юридического акта, влекущего
трансформацию регулятивного правоотношения в охранительное, позволит
по-новому оценить значение законодательной классификации преступлений.
История уголовного права знает множество классификаций преступлений. В
основе процесса классификации преступлений лежит естественное желание
законодателя определить пределы уголовно-правового воздействия за каждое
конкретное преступление, сравнить с правовыми последствиями за
аналогичные менее тяжкие или более тяжкие преступления, а потом
систематизировать полученные результаты. Такая деятельность законодателя
требует не только большого эмпирического материала, но и
систематического его обобщения за длительный промежуток времени. На
ранних этапах развития уголовного права закон четко не определял ни
границы преступного, ни количественные, ни качественные характеристики
мер ответственности. Последовательное движение вперед привело сначала к
законодательному закреплению классификаций преступлений, которые
выполняли роль удобных технических решений,*7 а затем к следующему шагу
— жесткому структурированию классификационных групп: а) на уровне
перечня преступлений; б) на уровне тех или иных уголовно-правовых
последствий. Только тогда, когда у классификации преступлений появляются
четкие правовые грани в виде конкретных уголовно-правовых последствий,
охватывающих определенные виды мер уголовно-правового воздействия
(освобождение от ответственности, освобождение от наказания,
освобождение от отбывания наказания и т. д.), классификация перестает
быть просто данью моде или в лучшем случае естественным требованием
законодательной техники и превращается в один из главных элементов
механизма уголовно-правового регулирования, связывающих
уголовно-правовые последствия с определенным юридическим фактом. В
результате каждое конкретное охранительное уголовное правоотношение,
оставаясь частным случаем охранительного правоотношения «вообще»,
получает свою видовую (или родовую) привязку, становится частным случаем
охранительных уголовно-правовых отношений, возникающих на основе или
особо тяжких, или тяжких, или средней тяжести преступлений, или
преступлений небольшой тяжести (ч. 1 ст. 154 УК РФ).

Хотя в ч. 1 ст. 15 УК РФ и говорится, что критерием классификации
преступлений является характер и степень общественной гласности

” См., напр.: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1972 г.
// Ведомости Верховного Совета СССР. 1972. № 22. Ст. 176.

204

деяния, в действительности в основе классификации лежат частично форма
вины, а в основном максимальное наказание за конкретный вид
преступления, т. е. классификация построено на основе обстоятельств
вторичных, производных от характера и степени общественной опасности. В
результате в УК РФ для определения уголовно-правовых последствий наравне
с классификацией преступлений используются и другие критерии,
безусловно, так же характеризующие характер и степень общественной
опасности деяния, а именно: стадии совершения преступления (ст. 66 УК
РФ); форма вины в том случае, в каком она не нашла отражения в
классификации преступлений (см., напр., п. «а» ч. 2 ст. 18, пп. «а», «б»
ч. 2 ст. 53, п. «а» ч. 1 ст. 58 УК РФ); смягчающие обстоятельства (ст.
62, 64, 65 УК РФ); рецидив преступлений (пп. «в», «г» ч. 1 ст. 58 УК
РФ). Можно предположить, что дальнейшее развитие классификации будет
происходить в таком направлении: а) дальнейшее дробление элементов
классификации; б) выделение в рамках классификации в отдельные группы
умышленных и неосторожных преступлений; в) поглощение единой
классификацией таких внешне самостоятельных вопросов, как совокупность
преступлений и приговоров, рецидив, соучастие. В результате уголовное
право, построенное на системе (причем далеко не совершенной)
«преступление — наказание», будет заменено уголовным правом, в основе
которого лежит система «преступление — ответственность», предполагающая
четкую классификацию преступлений, соответствующую ей, а потому столь же
четкую «лестницу» уголовно-правовых санкций68 — видов и форм
ответственности за преступления.

Итак, охранительное уголовно-правовое отношение возникает в момент
разрыва регулятивной уголовно-правовой связи между гражданином и
государством вследствие совершения преступления.

Законодательное определение преступления покоится на двух основных
признаках: общественной опасности и уголовной противоправности.
Определение понятия состава преступления в законе отсутствует. Это
вполне естественно — выработка понятия состава преступления является
задачей теории уголовного права. Конкретные составы преступления
выступают как детализированное (по отношению к общему понятию
преступления) описание в законе (выражение уголовной противоправности)
признаков общественно опасных деяний.

” Санкция уголовно-правовой нормы включает все меры уголовно-правового
воздействия, которые определяют правовое положение лица, совершившего
преступление определенного вида (см.: Кропачев Н. М., НырковаН. А.
Санкция уголовно-правовой нормы // Вести. ЛГУ. 1991. Сер. 6. Вып. 2. С.
56-61).

205

Здесь необходимо подчеркнуть, что положения общей теории права о
множественности источников (форм) Закона имеют значение для всех
отраслей и что поэтому закон не единственный источник права
уголовного.69 Нормы могут быть выражены в различных формах. В частности,
в советской нормотворческой практике уголовно-правовые нормы
формулировал отнюдь не только законодатель или государственный орган,
присвоивший себе законодательные функции, как это бывало, например, в
30-е годы в СССР,70 но и пленум Верховного Суда СССР. Иллюстрацией
подобного подхода может служить постановление пленума Верховного Суда
СССР «О судебной практике по делам о хищении государственного и
общественного имущества» от 11 июля 1972 г., где в п. 2 сказано, что
«изъятие имущества, вверенного виновному, путем замены его на менее
ценное, совершенное с целью присвоения или обращения в собственность
других лиц, должно квалифицироваться как хищение в размере стоимости
изъятого имущества». Одним из основных признаков хищения, позволяющих
отграничить его от других преступлений (самоуправства, злоупотребления
должностным положениям), является безвозмездность. Поэтому указание
пленума о том, что хищением следует считать также изъятие имущества в
той части, в которой оно было возмещено другим имуществом,
неосновательно расширяло рамки общего понятия хищения. Так был
сконструирован новый вид хищения чужого имущества, неизвестный
уголовному праву, и по существу сформулирована новая норма уголовного
права.

В 1985 г. пленум Верховного Суда СССР принял постановление «О практике
применения судами законодательства по делам о приписках и других
искажениях отчетности о выполнении планов»,71 где в п. 10 предусмотрел
не имеющее аналога в законе «бескорыстное хищение в пользу третьих лиц
». Суть данной нормы заключалась в том, что умышленные приписки,
повлекшие выплату премий, предлагалось квалифицировать как хищение
государственного или общественного

69 Ранее мы придерживались иной позиции: отождествляли закон и право
(см.:

Прохоров В. С., Кропачев Н М., Тарбагаев А. Н. Механизм
уголовно-правового регулирования… С. 111). Такая позиция была
подвергнута обоснованной критике (см.:

Жалинский А. А , КондратовП. Э. — Рец. на кн.: Прохоров В. С., Кропачев
Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования… //
Сов. государство и право.1990.№ 8. С.148).

70 В Республике Беларусь Президент обладает правом принимать декреты,
имеющие силу законов, в том числе уголовно-правового содержания (ч. 2
ст. 85 Конституции Республики Беларусь) (см.: Мороз В. В., Безлюдов О.
Л. Уголовное право Республики Беларусь. Общая часть: Учебник. Минск,
1997. С. 8).

71 Бюллетень Верховного Суда СССР. 1985. № 4. С. 13.

206

имущества, совершенное путем злоупотребления служебным положением на
сумму денежных средств, как присвоенных должностным лицом, так и
безвозмездно переданных другим лицам в виде зарплаты и премий.

Помимо расширительного толкования норм уголовного права пленум
Верховного Суда СССР иногда в своих постановлениях сужал сферу
применения уголовного закона. В результате действия, в отношении которых
установлен уголовно-правовой запрет, частично выпадали из области
уголовно-правового регулирования. Так, в п. 9 постановления пленума
Верховного Суда СССР «О практике применения судами законодательства по
делам о преступлениях несовершеннолетних и о вовлечении их в преступную
и иную антиобщественную деятельность»72 от 3 декабря 1976 г. говорилось,
что по ст. 210 УК РСФСР могут быть квалифицированы лишь действия лица,
достигшего 18-летнего возраста. Данное положение противоречило ст. 10 УК
РСФСР, где был указан общий возраст, с которого наступает уголовная
ответственность, — 16 лет, и содержался исчерпывающий перечень
преступлений, ответственность за которые наступала с 14 лет. Таким
образом, уголовный закон устанавливал общий возраст субъекта
преступления (в том числе и по ст. 210 УК РСФСР) с 16 лет, а пленум
Верховного Суда СССР своим решением исключил часть общественно опасных
деяний, предусмотренных ст. 210 УК РСФСР, совершенных лицами в возрасте
от 16 до 18 лет, из сферы уголовно-правового регулирования.73

Может показаться, что Конституция РФ изменила прежнее положение: 1) в ч.
1 ст. 120 говорится, что судьи подчиняются только Конституции РФ и
федеральному закону; 2) в ст. 126 разъяснения Верховного Суда РФ больше
не называются руководящими и нет указания, что они обязательны для
судей. Фактическая же сила таких разъяснений не изменилась. Например,
когда пленум Верховного Суда СССР, официально выражая свою позицию по
делам о необходимой обороне, утверждает, что невиновная мнимая оборона
должна рассматриваться как акт необходимой обороны или что, если при
мнимой обороне лицо превысило пределы защиты, допустимой

72 Там же. С. 20.

73 См. также: Бойцов А. И. Толкование уголовного закона // Вестн. ЛГУ.
Сер. 6. 1991. Вып. 3. С. 99-102; ТкаченкоВ. И. Толкование уголовного
закона в практике Пленума Верховного Суда СССР // Сов. государство и
право. 1988. № 4. С. 76-82;

Кузнецов А. Судебная практика и развитие законодательства // Российская
юстиция. 1986. № 17. С. 7-8; Наумов А. В. Судебный прецедент как
источник уголовного права // Советская юстиция. 1994. № 1. С. 8-11.

207

в условиях соответствующего реального посягательства, оно подлежит
ответственности как за превышение пределов необходимой обороны, то он
(пленум) это делает на основе обобщения конкретных судебных решений,
отмененных судами второй и надзорной инстанции, в том числе самим
верховным судом. В юридической литературе уже отмечалось, что такое
разъяснение противоречит закону. С принятием Конституции РФ разъяснения
пленума Верховного Суда РФ перестали считаться руководящим. Однако они
все равно играют роль источника права в формальном смысле, поскольку
несомненно, что все судьи других судов общей юрисдикции не будут
принимать решения, о которых пленум Верховного Суда РФ постановил, что
они должны быть отменены. Роль разъяснений пленума Верховного Суда РФ
как источника права значительно возрастет в случае установления
регулярной обратной связи между судами высшей и первой инстанции,
которая позволит Верховному Суду РФ получать полную информацию о всех
судебных решениях (например, создание единой базы данных), как это
принято в большинстве развитых стран.

Другим примером нормотворческой деятельности является судебная практика
Верховного Суда по конкретным делам. Хотя судебный прецедент официально
все еще не признается источником уголовного права, однако и ранее, и
сейчас опубликованная судебная практика служит образцом для принятия
аналогичных решений при описанных обстоятельствах всеми судами страны,
поскольку в глазах судей ореол непогрешимости высших судебных инстанций
в этих случаях застилает содержание уголовного закона. В качестве
примера можно привести решения Президиума Верховного Суда РСФСР и его
Судебной коллегии по уголовным делам, в соответствии с которым актом
привлечения к уголовной ответственности, приостанавливающим течение
срока давности, предусмотренного ст. 48 УК РСФСР, признается вынесение
постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого.74 В
соответствии с этой позицией, на которую ориентировались суды
республики, если обвинение было предъявлено до истечения срока давности
привлечения к уголовной ответственности, то в дальнейшем следствие и суд
могли действовать, не будучи связанными какими-либо сроками в отношении
инкриминируемого лицу деяния. Однако такой подход противоречил сущности
и назначению института давности в уголовном праве, что неоднократно
отмечалось в научной литературе.75

” Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1973. № 11. С. 10; 1974. № Л. С. 8. ”
См., напр.: Келина С. Г. Теоретические вопросы освобождения от уголовной

ответственности. М., 1974. С. 221; Ткачевский Ю. М. Давность в советском
уголовном

праве. М., 1978. С. 32.

208

В настоящее время положение, когда приговор, постановление или
определение вышестоящего суда, опубликованные в бюллетене или сборнике,
фактически устанавливают образец для принятия аналогичных решений
нижестоящими судами, не является исключительным. По сути дела, хотим мы
того или нет судебный прецедент — фактический источник уголовного права,
поскольку именно он предопределяет в сложных ситуациях решения
правоприменительных органов. При таких условиях классическая формула
«нет преступления без указания на то в законе », если под законом
понимать только УК РФ, остается достаточно часто благим пожеланием.
Особенно широко судебный прецедент действует на этапе определения меры
уголовно-правового воздействия, поскольку законодатель в санкциях
уголовно-правовых норм представляет суду исключительно широкие
дискреционные полномочия.

Ограничимся лишь одним примером — санкция ст. 126 УК РФ о похищении
человека: минимум — 5 лет лишения свободы, максимум — 15 лет. Санкция же
уголовно-правовой нормы о похищении человека не исключает возможность
применения правил, например, ст. 64,73 УК РФ. Широкий разрыв между
минимальной и максимальной мерой уголовно-правового воздействия
объективно предполагает стремление право-применителя опереться на
имеющиеся в его распоряжении примеры определения меры ответственности в
аналогичной ситуации. Причем чем больше разнообразной информации имеет в
своем распоряжении правоприменитель, тем скорее можно рассчитывать на
то, что свое решение он будет принимать со знанием дела.

В последнее время обоснование тезиса, признающего судебный прецедент
источником российского права вообще и уголовного права в частности,
получает все больше и больше аргументов в свою пользу. Здесь прежде
всего следует назвать труды Р. 3. Лившица и С. С. Алексеева (по общей
теории права), С. А. Иванова и А. В. Гребенщикова (по трудовому праву),
А. В. Наумова (по уголовному праву) и др. В частности, Р. 3. Лившиц
обосновывает признание судебного прецедента источником права тем, что
законодатель или орган управления в своей правотворческой деятельности
могут оставить ту или иную область общественных отношений вне правового
регулирования. «Но когда с подобным пробелом сталкивается суд, он не
может уклониться от решения вопроса. Суд, разрешая спор, восполняет
пробел в регулировании»,7’ доделывая работу законодателя.

76 Лившиц Р. 3. Судебная практика как источник права // Журнал
российского права. 1997. № 6. С. 49-56; Судебная практика в советской
правовой системе. М., 1975;

209

По мнению Р. 3. Лившица, С. Н. Братуся, А. Б. Венгерова и др., суды
своими решениями осуществляют конкретизацию законов. Так, в литературе
отмечается, что норма права устанавливает меру поведения, а судебная
практика накапливает конкретные формы поведения в границах этой меры.77

Судебная практика, применяя общие нормы к конкретным ситуациям,
приближает их к жизни. «Без судебного прецедента, — пишет А. В. Наумов,
— не обойтись при квалификации преступлений… перед правоприменителем в
связи с особенностями конкретного дела встает вопрос о конкретном
выражении буквы уголовного закона. Однако уголовный закон наполняется
реальным содержанием только через судебную практику по конкретным делам.
И каждое новое судебное решение расширяет или, наоборот, сужает
представление правоприменителя о содержании уголовно-правовой нормы…
только судебный прецедент может ответить на вопрос о том, каково
конкретное содержание оценочного понятия».78

Вместе с тем все нынешние сторонники признания судебного прецедента
источником права подчеркивают, что он является вторичным (производным)
по отношению к уголовному закону. Судебный прецедент подчинен ему, лишь
конкретизирует его требования, наполняя «букву закона» реальным
жизненным содержанием.79 Следует различать официальный и неофициальный
прецедент. Основным условием жизнестойкости официального прецедента
является законодательное его признание в той или иной форме.
Неофициально прецедент действует в праве даже тогда, когда суды и не
могут ссылаться в приговоре на решение другого суда. Именно подпольно,
неофициально информация о решениях других судов (или даже того же самого
суда) в аналогичных ситуациях «водит рукой судьи ». Бороться с
неофициальным прецедентом бессмысленно. Такая информированность судьи
может стать основой справедливого решения по делу. Общество
(потерпевший, преступник, контрольные органы и т. д.) заинтересованы не
в том, чтобы загнать прецедент в подполье, а в том, чтобы знать всю
информацию, которая была положена в основу того или иного судебного
решения: как конкретно

Иванов С. А. Трудовое право переходного периода: новые источники//
Государство и право. 1996. № 1; Курс российского трудового права: В 3 т.
Т. 1 / Под ред. Е. Б. Хохлова. СПб., 1996. С. 565; Наумов А. В. 1)
Российское уголовное право. Общая часть… С. 108-109; 2) Судебный
прецедент как источник уголовного права. С. 8-11. ” Судебная практика в
советской правовой системе. С. 25. п Наумов А. В. Российское уголовное
право. Общая часть… С. 109. “Там же. С. 109-111.

210

и почему были учтены при определении меры ответственности те или иные
обстоятельства дела, характеризующие деяние и личность виновного,
почему, например, не были применены условное осуждение или отсрочка
исполнения приговора, если формальные основания для их применения имели
место, и т. п. Таким образом, эффективность прецедента зависит от того,
насколько гласно, мотивированно, обоснованно, принимаются судебные
решения. Вместе с тем эффективность прецедента предполагает круговорот
информации не только в пределах конкретного уголовного дела, но и между
всеми субъектами, участвующими в правоприменительном процессе: а)
Верховный Суд РФ верховные суды республик в составе Российской
Федерации областные, городские суды районные суды; б) суд
прокуратура адвокатура население.

Первым шагом на долгом пути придания неофициальному судебному прецеденту
официального статуса может стать предоставление судам права официально
ссылаться в своих решениях на решения других судов по конкретным
делам.80 Однако начинать наверно нужно не с этого. Прежде всего
необходимо принять меры к стабилизации неофициального прецедента,
расширить его границы от узких рамок конкретного суда до всего
пространства действия уголовного закона и лишь затем постепенно
придавать прецеденту официальный статус: первый этап — предоставление
возможности официально ссылаться на решение Верховного Суда РФ; второй —
возможность ссылаться на решения всех вышестоящих судов; и наконец,
третий — на решения любых судов. Однако и в этом случае эффективность
прецедентной системы будет главным образом определяться достаточной
информированностью судей. Достаточная информированность судей всех
регионов России — дело далекого будущего. Однако уже сейчас в отдельных
регионах осуществляются программы создания открытого поля правовой
информации. Например, в Санкт-Петербурге такая программа осуществляется
за счет средств бюджета Санкт-Петербурга, юридического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета, спонсорских средств,
гранта Российского фонда правовых реформ.

Особенно заметно роль судебного прецедента стала возрастать после
создания в Российской Федерации Конституционного Суда. Предоставление
ему права признавать недействительными и отменять

80 Наумов А. В. Судебный прецедент как источник уголовного права //
Российская юстиция. 1994.№ 1.С. 11.—А. В. Наумов предлагает ограничить
это право судов «официально ссылаться» только на решения Верховного Суда
РФ.

211

нормативные акты органов власти и управления (ст. 85 Закона о
Конституционном Суде РФ) качественно изменило роль судебной системы,
поскольку его компетенция вышла за пределы права рассматривать
конкретные дела и распространилась на сферу нормотворчества. Однако при
этом решения Конституционного Суда РФ производны от Конституции РФ и
законов России.

Мы были бы несправедливы к своим предшественникам, если бы не напомнили,
что вопрос о судебном прецеденте как источнике права ставился в России
уже весьма давно — С. И. Вильнянским,81 М. Д. Шар-городским, М. М.
Исаевым. Однако их взгляды не были восприняты советской юридической
наукой.

Кроме того, несмотря на декларативный отказ от аналогии в уголовном
праве, в некоторых случаях фактически применяется и она. Исторической
иллюстрацией может служить наличие в УК РСФСР ст. 101 и 151, а также
разъяснения Верховного Суда СССР, в соответствии с которыми
насильственное удовлетворение половой страсти в извращенной форме
предлагалось квалифицировать как изнасилование,82 а причинение вреда в
состоянии мнимой обороны — по правилам необходимой обороны.83 Очевидно,
что отказ от аналогии в 1958 г., выразившийся во включении свойства
уголовной противоправности в число признаков преступления, вовсе не
являлся непреодолимой преградой для применения норм, близких по
содержанию, в тех случаях, когда деяние прямо не предусмотрено уголовным
законом.84 Поэтому мы убеждены, что не декларативный отказ от аналогии,
а лишь прямой законодательный запрет на применение статей Общей и
Особенной части УК РФ по аналогии может служить гарантией правильной
квалификации совершенного деяния. Радует, что это наше предложение нашло
законодательное оформление в ч. 2 ст. 3 УК РФ.

Наконец, условием возникновения охранительного уголовного правоотношения
является оценка фактических обстоятельств как преступления,
осуществляемая не только законом и судебным

81 Вильнянский С. И. Значение судебной практики в гражданском праве//
Учен. тр. ВИЮН. Вып. IX. М., 1947. С. 244.

82 Бюллетень Верховного Суда СССР. 1964. № 3. С. 32.

“Там же. 1984. № 5. С. 10.

84 В научной литературе все еще бытует мнение о том, что «запрет
аналогии распространяется лишь на криминализацию деяний, не
предусмотренных в Особенной части Уголовного кодекса. Положения Общей
части могут при определенных условиях применяться и к случаям, прямо в
законе не предусмотренным» {Уголовное право Украинской ССР на
современном этапе. Часть Общая / Отв. ред. ф. Г. Бурчак. Киев, 1985.
С.374).

212

прецедентом, но и так называемыми бланкетными нормами, т. е. такими
уголовно-правовыми конструкциями, которые содержат лишь общий запрет
определенных видов поведения, в конкретных ситуациях отсылая к нормам
иных отраслей права (например, ст. 143, 264 УК РФ и др.)

Совокупность бланкетных норм образует, по выражению А. М. Яковлева,
«ведомственное уголовное право».85 Действительно, в этих нормах критерии
преступного и непреступного зависят в первую очередь не от законодателя,
а от того ведомства, которое издало либо утвердило соответствующее
правило поведения. Поэтому даже при стабильном уголовном законе круг
преступлений неустойчив. Он может сужаться или расширяться в зависимости
от изменения различных инструкций и других подзаконных
нормативно-правовых актов. При достаточно большой изменчивости
ведомственных нормативно-правовых актов правоприменитель даже не всегда
стремится установить, не отменены ли правила, за нарушение которых лицо
привлекается к уголовной ответственности. По данным Н. И. Пикурова, из
числа опрошенных следователей 22 % ответили, что такой вопрос у них
вовсе не возникал, а 20 %, — понимая, что необходимо устанавливать
юридическую силу таких актов, никогда этого не делали.8′ Разумеется, что
данное положение противоречит принципу верховенства закона.

Наглядным примером может служить применение ст. 228 УК РФ. В практике
возник вопрос об общих началах наступления уголовной ответственности за
совершение указанных в названной статье действий с наркотиками в крупном
и особо крупном размере. Ответ на него следователь, прокурор, судья
обычно ищут в «Сводной таблице заключений Постоянного комитета по
контролю наркотиков об отнесении к небольшим, крупным и особо крупным
размерам количества наркотических средств, психотропных и
сильнодействующих веществ, обнаруженных в незаконном хранении или
обороте », утвержденном на заседании Постоянного комитета по контролю
наркотиков 4 июня 1997 г.87 Как отмечалось в литературе, данный перечень
прямо влияет на решение вопроса об отнесении того или иного деяния к
преступному или непреступному, а стало быть, в зависимости от
содержащихся в этом документе данных решается

85 Известия. 1988. 8 февр.

81S Пикуров Н. И. Квалификация преступлений при бланкетной форме
диспозиции (с конкретизацией запрета в административном праве): Автореф.
канд. дисс. М.,1982. С.17.

87 Российская юстиция. 1997. № 10. С. 55-57.

213

уголовно-правовая судьба человека.88 Однако такое положение противоречит
ст. 3 УК РФ, в соответствии с которой преступность и наказуемость деяний
определяется только действующим Кодексом.

Положение усугубляется еще и тем, что в строгом смысле слова ст. 228 УК
РФ является не бланкетной, не отсылочной, ибо прямого указания на
применение «Сводной таблицы…» в ней нет. Более того, эта таблица
официально имеет лишь рекомендательный характер, и потому вопрос о
применении, а стало быть, и об уголовно-правовой судьбе человека
является прерогативой правоприменительных органов.

Однако, несмотря на все сказанное, полностью отказаться от бланкетных
норм невозможно. Отказ приведет к тому, что уголовное законодательство
«распухнет» от огромного числа чисто технических правил и утратит в
значительной мере свою главную функцию — регулирование и охрану от
преступных посягательств наиболее ценных общественных отношений. Кроме
того, по общему правилу нарушение бланкетной нормы признается
преступлением лишь в том случае, если наступают определенные, указанные
в уголовном законе последствия (иначе содеянное будет считаться
дисциплинарным или административным правонарушением). Поэтому следует
ужесточить требования, предъявляемые к описанию преступных последствий,
которые содержатся в диспозициях бланкетных норм уголовного права.
Приходится констатировать, что в ряде случаев законодатель использовал
оценочные признаки, которые не исключают возможности их различного
толкования правоприменительными органами (ст. 167, 249,236 УК РФ).

Следовательно, деяние может быть отнесено к числу преступлений в
зависимости от усмотрения лиц, применяющих закон. Для того чтобы
избежать произвола, необходимо свести до минимума число оценочных
признаков, заменив их, где возможно, четкими количественными или
стоимостными критериями. Если же по каким-то причинам этого сделать
нельзя, то содержание оценочного признака должен раскрыть сам
законодатель путем толкования соответствующей нормы, причем недопустимо
раскрытие содержания одних оценочных признаков через другие, тоже
оценочные. Подобное толкование может лишь усугубить ошибки в применении
норм уголовного права.

Подытоживая сказанное, сделаем вывод, что то или иное деяние официально
становится юридическим фактом — преступлением не только вследствие
соответствующей оценки уголовным законом, но

18 Колбаев Р. Нет преступления без указания на то в законе//Законность.
1998. № 3. С.36-37.

214

и благодаря фактическому существованию института аналогии;

расширительному или ограничительному толкованию уголовно-правовых норм
высшими судебными инстанциями; судебному прецеденту, т. е.
опубликованной практике судов, на которую в сложных ситуациях
ориентируются нижестоящие суды; наличию в уголовном праве бланкетных
норм и оценочных категорий, которые позволяют расширять или, напротив,
ограничивать круг преступных деяний, обозначенных уголовным законом;
наконец, благодаря тому, что к числу уголовно-правовых источников
относятся и многие нормы международного права.8′

Оценка описанного явления не входит в задачу настоящей работы. По нашему
мнению, слишком часто наука злоупотребляла подобного рода оценками.
Здесь мы ограничимся лишь констатацией того факта, что источники
уголовного права не сводятся к одному лишь закону. Вместе с тем следует
отметить, что о какой бы форме выражения уголовного права ни шла речь,
анализ уголовно-правовой нормы должен производиться во всех случаях: в
любом источнике права должно выделять гипотезу, диспозицию и санкцию,
устанавливать их особенности и т. п., поскольку лишь при таком подходе
возможен поиск ответа на вопрос: где именно сформулированы те
необходимые признаки преступления, которые в своей совокупности образуют
юридическое (официальное) описание преступлений определенного вида, т.
е. состав этих преступлений.

§ 2. Проблема объекта уголовно-правовых отношений

Вопрос об объекте правоотношения является дискуссионным как в теории
права, так и в уголовном праве. «Здесь, — справедливо отмечает Ю. К.
Толстой, — все подвергается сомнению: начиная от того, нужна ли вообще
такая категория, как объект правоотношения, и кончая вопросом, что же
следует понимать под объектом правоотношения ».90 Так, например, И. Сабо
считает, что проблема объекта

89 Подробнее см.: Трунцевский Ю. В. К вопросу об источниках российского
уголовного права. Проблемы уголовной ответственности и наказания в
условиях формирования правового государства. Рязань, 1994; Талалаев А.
Н. Общепризнанные принципы и нормы международного права// Вестн. Моск.
ун-та. Сер. 11. Право. 1997. № 3. С.66-74.

90 Общая теория государства и права. Т. 2. Л., 1974. С. 342.

215

правоотношения есть проблема самого отношения.91 С. С. Алексеев,
напротив, высказывал мнение, что в отдельных отраслях права не нужно
искусственно «вымучивать» проблему объекта.92 В новейших учебниках
уголовного права, в том числе подготовленных на базе нового УК РФ,
понятие «объект уголовного правоотношения», как правило, не
встречается.”

В уголовно-правовой литературе также высказывались самые различные
суждения по вопросу о существовании и значении объекта правоотношения. С
каждым годом число вариантов ответа возрастает. На роль объекта
уголовно-правового отношения претендуют: задачи уголовного
законодательства (А. В. Барков, Ю. Б. Мельникова);

действия участников правоотношения (Н. А. Беляев, Л. В. Багрий-Шахматов,
П. С. Дагель, Б. С. Никифоров, В. И. Пинчук, В. Г. Смирнов);

преступление (Н. А. Огурцов); социально-правовая оценка объективно
запрещенного уголовным законом деяния на предмет того, является ли оно
преступлением, влекущим уголовную ответственность, или применение иных
мер уголовно-правового принуждения, и собственно сама уголовная
ответственность (В. М. Хомич); уголовная ответственность (В. П. Божьев,
И. Н. Даньшин, М. И. Ковалев, С. Н. Сабанин, Е. А. Фролов); наказание
(П. С. Элькинд); уголовная ответственность, наказание и судимость (А. Е.
Сигалов); преступник (А. И. Санталов);

определенная часть личности преступника (П. Бояджиев); и даже различные
вещи, личные материальные и нематериальные блага — огнестрельное оружие,
калым, общий трудовой стаж (Р. А. Сабитов, С. В. Земляков); личные или
имущественные права лица, которых он лишается (И. Я. Козаченко);
конфликтное (преступное) общественное отношение лица, совершившего
преступление (П. А. Фефелов);

фактические общественные отношения, охраняемые от уничтожения уголовным
законом (Б. Т. Разгильдиев); общий объект — общественный порядок,
родовой — правопорядок, непосредственный — конкретное правоотношение (Г.
О. Петрова). Нетрудно заметить, что

91 Сабо И. Социалистическое право. М., 1964. С. 340.

” Алексеев С. С. Общая теория права… Т. 2. М., 1982. С. 163.

” Уголовное право. Общая часть… / Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И.
Ляпунова;

Уголовное право России. Общая часть… / Отв. ред. Б. В. Здравомыслов;
Учебник уголовного права. Общая часть… / Под ред. В. Н. Кудрявцева, А.
В. Наумова;

Игнатов А. Н., Костарева Т. А. Лекция 4. Уголовная ответственность и
состав преступления / Под ред. Ю. А. Красикова. М., 1996; Наумов А. В.
Российское уголовное право. Общая часть…; Уголовное право Украины…;
Общая часть. 2-е изд. / Под ред. М. И. Бажанова, В. В. Сташиса, В. Я.
Тиция. Харьков, 1998; Мороз В. В., Безлюдов О. А. Уголовное право
Республики Беларусь. Общая часть; Курс уголовного права. Общая часть. Т.
1 / Под ред. Н. ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 1999.

216

во всех перечисленных вариантах ответа упоминаются понятия, имеющие, как
правило, устоявшееся в науке самостоятельное, не зависимое от объекта
правоотношение содержание (задачи, преступления, ответственность и т.
п.). Таким образом, по мнению российских юристов, любое известное
правовой науке уголовно-правовое явление способно выступать в качестве
объекта правоотношения. А может быть, так оно и есть? Правда,
напрашивается и другой вывод: может быть, уголовное право и есть та
отрасль права, в которой не нужно искусственно «вымучивать» проблему
объекта.

П. С. Элькинд — один из первых авторов, поставивших задачу дать
определение объекта уголовно-правового отношения. При этом она исходила
из того, что «объектом правоотношения является не то, по поводу чего оно
складывается (иначе можно было бы насчитать немало объектов, общих для
самых различных правоотношений), и не то, на что оно в конечном счете
направлено (ибо в таком случае между данным правоотношением и конечным
результатом могло бы оказаться множество других правоотношений со
свойственными им объектами), а то, на что направлено данное
правоотношение непосредственно».94 Поэтому, продолжает П. С. Элькинд,
«если под объектом правоотношения понимать то, на что направлено его
содержание, т. е. на что направлены права и обязанности субъектов
правоотношения, их возможное (должное) поведение, то общим объектом
уголовного правоотношения будет наказание (в установленных законом
пределах) и тем самым воспитание и перевоспитание лиц, совершивших
преступление».9′

Концепция «наказание — объект правоотношения» с начала 60-х годов к
началу 90-х годов трансформировалась в концепцию «уголовная
ответственность — объект правоотношения».” Это естественно, поскольку
именно с начала 60-х годов вслед за изменениями уголовного
законодательства в науке постепенно стала складываться теория уголовной
ответственности, в рамках которой «наказание» трактуется как одна из
форм ответственности. Такая трактовка соотношения понятий «уголовная
ответственность» и «наказание»

” Элькинд П. С. Сущность советского уголовно-процессуального права. С.
15.

•” Там же.

* Божьев В. П., Фролов Е. А. Уголовно-правовые и процессуальные
отношения// Сов. государство и право. 1974. № 1. С. 90; Даньшин И. Н.
Правоотношение в уголовном праве// Вопросы государства и права. М.,
1974. Вып. 2. С. 240; Астемиров 3. А. Проблемы теории уголовной
ответственности и наказания. С. 59; Сабанин С. Н. Реализация принципа
справедливости в институте освобождения от уголовной ответственности и
наказания:

Автореф. докт. дисс. Екатеринбург, 1993. С. 13.

217

нашла дополнительные аргументы в УК РФ 1996 г., в большинстве статей
которого жестко разграничиваются понятия «уголовная ответственность» и
«наказание».

Сторонники концепции «объект правоотношения — уголовная ответственность»
считают, что объектом правоотношения является то, по поводу чего, вернее
— для чего, они возникают, на что направлены субъективные права и
юридические обязанности, т. е. уголовная ответственность.97 В
действительности охранительное правоотношение возникает не только по
поводу уголовной ответственности и даже не только для того, чтобы
виновный был привлечен к уголовной ответственности. Во-первых, помимо
уголовной ответственности современное уголовное право знает иные меры
уголовно-правового воздействия: «ответственность в уголовном праве »(ст.
90 УК РФ, ст. 50,51,52 УК РСФСР), (гл. 6 УК ФРГ, ч. 2 ст. 99 УК РФ) и
др. Поэтому в концепции «объект правоотношения — уголовная
ответственность» последнее понятие должно быть заменено на понятие «меры
уголовно-правового воздействия». Во-вторых, и это главное, охранительное
правоотношение возникает потому, что общественным отношениям причинен
вред, и для того, чтобы этот вред был устранен необходимо, чтобы обе
стороны правоотношения реализовали свои права и обязанности.

По мнению В. Г. Смирнова, в качестве объекта уголовного правоотношения
выступают конкретные, предписанные законом действия участников, которые
и образуют содержание этого правоотношения. В. Г. Смирнов делает вывод,
что нет никакой разницы между понятиями содержания и объекта
правоотношения.98 Позиция В. Г. Смирнова в последнее время была
поддержана П. А. Фефеловым. Категорически отвергая взгляд на юридическое
содержание правоотношения как на совокупность взаимосвязанных
субъективных прав и обязанностей его участников, он полагает, что таким
содержанием может быть только поведение субъектов правоотношения. Но
«если содержание уголовного правоотношения сводится к совершению
действий, способных привести к достижению целей наказания (см. ст. 2 УК
РФ 1996 г. — Авт.), а объектом правоотношения с точки зрения общей
теории права является то, на что направлено правоотношение-то объектом
уголовного правоотношения является конфликтное (преступное) общественное
отношение лица, совершившего преступ-

” Астемиров 3. А. Проблемы теории уголовной ответственности и наказания.
С. 46. — См. также: Сабанин С. Н, Реализация принципа справедливости в
институте освобождения от уголовной ответственности и наказания…

‘” Смирнов В. Г. функции советского уголовного права. С. 164 и др.

218

ление, на которое и воздействуют органы, отправляющие правосудие от
имени государства, в целях достижения целей общего и специального
предупреждения преступлений».99 По мнению П. А. Фефелова, воздействие на
преступника осуществляется именно через правоотношение. Таким образом
разрешается задача ликвидации «противоречия между личностью и обществом,
проявленного в преступлении».100

Эта концепция ставит много вопросов, на которые трудно найти адекватные
ответы. Прежде всего остается неясным, входят ли в состав правоотношения
субъективные права и обязанности его участников, если содержание
правоотношения они не образуют. Ведь с точки зрения общей теории права
субъективные права и обязанности — необходимый атрибут правоотношения,
без которого оно не существует. Если даже признать, что содержание
правоотношения образует деятельность его субъектов, то и в этом случае
вряд ли оправдано сведение П. А. Фефеловым содержания к одному лишь
воздействию органов, отправляющих правосудие, от «имени государства».
Любое общественное отношение, а следовательно, и правоотношение в
современном обществе всегда есть взаимодействие его участников, а не
односторонний акт лишь одного из субъектов.

По мнению П. Бояджиева и А. И. Санталова, объектом уголовного
правоотношения являются личность преступника101 или определенная часть
личности преступника, а также его определенные субъективные права из
содержания других его правоотношений, ограничиваемых или исключаемых
санкционным уголовным правоотношением.102 Похожую позицию занимает И. Я.
Козаченко. Поскольку уголовные правоотношения «хотя и возникают в связи
с совершением преступления, но существуют и реализуются по поводу
воздействия на личные или имущественные права преступника с целью
восстановить нарушенные преступлением законные права потерпевшего, а
также положительной реформации сознания и нравов преступника »,
постольку в роли объекта такого правоотношения «выступают личные или
имущественные блага лица, совершившего преступление, которых оно
лишается в связи с привлечением к уголовной ответственности».103

” фефелов П. А. Механизм уголовно-правовой охраны. Основные
методологические проблемы. С. 176. 1Ю Там же. С. 177.

101 Санталов А. И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. С.
57 и др. “”ДояЭ.ж-мй^Л.Правоотношениятавнаказательногоправо.София, 1967.
С. 238. 103 Козаченко И. Я. Уголовная ответственность// Уголовное право.
Общая часть…/

Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. С. 68.

219

Современное уголовное право базируется на принципе личной
ответственности преступника. Преступник отвечает лично за вред, лично им
причиненный. Ответственность за действия, совершенные членом семьи (ст.
58 УК РСФСР 1926 г.), рода (ст. 530 и 985 «Уложение о наказаниях» 1845
г. — Изд. 1885 г.), «преступной среды» (ст. 8 УК РСФСР 1922 г.) и т. п.,
в современном праве исключена. Точно так же уголовная ответственность
должна всегда воздействовать лишь на личность признанного виновным. Ему
она предназначена, к его разуму обращена, на его ответную реакцию
рассчитана. Поэтому положительной оценки заслуживает новелла УК РФ 1996
г., предписывающая суду учитывать при назначении наказания его влияние
не только на исправление виновного, но и на условия жизни его семьи. По
мнению С. А. Разумова, «это обстоятельство может быть признано для
виновного как положительным (престарелые родители, виновный —
единственный кормилец в семье, многодетный отец, женщина одна
воспитывает детей и т. д.), так и отрицательным (постоянное пьянство
виновного и драки в семье, жестокое обращение с членами семьи и т. д.)
•>>.m В действительности рассматриваемая новелла говорит вовсе не о
смягчающих или отягчающих обстоятельствах. Определяя меру
ответственности, суду необходимо помнить, что она всегда должна
воздействовать лишь на личность признанного виновным. Так, например,
сомнительной с позиции соответствия требованиям личной и персональной
ответственности виновного выглядит полная конфискация имущества как мера
наказания в отношении семейного человека. Вряд ли можно обосновывать
сохранение конфискации идеологическими соображениями. Так, например, В.
М. Хомич утверждает, что «огромные негативные издержки процесса
приватизации в странах бывшей социалистической системы, активное
вторжение в пока слабо защищенную экономику организованной преступности,
наличие больших возможностей для коррумпирования власти, участившиеся
случаи злоупотребления властью в корыстных целях склоняет к
необходимости сохранения конфискации имущества в качестве
дополнительного наказания».105 Нас подобные аргументы не убеждают,
поскольку они не объясняют, почему у осужденного можно изымать
имущество, приобретенное законным путем, т. е. существенно ограничивать
права членов его семьи.

104 Комментарий к Уголовному кодексу РФ / Под ред. Ю. И. Скуратова, В.
М. Лебедева. С. 116.

1(в Хомич В. М. формы реализации уголовной ответственности. Минск, 1998.
С. 63.

220

Принципиально допустимо полагать, что отношение субъекта к объекту,
включенное в систему уголовно-правового отношения, есть не что иное, как
один из моментов взаимодействия двух субъектов правового отношения, где
в зависимости от выбранного аспекта (от того, какая сторона активна в
этом аспекте) субъекты правоотношения выступают и объектом, и субъектом
деятельности. При этом современное уголовное право признает активность
обеих сторон охранительного правоотношения. Такой взгляд вызывает
решительное возражение со стороны некоторых авторов. «Нам
представляется, что ни личность в целом, ни какая бы то ни было
“определенная часть” личности преступника не может вообще быть объектом
социалистического уголовного, как и любого другого, правоотношения.
Превращение самого человека, личности в объект права, как считают
советские авторы, находится в противоречии и с подлинной сущностью
социалистических общественных отношений и социалистического демократизма
»,106 — утверждает Н. А. Огурцов. В современной литературе аналогичную
позицию занимает, например, Н. И. Матузов. Он пишет: «Человек как
таковой может быть лишь субъектом, но не объектом права и
правоотношений. Только в рабовладельческом обществе раб рассматривался в
качестве объекта купли-продажи — “говорящей вещи”. В современных
правовых системах подобное не допускается, хотя… в отдельных странах
имеет место… Но это уголовно наказуемые деяния».107

Трудно понять, почему объектами правоотношений могут выступать явления
(предметы) материального и духовного мира (блага),108 а человеческая
личность столь решительно выводится из круга возможных объектов правовых
отношений. Если объект — «то, на что направлены субъективные права и
юридические обязанности участников правоотношения »,109 а именно так и
считают Н. И. Матузов, А. А. Сабитов и С. В. Землюков, то тогда
субъективные права и юридические обязанности субъектов правоотношения
направлены и воздействуют не непосредственно на материальные или
нематериальные блага, а на волевое поведение его участников. Н. И.
Матузов фактически признает это обстоятельство, когда пишет,

11) Там же. С. 107-109. 130 Петрова Г. О. Уголовно-правовое отношение.
М., 1986. С. 39.

227

ственные отношения в сфере общественной безопасности), поскольку в этом
случае под определенным «видом правоотношения» следует понимать группу
однородных правоотношений, призванных охранять, а в случае нарушения —
восстанавливать нормальное функционирование определенной группы
однородных общественных отношений.

Наконец, в-четвертых, если существует «непосредственный объект»
уголовного правоотношения — общественные отношения, то можно говорить и
об «опосредованном объекте» — личности, материальных и нематериальных
благах, социальных институтах, деятельности и т. п. Для классификации
последних в свою очередь может быть использовано известное науке
подразделение объектов на юридические и материальные (фактические). К
юридическим объектам в этом случае следует отнести позитивную и
негативную уголовную ответственность, добровольное восстановление
нарушенного права, личные или имущественные права лица, которые
охраняются уголовным законом и которые ограничиваются в процессе
реализации охранительного правоотношения. К числу фактических объектов
относятся: материальные блага, нематериальные личные блага, продукты
духовного творчества, поведение субъектов, разного рода услуги и их
результаты, ценные бумаги, официальные документы и т. д.

§ 3. Содержание охранительных уголовно-правовых отношений

С точки зрения общей теории права содержание охранительного
уголовно-правового отношения, как и содержание регулятивного
правоотношения, образует субъективные права и юридические обязанности
его участников. Однако порожденные различными правовыми нормами и
юридическими фактами, эти субъективные права и обязанности имеют и
различное социальное содержание. Смысл регулятивного правоотношения, как
указывалось^заключен в предотвращении общественно-опасных противоправных
виновных деяний;

охранительного — в восстановлении нарушенного правопорядка и
предупреждении новых посягательств на него.

Здесь заключен и ответ на вопрос о характере связи регулятивного
правоотношения с охранительным. Основываясь на неодинаковых и даже
противоположных юридических фактов, они не совпадают и, в принципе, не
могут совпадать друг с другом. Регулятивное уголовно-правовое отношение
и фактически, и

228

логически предшествует отношению охранительному. Это не означает, что в
момент совершения преступления регулятивное уголовно-правовое отношение
перестает существовать и уступает место охранительному. После совершения
преступления и государство, и человек продолжают оставаться субъектами
регулятивного уголовно-правового отношения, поскольку требования
уголовно-правовых норм в их регулятивном аспекте на них по-прежнему
распространяются. Независимо от того, какое количество раз стороны
регулятивного правоотношения не выполняли ту или иную конкретную
обязанность, они продолжают быть связанными этой конкретной обязанностью
так долго, как долго она существует. Точно так же обстоит дело и с
нарушенным субъективным правом, которое подлежит восстановлению только в
том случае пока оно реально существует. Например, в ситуации, когда
ранее нарушенное субъективное право отменено новым законом,
охранительное и регулятивное правоотношения автоматически прекращают
свое существование. Иное решение имеет место тогда, когда уголовный
закон разрешает придавать обратную силу уголовно-правовой норме,
устанавливающей преступность деяния или иным образом усиливающей меры
уголовно-правового воздействия.

Регулятивное уголовно-правовое отношение, таким образом, во-первых,
образует предпосылку правомерного поведения, превращая его .в
субъективную юридическую обязанность субъекта права следовать
юридическим предписаниям и запретам; во-вторых, дает основание
законодательной власти официально объявлять все типичные случаи
неправомерного поведения нарушениями соответствующих субъективных
обязанностей, а в конечном счете правонарушениями, а исполнительной
власти — принудительно восстанавливать нарушенный правопорядок в период,
пока такая субъективная юридическая обязанность признается законом.

Те же правонарушения, которые представляют собой повышенную общественную
опасность, распространены и могут фиксироваться правоохранительными
органами, включаются в уголовные кодексы или охватываются иными
источниками уголовного права, становятся преступлениями. В противном
случае процесс криминализации и ее правовые предпосылки, процесс
декриминализации и его правовые последствия с юридических позиций не
объяснить. В свою очередь охранительное уголовно-правовое отношение само
нуждается в охране. Исторический опыт свидетельствует, что без
дополнительного правового обеспечения охранительное уголовно-правовое
отношение отнюдь не всегда реализуется в соответствии с той нормой,

229

которая его породила после наступления соответствующего юридического
факта. Таким средством обеспечения «охраной охраны» является специальная
юридическая процедура правоприменительной деятельности. Для обеспечения
реализации охранительного уголовно-правового отношения подобным
средством служит оперативно-розыскная деятельность и уголовный процесс,
детально регламентирующие весь ход уголовного преследования. Именно так
достигается надежное установление самого факта совершения преступления,
выбор и истолкование адекватной факту юридической нормы, определение
справедливой меры уголовно-правового воздействия судом, осуществляющим
свою деятельность на основе публичности, гласности, состязательности и
т. д., и т. п.

Отмеченная зависимость охранительных уголовно-правовых отношений от
регулятивных — характерная особенность механизма уголовно-правового
регулирования, присущая современному российскому уголовному праву,
провозгласившему принцип «уголовный закон обратной силы не имеет». В
отличие от гражданско-правовой обязанности уголовно-правовой
корреспондирует соответствующее право не конкретного индивида, а
государства в целом, представляющего в этом случае интересы и каждого
конкретного индивида, и всех их вместе взятых. В современном российском
уголовном праве волеизъявление «человека» либо какого-то юридического
лица хотя и является одним из условий освобождения от уголовной
ответственности, однако не исключает преступность деяния.

Определение сферы преступного и декриминализация деяний — исключительная
компетенция государства. Человек не является в настоящее время
управомоченным субъектом регулятивных уголовно-правовых отношений
наравне с государством. Как мы указывали ранее, «человек» станет таким
субъектом регулятивного правоотношения лишь тогда, когда его
волеизъявление (согласие) на совершение в будущем действий, обрисованных
в законе, будет исключать привлечение лица, совершившего в дальнейшем
эти действия, к уголовной ответственности (например, в ситуации
эвтаназии). Охранительные уголовно-правовые отношения в подобном случае
будут возникать лишь тогда, когда виновный вышел за «пределы
волеизъявления (согласия)». Субъектами таких регулятивных
уголовно-правовых отношений будут, с одной стороны, государство и
«человек и гражданин», имеющий возможность свободно распоряжаться своим
правом, с другой — «любой и каждый», находящийся в пределах юрисдикции
государства. В этом случае произойдет и изменение понятия «объект
преступления».

230

Объектом, например, убийства станет и «конкретная личность^, и «те
отношения, которые составляют социальное бытие данной личности как
индивида ».13′ Встречающиеся в юридической литературе утверждения о том,
что в современном уголовном праве Российской Федерации объектом
преступления является не общественное отношение, а лишь одна его сторона
— участник общественного отношения (отдельное лицо или группа лиц)132 и
что уголовный «закон ставит под уголовно-правовую охрану не общественные
отношения… а жизнь… человека»,133 не соответствует действительному
содержанию современного российского, равно как и ушедшего в прошлое
советского, уголовного права. По сей день российское уголовное право
исходит из принципа: ценность совокупности подвергшихся посягательству
общественных отношений выше, значительней, чем жизнь конкретного
человека. Это наглядно проявляется в случаях применения такого
«наказания», как смертная казнь, а также, например, в ситуации
необходимой обороны, когда правомерной обороной признается лишение жизни
другого человека при защите личности, прав обороняющегося или других
лиц, охраняемых законом интересов общества или государства.

Необходимо различать понятия «согласие потерпевшего» и «согласие
физического или юридического лица». Первое понятие подразумевает оценку
уже содеянного; второе — оценку того, что может быть или будет
совершено. Именно поэтому первое в случае соответствующей позиции
законодателя представляет собой, как правило, основание освобождения
лица, совершившего преступление от уголовной ответственности, второе же
во всех случаях исключает уголовную ответственность, поскольку
совершенное деяние преступлением не является. Видами «согласия
потерпевшего» являются:

1) «согласие потерпевшего физического лица» (ст. 76,129,130УКРФ),

2) «согласие потерпевшего юридического лица »(примечание 1 к ст. 201 УК
РФ), 3) «сделка о признании вины» или согласие государства (действующее
уголовное законодательство Российской Федерации таких правил еще не
знает).

Г. И. Начкебия считает, что «уголовное право не устанавливает и не может
устанавливать правовое положение лица, совершившего преступление,134 что
с момента осуществления состава преступления

131 Кузнецов А. В. Уголовное право и личность. М., 1977. С. 61.

132 Новоселов Г. П. Объект преступления // Уголовное право. Общая
часть… / Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А. Незнамова. С. 133.

133 Демидов Ю. А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М.,
1975. С. 53.

134 Начкебия Г. И. Предмет уголовного права. Тбилиси, 1997. С. 246.

231

должны возникать уголовно-процессуальные отношения (а не
уголовно-правовые), а с момента вступления обвинительного приговора суда
в законную силу и обращения к исполнению назначенного судом наказания
возникают уголовно-исполнительные отношения.135 Кому-то такая позиция
может показаться экзотической. Поэтому позволим себе напомнить, что
впервые понятие «уголовно-правовые отношения» встречается в советской
юридической литературе в конце 30-х — начале 40-х годов. Вплоть до конца
60-х годов термин «уголовное правоотношение » лишь иногда «встречается в
литературе». Еще в 1962г. А. В. Мицкевич утверждал: «…трудно
обосновать теоретическую и практическую значимость категории особых,
уголовно-правовых отношений».”6

В дореволюционной юридической литературе проблема правоотношения вовсе
не обсуждалась, хотя, несомненно, популярной была другая тесно связанная
с ней тема «право государства на наказание».137

По мнению Н. А. Огурцова, отсутствие в юридической науке понятия
уголовного правоотношения вовсе не мешало реальным фактическим уголовным
правоотношениям существовать, развиваться и быть предметом научного
анализа. Н. А. Огурцов, вслед за М. С. Строговичем, считает, что когда в
юридической литературе анализировались и анализируются такие понятия
уголовного права, как «состав преступления», «элементы состава
преступления», «ответственность за предварительную преступную
деятельность», «ответственность за соучастие, совокупность
преступлений», «назначение наказания» и др., «речь практически всегда
шла и идет именно об уголовном правоотношении».138 В действительности
понятие «уголовное правоотношение» предполагает признание не только
«права государства на наказание », но и соответствующих прав «человека и
гражданина» в сфере уголовно-правового регулирования, т. е. во
взаимоотношениях с государством. Признание одного лишь «права
государства на наказание», пусть и ограниченного, например, идеями
«восстановления права», «искоренения», «устранения», «исправления»,
«вознаграждения» или «предупреждения», не

“‘ Там же. С. 247; Начкебия Г. И. Предмет науки уголовного права… С.
44.

“‘ Мицкевич А. В. Субъекты советского права. М., 1962. С. 100-101.

137 CepzeeScKuu Н. Д. О праве наказания // Юрид. вести. 1881. № VI;

Таганцев Н. С. Карательная деятельность государства и ее границы //
Журнал

гражданского и уголовного права. 1882. № 1. С. 1—56.

“‘ Огурцов Н. А. Правоотношения и ответственность в советском уголовном

праве. С. 23. — См. также: Строгович М. С. Курс советского уголовного
процесса.

М., 1958. С. 48.

232

отражает бытие уголовного права как средства поддержания господства
государства, охраны силы приказа власти. Наличие в науке уголовного
права в той или иной стране в тот или иной исторический период таких
понятий, как «субъект преступления», «соучастие в преступлении»,
«покушение и приготовление к преступлению» и т. д., само по себе не
свидетельствует о том, что уголовное право такой страны признает,
гарантирует и реально обеспечивает реализацию конкретных юридических
прав и обязанностей «человека и гражданина » как субъекта
уголовно-правовых отношений.

Таким образом, когда мы говорим об охранительных уголовно-правовых
отношениях, необходимо различать наши представления об идеальной модели
правоотношения, которая предполагает признание взаимных прав и
обязанностей субъектов правоотношений, обеспечивающих их реальные
взаимодействия и тот реальный уголовно-правовой статус государства,
преступника, потерпевшего, который сформирован уголовным правом
конкретной страны, конкретной эпохи. Поэтому позиция С. ф. Кечекьяна,
сформулированная в конце 50-х годов (права и обязанности субъектов
уголовного правоотношения ограничиваются правом государства назначить
наказание и привести приговор в исполнение и обязанностью субъекта
понести наказание, претерпеть все последствия, предусмотренные законом),
не должна вызвать удивления (возражения).139 Его оценка содержания
уголовно-правового статуса государства и преступления во многом
соответствовала действовавшему тогда уголовному законодательству.
Странным в конце 90-х годов выглядит сведение правового статуса лица,
совершившего преступление, лишь к его пассивным обязанностям: лицо
обязано подчиниться требованию государства, претерпеть меры
государственного принуждения,140 подвергнуться
государственно-принудительному воздействию,141 дать ответ за
содеянное,142 отвечать за совершенное преступление143 и т. п. Правда,
некоторые исследователи признают за лицом, совершившим преступление, и
определенные права: «на применение именного того

“‘ Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., 1958.
С. 182.

140 Уголовное право. Общая часть… / Под ред. К. И. Ветрова, Ю. И.
Ляпунова. С.289,295.

141 Уголовное право России. Общая часть…/ Отв. ред. Б. В.
Здравомыслов. С. 67-68 (автор гл. А. В. Кладков).

142 Там же. С. 72 (Б. В. Здравомыслов, Ю. А. Красиков, А. И. Рарог).

143 Фефелув П. А. Механизм уголовно-правовой охраны. Основные
методологические проблемы. С. 172; Хомич В. М. Теоретические проблемы
уголовной ответственности… С. 14.

233

воздействия, которое предусмотрено нарушенной им уголовно-правовой
нормой»,144 «может требовать, чтобы изменение статуса производилось в
объеме, определенном законом »,14’ «право требовать, чтобы наказание и
ответственность полностью соответствовали положениями…
законодательства»146 и т. п. Однако нетрудно заметить, что и при таком
понимании содержания охранительного правоотношения статус лица,
совершившего преступление, оценивается как статус «объекта
государственно-принудительного воздействия». Но этот статус имеет два
серьезных уточнения:

во-первых, «объект государственного воздействия» получил «право голоса»
(право «требовать» или «просить») защищать свои интересы в рамках
специальных процедур, а во-вторых, лицо, совершившее преступление,
становится «объектом воздействия» лишь на «основании закона и в
пределах, установленных законом». На наш взгляд, такая трактовка
содержания охранительного правоотношения не соответствует реальному
положению дел, поскольку характеризуют лицо, совершившее преступление,
только как пассивный объект воздействия, а государство — только как
активную воздействующую сторону.

Современное уголовное право, в том числе и УК РФ 1996 г., исходит из
того, что судьба преступника должна зависеть и от него самого. Не только
государство, не только потерпевший, но и тот, кто причинил «ущерб
общественным отношениям», может своим активным поведением изменить
характер уголовного правоотношения. Именно это обстоятельство и не
учитывает Г. И. Начкебия, когда заявляет, что «нормы уголовного права,
регулирующие так называемые посткриминальные ситуации и призывающие
лицо, совершившее преступление, к раскаянию, к добровольному возмещению
вреда, причиненного преступлением… выражают только фактические, а не
юридические возможности лица, совершившего преступление »,147 что «лицо,
совершившее преступление, имеет фактический выбор — явиться или,
напротив, скрыться. Однако с юридической точки зрения оно не имеет
никакого выбора: оно не обязано явиться, но не вправе и скрыться, так
как за его скрытием последует приостановление давности уголовного
преследования».148 Поэтому вполне естествен и другой также ошибочный
вывод, к которому пришел Г. И. Начкебия:

4>, или, что варианты
необходимого для этого послепреступного поведения (деятельное раскаяние,
примирение с потерпевшим), формулируемые в уголовном законе, лишь
«порождает у лица надежду (курсив наш. — Авт.) на такое
освобождение»,191 то тогда как выглядит содержание в целом
охранительного уголовно-правового отношения? По мнению П. Я.
Мшвениерадзе, термин «может» свидетельствует о том, что освобождение
является правом правоприменительных органов, поскольку «носит
субъективно-оценочный характер, т.е. при реализации обязанности
виновного понести ответственность правоприменительные органы
руководствуются своей оценкой ее целесообразности (курсив наш. — Авт.} в
том или ином случае ».192

Позволим себе напомнить, что оценочную деятельность суда предполагает и
освобождение от уголовной ответственности, и освобождение от наказания,
назначение наказания, освобождение от отбывания наказания и снятие
судимости. Без оценочной деятельности правоприменение не возможно и не
нужно. Действительная причина спора заключается, на наш взгляд, в том,
что юридические признаки материального основания (юридического факта)
для принятия уголовно-правового решения излагаются в законе по-разному.
«В одних случаях законодатель идет по пути предельной его формализации,
в других — может использовать исключительно

ltt Прохоров В. С., Кропачев Н. М.., Тарбагаев А. Н. Механизм
уголовно-правового регулирования… С. 137. — Мнение о том, что
освобождение от уголовной ответственности — обязанность государственных
органов, ранее высказывал, например, Г. Б. Виттенберг (см.: Виттенберг
Г. Б. Вопросы освобождения от уголовной ответственности и наказания с
применением мер общественного воздействия. С. 196). Аналогичного мнения
придерживаются А. И. Бойцов, Р. А. Сабитов, Н. Н. Тарпаев, И. А.
Тарханов и др.

“‘ Критику нашей позиции см., напр.: Збечаровский И. Э.
Уголовно-правовые нормы, поощряющие посткриминальное поведение личности.
С. 86; Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые отношения и реализация задач
уголовного права РФ. С. 202-207.

т Уголовное право России. Общая часть…/ Отв. ред. Б. В. Здравомыслов.
С. 428.

191 Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть… С. 441-442.

192 Уголовное право. Общая часть…/ Под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И.
Ляпунова. С. 479.

248

оценочный подход, в третьих — применяет смешанный спос°б его изложения,
когда формальные показатели освобождения дополняются оценочными,
устанавливаемыми по обстоятельствам конкретного дела».193 По мнению
наших оппонентов, говорить о субъективном праве лица, совершившего
преступление, можно лишь тогда, когда юридические признаки основания
применения уголовно-правовой нормы предельно формализованы, в таком
случае собственно к субъективным правам лица в рамках охранительного
уголовного правоотношения можно отнести лишь правомочия, закрепленные в
ст. 62,72,81 (ч. 1 и 3), 83,94, а также в примечаниях к ст. 126,
204-206, 208, 222, 223, 228, 275, 291, 307, 337, 338 УК РФ. Такое
понимание субъективного права сводит содержание правоотношения к «праву
применить закон в соответствии с законом» и соответственно обязанности
лица подчиниться абстрактному закону, а то и произвольному усмотрению
государства.

Между тем цитируемые авторы признают реальность таких правомочий лица,
совершившего преступление, как «право на применение именно того
воздействия (курсив наш. — Авт.), которое предусмотрено нарушенной им
уголовно-правовой нормой »,194 право «на индивидуализацию
ответственности и наказания»,195 право «требовать, чтобы изменение его
правового статуса производилось в объеме, определенном законом ».19’
Если мы будем использовать эти схемы описания содержания правового
статуса преступника при оценке норм, например, института освобождения от
уголовной ответственности, то тогда принадлежащее государству право на
освобождение будет трактоваться вместе с тем и как его обязанность, а
обязанность лица освободиться от уголовной ответственности на основании
закона будет еще и правом требовать освобождения на основании все того
же закона. К каким выводам можно в этом случае прийти, можно увидеть на
примере исследований С. Г. Келиной, А. И. Рарог. Комментируя ст. 75 УК
РФ, А. И. Рарог пишет, что «решение вопроса об освобождении от уголовной
ответственности лица, совершившего впервые преступление небольшой
тяжести, принимает орган дознания, следствия, прокурор либо судья с
учетом не только характера и степени опасности совершенного деяния но
также характера действий виновного, свидетельствующих о его

т Беляев Н. А., Бойцов А. И. Освобождение от уголовной ответственности
// Уголовное право на современном этапе. СПб., 1992. С. 448.

194 Уголовное право России. Общая часть… / Отв. ред. Б. В.
Здравомыслов. С. 65.

“‘ Звечаровский И. Э. Уголовная ответственность… С. 11.

1Ж Уголовное право. Общая часть…/ Отв. ред. И. Я. Козаченко, 3. А.
Незнамова. С. 68.

249

деятельном раскаянии и степени их активности (курсив наш. — Авт.).1’17
С. Г. Келина считает, что правоохранительные органы, решая вопрос об
освобождении от уголовной ответственности, при наличии заданных в законе
оснований «руководствуются принципом целесообразности, т. е.
необходимости принятия именно такого решения в конкретном случае».198 К
чему привела бы реализация данного теоретического положения на практике,
можно увидеть на примере, который приводит С. Г. Келина: «В отдельных
случаях может оказаться нецелесообразным освобождение лица от уголовной
ответственности за кражу социалистического имущества даже при небольшой
общественной опасности как совершенного преступления, так и личности
виновного, если такие кражи в данное время на данном предприятии
получили значительное распространение»199 (подчеркиваем: некоторая
устарелость терминологии не влияет на существо позиции С. Г. Келиной).

«Усмотрение» органов следствия и суда не самостоятельно и не
безгранично. Оно строго ограничено рамками правовых норм, применение
которых происходит (должно происходить) только при наличии формальных и
материальных к тому оснований. И по-другому не может быть, так как
осуществление режима законности подразумевает четкое юридическое
определение границ правомерного и противоправного, наказуемого и
поощряемого. Юридическая норма и закрепленные ею, в частности,
конкретные основания ее применения творят (должны творить) правовое
положение субъектов уголовного правоотношения. Кто применяет закон (в
том числе «усматривает», «определяет» наличие или отсутствие к тому
оснований), как обрисовано (формализовано) в законе это основание и что
является фактическим основанием для применения закона, т. е. юридическим
фактом, — это все относительно самостоятельные вопросы. Кто бы ни был
обязан применить норму и как бы основание применения ни формировалось в
законе, при наличии юридического факта применение нормы является
обязательным.200

“7 Комментарий к Уголовному кодексу РФ / Под ред. Ю. И. Скуратова,
В.М.Лебедева. С. 211.

198 Келина С. Г. Теоретические вопросы освобождения от уголовной
ответственности. С. 20.

т Там же. С. 22.

2оо о соотношении таких понятий на примере института освобождения от
уголовной ответственности см.: Беляев Н. А., Бойцов А. И. Освобождение
от уголовной ответственности. С. 446-448.

250

Необходимо различать две самостоятельные ситуации, имеющие отношения к
различным этапам развития охранительного уголовно-правового отношения.
Так, с момента совершения преступления у лица, его совершившего, имеется
возможность, например, принимать меры к примирению с потерпевшим,
заглаживать причиненный вред, способствовать раскрытию преступления и
т.д. Какова правовая природа этих возможностей? Однозначно она не может
быть определена. На различных этапах социальной истории законодатель
придавал этим «возможностям/необходимостям» различное правовое звучание.
Например, правило «Уложения о наказаниях» 1845 г., в соответствии с
которым «вина учинившего какое-либо преступление, и с тем вместе и мера
следующего за ней наказания увеличивается, чем более виновный при
следствии и суде оказывал неискренности и упорства в запирательстве»,
придавало определенным в нем «возможностям/необходимостям» действовать
значение долженствования (обязанности). В уголовном праве современной
России эта возможность рассматривается как правомочие лица.

Иное правовое значение имеет фактическая возможность лица «явиться с
повинной». И цитируемое выше «Уложение о наказаниях», и все последующие
уголовные законы России рассматривают эту необходимость
(долженствование) как субъективную обязанность лица с момента, когда он
стал обвиняемым. Правовая природа неявки и сокрытия от следствия и суда
различна. Как правило, сокрытие не является преступлением. Однако и в
этом случае лицо обязано явиться, так как за его «сокрытием» последует
приостановление давности уголовного преследования (ст.24 Устава
уголовного судопроизводства и ст. 158 «Уложения о наказаниях»),201 или
увеличения срока давности в два раза (ст. 22 УК РСФСР 1922 г.), или
прерывание течения давности (ст. 10 Основных начал в редакции
Постановления ЦИК СССР от 25 февраля 1927 г.). В тех случаях, когда
«сокрытие» происходит посредством преступных действий (например, побег
из-под стражи), то оно не приостанавливает, а прерывает течение
давности.202 Иначе решался этот вопрос во времена «Русской Правды ».
Так, например, по делам о побеге холопов на торгу объявлялся трехдневный
срок, во время которого «передержавшие» заведомо беглого холопа могли
вернуть его владельцу без каких-либо

т Сергеевский Н. Д. Русское уголовное право: Пособие к лекциям. Часть
Общая. 11-е изд. Пг., 1915. С. 382.

202 Ткачевский Ю. М. Давность в советском уголовном праве. С. 73.

251

негативных для себя последствий.203 Куда более многовариантна история
другой упомянутой «возможности/необходимости»:

«указание и открытие преступником своих соучастников ». Во времена
инквизиционного процесса этой необходимости придавалось значение
долженствования (обязанности), выполнение которой влекло полную
безнаказанность (если государство постыдно не изменяло обещанию), а
иногда еще и существенную награду в придачу. Во времена обвинительного
процесса — это уже не «необходимость» (долженствование), а «возможность»
(правомочие), субъективное право, реализация которого приравнивалась к
простому обстоятельству, смягчающему ответственность. Новый УК РФ,
сохранив за данной «возможностью» статус правомочия, вновь увеличил
«плату» за «указание и открытие своих соучастников » (ч. 1 ст. 64, ст.
62 УК РФ).

Когда «возможность/необходимость» реализованы, возникает новая правовая
ситуация (новый юридический факт), которая требует самостоятельной
правовой оценки. Аицо «загладило вред, причиненный потерпевшему»,
«явилось с повинной», «оказало медицинскую и иную помощь потерпевшему
непосредственно после совершения преступления» и т.п.— перед нами
определенный результат поведения, последствие реализованных
«возможностей» и «необхо-димостей», признаваемых уголовным правом. Какое
значение имеют перечисленные юридические факты? Они являются
безусловными основаниями для принятия соответствующих уголовно-правовых
решений: освобождения от ответственности, смягчения наказания и т. п.
Именно с момента наступления таких юридических фактов у лица,
совершившего преступление, возникает право соответственно на
освобождение от ответственности, смягчение наказания и т. д. Это право
не может быть реализовано собственными действиями управомоченного, оно
предполагает: а) возможность требовать соответствующего поведения от
правообязанной стороны, т. е. право на чужие действия; б) возможность
прибегнуть к государственному принуждению в случае неисполнения
противостоящей стороной своей обязанности.

Для того чтобы обеспечить реальность таких требований, необходима
развернутая система соответствующих процессуальных гарантий:
процессуальный порядок, согласно которому неприменение освобождения от
уголовной ответственности, условного осуждения и т. д. при наличии к
тому формальных оснований должно быть всякий раз соответствующим образом
мотивировано; право прокурора по

м3 Ланге Н. И. Исследование об уголовном праве Русской Правды. СПб.,
1860. С. 244.

252

надзору за законностью исполнения приговоров возбуждать перед судом
ходатайство о замене наказания более мягким или применении
условно-досрочного освобождения от наказания- право осужденного
обжаловать решение органов, исполняющих наказание, по поводу
представления осужденных, например, к замене наказания более мягким;
право осужденного обжаловать отказ суда в предоставлении
уголовно-досрочного освобождения, замене наказания более мягким;204
возможность суда принимать решения в стадии исполнения приговора,
выходящие за пределы ходатайства уполномоченного специализированного
органа, на который возложено исполнение наказания (например, отказ в
условно-досрочном освобождении и положительное решение в замене
наказания), обязанность суда при вынесении определения об
уголовно-досрочном освобождении немедленно освобождать осужденного
из-под стражи; обязательность участия осужденного в судебном заседании
на стадии исполнения приговора; обязанность правоохранительных органов
ознакомления подозреваемого или обвиняемого с содержанием статей
уголовного законодательства, отражающих меры уголовно-правового
стимулирования; обязанность участия обвиняемого в судебном заседании для
выяснения его отношения к прекращению уголовного дела по амнистии;
участие защитника на стадии исполнения приговора, и др.

Итак, наступление предусмотренных уголовным законом формальных и
материальных оснований (юридических фактов) означает появление у
гражданина как субъекта охранительного уголовно-правового отношения
субъективного права, например, на освобождение от уголовной
ответственности, а у государства, соответственно, — юридической
обязанности освободить гражданина от уголовной ответственности.

Динамическая сторона охранительного уголовно-правового отношения
характеризуется тем, что взаимный обмен деятельностью (имеющей значение
юридических фактов) между субъектами постоянно изменяет, перестраивает
структуру правового отношения. В процессе развития охранительного
уголовно-правового отношения содержание его, оставаясь каждый раз строго
конкретным, преобразуется, видоизменяется. Так, например, гражданин
может приобрести право (а государство, соответственно, обязанность) на
условно-

21)4 По мнению А. Михлина и И. Звечаровского, замена наказания более
мягким является не обязанностью, а правом суда, так как осужденный не
может обжаловать отказ суда в замене наказания (см.: Михлин А. Замена
уголовного наказания более мягким// Соц. законность. 1982. № 10. С. 61;
Звечаровский И. Э. Уголовно-правовые нормы, поощряющие посткриминальное
поведение личности. С. 87).

253

досрочное освобождение от отбывания наказания (ст. 79, 93 УК РФ), на
замену неотбытой части наказания более мягким видом наказанием (ст. 80
УК РФ), на освобождение от наказания (ст. 92 УК РФ). Такое «динамическое
бытие уголовного правоотношения не есть “саморазвитие”, оно имеет
внутренние источники, импульсы движения ».-’05

В момент возникновения правового отношения сформировавшимся является
первый юридический факт — преступление, с которым закон связывает
конкретный перечень прав и обязанностей субъектов охранительного
правоотношения. Основанием для корректировки содержания правоотношения,
своеобразным источником прав и обязанностей сторон выступают
обстоятельства — юридические факты, которых не было в момент
возникновения уголовно-правового отношения.206 К числу этих
обстоятельств относятся как юридические факты, связанные с поведением
субъектов (факты-действия) — ч. 5 ст. 46, ч. 3 ст. 49, ч. 3 ст. 50, пп.
«и», «к» ч. 1 ст. 61, ч. 1 ст. 64,ст. 75; 76, ч. 3 ст. 78, ст. 79 и др.
УК РФ, так и обстоятельства, непосредственно не зависящие от воли
субъектов (юридические события) — ч. 2 ст. 59, ст. 77, ч. 1 ст. 78, ст.
81 и др. УК РФ. Так, например, совершение преступления мужчиной,
достигшим 65-летнего возраста к моменту вынесения судом приговора, не
является обстоятельством, влияющим на квалификацию преступления, хотя
вполне возможно, что именно это обстоятельство будет решающим при
определении вида и меры ответственности. В то же время достижение
мужчиной 65-летнего возраста к моменту вынесения приговора в
соответствии с ч. 2 ст. 59 УК РФ влечет изменение правового отношения.

Юридические факты — действия по признаку того, как они согласуются с
предписаниями норм уголовного права, подразделяются на: а) правомерные
действия (пп. «и», «к» ч. 1 ст. 61, ст. 64, 75, 76, ч. 5 ст. 86 УК РФ);
б) неправомерные действия (ч. 2, 3,4,5 ст. 74, ч. 3 ст. 78, ч. 7 ст. 79,
ч. 2, 4 ст. 82, ч. 2 ст. 83 УК РФ). В свою очередь события могут быть
подразделены207 на следующие: а) относительные, формирование которых
происходило при участии воли людей (п. «в >>

20! Огурцов Н. А. Правоотношения и классификация юридических фактов в
советском уголовном праве // Становление и развитие советского
уголовного законодательства. Волгоград, 1973. С. 20.

206 См., напр.: Григорьев В. А. Классификация юридических фактов…;

Звечаровский И. Э. Посткриминальное поведение: понятие, ответственность
и стимулирование. Иркутск, 1993; Сабитов Р. А. Посткриминальное
поведение.

г07 Алексеев С. С. Общая теория права… Т. 2. С. 175.

254

ч. 1 ст. 61, ст. 77 УК РФ); абсолютные события, которые ни в какой мере
не зависят от воли людей (ст. 81 УК РФ).

В зависимости от числа «авторов» все юридические факты подразделяются на
одно-, двух- или многосторонние. К двух- или многосторонним фактам могут
быть отнесены «сделки о признании вины», «примирение потерпевшего и
лица, совершившего преступление».

В механизме уголовно-правового регулирования юридические факты отражают
обусловленность уголовных правоотношений конкретными жизненными
обстоятельствами. Вместе с тем роль юридических фактов различна: они
влекут возникновение, изменение и прекращение правоотношения. В период
жизни охранительного уголовного правоотношения действие конкретных прав
и обязанностей, образующих его содержание, может приостанавливаться и
вновь восстанавливаться.208 Такие изменения происходят, например, со
сроком давности освобождения от ответственности в ситуации, когда в
связи с тем, что лицо, совершившее преступление, уклоняется от следствия
или суда (ч. 3 ст. 78 УК РФ) или от отбывания наказания (ч. 2 ст. 83 УК
РФ), или когда после совершения преступления у лица наступило
психическое расстройство, лишающее его возможности осознавать
фактический характер и общественную опасность своих действий
(бездействий) либо руководить ими (ст. 81 УК РФ). Однако во всех этих
случаях правоотношение в целом вовсе не приостанавливается и не
возобновляется,209 оно продолжает существовать так долго, как это
предписано уголовным законом (см., соответственно, ч. 1 ст. 78, ч. 2 ст.
83 УК РФ).

Как соотносятся первый юридический факт (преступление), влекущий
возникновение правоотношения, и все последующие факты, влекущие
изменение правоотношения? Возможно несколько вариантов. При абсолютно
определенной санкции за преступление определенного вида охранительные
уголовно-правовые отношения возникают уже в момент совершения
преступления в полностью сформировавшемся виде. Такая схема известна
истории уголовного права. Юридическим фактом, изменяющим правоотношение,
места в этой схеме нет. Иначе выглядит соотношение юридических фактов,
влекущих возникновение и изменение охранительного правоотношения в
ситуации, когда санкции уголовно-правовых норм настолько не определенны,
что позволяют, в принципе, за любое

208 Григорьев В. А. Классификация юридических фактов… С. 14. гю Иначе
считает В. А. Григорьев (см.: Григорьев В. А. Классификация юридических
фактов… С. 17).

255

преступление при удачном сочетании обстоятельств вполне законно
применить любую меру уголовно-правового воздействия. В основном именно
так было построено уголовное право периода УК РФ 1961 г. Отдельные
попытки поставить меры ответственности в какие-то рамки, жестко
связанные с особенностями первого юридического факта (преступления),
умело обходились за счет малых и больших лазеек в УК РСФСР 1961 г.
(условного осуждения, назначения наказания ниже низшего предела и т.
д.). В УК РФ 1996 г. проводится в жизнь иная, на наш взгляд
промежуточная, модель.

Возможность применения большинства мер уголовно-правового воздействия
(за исключением мер постпенитенциарного воздействия) за преступление
определенного вида (за кражу, грабеж, изнасилование) зависит от того, к
какой категории преступлений (небольшой тяжести, средней тяжести,
тяжкие, особо тяжкие) оно относится. Осознав, что законодательная
классификация преступлений нужна лишь тогда, когда она имеет юридическое
значение, законодатель в УК РФ, по сравнению с УК РСФСР, во-первых, куда
более четко обрисовал сами категории преступлений, во-вторых, довольно
жестко связал условия применения мер уголовно-правового воздействия с
категориями преступлений. В результате получилось, что, как правило, все
уголовно-правовые последствия в рамках охранительного правоотношения в
основном предопределены тем, к какой категории относится совершенное
преступление (первый юридический факт), т. е. современное уголовное
право признает реальность юридических фактов, изменяющих содержание
правоотношения, однако такие изменения имеют определенные пределы,
которые задаются первым и потому главным фактом.

Когда субъективные права и юридические обязанности надлежащим образом
воплощаются в поведении сторон охранительного уголовного правоотношения,
то перед нами — реализация прав и обязанностей, охранительное
уголовно-правовое отношение в действии. В юридической литературе порой
утверждается, что гражданин как участник охранительного
уголовно-правового отношения сам не имеет возможности осуществлять свой
уголовно-правовой статус. Для этого необходимо реальное воздействие на
него другого участника отношения — государства. Так, например, А. В.
Ушаков считает, что «поведение, соответствующее правам и обязанностям
субъектов уголовного правоотношения, обнаруживает себя, если строго
следовать предписаниям уголовного закона, лишь в конце судебного
разбирательства. Выражается оно в назначении наказания в пределах,
установленных уголовным законом, и в вынужденном принятии на

256

себя такого бремени. При этом право государства на наказание лица
реализует суд как орган, представляющий государство ».210 С подобным
мнением нельзя согласиться. Такие действия субъекта, как явка с
повинной, активное способствование раскрытию преступления, изобличению
других соучастников преступления и розыску имущества, добытого в
результате преступления, есть не что иное, как реализация
соответствующих уголовно-правовых норм (ст. 61 УК РФ). Точно так же,
например, примирение с потерпевшим лица, впервые совершившего
преступление небольшой тяжести, и заглаживание причиненного потерпевшему
вреда прекращающее правовое отношение есть не что иное, как реализация
субъектом своего права, предусмотренного ст. 76 УК РФ.

Конечно, более активной стороной правоотношения выступает государство,
которое посредством деятельности уполномоченных органов осуждает лиц,
совершивших преступления, изменяет их правовой статус, подвергает
преступников соответствующим мерам государственно-принудительного
воздействия, предусмотренным законом. Перечисленные действия выступают в
роли своеобразных юридических фактов — индивидуальных актов.

Необходимость реализации охранительных уголовных правоотношений в форме
применения уголовно-правовых норм обусловливает необходимость
уголовно-процессуальных отношений. «Если бы законы применялись сами
собой, — писал К. Маркс, — тогда суды были бы излишни».211

Оперативно-розыскные правоотношения212 и уголовно-процес-суальные
правоотношения, возникающие вследствие получения государственными
органами информации о готовящихся или совершенных
уголовно-противоправных деяниях, существуют для того, чтобы установить,
имеются ли в данном случае уголовно-правовые отношения и какие именно.
Принятие процессуальных актов правоприменительными органами подтверждает
или, наоборот, опровергает предположение о наличии тех или иных видов
уголовно-материальных отношений (регулятивных или охранительных). Так,
например, если в процессе предварительного расследования выяснится, что
подозреваемый невиновен, то это означает, что

210 Ушаков А. В. О соотношении уголовной ответственности и наказания //
Вопросы взаимосвязи уголовного права и процесса. Калинин, 1988. С. 36.

211 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 67.

212 Об оперативно-розыскных правоотношениях см., напр.: Шумилов А. Ю.
Проблемы законодательного регулирования оперативно-розыскной
деятельности в России. М.,1997. С.13-31.

257

в рамках уголовно-процессуальных отношений будет установлено отсутствие
охранительных уголовных правоотношений, существование которых ранее
предполагалось,213 и наличие регулятивного правоотношения. Поэтому и в
таком случае применение уголовно-процессуальных норм будет происходить в
рамках уголовно-правовых отношений, в данном случае регулятивных.214
Точно так же подтверждение правовыми органами правомерности
использования гражданами прав, предоставленных им уголовным законом,
означает, что в рамках уголовно-процессуальных правоотношений
установлено наличие регулятивных уголовно-правовых отношений и
отсутствие охранительных. Все сказанное свидетельствует о том, что
процессуальные отношения являются формой существования материальных
уголовных правоотношений и не могут существовать без своей
материально-правовой основы. Поэтому нельзя согласится ни с М. Д.
Шаргородским, который пишет: «Если невиновный привлечен к уголовной
ответственности и осужден, то материального уголовно-правового отношения
между ним и государством вообще не возникало >>,215 ни с С. М.
Богдановым, который считает, что в этом случае «суд, как, очевидно, и
орган предварительного расследования или дознания… нарушили…
основное требование процессуального (курсив наш. — Авт.}
законодательства о полноте доказательств и объективности в их
оценке».216

Вступление обвинительного приговора в силу знаменует собой окончание
первого этапа жизни охранительного правоотношения, который
характеризуется тем, что лицо, совершившее преступление, может
инициативно, но под угрозой применения принудительных мер
уголовно-правового воздействия реализовывать права и исполнять
возложенные на него обязанности, и начало второго этапа реализации
программы действий, содержащейся в правоотношении. На втором этапе
государство реализует свое право осудить и наказать виновного
посредством применения к нему принудительных мер уголовно-правового
воздействия. В данный момент вступает в действие

213 СтроговичМ. С. Курс советского уголовного процесса. 1969. Т. 2. С.
91.

2″ Иначе считает Е. В. Благов (см., напр.: Благов Е. В. Неправильное
применение уголовного закона как основание к отмене или изменению
приговора: Автореф. канд. дисс. Казань,1985. С.8).

215 Курс советского уголовного права: В 5 т. Т. 1 / Под ред. Н. А.
Беляева, М. Д. Шаргородского. С. 14.

гк Уголовный закон. Преступление. Уголовная ответственность: Учебное
пособие / Отв. ред. И. Я. Козаченко. Екатеринбург, 1991. С. 24.

258

следующее звено механизма уголовно-правового регулирования — уголовная
ответственность.

Единство отраслей законодательства уголовно-правового комплекса, куда
помимо уголовного, уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного
права входит еще и оперативно-розыскное (уголовно-розыскное) право,
имеет фактическое основание — общий предмет, регулирование которого
осуществляется различными правовыми средствами. Общими при этом являются
цели, задачи и принципы правового регулирования. Если учитывать, что все
эти отрасли законодательства имеют дело с одними и теми же субъектами —
лицом, чьи права и свободы нужно охранять от преступных посягательств, и
государством в различных его ипостасях, словарный запас, узкоспециальная
терминосистема данных отраслей во многом также повторяется,217 то
неудивительно, что в период подготовки к реформе законодательства
уголовно-правового комплекса были высказаны следующие предложения: 1)
«представляется целесообразным организовать скоординированную подготовку
Уголовного, Уголовно-процессуального и Уголовно-исполнительного кодексов
России »;218 2) принимать в Думе все законы уголовно-правового цикла в
едином пакете; 3) «наиболее приемлемый вариант — это не просто
одновременное и параллельное принятие и обновление УК, УПК и УИК… а
синхронное и согласованное их изменение».219 В основе этих предложений
лежало естественное опасение, что «в противном случае отдельные
уголовно-правовые нормы могут остаться без должного
уголовно-процессуального либо уголовно-исполнительного обеспечения»,220
не будет четкости во взаимодействии на уровне отдельных институтов и
понятий, единства в юридической технике и терминологии. Безусловно,
наиболее эффективным является третий вариант, когда законы не просто
вместе принимаются, но в дальнейшем вместе, синхронно изменяются. Однако
как этого добиться? Призывы вносить согласованные изменения, например, в
УК и УПК или в ИТК раздавались и раньше.

217 Ершова Е. Б. Терминология уголовного права (лексико-семантический и
функциональный аспекты): Автореф. канд. дисс. Л., 1990. С. 4-5.

211 Пономарев П. Г. Соотношение характеристик преступления и наказания в
уголовном законодательстве России// Современные тенденции развития
уголовной политики и уголовного законодательства. М., 1994. С. 44.

219 Прошляков А. Д. Взаимосвязь материального и процессуального
уголовного права: Автореф. докт. дисс. Екатеринбург, 1987. С. 5-6.

2т Пономарев П. Г. Соотношение характеристик преступления и наказания в
уголовном законодательстве России. С. 44.

259

Нам представляется, что определенным гарантом может стать объединение
всех законов уголовно-правового цикла УК, УПК, УИК и УРК
(уголовно-розыскного кодекса) в один нормативный акт, открывающийся
главой «Термины Уголовного кодекса, Уголовно-процессуального кодекса,
Уголовно-исполнительного кодекса, Уголовно-розыскного кодекса».

Уголовно-правовое отношение существует так долго, как долго на его
субъектов возложены обязанности и права, вытекающие из характера
связывающих их норм уголовного закона. Прекращение правоотношения
означает, что права и обязанности субъектов так или иначе реализовались
или исчерпали себя. По мнению одних авторов, этот момент — вступление в
силу обвинительного приговора суда,221 других — отбытие наказания,
погашение или снятие судимости.222 Как возникновение и изменение, так и
прекращение уголовно-правового отношения происходит только при наличии
строго определенных юридических фактов, которые могут появиться на самых
различных этапах его существования.

Охранительное уголовно-правовое отношение прекращается по следующим
основаниям: 1) по истечении срока давности привлечения к уголовной
ответственности (ст. 78,94 УК РФ); 2) по причине смерти лица,
совершившего преступление; 3) в результате изменения уголовного
законодательства; 4) при освобождении лица от уголовной ответственности
(ст. 75, 76, 77, 90 УК РФ); 5) по истечении срока давности исполнения
обвинительного приговора (ст. 83, 94 УК РФ);

6) в силу акта амнистии или помилования (ст. 84, 85 УК РФ); 7) в силу
утраты законом силы. Наконец, если возложение на лицо уголовной
ответственности сопровождалось назначением наказания, после отбытия
которого осужденный считается судимым, то следует признать, что снятие
или погашение судимости и является конечным моментом уголовно-правового
отношения, так как именно до этого момента лицо продолжает нести бремя
ответственности за совершенное им преступление (ст. 86 УК РФ).

221 Пионтковский А. А. Правоотношения в уголовном праве. С. 89—91;

Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. С. 89—90.

222 Куряяндский В. И. Уголовная ответственность и меры общественного
воздействия. М., 1965. С. 20; Аейкина Н. С. Личность преступника и
уголовная ответственность. Л., 1968. С. 27 и др.; Мельникова Ю. Б.
Дифференциация ответственности и индивидуализация наказания. Красноярск,
1989. С. 91; Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность
и состав преступления. С. 32; Багрий-Шахматов Л. В. Уголовная
ответственность и наказание. Минск, 1976. С. 13; СамошинП. И. Единство
уголовно-правовых отношений// Сов. государство и право. 1971. № 1. С.
99.

260

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………….
……………………….. 3

ГЛАВА I

Теоретические предпосылки исследования механизма уголовно-правового
регулирования
………………………………………………………….. 7

ГЛАВА II

Механизм уголовно-правового регулирования как система ……… 29

§ 1. Предмет уголовно-правового регулирования ……………… —

§ 2. Нормы уголовного права: функции и структура ………….. 61

§ 3. Норма и уголовно-правовые отношения
……………………… 88

ГЛАВА HI

Механизм уголовно-правового регулирования: Регулятивные правоотношения
………………………………………………………………
…………………. 104

§ 1. Постановка вопроса
…………………………………………………….. —

§ 2. Основания возникновения регулятивных правоотношений
………………………………………………………………
…………………. 115

§ 3. Состав регулятивного уголовно-правового отношения…. 132

§ 4. Содержание регулятивных уголовно-правовых отношений
………………………………………………………………
…………………. 144

ГЛАВА IV

Механизм уголовно-правового регулирования: Охранительные

правоотношения
………………………………………………………………
………… 179

§ 1. Основания возникновения охранительного правоотношения
………………………………………………………………
…………………. —

§ 2. Проблема объекта уголовно-правовых отношений ……… 215

§ 3. Содержание охранительных уголовно-правовых отношений
………………………………………………………………
…………………. 228

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter