Еникеев З.Д. 2003 - Актуальные вопросы уголовного процесса современной России (книга)

Еникеев З.Д. 2003 – Актуальные вопросы уголовного процесса современной
России

Содержание

Еникеев З.Д. Задачи и принципы уголовного процесса в свете проблем
борьбы с преступностью

МакароваЗ.В. , Янин М.Г. Обжалование процессуальных действий и решений в
системе принципов уголовного судопроизводства

Нуркаева М.К. Презумпция невиновности по УПК РФ в свете международных
стандартов уголовного судопроизводства

Васильева Е.Г. Принцип неприкосновенности личности в уголовном процессе

Даровских С.М. Некоторые вопросы реализации принципа состязательности в
суде с участием присяжных заседателей

Яцишина О.Е. Принцип внутреннего убеждения как элемент принципа свободы
оценки доказательств

Кудрявцева А.В. Внутреннее убеждение эксперта и его роль в процессе
экспертного исследования

Мифтахова Л.А. О проблеме международных актов как источников российского
уголовно-процессуального права

Азаров В.А. , Таричко И.Ю. Правовые предпосылки воссоздания функции
судебного контроля в российском уголовном процессе

Дмитриева А.А. О необходимости обязательного участия адвоката –
представителя потерпевшего в уголовном процессе

Володина Л.М. Новые проблемы возбуждения уголовного дела

Хабиров Р.Ф. Некоторые теоретические аспекты организации борьбы с
транснациональной преступностью

Пакутин В.Д. Институт обстоятельств, исключающих преступность деяния, в
законодательстве некоторых зарубежных государств (сравнительный анализ)

Бурылева Е.В. Прекращение уголовного дела и уголовного преследования

Лившиц Ю.Д. , Кочетова А.В. Некоторые вопросы эффективности
приостановления производства по уголовному делу

Бобылёв М.П. Взаимосвязь обвинения с уголовным правосудием

Татьянина Л.Г. Проблемы реализации прав обвиняемого по делам,
расследуемым органами дознания

Дмитриева Л.З. Право потерпевшего на отказ от уголовного правосудия

Латыпов Ф.Т. Правовые основы деятельности адвоката в уголовном
судопроизводстве

Шамсутдинов Р.К. Апелляционная форма уголовного правосудия и проблемы её
совершенствования

Хисматуллин Р.С. Проблемы апелляционного производства по делам
несовершеннолетних

Мунасыпова Р.Г. Право на надзорное обжалование судебных приговоров,
определений, постановлений

Аминев Р.Н. Система правовых запретов в уголовном процессе

Сабиров Р.Д. Некоторые нормы УК РФ в новом уголовно-процессуальном
законодательстве

Набиуллин В.В. Понятие обстановки совершения преступлений и ее значение
при расследовании преступлений против жизни и здоровья осужденных в
условиях мест лишения свободы

Валеев М.Х. К вопросу о понятии и содержании криминалистической
характеристики преступлений

Попов Д.В. К вопросу о соотношении уголовно-правовых понятий:
принуждение и насилие

Шагеева Р.М. Принудительные меры медицинского характера в уголовном
законодательстве некоторых зарубежных стран

Еникеев Р.З. Некоторые процессуальные и криминалистические аспекты
участия адвоката – защитника в доказывании по делам несовершеннолетних

Гатауллина Г.И. Особенности предмета доказывания по делам
несовершеннолетних с психическими аномалиями

Сардаров Э.Ш. К вопросу о предмете незаконной порубки деревьев и
кустарников (ст.260 УК РФ)

Мунасыпова Э.Ф. Эвтаназия: нарушение или защита прав человека?

Еникеев И.И. Понятие и критерии эффективности частного обвинения

Благодарим редакционную коллегию за предоставленный материал

Еникеев З.Д. ЗАДАЧИ И ПРИНЦИПЫ УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА В СВЕТЕ ПРОБЛЕМ
БОРЬБЫ С ПРЕСТУПНОСТЬЮ

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

З.Д. Еникеев – Заслуженный юрист РФ и РБ, д-р юрид. наук, профессор,
Зав. кафедрой уголовного права и процесса БашГУ (г.Уфа)

Как известно, возникновение и функционирование уголовного процесса в
истории человечества всегда было обусловлено необходимостью борьбы с
преступностью путем претворения в жизнь уголовно-правовых норм. Это
потому, что уголовно-правовые меры не могут сами по себе реализовываться
и автоматически воздействовать на лиц, совершивших преступление.
Соответственно и уголовно-процессуальное право, регулирующее уголовный
процесс, детерминируется уголовным правом.

Отправляясь от марксова учения о том, что “процесс есть форма жизни
закона”,1 “преступник производит не только преступление, но и уголовное
право… всю уголовную юстицию…и т.д.”,2 следует констатировать, что
уголовно-процессуальная процедура нужна для обеспечения задач, стоящих
перед уголовным законом, для обслуживания уголовно-правовых отношений.
Опираясь на историю, выдающийся русский ученый-юрист И.Я. Фойницкий
писал: “уголовное судопроизводство находится в теснейшей связи с
уголовным правом… преступление и наказание определяют построение
уголовного процесса. В свою очередь, уголовный процесс существенно
необходим для применимости уголовно-правовых норм… Правила
уголовно-правовые и уголовно-процессуальные составляют как бы одно
целое, две стороны или две части одного и того же понятия…Уголовный
процесс строится не только в соответствии с нормами уголовного права, но
также сообразуясь с преследуемыми им задачами раскрытия истины и с
природой возникающих при этом отношений”.3

М.В. Духовский в 1905 году уголовный процесс определял как деятельность
государственных или общественных органов, направленную к раскрытию
совершившегося уголовного преступления и к выяснению, какие меры должны
быть приняты для удовлетворения нарушенных им интересов потерпевшего и
для законной ответственности виновного. По его мнению, процесс имеет
одну цель – раскрыть истину.4

О том, что уголовное право и уголовный процесс нерасторжимо связаны
между собой, свидетельствуют законы России прошлого и настоящего
времени. Так, первый УПК Российской Империи 1832 г. назывался “О
судопроизводстве по преступлениям”, и им в обязанность полиции вменялось
собирание доказательств, открытие и обличение виновных, предписывалось
вести следствие с возможной скоростью, полнотой и ясностью. По Уставу
уголовного судопроизводства 1864 г. следователь обязан был принимать все
меры для раскрытия преступления, а обличение виновных перед судом
являлось обязанностью прокуроров.5

Раскрытие преступления как цель производства следствия прописывалось в
Положении о народном суде РСФСР от 21 октября 1920 г.6 УПК РСФСР 1922 г.
(в новой редакции 1923 г.) от следователя требовал выяснить и
исследовать обстоятельства как уличающие, так и оправдывающие
обвиняемого, а равно все обстоятельства как усиливающие, так и
смягчающие степень и характер его ответственности (ст.111),
председательствующему же судебным заседанием предписывал направление
судебного следствия в сторону, наиболее способствующую раскрытию истины
(ст. 257).7

Взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права четко
прослеживалась в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных
республик 1958 г. и УПК РСФСР 1960 г., развернуто установивших задачи
уголовного судопроизводства (ст.2). Это быстрое и полное раскрытие
преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения
закона с тем, чтобы каждый, совершивший преступление, был подвергнут
справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к
уголовной ответственности и осужден. В содержание задач также входило
способствование укреплению законности и правопорядка, предупреждению и
искоренению преступлений, охране интересов общества, прав и свобод
граждан в духе соблюдения Конституции СССР, Конституции РСФСР и
советских законов, уважения правил социалистического общежития.

Более того, ст.3 этих Основ и УПК обязывала суд, прокурора, следователя
и органы дознания в пределах своей компетенции возбудить уголовное дело
в каждом случае обнаружения признаков преступления, принять все
предусмотренные законом меры к установлению события преступления, лиц,
виновных в совершении преступления, и их наказанию.

В действующих законах РФ “О милиции” (ст.2,8-10), “Об органах
Федеральной службы безопасности в РФ” (ст.10,12), “О Федеральных органах
налоговой полиции” (ст. 2,10) и “Об оперативно-розыскной деятельности”
(ст. 2,11), Положении о координации деятельности правоохранительных
органов по борьбе с преступностью от 18 апреля 1996 г. (п. 1)8
выявление, предупреждение, пресечение и раскрытие преступлений
представлены в виде задач и обязанностей этих органов. Поэтому вполне
правомерно некоторые авторы уголовно-процессуальное законодательство
относят к законодательству о борьбе с преступностью, а уголовный процесс
рассматривают как путь применения уголовного законодательства страны.9
Отсюда УПК составляет одну из правовых основ реализации политики борьбы
с этим социальным злом, что нельзя не выразить в формуле задач
уголовного судопроизводства.

Задачи, как и требования законности, справедливости, всесторонности,
полноты, объективности и быстроты исследования обстоятельств дела, – это
ориентиры деятельности органов уголовной юстиции, имеют значение,
информационное, регулирующее, программирующее, организующе-направляющее
данную деятельность по конкретным уголовным делам. Без таких ориентиров,
без правовой информации о задачах и путях их решения
уголовно-процессуальная деятельность слепа, равносильна движению корабля
без компаса, способна породить произвол, необоснованное привлечение к
уголовной ответственности людей, не причастных к преступлению, или,
напротив, неоправданное освобождение от воздаяния лиц, подлежащих
ответственности, а также иные нарушения, ущемляющие права и интересы
граждан. Следовательно, отображение в задачах уголовного процесса и
обязанностях лиц, ведущих его, процессуальных слагаемых парадигмы
“борьба с преступностью” (выявление, предупреждение, пресечение,
раскрытие преступлений, изобличение лиц, их совершивших, установление
истины, правильное применение закона, своевременное, законное,
всестороннее, полное, объективное и справедливое разбирательство и
разрешение дела) есть объективная необходимость.

А.М. Ларин быстроту уголовного процесса назвал коренным условием
построения и проведения всей процессуальной деятельности по уголовным
делам, считал её, как и многие другие авторы, принципом уголовного
судопроизводства.10 Прогрессивный итальянский юрист и великий гуманист
Чезаре Беккариа ещё в 1766 году утверждал: “Чем скорее следует наказание
за преступлением, чем ближе к нему, тем оно справедливее, тем оно
полезнее…”.11 Соблюдение быстроты во многих случаях оказывается решающим
фактором в раскрытии преступления и установлении истины по делу. Как
подчеркиваются в Рекомендации Комитета Министров Совета Европы от 17
сентября 1987 г. относительно упрощения уголовного правосудия, “задержка
в раскрытии преступлений ведет к дискредитации уголовного права и
сказывается на надлежащем отправлении правосудия”.12 К тому же “быть
судимым без неоправданной задержки” – это право обвиняемого в уголовном
преступлении (ст.14 Международного пакта о гражданских и политических
правах).13

Поскольку уголовное и уголовно-процессуальное право составляют единство
в деле борьбы с преступностью, а задачами УК РФ являются охрана прав и
свобод человека и гражданина, собственности, общественного порядка и
общественной безопасности, окружающей среды, конституционного строя
Российской Федерации от преступных посягательств, обеспечение мира и
безопасности человечества, а также предупреждение преступлений (ст.2),
на наш взгляд, эти положения должны найти разумное отражение и в тексте
задач уголовного судопроизводства. Ведь уголовный процесс выступает не
только формой, способом борьбы с преступностью, единственно возможным
способом реализации уголовного закона, но и способом защиты личности, её
прав и свобод, интересов общества и государства.

В этом отношении мы солидарны с высказываниями И.Л. Петрухина о том, что
должен быть “баланс между двумя ценностями – правами человека и степенью
контроля над преступностью… Система уголовной юстиции нацелена не только
на усиление контроля над преступностью, но и на обеспечение прав
человека… Раскрывая преступления, система защищает права потерпевших,
настоящих и будущих… Минимум принуждения, минимум правоограничений при
попытках раскрыть преступление… Не менее, чем установление истины, важна
и охрана прав человека при расследовании преступлений и рассмотрении
дела в суде… Конечно, эффективный контроль над преступностью невозможен
без вынужденного ограничения прав личности… Но без полноценной защиты
эффективно бороться с преступностью невозможно”.14

В том же духе пишет Э.Ф. Куцова, утверждая: “Задачи уголовного процесса
должны отражать баланс интересов раскрытия преступлений и обеспечения
прав и законных интересов граждан в уголовном процессе”.15

Говоря иначе, борьбу с преступностью и защиту личности, её прав и
интересов нужно рассматривать как двуединую задачу уголовного процесса.
Борьба с преступными проявлениями по существу есть борьба за права
человека, за защиту государственных и общественных интересов.

Тем не менее, в новом УПК РФ нет статьи о задачах уголовного
судопроизводства, служащих маяком, отправным началом осуществления этой
весьма важной государственной деятельности. Появилась статья о его
назначении, которое заключается в защите прав и законных интересов лиц и
организаций, потерпевших от преступлений, защите личности от незаконного
и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения её прав и свобод
(ч.1 ст.6). Здесь нет решения, как должна осуществляться эта защита, и
не упоминаются другие задачи уголовного процесса, которые были
предусмотрены в прежнем УПК РСФСР. Отсутствие указания о правовом
механизме обеспечения данной защиты не дает основания считать это
новшество в УПК РФ идеальным, прогрессивным. Наоборот, оно ущербно,
регрессивно, повлечет множество отрицательных последствий в плане как
уголовного преследования, так и защиты того, что названо в ст.6 УПК. Ибо
этот УПК существенно ослабил правовые возможности правоохранительных
органов по противодействию преступности.

Наше убеждение в сказанном усиливается тем, что УПК России исключил из
системы принципов уголовного процесса всесторонность, полноту и
объективность исследования обстоятельств дела, а значит, освобождает
органы уголовного преследования и суд от обязанности установления истины
по делу. Положение усугубляется тем, что в ст. 7 Кодекса,
провозгласившей принцип законности при производстве по уголовному делу,
отсутствует главное его требование – обязанность суда, прокурора,
следователя, органа дознания, дознавателя точно соблюдать требования
Конституции, УПК и другие законы. Это не согласуется с частью 2 ст. 15
Конституции РФ, которая гласит: “Органы государственной власти, органы
местного самоуправления, должностные лица, граждане и их объединения
обязаны соблюдать Конституцию Российской Федерации и другие законы”.
Правда, в части 4 ст.7 УПК РФ говорится, что “определения суда,
постановления судьи, прокурора, следователя, дознавателя должны быть
законными, обоснованным и мотивированными”. Однако должны быть законными
не только решения, но и действия этих органов и должностных лиц.

Изначальное предназначение уголовно-процессуального закона ранга Кодекса
– создать правовые условия раскрытия преступных деяний и изобличения их
виновников, обеспечения неотвратимости, законности и справедливости
воздаяния за каждое совершенное преступление. Не раскрыв преступление,
нельзя обеспечить неотвратимость ответственности виновного лица за
содеянное им. Без торжества законности, всесторонности, полноты и
объективности разбирательства немыслимо распознать путь к истине. А
движение к истине неразрывно связано с деятельностью по раскрытию
преступления и установлению лица, его совершившего, разумеется, если оно
имело место. Если его не было, достижением истины по делу в таких
случаях будет установление отсутствия преступления. В свою очередь,
когда оно было совершено, без полного его раскрытия, включающего наряду
с другими обстоятельствами, выявление причин и условий преступления,
бессмысленно проводить действия, направленные на их устранение по
конкретным уголовным делам. В сфере уголовного процесса эффективно
защищать личность, ее права и свободы, публичные интересы можно лишь
путем должного законодательного сформулирования и практического
выполнения этих задач.

В отмеченном плане от УПК РФ выигрышно отличаются новые УПК республик
Беларусь (в дальнейшем – УПК РБ), Казахстан (далее – УПК РК), Кыргызстан
(УПК КР), Узбекистан (УПК РУ), в которых задачи уголовного процесса
изображены достаточно полно и ясно. В них нет недостатков, которые
присущи ст. 6, 7, 15 УПК РФ. К примеру, в ст. 7 УПК РБ задачами
уголовного процесса признаются: “защита личности, ее прав и свобод,
интересов общества и государства путем быстрого и полного расследования
преступлений, общественно опасных действий невменяемых, изобличения и
привлечения к уголовной ответственности виновных” (разрядка наша –
З.Д.); обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый,
кто совершил преступление, был подвергнут справедливому наказанию и ни
один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден”
(ч. 1). В части 2-й этой статьи сказано: “Установленный настоящим
Кодексом порядок производства по материалам и уголовному делу призван
обеспечить законность и правопорядок, предупреждение преступлений,
защиту от необоснованного обвинения или осуждения, незаконного
ограничения прав и свобод человека и гражданина, а в случае обвинения
или осуждения невиновного – незамедлительную и полную его реабилитацию,
возмещение ему физического, имущественного и морального вреда,
восстановление нарушенных трудовых, пенсионных, жилищных и иных прав”.

В УПК РБ к числу принципов отнесена публичность уголовного процесса
(ст.15), означающая: “1. Государство гарантирует каждому защиту от
преступных посягательств. 2. Государственные органы, должностные лица,
уполномоченные осуществлять уголовное преследование, обязаны в пределах
своей компетенции принимать необходимые меры по обнаружению преступлений
и выявлению лиц, их совершивших, возбуждению уголовного дела,
привлечению виновных к предусмотренной законом ответственности и
созданию условий для постановления судом законного, обоснованного и
справедливого приговора”. Почти такие же предписания содержатся в ст. 27
УПК РБ под названием “Обязанность осуществления уголовного
преследования”.

Быстрота, полнота раскрытия преступлений и другие элементы задач
уголовного процесса расписаны в УПК РК (ст.8), КР (ст.4), РУ (ст.2). Эти
УПК и УПК РБ не только сохранили принцип всесторонности, полноты и
объективности исследования обстоятельств дела, а развили его дальше.
Так, в ст. 24 УПК РК имеется 3-я часть, в которой записано:
“Рассматривающий уголовное дело суд, сохраняя объективность и
беспристрастность, создает сторонам обвинения и защиты необходимые
условия для реализации их прав на всестороннее и полное исследование
обстоятельств дела. Суд не связан мнением сторон и вправе по собственной
инициативе принимать необходимые меры для установления истины по
уголовному делу”. Согласно ст.18 УПК РБ решения о виновности либо о
невиновности обвиняемого суд выносит на основе достоверных
доказательств, подвергнутых всестороннему, полному и объективному
исследованию и оценке. А в УПК РУ данный принцип именуется даже
“установлением истины” (ст.22).

Характерно, что УПК РБ не ограничивается закреплением упомянутого
положения в числе принципов, а предусматривает его требования и в
нормах, регулирующих полномочия прокурора, начальника следственного
подразделения, следователя, начальника органа дознания и дознавателя, в
виде их обязанности принимать все меры по всестороннему, полному и
объективному исследованию обстоятельств дела (ст. 34-36, 38-39,263).

Некоторые авторы хотя и оправдывают отсутствие в УПК РФ данного принципа
следствием действия принципа состязательности сторон,16 но он не
компенсирует требований всесторонности, полноты и объективности
разбирательства дела. Тем более, в УПК РФ этот принцип сконструирован
так, что на суд не возлагается обязанность по доказыванию (ст. 29), в
состязательном уголовном процессе он создает лишь необходимые условия
для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления
предоставленных им прав (ст.15). Пассивная роль суда в исследовании
обстоятельств дела не может не сказаться негативно на исходе судебного
разбирательства. В этой связи обращает на себя внимание мудрость авторов
нового ГПК РФ, предусмотревших задачи гражданского судопроизводства и
правильно определивших роль суда в состязательном процессе именно в
плане обеспечения объективного, всестороннего и полного исследования
доказательств, установления фактических обстоятельств и правильного
применения законодательства при рассмотрении и разрешении гражданских
дел (ст.2, 12).

В ключе этих положений надо отметить, что современное законодательство
европейских государств развивает положения об активной роли суда в
состязательном процессе, связывая это с необходимостью установления
истины (ст. 310 УПК Франции, ст. 244 УПК ФРГ). В США судья не
ограничивается фактами и доказательствами, представленными по выбору
сторон, может вмешиваться в этот процесс во имя установления истины. И
“английское право все более проникается идеей, что уголовный процесс не
должен сводиться исключительно к противоборству двух сторон в суде. Его
задачей прежде всего является не победа кого-то из “процессуальных
противников”, а выявление лиц, действительно виновных в совершении
преступления…”.17 По тому же пути идет практика Европейских суда по
правам человека.18

Сравнивая УПК РФ с указанными положениями зарубежных государств, мы
убеждаемся, что в России роль суда в исследовании обстоятельств
уголовного дела неоправданно принижена. Это перечеркивает верное
положение Концепции судебной реформы в РФ о том, что “суд не только
устанавливает, но и очеловечивает истину”.19 А без истины нет
правосудия, истина есть единственно незыблемая основа справедливости.20
Справедливость же включает в себя гарантированность законом прав и
свобод человека, равную и эффективную защиту каждого со стороны
закона.21

В УПК РФ имеются и другие недоразумения, мешающие успешному уголовному
преследованию и полнокровной защите означенных ценностей. Но приведенные
достаточны для вывода о том, что этот закон во многом не адекватен
реалиям жизни. Его авторы поступились теми положениями, полезность и
жизненность которых неоспоримо подтверждаются многими международными
актами, политико-правовыми документами РФ по вопросам борьбы с
преступностью, укрепления законности и правопорядка, а также защиты прав
и свобод людей, прогрессивной юридической мыслью, оправдавшим себя своим
и зарубежным правовым опытом и самой уголовно-процессуальной практикой.

Так, в Руководящих принципах ООН в области предупреждения преступности и
уголовного правосудия (1985), Руководстве по основным направлениям
предупреждения преступлений (1990), Стандартных минимальных правилах в
отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийских правилах
от 14 декабря 1990г.), в принятом 17 декабря 1979 г. Генеральной
Ассамблеей ООН Кодексе поведения должностных лиц по поддержанию
правопорядка и некоторых других международных документах говорится о
необходимости усиления работы по борьбе с преступностью, придания
первостепенного значения её предупреждению, широкого участия
общественности в этом деле, создания эффективного уголовного
судопроизводства, применения новых методов раскрытия преступлений,
расследования, судебного преследования и наказания. Причем общественные
начала причисляются в них к основополагающим принципам.22 Отсюда видно,
что Международные акты не отказываются от понятий “борьба с
преступностью”, “выявление и раскрытие преступлений” и рассматривают их
в единстве с уголовным правосудием, к тому же в контексте развития прав
и свобод человека.

Раскрытие преступления остается задачей как всего уголовного процесса,
так и досудебной его стадии – предварительного расследования, в
Концепции судебной реформы, одобренной постановлением Верховного Совета
РСФСР от 24 октября 1991 г. В ней утверждается также необходимость
установления истины по делу.23 В УПК же РФ термины “раскрытие
преступления”, “истина” вообще отсутствуют.

Сложившееся за последние годы состояние преступности таково, что она
стала реальной угрозой национальной безопасности страны, продолжает
оказывать мощное отрицательное влияние на все сферы жизнедеятельности
общества и государства, подрывает их социально-экономические и
политические устои, вызывает рост недоверия людей в способность
государства эффективно обеспечить их защиту от противоправных
посягательств. Поэтому как важнейшие задачи в области борьбы против
преступности выдвинуты: выявление, устранение и предупреждение причин и
условий, порождающих преступность; обеспечение неотвратимости
ответственности; активное использование помощи граждан и общественных
сил в предупреждении, пресечении, раскрытии преступлений и розыске
преступников; создание эффективной правовой базы борьбы с преступностью
как основы надежной защиты прав и законных интересов граждан и т.д.
Указывалось также на многочисленные нарушения законности, допускаемые в
ходе расследования преступлений и судебного рассмотрения уголовных
дел.24 При этих условиях новый УПК РФ должен был обладать оптимальным
совершенством, свойствами высокой социальной ценности и эффективности,
быть законом, во всем справедливым, правильно и предельно полно
отражающим объективные потребности переживаемого периода. Ибо любой
закон должен отвечать этим требованиям, а закон о борьбе с преступностью
– отражать также политику, задачи в этой области, чего нет в УПК РФ.

Главным в деле противодействия преступности является прежде всего
профилактика преступлений, которая в свое время считалась одной из
функций уголовного судопроизводства, функций органов расследования,
прокуратуры и суда.25 В отличие от прежнего УПК РСФСР в нынешнем УПК РФ
не предусмотрены нормы о предупреждении преступлений. Нет также номы,
обязывающей органы уголовной юстиции выявлять причины и условия
преступления. Это при том положении, что ст. 241 Модельного УПК для
стран СНГ (далее – МУПК), принятом на седьмом пленарном заседании
Межпарламентской Ассамблеи государств-участников Содружества Независимых
Государств17 февраля 1996 г. в виде рекомендательного законодательного
акта, предписывает следователю, дознавателю обязанность выяснения
обстоятельств, способствовавших совершению преступлений, и внесения
представления о принятии мер к их устранению.

В то же время УПК РБ (ст. 7, 38, 90, 199), РК (ст.8, 65, 66), КР (ст.
4,19) содержат нормы, регулирующие предупреждение и пресечение
преступлений, выявление и устранение их причин и условий. В УПК РУ мерам
предупреждения преступлений посвящен целый раздел, состоящий из пяти
статей (ст.296 – 300). Примечательно, что в нем участие общественности в
производстве по уголовным делам возведен на уровень принципа уголовного
процесса, что соответствует Миланскому плану действий (1985г.),
относительно обеспечения как можно более широкого участия общественности
в предупреждении преступности и борьбе с ней, а также широкого её
доступа к уголовному судопроизводству.26 По этому поводу уместно
напомнить слова К. Маркса о том, что “мудрый законодатель предупредит
преступление, чтобы не быть вынужденным наказывать за него”.27

УПК – фундамент уголовного процесса. Поэтому в нем не должно быть
пробелов и неясностей. От того, насколько он конструктивен, совершенен,
во многом зависит урегулированность процессуального порядка,
необходимого для эффективной следственной, прокурорской и судебной
деятельности по уголовным делам. Следовательно, качество и степень
детализации законодательного регулирования уголовно-процессуальных
отношений должны быть высокими, такими, чтобы УПК мог служить настольной
книгой в информационном арсенале следователей, дознавателей, прокуроров,
судей, адвокатов и всех тех, кто интересуется проблемами уголовного
судопроизводства. По справедливому замечанию С.С. Алексеева, “там, где в
процессе совершенствования права выясняется, что законодатель в
состоянии детально регламентировать данные общественные отношения,
дальнейшее развитие формальной определенности права следует признать
вполне закономерным процессом”.28 Чтобы устранить неясности, точнее
сформулировать запреты и дозволения, полнее запрограммировать действия
должностных лиц, ведущих процесс, оптимально сузить пределы их
усмотрения в решении процессуальных вопросов, а также с точки зрения
укрепления законности, успешного раскрытия преступлений и обеспечения
прав личности, по словам В.М. Савицкого, “подробное, детальное,
исчерпывающее законодательное регулирование судопроизводства
представляется не только желательным, но и необходимым”.29

По природе своей закон должен быть высшим разумом, за что еще в
древности ратовал Цицерон в своей книге “Диалоги”.30 Особенно это
касается принципов уголовного процесса, занимающих центральное, ведущее
место в системе уголовно-процессуального права. По МУПК они носят
основополагающий характер и определяют правомерность производства по
каждому делу (ст.11). Принципы – это нормы общего и руководящего
значения, образующие основу уголовного судопроизводства, очертающие
построение всех его стадий, форм и институтов, отражающие
фундаментальные свойства уголовного процесса, его гуманистическую и
демократическую сущность. Они направлены на обеспечение выполнения задач
этой сферы государственной деятельности. В этом смысле предпочтительно,
во-первых, закрепление задач и принципов уголовного процесса в одной
главе УПК, как это сделано в УПК РБ и РК (гл.2). Во-вторых, круг и
содержание провозглашенных в УПК принципов должны соответствовать
международным стандартам, Конституции РФ и объективным потребностям
жизни.

В ракурсе их развития было бы правильно развернуто отразить в УПК РФ в
системе принципов закрепленные в ст. 51,52 Конституции РФ принципы
свободы от дачи показаний и обеспечения потерпевшим доступа к правосудию
и компенсации причиненного ущерба. При этом необходимо иметь в виду
Рекомендацию Комитета Министров Совета Европы от 28 июня 1985 г. “О
положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса” в части
того, что “основной функцией уголовного правосудия должно быть
удовлетворение запросов и охрана интересов потерпевшего…, важно повысить
доверие потерпевшего к уголовному правосудию…, следует в большей степени
учитывать запросы потерпевшего на всех стадиях уголовного процесса”.31 В
УПК РК освобождение от обязанности давать показания предусмотрено в
числе принципов уголовного процесса (ст.27). В МУПК этот принцип
обозначен как свобода от самоизобличения (ст. 25). МУПК (ст.27), УПК КР
(ст.21) к принципам относят также обеспечение прав пострадавших от
преступлений, злоупотреблений властью и судебных ошибок, которое
включает в себя право потерпевшего требовать возбуждения уголовного
дела. Помимо этого, УПК КР как принцип отдельно предусматривает ещё
обеспечение доступа к правосудию (ст.24), содержащее обязанность
следователя и прокурора не только по реализации указанного права
потерпевших, но и по возбуждению уголовного дела в каждом случае
обнаружения признаков преступления, установлению события преступления и
лица, его совершившего.

В УПК РУ (ст.15) в виде принципа сформулирована обязанность возбуждения
уголовного дела, нацеливающая уголовную юстицию на раскрытие
преступления, установление виновных лиц и обеспечение их наказания.
Такое повышенное внимание к разоблачению и привлечению к законной
ответственности виновных лиц в названных УПК оправдано тем, что
воплощение в жизнь этого назначения уголовного процесса по конкретным
делам выступает весомой гарантией реализации прав потерпевшего.

Есть резон ввести в систему принципов уголовного процесса и
справедливость, основываясь на международных актах о необходимости
эффективной её реализации органами государственной власти, в том числе
правоохранительными, в своей деятельности.32 Как видно из Документа
Копенгагенского совещания Конференции по человеческому измерению СБСЕ от
29 июня 1990 г., справедливость имеет емкое содержание.33 Как и
законность, она распространяется на весь уголовный процесс, все его
стадии. Согласно МУПК (ст.3), УПК РБ (ст.2) уголовно-процессуальный
закон призван способствовать утверждению справедливости.

Имплементация общеправового принципа справедливости в уголовное
судопроизводство нужна и с точки зрения укрепления его нравственных
основ, того, что задачи уголовного процесса могут проводиться в жизнь
только законными, справедливыми способами и средствами.

Анализируя задачи и принципы уголовного процесса в свете проблем борьбы
с преступностью, мы приходим к выводу, что УПК РФ нуждается в коренном
улучшении. Чтобы избежать тех пробелов, которыми страдает нынешний его
вариант, думается, следует трансформировать в него все то прогрессивное,
которое наработано в международной, зарубежной практике, имеется в
прежнем УПК РСФСР, проектах, теоретических моделях УПК РФ, а также в
уголовно-процессуальной науке. Только при этом условии новый УПК РФ
может стать истинным законом и подлинным инструментом как
противодействия преступности, так и защиты личных и публичных интересов.

Во избежание ошибок, допущенных при его принятии, необходимо учесть, что
отпечатавшаяся в нем концепция самоограничения государства в сфере
уголовного процесса34 оказалась в немалой степени негативной для
правоохранительных интересов. Об этом свидетельствуют практика и
результаты обсуждения данного УПК на конференциях, “круглых столах” с
участием дознавателей, следователей, прокуроров и судей.35

Литература и примечания

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.1. С. 158.

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.26. Ч. 1. С. 393.

3. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб. Т. 1 1996. С.
4-5.

4. Хрестоматия по уголовному процессу России. М.: Городец. 1999. С. 13,
49.

5. Об этом см.: Уголовный процесс. Учебник / Под. ред. В.П. Божьева. М.:
Спарк.2002. С. 65, 68, 70.

6. СУ РСФСР. 1920.№ 83. Ст.407.

7. СУ РСФСР. 1923.№ 7. Ст. 106.

8. См.: Организация и порядок уголовного судопроизводства. Сборник
правовых актов. М.: Юрид.лит. 1998. С. 341-343, 425-426; 453, 456;
Правоохранительные органы Российской Федерации. Сборник нормативных
актов. М.: Юрайт. 1999. С. 319-325, 332-337, 362-365; СЗ РФ. 1996. № 17.
Ст. 1958.

9. См.: Кирин В.А. Законодательство о борьбе с преступностью: отрасли и
их взаимосвязь. М.: Юрид.лит. 1978.; Прошляков А.Д. Взаимосвязь
материального и процессуального уголовного права. Екатеринбург. 1997;
Фефелов П.А. Уголовно-правовая концепция борьбы с преступностью.
Екатеринбург.1999.; Куцова Э.Ф. Уголовный процесс России: истина и
состязательность// Законодательство.2002. № 9. С. 71-79; Бойков А.Д.
Новый УПК России и проблемы борьбы с преступностью // Уголовное право.
2002. №3. С. 63-69.

10.См.: Ларин А.М. Расследование по уголовному делу. Планирование и
организация. М.: Юрид.лит. 1970. С. 15,25; Строгович М.С. Курс
советского уголовного процесса. Т. 2. М.: Наука. 1970. С. 63-64; Гуляев
А.П. Быстрота уголовного судопроизводства // Вопросы борьбы с
преступностью. Вып. 18. 1973. С. 66-83, и др.

11. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М. 1939. С. 281-286,
340-341.

12. Сборник документов Совета Европы в области защиты прав человека и
борьбы с преступностью. М.: Спарк.1998. С.117. О значении быстроты
судопроизводства более подробно см.: Гуляев А.П. Процессуальные сроки в
стадиях возбуждения уголовного дела и предварительного расследования.
М.: Юрид. лит. 1976. С. 23-27.

13. Международные акты о правах человека. Сборник документов. М.:
Норма-Инфра.1998. С. 58

14. Петрухин И.Л. Человек и власть (в сфере борьбы с преступностью). М.:
Юристъ. 1999. С.112-113, 118, 140.

15. Куцова Э.Ф. Указ. соч. С. 72.

16. См., например: Подольный Н. Новый УПК – новая идеология уголовного
процесса // Рос. юстиция. 2002. № 11. С.2.

17. Гуценко Г.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А, Уголовный процесс
западных государств. М. 2001. С.119.

18. См.: Европейский суд по правам человека. Избранные решения. М. 2000.
Т.1. С. 321; Т. 2. С. 330.

19. Концепция судебной реформы в Российской Федерации. М.: Республика.
1992. С.44.

20. См.: Софронов Г.В. Проблемы истины в уголовном судопроизводстве.
Екатеринбург. 1998. С. 14,18.

21. См.: Документ Копенгагенского совещания Конференции по человеческому
измерению СБСЕ (п. 5) // Международные акты о правах человека. М. 1998.
С. 653-654.

22. См.: Миланский план действий // Сов. юстиция. 1992. № 13-14. С.
38-40; № 15-16. С. 35-37; Международные акты о правах человека… С. 175,
217, 223,273-285; Сборник документов Совета Европы… С. 77-79. 2

3. См.: Концепция судебной реформы… С. 77, 89-91, 94.

24. См.: Концепция национальной безопасности Российской Федерации,
утвержденная Указом Президента РФ от 17 декабря 1997 г. (в ред. его
Указа от 10 января 2000г.) // СЗ РФ. 2000. № 2. Ст.170.; Рекомендации по
результатам “круглого стола” на тему “О состоянии борьбы с преступностью
и мерах по укреплению правопорядка и законности в Российской федерации”
// СЗ РФ.2000. № 31. Ст. 3233, и другие политико-правовые документы РФ
// СЗ РФ. 1995. № 28. Ст. 2642; 1996. № 22. Ст. 2696; 1999. № 12. Ст.
1484; 2001. № 3. Ст. 238.

25. См.: Ларин А.М. Расследование по уголовному делу: процессуальные
функции. М.: Юрид. лит. 1986. С. 102-109; Курс советского уголовного
процесса. Общая часть. М.: Юрид. лит. 1989. С. 435-440; Зинатуллин З.З.
Уголовно-процессуальные функции. Ижевск. 1994. С. 81-92; Комментарий к
УПК РСФСР. М.: Проспект. 1999. С.51.

26. См.: Сов. юстиция. 1992. № 13-14. С. 38-40; № 15-16. С. 35..

27.Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.1. С. 131.

28. Алексеев С.С. Социальная ценность права в советском обществе. М.
1971. С. 101.

29.Уголовно-процессуальное законодательство Союза ССР и РСФСР.
Теоретическая модель. Под ред. и с предисловием В.М. Савицкого. М. 1990.
С. 8-9.

30.Об этом см.: Нерсесянц В.С. Юриспруденция. Введение в курс общей
теории права и государства. М.: Норма-Инфра. 1999. С. 185.

31.Сборник документов Совета Европы… С. 115.

32.См.: Международные акты о правах человека… С. 39-41, 53-59, 77-95,
168-169, 276-282, 284-295, 318-319, 539-541, 642, 645-650, 653-655,
664-671 и др.

33.См.: Международные акты… С. 653-654.

34.Мизулина Е. Уголовный процесс: концепция самоограничения государства.
Тарту. 1991.

35.См.: Материалы международной научно-практической конференции,
посвященной принятию нового УПК РФ. М. 2002; Новый УПК РФ и практика его
применения. Оренбург. 2002; Правовые проблемы укрепления российской
государственности. Ч.10: Проблемы уголовного процесса в свете нового УПК
РФ. Томск. 2002; Республика Башкортостан. 2002. 17 декабря. С. 3; –
2003. 17 января. С. 1-2, и др.

HYPERLINK “http://top100.rambler.ru/top100/” HYPERLINK
“http://www.topcto.ru/law/” \o “TopCTO Юриспруденция Законы” \t “_blank”
HYPERLINK “http://ava.ru/” \o “Юриспруденция Законы” \t “_blank”

Макарова З.В., Янин М.Г. ОБЖАЛОВАНИЕ ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ И РЕШЕНИЙ В
СИСТЕМЕ ПРИНЦИПОВ УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

З.В. Макарова – Заслуженный юрист РФ, д-р юрид. наук, профессор
Южно-Уральского государственного университета, зав. кафедрой уголовного
права и уголовного процесса (г.Челябинск)

М.Г. Янин – ст. преподаватель кафедры уголовного процесса и
криминалистики Челябинского государственного университета (г.Челябинск)

В Уголовно-процессуальном кодексе РФ есть глава вторая “Принципы
уголовного судопроизводства”. УПК РСФСР подобной главы не имел. На
первый взгляд, это представляется как безусловно прогрессивное
нововведение. В действительности же новое уголовно-процессуальное
законодательство больше ставит вопросов, чем отвечает на них. Так,
законодатель, вводя понятие “принципы уголовного судопроизводства”, не
дает его определения, а та попытка систематизации принципов уголовного
процесса, которая была предпринята в главе второй УПК РФ, не выдерживает
критики. Приводя перечень основных нормативных положений, которым должна
соответствовать уголовно-процессуальная деятельность, законодатель
подразумевает его исчерпанность (ст. ст. 6 – 19 УПК РФ). Но как в таком
случае быть с такими принципами, как равенство граждан перед законом и
судом, публичность, всесторонность, полнота и объективность исследования
обстоятельств дела? Получается, что они утратили актуальность и
значимость для современного уголовного судопроизводства, хотя были
сформулированы в УПК РСФСР достаточно четко (ст. ст. 3, 14, 20). С
другой стороны, законодатель, как нам представляется, фактически
дублирует одно и то же в следующих принципах: уважение чести и
достоинства личности (ст. 9 УПК РФ), неприкосновенность личности (ст. 10
УПК РФ), охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном
судопроизводстве (ст. 11 УПК РФ), неприкосновенность жилища (ст. 12 УПК
РФ), тайна переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых,
телеграфных и иных сообщений (ст. 13 УПК РФ).

Как уже было отмечено выше, на сегодняшний день отсутствует
законодательно установленное понятие “принципы уголовного
судопроизводства”, что вносит определенную сумятицу в правоприменение.1
Так, Л.Т. Ульянова определяет принципы уголовного процесса как
руководящие идеи, определяющие построение уголовного процесса.2 А.С.
Кобликов считает, что принципы уголовного процесса – это
основополагающие, руководящие правовые нормы, определяющие характер
уголовного процесса, содержание всех его институтов и выражающие взгляды
о построении процессуального порядка, обеспечивающего справедливое
правосудие по уголовным делам, эффективную защиту личности, ее прав и
свобод, интересов общества от преступных посягательств.3 Н.А. Громов
трактует принципы уголовного процесса как вытекающие из природы
российской государственности теоретически обоснованные и законодательно
закрепленные основные нормативные положения, которые выражают
демократическую и гуманистическую сущность уголовного процесса,
определяют построение всех его процессуальных норм, стадий и институтов
и направляют уголовно-процессуальную деятельность на достижение целей и
задач, поставленных государством перед уголовным судопроизводством.4
И.Ф. Демидов определяет принципы уголовного процесса как исходные,
руководящие идеи о наиболее существенных свойствах и закономерностях
уголовного процесса.5 В.П. Божьев вводит вместо понятия “принципы
уголовного процесса” понятие “конституционные принципы уголовного
процесса” и рассматривает их как закрепленные в Конституции РФ,
основополагающие правовые идеи, определяющие построение всего уголовного
процесса, его сущность, характер и демократизм.6 Ю.Д. Лившиц и А.В.
Кудрявцева предлагают различать принципы уголовного процесса как отрасли
права и принципы уголовного процесса как науки. При этом роль принципов
науки играют теоретические, основополагающие идеи уголовного процесса,
разрабатываемые учеными, а роль принципов отрасли – правовые положения,
выступающие в уголовно-процессуальной деятельности в качестве
общеобязательных требований закона.7 А.В. Смирнов полагает, что правовые
принципы есть не что иное, как мера справедливости в праве; они,
во-первых, могут индуктивно выводиться из некоего множества норм, а,
во-вторых, (более развитая форма), существовать в качестве нормативных
предписаний, закрепляемых в специально посвященных им статьях
законодательных актов.8

Уголовно-процессуальные принципы прежде всего должны быть закреплены в
нормах права, ибо в противном случае они теряют свое значение: в
правоприменительной деятельности руководствуются законом, а не
исходными, основными положениями теории. Принципы, главным образом,
должны определять не построение (иными словами, форму), а сущность и
содержание уголовного судопроизводства как уголовно-процессуальной
деятельности и уголовно-процессуальных правоотношений, возникающих в
ходе возбуждения, расследования, рассмотрения и разрешения уголовного
дела. При этом не обязательно в законодательных актах выделять главу
“Принципы”, тем более когда законодатель не раскрывает понятие
принципов. Более правильно, на наш взгляд, поступили авторы Арбитражного
процессуального кодекса РФ и Гражданского процессуального кодекса РФ,
которые главу первую назвали “Основные положения”. В этих основных
положениях установлены такие нормы, которые действительно выражают
сущность арбитражного и гражданского процессов (законодательство о
судопроизводстве, его задачи и принципы). По нашему мнению, таким же
образом следовало поступить законодателям при принятии
Уголовно-процессуального кодекса РФ, что определяло бы единство основных
положений судопроизводства в Российской Федерации.

Предлагаем следующее определение понятия “принципы уголовного
судопроизводства”. Это – юридически оформленные основные положения,
закрепляющие наиболее общие свойства уголовного судопроизводства,
выражающие его демократическую сущность и определяющие правовое и
социальное назначение уголовного судопроизводства.

Признаки принципов уголовного процесса:

а) принципами могут быть лишь те основные положения, идеи, которые
соответствуют социально-экономическим и политическим условиям развития
общества;

б) принципами являются только те основные положения, которые нашли
закрепление в нормах права;

в) совокупность всех принципов должна представлять собой
концентрированное выражение сущности уголовного процесса;

г) принципы не должны дублировать друг друга;

д) принципы должны образовывать систему, обладающую цельным,
интегративным качеством.

Система принципов уголовного судопроизводства является одной из
актуальных проблем, так как только она может гарантировать достижение
конечных целей уголовного судопроизводства. С одной стороны, система
принципов как логико-теоретическая конструкция высвечивает внутренние,
закономерные связи между принципами, а с другой стороны, как система
юридических норм наиболее общего характера имеет значение твердого
правового основания процессуальной деятельности.9

В литературе принципы классифицируются различным образом. Предлагается
подразделять принципы уголовного процесса на конституционные и
специальные, закрепленные в других законодательных актах;10 на
судоустройственные и процессуальные;11 на общесоциальные и общеправовые,
общепроцессуальные, служащие основой для всей системы уголовного
процесса, и специфические, характерные для его подсистем (досудебное
производство и судебное производство).12 Большинство же авторов
представляют систему принципов уголовного процесса как совокупность
единых и равнозначных элементов, не выделяя каких-либо особых групп и
подгрупп.

В системе принципов уголовного судопроизводства значительное место
отводится принципу обжалования процессуальных действий и решений. Он
нашел свое выражение в ст. ст. 46 и 50 Конституции РФ и в ст. 19 УПК РФ.

Обжалование процессуальных действий и решений УПК РФ включил в систему
принципов уголовного процесса, хотя еще УПК РСФСР закреплял данную норму
в главе первой “Основные положения” (ст. 22 УПК РСФСР “Право обжалования
действий и решений суда, прокурора, следователя и лица, производящего
дознание”), а некоторые ученые – юристы относили данное положение
непосредственно к системе принципов уголовного процесса.13 Это стало
возможным ввиду того, что положение, закрепленное в ст. 19 УПК РФ,
полностью соответствует тем характерным признакам, которым отвечают
основные положения уголовно-процессуальной деятельности. Обжалование
процессуальных действий и решений является конституционным правом,
закрепленным в ст. ст. 46 и 50 Конституции РФ, и реализуется в порядке,
установленном Законом РФ от 27 апреля 1993 года “Об обжаловании в суд
действий и решений, нарушающих права и свободы граждан” (с изменениями
от 14 декабря 1995 года),14 то есть такое обжалование является
законодательно закрепленным и юридически оформленным свойством
уголовного судопроизводства, отражающим его демократическую сущность.
Являясь существенной гарантией обеспечения прав и свобод человека и
гражданина в уголовном процессе, обжалование процессуальных действий и
решений обеспечивает действие таких принципов, как законность при
производстве по уголовному делу (ст. 7 УПК РФ), уважение чести и
достоинства личности (ст. 9 УПК РФ), неприкосновенность личности (ст. 10
УПК РФ), охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном
судопроизводстве (ст. 11 УПК РФ), состязательность сторон (ст. 15 УПК
РФ), закрепляя взаимосвязь и взаимообусловленность всех принципов между
собой.

Сущность этого принципа состоит в том, что действия (бездействие) и
решения суда, прокурора, следователя, органа дознания и дознавателя
могут быть обжалованы в порядке, установленном УПК РФ. Согласно данному
положению закон не ограничивает круг субъектов обжалования только
заинтересованными в ходе уголовного дела лицами (как это было закреплено
в ст. 22 УПК РСФСР), хотя в первую очередь законодатель постарался
обеспечить право на обжалование действий и решений органов и лиц,
осуществляющих производство по уголовному делу, именно заинтересованными
участниками уголовного процесса, поэтому в число их процессуальных прав
входит право на обжалование (ст. ст. 42 – 48, 53 – 60 УПК РФ). Более
того, законодатель особо выделяет право каждого осужденного на пересмотр
приговора вышестоящим судом в порядке, установленном главами 43 – 45, 48
и 49 УПК РФ (ч. 2 ст. 19 УПК РФ). Тем самым лицу, которое привлечено к
уголовной ответственности, установлены дополнительные гарантии его права
на защиту.

В процессуальном законе обращается внимание на обязанность
государственных органов и должностных лиц не только разъяснять
вышеуказанное право, но и обеспечить возможность его осуществления (ст.
ст. 124 – 126 УПК РФ).

Уголовно-процессуальная норма, закрепленная в ст. 19 УПК РФ, установила
возможность прямого применения ст. 46 Конституции РФ. способствовала
расширению права на судебное обжалование решений, принятых на
предварительном следствии и дознании.15 По сравнению с иными
процедурами, судебный порядок рассмотрения жалоб обеспечивает большую
объективность, более широкие возможности заинтересованных лиц в
отстаивании своих интересов, большую авторитетность и обязательность
принятого по результатам рассмотрения жалобы решения.16 При этом
согласно постановлению Конституционного Суда РФ от 23 марта 1999 года
суд при проверке в период предварительного расследования тех или иных
процессуальных актов не должен предрешать вопросы, которые впоследствии
могут стать предметом судебного разбирательства по уголовному делу.17

Значение принципа обжалования процессуальных действий и решений
проявляется двояко: как обеспечение конституционных прав и свобод
человека и гражданина и как обеспечение законности в ходе досудебного и
судебного производства.

Литература и примечания

1. См.: Громов Н.А., Николайченко В.В. Принципы уголовного процесса, их
понятие и система // Государство и право. 1997. № 7. С. 33; Савицкий
В.М. Язык процессуального закона. Вопросы терминологии. М., 1987. С. 9 –
10. 2.

См.: Уголовный процесс: Учебник / Под ред. К.Ф. Гуценко. М., 1997. С.
58. 3.

См.: Уголовный процесс: Учебник / Под общ. ред. А.С. Кобликова. М.,
1999. С. 24. 4.

См.: Бандурин С.Г., Громов Н.А. О соотношении принципов публичности и
презумпции невиновности в российском уголовном процессе // Закон и
право. 2001. № 8. С. 10. 5.

См.: См.: Курс советского уголовного процесса: Общая часть / Под ред.
А.Д. Бойкова, И.И. Карпеца. М., 1989. С. 136. 6.

См.: Уголовный процесс: Учебник / Под ред. В.П. Божьева. М., 2002. С.
73. 7.

См.: Кудрявцева А.В., Лившиц Ю.Д. О понятии принципа в уголовном
процессе // Правоведение. 2001. № 4. С. 163. 8.

См.: Смирнов А.В. Модели уголовного процесса. М., 2000. С.58-59. 9.

См.: Курс советского уголовного процесса: Общая часть / Под ред. А.Д.
Бойкова, И.И. Карпеца. М., 1989. С. 140. 10.

См.: Гуткин И.М. Принципы советского уголовного процесса // Советский
уголовный процесс. М., 1982. С. 49 – 51. 11.

См.: Добровольская Т.Н. Принципы советского уголовного процесса. М.,
1971. С. 14. 12.

См.: Курс советского уголовного процесса: Общая часть / Под ред. А.Д.
Бойкова, И.И. Карпеца. М., 1989. С. 144. 13.

См.: Громов Н.А. Уголовный процесс России: Учебное пособие. М., 1998. С.
82 – 86.; Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник /
Отв. ред. П.А. Лупинская. М., 1999. С. 154. 14.

См.: СЗ РФ 1996. № 1. 15.

См.: Уголовный процесс: Учебник / Под ред. В.П. Божьева. М., 2002. С.
98. 16.

См.: Научно-практический комментарий к УПК РФ / Под общ. ред. В.М.
Лебедева; Науч. ред. В.П. Божьев. М., 2002. С. 42. 17.

См.: ВКС РФ. 1999. № 4.

HYPERLINK “http://www.kalinovsky-k.narod.ru/” | HYPERLINK
“../../p/spisok.htm” | HYPERLINK “../../m/m.htm” | HYPERLINK
“../b-spisok.htm” | HYPERLINK
“http://www.narod.ru/guestbook/?owner=7227309” | HYPERLINK
“http://narod.yandex.ru/userforum/?owner=kalinovsky-k”???–???????????•??
?????????????•???????????????????????????

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

М.К. Нуркаева – доцент кафедры уголовного права и процесса Института
права БашГУ (г.Уфа)

ПРЕЗУМПЦИЯ НЕВИНОВНОСТИ ПО УПК РФ В СВЕТЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ СТАНДАРТОВ
УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА

Давно назревшая необходимость, которая диктуется осуществляемой в России
правовой реформой,1 сформулировать в уголовно-процессуальном
законодательстве принцип презумпции невиновности, закреплена в ст.14 УПК
РФ.

Оценивая, дана ли полная формулировка принципа презумпции невиновности в
УПК РФ, с позиций международного процессуального права, следует
разрешить немало вопросов, связанных с раскрытием содержания этого
понятия. К их числу можно отнести, например, следующие: 1) является ли
презумпция невиновности объективным правовым положением, выражающим
отношение закона к вопросу о виновности лиц, в отношении которых
фактически ведутся действия инкриминирующего характера, или она –
субъективное мнение отдельных участников процесса по данному вопросу; 2)
к кому следует относить презумпцию невиновности (к обвиняемому или к
любому лицу, на которое падает подозрение в причастности к расследуемому
преступлению); 3) как формулировать презумпцию невиновности: лицо
“считается” или “предполагается” невиновным, либо “не считается”
виновным; 4) что понимать под термином “в предусмотренном законом
порядке” (считается ли лицо невиновным до вынесения органами
предварительного расследования постановления о привлечении лица в
качестве обвиняемого, обвинительного заключения, обвинительного акта,
постановления о прекращении уголовного дела или уголовного преследования
по, так называемым, нереабилитирующим основаниям, либо до вынесения
судом обвинительного приговора, либо до вступления приговора в законную
силу, либо до принятия в установленном законом порядке иного решения);
5) на каких стадиях процесса действует презумпция невиновности (во всех
ли стадиях, включая пересмотр приговоров, вступивших в законную силу,
или ее действие прекращается после вступления приговора в законную
силу); 6) как соотносится принцип презумпции невиновности и принцип
обязательности исполнения приговора, вступившего в законную силу.

Разногласия по этим и многим другим вопросам обусловливают существование
неодинаковых определений презумпции невиновности в международных актах,2
в Конституции РФ (ст.49), в УПК ряда стран,3 в Модельном
уголовно-процессуальном кодексе для государств – участников СНГ от 17
февраля 1996 г. (ст.23), в работах ученых4 и в словарях.

Сопоставление приведенных в указанных источниках формулировок
показывает, что в одних случаях презумпция невиновности распространяется
только на обвиняемого, а в других – как на обвиняемого, так и на
подозреваемого, а иногда и на любое лицо, каждое лицо, привлекаемое к
уголовной ответственности; в одних случаях лицо “считается” или
“предполагается” невиновным, а в других – “не считается” виновным; в
одних случаях обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока не
доказано обратное, а в других случаях – до вынесения судом
обвинительного приговора, до вступления приговора в законную силу и т.д.

За такими, казалось бы, терминологическими расхождениями скрываются
вопросы, которые имеют не формальное, а большое теоретическое и
практическое значение.

Для уяснения сущности и значения презумпции невиновности важно точно
определить, кто считается невиновным – обвиняемый (подсудимый),
подозреваемый или всякий гражданин.

Ряд авторов, подразумевая под термином “обвиняемый” только лицо,
привлеченное к уголовной ответственности в качестве обвиняемого,
полагают, что в определение презумпции невиновности необходимо включить
не только обвиняемого, но и подозреваемого.5

Думается, что сферу действия этого института не следует ограничивать
указанием конкретной процессуальной фигуры (обвиняемый, подсудимый,
подозреваемый) (ст. 49 Конституции РФ, ст. 14 УПК РФ, ст.16 УПК РБ,
ст.23 УПК РУ, ст.15 УПК КР). Представляется, что презумпция
добропорядочности каждого гражданина трансформируется в презумпцию
невиновности с момента появления в уголовном судопроизводстве лиц,
невиновность которых вызывает сомнения у правоохранительных органов. Эти
лица могут не выступать в качестве подозреваемого или обвиняемого. Не
исключено, что они и не станут таковыми вообще. Такого рода лица по УПК
РФ называются по – разному: “лицо, в отношении которого прекращено
уголовное преследование” (ст. 213 ч.4); “лицо, привлекаемое к уголовной
ответственности” (ст. 318 ч. 5 п. 4); “лицо, в отношении которого подано
заявление” (ст. 319 ч.ч.3,4); “лицо, сделавшее добровольное сообщение о
совершенном им преступление” (ст. 142 ч.1); “лицо, к которому были
применены принудительные меры медицинского характера” (ст.133 ч. 2 п.5);
“лицо, подвергнутое мерам процессуального принуждения” (ст. 133 ч.3);
“свидетель, допрашиваемый об обстоятельствах, могущих быть
использованными против него” (ст.56 ч.4 п.1). Презумпция невиновности
должна полностью распространяться и на этих лиц, т.к. понятие
“обвиняемый ” следует понимать в соответствии с Конвенцией по правам
человека. Этот термин является более емким. Европейский Суд склоняется
при рассмотрении конкретных дел к выбору в пользу “содержательного”, а
не “формального” понятия “обвиняемый” в тексте п.2 ст.6.6 В свете и
целях п.2 ст. 6 Конвенции по правам человека “обвиняемого” можно было бы
определить как каждое лицо, привлекаемое к уголовной ответственности,
т.е. всякое лицо, невиновность которого в совершении преступления
ставится под сомнение. Так этот вопрос урегулирован в МУПК (ч.ч. 1,2 ст.
23) и УПК РК (ч.ч. 1,2 ст.19).

Необходимо также решить, что следует понимать под терминами:
“установленный законом порядок”, “в соответствии с требованиями
уголовного судопроизводства”. Формулировка этого элемента принципа
презумпции невиновности в Конституции РФ (ст.49 ч. 1), УПК РФ (ст.14
ч.1), УПК РБ (ст.16 ч.1) , УПК РУ (ст.23 ч.1), УПК РК (ст.19 ч.1), УПК
КР (ст.15 ч.1), МУПК (ст.23 ч.1) более конкретизирована по сравнению с
Международным пактом о гражданских и политических правах и Европейской
конвенцией о защите прав человека и основных свобод, где говорится
просто о законном порядке признания лица виновным. На первый взгляд
может показаться, что данному принципу, сформулированному в
международных актах, противоречат правила Конституции РФ (ст.49 ч.1),
УПК РФ (ст. 14 ч. 1) и других указанных выше источников, связывающие
возможность признания лица виновным с обязательным проведением судебного
разбирательства – стадии, где сосредоточены!максимальные гарантии прав и
законных интересов личности.7 Однако Европейские комиссия и суд по
правам человека, толкуя термин “законный порядок” в формулировке
презумпции невиновности, данной Конвенцией (“Каждый человек, обвиняемый
в совершении уголовного преступления, считается невиновным до тех пор,
пока его виновность не будет установлена законным порядком” (ст.6 ч.2),
указали, что презумпция невиновности, воплощенная в п.2 ст.6, и
различные права, неисчерпывающий перечень которых приводится в п.3 ст.6,
являются составными элементами понятия справедливого судебного
разбирательства по уголовным делам.8 В приложении протокола № 11 к
Конвенции по защите прав человека и основных свобод “Заголовки статей,
подлежащие включению в текст Конвенции о защите прав человек и основных
свобод и Протоколов к ней” указано, что ст.6 должна быть озаглавлена
“Право на справедливое судебное разбирательство”.9А это значит, решение
вопроса о том, где признается лицо виновным по УПК РФ не противоречит
п.2 ст.6 Конвенции о защите права человека и основных свобод. Тем более,
на это указано в ст.11 Всеобщей декларации о правах человека, принятой
ООН в 1948 году, где прямо отмечено, что виновность лица устанавливается
путем судебного разбирательства.

Практика Европейского суда по правам человека также свидетельствует о
том, что лицо признается виновным независимым и беспристрастным судом
при справедливом и публичном судебном разбирательстве. В этом отношении
характерны решения по делам Адольфа против Австрии, Минелли против
Швейцарии и др. 10

Возникает также вопрос, является ли презумпция невиновности объективным
правовым положением, выражающим отношение закона к вопросу о виновности
привлеченного к уголовной ответственности лица, или она – субъективное
мнение отдельных участников процесса по данному вопросу.

Сразу же надо рассеять обычно возникающие относительно презумпции
невиновности недоразумения: как же обвиняемый может считаться невиновным
до завершения расследования и судебного разрешения уголовного дела,
когда он потому и привлечен в качестве обвиняемого, что в отношении его
были собраны веские доказательства его виновности. Презумпция
невиновности вовсе не является выражением субъективного мнения того или
другого субъекта уголовно-процессуальной деятельности, она является
выраженным в законе объективным правовым положением.11 Она не запрещает
дознавателю, следователю, прокурору изобличать обвиняемого, доказывать
его виновность. Но этот общепризнанный принцип запрещает объявлять
обвиняемого, каждое лицо, привлекаемое к уголовной ответственности,
виновным, поступать с ним как с преступником. Так, Европейский суд по
делу Минелли против Швейцарии постановил: “Презумпция невиновности
нарушается, если ранее виновность обвиняемого не была доказана по закону
и, прежде всего, если он не имел возможности осуществить свои права на
защиту…”12 Этот суд также часто заявлял, что предварительное содержание
под стражей не должно использоваться в качестве предварительного
наказания (решение по делу Летелье от 26 июня 1991 года, решение по делу
Томази от 27 августа 1992 года).13

Презумпция невиновности как объективное правовое положение означает, что
закон считает лицо, привлеченное к уголовной ответственности,
невиновным, пока те, кто считает его виновным, не докажут, что он
действительно виновен, и его виновность не будет установлена вступившим
в законную силу решением суда. Анализ ч.1 ст.14 УПК РФ позволяет
выделить два неразрывно связанных между собой признака: 1) признак
доказанности виновности в предусмотренном настоящим Кодексом порядке и
2) признак установления виновности вступившим в законную силу приговором
суда. Может показаться, что такая формулировка данного принципа в УПК РФ
по сравнению с международными актами ставит обвиняемого в менее выгодное
положение, поскольку его формулировка в Международном пакте о
гражданских и политических правах (ч.2 ст.14) и в Европейской конвенции
о защите прав человека и основных свобод (п.2 ст.6) акцентирует только
доказанность (установленность) виновности законным порядкам, не связывая
этот признак с конкретным решением суда о признании лица виновным.
Однако и по международным актам можно сделать вывод, что вопрос о
виновности решается в судебном документе, который объявляется публично
(п.1 ст.6 Конвенции, ч.1 ст.14 Пакта), т.к. презумпция невиновности
является одним из элементов справедливого судебного разбирательства.

Отмечая это, следует заметить, что Европейский суд по правам человека
считает, что посягательство на презумпцию невиновности может исходить не
только от судьи или от суда, но и от всех остальных органов
государства14, т.е. сфера применения этого принципа шире: он обязателен
не только для уголовного суда.

Поэтому УПК РФ в свете Конвенции по правам человека требует от всех до
вступления приговора в законную силу относится к лицу, привлеченному к
уголовной ответственности, не как к виновному в уголовно-правовом
смысле. До вынесения обвинительного приговора и вступления его в
законную силу обвиняемый еще не считается законом виновным и поэтому к
нему не могут быть применены меры уголовного наказания или, используя
фразеологию судебного решения Европейского суда по делу Лутц против ФРГ,
меры ему равносильной.15

В этом отношении примечательно также высказывание Европейского суда по
делу Саундерс против Соединенного Королевства, смысл которого
заключается в том, что предварительное расследование по объему гарантий
прав личности отличается от судебной процедуры, установленной ст.6
Конвенции.16 Поэтому лицо может быть признано виновным только в судебном
порядке со всеми вытекающими уголовно-правовыми последствиями.

Принцип презумпции невиновности определяет правовой статус лица,
привлеченного к уголовной ответственности, не только в уголовном
процессе, но и во всех общественных отношениях, в которых он выступает в
качестве субъекта. При отсутствии вступившего в законную силу
обвинительного приговора суда за лицом, даже если он содержится под
стражей, сохраняются трудовые, семейные и иные права и свободы человека
и гражданина. Но из этого признания не вытекает, что лицо, привлекаемое
к уголовной ответственности, до вступления судебного решения в законную
силу, в уголовно-процессуальном смысле считается невиновным.

При наличии обоснованного подозрения о совершении преступления данным
лицом предусматривается возможность ограничения некоторых прав этого
лица (например, права на свободу передвижения, на личную свободу и т.д.)
в предусмотренном законом порядке. Совместимы ли такие меры с
презумпцией невиновности? Цель этих правоограничений заключается не в
карательном или исправительном воздействии на лицо, привлеченное к
уголовной ответственности, а в создании условий для законного и
обоснованного разрешения уголовного дела. Наиболее существенное, чем
отличаются меры процессуального принуждения от уголовного наказания – их
условный, временный характер. Решения о мерах процессуального
принуждения исполняются лишь постольку, поскольку существуют
обстоятельства, которыми они вызваны. И если данные обстоятельства
миновали, то они должны быть отменены.

Из изложенного вытекает, что следователь, дознаватель и прокурор должны
устанавливать, доказывать виновность обвиняемого, но объективная
доказанность его виновности в стадии предварительного расследования не
прекращает действия презумпции невиновности как объективного правового
положения, т.к. лицо, привлеченное к уголовной ответственности, по
закону в уголовно-правовом смысле считается невиновным до тех пор, пока
его виновность не будет установлена вступившим в законную силу решением
суда.

На вопрос о том, кто должен считать (признавать) виновным лицо,
привлекаемое к уголовной ответственности, государство или закон, следует
ответить, что лицо признается виновным законом, а не государством, т.к.
понятие “государство” обычно ассоциируется с правоохранительными
органами и их должностными лицами – работниками органов дознания,
следователями, прокурорами или судьями. Однако эти органы и должностные
лица действуют строго в рамках, установленных законом.

Вопрос о виновности положительно решается не только при вынесении таких
решений, как: 1) привлечение лица в качестве обвиняемого; 2)
обвинительное заключение; 3) обвинительный акт. Этот вопрос положительно
решается при принятии решения о прекращении уголовного дела или
уголовного преследования по нереабилитирующим основаниям. В связи с этим
были предложения – запретить освобождение от уголовной ответственности в
стадии предварительного расследования и освобождать от уголовной
ответственности только по приговору суда.17 Прекращение уголовного дела
или уголовного преследования по нереабилитирующим основаниям не
означает, что презумпция невиновности после этого полностью прекращает
свое действие, и лица, в отношении которых состоялись подробные решения,
считаются виновными. В этих случаях имеет место лишь установление
виновности лица для целей прекращения дела или преследования, а не
признание его виновным в совершении преступления приговором суда.

Здесь уместно сослаться на дело Лутц против ФРГ, анализ которого
позволяет сделать вывод о различном решении вопроса о виновности на
разных этапах уголовного процесса до судебного разбирательства и во
время судебного разбирательства. По данному делу, которое было
прекращено в связи с истечением срока давности до судебного
разбирательства, Европейский суд поддержал правительство ФРГ в том, что,
прекращая дело до судебного разбирательства, остаются серьезные
подозрения относительно г-на Лутца в совершении правонарушения и если бы
срок давности не истек, то обвиняемый, вероятнее всего, был бы признан
виновным и осужден.18

Признание лица виновным означает его осуждение судом, вынесение в
отношении него обвинительного приговора как с назначением, так и без
назначения наказания, наступление уголовной ответственности,
претерпевание отрицательных последствий принуждения, даже и при
освобождении от отбывания наказания, т.е. наступление для виновного
уголовно-правовых последствий за совершенное им преступление.
Установление же виновности лица не связывается законом с возможностью
наступления уголовно-правовых последствий, а влечет только
уголовно-процессуальные последствия. Это выражается, например, в том,
что такие лица не имеют судимости, не могут именоваться совершившими
преступление и т.д.

Практика Европейского суда по правам человека, в частности,
предусматривает возможность прекращения дела обвинением на
предварительном расследовании по малозначительным преступлениям в
случае, если само лицо отказывается от своего права на судебную защиту,
либо по иным основаниям, когда расследование не считает возможной
передачу дела в суд, однако сам факт прекращения дела не должен повлечь
для лица каких-либо последствий, косвенно указывающих на его вину. В
этом отношении показательны, например, два противоположных дела. Так, по
делу Минелли против Швейцарии при прекращении в связи с истечением срока
давности на обвиняемого возложили основную часть издержек и часть
расходов частных обвинителей. Европейский суд по данному делу выявил
нарушение п.2 ст.6 Конвенции (презумпции невиновности), оценив
возложенные расходы как наказание.19 А вот по делу Лутц против ФРГ
Европейский суд, ссылаясь на свое разъяснение Конвенции, что п.2 ст.6 не
обязывает Договаривающиеся Государства возместить лицу, обвиняемому в
совершении преступлени, его убытки, если уголовное преследование было
прекращено,20 не выявил нарушений презумпции невиновности, т.к. отказ от
оплаты издержек и расходов г-на Лутца не приближается к наказанию или к
мере, равносильной наказанию.21

Именно это положение было взято за основу Конституционным Судом РФ при
рассмотрении дела о конституционности ст.6 УПК РСФСР. В своем
Постановлении от 28 октября 1996 г. Суд отметил, что “решение о
прекращении уголовного дела не подменяет собой приговор суда и,
следовательно, не является актом, которым устанавливается виновность
обвиняемого в том смысле, в каком это предусмотрено статьей 49
Конституции Российской Федерации”.

Прекращение уголовного дела с освобождением от уголовной ответственности
по нереабилитирующим основаниям завершает уголовное судопроизводство.
Поэтому все задачи уголовного судопроизводства должны быть разрешены к
моменту прекращения уголовного дела, что возможно только в том случае,
если такие преступления будут действительно раскрыты,22 а лица, их
совершившие, изобличены. Поэтому виновность этих лиц должна быть
бесспорно установлена, доказана.

Запретить освобождение от уголовной ответственности в стадии
предварительного расследования по той причине, что орган дознания,
следователь, прокурор решают вопрос о виновности, нельзя, т.к. эти
органы решают указанный вопрос и при привлечении лица в качестве
обвиняемого, при составлении обвинительного заключения, обвинительного
акта.

Освобождение от уголовной ответственности только по приговору суда ведет
к моральным страданиям граждан, для исправления которых не требуется
применения мер уголовного наказания, ибо они лишаются такой возможности
как прекращение уголовного дела или преследования на более ранних
этапах. У лица, в отношении которого прекращается производство по делу,
должен быть выбор: либо его освобождают от уголовной ответственности до
судебного разбирательства, либо вопрос о виновности решается в
приговоре. Таким образом, встает вопрос о расширении действия
диспозитивности в уголовном процессе. УПК РФ предусмотрел нормы (ч.3
ст.213, ч.2 ст.27, п.п.3 и 6 ч.1 ст.24, ст.25, 26, 28, п.п.3,6,7 ч.1
ст.27, ч.6 ст.427), согласно которым орган дознания, следователь,
прокурор при прекращении производства по нереабилитирующему основанию
должен испрашивать на это согласие лиц, интересы которых затрагиваются
при этом.

Следует определить пределы действия презумпции невиновности, на каких
стадиях процесса действует презумпция невиновности, когда следует
считать ее опровергнутой. Эти вопросы решаются по-разному. Одни авторы
таким моментом считают вступление в силу обвинительного приговора,23
другие – формирование у следователя убеждения в виновности привлекаемого
к уголовной ответственности лица.24 В.П. Нажимов высказал оригинальное
мнение по этому вопросу. Он считает, что уголовно-процессуальная
презумпция ограничивается не временем вступления приговора в законную
силу, а моментом процессуального оформления органом расследования,
прокуратуры и суда своего окончательного вывода по вопросу виновности
обвиняемого (для органа расследования – это момент составления
обвинительного заключения, для прокурора – утверждение обвинительного
заключения, для суда первой инстанции – вынесение обвинительного
приговора, для кассационного суда – вынесение кассационного определения,
а для надзорного суда – вынесения решения об оставлении обвинительного
приговора в силе).25 В литературе выдвигаются также позиции, что принцип
презумпции невиновности осуществляется во всех стадиях уголовного
процесса,26 кроме стадии исполнения приговора.27

По смыслу закона (ч.1 ст.14 УПК РФ) виновность может быть установлена
вступившим в законную силу приговором. Поэтому презумпция невиновности
действует на протяжении всего производства в апелляционной и
кассационной инстанциях, т.к. здесь проверяется приговор, не вступивший
в законную силу. В случае признания обвинительного приговора
обоснованным и законным апелляционная и кассационная инстанция оставляют
его без изменения, а жалобу или представление – без удовлетворения.
Презумпция невиновности с этого момента перестает действовать. Приговор
считается законным, обоснованным и справедливым и обращается к
исполнению. Но если суд кассационной инстанции отменяет приговор и
направляет уголовное дело на новое судебное рассмотрение (ч.1 ст.378 УПК
РФ), презумпция невиновности действует до тех пор, пока в общем порядке
вновь не будет установлена виновность лица вступившим в законную силу
приговором.

В уголовном процессе судебные ошибки могут быть исправлены и после
вступления приговора в законную силу. Этому служат стадии пересмотра дел
в порядке надзора и ввиду новых и вновь открывшихся обстоятельств. То
обстоятельство, что речь идет о вступивших в законную силу приговорах,
дает некоторым авторам основания заключать, что здесь действие
презумпции невиновности исключается и на смену ему заступает презумпция
истинности приговора.28 Ч.С. Касумов занимает иную позицию в данном
вопросе. Он отмечает, что в надзорном производстве презумпция истинности
приговора продолжает действовать (поскольку приговор еще только
проверяется, он не отменен), но уже вместе с презумпцией невиновности.29

Вступление приговора в законную силу означает его обязательность и
неукоснительность исполнения на всей территории РФ (ст.392 УПК РФ), а не
то, что он приобретает силу закона, ибо в таком случае его изменение
судебными органами было бы невозможно, а должно было бы осуществляться
одним лишь законодателем. Обязательность и неукоснительность исполнения
вступившего в законную силу приговора означает, что оно подлежит
исполнению в точном соответствии со своим содержанием и какие бы то ни
было изменения, затрагивающие существо этого решения, могут вноситься в
него только в установленном законом судебном порядке. Когда после
приобретения приговором законной силы процесс завершается, презумпция
невиновности прекращает свое действие, и ей на смену приходит принцип
обязательности исполнения вступившего в законную силу судебного решения.
Если же процесс возобновляется и вновь решается вопрос о виновности или
невиновности, т.е. виновность лица ставиться под сомнение, то об отказе
от презумпции невиновности речи быть не может, несмотря на то, что в
деле имеется приговор, вступивший в законную силу.30

В УПК РФ должна быть предусмотрена норма,31 дающая возможность
приостановить исполнение вступивших в законную силу судебных решений при
их пересмотре в надзорной инстанции и ввиду новых или вновь открывшихся
обстоятельств, так как одновременно действовать эти принципы не могут.

Единственной стадией уголовного процесса, где презумпция невиновности
теряет свое значение, является стадия исполнения приговора, т.к. в ней
виновность лица не ставится под сомнение, а она считается полностью
доказанной.32

Итак, сравнительный анализ положений нового российского УПК с позиций
международных норм и стандартов позволяет предложить следующую редакцию
определения презумпции невиновности: каждое лицо, привлекаемое к
уголовной ответственности, считается законом невиновным до тех пор, пока
его виновность не будет доказана в предусмотренном порядке и установлена
вступившим в законную силу судебным решением (приговором, решением
апелляционной, кассационной, надзорной инстанций, суда при рассмотрении
дела о возобновлении производства по уголовному делу ввиду новых или
вновь открывшихся обстоятельств).33

Литература и примечания

См.: Концепция судебной реформы в Российской Федерации /Сост. С.А.
Пашин. – М., 1992. – С.42. 2.

См.: Хартия прав человека: Всеобщая декларация прав человека (п.1
ст.11); Международный пакт о гражданских и политических правах (п.2
ст.14); Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод
(п.2 ст.6), Конвенция СНГ о правах и основных свободах человека (п.2
ст.6). 3.

См.: УПК Беларусь – УПК РБ (ст.16); УПК Республики Узбекистан – УПК РУ
(ст.23); УПК Республики Казахстан – УПК РК (ст.19); УПК Кыргызской
Республики – УПК КР (ст.15). 4.

См.: Полянский Н.Н. Вопросы теории советского уголовного процесса. – М.,
1956. – С. 182; Строгович М.С. Материальная истина и судебные
доказательства в советском уголовном процесса. – М., 1955. – С.183-184;
Якуб М.Л. Демократические основы советского уголовного процесса. – М.,
1960. – С. 114; Мотовиловкер Я.О. О принципах объективной истины,
презумпции невиновности и состязательности процесса. – Ярославль, 1978.
– С.44; Савицкий В.М. Проблемы социалистического правосудия в свете
Новой Конституции СССР. – В кн.: Проблемы правосудия и уголовного права.
– М., 1978. – С.10. Аналогичное определении дает И.А. Либус в кн.:
Презумпция невиновности в советском уголовном процессе. – Ташкент, 1981.
– С.56; Петрухин И.Л. Презумпция невиновности – конституционный принцип
советского уголовного процесса. – Советсоке государство и право, 1978,
№12. – С.18; Гуткин И.М. Актуальные вопросы уголовно-процессуального
задержания. – М., 1980. – С.73; Касимов Ч.С. Презумпция невиновности в
советском праве. – Баку, 1984. – С.24; Мажинян Дж.Р. Презумпция
невиновности и гарантии ее осуществления. – Ереван, 1989. – С.28; Гуляев
А.П. В кн.: Комментарий к УПК РФ/ Под общ. ред. В.В. Мозякова. – М.,
2002. – С.55-57; Шварц О.А. В кн.: Конституция РФ: Проблемный
комментарий./ Отв. ред. В.А. Четвернин. – М., 1997. – 279 – 284; Ларин
А.М. В кн.: Конституция РФ: Научно-практический комментарий./ Под. ред.
акад. Б.Н. Топорнина. – М., 1997. – С.331-334; Вандышев В.В. Уголовный
процесс. Конспект лекций. – СПб, 2002. – С.30; Смирнов А.В. В кн.:
Комментарий к УПК РФ/ Под ред. А.В. Смирнова. – СПб, 2003. – С.86-88;
Алиев Т.Т., Громов Н.А. Основные начала уголовного судопроизводства. –
М., 2003. – С. 44, 91-103, и др. 5.

См.: Петрухин И.Л. Указ. соч., с.18; Касумов Ч.С. Указ. соч., с.24;
Шварц О.А. Указ. соч., с.280; Гуляев А.П. Указ. соч., с.56. 6.

См.: Решения по делу Девеер против Бельгии, по делу Лутц против ФРГ, по
делу Фенке против Франции, по делу Аллене де Рибемон против Франции, по
делу Саундерс против Соединенного Королевства (См.: Европейский суд по
правам человека. Избранные решения в 2-х т. Т.1. М., 2000 – С.308 – 310,
543, 790; Т.2. М., 2000 – С.87, 312 – 313). 7.

См.: Гуляев А.П. Комментарий к УПК РФ/ Под общ. ред. В.В. Мозякова. –
М., 2002. – С.51. 8.

См.: Европейский суд по правам человека. Избранные решения: В 2 т. Т.1.,
М., 2000. – С.315. 9.

Там же, с.710. 10.

См.: Дженис М., Кэй Р., Брэдли Э. Европейское право в области прав
человека (Практика и комментарии). Пер. с англ. – М., 1997. – С.438-444,
446. 11.

Заслугой М.С. Строговича является отстаивание им понимания принципа
презумпции невиновности как объективного правового положения (См.:
Строгович М.С. Учение о материальной истине в уголовном процессе. – М.;
Л., 1947. – С.236). 12.

См.: Дженис М. и др. Указ. соч., С.446. 13.

См.: Европейский суд по правам человека… – С.699, 757. 14.

См.: Европейский суд по правам человека. Избранные решения: В 2 т. Т.2,
М., 2000. – С.87. 15.

См.: Европейский суд по правам человека. Избранные решения: В 2 т. Т.1,
М., 2000. – С.545 16.

См.: Европейский суд по правам человека. Избранные решения: В 2 т. Т.2.,
М., 2000. – С.313. 17.

См.: Савицкий В.М. Правосудие и личность. – Советское государство и
право, 1983, №5, с.59-60; Нажимов В.П. Право обвиняемого на защиту и
презумпция его невиновности в советском уголовном процессе. – В кн.:
Вопросы осуществления правосудия по уголовным делам. Вып. 10. –
Калининград, 1982, с.15; Ларин А.М. Презумпция невиновности. – М., 1983,
с.119; Гуляев А.П. В кн.: Комментарий к УПК РФ /Под общ. ред. В.В.
Мозякова. – М., 2002. – С.56; Алиев Т.Т., Громов Н.А. Указ. соч.,
с.92-93 и др. 18.

См.: Европейский суд по правам человека. Избранные решения: В 2 т. Т.1.,
М., 2000. – С.545. 19.

Там же, с.545. 20.

Там же, с.545. 21.

Там же, с.545. 22.

См.: Шварц О.А. Указ. соч., с.283; Калиновский К.Б. Комментарий к
Уголовно-процессуальному кодексу РФ/ Под ред. А.В. Смирнова. – СПб.,
2003. – С.528, 531. 23.

См.: Темушкин О.П. Организационно-правовые формы проверки законности и
обоснованности приговоров. – М., 1978, с.74; Алиев Т.Т., Громов Н.А.
Указ. соч., с.44. 24.

См.: Полянский Н.Н. Указ. соч., с.187 25.

См.: Нажимов В.П. О презумпции невиновности в уголовном процессе и о
суде присяжных //Вопросы уголовного права и процесса в условиях правовой
реформы. – Калининград, 1991. – С.73. 26.

См.: Касумов Ч.С. Презумпция невиновности в советском праве. – Баку,
1984. – С.117-122. 27.

См.: Мажинян Дж.Р. Указ. соч., с.124. 28.

См.: Темушкин О.П. Ука. Соч., с.74; Бабаев В.К. Презумпция в советском
праве. – Горький, 1974. – С.119; Перлов И.Д. Надзорное производство в
уголовном процессе. – М., 1974. – С.34; Алиев Т.Т., Громов Н.А. Указ.
соч., с.129 – 140. 29.

См.: Касумов Ч.С. Указ. соч., с.122. 30.

См.: Мотовиловкер Я.О. О сущности, гарантийном значении и пределах
действия презумпции невиновности в советском уголовном процессе
//Проблемы совершенствования законодательства об охране прав граждан в
сфере борьбы с преступностью. – Ярославль, 1984. – С.14. В связи с этим
нельзя согласиться с мнением Дж.Р. Мажинян по данному вопросу (см.:
Указ. соч., с.121-124). 31.

В УПК РСФСР была ст.372, которая предусматривала приостановление
исполнения судебного решения. 32.

Нельзя согласиться по этому вопросу с Ч.С. Касимовым (см.: Указ. соч.,
с.117) и А.А. Любавиным (см.: Процессуальный порядок разрешения дел в
стадии исполнения приговора //В кн.: Доклады по вопросам конкретной
экономики и советского права. – Томск, 1963, с.105-106. 33.

В связи с этим следует обратить внимание на ст.20 проекта Основ
уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик,
подготовленного Всесоюзным научно-исследовательским институтом по
проблемам укрепления законности и правопорядка, где отмечено, что
виновность устанавливается вступившим в законную силу судебным решением
(см.: Соц. законность, 1990, №3, с.37).

Васильева Е.Г. Принцип неприкосновенности личности в уголовном процессе

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

Е.Г. Васильева – канд. юрид. наук, ассистент кафедры уголовного права и
процесса Института права БашГУ (г.Уфа)

ПРИНЦИП НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ

Конституция РФ провозгласила: “Каждый имеет право на свободу и личную
неприкосновенность” (ч.1 ст.22). При уяснении данной конструкции, сразу
возникает вопрос: каково же соотношение понятий “свобода” и
“неприкосновенность”? Представляется, что, прежде всего, необходимо
разграничить такие понятия, как “личная свобода” и “свобода личности”.
Первое, по нашему мнению, означает свободу моральную, нравственную и
физическую, второе – более широкое – общую свободу, включая возможность
проявления субъектом своей воли на основе осознания законов общества.
Учитывая же месторасположение указанной статьи в Конституции РФ, а также
совокупность содержащихся в ней норм, можно прийти к выводу, что она
(статья) оперирует более узким понятием, т.е. “личной свободой”.1
Проблематика нашей статьи, помимо “личной свободы” и “свободы личности”,
требует введения еще более узкого понятия – понятия “индивидуальной
свободы”.2 Под последней, в нашем случае, мы понимаем возможность
человека по своему усмотрению определять место пребывания, свободу
передвижения, право на отсутствие наблюдения или охраны.

Рассмотрим теперь соотношение неприкосновенности личности и личной
свободы. Данные понятия не являются ни тождественными, ни
взаимосодержащими.3 В философии существует концепция о существовании
двойной, так называемой, “позитивной” и “негативной” свободы. Первая
предполагает свободу, дозволяющую что-либо, вторая – свободу от
принуждения.4 В аспекте этой концепции право на личную свободу может
рассматриваться как право на такое состояние, при котором человек может
распоряжаться собой, своим телом, психикой, нравственностью,
безопасностью по своему усмотрению, в рамках, ограниченных лишь правами
других лиц, а неприкосновенность личности – как право на такое
состояние, при котором не допускается стеснение моральной, нравственной,
физической и иной целостности5 человека путем принуждения со стороны
государства, должностных лиц, остальных граждан. Личная свобода и
неприкосновенность личности, таким образом, – двуединая основа
психофизической целостности и автономии личности.

Человек в обществе ограничен определенными рамками. Внешние границы
рамки (неприкосновенность личности) защищают его от вторжения общества,
государства, других людей в его свободное состояние, внутренние границы
(личная свобода) – напротив, не позволяют человеку распоряжаться своими
правами в ущерб остальным. Неприкосновенность личности охватывает лишь
сферу деятельности общества (отдельного его индивидуума, группы
индивидуумов) в отношении конкретного лица, а не его собственную
деятельность. Неприкосновенность личности охватывает многие права: право
на жизнь, право на здоровье, право не подвергаться пыткам и т.д. Но не
подменяет их, а означает запрет какого бы то ни было внешнего влияния на
них без собственной (личности) на то воли (разрешения), т.е.
своеобразную “охранительную оболочку”. В этом смысл неприкосновенности
личности. Понятие личной свободы, как второе составляющее автономии
личности – наоборот, определяется его деятельностью, и не охватывает
деятельности “извне”. Человек постоянно находится в контакте с иными
людьми, механизмами, силами природы и т.д. Этот контакт не проходит для
него бесследно: человек постоянно испытывает на себе их влияние
(физическое, психическое и пр.). Признание возможным некой “абсолютной”
неприкосновенности и ее добровольного ограничения привело бы к выводу о
практической невозможности реальной, сколько-нибудь продолжительной
неприкосновенности, это понятие стало бы аморфным.

Итак, пока человек существует и действует в соответствии с собственной
волей, без принуждения, он неприкосновенен. Но как только воздействие на
него осуществляется принудительно (помимо его воли), неприкосновенность
ограничивается (если принуждение правомерно), либо нарушается (если
принуждение неправомерно).

Отсутствие законодательного определения неприкосновенности личности
закономерно породило противоречивые позиции по данному вопросу. Их
анализ позволил выявить следующее:

1. Существуют две отправные точки зрения по проблеме определения
неприкосновенности личности – узкое и широкое толкование данного
принципа. А) При узком толковании под неприкосновенностью личности
понимают такое построение и осуществление уголовного судопроизводства,
при котором никто не может быть подвергнут аресту иначе, как на
основании судебного решения или с санкции прокурора.6 Причиной
образования подобных суждений явилось как отсутствие четкого
законодательного определения признаков неприкосновенности личности,7 так
и прослеживающаяся в большинстве международных актах тенденция соседства
данного принципа с правом каждого на защиту от произвольных арестов.
Именно в узком понимании дает свое определение и Конституционный Суд РФ:
“конституционное право на свободу и личную неприкосновенность означает,
что человек не может быть лишен свободы и заключен под стражу по
произволу власти”.8

Б) При широком толковании происходит отход от рассмотренной выше позиции
в сторону расширения предполагаемого объема неприкосновенности личности.
На наш взгляд, именно такое понимание отвечает сегодняшним требованиям.
Когда комитету по правам человека по делу “Э. Делгадо Паэс против
Колумбии” (№195\1985)9 пришлось столкнуться с проблемой толкования
термина “личная неприкосновенность”, он после тщательного обсуждения
вопроса, взвешивая все “про” и “контра”, принял консенсусом широкое
толкование этого термина.10 Согласно ч.1 ст.55 Конституции РФ
перечисление в ней основных прав и свобод не должно толковаться как
отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и
гражданина.11 В.М. Корнуков по этому поводу справедливо заметил:
“возможность ограничения неприкосновенности личности сопряжена как с
производством ареста, так и с применением других мер процессуального
принуждения. Но поскольку арест из всех возможных принудительных
действий более всего стесняет личную свободу, Конституция и
соответствующие нормативные акты уголовно-процессуального права,
закрепляя принцип неприкосновенности личности, формулируют условия
ограничения личной свободы только при его применении… Условия же
применения других принудительных мер, стесняющих личную свободу, находят
свое выражение непосредственно в нормах, предусматривающих применение
этих мер”.12

2. Все ученые, разделяющие вторую позицию, сходятся на том, что
неприкосновенность личности представляет собой сложное понятие,
образующееся из системы базовых составляющих. При ответе на вопрос – что
же конкретно охватывается этим общим понятием – такого единодушия нет.
Прежде всего, это можно объяснить отсутствием единого употребления
терминов в нормативных актах различного уровня. Встречаются, например,
такие сочетания (противопоставления) прав и свобод: “право на жизнь,
свободу и личную неприкосновенность”,13 “право на свободу и личную
неприкосновенность”,14 “право на жизнь и личную неприкосновенность”,15
“физическое и психическое здоровье и неприкосновенность лиц”,16
“посягательство на жизнь, физическую неприкосновенность или свободу
лиц”,17 “право на личную свободу и безопасность”,18 “право на жизнь, на
физическую и моральную неприкосновенность… на свободу и безопасность”.19

Среди базовых составляющих общего принципа неприкосновенности личности,
поэтому называют: физическую (телесную) неприкосновенность (И.Л.
Петрухин,20 З.Д. Еникеев,21 В.А. Патюлин,22 Р.Х. Ильясов,23 Н.Н.
Короткий,24 В.М. Корнуков,25 Ю.И. Стецовский,26 О.Е. Кутафин,27 Е.А.
Лукашева28), психическую неприкосновенность (И.Л. Петрухин, З.Д.
Еникеев, Е.А. Лукашева), нравственную неприкосновенность – честь и
достоинство (И.Л. Петрухин, З.Д. Еникеев, В.А. Патюлин, Н.Н. Короткий,
О.Е. Кутафин, Е.А. Лукашева), духовную неприкосновенность (Ю.И.
Стецовский, О.Е. Кутафин), половую неприкосновенность (И.Л. Петрухин),
индивидуальную личную свободу (И.Л. Петрухин, З.Д. Еникеев, В.А.
Патюлин, Р.Х. Ильясов, Н.Н. Короткий), личную безопасность (И.Л.
Петрухин, З.Д. Еникеев, О.Е. Кутафин, В.А. Патюлин, А.М. Баранов и П.Г.
Марфицин29), право свободного передвижения и выбора занятий (В.М.
Корнуков), отсутствие контроля (Ю.И. Стецовский), возможность свободно
располагать собой (В.А. Патюлин, Р.Х. Ильясов, Ю.И. Стецовский, Е.А.
Лукашева).

Некоторые из указанных компонентов включают в себя другие, что осложняет
уяснение содержания и структуры неприкосновенности личности. Так,
физическая неприкосновенность включает в себя наряду с телесной, также
половую неприкосновенность; психическая – духовную (“дух” – сознание,
мышление, психические способности”30), индивидуальная свобода – право
свободного передвижения. Право выбора занятий и возможность располагать
собой – слишком емкие понятия, не имеющее конкретного содержания: сюда
можно отнести и свободу передвижения, и право избирать и быть избранным
и т.д. и т.п.

Поэтому, на наш взгляд, изложить структуру (вычленить базовые
компоненты) можно следующим образом: 1) Физическая неприкосновенность
(предполагает защиту от насилия, опасного для жизни и здоровья, насилия,
не опасного для жизни и здоровья,31 охрану половой свободы); 2)
Нравственная неприкосновенность (защита чести и достоинства личности);
3) Психическая неприкосновенность (защита нормального течения
психических процессов); 4) Индивидуальная свобода (защита права по
своему усмотрению определять место пребывания, свободу передвижения,
право на отсутствие наблюдения или охраны); 5) Общая свобода действий
(защита действий, не охватываемых формализованным правом); 6) Личная
безопасность (обеспечение отсутствия угрозы причинения вреда).

3. В зависимости от того, что авторы выдвигают на первый план при
конкретном формулировании понятия, под неприкосновенностью личности
понимается: 1) Совокупность базовых составляющих, как таковых (Ю.И.
Стецовский, Р.Х. Ильясов, Е.А. Лукашева) – по нашему мнению, такое
определение не указывает на взаимосвязь, общность входящих в
неприкосновенность личности элементов. 2) Определенное состояние
правопорядка и положение человека в обществе (Н.Н. Короткий) 3)
Определенное построение и осуществление уголовного судопроизводства,
порядок производства по уголовным делам (С.В. Долгоруков, Ю.Д.
Лившиц32). 4) Совокупность гарантий и средств обеспечения (В.М.
Корнуков, В.А. Патюлин) – в данном случае, как и в двух предыдущих,
происходит отрыв понятия неприкосновенности личности от самого человека,
его прав. 5) Гарантированная государством личная безопасность и свобода
гражданина (И.Л. Петрухин, З.Д. Еникеев) – при таком определении
“свободу” следует рассматривать как понятие, охватывающее все остальные
элементы неприкосновенности личности, за исключением личной
безопасности. 6) Право на защиту от противоправных посягательств на
личную безопасность (О.Е. Кутафин, А.М. Баранов, П.Г. Марфицин) – на наш
взгляд, право на защиту – это не право “на постоянное обладание”,
получается, пока посягательств нет, а следовательно, и нет защиты, то и
нет реализации неприкосновенности личности. Поэтому мы придерживаемся,
как уже отмечали выше, того мнения, согласно которому под правом на
неприкосновенность личности понимается определенное, гарантированное
государством, состояние человека.

4. Подобно ученым-процессуалистам, практические работники также не имеют
общего мнения о том, что же понимается под неприкосновенностью личности.
По данным, полученным нами в ходе опроса 261 работника дознания,
следователя, прокурора, 33% из них придерживается мнения, что под
неприкосновенностью личности необходимо понимать недопустимость в
процессе осуществления уголовного судопроизводства противоправных
посягательств от кого бы то ни было на личную безопасность гражданина,
его свободу, жизнь, здоровье, честь и достоинство. Как право на
индивидуальную свободу неприкосновенность личности понимают 13,8%
опрошенных; 24,5% – в соответствии с частью 2 ст.22 Конституции РФ (т.е.
как право не подвергаться произвольному задержанию, аресту или
заключению под стражу); 28,7% от общего числа опрошенных рассматривают
неприкосновенность личности как право каждого на защиту от всякого
посягательства на личную безопасность гражданина, его права и свободы.

5. Характерно мнение опрошенных нами 107 осужденных к лишению свободы,
т.е. лиц, чья неприкосновенность уже подверглась определенным
ограничениям. В их числе 14% вообще не знают о существовании такого
права. Другие формулируют его различно: как охрану личности законом и
государством (19,7%), как право на свободу (17,4%), как право ни в чем
не быть ограниченным (8,7%), как презумпцию невиновности (5,4%).
Встречаются и такие ответы, как, например, “все должны меня уважать”,
“нельзя меня трогать руками”, “надеюсь, что она есть” и т.п. Таким
образом, никто из опрошенных нами осужденных не осведомлен в полной мере
о праве на неприкосновенность личности.

Опираясь на изложенные выше результаты анализа, мы пришли к выводу, что
наиболее обоснованным является определение права на неприкосновенность
личности, данное И.Л. Петрухиным: это гарантированная государством
личная безопасность и свобода гражданина, как и любого человека вообще,
состоящая в недопущении, пресечении и наказуемости посягательств на
физическую, нравственную, психическую неприкосновенность и личную
безопасность.33 Такое определение выгодно отличается от других тем, что
содержит в себе перечень базовых составляющих (соответственно
определяется и структура неприкосновенности личности), и обращает
внимание на наличие гарантий, обеспечиваемых государством. Однако
хотелось бы отметить и некоторые недостатки данного определения.

Во-первых, согласно логическому правилу, определение не должно
“заключать в себе круга”.34 В рассматриваемом определении присутствует
нарушение разновидности этого правила: определяющие понятия “личная
безопасность” и “неприкосновенность” являются повторением определяемых.

Во-вторых, И.Л. Петрухин понимает под личной безопасностью пресечение и
недопущение посягательств на индивидуальную свободу человека,
выражающуюся в предоставленной ему возможности располагать собой и по
своему усмотрению определять место пребывания, не находиться под
наблюдением или охраной.35 На наш взгляд, индивидуальная свобода,
предполагающая указанные выше возможности, не совпадает по значению с
личной безопасностью и является самостоятельным элементом расширенного
понятия неприкосновенности личности. Исходя из семантического значения
слова безопасность (“вне опасности”), а также из определений, данных
словарем русского языка, “безопасность – положение, при котором не
угрожает опасность”, “опасность – способность вызвать, причинить вред,
несчастье; угроза чего-нибудь опасного” мы пришли к выводу, что
словосочетание “личная безопасность” предполагает, прежде всего,
отсутствие угрозы причинения вреда личности. Т.е. акцент ставится не на
какую-либо конкретизацию возможного вреда, а на отсутствие угрозы его
причинения. От базового элемента “психическая неприкосновенность” личная
безопасность отличается тем, что при ней возникает угроза без какой-либо
связи с деятельностью человека – “угроза без заставления” (сделать или
воздержатся от каких-либо действий), тогда как психическая
неприкосновенность связывается с “угрозой для заставления”.

В-третьих, исследуя базовые компоненты неприкосновенности личности,
имеет смысл отметить также и такую категорию, как “общая свобода
действий”. Несмотря на то, что осуществление формальных основных прав
исторически находится под особой защитой, концепция правового
государства требует охраны всех выражений свободы действий вне
зависимости от того, закреплены они формально или нет. Поэтому общая
свобода действий, проявляющаяся лишь тогда, когда формализованные права
не охватывают возможные поступки, также подлежит защите государством.

В-четвертых, большинство процессуалистов справедливо исходят из того
положения, согласно которому право на неприкосновенность личности может
быть правомерно ограничено. Если же признать, что это право (через
свободу и безопасность) состоит в ограждении и защите от посягательств,
то его ограничение будет означать допуск таких посягательств, хотя бы и
в исключительных случаях. Выход из этой ситуации может быть двояким:
либо отнести такое определение к принципу неприкосновенности личности,
либо расширить понятие “посягательство” в аспекте определения
неприкосновенности личности. То есть исходить не из общепринятого его
толкования, как активного, преднамеренного и прямо направленного на
незаконное ущемление охраняемого блага действие со стороны
государственных органов и должностных лиц, а из более широкого
определения данного термина, сформулированного в правовой литературе: “в
качестве посягательства следует расценивать любое обусловленное волей
поведение – действие или отказ от действия со стороны государственных
органов, которые имеют своим следствием прогнозируемое нарушение
охраняемого блага… как посягательство следует рассматривать и законные
ограничения возможности действия, являющиеся первичными по отношению к
действию направленной полицейской или уголовно-правовой меры”.36

Принципы (от лат. principium – начало, основа) права, согласно их
традиционному пониманию, представляют собой руководящие идеи, его
сущность и назначение в обществе. Это наиболее общие нормы, которые
действуют во всей сфере правового регулирования и распространяются на
всех субъектов.37 Принцип, как ведущая идея, как исходное положение,
характеризующее содержание той или иной отрасли права (в нашем случае
это уголовное судопроизводство), не может быть ограничен. Не каждый
уголовно-процессуальный принцип проявляется одинаково на каждой стадии
уголовного судопроизводства, но там, где возникают отношения, которые
должны быть им урегулированы, он не подлежит никаким ограничениям.
Конституция РФ своими положениями допускает ограничение прав (ч.3
ст.55), но не принципов.

С учетом изложенного, мы полагаем, что принцип неприкосновенности
личности может рассматриваться как недопустимость (запрещение) любого
противоправного посягательства на физическую, нравственную и психическую
целостность, индивидуальную свободу, общую свободу действий и личную
безопасность при осуществлении уголовного судопроизводства. Право на
неприкосновенность личности – это такое гарантированное государством
состояние человека, при котором его психофизическая целостность и
автономия личности свободны от принуждения. Согласно части 3 ст. 55
Конституции РФ, такое право может быть правомерно ограничено.

Литература и примечания

1. См. об этом: Петрухин И.Л. Человек и власть (в сфере борьбы с
преступностью). М. 1999. С. 251. 2.

Употребляя термины “свобода личности”, “личная свобода” и
“индивидуальная свобода”, мы не претендуем на исключительность, точность
их конкретного определения, пользуясь ими лишь в силу необходимости
разграничения различных уровней и сфер свободы личности для нашего
исследования. Об ином понимании этих понятий см., например: Джон Стюарт
Милль. О свободе. С-Пб. 1906. 3.

Имеются и иные точки зрения на этот счет. Так, Федеральная Конституция
Швейцарской Конфедерации в ст. 10 ч. 2 закрепила положение, согласно
которому каждый человек имеет право на личную свободу, в частности
(курсив наш – Е.В) на физическую и психическую неприкосновенность и на
свободу передвижения (См.: Конституции зарубежных государств // Сост.
Проф. В.В. Малков. М. 2000. С. 228). 4.

См.: Peter M.R. Stirk and David Weigall. An Introduction to Political
ideas. London. 1995. 5.

Конституция Федеративной Республики Бразилия гарантирует право
заключенного на уважение его физической и моральной неприкосновенности
(ст.5 п.XLIX). При этом слово “неприкосновенность” выражается через
бразильское “Integridade”, что буквально означает “целость, целостность,
неприкосновенность, полнота” (См.: Конституции зарубежных государств. М.
2000. С. 410). 6.

См., например: Новый энциклопедический словарь. М. 2001. С. 800;
Долгоруков С.В. Принцип неприкосновенности личности в уголовном
судопроизводстве. Дисс. … канд. юрид. наук. М. 1985. С. 52;
Уголовно-процессуальное право РФ. Отв. ред. П.А. Лупинская. М. 2000. С.
127; Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. М. 1968. Т.1.
С.59; Научно-практический комментарий к УПК РСФСР. М. 1997. С.26 и др.
7.

См.: Международные акты. М. 2000. С. 40, 56, 540; СЗ РФ 1999. № 13. Ст.
1489 и др. 8.

Постановление Конституционного Суда РФ по делу о проверке
конституционности ст. 220-1 и ст. 220-2 УПК РСФСР в связи с жалобой В.А.
Аветяна от 3 мая 1995 г. // Рос. газета. 1995. 12 мая. 9.

См.: ООН. Доклад Комитета по правам человека. 45-ая сессия. Нью-Йорк.
1990. 10.

Мюллерсон Р.А. Права человека: идеи, нормы, реальность. М. 1991. С. 158.
11.

Лучшим образом эту мысль выразил Международный пакт о гражданских и
политических правах: “никакое ограничение или умаление каких бы то ни
было основных прав человека не допускается под тем предлогом, что в
указанном Пакте не признаются такие права или что в нем они признаются в
меньшей мере” (ч. 2 ст. 5) (См.: Межд. акты. М. 2000. С. 55). 12.

См.: Корнуков В.М. Меры процессуального принуждения в уголовном
судопроизводстве. Саратов. 1978. С. 39. 13.

Ст.3 Всеобщей декларации прав человека (См.: Межд. акты. М. 2000. С.
40). 14.

Ст.9 Международного Пакта о гражданских и политических правах, ст. 16
Международной конвенции о защите прав всех трудящихся-мигрантов и членов
их семей (См.: Межд. акты. М. 2000. С.56, 365). 15.

Ст. 5 Декларации о правах человека в отношении лиц, не являющихся
гражданами страны, в которой они проживают (См.: Межд. акты. М. 2000. С.
407); Ст.2 п.2 Основного Закона ФРГ (См.: Конституции зарубежных
государств. М. 2000. С.68). 16.

Ст.11 Дополнительного протокола к Женевским конвенциям, касающегося
защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера (См.:
Межд. акты. М. 2000. С. 469). 17.

Ст.1 Европейской конвенции о пресечении терроризма (См.: Межд. акты. М.
2000. С. 603). 18.

Ст.7 Американской конвенции о правах человека (См.: Межд. акты. М. 2000.
С. 722). 19.

Ст.15, ч.1 ст.17 Конституции Королевства Испания (См.: Конституции
зарубежных государств М. 2000. С. 175 – 176). 20.

См.: Петрухин И.Л. Свобода личности и уголовно-процессуальное
принуждение. М. 1985. С.35. 21.

См.: Еникеев З.Д. Проблема усиления гарантий неприкосновенности личности
в уголовном судопроизводстве // Рос. юридический журнал. 1997. № 3. С.
68 – 74. 22.

См.: Патюлин В.А. Неприкосновенность личности как правовой институт //
Советское государство и право. 1973. № 11. С. 18. 23.

См.: Ильясов Р.Х. Судебная практика Верховного Суда РФ в обеспечении
прав личности в уголовном процессе. Дисс. … канд. юрид. наук. М. 1998.
С. 55. 24.

См.: Короткий Н.Н. Процессуальные гарантии неприкосновенности личности
подозреваемого и обвиняемого в стадии предварительного расследования. М.
1981. С.14. 25.

См.: Корнуков В.М. Меры процессуального принуждения в уголовном
судопроизводстве. Саратов. 1978. С. 39. 26.

См.: Стецовский Ю.И. Право на свободу и личную неприкосновенность. М.
1999. С.101. 27.

См.: Юридический словарь. М. 1987. С. 249. 28.

См.: Права человека. Учебник для вузов. Отв. ред. Е.А. Лукашева. М.
1999. С.145. 29.

См.: Баранов А.М., Марфицин П.Г. Словарь основных
уголовно-процессуальных понятий и терминов // Ресурс: http: //
lawtech.agava.ru/pub/buppdic/g0000125.htm 30.

См.: Ожегов С.И. Словарь русского языка. М. 1985. С.157. 31.

О том, что следует понимать под насилием, опасным и не опасным для жизни
и здоровья, см.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ “О судебной
практике по делам о грабеже и разбое” // Сборник постановлений Пленума
Верховного Суда Российской Федерации. 1961 – 1996. М. 1997. С.205. 32.

Лившиц Ю.Д. Меры пресечения в советском уголовном процессе. М. 1964.
С.74. 33.

См.: Петрухин И.Л. Свобода личности и уголовно-процессуальное
принуждение. М. 1985. С.35. 34.

См.: Кириллов В.И., Старченко А.А. Логика. М. 2001. С.51. 35.

См.: Петрухин И.Л. Свобода личности и уголовно-процессуальное
принуждение. М. 1985. С.35. 36.

См.: Лейбо Ю.И., Толстопятенко Г.П., Экштайн К.А. Научно-практический
комментарий к гл. 2 Конституции РФ “Права и свободы человека и
гражданина”. М. 2000. С. 41. 37.

См.: Теория государства и права. Под ред. В.М. Корельского. М. 1998. С.
237.

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

С.М. Даровских – канд. юрид. наук, доцент кафедры уголовного процесса и
криминалистики факультета “Экономика и право” Южно-Уральского
государственного университета (г.Челябинск)

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ РЕАЛИЗАЦИИ ПРИНЦИПА СОСТЯЗАТЕЛЬНОСТИ В СУДЕ С УЧАСТИЕМ
ПРИСЯЖНЫХ ЗАСЕДАТЕЛЕЙ

Конституция РФ провозгласила, что судопроизводство в РФ осуществляется
на основе состязательности и равноправия сторон (ст. 126 Конституции).

Принцип состязательности в уголовном процесса представляет собой такое
положение, при котором в судебных стадиях присутствуют стороны защиты и
обвинения, обладающие равными правами, осуществляющие разные
процессуальные функции, отделенные от функции суда, путем противоборства
друг другу при активном участии суда, восполняющего усилия сторон, в
целях установления истины по данному делу.

Особенность рассмотрение уголовных дел с участием присяжных заседателей,
состоит в том, что вопрос о виновности или невиновности подсудимого
выносят не судьи – профессионалы, а такие же граждане как сам
подсудимый. Решения принимаются не на основании норм закона, а на
основании представлений присяжных о справедливости, их житейского опыта
и здравого смысла. Суд с участием присяжных заседателей представляет
собой еще одну форму реализации права гражданина участвовать в
отправлении правосудия, фактически это одна из форм контроля
общественности за данным видом деятельности. Данный особый вид
судопроизводства предполагает разделение задач в процессе: присяжные
решают вопросы факта (было преступное деяние или нет, совершил или не
совершал его подсудимый, виновен он или нет), а судья-профессионал
решает правовые вопросы (вопросы юридической оценки деяния).1 Некоторые
ученые, например, В.В. Мельник, М.В. Немытина2 высказывают мнение, что
полностью отделить вопросы факта и вопросы права, невозможно, так как
они тесно между собой переплетаются. Верховный Суд предлагает
использовать в вопросных листах только общеупотребительные выражения, и
запрещает ставить вопросы в вероятностной, предположительной форме.3 И
если второе предложение возражений не вызывает, то относительно первого
согласиться нельзя, поскольку многие юридические термины понятны и
используются лицами не имеющими юридического образования. В литературе
так же высказывались предложения о необходимости определения юридических
терминов, понятных присяжным заседателям либо предоставления им права
принимать решение о виновности подсудимого во всем его объеме, как по
фактическим, так и по правовым признакам состава преступления.4 Нам это
не представляется нецелесообразным, так как, во-первых, закон не
отличается стабильностью, что потребует постоянных дополнений в этот
перечень юридических терминов, иначе присяжные не смогут разрешить
некоторые категории уголовных дел. Во-вторых, потребуется проведение с
присяжными занятий по ликвидации их юридической безграмотности, либо
повышения того уровня правовых познаний, которыми они обладают.
Указанные действия не совсем безобидны, поскольку не позволят
воспринимать присяжных как совершенно незаинтересованных в определенном
судебном решении, лиц.

Вердикт присяжных не мотивирован и поэтому причина, почему присяжные
пришли к тому или иному решению, остается невыясненной. Недостаток
информации об обстоятельствах дела и недостаток правовых знаний
присяжных может влиять на окончательное решение по уголовному делу,
которое выносит судья-профессионал. Для разрешения этой проблемы в науке
высказывался ряд предложений: во-первых в случаях, когда подсудимому
грозит наказание в виде смертной казни либо пожизненного заключения либо
заключения на длительный срок, более 15 лет, мера наказания должна
определяться судьей вместе с присяжными заседателями.5 Данное
предложение, основанное на опыте зарубежных стран, в частности США, не
представляется конструктивным. Присяжные высказали свое мнение, изменить
которое уже не вправе, поэтому их роль нахождения в совещательной
комнате с судьей неясна, противоречит закону и сложившейся практике.
Иное мнение, относительно изменения порядка вынесения обвинительного
вердикта с указанием на то, что обвиняемый заслуживает снисхождения в
целях постановки законного и обоснованного приговора,6 требует внимания.
Вынося вердикт и высказывая мнение относительно меры наказания,
присяжные не обладают информацией о личности подсудимого. Если после
оглашения обвинительного вердикта присяжным будут сообщаться данные о
подсудимом, которые ранее им не были известны (о его прежних судимостях,
отрицательных характеристиках), после чего присяжные вновь в
совещательной комнате будут решать вопрос о проявлении снисхождения к
подсудимому, то их решение будет уже обдуманным и справедливым. Данный
порядок позволит судье выносить приговор на основании обвинительного
вердикта и реально учитывать обстоятельства как отягчающие
ответственность, так и смягчающие ее.

В соответствий с действующим законодательством суд присяжных
рассматривает уголовные дела подсудные судам субъектов РФ, что в
соответствии со ст.31 УПК РФ составляет более 40 составов. Исследования,
проведенные учеными, показывают, что количество дел рассматриваемых
судом присяжных в России пока увеличивается из года в год. По данным,
представленным А. Шурыгиным в регионах, где действует суд присяжных, в
1994 году было заявлено ходатайств о рассмотрении дел судом присяжных по
20,4% от всех дел поступивших в суды. В 1995 году эта цифра составила
уже 30,9%, в 1996 -38,5%, в 1998 году – 43,2% в 1999 году- 44 %
ходатайства.7 Увеличивается и количество лиц, в отношении которых судом
присяжных вынесены приговора, если в 1994 году их было 241, то в 1999
году- 867 человек.8 В других странах мира, по данным С.В.Боботова9
количество уголовных дел, рассматриваемых, судом присяжных из года в год
уменьшается: в США- 7,6%, в Англии- 3%, во Франции – менее 1 % от общего
числа дел.

Рост уголовных дел, рассматриваемых судом присяжных в России,
объясняется рядом причин. Во-первых, тем, что данный суд начал
действовать только фактически с 1994 года, т.е. 6 лет. Во-вторых,
сложная процессуальная форма данного суда обеспечивает двойную защиту от
обвинительного уклона, ошибочных решений, выносимых профессиональными
судьями. В-третьих, запрет на использование доказательств, полученных с
нарушением закона, является еще одной гарантией, что приговор будет
обоснованным и законным. Значение имеет и общепринятое мнение, что суды
присяжных выносят больше оправдательных приговоров, чем обвинительных,
что в России соответствует действительности. По данным В.В. Мельника, в
1994 году было оправдано 45 лиц из 241, в 1995- 81 из 419 , в 1996 году
-88 из 622 , в 1997 году оправдано 200 из 880 лиц, преданных суду, в
1998 -165 из 389.10 Суды в составе трех профессионалов за это же время
вынесли оправдательные приговора только в 1997 году в отношении 22 лиц
из 1185.

Уменьшение количества дел, рассматриваемых данными судами, может
произойти путем отнесения к подсудности суда присяжных только тех дел,
по которым подсудимый не признает себя виновным. Во всех странах, где
действуют суды присяжных, они могут рассматривать практически все
уголовные дела (так как к тяжким преступлениям там относятся
преступления, мера наказания, за которые может быть назначена более 3
месяцев лишения свободы), но при этом там так же широко распространено
суммарное производство и заключение сделок о признании вины. Если
подсудимый признает свою вину, утрачивается необходимость рассмотрения
дела с участием присяжных, предназначение которых решать вопрос о
виновности. В Англии, если подсудимый в судебном разбирательстве с
участием присяжных признает себя виновным, дело как бы изымается у
присяжных (аналогичная процедура изъятия дела у присяжных, при признании
подсудимым себя виновным, существует и в США.).11 В соответствии с
действующим законодательством такого ограничения в Российском
судопроизводстве нет. Независимо от признания или непризнания вины,
уголовные дела, по ходатайству обвиняемых, рассматриваются судом с
участием присяжных заседателей (ст. ст. 217, 218 УПК РФ).
Представляется, что соответствующая статья в законе должна иметь
следующее содержание “Суду присяжных подсудны уголовные дела о
преступлениях, за совершение которых законом предусмотрено наказание в
виде лишения свободы на срок свыше 5 лет, по которым подсудимый не
признает свою вину”. Изменения должны быть внесены и в статьи закона,
предусматривающие права обвиняемого (подозреваемого).

Механизм реализации принципа состязательности в суде при участии
присяжных заседателей проявляется достаточно полно. Ст. 15 УПК РФ
закрепляет положение, что уголовное судопроизводство осуществляется на
основе состязательности. В то же время принцип состязательности не
должен являться самоцелью судебного разбирательства с участием присяжных
заседателей. Цель уголовного процесса, выяснение всех обстоятельств
дела, объективное, полное и всестороннее остается и при рассмотрении
дела с участием присяжных. Поэтому, как нам представляется, судья в
соответствии со ст. 243 УПК РФ, создавая условия для этого, должен
обладать определенной активностью, позволяющей ему обеспечить получение
присяжными полной информации по рассматриваемому уголовному делу. Для
этого судья должен иметь право в случае необходимости (она может
возникнуть не по всем делам), истребовать дополнительные доказательства,
но только для того, чтобы исследовать все обстоятельства происшедшего
события полно, всесторонне и объективно. Такое право имеется у судьи в
Англии,12 такое право имеют присяжные заседатели в Австрии.13

В силу ст. 335 УПК РФ при разбирательстве уголовного дела, судья обязан
как по ходатайству сторон, так и по собственной инициативе исключить из
дела все недопустимые доказательства, путем вынесения об этом
мотивированного постановления. Судья вправе проявлять инициативу при
возвращении уголовного дела прокурору в соответствии со ст.237 УПК РФ, в
ходе судебного следствия он вправе задавать вопросы подсудимым, после
того как подсудимые будут допрошены сторонами. Сложность возникает
тогда, когда судья посчитает, что предъявленных сторонами доказательств
недостаточно для вынесения справедливого, законного и обоснованного
решения. В такой ситуации присяжные, не смогут достичь цели, ради
которой была введена данная форма уголовного судопроизводства.
Справедливый вердикт в суде присяжных может быть вынесен только на
основании исследования всех доказательств по делу и не может находиться
в зависимости от усмотрения сторон, которые вправе предъявлять
доказательства определенного содержания, но могут и воздержаться, если
им, для проведения своей позиции, это невыгодно. Судья, единственное
должностное лицо, которое объективно может, а на наш взгляд и обязан,
обеспечить выявление всех доказательств, позволяющих принять законное,
справедливое, обоснованное решение. Поэтому, нам представляется
необходимым наделение судью правом истребования доказательств, после
того, как стороны заявят об отсутствии у них и ходатайств и дополнений к
судебному следствию. Редакция соответствующей нормы в законе может
звучать так: “При отсутствии у сторон дополнений и ходатайств к
судебному следствию, суд вправе по своей инициативе с целью, выяснения
всех обстоятельств рассматриваемого уголовного дела, вызывать и
допрашивать свидетелей, истребовать дополнительные материалы и т.д.”.

Состязательные начала в разбирательстве уголовных дел с участием
присяжных должны проявляться и в порядке исследования доказательств. В
действующем УПК эта процедура расписана не достаточно подробно и при
рассмотрении дел, в каждом заседании она строиться по усмотрению
председательствующего и сторон. На наш взгляд, это не допустимо. Порядок
рассмотрения доказательств должен быть строго определен в законе.
Первоначально суд должен исследовать доказательства предъявляемые
стороной обвинения, а уже затем, стороной защиты. Поскольку показания
подсудимого являются средством защиты, подсудимый должен быть допрошен,
после того, как государственный обвинитель представит все свои
доказательства. Для своей защиты подсудимый должен знать объем
предъявленного обвинения и доказательственную базу, на основе которой,
это обвинение было выдвинуто. На наш взгляд, иной порядок нарушает
принцип состязательности, так как не позволяет разграничить показания
свидетелей со стороны обвинения и со стороны защиты. Представляется, что
необходимо внести изменения в соответствующую статью УПК и определить
порядок предоставления доказательств, первоначально стороной обвинения,
затем должен следовать анализ предъявленных доказательств
государственным обвинителем. Защитник должен иметь возможность
представить свои возражения, а затем уже должен следовать допрос
подсудимого и свидетелей защиты. Кроме того, действующий закон, не
упоминают о видах допросов в судебном следствии при участии присяжных
заседателей. Полагаем, что в законе необходимо указать на возможность
проведения прямого, перекрестного допроса и передопроса и определить
порядок их проведения.

Противоречит, на наш взгляд, принципу состязательности закрепленное в
п.15 Постановления Верховного Суда РФ №9 от 20 декабря 1994 года
положение, в котором допускается возможность устранения судом из
уголовного дела доказательств, полученных в установленном законом
порядке, если исследование этих доказательств может повлиять на
объективность и беспристрастность присяжных заседателей. Нам
представляется, что это положение не согласуется с целью разбирательства
уголовного дела с участием присяжных заседателей. Как можно вынести
справедливый вердикт, не обладая полной информацией о происшедшем
событии. Присяжные не только принимают судьбоносные решения, отвечая на
вопросы о деянии, виновности, но оказывают влияние и на меру наказания.
Указывая на необходимость проявления снисхождения они, при этом,
остаются в неведении не только о сведениях касающихся личности
подсудимого, но и существенных обстоятельств уголовного дела. Считаем,
что этим нарушается равенство сторон в процессе, поэтому от данного
ограничения следует отказаться.

Нельзя, на наш взгляд, согласиться и с ограничениями прав участвующих
лиц при заявлении безмотивных отводов присяжным заседателям. Право на
мотивированный отвод принадлежит всем участвующим в деле лицам. В силу
действующего законодательства, п.2ч.5ст.327 УПК РФ право на безмотивный
отвод присяжных при их отборе предоставлено только государственному
обвинителю, защитнику и подсудимому. Лишены этого права потерпевший,
гражданский истец, гражданский ответчик и их представители. На наш
взгляд, в этом проявляется неравенство сторон. Жюри присяжных
формируется в результате как мотивированного, так и безмотивного отвода.
Процессуальное равенство сторон предполагает наличие равных прав,
поэтому любые ограничения, в том числе и при отборе присяжных,
свидетельствуют о нарушении положений принципа состязательности. Сторону
обвинения представляют государственный обвинитель, потерпевший и
гражданский истец со своими представителями. Сторону защиты подсудимый,
защитник и гражданский ответчик со своим представителем. Как нам
представляется, эти лица и должны иметь права на отвод присяжных
заседателей. Конечно, следует согласиться, что предоставление такого
права всем названным лицам сделает процесс излишне громоздким, но право
потерпевшего на безмотивный отвод необходимо подтвердить законодательно
еще и потому, что выбытие государственного обвинителя при отказе от
обвинения, если против прекращения уголовного дела возражает
потерпевший, требует от потерпевшего выполнения обвинительной функции.

Равенство должно прослеживаться и в количестве отводимых присяжных
заседателей. По действующему законодательству в силу ч.12 ст. 328 УПК
РФ, если в результате отводов и самоотводов присяжных заседателей
осталось 18 человек или более, судья использует безмотивный отвод.
Государственный обвинитель отводит присяжных первым и вправе отвести не
более двух человек (п.2. ч.5 ст.327 УПК РФ). Сторона защиты, которую
представляют подсудимый или несколько подсудимых, защитник или несколько
защитников – могут отвести тоже только двух человек, так чтобы их
осталось 14. Если подсудимый в процессе один, равенство прав
сохраняется, но если более, ущемляются права и сторона обвинения
оказывается в привилегированном положении, что в состязательном процессе
недопустимо. Следует отметить, что в России количество присяжных
отводимых не мотивированно меньше, чем в других странах. В Англии их
число достигает 7 человек,14 во Франции до 5, а в США по делам об особо
тяжких преступлениях – до 10-15 присяжных заседателей.15 В
дореволюционной России в соответствии со ст. 656 Устава уголовного
судопроизводства стороны могли отвести: прокурор или частный обвинитель
до 6 присяжных, подсудимый мог отвести столько, чтобы их из 30 осталось
18 (т.е. фактически тоже 6 человек). При таком положении сохранялось
равенство сторон, и участники процесса имели реальное право на отвод
присяжных, которые, по их мнению, не могли находиться в составе жюри.
Полагаем, что требуется внесение соответствующих изменений в статью 327
УПК РФ, увеличив количество присяжных заседателей, отводимых путем
безмотивного отвода до шести человек от каждой из сторон, увеличив и
количество присяжных, вызываемых для рассмотрения уголовного дела до 30
человек.

Состязательный процесс требует определенных ограничений, но они не
должны ставить суд в положение молчаливого арбитра, выносящего такое
решение, какое требуется сторонам, по сути выполняя посредническую роль
в спорах сторон. Кроме того, в состязательном процессе должно быть
обеспечено процессуальное равенство сторон, в силу чего суд не может
отдавать предпочтение какой – либо стороне и в первую очередь стороне
обвинения.

Литература и примечания

1. На данную проблему обращали внимание ученые и в других странах. См.
об этом: Введение в шведское право./ Отв. ред. Б.С. Крылов.- М., 1986. –
С 97.

2. Мельник В.В. Искусство доказывания в состязательном уголовном
процессе. – М., 2000.- С.99; Немытина М.В. Российский суд присяжных.
Учебно-методическое пособие. – М., 1995.- С.84-85.

3. Постановление № 9 Пленума Верховного Суда Российской Федерации.” О
некоторых вопросах применения судами уголовно-процессуальных норм,
регламентирующих производство в суде присяжных” от 20 декабря 1994 года
п.18 // Бюллетень Верховного Суда РФ.- 1995. – №3. – С.6.

4. Немытина М.В. Российский суд присяжных. Учебно-методическое пособие.
– М., 1995.- С.85.

5. Петрухин И.Л. Суд присяжных : проблемы и перспективы // Государство и
право. – 2001.- №3. – С.7.

6. Мельник В.В. Указ. соч. – С.49.

7. Шурыгин А. Суд присяжных должен действовать на всей территории
России. // Российская. юстиция. – 2000. – №4. – С.6.

8. Шурыгин А. Там же.

9. Боботов С.В. Буржуазная юстиция. Состояние и перспективы развития. –
М., 1989.- С.42.

10. Мельник В.В. Искусство доказывания в состязательном уголовном
процессе. – М., 2000. – С.49.

11. Радутная Н.В. Суд присяжных в зарубежных правовых системах
//Советская юстиция. – 1993.- №5. – С.4.

12. Радутная Н.В. Суд присяжных в зарубежных правовых системах. //
Советская юстиция. – 1993. – №5. – С. 4.

13. Там же.

14. Радутная Н.В. Суд присяжных в зарубежных правовых системах.
//Советская юстиция. – 1993.- №4.- С. 6.

15. Петрухин И.Л. Суд присяжных: проблемы и перспективы// Государство и
право. – 2001.- №3. – С.9.

HYPERLINK “http://www.kalinovsky-k.narod.ru/” | HYPERLINK
“../../p/spisok.htm” | HYPERLINK “../../m/m.htm” | HYPERLINK
“../b-spisok.htm” | HYPERLINK
“http://www.narod.ru/guestbook/?owner=7227309” | HYPERLINK
“http://narod.yandex.ru/userforum/?owner=kalinovsky-k” |
HYPERLIN???????•???????????????•???????????????????????????

Яцишина О.Е. Принцип внутреннего убеждения как элемент принципа свободы
оценки доказательств

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

О.Е. Яцишина – аспирант кафедры уголовного процесса и криминалистики
Южно-Уральского государственного университета (г.Челябинск)

ПРИНЦИП ВНУТРЕННЕГО УБЕЖДЕНИЯ КАК ЭЛЕМЕНТ ПРИНЦИПА СВОБОДЫ ОЦЕНКИ
ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Сущность убеждения как принципа оценки доказательств закреплена в ст.17
УПК РФ: “судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь,
дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению,
основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств,
руководствуясь при этом законом и совестью”.1 Будучи самостоятельным
принципом доказательственного права, внутреннее убеждение является в то
же время составляющей такого важного принципа как свобода оценки
доказательств, впервые сформулированного законодателем, и потому,
нуждающемся в научном толковании.

Под содержанием судейского убеждения как принципа оценки доказательств
традиционно понималась свобода судей в оценке доказательств по каждому
конкретному делу,2 означающая, что “…подход к оценке доказательств на
любой стадии включает непредвзятость, отсутствие предустановленности,
независимость”.3 В целом этот принцип характеризуется следующим:
во-первых, “указание закона на внутреннее убеждение нужно прежде всего
понимать как исключительность компетенции лица, ведущего производство по
делу. Тем самым закрепляется прерогатива этого лица в области оценки
доказательств, подчеркивается, что оценка доказательств является его
неотъемлемым правом и обязанностью. Перелагать ее на кого-либо или
руководствоваться оценкой, данной другим лицом,… судья не вправе”.4 В
этом смысле внутреннее убеждение понимается, как самоубеждение, как
формирование собственного взгляда на фактические обстоятельства дела,
как необходимость личной оценки доказательств. Во-вторых, “закон не
предписывает, какими доказательствами должны быть установлены те или
иные обстоятельства, не устанавливает заранее силы доказательств,
преимущественного значения видов доказательств, количественных
показателей достаточности доказательств для того или иного решения по
делу”.5 При этом закон не знает заведомо “лучших” или “худших”
доказательств. Всякая попытка наделить какое-либо доказательство,
например, показания обвиняемого или заключение эксперта,
предустановленной силой и значением недопустима.

В-третьих, оценка доказательств не может быть произвольной. Поэтому
принцип оценки доказательств по внутреннему убеждению всегда был
неразрывно связан с принципом всесторонности, полноты и объективности
рассмотрения всех обстоятельств дела в их совокупности, закрепленном в
ст.20 УПК РСФСР. В самом общем виде “всесторонность… означает выдвижение
всех возможных версий происшедшего; полнота – учет всех “за” и “против”
по каждой версии; объективность – с одной стороны, беспристрастность в
выдвижении и проверке версий, с другой – стремление к познанию
материальной истины”.6 Данный принцип в первую очередь был направлен на
ограничение субъективизма, предвзятости, ведущих к обвинительному уклону
в деятельности не только судей, но и следователей, прокуроров и
дознавателей. Невыполнение данных требований являлось одним из наиболее
частых оснований отмены судебных приговоров вышестоящими инстанциями.7 К
большому сожалению, УПК РФ его вообще не предусмотрел, перечеркнув
главную цель уголовного процесса – достижение объективной истины. Думаю,
в таком случае, внутреннее судейское убеждение абсолютно не застраховано
от превращения в самоуверенность, бездоказательную и бесконтрольную
убежденность, что на практике ведет к вынесению необоснованного, а
вместе с тем и незаконного приговора. Одного провозглашения принципа
оценки доказательств по внутреннему убеждению недостаточно, если не
предусмотрены гарантии обеспечения его объективности.

В-четвертых, внутреннее убеждение должно строго опираться на достоверные
факты и основываться на проверенных и рассмотренных в суде
доказательствах. Ни один приговор суда не может быть основан на
предположениях, или на данных, не проверенных в судебном заседании. Так,
например, в своем постановлении “О судебном приговоре” Пленум Верховного
Суда РФ обращает внимание судей на то, что “… суд не в праве ссылаться в
подтверждение своих выводов на собранные по делу доказательства, если
они не были исследованы судом и не нашли отражения в протоколе судебного
заседания”, что по делу должны быть “…исследованы все возникшие версии,
а имеющиеся противоречия выяснены и оценены”.8

В-пятых, судья не связан оценкой доказательств, которую дали другие лица
или органы в предшествующих стадиях процесса или в пределах данной
стадии. Например, вышестоящие суды, отменяя приговор и возвращая дело на
новое рассмотрение, не могут давать указания, предрешающие убеждение
судьи, в том числе и по оценке доказательств (ч.2 ст.386 УПК РФ).
Сказанное, конечно, не означает, что суду абсолютно безразличны оценки,
которые даются доказательствам со стороны защитника, потерпевшего,
обвиняемого, эксперта и т.д. Как верно отметили авторы “Теории
доказательств…”, “прислушиваясь к их суждениям и оценивая их со своей
стороны, скорее можно прийти к правильным выводам… Но речь идет об учете
и рассмотрении мнений иных участников процесса, а отнюдь не об
автоматическом следовании за ними”.9

С учетом изложенного можно сказать, что внутреннее убеждение как
свободное от внешнего принуждения и не связанное формальными
предписаниями искание истины, является необходимым условием оценки
доказательств, характеризует сам подход к оценке доказательств. Однако
среди процессуалистов до сих пор отсутствует единое понимание
функционального назначения убеждения в доказывании. Одни понимают его в
качестве метода оценки судебных доказательств,10 другие – как метод и
результат оценки,11 третьи считают убеждение и принципом, и методом, и
критерием оценки доказательств,12 некоторые авторы даже трактуют его как
способ оценки.13

По мнению В.Д.Арсеньева, внутреннее убеждение как метод оценки
доказательств означает “несвязанность… суда… в определении силы и
значения каждого доказательства в отдельности и всех их в
совокупности”.14 На мой взгляд, с приведенной точкой зрения согласиться
нельзя, поскольку здесь идет некоторая подмена понятия. Ведь что такое
метод? Согласно положениям диалектического материализма, это “форма
практического и теоретического освоения действительности, исходящего из
закономерностей движения изучаемого объекта; система регулятивных
принципов преобразующей, практической или познавательной, теоретической
деятельности”.15 И, поскольку “судейское убеждение представляет собой не
практическую или познавательную деятельность, а только их результат”,16
постольку, думаю, правильно определять его как “принцип”, выражающий
собой начало, основу знаний, руководящее, основное правило поведения или
деятельности.

Взгляд на внутреннее убеждение как критерий истины, а также критерий
оценки доказательств длительное время был весьма распространен в
процессуальной литературе. Известна позиция А.Я.Вышинского, который
утверждал, что “единственным мерилом доказательств новейшая теория
справедливо признает не свойства этих доказательств, а единственно
степень судейского убеждения”.17 М.С.Строгович наряду с другими учеными,
исходя из положений материализма, доказал, что единственным критерием
истины в уголовном судопроизводстве может быть практика, т.е. “вся
совокупность практической деятельности людей в прошлом и настоящем
времени”.18 Однако, отрицая внутреннее убеждение как критерий истины, М.
С. Строгович, Я.О.Мотовиловкер19 придерживались мнения, что для такой
сферы деятельности судей, как оценка доказательств, судейское убеждение
сохраняет значение критерия. Они полагали, что “нельзя смешивать
критерий оценки доказательств, при помощи которой устанавливается
истина, и критерий истинности выводов суда, получаемых при помощи
доказательств”.20 Т.е., рассматривалось двоякое понимание критерия в
уголовном судопроизводстве, где деятельность суда по установлению истины
отграничивалась от деятельности суда по оценке доказательств.
Подразумевая под критерием способ поиска истины, М.С.Строгович предлагал
строить познавательную деятельность суда таким образом, чтобы поиск
истины осуществлялся только на основе судейского убеждения. Когда же
знания будут накоплены, выводы сформулированы, тогда следует применять
критерий практики, на основании которого можно определить истинность
имеющихся знаний и выводов. Тем самым отрицалось воздействие практики на
процесс судебного познания и допускалось ее применение лишь для
определения истинности результатов познания.

Если признать эту точку зрения правильной, то тогда получается, что
достоверность, истинность доказательств проверяется судьей через его же
психическое состояние – убеждение. Такая трактовка, конечно, является
неверной, и здесь я полностью согласна с мнением В.Д.Арсеньева, который
подчеркивает, что “критерий (показатель, мерило) должен лежать вне того
явления, критерием которого он является”.21 Иначе объективный критерий
заменяется субъективным, игнорируется тот факт, что внутреннее убеждение
может быть и неправильным. Подобное утверждение, что достоверность
определяется чувством уверенности, возникающим в сознании судей, может
существовать только в рамках концепции идеализма, что неприемлемо в
рамках российской теории доказательств.

На протяжении долгого времени ученые не могли однозначно определить,
являлся ли принцип судейского убеждения самостоятельным принципом, либо
же он представлял собой одну из составных частей более объемного
принципа – свободной оценки доказательств. Некоторые авторы вообще
считали оценку доказательств по внутреннему убеждению институтом,
производным от принципа объективной истины, с чем я не согласна,
поскольку объективная истина – являлась целю уголовного доказывания, но
не его принципом, а “одно и то же положение не может в пределах данной
системы выступать одновременно и ее целью, и ее принципом”.22 Другие
процессуалисты считали, что деятельность судей на основе судейского
убеждения, полностью охватывается принципом независимости судей и
подчинения их только закону.23 Третьи утверждали, что сводить внутреннее
убеждение только к принципу оценки доказательств неправильно, т.к. оно
“…по своему объему, по своему содержанию более широкое понятие, чем
принцип”.24 Думаю, такое разнообразие точек зрения было продиктовано
тем, что ст. 71 УПК РСФСР называлась “Оценка доказательств”, т.е.
говорить о судейском убеждении как о принципе мы могли только в рамках
теории доказательств, но не уголовно-процессуального права в целом.
Думаю, на сегодняшний день ситуация достаточно прояснилась в связи с
принятием УПК РФ, где в главе второй, закрепляющей принципы всего
уголовного судопроизводства, ст.17 посвящена принципу свободы оценки
доказательств. Т.о., можно говорить о том, что принцип судейского
убеждения, предполагающий несвязанность судебного познания с какими-либо
формальными критериями, его свободу и осуществление на основе практики,
является важной составной частью более широкого принципа уголовного
процесса – принципа свободы оценки доказательств.

Литература и примечания

1. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18 декабря
2001г., №174-ФЗ// Российская газета №249 от 22 декабря 2001г.

2. Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973.
С.361-371; Советский уголовный процесс. М., 1968. С.118-121; Грошевой Ю.
М. Проблемы формирования судейского убеждения в уголовном
судопроизводстве. Харьков, 1975. С.45-50.

3. Миньковский Г.М. Оценка доказательств. Научно-практический
комментарий к УПК РСФСР/ Под ред. Божьева В.П. М., 1997. С.145.

4. Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973. С.475.

5. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации./ под. ред.
Лупинской П.А. М., 1998. С.191.

6. Софронов Г.В.Проблема истины в уголовном судопроизводстве.
Екатеринбург, 2000. С.13.

7. См.: Бюллетень ВС РФ, 2001, №4, С.12; №5, С.13; №9. С.13, 16.

8. Постановление Пленума ВС РФ от 29 апреля 1996г. “О судебном
приговоре”//Бюллетень ВС РФ, 1996. №7. С.3.

9. Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973.
С.475-476.

10. Трусов А.И. Основы теории судебных доказательств. М., 1960. С.104.

11. Арсеньев В.Д. Вопросы общей теории судебных доказательств в
советском уголовном процессе. М., 1964. С.153; Фаткуллин Ф.Н. Общие
проблемы процессуального доказывания. Издательство Казанского Ун-та,
1976. С.180; Ульянова Л.Д. Внутреннее убеждение в условиях формирования
и его роль в оценке доказательств. М., 1974. С.52-58; Орлов Ю.К. Основы
теории доказательств в уголовном процессе. М., 2000. С.95.

12. Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса, т.1, М., 1968.
С.339; Чельцов М.А. Советский уголовный процесс. М.,1962. С.216;
Лупинская П.А. Принципы уголовного процесса. Уголовно-процессуальное
право. М., 1997. С.162; Божьев В.П.Принципы уголовного процесса.
Уголовный процесс. Общая часть. М., 1997. С.66.

13. Мухин И.И. Важнейшие проблемы оценки судебных доказательств в
уголовном и гражданском процессе. Л., 1974. С.67.

14. Арсеньев В.Д. Указ. соч. С.47.

15. Философский словарь/ под. ред. Розенталя М.М., Юдина П.Ф. М., 1963.
С.267.

16. Бохан В.Ф. Формирование убеждений суда. Минск, 1973. С.26.

17. Вышинский А.Я. Курс уголовного процесса. М., 1927. С.103.

18. Философский словарь/ под. ред. Розенталя М.М., Юдина П.Ф. М., 1963.
С.449.

19. Мотовиловкер Я.О. Установление истины в советском уголовном
процессе. Ярославль, 1974. С.61.

20. Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса, т.1, М., 1968.
С.339.

21. Арсеньев В.Д. Указ. соч. С.49.

22. Громов Н.А., Зайцева С.А. Оценка доказательств в уголовном процессе.
М., 2002. С.53.

23. Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса, т. 1, М., 1968.
С.127-129; Громов Н.А., Николайченко В.В. Принципы уголовного процесса,
их понятие и система // Государство и право. 1997. №7. С.37; Громов
Н.А., Николайченко В.В., Францифоров Ю.В. Принципы уголовного процесса.
М., 1997, С.12; Быков В.М. Принципы уголовного процесса по Конституции
РФ 1993 года //Российская юстиция. 1994. №8. С.8.

24. Мухин И.И. Указ. соч. С.66.

Кудрявцева А.В. Внутреннее убеждение эксперта и его роль в процессе
экспертного исследования

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

А.В. Кудрявцева – д-р юрид. наук, профессор кафедры уголовного процесса
и криминалистики Южно-Уральского государственного университета
(г.Челябинск)

ВНУТРЕННЕЕ УБЕЖДЕНИЕ ЭКСПЕРТА И ЕГО РОЛЬ

В ПРОЦЕССЕ ЭКСПЕРТНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Процесс экспертного исследования представляет собой познание фактов и
обстоятельств (в гносеологическом значении), которые в свою очередь для
следователя и суда также являются объектами (фактическими данными в
процессуальном значении этого слова) познавательной деятельности.
Познавательный процесс нельзя рассматривать в отрыве от социального
фактора. Причем рассмотрение познавательного процесса с деятельностной
стороны предполагает учет как социальных, так и психологических факторов
познавательной деятельности. Процесс познания необходимо рассматривать
как единство логико-гносеологического, социального и психологического
аспектов. Принимая во внимание, что уголовно-процессуальное познание,
частью которого является экспертное исследование, имеет еще и
удостоверительную сторону, которая проявляется в процессуальной форме,
необходимо познавательную деятельность эксперта рассматривать как
единство логико-гносеологических, социальных, психологических и
процессуальных факторов.1

Осуществляемый экспертом процесс познания и логического доказывания в
процессе экспертного исследования с точки зрения используемой
аргументации, интеллектуальной деятельности, психологических процессов
не отличается от процесса отыскания истины в других областях
установления истины, в том числе от деятельности следователя и судьи по
отысканию, проверке и оценке доказательств (в уголовно-процессуальном
значении). Особенность познавательного процесса экспертного исследования
заключается в предпосылках формирования внутреннего убеждения эксперта:
в наличии специальных познаний и на их основе в профессиональной
(специальной) оценке свойств и признаков объекта экспертного
исследования, в относительной свободе эксперта в выборе познавательных
приемов исследования.

Внутреннее убеждение эксперта – сложное многогранное понятие, которое
выступает как предпосылка, как процесс, как результат познавательной
деятельности эксперта. Внутреннее убеждение одновременно является
основой для формирования экспертом выводов. Существенную роль в
формировании внутреннего убеждения играют такие разные по сущности
понятия, как интуиция и правосознание. Так как внутреннее убеждение
законом отнесено к одному из критериев оценки доказательств, то в этом
смысле внутреннее убеждение получило свое внешнее выражение в законе, в
частности в ст. 17 УПК РФ.

В литературе отсутствует единая точка зрения относительно природы и
понятия внутреннего убеждения, а также факторов, влияющих на него.
Проблема внутреннего убеждения затрагивалась выдающими русскими
процессуалистами И.Я. Фойницким и В.К. Случевским.2 Они рассматривали
внутреннее убеждение не как озарение, посетившее субъекта оценки
доказательств, а как мыслительный акт, который связывали с сознанием и
обстоятельствами дела, как основным критерием формирования внутреннего
убеждения.

М.С. Строгович рассматривал внутреннее убеждение применительно к судьям
как субъективное выражение объективной истины, как критерий, процесс,
метод и результат оценки доказательств.3

А.Я. Вышинский в качестве факторов, влияющих на внутреннее убеждение,
выделял мировоззрение и правосознание: “Установление материальной
истины, составляющее одну из основных задач советского судебного
процесса, является итогом сложной психической деятельности,
завершающейся формированием уверенности судьи в правильности принятого
им по данному делу решения, т.е. формированием так называемого
внутреннего судейского убеждения.

Этот процесс формирования внутреннего убеждения судьи происходит на
основе восприятия и оценки судом происходящих перед ним фактов
(доказательств), оценка же этих фактов (доказательств) в решающей
степени зависит, как мы говорили уже выше, от таких руководящих начал,
как господствующее в данном обществе правосознание, с одной стороны, и
степень научно-методологической подготовленности или квалификации судьи
– с другой.

Внутреннее убеждение судьи всегда органически связано с его
мировоззрением, с его правосознанием, являющимся в данном обществе
господствующим”.4

Наиболее верный подход к пониманию природы и сущности внутреннего
убеждения мы находим у А.Р. Ратинова и М.С. Строговича. Они
рассматривают внутреннее убеждение как предпосылку, процесс и результат
познавательной деятельности субъекта доказывания. На этой основе они
выделяют гносеологический, логический и психологический аспекты
внутреннего убеждения.5

В литературе также высказывается мнение, в соответствии с которым
внутреннее убеждение следует рассматривать как начало, принцип, как
метод оценки доказательств и как результат такой оценки.6

Особая точка зрения на сущность убеждения высказывается Ю.В.
Кореневским.7 В частности, он считает, что “Критерием истины в
правосудии может быть только внутреннее убеждение следователя, прокурора
и главное судьи”.8 Он совершенно справедливо замечает, что необходимо
отказаться от сложившихся идеологических мифов и уделить основное
внимание поискам способов более полного всестороннего доказывания, более
надежного формирования внутреннего убеждения правоприменителей, прежде
всего судей.

В научной литературе также отмечается этический аспект внутреннего
убеждения. “Внутреннее убеждение как этическая категория представляет
собой рациональную основу нравственной деятельности личности,
позволяющую ей совершать тот или иной поступок сознательно, с разумным
пониманием необходимости и целесообразности определенного поведения”.9

Внутреннее убеждение как нравственная, этическая категория связано с
другой этической категорией совести. Совесть проявляется в форме
разумного осознания нравственного значения совершаемых действий. Человек
судит о своих поступках как бы от своего собственного имени, исходя из
своих собственных представлений о справедливости, долге, правом или
неправом.10

В литературе обращается внимание еще на один аспект внутреннего
убеждения, на обязательность его внешнего выражения в
аргументированности, обоснованности принятого решения по оценке
доказательств.11

Представляется, что внутреннее убеждение необходимо рассматривать как
систему элементов, образующих новое качественно сложное явление. В
качестве элементов внутреннего убеждения как понятия, имеющего
неоднородную природу, необходимо рассматривать: 1) индивидуальные знания
субъекта, которыми субъект обладал до акта оценки информации; 2) процесс
познания информации, представленной или полученной субъектом оценки
доказательств (информации); 3) осознание субъектом оценки степени своей
независимости; 4) эмоциональное состояние субъекта при исследовании
информации; 5) волевой стимул, побуждающий субъекта к определенным
практическим действиям; 6) внешняя обоснованность и аргументированность
принятого решения в процессуальных актах.

В процессуальной литературе ученые указывают на неразрывную связь
внутреннего убеждения и правосознания. Дискуссионным является вопрос о
характере связи внутреннего убеждения и правосознания,12.13

В теории права правосознание определяется как форма или область
сознания, отражающая правовую действительность форме юридических знаний
и оценочных отношений к праву и практике его реализации, правовых
установок и ценностных ориентаций, регулирующих поведение (деятельность)
людей в юридически значимых ситуациях.14 Совершенно справедливо
отмечается, что правосознание явление – субъективное и состоит из
представлений людей о праве (действующем, относящемся к прошлым эпохам,
желаемом), из субъективного отношения к самому феномену права, его
ценностям, из правовой психологии и даже индивидуальной или
эмоциональной массовой реакции на право, подчас интуитивной,
подсознательной (как, скажем, реакция на нарушение норм писаного
права).15 Из всех характеристик свойств, и сторон правосознания нас
интересуют те, которые способствуют формированию внутреннего убеждения
или представляют с ним смежную зону. Безусловно, к этим сторонам
правосознания относится совокупность знаний и отношений к праву, а также
те переживания, которые субъект оценки испытывает в момент оценочной
мыслительной деятельности. В литературе высказывается суждение об
уголовно-процессуальном правосознании, в которое наряду с общеправовыми
идеями и принципами входит совокупность специфических взглядов и оценок,
относящихся к явлениям и институтам только процессуального права.16
Следует согласиться с тем, что субъекты уголовно-процессуальной
деятельности обладают особым специфическим правосознанием, особенно это
касается субъектов оценки доказательств, лиц, обладающих юридическими
знаниями. Это, на наш взгляд, можно отнести и к экспертам, работающим в
экспертных учреждениях, даже если у них отсутствует юридическое
образование.

Профессиональное правосознание в литературе определяется как правовое
сознание юристов. В его содержание принято включать квалифицированные
научно-обоснованные суждения, выводы, закономерности, умение применять
право.17 Представляется, что к лицам, обладающим особым профессиональным
правосознанием, необходимо отнести и экспертов, работающих в экспертных
учреждениях. В содержание профессионального правосознания экспертов
можно включить специальные знания, знания своих прав и обязанностей как
эксперта, отношение к специальным знаниям и к своему профессиональному и
процессуальному положению, знание процессуальных основ назначения и
проведения экспертизы, а также экспертную психологию. Многие
эксперты-криминалисты, имеющие юридическое образование, вправе в полной
мере относиться к лицам, обладающим профессиональным юридическим
правосознанием. Особенность профессионального правосознания экспертов
предопределяется наличием у них специальных познаний и характером
специальных познаний. Правосознание эксперта-криминалиста отличается от
правосознания эксперта в области судебной медицины. Отличие это
предопределяется не только характером специальных познаний, но и тем,
что судебно-медицинские эксперты отождествляют себя с врачами и все
этические, психологические, познавательные особенности врачебной
деятельности распространяют на себя. Другими словами,
судебно-медицинские эксперты обладают врачебным (медицинским)
правосознанием.

Правосознание является основой, предпосылкой формирования внутреннего
убеждения, именно на основе правосознания, как знания права, отношения к
праву и правоотношениям, принципам и правилам права формируется
внутреннее убеждение.

Представляется, что именно в этой плоскости лежат трудности доказывания
и проведения экспертизы по так называемым “врачебным делам” или по делам
о неправильном лечении, повлекшим за собой тяжкие последствия.

Ст. 17 УПК Российской Федерации устанавливает: “Судья, присяжные
заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают
доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на
совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь
при этом законом и совестью”.18 Представляется, что исключение из
совокупности критериев оценки доказательств категории правосознания и
замена этическим эквивалентом правосознания совестью ничем не оправдано.

Внутреннее убеждение, как справедливо отмечает Ю.К. Орлов, служит одним
из способов достижения объективной истины. Не повторяя анализ дискуссий
в науке уголовного процесса о содержании и характере истины, мы
остановимся на том, что считаем истину, устанавливаемую по уголовному
делу, относительной и конкретной.19 Различие внутреннего убеждения,
формирующегося у субъектов оценки доказательств, и внутреннего убеждения
у эксперта лежит в плоскости различного содержания истины,
устанавливаемой следователем и судом по уголовному делу, и истины,
устанавливаемой экспертом в ходе экспертного исследования. Под истиной
следует понимать соответствие нашего знания объективной
действительности. Если в содержание истины, устанавливаемой следователем
и судьей мы включаем не только соответствие установленных ими
обстоятельств уголовного дела фактам реальной действительности, но и
правильную юридическую оценку этих деяний и установление справедливой
меры наказания. Исходя из этого, способом достижения истины в процессе
расследования и разрешения уголовного дела является не только правильное
установление фактических обстоятельств уголовного дела, но и юридические
знания, на основе которых дается правовая оценка деяния. Процесс
формирования внутреннего убеждения у субъектов доказывания ограничен
процессуальными нормами и рамками, только путем собирания, проверки и
оценки доказательств можно установить истину по уголовному делу.

В процессе экспертного исследования мы тоже получаем знание, которое
должно соответствовать реальной действительности. Но истина,
устанавливаемая экспертом в процессе экспертного исследования, включает
в свое содержание не только установление фактических данных на основе
специальных познаний, но и их профессиональную (специальную) оценку. В
содержание внутреннего убеждения эксперта, в отличие от внутреннего
убеждения следователя и судьи, должны входить специальные знания,
которыми эксперт обладает, знания, полученные в ходе экспертного
исследования и изучения материалов уголовного дела, а также
профессиональная оценка (толкования) фактических знаний применительно к
предмету конкретной экспертизы.

Проблема внутреннего убеждения эксперта рассматривается учеными-
криминалистами с 50-х годов XX-го века.20 В частности, под внутренним
убеждением эксперта понималось сознательно и свободно сложившееся
убеждение, имеющее объективные основания, позволяющие сделать только
один истинный вывод.21 В качестве факторов, влияющих на заключение
эксперта, по мнению В.П. Колмакова, выступают следующие: 1) высокая
подготовленность по своей специальности и практический опыт эксперта; 2)
мотивированность и логичность суждений эксперта, изложенных в обобщающей
(синтетической) части акта экспертизы так, чтобы следователь и суд могли
проследить ход его мысли; 3) достаточный объем и надлежащее количество
представленного на исследование материала; достоверные обстоятельства,
установленные по делу.22

Я.М. Яковлев под внутренним убеждением понимает состояние уверенности
эксперта в том, что его выводы отражают действительно существующие
факты. Внутреннее убеждение, по его мнению, является результатом
деятельности эксперта.23 Рассматривая структуру внутреннего убеждения
эксперта, Я.М. Яковлев указывает на единство гносеологического,
логического и психологического аспекта внутреннего убеждения.
Гносеологический аспект означает, что убеждение эксперта должно
правильно отражать выявленные в результате исследования свойства и
признаки объекта экспертизы. В логическом плане убеждение эксперта
представляет собой выводное знание об установленных в процессе
исследования свойствах и особенностях объекта экспертизы. В
психологическом плане внутреннее убеждение представляет собой
интеллектуально-эмоциональное состояние, заключающиеся в уверенности
эксперта в том, что сделанные им заключения и выводы являются в данном
конкретном случае правильными и единственно возможными.

Нам представляется, что внутреннее убеждение эксперта – это
психологическое эмоционально-интеллектуальное состояние эксперта,
заключающееся в чувстве уверенности в правильности примененных знаний,
экспертных методов, методик, в правильной оценке свойств и особенностей
экспертных объектов и в правильности сделанных умозаключений.
Гносеологический аспект внутреннего убеждения эксперта заключается в
чувстве уверенности в правильности его специальных знаний и правильности
всего процесса исследования. Логический аспект заключается в чувстве
уверенности в правильности логических операций, примененных экспертом в
процессе экспертного исследования. В свете экспертного правосознания
можно выделить и процессуальный аспект внутреннего убеждения – это
чувство уверенности, что при проведении экспертизы и формировании
экспертного заключения не были нарушены правила, установленные
уголовно-процессуальным законом.

Безусловной заслугой Я.М. Яковлева является выделение и рассмотрение
этапов формирования внутреннего убеждения эксперта. Это очень важный
момент с точки зрения влияния различных этапов экспертного исследования
на формирование экспертного внутреннего убеждения.24

Р.С. Белкин в качестве объективных оснований внутреннего убеждения
эксперта рассматривал наряду с профессиональными знаниями эксперта еще и
мировоззренческие принципы и установки.25

Представляется, что необходимо разделить понятия предпосылки
возникновения внутреннего убеждения, оснований внутреннего убеждения и
результата внутреннего убеждения эксперта. Мы выше уже говорили о том,
что одной из предпосылок формирования внутреннего убеждения эксперта
является его правосознание, составной частью которого является и его
мировоззрение. В связи с этим очень ценно для нас замечание А.Р.
Ратинова, в соответствии с которым “оценка любого значимого факта,
затрагивающего интересы людей, всегда дается с позиций определенной
идеологии, определенного мировоззрения”.26

Под правовой идеологией необходимо понимать систему воззрений на основе
демократизма права, гуманизма, справедливости, приоритета прав и свобод
человека и гражданина.

В содержание правосознания эксперта, на наш взгляд, следует включать
также специальные знания, которыми эксперт обладает. Представляется, что
характер специальных знаний, применяемых в сфере права, уголовного и
гражданского судопроизводства, таков, что эти знания с некоторой долей
условности для отнесения их к содержанию правосознания можно считать
юридическими (правовыми) в той мере, в которой они служат решению задач
уголовного и гражданского судопроизводства.

Правосознание эксперта мы называем не основанием, а предпосылкой
возникновения внутреннего убеждения. Предпосылка – это то, что
предшествует внутреннему убеждению, являясь необходимым условием
возникновения внутреннего убеждения, но предпосылка, безусловно,
(обязательно) не порождает внутреннее убеждение. Предпосылкой
формирования внутреннего убеждения эксперта можно считать его
автономность (независимость) в процессе проведения исследования от
руководителя экспертного учреждения и от следователя и суда, а также
свободу от предубежденности. Понятие предпосылки ближе к пониманию
условия как фактора, который способствует, но не предопределяет
внутреннее убеждение эксперта.

Основанием же внутреннего убеждения эксперта (следователя и судьи), по
нашему мнению, является информация. Экспертом эта информация черпается
из самого экспертного исследования путем изучения свойств и признаков
объектов экспертного исследования, а также из материалов уголовного
дела.

Р.С. Белкин относил к объективным основаниям внутреннего убеждения
эксперта также профессиональные качества эксперта: наблюдательность,
внимание, глубина, гибкость, логичность, критичность ума,
самостоятельность мышления, способность преодолеть предубеждение или
предвзятость.27 Все эти психологические качества эксперта поглощаются
такой составляющей правосознания, как правовая психология, если
предпосылкой внутреннего убеждения эксперта является правосознание как
явление не только индивидуальное, но и групповое.

Следовательно, можно говорить о правосознании экспертного учреждения, а
значит, и о внутреннем убеждении коллектива экспертов.

На основании вышесказанного можно сделать следующие выводы.

Представляется, что внутреннее убеждение как обобщающее понятие
необходимо рассматривать как систему элементов, образующих новое
качественно сложное явление. В качестве элементов внутреннего убеждения
как понятия, имеющего неоднородную, природу необходимо рассматривать: 1)
индивидуальные знания субъекта, которыми субъект обладал до акта оценки
информации; 2) процесс познания информации, представленной или
полученной субъектом оценки доказательств; 3) осознание субъектом оценки
степени своей независимости; 4) эмоциональное состояние субъекта при
исследовании информации; 5) волевой стимул, побуждающий субъекта к
определенным практическим действиям; 6) внешняя обоснованность и
аргументированность принятого решения в процессуальных актах.

Нам представляется, что внутреннее убеждение эксперта (как результат и
критерий экспертного исследования) – это психологическое
эмоционально-интеллектуальное состояние эксперта, заключающееся в
чувстве уверенности в правильности примененных знаний, экспертных
методов, методик, в правильной оценке свойств и особенностей экспертных
объектов и в правильности сделанных умозаключений. Гносеологический
аспект внутреннего убеждения эксперта заключается в чувстве уверенности
в правильности его специальных знаний и правильности всего процесса
исследования. Логический аспект заключается в чувстве уверенности в
правильности логических операций, примененных экспертом в процессе
экспертного исследования. В свете экспертного правосознания можно
выделить и процессуальный аспект внутреннего убеждения: это чувство
уверенности, что при проведении экспертизы и формировании экспертного
заключения не были нарушены правила, установленные
уголовно-процессуальным законом.

Предпосылкой формирования внутреннего убеждения является правосознание
эксперта (как субъективный фактор) и независимость автономия эксперта
(как объективный фактор) в процессе экспертного исследования. Основанием
для внутреннего убеждения является информация, получаемая экспертом в
процессе изучения экспертных объектов и материалов уголовного дела,
предоставленных в его распоряжение.

Правосознание эксперта состоит из его специальных познаний, знаний
процессуальных основ производства экспертизы, отношений к специальным
знаниям, к праву, к правовым принципам. Важной составляющей
правосознания эксперта является его правовая психология, которая
включает в себя психологические качества самого эксперта, а также его
чувства, ценностные отношения, настроения, желания, предопределяемые его
профессиональными устремлениями.

Литература и примечания

1. “Научно-познавательная деятельность представляет собой одну из сторон
социальной жизни; она не изолирована от других ее сторон, воздействует
на них и сама испытывает на себе обратное воздействие. Все эти процессы
замыкаются на человеке, а он благодаря им все полнее раскрывает свою
социальную сущность и самоутверждается как универсальное существо” – так
характеризуют особенности познавательного процесса философы – сторонники
диалектического материализма. См: Чупин П.П. К анализу движущих сил
развития науки //Диалектика научного поиска. Сб. научных трудов.
Свердловск, УГУ,1984.С.14. С.5-18.

2. “Оценка доказательств есть умственная деятельность, разрешающая
сомнением или убеждением; впечатление есть продукт одних и тех же
чувственных восприятий, непроверенных умственным процессом. Не следует
смешивать решение дела по системе свободной оценки доказательств с
решением его по непосредственному впечатлению”, – писал И.Я Фойницкий.
Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства.Т.2. Санкт-Петербург,
1996. С.188; “Внутреннее судейское убеждение вытекает из объективных
оснований, порождающих в Судье субъективную уверенность в отношении
действительности и значении тех фактов, которые были подвергнуты
исследованию средствами уголовного процесса, уверенность, вытекающая
только из одних субъективных ощущений Судьи, имеет значение только для
мнения или предубеждения Судьи и не может быть поэтому положена в
основание судейского приговора. Субъективизм – только один из элементов
судейского убеждения, но не единственное его основание и значение
убеждения находится в прямой зависимости от того, вытекает ли оно из
фактических обстоятельств данного дела…Внутреннее убеждение судьи должно
быть сознательным, т.е. таким, в отношении которого Судья мог бы всегда
дать себе отчет о том, почему сложилось оно у него…” – Случевский В.К.
Учебник русского уголовного процесса. Судоустройство-судопроизводство.
СПб, 1910.С.123.

3. Внутреннее убеждение судей, следователя и прокурора – это разумная,
осознанная, обоснованная уверенность в правильности определенного
вывода, опирающаяся на объективные факты и достигаемая в результате
вдумчивого, непредвзятого и всестороннего исследования всех
обстоятельств дела. Поэтому, если судьи убеждены в доказанности
определенного факта, они всегда могут, а в силу закона и обязаны
указать, на что упирается их убеждение. Поэтому внутреннее убеждение –
это именно разумная и аргументированная уверенность, а никак не ”
интуиция”, не “чутье”, не “наитие”, не “импульс”. Строгович М.С. Курс
Советского уголовного процесса. Том 1. М.,1968,С.345.

4. Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском праве.
М.,1950. С.177-178.

5. Ратинов А.Р. Внутреннее убеждение при оценке доказательств //В кн.
Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973.С.
474-478.

6. См. Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств.
М.,1977; Горский Г.Ф., Кокорев Л.Д., Элькинд П.С. Проблемы доказательств
в советском уголовном процессе. Воронеж, 1978.С.213.; Зинатуллин З.З.
Уголовно-процессуальное доказывание. Ижевск, 1993.С.119.

7. Кореневский Ю.В. Актуальные проблемы доказывания в уголовном процессе
//Государство и право, 1999, № 2. С 55-62; Кореневский Ю.В. Доказывание
в уголовном процессе (закон, теория, практика) //В кн. Доказывание в
уголовном процессе: традиции и современность. М., 2000. С.134.

8. Кореневский Ю.В. Доказывание в уголовном процессе. М.,2000. С.155.

9. Москалькова Т.Н. Этика уголовно-процессуального доказывания. М.,
1996. С.91.

10. Словарь по этике С.325-326. Советский энциклопедический словарь.
М.,1980.С.1242.

11. Ратинов А.Р. Внутреннее убеждение при оценке доказательств //В кн.
Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973. С.476;
Зинатуллин З.З. Уголовно-процессуальное доказывание. Ижевск, 1993.
С.119.; Халдеев Л.С. Судья в уголовном процессе. М., 2000.С.290.

12. Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском праве. М.,
1950.С.182.

13. Ратинов А.Р. Роль закона и социалистического правосознания при
оценке доказательств //Теория доказательств в советском уголовном
процессе М., 1973. С.487.

14. Гранат Н.Л. Правосознание и правовое воспитание //Общая теория
государства и права. М.,1998.С.379.

15. Алексеев С.С.. Право. Опыт комплексного исследования. М.,1999.С.264.

16. Ратинов А.Р. Роль закона и социалистического правосознания при
оценке доказательств //В кн. Теория доказательств в советском уголовном
процессе. М., 1973.С.484.

17. Гранат Н.Л. Правосознание и правовое воспитание //В кн. Общая теория
государства и права. Академический курс. Т.2. М., 1998. С.393.

18. Проект УПК РФ, принятый во втором чтении Государственной Думой 22
июня 2001 года.

19. Анализ дискуссии по поводу характера и содержания объективной истины
содержится в научно-практическом пособии: Орлов Ю.К. Основы теории
доказательств в уголовном процессе. М., 2000. С.8-13. См. также Чудинов
Э.М. Природа научной истины. М.,1977.С.10-35; Мухин И.И. Объективная
истина и некоторые другие вопросы судебных доказательств при
осуществлении правосудия. Л.,1971.С.6-7; Строгович М.С. Курс советского
уголовного процесса. М.,1968.Т.1, С. 310-311; Курс советского уголовного
процесса. Общая часть. //Под ред. А.Д. Бойкова, И.И. Карпеца М., 1989.
С.540-542; Пашкевич П.Ф. Объективная истина и некоторые другие вопросы
оценки судебных доказательств при осуществлении правосудия. Л., 1971.
С.119; Резник Г.М. Оценка доказательств по внутреннему убеждению в
советском уголовном процессе. Автореф. дисс. … канд. юрид. наук.
М.,1969.С. 5-6; Грошевой А.М. Правовые свойства приговора – акта
социалистического правосудия. Харьков, 1978. С.34; Мотовиловкер Я.О.
Основной вопрос уголовного дела и его основные компоненты. Воронеж,1984.
С.68.

20. Первым проблему внутреннего убеждения эксперта затронул Колмаков
В.П. О внутреннем убеждении советского судебного эксперта //Вопросы
советской криминалистики. М.,1951.С.28.

21. Колмаков В.П. Указ. соч.С.30.

22. Колмаков В.П. Указ. соч. С.30.

23. Реферат монографии Я.М. Яковлева “Основы психологии
судебно-экспертной деятельности”. М.,1975. С.6-7.

24. Реферат монографии Я.М. Яковлева “Основы психологии
судебно-экспертной деятельности. М.,1975.С.8-9.

25. Белкин Р.С. Курс криминалистики в 3-х томах. Т.2. М., 1997.С.331.

26. Ратинов А.Р. Роль закона и социалистического правосознания при
оценке доказательств.//В кн. Теория доказательств в советском уголовном
процессе. М.,1973 С.491.

27. Белкин Р.С. Курс криминалистики в 3-х томах. Т.2. М.,1997. С.331.

Мифтахова Л.А. О проблеме международных актов как источников российского
уголовно-процессуального права

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

Л.А. Мифтахова – канд. юрид. наук, доцент Башкирской академии
государственной службы и управления при Президенте Республики
Башкортостан (г.Уфа)

О ПРОБЛЕМЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ АКТОВ КАК ИСТОЧНИКОВ РОССИЙСКОГО
УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА

Интеграция России в мировое сообщество, ее членство в Совете Европы
делает необходимым приведение в соответствие с международными
стандартами и взятыми на себя международными обязательствами
действующего в стране правового порядка.

Конституция РФ объявила общепризнанные принципы и нормы международного
права, международные договоры РФ составной частью ее правовой системы
(ч.4 ст.15),1 а основанный на Конституции УПК РФ называет их составной
частью законодательства, регулирующего уголовное судопроизводство (ч.3
ст.1).2 И Конституция РФ, и УПК РФ предусматривают преимущественное
применение правил международного договора в случае несоответствия им
норм закона, в том числе УПК. Анализ положений статей 15, 71 Конституции
РФ и статей 1,7 УПК РФ позволяет признать следующую систему источников
российского уголовно-процессуального права: конституционные нормы,
общепризнанные принципы и нормы международного права, международные
договоры РФ, УПК РФ, иные федеральные законы, применяемые в сфере
уголовного судопроизводства в той мере, в какой они не противоречат УПК
РФ.

Данный вывод согласуется и с Концепцией Модельного УПК для
государств-участников СНГ, разработанной в соответствии с Постановлением
Совета Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ от 14.02.95
№4.3 Сам же Модельный УПК для государств СНГ предусматривает
общепризнанные принципы и нормы международного права и международные
договоры независимого государства не только в качестве составной части
его уголовно-процессуального права, но и как непосредственно порождающие
права и свободы человека в сфере уголовного судопроизводства (ч.2
ст.4).4 Этот кодекс запрещает издание для действия в сфере уголовного
судопроизводства законов, других нормативных актов, противоречащих
общепризнанным принципам и нормам международного права, положениям
международных договоров независимого государства, а равно применение
таких актов (ч.4 ст.4, ч.2 ст.5). Таким образом, Модельный УПК для
государств СНГ устанавливает не только преимущественное, но и прямое
действие в сфере уголовного судопроизводства, как международных
договоров независимого государства, так и общепризнанных принципов и
норм международного права.

В наиболее полном виде вышеназванные положения Модельного УПК нашли
отражение в частях второй и пятой ст.1 УПК Кыргызской Республики.5
Данный кодекс также предусматривает, что международные договоры,
ратифицированные Кыргызской Республикой, имеют приоритет перед настоящим
кодексом и применяются непосредственно, кроме случаев, когда из
международного договора следует, что для его применения требуется
издание закона (ч.3 ст.2).

УПК Республики Казахстан предусматривает, что этот кодекс, определяющий
порядок уголовного судопроизводства на территории данной республики,
основан на Конституции Республики Казахстан и общепризнанных принципах и
нормах международного права (ч.1 ст.1), а международные договорные и
иные обязательства Республики Казахстан являются составной частью
уголовно-процессуального права (ч.2 ст.1).6 Аналогично киргизскому УПК
казахский УПК формулирует правило о приоритетном и прямом применении
ратифицированных Республикой Казахстан международных договоров и
исключение из данного правила, когда из международного договора следует,
что для его применения требуется издание закона (ч.3 ст.2). Казахский
УПК дополнительно конкретизирует приоритетное применение
ратифицированного Республикой Казахстан международного договора,
устанавливающего иные, чем в УПК, правила действия этого кодекса в
пространстве (ч.2 ст.3). Кроме того, казахский УПК допускает применение
на территории Республики Казахстан уголовно-процессуального права
иностранного государства, если это предусмотрено ратифицированным
Республикой Казахстан международным договором (ст.4).

УПК Республики Беларусь упоминает лишь международные договоры Республики
Беларусь, определяющие права и свободы человека и гражданина, как
применяемые в уголовном процессе наряду с настоящим кодексом (ч.4
ст.1).7

УПК Республики Узбекистан в главе, посвященной уголовно-процессуальному
законодательству, вовсе не упоминает международные акты.8 Конституция
этой республики признает безусловное верховенство в Республике
Узбекистан ее Конституции и законов и также не упоминает какие-либо
международные нормы.9

Как видно из сравнительного анализа новых УПК некоторых стран СНГ, не
все из них признают общепризнанные принципы и нормы международного права
и международные договоры частью национальной правовой системы, не все из
вышеназванных УПК предусматривают преимущественное, а тем более
непосредственное действие и применение органами досудебного и судебного
производства международных актов.

Россия, заняла своего рода промежуточную позицию между Кыргызстаном,
Казахстаном, с одной стороны, и Беларусь, Узбекистаном, с другой
стороны, объявив общепризнанные принципы и нормы международного права,
международные договоры РФ составной частью уголовно-процессуального
законодательства, предусматривая преимущественное действие международных
договоров РФ в случае несоответствия им законов, однако, не устанавливая
непосредственного действия международных норм в сфере уголовного
судопроизводства.

Согласно федеральному закону “О международных договорах РФ”
международные договоры РФ, устанавливающие иные правила, чем
предусмотрено законом, подлежат ратификации, осуществляемой в форме
федерального закона (ст.14, ч.1 ст.15).10 Следовательно, о
преимущественном перед законом, в том числе УПК, действии можно говорить
лишь в отношении международных договоров РФ, ратифицированных
федеральным законом.

При ратификации международного договора законодатель может ограничить
пределы действия в России заключенного международного договора, сделав
соответствующие оговорки (ст.2 ФЗ “О международных договорах в РФ”).
Так, например, с оговорками были ратифицированы Конвенция о защите прав
человека и основных свобод и протоколы к ней,11 Европейская конвенция о
выдаче и дополнительные протоколы к ней,12 Европейская конвенция о
взаимной правовой помощи по уголовным делам и дополнительный протокол к
ней.13 Без оговорок была ратифицирована Европейская конвенция по
предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство
обращения и наказания и протоколы к ней,14 поскольку по тексту данной
конвенции никакие оговорки в отношении ее положений не допускаются
(ст.21).15 Федеральные законы о ратификации международных договоров РФ,
имеющих значение в уголовном процессе, также относятся к источникам
уголовно-процессуального права.

Ратификация некоторых международных договоров РФ может вызвать
необходимость внесения изменений и дополнений в отдельные
законодательные акты РФ. Подобное было в связи с ратификацией Конвенции
о защите прав человека и основных свобод.16

Возникает вопрос, если отдельные положения международного договора РФ не
нашли отражения в российском законодательстве, но при ратификации этого
договора Россия не сделала оговорок о неприемлемости этих положений,
могут ли они применяться судами непосредственно. Представляется, что
ответ должен быть положительным в случае пробела в российском
законодательстве, восполнить который возможно с помощью международной
нормы. А это значит прямое действие последней.

Преимущественное же действие должно быть в случае несоответствия
(противоречия либо разночтения) норм российского законодательства и
положений международного договора, ратифицированного РФ без оговорок
относительно исключения или изменения юридического действия этих
положений договора в их применении к РФ.

Прямое действие норм международных договоров РФ возможно еще и в случае
отсылок к ним, имеющимся в действующем уголовно-процессуальном
законодательстве. Например, УПК РФ устанавливает, что суд, прокурор,
следователь исполняют переданные им в установленном порядке запросы о
производстве процессуальных действий, поступившие от соответствующих
компетентных органов и должностных лиц иностранных государств, в
соответствии с международными договорами РФ, международными соглашениями
или на основе принципа взаимности (ч.1 ст.457).

Непосредственное применение норм международных актов в уголовном
судопроизводстве законом прямо не предусмотрено, однако и не
противоречит ему. Аргументом в пользу непосредственного применения норм
международного права выступает то, что оно не только способствует
исполнению взятых Россией международно-правовых обязательств, но и в
определенной мере корректирует несовершенство (пробельность,
противоречивость) внутреннего законодательства.

Но если действие международных договоров РФ, так или иначе, обозначено и
в Конституции РФ, и в УПК РФ, то в отношении иных международных актов,
формулирующих, в частности общепризнанные принципы и нормы
международного права, ясности еще меньше. Международные нормы об
основных правах и свободах человека включены в Конституцию РФ, имеющей
прямое и преимущественное перед иными нормами действие. Учтены они и в
новом УПК РФ, однако духу данных международных актов в большей степени
отвечало бы правило о соответствии общепризнанным принципам и нормам
международного права не только уголовно-процессуального
законодательства, но и практики его применения. Подобное правило
предусмотрено ч.3 ст.3 УИК РФ.17 Более того, в УИК РФ упоминаются не
только международные нормы, имеющие обязательный характер, но и
рекомендации (декларации) международных организаций, внедряемые
государством в той степени, в которой имеются необходимые экономические
и социальные предпосылки их реализации (ч.4 ст.3).

Представляется весьма важным заблаговременно “проникаться” духом
международных стандартов в области уголовного судопроизводства, учитывая
наряду с реальными уголовно-процессуальными нормами и перспективные
уголовно-процессуальные нормы. И те, и другие должны быть строго
определены. Для их реализации должны быть в наличии необходимые условия
и средства, и в первую очередь, требуется достаточная подготовленность
следственных, прокурорских, судебных кадров, адвокатов к работе в новых
условиях. Вышесказанное актуализируется также большим количеством
международных договоров, подписанных РФ, но еще не ратифицированных, а
также международных договоров, готовящихся к подписанию РФ.

Подводя итоги вышеизложенному, подчеркнем, что международные акты
выступают источниками российского уголовно-процессуального права
постольку, поскольку содержат общепризнанные принципы и нормы
международного права или международно-правовые обязательства РФ. Следует
законодательно разрешить вопросы о прямом, преимущественном либо
ограниченном действии не только международных договоров РФ, но и
международных актов, формулирующих общепризнанные принципы и нормы
международного права. Также важно обозначить учет рекомендаций
международных организаций уголовно-процессуальным законодательством и
практикой его применения по мере создания необходимых условий, а до тех
пор стремиться соблюдать, если не букву, то, по крайней мере, дух
международных стандартов в области уголовного судопроизводства.

Литература и примечания

1. Конституция РФ. М.:Юрист.1997. С.8.

2. УПК РФ. М.: ООО “ВИТРЭМ”. 2002. С.3.

3. Концепция Модельного УПК для государств СНГ // URL:
http://www.hro.org/docs/rlex/ upkmod/0-2/htm (2003, 21 января).

4. Модельный УПК для государств-участников СНГ //Приложение к
Информационному бюллетеню Межпарламентской Ассамблеи
государств-участников СНГ, 1996, №10. С.4.

5. УПК Кыргызской Республики // URL:
http://www.ssu.samara.ru/’process/raznoe.htm. (2001, 10 декабря)

6. УПК Республики Казахстан // URL: http://finmarket/co.kz/zakon. (2003,
21 января).

7. УПК Республики Беларусь. Минск: Амалфея. 2001. С.4.

8. УПК Республики Узбекистан // URL:
http://lawlib.freenet.uz/laws/uzbek/upkuz/2.htm (2003, 21 января).

9. Конституция Республики Узбекистан // URL:
http://www.cjes.ru/law/index.php. (2003, 21 января)

10. ФЗ от 15.07.95 №101-ФЗ // СЗ РФ, 1995, №29, ст.2757.

11. ФЗ от 30.03.98 №54-ФЗ // СЗ РФ, 1998, №14, ст.1514.

12. ФЗ от 25.10.99 №190-ФЗ // СЗ РФ, 1999, №43, ст.5129.

13. ФЗ от 25.10.99 №193-ФЗ // СЗ РФ, 1999, №43, ст.5132.

14. ФЗ от 28.03.98 №44-ФЗ // СЗ РФ, 1998, №13, ст.1466.

15. См.: Сборник документов Совета Европы в области защиты прав человека
и борьбы с преступностью /Сост. Т.Н.Москалькова и др. М.: “Спарк”. 1998.
С.90.

16. См., например: ФЗ от 20.03.2001 №26-ФЗ (ред. от 30.12.2001) // СЗ
РФ, 2001, №13, ст.1140; 2001, №52 (ч.1), ст.4924; 2002, №1 (ч.1), ст.2.

17. УИК РФ. М.: ООО “ТК Велби”. 2002. С.4.

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

В.А. Азаров – Заслуженный юрист РФ, д-р юрид. наук, профессор Омской
академии МВД России (г.Омск)

И.Ю. Таричко – соискатель Омской академии МВД России г.Омск)

ПРАВОВЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ВОССОЗДАНИЯ ФУНКЦИИ СУДЕБНОГО КОНТРОЛЯ В РОССИЙСКОМ
УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ

Начало ХХ века отмечено процессом обширных реформ. К 1907 году,
проанализировав действие на практике Судебных Уставов 1864 года, приняв
во внимание зарубежный опыт, российские юристы и реформаторы в полный
голос говорили о необходимости нормативно закрепить гарантии прав и
свобод человека. В первую очередь это относилось к сфере уголовного
процесса, где, как мы уже отмечали, граждане оказываются в наиболее
уязвимом положении.

6 марта 1907 года, представляя депутатам 2-ой Государственной Думы
законопроекты, подготовленные Министерством внутренних дел, П.А.
Столыпин отмечает острую необходимость законодательно урегулировать
свободу слова, собраний, печати, союзов, и, что связано с предметом
нашего исследования, неприкосновенность личности, жилища, тайну
корреспонденции. “Преобразованное по воле монарха, – писал П.А.
Столыпин, – Отечество наше должно превратиться в государство правовое,
так как, пока писаный закон не определит обязанностей и не оградит прав
отдельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в
зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно
установлены.”1

2 июня 1907 г. Комиссия Государственной Думы второго созыва представила
законопроект “О неприкосновенности личности, жилища и тайне
корреспонденции”. Первый пункт данного документа содержал положение,
которым руководствовались авторы проекта при составлении каждой
последующей нормы: “Личность каждого неприкосновенна”. Исходя из этого
было определено, что задержание, заключение под стражу, личный обыск,
полицейский надзор или иное ограничение свободы возможно лишь по
предъявлении и вручении копии постановления надлежащего судебного органа
(ст.4). Исключение из этого правила составляли случаи, когда лицо было
застигнуто при совершении преступного деяния или сразу же после его
совершения, когда очевидцы прямо указали на подозреваемое лицо, когда на
подозреваемом или в его жилище найдены явные следы преступления и когда
вещи, служащие доказательством преступного деяния принадлежат
подозреваемому или оказались при нем. Все указанные случаи задержания
были возможны только в том случае, если подозреваемый мог скрыться.
Более того при каждом варианте задержания лица без письменного
постановления судебной власти следовало либо немедленное освобождение
задержанного, либо доставление его к судье или судебному следователю в
течение последующих 24 часов. Контроль за соблюдением установленных
законом правил задержания возлагался авторами закона на судью и
прокурора.

Согласно проекту судебное постановление должно было требоваться также в
случаях ограничения в избрании места пребывания, осмотра, выемки, обыска
(здесь исключения были возможны, если полиция застигла совершающееся или
только что совершившееся деяние и когда до прибытия на место
происшествия представителя судебной власти следы преступления могли
исчезнуть), нарушения тайны почтовых, телеграфных и телефонных
сообщений.

Данный законопроект не был единственным представленным Государственной
Думе и касающимся неприкосновенности личности. Однако все подготовленные
тогда материалы связывали защиту прав человека в сфере уголовного
судопроизводства с наличием функции судебного контроля, возвышением
статуса судебной власти и были объединены общей идеей: Россия вступает
на путь правого развития. В объяснительной записке к законопроекту “О
неприкосновенности личности”, внесенному в Государственную Думу 9 апреля
1907 года, отмечалось, что основным условием действенности подобного
закона является восстановление общего и единого для всех суда и права.
“Охрана личной неприкосновенности в духе настоящего закона, отмечают
авторы, может стать действенной и практически осуществимой лишь в том
случае, если на страже гражданской свободы будет стоять суд авторитетный
и влиятельный, не знающий рядом с собой никаких других судов и
подчиняющий всех велению единого и равного для всех закона… Только при
этом условии возможно ожидать практического осуществления настоящего
закона, и только в этом случае получат силу провозглашаемые им начала.
Что касается этих начал, то в основу их положено одно общее требование:
непрерывный и неизменный надзор общего суда над администрацией. Это
повсюду испытанное средство ограждения личности от произвольных действий
исполнительной власти есть вместе с тем и единственное средство, которым
располагает в данном случае право.”2

Мы намеренно подробно привели здесь положения законопроектов и мнения их
авторов с тем, чтобы проиллюстрировать тот уровень правовой мысли,
которого достигла Россия накануне Октябрьской революции, и хотя идеи эти
так и не были законодательно оформлены (в силу объективных причин), уже
само стремление провести их в жизнь со стороны ученых и политиков того
времени было существенным прорывом по пути построения правового
государства. Более того, если рассматривать данные законопредложения с
позиций исследуемой нами темы, то можно смело констатировать факт
окончательного оформления в теории российского уголовного процесса идеи
судебного контроля. Предоставив судам столь широкие контрольные
полномочия в сфере уголовного судопроизводства, законодатели, тем самым,
добились бы, во-первых, возвышения роли и статуса судебной власти и,
во-вторых, на нормативном уровне оградили бы личность, ее права и
свободы и свободы от возможных злоупотреблений со стороны
административной власти. Решение этих задач в российском уголовном
процессе пришлось отложить более чем на 80 лет. “Пролетарская революция,
– писал Н.Н. Полянский,- смела до основания старый суд. Слом старых
судебных учреждений повлек за собой и крушение дореволюционной
буржуазной науки о суде.”3 Несмотря на то, что новая социалистическая,
пролетарская наука все же не смогла отказаться от многих дореволюционных
институтов русского уголовного процесса, задачи и цели, которые теперь
ставились перед уголовным судопроизводством были искажены до
неузнаваемости.

Сегодня уже далеко в прошлом остались ленинские декреты, сталинские
репрессии, правовой нигилизм Брежневского периода. С началом
перестроечных процессов и падением железного занавеса Россия стала
критически относиться к своему историческому прошлому и более
пристально, без однозначно негативной оценки, вглядываться и осмысливать
исторический опыт Запада. Провозгласив демократический путь развития и
поставив цель построения правового государства, мы, наконец, стали
обращаться к тем положениям в области прав и свобод человека, которые
уже не одно столетие являются неотъемлемыми и естественными для всех
цивилизованных стран мирового сообщества. Огромное значение в этом плане
имеет Всеобщая декларация прав человека 1948 г., ставшая ориентиром в
создании национальных концепций по правам человека не менее чем для 90
государств. Однако разработка Декларации носила для российской истории
весьма трагичный характер. Дело в том, что в процессе обсуждения текста
данного документа выявились довольно острые, а порой – и неразрешимые
противоречия между странами социалистического лагеря и западными
капиталистическими державами. Позиция Советского Союза основывалась на
том, что человек получает свои права исключительно от государства,
“которое по своему усмотрению закрепляет их в законодательстве.”4
Западные страны придерживались точки зрения, опирающейся на
законодательные документы, закрепляющие как и Декларация естественные
права человека. Более того, предоставление их не в коей мере не должно
зависеть от места проживания лица, а “их содержание не может
определяться исключительно государством.”5 Тем не менее принятие данной
позиции означало бы для Советского Союза отказ от проводимой политики и
шло вразрез с социалистической идеологией и правом. Если сегодня мы
приводим внутригосударственное законодательство в соответствие с
общепризнанными нормами международных документов, то тогда при
подготовке Декларации глава российской делегации настаивал на включении
в ее текст положений, закрепленных в Конституции СССР 1936 г. Так, в
частности по мнению А.Я. Вышинского необходимо было закрепить в
Декларации лишь право каждого народа и каждой нации на самоопределение,
о равенстве прав каждого народа и каждой национальности в пределах
государства.6 Ни о каких-либо личных естественных правах не было и речи.
Под давлением социалистических государств из Пактов о правах человека
полностью были изъяты “какое-либо упоминание о праве владеть
собственностью и о запрещении насильственного и произвольного лишения
этого права.7 Во всем мире уже давно бесспорным стал тот факт, что в
любом обществе определяющими являются отношения власти и собственности.
На практике это может означать прямую зависимость прочности личных,
политических, экономических, социальных прав граждан от возможности
реализовывать последними права собственности. “При неразвитости права
собственности, – пишет И.Б. Михайловская, – его монополизации
государством юридические гарантии прав человека теряют свою надежность и
легко превращаются в декларацию.”8 Тем не менее, институт частной
собственности полностью противоречил представлениям коммунистов о
равенстве и свободе и являлся (по их же мнению) фундаментом эксплуатации
человека. Декларация все же оказалась довольно гибким документом,
способным соотносить права личности, общества и государства в странах с
различным общественно-экономическим строем.9 Несмотря на то, что
Декларация носит рекомендательный характер, ее положения давно стали
общепризнанными нормами международного права в области прав и свобод
человека. На ее текст ссылаются большинство наиболее значимых
документов, созданных в мире за последние пятьдесят лет. Так, Конвенция
о защите прав и основных свобод 1950 года в преамбуле содержит следующую
формулировку: “Принимая во внимание Всеобщую декларацию прав человека,
провозглашенную Генеральной Ассамблеей Организации объединенных наций 10
декабря 1948 года, учитывая, что эта Декларация имеет целью обеспечить
всеобщее и эффективное признание и соблюдение провозглашенных в ней
прав..” Концепция более подробно регламентирует вопросы защиты личности.
Статья 5 содержит незыблемый постулат о том, что никто не может быть
произвольно лишен свободы и личной неприкосновенности. Исключение
составляют случаи законного содержания под стражей на основании
признания виновности лица компетентным судом, законного ареста или
задержания лица за невыполнение решений суда либо каких-то иных законных
предписаний, законного ареста или задержания лица, произведенных в целях
передачи его компетентному судебному органу по обоснованному подозрению
в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные
основания полагать, что таким образом будет предотвращено совершение
преступления либо лицо скроется после его совершения.10 Важным моментом
является также и то, что Конвенция именно на суд возлагает функцию
проверки законности задержания лиц. П. 4 ст. 5 закрепил правило,
согласно которому каждое лицо, лишенное свободы путем ареста или
задержания, имеет право на судебное разбирательство, в ходе которого суд
быстро решает вопрос о законности его задержания и выносит постановление
о его освобождении, если задержание незаконно. Подобные положения
содержит также Международный пакт о гражданских и политических правах
1966 года. В ряду данных международных документов нельзя не упомянуть о
Хартии Европейского Союза об основных правах, подписанной в 2000 году в
Ницце. Исследователи международного права называют ее уникальным
документом, подводящим итог работы человечества по правовой защите прав
и свобод за два тысячелетия и отражающим тенденции и перспективы
развития правового статуса человека и гражданина на национальном,
региональном, интеграционном, региональном и международном уровнях.11 В
действительности многие входящие в Европейский Союз страны уже давно на
конституционном уровне закрепили функцию судебного контроля в качестве
эффективного механизма защиты личности в уголовном судопроизводстве.
Так, Конституция Королевства Дании содержит положение, по которому любое
лицо, взятое под стражу должно предстать перед судьей в течение двадцати
четырех часов (п. 3 ст. 71). Статья 72 предусматривает также, что обыск
жилища, арест и перлюстрация писем и других документов, нарушение тайны
почтовых, телеграфных отправлений, телефонных переговоров могут иметь
место только на основании судебного приказа, если исключения не
установлены законом.12 Статья 6 Конституции Греции гласит: “Никто не
может быть подвергнут аресту либо тюремному заключению без обоснованного
судебного ордера, который должен вручаться в момент ареста или
задержания. Исключение составляет арест на месте преступления”.13 Статья
9 предусматривает иммунитет жилища и возможность любого домашнего обыска
только в присутствии представителя судебной власти.14 Подобные нормы
содержатся также в Конституциях Австрии и Бельгии.

Без сомнения положительный зарубежный опыт не мог остаться незамеченным.
Более того, провозгласив демократический путь развития и признав
невозможность существования государства на основе коммунистических идей
и принципов Россия, таким образом, взяла на себя серьезные обязательства
по построению свободного цивилизованного общества. Ответственность за
этот шаг государство должно нести прежде всего перед своими гражданами.
Сегодня практически каждое научное выступление или публикация,
касающиеся проведения судебной реформы в сфере уголовного процесса, не
обходятся без упоминания о контрольных функциях суда в ходе
расследования преступлений. Проблема “реального включения суда в
досудебные стадии уголовного процесса с самого начала, с тем, чтобы все
основные процессуально значимые решения – и прежде всего решения о
применении к лицам, вовлеченным в орбиту уголовного судопроизводства,
мер уголовно-процессуального принуждения – принимались судом”15 уже
давно и остро обсуждается в научных кругах. Однако, правовые предпосылки
для воссоздания функции судебного контроля в Российском уголовном
процессе появились с принятием Верховным Советом РСФСР Декларации прав и
свобод человека и гражданина16 – документа с подписанием которого
начался для России отсчет “нового” времени. В преамбуле четко была
определена задача приведения законодательства России в соответствие с
общепризнанными международным сообществом стандартами прав и свобод
человека. Статья 1 впервые в отечественном законодательстве закрепила
положение, согласно которому права и свободы человека принадлежат ему от
рождения, признав тем самым “буржуазную” концепцию прав человека и
гражданина. Серьезным шагом на пути воссоздания функции судебного
контроля явились статьи Декларации прав и свобод человека и гражданина,
определяющие порядок задержания, заключения под стражу, ограничения
тайны переписки, телефонных переговоров, телеграфных и иных сообщений,
обыска, иных действий, совершаемых с проникновением в жилище. Тем не
менее, как правильно заметил Евгений Догот, “институт прав человека –
новое для России явление, требующее заметного изменения правосознания в
обществе”.17 Добавим, что не только “изменения правосознания” было
недостаточно на том этапе для полного восстановления контрольной функции
суда в уголовном процессе. В 1991 году мы были в самом начале длинного
этапа реформ. Несмотря на нормативное закрепление в Декларации положения
о том, что общепризнанные международные нормы, относящиеся к правам
человека, имеют преимущество перед законами РСФСР и непосредственно
порождают права и обязанности граждан РСФСР (п.2 ст.1), несмотря на
положения, устанавливающие судебный контроль, Россия все еще жила по
принципам Конституции РСФСР 1978 года. Концепция судебной реформы,
разработанная и одобренная в тот же период, поставила перед
законодателем определенные цели и задачи, задала общее направление
деятельности по приведению законодательства в соответствие с нормами
международного права. Однако, проблема заключалась в том, что уже имея
хорошую правовую основу для реализации контрольных полномочий, суды в
отсутствие конституционного закрепления демократических принципов и
процессуальной регламентации оказались не готовы принять на себя столь
обширные полномочия по защите прав и законных интересов граждан в сфере
уголовного судопроизводства. В 1992 году Уголовно-процессуальный кодекс
РСФСР был дополнен статьями 220-1 и 220-2, позволяющими подавать в суд
жалобы на применение органом, производящим предварительное следствие,
заключения под стражу в качестве меры пресечения, продление срока
содержания под стражей, а так же предусматривающими судебную проверку
законности и обоснованности ареста или срока содержания под стражей.
Механизм реализации данных норм, мягко говоря, определен опять-таки не
был. На помощь судам, как в старые добрые времена, пришел Пленум
Верховного Суда РФ, разъяснив на какие моменты следует обратить внимание
при рассмотрении таких жалоб.18 Конечно, судьи испытывали немало
трудностей в процессе реализации контрольных полномочий. Тем не менее,
положительный результат от введения института судебного контроля был
отмечен практически сразу. Посмотрим: в 1992г. судами было рассмотрено
14387 жалоб на арест обвиняемых (подозреваемых), в 1993 году их число
увеличилось до 53874.19 О значимости и действенности судебного контроля
говорит также и тот факт, что зачастую принесение в суд жалобы на
необоснованность ареста или содержания под стражей уже само по себе
становилось поводом для более внимательного пересмотра следователем
принятого им решения. В подтверждение данного тезиса Председатель
военного суда Екатеринбургского гарнизона В. Бозров приводит такие
цифры: “20% поданных в военный суд Екатеринбургского гарнизона жалоб на
незаконность ареста производством прекращено, поскольку к моменту их
рассмотрения органы предварительного следствия сами изменили заключение
под стражу на иную меру пресечения.”20

1993 год был ознаменован принятием новой Конституции Российской
Федерации. Основной Закон обновляющегося государства провозгласил ряд
демократических принципов, отсутствие которых во многом затруднило, а
скорее сделало бы невозможным воссоздание на практике функции судебного
контроля в уголовном процессе.

Еще одним важным моментом является то, что Конституция РФ имеет высшую
юридическую силу и прямое действие. Данное положение является гарантией
того, что ее нормы не станут очередной декларацией. Статья 15
провозгласила также, что общепризнанные принципы и нормы международного
права и международные договоры Российской Федерации являются составной
частью ее правовой системы. Если международный договор предусматривает
иные по сравнению с внутренним законодательством правила, то применяются
нормы международного договора. Закрепление данных положений на
конституционном уровне еще раз подтверждает стремление нашего
государства приблизиться к мировым стандартам, окончательно отойти от
тоталитарного прошлого, определив при этом, что права и свободы человека
являются основой, приоритетом при осуществлении любой государственной и
иной деятельности. Этими же устремлениями во многом руководствовались и
авторы нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.
Анализ его норм позволяет сделать вывод о том, что законодатель
попытался не без учета, с одной стороны, общепризнанных международных
норм и, с другой стороны, российских особенностей создать совершенно
иную, по сравнению с ранее существовавшей, модель уголовного
судопроизводства. В связи с этим, естественным, на наш взгляд, является
то, что институты и принципы нового уголовного процесса, как пришедшие
вновь (например институт судебного контроля), так и впервые появившиеся
в нашем законодательстве имеют своих критиков и сторонников. По крайней
мере активное обсуждение, разворачивающееся на страницах научных
журналов, большой спектр мнений ученых и практиков свидетельствует о
преодолении известной правовой апатии и нигилизма доперестроечного
периода. Насколько действенным и рабочим окажется новый УПК говорить
пока рано. Однако не стоит относится к его нормам как к чему-то навсегда
и абсолютно обусловленному. Думается, что и сами его авторы не могут
дать однозначный ответ о том, “приживутся” ли на российской почве
предложенные новеллы и насколько гармоничным является новое “детище” в
целом. Однако высказывания по этому поводу отличаются своей
нелогичностью и непоследовательностью выводов. Так, например, С.П.
Ефимичев и П.С. Ефимичев, ратуя за соответствие норм отечественного
законодательства правилам Всеобщей Декларации прав человека, утверждают,
что “суд – орган государства – назван судебной властью и выведен в связи
с этим из числа органов, ведущих борьбу с преступностью и защищающих
права личности и общества.”21 Данное высказывание абсолютно не
соотноситься ни со статьей 18 Конституции РФ, имеющей прямое действие и
устанавливающей, что именно правосудие обеспечивает права и свободы
гражданина, ни с иными нормами Основного Закона, предусматривающими
приоритет этих прав и устанавливающих судебный контроль за действиями и
решениями органов следствия в ходе уголовного процесса. Еще более
непонятной кажется нам позиция авторов статьи, желающих оградить права
личности от всевозможных злоупотреблений, касающаяся процедуры
рассмотрения судами жалоб на необоснованность ареста. “Нет
необходимости, – пишут ученые, – допускать обвиняемого и его защитника к
участию в рассмотрении судом их жалобы на законность ареста. Такое
расширение прав обвиняемых (подозреваемых) и их защитников ставит под
контроль названных участников процесса всю деятельность органов
расследования, прокуратуры и суда.” Как соотнести данное предложение со
статьей 9 Международного Пакта о гражданских и политических правах 1966
года, закрепляющих, что каждое арестованное или задержанное по
уголовному обвинению лицо в срочном порядке доставляется к судье или
иному должностному лицу, которому по закону принадлежит право
осуществлять судебную власть? Комментируя п. 4 ст. 5 Конвенции о защите
прав и основных свобод, предусматривающей право каждого лишенного
свободы путем ареста и задержания, на разбирательство, в ходе которого
суд быстро решает вопрос о законности его задержания, Дженнис Марк
справедливо отмечает, что “крайне важно, чтобы заинтересованное лицо
имело доступ в суд и возможность быть заслушанным лично, а при
необходимости, через ту или иную форму представительства; в противном
случае ему не будут предоставлены фундаментальные процессуальные
гарантии, применяемые при лишении свободы.”22 Европейский Суд по делу
Шиссер против Швейцарии в 1979 году постановил, что судья должен
действительно выслушать арестованного, что, естественно, невозможно без
личного (или через своего представителя) участия лица в разбирательстве
его дела.23

Далее рассуждая об эффективности восстановления в правах компетентными
судами авторы указанного сочинения предлагают при рассмотрении судами
жалоб на отказ в возбуждении уголовного дела наделить суд правом
возбуждать уголовные дела. Более того отсутствие у судов данного права
ограничивает, по их мнению, полномочия суда, лишает его
самостоятельности, делает его неспособным выполнять в полном объеме
стоящие перед ним задачи.24 Данное высказывание кажется нам
несостоятельным в том числе и с точки зрения соответствия российского
законодательства международно-правовым нормам. Новая концепция
уголовно-процессуального права предполагает состязательность
судопроизводства с разделением процессуальных функций и равноправие
сторон. Мы не будем сейчас рассматривать проблему полного разделения
функций обвинения, защиты и разрешения уголовного дела, хотя она и
требует детального осмысления. Однако необходимость четкого
разграничения функции обвинения и судебного разрешения уголовного дела в
рамках новой концепции уголовно-процессуального законодательства назрела
давно и подтверждается практикой и постановлениями Конституционного Суда
РФ. Непонятно насколько сильно пострадает самостоятельность суда при
отсутствии права на возбуждение уголовного дела, но то, что наличие у
последнего такого права будет означать сужение полномочий стороны
обвинения и нарушение прав граждан совершенно ясно. Возбуждая по жалобе
заявителя уголовное дело суд тем самым принимает на себя задачи, которые
стоят перед стороной обвинения и тем самым подменяет ее деятельность.
Авторы указанной статьи в подтверждение своих положений говорят о том,
что нельзя рассматривать возбуждение уголовного дела как акт
обвинительной направленности, ибо это есть решение компетентного органа
начать деятельность в связи с сообщением о наличии признаков
преступления.25 Однако, делая данный вывод, авторы статьи видимо
забывают, что именно с этим “необвинительным” актом начинается публичное
уголовное преследование от имени государства, а значит создаются
правовые основания для осуществления органами, осуществляющими данное
преследование процессуальной деятельности. Не будем забывать и о том,
что возбуждение уголовного дела есть самостоятельная первоначальная
стадия уголовного процесса. Являясь активными сторонниками приведения
российского законодательства в соответствие с международными
стандартами, авторы все же упустили из вида тот факт, что суд в
международных документах выступает как беспристрастный, компетентный и
независимый орган (например ст. 14 Международного пакта о гражданских и
политических правах). Наделение же суда правом возбуждать уголовные дела
не согласуется ни с указанным документом ни с положениями Конституции РФ
о независимом правосудии, осуществляемом на основе состязательности и
равноправия сторон (ст. 18, ст. 46, ст. 120, ст. 123 Конституции РФ).

Появление правовых предпосылок для воссоздания данной функции было
обусловлено серьезными социальными изменениями, произошедшими в обществе
как минимум за последние десять лет. Это был долгий процесс, в ходе
которого ломалось общественное мировоззрение и изменялось правосознание.
Россия отказалась от прежних представлений о собственности и о правах
личности, отказалась от коммунистической идеологии, признав тупиковым
социалистический путь развития. За это время было создано довольно много
правовых актов, с принятием которых можно связывать появление правовых
предпосылок для воссоздания функции судебного контроля, однако, многие
из этих нормативных актов пока не привели к положительным результатам.
Ст. 58 Конституции СССР предоставляла российским гражданам право (но не
реальную возможность) обжаловать в суд действия должностных лиц,
ущемляющие права граждан и совершенные с нарушением закона и превышением
полномочий. Более действенным, с точки зрения эффективности, стал
принятый в 1989 г. Закон СССР “О порядке обжалования в суд неправомерных
действий органов государственного управления и должностных лиц,
ущемляющих права граждан”. Нормы союзной Декларации прав и свобод
человека имели прямое действие и также предусматривали право на судебную
защиту прав граждан от незаконных действий должностных лиц,
государственных органов и общественных организаций (ст. 22).
Предусматривая возможность защиты в суде прав граждан, данные документы
постепенно подготовили почву для введения судебной проверки законности
действий должностных лиц в уголовном судопроизводстве. Уже упоминавшаяся
нами Декларация прав и свобод человека и гражданина, принятая Верховным
Советом РСФСР, сделав серьезный “шаг вперед”, не только закрепила за
судами контрольную функцию, но и акцентировала необходимость приведения
российского законодательства в соответствие с международными нормами в
области прав человека, а также предусмотрела потребность включения
международных документов в российскую правовую систему. Результатом,
первым ростком возрождавшегося института судебного контроля стало
введение в УПК РСФСР статей 220-1 и 220-2. К сожалению, закон не
предусматривал четкого механизма реализации функции судебного контроля,
что приводило к большим затруднениям на практике.

Конституция РФ завершила процесс формирования правовых предпосылок для
воссоздания функции судебного контроля, закрепив на самом высоком уровне
и нормы, касающиеся непосредственно судебного контроля и принципы, без
которых реализация судом указанной функции была бы невозможна.

В соответствии с постановлениями Конституционного Суда РФ было
предусмотрено также осуществление судебного контроля за законностью и
обоснованностью постановлений об отказе в возбуждении уголовных дел, о
продлении срока предварительного следствия, о приостановлении
предварительного расследования, о производстве обыска, о наложении
ареста на имущество. Кроме того Конституционный Суд отметил возможность
обжалования действий органов предварительного расследования, связанных с
производством обыска и с наложением ареста на имущество.26

Нынешний УПК РФ, как мы уже отмечали, представляет новую модель
уголовного процесса и соответственно по- новому определяет его
назначение: защита прав и законных интересов лиц и организаций,
потерпевших от преступлений и защита личности от незаконного и
необоснованного обвинения, осуждения, какого-либо ограничения ее прав и
свобод. Не последнее место в решении этих задач законодатель отводит
суду, предоставляя ему право осуществлять контрольные полномочия.
Сегодня, с принятием нового уголовно-процессуального законодательства,
научные споры по поводу воссоздания функции судебного контроля не стали
менее острыми. Эта проблема останется насущной и актуальной до тех пор
пока механизм реализации предоставленных в суду контрольных полномочий
не будет окончательно отточен и выверен с учетом и на базе формирующейся
в данной сфере практики.

Литература и примечания

1. Столыпин П.А. Нам нужна великая Россия. М. 1991.

2. См.: Русский конституционализм: от самодержавия к
конституционно-парламентской монархии. Сб. документов. // Объяснительная
записка к законопроекту “О неприкосновенности личности”. М. 2001. С.422.

3. Полянский Н.Н. Вопросы теории советского уголовного процесса. Изд-во
Московского университета. 1956. С.6.

4. См.: Общая теория прав человека. Изд-во НОРМА. М., 1996. С.430.

5. Там же. С.430.

6. См.: Вышинский А.Я. Вопросы международного права и международной
политики. М. 1951. С.367-390.

7. Там же. С.431.

8. Михайловская И.Б. Права человека. Новое российское законодательство и
международно-правовые нормы. М. 1992. С.5.

9. Подр. Об этои см.: С.П. Ефимичев, П.С. Ефимичев. Всеобщая декларация
прав человека и реализация ее положений в сфере уголовного
судопроизводства России. // Журнал Российского права. 1999. №7. С.65 –
69.

10. Статья 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод содержит
и иные основания для задержания лиц, которые не являются предметом
нашего исследования и не будут упоминаться в данной работе.

11. Хартия Европейского Союза об основных правах. Комментарий. М. 2001.
С.4.

12. Конституции государств Европейского Союза. М. Изд-во НОРМА-ИНФРА.
1999. С311.

13. Там же. С.247.

14. Там же. С.248.

15. Вицин С.Е. Новый УПК – основа уголовного судопроизводства в
демократической России. // Юридический консультант. 2001. №12. С.5.

16. Ведомости СНД РСФСР и ВС РСФСР. 26.12.1991. №52, ст.1865.

17. Догот Е. Концепция прав и свобод человека в уголовном процессе.//
Адвокат. 2001. №5. С.60.

18. См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27.04.93. № 3 “О
практике судебной проверки законности и обоснованности ареста или
продления срока содержания под стражей” (в ред. Постановлений Пленума ВС
РФ от 21.12.1993 № 11, от 29.09.94 №6, от 10.10.2001 №11).

19. Лебедев В.М. Судебная защита свободы и личной неприкосновенности
граждан на предварительном следствии. М. 2001. С.19.

20. Бозров В. Контрольная функция суда. Российская юстиция. №11. 1996.

21. Ефимичев С.П., Ефимичев П.С. Всеобщая декларация прав человека и
реализация ее положений в сфере уголовного судопроизводства России. //
Журнал Российского права. 1999. № 7/8. С.65.

22. Дженнис Марк, Кей Ричард, Бредли Энтони. Европейское право в области
прав человека. М. 1997. С.348.

23. Горшкова С.А. Стандарты Совета Европы по правам человека и
российское законодательство. М. 2001. С.93.

24. Ефимичев С.П, Ефимичев П.С. Указ. соч. С.69.

25. Указ. Соч. С.69.

26. Судебная проверка решений и действий органов предварительного
расследования на досудебном этапе уголовного судопроизводства. //
Российский судья. №3. С.22.

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

А.А. Дмитриева – канд. юрид. наук, доцент кафедры уголовного процесса и
криминалистики Южно-Уральского государственного университета
г.Челябинск)

О НЕОБХОДИМОСТИ ОБЯЗАТЕЛЬНОГО УЧАСТИЯ АДВОКАТА – ПРЕДСТАВИТЕЛЯ
ПОТЕРПЕВШЕГО В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ

Для всех отраслей российского законодательства характерно наличие норм,
непосредственно регулирующих отношения, связанные с охраной прав и
законных интересов граждан. Данные нормы образуют систему юридических
гарантий, защищающих человека от различных посягательств и
обеспечивающих возмещение вреда, причиненного ими. Самым опасным
нарушением прав и законных интересов личности, причиняющим наибольший
вред, является преступление, поэтому граждане, от него пострадавшие,
особенно нуждаются в помощи.

Потерпевшему в соответствии с действующим УПК предоставлены широкие
процессуальные права, большую часть которых он вправе осуществлять лично
или через своего представителя. Защита потерпевшим своих прав и законных
интересов через представителя, с одной стороны, является одним из важных
процессуальных прав, с другой – процессуальной гарантией, обеспечивающей
участнику процесса реальное осуществление его прав. Необходимость иметь
при производстве уголовного дела представителя вызвана тем, что во
многих случаях потерпевший не может сам реализовать свои процессуальные
права. Причины этого разнообразны. Например, в результате полученной
травмы состояние его здоровья не позволяет быть участником процесса, или
моральная травма настолько тяжела, что потерпевший не в состоянии
активно участвовать в судопроизводстве и поэтому предпочитает иметь в
нем своего представителя. Не менее существенно и то, что в роли
потерпевшего чаще всего оказываются люди, мало осведомленные в вопросах
законодательства. Конечно, лицо, производящее дознание, следователь и
суд обязаны разъяснять потерпевшему его процессуальные права, однако
полнее и эффективнее реализовать эти права может лицо, обладающее
юридическими познаниями, поэтому потерпевшие нередко доверяют защиту
своих прав и законных интересов в уголовном процессе адвокатам. Участие
в деле адвоката в качестве представителя потерпевшего позволяет
своевременно, надежно и результативно осуществлять правовую защиту прав
и законных интересов потерпевшего.

Действующим уголовно-процессуальным законодательством не предусмотрено
обязательное участие в уголовном деле адвоката-представителя.
Единственным актом, регулировавшим этот вопрос, являлось Указание
Генерального прокурора СССР от 16 июня 1960г., в котором говорилось о
возможности предоставления прав несовершеннолетних потерпевших или лиц,
страдающих физическими или психическими недостатками, адвокату.1
Следственные и судебные органы часто обращаются в юридические
консультации с просьбой о выделении адвоката для представительства
несовершеннолетнего или недееспособного потерпевшего, родители или
близкие родственники которого умерли, а законный представитель не
назначен. Такая же ситуация возникает и тогда, когда обнаруживается, что
позиция законного представителя потерпевшего противоречит интересам
потерпевшего. Например, мать несовершеннолетнего потерпевшего вступается
за обвиняемого – отца.2 Очевидно, что в таких случаях следователь или
суд должны принять меры, чтобы законный представитель, уклоняющийся от
выполнения своих обязанностей, был заменен другим представителем, в
частности, адвокатом. Поэтому в законе следует предусмотреть случаи
обязательного участия представителей потерпевших по делам о
преступлениях, причинивших вред несовершеннолетним, слепым, немым,
глухим и иным лицам, которые в силу своих физических или психических
недостатков не могут сами осуществлять свои права и защищать свои
интересы, независимо от того, участвуют ли в деле их законные
представители, так как эта категория потерпевших в силу своих физических
или психических особенностей нуждается в повышенном уровне защищенности,
который сможет в достаточной мере обеспечить лишь профессиональный юрист
– адвокат.

Обязательное участие адвоката – представителя потерпевшего диктуется
также и соображениями нравственно-психологического и
нравственно-педагогического характера, в соответствии с которыми следует
ограждать от знакомства с определенной частью материалов дела
несовершеннолетнего. Например, с неизвестными ему материалами,
порочащими его родителей.3 В этом случае знакомиться с соответствующими
материалами, участвовать в их исследовании должен его представитель –
адвокат. Необходимость предусмотреть случаи обязательного участия
адвоката – представителя потерпевшего в уголовном процессе диктуется и
требованиями соблюдения принципа состязательности; закрепление в
уголовно-процессуальном законодательстве только случаев обязательного
участия адвоката – защитника обвиняемого (ст. 51 УПК РФ) нарушают этот
принцип.

Вышеизложенное подтверждает правоту тех ученых-процессуалистов, которые
выступают за внесение в УПК РФ случаев обязательного участия
представителя потерпевшего в уголовном процессе. Этого настоятельно
требует и практика. По данным анкетирования, проведенного среди
адвокатов, судей, прокуроров г. Челябинска, 87% опрошенных высказались
за необходимость законодательного урегулирования случаев обязательного
участия адвоката – представителя потерпевшего в уголовном процессе.

Литература и примечания

1. См.: Сборник приказов и инструкций Генерального прокурора СССР. – М.
1966. С.56.

2. См., напр.: Ларин А. М. Представительство в уголовном процессе.//
Сов. юстиция. 1981. №8. С.21.

3. См.: Ларин А. М. Защита прав потерпевшего в уголовном процессе. – М.
1993. С.115.

Володина Л.М. Новые проблемы возбуждения уголовного дела

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

Л.М. Володина – д-р юрид. наук, профессор, зав. кафедрой уголовного
процесса и криминалистики ИГиП Тюменского государственного университета
(г.Тюмень)

НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ ВОЗБУЖДЕНИЯ УГОЛОВНОГО ДЕЛА

С принятием нового уголовно-процессуального закона видоизменились многие
традиционные институты уголовно-процессуального права, в том числе
претерпел некоторые изменения и институт возбуждения уголовного дела.
Насколько позитивны эти изменения?

Российское уголовное судопроизводство как система последовательно
сменяющихся стадий являет собой сложную картину процесса исследования
обстоятельств совершенного преступления, итог которой вывод о виновности
или невиновности лица. Начало уголовно-процессуальной деятельности в
российском уголовном судопроизводстве связывается со стадией возбуждения
уголовного дела. В соответствии со ст. 140 УПК РФ уголовное дело может
быть возбуждено только тогда, когда имеются поводы и основания для
возбуждения уголовного дела. Поводы к возбуждению уголовного дела
перечислены в ч. 1 ст. 140 УПК РФ Уголовно-процессуальный закон, как и
ранее, не дает определения повода, изменилась лишь регламентация самого
перечня поводов к возбуждению уголовного дела. Часть вторая ст. 140 УПК

РФ, по сути, повторяя норму старого закона, предусматривает основания
для возбуждения уголовного дела, которыми является наличие достаточных
данных, указывающих на признаки преступления. Закон не требует
установления юридической квалификации деяния, как и в прошлом (ибо это и
невозможно на данном временном отрезке производства), но
правоприменитель, принимая решение, обязан дать предварительную
квалификацию. Порядок принятия и оформления первичной информации о
совершенном или готовящемся преступлении регламентирован в законе лишь в
самом общем виде.

Статья 141 УПК РФ лишь некоторым образом уточняет правила оформления
первичной информации, поступившей в органы, полномочные принимать
решение о возбуждении дела.

Процессуальный порядок проведения предварительной проверки поступившей в
органы информации в виде повода к возбуждению уголовного дела законом не
регламентирован. В силу этого так и остается неясным, является ли она по
своей природе доказыванием. Существует немалое количество точек зрения
ученых по означенному вопросу: от полного отрицания доказывания на этой
стадии до признания его с соответствующим обоснованием авторами своих
позиций.1

Способы проведения предварительной проверки в стадии возбуждения
уголовного дела многообразны, К их числу относятся истребование
документов, отобрание объяснений, организация инвентаризаций, требование
производства ревизий, проведение оперативно – розыскных мероприятий,
осмотр места происшествия и др. Ныне законодатель, кроме того,
предусмотрел возможность производства до возбуждения уголовного дела еще
двух следственных действий: освидетельствования и производства судебной
экспертизы.

Законодатель обошел молчанием порядок проверки, осуществляемой без
производства следственных действий. Собственно, по логике вещей, исходя
из ныне действующего законодательства, это вполне объяснимо: процедура
возбуждения уголовного дела так и осталась как бы за рамками
уголовно-процессуальной формы. С другой стороны, отдельные ее элементы
все же регламентированы нормами уголовно-процессуального закона. Так,
статьи 141 – 143 УПК РФ регламентируют в общих чертах порядок приема и
регистрации заявлений и сообщений, явки с повинной, рапорта об
обнаружении признаков преступления, ст. 144 УПК закрепляет порядок
рассмотрения сообщения о преступлении, ст. 145 УПК устанавливает
некоторые правила принятия итогового решения, завершающего данную
стадию. В соответствии с частью четвертой ст. 146 УПК, законодатель
допускает производство осмотра места происшествия, освидетельствования,
назначение и производство судебных экспертиз. Двойственной позиции
законодателя в регламентации процедуры возбуждения уголовного дела мы
обязаны сложившемуся в теории и на практике противоречию: с какого
момента начинается уголовный процесс, – с момента ли получения и
фиксации первичной информации о совершенном преступлении либо с момента
принятия решения о возбуждении уголовного дела. В теории
уголовно-процессуального права существует мнение о том, что стадия
возбуждения уголовного дела “происходит за рамками производства по
конкретному уголовному делу”.2

Проблема эта носит не только теоретический характер. В случае отказа в
возбуждении уголовного дела естественно возникает вопрос: а имели ли
место уголовно-процессуальные отношения. Ответ на вопрос найти
невозможно, исходя из общего постулата о том, что уголовный процесс
начинается с момента принятия решения о его начале. Проще обойти вопрос
молчанием, если предварительная проверка не затронула интересов частных
лиц.

Анализ практики дает основание утверждать, что новый УПК не решил тех
проблем, которые стояли перед органами расследования, более того,
породил новые проблемы. Разброс регламентации отдельных процессуальных
действий на стадии возбуждения уголовного дела в различных главах УПК,
привел к несогласованности его отдельных положений. Как отмечают
практики, из содержания норм неясно, вправе ли дознаватель, получив
сообщение о преступлении, по которому предварительное следствие
обязательно, принять решение о возбуждении уголовного дела либо обязан
провести проверочные мероприятия, после чего направить материалы
проверки прокурору для определения подследственности. Трудно понять
также, вправе ли следователь органа внутренних дел, выехав на место
происшествия и установив признаки преступления, которое подследственно
следователю прокуратуры, принять решение о возбуждении уголовного дела и
производить неотложные следственные действия.

Из числа субъектов, наделенных правом отказа в возбуждении уголовного
дела, ныне законом исключены органы дознания, в связи с этим на практике
возник целый ряд вопросов.

Статья 146 УПК РФ установила возможность производства экспертизы до
возбуждения уголовного дела. Практика идет по пути назначения экспертиз
на стадии возбуждения уголовного дела, но проведение их осуществляется в
рамках возбужденного уголовного дела. Это естественно, поскольку статус
участников процесса на данной стадии не регламентирован (и не может быть
регламентирован), что требует определенной подстраховки во избежание
нарушения прав человека. Этим обстоятельством объясняется и
невозможность производства освидетельствования до возбуждения уголовного
дела. Норма, разрешающая производство этого следственного действия до
принятия решения о начале производства по делу, непригодна, она не может
быть реализована, поскольку при производстве этого следственного
действия речь идет об обследовании живого лица.

По данным обобщения практики реализации нового уголовно-процессуального
закона для определения наркотиков и ныне на стадии возбуждения
уголовного дела проводятся исследования обнаруженного вещества, а не
судебные экспертизы.

Одним из значимых изменений, происшедших на этой стадии уголовного
процесса, является требование согласия на возбуждение уголовного дела
прокурора. По результатам обобщения следственной практики Тюменской
области за период с 1 июля по 1 декабря 2002 года абсолютное большинство
постановлений о возбуждении уголовных дел согласованы прокурорами в
обычном режиме рабочего времени и дежурств прокуроров и их заместителей
в праздничные и выходные дни. При выезде в составе
следственно-оперативных групп по сообщениям о совершении убийств и иных
особо тяжких преступлений, в том числе и в ночное время, прокурорами
дано согласие на возбуждение 159 уголовных дел.

Следователь ныне лишен процессуальной самостоятельности в решении
вопроса о возбуждении уголовного дела. Исходя из логики вещей, этим
нововведением законодатель повысил ответственность прокурора за принятие
решения о начале производства по уголовному делу, упрочив одновременно
гарантии прав человека и гражданина в сфере уголовного судопроизводства.

Исходя из результатов обобщения практики, особых сложностей реализация
положений ст. 146 УПК РФ о получении согласия прокурора не вызвала.
Однако, несмотря на казалось бы в целом сложившуюся позитивную картину,
некоторым образом настораживает проблема получения согласия прокурора на
возбуждение уголовного дела в случаях выезда следователя (дознавателя) в
удаленные населенные пункты области. Анализ практики дает крайне
противоречивые результаты. С одной стороны, абсолютное большинство
прокуроров районных и окружных прокуратур в своих докладных записках
сообщают о том, что следователями (дознавателями) не используются в
целях неотложного рассмотрения вопроса о необходимости возбуждения
уголовного дела технические средства связи. Вместе с тем существует
информация и иного рода. В отдельных районах Тюменской области в
случаях, когда возникает необходимость такого согласования в удаленных
населенных пунктах, осуществляется применение технических средств связи.
В связи с этим возникает вопрос о том, каким образом оформляется в
подобных ситуациях получение согласия на возбуждение уголовного дела.

Настораживает то обстоятельство, что согласие прокурора, полученное по
телефону, воспринимается на практике как рядовое явление. Предлагается
даже использовать такую форму значительно шире, установив порядок ее
применения межведомственным нормативным актом. Но такое согласие – не
более чем фикция, если исходить из смысла закона, что получение согласия
должно быть направлено на проверку законности и обоснованности
возбуждения уголовного дела. Складывается впечатление, что законодатель
с самого начала внедрил норму, не отвечающую притязаниям. Проверка
законности и обоснованности возбуждения уголовных дел всегда
осуществлялась надзирающим прокурором и в прошлом, когда требование
получения согласия прокурора на возбуждение уголовного дела не
существовало.

На практике используются также информационные сообщения прокурору о
возбуждении дела с последующей дачей согласия.

Прошедшие пять месяцев деятельности правоохранительных органов в режиме
нового уголовно-процессуального законодательства показали, что насущной
проблемой оказалось обеспечение исполнения требований закона о вынесении
постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела лицами,
перечисленными в ч.1 ст. 148 УПК РФ. Дело в том, что до получения
решения коллегии Тюменской областной прокуратуры такие постановления
выносились участковыми уполномоченными милиции и оперуполномоченными
уголовного розыска. В результате по области состоялось 1216
постановлений участковых уполномоченных и 2244 постановления
оперуполномоченных, которые можно, по сути, назвать незаконными.
Проблема требует скорейшего разрешения, поскольку на этот счет до сих
пор нет никаких соответствующих разъяснений, нет информации и о практике
правоприменения в других регионах.

Подводя итог, следует заметить, что институт возбуждения уголовных дел и
практика правоприменения не получили от нового уголовно-процессуального
закона ожидаемых позитивных изменений. Более того,
уголовно-процессуальный закон породил новые серьезные проблемы в
правоприменительной деятельности.

Литература и примечания

1. См. об этом подробно: Сердюков П.П. Доказательства в стадии
возбуждения уголовного дела / Учебное пособие. Иркутск, 1981.

2. Тетерин Б.С., Трошкин Е.З. Возбуждение и расследование уголовных дел.
М.: 1997. С. 6.

Хабиров Р.Ф. Некоторые теоретические аспекты организации борьбы с
транснациональной преступностью

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

Р.Ф. Хабиров – канд. юрид. наук, доцент, заведующий кафедрой
международного права и международных отношений Института права БашГУ
(г.Уфа)

НЕКОТОРЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ОРГАНИЗАЦИИ БОРЬБЫ С ТРАНСНАЦИОНАЛЬНОЙ
ПРЕСТУПНОСТЬЮ

Активизация и диверсификация форм транснациональной преступности
несомненно требуют изобретения новых форм и методов борьбы с подобного
рода преступностью. Но при этом очевидно и то, что это потребует и
пересмотра ряда теоретических вопросов, которые при первом приближении,
казалось бы не имеют отношения к этой проблеме. В частности, по нашему
мнению, активизация деятельности государства в борьбе с проявлениями
транснациональной преступности неизбежно приведет к проблеме, именуемой
в теории международного права коллизией юрисдикций. И если в сфере
гражданско-правовых отношений, осложненных иностранным элементом,
международное частное право и международная практика выработали
эффективные средства борьбы с возникающими при этом коллизиями, как,
например активное применение так называемых коллизионных норм или
унификация отдельных сфер отношений, то в сфере борьбы с преступностью
подобная картина не наблюдается. При этом ряд причин этого кроется в
таком понятии как юрисдикция государства. Являясь одной из составляющих
понятия суверенитет государства, национальная юрисдикция, безусловно,
отталкивается от территории государства. И только “в пределах территории
соответствующего государства его юрисдикция действует в принципе
безоговорочно”.1 При этом, как известно, существует два основных вида
национальной юрисдикции: территориальная и личная. Организация борьбы с
преступностью основывается именно на основе территориальной юрисдикции.
Раскрывая, данную точку зрения Н.А. Ушаков справедливо заметил:
“Уголовная юрисдикция государства в принципе территориальна в том
смысле, что она принадлежит органам правосудия того государства, в
пределах территории или юрисдикции которого совершено уголовное
преступление”.2 И такая конструкция была достаточно адекватной уровню и
характеру преступности буквально до последнего десятилетия,3 поскольку
преступность, как и всякое другое социальное явление активно
модифицируется с учётом мировых тенденций развития человеческого
общества. Стремясь активно противостоять этому, государства по
отдельности, и в целом международное сообщество предпринимают попытки
изменения политики уголовного преследования с учетом упомянутой
тенденции. При этом необходимо отметить, что определенные успехи имеют
место только лишь в сфере борьбы с наиболее тяжелыми проявлениями
преступности международного характера, как например преступления против
мира и человечности, преступления апартеида, геноцида, военные
преступления и т.п., и которые, как видно, существенно отличаются от
обычных уголовных деяний. Но даже применительно к организации борьбы с
упомянутыми выше преступлениями сегодня мы, к сожалению, не можем
говорить о наличии всесторонней конвенционной базы, определяющей вопросы
наказуемости данных деяний, видов и форм сотрудничества государств, ни
тем более о наличии международной уголовной юстиции и международных
пенитенциарных средств исполнения приговоров по данным категориям дел.

Применительно же к организации международного сотрудничества в борьбе с
обычными уголовными преступлениями,4 можно утверждать, что основной
формой подобной кооперации выступают договора о правовой помощи. Но
система этих договоров не носит глобальный характер, а чаще обеспечивает
фрагментарное, региональное сотрудничество, например, в рамках Конвенции
стран СНГ “О правовой помощи по уголовным, гражданским и семейным делам
1993 года. Соответственно, отсутствие правовой унификации данного вида
сотрудничества государств, зачастую порождает разновекторные
индивидуальные мероприятия государств, зачастую нарушающие пределы
национальной юрисдикции других государств. Более того “нечеткость
разграничения сфер национальных юрисдикций государств иногда даже
используется отдельными государствами для установления в одностороннем
порядке экстратерриториальной юрисдикции по некоторым вопросам”.5
Представляется, что блестящая операция, проведенная спецслужбами Израиля
по аресту нацистского преступника Иозефа Менгеля на территории другого
государства (Бразилии) является подобного рода примером. Но если данная
операция в какой то мере может быть легитимизирована с
формально-юридической, морально-этической точек зрения, то периодически
возникающие попытки США придать экстратерриториальный характер решениям
своих судов (например решение суда США по делу об убийстве американского
бизнесмена Тейтона в г. Москве, нарушало не только личную, но и
территориальную юрисдикцию) или иным правоохранительным органам,
например, уничтожение лидеров Аль-Каиды ракетным ударом, нанесенным по
территории Йемена, не имеют оснований для какой-либо легитимизации.

Таким образом, можно говорить о существовании двух основных и наиболее
типичных юрисдикционных коллизий в контексте исследуемой проблематики:

Первая коллизия имеет место при столкновении национальных юрисдикций
двух и более отдельно взятых государств.

Вторая характеризуется столкновением национальной юрисдикции отдельно
взятого государства с одной стороны и юрисдикции международного
сообщества в целом, с другой стороны.

При этом представляется, что ни наука уголовного права, ни наука
международного права, ни международная практика до настоящего времени не
придумали другого адекватного способа решения подобных коллизий – как
международно-правовая унификация, в рамках международных соглашений.

Литература и примечания

1. Черниченко С.В. Теория международного права. Т.II. М.: Изд-во НИМП.
1999. С.127.

2. Ушаков Н.А. Международное право. М.: Юристь, 2000. С.285.

3. Очевидно, что в данном случае сложно установить более или менее
точные хронологические рамки, поскольку речь идет только о наметившейся
тенденции.

4. В данном случае термин “обычный” используется только лишь для
разграничения этой категории уголовных преступлений, от уголовных
преступлений международного характера.

5. Черниченко С.В. Теория международного права. М.: Изд-во НИМП, 1999.
С.135.

// HYPERLINK “index.htm” :

Межвузовский сборник научных трудов. – Уфа: РИО БашГУ, 2003.

HYPERLINK “index.htm”

В.Д. Пакутин – канд. юрид. наук, доцент Института права БашГУ г.Уфа)

ИНСТИТУТ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ИСКЛЮЧАЮЩИХ ПРЕСТУПНОСТЬ ДЕЯНИЯ, В
ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ НЕКОТОРЫХ ЗАРУБЕЖНЫХ ГОСУДАРСТВ (СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ)

В конце ХХ века и первый годы третьего тысячелетия советская и
постсоветская наука права, включая уголовно-правовую, все большее
внимание уделяет проблемам сравнительного правоведения.1 Во многих
странах Европы приняты новые уголовные кодексы. Это объясняется
серьезными изменениями в структуре и динамике преступности, в признании
мировым сообществом идеи приоритета общечеловеческих ценностей, все
более усиливающимися процессами глобализации,2 происходящими в
современном мире.

Реформа уголовного законодательства проведена и в странах, входящих в
СНГ. В частности, новый (четвертый по счету) Уголовный Кодекс Российской
Федерации 1996 г. вобрал в себя многие новейшие достижения российской и
зарубежной уголовно-правовой мысли. Знание российским юристами
современного зарубежного уголовного законодательства, науки уголовного
права стран так называемого ближнего и дальнего зарубежья позволяет
более глубоко понять право своей страны, увидеть его сильные, а порой и
слабые стороны, дает возможность совершенствовать его с учетом как
собственного, так и чужого опыта. В равной мере сказанное относится и к
нормам, образующим институт обстоятельств, исключающих преступность
деяния. Разумеется, не все имеющееся в зарубежном уголовном праве (а
речь пойдет лишь о законодательстве отдельных государств дальнего
зарубежья) является для нас образцом для подражания, но в плане
понимания юридической природы этого института, видов обстоятельств его
образующих, их признаков данный институт заслуживает внимательного
изучения.

В рамках настоящей статьи мы имеем возможность охарактеризовать нормы об
обстоятельствах, исключающих преступность деяния, лишь в пределах двух
основных систем права: англосаксонской и романо-германской, да и то в
самом сжатом виде.

Правовая природа и виды обстоятельств, исключающих преступность деяния,
в системе англосаксонского и романо-германского уголовного права.

1. Обстоятельства в законодательстве и доктрине Англии и США.

Как известно, проблемы юридической природы обстоятельств исключающих
преступность деяния, в СССР и РСФСР длительное время была предметом
дискуссий. Одни авторы (Якубович М.И.) относили их (необходимую оборону,
крайнюю необходимость и др.) к обстоятельствам, исключающим общественную
опасность; другие (Слуцкий И.И.) называли их обстоятельствами,
исключающими уголовную ответственность и наказуемость; третьи полагали
правильным говорить о них как об обстоятельствах, исключающих
противоправность деяния (Пионтковский А. А.).

Уголовный кодекс России 1996 г. закрепил за ними название
“Обстоятельства, исключающие преступность деяния” (гл.8, ст. ст. 37-42).
При их наличии в поведении лица, по мнению ученых, нет либо всех
признаков преступления (например, при необходимой обороне)3 либо
некоторых из них (в частности, при исполнении приказа или
распоряжения).4 Думается, второй взгляд является предпочтительным, т.к.
при исполнении незаконного приказа формально имеются все признаки
преступления, кроме вины исполнителя. В зарубежном уголовном праве
затронутая проблема решается также неоднозначно.

А – Англия.

Правовая природа обстоятельств в англо-американском законодательстве
определена весьма противоречиво и неполно. Законодательство Англии не
содержит определения и перечня обстоятельств, исключающих преступность
деяния. Об этих обстоятельствах говорит английская теория уголовного
права, они регламентируются судебной практикой, основанной на
прецедентах. Так, в капитальном исследовании по уголовному праву проф.
К.С. Кенни их называет “Обстоятельствами, исключающими уголовную
ответственность”.5 Предлагается выделить три группы таких обстоятельств:
а) когда воля отсутствует; б) когда воля не направлена на содеянное; в)
когда воля подавлена принуждением.

К первой группе отнесены:

1) недостижение возраста уголовной ответственности,

2) душевная болезнь (невменяемость),

3) опьянение (не любое),

4) совершение деяния корпорацией (юридическим лицом), но только в
некоторых случаях.

С точки зрения российской доктрины уголовного права и законодательства
названные обстоятельства не исключают объективной опасности содеянного,
совершаются при отсутствии общественно полезных побуждений, что в
принципе характерно для обстоятельств, помещенных в гл. 8 УК РФ.6

Вторая группа включает в себя фактическую ошибку. Юридическая ошибка
“…не может служить в Англии оправданием совершенного преступления”.7

Видами обстоятельств третьей группы (их автор называет “обстоятельствами
защиты”),8 являются: 1) исполнение приказа. 2) физическое и психическое
принуждение, 3) необходимость. К сожалению, в работе, посвященной этой
группе, ни слова не сказано о необходимой обороне, согласии
потерпевшего. О них Кенни рассуждает применительно к таким составам
преступлений как убийство, причинение телесных повреждений,9 что
нарушает целостность построенной им системы. Резюме: английское
уголовное право не содержит понятия обстоятельств, их перечень в
доктрине и в судебной практике значительно шире, чем в УК России.
Наконец, там многие из них (см. первую и вторую группы) не являются
общественно полезными и целесообразными, и, с точки зрения российской
доктрины уголовного права и действующего законодательства, не могут
называться обстоятельствами, исключающими преступность деяния.10

Б – США

Федеральное уголовное законодательства США вопросы, связанные с
обстоятельствами, исключающими преступность деяния, непосредственно не
регулирует,11 они решены в Примерном уголовном кодексе США 1962 г.12 и в
УК пятидесяти штатов. Примерный УК США оказал серьезное влияние на
реформирование уголовного законодательства всех штатов, и особенно на УК
штата Нью-Йорк. В американском уголовном праве анализируемые
обстоятельства, как и в английском, получили название обстоятельств
“защиты” от обвинения. Примерный УК США к ним отнес: 1) незнание или
ошибку (ст. 2.04); 2) патологическое опьянение (ст. 2.98); 3) физическое
насилие (ст. 2.09); 4) приказ военачальника (ст. 2.10); 5) согласие
потерпевшего (ст. 2.11); 6) малозначительность нарушения (2.12); 7)
провокацию преступления (ст. 2.13); 8) признание поведение правомерным
вообще. Выбор наименьшего вреда (ст. 3.02) – эта статья напоминает нашу
крайнюю необходимость; 9) применение насилия при самозащите (ст. 3.04);
10) применение насилия для защиты других лиц (ст. 3.05); 11) применение
насилия для защиты имущества (ст. 3.06); 12) применение насилия при
исполнении закона; 13) применение насилия лицами, на которых лежит
особая ответственность за попечение над другими лицами или за их
дисциплину либо безопасность; 14) психическая болезнь или
неполноценность, исключающие ответственность (ст. 4.01); 15) незрелость,
исключающая осуждение в уголовном порядке… (ст. 4.10). Итак, примерный
УК отнес к обстоятельствам “защиты” те из них, которые исключают
уголовную ответственность либо наказуемость деяния, либо виновность.
Перечень достаточно обширен, но самое главное – каждое из этих
обстоятельств детально юридически прописано, особенно правомерность
применения насилия при защите разных правоохраняемых благ.

В УК штата Нью-Йорк (1967г.) к обстоятельствам “защиты” отнесены: 1)
влияние незнания или ошибки не ответственности (ст. 15 Виновность,
параграф 15.20); 2) влияние опьянения на ответственность (ст. 15,
параграф 15.25); 3) недостижения возраста уголовной ответственности (ст.
30, параграф 30.00); 4) психическая болезнь или неполноценность (ст. 15,
параграф 30.05); 5) оправданное применение физической силы публичным
должностным лицом при разумном исполнении им своих официальных
полномочий, обязанностей или функций (ст. 35, параграф 35.05. п.1); 6)
действие в состоянии крайней необходимости (ст. 35, параграф 35.05, п. 2
– термин “крайняя необходимость” в законе отсутствует – В.П.); 7)
применение физической силы в иных случаях, не относящихся к необходимой
обороне (например, для поддержания дисциплины в семье, учебном
заведении, для предотвращения самоубийства, для осуществления
“признанной формы лечения” и др. – ст. 35, параграф 35. 10, п.п. 1-5);
8) необходимая оборона (термин в УК заменен термином “применение
физической силы” для защиты лица (ст. 35, параграф 35.15; для защиты
помещения и любой недвижимости – параграф 35.20 этой же статьи; для
предотвращения или пресечения кражи либо причинения иного
уголовно-наказуемого ущерба имуществу – параграф 35.25, и иные случаи –
см. параграф 35.30 ст. 35); 9) задержание преступника (ст. 35, параграф
35.30); 10) физическое принуждение (ст. 40, параграф 40.00); 11)
вовлечение в “ловушку” (ст. 40, параграф 40.05), т.е. побуждение или
подстрекательство со стороны публичного служащего совершить каким-то
лицом посягательство, запрещенное нормативным актом, в целях его
последующего уголовного преследования; 12) отказ от намерения совершить
посягательство.

Провокации посягательства (“вовлечение в ловушку”) в УК РФ, к сожалению,
нет, хотя в этом имеется необходимость. Было бы также неплохо
позаимствовать опыт законодательного урегулирования вопроса о
правомерности применения физической силы в перечисленных в Примерном УК
США, УК штата Нью-Йорк ситуациях.

В – Австралия

К англосаксонской системе права относится и законодательство Австралии.
В УК Австралии 1995 г. в части 2.3.13 называемой “Обстоятельства,
исключающие уголовную ответственность”, имеется разделы 7-10, где по
различным основаниям выделяются четыре группы таких обстоятельств.

Первая группа – это “Обстоятельства, связанные с недостатком
правоспособности”. Среди них названы: 1) недостижение возраста уголовной
ответственности (раздел 7.1); 2) психическое ослабление (суть его в
законе не разъясняется, но, по мнению переводчика УК, это психическая
ущербность, не достигшая степени невменяемости, и к ней закон относит
старость, интеллектуальную недееспособность, умственное заболевание,
повреждение мозга и существенную дезорганизацию лица (7.2. п.8).

Вторая включает опьянение (раздел 8) “но при условии, если оно не было
преднамеренным”.

К третьей группе (Раздел 9. “Обстоятельства, связанные с наличием ошибки
или незнания”) законодатель относит: 1) два вида фактической ошибки (9.1
и 9.2) и два вида юридической ошибки (ошибка или незнание статутного
права – 9.3, ошибка или незнание подзаконных актов – 9.4).

Наконец, четвертую группу составляют “Обстоятельства, связанные с
определенными внешними факторами” (раздел 10.). В раздел включены: 1)
физическое принуждение (10.2), хотя в п. 2 ст.2 речь идет и об угрозе;
2) внезапная или чрезвычайная критическая ситуация (10.3), т.е. крайняя
необходимость; 3) самозащита (10.4, термин “необходимая оборона” не
употребляется – В.П.); 4) законное полномочие, т.е. совершение действий,
причиняющих ущерб, если они обоснованы и выполнены в соответствии с
нормами права. (10.5).

Таким образом УК Австралии называет примерно те же самые обстоятельства,
что закреплены в упомянутых Примерном УК США и УК штата Нью-Йорк, но они
в нем представлены более системно, и, как правило, достаточно юридически
аргументировано. Особенно это относится к защите путем необходимой
обороны собственности, жилища, границ владения, чего, к сожалению, нет в
ст. 37 УК РФ

2. Обстоятельства, исключающие уголовную ответственность, в
романо-германской правовой системе.

При изложении этого вопроса ограничимся в основном рассмотрением УК
Германии, Франции и Испании, поскольку другие страны Западной Европы при
создании своих кодексов использовали также правотворческий опыт этих
стран

А. Уголовный кодекс ФРГ 1871г. в редакции опубликования от 13 ноября
1998г.14

Нормы об обстоятельствах, исключающих уголовную ответственность, в УК
ФРГ не систематизированы. Кодекс называет следующие обстоятельства:

1) Ошибка в запрете (параграф 17). Это случай, когда у лица отсутствует
понимание того, что оно действует противоправно. Оно считается
действующим невиновно, если не могло избежать этой ошибки. Если же могло
её избежать, наказание может быть смягчено. Во многих государствах мира,
включая Россию, незнание закона не исключает ответственности, хотя это
прямо и не вытекает из УК РФ

2) Необходимая оборона (параграф 32).

3) Крайняя необходимость, которая делится на два вида: а) правомерная
крайняя необходимость (параграф 34) и б) крайняя необходимость,
исключающая или смягчающая вину (параграф 35).

4) Согласие потерпевшего (параграф 228)

Необходимая оборона возможна только от наличного противоправного
нападения, а противоправным по УК ФРГ (параграф 11 п.5) признается лишь
деяние, образующее состав преступления, предусмотренный уголовным
законом. Следовательно, невозможна необходимая оборона от объективно
общественно опасных посягательств со стороны невменяемых, лиц, не
достигших возраста уголовной ответственности и др. Решение этого вопроса
в Российском УК (ст. 37) представляется предпочтительным.

Что касается правомерной крайней необходимости (параграф 34), то она по
своим признакам мало чем отличается от крайней необходимости,
предусмотренной ст. 39 УК РФ. Представляет интерес второй вид крайней
необходимости при которой ответственность не исключается, но может быть
смягчена, если лицо само создало опасность или находилось в особых
правоотношениях и в силу их от него можно было потребовать не допускать
этой опасности. Такая разновидность крайней необходимости отсутствует в
УК РФ, нет единства взглядов на неё и в науке советского
(постсоветского) уголовного права.15 Думается, предложенные в параграфе
35 УК ФРГ решение является более предпочтительным, учитывая российскую
действительность.

Вполне приемлема для нашего законодательства и формула параграфа 33 УК,
которая гласит: не подлежит ответственности тот, кто превышает пределы
необходимой обороны “…из-за замешательства, страха и испуга”. В ст. ст.
37 и 39 УК РФ эти факторы не учтены.

В Особенной части УК ФРГ в качестве обстоятельства, исключающего
уголовную ответственность, названо согласие потерпевшего (параграф228) в
случае нанесения ему телесного повреждения, но при условии, что оно не
нарушает общепринятые моральные нормы. Этот оценочный признак не
разъясняется. Включение названного обстоятельства в УК РФ является
предметом дискуссии, которая, надо полагать, будет продолжаться долго.

Б. Уголовный кодекс Франции 1992 г. 16

Институт обстоятельств, исключающих уголовную ответственность, компактно
расположен в главе 2 УК, называемой “Основания ненаступления уголовной
ответственности или её смягчения” и включает следующие из них:

1. Статья 122-1. Не используя термины “невменяемость” или “уменьшенная
вменяемость”, фактически имеет в виду их. При невменяемости лицо не
подлежит уголовной ответственности, при ограниченной вменяемости, как и
в ст. 22 УК РФ, подлежит, но суд обязан, в отличие от УК РФ, учитывать
данное обстоятельство при назначении наказания и установления режима его
исполнения.

2. Статья 122-2. Не подлежит уголовной ответственности тот, кто
совершает предусмотренное уголовным законом деяние под воздействием
какой-либо силы или принуждения, которым он не мог противостоять. В УК
РФ (ст.40) это обстоятельство сформулировано более полно и точно.

3.Статья 122-3 говорит о юридической ошибке (ошибке в праве). Для
освобождения от ответственности лицу необходимо представить
доказательства того, что по ошибке относительно права, которой оно не
могло избежать, оно полагало, что имело законное основание совершить
действие. О фактической ошибке закон умалчивает. Наш УК проблему ошибки
не решает, поскольку в доктрине российского уголовного права её
понимание и виды остаются спорными.

4.Статья 122-4. Она освобождает от ответственности тех, кто совершает
какое-либо действие, предписанное или разрешенное положениями закона или
регламента. Большинство российских ученых вполне обоснованно исключают
исполнение закона из обстоятельств, устраняющих преступность деяния. В
этой же статье (2.2) регулируется вопрос об исполнении приказа или
распоряжения. Ответственность исполнителя исключается, если требование
(приказ) исходит от законной власти и лицо явно не знает о
неправомерности такого требования. В ст.42 УК РФ данное обстоятельство
сконструировано юридически безупречнее.

5. Статьи 122-5. и 122-6. посвящены правомерной защите (термин
“необходимая оборона” отсутствует). Необходимая оборона возможна только
от “необоснованного посягательства”. Термин не разъясняется и поэтому не
понятно, возможна ли защита как от преступления, проступка, так и
нарушения (ст.111-1 УК Франции все преступные деяния делит на три
названные категории). Из текста закона трудно сделать вывод о праве
граждан на защиту от посягательств невменяемых и лиц, не достигших
возраста уголовной ответственности. В нем также не употребляется
выражение “превышение защиты”, хотя защита считается правомерной при
условии, что нет “…явного несоответствия между используемыми средствами
защиты и тяжести посягательства”.

Представляет несомненный интерес для российского читателя решение
вопроса в названных статьях о защите собственности и жилища. Защита
собственности от преступления и проступка возможна весьма серьезными
способами (кроме умышленного убийства), но при условии соответствия
средств защиты тяжести преступного деяния. Особо выделяется в УК
правомерная защита в целях отразить проникновение в жилище,
осуществляемое путем взлома, насилия, обмана или ночью (п. 1 ст.122-6).
В современных российских условиях наличие аналогичной нормы, наверное,
было бы благом для многих людей.

Не очень ясна позиция законодателя, сформулированная в п.2 ст. 122-6 и
признающая правомерной защиту от краж или насильственных грабежей. В
каком объеме может быть причинен вред, например, вору, который пытается
похитить имущество? – можно толковать по-разному.

6. В ст. 122-7. содержится формулировка крайней необходимости (этот
термин в УК не употребляется). В отличие от ст. 39 УК РФ, французский
закон не требует в качестве условий правомерности крайней необходимости,
чтобы причинение вреда было единственным средством спасения
правоохраняемого блага и чтобы он был меньше, чем вред предотвращенный.

7. Наконец, последним из обстоятельств в ст. 122-8 названо недостижение
возраста уголовной ответственности, которая возможна, исходя из этой
статьи, с 13 лет.17

Итак, мы видим, что УК Франции не признает четкого разграничения между
обстоятельствами, исключающими преступность деяния, как это принято в
ст. ст. 37-42 УК РФ, и обстоятельствами, которые являются основанием для
освобождения (ненаступления) уголовной ответственности.

В. Уголовный кодекс Испании 1995 г. 18

Обстоятельства, исключающие преступность деяния, либо являющиеся
основанием для освобождения от уголовной ответственности (законодатель
не проводит между ними терминологического различия) предусмотрены в
главе II УК “Основания освобождения от уголовной ответственности”.

Исключают преступность деяния следующие обстоятельства:

1) необходимая оборона (в ч. 4 ст. 21 УК употреблен термин “защита”).
Она признается правомерной при следующих условиях: а) нападение должно
быть противоправным, т.е. быть преступлением или проступком (ст.10 УК
Испании различает преступления и проступки); б) способ защиты должен
соответствовать “требованиям разумной необходимости” (термин весьма
неопределенный); в) защита не должна быть спровоцирована. Последнее
условие желательно было бы закрепить и в ст. 37 УК РФ.

2) Крайняя необходимость (в ч. 5 ст. 21 УК этот термин не назван). Её
особенности: а) вред причиненный может быть равным предотвращенному (в
ст. 39 УК РФ такой случай образует превышение крайней необходимости); б)
состояние крайней необходимости не должно быть спровоцировано лицом,
причинившим вред (к сожалению, в ст. 39 УК РФ об этом ни слова); в)
крайняя необходимость правомерна, если профессиональной обязанностью
лица, находящегося в таком состоянии, “… не является самопожертвование в
защиту чьих-либо прав”. Это оценочное понятие в статье не раскрывается.

c¦^

¦b

HPkdj

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter

Еникеев З.Д. 2003 – Актуальные вопросы уголовного процесса современной России (книга)