Антимонов Б.С. 1952 – Гражданская ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности (книга)

Антимонов Б.С. 1952 – Гражданская ответственность за вред, причиненный
источником повышенной опасности

ОГЛАВЛЕНИЕ

TOC \o “1-3” \h \z HYPERLINK \l “_Toc510875172” Глава первая.
ВВЕДЕНИЕ. ОСНОВАНИЯ ПОВЫШЕННОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ PAGEREF
_Toc510875172 \h 3

HYPERLINK \l “_Toc510875173” Глава вторая. ПОНЯТИЕ «ИСТОЧНИКА
ПОВЫШЕННОЙ ОПАСНОСТИ PAGEREF _Toc510875173 \h 45

HYPERLINK \l “_Toc510875174” Глава третья. ОСОБЕННОСТИ ПРОБЛЕМЫ
ПРИЧИННОЙ СВЯЗИ ПРИ ПРИМЕНЕНИИ НОРМ О ПОВЫШЕННОЙ ГРАЖДАНСКОЙ
ОТВЕТСТВЕННОСТИ PAGEREF _Toc510875174 \h 102

HYPERLINK \l “_Toc510875175” Глава четвертая. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА,
ОСВОБОЖДАЮЩИЕ ВЛАДЕЛЬЦА «ИСТОЧНИКА ПОВЫШЕННОЙ ОПАСНОСТИ» ОТ ОБЯЗАННОСТИ
ПО ВОЗМЕЩЕНИЮ ВРЕДА PAGEREF _Toc510875175 \h 127

HYPERLINK \l “_Toc510875176″ Часть первая. Действие „непреодолимой
силы” PAGEREF _Toc510875176 \h 127

HYPERLINK \l “_Toc510875177” §1. Обзор советского законодательства
PAGEREF _Toc510875177 \h 127

HYPERLINK \l “_Toc510875178” §2. Понятие «непреодолимой силы» в
советской правовой литературе PAGEREF _Toc510875178 \h 149

HYPERLINK \l “_Toc510875179” § 3. Теория «непреодолимой силы» в свете
советской судебной практики PAGEREF _Toc510875179 \h 180

HYPERLINK \l “_Toc510875180” Часть вторая. Виновное поведение лица,
потерпевшего вред PAGEREF _Toc510875180 \h 191

HYPERLINK \l “_Toc510875181” Глава пятая. ЛИЦО, ОТВЕТСТВЕННОЕ ЗА
ВРЕД, ПРИЧИНЕННЫЙ «ИСТОЧНИКОМ ПОВЫШЕННОЙ ОПАСНОСТИ» PAGEREF
_Toc510875181 \h 243

HYPERLINK \l “_Toc510875182″ Глава шестая. ИСКОВАЯ ДАВНОСТЬ В СВЯЗИ С
ПРАКТИКОЙ ПО ПРИМЕНЕНИЮ ПРИМЕЧАНИЯ к ст. 404 ГК РСФСР PAGEREF
_Toc510875182 \h 275

Глава первая.

ВВЕДЕНИЕ. ОСНОВАНИЯ ПОВЫШЕННОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

I

Значение гражданско-правового института ответственности за внедоговорный
вред отчетливо выступает только при изучении самих явлений жизни,
которые законодатель имел в виду, устанавливая этот вид ответственности.

Факты, охватываемые общим понятием внедоговорного причинения вреда,
весьма различны по своей природе. Сюда относятся и намеренные
вредоносные посягательства на жизнь и здоровье граждан и причинение того
же рода вреда по неосторожности, но, кроме того, и те случаи, которые
происходят не по чьей-либо вине и которые часто именуются «несчастными
случаями».

Виновно или случайно вред может быть причинен не только личности
граждан, но и имущественным правам, имуществу. Наиболее опасными здесь
являются случаи причинения вреда всенародной государственной
социалистической собственности, а также социалистической собственности
кооперативно-колхозных объединений.

Виновное противоправное причинение вреда личности или имуществу может
вместе с тем образовывать состав определенного преступления,
предусмотренного уголовным законом: хищение, убийство, умышленное
телесное повреждение и др. В других же случаях противоправное причинение
вреда, даже виновное, остается лишь фактом в области гражданского права,
не создавая уголовно-правовых последствий. Вред личности или имуществу
может быть причинен при самой разнообразной обстановке, в самых
различных условиях — на производстве, на строительстве, при
использовании средств транспорта и, наконец, в быту.

Возникновение вреда нередко связано с выполнением гражданином работы в
качестве рабочего, служащего, члена кооперативной артели. Здесь
выступают с их характерными особенно-

стями, во-первых, те случаи, когда вред оказывается причиненным
рабочим, служащим, либо членом артели своему предприятию, своему
учреждению, своей кооперативной организации. Неправомерное причинение
вреда оказывается здесь также и нарушением трудового договора или режима
кооперативного членства. Особенности трудового правоотношения в условиях
отдельных типов предприятий и организаций — фабрично-заводских,
транспортных (железнодорожных, водных, воздушных), торговых и т.
п.—настолько специализируют проблему ответственности рабочих и служащих
за вред, причиненный ими своему предприятию, — что эта проблема
выделилась в один из разделов советского трудового права 1.

Сложнее обстоит дело с вопросом об ответственности члена кооперативной
организации за вред, причиненный имуществу этой организации.

Судебная практика безоговорочно применяет к таким случаям нормы
Гражданского кодекса, поскольку дело идет о промысловой кооперации,
кооперации инвалидов.

Но если вред причинен колхозником имуществу своего колхоза, если
колхозник получил увечье на работе для своего колхоза, то вопросы
возмещения вреда сильно осложняются спецификой колхозных отношений,
регулируемых уставом колхоза — основного закона колхозной жизни.

Судебная практика сочетает в таких случаях нормы Гражданского кодекса с
нормами устава колхоза (см., например, п. п. 6 и 10 постановления
Пленума Верховного суда СССР от 5 мая 1950 г. № 9/8/У. «О судебной
практике по гражданским колхозным делам»).

Эти особые случаи возмещения вреда должны, по нашему мнению, составлять
предмет изучения науки советского колхозного права 2.

При этом все же нужно отметить, что все случаи возмещения вреда,
причиненного жизни или здоровью гражданина, в нашем законе составляют
особую группу, регулируемую императивными нормами, не допускающими
отступлений ввиду наличия между пострадавшим лицом и лицом, потерпевшим
вред, трудового договора или отношений кооперативного членства.

Своеобразие регулирования этой группы случаев состоит в том, что здесь,
помимо основных норм о внедоговорной ответственности, изложенных в ст.
ст. 403, 404, 405, 408 ГК 3, применяются специальные дополнительные
правила, изложенные в ст. ст. 409, 412, 413, 414, 415 ГК. Эти
специальные правила суще-

1 См. «Советское трудовое право», учебник для юридических вузов, под
ред. проф. Н. Г. Александрова, 1949, стр. 282—294.

2 См. «Колхозное право», учебник для юридических вузов, под ред. проф.
Н. Д. Казанцева и доц. А. А. Рускола, 1950, стр. 201—202.

3 Здесь и в дальнейшем имеются в виду статьи ГК РСФСР и соответствующие
статьи ГК других союзных республик.

ственно изменяют общие правила о внедоговорной ответственности и дают
особое применение ст. 410 ГК, регулирующей, как известно вопрос о
размере возмещения вреда.

Введение специальных правил по возмещению вреда, причиненного жизни и
здоровью граждан, обеспечивает сочетание принципов Гражданского кодекса
о возмещении имущественного вреда с принципами советского социального
страхования.

Основным выражением этого сочетания являются:

1) Установление в ст. ст. 412 и 413 ГК правила сложения ответственности
за «страховой случай» с невиновного страхователя-работодателя.
Потерпевший вред получает в этом случае пособие или пенсию от органа
социального страхования или социального обеспечения (в кооперации
промысловой — от кассы взаимного страхования). Соответствующие выплаты
по пенсиям и пособиям в таких случаях на работодателя не перекладываются
и в дальнейшем в порядке регресса.

2) Установление в ст. ст. 413 и 414 ГК правил о регрессных требованиях
органов социального страхования и социального обеспечения (а также касс
взаимного страхования промысловой кооперации) — в отношении к виновному
страхователю-работодателю (ст. 413 ГК) или к постороннему лицу,
ответственному по ст. 403 или ст. 404 ГК за причинение вреда
потерпевшему застрахованному (ст. 414 ГК).

3) Установление правила (в ст. ст. 413 и 414) о дополнительном
требовании потерпевшим возмещения вреда, поскольку этот вред не
компенсирован полностью пособием или пенсией, назначенными в порядке
социального (или взаимного) страхования. Дополнительное требование
потерпевшего в силу ст. 414 ГК возможно к любому лицу, которое отвечает
по ст. ст. 403, 404, 405 ГК за причинение вреда. Здесь ответственное
лицо—не страхователь потерпевшего. Напротив, в силу ст. 413 ГК
потерпевший имеет право дополнительного требования к своему
работодателю-страхователю только в случае вины этого
работодателя-страхователя.

Применение в СССР в невиданных ранее размерах мощной и сложной техники
на производстве и строительстве, на транспорте и в торговле 1
потребовало тщательной правовой регули-

1 См., например, сообщение Центрального Статистического управления при
Совете Министров СССР об итогах выполнения государственного плана
развития народного хозяйства СССР в 1950 году, опубликованное в газете
«Правда» 26 января 1951 г. Там, между прочим, упомянуто о созданий в
1950 году «более 400 новых типов и марок высокопроизводительных машин и
механизмов», о завершении в угольной промышленности механизации
процессов зарубки и отбойки, доставки угля и подземного транспорта, так
что «объем механизированных работ по навалке угля увеличился против 1949
года в 2,5 раза», о том, что «количество изобретений и
рационализаторских предложений, внедренных в 1950 году только на
промышленных предприятиях, составило свыше 600 тысяч».

ровки пользования различными видами машин, механизмов, конструкций, с
учетом того, что они приводятся в действие разнообразными видами энергии
— водой, паром, электричеством и т. д. В результате в СССР было создано
самое передовое, научно обоснованное, лучшее в мире нормирование техники
безопасности во всех отраслях народного хозяйства. Это нормирование
одной своей стороной принадлежит к области трудового права (инструктаж
по технике безопасности на производстве), а другой — к области
административного права (правила уличного движения, правила об инспекции
автомашин и т. д.).

Таким образом, оказывается, что и право уголовное, и право трудовое, и
право колхозное, и право административное, как и право гражданское,
регулируют различные стороны вопроса об ответственности за неправомерное
причинение внедоговорного вреда.

Еще более подробный обзор показал бы, что нет в сущности ни одной
отрасли советского социалистического права, которая не затрагивала бы
вопроса о предотвращении так называемого внедоговорного вреда 1.

II

Применение советским законодателем многостороннего регулирования
ответственности за внедоговорный вред позволяет сделать два вывода.
Несомненным является, во-первых, что борьбе с гражданским
правонарушением в СССР придано первостепенное значение. Не менее ясно,
во-вторых, что советский законодатель вовсе не ограничил своей задачи
одной лишь проблемой возмещения вреда, проистекающего из совершенного
правонарушения. Острие нашего закона направлено здесь главным образом на
предотвращение в будущем самой возможности появления случаев
неправомерного причинения вреда.

Упрощая проблему гражданского правонарушения и сводя ее только к
ликвидации невыгодных для потерпевшего, уже возникших последствий
правонарушения, можно было бы вовсе обойтись без моментов вины,
ответственности определенного лица и т. д. Вместо начала возложения
вреда на ответственное лицо можно было бы довольствоваться одним началом
распределения

1 Е. А. Флейшиц замечает: «Точнее было бы сказать: возмещение
имущественного вреда, причиненного без нарушения обязательства,
существующего между ответственным за вред и потерпевшим» («Обязательства
из причинения вреда», 1951, стр. 7). Поскольку, однако, под таким
предшествующим обязательством по большей, части разумеется именно
договор, нет серьезных оснований для того, чтобы отказываться от
общепринятого в пашей судебной практике выражения «внедоговорный вред».

возникших у потерпевшего убытков между многими лицами. При
социалистическом строе, в социалистическом государстве вопрос об
облегчении положения потерпевшего лица, взятый отдельно, может быть
удовлетворительно решен методами государственного личного и
имущественного страхования, системой социального страхования рабочих и
служащих, взаимного страхования в промысловой кооперации и т. п.

Но в законодательстве СССР, как и в законодательстве союзных республик,
в особенности в гражданских кодексах, решительно подчеркнут момент
возложения имущественных последствий гражданского правонарушения на
ответственное лицо. В ст. 404 ГК, в ст. 78 Воздушного кодекса СССР — это
владелец причинившего вред «источника повышенной опасности». На этих
определенных, ответственных за правонарушение субъектов и возлагается
обязанность восстановить прежнее положение, а если это невозможно, то
возместить возникшие убытки (ст. 410 ГК).

Можно утверждать, что метод возложения убытков, проистекающих из
правонарушения, на конкретное ответственное лицо в социалистическом
праве объясняется волей законодателя предупредить в дальнейшем
возникновение правонарушений. Это относится не только к случаям
ответственности по началу вины (ст. 403 ГК), но также и к случаям, когда
закон делает ответственность независимой от начала вины (ст. 404 ГК, ст.
78 Воздушного кодекса СССР).

В стране, где всенародная государственная социалистическая собственность
и кооперативно-колхозная социалистическая собственность в соединении с
социалистической системой хозяйства уже в самой Конституции признаются
экономической основой государства, всякий вред, причиненный
социалистической собственности, не может рассматриваться иначе, как
серьезнейшее зло. Нельзя здесь ограничиваться только полумерой — одной
ликвидацией вредных последствий в конкретном случае. Необходимо
ликвидировать само зло в корне, в его истоках. Если умышленное
причинение вреда социалистической собственности рассматривается в нашем
Основном законе — в Конституции СССР как тягчайшее преступление, то это
вовсе не означает, что неосторожное причинение вреда социалистической
собственности не является серьезнейшим злом. С этим последним видом
правонарушений больше всего и приходится иметь дело гражданскому праву.

Если во второй своей части ст. 131 Сталинской Конституции говорит, что
«Лица, покушающиеся на общественную, социалистическую собственность,
являются врагами народа» 1, то

1 Подчеркнуто мной.— Б. А.

недопустимость всякого неосторожного повреждения социалистической
собственности определенно подчеркнута в первой части той же статьи 131:
«Каждый гражданин СССР обязан беречь и укреплять общественную,
социалистическую собственность, как священную и неприкосновенную основу
советского строя, как источник богатства и могущества родины, как
источник зажиточной и культурной жизни всех трудящихся».

В СССР, стране трудящихся, где существует «… демократия для
трудящихся, т. е. демократия для всех» 1, забота о каждом отдельном
гражданине — работнике, забота о кадрах есть первостепенная
государственная задача. Если «кадры решают все» 2, то не может быть и
речи о том, чтобы ограничить в законе реакцию на причинение вреда жизни
или здоровью гражданина мерами по пенсионированию увечного или
иждивенцев, потерявших кормильца. Советский закон борется с причинением
вреда жизни и здоровью гражданина, как с явлением, которое должно и
можно устранить. Советский закон не довольствуется ролью ликвидатора
вредных имущественных последствий, возникающих в результате причинения
увечья или смерти гражданину социалистического общества. Советский
законодатель и в области гражданского права не заслоняет перед собой
задачи создания на производстве, на транспорте, в быту безопасных
условий жизни и работы всем строителям социализма.

Нельзя, следовательно, институт ответственности за гражданское
правонарушение ни в целом, ни в отдельных частях (например, ст. 404 ГК)
обращать в прошлое, сводить только к возмещению возникшего вреда. Этот
институт есть боевой институт права, целеустремленно направленный на
уменьшение случаев гражданских правонарушений, а в конечном счете — на
полную их ликвидацию.

Во всех нормах, устанавливающих гражданскую ответственность за
неправомерное причинение внедоговорного вреда, советский законодатель
сознательно использует величайшую активную силу правовой части
надстройки для преобразования действительности, для устранения всякой
неправомерной вредоносности: на производстве, на транспорте, в быту.

Товарищ Сталин учит: «Иначе и не может быть. Надстройка для того и
создается базисом, чтобы она служила ему, чтобы она активно помогала ему
оформиться и укрепиться…» 3.

1 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 524.

2 Там же, стр. 491.

Какой контраст с капиталистическим миром: там человеческая жизнь
оценивается буквально в грош. «Имеется много оценок стоимости человека,—
пишет американский гигиенист Ло. — Химические элементы человеческого
тела в общем оцениваются в 69 центов». Цитируем по статье проф. Н.
Рубакина, Арифметика могильщиков, «Литературная газета» 29 ноября 1951
г.

3 Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, изд. «Правда», 1950,. стр. 5.

С социалистическим общественным строем несовместимо равнодушное
отношение к травматизму на производстве, к авариям на транспорте, к
несчастным случаям в быту.

«Надо, наконец, понять, — говорил товарищ Сталин, — что из всех ценных
капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом
являются люди, кадры» 1.

Личная собственность граждан, производная от социалистической
собственности, прежде всего от собственности государственной, имеет в
СССР огромное общественное и государственное значение. «Характерная
особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только
свободу, но и материальные блага, но и возможность зажиточной и
культурной жизни» 2. Этот факт зафиксирован и в статье 11 Сталинской
Конституции СССР 1936 года.

Если новая социалистическая экономика, не знающая кризисов и
безработицы, дает гражданам «все возможности для зажиточной и культурной
жизни», то, в свою очередь, полное удовлетворение личных материальных и
культурных потребностей строителей социализма дает им новые силы для
работы, для расширения социалистического воспроизводства.

Следовательно, и вопрос о последствиях неправомерного причинения вреда
имущественным правам гражданина, прежде всего праву личной
собственности, приобретает огромное значение. Этот вопрос выходит,
во-первых, за пределы личных интересов отдельного гражданина. Во-вторых,
разрешение этого вопроса также не может быть сведено к установлению
правила о возмещении вреда.

Возмещение вреда и даже восстановление прежнего положения, какими бы
полными они ни являлись, как бы быстро они ни осуществлялись, не могут
обезвредить факта гражданского правонарушения. Потеря данной
материальной ценности, созданной в социалистическом обществе, окажется
все же безвозвратной. В балансе народного хозяйства эта потеря
невозместима ни по началу разложения убытков, ни по методу возложения
убытков на определенное ответственное лицо. При социалистическом строе
всякое причинение неправомерного вреда затрагивает интересы общества в
целом. При гибели такого объекта права личной собственности, как жилой
дом, бытовые условия потерпевшего рабочего, служащего, колхозника
ухудшаются на тот период, пока не будет восстановлено погибшее в огне
жилье или пока не будет приобретено право пользования другим жилым
помещением.

1 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 491.

2 Там же, стр. 499.

Мысль о превентивном, предупредительном значении нормы ст. 404 ГК
высказывалась уже давно (М. М. Агарковым и др.) 1.

Однако эта правильная идея получала обыкновенно неправильное выражение.
Утверждали, что в общем случае ответственности (по ст. 403 ГК)
основанием ее является несоблюдение нормальной, средней
предусмотрительности, осторожности. В специальном же случае
ответственности (по ст. 404 ГК) ссылались, как на основании
ответственности, на несоблюдение необычной, так сказать, сверхнормальной
предусмотрительности, осторожности или заботливости.

Словом, основание ответственности по ст. 404 ГК и воспитательную роль ее
пытались сводить к тому же самому принципу вины, но только вины
«утонченной».

В связи с этим нам придется в дальнейшем остановиться на вопросах: а)
существует ли в советском гражданском праве, кроме требования возможной
для действующего лица предусмотрительности, еще требование о проявлении
сверхзаботливости; б) действительно ли нет воспитательного воздействия
правовой нормы, если эта норма не опирается на момент вины.

III

Советское гражданское право регулирует в основном имущественные
отношения, и в институте возмещения внедоговорного вреда эта особенность
гражданского права ясно проявляется. Непосредственной задачей этого
института является возмещение конкретного имущественного вреда, который
вызван противоправным нарушением чужих субъективных гражданских прав или
чужих благ. Нормы гражданского права, посвященные ответственности за
причинение внедоговорного вреда, решают вопросы об имущественных
последствиях нарушения права социалистической собственности, нарушения
права

1 М. М. Агарков решительно протестует против сближения института
возмещения внедоговорного вреда с институтами права, преследующими цели
общего предупреждения. «Обязательства из причинения вреда, — пишет М. М.
Агарков, — направлены прежде всего на возмещение вреда потерпевшему»
(«Гражданское право», учебник для юридических институтов, 1944, т. I,
стр. 317—318). Однако в дальнейшем изложении (стр. 319) М. М. Агарков
все же подчеркивает и вторую, по его мнению, задачу института возмещения
внедоговорного вреда: «Социалистическое общество заинтересовано в том,
чтобы от противоправно причиненного вреда не страдали ни общество в
целом, ни потерпевший». Задача предупреждения в общем плане здесь
рассматривается как первоочередная.

Более последовательную позицию занимает Е. А. Флейшиц, подчеркивая, что
непосредственная задача обязательства из причинения вреда — возмещение
вреда лицом, ответственным за вред, — не исключает и не затушевывает
общей предупредительной функции этих обязательств: «В своей
превентивной, воспитательной функции обязательства из причинения вреда
сближаются с наказанием, налагаемым в силу постановлений уголовного
законодательства» («Обязательства из причинения вреда и из
неосновательного обогащения», 1951, стр. 9).

личной собственности граждан, об имущественных — и только имущественных
— последствиях причинения вреда здоровью и жизни граждан.

Однако большой важности задача возмещения конкретного имущественного
вреда не является самодовлеющей. Одной этой задачей советское
гражданское право не может себя ограничивать, потому что наше
гражданское право — это отрасль социалистического права.

Принцип возложения обязаннности возмещения вреда на конкретное лицо в
советском социалистическом праве всегда включает в себя нечто большее,
чем стремление восстановить нарушенное в определенной поврежденной
имущественной сфере за счет нарушителя. В нашем гражданском праве важный
вопрос о возмещении конкретного вреда никогда не заслоняет собой более
широкого вопроса о борьбе с неправомерной вредоносностью вообще.

С. И. Аскназий высказал по этому вопросу в общем правильную мысль, когда
писал: «Не нужно искать каких-либо специальных правовых принципов для
обоснования ответственности и в этих случаях», имея в виду случаи
применения ст. 404 ГК. Конечно, дело не в особых правовых принципах,
подбором которых занимаются буржуазные правоведы. В связи со ст. 404 ГК
нужно выяснить цели, преследуя которые законодатель в некоторых случаях
устанавливает повышенную ответственность, не устанавливая ее в других.
Но вскрыть эту цель в ее развернутом виде и показать юридические
основания для повышения ответственности, с нашей точки зрения,
необходимо. Нас не может вполне удовлетворить то объяснение, которое
дает С. И. Аскназий, указывая, что «достаточным основанием такой
повышенной ответственности этих предприятий является особая правовая
охрана жизни, здоровья и имущества граждан, которую им должно
предоставить наше право».

Прежде всего это высказывание, правильное по существу, не охватывает
всего вопроса в целом. Статья 404 ГК охраняет имущественную сферу не
только граждан, но и юридических лиц — социалистических организаций.
Между тем в формулировке С. И. Аскназия вопрос об охране
социалистической собственности не затрагивается.

Затем нужно заметить, что и ст. 403 ГК охраняет те же права и блага, что
и ст. 404 ГК. Поэтому общая отсылка к защитной функции ст. 404 ГК,
очевидно, не может решить вопрос, по каким основаниям эти две нормы,
защищая одни и те же права и блага, устанавливают вместе с тем
ответственность, существенно различную по своей строгости.

1 С. И. Аскназий, Основные принципы Гражданского кодекса СССР а свете
решении XVIII съезда ВКП(б), «Советская юстиция» 1939 г. № 15—16, стр.

Требуется, следовательно, более углубленное изучение вопроса, при
котором многообразие форм защиты в отдельных случаях не затушевывалось
бы, а выступало бы с полной ясностью.

Необходимо войти в обсуждение тех особых неюридических оснований,
которые стоят за ст. 404 ГК и заставляют устанавливать более строгую
ответственность в сравнении со ст. 403 ГК.

Простая ссылка на понятие «источника повышенной опасности», о
вредоносном действии которого говорит ст. 404 ГК» помощи не оказывает,
поскольку это понятие само еще требует расшифровки. Необходимо, в
частности, определить, что такое «опасность» в смысле ст. 404 ГК и
почему она названа в ст. 404 ГК «повышенной». Разве существует
нормальная, обыкновенная опасность во всех других случаях? Не кажется ли
самой опасной та деятельность, которая уже причинила вред в данном
случае? Но если так, то почему за вред, уже причиненный вне условий,
предусмотренных ст. 404 ГК, ответственность все же менее строгая, чем по
ст. 404 ГК? Где граница, которая отделяет одну «степень опасности» от
другой?

Ответить на эти вопросы, по нашему мнению, можно только после изучения
предварительного вопроса о природе воспитательного воздействия норм
советского права.

Каждая норма советского социалистического права ставит перед собой
воспитательную задачу. Задача эта в том, чтобы предупредить,
предотвратить появление, распространение, повторение неугодных закону,
т. е. вредоносных для нашего общества, фактов. Гражданско-правовые нормы
не составляют исключения — каждая из них ставит указанные задачи так
называемого общего и специального предупреждения. Ни у кого не вызывает
сомнения, что такой смысл имеют те нормы гражданского права, которые
возлагают ответственность по началу вины. Возложение материальной
ответственности на лицо, виновное в причинении вреда, воздействует на
сознание, волю, чувства не только данного правонарушителя, но и на
других членов общества.

Никем не оспаривается, что гражданско-правовая ответственность в этом
случае является орудием воспитания и предупреждения точно так же, как и
соответствующие соприкасающиеся институты других отраслей права:
например, права административного, права уголовного 1.

Вместе с тем очевидно, что нормы гражданского права о возмещении вреда
не могут рассматриваться как неизменные спутники, дополняющие институты
других отраслей права: например, уголовно-правовые нормы, которые
устанавливают наказания для правонарушителей, причиняющих вред личности
или имуществу,

1 Обзор практики Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда
СССР в случаях преступных нарушений правил уличного движения работниками
автотранспорта и городских железных дорог см. в журнале «Советская
юстиция» 1941 г. № 8, стр. 24—30.

в частности, за причинение телесного повреждения, смерти, за кражу и т.
д.

Гражданско-правовой институт возмещения вреда не приходит в действие,
когда, несмотря на факт правонарушения, у потерпевшего лица нет
имущественного вреда. При отсутствии имущественного вреда нет и
гражданско-правовой ответственности 1. В этом — односторонность
рассматриваемого гражданско-правового института, в этом — необходимость
дополнения его нормами в других отраслях права. В советском
социалистическом праве — и только в нем — этот вопрос разрешается научно
и гармонично. Физическая боль, нравственное страдание, горе утраты
близкого человека не принижаются в советском праве и не расцениваются на
деньги. В противоположность буржуазно-правовым системам, которые не
стесняются все и вся выражать в денежном чистогане — и честь, и
достоинство человека, и его совесть, — советское право борется с
преступлениями против личности, не имеющими имущественных последствий,
за пределами гражданского права — с помощью административно-правовых и
уголовно-правовых норм. Граница гражданского права как права,
регулирующего в основном имущественные отношения, ясно выступает таким
образом и в области регулирования ответственности за правонарушение. Но
вместе с тем нормы других отраслей права, сопряженные в известных
случаях с гражданско-правовым институтом возмещения вреда, сами по себе
не во всех случаях оказываются достаточными для успешной борьбы с
вредоносными неправомерными фактами. Нормы административного права и тем
более нормы уголовного права охватывают лишь небольшую сравнительно
часть вредоносных правонарушений (имея здесь в виду имущественную
вредоносность). Сплошь и рядом в уголовном порядке дело против
правонарушителя прекращается или даже вовсе не возбуждается, поскольку
поведение лица, причинившего вред, не образует состава преступления. В
таких случаях на гражданско-правовой институт возмещения вреда, и только
на него, ложится вся тяжесть общей задачи предупреждения

1 Заведующий гаражом Ю. и шофер Т. были осуждены в уголовном порядке за
их виновное поведение, которое привело к автомобильной катастрофе,
повлекшей за собой увечье истца гр-на П. Тем не менее гр-ну П. было
отказано в иске, и ГКК Верховного суда РСФСР признала решение народного
суда правильным. В своем определении ГКК писала: «Прибылову было
отказано в присуждении разницы…, ибо материальное положение Прибылова
таково, что выплачиваемая ему пенсия—687 р. 71 к. обеспечивает его в
достаточной степени» («Судебная практика РСФСР» 1931 г. № 12, стр. 6—7).
Если в этом деле, как оно отражено в опубликованном материале, не совсем
ясен вопрос, полностью ли возместила пенсия заработок, утраченный
потерпевшим, то в деле 1949 года по иску гр-на М. никаких сомнений в
этом отношении не возникает.

Суд отклонил иск потерпевшей ввиду того, что пенсия — 142 р. 50 к. в
месяц, получаемая в порядке социального страхования, «полностью
возмещает ущерб, выразившийся в утрате трудоспособности на 35%». В этом
деле вина администрации в смысле ст. 413 ГК была вне спора.

вреда и подобного рода случаев. В других же случаях в гражданском
порядке перед потерпевшим должно нести ответственность не то лицо,
которое осуждено, наказано в уголовном или в административном порядке.
Здесь сфера действия норм гражданского права значительно шире, чем сфера
действия административной или уголовно-правовой нормы. Эту особенность
гражданско-правового института возмещения вреда наша судебная практика
давно учла.

Так, в своем определении от 15 апреля 1936 г. «Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда РСФСР указывала: «То обстоятельство, что X. был
осужден 1 за нарушение правил езды на автомобиле, не освобождает
владельца источника повышенной опасности от имущественной
ответствен-ности перед потерпевшим…» 2.

Вместе с тем судебная практика в течение трех десятилетий
после-довательно отвергает соображения о сложении ответственности с
владельца «источника повышенной опасности» в тех случаях, когда такой
владелец или его агенты оправданы уголовным судом за отсутствием состава
преступления, вследствие их невиновности.

По делу гр-на В. Судебная коллегия Верховного суда РСФСР’ писала в
определении (1949 г.): «Истец В. вправе на основании ст. 404 ГК
требовать возмещения независимо от разрешения уголовного дела о
привлечении шоферов столкнувшихся машин к ответственности за нарушение
правил уличного движения».

«Оправдание в уголовном порядке заведующего тепловозным депо, — писала в
одном из своих определений ГКК Верховного суда РСФСР, — не лишало
гражданский суд права поверки обстоятельств, сопровождающих несчастный
случай, вызвавший смерть мужа истицы» 3.

Здесь ясно проведена мысль, что гражданская ответственность может
существовать там, где уголовной ответственности нет. Это вполне
соответствует указанию, которое Пленум Верховного суда РСФСР дал в своем
разъяснении от 28 июня 1926 г.: «При применении ч. ч. 2 и 3 ст. 413 ГК
суд обязан каждый раз надлежащим образом установить в гражданском деле и
точно указать, в чем конкретно заключается преступность действия или
бездей-

1 Имеется в виду осуждение шофера X. приговором суда в уголовном
порядке.

2 «Советская юстиция» 1936 г. №18, стр. 23—24. Подчеркнуто мной,—Б.
А.).

Та же идея разделения вопросов уголовной вины и ответственности от
вопросов о гражданской ответственности проведена в определении
Уголовно-кассационной коллегии Верховного суда РСФСР по делу № 2186 по
обвинению Я. («Судебная практика РСФСР» 1930 г. № 1, стр. 15).

3 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 19 ноября 1925 г. по делу №
34291. Цитирую по книге Л. Майданика, Регрессные иски профсоюзов и иски
потерпевших к предприятиям, М., 1946, стр. 86.

ствия предпринимателя, приведшая, по мнению суда, к увечью» 1.

В своем инструктивном письме № 1 за 1926 г. ГКК Верховного суда РСФСР
касается двух вопросов, связанных с соотношением уголовного и
гражданского правонарушения. Во-первых, рассматривается случай, когда
«иск был предъявлен в уголовном процессе и уголовным приговором признано
право истца на удовлетворение его гражданского иска, причем суд передал
дело в порядке ст. 329 УПК в гражданский суд для определения размеров».

В этом случае ГКК с полным основанием предлагает судам при рассмотрении
дела в гражданском порядке «отказывать сторонам в вызове таких
свидетелей, которые вызываются не для установления или опровержения
размера исковых требований» 2. Пересмотр вопроса о самом праве на
возмещение вреда невозможен, — этот вопрос уже разрешен уголовным
приговором.

Однако тем самым не исчерпано еще соотношение между гражданским и
уголовным правонарушением. Факт вины потерпевшего, как известно, может
повлечь за собой и уменьшение размера иска, подлежащего удовлетворению,
но также и полный отказ в иске 3. Очевидно, что рассматривая вопрос в
порядке гражданского судопроизводства, никогда нельзя отказаться от
выяснения степени вины самого потерпевшего, тем более, что в уголовном
порядке суд решает не этот вопрос, а вопрос о вине правонарушителя.
Однако гражданский суд, устанавливая вину потерпевшего, уже не может
вовсе отвергнуть его иск, так как это противоречило бы правилу об
уголовной преюдиции, данному в ст. 13 и 329 УПК.

Вот почему нужно считать правильным указание циркуляра Верховного суда
РСФСР от 26 января 1926 г. № 1, а именно, что «предоставленное…
уголовному суду ст. 329 УПК право передачи иска в гражданский суд для
подробного расчета или собирания дополнительных сведений может быть
использовано уголовным судом лишь в исключительных случаях, при
фактической невозможности произвести все сложные расчеты, по
гражданскому иску в том же судебном заседании, в котором разрешается по
существу уголовное дело» 4.

Другой вопрос, касающийся соотношения гражданского и уголовного
правонарушения, также затронутый в инструктивном

1 См. Сборник разъяснений Верховного суда РСФСР, изд. «Советское
законодательство», 1932, стр. 97 и сл.; Л. Майданик, Регрессные иски
профсоюзов и иски потерпевших к предприятиям, М., 1946, стр.
88—89;«Еженедельник советской юстиции» № 29.

2 «Справочник по вопросам судебной практики», Юриздаг, 1937, стр. 143.

3 Ст. ст. 403 и 404 ГК; постановление Пленума Верховного суда СССР от
10 июня 1943 г., п. 12.

4 Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, официальное издание 1948 года,
стр. 188—189.

письме ГКК РСФСР за 1926 г. № 1 —относится к прекращению уголовного
дела в стадии следствия. Идея принципиальной независимости этих двух
сторон правонарушения дана здесь в урезанном виде.

Коллегия писала, что «прекращение уголовного дела… не может служить
для гражданского суда основанием к отказу в иске об убытках», но здесь
же подчеркивалось, что дело идет только о прекращении уголовного дела
«за недостатком улик, а также по амнистии или по применению к ст. 6
УК»1.Согласиться с этим правилом едва ли возможно. Пленум Верховного
суда РСФСР нашел, что даже вступивший в силу оправдательный приговор
суда по уголовному делу не предрешает вопроса об ответственности в
гражданском порядке. При этом подразумевалось, конечно, что в уголовном
процессе не был заявлен и разрешен гражданский иск потерпевшего 2.

Для гражданского суда, как мы видели, обязательны факты, установленные в
приговоре по уголовному делу 3. Факты эти могут быть как положительными,
так и отрицательными. Таково, например, наличие или отсутствие причинной
связи между поведением лица и вредоносным результатом. Однако, если
правило об обязательности для гражданского суда фактов, установленных в
приговоре уголовного суда, покоится на ст. 13 Уголовного кодекса РСФСР,
то суждение следственных органов о фактах, ими расследованных в силу
закона, не связывает суждения гражданского суда при решении вопроса о
гражданской вине сторон или о противоправности в смысле нарушения
гражданско-правовых норм, или, наконец, о причинной зависимости
вредоносного результата от действия «источника повышенной опасности».

Рассматривая в гражданском порядке иск потерпевшего, суд должен
составить себе самостоятельное суждение по этим существенным моментам
гражданской ответственности.

Итак, вопрос о воспитательном и предупредительном значении
гражданско-правовой нормы ясно решается в положительном смысле, когда
гражданская ответственность возлагается по началу вины. Уголовная
преюдиция является здесь только привходящим, далеко не всегда
встречающимся фактором. Поэтому гражданско-правовая норма о возмещении
вреда по началу вины имеет свой самостоятельный воспитательный и
предупредительный смысл независимо от нормы уголовно-правовой.

1 «Справочник по вопросам судебной практики», Юриздат, 1937, стр. 143;

Л. Майданик, Регрессные иски профсоюзов и иски потерпевших к
предприятиям, М., 1946, стр. 88.

2 Постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 20 февраля 1928 г.
(протокол № 5); Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, официальное
издание 1948 года, стр. 159.

3 См. указанное постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 20
февраля 1928г.

IV

О каком, однако, воспитательном и предупредительном значении нормы,
возлагающей обязанность возместить вред на конкретного причинителя,
можно говорить, когда этот причинитель вреда не виновен? Если человеку
по поводу его поведения нельзя сделать конкретного упрека, то, ведь, это
значит, что мы не можем ему сказать: в подобных случаях веди себя не
так, как ты вел себя, а так-то и так-то.

Поскольку в советском гражданском праве существует и помимо ст. 404 ГК
немало норм, возлагающих ответственность независимо от момента вины,
поставленный вопрос о внутреннем основании ответственности в таких
случаях получает большое практическое значение.

Этот вопрос, однако, привел в затруднение наших цивилистов. Некоторые из
них в 20-х годах просто отмахнулись от воспитательного и
предупредительного значения правовых норм, устанавливающих так
называемую «абсолютную ответственность». Они усвоили себе пресловутую
«теорию риска», не задумываясь над тем, что пересаживают на советскую
почву враждебное советской идеологии буржуазное «учение».

Другие авторы (проф. Агарков) признали существование в нашем гражданском
праве изъятия из правила ответственности по началу вины 1. Но основание
ответственности в подобных исключительных случаях эти авторы искали все
в том же начале вины. В случае ст. 404 ГК они извлекали его из норм,
посвященных привходящим факторам — вине потерпевшего, праву регресса
органов социального страхования.

Наконец, согласно третьему взгляду (Хаскина) всякая гражданская
ответственность за причинение вреда, в том числе и ответственность,
установленная ст. 404 ГК, ст. 78 Воздушного кодекса СССР и т. д., может
покоиться только на принципе вины 2.

С этой точки зрения нет особого вопроса об основании так называемой
«абсолютной ответственности». Этот случай объявляется кажущимся
отступлением от принципа вины.

К рассмотрению каждой из трех названных позиций мы и переходим.

а) Попытка пересадить на советскую почву буржуазное учение о принципе
ответственности за «источник повышенной опасности» сначала приняла форму
утверждения, будто наше право всегда следует или должно следовать так
называемой «теории

1 См. «Гражданское право», учебник для юридических вузов, 1944, т. I,
стр. 337: «Ст. 404 создает лишь по практическим соображениям изъятие из
принципа вины».

2 Т. С. Хаскина, Основные начала ответственности за внедоговорный вред
по советскому гражданскому праву (Автореферат диссертации), Л., 1950.

риска», или «профессионального риска», или теории «разложения вреда» и
т. п.

Сторонники этого направления, как известно, ставили перед собою широкую
задачу. Они стремились объяснять по принципу «риска» ответственность
даже в общем случае ст. 403 ГК. Однако эти предложения вовсе изгнать
начало вины из советского гражданского права давно уже разоблачены как
ненаучные, враждебные марксистско-ленинско-сталинскому мировоззрению, и
сданы в архив истории. Принцип вины в ст. 403 ГК никем теперь не
оспаривается. Что же касается случаев повышенной ответственности (ст.
404 ГК, ст. 78 Воздушного кодекса СССР и др.), то «теорию риска», к
сожалению, не забыли у нас и до сих пор. Иногда ссылки на «момент риска»
встречаются и в судебной практике.

Так, в определении по делу А. Кудухашвили Судебная коллегия по
гражданским делам Верховного суда СССР писала, между прочим: «Трамвай по
ст. 449 Гражданского кодекса Азербайджанской ССР отнесен к источникам
повышенной опасности для окружающих и, следовательно, должен нести
связанный с его эксплуатацией риск» 1.

Соображения о «риске» как основании ответственности по ст. 404 ГК в
последние годы встречались иногда и в практике других судебных органов.
Однако нужно отметить, что в судебной практике, относящейся ко второй
главной фазе развития Советского государства, мы имеем дело, собственно,
не с попытками обосновать судебные решения «теорией риска», а, скорее,
со случайным употреблением ее терминологии. Одно дело, когда, вместо
того чтобы сказать — «предприятие несет ответственность», говорят —
«предприятие несет риск»; другое дело, когда самую ответственность лица
объясняют принципом риска. Только в последнем случае момент риска
выступает как специфический термин так называемой «теории риска».

В первой же главной фазе развития Советского государства «теория риска»
довольно широко использовалась в судебных решениях именно как основной
аргумент.

В 1927 году Пленум Верховного суда РСФСР аргументировал, например, по
делу гр-на Л. применение ст. 403 ГК вместо ст. 404 ГК следующими
соображениями:

«Как буквальный смысл ст. 404 ГК, так и приведенные в ней примеры ясно
показывают, что в данном случае имеются в виду

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР 1939 г. № 79 по делу А. Кудухашвили с Управлением бакинского
электрического трамвая — Сборник постановлении Пленума и определений
коллегий Верховного суда СССР за 1938 г. и первое полугодие 1939 г., М.,
1940, стр. 15. Подчеркнуто мной.— Б. А.

Статья 449 ГК Азербайджанской ССР соответствует ст. 404 ГК РСФСР.

предприятия или части предприятий, связанные с особым риском» 1.

«Ответственность за несоблюдение указанных мер (по технике
безопасности.—Б. А.),—писал в 1926 году Пленум Верховного суда РСФСР по
делу Озорина, — есть ответственность…, основанная непосредственно на
законе и исходящая из принципа профессионального риска (ст. ст. 403— 404
ГК)» 2.

Здесь даже виновное нарушение правил техники безопасности было заменено
соображением о «профессиональном риске», а ст. 403 ГК была совершенно
уравнена по смыслу со ст. 404 ГК:

обе одинаково выдавались за случаи, когда закон основывает
ответственность якобы на начале «риска».

Первыми по времени цивилистами, которые попытались обосновать на
советской почве «теорию риска», были А. Гусаков, И. Либба и др.

Эти авторы исходят, как они заявляют, из «хозяйственных соображений». Но
не трудно видеть, что эти соображения ничего общего не имеют с советской
социалистической действительностью, с советским социалистическим
хозяйством. Они заимствованы из действительности капиталистической. С
точки зрения хозяйственной, писали эти авторы, недопустима такая
деятельность, которая не в состоянии покрыть из пользы, от нее
извлекаемой, ущерб, причиняемый ею. Если бы разработка рудников,
неразрывно связанная с оседанием почвы, обвалами поверхности и т. д.,
давала меньше дохода, чем причиняемый ею, вред, то в обычных
хозяйственных условиях пришлось бы закрыть эти рудники. Если бы железные
дороги калечили столько людей, что из транспортных доходов нельзя было
бы дать имущественного возмещения оставшимся без кормильца или
искалеченным жертвам транспорта, то положение было бы совершенно
нетерпимым, и т. д. и т. п.

Приведенные взгляды на несчастные случаи, порождаемые «источниками
повышенной опасности», — это резко выраженные буржуазно-фаталистические
взгляды. Жертвы деятельности капиталистического предприятия
рассматриваются как неизбежное следствие непреложного закона природы. И
в действительности в мире капитализма несчастные случаи в быту, на
транспорте, на производстве растут из года в год. Так, в США вследствие
плохих условий работы, переутомления, отсутствия техники

1 Постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 21 февраля 1927 г.
(протокол

№ 6)—«Сборник разъяснений Верховного суда РСФСР» изд-во «Советское
законодательство», 1932, стр. 106, или «Судебная практика РСФСР» 1927 г.
№ 6,стр.2. Подчеркнуто мной.—5. А.

2 Сборник циркуляров и важнейших разъяснений Пленума Верховного суда
РСФСР, январь 1925 г.—май 1926 г., Юриздат, 1927, стр. 169 (протокол № 7
от 19 апреля 1926 г.).

безопасности на предприятиях каждый год погибает от несчастных случаев
на производстве около 20 000 рабочих, а несколько сот тысяч становятся
инвалидами 1.

В книге о «Бытовом травматизме» американец Нейшюц приводит официальные
данные, по которым в 1946 г. в США от несчастных случаев в быту погибло
34 000 человек, тяжело и легко ранено 5 миллионов 2.

Пропагандируя «теорию риска», буржуазный юрист как бы говорит —
бесполезно понуждать предпринимателя что-либо менять на своем
предприятии ради избежания несчастных случаев: ведь предприниматель
бессилен бороться с законами природы, которые никому не подвластны.

Весь вопрос следует, по мнению «теоретиков риска», свести к выплате
«разумных» (т. е. наименьших) компенсаций. Единственно, что нужно
предпринимателю сделать, — это подсчитать, стоит ли игра свеч. Если
предприятие способно выдержать «профессиональный риск» расплаты с
калеками производства, то дело себя оправдывает. И это чудовищное
рассуждение предлагали принять на вооружение в науке советского
социалистического гражданского права! Другие авторы того же направления
высказывались не так откровенно, но в сущности проповедовали то же
самое.

«Статья 404 ГК, — писал А. Гусаков, — мотивирует исключительную
ответственность железных дорог тем, что «деятельность их связана с
повышенной опасностью». Нельзя, конечно, утверждать, что в приведенных
словах содержится ехрrеssis vеrbis (вполне ясно — Б. А.) ссылка на
профессиональный риск; не подлежит, однако, сомнению, что где есть
источник повышенной опасности, там должен существовать и тот риск,
который называется профессиональным» 3.

Ученик и последователь Гусакова И. Либба утверждал: «Только понятие
«профессиональный риск» в состоянии обосновать и объяснить
ответственность железнодорожного предприятия как договорную…, так и
внедоговорную… В сущности, Кодекс (ст. 404 ГК) исходит при определении
внедоговорной ответственности железной дороги за «профессиональный
деликт» из понятия «профессиональный риск», так как основанием
ответственности служит повышенная опасность, созданная самой
деятельностью железной дороги» 4.

Несколько позднее И. Либба заявлял, что «в установлении понятия
«профессионального деликта» и содержится ключ к пони-

1 Проф. Н. Рубакин, Арифметика могильщиков, «Литературная газета» 29
ноября 1951 г.

2 Цитируем Нейшюца по указанной статье проф. Н. Рубакина.

3 Предисловие А. Гусакова к цитируемой ниже работе И. Либба.

4 И. П. Либба, Ответственность железных дорог за целость груза и
срочность доставки, 1924, стр. 33.

манию природы и границ деликтной ответственности по ст. 404 ГК» 1.

Что экономнее — закрыть предприятие или выплачивать пенсии лицам,
получившим увечье от дурной постановки техники безопасности? — вот как
ставили вопрос сторонники теории «профессионального риска». В этих
высказываниях видно влияние всех трех формулировок «теории риска»,
распространенных в буржуазном праве. Формулировки эти, как известно,
таковы:

а) «Чья прибыль, того и убыток».

б) «Чей интерес, того и убыток».

в) «Кто создал повышенную опасность, тот за нее и отвечает».

Различия между этими тезисами кажутся на первый взгляд значительными, но
это только на первый взгляд. На самом деле все три формулировки
проникнуты одной идеей охранения интересов предпринимателя, оправдания
его «права» сохранить за собой прибыль в неурезанном виде. Каждая из
формулировок лишь по-разному маскирует эту общую идею.

Так, в первом тезисе как будто ясно сказано, что убыток от случая
бесповоротно возлагается на предпринимателя, получающего прибыль. Но мы
видели, как сторонники теории «риска» прочли вторую, подразумеваемую
часть формулы: повысь тариф до безубыточности, не забудь о прибыли или
прикрывай свое заведение.

Во втором тезисе не напрасно речь идет об интересе. Рискует тот, кто
заинтересован, — это каламбур, основанный на двусмысленности слова
«интерес» и позволяющий замять разговор о предпринимательской прибыли.
Заинтересованными же в существовании капиталистического предприятия
оказываются не капиталисты, а лица, пользующиеся услугами предприятия, —
покупатели, пассажиры и т. д. «По справедливости», в буржуазном ее
понимании, они-то—«публика»—и призваны, в конечном счете, принять на
свои плечи убытки от случая. Иначе предприниматель оказывается
обремененным «напрасно»; на него ведь возлагается риск за случай при
ведении дела в чужом интересе, в интересе публики!

Наконец, третий тезис. Он сформулирован абстрактно и выглядит даже
величественно: внесший в мир зло, за него да ответит! Ни об интересе,
ни, тем паче, о прибыли в этой юридической паремии-заповеди нет речи. За
случай отвечает всякий, применяющий «источник повышенной опасности».

Но вопрос об интересе не так легко ликвидировать. Спрятанный в
абстрактном афоризме, он сам собой возникает: для чего,

1 И. П. Либба, Железные дороги и ст. 404 РК, «Вестник путей сообщения»
1905 г., вып. Х—XI (№ 7/8),см. юридический отдел, «Вопросы транспортного
права».

в чьем интересе «зло» источника повышенной опасности вносится в мир
предпринимателями-капиталистами?

По словам буржуазных идеологов, все дело здесь якобы «в общественном
служении» капиталистов интересам публики. По делам же самих
капиталистов, хозяев этих идеологов, общественный интерес здесь — не
больше, чем средство для получения прибыли, и не больше, чем ширма, за
которой убытки от несчастных случаев оплачиваются за счет публики. На
самом же деле общественный интерес только случайное, не осознаваемое
капиталистом следствие его деятельности.

Товарищ Сталин пишет: «Когда русские капиталисты совместно с
иностранными капиталистами усиленно насаждали в России современную
крупную машинизированную промышленность…, они, конечно, не знали и не
задумывались над тем, к каким общественным последствиям приведет этот
серьезный рост производительных сил…, — они просто хотели расширить до
крайности промышленное производство, овладеть колоссальным внутренним
рынком, стать монополистами и выкачать из народного хозяйства побольше
прибыли, — их сознательная деятельность не шла дальше их будничных
узкопрактических интересов» 1.

Даже там, где из уст капиталистов и их лакеев раздаются призывы принять,
наконец, некоторые меры к снижению травматизма на производстве, эти
призывы основаны на точном расчете только собственных выгод
капиталистов. Гигиенист Брэндэдж убеждает капиталистов принимать меры по
охране рабочих от несчастных случаев на том основании, что «снижение
времени болезни рабочего на три четверти даст предпринимателю экономию в
4000 долларов в год на каждую тысячу рабочих, занятых у него на
предприятии… А путем предупреждения несчастных случаев предприниматель
сможет сэкономить не менее 12000 в год на каждую тысячу рабочих» 2.

Таким образом, любая разновидность «теории риска», созданная буржуазной
правовой доктриной для буржуазного обихода, содержит в себе в конечном
счете не что иное, как заботу о прибыли предпринимателя.

Прибыль в неурезанном виде предприниматель вправе оставлять себе — это
его прибыль. Убытки же с благословения «теорий риска» предлагается нести
«всем заинтересованным» лицам, которые волею судеб не могут обойтись без
услуг монополиста-предпринимателя. Это ни в каком случае не убытки
предпринимателя! Распределение осуществляется здесь по принципу: кому
вершки, а кому корешки.

1 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 560-561. Подчеркнуто мной
Б. А.

2 Проф.И. Рубакин, Арифметика могильщиков, «Литературная газета» 29
ноября 1951 г.

В 1944 году М. М. Агарков, в 1947 году Т. Б. Мальцман 1, монографически
исследовавшая вопрос, решительно отвергли для советского
социалистического права «теорию риска» во всех ее вариантах.

В учебнике «Гражданское право» в 1944 году М. М. Агарков указывал, что
теория «разложения вреда» между всеми членами общества «не может быть
признана правильной для объяснения ст. 404 ГК» потому, что «этой статьей
предусматривается ответственность и за такую деятельность, при которой
указанное разложение вреда не может иметь места» 2. Все опровержение
сведено здесь, в сущности к указанию, что действие ст. 404 ГК
распространяется и на граждан — личных собственников автомобилей.
Замечание верное, но явно недостаточное. М. М. Агарков ведет здесь спор
с теорией «риска» исключительно на догматической почве, не затрагивая
корней вопроса.

Против тезиса «чья прибыль, того и убыток» М. М. Агарков выдвинул такое
соображение:

«Статья 404 ГК не основана на этом принципе. Железные дороги, трамвай,
фабрично-заводские предприятия являются у нас социалистическими
предприятиями, составляющими общенародное достояние (ст. 6 Конституции
СССР). В противоположность капиталистическим предприятиям они существуют
не для извлечения выгоды, а для обслуживания интересов социалистического
общества в целом и отдельных его членов» 3.

Против принципа возложения ответственности по правилу «убытки лежат на
заинтересованном лице» М. М. Агарков говорит:

«Для социалистического права эта теория также не пригодна. Деятельность
социалистического предприятия происходит не в частных интересах, а в
интересах социалистического общества. Поэтому создание этой
деятельностью какого-либо специфического риска (риска для прохожих от
движения трамвая, риска от диких животных в зоологическом саду и т. д.)
не может обосновать правила ст. 404 ГК…, так как любая деятельность
направлена на какие-то цели, служит каким-то интересам, то
последовательное проведение теории риска выходило бы далеко за пределы
ст. 404, означало бы отказ от вины как общего основания обязанности
возместить вред» 4.

Эти возражения против момента извлечения прибыли как основания
ответственности по ст. 404 ГК правильны, достаточны, убедительны.
Напротив, критика той разновидности «теории риска», которая подчеркивает
в качестве основания повышенной

1 Т. Б. Мальцман, Научная сессия аспирантов ВИЮН 26—27 июня 1947 г.
Тезисы докладов, М., 1947.

2 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, 1944,т. I, стр.
336.

3 Там же, стр. 356.

4 Там же, стр. 336.

ответственности момент «интереса», не полна и снижена почти до уровня
догматического спора.

Правильно, конечно, что «деятельность социалистического предприятия
происходит не в частных интересах, а в интересах социалистического
общества». Но если ограничиваться только этим замечанием, то следовало
бы логически закончить его выводом: значит и ответственность за вред,
случайно причиняемый социалистическим предприятием, должно нести не само
предприятие, а все социалистическое общество, в интересах которого
предприятие действует. Этот вывод потрясает норму ст. 404 ГК, которая
возлагает ответственность за вред, причиненный «источником повышенной
опасности», именно на конкретного владельца «источника повышенной
опасности», например, на данное предприятие, а не на все общество. Такие
соображения не опровергают буржуазной «теории риска» в ее, пожалуй,
наиболее вредном варианте. Положение осложняется еще больше, если
вспомнить, что в социалистическом обществе владельцами «источников
повышенной опасности» — и не в малых количествах — оказываются граждане,
пользующиеся автомашинами исключительно для себя. Нельзя ли хоть к этим
случаям приспособить «теорию риска»? Нельзя ли, наконец, применить
«теорию риска» к тем владельцам «источников повышенной опасности»,
которые являются кооперативными организациями. В собственности колхозов,
промысловых кооперативных артелей находится внушительное количество
‘машин, тракторов, автомобилей и т. д. Вместе с тем каждое кооперативное
объединение, будучи социалистической организацией, выступает как
обособленное предприятие, как юридическое лицо. Оно имеет свою отдельную
кооперативную собственность, свое обособленное имущество, не сливающееся
с собственностью и имуществом других кооперативных артелей, союзов и со
всенародной государственной собственностью. Может быть, «теория риска»
приложима именно здесь, поскольку кооперативные организации в связи с
обособлением имущества, принципом распределения части прибыли между
членами и т. д. имеют наряду с общественным также известный свой особый
«интерес» в деятельности предприятия?

На эти вопросы нет ответа в критических замечаниях Агаркова по поводу
«теории риска».

Но даже и в плоскости догматических соображений в этих замечаниях не все
обстоит благополучно. Как мы видели, в опровержение «теории риска» М. М.
Агарков сослался на несовместимость ее с началом вины. Если начало вины,
как это доказано, является общим принципом внедоговорной
ответственности, то нет якобы места для применения «теории риска».

Однако ст. 404 ГК говорит о специальном случае ответственности — об
ответственности за действие «источника повышенной опасности». М. М.
Агарков вовсе не доказал, что с общим началом ответственности за вину не
может сочетаться другое начало

ответственности в специальных случаях. М. М. Агарков сам указывал, что
«Наряду с ответственностью за виновное причинение вреда, которая и
является общим правилом, Гражданский кодекс признает ответственность без
вины» 1.

После этого напрасно уже утверждать, что «ответственность за вред,
причиненный источником повышенной опасности, не вводит в наше право
какого-либо нового принципа построения ответственности наряду с
принципом вины 2.

Если наряду с ответственностью за вину в других случаях установлена
ответственность независимо от вины, то, повидимому, за этими разными
случаями ответственности стоят и разные принципы.

«Статья 404 создает лишь по практическим соображениям изъятие из
принципа вины» 3, — пытается в заключение выйти из трудности М. М.
Агарков.

Но разве практика не нуждается в опоре теории, и разве факты, не
укладывающиеся в рамки теории, не требуют проверки, пересмотра
недостаточной теории? Предположение же о том, что норма ст. 404 ГК не
обоснована якобы внутренне и порождена лишь практическими соображениями,
мы решительно отвергаем.

На конструкции ст. 404 ГК, предложенной самим М. М. Агарковым, нам
придется еще остановиться. Здесь достаточно указать, что, критикуя
«теорию риска», М. М. Агарков вовсе не исключил возможности применения
этой теории, хотя бы в порядке изъятия из общего начала ответственности
за вину. Вот почему возражения Агаркова против «теории риска»
недостаточны и не могут удовлетворить советскую науку гражданского
права.

Между тем «теория риска» принципиально негодна для советского
социалистического права. Она искажает нашу действительность, в ложном
свете преподносит политику советской власти в вопросе ответственности за
гражданское правонарушение. В «теории риска» остается за бортом основа,
ядро всего вопроса — сталинская забота о людях, неуклонное стремление
советских людей под руководством Партии и Советского правительства всеми
мерами создать безопасные условия работы на любом производстве, добиться
безаварийности и абсолютной безопасности использования всех видов
современного транспорта.

Вместо могучего большевистского стремления подчинить человеку
закономерности природы, хилая «теория риска» предлагает робко
остановиться перед якобы непреложными «естественными пределами» развития
человеческой науки и техники. Вместо безоговорочного требования
непременно и быстро изжить несчастные случаи на производстве, на
транспорте, в быту, — «тео-

1 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, 1944, т. I, стр.
335.

, стр. 337.

2 Там же.

ретики риска» с ученым видом твердят о стабильности, о неизбежности
человеческих и имущественных жертв, связанных с применением «источников
повышенной опасности», о статистической «доказанности» этих жертв и т.
п.

При капитализме и при любом другом эксплуататорском строе все стремления
предпринимателей направлены только на получение наибольшей прибыли.
Важно получить эту прибыль от любого нового технического средства, как
можно скорее и непосредственнее. Дальнейшим же вредоносным проявлением
закономерностей природы, давших на первых порах искомые барыши,
эксплуататор не интересуется. Примеров такого неполного и своекорыстного
использования закономерностей природы в капиталистическом мире можно
привести несчетное число. Достаточно напомнить, что хищническое
отношение к богатейшим земельным угодьям Северной Америки в одно
столетие превратило миллионы акров земли в безнадежные, унылые пустыри,
что в странах капитализма непрерывно растут аварийность и травматизм на
производстве, на транспорте. «Теория риска» черпает свою «силу» не из
закономерностей природы и общества вообще, а только из закономерностей
эксплуататорского, в частности капиталистического общества, которое не
хочет и не может вполне овладеть закономерностями природы. Отсюда
«пессимизм» злополучных «теоретиков риска» в отношении несчастных
случаев на производстве, на транспорте и т. д.

Эти лжеученые рассуждения, конечно, наруку предпринимателю-капиталисту.
Они помогают экономить на расходах по технике безопасности, они
перелагают всю ответственность за жертвы предпринимательской
деятельности — в зависимости от вкуса — «на волю божию» или на
«неизмененные» законы природы. Но какое отношение этот идеологический
хлам имеет к науке советского социалистического права? Какое значение он
может иметь в социалистическом обществе, не считающемся с затратами,
чтобы оберечь жизнь, здоровье своих членов — строителей социализма?
Разумеется — никакого.

После раскрытия сущности буржуазной «теории риска», неразрывно связанной
с буржуазным же «дурным» толкованием статистики несчастных случаев и с
буржуазным же стремлением в своих интересах сбить с толку общественное
мнение, — тусклыми и второстепенными выглядят догматические стычки с
пресловутой «теорией риска».

Дело, очевидно, не в том, чтобы показать, как неудачна попытка
искусственно приладить «теорию риска» к формальному составу ст. 404 ГК
после выхолащивания из этой статьи ее качеств нормы социалистического
права.

Так обстоит дело с критикой буржуазной «теории риска». Нельзя вместе с
тем признать достаточными и те соображения, которые приведены нашими
цивилистами как собственные конструкции, чтобы объяснить норму ст. 404
ГК.

Агарков сводит весь вопрос к понятию повышенной заботливости. Такую
заботливость должен будто бы проявлять владелец «источника повышенной
опасности», независимо от того, является ли этот источник
производственным предприятием или использованием общественного или
личного транспорта.

«Ст. 404, — пишет М. М. Агарков, — создает стимул для повышенной
бдительности лиц, деятельность которых вызывает повышенную опасность для
окружающих» 1.

«Деятельность, представляющую повышенную опасность для окружающих, —
говорит в другом месте М. М. Агарков, — требует от тех, кто ею
занимается, особой бдительности. Закон должен стимулировать эту
бдительность».

«Закон учитывает еще трудность установления вины в случаях,
предусмотренных этой статьей (т. е. ст. 404 ГК. — Б. А.)… Таким
образом, ответственность за вред, причиненный источником повышенной
опасности, не вводит в наше право какого-либо нового принципа построения
гражданской ответственности наряду с принципом вины. Статья 404 создает
лишь по практическим соображениям изъятие из принципа вины» 2.

С нашей точки зрения, это объяснение М. М. Агаркова страдает тремя
пороками, каждый из которых заставляет от этого объяснения отказаться.
Прежде всего М. М. Агарков не замечает, что его теория ст. 404 ГК вовсе
не провозглашает (как он думает) изъятия для этой статьи Гражданского
кодекса из действия принципа вины (даже «практического» изъятия), а с
неизбежностью приводит к выводу, что ответственность по ст. 404 ГК
основана… на том же принципе вины.

Если закон требует от владельца «источника повышенной опасности»
какой-то особой бдительности, а при нарушении этой обязанности возлагает
ответственность за причиненный вред, то перед нами всем известная
конструкция возложения ответственности по принципу вины.

М. М. Агарков сам от этого вывода уклонился, зато Т. С. Хаскина прямо
выдвинула тезис: «вина является основанием ответственности и по ст. 403
и по ст. 404 ГК РСФСР» 3.

Этот вывод тем более справедлив для рассмотренной теории, что Агарков
придавал понятию «непреодолимой силы» субъективное значение — он считал
ее обстоятельством, превосходящим силы данного субъекта. Если на
владельца «источника повышенной опасности» ответственность возлагается
якобы за легчайшую

1 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, 1944,т. I, стр.
341.

2 Там же, стр. 337.

3 Т. С. Хаскина. Основные начала ответственности за внедоговорный вред
по советскому гражданскому праву (автореферат диссертации), 1950, гл.
IV, стр. 12.

Ошибочно думать, что сведение ответственности по ст. 404 ГК к началу
вины является новинкой. В 20-х годах эту мысль уже высказывали, но без
заметного успеха.

вину (за тень, или, скорее, за фикцию вины), то и освобождение его от
ответственности по ст. 404 ГК, по мнению М. М; Агаркова, возможно, когда
особенно серьезное препятствие субъективно помешало предотвращению
вреда. Словом, и здесь якобы полное сходство со случаем ст. 403 ГК.
Только здесь речь идет об обычной действительной вине и об обычном
«случае», т. е. о всяком обстоятельстве, с которым не мог и не должен
был совладать данный человек.

Теория М. М. Агаркова, которая скрыто основывает ответственность по ст.
404 ГК (а значит и по ст. 78 Воздушного кодекса СССР) на начале вины,
как и взгляд Т. С. Хаскиной, которая поставила все точки над «и»,
находятся в непримиримом противоречии с нашим законом и с нашей судебной
и арбитражной практикой, сложившейся за 28 лет действия Гражданского
кодекса.

Если принцип вины в ст. 403 ГК справедливо выводят из понятия
субъективной неотвратимости вреда, поскольку это понятие бесспорно
включено в ст. 403 ГК, то аналогичная попытка оказывается безуспешной в
отношении ст. 404. ГК или ст. 78 Воздушного кодекса СССР.

Статья 404 ГК совершенно недвусмысленно указывает только’ на два
фактора, которые, будучи доказаны, приводят к освобождению от
ответственности. Факторы эти, как известно, во-первых, — действие
«непреодолимой силы», во-вторых, — умышленное или грубо-небрежное
поведение самого потерпевшего.

Фактор вины потерпевшего, несомненно, содержит в себе основание, но не
возложения ответственности, а освобождения от нее. Этот фактор к тому же
не всегда привходит в вопрос об ответственности. Однако только в случаях
вины-потерпевшего норма ст. 404 ГК как бы перекликается с основной
нормой о внедоговорной ответственности — ст. 403 ГК. За чужую вину, —
если она грубая, — владелец «источника повышенной опасности» не
отвечает. Но тем самым, конечно, еще не сказано, что одинаковы принципы
ответственности в ст. ст. 403 и 404 ГК.

Фактор квалифицированного случая — «непреодолимой силы»— в нашем праве
нет оснований рассматривать субъективно, как барьер понятия вины 1. Но
даже и при субъективном истолковании квалифицированного случая, т. е.
следуя в этом отношении М. М. Агаркову, нельзя доказать, что вина,
скрыто подразумеваемая якобы и в ст. 404 ГК, отличается по своей природе
или по степени от вины лица, причинившего вред в смысле ст. 403 ГК 2.

1 О понятии «непреодолимая сила» см. ниже в гл. четвертой, ч. первая.

2 В решениях судов, основанных на ст. 403 ГК, изредка можно встретить
формулировки, неправильно ориентирующие в вопросе гражданской вины. Чаще
всего упускается из виду существенное различие между презюмированной
виной и виной, подлежащей доказыванию. Из текста ст. 403 ГК (как,
впрочем, и из общей нормы ст. 118 ГК) ясно видно, что закон наш
предполагает виновным лицо, противоправно причинившее вред,

Утверждают, что в ст. 404 ГК закон требует от владельца «источника
повышенной опасности» величайшей заботливости и осторожности. Если же
требование это не исполняется, тогда ст. 404 ГК возлагает
ответственность даже за легчайшую вину. Вот, — говорят нам, — истинное
основание ответственности по ст. 404 ГК и вообще всякой повышенной
внедоговорной ответственности.

Откуда, однако, следует, что во всех прочих случаях, когда повышенная
ответственность за причинение внедоговорного вреда не предусмотрена,
законодатель понижает свое требование относительно заботливости и
удовлетворяется только посредственной заботливостью в отношении жизни,
здоровья граждан, в отношении социалистической собственности, в
отношении личной собственности граждан? Мы не находим обоснования такой
точки зрения.

Напротив, можно утверждать, что понижение требования о заботливости при
применении ст. 403 ГК находится в несомненном и кричащем противоречии со
ст. ст. 130 и 131 Сталинской Конституции. Там принципы честного
отношения к общественному долгу, уважения к правилам социалистического
общежития, заботы о священной и неприкосновенной социалистической
собственности даны безоговорочно и независимо от частных случаев. В
социалистическом обществе требование честного отношения к своим
обязанностям есть всегда требование без всяких скидок.

Так называемая «повышенная опасность», о которой говорят, упоминая о
деятельности известного рода, — о ней упомянуто и в ст. 404 ГК, —
позволяет сделать некоторые выводы, но это не выводы о повышенной
бдительности, которая требуется якобы от владельца «источника повышенной
опасности», а не требуется в других случаях 1.

Если бы закон действительно имел в виду презюмировать в ст. 404 ГК
легчайшую вину, то, очевидно, эта презумпция касалась бы всякого лица,
фактически применяющего «источник повышенной опасности».

противоправно не исполнившее обязательства. Однако ответчику и в ст. 403
и в ст. 118 ГК дается право доказывать свою невиновность, т. е.
опровергнуть предположение о своей вине в причинении вреда, в
неисполнении обязательства.

Между тем по делу колхоза имени Ленина с Сениным даже Судебная коллегия
по гражданским делам Верховного суда СССР писала, например, по поводу
применения ст. 403 ГК, что статья эта «требует доказательств виновности
лица, причинившего вред» («Судебная практика Верховного суда СССР» 1947
г., вып. ХII/ХI, стр. 4—5). С этим положением, конечно, нельзя
согласиться. Но приведенное определение—исключение. Изучение судебных
дел показывает, что вопрос о презюмированной в ст. 403 ГК вине
разрешается в подавляющей массе случаев правильно: опровержение
предположения о вине возлагается на ответную сторону.

1 О понятии «источника повышенной опасности» см. ниже, гл. вторую.

Очевидно также, что эта презумпция охватывала бы названный круг лиц
независимо от права владения «источником повышенной опасности». Между
тем смысл ст. 404 ГК и сходных с нею норм заключается в возложении
ответственности именно на хозяина «источника повышенной опасности», а не
на лицо, непосредственно ведающее «источником повышенной опасности» (не
на шофера, не на водителя трамвая и т. д.) 1. Изучение дел о причинении
вреда «источниками повышенной опасности» показывает, что вина (когда она
вообще проявляется здесь) оказывается чаще всего не виной самого
владельца «источника повышенной опасности», а виной одного из
непосредственных участников несчастного случая — одного или нескольких
лиц, непосредственно участвовавших в деятельности, именуемой «источником
повышенной опасности», иногда также и виной самого потерпевшего.

Если принять это обстоятельство во внимание, то оказалось бы, что
требование повышенной бдительности устраняется всякий раз, когда оно
было бы особенно уместно (если считать, что обычное в советском праве
требование о величайшей заботе в отношении сограждан и социалистической
собственности можно реально еще повысить, не утрачивая при этом самого
понятия личной вины).

Как уже упоминалось, представление об основании ответственности по ст.
404 ГК, как о частном случае ответственности за вину, наталкивается на
дружный отпор нашей судебной практики, прочно, устойчиво сложившейся.

Можно прямо сказать, что в этом отношении линия судебной практики в
сущности не менялась за три десятилетия существования Гражданского
кодекса.

Если в 1927 году Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР
писала в одном из своих определений:

«Решение вынесено с нарушением 404 статьи ГК…: ссылка на «случай», как
на причину увечья истца, не только не может обосновать отказ в иске, но,
наоборот, является достаточным доказательством его правоты» 2, то в 1941
году Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР,
подходя к вопросу с другой стороны, отмечала: «В силу этой статьи (ст.
404 ГК Грузинской ССР.—Б. А.) потерпевший обязан доказать лишь факт
причинения ему вреда и то, что вред произошел в результате деятельности
предприятия, связанной с применением источника повышенной опасности» 3.

1 О понятии владельца «источника повышенной опасности» см. ниже, гл.
пятую.

2 «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 7, стр. 9.

Тезис: «Статья 404 ГК вовсе не требует наличия вины ответчика» был
выдвинут в одном из определений ГКК Верховного суда Украинской ССР (см.
«Вестник Советской юстиции» 1924 г. № 1(11), стр. 620).

3 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР от 28 февраля 1946 г. № 235 по иску Джалиашвили—Сборник

В том же смысле характеризует линию государственных арбитражей М.
Лапиров-Скобло: «Ответственность Мосвзрывпрома не отпала бы и в том
случае, если бы с его стороны и не было нарушения правил производства
взрывных работ. Для ответственности по ст. 404 достаточно существования
причинной связи между ущербом в имуществе истца и деятельностью
источника повышенной опасности» 1.

Этот же принцип возложения ответственности по ст. 404 ГК независимо от
момента вины пронизывает и практику судов низших инстанций. Так, по делу
гр-на В. Московский городской суд в решении (1949 г.) писал: «Истец
вправе на основании ст. 404 ГК потребовать возмещения независимо от
разрешения уголовного дела о привлечении шоферов столкнувшихся машин к
ответственности за нарушение правил уличного движения».

По этому делу один из ответчиков — владельцев столкнувшихся автомашин —
в жалобе, представленной в Верховный суд РСФСР, ссылался на то, что
шофер его автомашины признан совершенно невиновным в нарушении правил
уличного движения транспорта. Тем не менее Судебная коллегия Верховного
суда РСФСР в полном соответствии со ст. 404 и 408 ГК оставила решение
Московского городского суда в силе: оба владельца автомашин обязаны были
солидарно возместить вред, поскольку действие каждой из машин было
причиной этого вреда.

По делу с гр-кой П. ответчик — автобаза сослалась на отсутствие вины со
своей стороны в несчастном случае. Народный суд в своем решении писал:
«Гр-ку П. сбила автомашина. Было установлено, что машина принадлежала
автобазе… Установлено, что несчастный случай произошел не по
неосторожности потерпевшей. Поэтому автобаза несет полную
ответственность за последствия несчастного случая». Это типичное
истолкование ст. 404 ГК в нашей судебной практике.

Народный суд отказал гр-ке И. в иске, основанном на ст. ст., 404, 409 и
414 ГК. В решении от 9 декабря 1948 г. было сказано:

«Нет никаких данных для признания факта преступного действия или
бездействия дороги… Не доказано, в чем вина (дороги) заключалась…
Обстоятельства, при каких произошел несчастный случай с гр-кой И.,
совершенно не известны». Ошибка была исправлена областным судом. Его
судебная коллегия по гражданским делам отменила решение народного суда,
построенное по трафарету на принципе вины, с забвением даже того
обстоятельства, что и по ст. 403 ГК вина не доказывается истцом, а может
быть лишь опровергаема ответчиком. При новом рас-

постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за
1946 г., М., 1947, стр. 112.

1 М. Лапиров-Скобло, Споры по обязательствам из причинения вреда,
«Арбитраж» 1940 г. № 9—10.

Таковы и позднейшие решения, например, Государственного арбитража
Исполкома Московского областного Совета.

смотрении дела 3 февраля 1949 г. народный суд удовлетворил иск
потерпевшей, восстановив принцип ответственности по ст. 404 ГК
независимо от вины.

Конечно, тем более виновный в причинении вреда владелец «источника
повышенной опасности» отвечает по ст. 404 ГК, поскольку вред
потерпевшему лицу был причинен именно «источником повышенной опасности».
Это «тем более» — излишнее для состава, требуемого ст. 404 ГК,
обстоятельство. Виновное поведение владельца «источника повышенной
опасности» (или агентов этого владельца) вовсе не преобразовывает
ответственность по ст. 404 ГК в ответственность по началу вины.
Ответственность по ст. 404 ГК независима от моментов вины и основана на
ином принципе.

Здесь нужно заметить, что далеко не безразлично, по какой статье — 404
или 403 ГК — должен отвечать виновный владелец «источника повышенной
опасности». Статья 403 ГК содержит в себе дополнительный, освобождающий
от ответственности фактор — ссылку на управомоченность совершить
вредоносное действие. Доказательство такой управомоченности при
применении ст. 404 ГК не допускается.

По ст. 404 ответственность возможна лишь за действие «источника
повышенной опасности», а по ст. 403 ответственность возлагается за
последствия виновного действия, но также и за виновное бездействие лица.
С другой стороны, вредоносное последствие, за которое отвечают по ст.
403 ГК, должно быть причинно-необходимым следствием поведения ответчика.
По ст. 404 ГК ответственное последствие должно быть причинно-необходимым
для «источника повышенной опасности», а для владельца этого источника
вредоносное последствие может быть, и нередко бывает,
причинно-случайным.

Отмеченное различие учитывается и нашими судебными органами, которые,
например, применяют ст. 413 в одних случаях в сочетании со ст. 403, а в
других — в сочетании со ст. 404 ГК. Так, рассматривая протест
Председателя Верховного суда СССР по иску гр-ки А., Судебная коллегия по
гражданским делам названного суда в определении от 25 марта 1949 г.
отметила: «Поскольку администрация завода не обеспечила надлежащей
производственной дисциплины и допустила производство ремонта
электромеханизмов с грубым нарушением правил по технике безопасности,
завод в силу ст. ст. 404, 409 и 413 ГК должен возместить причиненный
вред». Когда дело идет о причинении вреда работнику действием «источника
повышенной опасности», за ст. 413 ГК стоит как основная ст. 404 ГК.

Неточные формулировки основания ответственности по ст. 404 ГК, к
сожалению, встречаются еще в решениях судов.

По делу гр-на Б. с одной сбытовой конторой народный суд в 1949 году
совершенно правильно удовлетворил иск потерпевшего, обосновав решение
ст. ст. 404 и 414 ГК. Потерпев-

ший истец был сшиблен автомашиной ответчика и получил увечье. Также
правильно отклоняя жалобу ответчика, Московский городской суд
«дополнил», однако, в определении свою ссылку на ст. ст. 404 и 414 ГК
соображением о том, что «увечье истец получил по вине ответчика».

И здесь, как и в деле гр-ки Е., рассмотренном народным судом Бауманского
района 2-го участка в 1949 году, ссылка на вину владельца «источника
повышенной опасности» в связи со ст. 404 ГК была совершенно не нужна в
качестве обоснования ответственности.

Когда в подобных случаях решения судов поступали в высшие судебные
инстанции, то в решения неизменно вносились поправки, приводившие
решения в соответствие с общей линией судебной практики в этом вопросе.
Точно так же обстояло’ дело и в ранней судебной практике, когда нормы
гражданских кодексов только что начали применяться нашими судами. По
делу гр-на Лившица в 1923 году Одесский губернский суд освободил
владельца автомобиля от обязательства возместить вред иждивенцам
погибшего потерпевшего «ввиду полной исправности автомашины и тех
мероприятий, которые были приняты шофером». Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда УССР отменила, однако, это решение и предложила
применить ст. 404 ГК 1.

Несмотря на прекращение уголовного дела, возбужденного против
вагоновожатого за отсутствием состава преступления, Гражданская
кассационная коллегия этого же Верховного суда признала (по делам
Петрова и Сажинова) ответственным трамвайное предприятие по ст. 404 ГК,
независимо от момента вины, как владельца «источника повышенной
опасности» 2.

В своем определении от 28 февраля 1941 г. Судебная коллегия по
гражданским делам Верховного суда СССР писала: «На основании ст. 404 ГК
предприятия отвечают за вред, причиненный источником повышенной
опасности, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой
силы, умысла или грубой небрежности самого потерпевшего». Повторив,
таким образом, формулировку закона, Судебная коллегия добавила: «В силу
этой статьи (т. е. ст. 404 ГК) потерпевший обязан доказать лишь факт
причинения ему вреда и то, что вред этот произошел в результате
деятельности предприятия, связанной с применением «источника повышенной
опасности». Доказывание же обстоятельств, освобождающих предприятие от
ответственности, лежит на самом предприятии» 3.

1 Сборник определений Гражданско-кассационной коллегии Верховного суда
Украинской ССР за 1923 г., определение № 174.

2 Сборник той же ГКК за 1924 г. (определение № 83); то же в сборнике за
1925 г. (определение № 173).

3 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР 1941 г. № 235 по делу Джалиашвили — «Советская юстиция»

В работе о судебной практике по гражданским делам в период войны проф.
Д. М. Генкин пришел к тому же самому обобщению, к которому на основе
новых материалов приходим мы теперь. «Необходимо различать «простой
случай» и квалифицированный случай — «непреодолимую силу», — писал Д. М.
Генкин. — В области деликтной ответственности ответственность без вины
за случай до пределов непреодолимой силы установлена ст. 404 ГК РСФСР
для лиц и предприятий, деятельность которых связана с повышенной
опасностью для окружающих» 1.

V

В чем, однако, внутреннее основание, по которому закон изменяет границу
ответственности для некоторых случаев? Почему принцип вины,
воспитательное значение которого вне сомнений, заменен в ст. 404 ГК
другим принципом?

Изучив значительное количество судебных и арбитражных дел, в которых
применялась ст. 404 ГК или ст. 78 Воздушного, кодекса СССР или,
напротив, где отвергалась возможность применения этих норм, — можно
прийти к заключению, что ответы на эти первостепенной важности вопросы
должно искать только в изучении причинных факторов, под влиянием которых
известная деятельность становится «источником повышенной опасности».
Только с помощью применения сталинского учения об определяющих влияниях,
о главных силах, определяющих общественное развитие, становится
очевидным, по каким особым основаниям может быть решен в советском
гражданском праве случай ответственности за действие «источников
повышенной опасности» на транспорте, на производстве и т. д.

В своих трудах товарищ Сталин неоднократно показывал, как следует
отличать определяющие факторы от необходимых условий определенных
явлений и что нужно понимать под главной силой, под определяющим
влиянием. Так, на прочном материале истории развития человеческого
общества товарищ Сталин показал, что «Географическая среда, бесспорно,
является одним из постоянных и необходимых условий развития общества и
она, конечно, влияет на развитие общества, — она ускоряет или замедляет
ход развития общества. Но ее влияние не является определяющим влиянием,
так как изменения и развитие общества происходят несравненно быстрее,
чем изменения и развитие географической среды 2.

1941 г. № 18, стр. 15 (вошло в Сборник постановлений Пленума и
определении коллегии Верховного суда СССР за 1941 г., М., 1947, стр.
112).

1 Д. М. Генкин, В. И. Серебровский, Г. К. Москаленко, Судебная практика
по гражданским делам в период войны, Юриздаг, 1943, стр. 4—5.

2 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11, стр. 548

Точно так же отвергается определяющее влияние и другой причины — роста
народонаселения, поскольку плотность населения далеко не всегда
соответствует высоте типа общественного строя.

И только, пишет товарищ Сталин, «…способ добывания средств к жизни,
необходимых для существования людей, способ производства материальных
благ — пищи, одежды, обуви, жилища, топлива, орудий производства и т.
п., необходимых для того, чтобы общество могло жить и развиваться»,
может быть признан «.. .главной силой развития общества, определяющей
характер общественного строя, физиономию общества» 1.

Наука социалистического права, как и советский законодатель, не могут
обходить вопрос об определяющих факторах. Когда речь идет об
определяющих факторах гражданских правонарушений, то выявление их
необходимо для того, чтобы с ними бороться. В одной группе
правонарушений в качестве определяющей причины выступает упречное
поведение действующих лиц—лица, противоправно причинившего вред, и лица,
потерпевшего от правонарушения. Здесь средство борьбы с определяющими
факторами должно состоять и состоит в воздействии на сознание, чувства и
волю граждан путем возложения ответственности по началу вины.

В другой же группе гражданских правонарушений определяющей причиной
вредоносного события оказывается именно то, что ст. 404 ГК называет
«источником повышенной опасности»—эксплуатации железной дороги, трамвая,
машины и т. д., словом, деятельность особого рода.

Как мы видели, нельзя объяснять особый подход законодателя к этому
случаю причинения вреда стремлением создать «повышенную заботливость»,
ибо в социалистическом обществе требования иной заботливости и не может
быть ни в одном случае, не может быть тем более там, где речь идет об
охране жизни и здоровья граждан, об охране социалистической и личной
собственности граждан.

Как мы видели, нельзя объяснить особо строгий подход законодателя к
этому случаю ответственности стремлением «урезать прибыли того, кто
получает выгоду», ибо в социалистическом обществе подавляющая масса
«источников повышенной опасности» принадлежит государству и
эксплуатируется в общем интересе и к общенародной выгоде.

Детальное изучение причин большого числа вредоносных случаев названного
выше типа показывает, что определяющей их причиной является самый род
деятельности, а не особенности конкретного случая. В конкретном случае
не-

1 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 550.

счастья, — например, аварии на железнодорожном транспорте, —
проявляются общие факторы, которые необходимо образуют то, что часто, но
не точно называют «опасностью железнодорожного предприятия». В других
аналогичных предприятиях, при других видах деятельности можно установить
также проявление подобных определяющих причин.

Необходимые причины конкретного вреда в таких условиях выступают как
определяющие факторы. Так, при эксплуатации железных дорог в качестве
определяющих причин большинства несчастных случаев выступает высокая
скорость движения поездов, несущихся и днем и ночью, сооружение
железнодорожных линий по земле, так что их приходится пересекать и людям
и животным, шум и грохот, оглушающие людей, соприкасающихся с
железнодорожным предприятием, и т. д. и т. п.

Признание особенностей данного рода деятельности определяющей причиной
несчастных случаев ничего общего не имеет с механическими соображениями
о частоте несчастий, встречающихся при данного рода деятельности.
Подробнее этот вопрос предстоит осветить в главе о понятии «источника
повышенности опасности». Сейчас ограничимся лишь замечанием, что частота
несчастий при данного рода деятельности сама по себе не выявляет еще
определяющей причины этих несчастий. Из года в год понижающееся
количество несчастных случаев на железных дорогах СССР не устраняет того
вывода, который в 1922 году наш законодатель сделал об определяющих
причинах несчастий на железнодорожном транспорте. Московский
метрополитен, почти не знающий несчастных случаев при эксплуатации, все
же с точки зрения ст. 404 ГК остается в категории «источников повышенной
опасности».

В отдельных несчастных случаях на транспорте, на производстве
обнаруживается иногда дополнительное воздействие других факторов. Речь
идет либо об обстоятельствах причинно-случайных для деятельности,
называемой «источником повышенной опасности», либо о виновных или
невиновных действиях самих потерпевших вред лиц, либо о виновных (или
невиновных) действиях агентов предприятия и т. д.

Воздействие таких факторов оказывается при этом в свою очередь
обусловленным «источником повышенной опасности».

Очевидно, что обнаружение определяющих факторов вредоносных явлений
данного рода должно быть основанием для общего правила об
ответственности в таких случаях. Выходящие же из ряда вон случаи,
складывающиеся под влиянием других, упомянутых нами факторов, должны
послужить предпосылкой для норм, устраняющих или ограничивающих действие
общего правила.

Основанием особой ответственности за вред, причиненный «источником
повышенной опасности», по нашему мнению, в советском праве является то
обстоятельство, что использование та-

кого источника само по себе составляет определяющую причину
возникновения вредоносных происшествий.

Каковы же те привходящие обстоятельства, которые меняют эту картину?

Это, во-первых, поведение самого потерпевшего, которое иногда может
содействовать возникновению вреда от «источника повышенной опасности»,
иногда увеличивает вредоносность действия, иногда, наконец, усугубляет
уже сложившийся вредоносный результат.

Это, во-вторых, содействующие обстоятельства, которые выступают как
причинно-случайные для «источника повышенной опасности». Эти привходящие
причинно-случайные факторы учтены в ст. 404 ГК в понятии так называемой
«непреодолимой силы».

Отмеченные привходящие обстоятельства наш закон почти во всех нормах об
ответственности за неправомерное причинение вреда учитывает, но
учитывает неодинаково.

Фактор поведения потерпевшего в нашем праве характерен тем, что он вовсе
не учитывается, когда содействовавшее вреду поведение потерпевшего было
вовсе невиновным или заслуживало лишь легкого упрека. В зависимости от
обстоятельств даже грубая вина потерпевшего может привести не только к
полному устранению требования потерпевшего о возмещении вреда, но и к
ограничению этого требования. Но нет такого случая внедоговорной
ответственности, где грубо-виновное поведение потерпевшего (его умысел
или грубая неосторожность) не имело бы никакого влияния на его право
получить возмещение.

Напротив причинно-случайный фактор, именуемый в законе «непреодолимой
силой», упоминается лишь в тех случаях, когда закон не установил более
льготного правила для освобождения от обязанности по возмещению вреда.
Там, где для освобождения от ответственности за причиненный вред
достаточно доказать свою невиновность, закон не имеет нужды упоминать о
«непреодолимой силе» как о факторе, освобождающем от ответственности, и
обыкновенно о ней не упоминает.

В ст. 403 ГК не установлена обязанность возместить вред, который
является необходимо-причинным последствием поведения ответчика, если
поведение ответчика не признано виновны м. Поэтому практический вывод —
освобождение от ответственности — не изменится, если сверх невиновности
ответчика будет еще установлено, что и само вредоносное последствие было
только причинно-случайным следствием поведения ответчика.

В этом случае теоретически существуют, конечно, и невиновность
ответственного лица и содействие «непреодолимой силы».

Но то обстоятельство, что понятие «непреодолимой силы» имеет смысл
только как понятие особого рода причинной зависимости вреда от фактора,
за который отвечают, — это несо-

мненно. Если вред признан результатом действия «непреодолимой силы», то
по нашему закону может последовать только полное устранение требования
потерпевшего о возмещении вреда. Признание действия «непреодолимой силы»
равносильно признанию отсутствия достаточной причинной связи между
вредом и фактором, за который отвечают. При таком положении естественно,
что компромиссное решение об ограничении ответственности, которое мы
встречаем в случае вины потерпевшего, здесь невозможно. Но все это
подтверждает лишний раз, что раскрытие понятия «непреодолимой силы»
нужно искать в плоскости причинной связи, а не в плоскости вины. Впервые
на это указал проф. Д. М. Генкин, заявив, что «вина и казус лежат в ряду
необходимой причинности, непреодолимая же сила связана с понятием
случайной причинности» 1. Подробнее на вопросе о смысле и значении
«непреодолимой силы» мы останавливаемся в главе четвертой части первой
настоящей работы.

Сейчас же констатируем, что в ст. 404 ГК «непреодолимая сила» устраняет
ответственность за действие «источника повышенной опасности» не как
обстоятельство, «снимающее» вину с владельца этого источника, а как
обстоятельство, показывающее недостаточную зависимость вреда от самого
действия «источника повышенной опасности».

Этот вывод имеет большое значение для нашего взгляда на природу
гражданской ответственности по ст. 404 ГК и по сходным с нею другим
нормам. Дело не в виновности ответственного липа, а в том определяющем
причинном значении, которое данный род деятельности имеет для известного
рода вредоносных происшествий.

Высказанное соображение о природе гражданской ответственности за
вредоносное действие «источника повышенной опасности» относится ко всем
случаям этой ответственности. Оно равным образом приложимо и к тем
случаям, когда «источник повышенной опасности» находится в собственности
предприятии или лиц, «профессионально» использующих этот источник для
общественных, промышленных или транспортных целей, так и к случаям
использования подобного источника для удовлетворения гражданином личных
своих нужд и потребностей. Это соображение одинаково применимо и тогда,
когда лицо, использующее «источник повышенной опасности», ставит себе
хотя бы побочной (дополнительной или контрольной) целью извлечение
дохода (железная дорога, автобусное предприятие и т. п.), и тогда когда
вопрос о доходе, прибыли вовсе выпадает (воинская часть» орган
государственной власти, личный пользователь автомашины и т. д.).

1 См. прения по докладу Б. С. Антимонова в ВИЮН о гражданской
вине—«Советское государство и право» 1949 г. № 11, стр. 73 (обзор
заседания сектора гражданского права, составленный А. И. Пергамент).

Нельзя смешивать каузальное основание ответственности за вредоносность
«источника повышенной опасности» с попыткой обосновать эту
ответственность просто на данных статистики несчастных случаев.

При статистическом обосновании подчеркивают большую якобы вредоносность
механизированного производства или транспорта в сравнении с
немеханизированным или менее механизированным производством.

Это объяснение глубоко реакционно по своей природе. В нем проглядывает
идейка о лучших якобы временах, когда не было железных дорог, не
существовало машин на предприятиях и т. п., — явный отголосок
феодально-помещичьего «социализма», о котором основоположники марксизма
говорили еще в Манифесте Коммунистической партии.

Это объяснение, однако, лживо даже для капиталистического общества. Если
не извращать данных статистики и говорить об относительной вредоносности
железных дорог, то оказывается, что на равное количество перевезенных
пассажиров вредоносность этого способа транспорта ниже, чем
вредоносность перевозки в «доброе старое» время дилижансов и т. п.

Но в буржуазном мире «статистическое» обоснование особой ответственности
владельца «источника повышенной опасности» пользовалось все же успехом,
несмотря на связанные с ним выпады против капиталистического прогресса
техники. Здесь проявилось лицемерие буржуазии. Отчего не поругать
«проклятые железные дороги» и фабричные машины, если всем и каждому
известно, что брань на вороту не виснет, что железные дороги и машины не
запретят, несмотря ни на какую брань. Вместе с тем извращение смысла
статистических данных приводит буржуазных ученых к приятной для них
мистификации: вредоносность механизированных предприятий выступает здесь
как необходимая жертва в интересах всего общества, и потому остается
только терпеть постоянный рост аварий и травматизма.

Как мы уже имели случай отметить, поддержание этой «безнадежной» теории
дает монополистическому предпринимателю надежду на то, что повышение
тарифов и цен будет «понято» эксплуатируемыми массами.

Расходы на возмещение вреда жертвам несчастных случаев, происшедших в
связи с использованием «источников повышенной опасности» на
капиталистическом предприятии, с точки зрения «статистической теории»,
являются якобы общим делом всего населения, но никак не заботой самого
капиталиста. Последнему остается лишь перелагать на чужие плечи убытки,
«несправедливо» и «случайно» оказавшиеся на его балансе.

Ничего похожего на эти лжеучения и обманные расчеты нет в основании
повышенной внедоговорной ответственности по советскому праву.

Несмотря на то, что на советском транспорте, на советских предприятиях
количество несчастных случаев, — и вообще невысокое, — уменьшается
непрерывно, можно и должно признать, что определяющей причиной этих
случаев, как правило, являются именно «источники повышенной опасности»,
огромные энергетические мощности, а не что-нибудь другое.

Дело здесь не в количестве несчастных случаев, а в причинах тех
несчастных случаев, которые все же имели место. Статистика несчастных
случаев при применении энергетических мощностей, которые являются
«источником повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК, вовсе не дает
оснований к пессимистическому выводу: так было, значит, так и будет.
Дело строителей социализма, — по крылатому слову Маркса, — в том, чтобы
«изменить мир». В области техники дело также в том, чтобы изменить то,
что было. Так было, но так не будет, тем более не будет при
коммунистическом строе, говорит советский законодатель по вопросу о
вреде, причиняемом «источником повышенной опасности».

Не в том дело, чтобы утешать себя и других воспоминанием о временах,
когда человек делал все своими руками, не пользуясь концентрированном
энергии. Не назад, а вперед обращен взор нашей Партии и Правительства и
всего советского народа. Не в том только дело, чтобы возмещать
конкретный вред, возникающий от действия «источника повышенной
опасности». В этом только часть задачи.

Основной вопрос — в том, чтобы ослабить, изменить, искоренить
определяющие причины несчастных случаев на производстве, на транспорте.
В социалистическом обществе несчастные случаи от применения передовой
техники вообще принципиально устранимы. Решение вопроса не в ослаблении
техники, а в ее усилении. Энергетические мощности должны стать вполне
подвластной, прирученной стихией и сами помочь устранению того вреда,
который ранее сами же вызывали.

Борьбу с несчастными случаями советский законодатель проводит, прежде
всего пользуясь началом вины. Это начало — мощный рычаг в борьбе против
примиренчества с авариями и травматизмом на производстве, на транспорте,
в быту.

Но начало вины неразрывно связано с субъективным моментом — с личностью
конкретного человека, с его силами, способностями и возможностями.
Только учитывая этот субъективный момент, можно опираться на начало
вины. Не фальшиво, не фиктивно звучит упрек конкретному человеку в
совершении недолжного только тогда, когда можно сказать: хотя ты мог, но
не сделал того, что от тебя требовало Советское государство.

Иногда — нужно это признать — злоупотребляют понятием вины. В
особенности это встречается при разрешении дел о дополнительных
требованиях потерпевшего работника к своему страхователю (ч. 3 ст. 413
ГК).

Как известно, ответственность администрации за так называемый
«страховой случай» устранена первой частью этой же ст. 413 ГК.
Потерпевший получает в таком случае возмещение только от органов
социального страхования. Но при наличии «преступного действия или
бездействия» администрации возникает упомянутое требование потерпевшего
о дополнительном возмещении вреда, поскольку органы социального
страхования не возместили вреда в полном его размере.

Таким образом, от наличия или отсутствия вины администрации зависит
право потерпевшего на дополнительное возмещение. Когда судебная практика
признала, что под преступным действием или бездействием нельзя понимать
только уголовное преступление, вопрос передвинулся в плоскость понятия
гражданской вины 1. В п. 18 постановления Пленума Верховного суда СССР
от 10 июня 1943 г. понятие преступного действия или бездействия
разъяснено именно в широком смысле гражданской вины. «Ответственность
страхователя по ст. 413 ГК РСФСР и соответствующим статьям ГК других
союзных республик наступает при наличии между сторонами трудовых
отношений и когда вред возник в результате преступного действия или
бездействия страхователя, если при этом страхователь не докажет, что о н
не мог предотвратить вреда.

Под преступным действием или бездействием страхователя понимается
установление компетентными органами несоблюдения страхователем или
лицами, осуществляющими технический надзор за работами, действующих
правил об охране труда, технике безопасности и иных постановлений,
регулирующих применение труда, имевшее своим последствием несчастный
случай с потерпевшим» 2.

Однако в отдельных случаях суды делают еще шаг вперед и, настаивая на
названии «вина», лишают это слово его общепринятого содержания.

Так, по делу гр-на К. Московский городской суд в 1949 году писал в своем
определении:

«Объясняют невиновность администрации тем, что на гильотинных ножницах
ограждение не было предусмотрено. Однако эти доводы не основательны, так
как после несчастного случая с К. ограждение поставлено».

1 Старая практика по этому вопросу приведена полно в сборнике
«Обеспечение увечных» под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, см. также Л.
Майданик, Регрессные иски профсоюзов и иски потерпевших к предприятиям,
М., 1946, стр. 85 и ел.

2 Сборник действующих постановлений Пленума и директивных писем
Верховного суда СССР 1924—1944 г., под ред. И. Т. Голякова, 1946, стр.
178. Подчеркнуто мной. — Б. А.

Очевидно самый факт устройства нового ограждения после несчастного
случая вовсе не устанавливает вины администрации в момент несчастного
случая. Иначе пришлось бы сделать неожиданный вывод, что администрация и
после несчастного случая, не додумавшаяся до возможности устроить
дополнительное ограждение, этим сняла бы с себя вину! Последующие
действия администрации не могут снять или создать вину администрации,
так сказать, с обратной силой во времени. Важно установить, нарушало ли
то устройство механизма, которое существовало на момент несчастного
случая, какие-либо правила по технике безопасности. Об этом суд в своем
определении не сказал и, вместо обоснования своих выводов началом вины в
соответствии со ст. 413 ГК, дал по существу лишь формальную ссылку на
принцип вины. Именно неправильность такого рода неопределенных
формулировок Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР
отмечала в своем инструктивном письме за 1931 год 1. «Верховный суд
РСФСР неоднократно указывал судам на необходимость точного установления,
в чем выразилось преступное действие или бездействие …, какие меры
предосторожности не были соблюдены администрацией … Тем не менее …
встречаются решения, в которых никаких конкретных нарушений со стороны
администрации не устанавливается, а ответственность предприятия
обосновывается общей фразой о том, что предприятие не приняло нужных
мер, а каких — неизвестно… Удовлетворяются иски… на том основании,
что условия работы в данном предприятии могли бы быть лучше, и тогда бы
риск уменьшился».

Кажется, нельзя более отчетливо выразить мысль о неприемлемости для
советско-гражданского права фикции гражданской вины, на которую только
можно вообще сослаться, но которую нет возможности ясно обрисовать.

Вдумываясь в процесс неуклонного улучшения и расширения у нас техники
безопасности во всех направлениях и во всех отраслях народного
хозяйства, нельзя не прийти к выводу, что подразумевание вины там, где
ее не было, является весьма вредной фикцией. Вместо приложения
сталинского учения об учете условий места и времени при оценке любого
явления, сторонники «виновной подоплеки» ст. 404 ГК предлагают в
сущности метафизическую формулу, которая не может, конечно,
удовлетворить советской практики.

Всем известно, что применение автоматического закрывания и открывания
дверей на транспорте привело к резкому снижению несчастных случаев.
Изжиты таким образом несчастные случаи вследствие спрыгивания пассажиров
до остановки автобуса,

1 «Судебная практика РСФСР» 1931 г. № 2, стр. 1—6. Подчеркнуто мной. —
Б. А.

троллейбуса, трамвая. Устранены несчастные случаи, происходившие при
вскакивании в вагоны до полной их остановки. Крупный шаг в борьбе с
травматизмом на транспорте сделан. Но кому придет в голову утверждать,
что использование вагонов без автоматической блокировки дверей
образовывало состав личной вины транспортного предприятия или его
агентов? Никому, кроме тех, кто смешивал вопрос об ответственности за
вину с вопросом об ответственности независимо от моментов вины. Такое
смешение неминуемо дискредитирует, обессиливает самое начало вины как
личного упрека.

То же самое можно сказать и в связи с другими изобретениями и
усовершенствованиями по технике безопасности, которые постоянно и широко
внедряются в СССР на всех участках народного хозяйства.

Автоматическая блокировка стрелок, усовершенствованная световая
сигнализация, повышение скорости торможения подвижного состава, самые
разнообразные ограждения и охранения движущихся, режущих и т. п.
механизмов и устройств также приводят либо к полному устранению
несчастных случаев данного рода, либо делают их редкими, менее
серьезными и т. д. Но разве можно говорить, что до введения вновь
изобретенного устройства ограждения все пользователи данного механизма
были виновны, притом умышленно виновны?!

Если они были виновны, то в долгу перед наукой права те исследователи,
которые доказывают, но до сих пор не смогли доказать, что
ответственность за действие «источника повышенной опасности» основана на
начале вины. Если они не виновны, как думаем мы, то нужно признать, что
в советском праве борьба с несчастными случаями возможна и необходима
всеми средствами, в том числе и путем возложения ответственности
независимо от вины. Стимулировать, побуждать к деятельности можно и не
обвиняя.

«Теория риска», как мы видели, — это буржуазная теория, основанная на
фаталистическом уверении, будто нельзя бороться с несчастными случаями
на производстве, на транспорте и при тому подобной деятельности, а можно
лишь «нести риск», или перелагать с себя риск этих несчастных случаев.

В противоположность этому вскрытие вредоносных определяющих причин
несчастных случаев мобилизует на борьбу с этими случаями, поскольку
понятие определяющей причины не содержит в себе момента неизменности,
неодолимости определяющего фактора.

Совершенно справедливо проф. Н. Г. Александров пишет в своей работе о
сущности права:

«С победой социализма объективные общественные закономерности полностью
подпадают под контроль общества, под контроль государства.
Общественно-историческая необходимость действует не как слепая,
стихийная сила, а как полностью осо-

знанная и планово направляемая необходимость. В этих условиях
общественное сознание вообще и, в частности, — общественное сознание,
объективированное в социалистических юридических нормах, становится
решающим фактором общественного развития, протекающего именно в тех
формах, которые ему придает направляемое большевистской партией
социалистическое государство. Этим обусловлена колоссальная творческая
роль социалистического права» 1.

Творческая сила советского социалистического государства, и права,
однако, такова, что она способна изменять также и действие сил природы,
«направляя их в то русло, где они из вредоносных становятся не только
безвредными, но и полезными».

1 Г. Н. Александров, Сущность права, М., 1950, стр. 14—15.

Глава вторая.

ПОНЯТИЕ «ИСТОЧНИКА ПОВЫШЕННОЙ ОПАСНОСТИ

I

Статья 404 ГК. делает понятие «источника повышенной опасности» главным
отличительным признаком того состава фактов, который влечет за собой
применение повышенной ответственности, характерной для этой статьи
Гражданского кодекса.

«Лица и предприятия, — говорит ст. 404 ГК, — отвечают за вред,
причиненный источником повышенной опасности, если не докажут, что вред
возник вследствие непреодолимой силы, либо умысла или грубой небрежности
самого потерпевшего».

Никакие другие доказательства, кроме указанных двух, не могут привести
ни к освобождению от ответственности, ни даже к ограничению размера
ответственности, устанавливаемой ст. 404 ГК 1.

В противоположность ст. 403 ГК, ст. 404 ГК не допускает ни ссылки на
управомочие совершить действие, причинившее вред, ни на субъективную
неотвратимость вреда, случайно (невиновно) возникшего от действия
«источника повышенной опасности». С другой стороны, примечание к ст. 404
ГК РСФСР ограничивает срок давности по искам к государственным органам
двумя годами 2.

Вследствие этого установление границ понятия «источник повышенной
опасности» получает первостепенное практическое значение. От признания
или непризнания вредоносной в данном случае причины «источником
повышенной опасности» в смысле закона зависит квалификация
гражданско-правовых последствий возникшего вреда. Выяснить понятие —
«источник повышенной опасности» — значит тем самым определять границы
применения ст. 404 ГК. По этой статье отвечают только за вред,
причиненный «источником повышенной опасности».

1 Вопрос о дополнительном применении ст. 411 ГК мы оставляем здесь в
стороне, так как этот вопрос для ст. 404 ГК не специфичен.

2 См. гл. шестую настоящей работы.

Как же закон характеризует то, что он называет «источников повышенной
опасности»?

По этому поводу ст. 404 ГК содержит два высказывания. Первое
высказывание сформулировано как общее правило. Статья 404 ГК говорит,
что повышенную ответственность, вплоть до «непреодолимой силы», несут
«лица и предприятия, деятельность которых связана с повышенной
опасностью для окружающих». Следовательно, «источник повышенной
опасности» — это определенная деятельность лиц и предприятий 1. Другое
высказывание об «источнике повышенной опасности» в ст. 404 ГК касается
отдельных случаев, которые закон перечисляет в виде примеров «источников
повышенной опасности». В перечень примеров вошло всего шесть случаев:
«железные дороги, трамвай, фабрично-заводские предприятия, торговцы
горючими материалами, держатели диких животных, лица, возводящие
строения и иные сооружения, и т. п.».

В литературе встречаются различные мнения о сравнительных достоинствах
примерного и исчерпывающего перечисления в законе случаев повышенной
ответственности.

Некоторые полагают, что перечень «источников повышенной опасности» (а
тем самым и перечень случаев повышенной ответственности) должен быть
исчерпывающим, поскольку иначе повышение ответственности в известных
случаях будет предоставлено только усмотрению суда. Поскольку ст. 404 ГК
есть изъятие из общего правила о внедоговорной ответственности,
утверждают, что изъятие не может быть примерным 2.

Другие авторы высказываются в пользу открытого, примерного перечня,
содержащего возможно более полное перечисление всего того, что признано
уже в настоящее время «источником повышенной опасности» 3.

В последнее время в пользу примерного перечня случаев повышенной
ответственности высказалась Е. А. Флейшиц. Она считает, что «едва ли
целесообразно установление исчерпывающего перечня видов деятельности,
связанных с повышенной опасностью для окружающих» 4. Проф. Флейшиц
находит, что при небывало быстром развитии техники в нашей стране
законодательство, установившее исчерпывающий перечень случаев повышенной
ответственности, не сможет поспеть за развитием видов «источников
повышенной опасности».

1См. гл. первую настоящей работы.

2См. М. М. Агарков, Обязательства из причинения вреда, «Проблемы
социалистического права» 1936 г. № 1, стр. 68.

3См. Научная сессия аспирантов ВИЮН 26—27 июня 1947 г. Тезисы докладов,
Т. Б. Мальцман. Понятие источника повышенной опасности, М., 1947.

4Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного
обогащения, 1951, стр. 133—134.

Нам представляется, что предпочесть нужно исчерпывающее определение в
законе границ, в которых применяется повышенная ответственность.

У нас не может быть опасений, что отражение в законе нового опыта жизни
задержится вследствие неповоротливости законодательного механизма. Нет
более чуткого к жизни законодательства, чем в СССР. «…Быстроты
законодательства, подобной нашей,—писал Ленин,—другие державы, к
сожалению, не знают» 1.

Признание известной деятельности «источником повышенной опасности» в
смысле ст. 404 ГК — это не вопрос установления факта по конкретному
делу, не отнесение факта к норме права. Это — юридическая квалификация
определенного рода деятельности как таковой и установление повышенной
ответственности как общей нормы.

Обоснованное отнесение известного рода деятельности к «источникам
повышенной опасности» должно опираться на достаточно широкий опыт
изучения этой деятельности. Даже обобщение судебной практики по
значительному числу дел едва ли сможет заменить использование
многостороннего опыта и статистических данных соответствующих наших
ведомств. Установление точных границ повышенной ответственности в
законодательном порядке принесло бы еще преимущества, которых нельзя
недооценивать, поскольку дело идет о социалистическом советском праве.

Прежде всего, проводник социалистической законности, суд в СССР — не
творец законов, а их исполнитель. Поэтому для решения вопроса об общих
правилах и о пределах ответственности в ряде типических случаев следует
вооружить суд нормой закона» а не обременять суд поисками нормативных
пределов ответственности. Суждение об «опасности» того или иного
предприятия по существу является вскрытием определяющих причин
возникновения вреда не только в данном конкретном случае, но в целом
роде деятельности. Нельзя упускать из виду, что в ст. 404 ГК об
«опасности» речь идет в обычном, обиходном смысле слова 2. «Опасное» и
«безопасное» в обычном словоупотреблении — понятия достаточно
неопределенные, расплывчатые. То, что один считает «опасным», другой
находит самым обыкновенным предприятием, занятием. К каким
недоразумениям приводит субъективистский подход в понимании «повышенной
опасности» в смысле ст. 404 ГК, можно убедиться из высказываний некото-

1 Ленин, Соч., т. 33, стр. 356.

2 С этим соглашается и Е. А. Флейшиц, справедливо заявляя: «Выражение
«повышенная опасность» не должно порождать мысль, будто закон исходит из
того, что с определенной опасностью для окружающих связана любая
деятельность» («Обязательства из причинения вреда и из неосновательного
обогащения», 1951, стр. 132).

рых наших цивилистов. С этими высказываниями мы познакомимся в
дальнейших параграфах этой главы. Сейчас отметим лишь, что закон говорит
не просто об «опасности», а об «опасности… для окружающих». Очевидно,
что это дополняющее определение сразу суживает объем понятия «источник
повышенной опасности» — самая опасная хирургическая операция остается,
очевидно, за пределами определения ст. 404 ГК. Но задача определения
«опасности» от такого сужения объема понятия не становится проще. Закон,
очевидно, не имеет в виду субъективной оценки «опасности для
окружающих». Закон не становится ни на субъективную точку зрения самого
лица или предприятия, деятельность которых связана с «повышенной
опасностью», ни на субъективную точку зрения лиц, окружающих «источник
повышенной опасности». Критерий «опасности» должен быть найден
объективно, т. е. в самой деятельности определенного рода. Объективное
суждение об «опасности» как об известной возможности несчастного случая
нельзя извлечь из единичного случая причинения вреда. В единичном случае
можно установить конкретную обстановку этого случая и причинную связь,
действительно существующую также в этом случае. Только на большом
материале наблюдений несчастных случаев (например, на железных дорогах,
на фабрично-заводских предприятиях и т. д.) можно установить, в чем
состоят определяющие причины этих несчастных случаев. Они могут
заключаться в виновном поведении отдельных лиц, соприкасающихся с данным
делом, или лиц, ведущих данное дело. Такова, например, обобщенная
картина несчастных случаев, причиняемых велосипедной ездой. Но
определяющие причины несчастных случаев могут, напротив, корениться как
устойчивое явление в самой деятельности данного рода, так что виновное
поведение лиц, ведущих данное дело, как и виновное поведение окружающих
лиц, выступает лишь в качестве отклоняющего, привходящего фактора.
Такова картина, получаемая при исследовании большого количества
несчастных случаев, возникающих при пользовании механизированным
транспортом (железная дорога, пароход, трамвай, автомобиль и т. д.).
Здесь определяющие причины лежат также и за пределами конкретного случая
и проявляются в необходимо-причинных факторах данного случая.

«Опасность» в смысле ст. 404 ГК — это особое свойство определенного рода
деятельности, выявляемое как типическое в результате исследования
множества случаев. Дело идет не только о подсчете несчастных случаев, не
только о статистике травматизма, например, на транспорте, на
производстве и т.д. Сравнение количеств несчастных случаев в равные
промежутки времени при разного рода деятельности еще не вскрывает
«повышенную опасность» в смысле ст. 404 ГК.

Статья 404 ГК называет, по нашему мнению, «повышенно опасной» ту
деятельность, которая, по данным прошлого опыта,

выявила себя в качестве определяющей причины вреда, наносимого другим
лицам.

Отсюда два вывода: первый — о том, что самый термин «повышенная
опасность» нельзя признать вполне удачным и подходящим для того
содержания, которое стоит за ним в ст. 404 ГК; второй вывод,
непосредственно здесь нас интересующий, — о том, что признание той или
иной деятельности «источником повышенной опасности» — это задача
правового регулирования, задача законодателя или органа верховного
управления, но не задача судебных органов.

Цель общего предупреждения случаев причинения вреда, которую преследует
и ст. 404 ГК, несомненно, только выиграет если владельцы всех
«источников повышенной опасности» заранее узнают о своем особом
положении из нормы закона.

Очевидно, что цели общего предупреждения невозможно достигнуть, если из
самого закона нельзя установить, кто является владельцем «источника
повышенной опасности» и потому несет повышенную ответственность и кто не
является таким владельцем и несет ответственность только по началу вины.
Поэтому нам не ясна позиция Е. А. Флейшиц, которая признает повышенную
ответственность «существенным фактором преодоления» вредоносности
использования некоторых сил природы, а с другой стороны, защищает
примерный перечень случаев повышенной ответственности, оставляя таким
образом известную часть владельцев «источников повышенной опасности» в
неведении о характере их ответственности и, следовательно, вне действия
функции общего предупреждения.

Наконец, урегулирование в законе понятия «источника повышенной
опасности» устранит весьма нежелательные колебания судебной практики,
расхождение между мнениями судебных и арбитражных органов и т. д.

Не нужно при этом представлять себе исчерпывающий перечень случаев
повышенной ответственности как длинное и казуистическое перечисление.
Этого вовсе не требуется. Исчерпывающий перечень должен содержать в себе
только несколько достаточно общих признаков тех случаев, в которых
применяется повышенная ответственность (вплоть до «непреодолимой силы»).
Это вполне удовлетворит потребности народного хозяйства, судебной и
арбитражной практики.

Соображения о преимуществах исчерпывающего перечисления а законе случаев
повышенной ответственности касаются, конечно, только Проекта
Гражданского кодекса СССР. Что же касается перечня «источников
повышенной опасности», имеющегося в действующих гражданских кодексах
союзных республик, то ни у кого еще, кажется, не возникало сомнений в
примерном, отнюдь не исчерпывающем характере этого перечня. Достаточно
указать, что текст ст. 404 ГК в этой части заканчивается словами: «и
тому подобное».

В качестве исторической справки можно напомнить, что в тексте Проекта
Гражданского кодекса РСФСР к числу лиц, несущих повышенную
ответственность, были отнесены также «владельцы автомобилей» 1. Однако
при редактировании проекта упоминание о владельцах автомобилей было
исключено, хотя примерный характер перечня «источников повышенной
опасности» остался без изменений 2. Невидимому, целью отмеченного
редакционного изменения текста Проекта Гражданского кодекса было
намерение изъять вопрос об ответственности владельцев автомобильного
транспорта из действия специального правила ст. 404 ГК, подчинив этот
вопрос общему правилу ст. 403 ГК.

Мотивы, учитывавшиеся при редактировании Кодекса, в тексте его не нашли
себе отражения.

Примерный характер перечня из Проекта перешел в ст. 404 ГК РСФСР.

Судебная практика получила поэтому возможность проложить себе
самостоятельный путь при истолковании закона в соответствии с
потребностями жизни. Ответственность за вред, причиненный
автотранспортом, стала в судебной практике прямо классическим случаем
применения ст. 404 ГК3.

В 20-х годах встречались еще случаи, в которых суды первой инстанции не
усматривали в эксплуатации автомобилей «источника повышенной опасности».
Но эти отклонения от общей линии немедленно исправлялись судами второй
инстанции. Верховные суды РСФСР и УССР высказались по этому вопросу
вполне решительно и, поскольку нам известно, никогда не отступали от
своей позиции.

В разъяснении от 31 марта 1927 г. Пленум Верховного суда Украинской ССР
без всякой, правда, мотивировки дал такое указание: «Несчастный случай,
причиненный движением автомобиля, во всех случаях должен быть обсуждаем
по ст. 404 Гражданского кодекса» 4.

В определении от 20 февраля 1925 г. по иску Сигала к управлению Одесской
торговой палаты Гражданская кассационная коллегия Верховного суда
Украинской ССР писала: «Отнесение автомобилей к источникам повышенной
опасности вполне соответствует смыслу ст. 404 ГК и оправдывается
повседневным опытом относительно роли автомобиля в уличном движении
больших городов» 5. Ссылка на опыт здесь весьма значительна и уместна.

1 Статья 400 Проекта ГК РСФСР, соответствующая ст. 404 ГК РСФСР.

2 Бюллетень (стенографический отчет) IV сессии ВЦИК IX созыва, 23—31
октября 1922 г. М., 1922, стр. 19.

3 См. в журнале «Социалистическая законность» за 1937 г. (№ 2, стр.
145—148) статью «Об ответственности владельцев автомашин за причиненный
вред».

4 «Вестник Советской юстиции» 1924 г. № 11; также сборник «Обеспечение
увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 57.

5 Определение ГКК Верховного суда УССР 1924 г. под. № 174— «Вестник
Советской юстиции» 1925 г. № 7(41), стр. 305.

Судебным органам приходилось учитывать факторы, явно выходящие за
пределы отдельного конкретного дела, и конструировать, основываясь на
этих факторах, принцип повышенной ответственности владельцев автомобилей
во всех случаях, т. е. создавать общее правило.

В том же смысле давала указания в 20-х годах Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда РСФСР. Так, в 1926 году по делу Бобышкиной Ф.
Н. указанная коллегия прямо исходила из того, что «согласно ст. 404 ГК,
владелец автомобиля, как «источника повышенной опасности», отвечает за
вред, причиненный этим «источником повышенной опасности» всегда, кроме
случаев, когда будет доказано, что вред возник вследствие непреодолимой
силы или грубой небрежности самого потерпевшего» 1.

По делу Надель П. М. Гражданская кассационная коллегия также указывала:
«Суд прежде всего должен был обсудить вопрос о применимости в данном
случае ст. 404, а не 403 ГК, так как пользование автомобилем может быть
расценено как деятельность с повышенной опасностью» 2.

В определении от 3 мая 1930 г. Гражданская кассационная коллегия
Верховного суда РСФСР высказалась еще более решительно: «Мотив суда к
отказу в иске, заключающийся в том, что автодвижение не является
повышенной опасностью для окружающих, а следовательно, под ст. 404 ГК не
подходит, является в корне неправильным» 3.

В определении от 15. апреля 1936 г. по делу Н. Раннего Судебная коллегия
по гражданским делам Верховного суда РСФСР дала также указания: «по иску
Раннего должны быть привлечены те лица или учреждения и организации,
которые являются владельцами автомобиля, ибо они, а не наемный рабочий
шофер, отвечают в силу ст. 404 ГК за вред, причиненный автомобилем, как
источником повышенной опасности» 4.

Практика Верховного суда СССР вполне совпадает с приведенной практикой
верховных судов союзных республик. Поскольку нам известно, до Судебной
коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР не часто доходили
дела, где вопрос об отнесении автомобильного транспорта к «источникам
повышенной опасности» выступал как спорный вопрос. Но по делу
Джалиашвили, например, Верховный суд Грузинской ССР склонился,
повидимому, к выводу, что в случае автомобильной катастрофы по вине
шофера возможно разрешение вопроса об ответ-

1 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 23февраля 1926 г.

по д. № 3454 — сборник «Обеспечение увечных», под ред.Е. Н
Даниловой1927, стр. 109.

2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 27 июля 1926 г. по Д. №
33229 — сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой 1927,
стр. 132.

3 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 3 мая 1936 г. по Д. № 3882 —
«Судебная практика РСФСР» 1930 г. № 14—16.

4 «Советская юстиция» 1936 г. № 18, стр. 23—24.

ственности согласно правилам ст. 403 ГК, так что ответственность за
вред должна быть возложена на шофера. Отменяя соответствующее
определение Судебной коллегии Верховного суда Грузинской ССР, Судебная
коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР писала 28 февраля
1941 г.: «На основании ст. 404 ГК. Грузинской ССР предприятия отвечают
за вред, причиненный источником повышенной опасности» 1.

По делу Мкртычян Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда
Грузинской ССР установила, что автомашина, принадлежавшая издательству
газеты «Большевистская путевка», наскочила на мужа истицы и причинила
ему смерть. Вместе с тем было выяснено, что правивший машиной работник
автоинспекции допустил неправильности в управлении. Исходя из последнего
обстоятельства, Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда
Грузинской ССР отменила решение народного суда, который исходил из ст.
404 ГК, и предложила потерпевшей предъявить иск к «виновникам
несчастного случая». Эта точка зрения была правильно и последовательно
отвергнута Верховным судом СССР; его Судебная коллегия по гражданским
делам повторила свой тезис, снова имея в виду эксплуатацию автомобиля:
«За вред, причиненный источником повышенной опасности, отвечают лица и
предприятия, владеющие источником повышенной опасности»2.

Государственные арбитражи проводили ту же самую линию, что и суды, в
толковании ст. 404 ГК и, в частности, в применении ее к случаям
ответственности за вред, причиненный эксплуатацией автомобильного
транспорта.

Эта линия означала, собственно, что вред, причиненный автомобилем в
движении, всегда должен рассматриваться в соответствии со ст. 404 ГК,
что переход на ст. 403 ГК здесь невозможен ни при каких обстоятельствах.
Такое решение вопроса имеет особенный интерес: в нем отвергнут
казуистический подход к выявлению «опасности» определенной деятельности
в конкретном случае. Установлено, что автомобильный транспорт сам по
себе является устойчивой определяющей причиной вреда в тех случаях,
когда вред вообще возникает в связи с пользованием автотранспортом. Эта
картина может изменяться в конкретных случаях в связи с особыми
факторами, какими могут быть невнимательность или неопытность водителя
или неосторожность или самонадеянность прохожего и т. д. Но эти
отклоняющие факторы не могут заставить закрыть глаза на общее значение
определяющей причины. Советский законодатель видит эту общую причину

1 Сборник постановлений Пленума и определений судебных коллегий
Верховного суда СССР за 1941 г., М., 1’947, стр. 112.

2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР № 159 по иску гр-на Мкртычян к изд-ву газеты «Большевистская
путевка» и автоинспекции—Сборник постановлений Пленума и определений
коллегий Верховного суда СССР за 1944 г., М., 1948, стр. 239.

несчастных случаев на транспорте, на производстве и в некоторых других
случаях. Советский законодатель вскрывает эту причину на основании
изучения опыта прошлого и имеет явное намерение устранить действие этой
причины в настоящем и в будущем. Возложение ответственности по
возмещению вреда в таких случаях по общему правилу, т. е. по принципу
ответственности только виновных лиц, не могло бы привести к желательному
результату. Очень часто пришлось бы сталкиваться с доказательством
невиновности лиц, эксплуатирующих механизмы, и ст. 403 ГК не смогла бы
хоть сколько-нибудь серьезно содействовать искоренению невиновной
вредоносности механизированного транспорта, производства и т. д.

Законодатель в ст. 404 ГК имеет в виду в качестве типического случая
ответственности невиновное причинение вреда. Поэтому даже в случае
отклонения, когда к вредоносности определенной деятельности
присоединяется еще и виновное поведение лиц, эксплуатирующих машины,
законодатель не допускает перехода к правилам ст. 403 ГК. Даже виновный
владелец «источника повышенной опасности» отвечает только по ст. 404 ГК,
поскольку вред причинен именно «источником повышенной опасности».

Регулирование ответственности по ст. 404 ГК построено, по нашему мнению,
на изучении причин вредоносности определенного рода деятельности и на
стремлении законодателя независимо от фактора вины побудить владельцев
«источников повышенной опасности» так организовать в будущем данную
деятельность, чтобы сначала резко снизить вредоносность, а затем и вовсе
ее устранить.

Возможно ли такое регулирование вне воспитывающего момента вины? Проф.
Н. Г. Александров указывает, что «юридическая норма (как, впрочем, и
всякая социальная норма) может регулировать только такие общественные
отношения, которые выражаются или могут выражаться в актах волевого
поведения участников этих отношений. Нельзя предписать или запретить то,
что не зависит от воли того, кому предписывается или запрещается» 1.
Конечно, если бы советский законодатель считал, что вредоносность так
называемых «источников повышенной опасности» есть фатальная
неизбежность, то норма ст. 404 не существовала бы в советских
гражданских кодексах. Но наш законодатель вовсе не стоит на позиции
непротивления злу вредоносности при эксплуатации, машин, а, напротив,
уверенно всеми мерами борется с этой вредоносностью. Существование ст.
404 в наших Гражданских кодексах доказывает, что Советское государство
находит борьбу с указанной вредоносностью во власти людей, признает
возможным избежание вредоносности, зависящим от воли людей.

1 Н. Г. Александров, Сущность права, 1950, стр. 34—35.

На эту волю законодатель и воздействует, побуждая строгой
ответственностью за пределами вины изыскивать новые способы и средства
для уменьшения и совершенного изживания вредоносности.

Нам представляется, что все это нимало не противоречит правильней мысли
о том, что право способно регулировать лишь такие факторы, которые могут
изменяться под влиянием волевой, целеустремленной деятельности человека.
Проф. Александров, которого мы цитировали выше, в этом именно смысле
говорит далее: «Но для нормативного регулирования не обязательно
требуется, чтобы регулируемое отношение с момента своего возникновения
было волевым; достаточно, чтобы оно хотя бы в дальнейшем могло получить
свое выражение в актах волевого поведения» 1. Воздействие же на волевое
поведение — понятие более широкое, чем воздействие по принципу
ответственности только за вину.

II

Примерный характер перечня «источников повышенной опасности» в
действующей редакции ст. 404 ГК, как мы отметили, не вызывал сомнений ни
в судебно-арбитражной практике, ни в теории гражданского права. И суды,
и все наши цивилисты признавали принципиально, что список «источников
повышенной опасности», данный в ст. 404 ГК, может быть пополнен, если
встретятся «подобные» случаи. Но по вопросу о том, что надлежит считать
здесь «подобным» случаем, — мнения нередко существенно расходились. Как
только приходилось покидать пределы шести знакомых рубрик перечня,
данного в ст. 404 ГК, сейчас же открывалась почва для разногласий,
колебаний как в литературе вопроса, так и в судебной практике. Так,
проф. А. С. Ратнер признал «источником повышенной опасности» в смысле
ст. 404 ГК даже чековые операции кредитных учреждений. А. С. Ратнер
приводил по этому поводу такие соображения:

«Статья 404 ГК содержит не исчерпывающий, а лишь примерный перечень
предприятий, деятельность которых связана с источником повышенной
опасности для окружающих, и в число этих предприятий должны быть
включены и кредитные учреждения в деле оплаты чеков, так как в
установленном банками сложном механизме чекового оборота, в
специфической банковской обстановке, в лихорадочном и кипучем темпе
банковской деятельности заложены моменты, облегчающие возможность
получения денег по подложным чекам» 2.

1 Н. Г. Александров, Сущность права, 1950, стр. 35.

2 А. С. Ратнер, Ответственность кредитных учреждений за ненадлежащую
оплату чеков. «Вестник Советской юстиции» 1925 г. № 1(35),стр. 13.

Это, кажется, крайний предел расширительного понимания «источника
повышенной опасности», представленный в нашей литературе.

Даже беглый просмотр примеров, приведенных в ст. 404 ГК. показывает, что
закон имеет в виду вред как следствие только таких событий, как
причинение увечья, смерти человека, как уничтожение, повреждение вещей
1. Перечень ст. 404 ГК красноречиво показывает также, что закон вовсе не
предусматривал в этой норме последствий таких вредоносных действий, как
совершение подлога, кражи, мошенничество и другие подобного рода
преступления. «Опасность» же чекового оборота, о которой говорит Ратнер,
это не опасность стать жертвой воздействия механической, электрической и
тому подобной энергии, а опасность потерпеть убытки от кражи,
мошенничества, виновной путаницы в документах. С этой точки зрения,
стоящей во внешнем и внутреннем противоречии со ст. 404 ГК, «источником
повышенной опасности» окажутся, пожалуй, не только чековая, но и всякая
другая операция кредитного учреждения, работа кассира, деятельность
таких предприятий, как театр, кино, магазин и т. д. и т. д.

Наконец, ст. 404 ГК говорит об «опасности» для окружающих. Неправильная
же оплата чека может причинить убытки только самому кредитному
учреждению и лицам, либо являющимся стороной в чековом договоре, либо
принявшим на себя ответственность по чеку. Для окружающих, не
участвующих в чековой операции, чековый оборот не может ничем
«угрожать».

Судебная практика с полным основанием отвергает расширительное
толкование ст. 404 ГК, явно искажающее смысл этой нормы. Судебные органы
рассматривают ответственность банка перед его клиентом как договорную
ответственность 2. Встречаются, правда, решения, в которых судебные
органы рассматривают ответственность банка как деликтную, ссылаясь, — с
нашей точки зрения, неосновательно — на ст. 403 ГК. Но даже и при

1 Невзирая на текст закона, П. И. Стучка считал, что ст. 404 ГК имела в
виду только причинение увечья и что лишь впоследствии норму ст. 404 ГК
распространили также на случай повреждения вещей. «Статья 404 сама не
говорит о том,—писал Стучка,—распространяется ли ее действие только на
случаи причинения вреда личности или она имеет в виду также
имущественный вред. Из этого практика сделала вывод, что ст. 404
относится также и к причинению вреда имуществу. Мне кажется, что такое
толкование было и является излишним расширением применения ст. 404»
(«Курс Советского гражданского права», т. III, Особенная часть, 1931,
стр. 151).

Вряд ли этот взгляд нуждается в особом опровержении.

2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР от 20 апреля 1943 г. по делу № 36/235 по иску Казахской
республиканской конторы «Заготскот» к Джамбулскому отделению Госбанка —
«Судебная практика Верховного суда СССР» 1944 г., вып. I (VII), стр.
116—117.

такой конструкции судебные органы никогда не переходят на ст. 404 ГК.

Разграничение между областями применения ст. 403 ГК и ст. 404 ГК вполне
правильно проведено в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР по
делу гр-на Б. с правлением железной дороги. В связи с этим делом ГКК
Верховного суда РСФСР высказала неправильное суждение о понятии
«источника повышенной опасности». «Сама по себе доставка денежных
ценностей в условиях сопровождения ее вооруженной охраной, к тому же в
местности, подвергающейся бандитским налетам,—писала ГКК,—должна
рассматриваться источником повышенной опасности для лиц, производящих
такую доставку». В постановлении от 16 января 1928 г. Пленум Верховного
суда РСФСР исправил эту ошибку, указав: «Такое расширительное и ни на
чем не основанное толкование ст. 404 ГК является неправильным. В данном
случае речь может идти лишь об ответственности дороги по ст. 403 ГК
(вследствие непринятия необходимых мер предосторожности и т. п.), но не
по ст. 404» 1.

Особенность случая заключается здесь в том, что вред был причинен вовсе
не эксплуатацией железной дороги. В условиях того времени и места гр-н
Б. мог подвергнуться ограблению и в путешествии верхом на лошади или в
экипаже. Следовательно, ответственность железной дороги здесь должна
строиться на тех же основаниях, как и ответственность всякой другой
организации, на которую возлагается обязанность за надзор, охрану и т.
п. (ст.ст. 118 и 403 ГК, а в надлежащих случаях—ст. 407 ГК). В этом
вопросе судебная практика иногда все же оказывалась в затруднении. Так,
по делу Крутилина с Правлением Северных ж. д. Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда РСФСР в определении от 3 июня 1928 г. признала,
что камень, брошенный хулиганом в окно идущего поезда, создает для
железной дороги ответственность за возникший вред по ст. 404 ГК.

Конечный вывод об ответственности железной дороги в данном случае был,
повидимому, правилен, но неправильны оба мотива, приведенные в
определении. Кассационная коллегия указала, во-первых, что «ответчик не
принял достаточных мер к охране поезда в пути от хулиганских элементов в
таком месте, где происходит обычно большое скопление толпы» 2. Этот
упрек дороге к ст. 404 ГК отношения, очевидно, не имеет. Сомнительно и
второе соображение, приведенное Гражданской кассационной коллегией.
«Причинение пассажиру увечья от попавшего в него через окно вагона
пассажирского поезда твердого предмета следует поставить в связь с
работой железной дороги,

1 «Судебная практика РСФСР» 1928 г., стр. 2 (протокол № 3 от 16 января
1928 г.).

2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР по делу № 32445 — сборник
«Обеспечение увечных», под ред. Е. И. Даниловой, 1927, стр. 124—125.

как источника повышенной опасности, и подводить под ст. 404 ГК…».

Конечно, попадание в окно вагона камня или другого предмета вследствие
движения поезда или вследствие действия какого-либо железнодорожного
механизма — это следствия эксплуатации железнодорожного предприятия.

В какой связи, однако, находятся особенности железнодорожного транспорта
с выходкой хулигана, бросившего камень в окно проходящего поезда?
Объектом подобной преступной выходки могло быть окно вагона, стоящего на
запасном пути, или окно в каком-либо доме. Ответственность за вред в
подобных случаях может основываться только на ст. 403 ГК.

В 1928 году Гражданская кассационная коллегия Верховного суда Украинской
ССР признала по одному делу причинение вреда «источником повышенной
опасности», хотя речь шла об убийстве бандитами дежурного на станции 1.
Правда, к этому случаю была применена ст. 413 ГК, поскольку потерпевший
вред был служащим железной дороги, так что особенность ст. 404 ГК —
возложение ответственности и при отсутствии вины — не сказалась. Однако
сама квалификация случая как проявления «источника повышенной опасности»
не состоятельна. Достаточно сопоставить приведенное определение ГКК с
разъяснением Пленума Верховного суда РСФСР от 16 января 1928 г. «О
применении ст. 404 ГК» 2. В этом разъяснении Пленум Верховного суда
РСФСР отверг мнение Гражданской кассационной коллегии, что перевозка
денежных ценностей в условиях сопровождения вооруженной охраной есть
деятельность «повышенной опасности». В данном случае, разъяснил Пленум
Верховного суда РСФСР, — «речь может идти лишь об ответственности дороги
по ст. 403 ГК (вследствие непринятия необходимых мер предосторожности и
т. п.), но не по ст. 404 ГК».

Идея необходимой связанности несчастного случая с особенностями данного
рода деятельности была руководящей для судебной практики в делах о
возмещении вреда, возникшего от железнодорожных катастроф, вызванных
неисправностями пути. Независимо от того, по какой причине полотно
железной дороги оказывалось в неисправности, суды применяли именно и
только ст. 404 ГК. Ссылки на ст. 403 ГК по такого рода делам совсем не
встречаются в судебных решениях 3.

Всякая неисправность рельсового пути есть неисправность железнодорожного
предприятия так же, как неисправность ва-

1 Определение ГКК Верховного суда УССР от 7 мая 1928 г. — «Вестник
Советской юстиции» 1928 г. № 17, стр. 518.

2 «Судебная практика РСФСР» 1928 г. № 3, стр. 2.

3 Здесь рассматривается только вопрос о разграничении применения ст. 404
ГК и ст. 403 ГК. Вопрос же об обстоятельствах, освобождающих от
ответственности по ст. 404 ГК (виновное поведение потерпевшего лица,
действие «непреодолимой силы»), рассматривается в гл. четвертой.

гона, паровоза, семафора, стрелки. Если неисправность такого рода
приводит к крушению поезда, мы всегда имеем дело со случаем, связанным с
эксплуатацией железнодорожного предприятия, с «источником повышенной
опасности» в смысле ст. 404 ГК. Исходя из этого, судебная практика не
освобождает дорогу от ответственности по ст. 404 ГК и в тех случаях,
когда рельсовый путь злоумышленно поврежден посторонними дороге лицами
незадолго перед проходом поезда, при отсутствии каких-либо упущений со
стороны железнодорожных служащих. В этом отношении весьма характерно
определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда РСФСР по
делу Нефтесиндиката с Московско-Казанской ж. д. от 19 марта 1925 г. 1.
Коллегия учла, что причинение вреда здесь выразилось именно в
особенностях железнодорожного предприятия (сход поезда с рельс), а
потому не освободила железную дорогу от ответственности за причиненный
вред, хотя «крушение произошло вследствие разборки пути злоумышленниками
перед проходом поезда». В этом смысле дал указание и Верховный суд
Украинской ССР в разъяснении Пленума от 31 марта 1924 г.2.

Все сказанное позволяет заметить, что судебная практика в большинстве
случаев явно избегает расширительного истолкования правила, ст. 404 ГК о
повышенной ответственности. «Источник повышенной опасности», с точки
зрения судебной практики, — это деятельность лица, предприятия, взятая в
узком, специфическом, а не в широком, общем смысле. Вред в смысле ст.
404 ГК — это последствие, необходимо, а не случайно связанное с
определенной специфической деятельностью.

Судебная практика вовсе не делает понятие «источника повышенной
опасности» относительным. Эксплуатация железной дороги и использование
автомобильного транспорта ни при каких условиях не квалифицируются
иначе, чем по правилам ст. 404 ГК. Так, медленность движения поезда,
автомобиля не позволяет владельцу этих транспортных средств потребовать
применения правил ст. 403, хотя бы скорость движения транспорта в момент
несчастного случая не превышала скорости движения телеги, пешехода.

В литературе, однако, высказывались мнения, что ст. 404 ГК требует
значительно более широкого истолкования. Такую точку зрения защищал,
например, С. Аскназий в своей статье «Вина и причинение в обязательствах
по возмещению вреда» 3.

По мнению С. Аскназия, «ст. 404 ГК отличается тем, что в ней не дается
исчерпывающего, а в связи с этим, подлежащего ограничительному
толкованию перечисления случаев такой повышенной опасности». Но из этого
правильного положения автор

1 «Еженедельник Советской юстиции» 1925 г. № 31.

2 «Вестник Советской юстиции» 1924 г. № 11.

3 «Вестник Советской юстиции» 1925 г. № 20(54), стр. 776—780.

сделал вывод, что всякая деятельность может быть признана судом
«источником повышенной опасности». «Обычные школьные примеры причинения
вреда, — писал С. Аскназий, — на охоте, при верховой езде и пр. по
нашему праву могут влечь за собой обязанность возмещения такого
«случайного вреда», если судом будет признано, что в данных условиях
деятельность охотника, наездника и пр. являлась связанной с повышенной
опасностью для окружающих и пр.».

В 1939 году в статье о проекте Гражданского Кодекса СССР С. Аскназий
высказал по вопросу, об «источнике повышенной опасности» взгляд, уже
более близкий к разделяемому нами 1. Однако и в этой статье С. Аскназий
одобряет систему примерного перечня случаев повышенной ответственности,
с чем мы согласиться не можем.

«Представляется целесообразным, — писал С. Аскназий, — в упомянутой
статье более четко очертить круг предприятий, на которые
распространяется указанная повышенная ответственность. Следовало бы
перечислить основные из этих предприятий: например, промышленные,
сельскохозяйственные, транспортные и другие, применяющие в своей
деятельности механические, электрические и другие двигатели, машины и
пр. Перечень этот, конечно, не может быть исчерпывающим. Должно быть
указано и на другие предприятия, деятельность которых в связи с методом
их работы, характером используемых ими средств, машин, аппаратов и т. п.
представляет для соприкасающихся с ними лиц и имуществ повышенную
опасность».

Примерный характер перечня «источников повышенной опасности» в
гражданских кодексах союзных республик приводит иногда к ошибкам — это
лучше всего показывает изучение судебной практики.

М. О. Бару в одной из своих работ отметил, что «источником повышенной
опасности в колхозах Инструкция Наркомюста УССР от 11 ноября 1937 г.
признает машины, принадлежащие колхозу, лошадей, рогатый скот и т. п.»
2. Отнесение пользования лошадью, коровой к числу «источников повышенной
опасности», по нашему мнению, весьма сомнительно. Такое толкование вовсе
не вытекает из ст. 404 ГК. Нельзя упускать из виду, что в ст. 404 ГК
вопрос об использовании животных прямо затронут, причем к числу
«источников повышенной опасности» отнесено держание только диких
животных. Во всяком случае, нельзя отнести к числу «диких» всех вообще
лошадей и коров в колхозах. Это невозможно даже в том случае, если
понимать «дикость» шире, чем обычно, считая, например, «дикими» не
только живущих в зве-

1 С. И. Аскназий, Основные принципы Гражданского кодекса СССР в свете
решений XVIII съезда ВКП(б), «Советская юстиция» 1939 г. № 15/16, стр.
10.

2 М. О. Бару, Возмещение вреда в колхозах, Ученые записки Харьковского
юридического института, 1939, стр. 76.

ринцах тигров, львов, волков и других зверей, но и неприрученных еще
домашних животных или взбесившихся, или, наконец, особо свирепых
(например, непокорных быков и т. д.). С нашей точки зрения, более
широкое понимание выражения действующего закона «диких животных»
оправдано, если учесть основную идею повышения ответственности, а именно
— в тех случаях, когда данная деятельность сама по себе оказывалась
определяющей причиной вреда.

Но от этого допущения очень еще далеко до признания использования любой
лошади или коровы «источником повышенной опасности». Поскольку
законодатель отметил в примерном перечне только «диких животных», нельзя
уже дополнить перечень ст. 404 ГК просто «животными». Ограничением,
данным в законе, мы не вправе пренебрегать.

Конечно, нет сходства между отмеченным «превращением» прирученных или
домашних животных в «диких» в смысле ст. 404 ГК и отнесением
автомобильного транспорта к числу «источников повышенной опасности». В
тексте ст. 404 ГК нет вовсе упоминания о владельцах автомобилей, а
значит, нет и препятствий, к отнесению автотранспорта к числу
«источников повышенной опасности».

Вопрос о квалификации пользования животными нередко встречался в
судебной практике — по делам о возмещении вреда от потрав.

В определении от 10 октября 1945 г. № 788/45 Судебная коллегия по
гражданским делам Верховного суда СССР весьма решительно сформулировала
свое отношение к этому вопросу: «На основании ст. 403 ГК УССР, — писала
Судебная коллегия, — ответственность за потраву колхозных посевов и сада
должны нести владельцы скота» 1.

Здесь Судебная коллегия подчеркнула, во-первых, неприменимость к случаям
потравы ст. 404 ГК, т. е. отрицание квалификации держания скота в
качестве «источника повышенной опасности», во-вторых, ответственность
перед потерпевшим за потраву не пастуха, а владельца скота, поручившего
этому пастуху наблюдение за своим скотом. Тем более нет речи о
применении ст. 404 ГК в случае потравы, совершенной мелким скотом,
например, козами и баранами 2.

1 «Судебная практика Верховного суда СССР» 1945 г., вып. VIII (XXIV),
М., 1947, стр.31.

2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР № 36/377 по иску о возмещении стоимости 290 лоз, потравленных
козами и баранами,—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1946 г.,
вып. V (XXIX), М„ 1947, стр. 31.

В связи с возложением ответственности за потраву не на пастуха, а на
владельца скота, возникает вопрос об основании такой ответственности,
если применяется ст. 403 ГК. Этот вопрос не освещен в нашей юридической
литературе. Не упоминает о нем и проф. Е.А.Флейшиц в работе «Обязатель-

Весьма любопытный случай из судебной практики Украинской ССР приводит
М. О. Бару 1. «В колхозе «Нове Життя» (Пролетарского сельсовета)
колхознику предложили поехать за материалами в город. Для этой цели
колхознику дали пару молодых, не бывших в упряжке лошадей. При выезде со
двора лошади понеслись с бешеной быстротой и наскочили на телеграфный
столб, в результате чего колхозник получил увечье (перелом обеих ног)».

К сожалению, решение суда по делу не приведено, и М. О. Бару не
высказывает мнения о квалификации случая по ст. 403 или по ст. 404 ГК,
пользуясь приведенным примером для иллюстрации случая вины потерпевшего
лица 2.

Случай в колхозе «Нове Життя» не дает, конечно, оснований к суждению об
«опасности» объездки молодых лошадей (в смысле ст. 404 ГК).

Ведь мы имеем здесь дело с единичным случаем, а для суждения об
определяющих причинах вредоносности данного рода деятельности необходимо
широкое основание многочисленных наблюдений 3.

В своих постановлениях о судебной практике по гражданским делам в
колхозах Пленум Верховного суда СССР затронул и вопрос об
ответственности за вред, причиненный животными, и вопрос об
ответственности за вред, причиненный «источником повышенной опасности».
Говоря о вреде, причиненном «источником повышенной опасности», Пленум
Верховного суда не упоминает о животных. В п. 11 постановления Пленума
Верховного суда СССР от 14 августа 1942 г. № 14/м/15/у говорится, как
«об источниках повышенной опасности», о пользовании машинами,
двигателями: например, тракторами, комбайнами и т. п.; только о машинах,
двигателях говорится в п. 10 постановления Пленума Верховного суда СССР
от 5 мая 1950 г. № 9/8/у, которое заменило собой упомянутое
постановление от 14 августа 1942 г.

В п. 5 постановления Пленума Верховного суда СССР от 5 мая 1950 г.
затронут вопрос об ответственности владельцев за потравы, причиненные их
скотом. Верховный суд СССР совершенно правильно устанавливает здесь, что
ответственность перед потерпевшим от потравы лежит на владельце скота, а
не на па-

ства из причинения вреда и из неосновательного обогащения», вышедшей в
1951 году. Думается, что такая ответственность целесообразна и
основывать ее следует соображениями, сходными с теми, которыми
обосновывают ответственность юридических лиц за неправомерное причинение
вреда их рабочими или служащими при исполнении служебных обязанностей
(см., например, упомянутую работу Е. А. Флейшиц, стр. 110—112).

1 М. О. Бару, Возмещение вреда в колхозах. Ученые записки Харьковского
юридического института, 1939.

2 Ниже (в гл. четвертой, части второй) мы останавливаемся именно на этой
стороне вопроса.

3 Рассматриваемый случай содержит к тому же особенности, делающие его
нетипичным: обе стороны (колхозник и правление колхоза) допустили вину в
своем поведении, на что указывает и М. О. Бару.

стухе. Последний может отвечать только по регрессному иску владельца по
правилам КЗоТ.

Но вместе с тем Пленум Верховного суда не указал, что владелец скота
должен отвечать за потраву по специальным правилам ст. 404 ГК. Отсюда
можно сделать вывод, что Верховный суд СССР не рассматривает «держание
животных» как источник «повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК. К
случаям потравы, очевидно, следует применять общие правила ст. 403 ГК.

В будущем Гражданском кодексе СССР следовало бы отказаться от выражения
«дикие животные». На наш взгляд, это выражение следовало было бы
заменить упоминанием о «неприрученных и одичавших животных». Тогда
повышенная ответственность была бы распространена как на животных
«диких», в узком смысле (вообще неприрученных), так и на тех домашних
животных, которые еще не приручены или утратили следы приручения либо
вследствие упущений владельца, либо вследствие особых обстоятельств
(например, заболевание бешенством). Можно заметить, что вред без всякой
вины потерпевшего лица причиняется иногда и прирученными, даже
дрессированными животными. Встречаются собаки, которые специально
приучены нападать на постороннее лицо, входящее во двор, в дом и т. д.
Не трудно видеть, однако, что в такого рода случаях определяющей
причиной вреда является не «держание животных» само по себе, а
направленность дрессировки. Последняя вместе с упущением в надзоре со
стороны владельца и образует виновное поведение владельца, а
следовательно, входит в область применения ст. 403, а не 404 ГК.

III

Для полного раскрытия понятия «источника повышенной опасности»
необходимо тщательно изучить тот примерный перечень случаев, который
законодатель привел в самой ст. 404 ГК.

Этот перечень заключается, как известно, словами «и тому подобное».
Очевидно, что признаки подобия, а значит, и основания повышенной
ответственности можно распознать только после изучения того, что дано
законодателем, как несомненно входящее в группу «источников повышенной
опасности». Правда, при таких исходных позициях список «источников
повышенной опасности» ст. 404 ГК нельзя будет безгранично и произвольно
расширять. Но нам кажется несомненным, что смысл норм ГК о повышенной
ответственности состоит вовсе не в том, чтобы специальный случай
ответственности превратить в общий случай ответственности.

В своей статье «источник повышенной опасности» 1 Н. Топоров стоял на
ошибочной позиции по вопросу о принципе ответственности за внедоговорный
вред. Топоров, как и некоторые другие

1 «Рабочий суд» 1926 г. № 19 (Ленинград), стр. 1175 и ел.

авторы того времени, считал, что буржуазные законодательства строят
ответственность всегда якобы на начале вины, а советский законодатель от
этого начала якобы раз и навсегда отказался. Что наше советское
социалистическое понимание вины иное, чем понимание вины у буржуазных
юристов, что в буржуазном праве «начало причинения» применяется
достаточно широко и от того буржуазное право не становится менее
буржуазным, — все это выпало из поля зрения Н. Топорова.

Но Н. Топоров первый сделал попытку дать классификацию «источников
повышенной опасности», исходя из примерного перечня ст. 404 ГК.

Н. Топоров распределяет все случаи повышенной ответственности на три
группы и для каждой группы устанавливает основание, по которому
применена, по его мнению, повышенная ответственность.

В первой группе — двигатель, приводимый в действие силой паров,
электричества и т. п. Основание же повышенной ответственности здесь, по
мнению Топорова, в том, что энергия хотя в известной мере и подчиняется
руководству человека, но «подчинение ее всецело — никогда не достигается
вполне (так, остановка движущегося поезда или трамвая или работающей
машины требует всегда известного периода времени)».

Ко второй группе Н. Топоров отнес торговцев горючими материалами и
держателей диких животных. Н. Топоров обосновывает здесь повышенную
ответственность тем, что «используемые человеком силы, будучи выпущены
из-под власти человека, с трудом могут быть им подчинены».

В третьей группе схемы Топорова находятся работы с большими тяжестями,
значительно превышающими силы человека: поскольку человек не может
остановить движение тяжелых масс, раз они уже приведены в движение,
ответственность и в этом случае должна быть повышена.

Разумеется, Топоров прав, усматривая повышенную ответственность железных
дорог и трамвая в их движении, в применении механических двигателей, а
не в использовании рельсового пути, на чем настаивали составители
дореволюционного Проекта Гражданского уложения 1.

В классификации Топорова есть непоследовательность: в то время как две
первые группы охватывают случаи, упомянутые в ст. 404 ГК, последняя,
третья группа является уже результатом расширительного толкования: о
«повышенной опасности» операций с тяжестями в законе, как известно, нет
упоминания.

Но не в этом основной порок схемы, созданной Топоровым. При ближайшем
рассмотрении оказывается, что основания повы-

1 Статья 1195 Проекта Гражданского Уложения так и говорила: «Если
кому-либо будет причинена смерть или телесное повреждение на рельсовом
пути, независимо от рода двигательной силы…» (см. издание Проекта 1914
года, под ред. В. Герценберга и И.Перетерского).

шенной ответственности, выдвигаемые Топоровым для первых двух групп
случаев, значительно шире, нежели обосновываемые ими случаи
ответственности. В связи с этим оказывается также, что действие ст. 404
ГК пришлось бы, следуя критериям Топорова, распространить и на такие
случаи причинения вреда, которые никогда в судебной практике не
рассматриваются в качестве проявления действия «источников повышенной
опасности».

В первой группе Топорова повышение ответственности зависит от неполного
подчинения энергии руководству человека, в частности от трудностей
торможения. Согласившись с этим, придется применять повышенную
ответственность почти всегда. Мгновенно остановить мчащуюся тройку
лошадей так же невозможно, как невозможно мгновенно остановить
работающий мотор. Тем не менее к случаям причинения вреда конным
транспортом ст. 404 ГК не применяется, а к случаям причинения вреда
действием мотора — всегда применяется. Всякий вред причиняется
действием, всякое действие есть движение в определенной его форме,
всякое движение обладает известной инерцией, — следовательно, ст. 404 ГК
должна применяться всегда, ко всем случаям причинения вреда действием.
Таков логический вывод из тезиса Топорова. Непригодность этого вывода в
смысле несоответствия его закону и нашей судебной практике
представляется бесспорной.

Во второй группе, как мы видели, Топоров подчеркивает трудность
восстановления господства над энергией, вырвавшейся из-под власти
человека. Это характеризует иногда поведение диких животных, которых,
например, бывает трудно загнать обратно в клетку. Но едва ли это
характерно для всех случаев причинения вреда теми же животными. Нанеся
вредоносный удар, иное животное часто само и очень быстро приходит в
спокойное состояние. Тем более, этот признак не является существенным
для случаев взрыва, где катастрофа не устраняется даже при моментальном
тушении возникшего пожара: взрывная волна уже успевает произвести свои
разрушения.

Признак, выдвигаемый для характеристики второй группы случаев, — также
более широк, чем этого хотел бы Топоров. Непонятно, почему пользование
примусом, керосинкой и, тем более, пистолетом, ружьем не должно
рассматриваться, с точки зрения Топорова, как «источник повышенной
опасности». После возникновения пожара, после взрыва или выстрела точно
так же не удается восстановить утраченное господство над освободившейся
энергией, как и в случаях, которые имел в виду Топоров. Но ст. 404 ГК к
этим приведенным нами случаям причинения вреда нашей судебной практикой
все же не применяется.

Н. Топоров не дает практически пригодного критерия для нахождения
случаев повышенной ответственности за пределами перечня, приведенного в
самой ст. 404 ГК.

По делу Одинцовой и Новосельской и др. стоял вопрос — не является ли
«источником повышенной опасности» хранение в доме бензина, керосина в
больших количествах или готовка пищи в кладовой, где хранились горючие
вещества. Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР в
своем определении по этому делу указала: «Сурхан-Дарьинский областной
суд разрешил дело в соответствии с указаниями, данными Судебной
коллегией, и поскольку данных о том, что пожар возник по вине ответчиков
не установлено, суд имел основания для отказа в иске» 1. Ссылка на
момент вины, как на основание ответственности, свидетельствовала,
конечно, о применении ст. 403, а вовсе не 404 ГК.

Судебная практика применяет ст. 403 ГК, а не ст. 404 ГК и в тех случаях,
когда дело идет о возмещении 1Вреда, причиненного пожаром, возникшим от
электронагревательных приборов, от взрыва газа на кухне и т. д.

Все это свидетельствует о несостоятельности построения Топорова: оно не
объясняет смысла, действительно вложенного ст. 404 ГК в понятие
«источника повышенной опасности.

IV

В учебнике «Гражданское право» 1938 года- М. М. Агарков попытался
раскрыть понятие «источника повышенной опасности» и обосновать
повышенную гражданскую ответственность за особого рода случаи
неправомерного вреда путем изучения отношений между действующим лицом и
окружающими лицами. По мнению М. М. Агаркова, от действующего лица нужно
требовать такой же степени осторожности при известного рода
деятельности, какую должны проявлять окружающие лица.

«Если чья-либо деятельность, — писал М. М. Агарков, — требует от лиц,
приходящих с ней в соприкосновение, особо повышенной осторожности, то
такую осторожность должен проявлять и тот, кто занимается этой
деятельностью». Такая деятельность и есть «источник повышенной
опасности». Если же от действующего и от окружающих лиц требуется только
«обычная предусмотрительность», то «источника повышенной опасности» тут
нет, и применению подлежит, полагает М. М. Агарков, ст. 403 ГК 2.

В этом построении ценно, что момент влияния определенной деятельности на
окружающих, подчеркнутый законодателем в ст. 404 ГК, не оказался за
бортом, как это произошло в схеме Н. Топорова. Но построение М. М.
Агаркова все же не может быть признано удовлетворительным, поскольку оно
корнями

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР № 304/45 — «Судебная практика Верховного суда СССР» 1945 г., вып. V
(XXI), стр. 28—29.

2 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, 1938, ч. II, §
244, стр. 401.

уходит в ошибочную теорию М. М. Агаркова об основании ответственности
по ст. 404 ГК 1. По мнению М. М. Агаркова, «источник повышенной
опасности» — это деятельность, причиняющая вред вследствие несоблюдения
некоторой меры заботливости. Иными словами, понятие «источника
повышенной опасности» оказывается производным от понятия вины.

В судебной практике нельзя найти ни малейшего подтверждения этого
взгляда М. М. Лгаркова на понятие «источника повышенной опасности».

Помимо этого, как мы отмечали уже в гл. первой, в учении советского
социалистического права о правонарушении не может быть плодотворной
попытка разложить понятие требуемой заботливости на классы разного
качества. В теории советского права нельзя обосновать взгляда, будто
степень заботливости в отношении социалистической собственности в одних
случаях требуется только посредственная и только в других самая высокая.
Это утверждение не совместимо со ст. 131 Сталинской Конституции. Нельзя
также утверждать, что в обращении с огнестрельным оружием закон требует
меньше осторожности, чем при езде на мотоцикле, автомобиле и т. п.
Однако вопрос о гражданской ответственности за имущественный вред,
причиненный выстрелом из пистолета, рассматривается по правилам ст. 403
ГК, а вопрос о такой же ответственности за вред, причиненный
механизированными средствами транспорта,—по правилам ст. 404 ГК.

Рассмотренное учение об «источнике повышенной опасности», основываемое
на понятии вины, М. М. Агарков без изменений перенес в учебник
«Гражданское право» издания 1944 г.2. Поэтому все сказанное ранее по
поводу этой позиции здесь можно было бы только повторить.

V

В своем исследовании, подробно затронувшем вопрос о понятии «источника
повышенной опасности», Т. Б. Мальцман не связывает понятия этого
источника с моментом вины и заботливости. Это, несомненно, правильный
шаг на пути к решению задачи о смысле ст. 404 ГК. Вместе с тем и момент
«опасности» для окружающих учтен в предлагаемом новом построении. Т. Б.
Мальцман совершенно обоснованно пытается извлечь из примерного перечня
случаев, приведенного в ст. 404 ГК, нечто общее для всех случаев. Этим
общим для всех видов деятельности элементом является, по ее мнению, то,
что один, а иногда и несколько человек не могут абсолютно подчинить
своему контролю то, что, ускользая из-под такого контроля, неминуемо
причиняет вред тому, с кем оно приходит в соприкосновение.

1 «См. гл. первую настоящей работы.

2 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, 1944, т. I, § 492,
стр. 338.

Т. Б. Мальцман добавляет, что под абсолютным контролем деятельности
следует понимать возможность немедленно, в любой операции, полностью
устранить или необходимым образом изменить эту деятельность 1.

К этому взгляду приближается и проф. Е. А. Флейшиц, указывая, что «Под
источником повышенной опасности понимаются свойства вещей или силы
природы, которые при достигнутом уровне развития техники не поддаются
полностью контролю человека, а не подчиняясь полностью контролю, создают
высокую степень вероятности причинения вреда жизни и здоровью человека
либо материальным благам» 2.

Вывод, сделанный Т. Б. Мальцман, несмотря на его явные преимущества
перед всеми ранее рассмотренными, все же не может быть признан вполне
удовлетворяющим.

Определение, даваемое Т. Б. Мальцман, охватывает, несомненно, многие
случаи, которые являются деятельностью с повышенной опасностью в смысле
ст. 404 ГК. Поезд на ходу, автомобиль в движении, любая машина,
работающая с помощью какого-либо вида энергии, действительно не могут
быть остановлены, заторможены мгновенно.

Плакаты ОРУД 3 часто обращают внимание граждан именно на это свойство
движущихся средств транспорта. Водитель чаще всего потому лишен
возможности избежать несчастного случая, что торможение не происходит
мгновенно.

Такие случаи, где проявляется инерция несущейся массы, встречается часто
в практике судов. Так, по делу гр-ки К. с управлением железной дороги
(1949 г.) машинист паровоза показывал: «Я помню, что в метрах 15 вышел
на линию ребенок. Я дал торможение, но невозможно было уже остановить».
Но далеко не все вредоносные случаи на транспорте являются результатом
невозможности быстро затормозить движение машин.

Под признаки, предлагаемые Т. Б. Мальцман, подходят вместе с тем очень
многие действия, которые ни закон, ни судебная практика «источником
повышенной опасности» не признают — и правильно не признают, хотя тройка
лошадей, конькобежец, лыжник, велосипедист также не могут мгновенно
остановиться.

По делу гр-ки П. (1948 г.) оказалось, что лошадь, испугавшись
автомобиля, понесла, опрокинула экипаж. Истец получил при этом увечье.
Конечно, здесь существенным было не то, что автомобиль нельзя было
остановить немедленно, а то, что автомобиль испугал лошадь, что затем не
удалось своевременно остановить вышедшую из-под контроля лошадь.
Московский областной суд удовлетворил иск против владельца «источника

1 Научная сессия аспирантов ВИЮН 26—27 июня 1947 г., Тезисы докладов Т.
Б. Мальцман «Понятие источника повышенной опасности», М., 1947.

2 Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного
обогащения, 1951, стр. 132.

3 Отдел регулирования и управления движением.

повышенной опасности» — автомобиля — в соответствии со ст. 404 ГК. О
солидарной ответственности владельца автомобиля и владельца лошади
вопрос и не возникал.

Мы затрудняемся привести из практики судов РСФСР хотя бы одно решение, в
котором ошибочно была бы применена ст. 404 ГК, когда вред был причинен
бегущей лошадью, мчащимся велосипедистом, или портным, домашней
хозяйкой, которые пользовались швейной машиной, примусом, электрическим
утюгом и т. п.

Признак немедленного торможения или переключения энергии, который
вначале представляется подходящим для отличения «источники повышенной
опасности», при ближайшем рассмотрении оказывается малопригодным. Вместе
с тем нам не известны случаи, когда судебные органы переходили бы со ст.
404 ГК на ст. 403 ГК после установления медленности движения средств
транспорта — трамвая, автомобиля и т. д. Напротив, можно привести немало
случаев, когда ст. 404 ГК применялась судебными органами, несмотря на
медленность движения механизированного транспорта и, следовательно,
несмотря на полную возможность остановить движение механизма в любой
момент. По делу гр-ки Б. (1948 г.) картина несчастного случая
вырисовывалась следующим образом: «С остановившегося трамвая, с передней
площадки моторного вагона сошел гр-н П. По выходе с трамвая он
поскользнулся на мостовой и упал под заднее левое колесо автомашины в
момент отхода ее с места стоянки».

Народный суд иск удовлетворил, правильно руководствуясь ст. 404 ГК.
Возможность немедленной остановки автомобиля не послужила препятствием
для применения ст. 404 ГК.

По иску К. (1949 г). к Управлению железной дороги было установлено, что
несчастный случай с потерпевшим произошел, когда он садился в вагон
поезда. В вагоне было тесно: один из пассажиров проспал свою остановку,
бросился к выходу, чтобы спрыгнуть на ходу. При этом он вытолкнул с
площадки вагона несколько пассажиров, в том числе и потерпевшего К.,
который получил увечье. Из всех обстоятельств этого дела ясно, что
скорость поезда в момент несчастного случая не превышала скорости
телеги, которую шагом везет лошадь: у станционной платформы, только что
тронувшись с места, поезд до остановки по тревоге передвинулся всего на
2 — 3 м. Тем не менее вопрос о ст. 404 ГК здесь был вне всякого сомнения
у суда и вне спора сторон.

Известно, что при формировании составов маневренные паровозы обыкновенно
движутся медленно и способны не только мгновенно останавливаться, но и
давать задний ход. Тем не менее по делу гр-на Ю. (1949 г.) с Управлением
железной дороги оказалось, что при маневре «был дан сигнал назад, а
машинист вместо движения назад подал паровоз вперед, и буфером паровоза
придавило правую руку потерпевшего. Применена была и здесь ст. 404 (и
ст. 413) ГК, хотя движение паровоза было необы-

чайно медленным и торможение дало немедленный эффект, так что
потерпевший получил лишь ушиб руки, который он мог получить, скажем, от
удара дышлом конной упряжки.

К этой же категории нужно отнести и те случаи, в которых повреждение
было причинено не движением поезда или паровоза в целом, а движением
только отдельных частей локомотива. Здесь остановка механизмов, как
правило, может быть осуществлена мгновенно, поэтому размер несчастья в
таких случаях по большей части удается ограничить. И тем не менее к этим
случаям суды неизменно применяют ст. 404 ГК.

Таким образом, например, сложилась обстановка в деле гр-на К. и в деле
Д. с Управлением железной дороги (все дела 1949 г.).

Старший поездной кочегар К. получил повреждение в то время, как
производил смазку кулисных щек с левой стороны паровоза, а гр-н Д.
«слышал сигнал отправления, но не успел принять руку с контркривошипа, и
рука была прижата…, в результате чего были оторваны три пальца». В
обоих случаях торможение немедленно прекратило действие механизмов.

В противоположность только что приведенным можно указать на
многочисленные случаи, когда трудно прекращаемая вредоносная
деятельность не влечет за собой повышенной ответственности по правилам
ст. 404 ГК.

Гражданско-правовые последствия несчастных случаев: от повреждения
внутриквартирной электропроводки, от взрыва газовых трубопроводов, плит,
примусов, пожаров от электроприборов, хранения керосина и т. п. —
никогда не рассматриваются нашими судами по правилам ст. 404 ГК.

Не была применена ст. 404 ГК и в деле по иску коллектива театра
«Миниатюр» к Молотовскому обкому Профсоюза рабочих леса и сплава. В этом
деле шла речь о возмещении вреда, возникшего от пожара на барже. Пожар
не удалось локализовать и своевременно потушить. Тем не менее Судебная
коллегия Верховного суда СССР в своем определении от 17 апреля 1945 г.
писала: «Обязанность возмещения причиненного вреда в силу ст. 403 ГК
должна нести такелажно-транспортная контора, а не обком союза. То
обстоятельство, что владельцем баржи является обком союза, для дела
значения не имеет, так как вред в данном случае причинен не при
эксплуатации баржи, как «источника повышенной опасности» (ст. 404 ГК) а
вследствие неправильных действий должностных лиц такелажно-транспортной
конторы, поставленных ею для управления баржей» 1.

В итоге оказывается, что признак трудности остановки движения,
невозможности быстро обезвредить вырвавшуюся из-под контроля человека
энергию в одних случаях действительно сопут-

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР от 17 апреля 1945 г.—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1945
г., вып. I (XVII).

ствует такой деятельности, которую закон и судебная практика считают
«источником повышенной опасности». В других же случаях этот признак
отсутствует, хотя повышенная ответственность за действие «источника
повышенной опасности» все же применяется. Поскольку эти последние случаи
достаточно многочисленны, рассматриваемый признак инерции не оказывает
помощи ни в качестве начала, объясняющего границу между случаями ст. 403
и ст. 404 ГК, ни в качестве критерия, позволяющего устанавливать случаи
повышенной ответственности 1.

Все сказанное выше по поводу определения «источника повышенной
опасности», сделанного Т. Б. Мальцман, находит себе применение и в
отношении формулировки Е. А. Флейшиц, цитированной выше. Ни одна из сил
природы, которую использует для своих целей человек, не подчиняется
человеку абсолютно. Между тем этот неоспоримый факт вовсе не делает
обязательным применение ст. 404ТК во всех тех случаях, когда вред
причинен энергией, выскользнувшей из-под контроля лица, эту энергию
применявшего. Флейшиц присоединяет к признаку неполного контролирования
человеком «свойств вещей или сил природы» дополнительное указание на
создание «высокой степени вероятности причинения вреда» в таких случаях
2. Однако в определении Е. А. Флейшиц момент высокой вероятности
причинения вреда выступает как момент, зависимый от невозможности
осуществить полный контроль над свойствами вещей и силами природы.
Поэтому этот дополнительный признак не оказывает существенной помощи: и
при его использовании не удается объяснить, почему ст. 404 ГК не находит
себе применения в тех случаях, когда из-под контроля выскользнула
энергия, применяемая в быту, например, энергия газа, электричества,
ядовитых лекарственных веществ и т. д. Говоря словами Е. А. Флейшиц, и в
этих случаях можно было бы заявить, что «вероятность причинения вреда
жизни и здоровью человека либо материальным благам» очень высока, если
один из упомянутых видов энергии или свойств веществ окажется вне
контроля человека. Очевидно, что без выявления определяющих причин
несчастных случаев при деятельности определенного рода нельзя
удовлетворительно разрешить вопрос о смысле выражения «источник
повышенной опасности», употребленного в ст. 404 ГК.

1 Т. Б. Мальцман указала впоследствии, что «понятие «повышенной
опасности» и «непреодолимой силы» не совпадают» (см. «Гражданское
право», «Библиотека народного судьи», кн. 4, изд. 2-е, М., 1950, стр.
162).

Указание на это различие вполне правильно. «Повышенная опасность» — это
предпосылка ответственности по ст. 404 ГК, а «непреодолимая сила» — это
граница, предел ответственности за вред, причиненный «источником
повышенной опасности».

Однако в этом указании, по нашему мнению, не содержится существенного
признака для раскрытия самого понятия «повышенной опасности».

2 Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного
обогащения, 1951, стр. 132.

VI

«Источник повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК — это не только
движение, действие, — это определенный род деятельности. Представление о
деятельности прямо подчеркнуто законодателем. Он так и начинает
изложение ст. 404 ГК: «Лица и предприятия, деятельность которых связана
с повышенной опасностью для окружающих», а затем переходит к примерам
деятельности этого рода.

В самом перечне примеров понятие «деятельность», «предприятие»,
«эксплуатация» либо прямо высказана, либо подразумевается вне сомнения.

В явном противоречии с текстом и смыслом закона Высшая Арбитражная
комиссия в одном из решений отметила (в 1928 г.), что в данном случае
«вред причинен не «окружающим», а самому источнику повышенной опасности»
1. Здесь, по меньшей мере, две ошибки. Прежде всего, вред в правовом
смысле может быть причинен только субъекту права — гражданину или
юридическому лицу. Вещь можно повредить, но вред возникает у ее
собственника. Высшая Арбитражная комиссия имела в виду правовой вопрос —
о возмещении имущественного вреда, а говорила о причинении вреда вещи —
«мотору». Далее, повреждение автомобиля не есть повреждение «источника
повышенной опасности». Вещь никогда сама по себе не «опасна».
Возможность причинить повреждение вытекает не из каких-то метафизических
неизменных скрытых свойств вещи, а есть результат использования вещи в
определенных условиях места и времени. Иными словами, «вредоносность»
относится не к вещи как таковой, а к деятельности, к системе действий.
Нельзя, однако, говорить о «повреждении действия».

О деятельности особого рода речь идет в ст. 404 ГК не только тогда,
когда закон прямо упоминает о предприятии («фабрично-заводское
предприятие»). Именно о деятельности определенного рода речь идет и в
других примерах, содержащихся в ст. 404 ГК. Ввиду сомнений, которые
иногда высказывались в этом отношении, просмотрим перечень ст. 404 ГК с
интересующей нас точки зрения.

Говоря в ст. 404 ГК о железных дорогах, закон имеет, конечно, в виду
эксплуатационную деятельность железнодорожного предприятия, а не
владение рельсами, образующими железнодорожную линию, паровозами,
вагонами и тому подобным имуществом. То же нужно сказать и о трамвае,
упомянутом в той же статье 404 вслед за железными дорогами.

Далее, в ст. 404 ГК упомянуты «торговцы горючими материалами» — это
торговые предприятия — бензоколонка, керосиновая

1 Решение Высшей Арбитражной комиссии от 19 января 1927г.
«Судебно-арбитражный бюллетень» 1928 г. № 13/14, стр. 15.

лавка, охотничий магазин, продающий порох, пистоны и т. д. И здесь
имеется в виду определенного рода деятельность в области торговли.

Держатели диких животных, лица, возводящие строения и иные сооружения, —
эти заключительные примеры ст. 404 ГК интересны в двух отношениях.
Во-первых, они проливают свет на понятие лица, ответственного по ст. 404
ГК. На этом вопросе мы останавливаемся особо в главе V, посвященной
субъекту повышенной ответственности. Во-вторых, эти примеры показывают,
что деятельность, которую ст. 404 ГК именует «источником повышенной
опасности», не обязательно должна быть коммерческой, хозяйственной или
профессиональной.

Держателем дикого животного не обязательно должен быть, скажем,
дрессировщик, выступающий с ним в цирковой программе. Держателем дикого
животного в смысле ст. 404 ГК будет считаться также зоолог,
воспитывающий волка или лису с научными целями, или лесник, взявший
медвежий выводок на охоте и оставивший его на воспитание в своем доме,
не преследуя каких-либо хозяйственных целей.

Строительство, о котором говорится в ст. 404 ГК, это не только постройка
фабрики, завода, железной дороги и т. п. Статья 404 ГК в равной мере
охватывает постройку личного дома, устройство памятников, фонтанов и
даже оборонительных сооружений, несмотря на то, что в последних случаях
нельзя говорить о хозяйственных целях в обычном смысле этого выражения.

VII

«Источник повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК — это деятельность
сама по себе правомерная. Неправомерными бывают только некоторые
следствия этой деятельности — именно те, которые причинили вред личности
или имуществу.

В ст. 404 ГК сочетаются и вместе с тем разграничиваются идеи:
дозволенности определенного рода деятельности и ответственности за
неправомерно причиненный вред.

Совершенно справедливо замечает проф. Е. А. Флейшиц: «Закон не знает
случаев, когда причинение вреда источником повышенной опасности было бы
не противоправно 1.

Нелепо, конечно, представлять себе как «неправомерное» использование в
стране социализма достижений новейшей техники. Передовая наука,
передовая техника неразрывно связаны с социалистическим строем и могут
быть без противоречий органически связаны только с этим строем общества.

Механизация в промышленности, в сельском хозяйстве, на транспорте
является в СССР мощной базой для достижения всем

1 Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного
обогащения, 1951, стр. 131.

народом невиданных успехов на пути к коммунистическому строю, т. е. к
наибольшему благосостоянию граждан в конечном счете. «Мы перешли к
тому,— говорил недавно товарищ, Молотов, — чтобы по широкому
государственному плану организованно внедрять новую технику во все
отрасли народного хозяйства, особенно на таких работах, как в угольных
шахтах, на погрузочно-разгрузочных работах, в строительстве, на
лесозаготовках и т. д.» 1,

В нашей литературе отмечались курьезные высказывания буржуазных юристов
и буржуазных судов, клонившиеся к тому, что использование «источников
повышенной опасности» (например, железных дорог) само по себе нужно
признать неправомерным. Но эти высказывания, к сожалению, рассматривали
только как забавные нелепости, до которых договариваются буржуазные
юристы, буржуазная юриспруденция.

Цитировали, например, Рюмелина, «учившего», что специфика повышенной
опасности — «в дозволении вредной деятельности»,. •или Меймана, который
заявлял, что возмещение вреда жертвам предприятия — это в сущности даже
и не возмещение, а «вознаграждение за дозволенное повреждение».
Упоминалось нашими цивилистами и анекдотическое решение баварского
ландсгерихта, в котором так было и записано, что «употребление на
железной дороге паровозов неизбежно влечет за собой кульпозный
(виновный— Б. А.) образ действий» 2. Но и это выступление зубров
буржуазной юриспруденции приводилось только в качестве музейного
экспоната.

В чем же смысл объявления неправомерной (или даже прямо-виновной)
эксплуатации паровой тяги на транспорте? Почему буржуазные «идеологи»
решаются признать «дозволенным злом» более новую технику, которую их
хозяева, буржуа, вынуждены применять?

В этом отдельном штрихе буржуазной юридической идеологии раскрываются
характерные для всей буржуазной идеологии внутренние противоречия,
отражающие коренные противоречия этого общественного уклада.

Предприниматель рад бы освободиться от всякой ответственности за вред,
причиняемый его предприятием. Но если это невозможно, поскольку такое
освобождение наталкивается на решительное сопротивление эксплуатируемых
масс, входит в противоречие с интересами других предпринимателей, то
предприниматель требует, чтобы от уголовной ответственности его
освободили во всяком случае.

Если противоправна именно деятельность, разрешаемая все же самим
законом, то в уголовном порядке предприниматель,

1 В. М. Молотов, Речь на собрании избирателей 10 марта 1950 г., «Правда»
11 марта 1950 г.

2 И. Либба. Ответственность железных дорог за целость груза и срочность
доставки, М., 1924, стр. 21.

конечно, не должен никогда отвечать за вредоносность своей фабрики,
железной дороги и т. д. Буржуа законно откупается за жертвы деятельности
своего предприятия. Дозволенная «виновность» его предпринимательства
ничуть предпринимателя, разумеется, не беспокоит: предприятие разрешено
ему законом, да притом еще в «общем интересе». Получается, что любое
причинение вреда личности и имуществу граждан хоть и осуждено для общего
успокоения, но тут же за сходную цену и оправдано. Признание гражданской
неправомерности становится тут освобождением от упрека в неправомерности
уголовной.

Вот почему «теория» виновности использования машин не оспаривалась
особенно рьяно буржуазными юристами, хотя наивность всего построения
была очевидна многим из них. Большинство буржуазных юристов все же
предпочло «обелить» буржуазный закон, дозволяющий использование
«источников повышенной опасности». Невиновность использования паровоза и
прочих машин и в смысле гражданского права стала исходным положением, а
демагогическую задачу буржуазные юристы стали решать с помощью других
средств. «Теория риска» и тому подобные более тонкие орудия, классового
обмана казались более «плодотворными», чем неуклюжее и старомодное
«обвинение машин».

«Теория», признававшая вину в самой эксплуатации машин, брала свое
начало в добуржуазных, феодальных представлениях. В ней, — говоря
словами «Коммунистического Манифеста», — звучит «…наполовину
похоронная песнь — наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого —
наполовину угроза будущего…» 1.

Очевидна реакционная сущность «обвинения машин», вместо обвинения
эксплуататоров, применяющих машины в своей личной выгоде и не желающих
бороться с их вредоносностью, путем затрат на усовершенствование машин и
развитие техники безопасности.

Небесполезно отметить связь между «учением» о неправомерности или о
виновности самой эксплуатации «источника повышенной опасности» и одной
из позднейших теорий повышенной ответственности.

Существует буржуазно-правовая «теория», основывающая повышенную
внедоговорную ответственность на моменте «сублимированной» (легчайшей)
вины или на моменте предполагаемой неопровержимой вины (т. е. вины
которую по закону запрещено опровергать).

Составители дореволюционного русского Проекта Гражданского Уложения
писали, например: «Установление такой ответственности за случайные
события заключает в себе

1 Маркс и Энгельс, Манифест Коммунистической партии, Госполитиздат,
1949, стр.57.

законное, не допускающее опровержения предположение виновности
предпринимателя (praesumptiо juris et de jure)» 1.

«Теоретики» презюмированной неопровержимой вины формально отгораживаются
от «теоретиков», усматривающих вину в самой деятельности, дозволяемой
законом. «Теория» неопровержимой вины имеет якобы в виду виновность
только в самом причинении вреда. Но не требуется много усилий для того,
чтобы показать сродство обеих «теорий».

Если наука, оторванная от практики, — не наука, то правовая конструкция
с вывеской вины, не допускающая, однако, опровержения этой вины, не
больше чем юридический хлам. К нему как нельзя лучше подошли бы гневные
слова Маркса: «юридически — значит ложно».

Смысл «теории» неопровержимой вины или, точнее, непостижимой вины, в
том, что в действительности это не более чем перекрашенная снаружи
знакомая нам старая реакционная «теория», обвинявшая дозволенную
деятельность как таковую. Если, хотя бы тайно, признавать самую
эксплуатацию железной дороги виновным занятием, то понятно, почему
«нельзя» опровергать вину в причинении конкретного вреда при
эксплуатации железной дороги. Все конструкции «неопровержимости» вины
сводятся лишь к более или менее остроумным попыткам уйти от этого
вывода. Обнажение корней «теории» презюмированной вины, на наш взгляд,
может принести пользу при оценке встречающихся в нашей литературе
попыток обосновать ответственность по ст. 404 ГК моментом вины.

В первой главной фазе развития нашего государства в судебных решениях
хотя и редко, но встречались еще неправильные ссылки на неопровержимую
презумпцию вины как основание ответственности по ст. 404 ГК.

Так, в 1923 году в определении по делу Якунина Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда УССР писала: «Железная дорога освобождается от
ответственности только при доказанности воздействия непреодолимой силы,
и ответственность эта считается заранее доказанной 2».

Формулировка эта весьма неудачна. Ответственность ведь никогда не
возлагается без доказательств тех фактов, которые ответственность
обосновывают. Кассационная коллегия неточно изложила все ту же порочную
идею «неопровержимой вины». Приведенное определение — это редкое
исключение, отклоняющееся от общей линии судебных органов в понимании
ст. 404 ГК.

В судебной практике второй главной фазы развития нашего государства
нельзя обнаружить ни малейшей склонности прямо или косвенно стать на
позиции этой теории.

1 «Гражданское уложение», книга V, проект Редакционной комиссии с
объяснениями, СПБ, 1899, стр. 585—586.

2 Сборник определений ГКК Верховного суда УССР за 1923 г. (определение №
240). Подчеркнуто мной. — Б. А.

VIII

В ст.ст. 403 и 407 ГК, хотя и в различных формулировках, принципиально
признается, что лицо, управомоченное на совершение известного действия,
не отвечает за вредность этого действия для других лиц. В ст. 404 ГК
дело обстоит совершенно иначе. Если установлено, что вред причинен
«источником повышенной опасности» и потому применяется ст. 404 ГК,
отпадает вопрос об управомоченности или неуправомоченности использования
этого источника.

Области применения ст. 403 ГК и ст. 407 ГК разграничены нашей судебной
практикой по характеру деятельности, которая причинила вред.
Постановление Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. о судебной
практике по искам из причинения вреда (см. п. 4) предложило применять
ст. 407 только в тех случаях, когда вред причинен «неправильными
служебными действиями в области административного управления», ст. же
403 ГК применяется во всех других случаях, когда вред причинен хотя и
действиями должностных лиц, по «при выполнении ими хозяйственных или
технических функций» 1.

Совсем по-иному разграничены случаи применения ст. 404 ГК от случаев
применения всех других норм раздела XIII главы об обязательствах.

Какова бы ни была по своему характеру деятельность лица, причинившего
вред, но если вред оказался причиненным «источником повышенной
опасности», вопрос о возмещении этого вреда должен обсуждаться по ст.
404 ГК 2.

Ошибочно определять «источник повышенной опасности» как деятельность
только хозяйственную, хотя бы в широком смысле слова. Можно сказать
больше—цель и основания пользования «источником повышенной опасности»
безразличны для применения ст. 404 ГК. Это положение неуклонно
проводится судебными и арбитражными органами в течение многих лет.

Только в старой судебной и арбитражной практике, относящейся к 20-м
годам, можно обнаружить редкие отступления от высказанного нами тезиса.
Эти отступления относятся по большей части к тем случаям, в которых
причинение вреда «источником повышенной опасности» осложнялось виновным
поведением агентов владельцев этого источника.

1 Сборник действующих постановлений Пленума и директивных писем
Верховного суда СССР 1924—1944 гг., М., 1946, стр. 176.

2 В этом направлении судебные органы высказывались значительно ранее В
определении от 2 августа 1926 г. ГКК Верховного суда РСФСР писала:

«Статья 407 ГК имеет в виду причинение вреда незаконными действиями
должностных лиц госучреждений или предприятий в сфере их
административной деятельности, а не в сфере осуществления учреждениями
или предприятиями тех или иных, входящих в круг их деятельности
материально-хозяйственных функций» (см. Л. Майданик, Регрессные иски
профсоюзов, 1946, стр. 100).

Так, в 1924 году Московская областная арбитражная комиссия указала:
«Возмещение убытков, причиненных действиями шофера, носящими характер
озорства, не может быть возложено на владельца автомобиля» 1.

В 1927 году Ленинградский губернский суд не решился возложить
ответственность за вред, причиненный автомобилем, на владельца
автомобиля ввиду того, что «шофер ехал по неслужебному делу» 2.

Не трудно усмотреть, что в этих случаях идея ст. 404 ГК о причинной
связи между «источником повышенной опасности» и вредом была подменена
другой идеей, заимствованной из ст. 403 ГК—о причинной связи между
поведением лица, отвечающего за причинение вреда, и вредоносным
результатом.

В настоящее время к этому взгляду, сближающему ст. 404 со ст. 403 ГК,
насколько мы понимаем, склоняется проф. Л. А. Лунц, утверждающий, что по
ст. 404 ГК ответственность установлена за действие или бездействие
«лица, эксплуатирующего источники повышенной опасности» 3.

Однако сплошь и рядом поведение владельца источника повышенной опасности
вовсе не находится в необходимо-причинной связи с вредоносным
‘результатом, а сам Л. А. Лунц правильно считает, что обязанность по
возмещению вреда всегда требует не причинно-случайной, а
причинно-необходимой связи вреда с фактором, за который отвечают 4.

Солидаризируясь с высказанной нами точкой зрения, проф. Е. А. Флейшиц
пишет: «Ответственность по ст. 404 вообще, не есть ответственность за
поведение владельца источника повышенной опасности. Как бы усердно,
тщательно и настойчиво ни действовал этот владелец, стремясь обезвредить
источник повышенной опасности, он все-таки понесет ответственность по
ст. 404 ГК за вред, причиненный действием источника повышенной
опасности. В этом — смысл ст. 404 ГК… Для ответственности по ст. 404
ГК надо, чтобы вред был причинен не поведением «владельца» источника
повышенной опасности, а действием источника повышенной опасности,
которым владелец пользуется в той или иной деятельности» 5.

По делу Грушина Судебная коллегия Верховного суда РСФСР а 1938 году
писала: «Владелец автомобиля отвечает перед потерпевшим за увечье,
полученное им во время аварии, на основа-

1 Сборник Арбитражной комиссии за 1924 г., вып. I, № 313.

2 «Судебно-Арбитражный бюллетень» 1926 г. № 70—71.

3 И. Б. Новицкий и Л. А. Лунц, Общее учение об обязательствах, М., 1950,
стр. 314.

4 Там же, стр. 307 и ел.

5 Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного
обогащения, 1951, стр. 71, 72.

Мы не затрагиваем здесь своего расхождения с Е. А. Флейшиц в определении
понятия «источника повышенной опасности».

нии ст. 404 ГК. При этом не имеет значения цель поездки и не требуется
вины со стороны администрации в причинении увечья» 1. С какой бы целью
ни совершалась поездка на автомашине, хотя бы для того, чтобы перевезти
должностных лиц, осуществляющих функции административного управления,
вред, причиненный автомобилем в движении, всегда будет обсуждаться по
правилам ст. 404 ГК.

В целом ряде судебных решений и определений эта мысль все больше
уточняется и раскрывается. Гражданская кассационная коллегия Верховного
суда РСФСР последовательно разъясняла:

«Бюро геологического комитета, поскольку оно производит определенные
работы, хотя и с научной целью, должно быть отнесено в этой части своей
деятельности к разряду предприятий, а при наличности тех приспособлений
для работ, которые представляют источник повышенной опасности для
окружающих, возможно применение ст. 404 ГК» 2.

В этом определении, однако, отразилась неправильная, с нашей точки
зрения, идея. Гражданская кассационная коллегия стремилась, видимо,
обосновать применение ст. 404 ГК к учреждению, рассматривая часть этого
учреждения в «разряде предприятий». Между тем такой натяжки вовсе не
требовалось. Как известно, ст. 404 ГК говорит не о предприятиях,
пользующихся «источником повышенной опасности», но о лицах и
предприятиях. При этом из дальнейшего контекста ст. 404 ГК очевидно, что
под лицами здесь можно разуметь как граждан, так и юридических лиц
(например, «лиц, возводящих строения и иные сооружения»).

В позднейшей практике ст. 404 ГК применяется к определенным случаям
причинения вреда совершенно безотносительно’ к тому, кто является
владельцем «источника повышенной опасности» — предприятие, учреждение,
общественная организация или гражданин. Имея в виду такую широкую
область применения ст. 404 ГК, судебная практика иногда формулирует это
чрезмерно узко.

По делу гр-ки С. обстановка несчастного случая сложилась таким образом:
В г. Ленинабаде был сшиблен и убит автомашиной, принадлежавшей
авточасти, гр. С. 3. Ленинабадский суд отклонил иск жены убитого, а
Верховный суд Таджикской ССР оставил в силе решение по тем мотивам, что
воинская часть не отвечает за вред, причиненный военнослужащим. Судебная
коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР в определении по
этому делу от 30 сентября 1942 г. указала, что «закон не делает изъятия
для воинских частей, исполь-

1 «Советская юстиция» 1938 г. № 10, стр. 40. Подчеркнуто мной.—5. А.

2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР по делу № 356 — «Еженедельник
Советской юстиции» 1925 г. № 34.

3 Определение Судебной коллегии Верховного суда СССР 1942 г. №
36/808—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1943 г., вып. III, стр.
23.

зующих в своей хозяйственной деятельности машины и двигатели, работа
которых связана с повышенной опасностью для окружающих. Вопрос о
материальной ответственности по ст. 404 ГК должен разрешаться с точки
зрения тех признаков, какие даны в этой статье, а не в зависимости от
того, под чьим управлением работала машина, эксплуатацией которой
причинен вред» 1. Нужно присоединиться к этим соображениям. Однако в них
неожиданно вклинилось ограничение: ответственность воинской части за
вред, причиненный машиной или двигателем, поставлена под условие, что
эти источники использованы в «хозяйственной деятельности». Что же
надлежит понимать под «хозяйственной деятельностью» в этом смысле? Если
речь идет о всякой не непосредственно-боевой деятельности 2, то вводимое
ограничение правильно, но выражено не вполне точно. Боевым действиям
может противопоставляться не только хозяйственная деятельность», но и
все прочие не боевые действия.

В деле гр-ки С., например, безразлично было, перевозила ли воинская
автомашина, скажем, топливо для кухни воинской части или медикаменты,
или направлялась, чтобы перебросить бойцов в другой пункт, и т. п.
Судебные и арбитражные органы в гражданских делах такого рода
обыкновенно даже не ставят перед собой вопроса о той цели, которую
преследовала поездка автомашины, поскольку очевидно, что данная
автомашина не имела непосредственного боевого задания.

Так поступал, например, Государственный арбитраж при исполкоме
Московского областного Совета по иску одной автобазы (1949 г.). Речь
здесь шла о столкновении двух автомашин, причем обе машины совершали
поездку не с «хозяйственной целью», если даже понимать хозяйство в
широком смысле, например, медико-санитарного хозяйства или
военно-хозяйственных операций и т. д. Тем не менее дело было разрешено
по правилам ст. 404 ГК.

По этому же принципу было разрешено дело по иску гр-на С-ва к больнице.
Потерпевший получил повреждения от автомашины, принадлежавшей больнице.
Народный суд удовлетворил иск потерпевшего, несмотря на то, что
автомашина ехала не с хозяйственными целями. Решение было утверждено
Московским городским судом (1948 г.).

В другом судебном деле 1949 года было установлено, что обе автомашины,
совместно причинившие вред гр-ну В., принадлежали учреждениям и
совершали свои поездки в оперативно-

1 П. Е. Орловский, Практика Верховного суда СССР по гражданским делам в
условиях Отечественной войны, 1944, стр. 54.

2 Вред, причиненный советской военной машиной в условиях боя имуществу
советского гражданина, всегда является вредоносным следствием вторжения
неприятеля. Таким образом, об «ограничении» действия ст. 404 ГК в таких
случаях можно лишь говорить в смысле границы понятия причинения вреда.

управленческих целях. Тем не менее вопрос о неприменимости ст. 404 ГК
ввиду использования машин «не для хозяйственных нужд» по этому делу даже
не возникал.

Если же считать всякий автотранспорт, т. е. всякую перевозку на
автомашине «хозяйственной» деятельностью, поскольку при этом
затрачивается горючее, изнашивается резина и т. д., то термин
«хозяйственный» окажется бессодержательным.

Вместе с тем подобное толкование привело бы нас к неправильному
расширению границ применения ст. 404 ГК, так как «хозяйственный» момент
в указанном неправильном понимании налицо и в боевом выезде танка,
броневика и т. д.

Этот вывод не находится в противоречии с судебной практикой, относящейся
к специальным случаям. По делу Комаровского с Осоавиахимом (1931 г.)
несчастный случай произошел так: «При спуске гидроплана у
несовершеннолетнего Комаровского была раздроблена правая голень,
вследствие чего у него была ампутирована нога».

Иск потерпевшего был отклонен ввиду применения специального закона,
устранявшего действие ст. 404 ГК. Гражданская кассационная коллегия
Верховного суда РСФСР дала по этому делу такие указания: «Лица,
потерпевшие увечье при опытных и агит-полетах, организуемых союзом
Осоавиахима, подлежат обеспечению в порядке Положения о государственном
обеспечении инвалидов военной службы и семей от 11 октября 1926 г. (СУ
1926 г. № 86), см. постановление ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1928 г. (СЗ
1928 г. № 104, ст. 654)» 1.

Военнослужащие, получившие увечье от действия автомашины военного
ведомства во время выполнения воинской обязанности, обеспечиваются по
ныне действующим правилам обеспечения военнослужащих, а не получают
возмещение вреда по правилам ГК.

Но там, где специальный закон не заменяет собой нормы ГК, всегда
применяется именно ст. 404 ГК, поскольку вред причинен «источником
повышенной опасности», независимо от того, кто является владельцем
машины, двигателя и т. п.

Конечно, нельзя противопоставить этому взгляду ссылку за несколько
примеров из старой судебной практики. Эти примеры, на которые все же
иногда ссылаются, заметим кстати, весьма сомнительны.

10 ноября 1925 г. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР
рассматривала дело по иску гр-на М. к Окружному артиллерийскому
управлению. По делу было установлено, что ответчик, Артиллерийское
управление, перевозил со склада ружья; одно из ружей по дороге
разрядилось; выстрелом был ранен гр-н М., истец по делу 2. В своем
определении ГКК

1 «Судебная практика РСФСР» 1931 г. № 1, стр. 10.

2 «Практика Найвищого суду УССР, в справах покаличних», Харьков, 1930,
стр. 5—6.

отметила: «Применение в данном случае ст. 404 ГК, как это сделал суд,
неправильно, ибо при перевозке ружей как гужом, так и по железной дороге
ответчик не выступал как предприятие повышенной опасности, так как ружья
по общему правилу перевозятся разряженными».

Не вполне ясно, в чем смысл этого высказывания ГКК: в том ли, что
однократность действия (как думают некоторые) не совместима с понятием
«источника повышенной опасности», или в том, что в данном случае
неправомерна сама по себе операция, причинившая вред, т. е. перевозка
заряженных ружей.

Мы считаем, что речь шла здесь вовсе не об однократности действия.
Достаточно заметить, что перевозка груза на автомашине, хотя бы
единичная, вполне подошла бы под признаки ст. 404 ГК. Ведь и первая
поездка на личной автомашине будет рассматриваться судом как «источник
повышенной опасности», если вред будет причинен кому-либо уже во время
первой поездки.

К тому же Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР
довольно ясно подчеркнула неправомерность самого предприятия с самого
его начала: «По общему правилу, ружья перевозятся разряженными».

Статья же 404 ГК, как неоднократно отмечалось, ‘имеет в виду
деятельность, по своей природе вообще правомерную. В этом и состоял, по
нашему мнению, центр тяжести соображений ГКК.

Нельзя согласиться с мнением, будто под деятельностью, сопряженной с
«повышенной опасностью», ст. 404 ГК разумеет либо постоянно действующее
предприятие, либо, по крайней мере, деятельность как совокупность
повторяющихся действий, связанных с единой целью и располагающихся «на
протяжении более длительного отрезка времени».

В ст. 404 ГК речь идет не только о предприятиях, т. е. не только о
фабрично-заводской, транспортной и иной постоянной хозяйственной или
иной деятельности.

Что же касается неоднократности действия, то ни закон, ни судебная
практика не требуют и этого признака для применения ст. 404 ГК.

Вред, причиненный при первой поездке на мотоцикле, точно также влечет за
собой применение судом правила ст. 404 ГК, как и вред, причиненный после
многолетнего, систематического пользования таким же мотоциклом. Держание
дикого животного рассматривается судами как «источник повышенной
опасности» уже с первого дня или часа этого держания, хотя бы это
действие было для данного владельца чисто случайным.

В оспариваемом нами мнении явно смешиваются два совершенно различных
вопроса:

1) общий вопрос об основании повышенной ответственности по ст. 404 ГК;

2) частный вопрос об основаниях возложения конкретной ответственности
по правилам ст. 404 ГК в данном случае.

Для первого вопроса существенным является длительный опыт, опыт изучения
деятельности данного рода, деятельности многих лиц. Этот длительный опыт
приводит законодателя к установлению определяющей причины вредоносных
случаев при известного рода деятельности и, ‘как следствие, к
установлению повышенной ответственности. Но, когда дело идет о
применении уже установленной таким путем повышенной ответственности в
конкретном случае, нет больше оснований ограничивать применение правила
о повышенной ответственности только случаями длительных, повторяющихся
действий.

Нужно признать, что наша судебная практика уже в 20-х годах лучше
ориентировалась в этих вопросах, чем иные цивилисты, пытавшиеся
теоретизировать по тем же вопросам.

Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР отказалась
применить к Наркомздраву и к лечебнице Наркомздрава правила ст. 404 ГК в
случае причинения вреда больному гражданину при его лечении.

По делу гр-ки Карельской Гражданская кассационная коллегия Верховного
суда РСФСР в 1927 г. писала: «Отнесение Наркомздрава к числу учреждений,
деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих, не
может быть признано правильным, так как Наркомздрав, как таковой, как
административно-ведомственное учреждение, повышенной опасности для
окружающих не представляет» 1. Совершенно очевидно, что как деятельность
лечебницы, так и органа здравоохранения не может быть признана
«источником повышенной опасности», — не может быть признана потому, что
случаи причинения вреда при лечении больных, как правило, вызваны
виновным поведением соответствующих лиц (врача, сиделки, администрации
больницы и т. д.). Само врачевание определяющей причиной вредоносных
случаев вовсе не является.

Можно ставить вопрос о гражданской ответственности виновного гражданина
(ст. 403 ГК) или виновного юридического лица — в виду виновности его
органа, представителя, агента, — но не о применении ст. 404 ГК 2.

Судебная практика в вопросе о возмещении вреда, причиненного
сильнодействующими веществами, постоянно применяет ст. 403 ГК и никогда
не применяет ст. 404 ГК.

Известно, например, определение Судебной коллегии по гражданским делам
Верховного суда СССР, вынесенное в связи с иском Г. Исакадзе к
Боржомской городской аптеке в

1 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 8 июня 1927 г. по д. №
31833—«Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 17.

2 В этом смысле ГКК Верховного суда РСФСР высказалась в определениях ВТ
13 января 1927 г. по делам № 36133 и 36233 (см. «Судебная практика
РСФСР» 1927 г. № 6).

1940 году 1. По этому делу возник вопрос, при каких условиях аптека
отвечает за вред, причиненный проданным ею лекарством (была продана мазь
от паразитов у коровы). «Вынося решение,— указывала Судебная коллегия, —
суд не выяснил, в какой мере причиной гибели павших коров является вина
работников аптеки…». Это указание не оставляет места для сомнения в том,
что Судебная коллегия решала вопрос по началу вины, а вовсе не в
плоскости ответственности за действие «источника повышенной опасности».
Очевидно также, что в основании такого суждения Судебной коллегии вовсе
не лежало соображение об однократности или многократности действия, о
его длительности или кратковременности. В противном случае суждение было
бы совсем иным: есть все основания полагать, что аптека неоднократно
отпускала мазь от паразитов у животных.

В этом же плане возложения ответственности по началу вины Судебная
коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР решала вопрос о
гражданской ответственности в случае отравления раствором каустической
соды, случайно оставленном на кухне квартиры. Такова была фабула дела по
иску Брейкиной к Ивановой. Судебная коллегия писала в своем определении
1949 года: «Иванова (ответчица по делу. — Б. А.) не могла предвидеть,
что двухлетний сын Брейкиной в вечернее время войдет на кухню и выпьет
стоявшую на столе каустическую соду, приготовленную для стирки белья…
При указанных обстоятельствах надлежит признать, что имел место случай,
за который Иванова не может нести ответственности, так как в ее
действиях отсутствует не только уголовная, но и гражданская вина». Мы не
затрагиваем здесь вопроса о том, имел ли здесь место «случай» или налицо
было все же упущение со стороны ответчицы, но устранение в этом случае
ответственности по ст. 404 ГК, несомненно, правильно.

Соображения о длительности или однократности действия и в данном деле,
как мы видели, не имели никакого значения. Судебная коллегия даже не
затронула этого вопроса.

Все сказанное приводит нас к выводу, что различение «действий» от
«деятельности» в конкретных случаях применения ст. 404 ГК не имеет
значения для практики, не оправдано и теоретически, а потому должно быть
отвергнуто.

IX

В примерном перечне «источников повышенной опасности», приведенном в ст.
404 ГК, фабрично-заводские предприятия занимают особое место. Прежде
всего, здесь налицо

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суд СССР
от 9 октября 1940 г. № 1181/40 — Сборник постановлений Пленума I
определений коллегии Верховного суда СССР 1940 г., М., 1941, стр. 225.
Подчеркнуто мной. — Б. А.

весьма широкое обобщение. Фабрично-заводское предприятие — это родовое
понятие, охватывающее все отрасли могучей и разнообразной индустрии
нашей Родины. Именно это широкое обобщение и ослабляет критику редакция
ст. 404 ГК, избравшей систему примерного перечня случаев и отсылающей к
достаточно неопределенному признаку «источника повышенной опасности»,
требующему особого разъяснения. Фабрично-заводские предприятия, железные
дороги, строительство, которые упомянуты в ст. 404 ГК как субъекты
повышенной ответственности, охватывают основную массу случаев. Вместе с
тем, в связи с понятием фабрично-заводского предприятия, в судебной
практике возникли некоторые вопросы, потребовавшие принципиального
разрешения.

Начнем с перечисления этих вопросов с тем, чтобы в дальнейшем перейти к
их исследованию в свете судебной и арбитражной практики.

а) На первом плане вопрос, что считать предприятием, — деятельность
данной фабрично-заводской организации независимо от места этой
деятельности или же деятельность на фабрично-заводской территории (в
заводском корпусе, на заводском дворе и т. д.)?

б) Второй вопрос: всякая ли деятельность предприятия должна
рассматриваться как «источник повышенной опасности», если установлено,
что речь идет о фабрично-заводском предприятии?

Например, применима ли ст. 404 ГК к тем случаям, когда вред причинен не
действием машины, механизма, а падением лестницы-стремянки, приложенной
к заводской стене, срывом с крюка мясной туши в помещении холодильника,
ударом двери, отделяющей один цех от другого?

в) Могут ли быть на фабрично-заводском предприятии части, — отделения,
цеха и т. п., — деятельность которых не признается «источником
повышенной опасности»? Иными словами, рассматривается ли деятельность
фабрично-заводского предприятия как единый «источник повышенной
опасности» или к деятельности предприятия нужно подходить
дифференцированно, в зависимости от определенных признаков отдельных
операций этой деятельности?

Если, например, работу литейного цеха завода надлежит отнести к
«источникам повышенной опасности», то распространяется ли это на
деятельность малярного цеха, конструкторского бюро, заводской конторы и
т.д.?

г) Если отказаться от суммарного причисления всех видов деятельности
фабрично-заводского предприятия к «источникам повышенной опасности», то
каким признаком нужно руководствоваться, чтобы распознавать различные
правовые режимы отдельных частей предприятия — в смысле применения тех
или других правил об ответственности за причинение вреда?

д) Нужно ли считать в смысле ст. 404 ГК, что фабрично-заводское
предприятие — это только постоянно действующее предприятие, или же к
этой категории нужно отнести и кратковременную деятельность, например,
изыскательские, разведывательные и тому подобные работы, экспедиции. В
первом случае слову предприятие придается более узкое значение
«заведенного дела», во втором — более широкое значение «предпринятого
дела»?

Судебная практика так ответила на первый из поставленных вопросов:
фабрично-заводское предприятие в смысле ст. 404 ГК — это
фабрично-заводская деятельность, которая может выходить за пределы
фабрично-заводского участка. «Источник повышенной опасности» не
перестает быть таковым, когда действие его переходит за пределы
территории фабрики или завода. В старой литературе для иллюстрации этого
тезиса приводилось решение Государственной Арбитражной комиссии по делу
о причинении вреда светильным газом, оказавшим вредоносное действие за
пределами газового завода 1.

Новая практика придерживается того же взгляда.

В 1949 году Главный арбитр Министерства черной металлургии удовлетворил
иск одного завода своей системы к другому заводу той же системы ввиду
того, что отходные газы производства с территории ответчика проникли на
заводскую территорию истца. Убытки истца были связаны с простоем его
предприятия на время дегазации по требованию санитарной инспекции.

В 1945 году Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР
по’ иску гр-ки Мироновой к химзаводу признала, что пожар, перекинувшийся
с территории завода на дом истицы, по правилам ст. 404 ГК, есть действие
«источника повышенной опасности», поскольку у ответчика хранилась
«опасная в пожарном отношении кристаллическая сера» 2.

Как в этом, так и в предыдущих случаях вредоносное действие имело свое
начало на территории предприятия ответчика и лишь позднее
распространилось за пределы этой территории.

Можно ли считать, что вредоносный случай связан с фабрично-заводским
предприятием, как «источником повышенной опасности», если вредоносное
действие имело свое начало вне предприятия в смысле территориальном?

По одному делу, рассмотренному в 1926 году, Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда РСФСР не усмотрела причинной связи между
действиями Московского ювелирного товарищества и несчастным случаем с
агентом товарищества гр-ном Д.; будучи отправлен товариществом в
служебную коман-

1 «Известия ЦИК» 1928. г. № 36.

2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР № 36/487—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1946 г. вып. VII
(XXXI), стр. 27—28.

дировку, гр-н Д. получил увечье при поездке по железной дороге 1.

У некоторых цивилистов вывод Кассационной коллегии вызвал сомнение. Они
считали, что в иске гр-ну Д. к товариществу следовало отказать не за
отсутствием причинной связи несчастного случая с деятельностью
товарищества, а за отсутствием вины товарищества в несчастном случае,
поскольку дело надлежало рассматривать, применяя ст. 403 ГК и ст. 413
ГК, так как последняя говорит о страховом случае.

Эти соображения нам представляются неосновательными, хотя применению и
подлежала ст. 413 ГК, если пострадавший Д. был застрахован товариществом
в порядке социального страхования.

Если вред, как в данном случае, был причинен «источником повышенной
опасности», то применение ст. 403 ГК было, разумеется, невозможно.

Применению подлежала именно ст. 404 ГК, но товарищество было
ненадлежащим ответчиком, так как его деятельность не связана с
причинившим вред «источником повышенной опасности», в данном случае, с
эксплуатацией железной дороги.

Разумеется, что при аналогичной обстановке не несло бы ответственности и
фабрично-заводское предприятие, являющееся «источником повышенной
опасности » в смысле ст. 404 ГК; не несло бы даже и в том особом случае,
если бы вопрос решался без применения дополнительной нормы ст. 413 ГК, с
присущим ей моментом, вины страхователя — нанимателя.

В деле Д. вредоносный результат является причинно-случайным для
предприятия.

Любопытно в интересующем нас смысле и другое определение ГКК Верховного
суда РСФСР. Агент торгово-промышленного товарищества был послан в
служебную командировку — на заготовку дров для товарищества. Садясь на
ходу в вагон товарного поезда, чтобы сопровождать отгруженную партию
дров, агент сорвался и попал под вагон. Губернский суд удовлетворил иск
потерпевшего к товариществу. Гражданская кассационная коллегия
Верховного суда РСФСР определением от 26 марта 1925 г. отменила это
решение 2.

Конечно, и в этом случае служебная командировка не по существу, а только
механически связана с несчастным случаен (если даже оставить в стороне
вопрос о содействовавшем грубо виновном поведении потерпевшего,
прыгнувшего на ходу в вагон поезда).

В новейшей практике случаи этого рода встречаются значительно реже,
причем особенности применения ст. 404 ГК закрываются почти всегда
правилом статьи 413 ГК о «страховом слу-

1 Определение ГКК Верховного суда РСФСР по д. №
31856—«Судебно-арбитражный бюллетень» 1927 г. № 29/30, стр. 3.

2 См. «Еженедельник Советской юстиции» 1925 г. № 35, стр. 1172.

чае», исключающем ответственность предприятия при отсутствии его вины.

Вопрос о связанности предприятия как «источника повышенной опасности» с
территориальным моментом возник все же по иску гр-ки К. к управлению
железной дороги. Это дело было разрешено народным судом в 1949 году.

Истец работал у ответчика в качестве кузнеца. Уголь для кузницы ему
приходилось приносить со склада, расположенного по другую сторону
железнодорожной линии. Во время одного из таких переходов
железнодорожных путей гр-н К. был сшиблен поездом и получил увечье.
Несчастный случай с истцом произошел вне предприятия в территориальном
смысле (вне кузницы, вне железнодорожной мастерской, вне
железнодорожного склада). Но связь увечья, полученного потерпевшим, с
работой потерпевшего в кузнице вовсе не механическая, а внутренняя и
совершенно очевидная. Правда, обстоятельства дела таковы, что «источник
повышенной опасности» (эксплуатация железной дороги) и «предприятие»
(кузница) принадлежали одному и тому же лицу — железной дороге.

Можно, однако, считать, что юридический вывод (удовлетворение иска к
предприятию, владеющему кузницей) не изменился бы и в том случае, если
бы кузница принадлежала не железной дороге, а другой организации.

Вот другой случай. Заготовка леса для железной дороги производилась вне
территории железнодорожного предприятия. Тем не менее народный суд по
делу П. с управлением железной дороги в решении 1948 года сослался на
ст. ст. 404 и 413 ГК, установив тем самым, что лесозаготовка для
предприятия, хотя бы и вне его территории, подходит под понятие
«предприятия» как «источника повышенной опасности», данное в ст. 404 ГК.

Территориальный признак предприятия как «источника повышенной опасности»
вообще утрачивает четкость там, где дело идет о передаче электрической
энергии по проводам.

В 1949 году Государственный арбитраж при исполкоме Московского
областного Совета рассматривал иск одного завода к отделению
«Мособлэнерго» и к домоуправлению. Принадлежавшая подсобному хозяйству
завода лошадь была убита током от электропроводки. Электропровод был
порван, один конец его оказался в траве на дороге и был залит водой.
Лошадь истца наступила на конец провода, который был под током 120
вольт, отчего и последовала немедленная гибель лошади.

Удовлетворяя иск против отделения «Мособлэнерго», Государственный
арбитраж не сослался прямо на ст. 404 ГК, но несомненно именно эту норму
применил. Провод был оборван порывом ветра во время грозы, совсем
незадолго до несчастного случая с лошадью истца. Перерыв в освещении был
немедленно замечен, своевременно были приняты меры к восстановлению
провода, но предотвратить несчастный случай (в смысле ст. 403 ГК)

было невозможно. Следовательно, речь шла именно о признании
деятельности предприятия «источником повышенной опасности» далеко за
пределами территории предприятия.

Все приведенные случаи из судебной и арбитражной практики показывают,
что связывать понятие предприятия в смысле ст. 404 ГК с территориальным
признаком нельзя.

В деле по иску С. А. Алексанян обстановка несчастного случая была
такова: покойный муж истицы — Амаяк Алексанян работал на тбилисском
заводе в качестве рабочего; 31 октября 1941 г. произошел обвал ворот,
которыми потерпевший Алексанян был задавлен насмерть. Обвал произошел на
строительной площадке, еще не сданной заводу подрядчиком-трестом
«Саккаромысла» Наркомместпрома. Судебная коллегия по гражданским делам
Верховного суда СССР в связи с этим делом высказала соображения, имеющие
отношение к вопросу о территориальной привязке понятия «источник
повышенной опасности». «Если, — писала Судебная коллегия в своем
определении от 31 июля 1943 г.,—гибель Алексаняна имела место на новом
строительстве и не находится в связи с выполнением погибшим обязанностей
по трудовому договору, заключенному с заводом, то надлежащим ответчиком
по делу должен быть признан трест-строитель и дело подлежит разрешению
на основании ст. 404 ГК. Если же Алексанян погиб в связи с выполнением
обязанностей по трудовому договору с заводом, являющимся его
страхователем, к делу должна быть применена ст. 413 ГК…» 1.

Здесь, следовательно, для Судебной коллегии было существенно не
территориальное нахождение ворот (на участке ответчика или на участке,
еще ответчику не сданном), а связь деятельности потерпевшего в момент
гибели с его обязанностями рабочего завода. Формулировка, данная
Судебной коллегией по данному делу, обусловлена конкретными
особенностями этого дела, и извлекать из нее общее положение нужно
осмотрительно.

Нет сомнения, конечно, в том, что гибель рабочего или служащего
какого-либо предприятия вне связи с работой (не в процессе работы и не
во время пребывания на фабрике, в конторе, не в командировке, не во
время поездки на работу или с работы домой) устраняет вопрос об
ответственности за несчастный случай того предприятия, где работал
потерпевший.

Но нельзя сделать обратного вывода, будто предприятие всегда отвечает за
вред, причиненный его рабочему или служащему в связи с выполнением
работы для предприятия.

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР от 31 июня 1943 г. № 771 —Сборник постановлений Пленума и
определений коллегий Верховного суда СССР за 1943 г., М., 1948, стр.
184—185. Подчеркнуто мной.— Б. А.

Связанный с этим делом существенный вопрос об обязанном субъекте мы
рассматриваем особо (в гл. пятой).

Мы уже привели несколько случаев из практики, в которых
устанавливалось, что рабочий или служащий получил увечье на железной
дороге, находясь в поездке по служебным делам. Ответственность
возлагалась судом в таких случаях не на предприятие, которое послало
работника в командировку, а на железную дорогу, как на владельца
«источника повышенной опасности».

Если в самом служебном задании, поручении нет момента поставления
работника в соприкосновение с «источником повышенной опасности» своего
предприятия, то нет оснований для ответственности предприятия перед
работником за возникший вред по ст. ст. 404 и 413 ГК-

Территориальная связь «источника повышенной опасности» с предприятием,
нередко встречающаяся, не является сама по себе существенным признаком.

Только этот вывод мы позволяем себе сделать здесь из рассмотренного
определения Судебной коллегии по делу Алексанян.

«Юридические лица, — писала Гражданская кассационная коллегия Верховного
суда УССР в 1927 году, —отвечают за вред в зависимости от того,
сопряжена ли их деятельность с повышенной опасностью для окружающих или
нет» 1. Здесь имелась в виду ответственность по ст. 404 ГК.

Именно определенного рода деятельность предприятия (фабрики, завода)
является характерным признаком. «Пределы предприятия не могут
толковаться только в связи с узко-территориальным принципом и
определяться местонахождением правления данного предприятия; наоборот,
вопрос о пределах предприятия должен в каждом конкретном деле
разрешаться в зависимости от предмета деятельности его» 2.

Не всякая деятельность фабрично-заводского предприятия рассматривается,
однако, судебной практикой как «источник повышенной опасности» в смысле
ст. 404 ГК. Судебная практика давно и совершенно обоснованно усвоила эту
точку зрения. «Обыкновенная лестница в доме, хотя бы в доме
промышленного предприятия, вовсе не должна рассматриваться, как источник
повышенной опасности, каковым является предприятие благодаря наличию
двигателей и других специальных оборудовании и производственных
процессов», писала Гражданская кассационная коллегия Верховного суда
УССР в определении от 14 мая 1927 г. по делу Богопольского 3.

1 Определение ГКК Верховного суда УССР от 20 июня 1927 г. по делу Л.
Пинчук — «Вестник Советской юстиции» 1927 г. № 18/100, стр. 642.
Подчеркнуто мной. — Б. А.

2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 3 июня 1927 г. по делу
Демидова с «Рудметаллторгом» (№ 32831) — «Судебная практика РСФСР» 1927
г. № 19. стр. 67.

3 Определение ГКК Верховного суда УССР от 14 мая 1927 г. № 1898/27—
«Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 1(107), стр. 26—27.

В новой практике применение в таких случаях ст. 403 ГК (в соединении со
ст. ст. 413 или 414 ГК) настолько устойчиво, что нет надобности
задерживаться на этом вопросе. Сошлемся для примера на дело по иску
гр-ки М. Истица работала в организации ответчика и во время исполнения
работы упала с лестницы и сломала себе руку. Народный суд в 1949 году,
разрешая дело по правилам ст. ст. 403 и 413 ГК, удовлетворил иск,
поскольку «лестница не имела упоров», в чем суд усмотрел вину ответчика.

Существо вопроса не в том, какие операции вообще производит данное лицо
или предприятие; дело в том, какова была та операция, которая причинила
вред в конкретном случае.

Как мы отмечали, в гл. первой была сделана попытка распознавать
«источник повышенной опасности» в пределах предприятия по моменту риска.
По иску Ламанова к Правлению Мурманской ж. д. Пленум Верховного суда
РСФСР в заседании от 21 марта 1927 г. дал такую формулировку: «Как
буквальный смысл ст. 404 ГК, так и приведенные в ней примеры ясно
показывают, что в данном случае имеются в виду предприятия или части
предприятий, связанные с особым риском» 1. Но эта ссылка на «особый
риск» падает вместе с порочной «теорией» риска, из которой она
заимствована (см. гл. первую, пункт IV).

Если не всякого рода деятельность предприятия может считаться
«источником повышенной опасности», то тем более не должно считаться
«источником повышенной опасности» отсутствие деятельности. По делу
Яролана Председатель Верховного суда СССР в своем протесте на решение
народного суда Киевского района г. Тбилиси писал: «При новом
рассмотрении суд должен исходить из того, что машина для изготовления
мацы, в результате работы которой Саркис Яролан получил увечье,
приводилась в действие мотором, и поэтому, если увечье произошло в
момент действия мотора, дело подлежит разрешению не по ст. 403, а по ст.
404 ГК» 2.

Мысль протеста совершенно ясна, ст. 404 ГК применима или не применима в
зависимости от того, действовал мотор или не действовал. В последнем
случае нет «источника повышенной опасности», так как таковым может быть
только действие, деятельность, а не бездействие. Вопрос о значении
момента использования, эксплуатации для понятия «источника повышенной
опасности» возник также по иску коллектива артистов театра «Миниатюр» к
Молотовскому обкому Профсоюза рабочих леса и сплава 3. Обком профсоюза
являлся владельцем баржи. Такс-

1 Постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 21 мая 1927 г.
(протокол № 6)—«Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 6, стр. 2.

2 «Советская юстиция» 1939 г. № 15/16, стр. 70—71. Подчеркнуто мной.—
Б. А.

3 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР от 17 апреля 1945 г. № 256—«Судебная практика Верховного суда СССР»
1945 г., вып. I (XVII), стр. 28—29.

лажно-транспортная контора треста «Комлесосплав» приняла у обкома
пловучий клуб (находившийся на барже) со всем его имуществом на свою
ответственность. В 1943 году вовремя стоянки пловучего клуба на рейде
возник пожар, при котором сгорела как баржа, так и все театральное
имущество, а также личные вещи артистов. По делу не было спора о том,
что эксплуатация самоходной баржи является «источником повышенной
опасности». Однако можно ли считать «источником повышенной опасности»
стояние баржи на рейде?

Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР высказала
такое суждение по этому вопросу: «То обстоятельство, что владельцем
баржи является обком союза, для дела значения не имеет, так как вред в
данном случае причинен не при эксплуатации баржи как источника
повышенной опасности (ст. 404 ГК), а вследствие неправильных действий
лиц такелажно-транспортной конторы, поставленных ею для управления
баржей» 1.

Просматривая серии дел, в которых суды применяли ст. 404 в отдельности
или в соединении со ст. ст. 413, 414, 415, можно прийти к заключению,
что признаком «источника повышенной опасности» применительно к
фабрично-заводскому предприятию нужно считать использование с
промышленными целями энергии — механической, электрической, химической и
всякой другой.

Этот тезис не противоречит осторожному высказыванию Гражданской
кассационной коллегии Верховного суда УССР по делу Лисицина: «повышенная
опасность предприятия определяется не только тем, имеет ли предприятие
механический двигатель или нет, а также характером и условиями
деятельности самого предприятия» 2.

Прежде всего дело, конечно, не в том, имеет ли предприятие двигатель. Но
все же применение двигателя, мотора, является одним из возможных
признаков той деятельности, которая именуется в ст. 404 ГК «источником
повышенной опасности». По делу Михеева Судебная коллегия по гражданским
делам Верховного суда СССР прямо сослалась на этот признак, как на
отличительный. Судебная коллегия писала: «Суд, разрешая настоящее дело,
руководствовался ст. 403 ГК, в то время как увечье было причинено
наездом на него (потерпевшего) трактора, снабженного механическим
двигателем, работа которого связана с повышенной опасностью для
окружающих. В силу этого, дело подлежало разрешению на основании ст.
404, а не ст. 403 ГК. . .» 3.

1 Подчеркнуто мной.—Б. А.

2 Определение ГКК Верховного суда УССР от 21 ноября 1927 г. под. № 4501
— «Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 1 (107), стр. 27.

3 Определение Судебной коллегии по гражданским делам СССР 1943 г. по д.
№ 777 {под № 19) — Сборник постановлений Пленума и определений коллегий
Верховного суда СССР за 1943 г., М., 1948, стр. 182.

Но «источник повышенной опасности» может заключаться не только в
применении мотора, а и в химическом процессе, в действии тока, сжатого
или сжиженного газа и т. д.

По делу гр-ки А. Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда
СССР в 1940 году правильно сослалась на ст. 404 ГК (в соединении со ст.
ст. 409 и 413 ГК) в случае причинения вреда действием электрического
тока.

Использование различных видов энергии может (по опыту прошлого)
приносить иногда вред, несмотря на меры предосторожности со стороны лиц,
применяющих энергию. Только при широких опытных данных можно говорить об
«источнике повышенной опасности» в смысле закона. Определяющей причиной
несчастных случаев при применении данного вида энергии в аналогичных
условиях должно являться не случайное событие (виновное поведение
ответственного лица, виновное поведение потерпевшего), а сама
деятельность как таковая. Кроме того, применение данного рода энергии
должно приносить вред не только лицам, ее применяющим, но и другим
лицам. В отношении этих других лиц («окружающих», говоря словами ст. 404
ГК) должна быть констатирована хотя бы реальная возможность причинения
вреда.

С этой точки зрения нельзя относить к «источникам повышенной опасности»
пользование электрическими проводами под переменным током в 110—220
вольт в жилых домах, квартирах. Несчастные случаи, связанные с течением
такого тока по проводам, встречались. Изучение этих случаев неизменно
показывало, что определяющей причиной здесь является не само протекание
тока по проводам, а чье-либо виновное поведение. Говорить,
следовательно, об «источнике повышенной опасности» в этом случае нельзя.
Не так обстоит дело с лифтами, где бы они ни применялись, — на
производстве, в шахтах или в жилых строениях 1.

Понятие лиц, окружающих «источник повышенной опасности», нельзя
характеризовать ни количеством этих лиц, ни фактом обычного присутствия
этих лиц около «источника повышенной опасности». Если мотор, турбина,
трансформатор высокого напряжения совершенно изолированы (как и бывает в
действительности на наших предприятиях), это вовсе не исключает
характеристики работы такого оборудования, как «источника повышенной
опасности».

Рассмотренное выше определение Судебной коллегии по гражданским делам
Верховного суда СССР 1945 года по иску

1 В 20-х годах один автор заметил, что «хотя эксплуатация лифта и
связана с повышенной опасностью, но это не опасность для окружающих, а,
так сказать, опасность «локализированная», ограниченная тесной группой
лиц, пользующихся лифтом». Согласиться с этим нельзя, поскольку дело
идет не о статистике несчастных случаев и не о количествах потерпевших,
а об определяющих причинах вреда.

артистов театра «Миниатюр» показывает, что предприятие нельзя разуметь
как длительную, годами продолжающуюся деятельность. В этом деле шла речь
о временной, сезонной операции пловучего театра на барже.

В 1929 году народный суд признал тир, устроенный в саду «Фонарик»,
предприятием с «повышенной опасностью». Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда РСФСР согласилась с применением ст. 404 в этом
случае 1. Между тем тир, устроенный в летнем саду, был, несомненно,
сезонным предприятием.

Вообще затруднительно привести хотя бы единственное решение суда или
арбитража, где применение ст. 404 ГК было бы отвергнуто вследствие того,
что деятельность, являющаяся «источником повышенной опасности», была
кратковременной. Поэтому можно с уверенностью заявить, что «источник
повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК—это не обязательно
«заведенная» деятельность. Эта деятельность может быть только однократно
предпринятой.

Анализ судебной практики по применению ст. 404 ГК показывает, что в
связи с отказом этой практики от территориального признака предприятия,
как решающего отличительного признака, самое понятие «предприятия»,
включенное в перечень ст. 404 ГК, утрачивает в известной части свое
значение для распознавания случаев ответственности за вред, регулируемых
ст. 404 ГК.

Необходимо дополнить ссылку на предприятие еще каким-то другим признаком
«источника повышенной опасности».

Как мы пытались выше показать, внутренним основанием для применения ст.
404 ГК является выявление определяющих причин несчастных случаев при
деятельности известного рода.

Судебная практика, отказавшись от суммарного критерия фабрично-заводской
деятельности и желая подойти к деятельности предприятия
дифференцированно, пошла именно по этому пути. По большей части судебная
практика видит «источник повышенной опасности» там, где применяется
механическая, электрическая, химическая энергия.

Обобщая судебную практику, мы считаем, что именно этот критерий нужно
принять за исходный, пока в законе установлен только примерный, а не
исчерпывающий перечень случаев повышенной внедоговорной ответственности.
Требуется, однако, некоторое уточнение.

Источником повышенной опасности в смысле ст. 404 ГК судебная практика
признает всякое применение концентрированной энергии — механической,
электрической, химической и т. п., в тех случаях, когда это применение
правомерно и, кроме того, при условии, что энергия применяется не с
потребительскими

1 Определение ГКК Верховного суда РСФСР 1929 г. по д. № 32812/29—
«Судебная практика РСФСР» 1930 г. № 4, стр. 7.

целями, не в быту, а на производстве, на транспорте. Судебная практика
признает источником повышенной опасности применение концентрированной
энергии на транспорте даже в тех случаях, когда транспорт используется
его владельцем лично для себя, т. е. с потребительскими целями.
Использование автомобиля, мотоцикла, моторной лодки, аэроплана не
перестает быть «источником повышенной опасности», если суд установит,
что пользование этими транспортными средствами преследовало
исключительно потребительские цели.

Говоря о целях применения концентрированной энергии — потребительских,
хозяйственных, административно-управленческих, — здесь имеют в виду не
самые цели, как таковые, а в сущности те условия, в которых эти цели
осуществляются.

Если взять использование электрической энергии для освещения, то в
обыкновенных условиях оказывается, что определяющие причины тех
несчастных случаев, которые тут встречаются, лежат в виновном поведении
устроителей осветительной сети или ее пользователей. Дело здесь не в
самом существовании электроосветительной сети. Между таким
использованием электрической энергии и использованием ее на производстве
есть качественное различие, хотя бы и в этом случае речь шла об
освещении помещений. Электрическая искра, проскочившая между штепселем и
вставляемой в нее вилкой, в быту обыкновенно не влечет за собой
вредоносных последствий. Конечно, и в быту встречаются исключительные
случаи, в которых описанное проскакивание искры причиняет вред. Но
здесь, как правило, вредоносная содействующая причина заключается в
виновном поведении соответствующих лиц. Иначе обстоит дело в
производственной обстановке. Здесь проскакивание искры даже без вины с
чьей-либо стороны оказывается нередко причиной взрыва и т. п. вредных
следствий: например, ввиду присутствия в воздухе мучной или угольной
пыли.

Механизированный же транспорт, применяемый на общественных дорогах, в
отношении несчастных случаев, происходящих не по вине его владельцев и
его водителей, остается определяющей причиной этих «случаев», независимо
от цели использования. Дело в том, что при использовании такого
транспорта в каких угодно целях внешние условия использования всегда
остаются качественно сходными.

Х

Остановимся в особенности на понятии железнодорожного предприятия как
«источника повышенной опасности». Мы уже отмечали, что наша судебная
практика никогда не представляла себе дело так, что «опасным» является
использование железнодорожных рельсов. Этот нелепый дореволюционный
взгляд не оказал на нашу судебную практику ни малейшего влияния.

Железная дорога, по взгляду нашей судебной практики, является
«источником повышенной опасности» вследствие применяемой механической
энергии. Как в понимании «фабрично-заводского предприятия», так и в
отношении железной дороги судебная практика стала на путь диференциации
случаев ответственности. По ст. 404 ГК железная дорога отвечает только
тогда, когда вред причинен «источником повышенной опасности».

«Понятие источника повышенной опасности по отношению к железной дороге,
— писал Председатель Верховного суда РСФСР в предложении по иску Петрова
и других погорельцев к Правлению Московско-Казанской ж. д., — конечно,
имеет в виду железную дорогу в ее качестве средства передвижения,
механической силы (например, в случае взрыва) и т. д., а не в смысле
способа отопления паровоза, никакой повышенной опасности не
представляющего» 1.

Это соображение полностью вошло в постановление Пленума Верховного суда
РСФСР по данному делу (протокол № 9 от 21 мая 1928 г.).

Диференцированный подход к вопросу об ответственности железной дороги
здесь выражен весьма отчетливо; правильно указан и признак, по которому
та или иная деятельность железнодорожного предприятия должна быть
отнесена к категории «источников повышенной опасности». К сожалению,
Верховный суд РСФСР в одном отношении черезмерно узко, так сказать,
статически сформулировал признак применения энергии: дело, конечно, не в
том, как отапливается паровоз, а в том, что при движении паровозы старой
конструкции являлись несущимися очагами огня.

Современная практика иначе подходит к вопросу. По иску одной фабрики к
Управлению железной дороги в 1949 году перед Государственным арбитражем
при Совете Министров СССР возник тот же вопрос о пределах
распространения повышенной ответственности на железнодорожное
предприятие. В этом деле нужно было решить, применяются ли правила ст.
404 ГК в тех случаях, когда вред возник от искры, вылетевшей из трубы
паровоза.

Интересно отметить, что даже ответчик по данному делу, железная дорога,
не сделала попытки сослаться на постановление Пленума Верховного суда
РСФСР от 21 мая 1928 г. и не отрицала квалификации случая по ст. 404 ГК.
Весь спор свелся к фактической стороне дела, а именно к выяснению, кто
являлся владельцем паровоза, искра которого повлекла за собой пожар
(истец и сам имел паровозы на своей узкоколейке).

1 «Еженедельник Советской юстиции» 1928 г. № 24, стр. 707, или Сборник
разъяснений Верховного суда РСФСР, изд. «Советское законодательство»
1932, стр. 99—100.

Вопрос об отнесении пожара от искры паровоза к действию «непреодолимой
силы» см. гл. четвертую, ч. первую.

В своем ответе на жалобу железной дороге Главный арбитр при Совете
Министров СССР вполне обоснованно заметил: «Не доказано, как это
предусмотрено ст. 404 ГК, что вред возник вследствие непреодолимой силы
либо умысла или небрежности потерпевшей убыток фабрики».

Итак, железнодорожное предприятие и тогда должно нести ответственность
по правилам ст. 404 ГК, когда вред возник от искры, вылетевшей из трубы
паровоза.

В практике Верховного суда СССР вопрос о вреде, причиненном искрой
паровоза, возник по делу Мироновой с химзаводом 1. Правда, этот вопрос
не был здесь центральным, поскольку ответчиком была не железная дорога,
а завод. Однако Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда
СССР в определении по делу Мироновой указала: «То обстоятельство, что
пожар на складе мог возникнуть от искр проходящих паровозов, также не
освобождает завод от ответственности и дает заводу при наличии к тому
оснований лишь право предъявления иска к Управлению дороги … о
взыскании сумм, к уплате которых завод может быть обязан по данному
делу».

Отсюда можно сделать вывод: если бы возникновение пожара от искры
паровоза было доказано, то, по мнению Судебной коллегии, за вред от
пожара отвечала бы железная дорога и именно по ст. 404 ГК 2.

XI

Чтобы до конца раскрыть значение выражения «повышенная опасность» в ст.
404 ГК, необходимо учесть другие нормы закона, где рассматриваются
случаи повышенной ответственности. Статья 404 ГК устанавливает
повышенную ответственность — вплоть до «непреодолимой силы» ввиду того,
что данная деятельность, причинившая вред, признана «источником
повышенной опасности». Разумеется, что в поисках случаев, сходных со
случаями ст. 404 ГК, нельзя пользоваться только формальным признаком. Не
всегда повышенная ответственность — вплоть до «непреодолимой силы» —
основана на тех же предпосылках, на каких основана повышенная
ответственность по ст. 404 ГК. Должник, не исполнивший по своей вине
обязательство в срок, технически именуемый «должником в просрочке», в
силу ст. 121 ГК отвечает перед кредитором также по весьма строгим
правилам. Но предпосылками такой повышенной ответственности является
предшествующее неправомерное виновное поведение

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР № 36/487 — «Судебная практика Верховного суда СССР» 1946 г. вып.
VII (XXXI), стр. 27—28.

2 К аналогичному выводу пришла и Е. А. Флейшиц, рассматривая
определение по делу Мироновой (См. «Обязательства из причинения вреда и
из неосновательного обогащения», 1951, стр. 139, прим. 1).

должника. Между тем, в поведении владельца «источника повышенной
опасности» по смыслу ст. 404 ГК никакой вины не предполагается.

То же самое нужно сказать и о повышенной ответственности, которую ст.
119 ГК устанавливает для лиц, взявших на себя обязательство с предметом,
определенным родовыми признаками. Только «объективная невозможность
исполнения» освобождает от ответственности в таком случае. Но за нормой
о повышенной ответственности здесь стоят совсем другие соображения, а не
соображения, характерные для ст. 404 ГК. В ст. 119 ГК решающим является
момент принципиальной нерушимости договорного обязательства, добровольно
на себя принятого. Но картина меняется, когда от этих случаев мы
переходим к случаям ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР, ст. ст.
78 и 80 Воздушного кодекса СССР и ст. ст. 63, 64, 68 Устава железных
дорог СССР.

Внутренняя связь этих правил со ст. 404 ГК — в смысле сходности их
оснований — не подлежит сомнению. Эта связь до некоторой степени
выявляется и внешним образом. Статья 404 ГК прямо упоминает о
железнодорожном предприятии, о котором речь идет в Уставе железных дорог
СССР. Воздушный кодекс СССР в ст. 78 делает прямую ссылку к общему
законодательству, причем отсылка эта адресована по существу к ст. 404 ГК
РСФСР и к соответствующим ей статьям ГК других союзных республик.

При сопоставлении ст. 404 ГК с нормами трех упомянутых транспортных
кодексов вполне подтверждается мысль, что основания для повышения
ответственности морского пароходства, авиапредприятия и железной дороги
— это те же самые основания, которые содержатся в ст. 404 ГК.

Особенности случаев, предусматриваемых транспортными кодексами, конечно,
приводят к некоторым видоизменениям тех правил, которые мы находим в ст.
404 ГК. Воздушный перевозчик отвечает, например, иногда даже при
доказанном воздействии «непреодолимой силы». Но все такие особенности в
регулировании ответственности не устраняют принципиального родства
упомянутых норм о повышенной ответственности.

Полагаем, что повышение ответственности в этих случаях одинаково
основано на том, что определенного рода деятельность способна сама по
себе выступать как определяющая причина несчастных случаев при
отсутствии вины с чьей-либо стороны.

Где бы ни использовалась концентрированная энергия — механическая,
электрическая, химическая и иная, необходимо всемерно стремиться к тому,
чтобы она в будущем не являлась определяющей причиной несчастных
случаев, какой она являлась в прошлом. Вместе с тем обращает на себя
внимание, что Кодекс торгового мореплавания СССР, Воздушный кодекс СССР,
как и

Устав железных дорог СССР, устанавливая по этому началу повышенную
ответственность транспортных организаций, нигде не говорит о «повышенной
опасности». В противоположность гражданским кодексам союзных республик
все три акта СССР, регулирующие транспортное дело, избегают термина
«повышенная опасность». Этим, во всяком случае, доказывается, что в
законе можно обойтись без этого неясного условного выражения.

Повышение наказания в уголовном законе соответствует повышению опасности
преступника и преступления (наряду с другими основаниями для повышения
ответственности). Там, в уголовном праве, дело идет об опасности
известного рода противоправного виновного поведения.

«Более суровые наказания применяются тогда, когда требуется оказать
более сильное воздействие на преступника. Они оказывают и более сильное
общепредупредительное воздействие» 1.

Здесь, в гражданском праве, в случаях ст. 404 ГК и ей подобных норм,
дело идет о повышении ответственности даже за невиновное причинение
вреда в процессе известного рода правомерной деятельности. Понятия
«опасности» в области уголовного права и в области гражданского права,
следовательно, различны.

Применения одного термина в двух резко различных значениях, с нашей
точки зрения, следует избегать.

Мы уже отмечали, что и судебная практика и отдельные исследователи
вопроса о повышенной гражданской ответственности под влиянием сбивчивой
терминологии приходили к неправильным выводам о смысле и значении
правила ст. 404 ГК. Только поэтому возникли вопросы о «повышенной
опасности» в смысле ст. 404 ГК чекового оборота, перевозки денежных
сумм, хирургической операции, врачевания заразных болезней и т. д. Право
гражданское вовсе не нуждается в таких терминах, как «повышенная
опасность», «опасность», «опасная правомерная деятельность», «источник
повышенной опасности» и т. д. и т. п. Анализ показывает, что в
гражданском праве эти выражения применяются в особом, условном смысле.
Чтобы раскрыть этот особый смысл, требуется известная подготовка. Между
тем советский законодатель всегда проявляет заботу о том, чтобы текст
закона не содержал в себе трудно понимаемых выражений.

Поскольку уже доказано, что обойтись в законе о повышенной
ответственности без термина «повышенная опасность» вполне возможно,
следует, по нашему мнению, пожелать, чтобы эта возможность стала
действительностью в будущем Гражданском кодексе СССР.

1 «Уголовное право. Общая часть», изд. 4-е, 1948, стр. 455. 98

XII

Итог исследования вопроса об «источнике повышенной опасности» сводится к
следующему.

1) Гражданские кодексы союзных республик, устанавливая повышенную
ответственность (вплоть до «непреодолимой силы») в некоторых случаях
причинения внедоговорного вреда, отказались от системы исчерпывающего
перечня этих случаев (ст. 404 ГК РСФСР и соответствующие ей статьи ГК
других союзных республик).

В связи с этим возникла настоятельная необходимость дать в законе хотя
бы некоторые признаки случаев, в которых должны применяться правила о
повышенной ответственности.

При отсутствии таких признаков угрожали две нежелательные возможности:
а) слияние фактических составов ст. 403 ГК (общего случая) и ст. 404 ГК
(специального случая) или б) произвольное установление в судебной
практике случаев повышенной ответственности по ст. 404 ГК.

Искомый общий признак, характеризующий фактический состав ст. 404 ГК,
дан в этой статье в виде понятия «источник повышенной опасности для
окружающих».

2) Выход, найденный в гражданских кодексах союзных республик введением в
ст. 404 понятия «источник повышенной опасности», нельзя признать
совершенным. Понятие «источника повышенной опасности» имеет условный
юридический смысл, — этот смысл не так легко раскрыть. Это привело к
заметным колебаниям и в судебной практике и в литературе вопроса.

Законодательные акты СССР и постановления Правительства СССР,
устанавливающие повышенную ответственность в некоторых случаях (Кодекс
торгового мореплавания СССР, Воздушный кодекс СССР, Устав железных дорог
СССР), правильно не прибегают к понятию «источника повышенной
опасности».

3) Истинный смысл повышенной внедоговорной ответственности (а вместе с
тем и смысл понятия «источника повышенной опасности») выявляется в
результате исследования оснований ответственности за внедоговорное
причинение вреда. Устанавливая в качестве общего начала ответственности
за внедоговорный вред правило ответственности за вину, советское
законодательство усматривает в этом начале не самоцель, а средство для
устранения самих случаев причинения внедоговорного вреда личности и
имуществу, прежде всего социалистической собственности. Ответственность
за невиновное причинение вреда, устанавливаемая в некоторых случаях в
виде исключения из общего правила, преследует ту же общую цель изживания
случаев причинения внедоговорного вреда.

Различие в пределах ответственности (в одних случаях — за вину, вплоть
до субъективного случая, в других — даже без вины, вплоть до
объективного случая, так называемой «непреодо-

лимой силы») основано на различии в природе самих вредоносных явлений.

Случаи, в которых ответственность повышается нашим законом за пределы
субъективного случая, характерны тем, что возникновение в них
вредоносного результата определяется, как правило, не виной,
проявившейся в поведении людей (причинителя вреда, потерпевшего).
Определяющей причиной в таких случаях выступает, как показывает опыт,
сама деятельность определенного рода. В этом и заключается одновременно
и смысл понятия «источник повышенной опасности», примененного в ст. 404
ГК, и основание для возложения повышенной ответственности на владельца
такого источника. Если такого владельца не в чем упрекнуть, то его нужно
все же побудить к творческой деятельности для изжития несчастных
случаев.

4) Следует отвергнуть, как неправильные, представления об «источнике
повышенной опасности» в смысле чего-то, создающего «опасность» большую,
чем «нормальная опасность», или чего-то, требующего повышенной
заботливости, осторожности в сравнении со стандартной осторожностью,
заботливостью и т. п. Анализ показывает, что эти субъективные и
искусственные признаки «опасности» не позволяют выделить случаи
повышенной ответственности за причинение внедоговорного вреда.

5) «Источник повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК — это всегда
действие или система действий, т. е. деятельность, но никогда не «вещь»
и не отсутствие действия, деятельности, не бездействие.

Статья 404 ГК не соединяет понятия «источника повышенной опасности» с
признаком длительности, устойчивости, постоянства. Даже отдельное
вредоносное действие определенного рода, может образовать состав ст. 404
ГК.

6) «Источник повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК — это правомерная
сама по себе деятельность или правомерное действие. Неправомерным закон
признает причинение вреда «источником повышенной опасности».

7) «Источник повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК не может быть
определен признаком «трудности торможения» механизма, процесса или
признаком «неполного подчинения сил природы либо свойств вещей» контролю
человека. Эти признаки оказываются в одних случаях слишком широкими
(несмотря на их наличие, не существует повышенной гражданской
ответственности, а существует только обыкновенная); в других же случаях
и при отсутствии указанных признаков применяется повышенная гражданская
ответственность.

8) Понятие «источник повышенной опасности» (в смысле ст. 404 ГК) не
зависит от юридической категории лица, применяющего этот источник
(гражданин, социалистическое предприятие, учреждение, общественная
организация).

9) Для признания деятельности «источником повышенной опасности» в
смысле ст. 404 ГК не имеет значения характер деятельности:
производственный, хозяйственный, научно-исследовательский или
административно-управленческий.

Использование концентрированной энергии в потребительских целях не
относится к «источникам повышенной опасности» в. смысле ст. 404 ГК не в
виду особенной цели использования, а вследствие особых условий
применения энергии. В этих случаях несчастные случаи оказываются, как
правило, результатом чьего-либо виновного поведения.

Именно поэтому пользование автотранспортом в личных целях все же
признается «источником повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК, —
условия применения транспорта на общих дорогах одинаковы и для
транспортного предприятия и для личного пользователя автомашины.

10) В будущем Гражданском кодексе СССР, по нашему мнению, не
целесообразно сохранение примерного перечня случаев повышенной
внедоговорной ответственности.

Перечень случаев повышенной ответственности должен быть исчерпывающим,
поскольку дело идет о специальной норме, устанавливающей в виде изъятия
из общего правила ответственности по началу вины особый правовой режим
ответственности.

В связи с этим отпадает надобность и в термине «повышенная опасность»,
без которого уже обошлись транспортные кодексы СССР—Торгового
мореплавания и Воздушный и Устав железных дорог СССР.

Глава третья.

ОСОБЕННОСТИ ПРОБЛЕМЫ ПРИЧИННОЙ СВЯЗИ ПРИ ПРИМЕНЕНИИ НОРМ О ПОВЫШЕННОЙ
ГРАЖДАНСКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

I

Проблема причинной связи фактов имеет существенное значение во всех
институтах гражданского права. Эта проблема неразрывно связана с
вопросом о гражданской ответственности, в частности с вопросом о
внедоговорной гражданской ответственности.

И в случаях повышенной внедоговорной гражданской ответственности,
которые регулируются ст. 404 Гражданского кодекса и родственными ей
нормами, проблема причинной связи сохраняет все свое значение.

В самом деле, и ст. 404 ГК, которая говорит об ответственности владельца
«источника повышенной опасности», и ст. 132 Кодекса торгового
мореплавания СССР, применяющая положения ст. 404 ГК к случаям
ответственности морского перевозчика перед пассажиром судна, и ст. 78
Воздушного кодекса СССР, устанавливающая особо повышенную
ответственность воздушного предприятия, исходят из факта причинения
вреда. Во всех перечисленных нормах, устанавливающих повышенную
ответственность, речь идет об ответственности за вред, причиненный
определенным образом.

Статья 404 ГК после перечисления субъектов ответственности устанавливает
пределы ответственности «за вред, причиненный источником повышенной
опасности» 1.

Статья 132 Кодекса торгового мореплавания СССР гласит:

«Перевозчик отвечает за вред, причиненный пассажиру во время и
вследствие перевозки, в частности, за смерть и повреждение здоровья» 2.

Статья 78 Воздушного кодекса СССР устанавливает ответственность (и за
пределами «непреодолимой силы») «за причиненные при стартах, полетах и
посадках смерть и телесные

1 Подчеркнуто мной. — Б. А.

2 Подчеркнуто мной. — Б. А.

повреждения пассажирам гражданских воздушных судов, а также за вред
лицам и имуществу, не находящимся на гражданском воздушном судне».
Словом, во всех этих случаях закон делает определенную причинную связь
фактов предпосылкой гражданской ответственности. Соответствующие лица
отвечают по ст. 404 ГК, по ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР,
по ст. 78 Воздушного кодекса СССР только за причиненный определенным
образом вред.

В предлагаемом специальном исследовании о повышенной внедоговорной
ответственности нет необходимости ставить обширную проблему о понятии и
значении причинной связи в гражданском праве во всем ее объеме.

С таким же основанием следовало бы снова и снова ставить эту проблему в
связи с каждым гражданско-правовым исследованием.

Без углубления в проблему причинной связи методом диалектического
материализма невозможно подойти к разрешению даже частных вопросов
договорной и внедоговорной ответственности. Это побудило в свое время
автора настоящей работы при исследовании «Значения вины потерпевшего при
гражданском правонарушении» 1 значительную часть работы отвести именно
общим вопросам марксистско-ленинского учения о причинной связи.

В настоящее время в учебнике гражданского права и в томах курса
гражданского права авторы стремятся освещать вопросы причинной связи с
марксистско-ленинских позиций, отбросив и идеалистическую «теорию» так
называемого адекватного причинения и механическую «теорию необходимого
условия» 2.

При таких условиях в специальных работах допустимо считать общие вопросы
причинной связи вынесенными, так сказать, за скобки и предварительно уже
разрешенными хотя бы в общих чертах.

В рамках исследования о повышенной внедоговорной ответственности
надлежит, следовательно, рассмотреть лишь спе-

1 Б. С. Антимонов, Значение вины потерпевшего при гражданском
правонарушении, Юриздат, М., 1950.

2 См: а) «Советское гражданское право», учебник для юридических вузов,
т. 1,под ред. проф. Д. М. Генкина, М„ 1950, гл. XIII, § 11 (написан
проф. Л. А. Лунцем).

б) И. Б. Новицкий, Л. А. Лунц. Курс советского гражданского права. Общее
учение об обязательствах, М., 1950, гл. VII, § 46 (написан проф. Л. А.
Лунцем).

Нужно, однако, оговорить, что некоторые формулировки в изложении вопроса
причинной связи в этих работах нельзя признать удовлетворительными.
Неправильно прежде всего приравнение причинно-случайного последствия к
«незакономерному» последствию, а также смешение вопроса о действительной
причинной связи фактов с суждением о вероятных последствиях
несовершенного должного действия.

в) Е. А. Флейшиц, Курс советского гражданского права. Обязательства из
причинения вреда и из неосновательного обогащения, 1951.

Вопросу причинной связи посвящена гл. четвертая этой монографии (стр.
52—70).

циальные вопросы причинной связи, в особенности существенные для
данного института.

Проблема причинной связи в гражданском праве не исчерпывается лишь
научным пониманием причинности и причины; сюда привносится правом весьма
существенный вопрос об отсылке к причинному фактору в правовой норме и о
пределах такой отсылки 1.

Особенности же отсылки закона к фактору причинной связи в данном случае
не могут быть удовлетворительно вскрыты, если предварительно не будут
изложены, хотя бы в сжатом виде, общие соображения о природе отсылки к
фактору причинной связи в нормах гражданского права. Поэтому в
дальнейшем изложении воспроизводятся сначала указанные общие
соображения, касающиеся отсылки к фактору причинной связи в нормах
закона, регулирующих внедоговорную ответственность, и только затем
дается анализ особенностей этой отсылки в специальных нормах,
устанавливающих повышенную внедоговорную ответственность.

II

Общие черты, характеризующие применение понятия о причинной связи в
гражданском праве.

Когда наш закон в тех или иных выражениях говорит о причинении вред а,
он имеет в виду действительно существующую, объективно наличную, а не
предполагаемую, не воображаемую причинную связь фактов.

Там, где закон придает правовое значение не причинной связи фактов, а
другого рода объективному обстоятельству, там закон это особо и
оговаривает. Так, например, обстоит дело в ст. 225 ГК. Эта норма дает
право заказчику, не дожидаясь наступления срока исполнения, требовать
расторжения договора с подрядчиком и возмещения убытков, «если подрядчик
не приступает к исполнению договора своевременно или настолько медленно
выполняет работу, что окончание ее к сроку становится явно невозможным»
2. Очевидно, что в этом случае речь идет не о факте, который уже возник
к обусловленному договором моменту исполнения, а о предвиденном с полной
уверенностью факте, который должен наступить в будущем. Медлительность
подрядчика позволяет заключить, что в будущем, когда наступит
обусловленный срок сдачи заказа, работа не будет готова. В таком
положении нельзя заставлять заказчика ожидать наступления факта
неисполнения в будущем, а достаточно объективной вероятности этого
неблагоприятного факта.

1 См. статью Б. С. Антимонова «К вопросу о причинной связи в гражданском
праве» в Ученых записках ВИЮН, М., 1948.

2 Подчеркнуто мной. — Б. А.

Недавно О. С. Иоффе высказал мысль, что «юристы изучают причинную связь
не саму по себе, а в качестве одного из условий ответственности» 1, что
в области права существует «причинная связь, которая не исчерпывается
«естественной связью» между вещами и не может быть сведена к ней» 2. Мы
не можем согласиться с мнением О. С. Иоффе. Прежде всего юристы изучают
причинную связь не только в качестве условия ответственности. Причинная
связь явлений вводится законодателем не только в институт
ответственности за причинение вреда, но и в другие институты права.
Приобретение права во многих случаях стоит в зависимости от
существования причинной связи между известными факторами; необходима,
например, причинная связь между поведением человека и появлением
известного произведения — только при таком условии право признает этого
человека автором произведения. Далее, никакой другой причинной связи,
кроме естественной, не существует и не может существовать. Когда О. С.
Иоффе говорит о причинной связи «только как об общественной категории»,
он несомненно противопоставляет естественную связь явлений общественной
связи явлений. Однако такое противопоставление неправильно.
Закономерности общества — это частный случай закономерности природы.
Товарищ Сталин учит, что «Исторический материализм есть распространение
положений диалектического материализма на изучение общественной жизни,
применение положений диалектического материализма к явлениям жизни
общества, к изучению общества, к изучению истории общества» 3.

Отсылая к причинной связи факторов, закон большею частью имеет в виду
связь между поведением ответственного за вред лица и вредоносным
результатом, на основе которого определяются убытки потерпевшей стороны.

Но в некоторых случаях в законе разумеется причинная связь вредоносного
результата не с поведением самого ответственного лица, а с действием
другого фактора, за который это лицо отвечает в силу закона.

Типичными случаями такого рода являются, например, ответственность
родителей за вред, причиненный их несовершеннолетними детьми,
ответственность за действие «источника повышенной опасности» и др.4.

1 О. С. Иоффе, рецензия в «Вестнике Ленинградского университета» (1951
г. № 2, стр. 134) на книгу Б. С. Антимонова «Значение вины потерпевшего
при гражданском правонарушении».

2 Там же, стр. 133.

3 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 535.

4 О. С. Иоффе указывает на неправильность такого рода формулировок. Он
пишет, что «юридически значимой причиной может быть только
противоправное поведение человека», если речь идет об институте
гражданской ответственности. В отношении же ст. 404 ГК О. С. Иоффе
пишет, что противопоставление при толковании ст. 404 ГК поведения
человека действию машин «не соответствует не только ее смыслу, но даже
ее буквальному тексту, в ко-

Советский закон рассматривает причину в полном соответствии с
марксистско-ленинским учением, как событие, предшествующее по времени
своему следствию.

Однако признак предшествования во времени далеко не определяет понятия
причины, — не всякое предшествовавшее событие может рас-сматриваться как
причина последующего события. Необходима еще известная устойчивость
связи между предшествующим и последующим событиями, чтобы можно было
заявить о причинной связи между ними. Существование или отсутствие
причинной связи между фактами проверяется посредством опыта над вещами,
посредством воспроизводства фактов. При этом выявляется также характер
причинной связи, «если причинная связь вообще обнаруживается. Причинная
связь иногда оказывается необходимой, иногда — только случайной.

Говоря о причинной связи, закон большей частью имеет в виду необходимую,
а не случайную связь упомянутых выше факторов со вредоносным
результатом. Объективно случайная причинная связь, как правило,
недостаточна для возложения ответственности за причиненный вред.

Изъятия из этого положения относятся именно и только к той специальной
области, где применяется повышенная ответственность (ст. 78 Воздушного
кодекса СССР). Этих изъятий мы касаемся в следующих параграфах настоящей
главы.

С этим не соглашается О. С. Иоффе, который выдвигает такие соображения:
«…деление видов причинности на необходимую и случайную… само по себе
не может решить вопроса об ответственности, ибо и объективно случайную
причинную связь можно не только предвидеть, но и прямо использовать для
достижения противоправных целей» 1.

В противоположность некоторым юристам, которые вообще отрицают
возможность в конкретном случае различить необхо-

тором говорится не просто об источниках повышенной опасности, а о лицах
и предприятиях, «деятельность которых связана с повышенной опасностью
для окружающих». Вред причиняют не машины сами по себе, а деятельность
людей, связанная с этими машинами» (см. рецензию О. С. Иоффе в «Вестнике
Ленинградского университета» 1951 г. № 2, стр. 132, 133).

Однако в ст. 405 ГК закон говорит не о противоправных действиях
родителей, на которых возлагается ответственность за вред, а о действиях
детей, которые вред причинили, но не обязаны к его возмещению, если это
малолетние дети.

В ст. 404 ГК говорится об ответственности «лиц и предприятий» только в
том случае, когда вред причинен «источником повышенной опасности».
Поведение владельцев «источников повышенной опасности» далеко не всегда
находится в причинной связи с возникновением вредоносных фактов. Когда
вред причиняется только противоправным поведением людей, а не
«источником повышенной опасности», то применяется всегда не ст. 404 ГК,
а ст. 403 ГК.

1 О. С. Иоффе, рецензия в «Вестнике Ленинградского университета» (1951
г. № 2) на книгу Б. С. Антимонова, Значение вины потерпевшего при
гражданском правонарушении.

димую причинную связь от случайной причинной связи, Иоффе признает
принципиально существование объективной случайности, которую можно и
должно отличать от необходимого следствия. Однако, по нашему мнению,
неправильно утверждение Иоффе о том, что объективно случайную причинную
связь можно не только предвидеть, но даже использовать для достижения
конкретной цели, например, противоправной цели. Когда нечто можно
предвидеть конкретно, то это означает, конечно, существование
необходимой причинной связи известных факторов с последствием, которое
предвидят. Случайное последствие можно предвидеть только статистически,
но не конкретно. Страховые расчеты при страховании, например, строений
от огня, основаны, как известно, на данных о горимости строений
определенного типа в определенных условиях. Здесь — расчет случайностей
по теории вероятности. Но это вовсе не предвидение пожара конкретного
дома. Если бы страховой орган мог предвидеть пожар дома конкретно, он не
заключил бы страхования, а предупредил бы страхователя, как и когда
нужно предотвратить пожар. Можно с уверенностью оказать, что во всех
случаях, когда кажущееся случайным последствие было предвидено кем-то и
даже использовано кем-то в противоправных целях, то на самом деле налицо
была необходимая причинная связь, которой правонарушитель и
воспользовался.

Говоря о причинении вреда лицом или известным фактором, за который это
лицо отвечает, закон вовсе не имеет в виду причинение вредоносного
результата единственной причиной. Достаточно для возложения
ответственности, если поведение лица или действие фактора, за который
это лицо отвечает, было одной из необходимых причин возникшего
вредоносного результата. Именно поэтому закон специально
останавливается, например, в ст. 408 ГК на случае совместного причинения
вреда несколькими лицами.

Только на признании в законе возможности существования нескольких причин
одного вредоносного результата покоятся такие нормы закона, как правило
об освобождении ответчика от обязанности возместить вред при содействии
«непреодолимой силы» 1 или правило о зачете вины потерпевшего 2.

Если исходить из (неправильного) представления о причинении вредоносного
факта, как о «причинении целиком», т. е. если признавать, что любое
следствие имеет всегда только одну причину, то невозможно было бы
понять, как собственное виновное поведение потерпевшего могло причинить
ему вред, если этот же вред причинен ему правонарушителем; или, как
можно говорить, что вред, «причиненный источником повышенной опасности»
вместе с тем возник вследствие «непреодолимой

1 Вопрос о «непреодолимой силе» рассматривается в гл. четвертой, ч.
первой.

2 Вопрос о вине потерпевшего рассматривается в гл. четвертой, ч. второй.

силы» (ст. 404 ГК). Наш закон не требует, чтобы все причины, все факты,
обусловившие данный вредоносный результат, лежали на ответственности
одного определенного лица. Достаточно, чтобы один или несколько фактов
отвечали такому требованию.

Говоря о причине вреда, о причинении вреда, наш закон не подменяет этих
понятий всеобъемлющей категорией взаимодействия. Причинный ряд есть
связь, выделенная из бесконечной взаимной обусловленности событий.
Основанием выделения причинного ряда из всеобщего взаимодействия явлений
является, однако, не произвол исследователя, а определенные факты,
объективно существующие в природе, в человеческом обществе.

Наконец, отсылая суд в определенных (и весьма частых) случаях к
объективно существующей причинной связи фактов, закон не ставит никогда
знака равенства между упомянутой причинной зависимостью и решением
вопроса об ответственности.

Иными словами, решение суда по вопросу об ответственности лица за
причинение вреда никогда не исчерпывается констатацией существования
причинной связи между возникшим вредом и фактором, который лежит на
ответственности данного лица.

В некоторых случаях (например ст. 403 ГК, ст. 156 Кодекса торгового
мореплавания) суд должен отказать в иске, несмотря на существование
указанной причинной связи, если доказана «случайность» причинения вреда
(здесь «случай» имеет специальное юридическое значение: противоправный
факт, в котором не виновно лицо, от которого требуют возмещения вреда).

В других случаях, несмотря на существование причинной связи между вредом
и фактором, за который отвечает правонарушитель, суд обязан отказать
потерпевшей стороне в иске, потому что доказано содействие
«непреодолимой силы» (ст. 404 ГК).

В третьих случаях отказ в иске или ограничение размера удовлетворяемого
иска должны последовать ввиду содействующего виновного поведения самого
потерпевшего, хотя причинная связь между вредом и поведением ответной
стороны вне сомнения. Управомоченность на совершение действия,
причинившего вред (ст. 403 ГК), учет имущественного положения сторон
(ст. ст. 406 и 411 ГК), пропуск истцом давности ого срока (во всех
случаях, когда нет оснований для его восстановления) также могут в силу
закона приводить к отклонению иска, несмотря на существование причинной
связи, о которой мы говорили.

Таким образом, правильное решение вопроса о причине вреда не есть еще
решение вопроса об обязанности ответственного за вред лица возместить
этот вред потерпевшей стороне. Но, разумеется, не может быть решения
вопроса об ответственности без правильного решения вопроса о причине
вреда, возмещения кото-

рого требует потерпевшая сторона. За вред, не причиненный фактором, за
который данное лицо по закону отвечает, нет по закону и ответственности.

III

Рассмотрим особенности вопроса о причинной связи в области применения
норм о повышенной в недоговорной ответственности. Дело идет о применении
норм ст. 404 ГК, ст. 78 Воздушного кодекса СССР, ст. 132 Кодекса
торгового мореплавания СССР и норм, сходных с ними. Особенности вопроса
о причинной связи могут состоять здесь, конечно, не в каких-либо
отступлениях от общих понятий причинности и причины, как они даны
философией марксизма-ленинизма. О таких отступлениях не может быть и
речи ни в каком институте гражданского права, ни в какой отрасли
советского социалистического права вообще. Наши законодательные акты
никогда не искажают понятия причины, а исходят из научного
марксистско-ленинского представления о причине и следствии.

Особенности, на которые мы собираемся указать, — это особенности отсылки
закона к фактору причинной связи. Такие особенности в области применения
норм о повышенной ответственности действительно имеются.

Как общее правило, закон, устанавливая гражданско-правовую
ответственность за причиненный вред, предполагает, что этот вред
причинен поведением самого отвечающего за вред лица.

Не совсем так обстоит дело в гражданско-правовых нормах, устанавливающих
повышенную ответственность за внедоговорный вред. Отсылка закона к
причинной связи фактов здесь имеется, но смысл ее несколько иной.

Прежде всего, в ст. 404 ГК, в ст. 78 Воздушного кодекса СССР, в ст. 132
Кодекса торгового мореплавания СССР закон отсылает не к причинной связи
между вредоносным результатом и поведением ответственного лица. В ст.
404 ГК речь идет о вреде, «причиненном источником повышенной опасности»,
и об ответственности владельца этого источника. В ст. 132 Кодекса
торгового мореплавания СССР говорится о вреде, причиненном «пассажиру во
время и вследствие перевозки», и об ответственности перевозчика. В ст.
78 Воздушного кодекса СССР речь идет о случаях, когда причинены «при
стартах, полетах и посадках смерть и телесные повреждения пассажирам
гражданских воздушных судов» и об ответственности за этот вред
воздушно-транспортного предприятия. Итак, по мысли закона, для
возложения ответственности на определенное лицо требуется, чтобы
необходимо-причинная цепь связывала вредоносный результат в одних
случаях с действием «источника повышенной опасности» (ст. 404 ГК), в
других—с морской перевозкой (ст. 132 КТМ СССР),

в третьих — с воздушной перевозкой (ст. 78 ВК СССР). В каком же
причинном отношении к вредоносному результату в этих случаях оказывается
поведение ответственного лица — владельца «источника повышенной
опасности» или морского или воздушного перевозчика?

В зависимости от обстоятельств конкретного случая ответы на этот вопрос
могут быть различны.

В некоторых случаях поведение ответственного лица само может оказаться
одной из необходимых причин вредоносного результата наряду с таким же
значением фактора, указанного законом, как достаточное основание
ответственности (т. е. наряду с действием «источника повышенной
опасности»).

По иску Московского городского отдела социального обеспечения к фабрике
«Гознак» Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР
выдвинула, между прочим, такое положение: «согласно ст. ст. 403 и 404 ГК
возмещение вреда лежит на обязанности причинившего вред» 1. Мы думаем,
что речь здесь шла о лице, причинившем вред, а потому приходим к выводу,
что приведенный тезис, безупречный в отношении к ст. 403 ГК, не всегда
применим к ст. 404 ГК. Не всегда поведение самого владельца «источника
повышенной опасности» есть причина вреда, за который он отвечает по ст.
404 ГК.

По иску управления железной дороги к одной организации (1949 г.) было
установлено, что автомашина ответчика наскочила на проходивший поезд,
пострадала сама, но одновременно причинила повреждения и поезду.
Государственный арбитраж при Совете Министров СССР выяснил
дополнительно, что шофер ответчика при плохой видимости не остановил
автомашины и не убедился в возможности безопасного проезда через переезд
железнодорожного полотна.

Ниже мы рассмотрим особо вопрос, почему виновное поведение рабочих или
служащих, которым вверена эксплуатация автомашины, должно
рассматриваться, как проявление собственной вины юридического лица —
«владельца источника повышенной опасности» 2. Теперь отметим только, что
поведение шофера автомашины, наскочившей в тумане на поезд, было
самостоятельным причинным фактором возникновения вреда. Виновность
поведения шофера усиленно подчеркивала потерпевшая железная дорога.
Конечно, неосторожная езда в тумане по путям железной дороги была одной
из причин возникшего в данном случае вреда. Но если бы поездка
происходила при ясной видимости и наезд автомобиля на поезд железной
дороги был бы

1 Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда
СССР за второе полугодие 1939 г., Юриздат, М„ 1941, стр. 163.

2 Мы не касаемся здесь особых осложнений данного случая: спор шел между
двумя владельцами «источников повышенной опасности» — владельцем
автомашины и железной дорогой. Этот вопрос рассматривается нами в связи
с вопросом о значении вины потерпевшего (гл. четвертая, ч. вторая, п.
VII).

следствием разрыва тормозного механизма при полной невиновности шофера,
но тем не менее ответственность владельца автомобиля по ст. 404 ГК не
была бы устранена. В этом и состоит особенность правил о повышенной
ответственности. Итак, поведение самого владельца «источника повышенной
опасности» или его агента может выступать как другая необходимая причина
несчастного случая 1. Но есть случаи, когда поведение ответственного
лица — только причинно-случайный фактор в отношении к возникшему вреду.

По иску управления железной дороги к одному заводу было, установлено,
что во время следования поезда лопнуло колесо одного из вагонов. Это и
привело к серьезной железнодорожной аварии. Иск в арбитраже был
предъявлен Дорогой к поставщику колес.

Государственный арбитраж при Совете Министров СССР, учитывая данные
экспертизы, указывал в своем решении (1949т.) по этому делу: «Каких-либо
дефектов, которые могли бы послужить непосредственной причиной
преждевременного разрушения колеса, ни при исследовании вида излома
(колеса. — Б. А.), ни в химическом составе, ни в механических свойствах,
а также по макро- или микроструктуре не обнаружено» 2.

По этим соображениям иск дороги к заводу-поставщику колес был отклонен.
Не могла ли и дорога в свою очередь сложить, с себя ответственность
перед потерпевшими владельцами грузов, ссылаясь на отсутствие причинной
связи между ее, дороги, поведением и возникшим вредом (повреждением
грузов), — поскольку вред произошел ведь от той же самой порчи колеса
вагона в пути?

Как мы видели, основанием для освобождения поставщика от ответственности
перед железной дорогой было установление невиновности поставщика в порче
колеса. Эта порча была для поставщика субъективно непредвидима: никаких
дефектов в материале колеса или в его обработке не было установлено.
Этого было достаточно для освобождения от ответственности по правилам
ст. 118 ГК 3. Если так обстояло дело с поведением по-

1 Невиновным, но причинно-необходимым следствием вред был бы и в том
случае, если бы наезд произошел ввиду того, что шофер внезапно впал в
обморочное состояние и выпустил руль из рук. Понятия виновного и
невиновного не совпадают с понятиями причинно-необходимого и
причинно-случайного

следствия.

2 Очевидно, выражение «непосредственная причина» было употреблена здесь
в переносном смысле — вместо «действительной причины» или «необходимой
причины».

3 По имеющимся обстоятельствам дела трудно сказать, было ли отношение
поставщика к результату вместе с тем причинно-случайным или оно
выступало все же как причинно-необходимое. Для освобождения от
ответственности поставщика было совершенно достаточно установить, что
последствие было невиновно, хотя бы оно и было причинно-необходимым.
Невиновность одинаково возможна и при причинно-случайном и при
причинно-необходимом, отношении невиновного лица к вредоносному
результату.

ставщика, — он оказался невиновным в роковой аварии с колесом, — то,
очевидно, нельзя в чем-либо упрекнуть и железную дорогу как юридическое
лицо. В деле вовсе нет данных, свидетельствующих, что агенты дороги
допустили какую-либо упречность в своем поведении, не касавшемся
взаимоотношений с поставщиком колесных скатов. Тем более, нельзя
упрекнуть дорогу в приемке колес плохого качества или по крайней мере
качества, не вполне соответствовавшего стандарту. Если по делу об
ответственности поставщика качество колеса не было опорочено, то,
очевидно, при отсутствии каких-либо новых данных нельзя признать
упречным и поведение агентов дороги, принимавших данное вагонное колесо
от поставщика.

Однако в силу ст. 68 Устава железных дорог СССР все эти соображения
практически бесполезны для железной дороги в ее споре с
грузовладельцами. Указанная статья также является нормой,
устанавливающей повышенную ответственность. Для освобождения от
ответственности дороге следовало бы доказывать не невиновность своего
поведения, а либо 1) отсутствие причинной связи между своей
деятельностью и возникшим вредом, либо 2) недостаточность причинной
связи, ее случайность («стихийное бедствие», по терминологии Устава
железных дорог, или «непреодолимую силу»—по терминологии ГК 1), либо,
наконец, 3) — обстоятельства, зависевшие от потерпевшей стороны и
содействовавшие возникновению вреда.

В условиях рассматриваемого случая железная дорога не могла, конечно,
вовсе отрицать существования причинной связи между повреждением
перевозимого груза и эксплуатацией железнодорожного предприятия. До
очевидности ясно, что при изложенных условиях ущерб, причиненный
клиенту, был следствием именно неисправности в железнодорожном
предприятии. Нет вовсе данных, которые хотя бы намекали на упречность
поведения клиентов дороги. Поэтому вопрос о вине потерпевшего клиента
дороги полностью должен быть снят в рассматриваемом деле.

Остается, следовательно, один лишь вопрос — можно ли считать имеющуюся в
данном случае причинную связь достаточной для того, чтобы возложить
ответственность на железную дорогу за повреждение или гибель груза? По
терминологии Устава железных дорог СССР, вопрос этот равносилен, как мы
отмечали, вопросу: можно ли считать «стихийным явлением» поломку колеса
вагона, в которой нельзя винить агентов дороги? Если дело обстояло бы
именно так, то деятельность железной дороги как предприятия,
эксплуатирующего «источник повышенной опасности», оказалась бы в
отношении к вреду в положении только случайного фактора. Однако судебная
практика вполне последовательно отвергает такое заключение. Вредоносные
последствия,

1 О равнозначности этих терминов см. гл. четвертую, ч. первую, § 1, VII.

вызванные неисправностью любой части железнодорожного механизма,
рассматриваются всегда как присущие железной дороге неполадки, а не как
проявление стихии, объективно-случайной для железнодорожного
предприятия. Судебная практика отказывается признавать объективным для
дороги случаем неисправность рельсового пути, паровоза, вагонов,
сигнализационной системы и т. д. и т. п. 1.

По делу Мироновой суд первой инстанции признал, что «в материалах дела
отсутствует указание на причинную связь между гибелью принадлежащего
Мироновой имущества и деятельностью склада» 2. Дело шло именно о
недостаточности причинной связи, а не о полном ее отсутствии, об
объективно-случайном для склада возникновении вреда: пожар, уничтоживший
дом Мироновой, был продолжением и развитием пожара, происшедшего на
складе ответчика. Отрицать при таких условиях всякую причинную связь
второго очага огня с первым его очагом было бы просто невозможно. Но
суд, разрешавший дело, счел эту связь недостаточной ввиду ее
случайности, — суд признал возникновение пожара на складе ответчика,
химзавода, «непреодолимой силой».

Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР отвергла
соображения суда первой инстанции о наличии в данном случае объективного
случая — «непреодолимой силы», учитывая, что на складе хранилась в
открытом виде огнеопасная кристаллическая сера 3. Поэтому возникновение
пожара даже от искры проходившего поблизости паровоза не могло
рассматриваться как причинно-случайное обстоятельство. Это
обстоятельство было причинно-необходимым следствием хранения горючего
вещества. Такой вывод прямо вытекает из самого примерного перечня
«источников повышенной опасности», приведенного в ст. 404 ГК. Едва ли
отмеченный вывод судебной практики о необходимом характере причинной
связи вреда с деятельностью «источника повышенной опасности» может
вызывать сомнение. Но совсем к иному выводу о характере причинной связи
приходится прийти, если исследовать связь поведения людей с вредом,
возникшим в двух только что рассмотренных случаях. Для поведения агентов
управления железной дороги порча колеса в пути представляется
объективным случаем. Для администрации химзавода попадание искры

1 См. об этом в гл. четвертой, ч. первой, где рассматривается вопрос о
«непреодолимой силе» как о виде причинно-случайного явления.

2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР по иску Мироновой к химзаводу — «Судебная практика Верховного суда
СССР» 1946 г., вып. VII (XXXI), стр. 27 — 28.

3 В гл. четвертой, ч. первой в связи с понятием о «непреодолимой силе»
мы рассматриваем на материале приведенного дела также и соотношение
между «объективным случаем» («непреодолимой силой») и казусом (т. е.
субъективно случайным, невиновным событием).

в находившуюся на складе кристаллическую серу могло бы также приобрести
причинно-случайный характер 1.

Встречаются, наконец, и такие случаи, в которых совсем нельзя говорить о
причинной связи между поведением людей, в частности владельцев
«источников повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК, и вредоносным
результатом. Вместе с тем в этих случаях необходимо-причинная связь
между действием «источника повышенной опасности» и вредоносным
результатом не подлежит сомнению. В таких случаях всегда существует
причинная связь (случайная или необходимая) между поведением других лиц
и вредоносным результатом. Эти другие лица иногда могут быть названы
также «владельцами источника повышенной опасности» (наряду с тем
владельцем, с поведением которого нет вовсе причинной связи). Иногда эти
другие лица не могут быть названы и «владельцами» в указанном смысле
слова. Случаи такого рода, когда нет причинной связи между поведением
владельца «источника повышенной опасности» и вредом, по большей части
возникают, когда владелец средства транспорта передает другому лицу
владение и пользование этим средством транспорта. Передача может быть
безвозмездной (так называемая ссуда вещи) или возмездной (имущественный
наем) 2.

Если владелец автомобиля передал владение и пользование им другому лицу
на срок, устранившись по договору от контроля за отдельными поездками,
то можно, конечно, настаивать на недействительности подобного
самоустранения и на остающейся на первом владельце ответственности по
ст. 404 ГК. Эту ответственность, однако, нельзя построить во всех
случаях на соображении о существовании причинной связи (даже случайной)
между поведением первого владельца и возникшим вредом.

Если в самом акте передачи владения не заключена объективно причина
происшедшего позднее несчастного случая (аварии с автомобилем), то акт
передачи только механически предшествует несчастному случаю, а не
обусловливает его. Говоря о причине, заключенной в самом акте передачи
владения, мы

1 Мы говорим «могло бы приобрести» потому, что в деле, рассмотренном
Судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда СССР, оказались
привходящие факторы, которые (независимо от вины конкретных работников
завода) сделали пожар необходимым следствием не только реакции серы на
искру паровоза, но также и других факторов, в частности того
обстоятельства, что сера оказалась лежащей под открытым небом.

2 Мы не касаемся здесь случаев, в которых владелец средства транспорта
теряет владение помимо своей воли. Когда утрата владения правомерна, —
например, при реквизиции автомобиля на срок, — вовсе устранен и вопрос
об ответственности по ст. 404 ГК первого владельца: ответственность
начинает нести учреждение, которое после реквизиции эксплуатирует
машину. Когда утрата владения неправомерна, — например, в случае кражи
автомобиля, — судебная практика обыкновенно не признает первого
владельца ответчиком по ст. 404 ГК, если только этот владелец не создал
условий, объективно способствовавших хищению автомашины другим лицом. На
этом вопросе мы останавливаемся особо в гл. пятой.

имеем в виду этот фактор независимо от момента субъективного. Виновно
или невиновно действовал владелец, передавая свое владение автомашиной
другому лицу, — это не существенно для установления причинной связи
между актом передачи и последовавшей затем аварией у преемника по
владению 1. Существенно, была ли объективно создана актом передачи
предпосылка для последовавшей затем аварии. Создание такой предпосылки
мыслимо и без дополнительного момента виновности передающего лица.
Достаточно допустить, что владелец автомашины не знал и не должен был
знать о скрытом недостатке в механизме автомашины 2.

Но если в самой передаче автомашины от одного владельца к другому
владельцу объективно не заключена причина последовавшей затем аварии, то
нет решительно никаких оснований к тому, чтобы утверждать, будто
поведение первого владельца есть причина (пусть случайная) возникшего от
аварии вреда. Такое понимание причинной связи насквозь механистическое..
Propter hос смешивается здесь с простым роst hос 3.

Став на этот путь, пришлось бы также утверждать, что магазин, продавший
покупателю исправный мотоцикл, был причиной (хотя бы случайной) аварии,
которая произошла позднее с этим мотоциклом, находившимся в эксплуатации
нового собственника. Юридическое различие сравниваемых нами случаев
несомненно. В первом случае владелец автомашины только на срок передавал
свое владение (оставаясь собственником). Во втором случае передача
владения сопровождалась и переходом права собственности, который делал
смену владельцев окончательной. На юридические последствия это различие
имеет существенное влияние. Прежде всего, это влияние сказывается, когда
обсуждается вопрос об ответственности. Перед третьим лицом, потерпевшим
вред от аварии, отвечает в силу ст. 404 ГК всегда новый собственник.
Отвечает он независимо от своей вины. Напротив, прежний собственник
перед потерпевшим третьим лицом не отвечает, он отвечает только перед
приобретателем, по правилам о договорной ответственности, т. е. за свою
вину 4.

1 Напротив, наличие или отсутствие вины имеет решающее значение при
ответе на вопрос: отвечает или не отвечает первый владелец автомашины
перед вторым за убытки, которые возникли от аварии.

2 Сплошь и рядом причинная связь между актом передачи и аварией
оказывается причинно-необходимой, так что вопрос об ответственности (или
об освобождении от ответственности) первого владельца автомашины всецело
зависит от его виновности или невиновности.

3 Ргорtег hос — вследствие; роst hос — после того.

4 Это положение получило ясное выражение в рассмотренном выше деле по
иску управления железной дороги к заводу. Государственный арбитраж
рассматривал вопрос об ответственности завода под углом зрения вины в
нарушении договора.

Но в тех случаях, когда в самой передаче (безразлично на срок или
бессрочно) не было предпосылки будущей аварии, нельзя говорить и о
причинной связи между поведением первого владельца и вредоносным
результатом.

IV

В нашей литературе, а также и в судебной практике, особенно более
ранней, встречается выражение «непосредственная причина». Там, где мы
говорим о необходимом следствии известного фактора, другие предпочитают
говорить о «непосредственном» следствии.

Мы уже высказались отрицательно по поводу этой терминологии, и в этой
работе нет, собственно, оснований снова возвращаться к этому вопросу.
Однако судебная практика в области применения норм о повышенной
внедоговорной ответственности не лишена своеобразия, поскольку дело
касается так называемых «непосредственных причин». Мы имеем здесь в
особенности в виду судебные дела, возникающие в связи со столкновением
средств, транспорта. В основном дела эти характерны той особой ролью,
которую в них приходится играть потерпевшей стороне, а также
существованием специальных норм, регулирующих некоторые случаи
столкновения средств транспорта 1. Но и вопрос о «непосредственных» и об
«опосредствованных» причинах в такого рода делах выступает в несколько
особом свете. Именно, в делах такого рода вопросы возмещения вреда не
всегда исчерпываются урегулированием внедоговорных отношений,
возникающих между владельцами столкнувшихся средств транспорта.
Случается, что в результате столкновения (например, двух автомашин)
вредоносный результат возникает также у третьих лиц, в частности у
прохожих.

Весьма характерным, с точки зрения причинных отношений, является дело
гр-на В., которое мы упоминали по другому поводу. Фабула этого дела
заключалась в том, что одна автомашина на всем ходу врезалась в бок
другой также мчавшейся автомашины и вывела этим из строя систему
рулевого управления этой второй автомашины. Лишенная управления вторая
автомашина наехала на тротуар и причинила увечье проходившему гр-ну В.

Если первый вредоносный результат (повреждение автомашины № 2) можно в
известном смысле назвать непосредственным, то, очевидно, второй
результат (повреждение, причиненное гр-ну В.), непосредственным назвать
никак нельзя. Увечье было опосредствовано здесь так, что действие машины
№1 причинило

1 Эти вопросы мы рассматриваем в гл. четвертой, ч. второй, посвященной
«вине потерпевшего».

вред посредством действия машины № 2, — автомашина № 1 на гр-на В.
непосредственно ведь не наезжала.

Некоторые авторы считают, что только непосредственная причинная связь
обосновывает ответственность за убытки. Если же причинная связь
оказывается опосредствованной другими факторами, кроме поведения лица,
на которое возлагается ответственность, то говорят о «косвенных убытках»
и считают, что такие убытки могут подлежать возмещению только в виде
исключения 1.

Этот взгляд не находит себе подтверждения в судебной практике, которую
нам пришлось изучить, хотя само выражение — «непосредственная причина»,
к сожалению, еще не совсем вышло из употребления в решениях судов и
арбитражей.

По изложенному выше делу гр-на В. пришлось бы устранить ответственность
владельца первой из столкнувшихся автомашин, если считать, что отвечают
лишь за непосредственное причинение вреда.

Судебные органы возложили солидарную ответственность на обоих
владельцев, хотя первая автомашина причинила повреждения потерпевшему
только посредством второй автомашины.

Интересно отметить, что при первоначальном рассмотрении этого дела суд
первой инстанции удовлетворил иск потерпевшего только в отношении
владельца автомашины № 2. Очевидно, что такое решение перекликалось с
учением о достаточности для возложения гражданской ответственности
только «непосредственных причин».

После отмены этого решения Московский городской суд — уже в качестве
суда первой инстанции — отказался от изложенной точки зрения и возложил
ответственность на владельцев обеих автомашин солидарно—в полном
соответствии со ст. 408 ГК.

При этом Московский городской суд не сделал различия в ответственности
обоих владельцев автомашин по признаку виновности или невиновности
поведения шоферов каждой из машин:

ответственность по ст. 404 ГК возлагается независимо от момента вины.

Дело гр-на В. мы привели как наиболее характерное из всех известных нам
дел, в которых раскрывается отрицательное, по существу, отношение
судебной практики к учению о непосредственных причинах. Однако можно
было бы сослаться на десятки решений, в которых владелец «источника
повышенной опасности» был признан обязанным к возмещению вреда,
возникновение которого никак нельзя назвать непосредственным в отношении
действия «источника повышенной опасности».

1 М. М. Тоболовская, Вопросы договорной и внедоговорной ответственности
в советском социалистическом гражданском праве (автореферат), Л., 1950.

В судебной практике иногда встречается ссылка на отсутствие
«непосредственной причинной связи» в качестве обоснования отказа в иске
потерпевшему. Не касаясь старой практики 20-х годов, где не исключено’
действительное влияние учения о так называемой «последней» (или, что то
же самое, «непосредственной») причине, остановимся на упоминаниях о
«непосредственной» причине, встречающихся в современной практике.

В деле по иску Мироновой к химзаводу 1, которое мы цитировали в другой
связи, народный суд согласился с доводами ответчика и указал, что, «коль
скоро пожар возник на складе завода от искры паровоза, это
обстоятельство не может рассматриваться как обычное событие,
‘непосредственно вытекающее из деятельности склада».

Но эта мотивировка, поддерживающая учение о юридическом значении будто
бы только «непосредственной» причинной связи, была целиком отвергнута
Судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда СССР.

Мы не касаемся здесь всей полноты соображений, которые в данном деле
привели Верховный суд СССР к признанию неправильным решения народного
суда. Нас интересует в данном случае лишь суждение Верховного суда СССР,
отвергающего ссылку на необходимость непосредственной причинной связи.
«То обстоятельство, — писала Судебная коллегия Верховного суда СССР, —
что пожар на складе мог возникнуть от искр проходящих паровозов, тоже не
освобождает завод от ответственности». А далее Судебная коллегия
Верховного суда указала на возможность требования завода к железной
дороге о возмещении сумм выплаченных Мироновой, если искры паровозов
действительно были причиной первого пожара (на складе завода). Судебная
коллегия Верховного суда СССР учитывала, следовательно,
опосредствованную причинную связь и вовсе не нашла ее недостаточной для
обоснования ответственности ни в споре Мироновой с заводом, ни а
возможном споре между заводом (удовлетворившим требования Мироновой) и
железной дорогой.

В своем решении по делу между управлением железной дороги и заводом
(1949 г.) Государственный арбитраж не избежал упоминания о
«непосредственной причине» преждевременного разрушения колеса 2. Иск
железной дороги был отклонен с мотивировкой, что «каких-либо дефектов,
которые могли бы послужить непосредственной причиной преждевременного
разрушения колеса…, не обнаружено». Но напрасно было бы ссылаться на
эту формулировку в подтверждение того, что арбитраж стал на позицию
признания юридического значения только непосредственных причин.

1 «Судебная практика Верховного суда СССР» 1946 г., вып. VII (XXXI),стр.
27—28.

2 См. п. III настоящей главы.

Отвергая в поведении завода-поставщика наличие ‘непосредственной
причины аварии колеса, арбитраж не указал в своем решении, в каком
другом факте эта непосредственная причина заключалась. Однако, если бы
арбитраж отверг поставку данной партии колес только как непосредственную
причину несчастного случая, а признавал поставку опосредствованной
причиной, он должен был бы противопоставить своему отрицанию
положительный факт—обнаруженную непосредственную причину разрушения
колес. Однако такого указания в решении арбитража нет.

Объяснить все это, по нашему мнению, можно, лишь допустив, что арбитраж
в своем решении придал выражению «непосредственная причина» особый
смысл. Говоря о том, что в поведении завода-поставщика нет
«непосредственной причины» преждевременной поломки колеса, арбитраж, как
мы находим, хотел только сказать: между поставкой заводом железной
дороге колесных скатов и данной аварией нет достаточной причинной связи.

V

а) Вопрос о юридическом значении виновного бездействия, т. е.
несовершения должного действия, не вызывает разногласий среди наших
цивилистов. Все признают в согласии с законом, что гражданская
ответственность может возлагаться как в случае совершения недолжного
действия, так и в случае несовершения должного действия.

Но по вопросу о причинном значении бездействия, по вопросу, можно ли
считать бездействие причинным фактором, таким же, как действие, мнения
наших юристов разошлись. Этот вопрос не связан в особенности с
проблемами повышенной гражданской ответственности; однако в последнее
время этот вопрос был затронут именно по поводу значения и смысла ст.
404 ГК.

Проф. Л. А. Лунц пишет, например: «Если отрицать вообще каузальность
всякого бездействия, то нельзя объяснить такого явления, как
ответственность по ст. 404 ГК за последствия невиновного бездействия
лица, эксплуатирующего источники повышенной опасности. Статья 404 ГК,
устанавливающая ответственность за невиновное причинение (действием или
бездействием), является наглядным опровержением утверждения, что закон
устанавливает ответственность всегда лишь только за виновное бездействие
и что, отвечая за бездействие, лицо якобы отвечает всегда лишь за вину,
а не за причинение» 1.

Нельзя согласиться с этим взглядом потому, что он находится в
непримиримом противоречии с той самой статьей 404 ГК, на которую сделана
ссылка. Как известно, статья эта говорит не об

1 И. Б. Новицкий и Л. А. Лунц, Курс Советского гражданского права.
Общее учение об обязательстве, М., 1950, стр. 314.

ответственности лица за свое действие или бездействие, а говорит об
ответственности лица «за вред, причиненный источником повышенной
опасности», независимо от того, в каком причинном отношении находится
вред, подлежащий возмещению по ст. 404 ГК, к личному поведению лица, на
которое возлагается обязанность этот вред возместить.

Другие сторонники взгляда, высказанного проф. Лунцем, не решаются делать
непосредственной ссылки на самую статью 404 ГК, в которой о причинении
вреда бездействием не сказано ни слова, а пытаются провести то же
доказательство только кружным путем.

Эти цивилисты исходят из текста ст. 413 ГК, где действительно
рассматривается случай, в котором вред причинен «преступным действием
или бездействием предпринимателя». Поскольку же за ст. 413 ГК в качестве
основания ответственности лежит не только ст. 403, но может часто лежать
и ст. 404 ГК, делают заключение, будто и по ст. 404 ГК отвечают не
только за действие, но и за бездействие.

И этот взгляд нельзя признать правильным.

Говорить о причинении бездействием можно лишь в особом смысле, забвение
о качественном различии между причинением (действием) и тем, что
называют «причинением бездействием», приводит к неприемлемым юридическим
выводам и не совместимо по существу с нашей судебной практикой 1. Но
независимо от того или иного решения общего вопроса «о каузальности
бездействия» 2 соображения о причинении бездействием в смысле ст. 404
ГК, т. е. причинении вреда бездействием машины и т. п., не могут быть
приняты именно в связи с особенностями этой нормы Гражданского кодекса.

К нашим взглядам на вопрос об основаниях гражданской ответственности в
случае противоправного бездействия присоединилась Е. А. Флейшиц, которая
отмечает, между прочим: «Невозможно согласиться с Л. А. Лунцем и когда
он говорит, будто ответственность по ст. 404 ГК есть ответственность за
последствия невиновного бездействия лица, эксплуатирующего источник
повышенной опасности. Ответственность по ст. 404 вообще не есть
ответственность за поведение владельца источника повышенной опасности»
3.

О. С. Иоффе признал правильным наши взгляды на вопрос об ответственности
в случае противоправного бездействия, но «с точки зрения взгляда на
причинность в праве только как на

1 И это несмотря на то, что в судебных решениях нередко встречается
выражение: «вред, причиненный действием или бездействием».

2 О нем автор высказался в работе «Значение вины потерпевшего при
гражданском правонарушении», 1950, гл. III.

3 Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного
обогащения, 1951, стр. 71.

естественную связь между вещами» 1. Поскольку мы и до сих пор убеждены,
что право не может иметь в виду никакой другой причинной связи, кроме
естественной, что связь между поведением людей — это тоже один из видов
естественной связи, — критические замечания О. С. Иоффе в этом вопросе
не могут поколебать основного нашего вывода: нельзя проблему правовой
ответственности сводить к решению вопроса о наличии или об отсутствии
причинной связи.

б) Остановимся более подробно на том взгляде, который основывает
утверждение, что ст. 404 ГК возлагает ответственность за причинение
вреда бездействием, не на самом тексте этой статьи, а использует с той
же целью ст. 413 ГК. Поскольку нам известно, это взгляд еще не был
обсужден в нашей литературе. Обратимся прежде всего к тексту ст. 413 ГК.

В ч. 3 ст. 413 ГК предполагается, что «вред причинен преступным
действием или бездействием предпринимателя». То обстоятельство, что ст.
413 ГК не является нормой, самостоятельно применяемой, что подобно ст.
ст. 414 и 415 ГК она применяется в сопряжении с основными нормами
раздела XIII главы об обязательствах, т. е. со ст. ст. 403 и 404, не
вызывало до сих пор сомнений в литературе 2.

В судебной практике указанная сопряженность применения общих норм ст.
ст. 403—411 ГК и специальных норм, регламентирующих ответственность в
случаях причинения вреда жизни или здоровью, является правилом, вполне
установившимся.

Говоря о ст. 410 ГК, как об общей норме, устанавливающей объем
возмещения, Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР
указывала в одном из своих определений: «Это правило подлежит соблюдению
и при рассмотрении исков, предъявляемых на основании ст. ст. 413 и 414
ГК РСФСР» 3.

По другому делу та же Судебная коллегия писала: «В результате
наступления несчастного случая Зикарев лишился трудового заработка и
поэтому, на основании ст. ст. 410 и 413 ГК РСФСР, он имеет право на
возмещение причиненного ему ущерба с учетом сохранившейся
трудоспособности» 4. По иску Кривошеева к колхозу имени Кирова Судебная
коллегия Верховного суда СССР отметила, что «недостаточно сослаться на
ст. 415 (речь шла об увечье, причиненном лицу, на которое не распростра-

1 Доц. О. С. Иоффе, Рецензия в «Вестнике Ленинградского университета»
(1951 г. № 2) на книгу Б. С. Антимонова. Значение вины потерпевшего при
гражданском правонарушении.

2 В учебнике «Гражданское право» для вузов 1944 года (г. I) это
положение прямо выражено только в отношении сопряженности ст. 414 либо
со ст. 403, либо со ст. 404 ГК (стр. 347, § 503).

3 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР 1940 г. по д. № 724—Сборник постановлений Пленума и определений
коллегий Верховного суда СССР 1941 г., стр. 231.

4 Определение судебной коллегии по гражданским делам Верховного” суда
СССР 1940 г. по д. № 206—там же, стр. 228.

няются правила о социальном страховании), а необходимо указать, по
какой из основных статей этого раздела возлагается ответственность» 1.

По иску Михеева к Коновалову стоял вопрос о причинении вреда «источником
повышенной опасности»: на потерпевшего, Михеева наехал трактор и
причинил увечье. Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда
СССР указала в своем определении: «… дело подлежало разрешению на
основании ст. 404 ГК, а не ст. 403 ГК», а далее было предложено:
«Поскольку Михеев за время нахождения его на бюллетене получил пособие в
порядке социального страхования, суд, по установлении его права на
возмещение вреда, должен был учесть выплаченные органами социального
страхования суммы, присудив Михееву только разницу между заработной
платой и пособием, выплаченным во время болезни» 2. Иными словами.
Судебная коллегия предложила выполнить правило ч. 3 ст. 413 ГК,
установив ту часть имущественного вреда, вызванного увечьем, которая не
покрывается пособием, выдаваемым потерпевшему в порядке социального
страхования.

По делу гр-ки С. к заводу народный суд, установив, что вред был причинен
действием механической силы и заключался в увечье потерпевшего, прямо
сослался в решении от 11 октября 1949 г. одновременно на ст. ст. 404 и
413 ГК. Одновременную ссылку на ст. ст. 404, 410 и 413 ГК мы находим и в
определении Московского городского суда от 11 ноября 1949 г. по иску
гр-ки П. Точно так же и по делу гр-ки Б. с конторой «Главснаба» Судебная
коллегия Московского городского суда писала в определении от 4 мая 1948
г.: «Решение народного суда, как вынесенное в соответствии со ст. ст.
404 и 414 ГК, подлежит оставлению в силе». Статья 414, а равным образом
и ст. 413 ГК постоянно связываются в решениях судов либо со ст. 403 либо
со ст. 404 ГК.

Сомнение было, однако, высказано по вопросу о том, с какой именно другой
статьей Гражданского кодекса должно и можно сочетать от. 413 ГК. Г. К.
Матвеев утверждает, что ст. 404 ГК не совместима со ст. 413 ГК,
поскольку ст. 404 ГК имеет в виду ответственность не по началу вины, а
ст. 413 ГК всегда предполагает вину администрации предприятия
(преступное действие или бездействие предпринимателя).

«Статья 404 ГК, — по мнению Г. К. Матвеева, — не применяется к
отношениям между предприятиями и застрахованными ими рабочими и
служащими. Предприятие в этом случае может

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР от 21 марта 1940 г. — «Советская юстиция» 1940 г. № 14.

2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР 1943 г. по д. «№ 777—Сборник постановлений Пленума и определений
коллегий Верховного суда СССР за 1943 г., М., 1949, стр. 182—183.

отвечать перед потерпевшим лишь в случае виновного причинения вреда, на
основании ст. 403 и ч. 3 ст. 413 ГК».

Соображения Г. К. Матвеева, как мы полагаем, находятся не только в
противоречии с законом и с нашей судебной практикой, — они исходят из
неправильных позиций в вопросе о причинном факторе. В связи с последним
обстоятельством уместно исследовать проблему именно в главе, посвященной
причинному отношению фактов. Конечно, ст. 404 ГК сама по себе, без
сопряженного применения других норм, не достаточна при обсуждении
вопроса о возмещении вреда, причиненного предприятием жизни или здоровью
своего рабочего или служащего. В этих случаях применению подлежит, кроме
ст. 404 ГК, еще ст. 413 ГК. Сопряженное применение ст. 413 приводит к
существенному изменению регулирования внедоговорной ответственности в
сравнении с тем случаем, когда ст. 404 ГК применяется в сочетании с
другими «статьями Гражданского кодекса (например, 414 или 415).

К сожалению, Г. К. Матвеев не показывает тех несообразностей, которые
якобы проявляются на практике при сопряженном применении ст. 413 и ст.
404 ГК. Конечно, ст. 403 ГК строит ответственность лица, причинившего
вред, на начале вины, статья же 404 ГК строит ответственность за
причинение вреда «источником повышенной опасности» независимо от начала
вины. Однако выше мы показали, что виновный владелец «источника
повышенной опасности» отвечает точно так же по ст. 404 ГК.
Ответственность по ст. 404 ГК установлена в точном смысле этого
выражения: «независимо от начала вины», т. е. даже за невиновное
причинение вреда, а не только за невиновное причинение вреда.
Оспариваемое нами мнение основано, видимо, на неправильном
отождествлении этих двух далеко не одинаковых положений.

Нельзя вместе с тем все различие между ст. 404 и ст. 403 ГК сводить лишь
к тому, что по ст. 404 ГК отвечают даже без вины, а по ст. 403 ГК при
отсутствии вины возможно освобождение от обязанности возместить
причиненный вред 1. Есть и другие существенные различия. Статья 403 ГК
допускает освобождение от ответственности, если причинивший вред
докажет, что он был управомочен на совершение действия, которое
причинило вред. Статья 404 ГК не знает такого основания для освобождения
от ответственности за причинение вреда «источником повышенной
опасности», учитывая, что всякое социалистическое предприятие,
применяющее механические двигатели, конечно, управомочено на их
эксплуатацию.

Чтобы освободиться от ответственности при совместном применении ст. ст.
413 и 404 ГК, вовсе недостаточно установить

1 И то не во всех случаях; нужно учесть ст. 406 ГК, при одновременном
применении которой возможна ответственность (по ст. 403 ГК) и при
отсутствии вины.

управомоченность на совершение определенного действия. Нужно доказать
(в силу ст. 413 ГК) отсутствие вины в поведении администрации
предприятия. Общеизвестно, что момент отсутствия вины и момент
управомоченности — это разные моменты, хотя при наличии управомоченности
на совершение действия не может быть речи о вине в совершении этого
действия. Таким образом, приходится сделать вывод, что сочетать ст. 413
со ст. 403 ГК нельзя, когда вред причинен «источником повышенной
опасности».

Но моментом управомоченности не исчерпываются различия между ст. 403 ГК,
с одной стороны, и ст. 404 ГК — с другой.

В то время как в силу ст. 403 ГК для возложения ответственности за вред
требуется существование причинной связи между поведением самого
обязанного лица и вредом, в ст. 404 ГК речь идет о причинной связи между
вредом и действием «источника повышенной опасности». Можно себе
представить, какие недоразумения угрожают, если признать, что в случае
причинения вреда жизни или здоровью рабочего на предприятии действием
станка, машины, трансмиссии и т. п. нужно будет применять наряду со ст.
413 ГК не ст. 404 ГК, а ст. 403. Пришлось бы всегда отыскивать
достаточную причинную связь, например, между поведением: органа
юридического лица или работников юридического лица и несчастным случаем.
Как правило, здесь обнаруживается только причинно-случайная связь. Ввиду
этого пришлось бы признавать и такие виды связи достаточными, либо
отказывать в исках потерпевших. Но ни того, ни другого судебная практика
не допускает даже и при «изолированном», так сказать, применении ст. 404
ГК, т. е. когда ст. 404 ГК применяется без сопряжения ее со ст. ст.
413—415 ГК.

Остается еще вопрос о специальном сроке давности. Он отражен в
примечании к ст. 404 ГК и существенно отличает ее от ст. 403 ГК 1.
Примечание к ст. 404 ГК РСФСР гласит: «Исковая давность по основанным на
настоящей статье требованиям к органам государства ограничивается двумя
годами…». Судебная практика последовательно исходит из двухгодичного
срока давности в отношении требований потерпевших к органам государства
и в тех случаях, когда вред причинен «источником повышенной опасности»,
а потерпевшие—рабочие или служащие того предприятия, которое является
одновременно их страхователем в порядке социального страхования 2.

Эта практика, на которой мы подробно остановимся в главе шестой, никак
не вяжется с конструкцией, предложенной

1 В ГК Украинской ССР, который имел в виду Г. Матвеев, примечания к ст.
404 ГК не имеется, — сокращенный срок давности по этой статье не
установлен (см. гл. шестую).

2 Мы здесь не затрагиваем вопроса о практике восстановления судами этого
срока давности, а имеем в виду только вид срока давности, применяемый
судами к этой категории дел.

Г. Матвеевым. По этим основаниям мы и не считаем возможным признать,
что ст. 413 ГК всегда соединяется со ст. 403 ГК и не может якобы
применяться в сопряжении со ст. 404 ГК. Сочетание ст. 413 со ст. 404 ГК
возможно и в судебной практике постоянно встречается.

в) Каким же образом можно соединить прямое указание ст. 404 ГК о том,
что вред причинен «источником повышенной опасности», с указанием ст. 413
ГК о том, что вред может быть причинен «преступным действием или
бездействием предпринимателя»? С нашей точки зрения, совершенно
неудовлетворительным было бы такое объяснение: бездействие каузально, а
потому преступное «бездействие администрации» (ст. 413 ГК) иногда
является якобы «причинением вреда бездействующим источником повышенной
опасности».

Каузально или не каузально бездействие — это вопрос другой, но
бездействующий «источник повышенной опасности», причинивший вред в
смысле ст. 404 ГК, — это выражение, лишенное содержания. Стоящий на
месте поезд не может причинить смерть или увечье или повреждение
имущества в смысле ст. 404 ГК, точно так же как выключенный неработающий
мотор, или горючее вещество, которое не воспламенилось, или «дикое
животное», спокойно оставшееся на месте и не притронувшееся к человеку,
и т. д.

Статья 404 ГК говорит об «источнике повышенной опасности» как о
деятельности, о действии 1.

Конечно, ст. 413 ГК во второй своей части говорит как о преступном
действии, так и о преступном бездействии администрации предприятия,
лица, владеющего «источником повышенной опасности». В ч. 3 ст. 413 ГК
такое действие или бездействие несомненно подразумеваются. Считать ли,
что слова ст. 413 ГК о «причинении бездействием» нужно понимать
буквально, или допускать, что это выражение употреблено только в
переносном смысле, но несомненно одно: для применения ч. 2 или 3 ст. 413
нужно установить причинное соотношение между виновным поведением
владельца и действием (но ни в коем случае не бездействием)
принадлежащего ему «источника повышенной опасности».

Мы думаем, что ст. 413 ГК, говоря о вреде, причиненном преступным
действием или бездействием администрации, не имеет в виду повторять
характеристику, данную причинению вреда в ст. 404 ГК.

Статья 413 ГК в третьей своей части имеет в виду урегулировать такой
случай в котором поведение администрации (только виновное!), воздействуя
на обычное действие машины, двигателя и т. п., становится дополнительным
причинным фактором возникшего вреда. Именно этим и объясняется отличие в
регулирова-

1 См. гл. вторую.

нии этого сложного случая от случая, когда вред причинен при отсутствии
вины администрации.

Если вред причинен только «источником повышенной опасности», о чем
говорит ст. 404 ГК 1, то ни ч. 2, ни ч. 3 ст. 413 не могут быть
применены — это страховой случай 2.

1 Здесь имеется в виду, что вред не причинен обязательно поведением
каких-либо лиц.

2 Если вред причинен только преступным поведением администрации
независимо от «источника повышенной опасности» (который, например не
действовал), то не может быть применена ст. 404 ГК в соединении с
правилами ст. 413 ГК, а следует применять в их сопряжении ст.ст. 403 и
413 ГК

Глава четвертая.

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, ОСВОБОЖДАЮЩИЕ ВЛАДЕЛЬЦА «ИСТОЧНИКА ПОВЫШЕННОЙ ОПАСНОСТИ»
ОТ ОБЯЗАННОСТИ ПО ВОЗМЕЩЕНИЮ ВРЕДА

Часть первая.

Действие „непреодолимой силы”

§1. Обзор советского законодательства

I

Часто выражение «непреодолимая сила» употребляют не точно, пользуются им
всякий раз, когда дело идет об освобождении от обязанности возместить
вред и убытки, независимо от того, по какому основанию освобождение от
этой обязанности установлено законом.

Лет двенадцать тому назад один из крупных наших цивилистов выразился
образно: «непреодолимая сила», — сказал он, — это шапка, которая
покрывает все».

Прямо пессимистичным было высказывание другого цивилиста. «Когда мы,
юристы, говорим о «непреодолимой силе», — заметил этот ученый, — то мы
прикрываем этим названием большое количество взаимно исключающих друг
друга теорий и взглядов. Сам термин достаточной определенности не имеет.
Когда этот термин употребляет закон, то закон как бы указывает судье —
там, где я говорю о «непреодолимой силе», разрешаю тебе применять ту
теорию, которой ты придерживаешься».

Позднее мы подробно остановимся на высказываниях в нашей правовой
литературе о понятии «непреодолимая сила». Забегая несколько вперед,
скажем уже сейчас, что в этом вопросе у наших цивилистов действительно
имеется расхождение во мнениях, к которому подходит замечание о «шапке,
покрывающей все». Но совершенно неверно мнение, будто закон наш,
употребляя выражение «непреодолимая сила», и в самом деле разрешает по

своему усмотрению применять любую теорию «непреодолимой силы».

Наш закон никогда не стоял и не стоит на позициях буржуазной «теории»
так называемого свободного судейского усмотрения. Не произошло подобного
схода с рельсов социалистической законности и в вопросе «непреодолимой
силы».

Нет спора в том, что само выражение «непреодолимая сила» страдает
неопределенностью. Поэтому, если ограничиться изучением только одной
статьи закона, именно той, в которой употреблен термин «непреодолимая
сила»,— мудрено сдвинуться с мертвой точки и раскрыть понятие
«непреодолимой силы» в советском гражданском праве. Думаем, что
причинами, приводившими наших юристов к разногласиям в понимании
«непреодолимой силы», были: искусственное сужение поля исследования и
методологические ошибки исследования. Вместо изучения широкого
материала— советских законов и советской судебной практики — из закона
вырывали только самый термин «непреодолимая сила» и далее пытались к
этой единственной точке опоры приладить какую-либо готовую теорию
«непреодолимой силы», по большей части из буржуазно-правового арсенала,
подправив и подкрасив ее снаружи. Не удивительно, что конструкции,
сооруженные на такой явно негодной основе, рассыпались при первых же
попытках их критического исследования и применения на практике.
Пригодную для социалистического гражданского права теорию «непреодолимой
силы» можно построить только на почве изучения широкого материала
советского закона и советской судебной практики.

Методом изучения здесь может быть только марксистский диалектический
метод, а философской предпосылкой — марксистский философский
материализм.

II

С выражением «непреодолимая сила» мы встречаемся прежде всего в
гражданских кодексах союзных республик. В ст. 48 ГК. говорится о
«непреодолимой силе», как об обстоятельстве, безусловно
приостанавливающем течение срока давности. В ст. 404 ГК «непреодолимая
сила» рассматривается как обстоятельство, освобождающее от
ответственности в случае причинения вреда «источником повышенной
опасности».

История создания ст. 48 ГК РСФСР не содержит в себе ничего
примечательного для нашего исследования. Статья 48 ГК (в Проекте ГК
носившая порядковый номер «45») в окончательной редакции была лишь
дополнена примечанием, касавшимся вопроса о дальнейшем течении срока
давности после отпадения причины, мешавшей предъявить иск. В остальном
4-я сессия ВЦИК IX созыва приняла ст. 45 Проекта Гражданского кодекса
без всяких изменений. Не претерпела изменений и та часть статьи, которая
касалась вопроса о «непреодолимой силе».

Иначе обстояло дело со ст. 400 Проекта Гражданского кодекса, которая
стала потом ст. 404 ГК РСФСР 1.

Докладчик на сессии ВЦИК 31 октября 1922 г. констатировал, что в эту
статью (в Проекте ГК — ст. 400) «внесено существенное изменение». В
Проекте ГК вовсе отсутствовало упоминание о «непреодолимой силе» как
обстоятельстве, освобождающем «владельца источника повышенной опасности»
от обязанности возместить причиненный вред. Освобождение за причинение
вреда могло наступить только при наличии умысла или грубой небрежности
самого потерпевшего лица. Говоря об ответственности «владельца источника
повышенной опасности», ст. 400 Проекта Гражданского кодекса давала
примерный перечень случаев ответственности и заканчивала его словами:
«… отвечают … во всяком случае» 2. Сессия ВЦИК признала, однако,
необходимым ограничить ответственность «владельцев источников повышенной
опасности». Во-первых, из ст. 400 Проекта ГК было исключено подчеркнутое
выше выражение «во всяком случае», а во-вторых, кроме случая
освобождения от ответственности вследствие вины потерпевшего, был
добавлен еще и другой случай освобождения от ответственности —
вследствие «непреодолимой силы». Так создался текст ст. 404 ГК в
действующей ее редакции.

Только при полном забвении истории создания ст. 404 ГК можно было прийти
к «выводу», будто вопрос о «непреодолимой силе» не имеет особого
значения в нашем гражданском праве, что понятие «непреодолимой силы»
сливается с понятием невиновности действующего лица. Не пожелав
возложить на железную дорогу, трамвай и т. п. «абсолютную»
ответственность, наш законодатель все же сделал эту ответственность
более строгой, чем в других случаях, и с помощью понятия «непреодолимой
силы» провел границу этой ответственности за пределами доказанной
невиновности.

Гражданские кодексы остальных союзных республик ничем не отличаются от
Гражданского кодекса РСФСР в использовании понятия «непреодолимой силы»,
— как в случае, приостановления давностного срока, так и в случае
ответственности за причинение вреда «источником повышенной опасности».

По некоторым причинам, которые мы рассмотрим в дальнейшем, вопрос о
«непреодолимой силе» в связи со ст. 48 ГК возникал в судебной практике
довольно редко. Напротив, «непреодолимая сила» как обстоятельство,
освобождающее от ответственности по ст. 404 ГК, приобрела первостепенное
значение и неоднократно обсуждалась нашими высшими судебными

1 Вопрос об изменениях, внесенных 4-й сессией ВЦИК в перечень
«источников повышенной опасности», рассмотрен ранее, в гл. второй.

2 Стенографический отчет 4-й сессии ВЦИК IX созыва 23—31 октября 1922
г., изд. ВЦИК, М., 1922; см. Бюллетень № 8 от 1 ноября 1922 г., стр. 19.
Подчеркнуто мной.—Б. Л.

органами 1. Поэтому нам целесообразнее рассмотреть в первую очередь
понятие «непреодолимой силы» в связи со ст. 404 ГК.

Статья 404 ГК. освобождает от ответственности за вред, причиненный
«источником повышенной опасности», если владелец этого источника
докажет, что «вред возник вследствие непреодолимой силы».

В предыдущей главе (третьей) мы выясняли, что означает выражение закона
«вред, причиненный источником повышенной опасности». Здесь мы ставим
себе задачей уяснить, как может соединяться водном и том же случае и
«причинение вреда источником повышенной опасности» и «возникновение
вреда вследствие непреодолимой силы». Очевидно, что речь идет именно о
совместном действии двух факторов: «источника повышенной опасности» и
«непреодолимой силы». Если представить себе, что вредоносный результат
возник только вследствие действия «непреодолимой силы», то нет вообще
состава фактов, требуемого ст. 404 ГК, — подчеркнутое нами «только»
исключает представление о другом действии — об «источнике повышенной
опасности», а тем самым и применение ст. 404 ГК. В гл. третьей этой
работы мы подчеркивали, что «источник повышенной опасности» — это
особого рода деятельность, что «бездействующий источник повышенной
опасности» — это выражение, содержащее в себе внутреннее противоречие.

Во время работы в качестве машиниста гр-н Лопатин получил ранение
осколком вражеской бомбы. «Источник повышенной опасности» —
железнодорожное предприятие — в этом случае не было действующим
фактором, вызвавшим вред. Вред потерпевшему был причинен только
вражеской бомбардировкой. Судебная коллегия по гражданским делам
Верховного суда СССР, рассмотрев дело Лопатина, в своем определении №
741 от 30 сентября 1942 г. указала, что «Лопатин не имеет законных
оснований для удовлетворения своих исковых требований, так как вред
причинен ему в связи с обстоятельствами, вызванными войной, а не
преступными действиями или бездействием нанимателя» 2.

В приведенном определении Судебная коллегия ставила перед собой
непосредственно лишь задачу анализировать несчастный случай с Лопатиным
с точки зрения ст. 413 ГК. Отнесение случая с Лопатиным к числу
«страховых случаев» в смысле ст. ст. 412 и 413 ГК не вызывает сомнений,
поскольку в поведении администрации железной дороги нельзя усмотреть
проявления

1 Вопрос о понятии «непреодолимая сила» больше всего разрабатывался
судебной практикой в связи с договорной ответственностью. Этой практики
мы коснемся ниже, — отметив здесь, что понятие «непреодолимой силы» в
области договорных отношений не отличается от одноименного понятия,
установившегося в области внедоговорных обязательств.

2 П. Е. Орловский, Практика Верховного суда СССР по гражданским делам в
условиях Отечественной войны, М., 1944. стр. 52—53.

вины. Однако можно утверждать еще, что эксплуатация железной дороги как
«источник повышенной опасности» здесь вообще не проявила себя как
вредоносный причинный фактор. Не только отсутствие вины в причинении
вреда (чего уже было бы достаточно для признания случая «страховым»), но
и отсутствие причинной связи исключало применение здесь ст. 404 ГК в
соединении со ст. 413 ГК.

Конечно, действие вражеской авиации — это объективный случай для
железнодорожного предприятия — «непреодолимая сила»—в смысле ст. 404 ГК,
Но в деле Лопатина нет надобности даже рассматривать вопрос о содействии
«непреодолимой силы» — только она одна и действовала. Если молния
поразила человека на дворе фабрики, то нет надобности вообще поднимать
вопрос о содействии «непреодолимой силы». В рассматриваемых случаях
вообще нет причинной связи между деятельностью предприятия и вредоносным
результатом — ранением или смертью человека.

Не может быть, конечно, речи о «непреодолимой силе» и в обратном случае,
когда вред причинен только «источником повышенной опасности».

Словом, ссылаться для освобождения от ответственности по ст. 404 ГК на
«непреодолимую силу», которая не действовала, — такое же безнадежное
предприятие, как и попытка сослаться на «непреодолимую силу», которая
хотя вообще и действовала, но не содействовала возникновению конкретного
вреда.

Значит, понимание текста ст. 404 ГК, единственно соответствующее ее
смыслу, таково: закон освобождает от ответственности за вред,
причиненный «источником повышенной опасности», когда другой причиной
того же вреда являлась «непреодолимая сила». Дело идет о совместном
действии двух причин— одна из них в законе названа: «источником
повышенной опасности», а другая — «непреодолимой силой». Как бы правилен
ни был этот вывод, он не может удовлетворить нас полностью. Нужно
дополнительно получить еще ответ на вопрос: при всяком ли сочетание двух
названных причин наступает освобождение от ответственности в виду
содействия «непреодолимой силы»? Таков первый вопрос. Если заявить, что
содействовавшая «непреодолимая сила» освобождает от ответственности не
всегда, а только в некоторых случаях, то необходимо решить и второй
вопрос — каковы же признаки этих некоторых случаев, в которых доказанное
содействие «непреодолимой силы» все же не приводит к освобождению от
ответственности?

Ответ на первый вопрос, очевидно, не представляет затруднений. Нельзя во
всех случаях, в которых обнаруживается любое привходящее влияние других
причин, объявлять безответственным лицо, которое по общему правилу (ст.
403 ГК или ст. 404 ГК) должно вред возместить.

В 1942 году по делу Межевова было установлено судом, что вред,
понесенный потерпевшим, был результатом нескольких причин. Среди этих
причин отмечались и недостаточная освещенность рабочего прохода из цеха
в заводскую столовую, и нагромождение железа в этом проходе, и поведение
самого потерпевшего, который споткнулся, зацепившись за железо, и,
наконец, светомаскировка, вызванная обстоятельствами военного времени.
Несмотря на существующие расхождения во взглядах на существо
«непреодолимой силы», общепризнано, что некоторые обстоятельства
военного времени могут подходить под понятие «непреодолимой силы». Но по
данному делу судебные органы решительно отвергли ссылку на
«непреодолимую силу». Любопытно, что даже народный суд Выксунского
района, отказавший в иске потерпевшему, обосновал свое решение вовсе не
соображениями об обстоятельствах военного времени, а прибег к ссылке на
вину самого потерпевшего — на его небрежность. Судебная же коллегия по
гражданским делам Верховного суда СССР, 30 сентября 1942 г. отменившая
решение народного суда, прямо указала: «Проведение светомаскировки,
вызванной обстоятельствами войны, не должно нарушать нормальной работы
предприятия, наоборот, оно повышает ответственность администрации и
обязывает ее устранить все препятствия, мешающие нормальной работе
предприятия при светомаскировке» 1.

Обстрел города неприятелем есть обстоятельство, которое не может
предотвратить лицо, отвечающее за причинение вреда. Безразлично при
этом, идет ли речь об ответственности за неисполнение договорного
обязательства или о внедоговорной ответственности.

Обстрел города неприятелем — это обстоятельство объективно-случайное для
кооперативной артели, расположенной в этом городе. Однако совершенно
бесполезно ссылаться на вражеские действия как на действия
«непреодолимой силы», чтобы освободиться от ответственности за
исчезновение часов заказчика, сданных в починку, если помещение артели
не пострадало от обстрела, а часы заказчика были похищены из
неохраняемого помещения 2.

По делу Калинкина с артелью «ВЭМ» Судебная коллегия по гражданским делам
Верховного суда СССР писала: «Обстрел города неприятелем артель,
конечно, не могла предотвратить, но сохранить вверенное ей имущество от
хищения во время об-

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР 1942 г. № 36/742 по иску П. И. Межевова к Выксунскому
металлургическому заводу—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1943
г., вып. III, стр. 24.

2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР 1943 г. № 36/1033—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1943 г.,
вып. III, стр. 26.

стрела города артель могла и обязана была тем более, что здание артели
существенно не пострадало от обстрела» 1.

Весенний разлив реки — также было явлением объективно-случайным для
конторы «Заготзерно». Однако срыв этой конторой выполнения плана не
зависел от половодья, поскольку путем своевременно принятых мер можно
было избежать вредного влияния весеннего разлива 2.

Эти примеры с достаточной ясностью показывают, что содействие
«непреодолимой силы» возникновению вреда не всегда рассматривается в
нашей судебной практике как обстоятельство, устраняющее ответственность.
Вместе с тем эти же примеры свидетельствуют о том, что нельзя объяснить
такой правовой вывод простой ссылкой на отсутствие причинной связи между
действием «непреодолимой силы» и возникшим вредоносным результатом.
Известная связь между обстоятельствами военного времени и несчастным
случаем на заводе в первом примере не подлежит сомнению, так же как и
известная причинная связь между обстрелом города и пропажей часов — во
втором примере. Обстоятельства военного времени выступают здесь как одно
из условий наступления вредоносного результата, но не как причина этого
результата. Поэтому судебные органы не признали эту связь существенной,
достаточной, необходимой для возникновения соответствующих вредоносных
результатов.

Затронутые вопросы о «непреодолимой силе» как о причине, содействовавшей
вредоносному последствию, об условиях, в которых эта причина должна
учитываться правом как освобождающее ответчика обстоятельство, и стоят
перед советской наукой гражданского права.

Но, — нужно это признать, — теоретическое осмысливание вопроса о
«непреодолимой силе» сильно отстало не только от потребностей судебной
практики, но даже и от тех выводов, которые судебная практика сама была
вынуждена сделать за отсутствием должной помощи в теоретических работах.
Наука советского гражданского права в вопросе о «непреодолимой силе» до
сих пор в долгу у судебной практики.

Недостаточно только пожелать, чтобы это положение изменилось. Советская
наука гражданского права должна принять все меры к тому, чтобы оплатить
счет практики в отношении теории «непреодолимой силы».

III

Теория гражданского права, а в 20-х годах — и судебная практика отдали
некоторую дань пониманию «непреодолимой

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР 1942г. №36/1023 по делу Калинкина с артелью «ВЭМ» — «Судебная
практика Верховного суда СССР» 1943 г., вып. III.

2 Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда
СССР за 1943 г., М., 1948, стр. 221—222.

силы» в смысле стихийного явления, стихийного бедствия, словом, в
смысле известного рода явления природы. В протоколе Пленума Верховного
суда РСФСР от 15 декабря 1923 г. мы читаем, например: «искры паровоза
при тогдашних условиях транспорта обычно должны быть признаны стихийной
непреодолимой силой» 1.

Здесь даже деятельность самого железнодорожного предприятия объявлена
действием «непреодолимой силы» в смысле действия стихии.

Арбитражная комиссия ВСНХ по одному делу нашла, что «причина
возникновения пожара точно не выяснена, а переброска огня на территорию
истца произошла вследствие поднявшегося ветра. Это последнее
обстоятельство и сыграло, очевидно, главнейшую роль в распространении
огня, не утихавшего несколько дней» 2. Поскольку пожар не мог возникнуть
«вследствие поднявшегося ветра», смысл решения Арбитражной комиссии
состоял в том, что ветру было придано значение содействовавшей
«непреодолимой силы» как проявления стихии.

Но эти единичные высказывания тонут в массе совсем иных суждений наших
судебных органов.

Противоположное по смыслу и совершенно правильное решение о случае с
искрой паровоза мы находим в новейшей практике.

По иску одной фабрики к управлению железной дороги, которое в 1949 году
разрешал Государственный арбитраж при Совете Министров СССР, также стоял
вопрос о возмещении вреда, возникшего от пожара вследствие искры
паровоза. Однако Государственный арбитраж ни в решении своем по этому
делу от 30 июня — 2 июля 1949 г., ни в ответе на жалобу стороны не
признал, что вред возник вследствие «непреодолимой силы».

По иску Мироновой к химзаводу вопрос о причинении вреда искрой паровоза
был поставлен ответчиком. Вопрос этот не являлся центральным по делу. Но
все же Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР в
своем определении по этому делу признала принципиально возможность
требования с железной дороги возмещения убытков, причиненных искрой ее
паровоза. Таким образом, была отвергнута трактовка искры паровоза в
качестве действия «непреодолимой силы» 3.

1 Протокол Пленума Верховного суда РСФСР № 20 по делам об исках
крестьян села Мячкова Тульской губ. — Сборник разъяснении Верховного
суда РСФСР; изд. «Советское законодательство», М., 1932, стр. 99.
Подчеркнуто мной. — Б. А.

2 Решение от 3 февраля 1925 г. по иску Богородско-Щелковского треста к
Кудиновской мелиоративной конторе об убытках от пожара — «Практика
арбитражной комиссии ВСНХ СССР и РСФСР», М.—Л., 1926, стр. 148—149 (под
№ 68).

3 «Судебная практика Верховного суда СССР» 1946 г., вып. VII (XXXI),
стр. 27—28.

Что касается отождествления «непреодолимой силы» только с явлениями
стихийного характера, то и в старой практике нельзя обнаружить
сколько-нибудь серьезной тенденции в этом направлении. Признания
относительности понятия «непреодолимой силы» явно вытеснило упрощенное
понимание его в качестве любого проявления стихии.

Так, Верховный суд Украинской ССР не признал «непреодолимой силой» ни
недостаточность уличного освещения, ни буксирование вагона трамвая на
мокрых рельсах 1. Ни косое течение реки 2, ни весенний разлив вод 3
также не были признаны судебными и арбитражными органами в качестве
«непреодолимой силы», хотя эти явления, несомненно, относятся к числу
стихийных.

Характерны высказывания судебных органов по делу Заколюжного с
Правлением Московско-Киево-Воронежской ж. д. Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда Украинской ССР поддержала в своем определении
от 28 февраля 1927 г. точку зрения, выраженную Нежинским окружным судом.
Коллегия, как и суд первой инстанции, склонилась к безоговорочному
признанию стихийного явления «непреодолимой силой». ГКК Верховного суда
УССР прямо утверждала: «Признание метели непреодолимой силой ничем не
противоречит ни закону, ни самому понятию непреодолимой силы» 4.

Здесь отчетливо выступает попытка подойти к понятию «непреодолимой
силы», формально-логически, вскрыв его смысл из него самого. Помимо
того, в этом определении Гражданской кассационной коллегии проглядывает
и убежденность в существовании «непреодолимой силы» как абстрактного,
всегда себе равного фактора. Пленум Верховного суда Украинской ССР
отверг и весьма решительно не только конечный вывод Кассационной
коллегии, но и самую методологию решения вопроса о понятии
«непреодолимой силы».

«Метель, — говорится в постановлении Пленума Верховного суда УССР от 9
августа 1927 г. (протокол № 19), — не является в данном случае
непреодолимой силой, потому, что: а) переезд не был охраняем, хотя
ежесуточно проезжало через переезд 800 подвод, что обязывало дорогу
установить охрану переезда, и б) движение на железнодорожном пути было
вполне

1 Определение ГКК Верховного суда УССР от 5 декабря 1927 г.—«Вестник
Советской юстиции» 1928 г. № 2, стр. 61.

2 Решение Высшей Арбитражной комиссии СТО от 7 ноября 1928 г. по д. №
308 по иску Селенгинского пароходства к Иркутскому тресту городской
переправы—«Судебная практика РСФСР» 1928 г. № 23, стр. 16—17.

3 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР. по д. № 55 — Сборник постановлений Пленума и определений коллегий
Верховного суда СССР за 1943 г., М., 1948, стр. 221—222.

4 «Вопросы гражданского права и процесса в постановлениях Пленума
Верховного суда Украинской ССР за 1923—1927 гг.», Юриздат НКЮ Украины,
1928, стр. 148—147. Подчеркнуто мной.—Б. А.

нормально, несмотря на метель» 1. В постановлении Пленума Верховного
суда УССР понятию «непреодолимой силы» придано относительное, а не
абсолютное значение. В постановлении Пленума Верховного суда УССР
содержится также указание на два признака, характеризующие, по мнению
Пленума, понятие «непреодолимой силы». В этом смысле подчеркнута
несовместимость ссылки на действие «непреодолимой силы» с фактом
виновного причинения вреда лицом, за вред отвечающим. Далее Пленум
Верховного суда УССР обратил внимание на существующий, с его точки
зрения, признак «непреодолимой силы» — ее особую силу. По мнению Пленума
Верховного суда УССР, метель с большим основанием можно было бы признать
«непреодолимой силой», если бы она расстроила движение поездов на линии
железной дороги.

Нам думается, что признак исключительной силы не характеризует понятие
«непреодолимой силы» в смысле советского закона. В дальнейшем нам
предстоит еще коснуться значения этого признака.

В рассматриваемом постановлении Пленума Верховного суда УССР нас
непосредственно интересует правильное предостережение от механического
отождествления всякого стихийного явления с понятием «непреодолимой
силы».

Эта мысль не является особенностью только украинской судебной практики.
Ее можно назвать общей линией всей нашей судебной практики в вопросе
«непреодолимой силы». Классическое ее выражение дано было Верховным
судом РСФСР.

Переходя от вопроса о соотношении понятий «непреодолимой силы» и
«стихийного явления» к более общей проблеме. Гражданская кассационная
коллегия Верховного суда РСФСР в докладе за 1925 год дала весьма широкое
обобщение: «Непреодолимая сила»—есть понятие относительное. Препятствие,
мешающее исполнению договорного обязательства, становится непреодолимой
силой не в силу внутренних присущих ему свойств, а в зависимости от
соотношения ряда условий и конкретных обстоятельств, что в одном месте
является легко преодолимым в другом — может стать непреодолимым» 2.

Это высказывание Гражданской кассационной коллегии позднее приобрело
значение классической формулы, перешедшей на страницы учебников
гражданского права.

В определении Коллегии по конкретному делу (Синклеровской компании)
содержалось также верное, хотя и не совсем точное, сопоставление
«стихийного» явления с понятием «не-

1 «Вопросы гражданского права и процесса в постановлениях Пленума
Верховного суда Украинской ССР за 1923—1927гг.», Юриздат НКЮ Украины,
1928, стр. 148.

2 Сборник ГКК РСФСР 1925 г. № 125; см. также «Еженедельник Советской
юстиции» 1925 г. № 15. Подчеркнуто мной.—Б. А.

преодолимой силы». Коллегия указывала, что «даже такое стихийное
явление, как пожар, не должно быть всегда подведено под понятие
освобождающей от ответственности «непреодолимой силы» 1. Неточность
этого сопоставления бросается в глаза: о пожаре как о стихийном явлении
можно говорить только в редких случаях возникновения огня от удара
молнии и т. п. Но эта неточность не затрагивает главной мысли,
высказанной Кассационной коллегией: стихийное явление не всегда
рассматривается нашим правом как «непреодолимая сила», освобождающая от
гражданской ответственности.

Отметим здесь еще одно обстоятельство. Свой вывод об относительности
понятия «непреодолимой силы» в советском праве Верховный суд Украинской
ССР построил применительно к внедоговорной ответственности. Верховный же
суд РСФСР отправлялся от вопроса о нарушении договорного обязательства.
Тем не менее, разные пути привели верховные суды РСФСР и УССР — к одному
выводу: понятие «непреодолимой силы» не есть абсолютная категория, в
которую такие-то события всегда входят, а другие события никогда не
входят; признание события «непреодолимой силы» зависит от условий места
и времени, от всей совокупности факторов.

IV

Кроме ст. 404, Гражданский кодекс отсылает к понятию «непреодолимой
силы» также в ст. 48. В ней «непреодолимая сила» рассматривается как
обстоятельство, препятствующее осуществлению права на иск в течение
давностного срока. Доказанное действие «непреодолимой силы» приводит в
этом случае к приостановлению течения давностного срока.

Трудно предположить, чтобы своеобразный термин «непреодолимая сила» в
двух статьях одного Кодекса — ст. 404 и ст. 48 ГК—применялся в разных
смыслах. Однако полная уверенность в тождественности терминов в обоих
случаях создается только после анализа ст. 48 ГК в сопоставлении ее; со
следующей за ней ст. 49 ГК. Статья 49 ГК дает суду право продлить срок
давности: суд «может продлить этот срок», сказано в ст. 49 ГК. Напротив,
ст. 48 ГК прямо предписывает суду в определенных случаях считать срок
давности приостановленным. «Течение исковой давности
приостанавливается», говорит ст. 48 ГК, безусловно обязывая тем самым
суд не засчитывать в срок давности известные ‘промежутки времени.
Согласно ст. 49 ГК продление срока давности зависит от уважительности
причин, по которым срок давности пропущен. Что нужно считать
уважительной причиной пропуска давностного срока, закон в ст. 49 ГК не
определяет, предоставляя оценку уважительности

1 Эти соображения, высказанные в определении ГКК Верховного суда РСФСР,
в доклад ГКК за 1925 год не вошли.

причины суждению суда. Напротив, в ст. 48 ГК случаи, в которых течение
срока давности безусловно приостанавливается, исчерпывающим образом
перечислены самим законодателем. Как известно, этих случаев закон в ст.
48 ГК указывает три: 1) если «непреодолимая сила» воспрепятствовала
предъявлению исков в течение последних шести месяцев срока давности, 2)
если был объявлен мораторий, 3) если истец является военнослужащим, а
Советская Армия или Советский Военно-Морской флот приведены на военное
положение.

Иногда указывают, что по ст. 49 ГК вопрос о наличии основания для
продления срока давности—это вопрос оценки фактов. Напротив, в ст. 48 ГК
отсылка к случаям моратория, объявления военного положения — это будто
бы только вопрос права. Отсюда якобы следует, что и отсылка к
«непреодолимой силе» в той же ст. 48 ГК означает, что закон имеет в виду
«непреодолимую силу» как неизменную правовую категорию. Это рассуждение
вызывает сомнения двоякого рода. Прежде всего, случаи приостановления
давности ввиду объявленного моратория или ввиду объявленного военного
положения также не могут сводиться всецело к вопросу права. Мораторий
объявляется в отношении определенного круга сделок, известных категорий
лиц; объявление военного положения приобретает значение обстоятельства,
приостанавливающего течение срока давности, так же только при
определенных фактических условиях. Необходимо, в частности, чтобы
соответствующее лицо в определенный момент находилось в рядах
действующей армии. Таким образом, вопрос права не может быть оторван от
вопроса факта и в случаях установления моратория и объявления военного
положения. Далее, нет достаточного основания для вывода о том, что
«непреодолимая сила» есть только правовая категория.

Распределение в законе оснований, устраняющих действие срока давности,
на две группы (ст. ст. 48 и 49 ГК), конечно, имеет свой смысл. Но смысл
этот не в том, что вопросы фактической стороны дела устранены в случаях
ст. 48 ГК и наличествуют только в ст. 49 ГК.

По нашему мнению, граница между ст. 48 и ст. 49 ГК иная. В ст. 49 речь
идет о случаях пропуска срока давности. Управомоченное лицо только
субъективно не могло избежать пропуска срока, объективно же возможность
предъявления иска в срок не была исключена. Поэтому в случае ст. 49 ГК
нужно войти в обсуждение вопроса, насколько субъективно извинительно
поведение лица, пропустившего срок.

Напротив, в ст. 48 ГК говорится о таких случаях, в которых вопрос об
извинительности поведения управомоченного лица не возникает. Из этих
случаев в ст. 48 ГК в первую очередь упомянут случай действия
«непреодолимой силы». Но это вовсе не означает, что «непреодолимая
сила», объективный характер которой, в связи со сказанным, не подлежит
сомнению, рассма-

тривается в ст. 48 как абстрактная и неизменная категория.
Относительный характер понятия «непреодолимой силы», раскрытый судебной
практикой в связи со ст. ст. 119 и 404 ГК, не колеблется соображениями
по поводу ст. 48 ГК.

В судебной практике ссылки на «непреодолимую силу» в связи со ст. 48 ГК
довольно редки.

Изученные нами материалы позволяют заключить, что случай,
предусмотренный п. 1 ст. 48 ГК, на практике очень часто заслоняется
применением правила ст. 49 ГК. Признавая причину пропуска срока
уважительной в смысле ст. 49 ГК, судебные органы обыкновенно не ставят
второго вопроса — не скрыта ли за субъективной невозможностью
предъявления иска также и невозможность объективная, о которой говорится
в ч. 1 ст. 48 ГК. Казалось бы, что вопрос о наличии (или об отсутствии)
объективной возможности предъявить иск, т. е. вопрос ст. 48 ГК, должен
был бы предшествовать вопросу о наличии (или об отсутствии) субъективной
невозможности предъявить иск, т. е. вопросу ст. 49 ГК. Но на практике
четкое разграничение этих вопросов не всегда проводится. Это и приводит
к тому, что даже и при наличии объективной невозможности предъявления
иска в судебном решении нередко признается «уважительность» пропуска
срока давности. Таким образом, смешиваются вопросы продления срока
давности (ст. 49 ГК) и приостановления срока давности (ст. 48 ГК).

В тех делах, в которых вопрос о применении п. 1 ст. 48 ГК ставился,
судебная практика рассматривала понятие «непреодолимой силы» совершенно
таким же образом, как и в случаях, предусмотренных ст. ст. 119 и 404.

В деле по спору Мельдерс с Зельтиш Судебная коллегия по гражданским
делам Верховного суда СССР отвергла точку зрения Судебной коллегии по
гражданским делам Верховного суда Латвийской ССР по вопросу о смысле
примечания к ст. 48 ГК 1.

Но высказывание Верховного суда Латвийской ССР о понятии «непреодолимой
силы» Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР не
только не отвергла, но косвенно подтвердила.

«Войну, — писала Судебная коллегия Верховного суда Латвийской ССР, —
можно… рассматривать как непреодолимую силу, о которой говорится в п.
«а» ст. 48 ГК» 2. Судебная же коллегия по гражданским делам Верховного
суда СССР совершенно в этом же смысле отметила: «В данном случае
правоотношения сторон возникли в 1941 году в период немецкой оккупации,
когда истец не мог осуществлять

1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР по д. № 36/265 — «Судебная практика Верховного суда СССР» 1947 г.,
вып. V (XXXIX), стр. 29.

2 Очевидно, Судебная коллегия имела в виду п. 1 ст. 48 ГК. — 5. А.

своего права на возмещение ему причиненного ущерба. Только после
освобождения района от немецких оккупантов, когда он (истец.—Б. А.) мог
осуществить принадлежащее ему право, он обратился в суд с иском к
ответчику о возмещении причиненного ущерба, и с этого времени следует
исчислять течение давностного стока, предусмотренного ст. 44 ГК. РСФСР»
1.

Итак, война в ее конкретном выражении (временная оккупация района
немцами) рассматривается верховными судами СССР и Латвийской ССР как
действие «непреодолимой силы». Очевидно, что и относительность, присущая
понятию «непреодолимой силы», тем самым подчеркивается — верховные суды
учитывают войну как действие «непреодолимой силы» не в качестве
неизменного фактора, а в конкретных условиях места и времени. По мере
изгнания фашистских войск с территории Советской Латвии и восстановления
там прерванной деятельности советских судебных органов восстанавливалась
и объективная возможность предъявления исков в этих судах, а вместе с
тем отпадало применение п. 1 ст. 48 ГК.

Сходно в интересующем нас смысле и дело по иску Валодис к Эзериньи,
рассмотренное Судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда
СССР 28 сентября 1946 г.2, которая признала, что «немецкая оккупация
местности, где живут стороны», подходит под понятие действия
«непреодолимой силы», упоминаемой в ч. 1 ст. 48 ГК.

В заключение можно заметить, что «непреодолимая сила» в смысле ст. 48 ГК
раскрывается в судебной практике, во-первых, как объективная
невозможность предъявления иска, во-вторых, как понятие более широкое,
нежели стихийное явление, т. е. проявление сил природы.

Наконец, выступает и третий признак: ссылка истца на объективное
основание невозможности предъявить иск предполагает отсутствие
субъективной оплошности истца.

Закон в ст. 48 ГК подчеркивает, что наступление обстоятельств,
объективно исключающих возможность предъявить иск, учитывается только в
том случае, когда эти исключающие обстоятельства наступают в последние
шесть месяцев течения давностного срока. Верховный суд СССР указал, что
давность вообще не начинает своего течения, если к моменту возникновения
права на иск уже действовала «непреодолимая сила».

Если мы утверждаем, что не было объективной возможности предъявить иск
вследствие «непреодолимой силы», то тем самым

1 Подчеркнуто мной. — Б. А. «С этого времени» по смыслу может означать
только «с момента освобождения района от немецких оккупантов», но,
конечно, не с момента предъявления иска.

2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда
СССР, № 36/700—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1947 г., вып.
III (XXXVII), стр. 126.

уже сказано, что для предъявления иска в данных условиях места и
времени не существовало и субъективной возможности. Следовательно, с
установлением состава фактов, предусмотренных п. 1 ст. 48 ГК, отпадает и
вопрос о субъективной извинительности непредъявления иска управомоченным
лицом.

V

а) Рассмотренными двумя случаями (ст.ст. 404 и 48) исчерпывается
область, в которой гражданские кодексы союзных республик пользуются
выражением «непреодолимой силы». Правда, советская наука гражданского
права и судебная практика не без оснований усматривают в ст. 119 ГК
подразумевающуюся отсылку закона к «непреодолимой силе» как к
обстоятельству, освобождающему обязанное лицо от ответственности.
Поскольку, однако, закон в ст. 119 ГК не воспользовался выражением
«непреодолимая сила», уместнее рассмотреть вопрос об истолковании
соответствующего положения ст. 119 ГК не в обзоре случаев «непреодолимой
силы», упоминаемых в ГК, а в связи с учениями о «непреодолимой силе»,
выдвинутыми в науке советского гражданского права.

Это последнее замечание тем более относится к ст. 118 ГК. Высказывались
утверждения, будто границей ответственности согласно этой статьи
Гражданского кодекса является не «случай» (невиновная невозможность
исполнить обязательство), а действие «непреодолимой силы». Это положение
сомнительно уже с первого взгляда, поскольку оно стирает границу между
ст. 118 и ст. 119 ГК. Ведь очевидно, что законодатель расширяет пределы
ответственности для тех случаев, когда предмет исполнения определен
родовыми признаками (ст. 119 ГК). Если же считать, что и ст. 118 ГК
устанавливает ответственность вплоть до «непреодолимой силы», как и в
ст. 119 ГК, то нельзя объяснить надобность в двух разных нормах,
посвященных вопросу ответственности за невозможность исполнения
обязательства.

б) За пределами ГК понятие «непреодолимой силы» встречается в Кодексе
торгового мореплавания СССР. Этот союзный Кодекс пользуется термином
«непреодолимая сила» дважды — в ст. 116 и в ст. 132. В первом случае, в
ст. 116, действие «непреодолимой силы» подведено как частный случай под
широкое понятие обстоятельства, которое не могло быть устранено
«заботами добросовестного перевозчика». Наряду с «непреодолимой силой» в
ст. 116 приведены такие разнообразные по своей юридической природе
факторы, как «опасности и случайности на море», задержание судна
властями в порту и вместе с тем эпизоотия и меры, принимаемые «для
спасения человеческих жизней, судов и грузов» и даже (п. «к» ст.
116)—«действия или упущения капитана, прочих лиц судового экипажа и
лоцмана в судовождении или в управлении судном». Как видно, в этом
перечне обстоя-

тельств, освобождающих морского перевозчика от ответственности за
утрату и повреждение грузов, объединены: а) случайные события, т. е.
события, происшедшие не по вине судовладельца и его агентов, б)
некоторые виды виновного поведения капитана и экипажа судна (так
называемые навигационные ошибки). Поэтому, встречая среди этих
освобождающих факторов также и действие «непреодолимой силы», нельзя
раскрыть ее смысл и природу. Если признавать, следуя большинству
авторов, что установление ответственности вплоть до «непреодолимой силы»
есть расширение случаев ответственности в сравнении с правилом об
ответственности только по началу вины, то можно заметить, что упоминание
в ст. 116 «непреодолимой силы», строго говоря, излишне. Это упоминание
получает здесь скорее инструкционное значение, поскольку ст. 116
освобождает морского перевозчика от ответственности за вред, причиненный
грузу, даже в случае субъективной невиновности судовладельца и его
агентов, а иногда — в особом случае «навигационных ошибок» — даже и при
виновности агентов судовладельца.

Иначе дело обстоит в ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР. В ней
установлено, что в случае причинения вреда «пассажиру во время и
вследствие перевозки» морской перевозчик отвечает, вплоть до
«непреодолимой силы». Перевозчику здесь недостаточно доказать только
невиновность свою и своих агентов: его освобождает только проведенное
доказательство действия «непреодолимой силы». Словом, дело обстоит при
применении ст. 132 Кодекса торгового мореплавания совершенно так же, как
и при применении ст. 404 ГК РСФСР и соответствующих ей статей
гражданских кодексов союзных республик. Можно прямо заявить, что ст. 132
Кодекса торгового мореплавания СССР — это перенесенная в него норма об
ответственности за действие «источника повышенной опасности». Только
самого этого сбивчивого выражения в Кодексе торгового мореплавания СССР
редакционно счастливо удалось избежать, а применение нормы ст. 404 ГК
ограничено здесь только случаем причинения вреда жизни или здоровью
пассажира (случай причинения вреда багажу пассажира регулируется другими
правилами—ст.ст. 135, 116, 117 Кодекса торгового мореплавания СССР).

Если в ст. 116 Кодекса торгового мореплавания СССР освобождение от
ответственности ввиду действия «непреодолимой силы» создает как бы
вторую, верхнюю, и, в сущности, излишнюю границу ответственности
морского перевозчика, то в ст. 132 того же кодекса действие
«непреодолимой силы» — единственная, а значит, и действительная граница
ответственности пароходства за вред, причиненный жизни или здоровью
пассажира. Весьма близкая по смыслу к ст. 404 ГК, редакция ст. 132
Кодекса торгового мореплавания СССР не дает в сравнении с Гражданским
кодексом ничего нового для раскрытия понятия «непреодолимой силы».

VI

В Воздушном кодексе СССР нет прямого упоминания о «непреодолимой силе».
Однако он все же отсылает к этому понятию. Это обстоятельство выявляется
при изучении ст.ст. 78—80 Воздушного кодекса СССР.

Как известно, ст. 78 Воздушного кодекса СССР устанавливает имущественную
ответственность «учреждения, предприятия или лица, которое эксплуатирует
гражданское воздушное судно» — «за причиненные при стартах, полетах и
посадках смерть и телесные повреждения пассажирам гражданских воздушных
судов, а также за вред лицам и имуществу, не находящимся на гражданском
воздушном судне». Особых правил об условиях и пределах возмещения вреда
в указанных случаях сама статья 78 не содержит, а отсылает к «общему
законодательству» Союза ССР и союзных республик, с одной, однако,
оговоркой. Оговорка эта сужает в сравнении с Гражданским кодексом круг
оснований, по которым владелец воздушного судна может быть освобожден от
обязанности возмещения вреда, причиненного воздушным судном. Статья 78
освобождает владельца воздушного судна от ответственности за причиненный
вред в единственном случае, когда доказано, что «вред произошел
вследствие умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего».

При сопоставлении правил ст. 78 Воздушного кодекса СССР с нормами общего
законодательства приходится прийти к выводу, что в ст. 78 отсылка
сделана к гл. XIII раздела об обязательствах гражданских кодексов
союзных республик. Законов СССР, регулирующих вопрос о возмещении вреда
в случаях, которые имеет в виду ст. 78 Воздушного кодекса СССР, пока еще
не издано. Что же касается гражданских кодексов, то прежде всего
обратиться следует к ст. 404 ГК РСФСР (и к соответствующим ей статьям
гражданских кодексов других союзных республик). Однако из нормы ст. 404
ГК придется исключить право владельца «источника повышенной опасности»,
сослаться на действие «непреодолимой силы». Конечно, когда возникают
дела о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью потерпевшего,
то соответственно должны применяться и правила ст.ст. 409, 413—415 ГК.

Таким образом, ст. 78 Воздушного кодекса СССР устанавливает наиболее
строгую ответственность за причинение вреда, какая только известна
гражданскому праву СССР — не вплоть до «непреодолимой силы», как в ст.
404 ГК или в ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР, а несмотря
даже на содействие вреду «непреодолимой силы».

Разумеется, что в тех случаях, когда в сопряжении со ст. 78 Воздушного
кодекса СССР применяется ст. 413 ГК, особо повышенная ответственность
воздушного предприятия переходит в ответственность только за вину (за
«преступное действие или

бездействие», как выражается ст. 413 ГК, говоря о событиях, выходящих
за пределы страхового случая).

Нужно иметь в виду, что правила ст. 78 Воздушного кодекса СССР не
относятся к экипажу самолета, т. е. к командиру и команде самолета (см.
ст. 17 В К СССР). Статья 78, как мы видели, разрешает только вопрос об
ответственности владельца воздушного судна: а) перед пассажирами судна
(за вред, причиненный жизни или здоровью), б) перед лицами, не
находящимися на гражданском воздушном судне.

В судебной практике эти положения не всегда, к сожалению, применяются.
Так, по делу П., по которому иск был основан на факте причинения вреда
пилоту при аварии гражданского самолета, Московский городской суд в
своем определении (1949 г.) исходил только из ст.ст. 404 и 409 ГК.
Правила ст. 413 ГК остались без применения, хотя ответчиком был
страхователь потерпевшего.

То же можно сказать и о деле по иску гр-ки Н. (1949 г.). Народный суд
обсуждал по этому делу лишь вопрос о наличии или об отсутствии вины
потерпевшего — бортмеханика самолета. Вопрос же о вине страхователя, т.
е. вопрос о применении наряду со ст. 404 ГК и ст. 413 ГК, вовсе вышел из
поля зрения.

В определении по делу П. Судебная коллегия Московского городского суда
(1949 г.) отвергла довод жалобщика—воздушно-транспортного предприятия —
в пользу применения так называемой «смешанной ответственности». Судебная
коллегия обосновала полную ответственность предприятия виной работников
этого предприятия. Не ссылаясь и в этом случае на ст. 413 ГК, городской
суд, несомненно, применил ее правила: страхователь отвечает перед
потерпевшим только при наличии вины предприятия в лице его органов или
работников. При отсутствии вины — налицо страховой случай, и применению
подлежат нормы ст. 412 и ч. 1 ст. 413, т. е. возмещение вреда всецело
возлагается на органы социального страхования или социального
обеспечения.

По делу Л. Московский областной суд в решении (1950 г.) не счел
возможным возложить ответственность на владельца воздушного судна за
отсутствием вины его агентов, т. е. правильно стал на позицию,
предусмотренную ст. 413 ГК, поскольку речь шла об ответственности
нанимателя потерпевшего лица.

В судебной практике мы не обнаружили случаев, в которых при применении
ст. 78 Воздушного кодекса СССР ответчик ссылался бы на действие
«непреодолимой силы». Закон в ст. 78 настолько ясно запретил подобную
ссылку, что ответчики — воздушно-транспортные предприятия — и не
пытаются идти таким путем.

Так обстояло дело, например, по иску Е., решенному народным судом в 1948
году. Суд применил по этому делу ст. 414 ГК при отсутствии каких-либо
возражений со стороны ответчика, владельца самолета. О содействии
«непреодолимой силы» в со-

здании вреда вопрос даже не поднимался. Между тем если бы применению в
данном случае подлежала не ст. 78 Воздушного кодекса СССР, а ст. 404 ГК,
то ссылка на действие «непреодолимой силы» в условиях данного дела
представляла бы основной вопрос.

При решении вопросов об ответственности воздушного перевозчика за
повреждение, гибель или утрату груза или багажа Воздушный кодекс СССР не
пользуется выражением «непреодолимая сила», а говорит о «стихийном
бедствии». Если воздушно-транспортное предприятие докажет, что утрата,
гибель, повреждение груза или багажа произошли «не во время полета» и
при том «вследствие стихийного бедствия», то в силу п. «б» ст. 80
Воздушного кодекса СССР воздушный перевозчик освобождается от
ответственности. Напомним, что в случае гибели во время полета груза и
багажа (кроме ручной клади, не сданной под ответственность воздушному
перевозчику) ссылка на «непреодолимую силу» или «стихийное бедствие» не
допускается, как и в случаях, предусматриваемых ст. 78 Воздушного
кодекса СССР.

Мы приходим к выводу, что закон оба выражения употребляет в одном и том
же правовом смысле, хотя языково-смысловые значения этих выражений,
конечно, не совпадают. К сближению рассматриваемых выражений закона, по
нашему мнению, приводят следующие соображения.

Ответственность воздушного перевозчика в ст. 78 Воздушного кодекса СССР
установлена по общему законодательству Союза ССР и союзных республик, но
с тем существенным ограничением, о котором сказано было выше:
освобождение от ответственности наступает только при доказанной грубой
вине потерпевшего 1.

При причинении вреда самолетом пассажиру или другому лицу до взлета или
после посадки самолета случай должен рассматриваться в РСФСР по ст. 404
ГК, а в других союзных республиках — по соответствующим статьям их
гражданских кодексов.

Если Воздушный кодекс СССР (п. «б» ст. 80) допускает ссылку на
«стихийное бедствие», когда воздушное судно не находится в полете, а в
случае ответственности за причинение вреда в полете сохраняет из двух
возможных по ст. 404 ГК возражений только одно — ссылку на грубую вину
потерпевшего, то, очевидно, что выражение «стихийное бедствие» заменяет
в Воздушном кодексе СССР термин «непреодолимая

1 Статьи 80 и 81 Воздушного кодекса СССР предусматривают не исключение
ответственности воздушного перевозчика, а лишь уменьшение ее, если при
наличии умысла или грубой неосторожности потерпевшего воздушный
перевозчик «не принял мер к предотвращению вреда». Это заметим, кстати,
единственный, прямо предусмотренный в нашем законодательстве случай
«зачета вины» потерпевшего. Широко применяя «зачет вины» потерпевшего в
случаях ст. ст. 403 и 404 ГК, наша судебная практика опирается только на
толкование норм закона.

сила». Смотря по тому, причинен ли вред в полете или вне полета,
законодатель повышает или ограничивает ответственность воздушного
перевозчика. Когда появляется специфика воздушного «источника повышенной
опасности», —устраняется ссылка «на непреодолимую силу»; когда специфика
воздушного «источника повышенной опасности» исчезает и остается лишь
«земной» «источник повышенной опасности», — применяются общие правила об
«источниках повышенной опасности» (ст. 404 ГК), т. е. допускается и
ссылка на действие «непреодолимой силы», называемой в Воздушном кодексе
СССР стихийным бедствием.

Стихийное бедствие — выражение, в котором подчеркнута объективность
обстоятельства, приводящего к освобождению от ответственности за
причиненный вред. В этом — несомненное преимущество этого выражения в
сравнении с термином «непреодолимая сила». Виновное поведение самого
потерпевшего никогда нельзя, например, подразумевать в понятии
«стихийного бедствия».

–

X

Z

Z

\

^

>@tvx~?‚„†?AAAeAE3/4

A

A

oe

o

u

4‘6‘@‘oeaeOeIeaA¶°©°©°©°©°©°©°©°©°©°©°©°©°c°©°©°?°©°?°©°©°©°©°©°—°

ha_^

>

@

ha_^H*

ha_^

ooeoeoeoeoeococoeoeoeoeoeoeoaoeoeoaoeoeoeoeoeoeoeoeoeoeocoeoeoeoeoeoeoce
oeocoeoeoeoeoeoe

ha_^

TH

ha_^

ueoioioioioioioioioiueioioioioiueioioioioioioioioioioiueieiueioioiueioio
iueioioioioioioiaioioioi

ooooooooooioioooooooooooooiocococoooioooioooooooooooooioooooYoYoYoYoYoYo
ooooooooOeooo

8

за пределами вины, не употребляя, однако, выражения «непреодолимая сила». Так обстоит дело в ст. ст. 63, 64 и 68 этого Устава. Согласно ст. 68 Устава железных дорог СССР (п. «а»), железная дорога не отвечает за утрату или повреждение принятого к перевозке груза, если докажет, что вред произошел «вследствие явлений стихийного характера». Статья 68 не раскрывает смысла, вложенного в понятие «стихийного явления». В ст.ст. 63 и 64 Устава железных дорог СССР рассматриваются основания, по которым отправитель груза и железная дорога освобождаются от обязанности уплатить штраф за невыполнение месячных планов перевозки грузов. Среди других оснований освобождения клиента от ответственности ст. 63 Устава железных дорог СССР на первом месте (п. «а») упоминает о невыполнении плана «по причине явлений стихийного характера: пожара, заносов на подъездных железнодорожных путях, наводнений...» 1. В ст. 64 Устава железных дорог СССР явления стихийного характера также упомянуты ранее других оснований, освобождающих от штрафа железную дорогу. Дорога освобождается от уплаты штрафа за недоставку вагонов «при наличии явлений стихийного характера: пожара, заносов, наводнений». Такова формулировка п. «а» ст. 64. Она, как видно, почти дословно повторяет п. «а» ст. 63 Устава железных дорог СССР. Пункты «а» обеих статей (63 и 64) причисляют пожар к числу явлений стихийного характера. Никаких ограничений в этом отношении Устав железных дорог СССР не вводит, и, следовательно, нужно было бы считать в смысле ст.ст. 63 и 64 этого Устава всякий пожар явлением стихийным. С этим выводом едва ли можно примириться. Только в редких случаях пожар возникает действительно стихийно, например, от удара молнии. В остальных случаях причинами пожара оказываются умышленные либо неосторожные действия людей. Случаи освобождения от ответственности в силу ст.ст. 63 и 64 (заносы, наводнения и пожары) не охватываются, следовательно, обобщающим понятием «стихийного явления», которое дано в тех же статьях Устава железных дорог. Очевидно, что, говоря о «явлении стихийного характера» в ст.ст. 63 и 64, Устав железных дорог СССР имел в виду избежать неясного термина «непреодолимая сила». 1 В п. «а» ст. 63 Устава железных дорог СССР добавлены еще слова: «а также аварий на предприятиях, вызвавших прекращение производства на срок не менее трех суток». Очевидно, однако, что это добавление после слов «а также» образует по Уставу железных дорог СССР самостоятельный случай освобождения клиента дороги от штрафа, т. е. случай, не подводимый под понятие стихийного явления. Вследствие этого нужно отвергнуть встречающееся иногда робкое толкование понятия «стихийного явления», упоминаемого в Уставе железных дорог СССР. Нельзя утверждать, что в силу ст.ст. 63 и 64 этого Устава только пожары, заносы и наводнения могут освободить дорогу или клиента от обязанности уплатить штраф. Иными словами, нельзя считать исчерпывающим перечень трех случаев освобождения от ответственности, данный в ст.ст. 63 и 64 под рубрикой «стихийное явление». Статья 63, как и ст. 64, только поясняет примерами, как нужно понимать выражение «явление стихийного характера». Именно по этому пути пошла наша судебная практика, рассматривающая выражения «стихийное явление» в Уставе железных дорог СССР или «стихийное бедствие» в Воздушном кодексе СССР как выражения, равнозначные между собой и вместе с тем совпадающие с понятием «непреодолимой силы», которым пользуются Кодекс торгового мореплавания СССР и гражданские кодексы всех союзных республик. В определении от 18 декабря 1943 г. по делу «Сызраньнефти» с Управлением железной дороги имени Куйбышева Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР приравняла действие вражеской бомбардировки к стихийному явлению в смысле ст. 68 Устава железных дорог СССР. Судебная коллегия писала: «Если по делу будет установлена гибель груза вследствие пожара, возникшего в результате вражеской бомбардировки, дорога должна быть освобождена от ответственности за утрату груза в соответствии со ст. 68 Устава железных дорог СССР». Нельзя, следовательно, утверждать, будто понятие стихийного явления, о котором упомянуто в ст. 68 Устава железных дорог СССР, принципиально отлично от понятия «непреодолимой силы», с которым мы встречаемся в ст.ст. 48 и 404 ГК. Можно вполне согласиться с Я. И. Рапопортом, который указывает, что «оснований для конструирования нового понятия «стихийное явление», отличного от понятия «непреодолимая сила»..., нет», и далее: «Новым термином «явления стихийного характера» Устав железных дорог передает содержание тех же оснований освобождения железной дороги от ответственности за порчу, либо утрату грузов, которые ранее действовавшими уставами (1922 г. и 1927 г.) передавались термином «непреодолимая сила» 1. К тому же выводу, но несколько ранее и иным путем, пришли С. Братусь и П. Орловский, говоря: «В отличие от ст.ст. 63 и 64 статья 68 Устава не конкретизирует понятия явлений стихийного характера. Поэтому имеются основания утверждать, что 1 Я. И. Рапопорт, К вопросу об основаниях ответственности железных дорог СССР за сохранность перевозимых грузов, «Научные записки Харьковского института советской торговли», вып. I, 1947, стр. 48. это понятие следует толковать согласно учению гражданского права о непреодолимой силе» 1. Сближение понятия «непреодолимой силы» с понятием «стихийного явления» в широком его смысле — причинно-случайного фактора вне сферы поведения сторон — нам представляется плодотворным. Если следовать буквальному смыслу ст.ст. 63 и 64 Устава железных дорог СССР, то пришлось бы рассматривать в качестве обстоятельств, освобождающих от ответственности, только пожар, заносы, наводнения. Но в чем принципиальное отличие этих трех случаев от таких явлений, как землетрясение, ураган, удар молнии и другие, тоже стихийные явления, которые так же, как пожар, наводнение, занос, объективно исключают возможность выполнить обязанности по перевозке, так как выводят из строя на известный срок предприятие клиентов или железной дороги? Далее, по Уставу железных дорог СССР (ст. 68) освобождение железной дороги от ответственности даже за утрату или повреждение принятого к перевозке груза наступает вследствие всякого стихийного явления, повредившего или уничтожившего груз. Затруднительно привести соображения, по которым строгость ответственности повышается в ст.ст. 63 и 64 того же Устава, когда дело идет только о просрочке в подаче подвижного состава или в предъявлении грузов к перевозке. Устав железных дорог устанавливает для железнодорожного предприятия ответственность вообще более строгую, нежели ответственность морского пароходства согласно Кодексу торгового мореплавания СССР. Тем не менее Устав железных дорог называет основание освобождения от ответственности за пределами вины просто «стихийным явлением», Кодекс торгового мореплавания СССР — непреодолимой силой, а Воздушный кодекс СССР — «стихийным бедствием». Едва ли за этим словесным различием можно усмотреть различный юридический смысл. И в Уставе железных дорог СССР и в Кодексе торгового мореплавания СССР речь идет именно о том самом обстоятельстве, освобождающем от ответственности, которое гражданские кодексы союзных республик именуют «непреодолимой силой». §2. Понятие «непреодолимой силы» в советской правовой литературе I Хотя Гражданский кодекс прямо и дважды указывает на действие «непреодолимой силы» как на обстоятельство, имеющее 1 С. Братусь и П. Орловский, Значение ссылки на обстоятельства военного времени по делам о перевозках, «Социалистическая законность» 1942 г. № 11—12, стр. 15. особое правовое значение (ст.ст. 48 и 404 ГК), история понятия «непреодолимой силы» в нашей правовой литературе сложилась довольно своеобразно. В 20-х годах многие авторы приходили к выводу, что такие понятия, как «непреодолимая сила», «квалифицированный случай» и т. п., потому непригодны в советском гражданском праве, что они совпадают полностью с тем, что называют простым случаем («казус»). С точки зрения этих авторов, простой случай в советском гражданском праве (ст.ст. 118 и 403 ГК) имеет якобы значение объективного случая, а вовсе не значения события, возникшего без вины ответственного лица. Рассуждая по поводу формулировки освобождения от ответственности за причиненный вред по ст.ст. 403 ГК («не мог предотвратить вред») и по ст. 404 ГК («действие непреодолимой силы»), П. И. Стучка, например, писал: «Я не думаю, что смысл обеих фраз должен расходиться» 1. Другие авторы, не отрицая так явно различия между «случаем» и действием «непреодолимой силы», кружным путем приходили приблизительно к тому же выводу. Это происходило потому, что нельзя даже при желании сформулировать отличие «простого случая» от «случая квалифицированного», если считать, что по советскому праву освобождение от договорной или внедоговорной ответственности возможно только при отсутствии достаточной причинной связи между вредом и фактором, за который отвечают. Простой случай, т. е. доказанное отсутствие вины лица, неправомерно причинившего вред, теряет всякое значение, становится ненужным понятием. Между тем в 20-х годах имели хождение «теории», согласно которым по ст. 403 ГК, как и по ст. 404 ГК, ответственность возлагается независимо от вины лица, причинившего вред, — на основании одного «голого» факта неправомерного причинения вреда. Это приводило с неизбежностью к признанию, что в нашем гражданском праве существует якобы одна только граница ответственности — «непреодолимая сила». Вывод этот оказывался в явном противоречии с законом, который устанавливает для различных случаев ответственности две границы этой ответственности. Пренебрежение этим фактом приводило к различным несообразностям. Грани различия между ст. 403 и 404 ГК почти утрачивались, и не праздным становился вопрос — зачем, собственно, законодателю понадобилось в ст. 404 ГК повторить, только в других выражениях, формулировку, уже ранее данную в ст. 403 ГК 2. 1 П. И. Стучка, Курс советского гражданского права, т. III, Особенная часть, 1931, стр. 154. 2 Оставшиеся в таком случае различия между ст. 403 и ст. 404 ГК сводятся: а) к употреблению различных выражений для характеристики одной из П. И. Стучка в 1929 году окончательно сформулировал «теорию» тождества оснований, освобождающих по Гражданскому кодексу от ответственности, следующим образом: «Статьи 403 и 404 от ответственности освобождают лишь в случае непреодолимой силы («не мог предотвратить») 1. Чем же в таком случае объяснить все же несомненно существующее различие формулировок закона в ст. 403 и ст. 404 ГК и раздельное существование этих двух норм нашего гражданского права? На этот вопрос Стучка давал ответ ненаучный, явно порочный. «Правда,—заявлял Стучка,—у нас находятся ученые, выводящие разницу в этих статьях (403 и 404 ГК. — Б. А.) из конечных слов обеих статей: «если докажет, что не мог предотвратить вреда» (403) и «если не докажет, что вред возник вследствие непреодолимой силы». Но эти авторы забывают, что у нас нет такого формального подхода Гражданского процессуального кодекса к самой системе доказывания. Обе статьи взяты просто из разных кодексов» 2. Ненаучность этого «доказательства» очевидна. Ссылкой на процессуальное правило, на обязанность суда выяснить материальную истину (ст.ст. 5 и 118 ГПК) Стучка только отвлекал внимание от основного вопроса о различии формулировок в материальном праве, о различии между ст. 403 и ст. 404 ГК. Ведь обязанность суда выяснить материальную истину в силу ст.ст. 5 и 118 ГПК одинаково существовала бы и при любом содержании каждой из этих двух статей Гражданского кодекса. В действительности Гражданский кодекс в одном случае говорит об освобождении от ответственности в случае (субъективной) невозможности отвратить вред (ст. 403 ГК), а в другом — о причинении вреда при содействии так называемой «непреодолимой силы». Слабости своей «аргументации» не мог не заметить и сам Стучка. Он попытался «подкрепить» ее, но окончательно погубил постыдной клеветой на наш Гражданский кодекс. Лживость ссылки на заимствования, да еще не согласованные между собой, из чужих кодексов настолько очевидна, что не заслуживает опровержения. II В комментарии к Гражданскому кодексу, изданном в 1928 году, читаем, что «непреодолимая сила есть такая опасность форм вины потерпевшего (в ст. 403 ГК — «грубая неосторожность», а в ст. 404 ГК «грубая небрежность»; б) к невозможности в случае ст. 404 ГК сослаться на «управомоченность» совершить действие, причинившее вред. 1 П. Ст. Возмещение вреда в советском гражданском праве, «Революция права» 1929 г. № 2, стр. 147—148. 2 Там же, стр. 149. В последнем предложении подчеркнуто мною. — Б. А. которая, будучи непредотвратима, вместе с тем не является свойством данной деятельности, проявлением ее специфических свойств» 1. На первый взгляд может показаться, что в этой формулировке дано специфическое отличие квалифицированного случая от случая простого. Специфичность квалифицированного случая («непреодолимой силы») здесь усматривается во внешнем характере события в отношении к данной деятельности. Тем самым квалифицированный случай выступает как случай объективной неотвратимости. Однако для того, чтобы внешний объективный признак получил значение отличительного признака данного вида неотвратимости, необходимо, чтобы другой вид неотвратимости понимался как субъективная неотвратимость, как внутреннее свойство определенной деятельности. Но в том же самом комментарии к Гражданскому кодексу издания 1928 года поясняется, что по ст. 403 ГК «возможность либо невозможность предотвратить вред должна быть измеряема чисто объективно 2. Выражение это не лишено загадочности, поскольку «измерение возможности», а тем более «измерение невозможности» — операция, которую затруднительно себе представить 3. Невидимому авторы комментария к Гражданскому кодексу считали, что, обсуждая вопрос о возможности отвратить вред, нельзя учитывать субъективные качества лица, от которого ожидали предотвращения этого вреда. Невиновность ответственного лица в том, что он не отвратил вредоносного события, с этой точки зрения, не имеет значения и при применении ст. 403 ГК. Учитываться же должна только объективная внешняя обстановка. Ясно, что таким путем ответственность по ст. 403 ГК доводится вплоть до действия «непреодолимой силы». Но в таком случае рассуждения об особенностях квалифицированного случая лишены своего основания. III Разграничение простого и квалифицированного случая не удалось и Н. Топорову, хотя он приложил немалые усилия в этом направлении 4. Причиной этой неудачи была все та же коренная ошибка, в которой равно были повинны и Стучка и другие авторы в 20-х годах. «ГК в вопросе об ответственности за причиненный вред, — писал Н. Топоров, — стоит на принципиально иной точке зрения, 1 «ГК РСФСР, Научный комментарий», вып. XX, 1928 стр. 26 и ел 2 Там же, стр. 20. 3 Разумеется, что речь здесь не идет о расчете вероятностей, применяемом в математическом анализе. 4 Н. Топоров, Источник повышенной опасности, «Рабочий суд» 1926 г. № 19, стр. 11. нежели буржуазные законодательства. Он строит эту ответственность не на понятии вины, а на понятии причинения» 1. Ошибочность такого чисто формального противопоставления советского социалистического права праву эксплуататорскому, буржуазному очевидна, — ее уже не раз отмечали в нашей литературе 2. Буржуазное право в разделе о гражданском правонарушении буржуазно не потому, что оно основывает ответственность за причинение вреда на принципе вины. Буржуазное право использует оба основания внедоговорной ответственности по началу вины и независимо от начала вины — ив обоих случаях остается правом буржуазным, эксплуататорским, потому что строит весь институт внедоговорной ответственности в интересах эксплуататорских классов; само понятие противоправности и вины в буржуазном праве имеет совсем другое классовое содержание, чем в праве социалистическом. Пройти мимо этих фактов самого существа дела может только догматическая правовая схоластика. Посмотрим, однако, как Топоров различал случаи освобождения от ответственности по ст. 403 и по ст. 404 ГК. Он утверждал, что по ст. 403 ГК освобождение от ответственности наступает, если причинивший вред докажет, что «он не мог предотвратить вреда», а в случае ст. 404 ГК освобождает от ответственности «лишь наличие непреодолимой силы, т. е. вмешательство стихийных явлений чрезвычайной силы, непредвиденных и непредотвра-тимых...». По виду перед нами два различных случая освобождения от ответственности. Кажется, что сама многочисленность признаков, характеризующих квалифицированный случай в определении Н. Топорова, надежно обеспечивает от смешения этого особого «случая» от простого случая— «казуса». Однако все признаки, которые были перечислены Топоровым, можно свести к одному единственному — непредотвратимости, если понимать непредотвратимость в объективном смысле, а не в смысле субъективной непредотвратимости избежания вреда, невозможности для данного субъекта. Как стихийность, так и чрезвычайность явления одинаково противопоставляют его обыкновенному поведению отдельного человека. Признак непредвидимости, который Топоров также 1 Правда, П. И. Стучка пытался одновременно отвергнуть и принцип ответственности за вину и принцип ответственности по началу причинения, заменив их принципом ответственности за «социально-вредное» причинение вреда. Но это последнее понятие сливается с понятием противоправности действия, и, таким образом, помимо воли самого Стучки, он оказался среди сторонников принципа причинения, с которыми он усиленно спорил. 2 Б. С. Антимонов. Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, 1950, § 1—7. Е. А. Флейшиц. Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, 1951, стр. 17—19, 74, 76. понимал объективно, есть не что иное, как неразлучный спутник чрезвычайности стихийного явления. Оно именно потому непредвидимо, что оно чрезвычайно, т. е. выходит вон из ряда обыкновенных явлений, на которые можно наперед рассчитывать. Итак, оказывается, что по мнению Топорова, действие «непреодолимой силы» — это не что иное, как обстоятельство объективно непредотвратимое. Но оказывается далее, что и в случае ст. 403 ГК Топоров понимает непредотвратимость вреда в том же самом объективном смысле. При таком положении напрасны и бесцельны все старания особо определить «непреодолимую силу», придать ей смысл квалифицированного случая в противоположность простому случаю. IV Нет оснований останавливаться долее на порочных попытках истолковать вопрос о «непреодолимой силе» вопреки ясному смыслу советского закона. Эти попытки давно сданы в архив. В настоящее время они представляют интерес главным образом при изучении истории науки гражданского права в первой главной фазе развития Советского государства. Для теории советского гражданского права важно лишь извлечь урок из связи между безуспешностью решения конкретного вопроса (о понятии «непреодолимой силы») и порочной теорией ответственности за гражданское правонарушение (так называемой «теорией причинения»). Корни путаницы в вопросе о «непреодолимой силе» теперь вполне раскрыты — они идут из недр лжеучения о непригодности понятия «вины» для советского гражданского права. А. Я. Вышинский, разоблачая вредительскую деятельность в теории уголовного права врага народа Крыленко, писал: «Его вредительская теория заключалась в том, что он приписывал советскому уголовному праву отсутствие понятия вины, которое он подменял понятием вреда» 1. В теории гражданского права «предложения» избавиться от понятия вины как основания ответственности были не менее вредны — даже и в тех случаях, когда эти предложения делались по недоразумению или с известными оговорками. Такими были, например, высказывания Стучки: «Наш УК отказался от принципа вины, заменив его принципом социальной опасности. От принципа вины отказался и ГК, только менее решительно» 2. Нужно, однако, подчеркнуть, что искажающие смысл советского закона «толкования» понятий вины и «непреодолимой 1 «Социалистическая законность» 1938 г. № 6, стр. 9. 2 «Революция права» 1929 г. № 2, стр. 148. силы» вовсе не были господствующим мнением среди советских юристов, разрабатывающих проблемы социалистического права. Уже в 20-х годах была сформулирована в основном правильная позиция в этих вопросах. «Мне думается, — писал проф. М. Я. Пергамент, — что пора бы покончить с крикливой басней о принципе «причинения», якобы господствующем у нас..., взамен начала «виновности» или «вины» 1. Большинство советских юристов придерживалось взгляда, что принцип ответственности за гражданское правонарушение по нашему гражданскому праву — это принцип вины, а ст. 404 ГК и сходные с ней нормы нашего гражданского права, иначе обосновывающие ответственность, представляют собой разумные изъятия из общего правила. В соответствии с этой общей позицией уже в первые годы действия наших Гражданских кодексов наметилось в теории гражданского права разграничение простого случая, как случайного обстоятельства, которое хотя и причинило противоправно вред, но не может быть поставлено в вину, и «непреодолимой силы», как случая квалифицированного, лежащего за пределами понятия вины и простого случая. Раньше других высказались в этом смысле И. Б. Новицкий (в 1921 году) 2, С. И. Аскназий (в 1925 году) 3, затем А. И. Штейнберг 4, В. М. Нечаев 5, М. Я. Пергамент 6. Однако И. Б. Новицкий, писавший свои «Очерки гражданского права» в 1921 году, естественно, не мог еще рассмотреть проблему простого и квалифицированного случая на материале Гражданского кодекса, появившегося лишь год спустя. Что касается А. И. Штейнберга и В. М. Нечаева, то они обсуждали в основном не условия ответственности по ст. 404 ГК и не понятие «непреодолимой силы», а общие вопросы XIII раздела главы Гражданского кодекса об обязательствах. М. Я. Пергамент в своей критической статье, появившейся в 1928 году и посвященной разбору всего комментария Гражданского кодекса, не имел возможности уделить много места вопросу о границах ответственности за гражданское правонарушение. 1 Статья М. Я. Пергамента о третьем издании (1927 г.). «Комментария ГК»—«Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 15/16, стр. 121 — 122 (отдел библиографии). 2 И. Б. Новицкий, Очерки гражданского права, ч. II, Обязательственное право, М., 1921, стр. 151—160. 3 С. И. Аскназий, Вина и причинение в обязательствах но возмещению вреда, «Вестник Советской юстиции» 1925 г. № 20, стр. 776—780. 4 Отчет о докладе А. И. Штейнберга — «Об ответственности государства за убытки, причиненные неправильными действиями должностных лиц» — «Вестник Советской юстиции» 1926 г. № 21(79), стр. 855—856. 5 «Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 15/16. 6 Там же. Он подчеркнул, как мы видели, со всей решительностью ведущее положение начала вины в советском гражданском праве, а вместе с тем и субъективный характер той границы ответственности, которую называют простым случаем — «казусом». Напротив, С. И. Аскназий затронул и специальные вопросы» связанные со ст. 404 ГК, и в частности вопрос о «непреодолимой силе». Исходя из положения, что по Гражданскому кодексу внедоговорная ответственность строится, как правило, по началу виновного, а не случайного причинения, С.И. Аскназий установил этим правильную предпосылку для объяснения различия в Гражданском кодексе простого «случая» (ст. 403 ГК) и «случая квалифицированного» (ст. 404 ГК). Однако, пионер в этом деле С. И. Аскназий не мог в то время (1925 год) дать совершенного решения вопроса. По мнению С. И. Аскназия, «действие так называемой непреодолимой силы» — это обстоятельство, отличное по своей природе от «случая». Если «случаем» считается обстоятельство, возникающее без вины ответственного лица, то «непреодолимая сила» — это «вредоносное явление, не могущее быть предотвратимым и совершенно не связанное с деятельностью данного предприятия». Бросается в глаза, что это определение, приуроченное к ст. 404 ГК, не учитывает ст. 48 ГК, где нет речи ни о вредоносности, ни о деятельности предприятия. Впрочем, с последним, с деятельностью предприятия, не всегда приходится иметь дело и в связи со ст. 404 ГК — в тех, например, случаях, когда стоит вопрос об ответственности гражданина — владельца автомобиля или держателя дикого животного. Но эти недостатки определения, — чисто внешние и без труда устранимые. Нельзя, однако, закрывать глаза на коренные недостатки рассматриваемого определения «непреодолимой силы». Если действие «непреодолимой силы» освобождает от ответственности, когда это действие причиняет вред вне всякой связи с деятельностью предприятия (или вне всякой связи с деятельностью ответственного лица вообще) то едва ли была надобность особо упоминать в законе о «непреодолимой силе». Отсутствие причинной связи между вредом и фактором, за который отвечают, всегда устраняет самую идею об ответственности. Как известно, ст.78 Воздушного кодекса СССР возлагает ответственность на воздушно-транспортное предприятие даже в случае доказанного действия «непреодолимой силы». Несмотря на это, и по ст. 78 Воздушного кодекса СССР нет ответственности, если нет никакой связи между вредом и эксплуатацией воздушного судна. Владелец предприятия, эксплуатация которого признана «источником повышенной опасности», отвечает в силу ст. 404 ГК за вред, причиненный этим источником. Если вред причинен не «источником повышенной опасности», а чем-то другим, так что можно заявить: нет никакой связи с «источником повышенной опасности», — то не может быть и речи об ответственности по ст. 404 ГК. Для вывода об отсутствии ответственности за отсутствием причинной связи не нужно, излишне понятие «непреодолимой силы». В судебной практике редки случаи предъявления исков о возмещении вреда при отсутствии причинной связи вреда с фактором, за который отвечают. Такие случаи могут встретиться, когда потерпевшему совсем не ясна обстановка, при которой он потерпел вред. Вопрос о «непреодолимой силе» в такого рода делах и не поднимается. Гр-ка М., опекун иждивенца погибшей потерпевшей, основываясь на ст.ст. 404 и 409 ГК, предъявила иск к двум ответчикам — к троллейбусному парку и к фабрике. Народный суд (1949 г.) удовлетворил иск только в отношении троллейбусного парка. Иск же, предъявленный ко второму ответчику — фабрике, был отклонен судом, притом совершенно независимо от соображений о «непреодолимой силе». По делу было установлено, что «троллейбус объезжал стоявшую крытую грузовую автомашину — полуторатонку фабрики». Народный суд и Московский городской суд признали, что фабрика не может отвечать в данном случае по ст. 404 ГК, так как вред был причинен не ее автомашиной. «Смерть гр-ки М., — писал Московский городской суд в своем определении (1949 г.),—наступила не только в результате проявленной ею неосторожности, но и вследствие халатности, которая была проявлена со стороны работников троллейбуса». Причинная же связь с действием автомашины отсутствовала. Судебная практика и в этом и в других аналогичных случаях строго различает «отсутствие причинной связи» и действие «непреодолимой силы» как различные по юридической природе составы фактов, устраняющих ответственность. Значит, наука права тем более не может неправильно ставить знак равенства между разнородными понятиями. Правильно искать ключ понятия «непреодолимой силы» в причинном отношении. В этом — несомненное достоинство построения С. И. Аскназия. Неправильно, с нашей точки зрения, отождествление «непреодолимой силы» с отсутствием причинной связи между вредом и фактором, за который отвечают. Случай «непреодолимой силы» характерен тем, что причинная связь между «источником повышенной опасности» и возникшим вредом налицо, но вместе с тем другой необходимой причиной вреда оказывается именно то, что называют «непреодолимой силой». На наш взгляд, не все обстоит благополучно в обсуждаемой работе С. И. Аскназия и с разграничением между «непреодолимой силой» и простым случаем — «казусом». Правильно раскрыв объективный смысл понятия «непреодолимой силы», также правильно отнеся это понятие в плоскость отношении причинной связи, С. И. Аскназий различал и два случая неотвратимости вреда. «Под невозможностью предотвращения вреда, — пишет в цитированной статье С. И. Аскназий, — следует понимать не только случаи возникновения вреда вследствие непреодолимой силы — тогда бы степень ответственности по ст. 403 оказалась бы одинаковой со степенью ответственности по ст. 404 и в существовании второй из них в нашем Кодексе не было бы надобности». Если «непреодолимая сила», упоминаемая в ст. 404 ГК, — это случай объективной непредотвратимости вреда, то, очевидно, что простой случай, которого достаточно для освобождения от ответственности по ст. 403 ГК, — это случай только субъективной непредотвратимости вреда. Однако Аскназий в той же статье придает, невидимому, иное значение простому случаю, говоря, что «ущерб, причиненный в условиях объективной невозможности предвидеть таковой, а следовательно, и предотвратить его, считается случайным» 1. Если в ст. 403 ГК имеется в виду объективная, а не субъективная невозможность предвидеть, а значит, и предотвратить вред, то напрасны все усилия отличить простой случай от того случая, когда вмешалось действие «непреодолимой силы». Объективно непредвидимо в конкретном виде только то, что объективно случайно 2. Если суд устанавливает, например, что кондуктор, передавая одной рукой сигнальный железнодорожный жезл, не мог избежать падения с подножки вагона, не держась другой рукой за дверную решетку, то тем самым устанавливается только субъективная, а вовсе не объективная невозможность избежать вреда. Возможно, что другой кондуктор вполне справился бы с этой задачей. Но, поскольку суд интересовался вопросом о гражданской вине потерпевшего, он должен был судить и судил 1 С. И. Аскназий, Вина и причинение, в обязательствах по возмещению вреда, «Вестник Советской юстиции» 1925 г. № 20, стр. 778. Подчеркнуто мной. — Б. А. 2 Иначе, но без достаточного, по нашему мнению, обоснования, у Т. Л. Сергеевой: «...предвидеть случайные последствия, конечно, можно,— пишет она. Если бы Федулкин, видя, что мальчик, испугавшись его крика, неминуемо натолкнется в своем стремительном беге на препятствие, и, тем не менее, по своей халатности или желая отомстить не остановил его, то вполне возможна была бы его уголовная ответственность за фактически наступивший результат. Но в этом случае причинная связь имела бы место в силу его бездействия... (см. «Вопросы виновности и вины в практике Верховного суда СССР по уголовным делам», изд. Академии наук СССР, 1950, стр. 76). Нельзя возразить против вывода относительно возможной здесь уголовно-правовой, а может быть, и гражданско-правовой ответственности. Однако если Федулкин предвидел «неминуемые» конкретные последствия, то едва ли здесь можно говорить о предвидении случайных последствий. Если последствия были объективно случайны, то почему они названы «неминуемыми», т. е. необходимыми? о субъективной, а не об объективной невозможности предотвратить вред 1. Возможно, конечно, что определяя простой случай, С. И. Аскназий вкладывал не обычный смысл в выражение «объективная непредвидимость вреда». Возможно, что словом «объективный» С. И. Аскназий имел в виду только указать, что субъективная невозможность отвратить вред действительно («объективно») существовала. Последнее вполне увязывается со всей установкой, данной С. И. Аскназием в вопросе о «случае» и «непреодолимой силе». Но если это так, то нужно пожалеть о формулировке, в которую автор облек свою мысль. Ведь в таком случае именно и только формулировка помешала своевременно и по достоинству оценить шаг, сделанный С.И.Аскназием в теории «непреодолимой силы». V Подчеркивая необходимость отграничения в науке советского гражданского права действия «непреодолимой силы» от субъективной неотвратимости вреда, — в полном соответствии с положениями советского закона, — нельзя, конечно, не остановиться на том, как это разграничение осуществляется. Известно, что буржуазные юристы (за немногими исключениями, которые больше всего встречаются во французской юриспруденции) проводят разграничение между двумя случаями освобождения от ответственности. В одних случаях для освобождения от ответственности достаточно отсутствия вины (тогда говорят о «казусе»); напротив, в других случаях необходимо доказать действие «высшей силы», «господа бога» — тогда говорят о форс-мажоре, о «непреодолимой силе» и т. п. Как смысл в этих разграничениях, так и методы их осуществления в буржуазном праве имеют свою специфику, корнями своими уходят в классовую природу буржуазного права и буржуазного строя. Это обстоятельство должно было бы предупредить от попыток «воспользоваться» буржуазными юридическими «теориями», касающимися таких вопросов, как «случай», и «непреодолимая сила». Если марксистско-ленинское понимание вины и причинной связи в советской науке права принципиально противоположно идеалистическим домыслам на эти темы в буржуазной юриспруденции, то не может быть и речи не только о тождественном, но даже об аналогичном проведении границ между «случаем» и «непреодолимой силой» в советском праве. Ведь «случай» — это оборотная сторона понятия вины, а «непреодолимая сила» — понятие, немыслимое без определенной позиции в учении о причинной связи. Тем не менее некоторые юристы (например, Либба, 1 Из дела, рассмотренного Судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда СССР (1948 г.). Гусаков) некритически попытались перенести на советскую почву, так сказать, в готовом виде буржуазную «теорию» вины, а вместе с ней буржуазно-юридическое «учение» о границах между «случаем» и «непреодолимой силой». Конструкции, предложенные в этом плане, рухнули, так как они с неизбежностью пришли в противоречие с советским законом и с практикой советских судов. В работе по советскому гражданскому праву нет надобности останавливаться на этих попытках, тем более, что они не идут далее пересказа буржуазных «теорий» квалифицированного случая, по большей части — так называемой «субъективной теории». В своей работе о договорной дисциплине в промышленности, появившейся в 1935 году, А. В. Венедиктов вновь и весьма подробно рассмотрел вопрос о «непреодолимой силе» в советском гражданском праве 1. Большой заслугой А. В. Бенедиктова в этом исследовании является решительный отказ от буржуазно-правовых пережитков, от «соблазна» воспользоваться чужими готовыми образцами, закрывая глаза на явную недопустимость и обреченность подобных догматических переносов, оторванных от жизни заимствований. А. В. Венедиктов решает вопрос на материале советского закона, советской судебной практики в условиях строительства социализма в нашей стране. Но, к сожалению, борьба А. В. Бенедиктова против заимствований из «теории» буржуазного гражданского права осталась не доведенной до конца. В упомянутой работе А. В. Венедиктов не дал своей советской теории «случая» и «непреодолимой силы». А. В. Венедиктов пришел к выводу, что понятия «непреодолимой силы», «случая», как и самое различие этих понятий, некритически якобы заимствованы, «унаследованы» советским гражданским правом. Речь здесь шла о назревшей будто бы необходимости изменить советский закон, выбросив из него чуждые, случайно попавшие в него понятия. А. В. Венедиктов призывал: «Пора освободить и законодательство и договорную практику от понятий, некритически заимствованных из буржуазного права и находящихся в принципиальном противоречии с основными началами советского хозяйственного права». Конечно, А. В. Венедиктов был прав, когда писал: «Унаследованный буржуазно-правовыми системами от римского права институт непреодолимой силы должен был установить предел ответственности должника для тех случаев, в которых буржуазное право, в изъятие из общего принципа ответственности лишь за виновное нарушение договора, — расширяет эту ответ- 1 А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, 1935, стр. 163 — 180, § 5 — «Непреодолимая сила» в буржуазном и советском праве». ственность за пределы вины должника, но вместе с тем не считает возможным возложить на него безусловную ответственность» '. Конечно, родство буржуазного права с римским правом, коренящееся в общей для этих систем идее частной собственности, давало буржуазной юриспруденции возможность широких позаимствований из догмы римского права, как из «сокровищницы» готовой родственной юридической идеологии и юридической техники. Но следует ли из этих правильных суждений, что советский законодатель не вкладывает совершенно другого смысла и классового содержания и в самые понятия «случая» и «непреодолимой силы» и в границу между ними? Думается, что не следует. Показав классовую эксплуататорскую подоплеку деления в буржуазном праве случая на «простой» и «квалифицированный», А. В. Венедиктов говорит: «Было бы совершенно недопустимо делать аналогичные попытки разграничения между непреодолимой силой и случаем в советском праве». Но разве при противоположном классовом содержании, в социалистическом праве — праве высшего типа — всякое деление случаев освобождения от ответственности неизбежно сохраняет свой неприемлемый характер? Мы думаем, что разработка судебной практики, выполненная самим А.В.Бенедиктовым, не подтвердила, а опровергла его мнение, обрекавшее на изгнание из советского права и «случай» и «непреодолимую силу». Данные, добытые А. В. Бенедиктовым из судебной и арбитражной практики, показывают, во-первых, что практика строго и с пользой различает установленные в законе различные пределы ответственности за вред и убытки; во-вторых, эти данные показывают, что понятие «непреодолимой силы» в нашем праве совсем не то, что в праве буржуазном 2. Так соприкосновение с жизнью опрокинуло принципиально отрицательное отношение к различению двух видов «случая» — отношение, сложившееся при изучении буржуазного права и превратившееся затем в «общее» суждение, уже не связанное с условиями места и времени, в которых оно создалось 3. 1 А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, стр. 166. 3 Там же, стр. 174, 177. Выше, на стр. 172, А. В. Венедиктов указал, что «понятие непреодолимой силы подверглось коренной переработке в советской судебной, арбитражной и договорной практике». В действительности же наш закон создал новое, советское понятие «непреодолимой силы», которое наша судебная и другая практика пыталась понять, раскрыть, применить, а вовсе не «перерабатывала» буржуазные конструкции. 3 Опасности догматического метода в правоведении вскрываются на каждом шагу. Объявив, что между «казусом» и «непреодолимой силой» есть различие специфически буржуазное, юрист оказывается перед необъяснимым фактом. Хотя никто не сомневается, что французский гражданский кодекс, кодекс Наполеона, есть кодекс насквозь буржуазный, этот кодекс все же Наряду с приведенными резко отрицательными суждениями по поводу установления в советском праве двух видов случая мы встречаем в работе Бенедиктова и иное мнение по тому же вопросу. Вот это мнение: «Включение понятия непреодолимой силы в главу Гражданского кодекса об исковой давности (ст. 48) и в главу об обязательствах, возникающих вследствие причинения другому вреда (ст. 404), а также в специальные кодексы— в применении к отдельным договорным отношениям (ст. ст. 101 и 106 Устава железных дорог СССР, ст. 116 Кодекса торгового мореплавания СССР и ст. 56 Воздушного кодекса СССР) 1, является примером того внешнего сходства отдельных норм советского права и буржуазного права, которое в известной мере связано с использованием товарно-денежной формы диктатурой пролетариата, но которое вместе с тем и на первом этапе нэпа отнюдь не устраняло принципиального (качественного) различия между советским и буржуазным правом, обусловленного принципиальной противоположностью двух систем: социалистической и капиталистической». «Нам приходилось, — заканчивает свою мысль Венедиктов, — неоднократно подчеркивать, что внешне сходные постановления ГК получили в советском праве совершенно иное классовое содержание и применение» 2. Этот вывод, по нашему мнению, вне спора. Но где, в таком случае, основание для устранения из советского права понятия «случая» и «непреодолимой силы», если они, эти понятия, в СССР «имеют совсем иное классовое содержание и применение»? Согласно только что рассмотренной и разделяемой нами второй позиции А. В. Бенедиктова задача исследователя понятия «непреодолимой силы» состоит в том, чтобы показать это понятие как своеобразное и самобытное понятие советского социалистического права. В 1935 году А. В. Венедиктов держался той точки зрения, что пределом договорной ответственности по Гражданскому кодексу является не субъективный «случай», а «непреодолимая сила» — т. е. «случай объективный». А. В. Венедиктов писал: «для договорных отношений, регулируемых ГК, разграничение между тем и другим (т. е. между «случаем» и «квалифицированным случаем». — Б. А.) лишено практического значения, поскольку по не проводит различия между двумя видами «случая». Французская судебная практика также не испытывает нужды в этом различии. Большинство буржуазных французских юристов отвергает всякое значение деления «случая» на два вида, а некоторые отмечают лишь словесную разницу в выражениях, «force majeur» и «cas fortuit» (например, Л. и А.Мазо, Договорная и деликтная ответственность, изд. 3-е, 1939. т. II, §§ 1518, 1551—1562). 1 Ссылки сделаны А. В. Бенедиктовым на действовавшие в то время и отмененные позднее Устав железных дорог СССР 1927 г. и Воздушный кодекс СССР 1932 г. 2 Подчеркнуто мной. — Б. А. смыслу ст.ст. 118 и 121 ГК должника следовало бы до просрочки освобождать от ответственности и за случай в узком смысле и за непреодолимую силу, после же просрочки — признавать ответственным и за то и за другое». «Под общие формулы ст. 118 ГК... и ст. 121 одинаково должны были бы подпадать и невозможность исполнения, обусловленная случаем в узком смысле, и невозможность исполнения, обусловленная непреодолимой силой, если бы даже советское право вкладывало в это понятие какое-либо отличное от понятия случая (в узком слове 1) содержание» 2. Специальная задача настоящей работы не позволяет углубиться в вопрос об основаниях договорной ответственности. Однако необходимо все же показать, что вопрос о различии между «казусом» и «форс-мажором» в области договорных отношений снят у А. В. Бенедиктова здесь искусственно. А. В. Венедиктов исходил из того положения, что должник, не исполнивший своего обязательства по договору, всегда вместе с тем является и просрочившим должником 3. Известно, что должник, находящийся в просрочке, отвечает даже и за случайную невозможность исполнения обязательства. Следовательно, нет как будто и смысла в области договорной ответственности говорить о понятии «случая», поскольку неисправный должник не будет освобожден от ответственности, если даже и докажет, что он не виновен в неисполнении, что имел место «случай». Не трудно, однако, убедиться в том, что доказательство это — мнимое. Ведь прежде всего следовало еще доказать, что «просрочкой» в смысле ст. 121 ГК называется даже случайное опоздание должника, а не только виновное его опоздание. Но доказать этого нельзя. Как известно, в примечании к ст. 121 ГК сказано, что «просрочка не наступает, пока исполнение не может последовать вследствие обстоятельства, за которое должник не отвечает». Должник же, как не менее известно, не отвечает, «если докажет, что невозможность исполнения обусловлена обстоятельством, которого он не мог предотвратить». Это последнее правило содержится в ст. 118 ГК, смысл которой и надлежало разъяснить. Попытка раскрыть смысл общего правила об ответственности за неисполнение обязательства (правило ст. 118 ГК) через частное правило, касающееся одного из случаев неисполнения — просрочки (правило ст. 121 ГК),—оказалась неудавшейся. 1 Очевидная опечатка: имелось, конечно, в виду — «в узком смысле». 2 Там же, стр. 175. 3 Нужно сказать, что такое сочетание встречается часто, но далеко не всегда. Имущество кредитора может, например, погибнуть в хозяйстве должника задолго до срока возврата, обусловленного по договору. Небрежное хранение есть неисполнение договорного обязательства, но не просрочка. Произошло это потому, что частное правило ст. 121 ГК отсылает к общему правилу ст. 118, а не наоборот. Вопрос о границе ответственности по ст. 118 ГК (а значит, и по ст. 119 ГК) остался, таким образом, нерешенным в анализе А. В. Бенедиктова. Но тем самым остался недоказанным и конечный вывод, что разграничение «случая» и «непреодолимой силы» в нашем праве лишено практического значения. Сказанным не решается весь вопрос о принципах договорной ответственности в целом, не говоря уже о том, что источники нашего договорного права далеко не исчерпываются нормами Гражданского кодекса. Кроме того, нужно вскрыть значение особых правил ст. 119 ГК, особенностей вопроса о невозможности исполнения в денежном обязательстве и др. Однако и из сделанных замечаний можно извлечь небесполезный для нашей задачи вывод. Критика А. В. Бенедиктова вовсе не сняла вопроса о различии простого случая и квалифицированного случая даже в области договорных отношений. Мы подчеркиваем здесь «даже» потому, что в ст. 118 ГК (да и в ст. 119) закон не упоминает о «непреодолимой силе» и прямо не противопоставляет этого понятия понятию непредотвратимости для данного лица, как это имеет место в ст.ст. 403 и 404 ГК. Тем более нельзя отмахнуться от различия между случаем «простым» и случаем «квалифицированным» в теории и судебной практике в связи с гражданским правонарушением. Что касается самого понятия «непреодолимой силы», то А. В. Венедиктов совершенно правильно подчеркивает относительный характер его, отказываясь, однако, от какой-либо общей формулировки. А. В. Венедиктов пишет: «Относительность самого понятия непреодолимой силы... требует конкретного подхода суда к каждому отдельному явлению, воспрепятствовавшему исполнению договора, и оценки его как с точки зрения конкретных условий данного события, так и с точки зрения возможностей данного должника» 1. Думается, что правильная мысль об относительности понятия «квалифицированного случая» переродилась здесь неожиданно в положение, лишающее суд определенного критерия. Понятие «непреодолимой силы» в советском праве не поддалось раскрытию в труде А. В. Бенедиктова потому, что это несомненно казуальное понятие не было рассмотрено в свете марксистско-ленинского учения о причинной связи. Весьма тщательно изучив судебно-арбитражную практику 30-х годов, 1 А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности стр. 172—173, со ссылкой на цитированное нами выше определение ГКК Верховного суда РСФСР от 22 мая 1925 г. по делу ВСНХ с Синклеровскои разведывательной компанией. А. В. Венедиктов дал только юридическо-хозяйственные обобщения. Поставив перед собой вопрос в плане будущего законодательства, А. В. Венедиктов решил его несколько иначе, чем это вытекало из его предпосылок. В плане будущего законодательства А. В. Венедиктов дал два предложения: одно общее, другое—для специальных случаев. Общее решение таково: вполне достаточно формулировки Гражданского кодекса, в силу которой должник не отвечает за неисполнение, если помешали обстоятельства, которых должник не мог предотвратить. «Включение в закон ссылки на «стихийные бедствия» вообще или на наводнение, в частности, — пишет Венедиктов, — немного прибавит к общей директиве закона о возможности освобождения неисправного контрагента от ответственности лишь по специальному постановлению арбитража или суда, если последний признает, что вредоносные последствия того или иного события не могли быть предотвращены им, несмотря на использование всех имевшихся у него, как хозрасчетного предприятия, возможностей» 1. Итак, здесь дано известное, при том абстрактное определение обстоятельства, которое должно освободить должника от ответственности. Правда, вряд ли это определение может быть пригодно для практики, не говоря уже о том, что в нем не дано разграничения между субъективными и объективными основаниями освобождения от ответственности. Едва ли хозорган может быть освобожден от ответственности за неисполнение договора (и тем более за вред, причиненный вне договорных отношений), если докажет, что ему, например, не было выделено достаточных оборотных средств, а имевшиеся возможности (в пределах своих средств) он использовал для предотвращения вредоносных случаев. Освобождение от ответственности при таких условиях оказалось бы в противоречии с основными принципами советского социалистического права. Реализация предложения А. В. Бенедиктова означала бы резкое сужение ответственности владельцев «источников повышенной опасности», поскольку строгие правила ст. 404 ГК были бы упразднены и каждый хозорган мог бы доказывать, что у него «не было средств» для предотвращения несчастного случая (на производстве, на транспорте и т. п.), что затраты, необходимые для оздоровления производства, вывели бы предприятие из положения хозрасчетной безубыточности и т. п. Что касается договорной ответственности, то пределы ее определяются не только «хозрасчетными возможностями», но и плановыми заданиями. Последние, конечно, исходят из хозрасчетных возможностей, но не тождественны с ними. Плановое задание 1 А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, 1935, стр. 178. Подчеркнуто мной.—Б. А. есть нормативный акт, предрешающий договорное обязательство. И если хозорган, не выполняя договора, тем самым не выполнил плановой нормы, он не может быть освобожден от ответственности в плоскости гражданского права по специальному решению суда или арбитража. Доказательство несоответствия плановой нормы «хозрасчетным возможностям» не может быть допущено в суде или арбитраже, — это было бы равносильно отмене административного планового акта в судебном или в арбитражном порядке. Плановая норма может быть отменена только в том порядке, в каком она возникла, — в порядке акта управления. Вот почему предложение, сделанное А. В. Бенедиктовым для общего случая, не удовлетворяет нас ни в области внедоговорной, ни в области договорной ответственности. Последнее тем более, что в нем вовсе не учтены такие важные правоотношения, как договоры между социалистическими организациями и гражданами, не учтены также и договоры, заключаемые между гражданами. А. В. Венедиктов выдвинул, однако, и специальное предложение для правоотношений, связанных с эксплуатацией железнодорожных предприятий и пароходств. А. В. Венедиктов считает, что «установленный законом перечень оснований освобождения от ответственности должен быть конкретным перечнем важнейших препятствий к исполнению договоров, а не абстрактной отсылкой к непреодолимой силе» 1. С нашей точки зрения, и с этим предложением едва ли можно согласиться. Прежде всего, какой перечень «препятствий к исполнению договора» предлагается: примерный или исчерпывающий? Если этот перечень только примерный, то совершенно очевидно, что за ним, хотя и скрыто, лежит все же общее, принципиальное, т. е. абстрактное основание, по которому признано возможным освобождать от ответственности транспортное предприятие в таких-то, например, и в им подобных случаях. Если так, то понятие непреодолимой силы окажется выраженным в законе только иллюстрирующими его примерами. Наш законодатель весьма часто поясняет свои правила примерами, перечнями случаев, в которых правило должно находить себе применение. Поэтому и сложнейшие правила в изложении нашего законодателя доступны весьма широкому кругу лиц. Но примерный перечень случаев не заменяет собой общего правила, общего понятия. Поэтому и в ст. 404 ГК ряду примеров предпослано обобщающее понятие — «источник повышенной опасности для окружающих». Следовательно, нельзя ограничиться примерным перечнем, не дав его стержневой идеи. 1 А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, 1935, стр. 179. Подчеркнуто мной.—Б. А. Тем более неприемлемо предложение «исчерпывающего перечня» случаев «непреодолимой силы». Крохоборческое, казуистическое решение правовых вопросов свойственно буржуазному прецедентному праву (англо-американскому), было свойственно также юнкерскому помещичьему праву (прусский «Ландрехт» с его 17000 параграфов), но совершенно чуждо нашему праву. Советское социалистическое право проникнуто широкими общими идеями, покоится на принципиальных позициях, дает гибкие общие решения. Поэтому именно гражданские кодексы наших союзных республик в четыре раза меньше по объему, чем самые немногословные буржуазные кодексы. Можно, конечно, сделать и исчерпывающий перечень случаев освобождения перевозчика от ответственности лаконически кратким. Можно ограничиться всего двумя-тремя конкретными случаями. Такой исчерпывающий перечень нельзя будет упрекнуть в громоздкости. Но тогда обнаружится еще больший внутренний недостаток, который ни в какое сравнение с внешним недостатком, с громоздкостью поставить нельзя. Окажется, например, что железная дорога освобождается от ответственности, если груз при перевозке погиб от действия землетрясения, но не освобождается в случае наводнения. Прибавив и этот последний случай, улучшения все же не достигнем, так как всегда найдется еще третий, аналогичный, но не предусмотренный случай, исключать который было бы беспринципно, но включить который позабыли, и т. д. Казуистическое решение всегда приводит к подобным положениям. Это отлично известно советскому законодателю, и потому он избегает казуистических решений. Мы не опасаемся упрека в непоследовательности ввиду того, что в вопросе об установлении повышенной внедоговорной ответственности (см. гл.1) высказались за установление точного, исчерпывающего перечня случаев такой ответственности. Прежде всего, когда речь идет о повышении ответственности, для того чтобы воздействовать на волю владельцев «источников повышенной опасности», необходимо для достижения цели общего предупреждения заранее уведомить соответствующих лиц об особом правовом режиме, который на них распространяется. При наличии только примерного перечня известная часть таких лиц будет в неведении, подлежат ли они общим правилам о гражданской внедоговорной ответственности или на них распространяются специальные правила ст. 404 ГК. Поскольку дело идет об изъятии, о специальном законе, необходимо пожелать установления точной границы изъятия. Кроме того, упомянутое в законе обобщающее понятие — «источник повышенной опасности» — не отличается необходимой ясностью, а замена его другим обобщением затруднительна (см. гл. вторую, п. I). По понятным соображениям дело обстоит иначе, когда речь идет о «непреодолимой силе» как об обстоятельстве, освобождающем правонарушителя от обязанности возмещав вред. Соображения об общем предупреждении здесь, разумеется, выпадают. Наконец, отказываясь от примерного и от исчерпывающего перечня случаев, относимых к «непреодолимой силе», мы предлагаем дать определение ее в законе как объективно случайного обстоятельства. VI Следующей попыткой раскрыть понятие «непреодолимой силы» в нашем праве была теория покойного проф. М. М. Агаркова, изложенная им в 1938 году в учебнике «Гражданское право» 1. Руководствуясь недвусмысленным текстом Гражданского кодекса, М. М. Агарков правильно отвергал смешение простого и квалифицированного случая в одно понятие и пытался провести между ними теоретически обоснованную границу. «Случай освобождает от ответственности по ст. 403 ГК, — писал М. М. Агарков, — ст. 404 ГК повышает ответственность по сравнению со ст. 403 ГК. Поэтому непреодолимая сила должна рассматриваться как квалифицированный случай, т. е. как случай, обладающий конкретными специальными признаками». Однако разграничение двух видов случая, предложенное М. М. Агарковым, едва ли можно признать удовлетворительным и соответствующим линии, проводимой нашей судебной практикой. Совершенно справедливо отбрасывая для нашего гражданского права буржуазную «объективную» теорию «непреодолимой силы», М. М. Агарков ограничился в сущности только догматическим анализом ее недостатков. М. М. Агарков заявляет, что «объективная» теория «непреодолимой силы» «делает излишним понятие непреодолимой силы». К этому выводу М. М. Агарков приходит по следующим соображениям: «Поскольку ответственность по ст. 404 ГК имеет место лишь тогда, когда вред причинен источником повышенной опасности, незачем добавлять еще указание на внешний случай, как на основание освобождения от ответственности, так как совершенно очевидно, что если вред причинен случаем внешним в отношении сферы деятельности предприятия, то он не может быть тем самым причинен источником повышенной опасности». Буржуазно-правовая «объективная теория» «непреодолимой силы», предложенная в свое время Экснером и затем повторявшаяся многими другими юристами с бесконечными поправками и оговорками, порочна по самой своей природе. Согласно этой «теории» под «непреодолимой силой» нужно понимать некоторые явления природы, которые по их внешнему характеру и грандиозности являются неодолимыми препятствиями для ограниченных сил и возможностей человека. Неодолимость определенных 1 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, под ред. Я. Ф. Миколенко и П. Е. Орловского, 1938, ч. II, стр. 404. естественных явлений выводится из их неизменных якобы сущностей, которые (сущности) и сопоставляются с также неизменными «слабыми силами человека». Уже это показывает, что «объективная теория», поддерживаемая многими буржуазными юристами, покоится на ложных предпосылках идеалистической метафизики. Не вызывает, в частности, сомнения, что «учение» об имманентных сущностях, об ограниченности человека в познании законов природы и в достижении господства над природой заимствовано из арсенала кантианства и неокантианства. Эти философские «школы», как известно, спешили воздвигнуть пределы и барьеры для человеческих дерзаний, дабы оградить благонамеренных немецких бюргеров от «крайностей» и «ужасов» французской революции. Буржуазные же юристы непрочь были те же барьеры приспособить в качестве незыблемых «естественных» границ ответственности того же бюргера в области гражданского права. Где ранее освобождали коммерсанта от ответственности, ссылаясь на «волю божию» 1, коей не может противиться даже сам всесильный кредитор, там теперь столь же успешно стали ссылаться на якобы незыблемое метафизическое понятие неодолимости. Нельзя, далее, не заметить, что «объективная теория» по своему существу враждебна правильному учению о причинной связи: она отвергает представление о возможной множественности причин какого-либо явления. «Объективная теория» молчаливо предполагает, что причина всякого вреда, всякое препятствие, становящееся на пути деятельности человека, всегда есть либо внешняя причина (тогда это «непреодолимая сила»), либо внутренняя причина (тогда это не может быть «непреодолимой силой»). Третьему положению нет якобы места. Не может быть якобы такого положения, при котором одни причинные факторы вреда лежат вне предприятия, а другие — принадлежат к тому кругу, который именуют «спецификой предприятия». Снизойдя до спора со сторонниками буржуазной «объективной» теории, так сказать, на равной ноге, М. М. Агарков, сам того не замечая, воспринял ложный тезис об обязательной единичности причины. Ведь М. М. Агарков отверг учение о «внешнем случае» не по его философской неграмотности, а только ввиду логического несоответствия его объему понятий, данных в законе. По мнению М. М. Агаркова, «непреодолимая сила» не может в нашем праве рассматриваться как «внешний случай» только потому, что если перед нами случай действительно внешний (для предприятия), то нет и речи о причинении вреда внутренним для предприятия «источником повышенной опасности», а значит, нет и вообще речи о применении ст. 404 ГК. 1 Термин act of God до сих пор в ходу у буржуазных английских юристов. Так мог бы рассуждать только защитник «теории» единичных причин, ненаучность которой не требует особого доказательства 1. Применение марксистско-ленинского диалектического метода не позволило бы свести критику буржуазной «теории» с принципиальной позиции в плоскость скучной контроверзы догматиков. После сказанного не удивительно, что М. М. Агаркову не удалось даже близко подойти к правильному решению проблемы «непреодолимой силы» в советском гражданском праве. Отвергнув, но не уничтожив буржуазную объективную «теорию», М. М. Агарков попытался найти раскрытие понятия «непреодолимой силы», даваемого Гражданским кодексом, в «субъективной теории», которая, однако, является не менее буржуазной, чем отвергнутая только что «объективная теория». После исследования А. В. Бенедиктова, которое еще в 1935 году раскрыло самобытность понятия «непреодолимой силы» в советском праве, перенос к нам буржуазной «субъективной теории» представлялся неожиданным шагом назад. «Субъективная теория непреодолимой силы», предложенная в свое время немецким юристом Гольдшмидтом, имеет хождение в буржуазной юриспруденции во множестве вариантов. Нужно заметить, что «субъективная теория» больше пришлась ко двору буржуазным юристам, буржуазным судам, чем теория «объективная». Эта большая популярность «субъективной теории» объясняется, невидимому, ее большей расплывчатостью. «Субъективная теория» дает значительно больший простор классовой маневренности буржуазных судов, чем грубоватая «объективная теория» с ее застывшим в своих границах «внешним случаем», «событием необычайной силы» и т. п. С точки зрения «субъективной теории», «непреодолимая сила» — это граница ответственности, проведенная по мерке «самого осмотрительного человека», в то время как «простой случай» («казус») проводит границу ответственности по мерке «нормального среднего человека». Требование заботливости при ответственности по формуле «вплоть до непреодолимой силы» с точки зрения «субъективной теории» повышается до пределов сверхчеловеческих, но зато можно констатировать, что и в этом случае ответственность покоится якобы на начале вины. Правда, понятие вины здесь настолько расширено, растянуто, что даже словоохотливые буржуазные юристы затрудняются дать внятную формулировку «упречности виновника», допустившего такого рода утонченное упущение. Словом, перед нами не вина, а фикция вины (вымысел вины). 1 Мы имеем в виду взгляды, отрицающие возможность нескольких причин одного результата. Разумеется, что возможны и такие результаты, которые имеют лишь одну причину, все же прочие обстоятельства должны быть признаны только условиями. Не в том состояла цель создания здесь фикции вины, чтобы все случаи ответственности во что бы то ни стало пристроить под сень начала вины и тем достичь законченности юридической конструкции. Цель состояла в достижении наибольшего удобства для буржуазного суда при применении нормы о «непреодолимой силе» в классовых интересах. Если формулировка «утолченной вины» не поддается усилиям ученых юристов, то не очевидно ли, что буржуазный суд под прикрытием ссылок на «непреодолимую силу», нисколько не стесняясь, может вынести любое классово-выгодное решение. Этого обстоятельства, этой специфической направленности буржуазной «субъективной теории» «непреодолимой силы» не мог не учитывать и сам М. М. Агарков. Поэтому в учебнике «Гражданское право» (изд. 1938 года) М. М. Агарков придал «субъективной теории» необычную для нее формулировку. «Непреодолимой силой, — пишет Агарков, — следует считать такое событие, которое не может быть предотвращено никакими возможными мерами». Вслед за этим М. М. Агарков прямо солидаризируется с «субъективной теорией». Но что тогда означает загадочное выражение — событие, не отвратимое «никакими возможными мерам и»? Двусмысленность такого определения неотвратимости была замечена вскоре после выхода учебника в свет 1. Если «никакими возможными мерами» означает — никакими технически возможными мерами, то понятие квалифицированного случая становится необычайно узким. Не считаясь с экономической стороной дела, технически можно осуществить беспредельно многое вплоть до ограждения решетками железнодорожного полотна на всем его протяжении и т. д. Однако есть все же такие явления, которые и в самом деле никакими мерами устранить не удается, даже если эти меры понимать как технические мероприятия, без учета размера их финансирования — таков, например, весенний разлив рек. И тем не менее толкование «непреодолимой силы» в нашей судебной практике вовсе не укладывается в определение М. М. Агаркова. «Весенний разлив вод нельзя рассматривать, как стихийное явление. Ответчик был обязан с учетом разлива реки обеспечить выполнение плана», — писала Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР по одному делу 2. Суть вопроса о «непреодолимой силе», значит, не просто в технической возможности или невозможности устранить 1 См. рецензию А. В. Бенедиктова и В. Райхера в журнале «Советское государство и право» 1939 г. № 4, стр. 75. 2 Определение от 9 апреля 1943 г. по иску управления речного пароходства к архангельской областной конторе «Заготзерно» — Сборник постановлений Пленума и определений судебных коллегий Верховного суда СССР за 1943 г., М., 1948, стр. 221—222. данное явление, а в чем-то другом, что улавливается судебной практикой, но не раскрыто еще в теории нашего гражданского права. Напротив, если речь идет только о мерах, экономически возможных для данного предприятия или лица, то область «непреодолимой силы» существенно и неосновательно расширяется. Очень многое, даже необходимое по действующим правилам техники безопасности, может оказаться за пределами наличных экономических возможностей транспортного предприятия, держателя животного и т. д. Однако невыполнение мероприятий, установленных правилами техники безопасности, всегда влечет за собой ответственность предприятия за вред, причиненный, например, действием машины, не огражденной надлежащим образом. Судебные органы в таких случаях не входят в обсуждение вопроса о том, возможно ли было экономически для данного предприятия провести указанные мероприятия, предписанные законом. Обвал в шахте возможно технически устранить в большинстве случаев, устроив подземные тюбинги вместо обычных креплений. Однако экономически это невозможно, поэтому ограничиваются креплениями шахт. Последние имеют достаточную крепость в обычных условиях, но не способны выдержать некоторых исключительных по своей силе напряжений в земной коре. Тем не менее судебная практика не считает обвал в шахте «квалифицированным случаем», «действием непреодолимой силы» 1. Порча железнодорожного пути не признается судами за действие «непреодолимой силы», хотя для железной дороги экономически невозможно обеспечить наблюдение за железнодорожным полотном на всем протяжении без всяких перерывов во времени 2. Любопытно решение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР, относящееся к 1946 году, которое приводит Т. Б. Маль-цман. В решении этом говорится: «Добыча угля в шахтах дело не новое, изучено или должно быть изучено в совершенстве, и там, где работа угрожает здоровью и жизни рабочего, не может быть непредвиденного случая, кроме случаев, происшедших от внешних причин». Все эти высказывания наших высших судебных органов показывают, что в нашем праве «непреодолимая сила» не может рассматриваться ни с точки зрения «субъективной теории» в обычной формулировке, ни в том ее варианте, который был предложен М. М. Агарковым. 1 См., например, определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР 1949 г. по иску Б. 2 См. определение ГКК Верховного суда РСФСР по делу Нарижного и по делу Лейтмана — Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой М., 1927, стр. 97—100. Очевидно, что экономический момент с его субъективной возможностью данного лица не вяжется с объективным критерием «внешней причины», о которой пишет Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР. Невозможность согласования любого варианта «субъективной теории» со смыслом советского закона о «непреодолимой силе» и с нашей судебной практикой выясняется еще более, когда мы изучаем, например, применение Устава железных дорог СССР. В том же учебнике «Гражданское право» (изд. 1938 года) в разделе о договоре перевозки утверждается, что под «непреодолимой силой» и в этом случае следует понимать то же самое, что и в Гражданском кодексе 1. Но как согласовать это правильное само по себе представление о «непреодолимой силе», как о едином в советском праве понятии, с объективной трактовкой «непреодолимой силы» в Уставе железных дорог СССР (п. «а» ст. 68 — «стихийное явление») и одновременно — с «субъективной теорией» квалифицированного случая, поддерживаемой М. М. Агарковым? В учебнике «Гражданское право» (изд. 1944 года) М. М. Агарков попытался освободить от недостатков свое учение о «непреодолимой силе». На этот раз М. М. Агарков отбросил обе буржуазные теории «непреодолимой силы» — и так называемую «объективную» и так называемую «субъективную»2. Впрочем, критика «объективной теории», данная в 1944 году, является почти дословным повторением соображений, высказанных М. М. Агарковым ранее. Критика же «субъективной» теории и составляет то новое, что М. М. Агарков внес в 1944 году в раздел о «непреодолимой силе». Вместе с буржуазной «субъективной теорией» М. М. Агаркову пришлось подвергнуть пересмотру и свой собственный взгляд на понятие «непреодолимой силы», высказанный в 1938 году. «С точки зрения этой теории («субъективной». — Б. А.), — писал М. М. Агарков в 1944 году, — нельзя отличить непреодолимую силу от простого случая. Применение этой теории к ст. 404 приведет к отождествлению ответственности по этой статье с ответственностью по ст. 403. Между тем совершенно очевидно, что ст. 404 устанавливает ответственность без вины». Каково же понятие «непреодолимой силы», которое Агарков предложил теперь, после сдачи в архив обеих буржуазных теорий? Налицо, оказывается, снова прежняя формулировка: «Непреодолимая сила», — повторяет М. М. Агарков, — это такое событие, которое не может быть предотвращено никакими мерами». Но в 1944 году М. М. Агарков пытается рассеять сомнения, которые были высказаны в литературе по поводу этого определения. 1 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, 1938, ч. II, гл. 29 (написана К. К. Яичковым), стр. 236. 2 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, т. I, 1944, под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, стр. 339—341. «Для непреодолимой силы, — уточняет теперь М. М. Агарков, — характерна невозможность предотвратить событие, существующая не для данного лица, а в данном обществе вообще» 1. Значит, дело идет теперь не об экономической, а о технической неотвратимости. Значит, учитывать следует не конкретные силы и возможности данного лица, а абстрактные технические возможности «в данном обществе вообще». Улучшение, которое достигнуто в новом изложении, только кажущееся. В самом деле, о каких возможностях (технических) идет речь — о реализованных уже в СССР технических возможностях или о теоретических возможностях, которые мыслимы, но нигде в нашей стране пока еще не осуществлены? Этот последний вариант выглядит, как теория, совсем оторванная от жизни. Проще было бы прямо сказать, что понятие «непреодолимой силы» как особого обстоятельства, освобождающего от ответственности за пределами опровержения вины, изгоняется из нашего права. В самом деле: техническая культура в СССР достигла таких высот, что нет, кажется, такой опасности, ликвидацию которой нельзя было бы технически грамотно запроектировать. Технически, например, не исключен снос всех построек старого дореволюционного типа в сейсмически опасных зонах с заменой этих построек строениями, специально рассчитанными на устойчивость в случае колебаний земной коры. Иначе будет обстоять дело, если сравнение проводить с существующими нашими предприятиями, наиболее совершенными в техническом отношении. Тогда придется, например, для всякой железной дороги признавать неотвратимость только там, где неотвратимость существовала бы и на первом по совершенству в СССР и во всем мире Московском метрополитене. Хотя несообразность такой мерки была бы очевидна, но все же понятие «непреодолимой силы» нашло бы себе некоторое, — весьма, впрочем, узкое, — применение. Железная дорога никогда не смогла бы сослаться на удар молнии, как на действие «непреодолимой силы», поскольку такой удар не страшен подземному метрополитену, но землетрясение — и, пожалуй, только оно одно— могло бы служить примером конструированного М. М. Агарковым «квалифицированного случая». Из дальнейшего изложения видно, что М. М. Агарков склонялся именно ко второму толкованию своего определения. Но в таком случае нельзя не видеть, что новая конструкция, хотя и в завуалированном виде, сохраняет основные черты «субъективной» теории. За масштаб, по которому определяется наличие или отсутствие квалифицированного случая в обновленной конструкции М. М. Агаркова, принято лучшее предприятие данного рода, скажем, лучшая железная дорога. С этим образцом сравниваются 1 Подчеркнуто мной. — Б. А. условия и обстановка всех других предприятий. Если нечто вредоносное произошло на каком-либо предприятии, а условия, на нем существующие, хуже, чем на образцовом предприятии, то ссылка на «непреодолимую силу» отбрасывается. В конкретных условиях вред был не устраним, но он был бы устраним на образцовом предприятии. Очевидно, что за всем этим рассуждением скрыто представление об утонченной вине в создании или в сохранении недолжной обстановки. Упречность предприятия состоит якобы в том, что предприятие это не достигло того уровня, какого достигли лучшие предприятия данного рода. Если так, то никакого улучшения в учение о «непреодолимой силе» не введено. Взгляды М. М. Агаркова, высказанные в 1944 году, оказываются такими же далекими от потребностей практики, как прежние высказывания по этому вопросу. В связи с институтом давности (ст. 48 ГК) М. М. Агарков 1 иллюстрирует «непреодолимую силу» примером: «вследствие землетрясения было прервано сообщение, и иск не мог быть предъявлен». Нельзя не заметить, что этот пример вовсе не иллюстрирует стоящего над ним тезиса: «Под непреодолимой силой следует понимать лишь такие обстоятельства, которые не могли быть предотвращены никакими возможными мерами». Бесспорно: землетрясения предотвратить нельзя, нельзя его ликвидировать. Но можно ли во время землетрясения восстановить прерванную связь, например, воспользовавшись самолетом? Несомненно, технически это возможно. Более того, всякий раз, когда землетрясения у нас в СССР прерывали связь, авиация немедленно и очень успешно заменяла иные способы сообщения и связи. Пример на случай действия «непреодолимой силы» оказался примером на случай отсутствия вины (казуса). В известной мере и самому М. М. Агаркову было ясно, что в его учении «казус» и «квалифицированный случай» смешиваются. Недаром он заметил: «непреодолимая сила» не может быть отграничена от простого случая совершенно точными признаками... Суд должен в конечном счете руководствоваться критериями, полученными из жизненного опыта и проверенными практикой». В обширной статье «К вопросу о договорной ответственности», увидевшей свет в 1945 году 2, М. М. Агарков вместо формулы «неотвратимости никакими возможными мерами» дает новую формулу «непреодолимой силы». М. М. Агарков пишет: «Устанавливая невозможность какими бы то ни было мерами предотвратить наступление определенного события, судья должен учесть состояние техники и хозяйства в данный период времени» 3. 1 «Гражданское право», учебник для юридических вузов, т. I, 1944, стр. 112. 2 «Вопросы советского гражданского права», изд. Академии наук СССР, 1945, стр. 114—155. 3 Там же, стр. 122. Если нужно учитывать только хозяйство, т. е. внедренную в хозяйство технику, то какова же цель учета еще не реализованных возможностей? Очевидно, что первый критерий устраняет второй. Если считать «непреодолимой силой» только то, что вообще технически нельзя устранить, то круг «непреодолимости» необычайно сузится; напротив, если допускать признание «непреодолимости» там, где на практике, в хозяйстве события данного рода еще не начали предотвращать известным науке способом, то круг «непреодолимости» значительно расширится. Хотя М. М. Агарков снова заявил, что подразделение теорий «непреодолимой» силы на «субъективные» и «объективные» само по себе ничего не дает для уяснения существа вопроса 1, — его собственный взгляд на понятие «непреодолимой силы» (также и в формулировке 1945 года) нужно квалифицировать как вариант субъективной теории «непреодолимой силы». Мало того, это определение «непреодолимой силы» приводит нас снова к выводу, что «непреодолимая сила» в интерпретации М. М. Агаркова есть предел требований, которые можно предъявить к гражданину или к предприятию в конкретных условиях времени и места. Иными словами, доказанная «непреодолимая сила» оказывается освобождением от обвинения в нерадивости, в отсталости в сравнении с некоторым уровнем техники. «Непреодолимая сила» в субъективном понимании ее М. М. Агарковым становится прямо антиподом так называемой сублимированной вины, особо утонченной упречности. Упрек, который М. М. Агарков бросил «субъективной теории» (не смешивайте случай — невиновность — с «непреодолимой силой»), возвратился к самому упрекавшему. Возвратился потому, что М. М. Агарков только внешне, только догматически отгородился от буржуазной «субъективной» теории «непреодолимой силы». VII Т. Б. Мальцман дает определение «непреодолимой силы» путем сочетания двух признаков. Под непреодолимой силой как обстоятельством, освобождающем от ответственности, Т. Б. Мальцман имеет в виду сочетание двух элементов в тесной, неразрывной связи, а именно, внешнего события, которое является непредотвратимым, и той специфической опасности, которая характерна для данного источника повышенной опасности». Т. Б. Мальцман указывает, что непреодолимая сила — это постороннее для данной 1 На это указывал Т. М. Яблочков еще в 1911 году, критикуя классификацию теорий «непреодолимой силы» в сочинениях немецких буржуазных юристов (см. статью «Понятие непреодолимой силы в гражданском праве» в «Юридических записках Демидовского лицея» 1911 г., вып. 11/111 (У111/1Х), стр. 272). деятельности событие, которое так воздействует на эту деятельность, что проявляется ее специфическая опасность 1. Несмотря на то, что эта формулировка, по нашему мнению, не свободна от недостатков, нужно прежде всего подчеркнуть ее несомненные преимущества перед всеми формулировками, ранее нами рассмотренными. Достоинство формулировки, данной Т. Б. Мальцман, мы видим прежде всего в строго объективном характере, который придается «непреодолимой силе» в отличие от субъективного характера простого случая («казуса»). Хотя анализ причинного отношения в случае «непреодолимой силы» у Т. Б. Мальцман не дан в развернутом виде, но по существу вопрос о «непреодолимой силе» получает у нее в цитированном месте целостное решение с объективной позиции, не имеющей ничего общего с буржуазной «объективной теорией». К сожалению, это достоинство в известной мере утрачивается, когда Т. Б. Мальцман подходит вплотную к вопросу о соотношении между простым и квалифицированным случаем. Оказывается, что случай — это родовое понятие, а квалифицированный случай имеет тот специфический видовой признак, что он не может быть отвращен никакими мерами. Под «непреодолимой силой» Т. Б. Мальцман понимает непредотвратимое никакими мерами событие, хотя и постороннее «источнику повышенной опасности», но такое, которое своим воздействием на этот источник вызвало проявление тех свойств, которые характеризуют его опасность для окружающих и привело к причинению вреда. Таким образом, взгляды Т. Б. Мальцман приближаются здесь к рассмотренному выше учению М. М. Агаркова, который различал простой случай от квалифицированного по моменту преодолимости, причем вкладывал в понятие преодолимости субъективное содержание. VIII В 1948 году вопросы о случае и о «непреодолимой силе» затронул О.С.Иоффе 2. Этот автор исходит из предпосылки, что «гражданско-правовой случай не лежит вне пределов случая в философском смысле, а есть лишь специфическая разновидность последнего, причем специфика гражданско-правового случая состоит в том, что им охватываются только такие события, одной из причин которых явились действия человека, и что при его оценке особое значение придается субъективному отношению лица к наступившим объективным последствиям. Гражданско-правовой случай 1 Научная сессия аспирантов ВИЮН 26—27 июня 1947 г. Тезисы докладов, М., 1947. 2 О. С. Иоффе, О некоторых вопросах науки гражданского права, «Вестник Ленинградского университета» 1948 г. № 3, стр. 90—94. может рассматриваться поэтому и как случай в философском смысле, с учетом субъективного отношения к нему лица, действия которого подлежат гражданско-правовой квалификации» 1. О. С. Иоффе последовательно проводит эту точку зрения в отношении к понятию «непреодолимой силы», но с этой точкой зрения, по нашему мнению, согласиться нельзя. О. С. Иоффе определяет гражданско-правовой случай, подобно большинству советских цивилистов, как субъективную непредвидимость события. «Случайными, — пишет О. С. Иоффе, — признаются лишь такие непредотвратимые для причинителя обстоятельства, о возможности наступления которых он не знал и не должен был знать» 2. Таким образом, случай в смысле гражданского права и с точки зрения О. С. Иоффе — это субъективное понятие. «В гражданском праве, — пишет О. С. Иоффе, — виновное отграничивается от случайного, как познанное от непознанного..., только не познанное случайно» 3. Между тем марксистско-ленинская философия отвергает сведение случайности к субъективной непознанности. Это понимание свойственно механистическому материализму. Диалектический материализм учит, что случай существует или не существует независимо от того, что человек не познал последствий своего действия. Случай в смысле марксистско-ленинской философии — понятие объективное, а не субъективное. О. С. Иоффе из этого положения как будто и исходит, говоря что с точки зрения философской случай — это «объективное явление, а не результат простого заблуждения». Но случай гражданско-правовой (казус) бывает налицо не в тех положениях, когда вредоносные последствия объективно-случайны, но именно в тех, когда последствия лишь субъективно-случайны, а объективно необходимы. Это происходит тогда, когда причинивший вред не мог в данной обстановке предвидеть наступления этих объективно-необходимых последствий. Следовательно, «казус» может быть налицо, когда с точки зрения философской нельзя говорить о причинно-случайном последствии. Но отсюда неизбежен вывод: понятие случая в философском смысле этого слова не есть родовое понятие в отношении к невиновному причинению вреда (т. е. к «случаю» гражданского права — «казусу»). Поэтому и нельзя присоединиться к мнению О. С. Иоффе, что гражданско-правовой случай («казус») — это разновидность более широкого понятия философского случая: вид всегда должен умещаться в понятии своего рода. 1 О. С. Иоффе, О некоторых вопросах науки гражданского права» «Вестник Ленинградского университета» 1948 г.. № 3, стр. 93. 2 Там же, стр. 92. 3 Т а м же. Поскольку в своей интересной статье О. С. Иоффе затронул такие принципиальные вопросы теории гражданского права, как элементы правоотношения, причинная связь, случай и, наконец, система гражданского права, он мог только вскользь остановиться на проблеме «непреодолимой силы», перейдя к ней от изложения своих взглядов на случай. Решения вопроса о понятии «непреодолимой силы» по действующему праву О. С. Иоффе, к сожалению, не дал, сделав лишь предложение устранить деление обстоятельств, освобождающих от ответственности, на «случай» и «непреодолимую силу». Примыкая в этом отношении ко взглядам, высказанным в 1935 году А. В. Бенедиктовым, Иоффе не затронул такого большого материала, как автор «Договорной дисциплины». Поэтому выводы у О. С. Иоффе не отражают многообразия жизни и законодательства. Отбросив субъективную и объективную теории «непреодолимой силы» как неудовлетворительные, О. С. Иоффе пишет, что «гражданско-правовое деление случаев на две их разновидности нельзя также ни обосновать, ни тем более оправдать при помощи философской аргументации...» 1. Уже А. В. Венедиктов и другие после него высказывавшиеся авторы привели доказательства тому, что судебная и арбитражная практика осмыслила у нас специфику того, что закон называет «непреодолимой силой». Теория гражданского права, конечно, отстает в этом отношении. Попытка О. С. Иоффе отказаться от философского обоснования «непреодолимой силы» как объективного случая представляется нам необоснованной. Конечно, слив сначала воедино субъективный случай («казус») с объективным случаем в философском смысле, О. С. Иоффе потом был лишен возможности найти место «непреодолимой силе» в плане философских категорий. Предлагая устранить в советском гражданском праве «деление случаев на две их разновидности», О. С. Иоффе все же признает целесообразным сохранить за судом «право предъявлять повышенные требования предусмотрительности к лицам, деятельность которых связана с «источником повышенной опасности» 2. Одним из доводов к устранению существующего в нашем законе различия между «случаем» и «непреодолимой силой», по мнению О. С. Иоффе, является отсутствие в теории критерия для различения этих факторов, освобождающих от ответственности за причинение вреда. Нельзя не согласиться с тем, что теория нашего гражданского права заслуживает упрека в этом отношении. Единомыслия в этом вопросе пока еще нет. Однако едва ли можно признать удовлетворительным предлагаемое О. С. Иоффе различие между 1 О. С. Иоффе, О некоторых вопросах науки гражданского права, «Вестник Ленинградского университета» 1948 г. № 3, стр. 94. 2 Там же. «должной предусмотрительностью» и «повышенной предусмотрительностью». Представление о повышенной предусмотрительности сопряжено, как известно, с понятием «утонченной вины». Появление этого понятия в советском гражданском праве, с нашей точки зрения, нельзя оправдать (см. гл. I). § 3. Теория «непреодолимой силы» в свете советской судебной практики В предыдущих параграфах, один из которых был посвящен обзору советского законодательства (§ 1), а другой—обзору нашей гражданско-правовой литературы (§ 2), нам постоянно приходилось останавливаться на суждениях судебных и арбитражных органов по вопросу о смысле и значении понятия «непреодолимая сила». Теперь необходимо обобщить эти суждения судебной и арбитражной практики, т. е. дать на основе материала советской судебной и арбитражной практики целостную характеристику понятия «непреодолимой силы» или — иными словами — дать теорию «непреодолимой силы» в советском праве. Обобщение практики, претендующее на теоретическое значение, должно выйти за пределы того, что можно назвать сводкой судебной практики. Нельзя пожаловаться на то, что вопрос о «непреодолимой силе» является редким гостем на страницах судебных и арбитражных решений. Просмотрев сотни дел по искам о возмещении внедоговорного вреда, можно даже утверждать, что ссылки на действие «непреодолимой силы», обсуждение вопроса о «непреодолимой силе» встречаются достаточно часто. Однако едва ли на сотню случаев, в которых судебные арбитражные органы ставили вопрос о «непреодолимой силе», приходится даже одно дело, по которому известное событие было в решении признано «непреодолимой силой». Редкость таких случаев настолько заметна, что можно, пожалуй, сказать: в поле зрения судебных органов попадает значительно чаще не сама «непреодолимая сила», а ее тень. Можно привести много суждений судебных и арбитражных органов, объясняющих, что такое-то и такое-то событие нельзя признать «непреодолимой силой» и почему нельзя признать. Положительные же формулировки понятия «непреодолимой силы» встречаются лишь в виде редкого исключения. Поэтому вывод о понятии «непреодолимой силы» в смысле, придаваемом ему нашей судебной практикой, приходится строить в значительной мере по негативному его отражению. Это связано, разумеется, с известными трудностями. Частно-отрицательные суждения о «непреодолимой силе» в решениях судов и арбитражей по конкретным делам можно лишь с большими предосторожностями преобразовать в общеутвердительные формулировки. Нельзя упускать из виду, что суд или арбитраж, когда он отвергает за определенным событием значение «непре- одолимой силы», всегда учитывает всю конкретную обстановку данного дела и в своих формулировках в первую очередь заботится о главном — об исчерпывающем обосновании ответственности, возлагаемой именно в данном случае. Попутно вытекающие из таких решений выводы о природе отвергаемого в них содействия «непреодолимой силы» далеко не всегда оказывались в центре внимания суда или арбитража. Необходимо подчеркнуть, что судебная практика в вопросе «непреодолимой силы» претерпела несомненные изменения на протяжении трех минувших десятилетий. В практике более ранней, относящейся к 20-м годам и к началу 30-х годов, случаи признания «непреодолимой силы» встречаются несравненно чаще, чем в практике более поздней. В 40-х годах судебные и арбитражные органы нередко решительно отвергают ссылки на действие «непреодолимой силы» именно в таких случаях, когда существование «непреодолимой силы» признавалось в судебной практике более ранней. Сближение понятия «непреодолимой силы» с понятием объективного случая завершилось и стало очевидным именно в судебной практике более позднего времени. Отбросив случайные колебания судебной практики, можно прийти к выводу, что отмеченные изменения зависят от тех коренных перемен, которые произошли в общественно-материальных условиях существования нашего государства. Хронология рубежей в линии судебной практики совпадает здесь в основном с теми границами во времени, которые показал товарищ Сталин для главных фаз развития Советского государства. «Первая фаза — это период от Октябрьской революции до ликвидации эксплуататорских классов» 1, а «вторая фаза — это период от ликвидации капиталистических элементов города и деревни до полной победы социалистической системы хозяйства и принятия новой Конституции» 2. Сужение круга случаев, в которых признается действие «непреодолимой силы», приводит к установлению более строгого режима ответственности лиц, отвечающих вплоть до «непреодолимой силы», т. е. к расширению ответственности. В условиях построенного в СССР социализма (вторая главная фаза развития Советского государства) нужно констатировать между многими другими два таких мощных фактора, как гигантский рост числа и мощности механизированных предприятий всех типов и видов и огромное развитие защитных мер — мер по технике безопасности, направленных на предотвращение несчастных случаев. При этом развитие защитных мероприятий по понятным в социалистическом обществе причинам шло не только в ногу с внедрением механизации во все отрасли народного хозяйства, но даже и обгоняло технические индустриальные успехи. 1 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 605. 2 Там же, стр. 605. Естественным следствием этих материальных факторов общественного развития было повышение требований ко всем предприятиям, ко всем владельцам машин, эксплуатация которых признается «источником повышенной опасности». В понятии «непреодолимой силы» судебная практика во второй главкой фазе развития Советского государства подчеркивает уже не момент непреодолимости, как это имело место в решениях, относившихся к первой главной фазе развития СССР. Суды уже не удовлетворяются одним только указанием на относительность понятия «непреодолимой силы». Советская наука и техника безопасности, статистически предвидя объективные случайности, дала в руки нашему народному хозяйству такие мощные средства борьбы с непредвидимым в конкретном случае несчастьем, что положение можно характеризовать как поход социалистического государства против вредоносного объективного случая. Это именно и заставило судебные и арбитражные органы, которые обязаны учитывать живую, меняющуюся действительность, присмотреться к несколько окаменевшему представлению о «непреодолимой силе». В результате оказалось необходимым стереть с этого представления все следы субъективной беспомощности, которая сопряжена была с моментом «непреодолимости», даже с поправкой на относительность этого момента. Так в новых условиях жизни страны и произошел переход судебной практики на новые рельсы в вопросе о границе повышенной гражданской ответственности. «Непреодолимая сила» понимается теперь только как действительно объективно-случайное для ответственного лица событие. Спешим сделать оговорку. Можно привести из старой практики решения, так сказать, забегающие вперед в объективной трактовке «непреодолимой силы». Эти решения и сейчас представляются вполне современными. В более новой практике найдется, вероятно, не одно решение, отстающее от новой общей линии, еще сцепленное со старыми образцами. Но для характеристики движения, — а речь идет о судебной практике, т. е. о действии, движении закона в судах, — нужно брать не старое, а новое, способное к развитию. Так учит нас марксистская диалектика. Поэтому, отказываясь от догматического затушевывания и «согласования» естественных противоречий развития судебной практики, мы различаем в ней два основных этапа. Представляя на следующих страницах ответы нашей практики на основные вопросы о понятии «непреодолимой силы», мы исходили из современного состояния этой практики. Старую практику в обобщении мы приводили только тогда, когда она носила в себе элементы, впоследствии развившиеся, а не отмершие в связи с изменением определяющих материальных общественных факторов. Поскольку многие из использованных нами решений судов и арбитражей были уже рассмотрены в предшествующих частях работы, здесь мы сочли более удобным для наглядности предпослать выводы их основаниям. Выводы из судебной практики даны в виде тезисов, а основания — самые решения или ссылки на них — в виде пояснений к тезисам. Ссылки сделаны, конечно, не на все имевшиеся в нашем распоряжении решения и определения, а только на те, которые лучше других представляли определенное направление практики. Есть необходимость еще в одном предварительном замечании. Для того чтобы извлечь всесторонне обоснованные выводы из судебной практики, необходимо изучение многих тысяч дел. Автор имел в своем распоряжении только много сотен дел каждого типа. Поэтому как высказанные уже соображения о судебной практике по вопросу «непреодолимой силы», так и приводимые ниже тезисы правильно рассматривать как предварительные итоги известного этапа работы по обобщению судебной практики. 1 Судебная практика считает «непреодолимую силу» понятием единым для всего гражданского права — как для Гражданского кодекса, так и для других специальных законов и актов 1. 2 Судебная практика рассматривает «непреодолимую силу» как объективно, а не субъективно-случайный фактор. 1) «Крушение поезда не является стихийным бедствием, которое в силу ст. 404 ГК, освобождает дорогу от ответственности» 2. Здесь подчеркнуто, что крушение поезда потому не признается «непреодолимой силой», что для дороги это событие не является объективным случаем. Формулировка эта, однако, клонится к отождествлению объективного случая только со «стихийными бедствиями» (см. судебную практику к тезису 3 об относительности понятия «непреодолимой силы»). 2) Оккупация неприятелем части территории рассматривается как «непреодолимая сила» для предъявления исков гражданами, которые живут на этой территории 3. 1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР № 1104 от 18 декабря 1943 г. По этому делу вражеская бомбардировка признана обстоятельством, освобождающим от ответственности в силу ст. 68 Устава железных дорог СССР, хотя в этой статье речь идет о явлении «стихийного характера» (Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1943 г., М., 1948, стр. 231). 2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР № 7432 — «Еженедельник советской юстиции» 1925 г. № 31. Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР № 36/265 по иску Мельдерс к Зельтиш — «Судебная практика Верховного суда СССР» 1947 г., вып. V (XXXIX), стр. 13. Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР № 36/800 по иску Валодис к Эзериньи — «Судебная практика Верховного суда СССР» 1947 г., вып. III (XXXVII), стр. 12. 3) Прорыв глины в угольную шахту в одном случае был признан «внешним влиянием», т. е. действием «непреодолимой силы» 1. Объективно случайный характер «непреодолимой силы» здесь подчеркнут. Но в конкретном случае вызывает сомнение, можно ли считать обвал, сдвиги породы и тому подобные явления, тесно связанные с работой под землей, — причинно-случайными для шахты как подземного предприятия. Обвал породы в шахте вполне правильно, с нашей точки зрения, не был признан проявлением «непреодолимой силы» в определении той же Судебной коллегии в 1949 году по делу гр-на Б. 3 Судебная практика отвергает абсолютные критерии «непреодолимой силы» и придает ей относительный характер. Однако эта относительность объективна,— она зависит от условий места и времени, а не от субъективных предпосылок. Относительность понятия «непреодолимой силы» не переходит в релятивизм. В одном из судебных определений мы находим такое утверждение: «Признание метели непреодолимой силой ничем не противоречит ни закону, ни самому понятию «непреодолимой силы» 2. Здесь проглядывает стремление дать абсолютный критерий «непреодолимой силы». Эта тенденция была отвергнута Пленумом Верховного суда УССР, который указал: «Метель не является в данном случае непреодолимой силой, потому что: а) переезд не был охраняем, хотя ежесуточно проезжало через переезд 800 подвод, б) движение на железнодорожном пути было вполне нормально, несмотря на метель» 3. Общеизвестна формулировка относительности понятия «непреодолимой силы», данная Гражданской кассационной коллегией Верховного суда РСФСР: «Препятствие, мешающее исполнению договора, становится «непреодолимой силой» не в силу внутренних, присущих ему свойств. То, что в одном месте, в одной обстановке является легко преодолимым, — в другом месте может стать непреодолимым. То, что один контрагент может преодолеть,— для другого невозможно» 4. 1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР 1946 г. по д. № Д1—96, приведено в диссертации Т. Б. Мальцман, 1948, стр. 94. 2 Определение ГКК Верховного суда УССР от 28 февраля 1927 г. по делу Заколюжного — сборник «Вопросы гражданского права и процесса в постановлениях Верховного суда УССР», 1928, стр. 147—148. 3 Постановление Пленума Верховного суда УССР по тому же делу от 9 августа 1927 г. (протокол № 19)—указ. сборник, стр. 147—148. 4 Сборник определений ГКК Верховного суда РСФСР за 1925 г. № 125. В последнем предложении подчеркнут субъективный момент в «непреодолимости» (см. по этому поводу новейшую практику — тезис 4). Смешение понятий «невиновности» и «непреодолимой силы» имело место в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 15 декабря 1923 г. (протокол № 20): «Искры паровоза при тогдашних условиях транспорта обычно должны быть признаны стихийною непреодолимой силой» 1. Однако в 1927 году Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР не признала непреодолимой силой ни недостаточность уличного освещения, ни буксирование вагона трамвая на мокрых рельсах 2. Государственный арбитраж при Совете Министров СССР не признал искр, вылетающих из трубы паровоза, проявлением «непреодолимой силы» (решение 1949 г.). Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР в определении № 36/487 по иску Мироновой к химзаводу признала возможным удовлетворение иска о возмещении убытков, причиненных пожаром от искры паровоза 3. Действие «непреодолимей силы» основательно отвергнуто здесь, поскольку вылетание искр из трубы паровоза не есть причинно-случайное явление для эксплуатации железной дороги 4. 4 «Непреодолимая сила» в понимании ее нашей судебной практикой совпадает с понятием объективного случая в отношении поведения того лица, на которое возлагается ответственность. Понятие «непреодолимой силы» раскрывается анализом причинной связи событий. Впервые это обобщение судебной практики было сделано проф. Д. М. Генкиным. По мнению Д. М. Генкина, «понятие казуса — простого случая лежит в ряду понятия виновности как отрицательное понятие, как отсутствие какой-либо вины. Вместе с тем и вина и казус лежат в ряду необходимой причинности, непреодолимая же сила связана с понятием случайной причинности. Необходимо иметь в виду, что 1 Сборник разъяснений Верховного суда РСФСР, М., 1932, стр. 99. 2 Определение ГКК Верховного суда УССР от 5 декабря 1927 г. — «Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 2, стр. 61. 3 «Судебная практика Верховного суда СССР» 1946 г., вып. VII (XXXI),стр. 27—28. 4 М. М. Тоболовская в своей диссертации «Вопросы договорной и внедоговорной ответственности в советском социалистическом гражданском праве» приводит определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР по делу Макарцева с заводом № 180 (дело № 36/575 1946 г.). В этом определении пожар от искры паровоза не только не был признан следствием содействия «непреодолимой силы», но прямым следствием виновной, ненадлежащей деятельности работников железной дороги при отоплении паровоза (автореферат этой диссертации издан Ленинградским юридическим институтом имени Калинина, Л., 1950). благодаря развитию человеческого познания природы и активного воздействия человека на природу случайно-причинное может оказаться впоследствии необходимо-причинным, а в связи с этим то, что в свое время считалось непреодолимой силой, может быть в дальнейшем отнесено к понятию простого случая или даже к вине» 1. К этой точке зрения присоединился и проф. Л. А. Лунц, который отмечает: «Когда мы говорим, что данный вред есть результат действия «непреодолимой силы», то мы здесь имеем в виду особого рода сочетание действия данного «источника повышенной опасности» и присоединившегося к этому действию другого фактора» 2. В томе Курса советского гражданского права, издаваемого Всесоюзным институтом юридических наук, Л. А. Лунц приходит к заключению: «... Различение «простого случая» и «непреодолимой силы» в конечном счете базируется на различении причинно-необходимых и причинно-случайных связей...3. Проф. Е. А. Флейшиц, автор другого тома Курса советского гражданского права, также считает, что «для разрешения вопроса о сущности непреодолимой силы правильного пойти... путем, мысль о котором была высказана Д. М. Генкиным 4. В последней по времени работе, посвященной «случаю» и «непреодолимой силе», В. А. Туманов высказывает взгляд на «непреодолимую силу», очень близко подходящий к только что приведенным. В. А. Туманов пишет: «Непреодолимая сила по советскому гражданскому праву это стихийное объективно случайное событие, причинившее вредоносный результат, который не обусловлен виновным поведением обязанного лица» 5. К сожалению, рассуждения В. А. Туманова о природе «непреодолимой силы», сами по себе не вызывающие принципиальных возражений, серьезно ослабляются противоречием, в которое впадает этот автор. С одной стороны В. А. Туманов утверждает, что действие «непреодолимой силы» «должно быть объективно случайным для хода развития данного общественного отношения»6, а с другой находит, что «нельзя согласиться с раз- 1 «Советское государство и право» 1949 г. № 11 (обзор заседаний сектора гражданского права, сделанный А. И. Пергамент). 2 «Советское гражданское право», учебник для юридических вузов, 1950 т. I, стр. 444. 3 И. Б. Новицкий и Л. А. Лунц. Общее учение об обязательстве, М., 1950, стр. 356. 4 Проф. Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, Курс советского гражданского права, ВИЮН 1951, стр. 147. 5 В. А. Туманов, «Случай» и «непреодолимая сила», автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук ВИЮН 1950, стр. 12. 6 В. А. Туманов, указанный автореферат, стр. 12. граничением так называемых «причинно-случайных» и «причинно-необходимых» отношений» 1. Трудно себе представить, как эти положения могут уживаться друг с другом, как можно считать «непреодолимую силу» событием, стоящим в причинно-случайном отношении для данного общественного явления, если мы предварительно отказались различать причинно-необходимое событие от причинно-случайного для данного причинного ряда 2. Нам представляется особенно ценным, что взамен весьма неопределенного понятия «внешнего события», которым нередко оперировали, чтобы «объяснить» существо вопроса о «непреодолимой силе», наши цивилисты остановились на четком понятии объективного случая в смысле, вкладываемом в него марксистско-ленинской философией. Еще в 1947 году Я. И. Рапопорт совершенно справедливо возражал против понимания «непреодолимой силы» как «внешнего случая». Однако, не прибегая к философскому обобщению для определения понятия «непреодолимой силы», этот автор не мог пойти далее указания отдельных признаков искомого понятия 3. Изучение судебной практики показывает, что суды употребляют выражение «непреодолимая сила» иногда в широком смысле обстоятельства, которое при известных условиях могло бы рассматриваться как основание для освобождения от ответственности. Так, нередко можно встретить такие замечания в судебных решениях: «затопление водой подвального помещения вследствие наводнения могло бы считаться «непреодолимой силой», однако ответчик имел возможность вывезти хранимое имущество после начала наводнения, а потому не вправе теперь ссылаться на действие «непреодолимой силы»; или — «пожара от удара молнии ответчик избежать не мог имеющимися у него средствами, но нет основания признавать уважительной ссылку ответчика на «непреодолимую силу», поскольку ответчик не принимал мер к тушению пожара», и т. п. В этих и подобных им случаях суд признавал, что при отсутствии вины лица, на которое возлагается ответственность, определенное событие можно было бы рассматривать как «непреодолимую силу». Однако несравненно большее значение имеет другое, узкое значение выражения «непреодолимая сила» — в смысле обстоятельства, которое освобождает от ответственности в данном 1 В. А. Туманов, указанный автореферат, стр. 7. 2 Свои соображения о различении причинно-случайного и причинно-необходимого мы высказали в работе «Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении», ВИЮН, 1950, стр; 186—196. Я. И. Рапопорт, К вопросу об основаниях ответственности железных дорог СССР за сохранность перевозимых грузов, «Научные записки Харьковского института советской торговли», вып. I, 1947, стр. 50. случае. Только при таком условии можно проследить за причинной обусловленностью вредоносного результата. «Непреодолимой силой» в широком смысле слова может быть в сущности едва ли не каждое событие: ведь речь идет о событии, которое предположительно, при стечении известных обстоятельств, могло бы рассматриваться как основание, устраняющее ответственность. Поскольку выше показано, что «непреодолимая сила» — понятие относительное, а не абсолютное, нет особого интереса в том, чтобы узнать, что при соответствующей обстановке то или другое событие могло бы оказаться «непреодолимой силой» в узком или собственном смысле этого выражения. Изучения заслуживают предпочтительно действительные, а не предположительные причинные связи. Если обратиться именно к этим случаям, то оказывается, что «непреодолимая сила» выступает всегда как одна из необходимых причин вредоносного результата. «Непреодолимая сила» как обстоятельство, освобождающее от обязанности по возмещению вреда, понимается нашими судами как особого рода необходимая причина, содействовавшая вредоносному результату наряду с другой причиной, за которую отвечает определенное лицо. Судебная практика признает, что попадание бомбы, сброшенной неприятелем, хотя бы и во время работы на предприятии — есть объективный случай для предприятия 1. Выбытие из строя механизма автомобиля при столкновении, напротив, не рассматривается судебной практикой как объективный случай. При столкновении двух автомашин у одной из них был испорчен механизм управления, вследствие чего эта машина наехала на тротуар и сшибла прохожего. Ссылка на действие «непреодолимой силы» была отвергнута судом, хотя шофер наехавшей машины не был признан виновным в каких-либо упущениях 2. 5 Понятие «непреодолимой силы» не совпадает с событием, возникшим без вины ответственного лица. Только некоторые обстоятельства, вызванные не по вине ответственного лица, вместе с тем оказываются и объективно-случайными. Однако все случаи «непреодолимой силы» лежат за пределами вины. 1 Бомба воздействовала на машину, причинившую вред. Ср. дело Лопатина (выше, стр. 130—131), где причинная связь с «источником повышенной опасности» отсутствовала. 2 Решение Московского городского суда от 30 июня 1949 г., утвержденное Верховным судом РСФСР. Если должник мог и должен был исполнить обязательство другим путем, ссылка на невозможность исполнения ввиду действия «непреодолимой силы» не основательна 1. Метелица помешала машинисту своевременно увидеть шедшую по полотну дороги истицу. «Надо считать, что со стороны дороги было сделано все, чтобы избегнуть несчастного случая, и от несения ответственности дорога должна быть освобождена», — говорилось в особом мнении члена суда по делу Головацкой к Правлению Южных ж. д. в связи с определением ГКК Верховного суда УССР от 17 октября 1927 г.2. В этом рассуждении понятие «непреодолимой силы» сливается с понятием субъективного случая. Пленум Верховного суда УССР в постановлении от 29 ноября 1927 г. (протокол №25) правильно отверг эту точку зрения 3. Таким образом, с точки зрения нашей судебной практики, «непреодолимая сила» — это объективный случай, но вместе с тем всегда также и «субъективный случай» («казус»). Нельзя себе представить, как событие объективно-случайное (если оно действительно объективно-случайно), т. е. событие вообще конкретно-непредвидимое, может оказаться неслучайным для данного субъекта, т. е. субъективно предвидимым в своей конкретности (конкретности, достаточной в правовом смысле). В одном из дел, разрешенных нашими судебными органами, было признано, что попадание вражеской бомбы и самое воздушное нападение врага на город, — обстоятельства объективно-случайные, для отдельного советского предприятия неотвратимые. Вред, наносимый вражескими действиями, — это вред, вместе с тем возникающий без вины советского предприятия. Следовательно, одновременно с объективным случаем здесь существует и случай для субъекта, т. е. случай субъективный. Но из этого положения не следует, во-первых, что объективный случай — понятие абсолютное и, во-вторых, что объективный случай всегда имеет место, когда установлен случай в субъективном смысле. С. точки зрения диалектического материализма, нельзя говорить о неизменно пребывающей объективной случайности, извечно противостоящей закономерной необходимости. Мы отметили, что налет вражеской авиации для советского 1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР 1542 г. № 532 по делу Шальского рыбзавода с колхозом «Прибой» — «Судебная практика Верховного суда СССР» 1942 г., вып. II, стр. 33. Определение той же Судебной коллегии 1942 г. № 36/1023—по делу Калинкина с артелью ВЭМ — «Судебная практика Верховного суда СССР» 1943 г., вып. III, стр. 26. 2 Сборник «Вопросы гражданского права и процесса в постановлениях Пленума Верховного суда УССР», 1928, стр. 147—148. См. там же, стр. 148. предприятия — это объективный случай. Но для врага — это не случай вообще — ни в объективном, ни в субъективном смысле, — это умышленное вредоносное действие. Если вражеская бомба попадает в здание, где советское предприятие хранит вещи своих клиентов, и вещи гибнут, то перед нами и субъективный и вместе с тем объективный случай. Но если работники указанного предприятия оставляют без надзора вещи клиентов и во время вражеского налета вещи исчезают, хотя здание предприятия не разрушено, то суд не допускает ссылки на объективный случай, его содействующее значение не существенно для права. Предприятие в таких условиях могло сохранить вещи клиентов, но не сохранило, т. е. виновно упустило сделать должное. Этим упущением снята ссылка на субъективный случай («казус»). Поскольку доказана реальная возможность отвратить вред, не осуществленная по вине ответственного лица, причинное значение «объективного случая», который содействовал вреду, вовсе не учитывается правом, хотя бы объективный случай был одной из необходимых причин этого вреда. Впрочем, в таких положениях иногда можно установить и полное отсутствие причинной связи между вредоносным результатом и «объективным случаем», а иногда недостаточную причинную связь. Если вина в причинении вреда обнаруживается, то практически бесполезен вопрос о действии «непреодолимой силы». Обнаружив виновность поведения ответственного лица в причинении вреда, мы тем самым уже сняли вопрос об объективном для этого лица случае. Среди обстоятельств дела, возможно, действовали и объективно-случайные для ответственного лица события (вражеская бомбардировка, землетрясение и т. д.). Возможно, что эти объективно-случайные обстоятельства содействовали возникновению вреда. Упомянутых объективно-случайных обстоятельств нельзя преодолеть, ибо их нельзя конкретно предвидеть. Если их можно было миновать, обойти, то, значит, эти «непреодолимые обстоятельства» не были «непреодолимой силой» в смысле закона. В заключение сделаем еще одно замечание. Поведение человека в известных случаях может также быть признано «непреодолимой силой». Наша судебная практика вовсе не наделяет «непреодолимую силу» признаком грандиозности события в сравнении с силами человека или предприятия. Событие, скромное по своей энергии, может быть признано проявлением «непреодолимой силы» (попадание на излете осколка бомбы, которое не убило, а только легко ранило человека). Событие, действительно, гран- 1 Речь идет о реальной, но о субъективной возможности. Вообще, когда говорят о возможности предотвратить вред, ни о какой другой возможности, кроме субъективной, нельзя ставить вопрос. Требование предотвратить вред право предъявляет всегда только субъекту права. диозное, может быть отвергнуто судом в качестве «непреодолимой силы» (наводнение, оползни, землетрясение, бомбардировка города врагом). Все дело в том, было ли событие объективным случаем для ответственного лица. Значит, и поведение другого лица при известных условиях может рассматриваться как действие «непреодолимой силы». Эти условия можно определить вкратце так: поведение другого лица должно быть объективно-случайным для ответственного лица. Но этот вывод имеет лишь весьма узкое практическое значение. Как мы видели (дело гр-на В.), виновное поведение шофера одной из столкнувшихся автомашин не было признано судом «непреодолимой силой» для владельца другой автомашины, шофер которой не допустил никаких упущений. Отказ нашей судебной практики признать человеческое поведение «непреодолимой силой» в этом случае (и в этом типе случаев) основан на том, что в столкновении двух машин на трассе нет признаков объективной случайности: трасса — это сфера предприятия, поведения владельца средств транспорта. Здесь возможен, как правило, только случай субъективный — невиновное причинение вреда. Другое ограничение нашего вывода о значении поведения человека как объективно случайного фактора («непреодолимой силы») состоит в особых правилах нашего закона в отношении вины потерпевшего лица. Наш закон (ст. 404 ГК, ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР, ст. 78 Воздушного кодекса СССР) не допускает ссылки на вину потерпевшего вред лица в качестве «непреодолимой силы». Этот вопрос рассматривается нами в ч. 2 настоящей главы. Часть вторая. Виновное поведение лица, потерпевшего вред I Вопрос о понятии и значении вины потерпевшего уже служил однажды предметом нашего специального исследования 1. В связи с проблемой ответственности за вред, причиненный «источником повышенной опасности», у нас нет оснований пересматривать теоретические выводы о понятии вины потерпевшего, к которым мы пришли тогда. Однако есть два обстоятельства, заставляющие снова вернуться к вопросу о вине потерпевшего. Во-первых, ст. 404 ГК, а также другие законы, устанавливающие повышенную 1 См. Б. С. Антимонов, Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, М., 1950. ответственность вплоть до «непреодолимой силы» или даже без этого ограничения, неизменно указывают на умысел или грубую неосторожность потерпевшего лица как на фактор, освобождающий от указанной ответственности. Следовательно, работа, в которой ставятся вопросы об ответственности за вред, причиненный «источником повышенной опасности», не может претендовать на законченность даже в главных чертах, если фактор вины потерпевшего окажется в ней обойденным. Во-вторых, вопрос о виновном поведении потерпевшего приобретает некоторые специфические черты, когда он рассматривается применительно к ответственности вплоть до «непреодолимой силы» или за ее пределами. Эти соображения побудили воспроизвести в сжатом виде основные положения, характеризующие вину потерпевшего, и, кроме того, подробно остановиться на случае вины потерпевшего в особых условиях действия ст. 404 ГК и других норм, в принципе сходных с нею. II В более ранней практике судов, как и в юридической литературе до 40-х годов, встречались высказывания, проводившие Правовое различие между той формулировкой вины потерпевшего, которая дана в ст. 403 ГК, и той формулировкой, которую вина потерпевшего получила в ст. 404 ГК. Статья 403 ГК, как известно, говорит об умысле и грубой неосторожности самого потерпевшего, а ст. 404 ГК упоминает об умысле и грубой небрежности самого потерпевшего. В понятие небрежности пытались вложить смысл то «сознательного пренебрежения», проявленного потерпевшим к собственной безопасности, то вообще совершенно непростительной Неосторожности. В то же время в термине ст. 403 ГК (неосторожность) хотели усмотреть простую, обыкновенную оплошность, хотя при этом приходилось закрывать глаза на текст закона, где упомянута только грубая, а не какая-либо иная неосторожность. Такое искажение смысла закона в отношении вины потерпевшего находит себе объяснение (но ни в каком случае не оправдание) во влиянии так называемой «теории причинения». Сторонники этой теории пытались изгнать понятие вины из советского гражданского права. В результате оказывалось, что по ст. 403 ГК ответственность за причиненный вред простирается вплоть до «непреодолимой силы». Но в таком случае ст. 404 ГК оказывается простым повторением ст. 403 ГК. Чтобы «преодолеть» это затруднение, принявшее форму явной неувязки с текстом закона, сторонники «теории причинения» и пытались найти объяснение самостоятельного существования? ст. 404 ГК особой трактовки вины потерпевшего. Считали, что в случае причинения вреда «источником повышенной опасности» только «самонадеянность» потерпевшего могла освободить владельца «источника повышенной опасности» от обязанности возместить вред. В книге «Значение вины потерпевшего» мы подробно проанализировали этот вопрос и пришли к выводу, что ошибочно приравнивать грубую небрежность потерпевшего к самонадеянности, т. е. к сознательному пренебрежению безопасностью (при которой хотя и не желают достигнуть вредоносного результата, но допускают его, легкомысленно надеясь его устранить) 1. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР в определении от 2 марта 1928 г. писала, например: «грубая небрежность тем отличается от грубой неосторожности, что она является сознательным нарушением правил безопасности, которое не оправдывается объективными обстоятельствами» 2. В судебной практике РСФСР того времени мы не находим явных сближений именно грубой небрежности с самонадеянностью. Но известную тенденцию в этом направлении все же приходится отметить. В определении от 15 апреля 1923 г. по делу Гульбинского Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР указывала: «Хотя и не всякое нарушение железнодорожных правил является грубой небрежностью, но езду по полотну железной дороги милиционера верхом на лошади нельзя не рассматривать иначе, как грубую небрежность» 3. Правда, в других случаях Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР признавала грубой небрежностью и такое поведение, в котором сознательное игнорирование правил безопасности отсутствовало: «Муж истицы, — писала указанная коллегия в определении от 23 февраля 1926 г. по делу Голотоновой, — попал под трамвай, находясь в нетрезвом виде..., боролся с третьими лицами возле трамвайных путей...; в случае подтверждения таких обстоятельств грубая небрежность потерпевшего была бы налицо» 4. Едва ли в этом случае можно говорить о том, что потерпевший предвидел вредоносный результат, но легкомысленно надеялся его устранить. Скорее, он виновно упустил из виду опасность чрезмерного употребления алкоголя. 1 См. Б. С. Антимонов Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, М., 1950, гл. II. 2 Определение ГКК Верховного суда УССР № 93 по иску Круглова — «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних», 1930, стр. 52—53. Та же мысль проводится и в определении ГКК Верховного суда УССР по делу Городовой от 10 ноября 1924 г. (сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1947, стр. 138). Здесь вина потерпевшего признана грубой небрежностью, поскольку он подверг себя опасности «добровольно и притом с преступными намерениями». 3 Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 119. 4 Там же, стр. 110. В современной судебной практике выражения «грубая неосторожность и «грубая небрежность» рассматриваются как равнозначные. Хотя практика давно признала погрузочно-разгрузочные работы «предприятием, связанным с повышенной опасностью» 1, Судебная коллегия Верховного суда СССР по делу Арихина, пострадавшего от несчастного случая при такого рода работах, писала в своем определении: «В деле Арихина... устанавливается, что случай имел место по неосторожности самого потерпевшего, который игнорировал правила техники безопасности по погрузке тяжелой поковки на прицепную тележку» 2. Следовательно, термин «неосторожность» применен к случаю, рассматриваемому по правилам ст. 404 ГК. Нужно заметить, что противоположное мнение было в сущности в корне подорвано терминологией союзных законов, изданных после Гражданского кодекса. О грубой неосторожности потерпевшего говорит и ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР 1929 года и ст. 78 Воздушного кодекса СССР 1935 года. Между тем предприятия, об ответственности которых говорят указанные кодексы СССР, полностью подходят под понятия предприятий, являющихся «источником повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК, которая, однако, упоминает о грубой небрежности потерпевшего. При этом еще нужно отметить, что ответственность воздушно-транспортного предприятия даже строже, чем ответственность по ст. 404 ГК, поскольку за вред, причиненный во время полета, даже доказанное действие «непреодолимой силы» не может освободить от обязанности возместить этот вред. Отсюда и вывод, что в нашем законе понятия «небрежности» и «неосторожности» имеют тождественный правовой смысл. III Поведение потерпевшего, содействовавшее возникновению у него вреда, есть один из причинных факторов вреда. «Непреодолимая сила», которая была рассмотрена ранее, также оказывается причинным фактором, содействовавшим вредоносному результату. Тем не менее как в ст. 404 ГК, так и в нормах, с нею сходных, закон отдельно рассматривает влияние вины потерпевшего и действие «непреодолимой силы». Закон не только 1 Определение Московского городского суда 1926 г. по д. № 72474— «Судебно-арбитражный бюллетень» 1926 г. № 2, стр. 4. 2 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР 1942 г. № 434 по иску С. А. Арихина к заводу «ГАЗ» имени Молотова — «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР» 1942 г., М., 1947, стр. 160. дает разные наименования этим двум факторам, которые могут содействовать возникновению вреда, но придает им различное юридическое значение. Это обстоятельство не проявляется еще с полной отчетливостью в случаях ответственности, предусматриваемых ст. 403 ГК. Как известно, в этой норме виновному поведению потерпевшего не противопоставлено действие «непреодолимой силы» как граница ответственности. В силу ст. 403 ГК причинивший вред освобождается от обязанности этот вред возместить уже в том случае, если будет опровергнуто предположение о виновности причинившего вред, — иными словами, ответственность по ст. 403 отпадает, когда доказан «субъективный случай» (субъективная неотвратимость вреда — «казус»). Напротив, в ст. 404 ГК и в нормах, сходных с нею, наряду с виновным поведением потерпевшего как обстоятельство, освобождающее от ответственности, выступает чисто объективный фактор — объективный случай (именуемый в законе «непреодолимой силой). Изучение текста закона показывает, что каждое из этих двух оснований освобождения от обязанности возместить причиненный вред имеет свои особенности, резко их отличающие. «Непреодолимая сила» раскрывается, как мы видели, в понятии объективного случая, т. е. обстоятельства, занимающего особое причинное положение по отношению к деятельности предприятия, лица, на которое предполагают возложить ответственность по ст. 404 ГК. Субъективный момент (непреодолимость известного обстоятельства для данного лица) при действии «непреодолимой силы» имеет производный характер. Объективный случай всегда оказывается субъективно-непреодолимым потому, что объективный случай конкретно-непредвидим. Его можно предвидеть лишь в смысле предвидения его общей направленности. Вместе с тем, когда содействие «непреодолимой силы» (объективного случая) доказано, то в силу закона всегда наступает полное освобождение от обязанности возместить вред по ст. 404 ГК и сходным с нею нормам. Только ст. 78 Воздушного кодекса СССР составляет исключение в последнем отношении: даже действие «непреодолимой силы» не освобождает здесь от ответственности. Таков смысл правила о «непреодолимой силе», которое естественно порождает вывод, что искать «непреодолимую силу» нужно лишь за пределами того круга обстоятельств, которые можно поставить в вину ответственному лицу. Можно ли, однако, подвести под понятие «непреодолимой силы» также поведение потерпевшего лица, если это поведение является объективно-случайным для ответственного (и невиновного вместе с тем) владельца «источника повышенной опасности». Логически к такому заключению нет препятствий: объективный случай есть объективный случай, какими бы конкретными причинами он ни создавался. Поведение всякого другого лица, в том числе и лица, потерпевшего вред, может быть объективно-случайным для лица, причинившего вред. Однако этот вывод, приводя к объединению общего, связан с отречением от особенностей отдельного и находится в непримиримом противоречии с действующим нашим законодательством. Снова и снова приходится указывать, что проблема ответственности не совпадает с проблемой причинной связи. Закон строит ответственность на предпосылке определенной причинной зависимости между вредоносным результатом и фактором, за который отвечает гражданин или организация. Но существование такой причинной связи еще не решает вопроса об ответственности. Закон воздействует на материальные факторы жизни, а не просто их регистрирует. Закон изменяет действительность в пределах, которые допускает ранее создавшееся или созданное положение. Но для того, чтобы изменять, закон должен отвергать, как неприемлемое, нечто, имеющее место в действительности. Признание всех факторов имеющими юридически равное значение, напротив, приводит лишь к их констатации и выхолащивает творческую силу закона. Словом, дело идет об одном из случаев воздействия надстройки на базис, на экономический строй общества на данном этапе его развития (так называемое «обратное воздействие надстройки»). «Надстройка, — учит товарищ Сталин, — порождается базисом, но это вовсе не значит, что она только отражает базис, что она пассивна, нейтральна, безразлично относится к судьбе своего базиса, к судьбе классов, к характеру строя. Наоборот, появившись на свет, она становится величайшей активной силой, активно содействует своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликвидировать старый базис и старые классы» 1. Борясь с неправомерным причинением вреда личности и имуществу в условиях социалистического строя, наш законодатель стремится воспитать особенно бдительное отношение граждан к благам, охраняемым социалистическим правом. Поэтому законодатель наш не ставит в равные условия правонарушителя и потерпевшего и в том случае, когда они оба одинаково содействовали возникновению вреда. С полной определенностью и последовательностью наш законодатель во всех случаях, когда он устанавливает ответственность вплоть до «непреодолимой силы», отдельно и особо рассматривает вопрос о поведении потерпевшего. Во всех этих случаях закон наш придает значение только виновному поведению потерпевшего, — и не про- 1 Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, изд. «Правда», 1950, стр. 4—5. сто виновному, а только грубо-виновному (умысел, грубая неосторожность). Хотя причинно поведение потерпевшего может содействовать возникновению вредоносного результата в том же смысле, как и действие «непреодолимой силы», но законодатель вовсе не обязан сводить решение общественного, правового вопроса к решению задачи на причинную связь. Как мы видим в этом конкретном случае, наш законодатель не просто регистрирует объективные факторы, но воздействует на эти факторы, влияя своим решением на сознание, чувства и волю людей. Советский законодатель совершенно сознательно пользуется реальной возможностью посредством норм права воздействовать на материальные факторы общественной жизни. По одному делу, которое рассматривалось в уголовном порядке в 1947 г., было установлено, что пятнадцатилетний подросток М. попал под колеса автомобиля во время озорной попытки растащить редьку, лежавшую в кузове другой автомашины. В определении Судебной коллегии Верховного суда СССР этот несчастный случай изложен следующим образом. В несчастном случае с потерпевшим М. выступают два фактора: 1) безупречность поведения шофера В., который принял все зависевшие от него меры, чтобы избежать причинения вреда;2) грубо-виновное поведение потерпевшего, который пренебрег самыми элементарными правилами безопасности: не желая быть пойманным, он буквально бросился под колеса ехавшего сзади грузовика, управляемого шофером В. Вполне обоснованным поэтому представляется вывод Судебной коллегии Верховного суда СССР, которая констатировала: «как это видно из обстоятельств дела, несчастный случай наступил по вине самого потерпевшего»1. Даже при разрешении уголовного дела Судебная коллегия Верховного суда СССР не просто констатировала невиновность поведения обвиняемого, но указала на истинную причину несчастного случая — поведение самого потерпевшего. И, что особенно характерно, эта ссылка на указанную причину вовсе не имеет чисто каузального характера. Судебная коллегия четко установила, что причинный фактор несчастного случая, лежащий в поведении потерпевшего, является виновным, т. е. внешним выражением внутренней упречности потерпевшего. Ясно, что при таких условиях и иск потерпевшей стороны, основанный на ст. 404 ГК, не имел бы успеха именно вследствие грубо-упречного поведения потерпевшего, а вовсе не в силу доказанного содействия «непреодолимой силы». В этом отношении характерно также определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда Украинской ССР 1 Подчеркнуто мною. — Б. А. от 25 июня 1928 г. по делу Туранской, не утратившее интереса до сих пор ввиду особой ясности своей формулировки: «Суд формально подошел к установлению признания грубой небрежности по данному делу. В деле имеются указания, что покойный пренебрег некоторыми правилами предосторожности, заботясь об интересах предприятия, где он работал. Суд должен был выяснить вопрос о мотивах поведения потерпевшего, потому что нельзя считать грубо-небрежным работника, который пренебрег опасностью в интересах предприятия, или в интересах государства, или для спасения третьего лица» 1. В этом деле оказалось, что потерпевший стал жертвой железнодорожного движения. Поведение потерпевшего при этом было одной из причин возникшего вреда. Однако потерпевший действовал вместе с тем по мотивам, достойным всяческого одобрения и поощрения — он охранял социалистическую собственность. Поэтому Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР вполне обоснованно отвергла момент вины потерпевшего в данном деле. Внутренне безупречное поведение никогда не может образовать того состава, который именуют виной потерпевшего 2. 1 Определение по делу № 2821 по иску Туранской к Правлению Южных ж. д.—«Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних», 1930, стр. 57. Подчеркнуто мною.—Б. А. Напротив, ГКК Верховного суда УССР с полным основанием писала в определении от 20 мая 1924 г. по делу гр-ки Г. с Воринским сахарным заводом: «признание... грубой небрежности в действиях погибшего Г., подвергшего себя опасности добровольно, вне всякой связи с обстановкой работы и притом с преступными намерениями (с целью кражи сахара), надлежит признать правильным (см. сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. И. Даниловой, 1927, стр. 138). Подчеркнуто мною.—Б. А. 3 В нашей судебной практике встречались случаи, хотя и близкие, но все же отличные от только что рассмотренных. В деле Марцынюка («Советская юстиция» 1940 г. № 22) речь шла о самопожертвовании гражданина, который принял участие в тушении пожара, возникшего в поезде, стоявшем на запасном пути. При ликвидации пожара пострадал сам Марцынюк, получивший ожоги, и пострадала его одежда. Иск потерпевший предъявил к железной дороге, имущество которой было спасено. В деле Бычковой-Гончаренко (1949г.) было установлено, что гражданин пожертвовал своей жизнью, спасая имущество спортивного общества также во время пожара. Иск о возмещении вреда был предъявлен иждивенцем покойного к спортивному обществу. Как и в приведенных в тексте делах, потерпевшее лицо действовало в соответствии с долгом гражданина социалистического государства не только безупречно, но и самоотверженно. Однако вред в обоих случаях возник не от действия «источника повышенной опасности», а иски предъявлены не к лицу, причинившему вред, а к лицам, имущество которых было спасено. О возмещении вреда речь идет, конечно, и в делах Марцынюка и Бычковой-Гончаренко. Но возмещение было присуждено потерпевшим не на основании ст. 403 или ст. 404 ГК, а по новому основанию. Верховный суд СССР обосновал удовлетворение иска по делу Марцынюка ссылками на ст. 131 Конституции СССР и на ст. 4 ГП К. Проф. С. Н. Ландкоф говорит, что перед нами новая «категория обязательств» (так и озаглавлена 'его статья, появившаяся в «Юридическом сборнике Киевского государственного университета» 1948 г. № 3—«Новая категория обязательств в советском гражданском праве»). Быть может, спорно, что здесь Только виновное поведение потерпевшего освобождает (а в других случаях — ограничивает) ответственность владельцев предприятий, машин, эксплуатация которых признается «источником повышенной опасности» — железную дорогу, строительство, предприятие, собственника автомобиля. Так прямо сказано в законе, так разъяснено Пленумом Верховного суда СССР в его постановлении от 10 июня 1943 г. 1. Ошибочным было бы утверждение, будто бы и невиновное поведение потерпевшего может приводить к такому же результату. Просматривая решения наших судов и арбитражей, лишь в виде редкого исключения можно установить неправильную в указанном смысле трактовку вины потерпевшего. Почти всегда в таких случаях при внимательном изучении дела выясняется, что недостаток решения заключается не в существе его, а только в неудачной формулировке. Так, в решении Государственного арбитража при исполкоме Московского областного Совета по одному делу 1947 года мы читаем: «сторож пропустил через переезд... лошадь с повозкой в то время, как шлагбаум был закрыт ввиду приближения поезда». В этом арбитраж справедливо усмотрел вину железной дороги (в лице ее агента — сторожа переезда). Сторож знал, что переезд экипажей строго запрещен при закрытом шлагбауме. Но формулировка вопроса о вине потерпевшей организации получилась неудачная. «Лошадь во время переезда заупрямилась, — говорится в решении, — и во время переезда заноровилась и остановилась на путях, и, таким образом, есть основание признать смешанную вину» 2. По тексту выходит как будто, что фактическая обстановка несчастного случая объективно вменяется в вину потерпевшей организации. На самом деле арбитраж имел в виду очевидную вину возчика, а значит, и вину организации, вверившей ему лошадь с повозкой. Возчик знал или, во всяком случае, должен был знать, что угрожает при проезде через пути, когда шлагбаум закрыт ввиду приближения поезда. Следовательно, не один сторож переезда был виновен в нарушении железнодорожных правил, но и агент новая категория обязательств, поскольку речь идет все же о возмещении внедоговорного вреда, но нельзя не видеть, что основание возникновения обязательства здесь действительно новое: ведь лицо, на которое возлагается возмещение вреда, не только не виновно в причинении этого вреда, но не может даже считаться причинителем вреда, — о противоправном причинении вреда здесь нет и речи. Между тем в случаях, приведенных в тексте, потерпевший, тоже действовавший не только безупречно, но и самоотверженно, получил увечье от действия «источника повышенной опасности», а иск был предъявлен не к владельцу спасенного имущества, а к «владельцу источника повышенной опасности», притом на точном основании ст. 404 ГК. Применения аналогии закона здесь не потребовалось, как в делах Марцынюка и Бычковой-Гончаренко. 1 См. «О судебной практике по искам из причинения вреда»—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1943 г., вып. VI, М., 1944, стр. 1—4. 2 О вине потерпевших юридических лиц см. ниже, гл. четвертую, ч. вторую, V. истца — возчик. Неудачная формулировка здесь не затронула правильного по существу вывода об ограничении ответственности железной дороги ввиду грубой вины в поведении потерпевшей стороны. Случаи, к которым применяются нормы о повышенной гражданской ответственности, показывают с еще большей наглядностью, чем другие случаи гражданского правонарушения, что вина потерпевшего вред лица есть проявление в противоправном поведении действительной вины (умысла, неосторожности). В нашей юридической литературе все более укрепляется мнение, высказанное нами о вине потерпевшего. В своей рецензии на нашу книгу о значении вины потерпевшего О. С. Иоффе полностью разделяет наш взгляд, что вина потерпевшего соединяет в себе умысел, либо неосторожность и противоправность поведения 1. Проф. Е. А. Флейшиц, оспаривая наше понимание противоправности, как несоответствия закону либо также правилам социалистического общежития, соглашается, однако, с тем, что по существу наш взгляд на вину потерпевшего правилен, поскольку «вина потерпевшего может проявиться как в действии противоправном, т. е. противном закону, так и в действии, противном правилам социалистического общежития» 2. Мы уже отметили, что «непреодолимая сила», содействовавшая возникновению вреда, всегда полностью устраняет ответственность владельца вещи, эксплуатация которой признана «источником повышенной опасности». Виновное же поведение потерпевшего может не только устранять, но также и ограничивать указанную ответственность. Простая неосторожность потерпевшего лица никогда не влияет на размер возмещения вреда. Грубая неосторожность потерпевшего влияет на размер возмещения всегда, но не всегда приводит к полному устранению требования потерпевшего к правонарушителю. Пленум Верховного суда СССР в упомянутом выше постановлении от 10 июня 1943 г. (п. 12) разъяснил: «когда по обстоятельствам дела будет установлено, что вред возник не только в результате неправильных действий причинившего вред, но и вследствие грубой небрежности или грубой неосторожности самого потерпевшего, суд может, исходя из принципа смешанной ответственности, возложить на причинившего вред обязанность частичного возмещения вреда в соответствии со степенью вины каждой из сторон». 1 О. С. Иоффе, рецензия в «Вестнике Ленинградского университета» (1951 г. № 2) на книгу Б. С. Антимонова «Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении». 2 Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, 1951, стр. 165—166. Формулировка, которую Пленум Верховного суда СССР придал правилу о зачете вины потерпевшего, лишний раз показывает: а) что понятие вины потерпевшего немыслимо без признания вины потерпевшего понятием однородным с понятием вины правонарушителя (иначе невозможно было бы сопоставление «вины каждой из сторон»); б) что понятие вины потерпевшего никогда не может быть исчерпано моментом фактической причастности потерпевшего лица к причинению вредоносного результата: непременно требуется еще момент субъективной упречности потерпевшего; именно по степени вины, а не по степени казуальности должен решаться вопрос о размере ограничения ответственности правонарушителя. Вопрос о зачете вины потерпевшего имеет свою историю и в нашей судебной практике и в нашей юридической литературе 1. Однако этот вопрос не связан в особенности с проблемой ответственности по ст. 404 ГК и сходным с нею нормам. Как, однако, можно ставить вопрос о зачете вины при применении ст. 404 ГК в тех случаях, в которых ответная сторона не виновна, а виновен только сам потерпевший? Если держаться представления о зачете, как о погашении двух встречных однородных требований, то при невиновном причинении вреда «источником повышенной опасности» о зачете вины не может быть речи. В судебной практике мы лишь в одном деле повстречались с соображениями такого рода. Некто Шапиро утверждал в своей кассационной жалобе, что «ст. 404 ГК не допускает смешанной вины». Здесь вопрос стоял именно о таком положении, в котором ответственность возлагается по правилам ст. 404 ГК на невиновного ответчика при доказанности встречной вины потерпевшего лица. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда Украинской ССР отвергла это возражение. «Кассатор смешивает понятие вины со смешанной ответственностью» 2. Отвлечемся от неудачной терминологии «смешанная вина», «смешанная ответственность», которой воспользовалась Гражданская кассационная коллегия. На недостатки этих терминов неоднократно уже обращалось внимание в литературе вопроса. Но смысл рассуждения понятен и по существу не вызывает сомнений. Гражданская кассационная коллегия имела в виду сказать, что при применении ст. 404 ГК зачет вины заключается не в срав- 1 См. С. Арабажин, Вина потерпевшего («Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 18 (119), стр. 382—384); X. И. Шварц, Значение вины в обязательствах из причинения вреда, 1939; М. М. Агарков, Вина потерпевшего в обязательствах из причинения вреда («Государство и право» 1940 г. № 3, стр. 70—79); Б. С. Антимонов. Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, 1950. 2 Определение ГКК Верховного суда УССР от 5 марта 1928 г. по д. № 1540 1927 г.—«Вестник Советской юстиции» 1928 г., № 8(114), стр. 256. нении вины двух сторон (ответчик может и не быть виновным), а в ограничении ответственности лица, причинившего вред. Ограничение это происходит, однако, в зависимости от степени вины потерпевшей стороны. В этом смысле и следует понимать п. 12 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г., когда этот пункт находит себе применение в связи со ст. 404 ГК при условии, что виновному потерпевшему противостоит невиновный владелец вещи, эксплуатация которой признается «источником повышенной опасности»1. IV Вину потерпевшего, как фактор, влияющий на право получить возмещение вреда, иногда пытаются рассматривать только как факт внешнего поведения. Пренебрегая существенным признаком этого фактора, виновностью потерпевшего, ссылаются на такие случаи, когда потерпевший был невменяем, т. е. не мог быть виновным, а между тем суд все же учел поведение потерпевшего — отказал в связи с этим в иске или по крайней мере снизил размер возмещения. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в определении от 8 июля 1927 г. по делу С. писала: «Потерпевший проявил грубую небрежность, выразившуюся в том, «что, будучи настолько пьяным, что схватил вожжи, остановил лошадь извозчика, который вез потерпевшего, и тем самым помешал извозчику предупредить несчастье». Отсюда следует, что несчастный случай не был предотвращен действиями самого потерпевшего, и вывод о смешанной ответственности является противоречащим этим обстоятельствам» 2. Но это судебное определение не дает вовсе повода для отождествления вины потерпевшего с объективным причинным фактором, лишенным момента субъективной упречности. Пьяный потерпевший был несомненно виновен. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в приведенном рассуждении вовсе не выхолостила момента вины из понятия вины потерпевшего. Вина в смысле правовом, не теряя характера личной вины, может иметь место и до совершения противоправного действия (так называемая «предшествующая вина»). Хотя потерпевший, возможно, и был вполне невменяем в смысле ст. 31 ГК в тот момент, когда он помешал извозчику спасти его от угрозы попасть под колеса приближавшегося трамвая, но само состояние невменяемости было следствием предшествующего виновного 1 Иначе подходит к этому вопросу В. И. Серебровский («Советское гражданское право», учебник для юридических школ, изд. 4-е, 1950, стр. 519—520), полагая, видимо, что «принцип смешанной ответственности» не применим, когда нет вины владельца «источника повышенной опасности». 2 «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 1, стр. 5 (д. № 33452). поведения потерпевшего: он злоупотребил спиртными напитками до потери ориентировки, хотя знал, что ему придется еще совершить поездку. Понятие «предшествующей вины» потерпевшего в указанном смысле прекрасно выступает в определении Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 28 сентября 1928 г. по делу М. «Нельзя согласиться с соображением суда о том, что человека, попавшего под трамвай в пьяном виде, невозможно признать небрежным, потому что пьяный человек недееспособен на 100%. Нельзя проводить аналогию между человеком недееспособным по своему возрасту (малолетство) и взрослым человеком, который временно сам лишил себя дееспособности в смысле ст. 31 ГК. Выходя на улицу в пьяном состоянии, человек своим поведением подвергает себя опасностям уличного движения» 1. Нужно отметить, что Верховный суд УССР вовсе не пошел здесь по линии смешения объективного случая («непреодолимой силы») с поведением потерпевшего. Не потому Гражданская кассационная коллегия отвергла ответственность трамвайного предприятия, что поведение пьяного потерпевшего было признано «непреодолимой силой», «объективным случаем», за который не может отвечать трамвайное предприятие, а потому, что появление потерпевшего в пьяном виде на улице большого города было признано упречным поведением — проявлением небрежности. По нашему мнению, такого рода случаи не получают удовлетворительного теоретического объяснения вне понятия «предшествующей вины». Поэтому, как мы полагаем, критические замечания, высказанные в литературе по поводу понятия «предшествующей вины», оказываются недостаточно обоснованными 2. В нашей практике не происходит равным образом и смешения между объективным случаем («непреодолимой силой») и поведением потерпевшего, недееспособного по своему возрасту. Отклоняя жалобу стороны по одному делу, Главный арбитр исполкома Московского областного Совета совершенно справедливо указал: «Факт появления пешехода на трассе не может быть признан непреодолимой силой». Этим Главный арбитр отверг довод жалобщика, пытавшегося сослаться на поведение пешехода как на объективный случай. Другое дело, что иногда появление пешехода на трассе может рассматриваться как проявление вины потерпевшего. 1 «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних» 1923—1929гг., Харьков, 1930, стр. 61 (д. № 4021). 2 Чаще всего против понятия «предшествующей вины» возражают в другом плане: когда этим понятием пользуются для устранения средней мерки должного поведения в вопросе о неосторожности (см. Л. А. Лунц в книге И. Б. Новицкий и Л. А. Лунц, Общее учение об обязательстве, 1950, стр. 331; Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, 1950, стр. 85—86). Прав был проф. Генкин, когда он, обобщая судебную практику, констатировал субъективный случай (казус), а не проявление «непреодолимой силы», если «ребенок, перебегавший улицу, лопал под автомобиль, который шофер вел, соблюдая все правила уличной езды» 1. Положение, что нет вины потерпевшего в смысле ст. 404 ГК, если потерпевшего не в чем упрекнуть, кроме того, что потерпевший стал жертвой несчастного случая, подтверждается множеством судебных решений. В этом отношении старая судебная практика не расходится с практикой новой, относящейся уже ко второй главной фазе развития нашего государства. В 1939 году, например, по делу Кудухашвили Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР писала: «Судебные органы... занялись вопросом о вине потерпевшего мальчика Бориса и, признав в его действиях грубую неосторожность, отказали его отцу в иске. Между тем вина потерпевшего, не достигшего 14 лет, не может быть принята во внимание при разрешении вопроса о возмещении за причиненный ему вред» 2. А в 1948 году та же Судебная коллегия отвергла вину потерпевшего по делу гр-на К., высказав такие соображения: «Несчастный случай произошел вследствие того, что пути не были освещены, что паровоз шел без огней и вследствие ветра К. не мог слышать его приближение». Несмотря на промежуток в девять лет, отделяющий одно из приведенных высказываний Верховного суда СССР от другого, несмотря на различие фактических составов в делах Кудухашвили и К., — оба определения покоятся на одном принципе: нет понятия вины потерпевшего, если нет упрека потерпевшему. Вред, причиненный потерпевшему, подлежит полному возмещению, когда поведение потерпевшего было безупречным. Гр-н М., работая в паровозном депо, производил замер нефти в баке при свете керосиновой коптилки. Этим он, вне всякого сомнения, содействовал возникновению несчастного случая, жертвой которого он сам и стал, — взрыв бака причинил гр-ну М. увечье. Однако субъективно потерпевший вел себя безупречно: депо не выдало ему безопасного фонаря и допускало применение коптилок. Поэтому Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР отвергла вину потерпевшего и в своем определении от 10 января 1950 г. отметила: «Ответчик не обеспечил истца электрофонарем и не изъял из пользования рабочих коптилки...; истец не был обучен безопасным методам работы». «Поэтому, — говорится далее в определении, — выводы Судебной 1 Д. М. Генкин, В. Н. Серебровский, Г. К. Москаленко, Судебная практика по гражданским делам в период войны, 1943, стр. 5. 2 Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1940 г., стр. 157. коллегии Верховного суда Грузинской ССР о наличии по данному делу смешанной ответственности за несчастный случай нельзя признать обоснованным». В старой судебной практике, которая достаточно хорошо известна, начиная с разъяснения Пленума Верховного суда РСФСР 1925 г. по делу Тобольского 1, неизменно отвергались все попытки представить вину потерпевшего только как причинное отношение потерпевшего к возникшему у него вреду. Для иллюстрации можно сослаться хотя бы на дело по иску Высокова к Северной ж. д. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР писала в своем определении по этому делу: «Расценивая действия 9-летнего мальчика Высокова, переходившего железнодорожный путь, как предусмотренную в ст. 404 ГК грубую неосторожность потерпевшего, освобождающую железную дорогу от ответственности за вред, народный суд впал в противоречие с разъяснением Пленума Верховного суда от 6 апреля 1925г. ... по д. Тобольского» 2. Специально в отношении вины потерпевших малолетних в литературе отмечались колебания судебной практики. Отметим, однако, что колебания в судебной практике, о которых идет речь здесь, не касались вопроса о содержании понятия вины потерпевшего. Не в том были сомнения, можно ли обойтись в понятии вины потерпевшего без момента субъективного отношения деятеля к его действию, а в том, с какого возраста принимать во внимание такое субъективное отношение. Речь шла вовсе не об отождествлении вины потерпевшего с понятием внешнего факта, а о том, можно ли сделать упрек в смысле ст. 404 ГК потерпевшим лицам, не достигшим 14-летнего возраста. Одна линия судебной практики ярче всего, пожалуй, выражена в определении Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 30 марта 1926 г. по делу Лорбера: «Вопрос о наличии грубой небрежности малолетнего разрешен судом отрицательно в полном соответствии в законодательством, не допускающим какой-либо юридической квалификации действий малолетних (ст. ст. 7, 9, 405 ГК)» 3. Эта установка намечалась в украинской практике еще ранее; уже в 1924 году по делу Гликмана Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР констатировала: «Суд правильно отверг применение понятия грубой небрежности к малолетнему» 4. В 1927 году та же коллегия, возвращаясь снова к вопросу о вине малолетних по- 1 Постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. (протокол № 5) — Сборник циркуляров и важнейших разъяснении Пленума Верховного суда РСФСР (январь 1925—май 1926), М., 1927, стр. 97—98. 2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР по д. № 31253—«Судебная практика РСФСР» 1928 г. № 14, стр. 6. 3 Сборник «Обеспечение увечных» под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 58, 148. 4 Сборник «Обеспечение увечных» под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 136. терпевших, указывала: «Грубая небрежность потерпевшего (ст. 404 ГК) не может иметь места со стороны малолетнего, не достигшего 14-ти лет» 1. В следующем году эта же коллегия, отменяя решение суда, отступившего от занятой практикой позиции, с упреком отметила: «Признание судом грубой небрежности со стороны 10-летнего мальчика—неправильно, ибо, как неоднократно разъяснял Верховный суд, признание умысла, грубой небрежности или неосторожности несовершеннолетних не может иметь места»2. В практике Верховного суда РСФСР (в 20-х годах) вопрос о вине малолетних потерпевших решался в конкретных случаях отрицательно, но самой возможности вины потерпевшего малолетнего Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР не отвергала. Это — вторая линия в вопросе о вине потерпевшего в ранней судебной практике. В 1925 году Гражданская кассационная коллегия Верховного' суда РСФСР в определении по жалобе Дементьева указала: «...из дела усматривается, что никто из трамвайных служащих даже не заметил, при каких условиях попал ребенок под вагон... Суд в своем решении строил лишь предположение, что мальчик вскочил на подножку вагона на ходу. Умозаключить из таких шатких оснований о грубой небрежности ребенка... нельзя» 3. Признание вины потерпевшего ребенка в конкретном случае отвергнуто вопреки выводу губернского суда, но из цитированной формулировки определения не следует, что Гражданская кассационная коллегия вообще отвергает возможность встречной вины малолетних. В опубликованной судебной практике, как и в практике неопубликованной, нами изученной, мы не обнаружили определений Гражданской кассационной коллегии Верховного суда РСФСР, в которых бы признавалась в конкретном случае вина потерпевшего ребенка. По делу Тобольского, на которое часто указывают, Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в том же 1925 году писала: «При определении грубой небрежности со стороны ребенка должна быть приложена иная мера, чем при определении небрежности взрослого человека» 4. Здесь как будто содержится признание возможности встречной вины малолетнего потерпевшего. Кассационная коллегия делает лишь оговорку о масштабе вины. Однако это соображение при дальнейшем исследовании материала теряет свою убедительность. В приведенном определении Гражданской кассационной коллегии нет положительного признания вины конкретного мало- 1 «Вестник Советской юстиции» 1927 г. № 3(85), стр. 110. 2 «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних», 1930, сто 65 3 Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 89. Подчеркнуто мною. — Б. А. 4 Там же, стр. 94. летнего потерпевшего, а есть только пояснения, почему в данном случае малолетнего нельзя признать виновным потерпевшим. Чем более углубляется исследование, тем больше накапливается материала, устанавливающего факт, что признание встречной вины детей постоянно отвергалось Верховным судом РСФСР. По делу Оковатого (1930 г.) Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР, рассмотрев протест, в котором доказывалось, что ребенок проявил грубую неосторожность, отвергла эту точку зрения: «Указание протеста на то, что увечье истцу было причинено вследствие его собственной неосторожности, явно неосновательно, так как по совершенно понятным соображениям нельзя ставить в вину 12-летнему подростку то, что он не мог удержать испугавшихся лошадей с косилкой» 1. И здесь неизменная картина: Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР принципиально как будто не отрицает понятия вины потерпевшего ребенка, но в данном случае, как, впрочем, и во всех других нам известных, отвергает такую вину. В позднейшей судебной практике РСФСР линия в рассматриваемом вопросе в сущности не изменилась. В решениях и определениях судебных инстанций встречаются формулировки более четко, более обобщенно отвергающие вину потерпевших малолетних, и наряду с этими формулировками встречаются высказывания менее ясные, сильно привязанные к конкретным обстоятельствам дела, но также неизменно приводящие к отклонению вопроса о встречной вине детей. По делу гр-ки К. (увечье четырехлетнего ребенка) ни у народного суда, ни у Московского городского суда не возникало даже мысли о возможности юридической квалификации поведения потерпевшей девочки как виновного (1949 г.). И ответчик не решался на такую квалификацию; в своей жалобе он сослался «как на вину потерпевшего» — на вину родителей, не досмотревших за ребенком. Но и такая попытка была отвергнута в определении Московского городского суда. По делу гр-ки М. с управлением железной дороги народный суд (1949 г.) отверг мнение, будто потерпевший, 11-летний сын истицы, получил увечье «по своей неосторожности вследствие невнимательного отношения к нему родителей». Пленум Верховного суда СССР в своем постановлении от 10 июня 1943 г., обобщающем судебную практику по делам из причинения вреда, не коснулся рассматриваемого нами вопроса о возможности вины потерпевшего, не достигшего 14-летнего возраста. Об этом приходится пожалеть, потому что в определениях Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР наряду с положениями, правильно раскрывающими смысл поня- 1 «Судебная практика РСФСР» 1930 г. № 16, стр. 8. тия вины потерпевшего лица, встречаются также формулировки, вызывающие сомнения. Мы указывали уже на решительный (и правильный) отказ Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР признать наличие встречной вины потерпевшего малолетнего (дело Кудухашвили). Но как по этому делу, так и по делу Яролана Судебная коллегия попыталась усмотреть вину «самого потерпевшего» в виновном поведении родителей, опекунов. «Если, — писала Судебная коллегия, — суд установит, что опекуны Яролана допустили грубую неосторожность по надзору за потерпевшим ребенком, дело подлежит разрешению в порядке смешанной ответственности» 1. В этой формулировке вопрос о вине малолетнего потерпевшего собственно не затрагивается — в определении Судебной коллегии нет вовсе упоминания в виновное ли поведения одиннадцатилетнего Яролана. Но речь все же шла именно о вине самого потерпевшего ребенка в лице его опекунов. Верховный суд СССР неоднократно подчеркивал существование только двух освобождающих от ответственности обстоятельств, если речь идет о применении ст. 404 ГК 2. Одно из этих обстоятельств, как известно, — содействие «непреодолимой силы», а другое — умысел или грубая небрежность потерпевшего. Суд, следовательно, не мог ссылаться на какое-либо третье основание для ограничения ответственности по ст. 404 ГК. Между тем по делу Яролана, как мы видели, речь шла все же о возможности применения «смешанной ответственности», т. е. об уменьшении возмещения потерпевшему, но не вследствие его собственной вины, а вследствие вины опекунов потерпевшего 3. По упомянутому выше делу Кудухашвили Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР, отвергнув вину 14-летнего потерпевшего Бориса, все же поставила дополнительный вопрос о вине его родителей. Судебную коллегию интересовало: не была ли допущена родителями ребенка вина «в надзоре за ним»? не было ли вины родителей в том, что «они отпустили его (ребенка.—Б. Л.) в город одного»? Анализ этих двух дел показывает, что Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР иногда придерживается старой формулировки, изложенной в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. (п. 8) 4. Хотя, 1 «Советская юстиция» 1939 г. № 15/16. 2 Например, Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1946 г., стр. 112, определение № 235. 3 Невозможно, разумеется, было признать поведение опекунов за действие «непреодолимой силы»; к тому же при доказанном содействии «непреодолимой силы» не может в силу ст. 404 ГК применяться ограничение ответственности владельца «источника повышенной опасности»: при содействии «непреодолимой силы» такая ответственность полностью исключена. 4 Сборник циркуляров и важнейших разъяснений Пленума Верховного суда РСФСР, 1927, стр. 99—100. рассматривая конкретный случай (дело потерпевшего четырехлетнего мальчика Тобольского), Пленум Верховного суда РСФСР согласился с тем, «что дети 4-летнего возраста не могут проявлять грубой неосторожности, так как они не в состоянии отвечать за свои действия», но замена вины самого потерпевшего ребенка виной его родителей было отвергнуто Пленумом только по особому «мотиву — «поскольку родители являются рабочими, они не могли постоянно следить за малолетним ребенком и, следовательно, они не могут нести ответственность за его действия». В этом постановлении допускалась принципиально возможность зачета вины родителей в вину потерпевшему малолетнему. Для самого Пленума Верховного суда РСФСР эта возможность казалась настолько вероятной, что Пленум, отменяя определение Гражданской кассационной коллегии (отклонившее жалобу потерпевшего), напомнил, что, даже признав вину родителей за вину потерпевшего ребенка, суд все же может удовлетворить иск, прибегнув к помощи ст. 406 ГК 1. Мы отрицательно относимся к такому широкому толкованию вины малолетнего потерпевшего, которое охватывает и вину родителей или опекунов потерпевшего. Поскольку дело идет о правонарушении, каждый гражданин, независимо от своего возраста, может быть виновен только сам за себя. Быть виновным в правонарушении за другого гражданина невозможно. Это положение вытекает из функции вины в советском социалистическом праве, на которой мы останавливались в гл. первой. Это положение относится как к вине правонарушителя, так и к вине потерпевшего лица. Применение по аналогии норм обязательственного права, относящихся к договорным отношениям (ст. 119 ГК), здесь, конечно, недопустимо. Область внедоговорной ответственности имеет свою специфику, и перенос в эту область правил, регулирующих контрагентские права и обязанности, ничем не оправдан. Такой перенос был бы формально-догматическим приемом, оторванным от общественных явлений, подлежащих правовому регулированию. И по правилам о внедоговорной ответственности можно, конечно, нести гражданскую ответственность за другое лицо, стать обязанным к возмещению вреда, причиненного другим лицом (например, по ст. 405 ГК). Но в области внедоговорной ответственности обязанность отвечать за другое лицо — это исключение, которое может основываться только на норме закона. Но в законе нет предписания вменять детям вину их родителей или возлагать на детей ответственность за действия родителей. Тем не менее мы не можем согласиться с пессимистическим 1 Ссылка на ст. 406 ГК (учет имущественного положения сторон) в данном деле была вообще неправильна: сам Верховный суд РСФСР разъяснил, что сопоставление имущественного положения гражданина и госоргана в смысле от. 406 недопустимо (доклад ГКК о работе ГКК за 1&26 год, официальное издание ГК, 1948, стр. 253). итогом, который подвел М. М. Агарков практике Верховного суда СССР по этому вопросу. «Верховный суд СССР,—писал Агарков, — пошел значительно дальше и применил тот же принцип и к случаю вины родителей и опекунов ребенка» 1. Здесь имелся в виду принцип зачета вины работника в вину организации, для которой работник исполнял работу. Мы считаем слишком поспешным подобное «обобщение» практики Верховного суда СССР, поскольку оно основано на двух только определениях Судебной коллегии по гражданским делам. В опубликованной практике нам не пришлось встретиться с делами, по которым признание вины родителей приводило бы в действительности к ограничению возмещения вреда потерпевшему ребенку. Типично в этом отношении определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 30 марта 1926 г. по делу Лорбера, где было сказано: «Вопрос же о наличии грубой неосторожности со стороны родителей потерпевшего есть вопрос оценки фактических обстоятельств дела и разрешен судом в полном соответствии с установленными им обстоятельствами — работой отца вне дома и состоянием здоровья матери» 2. Не трудно видеть, что соображения Кассационной коллегии исключают в сущности и самую постановку вопроса о вине родителей (в качестве вины самого потерпевшего ребенка), поскольку в большинстве наших трудовых семей оба родителя работают вне дома. Как на редчайшее исключение можно сослаться на определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда РСФСР (по делу №31266), в котором она пришла к выводу: «Поскольку установлена грубая небрежность отца ребенка, пытавшегося в нетрезвом виде с ребенком на руках сесть в трамвай на ходу, постольку Откомхоз ответственности за увечье ребенка не несет» 3. При изложенных обстоятельствах Коллегии трудно было отрешиться от мысли о поведении отца ребенка как о «единственной» причине увечья ребенка. Между тем очевидно, что деятельность трамвайного предприятия была другой причиной этого увечья. Неправильное решение вопроса о причинной связи привело здесь к затенению вопроса о вине потерпевшего: ребенок, которого отец держал на руках, не был ни в чем виновен. Гражданская кассационная коллегия также ничего не говорит здесь о вине самого малолетнего потерпевшего. Что же касается несомненно виновного поведения 1 М. М. Агарков, Вина потерпевшего в обязательствах из причинения вреда—см. «Государство и право» 1940 г. № 3, стр. 77 и сл. (обзор судебной практики Верховного суда СССР). 2 Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 148. 3 «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 10. отца, то его никак нельзя зачесть в вину самому ребенку. Вина отца здесь должна была служить основанием гражданской ответственности отца перед ребенком наряду с гражданской ответственностью трамвайного предприятия перед ребенком. Считать вину отца за вину потерпевшего ребенка в подобном случае — это, значит, ставить малолетнего в худшее положение, чем взрослого. Если бы взрослого гражданина некто столкнул с площадки трамвайного вагона, то, разумеется, поведение этого третьего лица нельзя было бы поставить в вину потерпевшему. По делу гр-на Ч., разрешенному в 1949 году народным судом, обстановка сложилась, примерно, таким образом. Потерпевший вышел на площадку вагона трамвая. В это время другой пассажир, очевидно спешивший выйти, нечаянно задел потерпевшего и столкнул его. В результате потерпевший попал под колесо вагона. Признав, что потерпевший «был сшиблен с трамвая», народный суд полностью удовлетворил иск потерпевшего, правильно отвергнув ссылку на вину, якобы им допущенную. В определении Московского городского суда по этому делу было высказано сомнение по поводу последнего вывода народного суда. «Если, — полагала Судебная коллегия городского суда, — истца кто-то из пассажиров столкнул с трамвая, истец, видимо, стоял на подножке трамвая и, таким образом, сам нарушил существующие правила проезда в трамваях, а потому, если при новом рассмотрении дела судом упомянутое обстоятельство будет установлено, то народному суду надлежит обсудить этот вопрос и применить принцип смешанной ответственности». Несмотря на эти критические замечания, Московский городской суд вовсе не поставил (и совершенно правильно) вопроса о зачете в вину потерпевшему вины третьего лица, столкнувшего потерпевшего. Московский городской суд лишь отметил, что потерпевший по обстоятельствам дела мог быть виновен, что надлежало проверить это существенное по делу обстоятельство. После новой проверки в суде первой инстанции обстоятельств дела в направлении, указанном Московским городским судом, было установлено, что потерпевший стоял не на подножке, а на площадке заднего вагона, т. е. не совершил правонарушения. Поэтому иск потерпевшего был снова удовлетворен полностью, и Московский городской суд утвердил решение, указав, что «по делу ничем не установлено, что несчастный случай произошел по грубой неосторожности самого истца». Вина третьего лица — это вина другого возможного соответчика по делу. При этом безразлично, каковы взаимоотношения или родственные связи между потерпевшим и третьим лицом, которое виновно содействовало «источнику повышенной опасности» в причинении потерпевшему вреда. В соответствии с этим принципом было разрешено немало дел в наших судебных органах. Возмещение вреда потерпевшему ребенку полностью присуждалось, невзирая на вину в поведении родителей этого ребенка. По делу об увечье, полученном 11-летним мальчиком М., органы дознания отвергли вину агентов железной дороги и, прекращая уголовное дело производством, дали такую формулировку: «М. получил увечье по своей неосторожности и вследствие невнимательного отношения к нему родителей». Однако суд (в 1949г.) отверг вину самого потерпевшего мальчика и, — что нас, в частности, интересует, — вовсе не возвел в ранг вины самого потерпевшего вину его родителей. Последовало полное удовлетворение иска в соответствии со ст. 404 ГК. В неопубликованной судебной практике можно указать немало таких случаев. Признанная постановлением Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. возможность вину родителей зачитывать в вину самого потерпевшего ребенка на практике, поскольку нам известно, не реализовалась. Уже в определении от 30 апреля 1925 г. по делу Тобольского Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР писала: «Если же рассматривать вопрос с точки зрения грубой небрежности родителей ребенка, то положительно недопустимо предъявлять требование о том, чтобы пролетарская семья имела особых провожатых для ребенка» 1. Поскольку эксплуататорских классов во второй главной фазе развития Советского государства уже не существует, ограничительный смысл формулировки Кассационной коллегии в настоящее время утратил свое значение. Противопоставление пролетарских семей непролетарским теперь лишено у нас какой-либо почвы — о. пролетариате как классе, лишенном орудий производства, нельзя говорить в стране построенного социализма «...наш рабочий класс, — отметил товарищ Сталин, — не только не лишен орудий и средств производства, а наоборот, он ими владеет совместно со всем народом. А раз он ими владеет, а класс капиталистов ликвидирован, — исключена всякая возможность эксплуатации рабочего класса. Можно ли после этого назвать наш рабочий класс пролетариатом? Ясно, что нельзя» 2. При изменившихся общественных и политических условиях классовая диференциация случаев, которой требовал в 1925 году Пленум Верховного суда РСФСР, потеряла свое основание. Очевидно, что теперь в отношении всякой семьи, семьи трудящихся, нельзя предъявлять требований, которые были в 1925 году отвергнуты в отношении к семьям пролетарским. Целесообразно ли после этого настаивать хотя бы «в принципе» на зачете вины родителей в вину потерпевшим малолетним детям? По нашему мнению, такой целесообразности нет. Здесь, конечно, неуместна параллель с решением, которое закон дает по вопросу об ответственности родителей за вред, причиняемый их малолетними детьми третьим лицам (действующая редакция ст. 405 ГК). 1 Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр.94. 2 Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 511. Закон РСФСР, повышающий ответственность лиц, имеющих надзор за малолетними (родителей, усыновителей, опекунов и т. д.) 1, ставит перед собой ту же задачу, что и постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 31 мая 1935 г. 2 по тому же вопросу. Как постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б), так и закон РСФСР направлены на установление ответственности родителей малолетних правонарушителей перед третьими лицами (как социалистическими организациями, так и гражданами) за вред, причиненный этим третьим лицам. До 1935 года за вред, причиненный малолетними, гражданско-правовой ответственности не существовало. Необоснованно, по нашему мнению, предположение, что в силу упомянутых только что актов 1935 года может ограничиваться право самих малолетних на возмещение вреда, им, малолетним, причиненного. О таком побочном действии актов 1935 года в самих этих актах нет и намека. Представляется обоснованным иное заключение — именно, что имущественная ответственность лиц, обязанных к надзору за малолетними, перед этими малолетними не должна упускаться из виду. Такой вывод соответствует, по нашему мнению, идее ст. 405 ГК в новой ее редакции потому, что в результате достигается повышение ответственности лиц, обязанных к надзору. Малолетние дети поставлены в отношении своих родителей, опекунов и прочих обязанных к надзору лиц не в худшее положение, чем третьи лица, которым малолетними причинен вред вследствие недосмотра родителей и прочих обязанных к надзору лиц. Нам представляется, что только этот дополнительный вывод можно сделать из постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 31 мая 1935 г. и из новой редакции ст. 405 ГК РСФСР 3. V Вина потерпевшего юридического лица — вопрос, все еще недостаточно разработанный в нашей литературе. Изучение этой темы столько же относится к разделу учения о лицах, сколько и к разделу об ответственности за гражданское правонарушение. Последняя по времени работа о субъектах гражданского права принадлежит перу проф. С. Н. Братуся 4. На наш взгляд, она должна принести пользу судебной практике, поскольку проливает свет на многие сложные вопросы учения о юридических лицах. Однако интересующего нас вопроса вины потерпевшего юридического лица С. Н. Братусь прямо не затронул. В параграфе, 1 Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 25 ноября 1935 г., изменившее редакцию ст. 405 ГК РСФСР (СУ РСФСР 1936 г. № 1, ст. 1). 2 СЗ СССР 1935 г. № 32, ст. 252. 3 Действующая ныне редакция 25 ноября 1935 г. (СУ РСФСР 1936 г. № 1, ст. 1). 4 С. Н. Братусь, Субъекты гражданского права, 1950. посвященном дееспособности юридических лиц, мы находим, однако, настолько широкое высказывание относительно вины юридических лиц, что оно, не нарушая построения С. Н. Братуся, повидимому может охватить вину потерпевшего. Проф. С. Н. Братусь пишет: «К юридическому лицу могут быть применены все категории, заключенные в понятии вины (умысел, неосторожность, вменение и т. д.) в области гражданско-правовых отношений. Возможны случаи ответственности юридического лица за его деятельность, осуществляемую его органами и представителями и при отсутствии вины. Но это имеет место в тех случаях, когда ответственность без вины несут и граждане. Такова, например, деликтная ответственность владельцев «источников повышенной опасности», предусмотренная ст. 404 ГК» 1. Если ответственность юридического лица за неправомерное причинение вреда создается в результате действий органов юридического лица и представителей юридического лица, очевидно и вина этих органов и представителей должна рассматриваться как собственная вина юридического лица, независимо от того, является ли юридическое лицо в данном случае правонарушителем, причинившим вред другому, или потерпевшим, который сам понес вред и стремится получить его возмещение. Вопрос о вине потерпевшего юридического лица еще более уточняется в связи с тем, что С. Н. Братусь считает юридическое лицо ответственным не только за действие своих органов и своих представителей. «Равным образом, — пишет С. Н. Братусь, — юридическое лицо отвечает за вред, причиненный его рабочим и служащим при совершении возложенных на них хозяйственно-технических операций» 2. Вина любого работника при совершении этого рода операций может образовать состав вины юридического лица. По мнению С. Н. Братуся, предпосылкой ответственности юридического лица «являются виновные действия или упущения работников в связи с осуществлением возложенных на них задач и деятельности юридического лица 3. В кооперативных организациях при сходных условиях состав вины организации образуют действия их членов. Это касается, конечно, только производственных систем кооперации — колхозной, промысловой и т. п. Действия члена потребительской кооперации только при том условии могут рассматриваться как действия кооперативного юридического лица, если данный член кооператива состоит органом управления кооператива, его рабочим или служащим. Но при всем этом решение С. Н. Братуся не может считаться достаточным для целей нашего исследования: оно не дает все же прямого ответа на вопрос о природе вины потерпевшего вред 1 С. Н. Братусь, Субъекты гражданского права, 1950, стр. 207. 2 Там же, стр. 209. 3 Там же, стр. 211. юридического лица. Остается без расшифровки и тот особый случай вины потерпевшего юридического лица, в котором вред причинен «источником повышенной опасности» (ст. 404 ГК и сходные нормы других законов). В своей статье, посвященной судебной практике по зачету вины потерпевшего, М. М. Агарков высказывался в том смысле, что к вине потерпевшего юридического лица «вполне уместно применять по аналогии правила о вине причинителя вреда», что судебная практика, именно так поступающая, «не может вызвать возражения» 1. Но эти замечания, сами по себе правильные, во-первых, лишены теоретической основы, во-вторых, они также не учитывают особенностей случаев применения ст. 404 ГК и других, сходных с нею норм 2. В старой литературе вопрос о вине потерпевшего юридического лица обыкновенно обходили молчанием. Это зависело по большей части от неправильного подхода к понятию вины вообще и вины потерпевшего в частности. Отрицая субъективный момент в понятии вины, освобождались тем самым от необходимости особо говорить о том случае, когда потерпевшим является юридическое лицо. Вопрос искусственно упрощался. Вина потерпевшего юридического лица лишалась специфики и выступала точно так же, как и любой состав внешних фактов. Известно, однако, что упрощения, искажающие действительность ради пресловутой «экономии мышления», не являются вместе с тем предпосылками правильных решений научных вопросов. Как и во многих других случаях, «простое» решение и здесь оказалось обманчивым. Удаление субъективного момента из понятия вины привело к извращению самих начал гражданской ответственности по советскому социалистическому праву. В своей статье о вине потерпевшего, появившейся в конце 20-х годов, С. Арабажин не упоминал особо о вине потерпевшего юридического лица 3. Для этого автора грубая неосторожность потерпевшего — это только «отклонение от нормального... правопорядка поведения по охране своей личности и имущества» — и ничего 1 М. М. Агарков, Вина потерпевшего в обязательствах из причинения вреда, «Государство и право» 1940 г. № 3, стр. 76. 2 М. М. Агарков приводит практику по ст. 403 ГК, ссылаясь на определения Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР, вынесенные по спорам между Госбанком и его клиентурой («Советская юстиция» 1939 г. № 12, стр. 66—71). Нельзя не отметить, что подобные иллюстрации правильных в своем существе положений едва ли убедительны: отношения между банком и клиентом — это договорные отношения, и со ссылкой на ст. 403 ГК в таких случаях, конечно, нельзя согласиться. Это особенно очевидно в связи с п. 1 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. «О судебной практике по искам из причинения вреда», давшим четкую границу между договорной и внедоговорной ответственностью. 3 С Арабажин, Вина потерпевшего, «Вестник Советской юстиции» »928 г. № 13 (119), стр. 382—384. более. По каким мотивам — упречным или безупречным — это отклонение произошло у конкретного лица, по мнению С. Арабажина, — безразлично. Потому, конечно, излишне различать, кто потерпел вред: гражданин или организация, юридическое лицо. Правда, переходя к анализу судебной практики, С. Арабажин вынужден сделать оговорку, представляющую собой не что иное, как отступление от его понятия вины как насквозь объективной категории. Чтобы уйти от резкого противоречия с судебными решениями, С. Арабажин заявляет: «Грубая небрежность только тогда существует, когда сам потерпевший сознает, что он отклоняется от некой нормы». Мы не касаемся здесь ошибочного смешения понятий самонадеянности и небрежности, которое допущено С. Арабажиным, считающим, что небрежность и самонадеянность — это синонимы 1. В приведенном высказывании сейчас нас интересует непримиримое противоречие между двумя представлениями о гражданской вине, которые, однако, мирно уживаются у С. Арабажина — одно подле другого. Если грубая небрежность — это только отступление от нормы поведения, то понятие вины исчерпано здесь понятием противоправности, которая есть ведь не что иное, как объективно неправильное действие, т. е. действие, нарушающее норму права. Если же, по взгляду С. Арабажина, грубая небрежность не существует без внутренней упречной мотивации, то неверно первое объективистское определение, данное тем же автором той же грубой небрежности. В конце концов С. Арабажин склонялся к объективистской трактовке гражданской вины 2, что, как отмечено выше, объясняет (но не оправдывает) забвение особенностей вины потерпевшего юридического лица. Очевидно, что вопрос о природе вины потерпевшего вред юридического лица нельзя сколько-нибудь удовлетворительно разрешить, не придя предварительно к определенному выводу о природе вины потерпевшего в ее отношении к природе вины правонарушителя. Последний вопрос является достаточно широким и требует специального исследования. В других своих работах «О зачете вины» (1945 г.) и «О значении вины потерпевшего при гражданском правонарушении» (1950 г.) мы пришли к выводу, что вина потерпевшего есть разновидность гражданской вины. Вине потерпевшего, с этой точки зрения, присущи оба признака, свойственные родовому понятию вины: 1) общественно упречное отношение действующего лица к своему действию; 2) совершение действия (воздержание от действия), которое не совместимо с нормой права или с правилом социалистического общежития. Отличает же вину потерпевшего от вины лица, неправомерно причинившего вред другому, то обстоятельство, что 1 Этот вопрос рассмотрен выше, в п. I настоящей части гл. четвертой. 2 С. Арабажин, Вина потерпевшего — «Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 13/119, стр. 384. правонарушитель причиняет вред своим неправомерным действием чужому праву или чужому благу, а виновный потерпевший делает то же самое в отношении своих собственных прав или благ 1. Придерживаясь этого взгляда и в настоящей работе, мы приходим к выводу, что вина потерпевшего юридического лица возможна в том же самом смысле, в каком смысле возможна вина юридического лица в качестве неправомерного нарушителя чужих прав или благ. В вопросе о природе ответственности юридических лиц по началу вины мнения разошлись. Одни авторы считают, что юридические лица отвечают за свою вину, признавая вину работников юридического лица виной самого юридического лица. Другие авторы полагают, что в таких случаях юридические лица отвечают за чужую вину. К вине потерпевшего юридического лица применима только первая конструкция ответственности «за свою вину». В законе (в ст.ст. 403, 404 ГК, в Кодексе торгового мореплавания СССР, в Воздушном кодексе СССР) говорится всегда о вине самого потерпевшего, а не о чужой вине, за которую потерпевший должен нести ответственность. При попытке воспользоваться второй 1 Недавно доцент О. С. Иоффе выступил с новой конструкцией вины потерпевшего при гражданском правонарушении: он рассматривает вину потерпевшего лица как вину в отношении правонарушителя. По мнению О. С. Иоффе, его конструкция может быть обоснована тем соображением, что «своими виновными противоправными действиями потерпевший ущемляет права причинителя..., вторгается в правовую сферу причинителя». Это ущемление прав причинителя вреда О. С. Иоффе усматривает в том, что причиняющий вред вправе рассчитывать на соблюдение потерпевшим всех тех правил, которые могли бы предотвратить вред. При таком положении, однако, оказывается, что обокраденный должен быть признан виновным в отношении вора, если этот обокраденный не принял всех необходимых мер, которые можно было принять для предотвращения кражи. О. С. Иоффе не хочет присоединиться к такому заключению и, чтобы его избежать, делает оговорку. О. С. Иоффе предлагает фигуру причинителя рассматривать не только «в фокусе совершенного им правонарушения». «В действительности же,—пишет О. С. Иоффе, — он не только причинитель вреда, но и субъект права. Потерпевший своим противоправным поведением ущемляет интересы причинителя не как причинителя вреда, а как субъекта права». Мы не можем присоединиться к конструкции вины потерпевшего от правонарушения, в которой потерпевшее лицо объявляется виновным в отношении лица, причинившего вред. Нас не удовлетворяет и предложение расщеплять фигуру причинителя вреда на две половины, из которых одна — только правонарушитель, а другая — только субъект права, ни в чем не повинный, не действовавший противоправно. Лицо, противоправно причинившее вред личности или имуществу другого,—это и есть субъект права, действовавший противоправно. Если правонарушитель не был бы субъектом права, то вообще не ставился бы и вопрос о его гражданской ответственности за причинение вреда. Не вор или иной правонарушитель вправе «обвинять» лицо, потерпевшее вред, а только государство; противоправность виновного поведения потерпевшего вред состоит только в нарушении нормы права, правил социалистического общежития (интересов общества в целом). Против этого нашего положения последовательно возражает О. С. Иоффе. Он говорит: «При такой конструкции, конструкцией (юридическое лицо отвечает за чужую вину) получается нелепый вывод: юридические лица якобы никогда не бывают виновны в положении потерпевших. Невозможность построить вину потерпевшего юридического лица без одновременного признания вины юридического лица в роли правонарушителя была отмечена в нашей литературе. Если вина органа, представителя, работника юридического лица — это не вина самого юридического лица, то нет и понятия вины потерпевшего юридического лица. М. М. Агарков предложил конструкцию, по которой юридическое лицо отвечает: 1) за действия органа, как за свои собственные действия, 2) за действия же рабочих и служащих при исполнении ими служебных обязанностей — по началу вины, состоящей в упущениях при выборе работника, по надзору за ним со стороны органа 1. Нужно признать совершенно правильным признание действий и вины органа юридического лица за действия и за вину самого юридического лица. Орган не может противопоставляться юридическому лицу как нечто внешнее. Но неправильно сводить ответственность юридических лиц во всех случаях к ответственности органов этих юридических лиц казалось бы, следует прийти к выводу, что причинитель должен возместить ущерб (виновного потерпевшего. — Б. А.) полностью, но часть возмещения должна поступить в доход государства, поскольку потерпевший своим поведением нарушил общественные интересы». Нам кажется, что такой вывод не следует из предлагаемого нами понимания вины потерпевшего. Вина потерпевшего проявляется в его поведении. Это поведение — одна из причин вреда, возникшего у потерпевшего. Другой причиной этого вреда является поведение правонарушителя. Если бы наш закон ставил правонарушителя и потерпевшего в равное положение, то потерпевший, который своим повелением содействовал возникновению вреда, никогда не имел бы права на полное возмещение этого вреда. Достаточно ведь создать своим поведением хотя бы одну из причин вреда, чтобы право сделало отсюда свой вывод. Однако наше право учитывает поведение потерпевшего, содействовавшее возникновению вреда, не всегда, а только в случаях, когда потерпевший действовал умышленно-виновно либо допустил грубую неосторожность. Следовательно, полное возмещение вреда, получаемое потерпевшим при отсутствии вины с его стороны, является результатом особого подхода к потерпевшему со стороны законодателя, который не учитывает причинного отношения поведения потерпевшего к возникшему вреду, если потерпевший невиновен. Значит, когда закон возлагает на правонарушителя в случае вины потерпевшего лишь обязанность частично возместить возникший вред, то нет никакого основания для взыскания прочей части возмещения с правонарушителя в пользу государства: ведь поведение правонарушителя было только одной из причин возникновения вреда, другой причиной было поведение потерпевшего. В этом случае учитываются все стороны причинного отношения, в результате которого возник вредоносный результат (см. О. С. Иоффе, Рецензия в «Вестнике Ленинградского университета» 1951 г. № 2, стр. 135—136 на книгу Б. С. Антимонова, Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении). 1 См. М. М. Агарков, К вопросу о договорной ответственности, сборник «Вопросы советского гражданского права», изд. Академии" наук СССР, 1945, стр. 147. за вину в выборе работника или за вину в надзоре за деятельностью работника. Такая конструкция совершенно искусственна и оторвана от практики наших судебных органов. Нельзя согласиться и с высказыванием М. М. Агаркова по специальному вопросу о вине рабочих и служащих в тех случаях, когда применяются нормы о повышенной гражданской ответственности. М. М. Агарков указывал: «Вина рабочего или служащего не имеет значения для ответственности владельца источника повышенной опасности. Ответственность наступила бы в случае вреда, причиненного без вины» 1. Конечно, ответственность по ст. 404 ГК наступает и при отсутствии вины рабочих и служащих владельца «источника повышенной опасности». Но ответственность эта была бы иной, чем при отсутствии вины. Когда виновны и потерпевший и агенты владельца «источника повышенной опасности», то происходит зачет вины обеих сторон. Если шофер допустил грубые нарушения правил уличного движения, то даже грубая вина лица, потерпевшего вред, не избавит владельца автомобиля от обязанности возместить вред, возникший у потерпевшего. Итак, ни в каком случае нельзя отрицать значения вины лиц, состоящих на работе у юридических лиц 2. Нужно присоединиться ко взглядам С. Н. Братуся по этому вопросу. «Работник при выполнении своих обязанностей не противостоит юридическому лицу в качестве отдельного от него субъекта права: из суммирования служебных действий рабочих и служащих или действий членов, связанных с осуществлением их членских обязанностей, и возникают деятельность юридического лица как целого и его ответственность за вред, причиненный членами и работниками, действующими в этом качестве, а не в качестве частных лиц. Ответственность юридического лица в этом случае является ответственностью не за чужие, а за свои действия» 3. Не ставя в этой работе задачи проанализировать начала, по которым юридическое лицо отвечает за внедоговорный вред во всех случаях, мы находим, что в отношении к ст. 404 ГК и сходным с нею нормам вину рабочих и служащих, допущенных к эксплуатации «источника повышенной опасности», нужно рассматривать как вину самого владельца такого источника. Если речь идет о вине потерпевшего юридического лица, то в смысле ст. 404 ГК этой виной потерпевшего может быть также и вина 1 М. М. Агарков, К вопросу о договорной ответственности, сборник «Вопросы советского гражданского права», изд. Академии наук СССР, стр. 148. Подчеркнуто мною.—Б. А. 2 Мы не затрагиваем здесь вопроса о том, какое значение имеет вина юридического лица, когда вред причинен «источником повышенной опасности» застрахованному в порядке социального страхования работнику этого юридического лица (случай сопряженного применения ст. ст. 404 и 413 ГК). 3 С. Н. Братусь, Субъекты гражданского права, 1950, стр. 211—212. рабочих и служащих этого юридического лица, а не только вина его органов. Это положение может быть подтверждено линией нашей судебной практики, прочно сложившейся в течение многих лет. Кроме того, подтверждение этого положения может быть найдено в правилах о столкновениях средств транспорта (см. п. VI второй части настоящей главы). Что касается судебной практики, то она безоговорочно признает за вину самого потерпевшего юридического лица вину тех работников, которым юридическое лицо поручило управление своим имуществом: например, грузом, автотранспортом и т. д. Вот как сложилась обстановка по одному делу, разрешенному Государственным арбитражем при Совете Министров СССР в 1950 году. Автомашина, принадлежавшая ответчику, наехала на автомашину истца (автобазы), в результате чего были причинены повреждения. Госарбитраж удовлетворил этот иск, применив ст. 404 ГК, поскольку ответчиком не были доказаны обстоятельства, освобождающие от ответственности по этой статье ГК, — т. е. действие «непреодолимой силы» или вина шофера потерпевшей стороны. Здесь арбитраж даже не ставит вопроса, не следует ли вину шофера рассматривать в качестве вины третьего лица. Раз машина была поручена данному шоферу автобазой, то в случае повреждения машины (например, при столкновении с другим средством транспорта) вина шофера и есть собственная вина юридического лица, в данном случае — автобазы. По спору трамвайного депо с автобазой тот же Государственный арбитраж в 1950 году установил, что между трамваем и автомашиной ответчика, автобазы, произошло столкновение, которое причинило убытки главным образом истцу — трамвайному депо. Представитель ответчика ссылался на «грубую небрежность, допущенную водителем трамвая, который не принял необходимых мер во избежание аварии... Между автомашиной и трамвайным вагоном до столкновения имелось расстояние не менее 50 м; водителю трамвая в это время подавались сигналы, однако последний смотрел в сторону от направления движения трамвая и не затормозил своевременно». Арбитраж признал вину водителя трамвая доказанной и сделал из этого выводы, предусмотренные ст. 404 ГК для случая вины самого потерпевшего. И в этом деле, следовательно, проявилась конструкция, признающая вину работника виной самого потерпевшего юридического лица. Конструкция М. М. Агаркова, сводящая вину юридического лица к вине ее органа в ненадлежащем выборе работника или в упущениях по надзору за выполнением работы, оказывается здесь бессильной. С такой точки зрения вина потерпевшего трамвайного депо должна была бы заключаться в том, что начальник депо плохо изучил вагоновожатого, принимая его на работу или не сопровождал его во время рейса по линии с целью осуществления постоянного надзора. Последнее обоснование выглядит прямо как фикция вины, чуждая советскому праву. Об упущениях же в выборе работника по данному делу и речи не было: водитель трамвая до рассматриваемого случая работал без аварий в течение ряда лет. Взгляд арбитражной практики на понятие вины потерпевшего юридического лица раскрывается и в решении Государственного арбитража при исполкоме Московского областного Совета в 1950 году по делу между одним заводом и управлением железной дороги. Речь шла здесь о наезде поезда на автомашину истца в то время, когда она переезжала через железнодорожные пути. Железная дорога, ссылаясь на вину потерпевшего завода, указывала, что переезд был в исправном состоянии, а несчастье произошло вследствие того, что автомашина буксовала на переезде, что у нее заглох мотор, что завод допустил перегруз машины. Арбитраж не признал существенной для дела ссылку дороги на исправное состояние железнодорожного переезда, «поскольку владелец «источника повышенной опасности» в порядке ст. 404 ГК обязан возмещать причиненный ущерб и при отсутствии вины со своей стороны». Ссылка же на вину потерпевшего была отвергнута, так как было установлено, что «лед на переезде не был сколот и не было песку», что и объясняло буксование машины именно на переезде». Перегруз автомобиля при известных условиях мог еще быть поставлен в вину самой дирекции завода. Но остановка мотора — это факт, который в условиях данного дела не мог быть поставлен в вину дирекции завода. Тем не менее арбитраж рассматривал упрек по адресу шофера как упрек по адресу завода — и совершенно правильно. Арбитраж совершенно так же обсудил и вину другой стороны: вина юридического лица (железной дороги) состояла в том, что переезд не был посыпан песком, что не был сколот лед. Известно, что на всех железных дорогах действуют строгие правила, исходящие от управлений этих дорог и предписывающие и сколку льда и посыпку переездов песком. Говорить, что орган железной дороги должен сам осматривать состояние всех переездов после каждой гололедицы, невозможно. Следовательно, Государственный арбитраж признал виной дороги вину ее рядовых работников. При столкновениях средств транспорта вред в той или иной мере возникает у обеих сторон, и дорогу в изложенном деле следует рассматривать одновременно и как потерпевшую сторону и как причинителя вреда. Таким образом, суждение арбитража о вине железной дороги в то же время есть и суждение о вине потерпевшего лица. VI Проблема «гостя в экипаже», а) Буржуазное право по большей части отрицательно решает вопрос о праве потерпевшего на возмещение вреда, если потерпевший добровольно согласился на риск поездки, любезно предложенной ему хозяином экипажа. Одно дело, — говорят буржуазные юристы, — если потерпевший за плату воспользовался услугами перевозчика; здесь безопасность пассажира гарантируется условиями договора перевозки. Но совсем иначе, по мнению многих буржуазных юристов, должно будто бы обстоять дело, когда владелец экипажа, — например, автомобиля, — только из любезности, без встречного обязательства оплаты проезда, предложил «подвезти» своего знакомого или незнакомого встречного. Такой бесплатный пассажир, говорят буржуазные юристы, становится наравне с хозяином экипажа «участником предприятия» со всеми присущими этому предприятию рисками, выгодами и невыгодами. Под выгодами здесь имеют в виду бесплатную поездку на автомобиле, а под невыгодами — риск получить увечье в компании с хозяином экипажа. Словом, по воззрениям многих буржуазных юристов у потерпевшего бесплатного «гостя в экипаже» нет права добиваться возмещения вреда, полученного в связи с поездкой. К такому неутешительному для «гостя» выводу буржуазные юристы приходят и в том случае, когда уменье хозяина управлять машиной ни в какое сравнение не шло с его любезностью. Даже виновный «хозяин» не обязан возмещать вред, возникший у гостя. Именно в таком смысле высказываются французские цивилисты Мазо в своем «Трактате о деликтной и договорной ответственности» 1. Не далеки от них и английские юристы — они обыкновенно рассматривают вопрос о вреде, понесенном «гостем в экипаже», в свете пресловутого «правила»: volenti non lit injuria (давшему согласие нет обиды). «Нельзя предъявить иска по поводу правонарушения, если кто-либо дал согласие на соответствующее действие», — говорил в связи с вопросом о «госте в экипаже» английский юрист Сэман 2. Буржуазное право создало таким образом ловушку для «гостей», воспользовавшихся любезностью хозяина экипажа. Отрицательное отношение буржуазной юриспруденции к требованиям потерпевших «гостей в экипаже» имеет под собой несомненную классовую предвзятость. Буржуазные юристы всемерно обслуживают своих хозяев, эксплуататоров. Нельзя усматривать причину отклонения требований бесплатных пассажиров о возмещении вреда, причиненного им в связи с поездкой, в том, что буржуазная юриспруденция якобы вообще принципиально не склонна поощрять безвозмездные сделки. Это соображение 1 L. Et H Mazeaund, Traite theoretique et pratique de la responsabilite civile delictuelle et contractuelle,изд. 3-е, 1939, стр. 601—602. 2 Salmond’s Law of Tors, 1945, стр. 31—32. должно быть отвергнуто, поскольку буржуазные законодательства и буржуазные суды вовсе не имеют тенденции ставить под вопрос категорию безвозмездных сделок. Сплошь и рядом именно этого рода сделками капиталисты пользуются для разнообразных комбинаций, например, уклоняясь от обложения налогами с имуществ, которые якобы пожертвованы на благотворительные цели, а на самом деле находятся в управлении доверенных лиц — родственников дарителя. Действительную причину отрицательной позиции буржуазной юриспруденции в рассматриваемом вопросе следует искать в условиях типического случая, при котором «гость в чужом экипаже» получает увечье. Как правило, хозяином экипажа является лицо, более обеспеченное, чем потерпевший гость, воспользовавшийся чужой автомашиной. Учитывая это положение, буржуазные юристы и избирают путь отрицания права «гостя» на получение возмещения с хозяина: хозяин чаще всего — капиталист, интересы которого буржуазное право призвано защищать во всех случаях. б) Принципиально противоположное решение случая «гостя в экипаже» дает советская судебная практика, опираясь на точный смысл постановлений советского закона. Ответственность владельца «источника повышенной опасности» в силу ст. 404 ГК исключается (а иногда ограничивается) только виновным поведением потерпевшего 1. Поездка в чужом экипаже, хотя бы и без обязательства пассажира оплатить услуги перевозчика, сама по себе вовсе не образует вины потерпевшего. Бесплатный пассажир, «гость в чужом экипаже», как, впрочем, и всякий другой пассажир, дает, конечно, перевозчику, владельцу средства транспорта, свое «согласие». Но это согласие направлено только на известную поездку в определенных условиях. Пассажир соглашается также (прямо или молчаливо) подчиняться тем правилам и требованиям, которые связаны с поездкой известного рода. Из заявлений пассажира или прямо из его поведения иногда следует, что пассажир соглашался терпеть во время своей бесплатной поездки и неудобства, быть может, довольно тягостные и не совсем обычные при такого рода путешествиях. Более того, бесплатный пассажир не может претендовать на то, чтобы в случае поломки машины владелец ее нанял за свой счет для «гостя» другие перевозочные средства или возместил убытки гостя, недокончившего свой маршрут, и т. д. Но только буржуазное юридическое крючкотворство 1 Мы касаемся здесь только факторов, зависящих от потерпевшего, и не имеем поэтому в виду влияния «непреодолимой силы». Этот последний фактор, как мы уже пытались показать, рассматривается законом как обстоятельство, отличное от поведения потерпевшего. Конечно, и столкновение конных экипажей ставит иногда проблему «гостя в экипаже». Однако наиболее серьезной и сложной эта проблема становится в условиях автомобильного движения. способно истолковать поведение «гостя», садящегося в чужой экипаж, в смысле согласия получить увечье при поездке или отказа от возмещения вреда на тот случай, если вред возникает в связи с поездкой в чужом экипаже. По делу Грушина народный суд усмотрел вину потерпевшего в том, что он «сел в автомобиль с пьяным шофером». Народный суд, однако, не поставил даже вопроса о том, не выражало ли поведение потерпевшего согласия на риск получить увечье или отказ от права получить возмещение вреда. Руководствуясь ст. 404 ГК, народный суд не придал никакого правового значения тому обстоятельству, что потерпевший не был платным пассажиром. Нельзя, учитывая конкретные обстоятельства дела Грушина, согласиться с констатацией вины потерпевшего. Но эта ошибка, допущенная народным судом и исправленная впоследствии Верховным судом РСФСР, не имеет ничего общего с принципиальным искажением правил об ответственности за правонарушение в случае «гостя в экипаже». В своем определении по делу Грушина Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда РСФСР писала: «Прежде всего, неизвестно, знал ли Грушин о том, что шофер пьян, и, наконец, если он даже знал об этом, мог ли он не воспользоваться автомобилем, находясь на расстоянии нескольких километров от города» 1. Судебная коллегия Верховного суда РСФСР не ввела при обсуждении вопроса об увечье, полученном «гостем в экипаже», никаких дополнительных критериев, специфических именно для такого рода вопроса 2. в) Наш закон принципиально выводит вопрос об ответственности за причинение вреда жизни и здоровью человека за пределы договорных отношений. Поездка пассажира по железной дороге, на пароходе, на автомобиле и т. д., как правило, основана на договоре, предварительно заключенном между пассажиром и перевозчиком. Тем не менее судебная практика последовательно проводит линию внедоговорной ответственности перевозчика за вред, причиненный жизни или здоровью пассажира в связи с перевозкой. 1 «Советская юстиция» 1938 г. № 10. 2 Если потерпевший знал о том, что шофер находился в нетрезвом состоянии, и, следовательно, сознательно подверг себя опасности, то налицо оказывается тот вид вины, который в литературе обыкновенно называют «самонадеянностью». Из дальнейших рассуждении Судебной коллегии Верховного суда РСФСР видно, что не всегда и эта форма виновности может приводить к отказу в иске. Этот вывод находится в противоречии с высказываниями некоторых наших цивилистов, а вместе с тем — это правильный вывод. Дело не в форме виновности, а в существе всей конкретно сложившейся обстановки. Не отрицая пользы классификации форм виновности, мы считаем, что суждение о форме виновности вовсе еще не решает вопроса о значении вины, проявившейся в конкретном случае. Значение вины (в частности, вины потерпевшего) в конкретном случае раскрывается только путем изучения всего состава фактов в целом. Это же положение вытекает в сущности и из постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 года «О судебной практике по искам из причинения вреда». К сожалению, этот бесспорный в нашей практике принцип, разделяемый и Пленумом Верховного суда СССР в указанном постановлении, не получил вполне ясного выражения. Обратимся к тексту постановления от 10 июня 1943 г. В п. 1 этого постановления предусмотрено, что «правила ст.ст. 403—415 ГК… должны применяться судами лишь в тех случаях, когда взыскивается возмещение за вред, возникший вне договорных отношений». Поскольку пассажира и владельца средства транспорта почти всегда связывает именно договор, из приведенного предложения Пленума Верховного суда СССР может следовать как будто вывод: за увечье, причиненное «гостю в экипаже», как и всякому вообще пассажиру, перевозчик отвечает в соответствии с условиями договора перевозки, заключенного пострадавшим пассажиром. Но такой вывод, как мы увидим, оказывается преждевременным и неверным. В том же п. 1 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. сказано: «Если же причиненный истцу вред возник вследствие неисполнения обязательства, принятого на себя ответчиком по договору или возложенного на него в силу закона, то ответственность за вред должна определяться или в соответствии с условиями договора, существующими между сторонами (ст.ст. 117—122 ГК РСФСР), ...или же по правилам того закона, который регулирует данное правоотношение». Далее, в п. 2 того же постановления Пленум Верховного суда СССР предлагает применять ст. 404 ГК — «если возникший вне договорных отношений вред причинен деятельностью лиц и предприятий, связанной с применением источников повышенной опасности для окружающих». Эти правила исключают возможность применения ст.ст. 403— 415 ГК к тем случаям, когда ответственность за причинение вреда установлена: а) специальным законом и б) договором. Ввиду этого ответственность за утрату или повреждение груза или багажа в связи с перевозкой никогда не рассматривается по правилам ст. 403 или 404 ГК. Здесь применяются: при железнодорожной перевозке — Устав железных дорог СССР, при морской перевозке — Кодекс торгового мореплавания СССР, при воздушной — Воздушный кодекс СССР. Но все дело в том, что эти правила, сформулированные Пленумом Верховного суда СССР, не применимы к случаям ответственности за вред, причиненный жизни или здоровью граждан. Эти высшие блага всегда охраняются у нас законом и никогда — договором. Специальный закон, о котором может идти речь в вопросе о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью, — это не упомянутые выше транспортные кодексы: в них не содержится правил, регулирующих ответственность перевозчика за вред, причиненный жизни или здоровью пассажира 1. В некоторых случаях в качестве специального закона является здесь закон о пенсиях и пособиях определенным категориям лиц (обеспечение военнослужащих — солдат, младшего начальствующего состава, офицеров, генералов, адмиралов и других лиц). Во всех же остальных случаях специальным законом являются ст.ст. 403—415 ГК РСФСР и соответствующие им статьи гражданских кодексов других союзных республик. При автомобильном и гужевом транспорте отношения сторон регулируются условиями договоров перевозки и административными актами местных органов власти. Но дело в том, что ни договор, ни административный акт не могут изменить велений закона, выраженных в ст.ст. 403—415 ГК, поскольку дело касается ответственности за вред, причиненный жизни или здоровью гражданина. Если в вопросе об ответственности за гибель или повреждение имущества стороны по договору перевозки иногда вправе установить свои правила, отступающие от норм ст.ст. 117—122 ГК 2, то в вопросе об ответственности за причинение смерти пассажиру или нанесение вреда его здоровью никакие изменяющие соглашения невозможны. В этом отношении формулировка пунктов 1—2 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. требует, по нашему мнению, уточнения. Случай ответственности за причинение вреда жизни или здоровью особо не выделен в этих пунктах, а правила, в них данные, получили излишне всеобщий характер. На самом деле приоритет договорной ответственности существует только в отношении случаев причинения вреда имуществу, но не жизни или здоровью потерпевшего лица. Исследуя дальнейшие пункты постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г., прямо относящиеся к возмещению вреда, возникшего от причинения гражданину смерти или увечья (п.п. 5—11), можно прийти все же к выводу, что Пленум вовсе не имел в виду изменять судебную практику, сложившуюся для этих случаев. Практика же эта такова: за исключением редких случаев, когда специальный закон прямо исключает применение ст.ст. 403—415 ГК, именно по этим нормам определяется гра- 1 Устав железных дорог СССР вовсе не упоминает об ответственности дороги за причинение вреда жизни или здоровью пассажира. Статья 132 Кодекса торгового мореплавания воспроизводит правило ст. 404 ГК, но не дает развивающих ее содержание правил ст.ст. 409, 413—414 ГК. Статья 78 Воздушного кодекса СССР по вопросу об ответственности воздушно-транспортного предприятия «за причиненные при стартах, полетах, посадках смерть и телесные повреждения пассажирам» отсылает к «общему законодательству СССР и союзных республик». 2 Если это не противоречит императивным нормам соответствующего транспортного кодекса. жданская ответственность за причинение вреда личности или здоровью; договорное соглашение не может исключить применение ст.ст. 403—415 ГК. С нашей точки зрения, такое решение вопроса о природе ответственности перевозчика за вред, причиненный жизни или здоровью пассажира, основано не на отсутствии договорного основания такой ответственности. Трудно себе представить такое соглашение о перевозке, в котором перевозчик не обещал бы доставить пассажира в пункт назначения целым и невредимым. Соответствующее обязательство, если и не всегда выражается, то всегда подразумевается. Без него договор перевозки выглядит просто парадоксально: перевозчик берется перевезти груз в целости—это не вызывает сомнения 1, но перевозчик, оказывается, не обещает благополучно доставить самого контрагента — пассажира. Речь идет, следовательно, о выборе одного из двух оснований ответственности. Приоритет внедоговорной ответственности в таких случаях означает устранение норм договорного соглашения и норм транспортных уставов и кодексов. Децентрализация в установлении условий ответственности могла бы привести здесь к совершенно неоправданному ослаблению этой ответственности, — неоправданному потому, что общее требование безаварийности на транспорте в отношении пассажирского движения формулируется у нас как требование абсолютной безопасности для пассажира в любой поездке. В этом именно и заключается смысл предпочтения нашим законодателем и нашей судебной практикой внедоговорного основания ответственности за вред, причиненный жизни или здоровью пассажира. г) Весьма показательным для проблемы «гостя в экипаже» является, по нашему мнению, определение Судебной коллегии по» гражданским делам Верховного суда СССР по делу Джалиашвили 2. В этом определении затронут вопрос, какое значение имеет для возмещения вреда потерпевшему поездка потерпевшего «без билета». Судебная коллегия высказалась таким образом: «Поскольку истец в данном случае утверждал, что его жена и сын поехали на грузовой машине с разрешения автобазы и в путевке шофера было указано, что с машиной отправляется не только груз, но и пассажиры, ответчик, отрицающий это обстоятельство должен был представить суду путевку и таким образом доказать, было или не было разрешение на проезд пассажиров на автомашине потерпевшей аварию. При отсутствии в деле путевки на отправку машины основной вопрос, кто несет ответственность за происшедший случай, остается невыясненным». Если внимательно 1 В тех случаях, когда нельзя применить соответствующего транспортного устава или кодекса, например при автомобильной или гужевой перевозки там это правило можно вывести из ст. 220 ГК. 2 «Советская юстиция» 1941 г. № 18, стр. 25 вчитаться в определение Судебной коллегии, то совершенно отпадает мысль о том, что основным вопросом по делу коллегия признавала формальный момент — наличие или отсутствие разрешения на проезд (путевка, билет и т. п.). Нелишне напомнить, что своему приведенному только что рассуждению по поводу содержания путевки на отправку грузовой автомашины Судебная коллегия предпослала истолкование ст. 404 ГК: «На основании ст. 404 ГК предприятия отвечают за вред, причиненный источником повышенной опасности, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой силы, умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего. В силу этой статьи потерпевший обязан доказать лишь факт причинения ему вреда и то, что вред этот произошел в результате деятельности предприятия, связанной с применением источника повышенной опасности. Доказывание же обстоятельств, освобождающих предприятие от ответственности, лежит на самом предприятии». Итак, путевка на отправку грузовой автомашины рассматривалась Судебной коллегией как факт, который при известных условиях мог вскрыть вину потерпевших пассажиров. Но вопрос о путевке, поставленный Судебной коллегией, не сводится к формальному моменту безбилетности. Дважды Судебная коллегия подчеркнула, что ее интересует существо, а не форма нарушения: пассажиры отправились в путь на грузовике, шедшем с грузом цемента. Иное дело, если бы поездка совершалась на легковой пассажирской машине. При перевозке же пассажиров на грузовике всегда возникают вопросы об опасности перегрузки машины и об опасном для пассажиров соседстве с некоторыми видами грузов. Бочки, ящики могут при толчке перекатиться, упасть и причинить увечье лицам, находящимся в кузове; когда машина до высоты бортов заполнена грузом, пассажирам, сидящим вверху, трудно удержаться даже при плавном изменении скорости или направления движения и т. д. Именно поэтому основным вопросом по делу было наличие или отсутствие разрешения ответчика на поездку. Все это позволяет сделать вывод: к несчастным случаям при поездках судебные органы применяют общие правила ст. 404 ГК о вине потерпевшего. Чтобы ограничить или устранить ответственность, поведение потерпевшего должно по существу содействовать возникновению вреда, но вместе с тем это поведение должно быть грубо-виновным. VII Вина потерпевшей стороны при столкновении средств транспорта, а) Случай столкновения судов—морских или воздушных—представляет собой осложненный случай применения правил о повышенной гражданской ответственности. Оставаясь неизменным правилом, когда дело идет об ответственности перед третьими лицами (не судовладельцами), принцип повышенной ответственности заменяется началом вины, когда возникает вопрос о взаимной ответственности двух судовладельцев (двух владельцев «источников повышенной опасности»). Кодекс Торгового мореплавания СССР, как известно, в регламентации ответственности за причинение вреда, возникшего при столкновении судов, отказывается от применения принципа повышенной ответственности. Статья 155 Кодекса торгового мореплавания, СССР устанавливает, что «при столкновении между морскими судами, а также между морскими и иными судами, вне зависимости от того, произошло ли столкновение в морских или иных водах, применяются правила настоящей главы» (т. е. главы VIII КТМ СССР). Эти правила (ст.ст. 156—162 КТМ СССР) рассматривают, во-первых, вопрос о взаимной ответственности владельцев столкнувшихся судов; во-вторых, — вопрос об ответственности владельцев столкнувшихся судов перед третьими лицами, если эти третьи лица потерпели вред от столкновения. Все эти нормы одинаково применимы и к тем случаям, когда одно из столкнувшихся судов или некоторые или все столкнувшиеся суда снабжены механическими двигателями, так и к тем случаям, когда ни одно из столкнувшихся судов не является пароходом, теплоходом и т. п. (например, к случаям столкновения парусных судов). Нужно заметить, что ст. 162 Кодекса торгового мореплавания СССР распространяет правила, регулирующие гражданско-правовые последствия столкновения судов, и на те случаи, «когда убытки причинены одним судном другому или находящимся на судне лицам, грузу или иному имуществу, либо выполнением или невыполнением правил судоходства, даже если при этом не произошло столкновения» 1. Нормы Кодекса торгового мореплавания СССР, регулирующие гражданско-правовые отношения, возникающие между владельцами столкнувшихся судов, проникнуты принципом возложения ответственности по началу вины с учетом любой вины потерпевшей стороны. В этом и состоит существенное отличие от правила ст. 404 ГК, которая построена независимо от начала вины, с учетом только умысла и грубой неосторожности (но не всякой вины) потерпевшей стороны. Нельзя сказать, что редакция ст. 156 Кодекса торгового мореплавания СССР, трактующей о пределах ответственности за вред, возникающий при столкновении судов, достаточно строго выдержана. Статья 156 освобождает от ответственности всех судовладельцев, «если столкновение произошло случайно» 1. В таком случае «убытки несет тот, кто их потерпел». Нет оснований 1 Подчеркнуто мною.—Б. А. особенно возражать против того, что, кроме «случая», ст. 156 упоминает в смысле освобождающего от ответственности обстоятельства также «непреодолимую силу». Конечно, с точки зрения теоретической, упоминание о действии «непреодолимой силы» излишне, если ранее в качестве обстоятельства, равно освобождающего от ответственности, указан «случай» 1. Но на практике при рассмотрении дел о столкновении морских судов значительно чаще ссылаются на объективный случай (шторм, туман и т. п.), чем на случай субъективный. Поэтому упоминание в ст. 156 о «непреодолимой силе» наряду с упоминанием о случае имеет известное практическое значение. Далее, в ст. 156 говорится, что вред остается на потерпевшем собственнике — «также, если есть сомнение относительно причин столкновения». По существу речь здесь идет только об установлении предположения, а именно презумпции невиновности любого из участников столкновения. И в этом случае, при недоказанности вины судовладельца, причинившего вред, убыток остается на потерпевшем судовладельце. Но формулировка «случая сомнения», данная в ст. 156, по нашему мнению, не удачна. Суд или арбитраж не вправе оставлять «под сомнением» такие существенные для дела факторы, как момент виновности правонарушителя. Решающий дело орган обязан дать ответ на вопрос — доказана или не доказана вина судовладельца, на которого предполагают возложить обязанность возмещения убытков, возникших от столкновения судов. Если в такой вине есть «сомнение», — это означает, что вина не доказана, а мысль закона в ст. 156 заключается в том, что (в противоположность статье 403 ГК) вина участника столкновения не презюмирована, а всегда должна быть положительно установлена. Презюмирована в ст. 156 Кодекса торгового мореплавания СССР, напротив, невиновность судовладельца. Этот вывод подтверждается следующей статьей (157) указанного Кодекса, где сказано: «Если столкновение вызвано неправильными действиями или упущениями одного из судов, убытки возмещаются той стороной, по чьей вине произошло столкновение». Именно доказанная вина (виновное действие, виновное бездействие, т. е. упущение) является основанием для возложения убытков на участника столкновения. Здесь, собственно, уже дана и формулировка первого правила о вине потерпевшего участника столкновения: если причинившее вред судно 2 не виновно, то виновное потерпевшее судно остается при своем убытке. 1 Поэтому в ст. 403 ГК упоминается только о (субъективной) неотвратимости вредоносного события. Но несомненно, что по ст. 403 ГК «непреодолимая сила» тем более должна освобождать от обязанности возместить причиненный вред, если даже простой, субъективный случай приводит к такому юридическому последствию. 2 В Кодексе торгового мореплавания СССР имеется в виду вина капитана судна как органа предприятия и вина экипажа судна как рабочих и служащих Важно отметить, что учитывается любая степень вины причинителя или потерпевшего — как грубая, так и легкая. Это правило о вине потерпевшего судовладельца сближает ст. 157 Кодекса торгового мореплавания СССР со ст.ст. 117, 118, 121 ГК и противопоставляет ее ст.ст. 403 и 404 ГК. Второе правило о вине потерпевшего установлено в ст. 158 Кодекса торгового мореплавания СССР. Его можно назвать правилом о «зачете вины потерпевшего». «Если столкновение вызвано виной всех столкнувшихся судов, — говорится в ст. 158,—то ответственность каждого из них определяется соразмерно степени вины. Как видно, это правило не разнится от установки, данной Пленумом Верховного суда СССР по применению ст.ст. 403 и 404 ГК (п. 12 постановления от 10 июня 1943г.). Но далее ст. 158 вводит норму, не известную нашей судебной практике по другим делам: «Если по обстоятельствам дела эта соразмерность не может быть установлена или если степень вины представляется равнозначащей, то ответственность распределяется в равных долях». Приведенную формулировку ст. 158 едва ли можно упрекнуть в чем-либо, кроме не очень удачной ее редакции. В самом деле, если вина «всех столкнувшихся судов установлена», то одновременно выяснится и степень их вины, а значит, и соразмерность распределения убытков, о которой упомянуто в ст. 158. Напротив, если не установлены и самые факты, позволяющие судить о вине сторон, то очевидно нет и речи о степени этой вины. Таким образом, случай, когда соразмерность не может быть установлена, в сущности упомянут излишне, — он совпадает со случаем, в котором вина вообще не может быть установлена, а, значит, должна быть отвергнута, поскольку по правилам гл. VIII Кодекса торгового мореплавания СССР вина не предполагается. В отношении ответственности владельцев столкнувшихся судов перед третьими лицами Кодекс торгового мореплавания СССР не изменяет основных правил, которые установлены в гражданских кодексах союзных республик. Статья 159 указанного Кодекса ограничивается лишь установлением особых правил относительно порядка ответственности. Если речь идет о столкновении судов, происшедшем по вине всех столкнувшихся судов, то «за убытки, происшедшие вследствие смерти или повреждения здоровья», все столкнувшиеся суда «отвечают солидарно перед третьими лицами» 1. Все же остальные убытки возмещаются третьим лицам виновными участниками столкновения, «по соразмерности, но без солидарной ответственности». По правилу ст. 408 ГК во всех случаях совместного предприятия. Судно рассматривается как предприятие, а вина указанных лиц — как вина этого предприятия. 1 Подчеркнуто мною. — Б. А. причинения вреда, т. е. и в случае совместного повреждения имущества, действовало бы правило о солидарной ответственности всех лиц, признанных совместными причинителями вреда. Вопрос о возмещении вреда имуществу (грузу, багажу), поскольку он урегулирован в Кодексе торгового мореплавания СССР, решается не по правилам ГК. Частным случаем такой замены норм гражданских кодексов нормами Кодекса торгового мореплавания является рассмотренное выше правило ст. 159 о пропорциональной (соразмерной), а не солидарной ответственности перед третьими лицами владельцев столкнувшихся судов. Вопрос же о возмещении вреда, причиненного при столкновении судов жизни или здоровью третьих лиц и пассажиров, рассматривается по правилам Гражданского кодекса. Статья 132 Кодекса торгового мореплавания СССР повторяет формулировку ст. 404 ГК 1 и потому подкрепляет, а не устраняет ст. 404 ГК. Все прочие нормы Гражданского кодекса, регламентирующие гражданскую ответственность специально в случаях причинения вреда жизни и здоровью людей, подлежат применению и в связи со ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР. Таким образом, поскольку дело идет об ответственности за вред, причиненный жизни или здоровью людей при столкновении морских судов, значение вины потерпевшего лица совершенно тождественно значению этой вины по правилам гражданских кодексов союзных республик. Упомянутые выше специальные правила о вине столкнувшихся морских судов не применимы. Смысл этих специальных правил Кодекса торгового мореплавания СССР о вине потерпевшего, как и смысл специальных правил о взаимной ответственности владельцев столкнувшихся судов по началу вины, состоит, невидимому, в том, что судно рассматривается как морское транспортное предприятие, которое вступает во время плавания в определенные отношения с другими такими же предприятиями. И отношения эти при плавании судов в одном море имеют черты, сходные с отношениями, которые существуют между контрагентами, заранее взаимно обязавшимися к соблюдению определенных правил, необходимых для осуществления безопасных рейсов. б) Случай столкновения воздушных судов урегулирован по существу весьма сходно со случаем столкновения морских судов. Воздушный кодекс СССР не устанавливает непосредственно норм, на основании которых должны разрешаться вопросы о воз- 1 В ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР не воспроизведено» лишь имеющееся в ст. 404 ГК упоминание о «повышенной опасности» и об «источнике повышенной опасности». мощении вреда, возникшего вследствие столкновения воздушных судов. Однако ст. 91 Воздушного кодекса СССР отсылает в этом отношении к правилам, устанавливаемым Главным управлением Гражданского воздушного флота (ГУГВФ). Такие «Правила имущественной ответственности за вред, причиненный находящимся в полете или маневрирующим гражданским воздушным судном другому воздушному судну», и были установлены ГУГВФ в 1937 году. «Правила ГУГВФ» 1937 года, действующие и в настоящее время, распространяются не только на случаи столкновения двух или нескольких воздушных судов, находящихся в полете или движущихся на поверхности земли или воды (п. «а» ст. 1), но также и на случаи причинения летающим или маневрирующим воздушным судном ущерба другому летающему или маневрирующему воздушному судну, хотя бы эти два судна и не столкнулись между собою. Таким, например, может быть случай, когда с одного воздушного судна на другое падает какой-либо предмет, причиняющий вред воздушному судну. Статьи 2 и 4 «Правил ГУГВФ», отступая от правила ст. 404 ГК, возлагают ответственность только за вину и устраняют ответственность владельца воздушного судна за вред, случайно причиненный другому воздушному судну. По своему смыслу норма эта совпадает со ст. 156 Кодекса торгового мореплавания СССР. Но ст. 4 «Правил ГУГВФ» редакционно выдержана более строго: поскольку даже случай (событие, которое нельзя поставить в вину судну) исключает ответственность воздушного предприятия, нет основания упоминать сверх того о таком же освобождающем действии «непреодолимой силы». Поэтому в ст. 4 «Правил ГУГВФ» о «непреодолимой силе» не упоминается. В «Правилах ГУГВФ», так же как и в соответствующих нормах Кодекса торгового мореплавания СССР, отсутствует презумпция вины судна, причинившего вред. Вина судна, причинившего вред, должна быть доказана. В этом «Правила ГУГВФ» расходятся со ст. 403 ГК, презюмирующей вину правонарушителя. Правило зачета встречной вины потерпевшей стороны изложено в ст. 3 «Правил ГУГВФ», по нашему мнению, удачнее, чем это сделано в ст. 158 Кодекса торгового мореплавания СССР. «Если причинение ущерба вызвано неправильными действиями или упущениями обеих сторон, — сказано в ст. 3 «Правил», — то размер ответственности каждой из них определяется соразмерно тому, в какой степени неправильность действий или упущение каждой из сторон явилось причиной возникновения ущерба» 1. 1 Подчеркнуто мною.—Б. А. Таким образом, прежде всего поставлен вопрос о разделении возникшего вредоносного результата на части, в зависимости от причин, вызвавших этот результат. Этим «Правила ГУГВФ» выгодно отличаются от формулировки ст. 158 Кодекса торгового мореплавания СССР, где понятие «вина» употреблено неточно — в смысле «виновного действия, причинившего вред», а «степень вины» заменяет, невидимому, совсем иное понятие, а именно — «объем причиненного вреда». Разделить вредоносный результат на части, зависящие от поведения каждой из сторон, удается, однако, далеко не всегда. Значит, в таком случае невозможно также осуществить и распределение убытков между сторонами пропорционально степени «каузальности их поведения» в отношении к вредоносному результату. Пленум Верховного суда СССР в своем постановлении от 10 июня 1943 г. «О судебной практике по искам из причинения вреда» предложил в таких случаях руководствоваться степенью вины каждой из сторон, т. е. вины лица, причинившего вред, и вины лица, вред потерпевшего. Иной путь избран в «Правилах ГУГВФ» 1937 года. Случай неделимости результата, причиненного все же виновным поведением обеих сторон, они регламентировали так: «При невозможности установить степень участия каждой из сторон в причинении ущерба ответственность распределяется между всеми сторонами в том смысле, что общая сумма убытков всех сторон делится поровну между всеми сторонами» 1. Таким образом, оказывается, что умысел или грубая небрежность одной стороны и легкая неосторожность другой стороны все равно приведут к механическому делению суммы убытков на равные части. Иное распределение убытка возможно, если вредоносный результат удастся представить в виде суммы двух отдельных частей, каждая из которых причинно зависела от поведения только одной из сторон. Но такое распределение результата, как отмечено, далеко не всегда возможно. Не подлежит сомнению, что более гибкая формулировка, предложенная Пленумом Верховного суда СССР в п. 12 постановления от 10 июня 1943 г., заслуживает предпочтения, как теоретически более правильная и практически более удобная. Как и Кодекс торгового мореплавания СССР, «Правила ГУГВФ» 1937 года в соответствии со ст. 91 Воздушного кодекса СССР предлагают учитывать не только умысел или грубую неосторожность потерпевшей стороны, но всякую, даже легкую ее вину. Очевидно, что и в этом случае сближение норм, регулирующих внедоговорную ответственность с нормами, определяющими ответственность договорную (ст.ст. 117, 118, 122 ГК), может 1 Подчеркнуто мною. — Б. А. быть объяснено некоторым сходством взаимоотношений воздушных судов с положением контрагентов 1. Если потерпевшей стороной является не воздушное судно, то применяются общие правила о вине потерпевшего, изложенные в ст. 404 ГК. Правило ст. 78 Воздушного кодекса СССР, устраняющее для воздушного перевозчика возможность сослаться на действие «непреодолимой силы», ничего не меняет в применении норм ГК (ст.ст. 404, 408, 409, 413—415) в случаях воздушных аварий, не предусмотренных «Правилами ГУГВФ» 1937 года. в) Во всех остальных случаях столкновения средств транспорта, кроме рассмотренных выше случаев столкновения морских судов и случаев столкновения воздушных судов, применяются общие правила гражданских кодексов союзных республик. Стороны, т. е. владельцы столкнувшихся средств транспорта, поставлены, следовательно, в неравное положение. Причинивший вред при эксплуатации «источника повышенной опасности» отвечает даже при отсутствии вины со своей стороны. Напротив, поведение потерпевшей от столкновения стороны, содействовавшее вредоносному результату, учитывается только при условии, что это поведение было грубо-виновным. Когда в результате столкновения двух средств транспорта, например двух автомобилей, вред оказывается причиненным третьему лицу, то оба владельца столкнувшихся машин, независимо от их вины и степени их вины, солидарно отвечают перед третьим лицом. Эти положения находят достаточное подтверждение в арбитражной, а также в судебной практике 2. Принцип ответственности независимо от начала вины был применен Государственным арбитражем при исполкоме Московского областного Совета депутатов трудящихся при разрешении дела по иску одной Автобазы. Речь шла об убытках от столкновения двух автомобилей. Государственный арбитраж в своем решении (1950 г.) писал: «Ответчик, как владелец источника повышенной опасности, в порядке ст. 404 ГК обязан возместить причиненный ущерб». Отсутствие вины ответчика не было принято во внимание Государственным арбитражем, поскольку не была установлена грубая неосторожность потерпевшего. Обсуждая вопрос об ответственности за убытки, возникшие от столкновения поезда с трехтонным грузовиком, тот же Государственный арбитраж отверг возражения дороги, состоявшие в том, что дорога не была виновна в возникновении вреда у истца. Сославшись на ст. 404 ГК, арбитраж удовлетворил иск 1 См. и. VII «а», стр. 232. 2 По большей части дела о столкновениях средств транспорта разрешаются органами арбитража, поскольку основная масса средств транспорта является социалистической собственностью, преимущественно государственной собственностью. полностью по указанному выше мотиву, поскольку не была установлена вина потерпевшего (1950 г.). Во всех случаях, когда при столкновении автомашин вред возникает «случайно», т. е. без чьей-либо вины, Государственный арбитраж удовлетворяет иск потерпевшей стороны о возмещении вреда, «поскольку не установлено, что вред возник вследствие непреодолимой силы или по грубой неосторожности потерпевшей стороны» 1. По делу другой Автобазы речь также шла о правовых последствиях столкновения двух автомашин. Стороны спорили между собой по вопросу о доказанности вины шофера ответчика и о значении этой вины. Государственный арбитраж при исполкоме Московского областного Совета указал в своем решении (1950 г.), что «вопрос об уголовной ответственности шофера не имеет значения для рассмотрения настоящего дела, поскольку иск предъявлен в порядке ст. 404 ГК». Совершенно так же разрешал Государственный арбитраж и дела, возникавшие вследствие причинения вреда от столкновения других механических средств транспорта — трамвая с автомобилем, автомобиля с мотоциклом, экскаватора с трамваем. По спору между трамвайным депо и одним заводом по поводу возмещения вреда от столкновения трамвая с автомашиной Государственный арбитраж при исполкоме Московского областного Совета указал, что «владелец источника повышенной опасности (завод. — Б. А) в порядке ст. 404 ГК обязан возместить причиненный вред», хотя вина водителя автомашины ничем не была установлена. Дело в том, что в равной мере не была установлена и вина потерпевшей стороны — вагоновожатого трамвая. Поэтому опровержение довода о вине шофера истца вовсе не подрывало основания иска. По делу о столкновении автомашины с мотоциклом (1950 г.) ответчик возражал против иска, ссылаясь на то, что «сидевший за рулем не является шофером, а работает слесарем, что автомашины ему никто не предоставлял, а взята автомашина была самовольно». Поскольку путевка не была выписана на имя импровизированного шофера и учитывая другие обстоятельства данного дела, можно было согласиться с тем, что вина ответчика отсутствовала. Тем не менее Государственный арбитраж вполне последовательно отверг доводы ответчика, «поскольку ответчик возмещает ущерб не за вину, а за причинение вреда «источником повышенной опасности». По одному делу (1950 г.) было установлено, что столкновение грузовой автомашины с легковой произошло случайно. Иск потерпевшей стороны был удовлетворен Государственным арбитражем полностью, несмотря на то, что уголовное дело против 1 Среди дел этого типа нам не удалось обнаружить ни одного случая признания арбитражем действия «непреодолимой силы». шофера ответчика было прекращено следственными органами с мотивировкой: «Авария произошла не по вине водителя, а ввиду того, что лопнул баллон автомашины», несмотря также и на то, что при рассмотрении дела в Государственном арбитраже не было добыто никаких доказательств хотя бы гражданской вины со стороны шофера ответчика. По делу гр-на В., (1949 года) фактический состав был очень сложным. В результате столкновения на улице двух легковых автомашин получил увечье пешеход, проходивший по тротуару. Владельцы обеих автомашин оказались в судебном процессе в положении ответчиков, а потерпевший пешеход, гр-н В., выступал в качестве истца. Несмотря на то, что шофер одной из столкнувшихся машин был признан виновным (и даже был осужден в уголовном порядке за свое упущение), в то время как шофер другой машины не был ни в чем виновен, суд возложил на обоих владельцев автомашин солидарную ответственность перед потерпевшим. Трудность возникла, однако, не по вопросу об ответственности владельцев автомашин перед потерпевшим. Поскольку поведение потерпевшего было безупречно, его иск подлежал, конечно, удовлетворению по правилам ст. 404 ГК. Не было оснований сомневаться и в солидарном порядке ответственности владельцев перед потерпевшим — на это прямо указывала ст. 408 ГК. Но поскольку потерпевший гражданин воспользовался своим правом кредитора солидарных должников и избрал взыскание с невиновного владельца автомашины, возник вопрос о последующих расчетах между бывшими солидарными должниками. Невиновный владелец автомашины, удовлетворивший по судебному решению требование потерпевшего гражданина, стал кредитором в отношении к своему содолжнику, виновному владельцу другой автомашины. Статья 159 Кодекса торгового мореплавания, как известно, говорит, что «судно, уплатившее (увечному или семье убитого — Б. А.) сумму большую, чем с него следует по соразмерности, имеет право обратного требования к другим судам». Здесь судно, являющееся одним из солидарных должников и удовлетворившее требованию потерпевшего, только тогда несет в конечном счете равную со всеми прочими судами долю убытка, когда это судно равно виновно. Еще более четко определены правила расчетов между воздушным судном, удовлетворившим требования пострадавшего третьего лица, и другими воздушными судами, участниками столкновения. Статья 6 «Правил ГУГВФ» 1937 года говорит, что если лицо, владеющее воздушным судном, «уплатит третьим лицам сумму большую, чем с него причитается на основании ст.ст. 2 и 3, то оно имеет в отношении излишне уплаченного право обратного требования в соответствующих долях к учреждениям, предприятиям или лицам, в ведении или во владении которых находятся прочие суда, вызвавшие причинение ущерба». Статья 2 «Правил ГУГВФ» возлагает всю ответственность на виновную сторону, а ст. 3 тех же «Правил» устанавливает принципы разделения убытка на части между сторонами, когда: виновник не один 1. Таким образом, невиновный владелец воздушного судна, удовлетворивший потерпевшего от столкновения полностью, может взыскать в порядке регресса все уплаченное с виновного участника столкновения (или с виновных участников столкновения). Наконец, ст. 6 «Правил ГУГВФ» предусматривает и тот случай, когда «ущерб при столкновении причинен случайно». Здесь невиновный владелец воздушного судна, удовлетворивший потерпевшего, вправе в порядке обратного требования к другим (также невиновным) владельцам столкнувшихся судов переложить на них все, что им переплачено сверх его доли, — доля каждого из невиновных причинителей вреда в этом случае считается равной. Итак, по правилам Кодекса торгового мореплавания СССР и Воздушного кодекса СССР после удовлетворения потерпевшего убытки между владельцами столкнувшихся судов распределяются поровну, если 1) никто из этих владельцев не виновен и обязанность возместить вред потерпевшему была возложена по началу повышенной ответственности и если 2) все владельцы столкнувшихся судов (или их агенты) были признаны одинаково виновными. В остальных случаях, т. е. при отсутствии вины одной стороны или при неравенстве вины столкнувшихся сторон, распределение убытков не подчинено механическому правилу деления на равные доли. Мера ответственности соответствует степени вины; невиновная сторона, несмотря на солидарность своей ответственности перед потерпевшим, вправе переложить весь свой убыток, возникший от расчетов с потерпевшим, на виновных участников столкновения судов. Эти правила нужно признать вполне целесообразными. Охраняя интересы третьего лица, потерпевшего при столкновении, эти правила сохраняют для потерпевшего всю выгоду системы повышенной ответственности судовладельцев. Сохраняется также не менее выгодная для потерпевшего солидарносгь ответственности всех судовладельцев, участвовавших в причинении вреда 2. 1 См. об этом выше п. VII, «б». 2 Правила ГУГВФ 1937 г. устанавливают солидарность ответственности владельцев столкнувшихся судов во всех случаях (ст. 5), в то время как ст. 159 Кодекса торгового мореплавания ограничивает применение принципа солидарной ответственности только случаями причинения смерти или повреждения здоровья; в остальных же случаях «убытки падают на соответствующие суда по соразмерности, но без солидарной ответственности». Точнее было бы сказать: «т. е. без солидарной ответственности». Таким образом, при применении этой системы убытки, возникшие вследствие столкновения судов — морских или воздушных,— в конечном счете падают на виновных судовладельцев. По нормам гражданских кодексов союзных республик дело обстоит иначе. Часть 2 ст. 115 ГК изложена так: «Должник, исполнивший солидарное обязательство, имеет, поскольку иное не установлено законом или договором, право обратного требования к остальным должникам в равной доле». В случаях ответственности за гражданское правонарушение, т. е. при неправомерном причинении вреда, не связанном с нарушением договорных обязательств, нельзя, разумеется, говорить о существовании какого-либо предварительного соглашения сторон. Второй случай, в котором ст. 115 ГК допускает распределение убытков между бывшими солидарными должниками не в равных, а в различных долях, — это случай, когда «иное установлено законом». Однако ни в гражданских кодексах союзных республик, ни в других законах не содержится общих правил, иначе определяющих способ расчетов между собою солидарных должников, совместно причинивших вред, чем это установлено в ст. 115 ГК. Отсюда вывод: если столкновением любых средств транспорта вред причинен третьему лицу, то возникший убыток после удовлетворения потерпевшего может быть распределен между участниками столкновения только в равных долях. По нашему мнению, такое положение не соответствует общему принципу, проводимому в Гражданском кодексе, — принципу возложения убытков в конечном счете на виновное лицо. Это обстоятельство учитывается как в судебной, так и в арбитражной практике. Изучение арбитражной практики по регрессным искам в такого рода случаях показывает, что арбитраж имеет тенденцию класть принцип вины в основание распределения убытков. Однако, как мы видели, эта целесообразная практика едва ли может быть обоснована нормами Гражданского кодекса или нормами специальных законов. Поэтому, с нашей точки зрения, было бы весьма желательным дополнительное урегулирование в законодательном порядке вопросов, связанных со случаями столкновения механических средств транспорта. Нам представляется, что за образец следовало бы взять редакцию «Правил ГУГВФ» 1937 года о случаях столкновения воздушных судов, внеся в них, однако, некоторые изменения. Следовало бы установить, по нашему мнению, такие принципы: 1) Случайное столкновение двух средств транспорта не дает права потерпевшей стороне на возмещение понесенных убытков, поскольку эти убытки проистекают из повреждения самих средств транспорта или перевозимых грузов. Это правило не должно иметь применения к случаям возмещения вреда, причиненного жизни или здоровью людей. Оно равно не должно применяться и к случаям возмещения всякого вреда, причиненного третьим лицам (не владельцам столкнувшихся средств транспорта). Грузовладельцы, разумеется, сохраняют свое право на требование о возмещении убытков со стороны перевозчика, когда и поскольку такое право вытекает из договора перевозки или соответствующего транспортного устава. 2) При обсуждении вопроса о распределении убытков, понесенных всеми владельцами столкнувшихся средств транспорта, должно прежде всего устанавливать, какая часть убытков и кем из участников столкновения причинена. Если такая локализация возможна, то вредоносный результат, а вместе с ним и все убытки распределяются на отдельные части (результаты). Участники столкновения, не имевшие причинного отношения к некоторой части вредоносного результата, должны освобождаться и от ответственности за убытки, вытекающие только из этой части результата. 3) Когда, однако, результат столкновения не поддается указанному делению на отдельные части, то убытки, от него зависящие, распределяются уже по началу вины сторон, т. е. соразмерно со степенью вины каждого из участников столкновения. При равной вине всех участников возможно, конечно, распределение убытков и на равные доли. Невиновные участники столкновения, таким образом, не несут перед другими участниками того же столкновения никакой ответственности (в отступление от правила ст. 404 ГК). 4) Поскольку виновный участник столкновения является всегда одновременно и в положении лица, причинившего вред, и в положении лица, потерпевшего вред, вина такого участника имеет двоякую природу. Отсюда должно следовать правило, что учитывается даже легкая вина участника столкновения, а не только его умысел или грубая неосторожность (как это установлено в отношении вины потерпевшего лица в ст. 404 ГК). 5) Нет оснований менять что-либо в правилах ст. 404 ГК, регламентирующих отношения между владельцами столкнувшихся средств транспорта и потерпевшими третьими лицами. Правило ст. 404 ГК об ответственности независимо от начала вины и правило ст. 408 ГК о солидарной ответственности при совместном причинении вреда должны находить свое применение в тех случаях, когда вред причинен потерпевшему столкновением средств транспорта. 6) Невиновный участник столкновения средств транспорта должен получить право переложить весь свой ущерб на виновных участников столкновения. Могут на это заметить: применяя все ту же ст. 404 ГК, мы возложили бы всю ответственность за убытки, причиненные «источником повышенной опасности», на одного, даже невиновного владельца средства транспорта, если бы весь вред был причинен только единственным механизированным средством транспорта, принадлежащим данному владельцу. Это возражение не представляется нам убедительным. Конечно, поскольку вред причинен одним «источником повышенной опасности», только один его владелец и отвечает перед потерпевшим, независимо от момента вины. Но, когда два или несколько «источников повышенной опасности», действуя совместно, создали единый вредоносный результат, то в силу ст. 408 ГК возникает совместная, солидарная ответственность всех владельцев «источников повышенной опасности», причинивших вред. Таким путем интересы потерпевшей стороны попрежнему ограждаются. Незыблемой остается и характерная для советского гражданского права установка: учету подлежат только умысел и грубая неосторожность потерпевшего, простая же, легкая неосторожность потерпевшего попрежнему не учитывается. Словом, остаются в силе все правила, составляющие в своей совокупности то, что именуют повышенной гражданской ответственностью за причинение вреда. Эта повышенная ответственность, как известно, стимулирует сокращение и искоренение несчастных случаев на транспорте и на производстве там, где начало вины, столь полезное во многих областях, не может помочь в достижении указанных выше целей, поставленных перед собой нашим законодателем. Спрашивается, как должно обстоять дело, когда из области, так сказать, внешней, от правоотношений между потерпевшим истцом и ответчиками — владельцами «источников повышенной опасности», — мы переходим в область, которую можно назвать внутренней, где вопрос стоит о правоотношениях между самими ответчиками, между владельцами «источников повышенной опасности», которые (источники) причинили потерпевшему вред. Мы не видим решительно никаких оснований к тому, чтобы в указанных внутренних отношениях поставить на одну доску виновных и невиновных владельцев «источников повышенной опасности», чтобы искусственно уравнять между собой во внутренних расчетах по-разному виновных лиц. Нам представляется наилучшим средством для искоренения случаев столкновения механизированных средств транспорта применить для урегулирования внутренних отношений между владельцами этих средств транспорта начало вины. Единодушный положительный ответ, даваемый на этот вопрос союзными кодексами (Кодексом торгового мореплавания и Воздушным кодексом), подкрепляют этот вывод. Железнодорожное, трамвайное, автомобильное, автобусное, троллейбусное движение по дорогам общего пользования в настоящее время у нас так подробно и научно-обоснованно регламентировано, что нельзя провести здесь принципиальной грани с положением воздушных судов в полете или морских судов в плавании. Хотя органы Государственного арбитража уже сделали шаги к установлению права регресса только к виновным владельцам средств транспорта, но нужно признать, что это правило получит прочный фундамент только в случае издания закона, разрешающего немаловажный вопрос о последствиях столкновения средств механизированного транспорта. В противоположность сказанному мы не считаем целесообразным менять действующие правила в отношении возмещения вреда, возникшего вследствие столкновений моторизированного транспорта с гужевым транспортом, с велосипедистами и т. д. Это особенный случай, и в нем потерпевшей стороне должно быть сохранено ее особое положение. Глава пятая. ЛИЦО, ОТВЕТСТВЕННОЕ ЗА ВРЕД, ПРИЧИНЕННЫЙ «ИСТОЧНИКОМ ПОВЫШЕННОЙ ОПАСНОСТИ» I Статья 404 ГК устанавливает ответственность за причинение вреда «лиц и предприятий, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих» 1. Далее приведены уже частные случаи ответственности железных дорог, трамвая, торговцев горючими материалами. Затем упомянуты «держатели диких животных». Примерный перечень лиц и предприятий завершается лицами, возводящими «строения и иные сооружения, и т. п.». В гл. второй, говоря о понятии «источника повышенной опасности», мы уже обращались к тексту ст. 404 ГК, пытаясь установить, в чем заключается стержневая идея, объединяющая примерный перечень «источников повышенной опасности». Там мы искали внутреннее основание повышенной гражданской ответственности, т. е. ответственности не до пределов случая, а вплоть до «непреодолимой силы». Здесь необходимо выяснить другой вопрос, кто несет ответственность за действие «источника повышенной опасности». Нормы Кодекса торгового мореплавания СССР, как и нормы Воздушного кодекса СССР, менее чем ст. 404 ГК вдаются в детали вопроса о субъекте ответственности. Нужно при этом оговорить, что в основных чертах вопрос о субъекте ответственности полностью разрешен в каждой из упомянутых норм. По ст. 404 ГК отвечает владелец предприятия, держатель диких животных, лицо, возводящее строение, сооружение, но не обязательно собственник предприятия, животного, возводимого строения, сооружения и т. д. Лицо, ответственное по ст. 404 ГК,— это лицо, либо осуществляющее известную деятельность, либо эксплуатирующее известное предприятие. 1 Подчеркнуто мною. — Б. А. В силу ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР повышенную ответственность за вред, причиненный пассажиру, несет перевозчик. И здесь вовсе не выдвигается требование, чтобы перевозчик был вместе с тем собственником транспортного предприятия. На этих же позициях стоит и ст. 78 Воздушного кодекса СССР, возлагающая повышенную ответственность за вред, причиненный «пассажирам гражданских воздушных судов, а также за вред лицам и имуществу, не находящимся на гражданском воздушном судне», — на «учреждение, предприятие или лицо, которое эксплуатирует гражданское воздушное судно». Государственное учреждение или предприятие никогда не является собственником имущества, которым оно пользуется, распоряжается, управляет1. В силу ст. 5 Конституции СССР единым и единственным собственником в отношении государственной собственности выступает и может являться только само государство как таковое, но не отдельные госорганы. Поэтому и ст. 404 ГК, и ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР, и ст. 78 Воздушного кодекса СССР одинаково выражают мысль: для возложения повышенной гражданской ответственности не существенно, кому принадлежит право собственности на вещи, используемые при деятельности, которую закон называет «источником повышенной опасности». Напротив, существенно, кто владел такими вещами, кто их эксплуатировал в момент причинения вреда. Отсюда и следует, что за вред, причиненный «источником повышенной опасности», находящимся во владении госоргана, всегда отвечает этот госорган, — владелец, а не собственник, т. е. государство как таковое. Различение владельца «источника повышенной опасности» и собственника его точнее, отчетливее всего выражено в ст. 404 ГК (термином «держатель») и в ст. 78 Воздушного кодекса СССР, где говорится о лице, «которое эксплуатирует гражданское судно», в то время как в ст. 132 Кодекса торгового мореплавания все сведено к одному слову «перевозчик» 2. 1 См. Д. М. Генкин в учебнике для вузов «Советское гражданское право» (т. I, 1950, стр. 278—279); Д. М. Генкин, в учебнике для вузов «Гражданское право» (т. I, 1944, стр. 251); С. И. Аскназий, Об основаниях правовых отношений между государственными социалистическими организациями («Ученые записки Ленинградского юридического института» 1947 г., вып. IV); А. В. Венедиктов, Государственная социалистическая собственность (1948, стр. 313, 322 и др.). 2 См. С. Н. Братусь, Субъекты гражданского права, 1950, стр. 113. В других нормах Кодекса торгового мореплавания (например, в ст. 159) говорится об «ответственности судна» как особого предприятия (в случае столкновения). Напротив, весьма четко вопрос о субъекте ответственности решен для случая столкновения воздушных судов. В правилах ГУТВФ 1937 г. вопрос об ответственности за столкновение урегулирован в ст. ст. 5 и 6. Иму- Изучение судебной практики за минувшие 27 лет показывает, что судебные и арбитражные органы, применяя ст. 404 ГК и другие нормы о повышенной ответственности и говоря о лице, ответственном за вред, называют его либо владельцем «источника повышенной опасности», либо вообще предприятием, либо, наконец, дают конкретное определение, например—железная дорога, пароходство и т. д.; но почти никогда не встречается термин — собственник «источника повышенной опасности». В 1928 году по делу Селенгинского пароходства Высшая Арбитражная комиссия ЭКОСО РСФСР признала пароходство предприятием, деятельность которого связана с повышенной опасностью для окружающих 1. Ответственное по ст. 404 ГК лицо названо здесь просто «предприятием» — без дальнейших пояснений. В том же 1928 году Верховный суд УССР решал дело об ответственности отдела коммунального хозяйства местного Совета (комхоза) за вред, причиненный при эксплуатации трамвая. В решении Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР ответственность по ст. 404 ГК была возложена на отдел коммунального хозяйства, поскольку он является органом, «ведающим как трамвайным предприятием, так и уличным освещением» 2. В определении по делу Сетнекова (1927 г.) Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР признала другой отдел коммунального хозяйства «владельцем источника повышенной опасности» как орган, ведающий трамвайным предприятием 3. По делу Сясина, Реслера и др. с Правлением Северо-Западного областного речного пароходства и с Управлением Ленинградского торгового порта в предложении Президиума Верховного суда РСФСР и в разъяснении Пленума Верховного суда РСФСР (1927 г.) говорилось: «К Управлению Ленинградского торгового порта не применима ст. 404 ГК, ибо пароход, являющийся источником повышенной опасности, в ведении порта не находился, почему ответственность за вред должна быть возложена на Правление Госречпароходства» 4. щественная ответственность возлагается на учреждение, предприятие, вообще на лицо, «в ведении или во владении» которого находится воздушное судно. Подчеркнуто мною. — Б. А. 1 «Судебная практика РСФСР» 1928 г. № 17, д. № 308 (разрешено 7 сентября 1928 г.). 2 Определение от 5 декабря 1927 г. по д. № 4605. — «Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 2 (108), стр. 61. Очевидно, ответственность была возложена по данному делу на отдел коммунального хозяйства потому, что трамвайное предприятие, находившееся в ведении этого отдела, не было автономным, не пользовалось правами юридического лица. 8 Определение от 6 мая 1927 г. по д. № 3/266—«Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 10, стр. 14. 4 «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 16, стр. 3. Подчеркнуто мною. — Б. А. Отношение предприятия к пароходу, требуемое по ст. 404 ГК для возложения ответственности. Пленум Верховного суда РСФСР определил здесь словом «ведение», которое вовсе не равносильно понятию «собственности», а определяет только функцию управления. Вынося по протесту Председателя Верховного суда СССР определение по делу Рябова с Бобровым, Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда РСФСР указала, что ответственность перед потерпевшим должен нести в силу ст. 404 ГК лесохимкомбинат, «так как лошадь задавлена подвижным составом, принадлежащим лесохимкомбинату» 1. «Принадлежность» — термин достаточно широкий, чтобы охватить не только владение собственника, но также владение по другому основанию. В деле по иску Михеева к Коновалову Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР в определении от 31 июля 1943 г. указывала: «на основании ст. 404 ГК... надлежащим ответчиком по делу является не Мещеряков или Коновалов, управлявшие трактором, а владелец трактора, который и должен бы быть привлечен к участию в деле» 2. В дальнейшем (п. IV настоящей главы) мы остановимся на вопросе о различии между лицом, технически управлявшим машиной, и лицом, которое является владельцем машины в смысле ст. 404 ГК. Теперь же рассмотрим разграничение между владельцем машины и ее собственником. В определении по делу Михеева Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР говорит о «владельце» трактора, не видя надобности в дальнейшем выяснении, каково основание владения — вытекает ли оно из права собственности (если речь шла о колхозном тракторе и колхозной собственности) или из другого правового основания (если трактор находился во владении МТС, являясь собственностью государства). О принадлежности данному лицу «источника повышенной опасности» (но не о праве собственности) сказано в определении той же Судебной коллегии Верховного суда СССР от 29 июня 1942 г. по делу Надирашвили 3. В определении от 17 апреля 1945 г. по иску коллектива артистов театра «Миниатюр» к Молотовскому обкому профсоюза 1 «Советская юстиция» 1940 г. № 9, стр. 36—37. Подчеркнуто мною. — Б. А. Журнал опубликовал, однако, цитируемое определение под заголовком: «За вред, причиненный источником повышенной опасности, ответственность по ст. 404 Гражданского кодекса несет владелец источника повышенной опасности». Подчеркнуто мною. — Б. А. 2 Определение 1943 г. по д. № 777, Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1943 г., М., 1948, стр. 182—183. Подчеркнуто мной. — 5. Л. 3 Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1942 г., М., 1947, стр. 156. рабочих леса и сплава та же Судебная коллегия более глубоко затронула вопрос о владельце «источника повышенной опасности» 1. «...Хотя собственником баржи являлся обком союза, — писала Судебная коллегия, — но в силу сложившихся между ним и Такелажно-транспортной конторой фактических отношений, последняя непосредственно распоряжалась баржей и осуществляла техническую эксплуатацию баржи как транспортного средства» 2. Это высказывание Судебной коллегии весьма ценно для рассматриваемого нами вопроса. Каковы бы ни были отношения между обкомом профсоюза и транспортно-такелажной конторой, сложились ли они только фактически, как пишет Судебная коллегия, или были созданы договорным путем, в интересующем нас отношении результат получается тождественный: обком был собственником (но не владельцем самоходной баржи), а транспортно-такелажная контора была владельцем, хотя и не была собственником. Исходя из различия между фигурами собственника и владельца судна, эксплуатация которого является «источником повышенной опасности», Судебная коллегия Верховного суда СССР высказалась в том смысле, что «если в результате неправильных действий или упущений лиц экипажа на барже возник пожар, повлекший уничтожение имущества театра и артистов, обязанность возмещения причиненного вреда в силу ст. 403 ГК должна нести такелажно-транспортная контора, а не обком союза». Владелец, а не собственник отвечает по ст. 403 ГК, поскольку по ст. 403 ГК отвечают за свое поведение, а поведение собственника не находилось в причинной связи с возникшим вредоносным результатом 3. Этим соображением Судебная коллегия, собственно, исчерпала мотивировку решения по делу: поскольку пожар возник во время стоянки баржи на причале (бездействие «источника повышенной опасности»), по делу только и можно было применить ст. 403 ГК, а не ст. 404. Но Судебная коллегия продолжала свое рассуждение, указав: «То обстоятельство, что владельцем баржи являлся обком союза, для дела значения не имеет, так как вред в данном случае причинен не при эксплуатации баржи как источника повышенной опасности (ст. 404 ГК), а вследствие неправильных действий должностных лиц такелажно-транспортной конторы, поставленных ею для управления баржею». Заметим прежде всего, что собственника баржи Судебная коллегия называет здесь владельцем, поскольку лишь фактиче- 1 «Судебная практика Верховного суда СССР» 1945 г., вып. I (XVII), М., 1946, стр. 28—29. 2 Там же. 3 По вопросу о причинном отношении поведения самого владельца «источника повышенной опасности» к вредоносному результату см. гл. третью. ская сторона — только владельческое проявление права собственности — имеет значение для ст. 404 ГК. Если на основе приведенного анализа определения Судебной коллегии Верховного суда СССР логически построить обратное положение, то может показаться, что при рассмотрении вопроса сквозь призму ст. 404 ГК (а не 403 ГК) перед потерпевшим в качестве владельца «источника повышенной опасности» отвечать должен только владелец по праву собственности (обком), а не производный владелец предприятия (транспортно-такелажная контора). Но такой вывод не вполне верен, как и большинство положений, добытых только посредством логического «обращения» отрицательных тезисов, выдвинутых в судебных решениях или определениях. Верно, что при применении ст. 404 ГК отвечал бы в известных случаях (хотя и не всегда) собственник, но неверно, что в таком случае освободилось бы от ответственности лицо, имеющее производное владение предприятием, рассматриваемым в качестве «источника повышенной опасности». По взгляду, усвоенному нашей судебной практикой, во многих подобных случаях и собственник и лицо, имеющее производное владение, должны отвечать солидарно перед лицом, потерпевшим от действия «источника повышенной опасности». Последний вопрос о солидарной ответственности мы рассматриваем в следующем параграфе настоящей главы. Здесь же нам важно установить только одно: судебная практика не случайно, а сознательно говорит всегда о владельце судна, машины, эксплуатация которых является «источником повышенной опасности», хотя бы это был собственник. II Что же такое представляет собой владение в смысле ст. 404 ГК? Для того чтобы отвечать по ст. 404 ГК, достаточно «осуществлять эксплуатацию» машины, средства транспорта и т. п. Таков тезис, который можно извлечь из нашей судебной практики. Но уже здесь нужно сделать оговорку: под эксплуатацией «источника повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК судебная практика не разумеет технического управления. Признак эксплуатации, отличающий ее от технического управления, нередко сводят к требованию, чтобы управление осуществлялось в собственном интересе, в широком смысле непосредственной выгоды, личного удобства. Устройство бесплатной экскурсии на автомашинах не может быть названо деятельностью в своем интересе. Тем не менее собственник автомашины отвечает за причинение вреда в таком случае по ст. 404 ГК, наряду с организацией, заказавшей автомашины для экскурсии 1. Правильнее, однако, сказать, что по идее ст. 404 ГК отвечать за вред, причиненный «источником повышенной опасности», должно лицо, которое эксплуатирует этот источник от своего имени (хотя бы и не в своем интересе, а в общественном интересе или в интересе другого лица). Владение в смысле ст. 404 ГК — это владение не только собственника, не только владение госоргана, имеющего машину на своем балансе, но и производное владение, т. е. владение арендатора, подрядчика. Понятие владения в смысле ст. 404 ГК вызвало некоторые затруднения в нашей судебной практике. Выше мы отметили, что позиция судебной практики в этом вопросе сводится в общем к тому, что производное владение не устраняет ответственности собственника за действие «источника повышенной опасности». Ответственность собственника и владельца в таком случае устанавливается по правилу ст. 408 ГК, т. е. солидарная. Эта линия, однако, не вполне выдержана в самой судебной практике; кроме того, она вызывает сомнения как в смысле ее опоры — закона, так и в смысле ее целесообразности. Начнем с обзора судебной практики. Прежде всего, нужно упомянуть старое постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 19 апреля 1926 г. по иску Озорина к Стройтехпромлесу, Ленинградскому Монетному Двору и гр-ну Дубинину о вознаграждении за увечье 2. Это постановление исходит из двух принципов. Один из них — принцип внедоговорной природы ответственности за причинение вреда жизни или здоровью работника, хотя бы это причинение находилось в связи с выполнением работы по трудовому договору. Другой принцип — это принцип совместной ответственности заказчика и подрядчика за вред, причиненный работнику подрядчика «источником повышенной опасности» в связи с выполнением работ для заказчика. Второй принцип рассматривается Верховным судом РСФСР как следствие первого. «На основании ст. 139 КЗоТ,—говорится в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 19 апреля 1926 г., — все предприятия и вообще владельцы источников повышенной опасности должны принимать необходимые меры к предупреждению несчастных случаев, согласно обязательных постановлений НКТ. Эти меры имеют в виду не только интересы самих рабочих, но и других лиц, не состоящих в трудовых отношениях с предприя- 1 См. «Советская юстиция» 1938 г. № 10 (дело Грушина). 2 «Еженедельник Советской юстиции» 1926 г. № 20. На той же позиции стоит и определение ГКК Верховного суда РСФСР от 11 августа 1926 г. (см. «Еженедельник Советской юстиции» 1926 г. № 14, стр. 437). тием, например, лиц, которые случайно могут оказаться на месте работы. Ответственность за несоблюдение указанных мер, повлекшая за собой несчастный случай, не есть ответственность, вытекающая специально из трудового договора, а ответственность за причинение вреда данным предприятием, основанная непосредственно на законе и исходящая из принципа профессионального риска (ст. ст. 403 и 404 ГК)» 1. Мы не останавливаемся здесь на ошибочности попытки внедрить в советское гражданское право принцип «профессионального риска» и на порочности обоснования ответственности по ст. 403 ГК вне начала вины. Этих вопросов мы коснулись ранее, в гл. первой. Но в приведенном рассуждении Пленума Верховного суда РСФСР центр тяжести лежит не в изложении «теории риска» и не во взглядах на основании ответственности по ст. 403 ГК. Центральным моментом в постановлении от 19 апреля 1926 г. является высказанное Верховным судом РСФСР мнение о природе ответственности за нарушение правил по технике безопасности. Верховный суд РСФСР подчеркивал, что обязанность соблюдать правила по технике безопасности покоится не на договоре, что ответственность за нарушение этой обязанности, если тем самым причинен вред, есть внедоговорная гражданская ответственность. Это мнение, на наш взгляд, правильно. Хотя причинение вреда работнику на работе и есть вместе с тем всегда нарушение трудового договора, но моменты внедоговорные здесь явно перевешивают, тем более, что законодатель поместил ст. 413 ГК в раздел о внедоговорных обязательствах. Не считаться с этим нельзя. В частности, только грубая неосторожность потерпевшего работника может здесь учитываться, а не всякая неосторожность, как в области договорных отношений. Однако на чем основано одновременное признание ответственности перед потерпевшим как собственника предприятия, являющегося «источником повышенной опасности», так и владельца, имеющего производное от собственника право? Ведь во внедоговорных отношениях должно учитываться только фактическое положение, в частности фактическое владение. Пленум Верховного суда РСФСР в указанном постановлении от 19 апреля 1926 г. писал по этому поводу следующее: «Соответственно этому (т. е. внедоговорной природе ответственности за нарушение правил по технике безопасности. — Б. А.) в области техники безопасности закон не предусматривает права предприятий перелагать ответственность на 1 Аналогичным образом предлагал урегулировать вопрос и НКТ СССР в своем циркуляре от 30 апреля 1926 г. № 139/353 («Известия НКТ СССР» 1926 г. № 26). См. сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, М., 1927, стр. 61, примечание. кого бы то ни было в отличие от обязанностей по трудовому договору, относительно которых во второй части ст. 32 КЗоТ установлено, что подрядчики отвечают по заключенным ими договорам самостоятельно. Таким образом, при сдаче подряда на производство работ в пределах какого-либо предприятия, последнее не освобождается от обязанности наблюдения за техникой безопасности при производстве работ» 1. Следует полностью согласиться с тем, что каждое предприятие обязано, независимо от его договорных отношений с другим предприятием, соблюдать правила по технике безопасности для того, чтобы создать безопасные условия работы своим рабочим и служащим и третьим лицам, которых Верховный суд, следуя терминологии ст. 404 ГК, называет окружающими лицами. Нельзя, однако, не видеть некоторой неувязки этого положения с тем выводом, который из него сделан в постановлении от 19 апреля 1926 г. Администрация каждого предприятия обязана соблюдать правила техники безопасности на своем предприятии, т. е. там, где данная администрация является хозяином. Едва ли при этом можно понимать предприятие в узко-территориальном смысле. В позднейшем документе, исходившем от Верховного суда РСФСР, — в «Инструктивном письме ГКК Верховного суда РСФСР о судебной практике по увечным делам» (1930 г.),— снова был поставлен вопрос об ответственности заказчика и подрядчика. «Не всеми судами, — писала Гражданская кассационная коллегия, — усвоены указания Верховного суда о том, что надзор за безопасностью производимых подрядным способом работ лежит как на предприятии, сдавшем подряд, так и на подрядчике, и в случае увечья оба они отвечают солидарно перед потерпевшим» 2. Казалось бы, что в этой директиве судебным органам должно быть просто повторено правило, предложенное в постановлении 1 В постановлении НКТ Азербайджанской ССР от 16 июня 1925 г. № 49 «Об ответственности подрядчиков и правлений трудовых артелей, работающих по договору подряда, за несчастный случай» было указано: «(1) В случае сдачи с подряда производства работ отдельным подрядчикам и трудовым артелям, ответственными за соблюдение технических правил безопасности и за надзор за производством работ являются те представители администрации предприятий, кои являются ответственными в случае производства работ самим предприятием. (2) Ответственность эта может быть перенесена на подрядчика или правление трудовой артели, работающей по договору подряда, лишь в том случае, если соответствующий пункт договора подряда о таком переносе ответственности был согласован с профсоюзом и санкционирован отделом охраны труда НКТ» (см. Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, М., 1927, стр. 79). Таким образом, точка зрения, оспариваемая в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР 19 апреля 1926 г., по мнению Нарком труда Азербайджанской ССР, не была лишена оснований. 2 «Судебная практика РСФСР» 1931 г. № 2, стр. 1—6. Пленума Верховного суда РСФСР от 19 апреля 1926 г. Однако пример из судебной практики, приведенный Гражданской кассационной коллегией Верховного суда РСФСР в 1930 году, заставляет сделать несколько иной вывод. Гражданская кассационная коллегия писала: «На одном из промпредприятий производилась подрядным способом проводка электричества. Рабочий той организации, которая приняла на себя эту проводку, уходя оставил провода не изолированными, и вследствие этого получила тяжелое увечье работница предприятия, сдавшего подряд. Суд удовлетворил иск только с предприятия-подрядчика, освободив другое предприятие от ответственности, хотя это последнее также обязано иметь надзор за производством такого рода опасных работ в своих зданиях» 1. Необычно широкая формулировка ответственности заказчика (независимо от каких-либо условий), данная в 1926 году, была значительно сужена в 1930 году. Оказывается, что заказчик продолжает оставаться ответственным по ст. 404 ГК не просто по своему положению заказчика, а потому, что работа производится в его здании, управление которым не перешло к подрядчику. Заключительная часть высказывания Гражданской кассационной коллегии не совсем соответствует идее приведенного ею примера. Вот эта заключительная часть: «То обстоятельство, что в договорах подряда обязанность иметь технический надзор возлагается часто только на подрядчика, имеет значение, как указывал Верховный суд в постановлении 19 апреля 1926 г., только для внутренних расчетов между этими предприятиями, но перед увечными и страхкассой они отвечают солидарно». Здесь явно недостает упоминания о том, что значение договора, указанное Кассационной коллегией, только тогда ограничивается регулированием расчетов самих сторон, когда работы производятся в хозяйстве на территориях, контролируемых заказчиком, например в его здании. Ведь в сущности момент сохранения заказчиком владения «источником повышенной опасности», а не что-либо иное привел Гражданскую кассационную коллегию в 1930 году к его обобщению. В практике 20—30-х годов мы не знаем ни одного решения, которое возлагало бы на заказчика ответственность по ст. 404 ГК в таком случае, когда подрядная работа (с применением «источника повышенной опасности») производилась для заказчика на территории, в хозяйстве самого подрядчика. Нужно, конечно, учесть, что ответственность заказчика, не устраняемая ответственностью подрядчика, направлена на защиту интересов потерпевшего. Сопряженная ответственность двух лиц за вред, причиненный «источником повышенной опасности», несомненно увеличивает базу для взыскания сумм в возмещение вреда. Для потерпевших это имело особенное значение 1 Подчеркнуто мною. — Б. А. в первой главной фазе развития нашего государства, когда подрядчиками иногда являлись и частные предприниматели, а заказчиками — почти всегда социалистические организации, несоизмеримо более мощные и устойчивые, чем их контрагенты. Не так обстоит дело теперь, во второй главной фазе развития нашего государства, в которой частный предприниматель, применяющий машины, отошел в область предания. Едва ли можно говорить о преимуществах для потерпевшего получить возмещение вреда от госоргана-заказчика в сравнении с получением возмещения от такого же госоргана-подрядчика. Если не говорить о тех случаях, когда подрядчик производит сравнительно мелкие работы, не создавая на территории предприятия-заказчика своей, так сказать, автономной зоны, подрядчик выступает в отношении «источника повышенной опасности» как самостоятельный деятель, как хозяин. Таково положение не только тогда, когда подрядчик производит работы на территории своего предприятия, но и тогда, когда подрядчик полновластно администрирует часть территории другого предприятия — предприятия-заказчика. В недавнее время вопрос о соотношении ответственности заказчика и подрядчика за вред, причиненный потерпевшему «источником повышенной опасности» при производстве работ для заказчика, был снова рассмотрен уже Верховным судом СССР. С нашей точки зрения, положения, выдвинутые при этом, имеют несомненные преимущества в сравнении с прежней линией судебной практики: они соответствуют обстановке, создавшейся в условиях построенного социализма; они теоретически более выдержаны, чем позиции постановления Пленума Верховного суда РСФСР от 19 апреля 1926 г. В определении от 31 июля 1943 г. Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР по делу гр-ки Алексанян с тбилисским заводом по интересующему нас вопросу говорится: «Соображение о том, что несчастный случай с Амаяком Алексаняном произошел на строительстве, производившемся подрядным способом трестом «Саккаромысла», имеет существенное значение для дела, так как основания ответственности обеих организаций различны: если гибель Алексаняна имела место на новом строительстве и не находится в связи с выполнением погибшим обязанностей по трудовому договору, заключенному с заводом, то надлежащим ответчиком по делу должен быть признан трест-строитель и дело подлежит разрешению на основании ст. 404 ГК» 1. Здесь, следовательно, центр тяжести вопроса передвинут. Речь в 1943 году идет уже не о том, в пределах или вне пределов определенного предприятия применялся «источник повы- 1 Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1943 г., М., 1948, стр. 184—185. шенной опасности», а о том, что строительство производилось подрядным способом, что подрядчик является самостоятельным хозяйствующим лицом, не подчиненным заказчику, и обязан выполнять лишь законные требования заказчика, вытекающие из договора. Естественно, что при таком положении заказчик, социалистическое предприятие, не может «сэкономить» на затратах по технике безопасности и вообще не может препятствовать подрядчику провести в жизнь все те широкие и действенные мероприятия, которые советское трудовое право предписывает для избежания несчастных случаев при производстве работ данного рода. Подрядчик является полным хозяином и специалистом в этой области. Он — и только он — должен нести поэтому гражданскую внедоговорную ответственность перед потерпевшими. Подрядчик, а не кто-либо другой, выступает здесь как владелец «источника повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК. О солидарной ответственности двух госорганов — заказчика и подрядчика — нет и речи. В определении по делу Алексанян заказчик, по мнению Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР, должен отвечать (и при том по ст. 413 ГК) в том случае, «если... Алексанян погиб в связи с выполнением обязанностей по трудовому договору с заводом, являющимся его страхователем». Верховный суд СССР с полным основанием отбрасывает здесь все соображения, высказанные Верховным судом РСФСР в 1926 году о том, что заказчик обязан следить за состоянием техники безопасности на предприятии подрядчика, что переложить эту обязанность на своего контрагента заказчик не может. В определении по делу Алексанян учтено было владение подрядчика в смысле ст. 404 ГК и отсутствие владения у заказчика в том же смысле. Встречаются случаи, в которых положение складывается совсем иначе. Заказчик сам эксплуатирует от своего имени «источник повышенной опасности», а подрядчик от исполнения роли владельца «источника повышенной опасности» устранен. Именно так часто обстоит дело при производстве промыслово-кооперативными артелями погрузочных и разгрузочных работ на основании подрядных договоров с организациями-заказчиками. Остановимся на одном типичном деле этой категории. Некто Б. состоял членом промысловой кооперативной артели. Эта артель заключила договор подряда с хозяйственным отделом одного главного управления на производство погрузочных и разгрузочных работ. По условиям договора сторон ответственность за несчастные случаи возлагалась на заказчика. Погрузка и выгрузка производилась с автомашин, которые заказчик (хозяйственный отдел) получал в пользование от третьих лиц. Грузчики — члены упомянутой артели — нагружали машина товаром, садились затем в эти же машины и сопровождали грузы до места их назначения, где производилась заключитель- ная, разгрузочная операция. Все функции по управлению операцией, начиная с погрузки и кончая выгрузкой, осуществлялись агентами владельцев автомашин — обувных предприятий. Грузчик Б. потерпел увечье во время одной из поездок, совершавшихся в указанном порядке на грузовике обувной фабрики. Народный суд, разрешавший это дело (в 1949 г.), удовлетворил иск потерпевшего Б. в отношении обувной фабрики. Артель же и хозяйственный отдел были освобождены от ответственности по иску. Суд второй инстанции признал решение правильным, отметив: в своем определении, что решение «подлежит оставлению в силе, как вынесенное в соответствии со ст. 404 ГК». Жалоба признана неосновательной, так как «машина принадлежала фабрике и как владелец источника повышенной опасности фабрика должна нести ответственность». Основанием для освобождения от ответственности промыслово-кооперативной артели послужило то соображение, что фактически «источник повышенной опасности» находился не в ее эксплуатации, а не то обстоятельство, что договор сторон (т. е. договор артели с хозяйственным отделом) снимал с артели ответственность за несчастные случаи и возлагал эту ответственность на заказчика. Тот же самый момент фактического владения был ключевым и для решения вопроса об ответственности хозяйственного отдела. Фабрика это учитывала и поэтому в своей жалобе особенно подчеркивала, что «автомашина была предоставлена для перевозки грузов в полное распоряжение хозяйственного отдела». Автомашина действительно совершала поездки по заданиям «Главобуви», но оставалась под управлением шофера фабрики. Это последнее обстоятельство и образовывало состав владения «источником повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК. В таком положении сторона в договоре не перестает быть владельцем «источника повышенной опасности», а поэтому несет ответственность за причинение этим источником вреда третьим лицам. Поэтому жалоба фабрики была отклонена судом второй инстанции. Приведенное решение по делу гр-на Б. перекликается с одним из ранних определений Гражданской кассационной коллегии Верховного суда РСФСР от 12 мая 1925 г. по делу Полякова 1. «Заказчик не предоставил возчикам покатов для разгрузки бочек, вследствие чего один из возчиков, перенося бочку на спине, поскользнулся и упал». По этому соображению ответственность перед потерпевшим была возложена не на подрядчика, работник которого пострадал, а на заказчика, в сферу деятельности которого и по договору и фактически входили меро- 1 «Практика Верховного суда РСФСР по гражданским трудовым делам» 1925 г. № 17. приятия по технике безопасности при выполнении работ. Определение это тем более относится к интересующему нас вопросу, что погрузочно-разгрузочные работы в нашей судебной практике принято рассматривать как предприятие, сопряженное с повышенной ответственностью по ст. 404 ГК. Решение же вопроса по моменту фактического владения (в смысле ст. 404 ГК) явно выступает и в этом случае. По делу Мкртычян с издательством «Большевистская путевка» и с автоинспекцией Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР дала новое уточнение понятия владения в смысле ст. 404 ГК 1. Народный суд возложил обязанность возмещения вреда, причиненного вдове гр-на Мкрты-чяна, погибшего при аварии с автомашиной, на издательство, с правом регресса последнего к автоинспекции. Работник автоинспекции был допущен к рулю шофером издательства при отсутствии соответствующего договора между издательством и автоинспекцией. Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда Грузинской ССР, рассматривая дело по жалобе издательства, не посчиталась с моментом владения в смысле ст. 449 ГК Грузинской ССР (соответствует ст. 404 ГК РСФСР), отменила решение народного суда и даже прекратила производством дело, предложив потерпевшей предъявить иск к «непосредственным виновникам» 2. Не так подошла к вопросу Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР. Определением своим от 12 апреля 1944 г. она отменила определение Судебной коллегии Верховного суда Грузинской ССР, оставив в силе решение народного суда г. Тбилиси. В этом деле для нас интересно устранение ответственности автоинспекции. Издательство не доказало, что оно правомерно передало свои функции по владению автомашиной автоинспекции. При таком положении суд вправе был считать владельцем «источника повышенной опасности» именно издательство, на балансе которого числилась автомашина. Не должно смущать «предоставление» права регресса издательству в отношении автоинспекции. Как известно, суд не создает новых гражданских прав для сторон. Оговорку о том, что иск удовлетворен «с правом регресса к автоинспекции», можно и должно понимать только 1) как напоминание ответчику (издательству), что он вправе и обязан довести урегулирование 1 Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР от 12 апреля 1944 г. № 159—Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1944 г., М., 1949, стр. 239—240. 2 Вопрос об ответственности рабочих и служащих за вред, причиненный «источником повышенной опасности», находившимся под их управлением, рассмотрен в п. IV. При описанном положении прекращать дело производством вторая инстанция не имела права. Такое прекращение дела лишало суд первой инстанции (и истца) возможности заменить ненадлежащего ответчика надлежащим. взаимоотношений с автоинспекцией до конца, 2) как указание, что вступление в силу решения по делу Мкртычяна вовсе не закрывает пути для предъявления издательством требований к автоинспекции. Таким образом, и в рассмотренном только что деле гр-ки Мкртычян лицо, ответственное за автомашину, выявлено не по моменту права собственности, а по моменту владения. Владение «источником повышенной опасности», по мнению суда, не прекращается в результате неправомерной передачи пользования другому лицу. III Случай аренды предприятия, где применяется «источник повышенной опасности», часто привлекал внимание судебной практики в первой главной фазе развития Советского государства. В настоящее время, во второй главной фазе развития нашего государства, этот случай аренды в судебной практике не встречается. Ликвидирована вовсе категория частных предпринимателей, арендовавших в период нэпа небольшие государственные предприятия. Во второй главной фазе развития нашего государства, в условиях построенного социализма, возможны случаи найма автомашин, найма государственных предприятий кооперативными организациями. Впрочем, случаи аренды государственных предприятий кооперацией довольно редки. Кооперативные организации в настоящее время настолько мощны, что, как правило, имеют собственные предприятия и арендуют чаще лишь строения, помещения и т. д. Пленум Верховного суда РСФСР в своем разъяснении от 18 мая 1925 г. по иску Страховой к Ситникову, Начинкину и др. сделал попытку обосновать солидарную ответственность собственника и арендатора по ст. 404 ГК в случае аренды предприятия, «являющегося источником повышенной опасности» 1. Пленум указывал в этом постановлении: «Принимая во внимание, что в данном деле отношения сторон (увечье на паровой мельнице) должны обсуждаться по ст. 404 Гражданского кодекса, что XIII отдел Гражданского кодекса основывает ответственность за вред не на вине2 и что посему, в особенности по ст. 404 Гражданского кодекса, нельзя освободить от солидарной ответственности частного владельца «источника повышенной опасности» в случае сдачи им этого источника в платное или бесплатное пользование другого лица по арендному или иного рода договору, определение Граждан- 1 «Еженедельник Советской юстиции» 1925 г. № 24. 2 На этой формулировке мы останавливались уже у гл. первой. Она противоречит закону (ст. 403 ГК) и стирает грань между ст. 403 ГК и ст. 404 ГК; в ст. 404 ГК ответственность за причинение вреда построена действительно не на начале вины. ской кассационной коллегии от 1/1У 1925 г. отменить и передать дело на новое рассмотрение...». Отмененное Пленумом определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда исходило из того положения, что арендодатель передает арендатору по договору владение «источником повышенной опасности», что поэтому и ответственность по ст. 404 ГК возлагается в таких случаях только на арендатора. Прежде всего следует остановиться на центральном вопросе, затронутом в приведенном постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 18 мая 1925г. Речь шла о недопустимости освобождения частного владельца предприятия или машины от обязанности возместить вред по ст. 404 ГК и в тех случаях, когда предприятие, машина были переданы по любому договору во временное владение другого лица. Мы думаем, что вывод Верховного суда был обоснован, поскольку речь шла об аренде машины одним гражданином у другого. В других же случаях правило о солидарной ответственности не имеет под собой почвы. При решении этого вопроса нельзя отрываться от цели, которую преследует ст. 404 ГК, и от тех возможностей, которые налицо для осуществления этой цели в определенных условиях. В гл. первой мы пришли к выводу, что основная цель, преследуемая ст. 404 ГК, заключается в том, чтобы свести к нулю число несчастных случаев на производстве и на транспорте. Средства, которыми законодатель пользуется для достижения этой цели, не могут здесь ограничиваться обычным для советского гражданского права началом возложения ответственности на виновное лицо. Ответственность по ст. 404 ГК возлагается не на виновное лицо, а на то лицо, которое фактически эксплуатирует или должно эксплуатировать вещь, работа которой рассматривается как «источник повышенной опасности». Нормы о по выше н-н о и ответственности, как мы знаем, не говорят о возложении ответственности на собственника машины, причинившей вред. Напротив, по ст. 404 ГК и по сходным с нею нормам суды возлагают ответственность на лицо, эксплуатировавшее вредоносную вещь, а также на лицо, которое виновно уступило свое владение этой вещью другому лицу, хотя на такую уступку права не имело. Сделав это отступление, перейдем теперь к случаям аренды вещей, которые применяются в деятельности, именуемой «источником повышенной опасности». Прежде всего особо нужно рассмотреть те случаи, где арендодатель не слагает с себя по договору ни надзора за эксплуатацией, ни владения вещью, сданной в арендное пользование. Чаще всего такое положение встречается, впрочем, не в связи с договором аренды, а в связи с безвозмездной уступкой владения и пользования: собственник автомашины дает знакомому прокатиться на своем автомобиле, не оформляя передачи пользования, или собственник автомашины, оставаясь сам в машине, позволяет другому лицу управлять этой машиной 1. Такие случаи, по нашему мнению, могут вызывать меньше всего сомнений. Оба лица — и первое, и второе — в равной степени выступают здесь как владельцы машины в смысле ст. 404 ГК. Именно поэтому оба эти лица и должны солидарно отвечать перед лицом, потерпевшим от «источника повышенной опасности». По делу гр-на Ч. (1949 г.) было установлено, что увечье потерпевшему было причинено трамваем на линии, которая находилась одновременно в пользовании двух трамвайных депо. Не удалось, однако, установить, которому из двух пользователей принадлежал вагон трамвая, причинивший вред потерпевшему. Народный суд возложил ответственность по возмещению вреда на оба дето в половинной доле на каждое депо. В своем определении по этому делу суд второй инстанции, отклоняя жалобу, писал, между прочим: «Материалами дела установлено, что несчастный случай произошел от трамвая (такой-то линии), что видно из акта госпиталя и свидетельских показаний. В силу ст. 404 ГК ответчики обязаны нести материальную ответственность как владельцы «источника повышенной опасности». По этому делу вызывает сомнение распределение суммы присужденного возмещения между ответчиками пополам, вместо ожидаемого установления солидарной ответственности. Поскольку владение в смысле ст. 404 ГК было налицо, а порядок совместного использования линии не позволял разграничить указанное владение, возможно было, с нашей точки зрения, только солидарное удовлетворение иска. Нельзя здесь рассуждать таким образом, что оба депо одинаково виновны (в том, что не разграничили своего владения), а потому они и отвечать должны в равных долях. Совместное причинение вреда, которое признано судом по этому делу, даже и при отягчающем моменте виновности могло повлечь за собой только солидарную ответственность — в силу ст. 408 ГК. Если же суд пришел бы к выводу, что совместное причинение вреда обоими депо не установлено, то должно было последовать полное отклонение иска в отношении одного из депо. Нельзя было удовлетворить иск в отношении того депо, вагон которого не причинил вреда потерпевшему. Дело гр-на Ч. представляет для нас интерес в связи с вопросом о понятии владения «источником повышенной опасности». Это владение в решении по делу гр-на Ч. выступает как эксплуатация предприятия от своего имени. Если эта эксплуатация не раздельна, то и ответственность не может быть раздельной, — она должна быть солидарной в отношении потерпевшего. Последующие регрессные отношения между двумя владельцами одного 1 Мы предполагаем здесь правомерность передачи пользования, в частности водительские права у получающего автомашину. В противном случае обычную ответственность по ст. 404 ГК, независимую от момента вины, отягчает еще и виновность. «источника повышенной опасности» потерпевшего касаться не могут. Это положение, по нашему мнению, пригодно и при решении вопроса об ответственности арендодателя и арендатора предприятия, механизма, когда владение арендодателя не устранено вполне. Возможно ли, однако, применить то же решение к тем случаям, когда договор аренды устраняет владение собственника? Если речь идет, например, о передаче автомашины в длительное пользование одной социалистической организацией другой (на началах аренды или по другому основанию), то обыкновенно шофер прежнего владельца не обслуживает автомашину. Управление и обслуживание арендованной автомашины всецело начинает осуществлять новый владелец. Нет оснований полагать, что социалистическая организация-арендатор хуже сможет осуществлять эксплуатацию машины, чем это делала другая социалистическая организация-арендодатель до передачи машины в чужое владение и пользование. Нельзя забывать, что и в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 18 мая 1925 г. речь шла о невозможности освободить от ответственности частного владельца «источника повышенной опасности» в случае передачи им владения другому лицу по арендному или другому договору. Поэтому в отношениях между социалистическими организациями нужно, по нашему мнению, считать, что передача владения по договору переносит ответственность за действие «источника повышенной опасности» на нового владельца, например на арендатора 1. Не лишена интереса в связи с рассматриваемым вопросом статья Б. Комарова, обобщающая судебную практику по делам о возмещении вреда в колхозах 2. К сожалению, выводы, сделанные самим автором, недостаточно четко им отграничены от выводов, сделанных судебными органами. При этом нужно отметить, что Б. Комаров не проводит надлежащего различия между условиями ответственности по ст. 403 и по ст. 404 ГК. «Судебная практика, — пишет Б. Комаров, — при определении ответственности по ст.ст. 403 и 404 ГК исходила из доказанной вины и установленной противоправности действия лица, причинившего вред» 3. Как известно, ст. 404 ГК строит ответственность независимо от начала вины, а ст. 403 ГК не требует доказательства вины. Статья 403 ГК предполагает, что лицо, причинившее 1 С иными обстоятельствами суд встретился по делу гр-на Б., которое мы привели выше (ч. вторая настоящей главы). Как мы указали, ответственность по этому делу была возложена на фабрику, на балансе которой машина состояла, я не на хозяйственный отдел, который машина обслуживала (по договору подряда). Указанное решение основано на том, что машина обслуживала хозяйственный отдел под управлением шофера фабрики. 2 Б. Комаров, Возмещение вреда в колхозах «Советская юстиция» 1940 г. № 9, стр. 9—14. 3 Там же, стр. 12. вред, виновно, если не опровергнуто предположение о виновности. Нас интересуют, однако, не эти общие соображения Б. Комарова, а судебная практика по колхозным делам о причинении вреда «источником повышенной опасности». По этому поводу Б. Комаров сообщает: «Если вред причинен трактористом-колхозником при работе на тракторе, принадлежащем МТС, то в этом случае мы имеем совместную вину сторон. В силу ст. 408 ГК колхоз и МТС должны отвечать за вред перед потерпевшим солидарно» 1. С нашей точки зрения, здесь, прежде всего, неправильно смешение вопросов вины и причинной связи. За вред, причиненный при эксплуатации трактора, комбайна, молотилки, ответственность устанавливается судами всегда по ст. 404 ГК 2. Следовательно, и без вины работников здесь возможна ответственность за причинение вреда. Считая правильным установление в таких случаях солидарной ответственности МТС и колхоза, Б. Комаров ссылается на «совместную вину» лиц, причинивших вред, и одновременно на ст. 408 ГК. Однако ст. 408 ГК говорит не о совместном виновном причинении вреда и тем более не о «совместной вине», а о всяком совместном причинения вреда (виновном или невиновном), за которое закон установил гражданскую ответственность. По нашему мнению, нет оснований для солидарной ответственности МТС и колхоза, когда вред причинен трактором МТС, находившемся под управлением тракториста — члена колхоза. Тракторист выступает здесь как работник МТС и от нее получает назначение и задание. Отвечать по ст. 404 ГК за вред, причиненный машиной, должна в таких случаях только сама МТС. Говорить о солидарной ответственности МТС и колхоза за причинение вреда можно и должно только тогда, когда вред был действительно совместно причинен действиями обеих организаций. Таковы, например, встретившиеся в судебной практике случаи, когда вред возникал вследствие столкновения машины МТС с машиной колхоза, когда авария с машиной МТС зависела отчасти от небрежной починки моста через овраг, произведенной бригадой колхоза, и т. д. Б. Комаров, напротив, настаивает на со- 1 Б. Комаров, Возмещение вреда в колхозах «Советская юстиция» 1940 г. № 9, стр. 12. Подчеркнуто мной.—Б. А. 2 См., например, определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР от 31 июля 1943 г. по делу Михеева—Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1943 г., стр. 182 — 183. Таково было и директивное указание Пленума Верховного суда СССР, данное в постановлении от 14 августа 1942 г. № 14/М/16/У «О судебной практике по гражданским колхозным делам» {п. 12) — см. Сборник действующих постановлений Пленума и директивных писем Верховного суда СССР 1924 — 1944 гг., М., 1948, стр. 170. Здесь тракторы прямо названы машинами, «работа которых представляет источник повышенной опасности». Позиция Верховного суда СССР в этом вопросе не изменилась и в более позднее время — см. постановление Пленума Верховного суда СССР от 5 мая 1950 г. № 9/8/У. «О судебной практике по гражданским колхозным делам», п. 10. лидарности ответственности МТС и колхоза во всех тех случаях, когда работники колхоза соприкасаются с деятельностью МТС. «Суды, — пишет Б. Комаров, — иногда становятся на путь долевой ответственности колхоза и МТС. Колхознику оторвало ногу при снятии резервуара с горючим на складе МТС. Суд устанавливает ответственность МТС в сумме 500 руб. единовременно и -10 трудодней с колхоза ежемесячно». Можно согласиться с Б. Комаровым в том отношении, что установление в данном случае долевой ответственности — МТС и колхоза — представляется неправильным. Но, повидимому, нельзя согласиться здесь и с установлением солидарной ответственности. Судя по обстоятельствам дела, «источник повышенной опасности» — складское предприятие МТС — не находился под управлением или под контролем колхоза. Следовательно, считать колхоз владельцем предприятия, являющегося «источником повышенной опасности» наряду с МТС, невозможно. Но если так, то ответственность колхоза по ст. 404 ГК здесь не обоснована 1. В своей статье, посвященной возмещению вреда в колхозах, М. О. Бару также затронул важную проблему ответственности МТС и колхоза за действие применяемых на работах «источников повышенной опасности» 2. «Смысл ст. 404 ГК, — пишет М. О. Бару, — заключается в ответственности лиц и предприятий, коим «источник повышенной опасности» принадлежит. Отсюда следует сделать вывод об ответственности за причиненный вред не колхоза, а МТС, которой принадлежат машины (трактор, комбайн и т. п.)». Однако установление такой ответственности, по мнению М. О. Бару, нецелесообразно. «В такой абсолютной и категорической форме, — замечает М. О. Бару, — этот вывод представляется нам не совсем правильным. Нельзя рассматривать «источник повышенной опасности» в статическом состоянии только с точки зрения его принадлежности тому или иному лицу или предприятию. При использовании машин, принадлежащих МТС, достигается хозяйственная цель колхоза, для которого работа и производится». Можно присоединиться к мнению М. О. Бару в том отношении, что «источник повышенной опасности» не следует рассматривать только статически, т. е. только то лицо признавать ответственным по ст. 404 ГК, которое является собственником соответствующей машины или держит эту машину на своем балансе. Необходимо 1 Мы не касаемся здесь другой ошибки в этом решении: присуждение возмещения вреда в трудоднях не допускается. В п. 12 постановления Пленума Верховного суда СССР «О судебной практике по гражданским колхозным делам» от 14 августа 1942 г. № 14/М/У. прямо оговорено: «Подлежащий возмещению ущерб присуждается в виде определенных периодических платежей натуральных или денежных, но не в виде трудодней» (см. Сборник действующих постановлений Пленума и директивных писем Верховного суда СССР 1924—1944 гг., М., 1946, стр. 170). 2 М. О. Бару. Возмещение вреда в колхозах, «Ученые записки Харьковского юридического института», 1969, стр. 70—89. учитывать динамический момент, момент эксплуатации. Здесь, однако, кончается наша солидарность с приведенным взглядом М. О. Бару. Дело в том, что МТС выполняет работы для колхоза по договору, условия которого должны соответствовать нормам типового договора. Типовой договор МТС с колхозом, имеющий силу закона как в прежних своих редакциях, так и в ныне действующей, возлагает на МТС обязанность своими тракторами, сельскохозяйственными машинами и орудиями производства производить сельскохозяйственные работы. Обязанность осуществлять технический надзор за работой своих машин всегда лежит на МТС. Поэтому, если МТС аккуратно исполняет договор, заключенный с колхозом, как это имеет место в подавляющем числе случаев, то МТС, осуществляя надзор за эксплуатацией своих машин, не перестает быть их владельцем в смысле ст. 404 ГК. Когда же МТС перестает осуществлять такой надзор, она тем самым нарушает договор. Однако нарушение договора не может привести к сложению ответственности по ст. 404 ГК. Мы не можем согласиться и с конечным выводом М. О. Бару в рассматриваемом вопросе: он предлагал возлагать ответственность солидарно на МТС и на колхоз ввиду того, что машины применяются как в интересах колхоза, так и в интересах МТС. Прежде всего, по закону солидарная ответственность возникает не в связи с моментом «интереса», а в связи с моментом совместного причинения вреда (ст. 408 ГК). Далее, судебная практика, обобщенная в упомянутых постановлениях Пленума Верховного суда СССР по гражданским колхозным делам 1942 и 1950 гг., вовсе не стала на путь установления солидарной ответственности МТС и колхоза в рассмотренном положении. Установление такой солидарной ответственности едва ли повысит реальность возмещения вреда, понесенного потерпевшим. Присуждение возмещения с одной МТС создает уже полную реальность возмещения причиненного вреда. Вместе с тем, с нашей точки зрения, есть основание опасаться, что установление в рассматриваемых случаях солидарной ответственности МТС и колхоза может привести к обезличке в ответственности: в результате регрессных исков расходы по возмещению вреда обе организации всегда будут нести в равных долях. Рассматриваемый нами вопрос о первоначальном и производном владении машинами, работа которых считается «источником повышенной опасности», в украинской судебной практике возник уже в 1923 году. В определении от 3 августа 1923 г. по делу Екатерины Добродень Верховный суд УССР писал: «Ответственность за причинение вреда сельскохозяйственной машиной лежит солидарно как на лице, для которого машина работает, так и на частном владельце машины, сдающим ее на прокат» 1. Здесь 1 «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних» 1923—1929гг., Харьков, 1930, стр. 36—87. категорически — и для своего времени правильно — решен был вопрос именно о частном владельце машины (о собственнике ее). Речь шла о кулаке, извлекавшем прибыль из проката своей машины. Нельзя ни на минуту забывать, что дело Добродень решалось в первой главной фазе развития Советского государства, в период ограничения и вытеснения кулачества в деревне. В 1928 году по делу Перцева с Боровым Верховный суд УССР подчеркнул смысл понятия «владения» в ст. 404 ГК. «Владельцем с/х молотилки, — писал Верховный суд в определении от 29 марта 1929 г., — было сельскохозяйственное Нерубайское т-во, которое обслуживало молотилку своей наемной рабочей силой, в том числе рабочей силой потерпевшего; только то обстоятельство, что молотилка обмолачивала в с/х дворе гр-на Негинова его урожай, в данном деле не могло служить суду основанием для возложения ответственности за несчастный случай и на гр-на Негинова» 1. Негинов не был владельцем «источника повышенной опасности», поэтому он и не должен отвечать. Одно лишь обстоятельство, что обмолот производился для Негинова и в его дворе, не имеет значения, поскольку молотилку обслуживали работники сельскохозяйственного, товарищества. В этом деле отсутствовал момент выгоды кулака-эксплуататора от проката молотилки. Негинов не должен был контролировать технику безопасности в товариществе. За отсутствием момента владения машиной отпала ответственность Негинова по ст. 404 ГК. За отсутствием вины в поведении Негинова отпала и ответственность по ст. 403 ГК. Вместе с тем в деле Негинова нельзя квалифицировать отношения сельскохозяйственного товарищества и самого Негинова как отношения между собственником и лицом, взявшим молотилку на прокат: товарищество выступало здесь как подрядчик, а Негинов — как заказчик 2. Несомненно, что рассмотренная позиция судебных органов в вопросе об ответственности за вред, причиняемый машиной, переданной в пользование другого лица, объяснялась именно классовым подходом. Суды считали виновным поведением со стороны кулака, если он передавал в пользование свою машину за вознаграждение, часто весьма тяжелое для лица, пользовавшегося кулацкой машиной, и при этом не осуществлял контроля, не обеспечивал безопасности работ на своей машине. Было безразлично, в какой правовой одежде выступал кулак-эксплуататор, являлся ли он подрядчиком или наймодателем. Здесь выступал момент неправомерного виновного самоустранения от владения «источником повышенной опасности». Эти соображения не применимы, разумеется, к правоотношениям между МТС и колхозом. 1 «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних» 1923—1929гг., Харьков, 1930, стр. 36—37. 2 Опубликованный материал не дает оснований считать, что Негинов был членом товарищества. М. О. Бару правильно указывает, что договор МТС с колхозом не может «освободить МТС от ответственности» за вред, причиненный машинами МТС»1. Но вместе с тем не может возникнуть и ответственность колхоза за вред, причиненный машиной МТС, находящейся под ее надзором. Постановления Пленума Верховного суда СССР «О судебной практике по гражданским колхозным делам» вовсе не предлагали и не предлагают устанавливать солидарную ответственность МТС и колхоза во всех случаях причинения вреда машиной, двигателем и т. п. В п. 12 постановления Пленума Верховного суда СССР от 5 мая 1950 г. «О судебной практике по гражданским колхозным делам» сказано: «За увечье, причиненное колхознику машинами и двигателями, деятельность которых представляет источник повышенной опасности для окружающих, ответственность причинившего вред перед потерпевшим определяется по ст. 404 ГК РСФСР и соответствующим статьям гражданских кодексов других союзных республик и возлагается на учреждение, предприятие или организацию, являющиеся владельцами машин и двигателей». Эта формулировка по существу не отличается от прежнего указания Пленума Верховного суда, данного в постановлении от 14 апреля 1942 г. по той же категории дел. Значит, солидарная ответственность МТС и колхоза за вред, причиненный машиной (например, трактором), может возникнуть только в том случае, когда обе организации в момент несчастного случая осуществляли владение данной машиной. Вообще говоря, от обстоятельств конкретного дела зависит решение этого вопроса об осуществлении владения. Однако в отношениях между МТС и колхозом нормы типового договора являются императивными 2, и МТС всегда обязана осуществлять владение своими машинами. Поэтому за вред, причиненный машиной МТС, работающей для колхоза, ответственность по ст. 404 ГК может нести только сама МТС, а не колхоз. Поэтому мы иначе, чем М. О. Бару, подходим к оценке судебного решения по делу Акилины Поповой с Харьковской МТС, которое изложено в той же статье М. О. Бару 3. Муж истицы Поповой работал в качестве сцепщика. Во время работы он попал под трактор и был задавлен насмерть. Возмещение вреда иждивенцам было возложено судом только на колхоз. По нашему мнению, это решение неправильно не потому, что суд не возложил солидарной ответственности на колхоз и МТС (как думает М. О. Бару), а потому, что ответственность была 1 «Ученые записки Харьковского юридического института», 1939, стр. 78. 2 См. А. А. Рускол, Договорные отношения МТС с колхозами, М., 1949, стр. 21, 54—55, 59—60; «Колхозное право», учебник для юридических вузов, под ред. проф. Н. Д. Казанцева и доц. А. А. Рускола, М., 1950, стр. 28—129. 3 «Ученые записки Харьковского юридического института», 1939, стр. 78. возложена на колхоз, а не только на МТС, которой принадлежал трактор и которая назначила тракториста. В практике народных судов имеются другие случаи, когда по делу о причинении вреда машиной МТС иск удовлетворяется только против колхоза, если он единолично осуществлял владение «источником повышенной опасности». Эти решения не учитывают императивность норм договоров МТС с колхозом, не допускающих передачи владения машиной МТС, выполняющей работы для колхозов. Разрешая в 1947 году дело по иску гр-ки Ф. к сельскохозяйственной артели и МТС, один из народных судов Украинской ССР установил следующие обстоятельства 1. Гр-ка Ф., служащая учреждения, была направлена в колхоз на уборочные работы. Ей была поручена работа на механической молотилке, — она подавала снопы в барабан. По роду выполняемой работы истице пришлось находиться на полке, прикрепленном наглухо к молотилке на высоте 2—2,5 м от земли. Чтобы предотвратить падание снопов вниз, между полком и скирдой была положена лестница. В связи с дрожанием молотилки к концу рабочего дня лестница настолько сместилась, что упала и падая увлекла за собой Ф. В результате падения Ф. получила ушибы и проболела несколько месяцев. Иск потерпевшей был удовлетворен судом только в отношении МТС, хотя молотьба фактически администрировалась только самой с.-х. артелью. Суд учел, что обязанность наблюдения за безопасностью работы лежала в данном случае на МТС. IV Перед лицом, потерпевшим вред от «источника повышенной опасности», отвечает владелец машины, агрегата, предприятия (собственник, арендатор, подрядчик и т. п.), но не работник указанного владельца, который управлял машиной, агрегатом, предприятием. Это правило основано на законе; оно постоянно получает свое подтверждение в судебной практике. По делу Надель Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР (в 1926 году) признала правильным решение Ленинградского губернского суда, которым иск потерпевшего иждивенца был удовлетворен в отношении владельца автомобиля, причинившего смерть, и отклонен в отношении шофера, управлявшего автомобилем 2. По делу Сигала Гражданская кассационная коллегия Верховного суда Украинской ССР писала в 1925 году, что «действия 1 Решение по этому делу было любезно сообщено мне М. О. Бару.—Б. А. 2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 27 июня 1926 г. по делу № 33229—Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 132. шофера по управлению автомобилем, как не являющиеся осуществлением функций власти, никоим образом не могут быть отнесены к служебным действиям, предусмотренным ст. 407 ГК». Одновременно Коллегия признала правильным применение по делу ст. 404 ГК: иск был удовлетворен судом против 'владельца «источника повышенной опасности», а не против шофера 1. Этот вывод вполне соответствовал разъяснению Пленума Верховного суда Украинской ССР от 31 марта 1924 г., где прямо указывалось, что «несчастный случай, причиненный движением автомобиля, во всех случаях должен быть осуждаем по ст. 404 ГК» 2, а не по ст. 403 ГК, которая давала бы возможность иска к шоферу, как «причинителю вреда». В 1930 году по делу спирто-водочного завода с гр-ном Райковым Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР писала: «Верховным судом неоднократно разъяснялось, да и это прямо указано в Гражданском кодексе, что ответственность за причиненный вред источником повышенной опасности для окружающих несут перед потерпевшим владельцы предприятий, а не их служащие или рабочие, и что ответственность последних перед предприятием ограничивается пределами КЗоТ (ст. 83), кроме случаев, когда ответственность вытекает из особых договорных условий или служебного положения служащего или рабочего или приговора уголовного суда о возложении на них обязанности загладить вред или возвратить добытое преступлением, чего по настоящему делу нет 3. Возмещение вреда по ст. 404 ГК лежит на владельце объектов, эксплуатация которых признана «источником повышенной опасности», а не на тех лицах, которым владелец на основании трудового договора поручил управление автомашиной. Нельзя здесь проводить аналогию со случаями, рассмотренными нами в п. III этой главы. Решающее отличие — в том, что в вопросе о соотношении ответственности собственника и арендатора или собственника и подрядчика речь идет о гражданско-правовой договорной связи между указанными лицами. Когда же вопрос стоит о соотношении ответственности владельца автомобиля и, например, шофера, управляющего этим автомобилем в момент причинения вреда третьему лицу, то мы встречаемся с трудовым правоотношением. В определении по делу гр-на Раннего Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР (в 1936 г.) прямо подчеркнула именно этот момент: «Если будет установлено, что автомобиль принадлежал какому-либо другому лицу, учреждению или организации, а Кокорев лишь управлял автомобилем в каче- 1 Определение ГКК Верховного суда УССР от 20 февраля 1925 г. по делу № 171, Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927 стр. 143. 2 Там же, стр. 57. 3 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 15 мая 1930 г. по делу № 31080—«Судебная практика РСФСР» 1931 г. № 1. стве шофера, то ответчиками по иску Раннего должны быть привлечены те лица или учреждения и организации, которые являются владельцами автомобиля, ибо они, а не наемный рабочий — шофер, отвечают в силу ст. 404 ГК за вред, причиненный автомобилем как источником повышенной опасности. То обстоятельство, что Кокорев был осужден за нарушение правил езды на автомобиле, не освобождает владельцев автомобиля от имущественной ответственности перед потерпевшим, так как владельцы источника повышенной опасности не могут перелагать эту ответственность на рабочих и служащих, за исключением случаев, указанных в законе, или в случае специального на этот счет постановления суда. Обвинительный приговор по делу Кокорева мог лишь служить основанием для предъявления со стороны владельца автомобиля регрессного иска к Кокореву, но и в этом случае объем ответственности Кокорева перед владельцем автомобиля должен определяться ограничительно, в пределах ст. 83 КЗоТ или путем наложения судом на Кокорева имущественного взыскания в порядке заглажения вреда» 1. По делу Рябова (в 1939 г.) Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда РСФСР обнаружила, что суд первой инстанции взыскал стоимость задавленной поездом лошади с машиниста паровоза Рябова, а не с «владельца источника повышенной опасности», т. е. не с владельца подъездной железной дороги — лесохимкомбината. «По этим основаниям, — писала Судебная коллегия в своем определении от 15 ноября 1939 г., — необходимо признать, что суд взыскал стоимость погибшей лошади не с того лица, которое на самом деле должно нести ответственность перед потерпевшим» 2. Практика Верховного суда СССР нисколько не изменила принципиальных установок, данных Верховным судом РСФСР. В постановлении Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 3943 г., обобщившим судебную практику по делам из причинения вреда 3, отмечается, между прочим, как недостаток, что «некоторые суды присуждают возмещение за вред, причиненный источником повышенной опасности (ст. 404 ГК РСФСР и соответствующие статьи гражданских кодексов других союзных республик) не с владельцев предприятий, машин и двигателей, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих, а непосредственно с тех рабочих и служащих, действиями которых причинен вред, что является неправильным». В определениях Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР выдерживается линия, намеченная Пленумом этого суда в постановлении от 10 июня 1943 г. 1 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 15 апреля 1936 г.—«Советская юстиция» 1936 г. № 18. 2 «Советская юстиция» 1940 г. № 9, стр. 36—37. 3 Сборник действующих постановлений Пленума и директивных писем Верховного суда СССР 1924—1944 гг., М., 1946, стр. 174—179. Так, по делу Михеева Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР признала неправильным присуждение с тракториста возмещения за вред, причиненный трактором. «Ответственным по делу, — говорится в определении Судебной коллегии от 31 июля 1943 г., — является не Мещеряков или Коновалов, управлявшие трактором, а владелец трактора, который должен быть привлечен к участию в деле» 1. Выше мы уже отмечали, что устранение ответственности работника, управлявшего машиной, перед потерпевшим третьим лицом, основано на особенностях трудового правоотношения, существующего между владельцем машины и его работником. Раскрывая эти особенности, недостаточно указать на то, что по ст. 404 ГК отвечают перед потерпевшим независимо от вины, а между тем рабочий или служащий по принципу трудового законодательства отвечает перед нанимателем только за последствия своего виновного поведения и никогда не отвечает за случай 2. Интересно отметить, что колебания, все же встречающиеся иногда в судебной практике по применению ст. 404 ГК, почти всегда относятся именно к тем случаям, в которых рабочий или служащий действовал виновно. В одном из ранних определений Московской областной арбитражной комиссии (от 11 января 1924 г.) читаем: «Возмещение убытков, причиненных действиями шофера, носящими характер озорства, не может быть возложено на владельца автомобиля 3. Ленинградский губернский суд (в 1927 г.) отверг однажды ответственность «владельца источника повышенной опасности» за причиненный (автомобилем) вред ввиду того, что «шофер ехал по неслужебному делу» 4. Во второй главной фазе развития нашего государства подобные формулировки почти не встречаются в судебных решениях. По одному делу ответчик, владелец автомашины, наскочившей на мотоцикл истца, привел, например, такое возражение по иску: «Сидевший за рулем не являлся шофером, а рабочим-слесарем, автомашину ему никто не предоставлял, машина была взята самовольно». Государственный арбитраж при исполкоме Московского областного Совета, рассматривавший дело (в 1950 г.), отверг это соображение и в решении своем указал, 1 Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1943 г., М., 1948, стр. 182. 2 См. С. С. Каринский, Материальная ответственность рабочих и служащих по советскому трудовому праву (автореферат диссертации), 1950, стр. 9—12. Это соображение не исчерпывает всего вопроса. Повышение ответственности по ст. 404 ГК только в отношении владельцев машин имеет также особый превентивный смысл. 3 «Сборник Московской областной арбитражной комиссии» 1924 г., вып. I, № 313. 4 «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 19, стр. 7. что ответчик возмещает вред не за вину, а за причинение вреда «источником повышенной опасности». Ответчик по данному делу пытался лишь доказать, что он невиновно утратил владение своей автомашиной, что он не поручал лиц у, оказавшемуся фактически за рулем управления своей машиной. Другое дело, если бы вред был причинен автомашиной под управлением управомоченного на то лица, — вот к чему сводилась позиция ответчика в этом споре. В деле по иску гр-на К. к одному строительству ответчик указывал на то, что «причиной несчастного случая явилось нарушение правил техники безопасности подсобным работником, который, не имея водительских прав, самовольно стал выводить со двора автомашину». Ответчик подчеркивал неуправомоченность лица, управлявшего автомашиной. Иск тем не менее был удовлетворен народным судом в отношении строительства. Для применения ст. 404 ГК безразлично, каким образом работник владельца автомашины занял место шофера — по письменному или устному приказу владельца или же с его молчаливого согласия. Имея во владении машину, деятельность которой закон рассматривает как «источник повышенной опасности», владелец обязан позаботиться о том, чтобы эта машина не оказалась в управлении неуправомоченного лица. Владелец машины, который пренебрегает этой обязанностью, не может благодаря своей вины избавиться от повышенной ответственности по ст. 404 ГК. Более строгая ответственность владельца машины по ст. 404 ГК, как и освобождение от ответственности перед потерпевшим работника, управлявшего машиной 1, не могут быть объяснены намерением закона поставить под особую защиту виновного работника, управлявшего машиной, например шофера. Достаточно напомнить, что в уголовном порядке водители автомашин подвергаются суровой ответственности за виновное причинение вреда жизни или здоровью граждан 2. Статья 404 ГК имеет в виду прежде всего устранение несчастных случаев на производстве и на транспорте и именно для этого она непосредственно воздействует не на исполнителей, осуществляющих техническое руководство в данном случае, а на тех лиц, от которых зависит организация, постановка всего дела в целом, — на владельцев в смысле ст. 404 ГК. Имеет значение, конечно, и намерение законодателя облегчить положение лица, которое потерпело вред от «источника по- 1 Мы здесь не касаемся вопроса о праве лица, потерпевшего вред от эксплуатации автомобиля, на иск к виновному шоферу, основанный на ст. 403 ГК. 2 См. «Советская юстиция» 1941 г. № 8, стр. 23—30 обзор «В Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР». вышенной опасности». Получить возмещение вреда в большинстве случаев можно легче с владельца машины, чем с работника этого владельца. Это вовсе не значит, что не нужно побуждать шофера к принятию всех мер, которые приводят к устранению несчастных случаев. Но эта задача в отношении шофера осуществляется не нормами гражданского права, а нормами административного, трудового, а в крайнем случае — и уголовного права. Вот почему нужно признать правильной позицию наших судов и арбитражей, когда они не входят в обсуждение вопроса, как, по какому внутреннему основанию тот или другой работник владельца автомобиля занял место у руля. Можно ли, однако, эти соображения перенести на случай самовольного захвата автомашины у ее владельца посторонним ему лицом? На наш взгляд, такой перенос неправилен. Если автомашина «угнана» посторонним лицом самовольно, то применение к этому случаю правил, относящихся к случаям уступки владения по договору аренды или подряда и т. д., было бы механическим решением новой и не простой проблемы. Судебная практика по такого рода делам еще не сложилась: нет ни одного опубликованного определения Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР, не говоря уже о том, что пока не имеется руководящих указаний Пленума Верховного суда СССР. Поскольку нам известно, нет и опубликованной практики верховных судов союзных республик. Те отдельные решения судов по делам о гражданской ответственности за вред, причиненный «угнанными машинами», с которыми нам удалось познакомиться, не выявляют, с нашей точки зрения, судебной практики в данном вопросе. Не подлежит, конечно, сомнению, что правомерное временное изъятие автомашины у ее собственника или у владеющего ею госоргана, у которого она состоит на балансе, меняет субъекта владения и в смысле ст. 404 ГК. Временная реквизиция средств автотранспорта полностью снимает с прежнего владельца ответственность за причинение вреда этими средствами транспорта 1. Правильность этого решения настолько очевидна, что споры против изложенного положения, поскольку нам известно, и не возникают в судебной практике. Однако это решение, по нашему мнению, нельзя переносить на случаи причинения вреда самовольно, противоправно изъятой, «угнанной» автомашиной. В первом случае речь шла о правомер- Этот случай нельзя смешивать с такой мобилизацией автотранспорта, при которой владение сохраняется за первоначальным владельцем, потому что машиной продолжает управлять этот первоначальный владелец (или его работники). ном изъятии машины, а во втором — о неправомерном. Это и составляет принципиальное различие обоих случаев. При договорной уступке владения (например, в случае передачи машины на прокат) перенос владения происходит по воле первоначального владельца. Судебная практика в общем склонна, как мы видели, сохранять ответственность первого владельца, считая и первого и второго владельца солидарно ответственными. В случае перехода на срок владения машиной в силу административного акта о реквизиции воля первоначального владельца не имеет значения. Первоначальный владелец машины выбывает при таких условиях из категории лиц, несущих ответственность по ст. 404 ГК за вред, причиненный «источником повышенной опасности». Не трудно видеть, что в случаях неправомерного изъятия, «угона» машины мы по существу встречаемся не с одним типом случаев, а с двумя. Иногда исследование показывает, как это имело место по делу Н., разрешенному одним народным судом в 1948 году, что первоначальный владелец виновен в том, что он лишился своего владения. Автомобиль был оставлен в незакрытом на замок гараже, в таком состоянии, что каждый желавший неправомерно завладеть машиной мог это сделать. Здесь можно говорить о вине первоначального владельца, поскольку обладание автомашиной обязывает к соблюдению определенных правил. Упущение владельца, о котором идет речь, имеет сходство с неосторожным хранением оружия, сильнодействующих или ядовитых веществ и т. д. Нельзя сказать, чтобы сам факт оставления автомашины без должного надзора и присмотра причинял вред третьим лицам. Для «владельца» автомобиля факт хищения его автомобиля, мотоцикла, как и факт причинения вреда этими средствами транспорта в ходе их неправомерной эксплуатации третьим лицом, только причинно-случайные, но не необходимые последствия. Но нет также сомнения в том, что, осуществляя надлежащий надзор за своей автомашиной, ее владелец мог бы устранить причинение вреда другим лицом. Устранить же вредоносное действие он был обязан, но упустил это сделать. Таким образом, здесь налицо обычный состав случая ответственности за виновное бездействие (упущение). В других делах судебное рассмотрение показывает, что владелец автомашины утратил владение не по своей вине. По делу, рассмотренному в 1949 году одним из народных судов, было выяснено, что автомашина, принадлежавшая гр-ну К. на праве личной собственности, была неправомерно изъята, похищена и угнана после взлома замка в гараже. При таких условиях нельзя говорить о вине владельца автомашины в утрате владения; владелец проявил осторожность, которую можно было от него потребовать в условиях конкретной обстановки. В одних делах о возмещении вреда, причиненного «угнанной» автомашиной, суды, установив невиновность владельца машины в утрате им владения, освобождают его от ответственности, считая ответственным по ст. 404 ГК только лицо, неправомерно и виновно захватившее машину. В других же случаях доказательство невиновности в управлении машиной не приводит к такому результату и ответственность возлагается судом солидарно — как на лицо, невиновно утратившее владение, так и на лицо, неправомерно и виновно захватившее чужую автомашину. В таких случаях неизменно встречается ссылка на ст. 404 ГК, по которой ответственность несет «владелец машины, работа которой признана «источником повышенной опасности». По нашему мнению, нужно, приветствовать в судебной практике укрепление первой линии, а не второй, оставляющей без внимания момент вины. Дело в том, что ссылка на принцип повышенной ответственности независимо от начала вины в таких именно случаях не обоснована. Анализ ст. 404 ГК показывает, что эта норма возлагает повышенную ответственность независимо от момента вины на владельца машины, эксплуатация которой является «источником повышенной опасности». Но в рассматриваемом нами случае вопрос стоит не о применении правила о повышенной ответственности к установленному владельцу автомашины, а о том, при каких условиях данное лицо еще может считаться владельцем автомашины и при каких указанное владение нужно считать уже утраченным, прекратившимся. Вот этот последний вопрос, на наш взгляд, и невозможно решить без учета моментов правомерности и вины. Если суд устанавливает, что владелец автомашины утратил владение ею без всякой вины со своей стороны, то суд освободит такого «владельца» от ответственности по ст. 404 ГК не потому, что для ответственности по этой статье необходимо наличие вины ответственного лица, — освобождение от ответственности наступает в этом случае просто потому, что данное лицо не по своей вине перестало быть владельцем автомашины. Когда установлено, что данное лицо эксплуатирует «источник повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК, тогда применяется, конечно, правило о возложении ответственности за причиненный вред, независимо от наличия вины. Если стать на другую точку зрения, то окажется, что владелец автомашины никогда не может освободиться от ответственности по ст. 404 ГК, за исключением разве того единственного, случая, когда он отчудит другому лицу свое право собственности на данную машину. Эта позиция, однако, равносильна отождествлению понятия права собственности и владения в смысле ст. 404 ГК. Как мы видели, такое отождествление не находит себе опоры в законе и не разделяется нашей судебной практикой. Вместе с тем и цель, которую преследует ст. 404 ГК 1, не осуществлялась бы должным образом, если гражданская ответственность за причинение вреда равно настигала бы и владеющего собственника машины и того собственника, который лишился владения по своей вине, и, наконец, того, кто утратил это владение невиновно, в результате акта хищения, грабежа или иного виновного неправомерного действия. 1 См. гл. первую настоящей работы. Глава шестая. ИСКОВАЯ ДАВНОСТЬ В СВЯЗИ С ПРАКТИКОЙ ПО ПРИМЕНЕНИЮ ПРИМЕЧАНИЯ к ст. 404 ГК РСФСР I Примечание к ст. 404 ГК РСФСР устанавливает, что «исковая давность по основанным на настоящей статье требованиям к органам государства ограничивается двумя годами и исчисляется со дня причинения вреда». Это правило имеет применение в области более узкой, чем может показаться с первого взгляда. Оно относится только к требованиям, предъявляемым гражданами к органам государства. Требования же одних государственных органов к другим государственным органам, хотя бы эти требования были основаны на ст. 404 ГК, не подчиняются правилу примечания ст. 404 ГК. Не подчиняются этому правилу и требования к госорганам кооперативных и иных общественных социалистических организаций. Дело в том, что сроки давности по всем требованиям одних социалистических организаций к другим социалистическим организациям во всех случаях установлены не республиканскими законами, а законом общесоюзным. Как известно, постановление ЦИК и СНК СССР «О сроках исковой давности по спорам между государственными органами, колхозами, кооперативными и общественными организациями» от 3 сентября 1934 г. 1 устанавливает по всем этим спорам общий давностный срок в полтора года. Этот общесоюзный закон 1934 года вошел в законодательство союзных республик в виде новелл, включенных в ст. 44 ГК РСФСР и в соответствующие статьи гражданских кодексов других союзных республик. Уже ст. 20 Конституции СССР, устанавливающая, что при расхождении общесоюзного закона с законом одной из республик применению подлежит закон СССР, позволяет сделать вывод, что примечание к ст. 404 ГК РСФСР 1 СЗ СССР 1934 г. № 44, ст. 347. не может суживать область применения постановления ЦИК и СНК СССР от 3 сентября 1934 г. Однако и сам Гражданский кодекс РСФСР дает вполне точные указания по этому вопросу. Редакция ст. 44 ГК РСФСР такова, что она не оставляет ни малейших сомнений в вопросе о том, какой срок применяется: двухгодичный срок давности, основанный на примечании к ст. 404 ГК, или полуторагодичный срок, установленный для правоотношений между социалистическими организациями (ст. 44 ГК РСФСР). Во втором предложении ст. 44 ГК РСФСР сказано: «По спорам между государственными предприятиями и учреждениями, колхозами, кооперативными и общественными организациями устанавливается полуторагодичный срок давности с нижеследующими изъятиями...». Среди этих изъятий (их всего пять) мы не находим, однако, случая ст. 404 ГК. Между тем этот перечень изъятий не может, конечно, рассматриваться иначе, как перечень замкнутый, исчерпывающий. Отсюда и вывод: основанное на союзном законе правило о полуторагодичном сроке давности по спорам между всеми социалистическими организациями распространяется и на требования социалистических организаций к государственным органам о .возмещении вреда, причиненного «источником повышенной опасности». Это сильно суживает (с 1934 года) область применения двухгодичного срока давности по примечанию к ст. 404 ГК РСФСР. В арбитражной практике, начиная с 1934 года, когда был введен в действие упомянутый союзный закон о сроках давности, поскольку нам известно, не встречалось колебаний по рассматриваемому вопросу. В качестве одного из весьма многочисленных примеров сошлемся на самое позднее, известное нам дело Государственного арбитража, в котором возник вопрос о том, какой срок давности: полтора или два года должен быть применен, если спор между двумя госорганами идет о возмещении вреда, причиненного действием «источника повышенной опасности». Столкновение двух автомашин имело место 3 августа 1948 г., а иск потерпевшей стороной был заявлен только 11 февраля 1950 г. Двухгодичная давность в этом случае истекала 3 августа 1950 г., И при применении срока давности по примечанию к ст. 404 ГК нельзя было бы сослаться на пропуск давностного срока истцом. Полуторагодичный же срок истек уже 3 февраля 1950 г., т. е. за восемь дней до предъявления иска. На последнее обстоятельство и обратил свое внимание Государственный арбитраж при исполкоме Московского областного Совета, разрешавший это дело в 1950 году. Отмечая, что действительная область применения примечания к ст. 404 ГК несколько уже, нежели это может показаться на первый взгляд, нельзя упускать из виду, что сокращенный срок давности по примечанию к ст. 404 ГК применяется и в тех случаях, когда ст. 404 ГК действует в сочетании с одной из трех последних статей раздела XIII: ст. 413, ст. 414 либо 415 ГК РСФСР. В практике судов РСФСР это правило (о применении сокращенного срока давности при возмещении вреда жизни или здоровью потерпевшего — застрахованного или незастрахованного) находило и находит себе широкое применение 1. Но подробного обоснования этой практики мы, к сожалению, в определениях Верховного суда РСФСР не находим. Можно обнаружить лишь высказывания Верховного суда РСФСР о том, что недостаточно в судебном решении сослаться на ст. 413 или 414 или 415 ГК, но необходимо еще указать, какая основная статья этого раздела (403 или 404) была применена. В практике Украинской ССР мы находим еще в 1927 году весьма подробное, хотя, нужно признать, не безупречное рассуждение по этому вопросу. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР писала в определении по делу Трухачева следующее: «Статья 413 представляет собою изъятие из ст. 403 и 404 ГК, требуя в качестве особого основания для возникновения ответственности наличия преступного действия либо бездействия страхователя потерпевшего. Но и при наличии этого условия все прочие основания иска, а именно самый вред и причинная связь его с деятельностью ответчика, а также отсутствие особых обстоятельств, освобождающих причинившего вред от ответственности, даны ст. 403 либо 404 ГК, в зависимости от того, относится ли деятельность причинившего вред к источникам повышенной опасности. То же относится и к процессуальным условиям осуществления права потерпевшего, в частности — к исковой давности. Примечание к ст. 404 ГК имеет в виду сократить срок давности для исков к госоргапам, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих; нет никаких оснований отказываться от применения этой сокращенной давности там, где ответственность государства зависит также от дополнительного условия — преступного действия либо бездействия его агентов, осуществляющих опасную деятельность, в особенности при том широком толковании понятия преступного действия или бездействия, какое дается все время судебной практикой» 2. Как видно, Гражданская кассационная коллегия придавала давностному сроку только процессуальное значение. Хотя общий вопрос о значении давностного срока выходит, несомненно, за пределы нашей темы, нельзя все же не отметить, что это толко- 1 Ниже мы дополняем это положение указанием на обширную практику судов РСФСР по восстановлению сокращенного срока давности по примечанию к ст. 404 ГК РСФСР (см. п. III настоящей главы). 2 Определение ГКК Верховного суда Украинской ССР по делу Трухачева от 30 июня 1927 г. № 2262—«Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних» 1923—1929г.г., Харьков, 1930, стр. 169. вание Кассационной коллегией едва ли совместимо с позицией нашего закона, не говоря уже о прочих убедительных соображениях, неоднократно приводившихся в нашей литературе. Нельзя упускать из виду, что нормы о давности помещены не в Процессуальном кодексе, а в Гражданском кодексе, содержащем нормы материального права. Но в приведенном определении правильна мысль о дополнительном значении нормы ст. 413 в отношении ст. 403 и, — что для нас здесь особенно важно, для ст. 404 ГК 1. II В других союзных республиках вопрос о соотношении давностного срока по норме Гражданского кодекса о повышенной ответственности и по союзному закону сложился иначе, чем в РСФСР. В первоначальной редакции Гражданского кодекса РСФСР 1922 г. примечание к ст. 404 ГК, как известно, состояло лишь из одного предложения: «Исковая давность по основанным на настоящей статье требованиям к органам государства ограничивается годичным сроком». В таком виде это примечание и оставалось до постановления ВЦИК и СНК РСФСР 27 декабря 1926 г.2, которым срок давности в примечании к ст. 404 ГК был удлинен до двух лет. Кроме того, примечание ст. 404 было дополнено второй частью, касавшейся вопросов приостановления давности. В первой же части примечания к ст. 404 были добавлены слова, определяющие момент, с которого и исчисляется срок давности. Во избежание недоразумений было сказано, что этот срок «...исчисляется со дня причинения вреда». В Гражданском кодексе УССР, как и в Гражданском кодексе РСФСР, существовало примечание к ст. 404, где срок давности но искам к госорганам был установлен в один год. Этот специальный срок позднее не был удлинен до двух лет, как в РСФСР. Впоследствии (с 15 апреля 1931 г.) в ч. 2 ст. 44 ГК УССР был введен общий сокращенный (годичный) срок давности для всех требований граждан к социалистическим организациям. В связи с этим отпала необходимость в специальном сроке давности для случаев, регулируемых ст. 404 ГК. Примечание к ст. 404 было вовсе исключено из Гражданского кодекса УССР. В настоящее время Гражданский кодекс УССР не знает, таким образом, специального срока давности для требований, возникающих из причинения вреда «источником повышенной опасности». 1 Нужно заметить, что в УССР вопрос о примечании к ст. 404 ГК отпал в 1931 году в связи с исключением этого примечания из ГК УССР и с переносом в Общую часть Гражданского кодекса регулирования давностного срока по требованию к госорганам и другим социалистическим организациям. 2 СУ РСФСР 1927 г. № 1, ст. 3. Если такого рода требование предъявляется между социалистическими организациями, то применяется норма союзного закона от 3 сентября 1934 г., т. е. полуторагодичная давность. В остальных же случаях требования такого рода были ограничены годичным сроком давности до 10 апреля 1951 г., когда по всем правоотношениям, в которых стороной является гражданин, был принят трехлетний срок давности. В Гражданском кодексе БССР в настоящее время (после закона 5 апреля 1931 г.) 1 не существует примечания к ст. 446 ГК, соответствующей ст. 404 ГК РСФСР. Ранее такое примечание было, и оно совпадало с нормой Гражданского кодекса РСФСР (годичная исковая давность в отношении требований к госорганам). Как и в Украинской ССР, так и в Белорусской ССР вопрос о давности по требованиям к госорганам был урегулирован вообще для всех случаев, а не специально в отношении требований, основанных на причинении вреда «источником повышенной опасности». Соответствующее правило было изложено в ст. 45 ГК БССР в следующей формулировке: «Исковая давность по искам к государственным учреждениям и предприятиям, кооперативным, профессиональным и другим общественным организациям ограничивается годичным сроком, за исключением случаев, когда законом установлен специальный срок исковой давности». В числе таких случаев случаи применения ст. 446 ГК БССР не значится 2. Нужно заметить, что двухгодичный срок давности по примечанию к ст. 404 ГК РСФСР применяется и в тех союзных республиках, которые ввели у себя в действие Гражданский кодекс РСФСР после 1927 года, т. е. после замены в нем первоначально существовавшего годичного срока в примечании к ст. 404 ГК — двухгодичным сроком. Так обстоит дело в Казахской ССР 3, в Киргизской ССР 4, в Литовской ССР, Латвийской ССР, Эстонской ССР 5, в Карело-Финской ССР 6. 1 СЗ БССР 1931 г. № 14, ст. 124. 2 Статья 446 ГК БССР соответствует ст. 404 Г'К РСФСР. 3 На территории Казахской ССР ГК РСФСР был введен постановлением ЦИК и СНК Казахской ССР от 22 февраля 1937 г. 4 ГК РСФСР в редакции по состоянию на 6 декабри 1986 г. был введен в действие на территории Киргизской ССР постановлением ее ЦИК от 29 января 1937 г. 5 По просьбе указанных трех республик на их территории ГК РСФСР был введен согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 6 ноября 1940 г. «О временном применении уголовного, гражданского и трудового законодательства РСФСР на территории Литовской, Латвийской и Эстонской ССР («Ведомости Верховного Совета СССР» от 18 ноября 1940 г. № 46). 6 По решению Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР от 27 июля 1940г. Двухгодичный срок давности в интересующем нас правоотношении действует и согласно Гражданского кодекса Грузинской ССР (ст. 404, прим.) и согласно Гражданского кодекса Азербайджанской ССР (ст. 449, прим. 1). Союзные республики, которые вводили у себя Гражданский кодекс РСФСР ранее 1927 года, по большей части сохранили примечание к ст. 404 ГК в его первоначальной редакции с одногодичным сроком давности. Так обстоит дело в гражданских кодексах Таджикской ССР 1, Туркменской ССР 2 и Узбекской ССР 3. В Молдавской ССР был введен в действие Гражданский кодекс Украинской ССР 4 с присущим ему одногодичным сроком давности по всем требованиям граждан ко всем социалистическим организациям (ст. 44 ГК Украинской ССР). Нельзя не отметить, что расхождение в сроках давности в рассматриваемом нами специальном правоотношении вовсе не оправдывается какими-либо особенностями отдельных союзных республик. На это в общей форме уже обращал внимание X. Э. Бахчисарайцев 5, ставя вопрос о расхождениях в нормах гражданских кодексов союзных республик. Такого, рода расхождения создают затруднения в судебной практике. Различие в длительности сроков создало различный подход к вопросу о восстановлении этих сроков. По нашему мнению, унификация сроков давности по ст. 404 ГК РСФСР и соответствующим ей статьям гражданских кодексов других союзных республик является неотложной задачей законодательства. Этот вопрос, не отличающийся особой сложностью, может быть разрешен и до издания Гражданского кодекса СССР. Важность затронутого вопроса выступает еще резче, если напомнить, что особый срок давности по ст. 404 ГК применяется и в тех случаях, когда ст. 404 ГК действует в сочетании со ст. ст. 413, 414 или 415 ГК. На вопросе о направлении, желательном при унификации срока давности по ст. 404 ГК РСФСР и соответствующим ей 1 Таджикская ССР стала союзной республикой в 1929 году после вы хода из Узбекской ССР, и по постановлению ЦИК и СНК Таджикской ССР от 19 декабря 1929 г. в ней продолжало действовать гражданское законодательство Узбекской ССР, в том числе и ГК Узбекской ССР, принявшей ГК РСФСР 27 ноября 1924 г. 2 В Туркменской ССР ГК РСФСР был введен в действие по постановлению 1 Всетуркменского съезда Советов от 20 февраля 1925 г. 3 В Узбекской ССР ГК РСФСР был введен по постановлению Ревкома Узбекской ССР от 27 ноября 1924 г. 4 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 декабря 1940 г. — «О временном применении кодексов Украинской ССР на территории Молдавской ССР («Ведомости Верховного Совета СССР» № 51). 6 X. Э. Бахчисарайцев, К истории гражданских кодексов Советских Социалистических Республик, М., 1948, стр. 147. статьям гражданских кодексов других союзных республик, мы остановимся ниже, в пп. III и IV настоящей главы. III Представляет интерес вопрос о приостановлении или продлении специального срока давности, предусмотренного для случаев повышенной гражданской ответственности. В настоящее время этот вопрос сохранил свое значение только для РСФСР и тех союзных республик, в гражданских кодексах которых имеется норма о специальном сроке давности, соответствующая примечанию к ст. 404 ГК РСФСР в редакции 1927 года. В Украинской ССР и других союзных республиках, где гражданский кодекс не устанавливает специального срока давности для требований о возмещении вреда, причиненного «источником повышенной опасности», нет, естественно, и специфической проблемы о возможности приостановления, продления этого срока. Пока в Гражданском кодексе УССР существовал еще специальный сокращенный срок давности по ст. 404, вопрос о продлении и о приостановлении этого срока решался на общих основаниях. Судебная практика неизменно считала, что сокращенный срок давности по примечанию к ст. 404 ГК УССР подчиняется всем тем правилам о продлении давностных сроков, которым подчиняются все общие сроки давности. Наиболее раннее указание Гражданской кассационной коллегии Верховного суда Украинской ССР по этому вопросу содержится, повидимому, в определении по делу Гликман, где дача широкая формулировка: «Нет никаких оснований полагать при отсутствии прямого на то указания закона, что правило ст. 49 ГК, имеющее общее значение, о возможности продления судом срока давности, относится лишь к общему трехлетнему сроку я не распространяется на специальные давностные сроки» 1. Эта линия судебной практики продолжалась и позднее, вплоть до отмены примечания к ст. 404 ГК УССР. Так, в 1927 году по делу гр-на Мельника Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР писала: «Суд прекратил дело производством на том лишь основании, что истец пропустил срок на предъявление данного иска. Однако суд, вопреки ст. 49 ГК, совершенно не вошел в обсуждение вопроса пропуска истцом этого срока 2. Речь шла, конечно, об обсуждении уважительности причин пропуска срока. 1 Определение ГКК Верховного суда УССР от 25 апреля 1924 г.—«Вестник Советской юстиции» 1924 г. № 12(22), стр. 365; Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, М., 1927, стр. 136. 2 Определение от 12 февраля 1927 г. «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних» 1923—1929 гг., Харьков, 1930, стр. 174—175, (д. № 519). По делу гр-на Дробины в 1928 году та же Коллегия указала: «Если даже годичный срок был пропущен, то это не освобождало суд от обязанности установить в силу ст. 49 ГК уважительность причин пропуска давностного срока». В РСФСР судебная практика совершенно иначе решала вопрос о приостановлении и о продлении срока давности по примечанию к ст. 404 ГК. Как известно, в РСФСР основным указанием по этому вопросу было постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 16 ноября 1925 г. по делу Романщука 1. Любопытно, что отрицательное решение общего вопроса о возможности продления срока исковой давности, установленного примечанием к ст. 404 ГК, было соединено с положительным решением частного вопроса об иске самого Романщука. Гражданская кассационная коллегия отказала в иске Романщуку, отменив решение краевого суда и прекратив дело производством «за неимением у истца права на иск ввиду пропуска срока исковой давности» 2. В постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 16 ноября 1925 г. говорилось: «Соглашаясь с определением ГКК. . . в том, что к давностному сроку по ст. 404 прим. ГК, как специальному давностному сроку, ст. 49 ГК об удлинении срока неприменима, как это разъяснено в настоящем заседании (16 ноября), но, принимая во внимание..., что, по общему правилу, право на предъявление иска по ст.ст. 403, 404 и ел. ГК возникает лишь с момента, с какого истец мог и должен был знать о причинении ему убытка, т. е. в случае увечья — с того дня, как выяснился его вред, в данном случае со дня выписки его из больницы. .. определение ГКК — отменить». Постановление по делу Романщука представляет интерес во многих отношениях. Отметим прежде всего, что во всех сборниках по вопросу о неприменимости ст. 49 ГК к сроку давности по примечанию к ст. 404 ГК приводится именно постановление по делу Романщука (а не то, более раннее постановление, на которое сам Пленум Верховного суда РСФСР сослался как на источник своего суждения по делу Романщука) 3. Далее в этом постановлении Пленум придал началу течения давностного срока чисто субъективный характер; по мнению Пленума, этот срок течет «лишь с момента, с какого истец мог и должен был знать о причинении ему убытка». Как известно, от этой позиции Пленум Верховного суда РСФСР впоследствии отказался. В разъяснении Пленума Верховного суда РСФСР от 16 мая 1927 г. по делу Грушникова с Протасовым было прямо указано: «Несовершенно- 1 «Еженедельник Советской юстиции» 1925 г. № 48/49. 2 Речь шла о годичном сроке давности в соответствии с первоначальной редакцией примечания к ст. 404 ГК РСФСР. 3 См. протокол Пленума Верховного суда РСФСР № 19 от 16 ноября 1925 г.—Сборник разъяснении Верховного суда РСФСР—«Советское законодательство», М., 1932, стр. 102. летие не прерывает течения исковой давности, и поэтому в пределах общеустановленного давностного срока иск за несовершеннолетнего должен быть предъявлен его законными представителями» 1. Эта установка содержит в себе, однако, отказ от определения начала давности по моменту, когда потерпевший мог и должен был узнать о своих убытках. В 1925 году Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР (по делу Азарова) признала правильными «соображения кассатора о том, что начальным моментом течения давностного срока, установленного примечанием к ст. 404 ГК, не может служить момент чисто субъективный» 2. Субъективная трактовка вопроса о давностном сроке вызвала обоснованные возражения в литературе вопроса 3. После устранения самим Верховным судом субъективной трактовки вопроса о давности из постановления Пленума Верховного суда РСФСР от 15 ноября 1925 г. по делу Романщука оставалось в действии только одно положение, — будто ст. 49 ГК не применима к сокращенным срокам давности, в частности, к сроку давности, установленному примечанием к ст. 404 ГК. Но и это положение было лишено мотивировки, основанной на законе. Мотивировки этого положения тем более должно было ожидать, что украинская практика при аналогичных условиях с 1924 года пошла по диаметрально противоположному пути (см. приведенные определения по делу Гликман и др.). Когда закон 27 декабря 1926 г. изменил текст примечания к ст. 404 ГК РСФСР, увеличив срок давности по искам к госорганам с одного года до двух лет, и вместе с тем дополнил текст этого примечания 4, позиция, изложенная в постановлении Верховного суда РСФСР от 16 ноября 1925 г., представлялась еще менее обоснованной 5. Дело в том, что постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 27 декабря 1926 г. ввело в примечание к ст. 404 ГК такое положение: «Течение указанного давностного срока помимо общих оснований приостановления и продления сроков давности (ст.ст. 48 и 49) приостанавливается также со дня обращения потерпевшего или (в случае его смерти) находя- 1 «Судебная практика Верховного суда РСФСР» 1932 г., стр. 16, д. №757; Сборник разъяснений Верховного суда РСФСР, изд. 2-е, 19.32, стр. 172—1731 Этот же принцип повторен в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 16 мая 1929 г. (протокол № 9). 2 Определение ГКК Верховного суда РСФСР от 20 марта 1925 г по делу № 22. 3 См. Б. Б. Черепахин, К вопросу об исковой давности и по обязательствам из причинения вреда, «Право и жизнь» 1927 г. № 41 4 СУ РСФСР 1927 г. № 1, ст. 3. 5 В указанной статье Б. Б. Черепахин считал, что после закона от 27 декабря 1926 г. нет сомнений в том, что срок давности, установленный в примечании к ст. 404 ГК, может быть восстанавливаем судом по правилам ст.ст. 48 и 49 ГК. В более ранней статье («Право и жизнь» 1926 г., кн. 6/7, стр. 28) Б. Б. Черепахин находил, что «в данном случае не может быть... допущено судейское продление давности». щихся на его иждивении лиц в подлежащий орган социального страхования впредь до назначения им пенсии или отказа в таковой». После этого дополнения примечания к ст. 404 ГК РСФСР постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 16 декабря 1925 г., казалось бы, должно было вовсе выйти из употребления. Оно ведь стояло на позиции, несовместимой с новым законом. Последний считал само собой разумеющимся правилом, что ст.ст. 48 и 49 ГК должны применяться к сроку давности, указанному в примечании к ст. 404 ГК, а в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 16 ноября 1925 г. это правило отрицалось, притом до появления нового закона. Ко всему этому, если новый закон от 27 декабря 1926 г. прямо упомянул ст.ст. 48 и 49 ГК, как подлежащие применению в связи с примечанием к ст. 404 ГК, то это указание мог отменить только сам законодатель. К такому выводу и пришла Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР. Непонятным было поэтому постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 4 апреля 1927 г. 1, где говорилось: «Примечание к ст. 404 ГК в редакции от 27 декабря 1926 г. отнюдь не имеет в виду словами «помимо общих оснований приостановления и продления сроков давности (ст.ст. 48 и 49)» отменить смысл этих статей, а лишь подтвердить, почему разъяснение Пленума от 16 ноября 1925 г. сохраняет полную силу». Нужно констатировать, что судебная практика далеко не всегда следовала разъяснениям Верховного суда РСФСР от 16 ноября 1925 г. и от 4 апреля 1927г. Отрицание применимости ст. 50 ГК к сроку давности, указанному в примечании ст. 404 ГК, нельзя признать ошибочным. Но едва ли такое отрицание целесообразно. В своем постановлении от 4 июля 1927 г. Пленум Верховного суда РСФСР указал: «Перерыв срока исковой давности по основаниям, указанным в ст. 50 ГК, не может иметь применения к сокращенным срокам давности» 2. Ошибочная позиция, занятая Верховным судом РСФСР в вопросе о ст.ст. 48 и 49 и примечании к ст. 404 ГК, была исправлена Верховным судом СССР. Несмотря на решительность разъяснения Пленума Верховного суда РСФСР от 16 ноября 1925 г., суды, разрешая дела по 1 Протокол № 7 — см. Сборник разъяснении Верховного суда РСФСР, 1932, стр. 103. 2 Протокол № 12, п. 8 — см. «Судебная практика Верховного суда РСФСР» 1927 г. № 16, стр. 2. Вместе с тем ГКК Верховного суда РСФСР отказалась применить сокращенный срок давности по примечанию к ст. 404 ГК к регрессным искам органов социального страхования (см. Определение ГКК от 25 июня 1928 г. по делу № 33996 — «Судебная практика Верховного суда РСФСР» 1929 г. № 5, стр. 6). ст. 404 ГК, сплошь и рядом восстанавливали срок давности, руководствуясь законом, т. е. ст. ст. 48 и 49 ГК. По делу Лупырьевой суд первой инстанции (в 1940 году) также восстановил срок давности, не считаясь с разъяснением Пленума Верховного суда РСФСР от 16 ноября 1925 г. В определении Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР по этому делу говорится: «Хотя иск Лупырьевой предъявлен с большим пропуском против срока, установленного примечанием к ст. 404 ГК РСФСР, однако, поскольку восстановление давностных сроков связано с оценкой доказательств, а потому принадлежит исключительно суду первой инстанции, и в данном деле народный суд признал пропуск давностного срока, из-за неосведомленности истицы, уважительным и специальным определением его восстановил, жалоба дороги в этой части является неосновательной» 1. Здесь совершенно четко признано право суда восстанавливать срок давности по правилам ст. 49 ГК также и в тех случаях, когда дело идет о сокращенном сроке давности, в частности о сроке, указанном в примечании к ст. 404 ГК. После этого определения, вынесенного 2 июня 1940 г., применение ст. 49 и тем более ст. 48 ГК к сокращенному сроку давности по примечанию к ст. 404 ГК в судебной практике сделалось правилом. Можно указать на многие случаи такого рода. Рассмотренное выше разъяснение Пленума Верховного суда РСФСР от 16 ноября 1925 г. окончательно утратило свое практическое значение. В судебных решениях о нем и не вспоминают, и даже заинтересованная в нем сторона (ответчики по ст. 404 ГК) предпочитают оспаривать уважительность оснований для восстановления срока ссылкам на устаревшее разъяснение от 16 ноября 1925 г. По делу гр-на А. с управлением железной дороги было установлено, что несчастный случай с потерпевшим при посадке на поезд произошел 2 декабря 1940 г., а иск был предъявлен почти спустя девять лет — 28 октября 1949 г. Суд удовлетворил просьбу истца о восстановлении срока давности, применив ст. 49 ГК. По делу гр-на Д. с той же железной дорогой ст. 49 ГК была применена при наличии пропуска срока на четыре года: несчастный случай произошел 11 декабря 1943 г., иск был предъявлен 15 ноября 1949 г. Несмотря на то, что линия судебной практики, проводимая в настоящее время по вопросу о применении ст.ст. 48 и 49 ГК к сроку давности по примечанию к ст. 404 ГК, вполне правильна и устойчива, нельзя все же не пожелать, чтобы Пленум Верховного суда СССР сказал свое слово по этому вопросу и исключил 1 Определение № 716 1940 г.—Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1941 г., стр. 230, также «Советская юстиция» 1940 г. № 14, стр. 40. всякую возможность колебаний в дальнейшем. Это тем более целесообразно, что прежняя, с нашей точки зрения, неправильная линия Верховного суда РСФСР получила свое выражение не только в ряде определений Гражданской кассационной коллегии, но также и в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР, которое имело обязательную силу для всех судебных органов РСФСР. IV В плане будущего законодательства с неизбежностью возникает вопрос, насколько оправдало себя, насколько целесообразно установление сокращенного срока давности для требований, вытекающих из причинения вреда принадлежащими госорганам машинами, механическими средствами транспорта и т. д. Этот вопрос выдвигается не только в связи с судебной практикой по применению сокращенной (двухгодичной) давности, установленной примечанием к ст. 404 ГК РСФСР. Практика широкого применения ст.ст. 48 и 49 ГК к сокращенному сроку давности по примечанию к ст. 404 ГК ставит под сомнение целесообразность существования этого срока как специального. В предыдущем пункте (III) мы отметили, что Верховный суд РСФСР пытался проводить жесткую линию в отношении специального срока давности по ст. 404 УК. Эта линия не оказала заметного влияния на судебную практику. Ее не разделял Верховный суд УССР, а суды первой инстанции в самой РСФСР часто отступали от жесткой директивы Пленума Верховного суда РСФСР и нередко восстанавливали срок давности по примечанию к ст. 404 ГК, руководствуясь ст.ст. 48 и 49 ГК. В начале 40-х годов этот путь был оставлен вовсе в связи с позицией, занятой Судебной коллегией то гражданским делам Верховного суда СССР. В настоящее время нет, собственно, препятствий к восстановлению и продлению на общих основаниях срока давности, указанного в примечании к ст. 404 ГК. Примеры восстановления сроков давности по примечанию к ст. 404 ГК в позднейшей судебной практике весьма многочисленны, судя по изученным нами материалам. По нашему мнению, это позволяет усмотреть определенную линию судебной практики. Недостатком этой практики является нередкое устранение всей процедуры по восстановлению пропущенных (часто на много лет сроков. Иногда истцы даже не просят о восстановлении пропущенных ими сроков, а суды восстанавливают пропущенные сроки по своей инициативе, не вынося при этом особых определений сроков и не упоминая в отдельных случаях в решениях о пропуске давности истцом. Эти ошибки постоянно выправляются судами второй инстанции. В приведенном выше (п. III) определении Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР по делу Лупырьевой (1940 г.) подчеркнута безусловная обязательность для суда, разрешающего дело по существу, точно мотивировать восстановление срока давности, вынося определение по этому вопросу. Недостатком судебной практики в вопросе о восстановлении срока давности, установленного в примечании к ст. 404 ГК, нередко является и чисто формальная мотивировка определений о восстановлении срока давности. Приходится встречаться с такой широкой и вместе с тем неясной аргументацией, как общая ссылка на юридическую неосведомленность истца. Иногда к этому добавляется еще и ссылка на болезненное состояние истца. Эти обоснования иногда встречаются и без дальнейшего уточнения. Между тем сплошь и рядом речь шла о восстановлении срока давности, пропущенного много лет тому назад. По делу Лупырьевой (1940 г.), которое рассматривалось Судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда СССР, иск был предъявлен с пропуском срока на 14 лет. Задумываясь над этой практикой, по нашему мнению, можно прийти к одному из двух заключений. Если считать, что вопрос о сокращенном сроке давности в примечании к ст. 404 ГК РСФСР (и в соответствующих статьях гражданских кодексов других союзных республик) урегулирован для настоящего времени целесообразно, то следует признать отклонение судебной практики от нормальной линии. Суждение об уважительности пропуска срока,— а значит и определение о восстановлении срока, — связано, несомненно, с оценкой доказательств. Однако это вовсе не значит, что эти суждения и определения могут быть основаны на усмотрении суда. Восстанавливая срок давности, суд всякий раз обязан мотивировать, по каким особенным обстоятельствам данного случая срок давности должен быть продлен. Нельзя ограничиваться общими схематическими мотивировками. Между тем простые, ссылки на юридическую неосведомленность, на болезненное состояние истца — это только схемы, сами по себе не содержащие признаков выяснения судом действительных обстоятельств дела, без чего невозможно обоснованное суждение об уважительности пропуска срока давности. Можно ли говорить об юридической неосведомленности в течение 5 — 10 лет, если истец — человек грамотный, продолжавший работать и после несчастного случая и проживавший в населенных пунктах, где он всегда мог получить юридический совет и юридическую помощь? Потерпевший увечье, даже относительно легкое, всегда известное время находится в болезненном состоянии. Но' едва ли ссылка на это общее соображение может заменить мотивировку восстановления пропущенного срока давности. Нужно еще убедиться в том, что болезненное состояние действительно помешало осуществить право требования, как этого требует ст. 49 ГК РСФСР. Можно, однако, сделать и другое заключение. Учтя многолетнюю практику судов, широко восстанавливающих специальный срок давности, установленный примечанием к ст. 404 ГК, можно усомниться в целесообразности сохранения в Гражданском кодексе этого специального срока. В нашей юридической литературе уже раздавались голоса в пользу упразднения этого специального срока давности (Т. Б. Мальцман). Во много раз усилившаяся экономическая мощь Советского государства во втором периоде его развития устранила опасения, что упразднение примечания к ст. 404 ГК РСФСР может повлечь за собой несоразмерные расходы. Нужно при этом заметить (см. гл. первую), что гигантский рост нашей индустрии и средств транспорта сопровождается таким развитием предупредительных мероприятий, техники безопасности, что количество несчастных случаев у нас не имеет вовсе тенденции повышаться соразмерно шагу идущей вперед механизации. Нельзя поэтому ожидать заметного увеличения числа исков, удовлетворенных на основании ст. 404 ГК РСФСР, в связи с отменой специального срока давности по этой статье. Изучение нашей современной судебной практики показывает к тому же, что и в настоящее время только в немногих случаях пропуск срока, установленного примечанием к ст. 404 ГК РСФСР, приводит к отклонению иска потерпевшего. В тех союзных республиках, где сокращенный срок давности действует по всем вообще требованиям граждан к социалистическим организациям, вопрос о сокращенном сроке давности в случае причинения вреда источником повышенной опасности имеет совсем иной характер, чем в РСФСР. Но очевидно, что именно в отношении требований о возмещении вреда, причиненного здоровью и жизни человека, сокращение срока давности менее всего целесообразно. PAGE 236 PAGE 2 PAGE PAGE 2

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter