.

Зинченко С.А. 2007 – Юридические факты в механизме правового регулирования (книга)

Язык: русский
Формат: книжка
Тип документа: Word Doc
54 16534
Скачать документ

Зинченко С.А. 2007 – Юридические факты в механизме правового
регулирования

Предисловие

Юридические факты занимают центральное место в механизме правового
регулирования общественных отношений. Неслучайно в исследованиях
последних лет им уделяется большое внимание. Отрадно, что юридические
факты изучаются специалистами общей теории права и учеными отдельных
(отраслевых) наук. Однако нельзя не отметить, что анализируются они, как
правило, в аспекте познания конкретного правоотношения или механизма
правового регулирования. Непосредственно юридическим фактам посвящено
несколько монографий (О.А. Красавчикова, В.Б. Исакова, Е.Н. Горюновой,
М.А. Рожковой и др.) В определенной части рассматривалось и место
юридических фактов в общем правоотношении, связанном с категориями
“правосубъектность”, “правовой статус”, “правоспособность”.

Общая теория юридических фактов в значительной степени “подпитывалась”
цивилистическими идеями. Однако и здесь, как отмечает М.А. Рожкова, эта
теория выглядит так же, как 50 лет назад. Отечественное гражданское
законодательство не содержит специальной части или раздела, посвященных
юридическим фактам .

В условиях формирования в России гражданского общества и
демократических начал переосмысливаются сущность и назначение права, его
место в регулировании политических, экономических, социальных и духовных
процессов. Без учета юридических фактов их понимание невозможно.

В настоящей работе предпринята попытка проанализировать механизм
правового регулирования общественных отношений с точки зрения места и
роли, которые отводятся юридическим фактам. Последние раскрываются на
уровне сущности права. Для этого категорию “юридические факты”
потребовалось “освободить” от узких границ конкретного правоотношения и
распространить ее “творящую силу” на всю систему права и ее механизм.

В этой связи необходимо было определить юридические факты в качестве
родового понятия и установить их виды применительно к юридическим
фактам, порождающим нормы права, правосубъектность, конкретное
правоотношение и его динамику. При этом было показано как под
воздействием тех или иных юридических фактов происходит процесс
образования, функционирования и перехода от одного элемента механизма
правового регулирования к другому.

Автор стремился не “растворить” данные правовые элементы в регулируемых
фактических отношениях, а показать как последние приводятся в
соответствие с требованиями права, того или иного его условия.

Особое внимание уделено трансформации индивидуальной модели поведения
под воздействием новых юридических фактов (особенно договорной модели),
обеспечивающих динамику конкретного правоотношения.

Не все рассмотренные проблемы получили окончательное разрешение:
некоторые остались дискуссионными или постановочными, а потому нуждаются
в дальнейшем исследовании. Тем не менее автор надеется, что данная
работа поможет глубже понять юридические факты в общетеоретическом и
отраслевом планах, а также правовые механизмы, которые они “запускают” в
процессе регулирования общественных отношений. Книга будет полезна
специалистам-практикам в области юриспруденции, а также студентам
юридических, экономических вузов и других учебных заведений, где
изучается право.

Глава I. Понятие и назначение юридических фактов

в механизме правового регулирования

§ 1. Право, правовое регулирование,

механизм правового регулирования: вопросы соотношения

Правовому регулированию общественных отношений, в том числе месту
юридических фактов в этом процессе, уделено значительное внимание в
советской и современной научной литературе по теории права и
гражданскому праву, другим отраслям права (С.С. Алексеев, Ю.К. Толстой,
О.С. Иоффе, О.А. Красавчиков, Р.О. Халфина, С.Ф.Кечекьян, А.В. Мицкевич,
С.Н. Братусь, Г.В. Мальцев, В.Н. Кудрявцев, Ю.Г. Ткаченко, В.Б. Исаков,
В.П. Грибанов, Н.Г. Александров, Б.Л.Назаров, М.А. Рожкова и др.).

Тем не менее данная проблема по-прежнему представляет научный интерес в
силу ее фундаментальности, а также естественного процесса накопления
новых знаний, что побуждает исследователей к уточнению, а в ряде случаев
и пересмотру тех или иных подходов при выяснении механизма правового
регулирования общественных отношений. Здесь важно подчеркнуть логику
самого познания, при котором “мысленно конкретное” при правовом
опосредовании общественных отношений устанавливается постепенно, шагом
за шагом. Происходит естественный процесс восхождения от “абстрактного”
к тому или иному уровню “конкретного”.

В этом плане логичным является восхождение от понятия сущности права к
понятию “правовое регулирование”; затем необходимо выявить, что
представляет собой механизм правового регулирования и какое место
занимает в нем категория юридических фактов.

В постсоветский период российского общества обнаруживаются поиски
нового определения права, выявление сущности и освобождения его от
идеологических наслоений. С.С. Алексеев определяет позитивное право,
право в строго юридическом значении, как систему общеобязательных норм,
выраженных в законах, иных признаваемых государством источниках и
являющихся общеобязательным основанием для определения
правомерно-дозволенного и юридически недозволенного, запрещенного (а
также государственно-предписанного) поведения. Это определение
ориентировано на центральное звено юридического регулирования, “решение”
при помощи права жизненных ситуаций HYPERLINK \l “sub_1” *(1) . Однако
оно (даже исходя из нормативистского подхода) не может, на наш взгляд,
претендовать на установление сущности права, так как в нем уже дано
“развертывание”, проявление и реализация данной сущности. Выявленные
автором признаки права (обязательная нормативность; выражение норм в
законах или иных признаваемых государством источниках; формальная
определенность; государственная обеспеченность) HYPERLINK \l “sub_2”
*(2) характеризуют его определенным образом как регулятора общественных
отношений и тем самым приближают к понятиям “правовое регулирование
общественных отношений”, “механизм правового регулирования”.

По мнению Л.С. Явича, сущностью права является возведенная в закон и
материально обусловленная воля господствующего класса (господствующая
воля). Это сущность первого порядка. Сущностью второго порядка
становятся притязания индивидов и классов на юридическое и политическое
признание их интересов. От сущности права второго порядка познание может
углубляться к сущности третьего порядка, в которой выявляются основания
притязания субъектов общества HYPERLINK \l “sub_3” *(3) . Несмотря на
то, что приведенное определение сущности права представлено с классовых
позиций, в идеологическом ключе, сам подход заслуживает внимания. Именно
в воле определенной власти сосредотачивается сущность права, которая в
силу своей природы должна быть выражена посредством предельной
абстракции. В противном случае проникнуть вглубь правового явления
становится невозможно.

Серьезное продвижение в поиске сущности позитивного права наметилось в
последнее время. Так, М.И. Байтин дает следующее общее определение
права: “Право – это система общеобязательных, формально-определенных
норм, которые выражают государственную волю общества, ее
общечеловеческий и классовый характер; издаются или санкционируются
государством и охраняются от нарушений возможностью государственного
принуждения; является властно-официальным регулятором общественных
отношений: Право, существующее в реальной жизни, необходимо
рассматривать с учетом конкретизации его государственно-волевого,
нормативного и властно-регулятивного признаков применительно к
определенной ступени исторического развития и особенностям той или иной
страны” HYPERLINK \l “sub_4” *(4) .

Г.В. Мальцев исходную оценку права производит посредством отношения
властвования. “Правовое отношение, – отмечает автор, – представляется не
чем иным, как типом властвования, а право – императивно-властным
явлением или, как сказали бы представители неопозитивистской
юриспруденции прошлого века, всеобщей властвующей волей” HYPERLINK \l
“sub_5” *(5) . Развивая идею о сущности права Г.В. Мальцев пришел к
выводу, что власть, выраженная в праве, по своей исходной природе не
является государственной. Государственно-властный аспект чаще всего
выражается в охранительных, принудительных мерах по обеспечению
юридических норм, которые отличаются от проявлений юридической власти,
неполитической по своему характеру и зачастую нейтральной в отношении
государства. Таким образом, право, опираясь в определенных случаях на
поддержку государственной власти как силы внешнего обеспечения, тем не
менее остается и функционирует на базе внутренней имманентной ему
власти, которую по традиции мы называем юридической. Право является
столь же первичным и самостоятельным как экономика и политика HYPERLINK
\l “sub_6” *(6) .

Приведенный автором взгляд на право носит сугубо методологическое
значение. Во-первых, право должно непосредственно рассматриваться как
конструктивная сила общества, а не как властно-государственное
принуждение. Во-вторых, возникает закономерная возможность рассматривать
его не только как воление объективное (нормативные положения), но и как
отношения властвования в конкретных правоотношениях. Право раскрывает
свою сущность и в статическом, и в динамическом состоянии, принимая во
внимание его однопорядковую сущность.

Многие ученые-юристы и раньше пытались обосновать право путем включения
в него системы норм объективного права и самих правоотношений. Однако
идея о государственно-властной сущности правовых норм не позволяла
органически “сомкнуть” нормы права и правоотношения при определении
исходного понятия самого права.

В-третьих, взгляд на объективное и субъективное право как формы
существования и движения одного и того же права позволяет выработать
методологические положения, которые можно одновременно использовать при
анализе правового регулирования общественных отношений нормами права и
правоотношениями.

В-четвертых, открывается возможность понять порядок осуществления
властвования (его баланс) как на уровне принятия и введения в действие
норм объективного права, так и на уровне конкретных взаимоотношений
субъектов общественной жизни. Иными словами, можно подойти к проблеме,
связанной с раскрытием понятия самого правового регулирования и его
механизмов.

Определение права через юридические властеотношения означает
установление его сущности. Это будет конструкция его сути. Основным
признаком, характеризующим ее, является то, что это есть
властеотношение, носящее юридический характер. На содержательном
(обогащенном) уровне сущность (конструкция сути) права может быть
“развернута” посредством определенных признаков, к которым можно отнести
общеобязательность нормативных и индивидуальных правил юридического
поведения. Указывать на их государственное обеспечение нет
необходимости, так как оно содержится в “снятом” виде в понятии
“юридическое поведение”. Тем более, возможное государственное
принуждение в юридических властвованиях предстает не внутренней, а
внешней силой, учитывая то обстоятельство, что право – самодостаточное
явление. Оно основывается не на власти государства, а является продуктом
развития определенных исторически складывающихся отношений.
Непосредственно право как власть реализуется посредством воли. “Почвой”
права, его ближайшим местом и исходной точкой, указывает Гегель,
является воля, которая свободна HYPERLINK \l “sub_7” *(7) . Воля
стремится к тому, чтобы сделать мир тем, чем он должен быть HYPERLINK \l
“sub_8” *(8) . Воля, оказывается, направлена на привнесение
созидательных моделей в предметно-практическую деятельность HYPERLINK \l
“sub_9” *(9) .

Для определения границ развертывания права, его механизмов в
методологическом плане весьма важно определится в том, продуктом чьей
воли оно является и в чем проявляется.

Право, как утверждает Р.З. Лившиц, является системой общественного
порядка, основанной на учете интересов разных слоев общества, их
согласии и компромиссах HYPERLINK \l “sub_10” *(10) . Как волевые
властеотношения оно упорядочивает общественные отношения, прежде всего,
посредством закрепления сложившегося баланса интересов. Применительно,
например, к гражданскому праву речь может идти о балансе экономических
интересов.

Как отмечает Д.Ю. Шапсугов, право есть исторически обусловленная мера
свободы, справедливости и ответственности во взаимоотношениях социальных
субъектов, содержание которой закрепляется как наличная возможность их
самореализации (правомочие) в специально-юридических формах (правовой
обычай, юридический прецедент, нормативно-правовой акт, договор),
выражающих согласованную волю участников общественных отношений
HYPERLINK \l “sub_11” *(11) . Право в приведенной интерпретации имеет
своими формами бытия не только нормы права, но и волесоглашения
конкретных участников общественных отношений. Логичным является подход к
определению права, при котором учитывается “мера естественного права”
при формировании позитивного права, о котором идет речь в данном
определении. Попытки определить современное право посредством опоры на
принципы и идеи естественного права удаляют нас от реальной
действительности, которая, как известно, практически полностью “одета” в
одежду позитивного права. Гуманизация общества может обеспечиваться еще
длительное время посредством усиливающейся подпитки его “энергией
естественного права”. Поэтому нет сомнения в том, что исследования
закономерностей, механизмов действия позитивного права еще долго будут
актуальны.

Важно отметить, что по мере исторического развития
государственно-властное начало в праве сокращается, а объективно
оптимальное как баланс тех или иных интересов, – увеличивается. Право –
принуждение постепенно сменяется правом – оптимальным регулятором.
Особенно наглядно это проявляется в отраслях права, где применяются
преимущественно дозволительные методы регулирования. Речь идет прежде
всего о гражданском праве. Поэтому в праве как таковом на нормативном
уровне выражается не воля государства, а гармонизированные воля и
интерес общества. Однако государство посредством своих представительных
и исполнительных органов придает этим сбалансированным моделям статус
официальных, юридических. Государственное принуждение для их исполнения
предстает здесь, действительно, как нечто внешнее и как возможность.

Таким образом, право выступает достаточно автономной и весьма
развернутой системой, некой “матрицей”, имеющей свои закономерности,
формы и механизмы движения. Их познание приближает нас к пониманию его
не как некоего абстрактного, а как “мысленно конкретного”, в котором
юридические факты занимают определяющую роль.

Как отмечалось, абстрактное понятие права фиксируется термином
“юридическая власть”. То, что эта власть есть властеотношения, само по
себе раскрывает (еще весьма абстрактно) и понятие юридической власти.
Дальнейшее обогащение производится посредством категорий “правовое
регулирование”, “система права”, “механизм правового регулирования”.

В научной литературе встречается иной подход при установлении исходной
“материи” права. Так, С.С. Алексеев отмечает, что позитивное обязывание,
запреты, дозволения, по сути, носят субстанциональный характер, создавая
“вещество”, “тело”, “материю” права как объективную реальность. Они
относятся к глубинам правовой материи, образуют “протоматерию,
протовещество” – первичный материал, который так или иначе проявляется в
разных юридических классификациях и из которого складываются основные
конструктивные построения позитивного права, типы правового
регулирования HYPERLINK \l “sub_12” *(12) .

Если под глубинной правовой “материей” понимать предельную сущность
права, то, конечно, на эту роль может претендовать юридическая власть.
Категории “дозволение”, “запреты”, “позитивное обязывание” закрепляют
“движение” права, так как в них “вычитывается” способ его воздействия на
общественные отношения.

Думается, что термин “правовое регулирование” первым воспринимает
начало “движения” сущности права как юридической власти. В нем
содержится исходный целевой направитель права, который, как признает
С.С. Алексеев, состоит в упорядочении и закреплении общественных
отношений и содействии развитию новых общественных отношений HYPERLINK
\l “sub_13” *(13) .

Дальнейшее движение, “развертывание”, обогащение права происходит
посредством категорий “система права”, “механизм правового
регулирования”. Раскрывая их, мы отвечаем на вопрос о том, как
непосредственно реализуется право, осуществляется правовое
регулирование.

По мнению С.С. Алексеева, понятие “механизм правового регулирования”
позволяет собрать вместе явления правовой действительности (нормы,
правоотношения, юридические акты и др.), обрисовать их как целостность
(это достигается в том числе при помощи понятия “правовая система”),
представить в работающем виде, высветить специфические функции, которые
выполняют те или иные юридические явления в правовой системе, показать
их связь между собой, взаимодействие HYPERLINK \l “sub_14” *(14) .
Предложенное автором понятие механизма правового регулирования
раскрывает сущность этого правового явления. Однако указание на
компоненты и элементы (нормы, правоотношения, юридические акты и др.),
взаимодействующие между собой, дает лишь фрагментарное представление о
действии такого механизма. Его полнота не может фактически
обеспечиваться действиями только этих компонентов. Это признает и сам
автор, утверждая, что внутреннее строение механизма, соотношение его
элементов (частей) не исчерпывается отдельными средствами правового
воздействия, к которым он относит нормы права, правоотношения,
нормативные акты HYPERLINK \l “sub_15” *(15) .

Понятия “механизм” и “система” тесно взаимосвязаны. Система задает
уровень механизма, так как ее элементы будут являться и элементами
механизма. Их отличие состоит в том, что посредством понятия “система”
фиксируется некая статика явления, в достаточной степени упорядоченная.
В этимологическом значении “система” – это определенный порядок в
расположении и связи частей чего-нибудь, нечто целое, представляющее
собой единство закономерно расположенных и находящихся во взаимной связи
частей. Механизм – это система, устройство, определяющее порядок
какого-нибудь вида деятельности HYPERLINK \l “sub_16” *(16) .
Применительно к праву система предстает статичным единством его
взаимосвязанных элементов (частей). Механизм означает динамику системных
элементов. В праве, как в любом явлении, можно выделить множество
систем, субординированных в виде подсистем. Следовательно, могут быть
выделены и соответствующие механизмы. Однако наибольшей ценностью
представляется тот механизм правового регулирования, при котором
находятся в динамическом взаимодействии, “сцеплении” не только нормы,
правоотношения, права и обязанности, акты реализации, но и возникновение
норм, юридические факты, субъекты и объекты правоотношения и др. Ценным
станет познание такого механизма правового регулирования, который
позволит установить движение права от сущности (абстрактное) к богатству
его форм (“мысленно конкретное”). В этом процессе должны быть выявлены и
учтены все звенья и переходы. Безусловно, это сложнейшая задача, но она
вполне посильна научному сообществу, что не исключает вклад в нее и
отдельных исследований.

§ 2. Общее понятие юридического факта

как элемента механизма правового регулирования

Юридический факт как явление реальной действительности и как научное
понятие, отражающее его, имеет свою историю. Этот процесс протекал таким
образом, что вначале преобладали определенные юридические факты как
непосредственные эмпирические образования, которые не сводились к общему
понятию, однако впоследствии появился обобщающий термин “юридические
факты”.

Так, в римском праве основаниями возникновения прав и обязанностей
признавались контракты, пакты, обязательства как бы из договора,
обязательства из деликтов и как бы из деликтов и др. HYPERLINK \l
“sub_17” *(17) Однако юридическая мысль не смогла достичь такого
уровня абстрактности, при котором разнообразие существующих оснований,
порождающих права и обязанности, можно было “свести к общему
знаменателю”. Это произошло значительно позже, при развитии
экономической жизни, интенсификации гражданского оборота. Термин
“юридические факты” ввел в научный оборот Савиньи. Как утверждает
немецкий юрист А. Манигк, Савиньи в работе “Система современного
римского права” писал: “Я называю события, вызывающие возникновение или
окончание правоотношения, юридическими фактами” HYPERLINK \l “sub_18”
*(18) . На авторство Савиньи в отношении понятия юридического факта
указывает и О.С. Иоффе, добавляя при этом, что в дальнейшем процесс
обогащения этого понятия шел через признание юридическим фактом
правонарушения, развития идеи о слитном или сложном юридическом факте, о
так называемом предварительном действии (А. Тур) или прообразе права (Е.
Зеккель). Дальше юридическая мысль пошла по пути построения общей
системы юридических фактов, охватывающих обстоятельства, которым
придается юридическое значение как в области частного, так и публичного
права (В. Костес) HYPERLINK \l “sub_19” *(19) .

В современной юриспруденции юридические факты исследуются как в
качестве самостоятельных фрагментов правовой действительности, так и в
механизме правового регулирования общественных отношений. Здесь
проявляется во многом единообразный подход в определении понятия, места
и функционального назначения юридических фактов в процессе регулирования
общественных отношений.

Юридические факты, отмечает О.А. Красавчиков, – факты реальной
действительности, с которыми нормы права связывают наступление
юридических последствий, т.е. возникновение, изменение гражданских
правоотношений. Посредством юридических фактов реализуется создаваемая
предпосылками возможность возникновения, изменения правоотношений в
действительность – участник регулируемого правом общественного отношения
становится связанным правами и обязанностями HYPERLINK \l “sub_20”
*(20) .

Юридические факты, как указывает С.С. Алексеев, – это конкретные
жизненные обстоятельства, с которыми нормы права связывают
возникновение, изменение или прекращение правоотношений HYPERLINK \l
“sub_21” *(21) . Юридические факты – связующее звено между нормой права
и конкретным правоотношением, тот “рычажок”, который проводит нормы
объективного права в движение HYPERLINK \l “sub_22” *(22) .

Главная задача, выполняемая юридическими актами в правовом
регулировании, по мнению В.Б. Исакова, состоит в обеспечении
возникновения, изменения, прекращения правоотношения HYPERLINK \l
“sub_23” *(23) . Юридические факты, пишет С.Ф. Кечекьян, “во всех
случаях являются условиями осуществления норм права” HYPERLINK \l
“sub_24” *(24) . Если нормы права – основа правового регулирования, то
юридический факт – проводник правовой энергии HYPERLINK \l “sub_25”
*(25) .

В последнее время в теории гражданского права предпринята попытка
переосмыслить понятие юридических фактов. Так, М.А. Рожкова полагает,
что при определении юридического факта нужно основываться на понимании
его как реального жизненного обстоятельства, – и дефиниция должна
объединять следующие признаки: во-первых, закрепление в норме права
абстрактной модели этого обстоятельства, с наступлением которого
связываются определенные последствия; во-вторых, фактическое (реальное)
наступление этого жизненного обстоятельства; в-третьих, возможность
порождать правовые последствия. С учетом этих признаков автор дает
следующее определение понятия юридического факта в гражданском праве:
это реальное жизненное обстоятельство, которое в силу норм права влечет
наступление юридических последствий в сфере гражданских правоотношений
HYPERLINK \l “sub_26” *(26) .

Идея автора о том, что понятие юридического факта не может основываться
на понимании его как правовой модели, обстоятельства, заслуживает
поддержки. Дальнейший анализ проблемы юридических фактов покажет, что
правовая модель обстоятельства как один из элементов нормы объективного
права и вся норма в целом имеют свой юридический факт, их порождающий.

Приведенные и иные высказывания в основном сводятся к признанию
юридическими фактов реальной действительности, жизненных обстоятельств,
предусмотренных нормами права. В плане функциональном за юридическими
фактами признается роль “рычажков”, приводящих нормы объективного права
в действие, условий, обеспечительных возможностей возникновения,
изменения и прекращения правоотношений.

При более детальном рассмотрении обнаруживается парадокс. Юридическими
фактами признаются жизненные обстоятельства, явления реальной
действительности, которые хотя и закреплены в праве (например, в ст. 8
Гражданского кодекса РФ (далее – ГК РФ)) HYPERLINK \l “sub_27” *(27) ,
остаются в силу приведенной их оценки неким внешним фактором. Термины
“обстоятельства”, “рычажок”, “условия обеспечения”, “проводник правовой
энергии” и т.п. не относятся к праву, в любой их форме (возникновение,
существование, изменение, прекращение). Поэтому странным является то,
что юридические обстоятельства в действительности являются некими
“демиургами”, порождающими, изменяющими, прекращающими права и
обязанности. Кажется, в статусе всего лишь фактов реальной
действительности им эта миссия не под силу. Такой регулирующей силой
может обладать некий существенный компонент системы права, механизма
правового регулирования.

Далее, если некое жизненное обстоятельство “запускает”, проводит в
действие нормы объективного права, оно должно получить место в
логическом категориальном ряду системы права, как в ее статическом, так
и в динамическом состоянии. Остается неясным место “жизненных
обстоятельств” в статусе юридических фактов при условии поиска и
установления соотношения права и форм его движения, организации и
уровней сущности, содержания явления и формы. В какой роли выступает
здесь жизненное обстоятельство, порождающее, изменяющее или прекращающее
конкретные права и обязанности? По логике такой силой должно обладать
весьма значимое правовое явление, точнее, его сущностная основа. Но если
это так, необходимо принципиально иначе обосновывать роль и место
юридических фактов в существовании и движении права.

Взгляд на юридические факты как “проводник” энергии норм объективного
права только запутывает ситуацию, искажая подлинную картину движения
права в какой бы то ни было форме. Если юридический факт – лишь
проводник энергии права, его назначение становится
организационно-техническим, а потому и внешним по отношению к праву.
Однако если под термином “юридический факт” скрывается нечто
существенное в системе права и для права, тогда нельзя распространять
нормативную силу права на то конкретное (юридическое), именуемое
юридическим фактом. Нельзя распространять регулирующую силу норм
объективного права непосредственно на формы их проявления. Это уже иное,
проявленное право, имеющее свою “правовую жизнь”, свои относительно
самостоятельные закономерности развития, движения. Нормы права
присутствуют здесь уже опосредовано, в “снятом” виде. В свою очередь,
правовые формы, порождаемые юридическими фактами (правоотношения),
непосредственно развиваются по своим внутренним закономерностям, а
юридические факты воздействуют на правоотношение лишь тем, что
порождают, изменяют или прекращают его. Но каковы следствия этого, можно
понять лишь посредством анализа движения правоотношения.

Оказывается, познание права происходит системно-спиралеобразно, если
избрано восхождение от “абстрактного” к “мысленно конкретному”. В этой
схеме исходным в определении права, абстрактной его сущностью являются
властеотношения, юридическая власть. Это некая сущность первого порядка.
В силу своей абстрактности она характеризуется глубиной за счет
освобождения от богатства своего содержания и форм выражения.
Организация этой сущности, т.е. ее внутренняя структура, формируется за
счет волевых юридических форм, вырабатываемых главным образом органами
государственной власти. Речь, как видно, идет о нормативных источниках
права – законах, постановлениях, указах и т.п. HYPERLINK \l “sub_28”
*(28) Организация сущности первого порядка обеспечивается именно этими
актами, в них содержится сущность права как властеотношения. Что
касается норм права, содержащихся в этих актах, они предстают уже
существенным содержанием права и имеют свою природу и предназначение.
Обогащение исходной сущности права происходит вначале за счет его
содержания. Но, в свою очередь, нормы права получают дальнейшее движение
в основном посредством юридических фактов, которые отличаются от
нормативных актов не конкретностью, а индивидуальной предназначенностью.
Мы постепенно подводим читателя к мысли о том, что в правоотношении
юридический факт является сущностью конкретного права, а если точнее,
организацией сущности второго порядка. Оказывается, что применительно к
организации исходной сущности такую роль играют нормативные акты
HYPERLINK \l “sub_29” *(29) , а в отношениях возникновения
правоотношения такую роль выполняют юридические факты (по сложившейся
терминологии). Возникает вопрос: как организовывается сущность
конкретного субъективного права, именуемая юридическим фактом? Сложность
возникает из-за ряда существующих понятий, классификации определенных
юридических фактов.

В самом деле, на первый взгляд трудно представить, каким образом
юридический факт – событие, может выступать формой организации сущности
субъективного права? Проще этот вопрос решается в отношении волевых
действий (сделка, административный акт, решение юрисдикционного органа и
т.п.). Но, думается, существует решение и этого вопроса.

Во-первых, большинство юридических фактов носит волевой характер. Как
отмечает Р.О. Халфина, юридические факты в подавляющем большинстве
случаев таят в себе акт поведения, который по воле лица либо помимо его
воли приводит в действие механизм правового регулирования HYPERLINK \l
“sub_30” *(30) .

Весьма определенно на этот счет высказался русский ученый В.И.
Синайский: юридический факт есть понятие чисто юридическое. Само по себе
никакое обстоятельство не может вызвать юридические последствия, если за
таким обстоятельством право не признает свойства производить эти
последствия HYPERLINK \l “sub_31” *(31) .

Во-вторых, никакие события сами по себе не могут порождать, изменять
или прекращать правоотношения. Эта роль возлагается на волевые акты в
статусе юридических фактов. Наступление события (смерть, рождение
человека, истечение срока и т.п.) – это физические, биологические,
химические и иные явления, которые в качестве условий лишь побуждают
соответствующих субъектов сформировать в этой связи волевой акт в
качестве юридического факта. Смерть, как отмечают О.С. Иоффе и М.Д.
Шаргородский, является юридическим фактом не в своем естественном
начале, а как обстоятельство влияния на общественные отношения,
участником которых был в свое время умерший. В силу факта смерти эти
отношения подверглись изменению. Право же признает смерть юридическим
фактом для того, чтобы в связи с ее наступлением определить как именно
должны измениться такие отношения HYPERLINK \l “sub_32” *(32) . Смерть
человека, как и его рождение, в юридическом смысле не является чем-то
негативным или позитивным. Право к этим оценкам нейтрально. Поэтому
смерть и рождение как физические явления – лишь предпосылки для
формирования волевого акта как юридического факта, порождающего или
прекращающего определенные правоотношения. Это выражается в деятельности
медицинских организаций, органов опеки и попечительства, возможно
органов МВД и др. В конечном итоге, юридическим фактом, порождающим,
изменяющим или прекращающим определенные правовые отношения в
приведенном случае, является акт регистрации рождения или смерти
гражданина. Именно с ним в дальнейшем будут связаны исходные правовые
последствия рождения или смерти. Включение факта физической смерти
человека, его рождения, других событий в систему юридических фактов не
позволяет понять механизмы действия права и их применения на практике.
Все юридические факты – правовые волевые явления, не имеющие ни грамма
материального вещества, так как они, как и право в любом его понимании,
относятся к области идеального. Посредством идеального можно
“препарировать” явления реальной действительности, в том числе события,
если того требует “правовая жизнь”.

Примером могут служить институты объявления человека умершим и
признания его безвестно отсутствующим, действующие в качестве
специальных правил. Как и при безвестном отсутствии, объявление лица
умершим происходит при определенных обстоятельствах HYPERLINK \l
“sub_33” *(33) . Применительно к институту объявления гражданина
умершим таким общим условием является определенный срок отсутствия
сведений в месте жительства о месте его пребывания (п. 1 ст. 45 ГК РФ).
Однако завершающим волевым действием, выступающим в качестве
юридического факта, порождающего определенные последствия, выступает акт
государственной регистрации. Именно с ним связаны все исходные
последствия в тех правоотношениях, в которых находился гражданин.

Таким образом, юридические факты, порождающие, изменяющие или
прекращающие отдельное правоотношение, всегда выступают в качестве
волевых актов. В тех случаях, когда процесс правового регулирования
порождается событиями, последние выступают лишь материальными условиями,
предпосылками, не входя в таком виде в юридический факт.

С легкой руки Савиньи юридическим фактом был поименован, на наш взгляд,
волевой акт, закрепляющий сущность субъективного права. Однако
юридическая мысль на протяжении столетий почему-то отдавала предпочтение
терминологическому значению “юридический факт” в ущерб его подлинному
значению и назначению. Между тем в нем в “генетическом” виде заключено
будущее развитие правоотношения.

Этот волевой акт мог быть назван иным термином, чем “юридический факт”.
Учитывая его сущностную роль в правовом регулировании, это понятие не
совсем подходит. Ведь в этимологическом значении факт характеризуется
нейтральностью по сравнению с нагрузкой, которую берет на себя волевой
акт, порождающий права и обязанности. Факт – это реальное событие,
явление; то, что действительно произошло HYPERLINK \l “sub_34” *(34) .
Таким реальным событием является юридический факт. Очевидно,
возникновение, изменение, прекращение правоотношения связано с более
общим фрагментом права. Таковым является волевой юридический акт. Следуя
традиции, будем в дальнейшем называть волевые акты юридическими фактами.
Тем более, что этому понятию предстоит выполнять обобщающую роль,
служить неким общим родом при классификации и сведении к единому
значению юридических фактов. Но при этом в данное понятие будет
вкладываться вполне определенный (подлинный) смысл.

С учетом изложенного можно определить общее понятие юридического факта
безотносительно того, что он порождает нормы права, отношения правового
статуса или права в сфере конкретного правоприменения. Юридические факты
представляют собой волевые акты, порождающие, изменяющие или
прекращающие права (объективные и субъективные). Это общее (родовое)
понятие юридического факта, которое имеет лишь ему присущие признаки.

Анализируя основные признаки юридических фактов В.Б. Исаков пришел к
выводу, что по своей природе последние являются материально-идеальными,
в них имеет место тесное единство материального содержания и
юридического оформления, что не должно ускользать из поля зрения ученого
и специалиста-практика. Юридическим фактам свойственна единичность,
конкретность. Они несут информацию о состоянии общественных отношений,
входящих в предмет правового регулирования, выражены вовне, указывают на
наличие или отсутствие определенных явлений материального мира, вызывают
предусмотренные законом правовые последствия HYPERLINK \l “sub_35”
*(35) .

Приведенные признаки свидетельствуют о том, что автор придерживается
классического (традиционного) представления о природе юридических
фактов. Признание их материально-правовыми, очевидно, связано с тем, что
это – явление реальной действительности, фрагменты материального мира,
преобразованные законодателем в идеальные, правовые.

Думается, в юридических фактах нет ни грамма материального, если не
считать тот внешний материальный носитель (бумажный или электронный), на
котором фиксируется правовая информация (юридический акт, договор, акт
государственной регистрации и т.п.) Юридические факты – всецело правовые
формы, выполняющие только им присущую регулирующую роль.

Под влиянием сложившихся методологических положений В.Б. Исаков ведет
настойчивый поиск ответа на вопрос: обладают ли юридические факты
свойством истинности? С одной стороны, в одном своем значении слово
“факт” – это элемент, “дискретный кусок” объективного мира. А с другой,
он моделируется в нормах права в соответствии с потребностями
общественного (в том числе правового) развития. Истинность юридических
фактов имеет также практическое правовое значение. Таким образом,
истинность – свойство юридических фактов в аспекте их как идеальных
явлений HYPERLINK \l “sub_36” *(36) .

В связи с необходимостью более точно отразить в нормах права
фактические обстоятельства в качестве юридических фактов существует, как
утверждает В.Б. Исаков, особый, фактографический язык, благодаря
которому используются слова и термины, единообразно понимаемые всеми
субъектами, реализующими правовые нормы HYPERLINK \l “sub_37” *(37) .
Здесь имеет место оценка юридических фактов как материально-идеальных
фрагментов реальной действительности. На наш взгляд, для выявления и
правовой оценки существенных признаков не столь важно единичны они или
конкретны, объективированы во вне и несут информацию о состоянии
общественных отношений. Ведь все элементы механизма правового
регулирования таковы. Кроме того, признаки юридических фактов должны
быть только правовыми. Признаки, свойственные всей разновидности
юридических актов, не должны быть присущи другим компонентам системы
права и механизма ее движения.

В этом значении могут предстать следующие признаки:

– юридические факты – это волевые акты субъектов права;

– это правовые акты, а не политические, социальные, экономические,
духовно-идеологические;

– волевые юридические акты закрепляются в нормах объективного права с
той или иной степенью конкретности;

– юридическими фактами порождается и закрепляется сущность того
объективного или субъективного права, которое возникает как
содержательное явление этой сущности (система норм, субъективное общее,
правовой статус, правосубъектность, компетенция или конкретное право);

– посредством юридических фактов обеспечиваются возникновение,
изменение и прекращение прав (объективных и субъективных);

– юридические факты – самый существенный элемент механизма правового
регулирования. Однако в силу своей глубины и абстрактности он менее
всего очевиден при выяснении роли того или иного компонента в механизме
правового регулирования;

– вся регулирующая роль норм объективного права, предшествующая
нормативному или индивидуальному юридическому факту, протекает и
трансформируется в новые нормативные или субъективные права только
посредством юридических фактов. Степень трансформации норм объективного
права посредством юридических фактов не имеет значения. Даже в тех
случаях, когда без каких-либо изменений модели объективного права
посредством юридического факта распространены на конкретных участников
правоотношения, имеет место новая правовая форма, новое право.

Как видно, юридические факты играют центральную, сущностную роль в
возникновении, движении, прекращении права во всех его формах и
модификациях.

§ 3. Стадии механизма правового регулирования

и роль в них юридических фактов

В силу той роли, которую играют юридические факты в правовом
регулировании, нельзя их относить только к стадии движения конкретного
правоотношения. Системное развитие права происходит по спирали. Первым
“витком” является формирование и действие волевых актов, порождающих,
изменяющих или прекращающих входящие в них нормы права. Второй “виток”
связан с формированием и действием волевого акта и норм, которые в него
входят в отношении правового статуса субъекта (правосубъектность).
Третий охватывает волевой акт и конкретные правоотношения, им
порождаемые.

В юридической литературе данные “витки” представлены звеньями или
стадиями правового регулирования. Под строго институциональным углом
зрения, как отмечает С.С. Алексеев, в механизме правового регулирования
выделяются три основных звена: юридические нормы, правовые отношения,
акты реализации прав и обязанностей. В процессе правового регулирования
на заключительной стадии к ним может присоединиться четвертое звено –
индивидуальные предписания, акты применения права HYPERLINK \l “sub_38”
*(38) .

Предлагается и такой перечень четырехзвенной структуры механизма
правового регулирования: юридические средства нормативного характера,
юридические факты, правовые отношения, юридические средства
правореализационного характера HYPERLINK \l “sub_39” *(39) . Ю.К.
Толстой выделяет следующие стадии воздействия норм права на поведение
людей: определение правоспособности граждан и организаций, в том числе
компетенции органов власти и управления; совершение правомерных
действий, направленных на достижение правового эффекта, в частности, на
образование правоотношения; стадия правоотношения HYPERLINK \l “sub_40”
*(40) .

Думается, в приведенных (и иных существующих) взглядах на порядок
структуризации механизма правового регулирования нет четких критериев
выделения отдельных блоков, стадий. Так, С.С. Алексеев включил
нормативное звено без учета оснований, его порождающих, в то время как
такое основание учитывается в третьем и четвертом звеньях. В схеме Ю.К.
Толстого отсутствует нормативный блок.

Более предпочтительной является позиция А.В. Малько и К.В. Шундикова,
так как здесь градация проведена с использованием категории “юридические
средства”. Однако непонятно, почему выделены отдельно юридические факты,
которые имманентно входят во все указанные авторами стадии механизма
правового регулирования? Есть сомнения и в необходимости выделения
отдельного звена, охватывающего средства правореализационного характера.

При разграничении на стадии, звенья системы и механизма правового
регулирования необходимо, по нашему мнению, учитывать следующие исходные
методологические начала.

Исходная стадия задает направления развитию всей правовой системы.
Непосредственно она проявляет себя только в узких (стадийных) границах,
за их пределами действуя опосредованно, через производные формы.
Последующие стадии имеют дело уже со своим правовым “материалом”. Второе
положение заключается в том, что каждая стадия, если она претендует на
эту роль, должна включать формирование юридических фактов как волевых
актов и порождаемые ими последствия (нормы права или правоотношения), а
также их действие, непосредственную реализацию. Как видно, такая стадия
отличается некоторой автономностью и завершенностью.

В этой связи можно выделить следующие блоки, стадии правового
регулирования общественных отношений.

Первая стадия включает нормативные акты в качестве юридических фактов,
сами нормы права и их непосредственные действия, т.е. без какой бы то ни
было их трансформации.

Вторая охватывает волевые (формирующиеся и действующие) акты в качестве
юридических фактов и правоотношения (их движения), которые они
порождают; закрепляется праводееспособность (правовой статус,
компетенция) носителей права.

Третья включает формирование и порождающее (изменяющее, прекращающее)
действие волевых актов как юридических фактов, а также конкретные
правоотношения (статика и динамика), которые возникают в этой связи.

Расшифрованные элементы каждой стадии являются таковыми лишь в границах
ее движения. Поэтому, говоря о механизме правового регулирования, при
котором выделяются указанные стадии, мы должны брать их в качестве его
отдельных элементов (без дифференциации). Такой механизм будет больше
похож на некую исходную (статичную) систему права.

Подлинный механизм правового регулирования предполагает выявление всех
укрупненных блоков и их внутренних элементов, установление взаимосвязи,
при которой в последовательно развивающихся правовых формах
обнаруживается движение правовой “энергии” от ее исходной формы до всех
производных, трансформированных. Такое движение права не должно иметь
перерывов. Это и происходит, когда выявлены все промежуточные звенья.

Будучи центральным звеном в механизме правового регулирования,
юридические факты не являются моделями поведения. Они лишь создают
(порождают), изменяют или прекращают эти модели. Возникает вопрос:
какова последовательность смены форм и моментов в действии правового
механизма, взятого в максимально развернутом, дифференцированном виде?

Логика подсказывает, что этим началом является нормативный юридический
акт. Однако сам он должен приниматься на основе определенных норм права
HYPERLINK \l “sub_41” *(41) . Тем не менее следует учитывать то, что
задается исходная сущность механизма правового регулирования нормативным
актом как юридическим фактом, базирующимся, конечно, на вполне
определенных нормах объективного права. Ими-то и трансформируются,
преобразуются нормы права в новые. Таким юридическим фактом могут быть
внесены изменения или дополнения в существующие нормы. На этом
заканчивается предназначение этого юридического факта. Он продолжает
существовать, быть фундаментом правового механизма, но регулирующая роль
переходит к нормам права, составляющим самостоятельное звено в цепи
правового воздействия на общественные отношения. Нормы права сами по
себе (без дальнейшего развития) выступают лишь регламентатором отношений
предмета правового регулирования. В то же время существует их связь с
юридическим фактом – нормативным актом, которая обусловлена тем, что
сами нормы предстают в этой цепи существенным содержанием юридического
факта как нормативного волевого акта. Главное, конечно, заключается в
том, что новый элемент (нормы права) самим фактом своего появления
моделирует определенные общественные отношения.

Дальнейшее развитие механизма правового регулирования обусловлено
действием новых юридических фактов – индивидуальных волевых актов. В
этом случае посредством этих актов нормативные модели трансформируются в
правоотношения с той или иной мерой конкретности. Развитие и обогащение
права идет через определение правового статуса, право- и дееспособности
субъектов. Эту роль выполняют конкретные волевые юридические акты, но
порождающие, однако, еще пока некое общее правоотношение, хотя и вполне
конкретное в части его носителя.

В том, что “развертывание” права идет на этом этапе посредством
определения правосубъектности конкретных участников регулируемых
общественных отношений, есть своя логика. Прежде чем нормировать
конкретные связи, необходимо установить, кто имеет исходную правовую
возможность быть их носителями. Правосубъектность, как отмечает О.А.
Красавчиков, в движении гражданских правоотношений, также как и норма
права, играет роль общей предпосылки, но более конкретизированной в
зависимости от субъекта – будущего участника правоотношения HYPERLINK \l
“sub_42” *(42) .

Правоотношения, порождаемые такого рода юридическими фактами,
развиваются по особым закономерностям. Они не походят ни на возникшие в
качестве непосредственного действия норм права, ни на те, которые
появятся в дальнейшем, после возникновения нового (конкретного) волевого
акта как юридического факта. Их юридическое воздействие “развернуто” на
субъектный состав и те правовые возможности, которыми он обладает в
таких правоотношениях. Временные границы действия статутных
правоотношений предопределены самим фактом существования их субъектов.
Но границы их существования и изменения в общей цепи действия механизма
правового регулирования предопределены той ролью, которую они играют в
этом механизме. Как видно, начало их непосредственного воздействия на
регулируемые отношения положено волевым актом как юридическим фактом, их
порождающим. Их непосредственное действие завершается моментом
возникновения юридического факта, порождающего конкретные правоотношения
(например, договорное). Прекращение связано и с окончанием существования
общего правоотношения.

Хотелось бы особо подчеркнуть, что прекращение действия общего
правоотношения моментом возникновения конкретного правоотношения
употреблено в строго определенном смысле.

Во-первых, имеется в виду, что оно непосредственно не воздействует на
регулируемые отношения, которые уже опосредованы конкретным
правоотношением. Во-вторых, статутные правоотношения в данном случае
трансформируются в иную форму. В-третьих, общее статутное правоотношение
как таковое продолжает существовать независимо от указанной
трансформации, кроме той правовой возможности, которая уже реализовалась
в действительность в конкретном правоотношении.

Конкретное правоотношение (возникновение, действие, возможные изменения
и прекращение) составляет завершающую стадию регулирования общественных
отношений посредством правовой системы, в которой укрупненными
подсистемами являются нормативные, статутные и юридические средства
реализационного характера. Эта стадия – самая сложная с точки зрения
богатства правовых форм и их взаимодействия между собой, а также с теми
отношениями, которые опосредуются конкретными правовыми связями.

Можно высказать следующие положения о стадиях механизма правового
регулирования и месте в нем юридических фактов.

В научно-познавательной и прикладной целях необходимо выделять в
правовом регулировании такой механизм, элементами, блоками, подсистемами
которого являются нормативные и статутные средства, а также средства
правореализационного характера.

1. Достоинство этого подхода заключается в возможности установить общие
закономерности движения права в ходе регулирования общественных
отношений. Ведь указанные стадии выполняют роль несущих конструкций
системы права в статике и некой динамике. Но в таком подходе есть
недостатки. Механизм, представленный тремя исходными элементами, не
позволяет установить все пути, по которым происходит непосредственное
правовое действие во взаимосвязи всех правовых средств на регулируемые
отношения. Хотя на эту роль исходная конструкция системы права не
претендует.

2. Каждая последующая стадия по правовому воздействию на регулируемые
отношения является более сложной, насыщенной и разнообразной. Это
связано с тем, что в цепи логического выявления действия права в
статическом и динамическом состоянии познание идет от “абстрактного” к
“мысленно конкретному”, которое предстает развернутой системой правовых
понятий, категорий, определений. Само право в каждом последующем “витке”
более глубоко внедряется в регулируемые отношения, образуя общие,
общеконкретные и конкретные правоотношения.

3. В представленном укрупненном механизме действия права каждый из
блоков выглядит неким целым, внутренне не дифференцированным. Обладая
автономностью, он имеет свои правовые закономерности, особенности,
которые в полной мере раскрываются на автономном уровне, что и будет
предпринято в последующих главах настоящей работы. По этой причине мы не
включили в качестве стадии механизма правового регулирования средства
правоприменительного характера, хотя, как известно, в научных изысканиях
по данной проблематике такую стадию обычно имеют в виду и учитывают в
качестве возможного завершающего звена системного действия права. Каждая
из указанных стадий имеет свои средства правоприменительного характера,
отличающиеся только ей присущими особенностями. Иными словами, выделение
этой стадии возможно на уроне анализа одного из элементов исходного
механизма правового регулирования.

4. На каждой стадии правого регулирования непосредственно действуют
только ее правовые средства. Правовые же средства предшествующей стадии
действуют здесь только опосредованно, т.е. посредством арсенала правовых
средств, имманентно ей присущих. Однако они продолжают действовать в
своих правовых границах. В той части, в какой осуществлена норма
объективного права в статутном правоотношении, или последнее – в
конкретном правоотношении, они признаются реализованными и находятся в
“застывшем” состоянии. Процесс их восстановления связан с прекращением
конкретного и статутного правоотношения.

5. Юридические факты в качестве волевых актов входят как элементы в
каждую стадию механизма правового регулирования, представляя их
сущностную основу.

Юридический факт, порождающий конкретное правоотношение, одновременно
влечет завершение в этой части действия статутного правоотношения. Точно
так же, как юридический факт, вызывающий к жизни статутное
правоотношение, приводит в этой части к осуществлению нормы объективного
права. В то же время, если нормативные и статутные правоотношения
завершают непосредственное действие благодаря последующему юридическому
факту, конкретное правоотношение прекращается (по общему положению)
посредством осуществления.

§ 4. Исходная классификация юридических фактов

Научно обоснованная классификация юридических фактов расширяет наше
представление об этом элементе автономного блока механизма правового
регулирования общественных отношений. Она направлена на их обогащение и
конкретизацию, что позволяет установить дополнительные особенности,
признаки и их сущностную природу. Проблеме классификации юридических
фактов уделяется значительное внимание в общетеоретическом и отраслевом
аспектах. Этой теме посвящены как специальные работы, так и связанные
обычно с другими элементами правового регулирования – нормами права,
субъектами, объектами, содержанием правоотношения и др.

При всем многообразии подходов сложилось некое общее (традиционное)
представление о том, как должна выглядеть классификация юридических
фактов. По утверждению В.Б. Исакова, в основу такой классификации
положены три взаимосвязанных признака: волевой критерий; правомерность
(неправомерность) действий; независимость (зависимость) наступления
правовых последствий от волевых, сознательных действий, совершаемых
субъектом. Таким образом, исходная классификация с учетом этих критериев
представлена следующим образом. Учитывая первый критерий, юридические
факты делятся на действия и события. Посредством второго критерия они
разграничиваются на правомерные и противоправные действия. И, наконец,
благодаря третьему – классифицируются на юридические акты и юридические
поступки HYPERLINK \l “sub_43” *(43) .

С определенными особенностями указанная классификация представлена в
трудах других ученых HYPERLINK \l “sub_44” *(44) .

Классификация юридических фактов на события и действия, в основу
которой положен “волевой” критерий, не вытекает из природы юридических
фактов, тем самым осложняя понимание их места и предназначения в
правовой системе. Любые события сами по себе безразличны праву. Они
приобретают правовой смысл лишь в результате их юридического
“препарирования”, совершения определенных юридических действий (волевых
и сознательных), в результате которых они только приобретают ту или иную
роль в правовом регулировании. Стихийное бедствие, рождение и смерть
человека, истечение определенного промежутка времени и т.п. обычно
относят к событиям, и при условии указания на них в нормах объективного
права признают юридическими фактами – событиями. Между тем приведенные и
иные события, отраженные в праве и им признанные, приобретают характер
волевых, играющих различную роль в возникновении и движении объективного
и субъективного права.

В чем выражаются и проявляются волевая направленность и юридический
смысл события?

Как справедливо отмечает В.Б. Исаков, факты, прежде чем они проявят
свое юридическое значение, должны быть надлежащим образом установлены и
зафиксированы. Без этого они вряд ли могут быть использованы в качестве
таковых. Система фиксации и удостоверения включает: уполномоченные
органы; установленные законом средства фиксации и стандартные процедуры
работы с ними; действия по выдаче информации о юридических фактах
HYPERLINK \l “sub_45” *(45) .

Любопытно, что автор выделяет в фактофиксируюшей системе деятельность
общего и специального назначения. Общефиксирующая деятельность связана с
регистрацией различных фактических обстоятельств, независимо от их
использования в конкретных правоотношениях (фиксация стажа, возраста,
регистрация вновь образуемых предприятий, недвижимости и т.п.).
Специальная и фактоустановительная деятельность ведется компетентным
государственным органом по конкретному делу и осуществляется в целях
разрешения именно этого дела HYPERLINK \l “sub_46” *(46) . Очевидно,
что в данной (еще недостаточно исследованной) общефиксирующей и
специальной фактоустановительной деятельности и заключается процесс
юридического закрепления определенных не только непосредственно волевых
действий, но и событий. В результате возникают различные по силе и
назначению юридические средства, регулирующие определенные общественные
отношения. Среди них:

– волевые акты, порождающие общеконкретное правоотношение (регистрация
рождения или смерти гражданина, регистрация юридического лица или
индивидуального предпринимателя и т.п.);

– волевые акты, порождающие конкретное правоотношение (решения суда,
регистрация брака и т.п.);

– юридические средства, выступающие в правовой цепи в качестве
юридических условий, необходимых для начала формирования юридических
фактов (фиксация стажа работы, наличия диплома, отсутствия в течение
одного года в месте жительства гражданина сведений о месте его
пребывания и т.п.);

– юридические средства, выступающие предпосылкой для появления
последующих юридических средств, т.е. предварительные условия (фиксация
местожительства, семейного положения и т.п.).

Конечно, терминологическое название того или иного правового явления
выражает его подлинный смысл. В этом плане регистрация учреждаемых
юридических лиц, индивидуальных предпринимателей, рождения или смерти
гражданина и т.п. не должна рассматриваться как сугубо техническая
процедура, внешняя и безразличная к существу данного правового явления.
Она означает сформировавшийся юридический факт, порождающий, изменяющий
или прекращающий общественное правоотношение.

Обосновывая волевую природу любых юридических фактов и иных правовых
средств (юридических условий, юридических предпосылок), нельзя оставить
без внимания различия в волеформировании данных юридических средств, не
сопряженных с какими-либо событиями, и тех, в которых указанная связь
имеется.

Различие заключается в том, что юридические факты, порождаемые
волеизъявлением субъекта, реализуют непосредственную цель и интерес.
Юридические факты, сопряженные с событиями (возможно и действиями),
непосредственно не являются по общему положению продуктом воли субъекта,
изъявления ее. Хотя именно субъект приобретает в результате этого
определенное право. Так, регистрация юридического лица, индивидуального
предпринимателя хотя и осуществляется на основе учредительных документов
(включая и заявление, в котором содержится на то воля учредителя),
статутные правоотношения в конечном итоге порождаются волей
государственного органа. Более явно указанная особенность обнаруживается
при регистрации факта рождения или смерти гражданина, а также в других
случаях. Но это общее положение абсолютизировать нельзя, так как события
в их юридическом преломлении могут быть таким образом сопряжены с
правовыми явлениями, что последние структуризируются в качестве
конкретных и самостоятельных фрагментов правовой действительности.
Особая роль здесь отведена срокам в праве. Вопрос об их природе в
научных исследованиях не решен по сей день, хотя и не обделен вниманием
ученых.

Цивилисты единодушны в том, что сроки являются событиями, которые в
праве предстают в качестве юридических фактов. Однако оценка таких
событий неоднозначна. О.А. Красавчиков рассматривает сроки в качестве
абсолютных событий, так как они не имеют непосредственной связи с волей
человека (например, факт истечения времени) HYPERLINK \l “sub_47” *(47)
. В.П. Грибанов отмечает, что сроки в праве имеют двойственную природу:
они волевые по правовой природе, но несут на себе печать объективного
течения времени. Поэтому их нельзя отнести ни к событиям, ни к
действиям. Сроки являются юридическими фактами особого рода HYPERLINK \l
“sub_48” *(48) . В.Б. Исаков относит сроки к таким юридическим фактам,
которые могут выступать только как элементы фактического состава. Срок
сам по себе, вне связи с ситуацией, иными юридическими фактами никакого
содержания не несет, он значим как срок чего-либо HYPERLINK \l “sub_49”
*(49) . Очень ценно утверждение автора: срок значим как срок чего-либо.
Жаль, что “что-либо” представлено элементом фактического состава.
Анализируя правовую природу событий, в том числе сроков как их
разновидности, О.С. Иоффе заключает, что к какому бы событию мы не
обратились, оно проявляет свою юридическую функцию в том, что в связи с
его наступлением или в предвидении его наступления правовому
регулированию должно быть подвергнуто поведение людей HYPERLINK \l
“sub_50” *(50) .

М.А. Рожкова отмечает, что правовая природа срока может быть раскрыта
при соотнесении его с волей человека. Это позволит увидеть срок с двух
сторон: субъективной, подразумевающей его свободное установление,
продление, восстановление (т.е. зависимый от человеческой воли и
представляющий собой элемент юридического факта), а также объективной,
предусматривающей его наступление вне зависимости от воли человека, и с
этой точки зрения он всегда – юридическое событие, допускающее включение
в свой состав иных элементов юридического факта HYPERLINK \l “sub_51”
*(51) .

Сроки в праве носят всеохватывающий характер, так как касаются всех
элементов механизма правового регулирования. Их нельзя связывать лишь с
юридическими фактами, как и признавать таковыми даже в качестве волевых
правовых обстоятельств.

Пространство и время – предельно общие параметры объективной
действительности. Поэтому все правовые явления возникают, развиваются и
прекращаются в координатах пространства и времени. Так, фактор времени
структурирует любые юридические факты, которые порождают или прекращают
право. Он определяет границы развития, динамику объективного и
субъективного права. Поэтому словосочетания: пресекательные сроки, сроки
исковой давности, гарантийные, сроки годности товара, осуществления
права, приостановления или перерыв срока исковой давности,
восстановленные сроки, вошедшие в научный оборот и используемые
законодателем в нормотворчестве, представляют собой в сущности не сроки
как таковые, а то или иное право, его элементы, структурированные тем
или иным сроком в координатах времени, причем интерпретированном
законодателем. Поэтому право во всех его разновидностях и элементах
можно приостановить, прекратить, породить или изменить. В связи с этим
время нельзя относить к юридическим фактам – оно применимо ко всей
системе права и его звеньям, в том числе к юридическим фактам, но только
со своим предназначением.

Что же это за правовое средство, коль скоро оно получило
законодательное закрепление (например, в гл. 11 ГК РФ)?

События, как утверждает О.С. Иоффе, имеют правовое значение не сами по
себе, а лишь постольку, поскольку обусловливают необходимость
обеспечения известного поведения людей. Поэтому событие составляет
условие возникновения права, но его результатом всегда является действие
HYPERLINK \l “sub_52” *(52) . Такие действия автор, однако, признает
юридическими фактами HYPERLINK \l “sub_53” *(53) . Сроки, как все иные
события, задействованные в праве, относятся, по нашему мнению, к одной
из разновидностей юридических средств в механизме правового
регулирования, не являющихся юридическими фактами, но создающих те или
иные условия и предпосылки (предварительные условия) возникновения и
движения права.

Дальнейшая классификация юридических фактов связана с разграничением
юридических действий на правомерные и противоправные. При ее оценке
возникает резонный вопрос: почему противоправное действие (проступок,
преступление, иное правонарушение) отнесены к разновидности юридических
фактов? Ведь законодатель всегда имеет дело с конструктивной,
созидательной деятельностью. Если, например, причинен вред имуществу или
личности, все меры правоприменительного характера направлены на
нейтрализацию потерь, заглаживание вреда. Поэтому противоправные
действия не могут выступать в качестве оснований (сущности), порождающих
позитивные правоотношения. А ведь именно такие правоотношения по
восстановлению положения, существовавшего до нарушения, и возникают.
Чувствуя алогичность такой классификации, В.Б. Исаков отмечает, что при
самом скептическом отношении к юридическим классификациям нельзя не
видеть здесь достижения абстрагирующей юридической мысли, охватывающей
единой классификацией юридические факты с противоположным социальным
знаком HYPERLINK \l “sub_54” *(54) .

Выход из положения видится в том, чтобы при разрешении данного
противоречивого положения принять во внимание как последствия, к которым
стремились субъекты при формировании противоправного юридического факта,
так и те, которые реально наступают в силу требований объективного
права. Законодатель как бы “переквалифицирует”, переоценивает действия
субъектов в свете конструктивных последствий, порождаемых этими
действиями.

Именно в аспекте положительных последствий неправомерные действия
перестают быть таковыми. Они неправомерны в том смысле, что
предусматривали противоправные последствия. Но коль скоро они порождают
те последствия, которые требуются по законодательству, то лишаются
статуса неправомерных (противоправных). В противном случае трудно ввести
в правовую систему в качестве внутреннего элемента противоправное
юридическое средство. Указанные действия носят, скорее, характер
неправомерно-правомерный. В последнем элементе участвует первый.
Правомерные действия в предлагаемой классификации разделены на
юридические акты и юридические поступки. Последние, на наш взгляд,
представляют особый интерес. Юридические поступки, – отмечает Р.О.
Халфина, – правомерные действия, в которых воля направлена на достижение
определенного, находящегося вне права, результата, но которые порождают
и определенные правовые последствия (создание произведений науки,
открытия и т.п.) HYPERLINK \l “sub_55” *(55) .

По мнению В.Б. Исакова, юридические поступки вызывают правовые
последствия независимо от того, сознавал или нет субъект их правовое
значение, желал или нет наступления правовых последствий. Значительная
часть правомерных поступков порождается материально-предметной
деятельностью людей (производство и потребление материальных благ,
создание произведений литературы и искусства, изобретения и т.п.)
HYPERLINK \l “sub_56” *(56) . Н.Д. Егоров определяет юридические
поступки как такие правомерные действия, которые порождают правовые
последствия независимо, а иногда и вопреки намерению человека,
совершившего юридический поступок. Находка, к примеру, потерянной вещи
порождает обязательство по ее возврату потерпевшему даже в том случае,
если у нашедшего вещь нет никакого желания возвращать ее владельцу (ст.
227 ГК РФ) HYPERLINK \l “sub_57” *(57) .

Юридический поступок, утверждает М.А. Рожкова, имеет с юридическим
актом то общее, что совершается с намерением вызвать юридические
последствия. Их отличие в том, что второй направлен на движение
правоотношения, тогда как первый – только на осуществление и защиту
гражданских прав HYPERLINK \l “sub_58” *(58) .

Как видно из определений юридический поступок рассматривается в
качестве правомерного действия, что роднит его с обычными юридическими
фактами как волевыми актами (кроме приведенного взгляда М.А. Рожковой).
Отличие обычно видится в том, что в юридических поступках не всегда
прослеживается направленность совершившего действие на достижение
определенного правового результата. Этот результат вытекает из закона.

Во-первых, наверное, трудно найти автора произведения науки,
литературы, искусства, который создавал бы произведение и не преследовал
цель приобрести тем самым на него авторство. Можно в качестве аналогии
привести действия субъектов, заключающих реальную сделку, в которой
достижение волесоглашения связано с передачей вещи контрагенту. В нашем
случае право авторства возникает посредством создания произведения.
Конечно, в качестве частного случая произведение может быть создано и
недееспособным лицом (малолетним, психически больным). Но если закон
признает этих лиц авторами созданных произведений, а сами произведения
социально значимыми, в процессе создания таких продуктов деятельности
они действовали позитивно. Кроме того, законодателю известно немало
юридических приемов для признания прав за теми или иными лицами. К
примеру, право на наследование еще не родившегося до открытия наследства
ребенка с точки зрения правоспособности и дееспособности, а также
основания возникновения субъективных прав выглядит алогично. Однако
законом это допускается.

Во-вторых, юридические поступки нередко связаны с предшествующими
отношениями. Находка обычно предстает классическим примером юридического
поступка. Между тем по общему положению обязанность нашедшего вещь
возвратить ее владельцу связана с правом последнего на данное имущество.
Здесь действие по нахождению вещи есть волевой акт, который самим
процессом подтверждает свою направленность на достижение правовых
последствий.

Таким образом, при всей собирательности понятия “юридический поступок”
и особенности проявления в нем воли действующего субъекта он по общим
параметрам совпадает с волевым юридическим актом, выступающим
юридическим фактом или элементом сложного юридического факта.

Большая проблема возникает при выяснении природы сложных юридических
фактов, а также юридических составов. Важно понять не только то, как они
сами возникают, формируются и какие последствия порождают, но и то, как
взаимодействуют между собой элементы, образующие такую сложную
структуру. Здесь применяется ряд понятий: сложный юридический факт,
сложный юридический состав, фактический состав и др.

Термин “фактический состав”, как полагает О.А. Красавчиков, неправильно
отражает его содержание. Факт обретает юридическую оценку (поскольку он
не является самостоятельным), находясь в определенном составе, который
порождает юридические последствия. Завершающий момент накопления состава
является его “скачком” из одного состояния- фактического, в другое –
юридическое. Состав и факты становятся юридическими, влекущими
юридические последствия. До накопления всех таких элементов имеющиеся
факты могут быть условно названы потенциально-юридическими HYPERLINK \l
“sub_59” *(59) . Как видно, автор не признает за фактическим составом
правообразующей силы. Ю.К. Толстой допускает наступление юридических
последствий при наличии только части юридического состава с условием,
что одним из элементов состава является правоотношение. В остальных
случаях (он согласен с О.А. Красавчиковым) неполный состав порождает
лишь возможность движения правоотношения в будущем HYPERLINK \l “sub_60”
*(60) .

В соответствии с одним из научных взглядов накопление фактического
состава носит юридический характер, и появление одного элемента дает
возможность формироваться следующему. Процесс завершается накоплением
всех элементов состава HYPERLINK \l “sub_61” *(61) .

Под юридическим составом, отмечает М.А. Рожкова, следует понимать
сочетание юридических фактов, в силу нормы права необходимых для
наступления юридических последствий. Юридический состав предстает
совокупностью юридических фактов, каждый из которых в иных случаях мог
бы выступать в качестве самостоятельного юридического факта: например,
договор купли-продажи недвижимого имущества и государственная
регистрация HYPERLINK \l “sub_62” *(62) .

В.Б. Исаков в своих исследованиях отвергает оба подхода при раскрытии
природы юридических составов, полагая, что они не отражают существа
отношений. Первый не замечает фактических составов, в которых элементы
не связаны порядком накопления, второй не в состоянии объяснить, почему
в значительном числе фактических составов элементы должны накапливаться
в определенной законом последовательности. Автор предлагает два типа
связи элементов фактического состава: характеризующиеся одновременностью
и разновременные. При накоплении элементов состава могут использоваться
оба типа взаимосвязи HYPERLINK \l “sub_63” *(63) .

Думается, что концепции о сложных юридических фактах, фактических
составах вызваны недостаточной методологической проработкой вопросов,
детализирующих механизм правового регулирования. Неслучайно при
установлении элементов юридического состава привлекаются юридические
средства, предназначенные для вполне определенной цели, а потому
исчерпываются ее достижением. Так, анализируя юридический состав,
порождающий наследственное правоотношение, С.С. Алексеев отмечает, что
он состоит из двух элементов – смерти наследодателя и принятия
наследства. Некие “промежуточные”, незавершенные последствия порождает
факт смерти наследодателя. И только с принятием наследства происходит
правопреемство HYPERLINK \l “sub_64” *(64) . Однако между указанными
юридическими фактами (смерть наследодателя, принятие наследства)
существует правоотношение как совокупность прав и обязанностей. У
наследника возникает право на принятие наследства еще до наступления
второго юридического факта. Поэтому именовать их элементами юридического
состава нелогично. Это относительно самостоятельные правоотношения, как
и юридические факты, их порождающие. Как справедливо отмечает Ю.К.
Толстой, в своем развитии наследственное правоотношение проходит два
этапа. Первый начинается с момента открытия наследства, т.е. с момента
смерти наследодателя (на стороне наследника возникает право на принятие
наследства). По своей юридической природе содержание этого права
сводится к образованию другого права HYPERLINK \l “sub_65” *(65) .

Добавим, что подобное “право на право” получило в законодательстве
достаточно широкое распространение. Речь может идти о праве
представителя на формирование права, представляемого в отношениях с
третьими лицами; праве преимущественной покупки; праве, вытекающем из
извещения о прикреплении покупателя к поставщику, выданном
государственным заказчиком при поставке товаров для государственных нужд
(ст. 182, 185, 250, 529 ГК РФ) и др.

Конструкция “право на право” подверглась всестороннему анализу
учеными-цивилистами. При этом использован богатый доктринальный и
законодательный опыт Германии. Выявляется это “право на право” не только
в обязательственных, но и вещных правоотношениях HYPERLINK \l “sub_66”
*(66) .

Как видно из примера с наследственными правоотношениями при
прослеживании всех “шагов” движения права обнаруживается не юридический
состав, их порождающий, а последовательное развитие взаимосвязанных
правоотношений. Являясь относительно самостоятельным правоотношение,
вытекающее из факта открытия наследства, выступает в то же время
юридическим условием формирования правоотношения, связанного с принятием
наследства. Однако юридического состава здесь нет.

Выше отмечалось, что отсутствие в течение одного года сведений о месте
жительства лица либо месте его нахождения является условием, необходимым
для признания этого лица безвестно отсутствующим. Но и здесь возникает
относительно самостоятельное правоотношение, порождаемое фактом
отсутствия лица, которое содержит право определенных лиц требовать
признания его безвестно отсутствующим. Акт о признании лица безвестно
отсутствующим порождает самостоятельное правоотношение. Оказывается, и в
этом примере первое относительно самостоятельное правоотношение, являясь
таковым в своей содержательной основе, одновременно служит условием (но
не юридическим фактом) для формирования юридического факта, порождающего
второе правоотношение. Поэтому нельзя согласиться с утверждением В.Б.
Исакова, что юридические условия – это обстоятельства, имеющие
юридическое значение для наступления правовых последствий, но связанные
с ними не прямо, а через одно или несколько промежуточных звеньев.
Например, факт существования трудового правоотношения является условием,
необходимым при увольнении работника HYPERLINK \l “sub_67” *(67) . Факт
существования трудовых правоотношений выступает не условием, а
предпосылкой при принятии решения об увольнении работника. Предпосылка в
этимологическом толковании является предварительным условием, в то время
как само условие есть обстоятельство, от которого что-нибудь зависит
HYPERLINK \l “sub_68” *(68) . В движении правоотношения, связанного с
увольнением работника, реализуется вышеприведенная правовая модель.
Здесь первое правоотношение возникает на основе сформировавшегося
юридического факта – нарушения трудового законодательства. Из него
вытекает право администрации принять решение об увольнении работника.
Это решение порождает второе правоотношение. В то же время первое
правоотношение одновременно является юридическим условием для
формирования второго. И здесь не прослеживается формирование
юридического состава.

Итак, можно сделать вывод: юридические (фактические) составы как
таковые не образуются в качестве обособленных звеньев механизма
правового регулирования. Сведенные в механическую совокупность, они
неизбежно распадаются на вполне самостоятельные правовые средства,
играющие определенную роль в процессе движения права. Право “на жизнь”,
на наш взгляд, имеют простые и сложные юридические факты. Что
представляют собою последние?

В качестве примера сложного юридического факта В.Б. Исаков приводит
факт дееспособности (недееспособности) гражданина, включающей как
субъективный элемент – способность гражданина своими действиями
приобретать и осуществлять гражданские права, создавать для себя
обязанности и исполнять их, так и объективный – возраст HYPERLINK \l
“sub_69” *(69) .

Думается, в приведенном примере имеет место не сложный юридический
факт, а учет двух различных правовых средств: возраст относится к
юридическим фактам, а дееспособность – к содержанию общеконкретного
правоотношения, правовозможности гражданина, обладающего
дееспособностью.

Примером сложного юридического факта может быть факт, который порождает
правоотношения, предшествующие факту регистрации коммерческой
организации. Элементами его являются: решение учредителя (учредителей) о
создании организации, учредительные документы, заявление, обращенное к
органу государственной регистрации, уплата госпошлины. В целом этот
сложный юридический факт порождает право на регистрацию и обязанность
органа совершить соответствующие действия. Решение о регистрации и
внесение в государственный реестр юридических лиц порождает новое
правоотношение. Как видно, второе правоотношение также порождается
сложным юридическим фактом.

Какими признаками обладают сложные юридические факты? Во-первых, они
должны формироваться не менее чем двумя элементами. Во-вторых, каждый из
элементов в отдельности или какая-либо их часть не должны сами порождать
правоотношение (завершенное, незавершенное). В противном случае появятся
несколько юридических фактов и правоотношений, порождаемых ими;
последние определенным образом взаимосвязаны, но имеют статус
относительно самостоятельных. В-третьих, для сложных юридических фактов
характерны как “свободный” порядок накопления элементов, так и
последовательный порядок. При последовательном порядке важно лишь то,
чтобы между предшествующим и последующим элементами не возникало
правоотношение (права и обязанности), так как в этом случае оно
подтвердит их самостоятельность как правообразующих обстоятельств.
В-четвертых, сложным юридическим фактам, по общему положению, не
предшествуют конкретные юридические условия, так как они здесь
приобретают статус элементов правообразующего основания.

В этой связи предлагаем следующую классификацию юридических фактов (см.
схему).

??????????????????????????

? Юридические факты ?

??????????????????????????

?

??????????????????????????

? Юридические действия ?

??????????????????????????

?

???????????????????????????????????????????????????????????????????????
??

? ?????????????????????????? ?????????????????????????????????????????
?

? ? Правомерные действия ? ? Неправомерно-правомерные действия ?
?

? ?????????????????????????? ?????????????????????????????????????????
?

???????????????????????????????????????????????????????????????????????
??

? ? ?

???????????????????? ??????????????????
???????????????????????

? Нормативные ? ? Акты (факты) ? ? Конкретные
?

?юридические факты? ? состояния ? ? юридические факты
?

? (акты) ? ??????????????????
???????????????????????

???????????????????? ?????????????????????????????

???????????????????? ? ? ?

? Законы как ? ?????????????????? ????????
????????????

?юридические факты? ?Административные? ?Сделки? ?Иные
акты?

???????????????????? ? акты ? ? ? ?и
действия?

???????????????????? ?????????????????? ????????
????????????

?Подзаконные акты -?

?юридические факты ?

????????????????????

Глава II. Юридические факты в механизме формирования и

непосредственного действия норм объективного права

§ 1. Понятие нормативного юридического факта

и его соотношение с понятием “источник права”

Выяснение природы нормативного акта в качестве юридического факта
предполагает одновременное установление и его назначение как источника
права в регулировании общественных отношений. И наоборот, нормативные
акты подвергаются по общему положению анализу в плане их соотношения с
законодательством и нормами права. В качестве юридических фактов они не
используются, хотя для этого есть все основания.

В дискуссиях о системе права и системе законодательства этим понятиям
придается разное значение и отводится различная роль. Действительно,
можно ли ставить знак равенства между, например, отраслью
законодательства и отраслью права? И если они тождественны, почему в
научном обороте, законодательной, правоприменительной практике
употребляются оба термина? Наверное, между законодательством и правом
имеются различия; и важно знать не только их природу, но и нагрузку,
которую несет каждое из этих различий в процессе правового регулирования
определенных общественных отношений.

Право и законодательство – явления, тесно связанные друг с другом.
Традиционно данная связь представляется таким образом, что право есть
содержание, а законодательство – его внешняя форма, относящаяся к
сознательно построенным системам HYPERLINK \l “sub_70” *(70) . Система
же права предопределяется в решающей степени объективными
закономерностями его становления и развития HYPERLINK \l “sub_71” *(71)
.

В отличии от системы права как определенного общественного явления
система законодательства непосредственно зависит от усмотрения
законодателя, хотя, в конечном счете, опирается на систему права
HYPERLINK \l “sub_72” *(72) . Оказывается, законодательство опирается
на нормы права и зависит в своем системообразовании от нормотворческих
органов. Система права и система законодательства оцениваются и как
однопорядковые, тождественные, совпадающие понятия HYPERLINK \l “sub_73”
*(73) .

Существует тенденция трактовать законодательство как
объективно-субъективное явление HYPERLINK \l “sub_74” *(74) , что дает
толчок к поиску более тесных, органических связей и взаимодействий между
законодательством и правом, выяснению критериев их образования и границ
функционирования.

Неопределенность в понимании законодательства и права, их взаимосвязи и
зависимости сказывается и при определении нормативного акта, его
соотношения с входящими в него нормами права. Юридические нормы,
отмечает С.С. Алексеев, находят внешнее выражение в законах, других
внешних формах позитивного права HYPERLINK \l “sub_75” *(75) .
Нормативные правовые акты как бы “обслуживают” первое звено механизма
правового регулирования – юридические нормы. Они являются главной формой
выражения и закрепления юридических норм HYPERLINK \l “sub_76” *(76) .

Не прослеживается подлинная связь между нормативными актами и формами
их выражения, а также между нормативными актами и содержащимися в них
нормами права. Так О.С. Иоффе пишет, что статьи закона выражаются в
нормативных актах, с которыми соотносятся как содержание и внутренняя
форма их существования. Предмет систематизации законодательства – не
юридические нормы, а статьи закона в широком смысле слова HYPERLINK \l
“sub_77” *(77) . Между системой законодательства и системой права, а
также между нормативным актом и теми нормами, которые в него включены,
имеется органическая взаимосвязь. Законодательство (как и отдельный
нормативный акт) – не внешняя форма права.

Если принимать во внимание реально существующее, эмпирически данное и
обладающее регулирующей силой право, следует ориентироваться на
законодательство и его систему того или иного уровня. Право как
традиционно понимаемая совокупность норм (общеобязательных правил
поведения) не существует без нормативных актов. Система права, как
справедливо отмечает Р.З. Лившиц, лишь идеальный образ системы
законодательства HYPERLINK \l “sub_78” *(78) . Только при известном
научном абстрагировании, идеализации отдельных сторон реально
существующего законодательства можно сконструировать понятие права.
Выведение системы права за рамки действующего законодательства и других
источников права означает, по мнению А.В. Мицкевича, признание ее
существования за рамками самого права, поскольку право создается не
наукой, а государством в лице законодателя HYPERLINK \l “sub_79” *(79)
.

Понятие “законодательство” не совпадает с понятием “право”, оно
включает не только общеобязательные правила поведения (нормы), но и все
акты, содержащие эти нормы. Право же состоит, как известно, лишь из
системы правовых норм.

Нельзя также систему нормативных актов признавать формой права, а
включенные в нее нормы – его содержанием. Законодательство (нормативные
акты и сами нормы) является исходной и основной формой жизни права. Но
сама эта форма как правовое явление имеет свою сущность, содержание и
формы проявления. В этом плане сущностью отраслевой или иной
совокупности правовых норм является воля государства, его органов,
которая заключена в правовом акте. Внешней формой бытия права служит его
словесно-документальная оболочка.

Аналогичное положение складывается между отдельным нормативным актом и
входящими в него нормами права. Сущностью нормативного акта является
воля нормотворческого органа, которая “развернута”, конкретизирована в
моделях поведения (нормах) как своем содержании. Конечно, и нормативный
акт, и его нормы как относительно самостоятельные правовые явления, в
свою очередь, имеют формы выражения содержания, а также внешние формы
фиксации. Но это не означает, что между ними нет подлинной правовой
связи. Более того, в определенном смысле нормативный акт и его нормы
можно рассматривать как одно правовое явление, и тогда можно
разграничить понятия “нормативный акт как источник права” и “нормативный
акт как юридический факт”.

Несмотря на широко употребляемые понятия “нормативный акт” и “нормы,
входящие в него”, это правовое явление отличается целостностью. В самом
деле, что можно решить сущностной волей законодателя, если она не
“выведена” на уровень конкретных моделей поведения? И наоборот, какую
силу будет иметь модель поведения без властной воли нормотворческого
акта? Думается, когда речь ведется о законодательстве в целом,
отраслевом законодательстве или отдельном нормативном акте, необходимо
понимать это как единство норм права и актов, входящих в них.

В каком значении применяется понятие “источник права”? По мнению М.Н.
Марченко, совпадение формы и источника права имеет место, когда речь
идет о вторичных, формально-юридических источниках. Что касается
первичных источников права (материальных, социальных и иных факторов),
оказывающих постоянное влияние и предопределяющих процессы
правообразования, правотворчества и законотворчества, то здесь
совпадения источника права с формой права нет и не может быть HYPERLINK
\l “sub_80” *(80) .

И.Б. Новицкий полагает, что термин “источник права” имеет ряд значений,
а именно, как: документ, памятник, корень, из которого “выросло” право;
источник содержания права – материальные условия жизни; форма права –
закон, подзаконный акт, санкционированный государством обычай HYPERLINK
\l “sub_81” *(81) .

Из всех приведенных значений источника права особый интерес для нас
представляет то, которое выражает собою форму права. Автор, очевидно,
имеет в виду нормативный акт в качестве формы права, который не включает
нормы права. Но тогда каков смысл такой формы? Кроме того, если
нормативный акт выступает одной из форм права, т.е. тоже является
правом, каков тогда источник этого права, этой его формы? Действительно,
никто не будет отрицать, что нормативные акты являются звеном в
механизме правового регулирования, одним из его элементов. Признавая
источником права нормативные акты и законодательство в целом, взятое вне
его норм, мы оказываемся в неразрешимом методологическом круге, выход из
которого может быть найден только при ином подходе к данной проблеме.

Необходимо понятию “источник права” придать то значение, которое
вытекает из его существа. Непосредственные правовые источники права
трудно обнаружить. Метаправовые источники, о которых пишет И.Б.
Новицкий, налицо. В целях выявления источника права нельзя разрывать
нормативный акт (как то или иное законодательство) на две части (акт сам
по себе, а его нормы – сами по себе). Это единое целое, именуемое
нормативным актом (законодательством). В механизме правового
регулирования два данных компонента несут свою нагрузку, однако в плане
источников права они не могут быть применены, так как сами являются
правом.

Есть смысл правовым термином “источник права” не обременять право и его
формы, так как в нем, собственно, нет не только теоретического смысла,
но и практического назначения. Его привлечение в научных дискуссиях в
свое время было продиктовано необходимостью доказать существование (не
существование) той или иной отрасли права. Упор делался на то, что
наличие того или иного законодательства еще не свидетельствует о
существовании отрасли права, так как такое законодательство
систематизируется (в отличие от отрасли права) преимущественно по
усмотрению нормотворческих органов. Система права формируется
объективно. Однако если принять во внимание подлинную сторону этих
правовых явлений, понятие “источник права” можно “освободить” от
приписываемого ему значения, взяв за основу подлинное. Нет необходимости
применять его ни в отношении нормативных актов, ни в отношении норм
права, ни в отношении их вместе взятых. Они уже обозначены своими
“именами”. Тогда остается признать, что источником права являются те
материальные носители, на которых запечатлена информация о нормативных
актах и их нормах. Причем таким носителям придается юридическое
значение, так как их именуют официальными источниками. Приведем для
примера всего лишь два таких официальных источника: “Собрание
законодательства Российской Федерации”, “Российская газета”. Они не
являются ни сущностью, ни содержанием, ни подлинными формами права, а
должны признаваться внешними формами, безразличными к содержанию.

При исследовании движения права, механизма возникновения, изменения,
прекращения его форм возникает необходимость учитывать нормативные акты
и нормы, в него входящие, как относительно самостоятельные правовые
средства. Нормативный акт предстает в таком механизме в качестве
юридического факта. Последний, как отмечают А.В. Малько и К.В. Шундиков,
является самостоятельным узловым элементом механизма правового
регулирования, выполняет собственные задачи HYPERLINK \l “sub_82” *(82)
.

Сложность здесь в том, что обычно юридические факты связываются с
движением конкретного правоотношения. В отношении нормативного акта
этого не делалось, хотя и здесь наступают определенные правовые
последствия. Нормативные юридические акты, пишет С.С. Алексеев, нужно
строго отличать от индивидуальных юридических актов, в которых
содержатся не юридические нормы, а результаты их индивидуализации
HYPERLINK \l “sub_83” *(83) . Безусловно, между нормативными и
индивидуальными юридическими фактами имеются различия, но также есть
сходство. Оно заключается в том, что и те, и другие относятся к
юридическим фактам, а, следовательно, каждый на своем участке
обеспечивает процесс правового регулирования: порождает, изменяет или
предупреждает определенные правоотношения, чем обеспечивает
конкретизацию права. Нормативный акт так или иначе конкретизирует,
обогащает существующее право (нормативные акты и входящие в него нормы).
Конкретизируются и нормы права посредством индивидуальных юридических
фактов (договор, административный акт и т.п.). Нормативные и
индивидуальные акты по своей природе носят волевой характер, представляя
сущность воления нормотворческого органа и субъекта (субъектов)
индивидуального акта. Нельзя не отметить и то общее у этих актов, что
они порождают, изменяют, прекращают модели поведения (общие или
индивидуальные). Иногда полагают, что нормативные акты относятся к
правотворческой деятельности государства, в то время как
индивидуально-правовые акты находятся в области реализации права
HYPERLINK \l “sub_84” *(84) . С этим согласиться нельзя, так как
нормативный акт любого уровня находится не только в области
правотворчества, но и в сфере реализации права, заключенного в
нормативном акте более высокого порядка. Особое место здесь занимает
Конституция РФ, но об этом речь пойдет дальше. Главное, что свойственно
юридическим фактам, вне зависимости от места их расположения в цепи
правового регулирования – это, присущая только им способность обеспечить
возникновение и движение права. Ни один элемент, звено правового
регулирования не обладает этим свойством, в силу чего можно с полным
основанием утверждать о юридических фактах как сущности права в целом и
тех подсистем, которые они порождают и обеспечивают их движение. Если
признать только за индивидуально-определенными юридическими актами право
именоваться юридическими фактами, целостной картины “жизни права” не
получится.

Понятия “нормативный акт” и “индивидуальный акт” широко употребимы. Но
нельзя не заметить, что их разграничение предполагается по критерию
моделей поведения: если она индивидуализирована – акт индивидуальный;
если общая – нормативный. В то же время оба эти акта являются
индивидуальными, если имеются в виду сами акты как таковые. Именно в
этом аспекте (как юридические факты) мы их и сравниваем. Однако между
ними обнаруживается сходство. Ведь юридический факт сам по себе всегда
носит конкретный характер, иначе он не может претендовать на статус
такового.

В научной литературе можно косвенно обнаружить признание за
нормативными актами статуса юридических фактов. Так, Л.А. Морозова
пишет, что формы связи между конституционными законами и Конституцией
можно характеризовать как связи управления HYPERLINK \l “sub_85” *(85)
. А ведь известно, что всякое управление предполагает акт, его
порождающий. В указанном случае таким актом является производный закон.
Издание предусмотренного конституционной нормой закона, отмечает И.П.
Ильинский, выступает и способом ее реализации. Далее эта норма
реализуется в сочетании с нормами обыкновенного закона HYPERLINK \l
“sub_86” *(86) . Как видно, норма предшествующего закона посредством
последующего нормативного акта приходит в движение, поэтому такой акт
выступает в качестве юридического факта.

Вопрос о признании за правовым средством качества юридического факта
зависит от понимания его места в причинно-следственной связи между
законом, юридическим фактом и правовыми последствиями. Рассматривая
различные подходы в установлении соотношения между приведенными
понятиями, О.С. Иоффе пишет, что некоторые авторы признают за
юридическими фактами качество причины в том числе как достаточное
основание возникновения и прекращения правоотношений, либо придавая
правообразующее значение как самому закону, так и действиям субъектов
правоотношений HYPERLINK \l “sub_87” *(87) . Возникает вопрос:
порождается ли юридическим фактом право и (или) он предстает основанием
возникновения (изменения, прекращения) правоотношения? Обычно это
представляется таким образом, что норма права – основа правового
регулирования, в то время как юридический факт – “проводник правовой
энергии” HYPERLINK \l “sub_88” *(88) .

Любой юридический факт (нормативный, индивидуальный) выполняет
одновременно три функции: во-первых, “принимает” энергию объективного
права; во-вторых, преобразует ее в “свою энергию”; в-третьих, “своей
энергией” порождает, изменяет или прекращает правоотношения. В последнем
случае обычно говорят о юридическом факте как основании правоотношения.
Всеми указанными функциями обладает не только индивидуальный юридический
факт, но и нормативный, хотя в плане порождаемых последствий они
отличаются тем, что первый порождают, изменяют, прекращают субъективные
права, а второй – объективные. Последний “принимает энергию” норм права,
“перерабатывает” ее и порождает, изменяет или прекращает нормы.
Индивидуальный же акт “принимает энергию” норм права, “перерабатывает”
ее и порождает, изменяет или прекращает конкретные права.

В итоге понятие нормативного юридического факта можно определить таким
образом: нормативный юридический факт – это волевой акт соответствующего
компетентного органа, который порождает, изменяет или прекращает
объективное право (нормы права).

§ 2. Механизм формирования нормативных актов

как юридических фактов и их норм права

Механизм формирования нормативных актов как юридических фактов означает
по существу системный нормотворческий процесс. Нужно ли включать его в
механизм правового регулирования? Является ли он звеном последнего? По
мнению С.С. Алексеева, к вопросу о механизме правового регулирования
можно подойти со стороны деятельности компетентных органов. В этом
случае предметом анализа становится организационная сторона органов,
осуществляющих правовое регулирование, а не совокупность средств
правового воздействия. Основными организационными сторонами правового
регулирования являются нормотворческая и правоприменительная
деятельности компетентных органов HYPERLINK \l “sub_89” *(89) .

Думается, не только с организационной, но и с сущностной стороны
нормотворческий процесс, как и его реализация, заслуживают включения в
механизм правового регулирования общественных отношений. По существу
речь идет о формировании юридического факта (нормативного акта), который
порождает систему правовых норм. При таком формировании могут возникать
относительно самостоятельные юридические факты, порождающие
соответствующие правоотношения. Нельзя, видимо, не учитывать и то
обстоятельство, что сам нормотворческий процесс является формой движения
(действия) норм объективного права, на которых он основывается. Он также
учитывает и общественные отношения, их закономерности, которые предстоит
“преломить” в праве. Здесь особую остроту приобретает вопрос о “начале
начал”. С одной стороны, каждый принимаемый конкретным органом
нормативный акт в той или иной мере основывается на предшествующих
нормах объективного права. А с другой, видимость такого начала исчезает,
когда рассматривается механизм принятия высшего по рангу закона
государства. Применительно к России таким актом является Конституция.
Как юридический факт она должна основываться, в свою очередь, на
определенном праве.

В периоды социальных и политических “изломов”, когда право и
правопорядок не установлены или не действуют, нередко политические силы
в попытке придать своим устремлениям видимость законности, при принятии
базового нормативного акта опираются на “революционное правосознание”
народа.

Конституция РФ была принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г.
В ней записано, что единственным источником власти в Российской
Федерации являются многонациональный народ, а также органы
государственной власти и местного самоуправления. Высшим
непосредственным выразителем власти народа выступают референдум и
свободные выборы (ст. 3 Конституции РФ). Как видно, народ России
является высшим источником (наряду с другими) правовой власти – власти
народа. Именно эта сущностная власть (еще не “развернутая”,
дифференцированная) и является нормой, реализованной посредством
всенародного голосования.

Эта, как отмечает Д.Ю. Шапсугов, учредительная власть социальной
общности свидетельствует о степени развитости властеотношений в обществе
и государстве, уровне реального народовластия и представляет собой
согласно действующей Конституции РФ одну из основ ее конституционного
строя HYPERLINK \l “sub_90” *(90) .

Правоотношения, складывающиеся в ходе реализации власти народа и
участия в голосовании, завершаются формированием юридического факта –
Конституции РФ как нормативного акта, содержащего конституционные нормы.
Здесь нельзя представить дело таким образом, что указанные
правоотношения также являются юридическими фактами.

В движении правоотношений, которые завершаются возникновением тех или
иных юридических фактов, нельзя видеть сами предшествующие юридические
факты. Если они и имеют место, то сами порождают правоотношения с той
или иной мерой завершенности. И только после этого могут вновь
образоваться юридические факты, порождающие свои правовые последствия.
Тем более недопустимо отождествление нормы и юридического факта. Так,
Е.Н. Горюнова пишет, что дуализм обычая проявляется в том, что в
механизме регулирования общественных отношений он, с одной стороны,
выступает их регулятором, с другой – предпосылкой (основанием)
возникновения правовых отношений HYPERLINK \l “sub_91” *(91) . В
действительности обычай предстает правилом, которое широко применяется в
какой-либо области деятельности. В этом качестве он выступает
регулятором определенных общественных отношений (например, обычаи
делового оборота, предусмотренные ст. 5 ГК РФ). Юридическим фактом
выступает конкретный жизненный случай (обстоятельство), который по своим
признакам совпадет с признаками обычая, предусмотренного в этой статье.
Он-то и порождает конкретные правовые последствия.

Исследуя законотворческий процесс в его правовом оформлении можно
проследить формирование юридических актов в качестве юридических фактов,
порождающих нормы права. Без включения данных правовых средств в
механизм правового регулирования последний оказался бы разорванным, так
как оставалось неясным, что порождает сами нормы как форму права. Обычно
при анализе конкретных правоотношений всегда подключаются и юридические
факты, их порождающие, изменяющие или прекращающие. Применительно к
нормам права это не делается. Между тем судьба объективного права
предопределяется именно правотворческим процессом и его результатом.
Нормотворчество, как отмечает С.С. Алексеев, влияет и на эффективность
воздействия права на общественные отношения HYPERLINK \l “sub_92” *(92)
.

Законотворчество проходит определенные стадии, состоящие из конкретных
процедур. Для исследования важен правовой результат, которым завершается
конкретная стадия, а также его взаимосвязь с результатом других
законотворческих стадий.

Применительно к федеральным законам выделяется несколько
нормотворческих стадий. С.С. Алексеев, например, определил четыре таких
стадии: законодательная инициатива; принятие подготовленного проекта
закона к рассмотрению в законодательном органе; принятие законопроекта к
рассмотрению (завершается подписанием закона Президентом РФ);
официальное опубликование – особая стадия принятия закона
(обнародование, оглашение, доведение до сведения адресатов) HYPERLINK \l
“sub_93” *(93) . В литературе имеет место признание пяти стадий
законотворческого процесса. Г.А. Золотухина полагает, что к таким
стадиям относятся: законодательная инициатива; обсуждение законопроекта;
принятие закона Федеральным Собранием РФ; санкционирование закона главой
государства; промульгация закона – опубликование, обнародование и
официальное провозглашение закона, принятого парламентом HYPERLINK \l
“sub_94” *(94) .

При анализе законотворческого процесса, его стадий и процедур, а также
места в них юридических фактов необходимо определиться с природой прав,
возникающих при этом. Какие они: материально-правовые или
процессуально-правовые? Думается, что в определенных процедурах
реализуются материальные права. Как отмечает Д.А. Ковачев, само
существование процедуры без материального права (материальных прав)
бессмысленно. Эти права существуют в неразрывной связи HYPERLINK \l
“sub_95” *(95) . Таким материальным правом, по отношению к которому
правотворческая процедура является формой, выступает право на
правотворчество, т.е. на издание нормативного акта субъектом, обладающим
такой правовозможностью HYPERLINK \l “sub_96” *(96) . В этом случае
право на издание нормативного акта является самостоятельным правом
соответствующего субъекта, в отличие от права на правотворческую
инициативу.

В научной литературе при разграничении процесса формирования и принятия
нормативного акта на отдельные стадии и процедуры имеются два
принципиальных подхода. Один заключается в том, что стадии
правотворческого процесса включают комплекс действий и правоотношений,
направленных на создание нормативного акта HYPERLINK \l “sub_97” *(97)
. Именно на такой методологической основе были выделены стадии
законотворческого процесса, представленные выше. Это так называемое
широкое понятие стадий.

Другой подход состоит том, что единственным критерием, позволяющим
разграничить стадии законодательного процесса, является определенное
действие, осуществляемое при издании закона тем звеном механизма
правотворчества, которому принадлежит данное право HYPERLINK \l “sub_98”
*(98) . Используя данный методологический подход мы получим понятие
правотворческого процесса в его узком, собственном смысле и значении.
Применительно к процессу принятия федеральных законов это означает, что
в нем следует выделять следующие стадии правотворчества: принятие
законопроекта к рассмотрению; обсуждение; принятие закона Федеральным
Собранием РФ; подписание закона Главой государства (санкционирование
закона). Ни стадия законодательной инициативы, ни опубликование,
собственно, не являются нормотворческими стадиями. Право на
законодательную инициативу, принадлежащее органам, указанным в ст. 104
Конституции РФ, возникает на основании юридического факта – того
правового акта, в котором эта инициатива содержится. Здесь возникает
относительно самостоятельное правоотношение между органом
законодательной инициативы и Государственной Думой, в соответствии с
которым последняя обязана принять надлежаще оформленный проект
нормативного акта.

В отличие от права на правотворчество, отмечает Д.А. Ковачев, право на
введение в действие принятых нормативных актов представляет собой право
на решение вопроса о том, в какой момент принятый нормативный акт
вступает в силу. Иными словами, право на введение в действие принятого
нормативного акта – это право на решение вопроса о том, в какой момент
этот акт становится источником права HYPERLINK \l “sub_99” *(99) .

Таким образом, в укрупненном виде при разработке, принятии и введении в
действие закона четко прослеживаются три взаимосвязанных права: на
законодательную инициативу, на нормотворчество; на придание принятому
закону статуса источника объективного права. Все они являются
конкретными субъективными правами, порождаемыми соответствующими
волевыми актами (юридическими фактами) субъектов законодательной
инициативы, субъектов нормотворчества и субъектов, вводящих в действие
законы.

Ясно, что между указанными юридическими фактами, как и
правоотношениями, существует взаимосвязь, однако нельзя, на наш взгляд,
представлять ее таким образом, что эти юридические факты формируют
юридический состав, который только и приводит к действию нормы права,
содержащиеся в нормативном акте. Их разделяют правоотношения, которые
они порождают. Связь между названными юридическими фактами опосредуется
соответствующими правоотношениями, в которых есть свои права и
обязанности, несущие свою нагрузку в механизме формирования и введения в
действие норм права. У права на законодательную инициативу она одна, на
придание принятому акту статуса источника права – другая, на собственно
нормотворчество – третья.

Обосновывая идею о нормативном акте как юридическом факте, порождающем
нормы права, нельзя обойти проблему взаимодействия актов Государственной
Думы, Совета Федерации и Президента РФ, связанных с нормотворчеством и
введением в действие законов. Ясно, что эти органы относительно
обособлены и в то же время связаны посредством взаимных прав и
обязанностей (правоотношений). Каждый из них в пределах своих полномочий
причастен к принятию законов (а, возможно, и разработке их проектов в
порядке законодательной инициативы). Тем не менее остается неясным
вопрос: какой же волевой акт государственного органа выступает
юридическим фактом, порождающим нормы объективного права, придает им
юридическую силу? Теоретическая неясность в этом вопросе неизбежно
сказывается не только в нормотворчестве, но и правоприменении.

Подтверждением может служить спор, связанный с принятием Постановления
Государственной Думой Федерального Собрания РФ от 11 октября 1996 г. N
682-II ГД “О порядке применения пункта 2 статьи 855 Гражданского Кодекса
Российской Федерации” HYPERLINK \l “sub_100” *(100) , как указано в
Постановлении Конституционного Суда РФ (далее – КС РФ) от 17 ноября 1997
г. N 17-П HYPERLINK \l “sub_101” *(101) , в своем запросе в КС РФ
Президент РФ утверждает, что указанное Постановление Государственной
Думы, определяя порядок применения соответствующих федеральных законов,
вводит нормы, по существу дополняющие эти федеральные законы. Между тем
внесение изменений и дополнений в федеральные законы может
осуществляться исключительно в рамках установленной Конституцией РФ
законодательной процедуры путем принятия федеральных законов об
изменении и дополнении федеральных законов. Кроме того, Конституция РФ
не содержит нормы, допускающей разъяснение или официальное толкование
федеральных законов палатами Федерального Собрания; в законотворческом
процессе участвуют не только Госдума, но и Совет Федерации, а также
Президент РФ. Следовательно, нет конституционных оснований для того,
чтобы официальное толкование закона осуществлял лишь один из участников
законотворческого процесса.

Как следует из Постановления КС РФ от 22 апреля 1996 г. по делу о
толковании ст. 107 Конституции РФ HYPERLINK \l “sub_102” *(102) ,
понятие “принятый федеральный закон”, содержащееся в ч. 1 ст. 107
Конституции РФ, относится к результату законотворческой деятельности
обеих палат и, следовательно, не совпадает с понятием “принятый
Государственной Думой федеральный закон” (ч. 1, 2 и 3 ст. 105, ст. 106
Конституции РФ). Различное содержание этих понятий отражает специфику
отдельных стадий законодательного процесса. Под принятым федеральным
законом по смыслу ч. 1 ст. 107 Конституции РФ понимаются закон, принятый
Госдумой и одобренный Советом Федерации в соответствии с ч. 1, 2, 3 и 4
ст. 105 Конституции РФ. Кроме того, принятый федеральный закон
подписывается и обнародуется Президентом РФ. Данное Постановление КС РФ
дает материал для научных оценок ряда положений нормотворческого
процесса и юридических фактов, порождающих правоотношения в этой связи.

Первый вопрос касается того, могут ли законотворческие органы в лице
палат Федерального Собрания, а также Президент РФ толковать изданные ими
законы, а если да, то в каком порядке? Второй вопрос затрагивает
проблему поиска акта законотворческого органа (органов), который в
качестве юридического факта порождает непосредственно нормы объективного
права.

Рассмотрим первый вопрос. В Постановлении КС РФ, во-первых, указано,
что Конституция РФ не содержит нормы, допускающие разъяснение или
официальное толкование федеральных законов палатами Федерального
Собрания. Во-вторых, там же отмечено, что конституционных оснований к
тому, чтобы официальное толкование законов осуществлялось лишь одним из
участников законотворческого процесса, нет. В-третьих, Суд полагает, что
в том же порядке, в каком принимаются, подписываются и обнародуются
федеральные законы, проходит эти стадии и акт законодательного органа,
посредством которого осуществляется официальное, имеющее силу закона,
разъяснение федерального закона. Думается, приведенные доводы КС РФ
являются противоречивыми. В них содержится утверждение, что
конституционные основания к тому, чтобы официальное толкование законов
осуществлялось как палатами Федерального Собрания, так и одним из
участников законотворческого процесса, отсутствуют. В то же время
утверждается, что разъяснение принятых законов возможно в процедурах,
предусмотренных для принятия законов. Из этого следует, что и Госдума, и
Совет Федерации, и Президент РФ могут в порядке реализации своих
нормотворческих полномочий разъяснять принятый каждым из них закон.
Другое дело, какова юридическая сила таких разъяснений данных субъектов
законотворческого процесса? Кроме того, если разъяснение имеет ту же
силу, что и закон, тогда оказывается (по логике), что мы получим или
тождественный закон, или другой закон, которым развивается или
изменяется разъясняемый нормативный акт?

Первой стадией толкования норм, как отмечает Е.В. Васьковский, является
словесное, определяющее смысл закона исключительно на основании значения
употребляемых в нем слов. Вторую стадию составляет реальное толкование,
пользующееся для той же цели другими данными. По окончании толкований
норм необходимо еще вывести логические последствия HYPERLINK \l
“sub_103” *(103) . Как видно, все указанные стадии автор представляет в
органическом единстве; более того, последняя стадия рассматривается им
как логическое развитие норм HYPERLINK \l “sub_104” *(104) .

Выходит, что если толкуемый закон и его разъяснение имеют силу закона,
но не порождают каких-либо норм права, образуется “нечто”,
противоречащее самой сути данного правового явления. Что же может
содержать разъяснение, имеющее силу закона, если оно не содержит новых
норм, развивающих толкуемый закон? Да и что это за образование, которое
имеет силу закона, но не имеет в себе норм права?

Выход из сложившегося положения видится в следующем.

Нормотворческому органу, в том числе Государственной Думе, Совету
Федерации, Президенту РФ нет необходимости отдельно предоставлять право
осуществлять толкование своих же нормативных актов. Простая логика
подсказывает, что если он обладает правом принимать нормативный акт, его
толкование – это часть данного нормотворческого права. В этом плане было
бы нелогичным утверждать, что Госдума не может толковать принятый ею
закон, который находится в процессе дальнейшего формирования волей
Совета Федерации. Нелогичным был бы отказ в праве Совету Федерации
толковать одобренный им закон до момента завершения его формирования
Президентом РФ. Но это толкование не будет иметь обязательной силы, так
как сам закон еще не действует. Однако ему может придаваться особое
значение в нормотворческих отношениях между Государственной Думой,
Советом Федерации и Президентом РФ. В то же время, исходя из
предложенной логики, в соответствии с которой каждый нормотворческий
орган толкует только свой нормативный акт (действующий или проект),
правом толкования принятого федерального закона может обладать только
Президент РФ: он толкует свой закон. Здесь мы уже затрагиваем вторую
проблему – нормативного акта как юридического факта, о чем речь пойдет
далее. Пока хотелось бы коснуться распространенного суждения о том, что
аутентическое толкование имеет такую же силу, как и толкуемая норма,
которое и было воспринято КС РФ в приведенном Постановлении. Так, Н.Д.
Егоров утверждает, что аутентическое толкование имеет место тогда, когда
смысл правовой нормы разъясняется тем же органом, который принял
правовой акт, содержащий данную норму. Поэтому аутентическое толкование
имеет такую же силу как и толкуемая норма права HYPERLINK \l “sub_105”
*(105) . Если сила у них тождественна, тогда это одно и то же. Однако
если нормотворческому органу все же удастся разъяснить норму,
содержащуюся в принятом им акте, тогда, как минимум, должно быть
утверждение, что такое толкование обязательно для тех, на кого эта норма
распространяется. Этим снимается проблема равной силы нормы и ее
разъяснения, так как у них сила разная, что вытекает хотя бы из
неодинакового их значения. Отношения регулируются не актом
аутентического толкования, а самими толкуемыми нормами права.

При всем единстве сложного, стадийного законодательного процесса,
участия в нем ряда государственных органов, он развивается все же
посредством относительно самостоятельной (автономной) деятельности
нормотворческих структур и принимаемых ими актов. Между волевым актом
Государственной Думы, которым принят федеральный закон, актом Совета
Федерации, одобрившим его и актом Президента, которым одобренному обеими
палатами Федерального Собрания закону придается статус действующего, нет
прямой связи в аспекте данных актов как юридических фактов. Их связывают
и в то же время разграничивают правоотношения, порождаемые указанными
актами. В этих правоотношениях легко обнаружить взаимные права и
обязанности материально-правового и процедурно-процессуального
характера, которыми определяется законотворческий процесс.

Обозначенные права и обязанности получили закрепление в ряде статей
Конституции РФ. В силу этого федеральный закон целесообразно
рассматривать в качестве продукта нормотворчества Государственной Думы,
Совета Федерации и Президента РФ. В то же время нелогично рассматривать
нормотворческие акты указанных органов в качестве элементов, образующих
юридический состав, порождающий нормы объективного права. Здесь имеет
место развивающийся нормотворческий процесс, имеющий свои правовые
средства и свой результат. Более того, каждый последующий волевой
нормотворческий акт вбирает в себя предыдущий (воспринимаемый в “снятом”
виде), и так процесс движется до завершения, когда в акте Президента РФ
аккумулируются все предшествующие волевые нормотворческие акты.
Последние как бы “угасают” в президентском акте, которым завершается
волеформирование закона; в нем содержится все то, что было “проделано до
этого” предшествующей нормотворческой волей Государственной Думы и
Совета Федерации. Нас не должно смущать то обстоятельство, что при
принятии закона основную работу проделывает Госдума. Такая работа
уменьшается по мере движения проекта закона к логическому завершению –
приданию ему обязательной силы. Здесь важно, в первую очередь, то, чья
правовая власть “сущностнее”, а потому выше. Именно такой
нормотворческой властью обладает Президент РФ, поэтому его
нормотворческий акт является единственным непосредственным юридическим
фактом, порождающим нормы объективного права уровня закона.

Содержащееся в п. 2 ст. 107 Конституции РФ положение о том, что
Президент РФ в течение четырнадцати дней подписывает федеральный закон и
обнародует его, не должно вводить в заблуждение. Сила подписи и
обнародования состоит в том, что ею рождается сам закон. Об этом
свидетельствует право Президента РФ отклонить федеральный закон,
принятый Государственной Думой и Советом Федерации, предложить свое
решение вопросов, ставших предметами разногласий.

То обстоятельство, что вето Президента РФ носит суспензивный
(отлагательный) характер, не меняет высказанного нами положения о том,
что федеральный закон становится таковым только после подписания и
обнародования. Действительно, ч. 3 ст. 107 Конституции РФ определяет
процедуру преодоления президентского вето: принятие отклоненного закона
в той же редакции обеими палатами парламента двумя третями голосов.
Президент РФ в этом случае обязан подписать закон в течение 7 дней и
опубликовать его.

Федеральные конституционные законы вообще не могут быть отклонены
Президентом. Однако и они становятся таковыми лишь после получения
президентской подписи и официального опубликования (ч. 2 ст. 108
Конституции РФ).

Так, в 1997 г. между Президентом РФ и Парламентом возник
конституционный спор. После повторного принятия отклоненного Президентом
РФ Федерального закона обеими палатами Федерального собрания Президент
вновь отказался подписать закон, считая, что одной из палат была
нарушена процедура принятия, и вернул его без рассмотрения. Для
разрешения конфликта понадобилось принятие постановления КС РФ,
обязавшего Президента подписать и обнародовать принятый закон HYPERLINK
\l “sub_106” *(106) . Таким образом, Президент РФ в юридическом смысле
может быть понужден к подписанию и обнародованию закона, но только после
совершения указанных действий закон становится таковым.

Конституция РФ не предусматривает механизма “автоматического” одобрения
закона, если он не будет отклонен в определенный срок, равно как и не
наделяет иное должностное лицо государства подписать и обнародовать
закон (помимо Президента РФ).

Конституционное право других государств знает иные варианты решения
подобных проблем. Так, в Великобритании вето монарха носит абсолютный
характер, однако фактически оно использовалось последний раз королевой
Анной в 1707 г. при отклонении билля о шотландской милиции. В США
президент имеет право отлагательного вето, возвратив билль со своими
возражениями в течение 10 дней в Конгресс.

Конституция Украины устанавливает, что если президент страны в течение
15 дней не возвратит закон в Верховную Раду, закон считается одобренным
и подлежит подписанию и официальному опубликованию. В таком случае он
публикуется за подписью Председателя Верховной Рады (ст. 94).

В России использование такого механизма Конституцией РФ не
предусмотрено.

Как отмечает Ж.И. Овсепян, Институт Президента РФ согласно Конституции
РФ 1993 г. является средоточием (воплощением) силы и единства
государственной власти в интересах развития демократии при одновременной
реализации идеи “разделения властей” HYPERLINK \l “sub_107” *(107) .

Утверждение о том, что юридическим фактом непосредственно порождается
объективное право, оставляет за пределами внимания вопрос о содержании
понятия “закон”. Между тем его выяснение необходимо при отнесении акта
Президента РФ к юридическому факту, порождающему нормы объективного
права. Нельзя не обратить внимание, что в подзаконных нормативных актах
обнаруживается само название такого акта (постановление, решение,
инструкция и т.п.), который содержит нормы объективного права. Когда
принимается закон, кроме одноименного понятия обнаруживается волевой акт
высшего должностного лица, которое подписывает и обнародует данный
закон. Применительно к действующему федеральному закону используется
понятие “закона”, а название акта Президента не упоминается. В
Конституции РФ содержатся понятия: “всенародное голосование как акт
принятия конституции”, “Конституция”. Возникает вопрос, какой смысл
вкладывается в понятия “Конституция РФ”, “закон” и как они соотносятся с
актами (всенародное голосование, акт Президента), придающими силу
действующих и общеобязательных?

Полагаем, понятия “Конституция”, “закон” в аспекте указанного
соотношения используются в узком смысле, т.е. охватывают лишь нормы
права, не включая те акты как юридические факты, которые порождают такие
законы. Вывод напрашивается один: федеральный закон как определенная
совокупность (система) правовых норм своим непосредственным юридическим
фактом имеет федеральный закон как волевой акт, подписанный и
обнародованный Президентом РФ.

Такой вывод может показаться нелогичным, принимая во внимание п. 1 ст.
90 Конституции РФ, в соответствии с которым Президент РФ издает указы и
распоряжения. Между тем в законотворческом процессе все складывается
именно так. Президент придает ему своей интеграрной нормотворческой
волей, которая обнаруживается в подписи и обнародовании закона, статус
действующего нормативного акта. Он подписывает не распоряжение или указ,
а федеральный закон. Именно закон как волевой акт является юридическим
фактом, порождающим нормы объективного права.

§ 3. Регулирующее воздействие нормативных актов

и их норм на общественные отношения

В этом аспекте представляют интерес две проблемы. Первая затрагивает
вопросы непосредственно регулирующего воздействия норм объективного
права на общественные отношения. Имеется в виду отрезок времени, когда
норма права уже возникла и действует без подключения юридических фактов,
порождающих правоотношения. Именно это состояние не только отдельной
нормы, но и системы права в целом представляет интерес при выяснении
природы последовательного (“шаг за шагом”) движения права, механизма его
воздействия на регулируемые отношения. Регулируют ли правовые нормы в
таком их статусе отношения или нет, а если да, в чем это выражается?

Вторая проблема касается “перевода” регулируемых отношений на “язык”
права в виде правовых норм.

В научной литературе нет однозначного понимания того как действуют
нормы права в указанном статичном состоянии. Так, А.В. Мицкевич
полагает, что каждый субъект права в силу самого действия закона или,
как часто говорят, “непосредственно из закона”, т.е. независимо от
участия в тех или иных правоотношениях, обладает определенным комплексом
прав и обязанностей. Все эти права и обязанности составляют содержание
правосубъектности или правового статуса данного лица или организации,
который служит предпосылкой их участия в общественной жизни HYPERLINK \l
“sub_108” *(108) .

С.Ф. Кеченьян отмечает, что возможно возникновение субъективных прав и
обязанностей непосредственно из закона, без каких-либо юридических
фактов, следующих за нормой HYPERLINK \l “sub_109” *(109) .

Из приведенных высказываний следует, что права и обязанности вытекают
непосредственного из закона, т.е. без правообразующих юридических
фактов. Кроме того, они существуют вне правоотношений.

Иной подход к данной проблеме заключается в том, что ученые признают
общие права и обязанности в структуре правоотношения, но не допускают
существования конкретных юридических фактов, их порождающих. С.С.
Алексеев полагает, что для возникновения общих правоотношений не
требуется иных юридических фактов, кроме существования субъектов –
носителей общих прав и общих обязанностей HYPERLINK \l “sub_110” *(110)
. Своеобразие общих правоотношений, по мнению В.Б. Исакова, заключается
в том, что стадия юридического факта в них нередко совпадает со стадией
издания юридической нормы HYPERLINK \l “sub_111” *(111) . Н.И. Матузов,
не отвергая возможности наличия своеобразных юридических фактов,
порождающих общие правоотношения, в то же время склонен к тому, что в
общих правоотношениях отсутствуют юридические факты в традиционном
понимании; общие правоотношения вытекают непосредственно из закона
HYPERLINK \l “sub_112” *(112) . Л.А. Морозова признает наличие особых
юридических фактов, порождающих общие правоотношения, и в качестве
таковых выделяет не один факт, а совокупность сложного характера даже
такого обобщающего свойства как издание закона, их систему, которую
принято обобщать как фактический состав HYPERLINK \l “sub_113” *(113) .

Оценивая приведенные взгляды, необходимо, по нашему мнению, учитывать
ряд методологических требований, которые предъявляются при осмыслении
проблемы возникновения и движения права во всех возможных формах. Первое
заключается в том, что право (объективное, субъективное,
обще-конкретное) своим возникновением, изменением или прекращением
обязано только юридическому факту (фактам). Второе касается того, какой
юридический факт следует иметь в виду. Таким фактом должно признаваться
непосредственное основание возникновения и движения прав и обязанностей.
Третье касается уяснения наличия правоотношения применительно к
существующим общим или конкретным правам и обязанностям. Начнем с
последнего положения.

Наверное, нет необходимости доказывать наличие правоотношения, коль уже
существуют права и обязанности. В общей теории правоотношения и
отраслевых ее разветвлениях всегда считается, что совокупность прав и
обязанностей составляет содержание правоотношения. Если принять во
внимание, что права и обязанности предполагают наличие их субъектов и
объекта, оказывается, что все элементы правоотношения налицо. Видимо,
задача состоит в том, чтобы отыскать эти составляющие правоотношения, не
использовать правовые средства, непосредственно не относящиеся к
правоотношению как таковому. Права и обязанности (общие, конкретные) не
могут непосредственно вытекать из закона. Это противоречило бы всем
постулатам теории правового регулирования. В первую очередь этот подход
подтачивал бы не только понимание регулирующих возможностей норм права,
но и предназначение таких средств в механизме действия права как
юридических фактов.

Трудно представить ситуацию, чтобы и правоотношение, и его совокупность
прав и обязанностей возникали бы без юридических фактов, их порождающих.
Идея о возникновении и существовании таких правоотношений –
свидетельство того, что в познании механизма правого регулирования
допускаются ошибочные подходы, в результате которых искажается общая
направленность движения права и отдельных его этапов.

В научной литературе это противоречие нередко пытаются разрешить путем
признания самих общих правоотношений в качестве юридических фактов как
одного из элементов фактического состава. Так, З.Д. Иванова пишет, что
временная последовательность в наступлении элементов фактического
состава, присущая большинству составов, проявляется в наличии первого
элемента общего характера (факт состояния) HYPERLINK \l “sub_114”
*(114) . На относительную стабильность состояния как элемента
фактического состава указывает Ю.К. Толстой HYPERLINK \l “sub_115”
*(115) . Таким образом, в данной системе правовых средств воздействия на
общественные отношения речь идет о возможности общего правоотношения
(системы) быть одновременно и юридическим фактом в отношении
последующего рождения более конкретных прав и обязанностей. На этот счет
высказываются сомнения. Так, Р.О. Халфина признает, что иногда трудно
разграничить состояние и длящееся правоотношение, и предлагает состояние
выделять в отдельные юридические факты HYPERLINK \l “sub_116” *(116) .
Более того, было высказано мнение, что само состояние способно породить
юридические последствия HYPERLINK \l “sub_117” *(117) .

Однако вопрос в том, может ли правоотношение быть одновременно
юридическим фактом, остается открытым.

О.С. Иоффе полагает, что если субъективные гражданские права
обеспечивают удовлетворение интересов управомоченных как сами по себе,
так и благодаря возникновению на их основе новых гражданских прав и
обязанностей, познание их значения и сущности предполагает изучение не
только в качестве прав, но и как возможных элементов юридических
оснований возникновения новых правовых последствий, т.е. как юридических
фактов HYPERLINK \l “sub_118” *(118) .

Ю.К. Толстой допускает “двойное” назначение правоотношения, если
принять во внимание его подход к оценке юридического состава.
Наступление части юридического состава, отмечает он, лишь тогда вызывает
действительные правовые последствия, когда одним из элементов состава
является правоотношение HYPERLINK \l “sub_119” *(119) .

С.С. Алексеев, признавая существование фактических составов, включающих
правоотношения, объясняет это положение “усложнением” механизма
правового регулирования HYPERLINK \l “sub_120” *(120) . Автор данных
строк в свое время воспринял идею о возможной “двойной”
предназначенности прав (как правоотношения в целом) при раскрытии
природы правовых институтов финансового лизинга, перевозки грузов и др.
HYPERLINK \l “sub_121” *(121) Однако в ходе анализа данной проблемы
изменилось научное представление о соотношении институтов юридического
факта и правоотношения при их взаимодействии в сложных юридических
фактах, обычно именуемых фактическими (или юридическими) составами.

На наш взгляд, слабость аргументов в пользу “совмещения” этих
институтов обнаруживается тогда, когда выясняется тот юридический факт,
который порождает одно правоотношение и тот, который следует после этого
правоотношения. Здесь важна не только очередность их следования, а то,
что каждый порождает свои последствия (права и обязанности). Когда их
совмещают в качестве элементов некого единого юридического факта
(состава), упускают из виду отношения, которые их разграничивают. Такой
логический прием, на наш взгляд, недопустим, если ставится задача
прояснить все звенья и опосредования в цепи движения права HYPERLINK \l
“sub_122” *(122) .

Перейдем ко второй проблеме: в чем проявляется регулирующая сила
объективного права (правовых норм) до момента их последующего движения и
что оно собой закрепляет в таком качестве?

Вопрос, в чем проявляются в указанной фазе нормы объективного права,
зависит, главным образом, от понимания природы общих правоотношений и
оснований их возникновения. Ученые, признающие возникновение общих
правоотношений непосредственно из закона, отвечают и на вопрос о том,
что же порождает право. Те, кто связывает возникновение общих
правоотношений с теми или иными юридическими фактами, не допускают тем
самым наличия общих правоотношений на стадии статики норм права
HYPERLINK \l “sub_123” *(123) . Хотелось бы особо остановиться на точке
зрения С.С. Алексеева. По его мнению, первой стадией процесса правового
регулирования является регламентирование общественных отношений,
нуждающихся в правовом опосредовании; вторая стадия – действие
юридических норм, в результате которых возникают или изменяются
субъективные юридические права и обязанности конкретных лиц; третья
охватывает реализацию прав и обязанностей. Далее автор выделяет в
правовом механизме общерегулятивные правоотношения, направленные на
закрепление круга субъектов права и их правового статуса, но не имеющие
“поименной” индивидуализации. То есть речь идет о конкретных,
индивидуализированных связях между неопределенными лицами. Здесь нормы
права в какой-то степени уже реализуются – реально определяется круг
лиц, которые могут быть участниками правоотношений HYPERLINK \l
“sub_124” *(124) .

Как следует из изложенного, автор признает реализацию норм права с
момента их введения в действие в форме общих правоотношений, которые
выражаются в конкретизации непоименованных субъектов, с чем, конечно,
согласиться нельзя.

Нормы права, в которых закрепляется правовой статус еще не
конкретизированных субъектов, являются статичными, как и все остальные,
находящиеся в правовой системе. Одни нормы закрепляют один аспект
регулируемых отношений, другие – иной. Конечно, в силу того, что все
общественные (как и правовые) отношения предполагают их носителей,
законодатель особо выделяет это в своем нормотворчестве и его
результатах. Область правосубъектности важна для права, но это вовсе не
означает, что определяемый абстрактный круг лиц, которые могут обладать
ею, ведет к тому, что норма уже начинает реализовываться.

Для признания начала реализации нормы права необходимо отыскать
юридические факты, которые содержатся в ее структурной части (гипотезе)
как возможность. Такие юридические факты С.С. Алексеев не выявляет из-за
того, что в таком случае будет подточена вся конституция реализации норм
права.

Действие нормативных актов как юридических фактов состоит в порождении,
изменении или прекращении норм, включенных в них. Никакой другой миссии
они не несут, к тому же в ней нет необходимости. Необходимость таких
норм проявляется в другом. Нормы права в статичном состоянии, как и
система права в целом, представляют собой лишь регламентаторы, модели
правового регулирования. Регулируемые общественные отношения получили
свое регламентирование в этих идеальных моделях. Но как модели, так и
регулируемые общественные отношения на этой стадии представляют
самостоятельные явления. Не отрицая того, что нормы права были
предопределены регулируемыми отношениями (призванные в дальнейшем
воздействовать на эти отношения), в своей статике пока еще не производят
такого воздействия.

Когда Ю.К. Толстой, устанавливая стадии воздействия норм права,
исключил из них нормотворческую основу HYPERLINK \l “sub_125” *(125) ,
С.С. Алексеев заявил, что при таком подходе в правовом механизме не
обнаруживается его первая стадия – регламентирование общественных
отношений. По его мнению, при выявлении правового механизма необходимо
учитывать не стадии воздействия, а стадии правового регулирования
HYPERLINK \l “sub_126” *(126) .

Думается, дело здесь не в терминах, а в том, что Ю.К. Толстой правильно
исключил возможность непосредственного воздействия норм объективного
права на регулируемые отношения, в то время как С.С. Алексеев включил
такую возможность, подводя это под понятие “правовое регулирование”.
Однако подлинное различие состоит в том, что С.С. Алексеев в стадию
регламентирования общественных отношений включил и общие правоотношения.
Именно это послужило причиной различий.

Наша позиция основывается на изложенном методологическом подходе,
позволяющем утверждать, что нормативная основа без какого-либо движения
выполняет важную конструктивную миссию – регламентирование общественных
отношений. Эту работу выполняет законодатель. В выработанных им правовых
моделях в абстрактном, “обедненном” виде предстают регулируемые
отношения. Но, чтобы эти абстрактные модели получили возможность
воздействовать на отношения, необходимы новые (и вполне конкретные)
юридические факты, посредством которых возникают правоотношения
определенного вида. Это уже новая стадия движения права, формы которого
не похожи на ту, которая сообщается самим объективным правом.

Проблема перевода регулируемых отношений на “язык права” всегда была
актуальной, но весьма сложной. Она в значительной степени подвержена
воздействию мировоззрения, преобладающего в обществе. Достаточно
привести примеры с гипертрофированием возможности воздействия
материальных условий жизни на идеальные процессы, протекающие в
социалистическом обществе, существенно деформировавшей реальный механизм
правового регулирования. Однако преувеличение возможностей права
(вопреки объективным условиям его формирования и действия) приводит к
тем же последствиям, хотя и по другой причине.

Поиск и установление закономерностей существования и развития
общественных отношений, подлежащих правовому воздействию, предполагают
сосредоточить внимание на всех факторах и условиях, которые
взаимодействуют с такими отношениями. Трудно представить любое
предстоящее регулированию отношение обособленным и изолированным. Его
научное познание предполагает установление всех связей и
опосредствований, в которых оно находится и может находиться.

Законодатель использует это научное знание в нормотворчестве. При
разработке норм права подлежат учету в первую очередь знания о
закономерностях существования и развития регулируемых отношений. Однако
этих данных недостаточно для конструирования нормы права. Появляется
неизбежная необходимость в “искажении” установленных знаний о предмете
регулирования, которое имеет два уровня. Первый касается учета
законодателем общих целей, задач, а также политических, социальных,
этических и иных факторов, накладывающих отпечаток на нормотворческую
мысль законодателя. Второй связан с функциональным назначением права.
Известно, что человеческая деятельность может приобретать
теоретико-познавательную и (или) практически-прикладную форму. Первая
реализует принцип “познания чего-либо”, вторая основывается на принципе
“осуществления чего-либо”.

В нормотворческом процессе и его результатах обнаруживаются оба этих
подхода. В принятых нормах как практически-прикладном результате
познавательный аспект “угасает”.

Несколько иной подход предлагает А.Ф. Черданцев. Он утверждает, что
познавательная и ценностно-ориентационная деятельности, хотя и
взаимосвязаны, но не тождественны: не любое отражение является
познавательным. Познавательная деятельность законодателя призвана
обслуживать ценностно-ориентационную деятельность. Нормы права – не
познавательная, а ценностно-ориентационная категория; нормы права
выполняют прагматическую функцию регулирования общественных отношений
HYPERLINK \l “sub_127” *(127) . По нашему мнению,
ценностно-ориентационную функцию права нельзя рассматривать как его
прагматическую функцию. Первая является областью сознания, хотя и
стремящегося к “наличному бытию”, в то время как вторая реализует
функцию “практического осуществления чего-либо”. В аспекте этого
принципа осуществляется прагматическая функция права.

Анализируя степень обусловленности права фактическими отношениями,
целями, задачами С.С. Алексеев пришел к выводу, что эта обусловленность
не является такой, когда юридические отношения представляют собой лишь
“правовой слепок”, “юридическую фотографию” данных фактических
отношений. Перед нами обусловленность более сложного порядка, близкая по
многим данным (если допустима подобная аналогия) к живым организмам,
способным реагировать на изменчивую среду, приспосабливаясь и
подстраиваясь под ее особенности HYPERLINK \l “sub_128” *(128) .
Оказывается, нормы права должны содержать модели, которые для реализации
функции регулятора фактических отношений должны находиться в
противоречии с такими отношениями. Они призваны, как отмечает А.Ф.
Черданцев, не отражать действительность, а изменять ее в соответствии с
волей и целями законодателя HYPERLINK \l “sub_129” *(129) . В праве,
указывает В.Н. Кудрявцев, под нормой понимают не столько сущее, сколько
должное. Полное совпадение нормы права с фактическим поведением людей
означает не что иное как ее отмирание в связи с ненадобностью HYPERLINK
\l “sub_130” *(130) .

Таким образом, в норме права как регуляторе общественных отношений в
синтезированном, но весьма абстрактном (“в снятом”) виде, содержится
такое “должное”, которое учитывает, во-первых, особенности существующих
фактических отношений; во-вторых, все факторы объективной
действительности (цели, задачи политические, социальные, культурные и
иные), воздействующие на регулируемые отношения; в-третьих,
необходимость развития и движения фактического отношения сообразно своей
нормативной модели. По существу мы имеем дело с реконструированной на
модельном уровне реальной действительностью, и в ходе ее
“развертывания”, “раскодирования” получим должную действительность. Но
это уже не стихийная, естественная общественная среда, а правовая,
целеполагающая.

Глава III. Юридические факты в механизме формирования

и действия правосубъектности

§ 1. Понятие юридического факта как элемента механизма

формирования правосубъектности

По российскому законодательству субъектами права признаются граждане,
организации, Российская Федерация и ее субъекты, муниципальные
образования, другие лица. Признание их таковыми означает, что они
наделены правосубъектностью. Правовая мысль постепенно подходила к
пониманию данного феномена. Вначале правосубъектность связывалась с
исходным правовым положением субъектов какой-либо отдельной отрасли
права. В дальнейшем эта проблема становится межотраслевой, и
правосубъектность исследуется в теории права как одна из фундаментальных
правовых категорий.

Проблема субъекта права, как отмечает А.В. Мицкевич, приобретает
самостоятельное значение только тогда, когда правосубъектность
рассматривается как положение лиц или организаций в общественной системе
в целом, в отличие от их участия в конкретных правовых отношениях
HYPERLINK \l “sub_131” *(131) . Поиск такого общего понятия, которым
можно было бы выразить типичную правовую позицию субъекта во всех
общественных отношениях, оказался непростым. Были предприняты попытки
использовать понятие, закрепляющее отраслевое правовое положение
субъекта, в качестве общего, универсального межотраслевого явления. Так,
С.Н. Братусь отождествлял правосубъектность с правоспособностью
HYPERLINK \l “sub_132” *(132) , и оказалось, что гражданско-правовое
понятие приобрело межотраслевое (общеправовое) значение.

В дальнейшем правосубъектность как общее понятие теории права получила
дополнительное обоснование применительно к гражданам посредством
категории свободы воли как естественной предпосылки признания их
субъектами права HYPERLINK \l “sub_133” *(133) .

По мнению С.С. Алексеева, свобода воли человека является лишь
социальной предпосылкой его правосубъектности. Содержание особых
правовых свойств, благодаря которым субъект становится носителем
юридических прав и обязанностей, составляет сама способность быть
таковым. Конкретизируя эту особенность, автор выделяет ряд признаков:
во-первых, лицо обладает внешней обособленностью и выступает вовне в
виде единого лица (персоны); во-вторых, оно должно быть способно
вырабатывать, выражать и осуществлять персонифицированную волю;
в-третьих, лицо приобретает свойство субъекта права в силу юридических
норм.

Способность (свойство) быть носителем юридических прав и обязанностей и
называется правосубъектностью. Категории “субъект права” и
“правосубъектность” совпадают HYPERLINK \l “sub_134” *(134) . В
дальнейшем автор, исследуя данную проблему, пришел к выводу, что
правосубъектность представляет собой особое субъективное право, входящее
в состав общих правоотношений. Это есть юридическая возможность,
которая, в сущности, должна рассматриваться как субъективное право. Нет
никакого противоречия, отмечает автор, в том, что правосубъектность и
примыкающие к ней конституционные права являются общей предпосылкой
конкретных прав и обязанностей и в то же время представляют собой особые
субъективные права HYPERLINK \l “sub_135” *(135) .

Полагаем, исходной основой, фундаментальной предпосылкой изначального
правообладания является общественный строй, в силу закономерностей
которого те или иные лица признаются субъектами права. Поэтому категория
“субъект права” – юридическое понятие, непосредственно не относящееся ни
к одной отрасли права. Это научная абстракция, в которой закрепляется
сущность права в аспекте потенциальных субъектов – его носителей.

Было бы методологической ошибкой рассматривать понятие “субъект права”,
отождествляя его свойства и признаки с характеристиками субъектов
государственного (конституционного) права.

Попытки сохранить роль конституционных прав в качестве конкретных прав
побуждают ученых рассматривать правосубъектность как субъективное право.
По нашему мнению, ошибка такого подхода состоит в том, что
правосубъектность как изначальную правовую категорию полностью не
выводят за пределы отраслевого, в том числе государственного
(конституционного), права.

“Субъект права” и “правосубъектность” – не тождественные понятия.
Первичной является категория “субъект права”. В обществе субъекты могут
быть носителями различных, в том числе неправовых, связей и отношений.
Чтобы стать субъектом права, они должны обладать правосубъектностью. Как
видно, правосубъектность составляет на предельно абстрактном уровне
содержание исходного, фундаментального межотраслевого понятия “субъект
права”.

Далее необходимо было изучить, что собой представляет и как
определяется правосубъектность в аспекте сущностного содержания понятия
“субъект права вообще”. Таким сущностным содержанием конструируется суть
понятия “субъект права”. “Правосубъектность” есть правовое состояние
лица в обществе, которым констатируется факт признания его субъектом
существующей системы права. Подчеркнем еще раз, это научная абстракция
правовой действительности, закрепляющая единое целое, не сводимое к
правовому положению субъектов в любой отрасли права. В то же время
правосубъектность получает развертывание и обогащение во всех правовых
отраслях, во всей правовой системе России.

При исследовании проблемы правосубъектности используется, как правило,
понятие правового статуса субъектов права. Причем правовой статус
нередко выявляется на уровне отношений “государство – субъект права”, а
также участников конкретных правоотношений. Для данного исследования
представляет интерес взаимосвязь, в которой находятся понятия
“правосубъектность” и “правовой статус”. Ученые-теоретики и
представители отдельных правовых отраслей видят ее по-разному.

По мнению Н.И. Матузова, все то, что законодатель оформляет как
правовое положение личности в обществе, входит в понятие правового
статуса. Туда же он включает правосубъектность HYPERLINK \l “sub_136”
*(136) . Н.В. Витрук в своих исследованиях пришел к выводу, что
правосубъектность в отрыве от правового статуса в целом не существует
HYPERLINK \l “sub_137” *(137) . Имеет место и отождествление
правоспособности с правовым статусом гражданина или организации
HYPERLINK \l “sub_138” *(138) . Б.К. Бегичев, отождествляя
правосубъектность с правовым статусом, включает в последний
правоспособность, дееспособность, конкретные права и обязанности,
предоставляемые каждому гражданину HYPERLINK \l “sub_139” *(139) .

Г.В. Мальцев при определении взаимосвязи правосубъектности и правового
статуса исходит из того, что правосубъектность предполагает наличие у
лица (субъекта права) правового статуса и правоспособности. А правовой
статус включает совокупность прав и обязанностей (правовых
возможностей), которые вместе с правоспособностью создают предпосылки
участия лица в конкретных правоотношениях HYPERLINK \l “sub_140” *(140)
.

В высказываниях Г.В. Мальцева представляется ценным то, что
правосубъектность предполагает наличие у субъекта правового статуса.
Действительно, отражая существенные стороны правового положения субъекта
в обществе, она получает развитие и конкретизацию в правовом статусе.
Правовой статус – первая ступень реализации правосубъектности. Последняя
непосредственно не охватывает совокупность вытекающих из закона прав и
обязанностей и правоспособность. Эту нагрузку берет на себя понятие
“правовой статус субъекта”.

Категория “правовой статус” имеет непосредственную связь с конкретными
отраслями права и, прежде всего, – конституционным правом. Именно на
государственно-правовом уровне прежде всего проявляется
правосубъектность посредством конституционного правового статуса
субъекта права. В то же время сама эта категория имеет примерный набор
основных (исходных) прав и обязанностей, прямо закрепленных законом, а
также прав-возможностей по приобретению обязанностей и права в
конкретных правоотношениях. Описанные выше возможности в литературе
обычно именуют правоспособностью. При уяснении содержания правового
статуса конституционного уровня нельзя использовать категорию
“правоспособность”, которой закрепляются отношения более низкого уровня,
т.е. отношения предмета гражданско-правового регулирования.

Правовозможности конституционного уровня реализуются не только в
гражданском праве посредством правоспособности, но и в других отраслях
права. Содержание правового статуса субъекта, закрепленное в
государственном (конституционном) праве, является одновременно
непосредственной сущностью правового статуса субъекта отраслевого
уровня. На изложенной методологической основе и должен, на наш взгляд,
определяться правовой статус субъектов отраслевого уровня.

Теперь необходимо установить взаимосвязь понятий: “правоспособность”,
“правосубъектность”, “правовой статус”, “компетенция”. По мнению А.В.
Мицкевича, категория “правоспособность” включает некоторые общие права,
непосредственно предоставленные законом каждому субъекту гражданского
права, однако они не лишают правоспособность свойств общей (абстрактной)
предпосылки тех конкретных субъективных гражданских прав и обязанностей,
которые возникают в правоотношениях HYPERLINK \l “sub_141” *(141) .
Позиция Е.А. Флейшиц в оценке понятия правоспособности более радикальна.
Она считает эту категорию только гражданско-правовой и лишь отчасти
имеющей отношение к трудовому праву. Правоспособность не включает в себя
конкретные права, вытекающие непосредственно из закона HYPERLINK \l
“sub_142” *(142) .

По нашему мнению, категории “правосубъектность” и “правоспособность”
соотносятся между собой как общее и единичное. В одном ряду с
правосубъектностью, правовым статусом, правоспособностью, посредством
которых раскрывается правовое положение субъекта, находится и
компетенция организаций. Последняя тесно связана с правоспособностью,
основными правами и обязанностями, включенными в правовой статус, и
самой правосубъектностью. Компетенция также является одной из форм
проявления правосубъектности, но оно обнаруживается непосредственно в
правовом статусе. А если быть последовательным, то надо утверждать, что
указанная реализация касается лишь одного элемента правового статуса –
основных прав и обязанностей, которые определены прямо в законе
HYPERLINK \l “sub_143” *(143) .

Таким образом, по степени конкретизации рассмотренные понятия,
закрепляющие исходное правовое положение субъекта, могут быть
расположены в такой последовательности: субъект права,
правосубъектность, правовой статус, реализуемый через компетенцию и
(или) правоспособность.

“Субъект права”, “правосубъектность”, “правовой статус”,
“правоспособность”, “дееспособность”, “компетенция” закрепляют с
определенной степенью конкретности не только субъект, но и его правовые
возможности. Субъект права признается таковым, если он обладает
правосубъектностью. И наоборот, при наличии указанной правовозможности
ее носитель признается субъектом права. Оказывается, только понятие
“субъект права” “снимает” не только правосубъектность, но и правовой
статус, право-дееспособность, компетенцию. Причем такое “снятие”
понятием “субъект права” правосубъектности осуществляется
непосредственно, в то время как правового статуса, право-дееспособности
– опосредованно, ибо между ними и субъектом права находится понятие
“правосубъектность”. Последняя, как отмечено выше, составляет сущностное
содержание понятия “субъект права”.

Но и правосубъектность в силу своей абстрактности еще полностью не
“отделена” от понятия “субъект права”. Она, с одной стороны, указывает
на то, что есть субъект права, а с другой, – что он становится таковым в
силу наличия правовозможностей. И только понятия “правовой статус”,
“право-дееспособность”, “компетенция” указывают на их самостоятельное
значение по отношению к субъекту права, хотя и выражают его содержание.

Таким образом, субъект права – носитель правовозможностей, а правовой
статус, право-дееспособность, компетенция охватывают и выражают
содержание его правовозможностей.

Когда и на основании каких обстоятельств возникает правосубъектность? В
предыдущей HYPERLINK \l “sub_2000” главе обосновывалась идея, в силу
которой на стадии статики норм права правоотношения любой степени
общности не возникают. Есть лишь нормативные модели, с помощью которых
осуществлено регламентирование общественных отношений. Данный вывод в
полной мере касается правосубъектности, закрепленной в нормах
объективного права и не касающейся конкретного (конкретных) субъекта.
Например, в ГК РФ записано, что участниками отношений, регулируемых
гражданским законодательством, являются граждане и юридические лица. В
этих отношениях могут участвовать также Российская Федерация, ее
субъекты и муниципальные образования (ст. 2, 124 ГК РФ). Здесь же
определены и право-дееспособность этих субъектов права (ст. 17, 21, 49
ГК РФ и др.). Однако в результате только закрепления право- и
дееспособности нормами объективного права никаких правоотношений не
возникает. Для их появления необходимы конкретные юридические факты,
только благодаря которым возможен механизм движения норм объективного
права, обеспечивающий формирование и действие правосубъектности. Для
этого должен возникнуть субъект права. При отсутствии конкретного
субъекта нормативная модель правосубъектности не действует. Но и
реальное лицо не становится субъектом права, если правосубъектность не
“положена” законодателем в нормах объективного права.

ji

j~

j3/4

jN

~

H

2зованными органами государственной власти субъектов Российской
Федерации. Полномочия на государственную регистрацию актов гражданского
состояния являются полномочиями Российской Федерации, которые передаются
органам государственной власти субъектов Федерации (с возможностью
делегирования органам местного самоуправления) (ст. 4 ФЗ “Об актах
гражданского состояния”) HYPERLINK \l “sub_146” *(146) .

Из этого закона следует, что кто бы не проводил регистрацию актов
гражданского состояния, они имеют общефедеральную силу и действуют на
всем правовом пространстве России.

С фактической точки зрения утверждение о том, что акт регистрации как
юридический факт порождает субъекта права, нелогично. Гражданин родился
на основе других закономерностей и причин. Вот почему в приведенном
законе указано лишь на регистрацию актов гражданского состояния,
которыми являются не только рождение, но и заключение, а также
расторжение брака, усыновление (удочерение), установление отцовства,
перемена имени, смерть гражданина (ст. 47 ГК РФ). Тем не менее в
юридическом плане речь должна идти о том, что именно акты регистрации
как волевые акты соответствующих органов порождают, изменяют или
прекращают приведенные состояния HYPERLINK \l “sub_147” *(147) . Нельзя
не заметить, что законодатель в понятие “акт (акты) гражданского
состояния” вкладывает узкий смысл, т.е. лишь как юридический факт. Он не
включает в себя все те последствия, которые такие акты порождают
HYPERLINK \l “sub_148” *(148) .

Признавая регистрацию акта гражданского состояния – рождения гражданина
– в качестве юридического факта, необходимо определиться с тем, что же
он порождает? По общему положению юридические факты порождают, изменяют
или прекращают субъективные права и обязанности. Выше обосновывалось
положение о юридических фактах, которые порождают право (объективное,
субъективное). Что касается акта гражданского состояния – рождения
гражданина (регистрация юридического лица) – складывается впечатление,
что он порождает субъект права, противореча тем самым общей логике
анализа данного правового явления. Здесь обнаруживается удивительное
своеобразие развивающегося правового механизма, которое проявляется в
следующем.

В нормах объективного права определен круг возможных, но не конкретных
(поименованных) его субъектов. Причем в одних случаях законодатель
распространяет нормы на всех субъектов, в других – лишь на определенный
круг (действие норм по кругу лиц). Регистрацией акта гражданского
состояния (регистрация юридического лица, рождение гражданина)
идентифицируется конкретный субъект и одновременно возникают
правоотношения, в которых он выступает. Так что конструкция “юридический
факт порождает правоотношение” не нарушается в силу возникновения
такового фактом регистрации.

Особенностью здесь является одномоментность в выявлении и идентификации
конкретного субъекта и его правовых возможностей. Вначале возникает
субъект, затем своими действиями он создает права, осуществляет их,
несет обязанности. В отношении правосубъектности правовозможность
субъекта и факт ее возникновения совпадают во времени.

Отступление от правила: субъект, а затем его права и действия
обнаруживаются и во взаимодействии норм права и правосубъектности.
Имеется в виду ситуация, при которой нормы права возникают после того,
как субъект права уже существует. Оказывается, что правосубъектность
предшествует в данном случае нормам объективного права. Думается, данное
обстоятельство во многом повлияло на выводы ряда ученых, доказывающих
наличие общих правоотношений уже на стадии принятия (статики)
нормативного акта. “Провоцирующим” аргументом здесь явилось то, что
большинство субъектов в обществе уже существует, в то время как законы
(иные нормативные акты) принимаются, изменяются, отменяются. И каждый
конкретный субъект обладает определенными общими правовыми
возможностями. Тем не менее это не должно приводить в заблуждение и
признавать наличие общих правоотношений в результате непосредственного
действия норм объективного права. Когда существуют нормы, а затем
появляется субъект права, общие правоотношения порождаются данным
юридическим фактом. Иная взаимосвязь складывается между нормами права,
субъектом права и его общими правовыми возможностями в той ситуации,
когда правосубъектность возникает до принятия и начала действия закона,
в котором эта правосубъектность определена. Здесь все эти правовые
средства совпадают.

Нормы права начинают действовать не потому, что они приняты, а потому,
что к этому времени уже есть юридический факт, который приводит в
действие объективное право и порождает общие правовые возможности
конкретного субъекта.

Изложенное позволяет критически отнестись к широкому пониманию
категории “состояние”, когда в нее включают не только юридические факты,
но и последствия, которые они порождают. Так, З.Д. Иванова утверждает,
что правоспособность составляет самостоятельную предпосылку
правоотношения. Одновременно факт ее возникновения может рассматриваться
и как обязательная часть конкретного фактического состава HYPERLINK \l
“sub_149” *(149) .

Правосубъектность, утверждает А.Е. Тарасова, – общая (базовая)
предпосылка возникновения конкретных гражданских прав и обязанностей
HYPERLINK \l “sub_150” *(150) .

Как отмечает О.А. Красавчиков, правосубъектность служит одной из
предпосылок возникновения конкретных гражданских правоотношений, что
отличает ее от субъективного права HYPERLINK \l “sub_151” *(151) .
Одномоментное возникновение субъекта и его правовозможности не дает
основания отождествлять эти самостоятельные элементы механизма правового
регулирования, тем более рассматривать общее правоотношение в аспекте
прежде всего как юридического факта (элемента фактического состава),
порождающего конкретные права и обязанности. Общими правоотношениями
обеспечивается очередной этап движения права, точно так же, как это
имеет место и в отношении возникновения субъекта права.

Другая крайность в оценке правосубъектности состоит в том, что в нее
включаются конкретные гражданские права, что также недопустимо.
Правосубъектность, по мнению А.Е. Тарасовой, – неотъемлемый элемент
личности современного правового общества, так называемый правовой
элемент (аспект), наряду с социальным и физическим. Поэтому так близко
видятся право на жизнь и правосубъектность; они сливаются, совпадают. В
действительности правосубъектность включает в себя право на жизнь
HYPERLINK \l “sub_152” *(152) .

Не имеющие товарного характера, неотчуждаемые и необороноспособные
неимущественные блага более корректно, как полагает В.А. Лапач,
представлять в качестве элементов, формирующих правовой статус субъектов
прав, и их положение в системе действующего гражданского
законодательства. Поэтому более правильно закрепить их в подразд. 2
“Лица”, а не в подразд. 2 “Объекты гражданских прав” разд. 1
действующего ГК РФ HYPERLINK \l “sub_153” *(153) .

Известно, что право в целом (и все его элементы) – явление идеальное, а
поэтому оно всегда представляет собой общественное (государственное,
корпоративное) сознание, связанное с определенными субъектами в
обществе, реализующими его. Но это вовсе не означает, что в понятия
правосубъектности и правового статуса входят любые нематериальные блага.

Движение права возможно только тогда, когда субъект выводит за пределы
своего “я” право в его идеальных формах, как бы противостоит последним,
“отчуждает” их, реализуя тем самым свою правовую сущность. В то же время
каждое звено в цепи движения права получает свое назначение и
обозначение.

Кроме того, если нематериальные блага признать элементом, формирующим
правовой статус, правовое положение субъекта гражданского права,
необходимо будет отказаться от определения содержания правоспособности
как правовозможности и признать наличие в ней конкретных прав, что
недопустимо.

Известно, что благо есть “добро, благополучие” HYPERLINK \l “sub_154”
*(154) . В это понятие включаются все отношения, посредством которых
достигается благополучие человека, личности, гражданина. Особенность
правового нормирования данных отношений состоит, во-первых, в том, что
законодатель признает эти блага как таковые: жизнь, здоровье,
достоинство, честь, доброе имя и т.п. Во-вторых, благами признаются и
права на сами блага (ч. 2 ст. 17, ч. 1 ст. 22 Конституции РФ; ст. 150 ГК
РФ). Как видно, здесь имеют место две группы благ. Одна формирует
условия, при которых обеспечивается нематериальное благополучие
личности, другая – включает отношения по поводу существующих благ в их
статике. В данном аспекте жизнь, честь, достоинство не рассматриваются
как права, а характеризуют самого человека, личность, гражданина, т.е.
представляют собой метаправовые характеристики. Отношения по поводу
предпосылок (условий) формирования и самих первичных неимущественных
благ есть неимущественные отношения собственности. Такое абсолютное
неимущественное право (право собственности) гражданина и есть его
отношение к телесному, духовному, социальному благу и условиям его
формирования как к своим HYPERLINK \l “sub_155” *(155) . Поэтому данную
фундаментальную категорию нельзя рассматривать через призму
правосубъектности, правоспособности или правового статуса субъекта
права.

Содержание общего правоотношения характеризуется неким переходным
состоянием при сравнении с содержанием норм конкретного правоотношения.
Его абстрактность состоит в том, что праву субъекта не противостоит
конкретное обязанное лицо (лица). Его конкретность обеспечивается
“привязкой” к персонифицированному лицу.

§ 2. Общее правоотношение в механизме взаимодействия

норм права и правосубъектности

В механизме правового регулирования стадией движения норм объективного
права является возникновение субъекта права и общих правоотношений.
Появление последних обусловлено превращением возможности объективного
права в действительность благодаря конкретному юридическому факту –
регистрации факта рождения и появлению тем самым субъекта права. Природа
общего правоотношения до сих пор вызывает научный интерес. Связано это с
той важной ролью, которую играют общие правоотношения в механизме
воздействия норм права на регулируемые общественные отношения, а точнее,
той трансформации, которую претерпевают общие правовые модели в
конкретно-общие правоотношения. Характер конкретного правоотношение
получает в связи с наличием у него определенного (поименованного)
управомоченного лица. Однако это правоотношение одновременно является
общим в силу особенностей его содержания.

В научной литературе существует множество оценок общего правоотношения,
его места в правовой цепи взаимосвязей и взаимообусловленностей. Н.И.
Матузов, исследуя общие правоотношения в конституционном толковании,
выделил их следующие особенности:

– они носят общий, а не индивидуальный характер;

– являются постоянными, длящимися;

– опосредуют наиболее значимые общественные отношения (гражданства,
суверенитета и др.);

– выражают общее правовое положение (статус) субъектов;

– являются базовыми для частноотраслевых правоотношений;

– возникают непосредственно из закона HYPERLINK \l “sub_156” *(156) .

Из этого следует, что общие конституционные правоотношения не имеют
юридических фактов, их порождающих, а также не обнаруживают в себе и
конкретных (поименованных) носителей. Трудно представить себе
правоотношение без таких элементов, какой бы уровень абстракции не
применить.

Е.Н. Горюнова развивает идею о системе конституционных правоотношений,
которая, по ее мнению, характеризуется тем, что:

– правоотношения базируются на юридических фактах;

– правоотношения не равнозначны, делятся на классы. К первому из них
относятся отношения конституционного строя;

– при возникновении всех иных конституционных правоотношений
правоотношения первого класса (одни или в сложном составе юридических
фактов) являются юридическими фактами всех иных конституционных
правоотношений;

– конституционные правоотношения, отличаясь верховенством и динамизмом,
дуалистичны по своей правовой природе; с одной стороны, нормы права со
своими юридическими фактами – непосредственные регуляторы общественных
отношений (конституции прямого действия), с другой, – они опосредуют
отношения, устанавливая или регулируя их через систему отраслевых
правоотношений;

– в качестве юридических фактов одно конституционное правоотношение
предопределяет массу отраслевых и межотраслевых правоотношений
(правоотношения гражданства, конституционный статус личности и др.)
HYPERLINK \l “sub_157” *(157) .

Положительным в суждениях автора является то, что правоотношения
конституционного уровня могут возникнуть лишь при наличии юридических
фактов. Однако в этой концепции не просматривается конкретный субъектный
состав такого рода правоотношений. Правоотношения без поименованного
состава не могут существовать. Логика проста: если нет носителя прав и
обязанностей любого уровня общности, значит, такие права и обязанности
пребывают в статусе потенциальных правовозможностей в “лоне” норм
объективного права.

Автор допускает, что одно конституционное правоотношение в качестве
юридического факта порождает массу отраслевых и межотраслевых
правоотношений (гражданство, конституционный статус личности и др.).

По нашему мнению, подобное совмещение возможностей правоотношения не
укладывается в их функциональное предназначение в механизме правового
регулирования. Правоотношение уже обозначает само себя. Выйти за эти
пределы оно не может. Более того, в так называемых юридических составах
оно, на наш взгляд, непосредственно не порождает новые правовые
последствия, а потому и не является их структурным элементом.

Видимо, положение складывается таким образом, что без конкретных
субъектов и юридических фактов никаких общих конституционных (и
отраслевых) правоотношений не возникает. Имеет место структуризированная
система объективного права, взаимосвязь и взаимообусловленность в
которой обеспечивается вне всяких правоотношений. Последние на этом
уровне не могут возникнуть; к тому же в них нет необходимости.

В этой связи интерес представляют правоотношения конституционного и
других отраслевых уровней в плане взаимосвязи и взаимодействия,
порожденные конкретными юридическими фактами и имеющие поименованных
субъектов. Первое, что обращает на себя внимание, – это, как правило,
одновременность их возникновения. В п. 2 ст. 17 Конституции РФ записано,
что основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому
от рождения. В п. 2 ст. 17 ГК РФ указано, что правоспособность
гражданина возникает в момент его рождения и прекращается со смертью.
Аналогичное положение складывается и в других отраслях права при
сопоставлении их с нормами Конституции РФ. Оказывается, с момента
рождения гражданина начинают действовать общие конституционные и (в
нашем примере) гражданские правоотношения, и вопрос состоит в том, чтобы
установить характер их взаимодействия.

Предстают они не в виде “слоеного пирога” (как иногда пытаются их
представить), а как конституционная сущность и отраслевое их содержание.
Содержание конституционного правоотношения составляет сущность
отраслевого. Она получает в отраслевом правоотношении содержательное
обогащение. Таким образом, общее правоотношение предстает органически
целостным, имеющим конституционный и отраслевой элементы. Их взаимосвязь
в плане предопределенности строго субординирована. И когда мы
рассматриваем только общее конституционное или отдельное отраслевое
правоотношение, происходит разделение органической целостности общего
правоотношения. Такой прием допустим, однако в сознании исследователя
должно присутствовать представление о подлинной целостности данного
правового явления. Сказанное не относится к общим конституционным
правоотношениям, которые, как правило, возникают, изменяются и
прекращаются на конституционном уровне (например, правоотношения с
участием непосредственно народа как носителя суверенитета и
единственного источника власти в России).

Между какими субъектами складываются общие правоотношения?

Анализируя субъектный состав общих правоотношений конституционного
уровня, Л.А. Морозова указывает, что этот состав отличается
универсальностью, широтой охвата, всеобщностью. В общих правоотношениях
практически могут выступать любые субъекты, на которых распространяются
конституционные принципы и нормы HYPERLINK \l “sub_158” *(158) .

Если учесть, что общее правоотношение этого уровня реализуется и в
других отраслевых проявлениях, можно прийти к выводу: при определении
конкретно-отраслевой правосубъектности всегда существует связь между ее
носителем и государством. Но этого мало для выполнения
правосубъектностью своего предназначения. Она должна указывать и на
возможные связи субъекта со всяким и каждым.

Правосубъектность, отмечает О.А. Красавчиков, можно понимать как
взаимосвязь лица и общества по поводу будущих отношений первого со всеми
третьими лицами – субъектами гражданского права HYPERLINK \l “sub_159”
*(159) .

Как видно, имеет место сложно-структурная связь субъекта, обладающего
правосубъектностью, с государством и одновременно наделяемого
определенными правовыми возможностями для установления взаимоотношений с
третьими лицами. Данное правоотношение является обще-конкретным по той
причине, что в нем есть конкретные элементы: субъектный состав в аспекте
“правосубъектное лицо – государство” и присутствие определенных (хотя и
сущностных) прав и обязанностей. В некоторой степени конкретизированы и
правовые возможности данного правосубъектного лица в потенциальных
взаимосвязях с третьими лицами. Но это правоотношение является общим в
силу неопределенности (непоименованности) третьих лиц, а также весьма
общих правовых возможностей правосубъектного лица. Таким образом,
содержание правосубъектности включает не только правовозможности и
обязанности его носителя в отношениях с государством, но и его
правоотношения с третьими лицами. Последние правовозможности более
конкретны в сравнении с правовозможностями в отношениях с государством и
более абстрактны при сопоставлении с правами и обязанностями в
конкретных правоотношениях.

При определении содержания отраслевой правосубъектности подключаются во
взаимосвязи категории “компетенция” и “правоспособность”. В тех отраслях
права, где преобладает товарно-имущественная свобода субъектов, основную
нагрузку “берет” на себя “правоспособность”. Там же, где доминируют
управленческие (регулятивные) отношения, эту роль выполняет категория
“компетенция”. Однако в обоих случаях имеются оба элемента
правосубъектности, что и проявляется в законодательстве (юридическая
личность субъекта и его регулятивные ограничители).

В то же время при определении содержания правосубъектности
обнаруживается целый спектр подходов. Что же составляет ее содержание?
По мнению О.А. Красавчикова, на уровне правосубъектности правовой связи
между субъектами гражданского права еще нет. У них есть лишь юридическая
способность к участию в гражданских правоотношениях. Правосубъектность –
лишь один из аспектов качества лица, система его стабильных юридических
свойств (способностей) HYPERLINK \l “sub_160” *(160) . А.В. Венедиктов
отмечает, что государство наделяет лицо правоспособностью, т.е.
способностью иметь права и обязанности HYPERLINK \l “sub_161” *(161) .

Анализируя содержание гражданской правосубъектности В.Ф. Яковлев
рассматривает ее в структуре общерегулятивного правоотношения,
обладающего следующими свойствами:

– так называемым пассивным типом;

– центр тяжести находится не в обязанностях всякого и каждого не
препятствовать носителю правосубъектности, а в правовых возможностях
последнего;

– проявляется как способность к обладанию субъективными правами и
обязанностями;

– включает в себя правовую свободу лица в осуществлении самой
правосубъектности;

– означает способность устанавливать, изменять, прекращать свои права и
обязанности;

– обеспечивает юридическое равенство субъектов гражданского права
HYPERLINK \l “sub_162” *(162) .

В приведенных суждениях автора ценным является рассмотрение гражданской
правосубъектности в контексте общерегулятивного правоотношения, что само
по себе “подтачивает” взгляд на правоспособность как на качество,
свойство, состояние субъекта права. Более того, сам автор утверждает,
что в гражданском праве рассматривать правоспособность как способность
субъекта к правообладанию можно лишь условно. Более справедливо
применительно к гражданскому праву рассматривать ее в качестве особого
субъективного права HYPERLINK \l “sub_163” *(163) .

Оценка содержания правосубъектности посредством категории “субъективное
право” вытекает из тех методологических основ, на которых построен весь
механизм правового регулирования и его элементы в отдельности. Ему не
свойственны такие понятия как способность, свойство, качество и т.п.,
так как они ничего в нем не проясняют и не формируют его “шаги”. В
содержательном плане правосубъектность, правоспособность, правовой
статус, компетенция включают права, обязанности с тем или иным уровнем
конкретности. Ведь они, так или иначе, устанавливают меру возможного
поведения управомоченного лица и меру должного поведения обязанного
(обязанных) лица. А разве не по такой правовой модели определяется
содержание права и обязанности в конкретном правоотношении?

Как видно, содержание правосубъектности составляют правовозможности и
долженствования ее носителя.

Как и конкретные права и обязанности, они возникают на основании
определенных юридических фактов, о чем уже было сказано выше.

Было бы неверным полагать, что общие правоотношения реализуются только
в механизме действия конкретных правоотношений. Это уже другой уровень
движения права. Общее правоотношение в силу его смысла и значения
реализуется самим фактом его существования. Постоянное предоставление и
существование правовозможностей правосубъектного лица – таково его
предназначение. Как только это лицо, используя возможности, заключенные
в содержании правосубъектности, совершает определенные действия
(наследует, отчуждает имущество и т.д.), оно вступает в область
конкретных правовых связей и правоотношений, имеющих свои закономерности
и особенности.

Конечно, в данном случае можно говорить о реализации правосубъектности.
В равной мере можно утверждать и о реализации норм права. Однако
непосредственно речь должна все же идти не только об этом, но и о
возникновении новых правовых форм с конкретным содержанием, в которых
она “угасает”. Правосубъектность реализуется в “другом” (не “своем”).
“Виной” тому являются юридические факты, которые, собственно, и
превращают ее в “другое”. Без новых и конкретных юридических фактов
правовозможности не смогут трансформироваться в конкретные
правоотношения с точно определенными правами и обязанностями.

Как видно, здесь обнаруживается непрерывность и постепенность движения
элементов механизма правового регулирования. С одной стороны,
реализуются правовозможности правосубъектного лица путем совершения
конкретных юридических действий, направленных на установление, изменение
или прекращение конкретных правоотношений. С другой стороны, эти же
действия следует рассматривать в качестве формирующих конкретный
юридический факт. Именно последнее их значение сущностно и определяющее,
так как оно порождает новые права и обязанности, в то время как
правовозможности правосубъектного уровня “угасают”. Важно учитывать не
только то, что правовозможности по сути и содержанию носят еще
нормативный характер и только лишь “привязаны” к конкретному субъекту,
но и взаимодействие норм о правосубъектности с другими нормами и
юридическими фактами, порождающими конкретное правоотношение.

Глава IV. Юридические факты в механизме реализации

норм права и правосубъектности

§ 1. Понятие юридического факта в механизме

реализации норм права и правосубъектности

Возникновение конкретного правоотношения означает качественно новый
этап в развитии механизма правового регулирования общественных
отношений. В возникновении данного этапа и “разворачивании” системы
правовых связей и опосредований определяющая роль принадлежит
юридическим фактам. Причем “нагрузка” на последние увеличивается, а их
роль усложняется. Все предыдущие “шаги” права в том или ином виде
учитываются при формировании и действии конкретного правоотношения.
Особое место здесь отводится нормам права и моделям, определяющим
содержание правосубъектности. Последние, как известно, находятся в
переходном состоянии (“нормативно-индивидуальная модель”), так как
возможность поведения продиктована законом, но в то же время уже
получила “привязку” к конкретному субъекту. Именно эти модели получают
дальнейшее развитие, трансформацию непосредственно в юридические факты;
в правоотношении это происходит опосредовано.

Все, что предусмотрено нормами права и правосубъектностью, не может
реализоваться в конкретном правоотношении, минуя юридические факты. И
это справедливо при любых моделях правового регулирования – императивных
или диспозитивных. Не имеет значения то обстоятельство, что на стадии
юридического факта не происходит дополнительного моделирования
регулируемых отношений (“поднормативное регулирование”), так как модель
конкретного правоотношения и нормативные модели – качественно разные
уровни права. Перенесенная в конкретное правоотношение нормативная
модель – это уже трансформированная модель, имеющая иной статус. В
противном случае пришлось бы признавать формально-техническую роль
юридических фактов. Однако это не так. Юридические факты, в том числе
здесь, предстают сущностной стороной в движении права от одной ступени к
другой.

По общему положению, посредством юридических фактов реализуются
нормативные модели и правосубъектность в той части, в какой они
задействованы в данной правовой цепи. Но этим фактом они не изменяются
ни в объеме, ни в содержании, так как это общая мера возможного
поведения, рассчитанная на постоянное действие. Соотношение содержания
правовой модели и правосубъектности таково, что последняя дает
представление о “диапазоне” правовых возможностей правосубъектного лица,
в то время как нормативная модель позволяет с той или иной степенью
конкретности определить поведение применительно к определенной области
жизнедеятельности. В этом смысле конкретизация моделей поведения
проходит по линии “норма права – правосубъектность – юридический факт –
мера поведения в отдельном индивидуализированном правоотношении”.

“Нагрузка” юридических фактов в цепи объективно-субъективных правовых
связей разнопланова в силу того, что они своим действием как бы
“прерывают” один этап движения права и порождают новый, хотя такое
прерывание “удерживается” и дальше, но только в “снятом” виде.

Всякий новый этап получает не только самостоятельное обозначение, но и
сущностную характеристику. В равной мере это относится и к оценке
юридических фактов.

При сущностной характеристике юридических фактов, порождающих
конкретное правоотношение, необходимо принимать во внимание их общие
(родовые) признаки и черты, а также особенности, которые позволяют им
представлять самостоятельное звено правового механизма. Общие признаки
будут одинаковыми для юридических фактов, порождающих или прекращающих
нормы права, правосубъектность, а также конкретное правоотношение. К ним
относятся:

– волевой характер (волевые акты);

– правовой характер (правовые акты), закрепленность в нормах
объективного права;

– свойство порождать, изменять или прекращать сущность того или иного
(объективного, субъективного) права;

– принадлежность к самому существенному элементу механизма правового
регулирования;

– выполняют функции “трансформатора” объективного или субъективного
права из одного состояния в другое.

Но юридические факты, относящиеся к конкретному правоотношению, также
имеют свой сущностный (видовой) признак: он указывает на порождающие,
изменяющие или прекращающие возможности его в отношении прав и
обязанностей в конкретных правоотношениях.

В последнее время в научной литературе при исследовании конкретного
правоотношения и юридических фактов, порождающих его, упоминается
категория “состояние”. По утверждению Л.А. Чеговадзе, вид правового
состояния сторон в правоотношении зависит от материального содержания
гражданского правоотношения и процесса его реализации, т.е. тех
фактических условий, которым законодатель придает значение юридических
фактов. Поэтому условия установления субъективных гражданских прав и
возникновения юридических обязанностей следует рассматривать как условия
становления правового состояния субъектов в пределах правоотношения в
качестве стороны правомочной либо обязанной HYPERLINK \l “sub_164”
*(164) . На наш взгляд, категория “условия становления состояния” как
само состояние принадлежности, означающее, по мнению Л.А. Чеговадзе,
“связанность участников правоотношения наличием правомочий и
долженствований” HYPERLINK \l “sub_165” *(165) не проясняет сути и
назначения юридических фактов и порожденных ими прав и долженствований.
Если условия установления субъективных прав означают одновременно и
условия становления состояния, в чем тогда их принципиальное различие?
Если состояние принадлежности означает связанность участников
правоотношения наличием правомочий и долженствований, тогда в чем его
отличие от права и обязанности как меры возможного и должного поведения?

Кроме того, понятие “условия”, рассматриваемое в качестве юридического
факта, не конкретизирует последний. Ведь оно может применяться в разных
значениях. Юридические факты в свою очередь, – это непосредственные
волевые акты, предусмотренные (или допускаемые) нормами права,
порождающие, изменяющие или прекращающие конкретные правоотношения
(права и обязанности). Степень конкретности таких правоотношений, как и
юридических фактов, их порождающих, может быть различной в связи с
возможностью динамики теперь уже самих правоотношений и тех прав и
обязанностей, которые составляют их содержание. Тем не менее во всех
этих случаях речь идет о персонифицированных субъектах и приобретаемых
ими определенных правах и обязанностях.

Исходя из предложенного нами определения юридических фактов данного
уровня механизма правового регулирования, становится ясно, что именно
они выступают сущностью будущих правовых связей субъектов
(порождающихся, изменяющихся, прекращающихся). В этом плане сложившееся
представление о юридических фактах как фактах реальной действительности,
с которыми нормы права связывают наступление юридических последствий
(т.е. возникновение, изменение гражданских правоотношений) HYPERLINK \l
“sub_166” *(166) , не дает представления об их подлинном назначении и
роли в правовом регулировании.

Действительно, в чем выражается связь норм права и правоотношений
посредством юридических фактов и как она протекает? Широко представлены
юридические факты посредством понятия “обстоятельства реальной
действительности”. Как известно, они могут быть только волевыми актами,
как и все остальные элементы права и его механизма. Кроме того, они не
выступают связующим звеном между нормами права и наступающими правовыми
последствиями. Юридические факты, трансформируя “энергию”
правосубъектности и норм объективного права, порождают, изменяют или
прекращают конкретные правоотношения (права и обязанности).

§ 2. Юридические факты и порождаемые ими правоотношения

В научной литературе правоотношение исследовано всесторонне, в том
числе во взаимосвязи с экономическими, имущественными отношениями,
отношениями собственности, власти. Однако в современных условиях, когда
происходит формирование в России гражданского общества и правового
государства, возникает необходимость в переосмыслении не только
назначения права в целом, но и правоотношения как центрального звена
механизма правового регулирования HYPERLINK \l “sub_167” *(167) .

Правоотношение является одной из ступеней конкретизации понятия права.
Оно привлекается, когда необходимо показать как общественные отношения
регулируются нормами права. Неслучайно в научной литературе преобладает
суждение о правоотношении как общественном отношении, урегулированном
нормами права. “Правда, исторически, – как отмечает С.Ф. Кечекьян, –
право первоначально появляется как система правоотношений, как
совокупность прав и обязанностей, в которых выражена норма права. Норма
права первоначально не отделена от прав и обязанностей отдельных лиц, не
закреплена в каком-либо отдельном акте государства” HYPERLINK \l
“sub_168” *(168) .

С развитием общества эмпирически конкретные правоотношения приобретают
форму всеобщего, т.е. закона. Указанная закономерность подтверждается не
только в континентальной правовой семье, но и в системе общего права,
где прецедент играет доминирующую роль в механизме правового
регулирования. Последний предстает своеобразной общей мерой поведения. В
системе английского права прецедент играет значительную роль. Норма
права возникает из конкретного судебного решения. Причем выводы суда,
становящиеся прецедентом, создают обязанность нижестоящих судов
следовать позиции данного суда, но не обязательны для вышестоящего суда.
Решения Судебного комитета Палаты лордов обязательны для всех судов
(кроме нее самой) HYPERLINK \l “sub_169” *(169) . Некоторые особенности
применения прецедента имеются в США, где в силу дуализма федеральной
судебной системы и 50 судебных систем отдельных штатов сложились
специальные правила применения прецедентов HYPERLINK \l “sub_170”
*(170) .

Так, в 1928 г. жительница Глазго Мэй Донахью обнаружила в бутылке пива
полуразложившуюся улитку, ставшую причиной ее заболевания. Иск Донахью к
хозяину кафе, не был удовлетворен. Суд решил, что поскольку бутылка была
из темного стекла и в таком виде получена с завода, продавец не должен
нести ответственность. В иске к заводу о возмещении вреда также было
отказано, ввиду того, что покупатель не находилась непосредственно в
договорных отношениях с заводом-изготовителем. Таким образом,
действующее общее право не давало в этом случае средств защиты. Дойдя с
жалобами до Палаты лордов заявительница не только получила 200 фунтов
стерлингов, но и добилась создания нового прецедента. Отныне
производитель стал нести гражданско-правовую ответственность за
ненадлежащее качество товара, если на последующих стадиях качество
товара невозможно проконтролировать. Таким образом, в общем праве
появилась новая норма.

В российской правовой науке существование прецедента как источника
права в целом отрицается. Так, И.А. Иванников указывает: “Судебный
прецедент в России не применяется, а административный – отсутствует.
Примером судебных постановлений иногда считают постановления Верховного
Суда РФ, Конституционного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ. Однако
фактически это не прецеденты, а разъяснения действующего
законодательства” HYPERLINK \l “sub_171” *(171) .

Представляется, что в российской правовой системе уже сделан первый шаг
к расширению круга источников права и признанию прецедента. Так, после
вступления в силу для России Конвенции о защите прав человека и основных
свобод от 4 ноября 1950 г. HYPERLINK \l “sub_172” *(172) Россия
признала обязательной юрисдикцию Европейского суда по правам человека.
Указанный суд при толковании и применении норм Конвенции исходит из
прецедентного значения своих решений. Таким образом, решение по
конкретному спору между гражданином определенной страны и государством
связывает не только участников данного спора, но и является моделью
поведения для других государств – участников Конвенции. Так, решение
ЕСПЧ по делу “Брумареску против Румынии” от 28 октября 1999 г. повлекло
необходимость существенного реформирования процессуального
законодательства России в части надзорного производства. В постановлении
по делу “Праведная против России” от 18 ноября 2004 г. Европейский суд
прямо сослался на свое предыдущее решение по делу Брумареску,
сформировав норму права о принципе правовой определенности HYPERLINK \l
“sub_173” *(173) .

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 “О
применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм
международного права и международных договоров Российской Федерации”
HYPERLINK \l “sub_174” *(174) в п. 11 указывается на обязательность
постановлений ЕСПЧ в отношении Российской Федерации, принятых
окончательно, для всех органов государственной власти страны, в том
числе судов. Таким образом, обойден вопрос насколько обязательными для
России являются постановления ЕСПЧ, принятые против других государств. С
учетом практики Европейского Суда представляется, что отрицание
обязательности следования правовой позиции, сформулированной ЕСПЧ по
делу против другого государства, неизбежно приведет к тому, что
государство проиграет дело в Суде, так как ЕСПЧ будет следовать своим
правовым позициям.

Возможно, поэтому в более позднем по времени постановлении Пленума ВСРФ
от 19 декабря 2003 г. N 23 “О судебном решении” HYPERLINK \l “sub_175”
*(175) Суд уже не проводил разграничения, дав более мягкое по форме
указание о том, что судам следует учитывать при вынесении решения и
постановления Европейского Суда по правам человека, в которых дано
толкование положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод,
подлежащих применению в данном деле. Таким образом, российские суды
ориентированы на применение любых, относящихся к предмету спора,
постановлений ЕСПЧ, независимо от того, против каких государств они
вынесены.

Во внутреннем российском праве также наблюдаются изменения. Новые
Гражданский процессуальный HYPERLINK \l “sub_176” *(176) (далее – ГПК
РФ) и Арбитражный процессуальный кодексы HYPERLINK \l “sub_177” *(177)
(далее – АПК РФ) 2002 г. в качестве основания к отмене судебных актов в
порядке надзора предусматривают ранее отсутствовавшее обстоятельство:
нарушение единства судебной практики (ст. 304 АПК РФ, ч. 3 ст. 377, ст.
389 ГПК РФ) HYPERLINK \l “sub_178” *(178) . Как справедливо отметила
М.А. Фокина: “Единство судебной практики может быть достигнуто в том
случае, если толкование норм права, даваемое высшими судебными органами,
будет носить императивный характер” HYPERLINK \l “sub_179” *(179) .

Кроме того, при рассмотрении дел, возникающих из публичных
правоотношений, действующее процессуальное законодательство содержит
положения, которые можно рассматривать как ведущие к созданию
прецедента. ВС РФ по делам, возникающим из публичных правоотношений,
стал ссылаться на правовые позиции, ранее выраженные в его решении по
другому делу HYPERLINK \l “sub_180” *(180) .

Полагаем, что появление в российской правовой системе отдельных явлений
в качестве судебного прецедента не способно поколебать ее принадлежности
к континентальному праву, поскольку Конституция РФ и законы по-прежнему
будут занимать доминирующее положение, а судебный прецедент будет всегда
носить производный (вспомогательный) характер HYPERLINK \l “sub_181”
*(181) .

Положение о том, что норма права в ходе регулирования конкретных связей
приобретает форму правоотношения, носит весьма абстрактный характер, не
позволяющий выяснить всю глубину изменений, происходящих в праве и
фактических отношениях, подвергающихся правовому воздействию.

При анализе логики и механизма регулирования общественных отношений
место и роль правоотношений учеными определяются по-разному. Существует
мнение, что правоотношение как средство регулирования общественных
отношений следует объединить с нормой и включить в определение права
HYPERLINK \l “sub_182” *(182) . Признание за правоотношениями статуса
права Имре Сабо обосновывает тем, что “понятие права есть не что иное,
как статическое выражение общих абстрактных динамических правоотношений”
HYPERLINK \l “sub_183” *(183) . В понятие юридического права следует
включать как юридические нормы, так и правовые отношения, которые
составляют его необходимый, а иногда исходный элемент HYPERLINK \l
“sub_184” *(184) .

Нормы права нельзя, на наш взгляд, отождествлять с правоотношениями под
общим определением права. Ведь это разнокачественные правовые явления. В
нормах права закреплена воля государства, а в ряде случаев – в сочетании
с волей других публичных образований. В правоотношении, в свою очередь,
имеет место единство государственной (публичной) и индивидуальной воли.
Если право выражается через статические абстрактные правоотношения,
последние необходимо интегрировать до уровня единого целого, что будет
означать диалектическое “снятие” отдельных правоотношений и появление
только системы норм права.

В научной литературе высказано суждение о том, что правоотношение не
тождественно норме права и не сливается с фактическим отношением, а
предстает связующим звеном между ними HYPERLINK \l “sub_185” *(185) .
Достоинство этого направления в том, что его автор, во-первых, не
объединяет нормы права и правоотношения, во-вторых, не отождествляет
фактическое отношение с правоотношением. Однако обнаруживаются
недостатки и в этом подходе. Прослеживается в нем некая механическая
совокупность элементов, между которыми трудно обнаружить реальную
взаимосвязь.

Для преодоления этих недостатков была предпринята попытка включить в
определение правоотношения реальное поведение. Правоотношение в целом,
как отмечает Р.О. Халфина, не может быть отнесено к области права.
Отделение правовой формы от реального содержания не выражает реальных
связей HYPERLINK \l “sub_186” *(186) .

Автор, преодолевая недостатки прежних концепций, невольно привносит
свои трудно разрешимые проблемы при оценке правоотношения. Включение в
понятие правоотношения содержание фактического отношения размывает грани
между правовыми и неправовыми явлениями. Задача заключается в том,
чтобы, с одной стороны, развести все компоненты механизма правового
регулирования и указать на их сущностные особенности, а с другой –
проследить их взаимодействие между собой, а также регулируемым
отношением.

С этой целью была выдвинута идея “удвоения” правоотношения и разделения
его на “правоотношение – модель” и “правоотношение – отношение”. Первая
конструкция является средством регулирования поведения (индивидуальным
регулятором), а вторая выступает результатом юридического регулирования,
к которому стремится законодатель.

“Правоотношение – отношение” не является чисто юридическим понятием,
выступая экономическим, политическим либо идеологическим общественным
отношением, которое оформилось под регулирующим влиянием права HYPERLINK
\l “sub_187” *(187) . Выделение понятия “правоотношение – модель”
заслуживает внимания. Оно позволяет искать правовые переходы от
нормативной модели до фактического поведения и фактического отношения в
целом, развивающегося в правовом поле. В то же время остается неясной
конструкция “правоотношение – отношение”. Если это правовое и
одновременно фактическое отношение, как оно взаимосвязано с
“правоотношением – моделью”? Какой юридический “довесок” оно имеет в
условиях, когда его содержанием является не юридическое, а
экономическое, политическое либо идеологическое отношение? На эти
вопросы ответа здесь нет.

В последнее время в исследованиях отраслевого характера предпринята
попытка представить правоотношение, которое с содержательной стороны
лишается правовых характеристик.

Гражданское правоотношение, как отмечает Н.Д. Егоров, представляет
собой диалектическое единство экономического содержания и правовой
формы. Форма имущественного правоотношения (субъективные права и
обязанности) находится в области правовой надстройки, а его содержание
(взаимодействие участников) – в сфере экономического базиса HYPERLINK \l
“sub_188” *(188) . По нашему мнению, нельзя определить содержание
правоотношения через фактическое взаимодействие его субъектов, так как
оно относится к правовым явлениям. Кроме того, взаимодействие участников
правоотношения есть не что иное, как реализация индивидуальной правовой
модели (субъективные права и обязанности), которая является его
собственно юридическим содержанием.

Идея включения в понятие правоотношения фактических отношений
обосновывается учеными и в работах последних лет.

Так, Л.А. Чеговадзе пишет, что с юридической (формальной) точки зрения
гражданское правоотношение однотипно и представляет собой конструкцию
элементов, опосредующих фактические возможности людей и их организаций.
И лишь материальное содержание правоотношений, а именно условия
реального поведения его участников, коренным образом отличаются
HYPERLINK \l “sub_189” *(189) . Автор доказывает, что правоотношения
имеют два содержания: материальное (совокупность установленных законом
либо согласованных сторонами условий поведения участников общественного
отношения) и юридическое (права и обязанности сторон, сформулированные
на определенных условиях).

Условия – это обстоятельства, наступление которых влечет динамику
правоотношения HYPERLINK \l “sub_190” *(190) . Трудно согласиться с
такой оценкой понятия правоотношения.

Во-первых, почему условия реального поведения автор рассматривает в
качестве материального содержания правоотношения? Он сам признает их в
качестве обстоятельств, обеспечивающих динамику правоотношения. Согласно
правовой доктрине они должны быть признаны юридическими фактами. А если
это так, такие юридические факты предшествуют правоотношению, более
того, порождают, изменяют или прекращают его. Поэтому они не могут
составлять материальное содержание правоотношения.

Во-вторых, автор считает, что правоотношение опосредует фактические
возможности людей. В чем тогда отличие этих фактических возможностей от
материального содержания правоотношения, обозначенного автором в
качестве условия реального поведения?

В-третьих, если условия поведения не являются юридическим содержанием
правоотношения, как оно сможет обеспечить динамику самому
правоотношению?

Правоотношение, будучи явлением только юридическим, не содержит
материального, фактического, иных элементов. При установлении
взаимосвязи между нормой права, правоотношением и фактическим отношением
следует, на наш взгляд, исходить из того, что правоотношение является не
связующим звеном между нормой права и фактическим поведением, а
результатом взаимодействия норм и общественных отношений. Результат этот
не есть норма, как и фактическое отношение, а только правовой вид
(форма) общественного отношения, который оно приобретает при воздействии
на него норм объективного права. Данное правоотношение имеет свою
правовую форму и содержание, не тождественное содержанию фактического
отношения. В правоотношении обнаруживается “сплав” государственной
(социальной) и, как правило, индивидуальной воли, позволяющей ему
предопределить развитие конкретного фактического отношения. Как
справедливо отмечал В.М. Горшенев, результат правового воздействия
нельзя сводить только к установлению правоотношений. Правоотношение есть
лишь форма, способ достижения правового эффекта, а не сам эффект
HYPERLINK \l “sub_191” *(191) .

Таким образом, родовое понятие правоотношения можно определить как
правовой вид (форму) общественных отношений, который они приобретают при
урегулировании нормами права, где участники наделяются правами и
обязанностями. На этом уровне абстрагирования понятие правоотношения
должно давать представление о том, что оно:

а) не совпадает с исходным понятием права, а является одной из ступеней
его реализации;

б) не совпадает с регулируемым фактическим отношением, так как
последнее в правоотношении имеет вид нераскрытой правовой модели;

в) предстает результатом воздействия норм объективного права на
определенную сферу общественной жизни и как непосредственное средство ее
нормирования – регулирования.

Понимание природы правоотношения как и юридического факта, порождающего
его, во многом обеспечивается благодаря установлению их соотношения. Оно
может быть рассмотрено на методологическом и функциональном уровнях.

Методологический аспект предполагает строго следовать принципу: “ничто
правовое из неправового не возникает”. Речь идет о том, что признавая
юридические факты явлениями права (правовыми явлениями) нельзя отступать
от этого исходного положения при выяснении и оценке тех правовых
отношений (последствий), которые они порождают. При такой логике нельзя
вводить в правоотношение фактические, экономические, материальные и иные
элементы и связи. Допустив это, мы нарушаем исходные посылки, на которых
строится система правового регулирования, действие ее механизмов. В
конце концов, здесь действуют и требования формальной логики.

Важно отметить, что только правовые связи должны присутствовать во всех
звеньях, элементах правоотношения: субъектах, содержании, объекте.

Однако это вовсе не означает отторжения от правоотношения регулируемых
общественных отношений. Задача как раз состоит в том, чтобы проследить
пути, механизмы “сцепления” регулирующей (правоотношения) и регулируемой
(фактические отношения) систем. В решающей степени эта цель достигается
посредством установления взаимодействия юридических фактов и
правоотношений на функциональном уровне.

Такое взаимодействие не носит одномоментный характер. По общему
положению, возникшее правоотношение не остается неизменным до времени
достижения цели его участников. Посредством новых юридических фактов оно
получает дальнейшую конкретизацию, оставаясь при этом правовой моделью
поведения. “Нагрузка” юридических фактов в механизме становления и
развития правоотношения неодинакова. Ее объем зависит от степени
определенности нормативной модели и характера юридического факта. Здесь
по степени важности на первое место претендуют договорные юридические
факты, посредством которых создаются поднормативные модели субъектов
правоотношения. По существу, в этом случае образуются два модельных
уровня: нормативный и договорной, между которыми должно быть установлено
синхронное взаимодействие. В отдельных случаях в законе прямо
указывается, в каких случаях действует не нормативная, а договорная
модель. Так, в п. 2 ст. 422 ГК РФ зафиксировано: “если после заключения
договора принят закон, устанавливающий обязательные для сторон правила,
иные, нежели те, которые действовали при заключении договора, условия
заключенного договора сохраняют силу, кроме случаев, когда в законе
установлено, что его действие распространяется и на отношения, возникшие
из ранее заключенных договоров”.

В заключение отметим, что так как “сцепление” посредством юридических
фактов между правоотношениями и регулируемыми фактическими отношениями
происходит непосредственно в объекте правоотношения, схематично оно
будет показано при рассмотрении вопроса о соотношении юридического факта
и объекта правоотношения.

§ 3. Юридический факт и субъект правоотношения

Субъектами правоотношения могут выступать физические и юридические
лица, Российская Федерация, ее субъекты, муниципальные образования и
другие субъекты. Их участие в правоотношениях предопределяется правовыми
возможностями, установленными законом. Обычно эта возможность
раскрывается в научной литературе и закрепляется в законодательстве
посредством понятий “правосубъектность”, “компетенция”,
“правоспособность”, “правовой статус”, “правовой модус”,
“дееспособность” в их определенной взаимосвязи. Причем одни из них
признаются отраслевыми понятиями, другим придается статус общеправовых
категорий. Их взаимосвязь в научной литературе представлена по-разному.

А.В. Мицкевич считает, что содержание правосубъектности или правового
статуса гражданина или организации составляет совокупность общих прав и
обязанностей (правоспособность), а также определенных по содержанию прав
и обязанностей, непосредственно вытекающих из действующих законов
HYPERLINK \l “sub_192” *(192) . Правосубъектность, как отмечает Г.В.
Мальцев, предполагает наличие у субъекта права совокупности субъективных
прав и обязанностей (правовой статус) и способности осуществлять их при
определенных обстоятельствах (правоспособность) HYPERLINK \l “sub_193”
*(193) . “Правосубъектность включает в себя правоспособность и
дееспособность, а также правовой статус субъекта права” HYPERLINK \l
“sub_194” *(194) .

Отождествление правосубъектности с правовым статусом затрудняет, на наш
взгляд, поиск исходной общеправовой категории, с которой собственно
начинается процесс реализации прав и обязанностей. Нельзя, видимо,
исключать из правового статуса совокупность общих прав и обязанностей
(правоспособность).

С.Н. Братусь прямо отождествляет понятия правосубъектности и
правоспособности HYPERLINK \l “sub_195” *(195) . Это свидетельствует о
том, что правоспособность получила равный статус с правосубъектностью
как общеправовой категорией.

Правоспособность, закрепленная в законодательстве, является одним из
базовых понятий прежде всего гражданского права. То есть
правоспособность – один из способов реализации правосубъектности на
определенном уровне. О.А. Красавчиков отметил: “Главное в понятии
правоспособности следует усматривать не в “праве”, а в “способности”.
Если рассматривать ее как право, то невозможно обнаружить носителя
корреспондирующей обязанности: это не отдельный человек, не организация,
не государство, и на вопрос о содержании такой обязанности невозможно
ответить” HYPERLINK \l “sub_196” *(196) .

Правоспособность и дееспособность, указывает А.В. Мицкевич, не могут
выражать всего богатства содержания правосубъектности ни гражданина, ни
в особенности органов государства HYPERLINK \l “sub_197” *(197) .

Правосубъектность является самым абстрактным, а потому глубочайшим
понятием, которым закрепляется исходное правовое положение субъекта
права. Им опосредуется лишь сущностная сторона данного явления, что
позволяет утверждать одно: физическое лицо, организация, государственное
или муниципальное образование признаются по действующему
законодательству субъектами права. Это есть право признаваться и быть
субъектом права.

Анализируя данную проблему, С.С. Алексеев пришел к выводу, что общая
правосубъектность означает способность лица быть субъектом права вообще
в рамках данной политической и правовой системы HYPERLINK \l “sub_198”
*(198) . В то же время при выявлении природы правового статуса субъектов
автор лишил категорию “правосубъектность” признака всеобщности. Всеобщим
понятием стал правовой статус, куда были включены правосубъектность и
другие общие права и обязанности HYPERLINK \l “sub_199” *(199) .

Сам правовой статус, по мнению Ю.И. Мигачева, – это различные
структурные элементы. Он определяется как совокупность прав и свобод,
обязанностей и ответственности военнослужащих, установленных
законодательством и гарантированных государством HYPERLINK \l “sub_200”
*(200) .

Правовой статус – первая ступень конкретизации правосубъектности. В нем
дается примерный набор уже закрепленных в законе основных, в том числе и
конституционных, прав и обязанностей, а также правовозможностей по
приобретению конкретных прав и обязанностей. Правовой статус Р.П.
Мананкова представила в качестве динамичного явления, состоящего из трех
уровней, а именно из статуса: общего правового, специального правового
(модуса), индивидуального правового. В понятие “правовой модус” она
включила специальную правоспособность и специфические субъективные права
и обязанности в их органическом единстве HYPERLINK \l “sub_201” *(201)
.

Приведенную конструкцию правового модуса в целом следует признать
плодотворной. Однако на отраслевом уровне она не всегда может быть
реализована. Видимо, если правовой модус рассматривать как общеправовое
понятие, тогда оно является ступенью в конкретизации общего правового
статуса. Если же его использовать на отраслевом уровне, тогда следует
рассматривать как средство конкретизации уже отраслевого понятия,
которым определяется исходное правовое положение субъекта права.
Например, таким исходным понятием в гражданском праве является
правоспособность. Очевидно, модусом ее является специальная
правоспособность отдельных коммерческих и всех некоммерческих
организаций. Второй элемент правового модуса, представленный Р.П.
Мананковой, – наличные специфические субъективные права и обязанности –
отсутствует. Компетенция, как и правоспособность, обнаруживает себя на
отраслевом уровне. В ряде случаев эти категории в известном сочетании
определяют правосубъектность организаций как юридических лиц. В
классическом виде компетенция есть способ реализации правосубъектности в
тех отраслях права, где отношения регулируются методами предписания,
власти – подчинения, а сами правоотношения имеют субординированный вид.

Граждане, лица без гражданства, иностранные граждане признаются по
российскому законодательству субъектами ряда отраслей права. Их
правосубъектность предполагает наличие, наряду с общими правами и
обязанностями, правоспособности и дееспособности.

Взаимосвязь последних двух понятий неоднозначна. В одних отраслях права
граждане признаются субъектом права при наличии право-дееспособности
(например, трудовое право) HYPERLINK \l “sub_202” *(202) . В других –
правосубъектность граждан признается уже при наличии лишь
правоспособности (ст. 17 ГК РФ). Например, стороной договора
купли-продажи имущества, заключенного законным представителем
недееспособного лица, является это лицо. Тем не менее остается неясным,
какую нагрузку несет дееспособность в определении правосубъектности
граждан, особенно когда за них действуют представители.

С.Ф. Кечекьян рассматривает дееспособность в качестве видового понятия
правоспособности HYPERLINK \l “sub_203” *(203) .

По нашему мнению, дееспособность нельзя рассматривать в таком качестве,
так как подобный подход требует указания и на другие разновидности
движения правоспособности, а их в действующем законодательстве
обнаружить нельзя. Способность гражданина самостоятельно своими
действиями приобретать и осуществлять права, создавать и исполнять
обязанности или возложение этой способности на представителя являются
непосредственными формами движения не правоспособности, а
дееспособности.

В случае расщепления право- и дееспособности правоспособностью обладает
недееспособное лицо, а его дееспособностью (наряду с собственной
правоспособностью) – другое лицо. Возникает некоторое противоречие. С
одной стороны, законодатель признает лиц, обладающих только
правоспособностью, субъектами права, а с другой – без дееспособности
представителей правоспособность превращается в “мертвую” конструкцию.
Вот почему, как отмечает О.С. Иоффе, существует строжайшее
законодательное предписание по назначению недееспособным и частично
дееспособным опекунов и попечителей HYPERLINK \l “sub_204” *(204) .

Таким образом законодатель, признавая недееспособных лиц субъектами
права, предполагает восполнение их дееспособности посредством законных
представителей. В этом плане нельзя согласиться с О.С. Иоффе, что
полномочия представителя есть юридический факт, посредством которого
устанавливаются границы присоединения к правоспособности представляемого
дееспособности представителя HYPERLINK \l “sub_205” *(205) . Полномочия
– это своеобразное право на осуществление правоспособности
представляемого недееспособного лица. В итоге оказывается, что субъект
должен обладать право-дееспособностью. Но в одних случаях та и другая
принадлежат ему одному, в других – дееспособность является восполненной.
Раз дееспособный представитель выступает от имени недееспособного
представляемого, его дееспособность в правовом смысле есть
дееспособность (восполненная) представляемого как субъекта
правоотношений.

Правоспособность соотносится с дееспособностью как общее и частное.
Дееспособность – одна из ступеней реализации правоспособности. В ней
определяется лицо, которое может самостоятельно или посредством
законного представителя осуществлять правоспособность.

В целом следует отметить, что правоспособность граждан только в
сочетании с дееспособностью позволяет говорить о правосубъектности
физического лица в гражданском праве. При этом восполнение
недееспособности гражданина возможно дееспособностью его законного
представителя; таким образом, правосубъектность гражданина может
складываться из общей правоспособности самого гражданина и воли другого
лица, выраженной в чужой дееспособности.

Следует отметить проблему момента возникновения и прекращения
правоспособности гражданина. Несмотря на кажущуюся ясность п. 2 ст. 17
ГК РФ, определяющего момент возникновения правоспособности – моментом
рождения, а прекращения – моментом смерти, некоторые вопросы остаются
дискуссионными. По мнению Л.Б. Максимович, исключением является случай,
когда наследником по завещанию будет ребенок, зачатый к моменту смерти
наследодателя и родившийся после его смерти. Следовательно, по крайней
мере отдельные элементы правоспособности могут возникнуть до рождения
человека HYPERLINK \l “sub_206” *(206) . Ю.К. Толстой отверг эту точку
зрения, указав, что интересы еще не родившегося закон охраняет лишь при
условии, что он родится живым. В противном случае правоспособности не
возникает HYPERLINK \l “sub_207” *(207) . Такая позиция соответствует
буквальному смыслу закона.

Нельзя, видимо, не учитывать практику ряда стран, где субъектом права
признается не родившийся человек, а человеческий эмбрион (плод) с
момента зачатия, соответственно, лицо признается правоспособным с
момента оплодотворения (когда в силу законов генетики формируется
субстрат уникального и неповторимого человеческого существа) HYPERLINK
\l “sub_208” *(208) .

Ряд вопросов возникает при определении прекращения правоспособности.
Смерть человека бесспорно прекращает правоспособность как таковую,
однако не снята проблема существования отдельных субъективных прав, ныне
“оторванных” от личности их носителя. Со времен римского права идет спор
о правовом статусе hereditas jacens (“лежачего наследства”), т.е. еще не
принятого наследниками. Кому оно принадлежит на праве собственности до
принятия наследниками, если смерть, прекратив правоспособность,
прекратила и субъективное право собственности наследодателя.

Римское право выдвинуло фикцию, что “лежачее наследство” не есть
бесхозяйное имущество, оно представляет собой личность умершего
наследодателя, т.е. юридическая личность продолжает существование в
наследственной массе. Эта позиция была закреплена в ряде современных
национальных законодательств. Видимо, и российский законодатель не чужд
этой точке зрения. Такой вывод можно сделать из анализа ст. 1175 ГК РФ,
указавшей, что кредиторы наследодателя вправе предъявить иск в суде к
наследственному имуществу. Таким образом, hereditas jacens
рассматривается как легальный представитель личности умершего.
Аналогичные суждения вытекают из смысла ст. 30 ГПК РФ. Российская
цивилистика единодушно отвергает такую позицию, справедливо указывая,
что нельзя быть носителем субъективных прав и обязанностей, не будучи
правоспособным субъектом. При этом допускается временное существование
наследства как совокупности бессубъектных прав и обязанностей HYPERLINK
\l “sub_209” *(209) .

Соглашаясь с тем, что юридическая личность человека не продолжается за
пределами его земной жизни, полагаем необходимым заметить, что этот
вопрос требует дополнительного теоретического осмысления. Видимо, смерть
прекращает правоспособность гражданина в целом, но отдельные права
(правомочия) способны существовать бессубъектно; человек может оставить
за собой определенный юридический “шлейф” бессубъектных (и бессрочных!)
прав. В отношении защиты чести и достоинства умершего выдвигается
аргумент, что таким образом защищаются не собственно его права (они
погашены ввиду прекращения правоспособности), а “выполняется моральный
долг перед памятью умершего”. При этом истец защищает свой интерес,
поскольку “доброе имя родителей, детей, других близких влияет на
репутацию” HYPERLINK \l “sub_210” *(210) . Тогда затруднительно
объяснить, почему закон защищает, например, личные неимущественные права
автора (авторство, право на авторское имя) даже после погашения
авторских прав наследников. Более того, даже анонимному автору дается
правовая защита. Полагаем, что закон и сегодня охраняет права авторов
Библии или “Слова о полку Игореве”, и попытка плагиата будет пресечена.
Поэтому говоря о правоспособности физических лиц, можно предположить
либо существование бессубъектных и бессрочных прав HYPERLINK \l
“sub_211” *(211) , либо допустить, что отдельные элементы
правоспособности продолжают существовать после смерти гражданина
HYPERLINK \l “sub_212” *(212) .

Следует заметить, что в вопросе о правовом статусе физического лица в
гражданском праве остается много неясностей. Так, комментируя точку
зрения Н.О. Нерсесова, В.А. Белов высказывает весьма нетрадиционное
суждение, что “субстратом всякого субъекта права является его волевая
деятельность, имеющая юридическое значение, а вовсе не физическая
природа, “организационное единство”, “целевое имущество”. “Далеко не
всякий человек – субъект права, далеко не всякая организация –
“юридическая личность”. Субъект права – это лицо, которое “замечается”
правом, имеет юридическое значение, а происходит это только тогда, когда
это лицо осуществляет юридически значимую деятельность” HYPERLINK \l
“sub_213” *(213) .

Несмотря на определенную парадоксальность суждения, следует признать,
что почва для подобных утверждений имеется. Так, гражданское
законодательство (да и теория гражданского права) умалчивают о правовом
статусе лица, находящегося в состоянии комы, летаргического сна,
вегетативного состояния. Формально такая личность правосубъектна: и
правоспособна, и дееспособна (ибо по смыслу и букве ст. 29, 30 ГК РФ его
нельзя признать ни ограниченно дееспособным, ни недееспособным за
отсутствием законных оснований). Возникает вопрос: кто и в каком порядке
будет выступать в обороте от имени такого лица? Если не считать
паллиативного решения (совершение отдельных сделок по модели действий в
чужом интересе без поручения – гл. 50 ГК РФ), не применимого в случае,
когда закон требует легитимации личности (например, на общем собрании
акционеров), следует констатировать, что в рамках действующего
законодательства проблема представляется неразрешимой. Эти вопросы
требуют дополнительного осмысления.

Мы разделяем точку зрения ученых, считающих, что правосубъектность с ее
исходными содержательными элементами реализуется в общерегулятивных
правоотношениях. Эти правоотношения, как отмечает Н.И. Матузов, нередко
именуют абсолютными, статутными, базовыми, исходными, первичными. Они
возникают на основе норм Конституции РФ и других актов этого уровня;
носят общий характер; являются постоянными; опосредуют наиболее важные
отношения; выражают общее положение субъекта; являются предпосылками
возникновения и функционирования конкретных правоотношений HYPERLINK \l
“sub_214” *(214) .

Правосубъектность относится к общим правам – возможностям, которые
развиваются в структуре общерегулятивных правоотношений, а последние
возникают, по нашему мнению, только при наличии юридических фактов,
предусмотренных законом.

К ним относятся рождение гражданина, действие (создание организаций,
органа государства, местного самоуправления, другого образования).

Благодаря указанным юридическим фактам возникают субъекты, что означает
возникновение и общерегулятивных правоотношений.

Соотношение юридических фактов и субъектов конкретного правоотношения
может исследоваться в ряде аспектов. Во-первых, можно подвергнуть
анализу юридические факты, порождающие субъект права, который может быть
участником правоотношения. Во-вторых, самостоятельным предстает
исследование механизма, порядка реализации правосубъектности в
конкретных правоотношениях под воздействием юридических фактов.
Указанные аспекты были в определенной мере рассмотрены ранее. Здесь же
соотношение субъекта правоотношения и юридического факта можно
определить в аспекте того, какие “ресурсы права” использует субъект для
реализации своей правосубъектности (содержания общего правоотношения)
посредством юридических фактов в конкретном правоотношении. Ведь субъект
права в узком смысле этого понятия должен быть “отделен” от
правосубъектности (правовозможности), которая указывает лишь на общие
правовозможности, которые он реализует. Такие возможности – это его
правовые средства, которые он применяет в ходе динамики механизма
правового регулирования теперь уже конкретных фактических отношений.
Здесь необходимо перейти к области воли и сознания субъекта
правоотношения. Без них не может быть образовано правоотношение и
упорядочены предполагаемые фактические связи и отношения.

Например, в ГК РФ признаются недействительными сделки, совершенные
несовершеннолетними, ограниченными судом в дееспособности,
недееспособными (ст. 171, 172, 176). В этих и других случаях они
признаются недействительными не потому, что субъекты не имеют общей
правоспособности, а потому, что они неспособны формировать юридические
факты, порождающие конкретное правоотношение. Все это свидетельствует о
том, что сделка как юридический факт постоянно связана с субъектом
правоотношения, а ее правовая квалификация (действительна,
недействительна) производится в данном случае посредством оценки
субъекта права. Это можно сказать и в отношении субъективного основания
ответственности за нарушение обязательства (ст. 401 ГК РФ).

Как видно, сознание и воля являются основными и непосредственными
правовыми характеристиками субъекта. Именно посредством сознания и воли,
а также благодаря им субъект реализует правосубъектность в конкретных
правоотношениях. Особо подчеркнем, что понятие “воля и сознание”
субъекта является правовым и закреплено в законе. В то же время оно не
исчерпывается данным (правовым) аспектом, а носит весьма общий характер
и может быть другими сторонами (элементами) задействовано в движении
права, о чем будет сказано применительно к объекту правоотношения.

§ 4. Юридический факт и содержание конкретного правоотношения

Наиболее общим является суждение о содержании правоотношения как
совокупности прав и обязанностей его субъектов. Однако в зависимости от
степени конкретности правоотношения, его отраслевой принадлежности,
особенности предмета правового регулирования исходная модель может быть
различной.

Существуют обязанности, как отмечает С.Ф. Кечекьян, ради самого
правопорядка в целом или обеспечения законных интересов какой-либо
группы субъектов права, чьи конкретные права по отношению к определенным
лицам могут возникнуть в будущем. Таковы некоторые конституционные
обязанности, обязанности в уголовном, административном праве и т.д.
HYPERLINK \l “sub_215” *(215)

В.А. Белов отмечает возможность существования юридических обязанностей,
являющихся мерой должного поведения, в отрыве от субъективного права,
поскольку долг может быть установлен в интересах заранее неопределенного
круга лиц. Таковы многочисленные обязанности, установленные нормами
публичного права HYPERLINK \l “sub_216” *(216) . В качестве примера
ученый приводит обязанность подтверждения соответствия продукции ГОСТам,
обязанность розничного торгового предприятия заключить договор розничной
купли-продажи с любым обратившимся и др., замечая, что указанные
обязанности обеспечивают интересы неопределенного круга лиц, т.е.
“голые” интересы, которые не могут быть обличены в форму субъективного
права.

Более модифицированную модель содержания правоотношения представила
Ю.Г. Ткаченко. По ее мнению, “правоотношение-модель” с точки зрения
структуры есть совокупность прав и юридических обязанностей субъектов,
состоящая из соединения права с обязанностью, права с правом,
обязанности с обязанностью, а также сепаратных прав и сепаратных
обязанностей HYPERLINK \l “sub_217” *(217) . В научной литературе
предпринята попытка в структуру правоотношения ввести реальное поведение
его участников в качестве материального содержания.

Р.О. Халфина утверждает, что содержание правоотношения составляют
конкретные акты поведения HYPERLINK \l “sub_218” *(218) . Реальное
поведение, на наш взгляд, не является структурным элементом
правоотношения, а представляет собой продукт (результат) реализации прав
и обязанностей.

Исследуя проблему правоотношения, Л.А. Чеговадзе пришла к выводу, что у
него имеются два содержания – материальное и юридическое. Первое
наполняется тем, что в процессе взаимодействия каждый из участников
социальной связи выполняет свои функции, играет свою роль в достижении
результата HYPERLINK \l “sub_219” *(219) . Полагаем, что само выражение
“материальное содержание правоотношения” противоречит сущности
правоотношения. Если анализируется правовое отношение в целом или же его
отдельные элементы и их функциональное взаимодействие, необходимо четко
соблюдать незыблемое методологическое требование о том, что в правовом
явлении имеется только правовая “материя”. Ничего иного там не должно
быть. Попытки опровергнуть этот подход ссылками на недиалектичность,
догматизм, не способствуют пониманию взаимосвязи права с регулируемыми
им реальными отношениями, затрудняют понимание реальных процессов
действия права.

Совершенно ясно, что реальное взаимодействие субъектов правоотношения
есть ни что иное как реализация содержательной модели конкретного
правоотношения. Однако такая реализация и ее результат – лишь
свидетельство воплощения в них правовой модели.

Поэтому, когда субъекты совершают в соответствии с моделью поведения
(содержанием правоотношения) действия по ее реализации, последние
являются юридико-фактическими. По мере исполнения юридический аспект
“угасает” в фактическом поведении субъектов. Как отмечает С.В. Сарбаш,
“действия по исполнению обязательства являются не только фактическими,
но и юридическими действиями” HYPERLINK \l “sub_220” *(220) . При
дальнейшем анализе прав и обязанностей как содержания правоотношения
основное внимание будет уделено не общему, а конкретному регулятивному
правоотношению.

Исходное понятие субъективного права в юридической литературе
определяется неоднозначно. О.С. Иоффе представляет его как возможность
требования управомоченным лицом от обязанных лиц определенных действий
или воздержания от действий HYPERLINK \l “sub_221” *(221) . В
дальнейшем он признал недостаточным такое определение понятия
субъективного права HYPERLINK \l “sub_222” *(222) .

Действительно, при указанном подходе в содержание субъективного права
не включаются собственные действия управомоченного лица в абсолютных и
других правоотношениях. Субъективное право, в трактовке Ю.К. Толстого,
есть предоставленная законом управомоченному лицу возможность
определенного поведения, а также требования соответствующего поведения
от другого лица с использованием в необходимых случаях мер
государственного принуждения HYPERLINK \l “sub_223” *(223) . Эти две
возможности, составляющие элементы содержания субъективного права, С.Н.
Братусь интегрировал в единое целое, представив это право через меру
возможного поведения управомоченного лица HYPERLINK \l “sub_224” *(224)
. При выяснении существа субъективного права нередко не учитывается
такой признак как “мера” поведения управомоченного лица. Так, С.Ф.
Кечекьян определяет сущность субъективного права лишь через
гарантированную возможность совершать определенные действия HYPERLINK \l
“sub_225” *(225) .

В.А. Белов считает, что каждое субъективное гражданское право всегда
состоит из двух правомочий: возможности совершения собственных действий
и возможности требования чужих действий. Вместе с тем, ученый признает
возможность существования юридических возможностей (в том числе
субъективных прав), состоящих из правомочий только одного вида и даже
единственного правомочия HYPERLINK \l “sub_226” *(226) .

Определение субъективного права должно содержать признаки,
обеспечивающие его качественную полноту. Это достигается, с одной
стороны, известной конкретизацией, с другой – определенной
абстрактностью. В этом плане указание только на возможность для
управомоченного лица совершать определенные действия затрудняет
понимание “объема” субъективного права и границ его движения.
Недостаточно также указания на меру возможного поведения. Мера есть
продукт взаимодействия количества и качества. Она, как указывает Гегель,
представляет собой определенное количество, с которым связано некое
качество; мера есть единство качества и количества HYPERLINK \l
“sub_227” *(227) . Следовательно, механизм взаимодействия количества и
качества, закрепленный в мере, является недостаточным при определении
субъективного права. Последнее должно содержать указание и на вид самого
поведения. Необходимо знать, каким должно быть предстоящее поведение
управомоченного лица, а затем говорить о его мере как результате
сопряженности количества и качества.

Таким образом, субъективное право можно определить через вид и меру
возможного поведения управомоченного лица. Субъективная обязанность есть
вид и мера должного поведения, которым следует обязанное лицо.

Издавна ведется спор о сущности субъективного права, в результате
которого выработано два принципиальных подхода. Один позволяет
определить субъективное право с использованием категории “воля”
HYPERLINK \l “sub_228” *(228) . Другой ориентирован на интерес субъекта
права HYPERLINK \l “sub_229” *(229) .

Обосновываемое нами понимание субъективного права с позиций волевой
концепции позволяет последовательно проследить движение права на всех
его стадиях. Эта концепция особенно важна при установлении того, каким
путем право, воздействуя на регулируемые фактические отношения,
“реконструирует” последние в соответствии с требованиями объективного и
субъективного права.

Введение интереса непосредственно в “материю” субъективного права
расстраивает всю логику взаимосвязи права и регулируемых отношений.
Никто не отрицает наличие интереса как носителя субъективного права.
Однако здесь существует своя логика взаимосвязи: потребности порождают
интересы, под воздействием которых формируются цель, мотивы и, наконец,
право. Последнее включает в себя все предыдущее, но в “преломленном”,
“снятом” виде. Право как вид и мера возможного поведения управомоченного
лица и есть форма закрепления его потребности, интереса и цели. Конечно,
категория цели имеет свою иерархию, как и право, посредством которого
она реализуется. Однако очевидно, что метаправовые явления не должны
вводиться непосредственно в чисто правовые механизмы.

Пониманию правовой природы вида и меры возможного и должного поведения
во многом способствует выяснение механизма их реализации, воплощения в
конкретном поведении. Вид и мера поведения являются конкретными
правовыми моделями, которым следует субъект в процессе их осуществления.
Наиболее сложной и наименее разработанной является проблема соотношения
этой меры поведения, самого конкретного поведения управомоченного
(обязанного) лица и тех отношений, которые регулируются приведенной
правовой моделью. Традиционным является представление, что регулируемые
отношения предшествуют конкретной модели поведения и остаются, по сути,
таковыми и после их урегулирования, несмотря на придание действиям
участников четкости, формализованности, организованности. Более того,
было высказано мнение, что не существует правовых отношений в
собственном смысле, а есть лишь правовой способ регулирования
общественных отношений HYPERLINK \l “sub_230” *(230) . С такой позицией
нельзя согласиться.

Конкретные правоотношения до их осуществления – это модель поведения, а
не само поведение. Фактическое поведение пока отсутствует. “Свернутыми”
в этой правовой модели оказываются и регулируемые отношения. Кроме такой
модели (юридической связи субъектов) на данном этапе регулирования
отношений практически ничего нет.

Как справедливо отмечал С.С. Алексеев, на определенном этапе развития
правоотношения могут реально существовать в виде “чистых” правовых
связей HYPERLINK \l “sub_231” *(231) . Это своего рода правовой код,
которому следуют субъекты правоотношений. В нем в “генетическом” виде
опосредованно содержатся регулируемые отношения и будущее фактическое
поведение его участников. При реализации правовой модели появляются
фактические действия, в которых осуществляется данная модель, а с ней –
урегулированные отношения. Между правом и регулируемыми отношениями
складывается диалектическая взаимосвязь. В исходной основе регулируемые
отношения предопределяют правовые модели, а последние, в свою очередь,
посредством своей реализации “реконструируют” эти отношения в
соответствии со своей правовой целью. Связь между приведенными
категориями носит не абсолютный, а относительный характер. Как отмечает
П. Востриков, то, что в развитых обществах предстает элементом
надстройки, в доклассовых может, составлять его базис (ритуал,
кровно-родственные связи и т.д.). Да и в развитых обществах государство
на протяжении исторических эпох не просто активно влияет на базис, но по
существу формирует его, выступая в роли цементирующей силы общества не
на ряду, а вместо экономики HYPERLINK \l “sub_232” *(232) .

Реализация индивидуальной модели поведения означает осуществление
самого субъективного права в конкретном поведении. Это может выразиться
в собственных юридически значимых активных действиях управомоченного
лица и требованиях, обращенных к обязанному лицу (регулятивные
правоотношения), а также направленных на принудительную защиту
нарушенных прав (охранительные правоотношения).

Вопрос о соотношении правовой модели поведения и фактического поведения
актуализирует проблему пределов осуществления субъективного права. По
мнению О.С. Иоффе, пределы осуществления права сводятся к вопросу
осуществления его в соответствии с назначением HYPERLINK \l “sub_233”
*(233) . С.Н. Братусь определяет пределы осуществления права его
содержанием и социальным назначением HYPERLINK \l “sub_234” *(234) .

В.П. Грибанов, анализируя данную проблему применительно к гражданскому
праву, пришел к выводу, что пределы осуществления права зависят от
дееспособности субъектов, временных границ, назначения, способов
осуществления права, средств его принудительного осуществления или
защиты. При этом он подчеркивает, что “понятие пределов осуществления
права значительно шире понятия осуществления права в противоречии с его
назначением и не может быть сведено к последнему” HYPERLINK \l “sub_235”
*(235) .

В действующем гражданском законодательстве пределы осуществления
субъективных прав сведены главным образом к недопустимости
злоупотребления ими (ст. 10 ГК РФ). Само злоупотребление правом, как
отмечает В.П. Грибанов, есть особый тип правонарушения, совершаемого
управомоченным лицом при осуществлении права, связанный с использованием
недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему законом общего
типа поведения HYPERLINK \l “sub_236” *(236) . Проблема злоупотребления
правом актуальна и в настоящее время HYPERLINK \l “sub_237” *(237) .
Полагаем, что границы осуществления права лежат в иной плоскости.

К тому же злоупотребление правом вряд ли протекает в рамках возможного
общего типа поведения.

Злоупотребление правом, отмечает О. Садиков, является правонарушением,
особенность которого в том, что оно связано с осуществлением
принадлежащего лицу права, за рамки которого оно выходит HYPERLINK \l
“sub_238” *(238) .

Общие границы осуществления права установлены законодательством и
конкретной моделью поведения управомоченного (обязанного) лица,
соответствующей закону. Далее эти общие границы могут лишь
конкретизироваться в той или иной отрасли права. Например, в Конституции
РФ закреплено положение о том, что права и свободы человека и гражданина
могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это
необходимо в целях защиты конституционного строя, нравственности,
здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны
страны и безопасности государства (п. 3 ст. 55). Этот же ограничитель
осуществления прав заложен в ГК РФ (п. 2 ст. 1).

Злоупотребление правом означает выход за его пределы. Это происходит
при реализации модели поведения в фактическом поведении субъектов
правоотношения. Действия такого субъекта не протекают в границах
дозволенного типа поведения. Наоборот, все это происходит уже за
пределами данных границ. Речь может идти только о правонарушении,
влекущем не те последствия, которые содержались в модели, а которые
вытекают прямо из закона и влекут неблагоприятные последствия для лица,
злоупотребляющего правом.

Юридические факты и содержание правоотношения как совокупность прав и
обязанностей взаимосвязаны. Эта взаимосвязь видится в том, что коль
скоро юридические факты порождают или изменяют правоотношения, они
предстают сущностью последних. Каждый из элементов механизма правового
регулирования относительно самостоятелен, и в этом аспекте может быть
рассмотрен сам по себе с точки зрения сущности, содержания и формы
выражения. Однако в процессе движения права именно юридические факты
предопределяют и определяют содержание правоотношения. Это, на наш
взгляд, имеет место не только тогда, когда в качестве юридического факта
выступает договор, но и в случае действия всех иных юридических фактов.

Оказывается, между каждым из элементов механизма правового
регулирования существует взаимосвязь: предыдущий элемент порождает
(изменяет) последующий и одновременно реализуется в нем. Но и после
такой реализации юридический факт по-прежнему остается “самим собой” в
цепи правовых связей. Если рассматривать его без содержания
правоотношения (прав и обязанностей), это будет абстрактная,
“ненаполненная” его сущность. Во взаимосвязи с правами и обязанностями
он приобретает статус реализованной (“наполненной”) сущности, т.е.
предстает в аспекте его познания в определенной мере “мысленно
конкретным”.

§ 5. Юридический факт и объект правоотношения

Проблема объекта правоотношения плодотворно исследовалась многими
учеными (С.С. Алексеевым, Б.Л. Лазаревым, С.Ф. Кечекьян, Ю.Г. Ткаченко,
В.Н. Кудрявцевым, О.С. Иоффе, Р.О. Халфиной, Ю.К. Толстым и др.). Однако
до настоящего времени нет убедительной концептуальной оценки это его
понятия, места и функционального назначения в механизме правового
регулирования. О спорности проблемы свидетельствует то обстоятельство,
что под объектом правоотношения понимают общественные отношения,
подлежащие регулированию HYPERLINK \l “sub_239” *(239) , предметы
материального и духовного мира HYPERLINK \l “sub_240” *(240) , действия
участников правоотношения и блага HYPERLINK \l “sub_241” *(241) ,
поведение субъектов правоотношения HYPERLINK \l “sub_242” *(242) ,
поведение обязанного лица HYPERLINK \l “sub_243” *(243) , допускаются и
безобъектные правоотношения HYPERLINK \l “sub_244” *(244) .

Понятие “объект” многозначно. Р.С. Бевзенко заметил, что в качестве
предмета научного изучения оно может быть рассмотрено как то, на что
направлено правоотношение (право) (общефилософская теория объекта), или
то, по поводу чего возникает правоотношение (право)
(специально-юридическая теория объекта), или то, что мыслится самим
субъектом права в качестве его объекта (психологическая теория объекта)
HYPERLINK \l “sub_245” *(245) .

Для целей исследования необходимы методологические начала,
руководствуясь которыми можно определить именно объект правоотношения.
Последний, на наш взгляд, должен соответствовать следующим требованиям:

1) быть способным прямо и непосредственно воспринимать (реагировать)
право в индивидуальном его проявлении;

2) являть собой точку соприкосновения, “контакт”, посредством которого
правовая “энергия” влияет на формирование модели поведения ее адресата
(обязанного лица). Здесь между правом и его полем воздействия
промежуточных звеньев нет;

3) обеспечивать “разведение” правоотношения и фактического отношения на
диалектические полярности, т.е. взаимодействие всех элементов
правоотношения и фактического отношения;

4) должен признаваться метаправовым понятием, не входящим в число
элементов правоотношения и права в целом;

5) в силу того, что объект правоотношения является не абстрактным, а
мысленно конкретным понятием, последнее как система выполняет
методологическую функцию по отношению к категории правоотношения и
другим компонентам механизма правового регулирования.

С учетом перечисленных требований оказывается, что предметы
материального и духовного мира (блага) не могут предстать объектом
правоотношения, так как находятся не только за пределами правоотношения,
но и общественного отношения, подвергающегося регулированию. Они не
способны обеспечить “реальную жизнь”, динамику правоотношения; наоборот,
могут превратить его в статичное явление. Материальные и духовные блага
– результат предметно-практической деятельности, по поводу которого
складываются регулируемые правом общественные отношения.

Нельзя также рассматривать и общественные отношения в качестве объекта
правоотношения, понимаемого в узком и точном смысле. Если не принимать
во внимание все опосредованные звенья механизма правового регулирования,
можно, выражаясь абстрактно, отнести понятие “объект” к фактическим
отношениям. Однако адекватным данным отношениям понятием является все же
предмет правового регулирования.

Попытка определить правоотношения через действия, поведение его
субъектов делает неразрешимой проблему соотношения содержания
фактического отношения и правоотношения. Кроме того, поведение и
действие есть результат воздействия регулирующей “энергии” права, и уже
поэтому не может быть объектом правоотношения. Признание безобъектных
правоотношений исключает возможность уяснения механизма правового
регулирования общественных отношений. Представляет интерес суждение О.С.
Иоффе об объекте правоотношения, в соответствии с которым объект
дифференцируется на юридический и волевой. Действия обязанного лица
признаются юридическим объектом, а воля субъектов – объектом воздействия
со стороны норм объективного права HYPERLINK \l “sub_246” *(246) .
Выявление воли субъектов и ее обособление от их действий – плодотворный
шаг в поиске объекта правоотношения. Однако вызывает сомнение то, что
воля взята абстрактно и выведена на прямое взаимодействие с нормами
объективного права. Утверждение о том, что только нормы права
воздействуют на волю участников правоотношения, сводит на нет
трансформирующую роль юридических фактов, лишает возможности, внутренней
правовой силы само правоотношение, делает его социально безразличным.

При поиске объекта правоотношения важно учитывать не только то, что он
должен прямо и непосредственно реагировать на субъективное право, но и
то, как реагировать. Поведение субъектов правоотношения охватывает два
разных, хотя и взаимосвязанных, вида деятельности:
предметно-практическую и умственную. Первая имеет дело с реальными
предметами, вторая опирается на их психические модели HYPERLINK \l
“sub_247” *(247) .

Деятельность человека с реальными предметами представляет результат
опредмечивания его сознания и воли, поэтому право может воздействовать
на поведение, деятельность не прямо, а косвенно, опосредованно, т.е.
через сознание и волю. Оно воздействует на то, что определяет поведение,
а не на то, что само является определяемым. Целенаправленная и
практическая деятельность, влияющая под воздействием права на сознание
субъекта, означает не что иное как процесс регулирования фактического
отношения. Между фактической деятельностью и правом нет точки
соприкосновения. Данный контакт осуществляется через сознание обязанного
лица, которое предстает единственным объектом правоотношения.

Сознание как функция человеческого мозга не только отражает объективную
действительность, но и направлено на ее преобразование. Человек, прежде
чем преобразовывать окружающий мир, вначале преобразует его посредством
ощущения, восприятия, представления, мышления, внимания, воли, т.е. “в
уме”, идеально. При выработке идеальной модели реального поведения
подлежат учету требования права и выработанные на его основе виды и меры
возможного и должного поведения, составляющие содержание правоотношения.

При таком понимании объекта правоотношения в его содержании не
находится места неурегулированным, фактическим отношениям. Последние
содержатся здесь в преобразованном правом виде лишь в качестве идеальной
модели. Вид и мера возможного и должного поведения субъектов
правоотношения являются, по сути, их правовыми “оковами”. До фактических
действий обязанного лица вид и мера возможного поведения управомоченного
лица, доведенных до обязанного лица, учитываются последним при выработке
плана действий (в уме, идеально). После того как обязанное лицо
опредмечивает свой план в фактическом поведении, последним реализуется
одновременно и содержание правоотношения как вида и меры поведения, в
результате чего достигается правовая и конечная цель управомоченного
лица. Таким образом, в “развертываемом” фактическом урегулируемом
отношении “угасает” и индивидуальная модель поведения (вид и мера).

В регулирующей роли абсолютных и относительных правоотношений, есть
определенная специфика: роль активного центра выполняют разные элементы,
однако общая оценка объекта правоотношения не претерпевает существенных
изменений.

Анализ показал, что объект правоотношения не относится к правовым
явлениям, а предстает лишь в качестве непосредственного проводника
правовой “энергии”, упорядочивающей фактическое отношение. Он поэтому не
входит в число элементов правоотношения, но является элементом
механизма, складывающегося в ходе регулирования правом общественных
отношений. Благодаря такому определению, становится понятным
функциональное назначение объекта в механизме правового регулирования. В
нем, собственно, и заключается его суть.

Данное понимание объекта правоотношения позволяет разграничить его и
объект права (субъективного и объективного). Объектами объективного
права выступают определенные материальные и духовные блага, по поводу
которых складываются не только регулируемые фактические отношения, но и
правовые. В правовом отношении эти блага соотносятся с конкретными
правами их субъектов таким образом, что присвоение и присвоенность благ
как объектов права обеспечивается механизмом действия “меры возможного
поведения управомоченного лица” на волю и сознание обязанного. Воля и
сознание последнего как объект правоотношения имеет функциональное
назначение, используемое именно в раскрытии механизма правового
регулирования на стадии движения правоотношения.

Предложенное нами понимание объекта правоотношения HYPERLINK \l
“sub_248” *(248) встретило в литературе критику. Суть ее, как отмечает
Л.А. Чеговадзе, сводится к тому, что если субъект не осознает, что его
жизнедеятельность протекает в юридической форме, она все равно
существует как правовое отношение, порождая состояние связности
юридическими правами и обязанностями HYPERLINK \l “sub_249” *(249) .
Приведенные автором аргументы вполне созвучны выдвигаемым против волевой
теории права. Как тут не привести “безволевой” статус правосубъектности
малолетних, право авторства, сохраняющееся после смерти автора
(бессубъектное право), право на наследство не родившегося еще ребенка и
т.п.?!

Отдельные отступления от требований волевой теории права и его
элементов не могут опровергнуть общее правило. Применительно к отдельным
жизненным ситуациям законодатель использует способы и приемы,
используемые для их упорядочения. То есть речь идет об исключениях из
правила, не более того.

Анализ научных взглядов на объект правоотношения позволяет определить,
имеют ли место в них юридические факты. Ответ следует однозначный: воля
и сознание обязанного лица не являются юридическими фактами. В этой
связи большую сложность представляют юридико-фактические действия
субъектов правоотношения, направленные на реализацию субъективных прав и
обязанностей. Дело в том, что если только юридические факты могут
изменить или прекратить правоотношение, тогда их указанную роль надо
отыскать непременно HYPERLINK \l “sub_250” *(250) . Введение действия,
поведения в ранг объектов права не позволяет определиться ни с
содержанием, ни с объектом, ни с юридическими основаниями
правоотношения.

Применительно к оценке субъектов правоотношения было сказано, что для
реализации ими содержания правоотношения они должны обладать волей и
сознанием. Не противоречит ли это тому, что объект правоотношения тоже
есть воля и сознание обязанного лица? Полагаем, нет.

Во-первых воля и сознание субъекта многомерны и многоаспектны.
Во-вторых, обладание ими – это характеристика субъекта, а воздействие на
них – воздействие на объект правоотношения.

§ 6. Договор как юридический факт в механизме

правового регулирования

Договор как юридический факт занимает особое место в механизме
правового регулирования общественных отношений. Он расширяет возможности
его участников в части установления моделей поведения, которые прямо не
закреплены в нормах объективного права. То есть речь идет, как отмечает
С.С. Алексеев, о договорной разновидности “автономного регулирования”
отношений, применяемой в различных отраслях права HYPERLINK \l “sub_251”
*(251) .

В данном контексте договор подразумевается в качестве индивидуального
правового акта, однако он может предстать и в качестве нормативного
акта. В то же время выдвигаются предложения не рассматривать
индивидуальный договор юридическим фактом, так как он выступает в
качестве акта индивидуального правового регулирования, основное
назначение которого сводится к конкретизации норм, прав и обязанностей
лиц, закрепленных в нормах различных отраслей права HYPERLINK \l
“sub_252” *(252) .

По мнению Б.И. Пугинского, договор лишь отчасти является юридическим
фактом и выступает таковым только для правовых норм, непосредственно
регулирующих взаимоотношения сторон. Применительно к условиям договора,
созданным по усмотрению сторон, было бы некорректно называть договор
юридическим фактом HYPERLINK \l “sub_253” *(253) .

Высказываются и суждения о том, что индивидуальные договоры стоят в
одном ряду с законами и другими нормативно-правовыми актами HYPERLINK \l
“sub_254” *(254) .

М.Н. Марченко полагает, что индивидуальные договоры проявляются не
иначе как акты правоприменения. Если обычные юридические факты выражают
уже свершившиеся действия или события, договорные юридические факты
представляют собой своеобразную юридическую и фактическую программу
будущей деятельности участников договора HYPERLINK \l “sub_255” *(255)
.

Для оценки приведенных суждений в части места и роли договора в
механизме правового регулирования необходимо привлечь и взгляды ученых
на природу договора как акта, порождающего нормы объективного права или
локальные нормы.

Соглашение, отмечает М.И. Брагинский, может рассматриваться как договор
и одновременно его развитие в соответствии с договоренностью сторон.
Особое место здесь занимают организационные соглашения о разработке
сторонами локальных норм (например, условия перевозки грузов, пассажиров
и багажа отдельными видами транспорта) HYPERLINK \l “sub_256” *(256) .
Нормативно-правовым договорам, как полагает М.Н. Марченко, присущи общие
признаки договора как соглашения и специфические: они содержат правовые
нормы – правила общего и обязательного характера. Это акты
правотворчества, а не правоприменения (согласительное правотворчество),
которые носят преимущественно публичный характер HYPERLINK \l “sub_257”
*(257) .

Споры о том, является ли договор “полностью” юридическим фактом или
становится отчасти таковым при наличии в нем правил поведения, не
предусмотренных нормами права, и является ли он вообще юридическим
фактом в случае наличия в нем норм объективного права, могут быть
разрешены, если в их основу положить определенные методологические
посылки.

Выводы ученых обусловлены именно разными исходными началами, которыми
они руководствуются. Если исходить из того, что юридические факты
порождают только конкретные права и обязанности, нельзя тогда признавать
договоры таковыми в случаях содержания в них норм права. И наоборот –
признание за договорами как юридическими фактами способности порождать,
изменять или прекращать нормы объективного (или субъективного) права
позволяет снять сомнения на счет его регулятивных возможностей,
выходящих за пределы тех моделей, которые уже предпосланы
законопроектом.

Итак, юридические факты, являются сущностным компонентом права и
“движущим началом” всего механизма правового регулирования. Они
порождают нормы права, общие и конкретные правоотношения (права и
обязанности). Что бы они ни порождали, носят всегда конкретный характер,
так как во всех случаях имеют волевой характер, а воля, как известно,
всегда конкретна.

Диалектика такова, что между тремя группами юридических фактов
существует взаимосвязь. Иногда она такова, что один и тот же юридический
факт может иметь “два статуса”, выполнять не только функции
индивидуального юридического факта, но и нормативного акта. Здесь
требуется договоренность и определенность в отношении того, что понимать
под правом: только нормы права или включать и конкретные права
(правоотношения).

Если исходить из узкого понимания права, тогда договоры, содержащие
нормы права (например, соглашения о разделе продукции, концессионные,
вытекающие из законодательства об особых экономических законах,
инвестиционные и т.п.) можно признавать в качестве
нормативно-индивидуальных юридических фактов. На первое место здесь
ставится именно их нормативная порождающая сила. Но они одновременно
имеют свойства и выполняют функции индивидуального акта, так как
касаются в определенной мере четко обозначенных лиц, а также исходного
содержания их взаимоотношений.

В тех случаях, когда договор изначально приобретает свойства
индивидуального, но содержащего в себе правила поведения, не
предусмотренные нормами объективного права, его следует рассматривать,
на наш взгляд, в качестве индивидуально-нормативного акта. Это, прежде
всего, индивидуальный акт правоприменения. Но одновременно он является и
правообразующим актом, порождающим “автономные” модели поведения,
которые в ходе дальнейшего развития правоотношения, в свою очередь,
могут быть регламентаторами поведения субъектов под воздействием новых
юридических фактов.

Между нормативными и индивидуальными договорами нет жестких
разграничительных линий, в том числе из-за того, что все они, как любые
иные юридические факты, порождают, изменяют или прекращают модели
правового поведения. Различие между ними состоит лишь в степени
конкретности. Наиболее общей является нормативная модель; индивидуальная
выступает противоположностью первой. Но есть и промежуточные
“симбиозные” формы, сочетающие признаки и свойства разных моделей.

Договор – сложное явление. Так, применительно к гражданскому праву он
реализует, по мнению О.А. Красавчикова, следующие функции: инициативную,
программно-координационную, информационную, гарантийную и защитную в
механизме регулирования общественных отношений HYPERLINK \l “sub_258”
*(258) .

Так как в гражданском праве, регулирующем экономический оборот, ему
отведено определяющее место, отраслевая и межотраслевая природа договора
в значительной мере исследуется учеными этой отрасли, а также
представителями хозяйственно-правового направления. В то же время
договор является предметом анализа ученых и других отраслевых правовых
школ и направлений.

В силу структурной сложности договор, по сложившемуся положению, может
означать юридический факт, совокупность прав и обязанностей, документ, в
котором закреплены права, обязанности и ответственность сторон. Иногда
делаются попытки установить общую суть договора, учитывающую все его
аспекты. Так, А.Д. Корецкий утверждает, что суть явления, именуемого
договором, представляет собой комплекс взаимных прав и обязанностей,
принятых на себя участвующими в нем лицами HYPERLINK \l “sub_259”
*(259) .

Полагаем, автор определил не интеграционную суть договора, а лишь один
его аспект – содержание. Наверное, содержание и суть (сущность) явления
различаются между собой.

По мнению О.А. Красавчикова, наиболее простое определение
гражданско-правового договора состоит в том, что это выраженное в
требуемой законом форме соглашение сторон относительно установления
взаимных прав и обязанностей HYPERLINK \l “sub_260” *(260) . Как видно,
в определении договор обозначен как юридический факт, а не те права и
обязанности, которые он порождает.

На наш взгляд, непосредственные сущность и содержание договора не могут
быть выведены только на основе его как юридического факта. Применяемый
термин “договор” к его правам и обязанностям, а также внешней форме
выражения (документ) носят одноаспектный характер. Этот вывод вытекает
из того, что договор как юридический факт и договор-содержание – понятия
разнопорядковые лишь с точки зрения конкретности. Каждое из них имеет
особенности, но они соотносятся между собой как сущность и содержание.
Их нельзя интегрировать на данном логическом уровне. Юридический факт
порождает права и обязанности, а потому последние есть форма проявления
сущности, форма его реализации.

Юридический факт имеет свою сущность и ее структуру (организацию
сущности). Именно договор как юридический факт – ключевое звено в
механизме движения права на стадии реализации нормативной модели и
модели правосубъектности.

В последнее время обосновывается идея о том, что договор как
юридический факт не имеет собственного содержания. Договор-сделка как
юридический факт, отмечает В.В. Витрянский, в принципе не может иметь
собственное содержание, включая какие-либо существенные условия
HYPERLINK \l “sub_261” *(261) .

Эта идея получила дальнейшее развитие в работах М.И. Брагинского. Он
отмечает, что договоры в качестве сделки не отличаются от других
юридических фактов, не имеют содержания, им обладают только возникшие из
договора-сделки договорные правоотношения HYPERLINK \l “sub_262” *(262)
. При таком подходе кажется, что содержание одного правового явления
(правоотношения) является содержанием другого (юридический факт), тем
более что бессодержательных явлений не бывает.

Анализируя предложенную указанными авторами “бессодержательную модель”
договора-сделки Л.Ю. Василевская отмечает, что трудно себе представить
бессодержательное явление, поскольку категория содержания является
универсальной философской категорией, отражающей внутреннее единство
всех элементов, сторон, свойств и т.п. в их взаимодействии, образующих
данный предмет, явление, процесс HYPERLINK \l “sub_263” *(263) .

Спору нет, если рассматривать договор и правоотношения как разные
явления, то содержание правоотношения и содержание договора-юридического
факта не должны совпадать. Попытки найти содержание правоотношения в
содержании договора-юридического факта привели бы к логическому тупику.

На наш взгляд, внимание необходимо сосредоточить на познании механизма
формирования договора-юридического факта в аспекте его сущности и
содержания. Ведь только сформировавшийся юридический факт порождает
правоотношения, поэтому и важно знать, переходит ли процесс правового
регулирования из одной своей стадии в другую. Ответ на данный вопрос мы
получим, оценивая “степень завершенности” договора-юридического факта и
то качество, которое он при этом приобретает.

Анализируя научные взгляды на понятия “договор-сделка”, “соглашение”,
соотношение между ними, М.И. Брагинский пришел к выводу, что
многообразие понятий договора можно свести к двум вариантам: сторонники
одной точки зрения акцентируют внимание на сущности соглашения
(совпадение воли сторон), а сторонники другой – на внешней форме,
которую соглашение принимает (имеется в виду главным образом волевой
акт). Поэтому нет оснований противопоставлять эти точки зрения. Сам
автор термин “соглашение” рассматривает как основание для возникновения
или прекращения правоотношения. С учетом некоторых особенностей
основной, конструктивный признак соглашения (совпадение воли сторон)
сохраняет значение HYPERLINK \l “sub_264” *(264) .

Для выявления сущности и содержания договора необходимо привлечь
категорию “условия договора”. Содержание договора-сделки, отмечает Н.Д.
Егоров, составляют условия, на которых достигнуто соглашение HYPERLINK
\l “sub_265” *(265) . О.С. Иоффе полагает, что содержанием договора
является совокупность условий, сформированных сторонами или вытекающих
из закона, на которых основано заключение договора HYPERLINK \l
“sub_266” *(266) .

По мнению А.Г. Быкова, содержание договора составляет совокупность
условий, формирующих и выражающих взаимосогласованные волеизъявления
сторон HYPERLINK \l “sub_267” *(267) .

Неоднозначность оценок понятия “условия” как содержания договора-
юридического факта объясняется, наряду с другими причинами, тем, что
условие используется при формировании договора, а также после завершения
этого процесса. Действительно, если участники будущего договора
согласовывают свои позиции по определенным условиям, последние не
составляют содержания договора-юридического факта, так как его еще нет.
Иной смысл и значение приобретают эти же условия после того, как договор
будет сформирован. Можно ли их признавать условиями, составляющими
содержательную часть договора-сделки? Вряд ли. И не потому, что они не
отражают его содержания, а потому, что взятый в таком аспекте договор
содержания не имеет.

До и в процессе заключения договора условия представляют собой позиции
(указанные в законе или выдвинутые какой-либо из сторон), по которым
необходимо согласование. Но как только это было достигнуто, мы имеем
дело с единой волей участников, единым волевым актом. Больше в
договоре-юридическом факте ничего нет. Те же условия, которые
согласовывались, в заключенном договоре приобретают статус прав и
обязанностей, составляющих содержание правоотношения. Конечно, в
правоотношении есть и другие права и обязанности, которые следуют из
закона и факта заключения договора.

Кажущийся парадокс, состоящий в том, что в договоре-сделке нет
содержания, связан с методологической недооценкой соотношения
договора-юридического факта и правоотношения, им порождаемого. По нашему
мнению, это в такой степени самостоятельные явления, что их сущность и
содержание выявляются отдельно. Реально договор-сделка немыслим без
порождаемых им прав, и наоборот.

Только посредством научного абстрагирования можно “разделить” это
явление, именуя одну его сторону договором-сделкой, а другую –
порождаемым правоотношением. В действительности договор-сделка
(юридический факт) соотносится с порождаемым им правоотношением как
сущность и содержание. Структуризация сущности договора-сделки
осуществляется по тем пунктам (позициям), по которым сформирован был
этот общий волевой акт (“содержательная сущность”).

Подобная логика соотношения юридического факта и порождаемых им прав и
обязанностей прослеживается на уровне формирования и действия
нормативных актов, а также актов, порождающих общие правоотношения.
Здесь сущностью выступают закон, указ, постановление и т.п., а
содержанием являются содержащиеся в них нормы права. Или же волевой акт
регистрации юридического лица предстает сущностью его правосубъектности,
а содержанием ее выступает общее правоотношение (совокупность
правовозможностей и долженствований).

Но, в действительности сущность и содержание касаются одного и того же
явления (закона, акта правосубъектности, договора). Подчеркнем еще раз,
что в отношении договора его сущностью является договор-сделка
(юридический факт), а содержанием – порождаемые права и обязанности.
Именно в силу своей сущности договор-сделка способен порождать такие
последствия. Последние (правоотношения) – содержательное проявление и
обогащение этой сущности.

§ 7. Реализация и трансформация конкретного правоотношения

под воздействием юридических фактов

Реализация правоотношения, как и его возникновение, невозможна без
соответствующих юридических фактов. Этим подтверждаются не только роль и
значение последних в механизме правового регулирования, но и
“модельность” права на всех стадиях своего движения.

Как справедливо отмечает С.А. Хохлов, право в целом может быть
представлено в виде системы иерархически подчиненных правовых моделей,
где в рамках общих нормативных предписаний создаются конкретные правовые
модели общественных отношений, закрепленные в различных нормативных и
индивидуальных правовых актах HYPERLINK \l “sub_268” *(268) .

Не являются исключением права и обязанности в конкретных
правоотношениях. При всей конкретности их реализация, как и норм права и
общих правоотношений, обеспечивается посредством юридических фактов.
Субъективное право есть вид и мера возможного поведения управомоченного
лица, конкретная обязанность представляет собой вид и меру должного
поведения обязанного лица. Вид и мера указывают на определенное единство
количественных и качественных характеристик права (обязанности). Это
идеальные модели реальных процессов, которые должны совершаться при
реализации правоотношения. Но процесс его реализации сам по себе сложен,
он представляет собой изменения материального (передача продукции,
выполнение работ, оказание услуг), экономического и юридического
характера. Органическое единство этих изменений не заслоняет их
особенностей. Применительно к субъективному праву и обязанностям это
означает, что несмотря на то, что их модели реализуются в материальной
жизни и фактических отношениях, последние не становятся правовыми. В них
лишь “воплотились” идеальные модели права и обязанности, чем достигнута
цель правоотношения.

Как отмечает О.А. Красавчиков, любое действие, поскольку оно только
фактическое, т.е. не имеет юридической значимости, никогда не вызывает
юридических последствий HYPERLINK \l “sub_269” *(269) .

Непосредственным юридическим аспектом процесса реализации
правоотношения являются правовые действия, которыми опосредуются
материальный, экономический (имущественный и управленческий) процессы
HYPERLINK \l “sub_270” *(270) . Применительно к гражданско-правовому
регулированию это может выразиться в акте приемки товара, акцепте
платежа и т.п. Как бы то ни было, индивидуальные модели права и
обязанности могут реализоваться только в правовых средствах. Другие
средства право не воспринимает и не реагирует на них. О.С. Иоффе в
отношении гражданского права указывает, что поскольку осуществление
гражданских прав имеет во всех случаях акты субъективной воли их
носителей, осуществление правоотношения всегда является волевым
отношением, независимо от способа установления.

Соотношение фактических и юридических действий при реализации
правоотношения в литературе представлено по-разному. Так, С.В. Сарбаш
пишет, что под совершением исполнения обязательства посредством действий
кредитора и должника следует понимать их волю, усилия, равно как и
приспособление существующих обстоятельств и материальных средств,
выраженных во вне; такие действия становятся своего рода объективной
волей сторон, оторвавшейся от своего обладателя и выполняющей в уже
известной степени самостоятельно необходимую функцию HYPERLINK \l
“sub_271” *(271) .

Бесспорно, любые сознательные действия предполагают процесс постановки
цели, выработку программы действия и ее осуществления. Поэтому
материальное нередко оказывается “воплощенным, реализованным идеальным”.

Тем не менее необходимо учитывать при определении того, какой
юридический факт обеспечил движение той или иной правовой модели,
волевые акты субъектов, не “оторванные” от их носителей.

В связи и по поводу каждого фактического действия при реализации
правоотношения возникают юридические волевые акты, которые, собственно,
составляют элементы движения правоотношения в стадии реализации. Видимо,
одни действия нельзя представлять материально-техническими, не
опосредованными правовыми, а другие – только правовыми. Ведь стадия
реализации правоотношения тем и специфична, что право воплощается
непосредственно в реальной жизни. Последняя, как известно, включает
материальные, социальные и духовные процессы. В связи с этим трудно
согласиться с утверждением О.А. Красавчикова о существовании
материальной и технико-юридической стадий исполнения обязательства
HYPERLINK \l “sub_272” *(272) .

Реализация правоотношения его субъективных прав в общем плане
происходит посредством как их осуществления, так и применения. Как
отмечает А.А. Серветник, такая же реализация возможна не только в
отношении объективного, но и субъективного права, причем в любой их
форме – соблюдения, исполнения, использования HYPERLINK \l “sub_273”
*(273) .

В зависимости от отраслевой принадлежности правоотношения его
реализация приобретает специфику и особенности. Если механизм
отраслевого регулирования ориентирован на запрещающие действия
(например, уголовное право), правоотношения субъектов реализуются
посредством соблюдения прав. При их нарушении подключается
правоприменительная деятельность государства.

Правоотношения той отраслевой принадлежности, где общедозволительный
тип регулирования занимает определяющее место, реализуются, главным
образом, посредством использования субъективных прав в качестве моделей
“автономного” регулирования.

Какова же природа действий субъектов, посредством которых реализуются
правоотношения? В наибольшей степени эта проблема актуализирована в
теории гражданского права и ряде примыкающих к нему отраслей. Даются
неоднозначные оценки действиям кредиторов и должников, которыми
обеспечивается реализация правоотношения. Такие действия рассматриваются
как юридические поступки. Важнейшим юридическим поступком, как
утверждает О.А. Красавчиков, применительно к гражданским правоотношениям
является исполнение должником своего обязательства. Сюда должны быть
отнесены не только действия по передаче имущества должником кредитору,
но и по выполнению работ или оказанию услуг HYPERLINK \l “sub_274”
*(274) .

Выше нами уже было высказано отношение по поводу юридических поступков
как разновидности юридических фактов. Напомним, что в тех действиях,
которые оцениваются как юридические поступки, мы обнаруживаем волевые
акты в той или иной форме. Поэтому конструкция “юридический поступок”,
полагаем, неверная.

Косвенным подтверждением тому может служить аргументация С.В. Сарбаша,
данная в связи с признанием О.А. Красавчиковым действий по исполнению
обязательства юридическими поступками. Если признать исполнение
обязательства, юридическим поступком, отмечает С.В. Сарбаш, можно
подвести под неисполнение понятие юридического поступка, что
“обескровило” бы всю теорию ответственности, так как должник,
бездействуя или действуя не в соответствии с обязанностями (даже
безвольно, например, в силу аффекта), все равно подлежал бы
ответственности HYPERLINK \l “sub_275” *(275) .

В литературе высказано мнение, что действие в рамках обязательственного
правоотношения является объектом субъективного права. Оно может вести к
установлению или распоряжению субъективным правом или служить
предпосылкой установления субъективного вещного права, или иметь
значение акта потребления полезного эффекта деятельности (услуги)
HYPERLINK \l “sub_276” *(276) .

Нельзя согласиться с тем, что действие в правоотношении предстает
объектом субъективного права. Для совершения субъектами действий по
реализации правоотношения в соответствии с его моделями (содержанием)
последние воздействуют на их волю и сознание. И только затем совершаются
определенные юридические действия. Кроме того, эти действия нельзя
рассматривать как фактические, хотя в ходе совершения юридических имеют
место одновременно и фактические действия.

Распространенным в теории гражданского права является взгляд, согласно
которому действия по исполнению обязательства есть разновидность сделок.

Правда, спор ведется вокруг того, являются ли эти сделки односторонними
или ведут, в свою очередь, к договору, прекращающему обязательства.
Обобщая взгляды ученых по этому вопросу (Н.В. Козловой, А.А. Маковской,
В.В. Бердникова, А.Ю. Василевской) С.В. Сарбаш пришел к выводу, что
исполнение обязательства, заключающееся в действиях должника по
исполнению и действиях кредитора по принятию исполнения, представляет
собой волеизъявление сторон, каждое из которых может рассматриваться как
односторонняя сделка, но вместе они образуют своеобразную сделку по
исполнению обязательства, прекращающую обязательственные правоотношения
HYPERLINK \l “sub_277” *(277) .

Идея о договорной конструкции завершающей стадии исполнения
обязательства не бесспорна. Правовые связи на стадии реализации
правоотношения весьма необычны. В этом можно убедиться при анализе
действий управомоченного и обязанного лица, кредитора и должника. Обычно
юридический факт порождает права и обязанности. При реализации
правоотношения права и обязанности, составляющие его содержание,
выступают моделью, которая должна осуществиться посредством юридических
фактов. Чтобы это произошло, юридические факты порождают позитивные
правовые последствия. Поэтому идея о правопрекращающих сделках нуждается
в уточнении.

Действительно, придав правопрекращающую силу действиям участников
правоотношения как односторонним сделкам, нельзя будет сконструировать и
завершающую договорную конструкцию. По логике, все уже прекратилось, в
том числе исходная договорная модель поведения (права и обязанности).

Но дело не только в этом. Действиям управомоченного и обязанного как
односторонним сделкам нельзя придавать статус правопрекращающихся, так
как непосредственно они не прекращают обязательство, а исполняют его.
Являясь юридическими фактами односторонние сделки сами порождают
действия по осуществлению правоотношения, реализации прав и
обязанностей, составляющих его содержание. Правоотношение прекращается
посредством его осуществления. Односторонние сделки участников
правоотношения создают модели, которым и следует поведение. Они
выступают способами конкретизации исходной договорной или иной модели
(права и обязанности как содержание правоотношения). Именно благодаря
следованию моделям, порождающим односторонние сделки, субъекты
правоотношения обеспечивают его прекращение посредством осуществления.
Нужен ли в этом случае завершающий (вторичный) договор? И сколько их
необходимо? Наверное, признавая наличие здесь договора (или соглашения,
не признаваемого договором), необходимо будет конструировать как минимум
два таких договора: один для приемки имущества, другой – для оплаты его
(например, при акцепте платежа). Полагаем, что в таких договорах нет
необходимости. Правоотношение осуществляется благодаря действию ряда
односторонних сделок кредитора и должника.

Нельзя не отметить и такое обстоятельство: признавая вторичным,
правопрекращающим правоотношения договор, нужно распространять его и на
недоговорные обязательства с той лишь разницей, что теперь он потеряет
статус вторичного, так как основное правоотношение порождено
недоговорным юридическим фактом. Логично ли это?

В ходе своего движения правоотношение способно к трансформации под
воздействием определенных юридических фактов. Это может быть
принудительное исполнение обязательства, его новация, уступка
требования, перевод долга и т.д. В сфере экономики цессионные
правоотношения занимают особое место, придавая дополнительную динамику
гражданскому обороту. Исходное правоотношение может трансформироваться
здесь в аспекте его субъектного состава, содержания в целом или
отдельных его правомочий HYPERLINK \l “sub_278” *(278) .

Возникает вопрос о том, каково взаимоотношение юридического факта,
породившего исходное правоотношение, и трансформирующего его, и какова
природа цедируемого права?

Принято считать, что между цедентом и цессионарием заключается договор
уступки (цессии) права требования, обращенного к должнику. Это так. Но
этим договором отчуждается не вещь и право собственности на нее, а право
требования, опосредованное обязательственным правоотношением. С
отчуждением права требования трансформируется и исходное правоотношение.
И его взаимосвязь с договором цессии в аспекте трансформации такова, что
юридическим фактом, порождающим обязательственно-правовые отношения
между цессионарием, цедентом-кредитором и должником основного
обязательства является договор цессии и обязательственное право
требования кредитора-цедента к основному должнику. А так как это право
требования посредством договора цессии трансформируется в
обязательственное право требования, обращенное к должнику исходного
правоотношения, обязанность последнего как коррелят права требования,
перешедшего к цессионарию, обращается к последнему. Однако этим не
исчерпывается “полнота” права кредитора-цедента. Он отчуждает не только
обязательственное право требования, как промежуточное право, реализация
которого приведет к конечной цели сделки – получению соответствующего
блага и абсолютного права на него. Иными словами, исчерпывается ли объем
цедируемого права требования его обязательственной моделью как мерой
возможного поведения кредитора, реализуемой посредством активных
действий должника? Очевидно, нет.

Анализируя данную проблему, В.В. Байбак пришел к выводу, что кредитор
обязательственного правоотношения участвует во “внешних” и “внутренних”
правоотношениях. Последние связывают кредитора с должником и с полным
основанием признаются относительными. Кредитор реализует здесь свое
право требования путем получения от должника исполнения по
обязательству.

Внешние правоотношения связывают кредитора со всеми третьими лицами; он
выступает здесь в роли обладателя имущественного блага –
обязательственного требования. В рамках этих правоотношений кредитор
реализует потребительную и меновую ценность своего требования путем
распоряжения им. Право на это требование является абсолютным
имущественным правом HYPERLINK \l “sub_279” *(279) .

На наш взгляд, нет необходимости подобным образом “разводить”
выявленные автором обязательственные и абсолютные имущественные права
кредитора. Все эти явления одного порядка. Так как не только право
кредитора на требование, но и обязательственное требование кредитора
опосредованно (потенциально) обладает потребительной и меновой
стоимостью. Непосредственно ни то, ни другое право ею не обладает. Если
лишить этих свойств права требования кредитора в обязательстве, теряется
всякий смысл действий и кредитора, и должника.

Оба указанных права следует рассматривать в модели “право на право”. Но
в тех случаях, когда кредитор в силу относительной самостоятельности
права требования отчуждает его третьему лицу, оно приобретает в этот
момент статус абсолютного имущественного как объекта права. В то же
время его обязательственно-правовая “оболочка” не “сбрасывается”.
Поэтому оно в обязательственно-правовом отношении предстает его
содержанием, а в аспекте отчуждаемого рассматривается как объект права.
Право кредитора по распоряжению правом требования, с одной стороны,
своим обременением имеет обязательственно-правовые связи, а с другой – в
их рамках оно только и может существовать как переходное право, ведущее
в конечном итоге к приобретению кредитором тех или иных благ и
абсолютного права на них.

Зинченко С.А.

???????????????????????????????????????????????????????????????????????
??

*(1) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. М.,
1999. С. 58.

*(2) См.: Там же. С. 37.

*(3) См.: Явич Л.С. Общая теория права. Л., 1976. С. 86-91.

*(4) Байтин М.И. Сущность права. М., 2005. С. 80-81.

*(5) Мальцев Г.В. Понимание права. Подходы и проблемы. М., 1999. С.
287.

*(6) См.: Мальцев Г.В. Указ. соч. С. 287-288.

*(7) См.: Гегель. Философия права. М., 1990. С. 67.

*(8) См.: Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики.
М., 1974. С. 418.

*(9) См.: Зинченко С.А., Галов В.В. Представительство в гражданском и
предпринимательском праве. Ростов-н/Д, 2004. С. 47.

*(10) См.: Лившиц Р.З. Современная теория права. Краткий очерк. М.,
1992. С. 22.

*(11) См.: Шапсугов Д.Ю. Проблемы теории и истории власти, права и
государства. М., 2003. С. 481-482.

*(12) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. С. 352.

*(13) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. М., 1966. С. 11.

*(14) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. С. 364.

*(15) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 3-34.

*(16) См.: Ожегов С.М. Словарь русского языка. М., 1973. С. 3, 21, 661.

*(17) См.: Новицкий И.Б. Основы римского гражданского права. М., 1972.

*(18) Цит. по: Исаков В.Б. Юридические факты в российском праве. М.,
1998. С. 12.

*(19) См.: Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву
// Избранные труды в 4 т. СПб., 2003. С. 157-160.

*(20) См.: Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском
праве. М., 1958. С. 50.

*(21) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. С. 72.

*(22) См.: Алексеев С.С. Односторонние сделки в механизме
гражданско-правового регулирования // Антология уральской цивилистики
(1925-1989 гг.) М., 2001. С. 56.

*(23) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в гражданском праве. С. 24-25.

*(24) Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М.,
1958. С. 169.

*(25) См.: Малько А.В., Шундиков К.В. Цели и средства в праве и
правовой политике. Саратов, 2003. С. 110.

*(26) См.: Рожкова М. Юридические факты в гражданском праве. С. 6-9.

*(27) Гражданский кодекс РФ (часть первая) от 30 ноября 1994 г. N 51-ФЗ
// СЗ РФ. 1994. N 32. Ст. 3301.

*(28) См. подробнее HYPERLINK \l “sub_2000” гл. II.

*(29) Уровни сущности права могут быть установлены и в отношении таких
актов, их отраслевой принадлежности. Однако это будет иная плоскость
анализа, также имеющая познавательную и практическую ценность.

*(30) См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С.
286.

*(31) См.: Синайский В.И. Русское гражданское право. М., 2002. С. 143.

*(32) См.: Иоффе О.С., Шаргородский М.Д. Вопросы теории права. М.,
1961. С. 181.

*(33) См.: Гражданское право: Учебник. Ч. 1 / Под ред. А.П. Сергеева,
Ю.К. Толстого. М., 1998. С. 107-110.

*(34) См.: Ожегов С.М. Словарь русского языка. С. 779.

*(35) См.: Исаков В.Б. Указ. соч. С. 5-8.

*(36) Там же. С. 10-11.

*(37) См.: Исаков В.Б. Указ. соч. С. 38.

*(38) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. С.
364-365.

*(39) См.: Малько А.В., Шундиков К.В. Указ. соч. С. 102.

*(40) См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. Л., 1959. С. 5.

*(41) См. подробнее HYPERLINK \l “sub_2000” гл. II.

*(42) См.: Красавчиков О.А. Указ. соч. С. 46.

*(43) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в российском праве. С. 15-16.

*(44) См.: Алексеев С.С. Общая теория права. Т. 11. М., 1982; Халфина
Р.О. Указ. соч. С. 286; Толстой Ю.К. К теории правоотношений. С. 13-14;
Гражданское право / Под ред. А.Н. Сергеева, Ю.К. Толстого. М., 1998. С.
92.

*(45) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в российском праве. С. 37,
44-46.

*(46) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в российском праве. С. 46.

*(47) См.: Советское гражданское право / Под ред. О.А. Красавчикова. Т.
1. М., 1972. С. 69; На независимость сроков от чьей-либо воли обращается
внимание в работе: Киримова М.Я., Крашенинников П.В. Сроки в гражданском
праве. Исковая давность. М., 2006. С. 6.

*(48) См.: Грибанов В.П. Сроки в гражданском праве. М., 1967.

*(49) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в российском праве. С. 21-22.

*(50) См.: Иоффе О.С. Избранные труды. Т. 1. СПб., 2003. С. 164.

*(51) См.: Рожкова М. Юридические факты в гражданском праве. С. 78.

*(52) См.: Иоффе О.С. Избранные труды. Т. 1. С. 163.

*(53) См.: Там же.

*(54) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в российском праве. С. 16.

*(55) См.: Халфина Р.О. Указ. соч. С. 292.

*(56) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в российском праве. С. 16; см.
также: Красавчиков О.А. Указ. соч. С. 156-159.

*(57) См.: Гражданское право / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого.
Ч. 1. С. 91.

*(58) См.: Рожкова М. Юридические факты в гражданском праве. С. 65.

*(59) См.: Красавчиков О.А. Указ. соч. С. 66-68.

*(60) См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. С. 17.

*(61) См.: Иоффе О.С. Правоотношения по советскому гражданскому праву.
С. 123 и др.

*(62) См.: Рожкова М. Юридические факты в гражданском праве. С. 17.

*(63) См.: Исаков В.Б. Фактические составы как основания возникновения
правоотношений // Правоведение. 1972. N 4. С. 106.

*(64) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 154.

*(65) См.: Гражданское право / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого.
Ч. 3. М., 1998. С. 513-514.

*(66) См. об этом: Василевская Л.Ю. Учение о вещных сделках по
германскому праву. М., 2004. С. 318-356.

*(67) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в российском праве. С. 28.

*(68) См.: Ожегов С.И. Указ. соч. С. 553, 771.

*(69) См.: Исаков В.Б. Указ. соч. С. 26.

*(70) См.: Шебанов А.Ф. Форма советского права. М., 1968. С. 26-28.

*(71) См.: Там же. С. 23.

*(72) См.: Систематизация хозяйственного законодательства / Отв. ред.
проф. С.Н. Братусь. М., 1971. С. 48.

*(73) См.: Система советского права и перспективы ее развития //
Советское государство и право. 1982. N 6. С. 88, 91, 102, 110.

*(74) См.: Братусь С.Н. Отрасли советского права: понятие. предмет,
метод // Советское государство и право. 1979. N 2. С. 24.

*(75) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. С.
76-77.

*(76) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 35.

*(77) См.: Систематизация хозяйственного законодательства. С. 49-50.

*(78) См.: Система советского права и перспективы ее развития //
Советское государство и право. 1982. N 6. С. 96.

*(79) См.: Там же. С. 87.

*(80) См.: Марченко М.Н. Источники права. М., 2005. С. 57.

*(81) См.: Новицкий И.Б. Источники советского гражданского права. М.,
1959. С. 29.

*(82) См.: Малько А.В., Шундиков К.В. Указ. соч. С. 108.

*(83) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. С.
77-78.

*(84) См.: Григорьев Ф.А. Признаки и классификация актов применения
права // Вопросы теории государства и права. Вып. 2. Саратов, 1968. С.
97.

*(85) См.: Морозова Л.А. Конституционное регулирование в СССР. М.,
1985. С. 79.

*(86) Цит. по: Морозова Л.А. Указ. соч. С. 85.

*(87) См.: Иоффе О.С. Избранные труды: В 4 т. Т. 1. С. 160-161.

*(88) См.: Малько А.В., Шундиков К.В. Указ. соч. С. 110.

*(89) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 30-31.

*(90) См.: Шапсугов Д.Ю. Государственная власть и государственное
управление: соотношение и взаимодействие // Северо-Кавказский
юридический вестник. 1999. N 4. С. 16.

*(91) См.: Горюнова Е.Н. Диалектика юридических фактов в системе
правовых норм. Белгород, 2002. С. 120.

*(92) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 31.

*(93) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. С. 90.

*(94) См.: Золотухина Г.А. Закон субъекта Российской Федерации как
источник права. Ростов-н/Д, С. 34-35.

*(95) См.: Ковачев Д.А. Механизм правотворчества социалистического
государства. М., 1977. С. 74.

*(96) См.: Ковачев Д.А. Указ. соч. С. 75.

*(97) См.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворчества в СССР:
Автореф. дис. : д-ра юрид. наук. М., 1972. С. 7.

*(98) См.: Ковачев Д.А. Указ. соч. С. 79.

*(99) См.: Ковачев Д.А. Указ. соч. С. 85.

*(100) СЗ РФ. 1996. N 43. Ст. 4870 (утратило силу).

*(101) Постановление КС РФ от 17 ноября 1997 г. N 17-П “По делу о
проверке конституционности постановлений Государственной Думы
Федерального Собрания Российской Федерации от 21 июля 1995 г. N 1090-1
ГД “О некоторых вопросах применения Федерального закона “О внесении
изменений и дополнений в Закон Российской Федерации “О статусе судей в
Российской Федерации” и от 11 октября 1996 г. N 682-II ГД “О порядке
применения пункта 2 статьи 855 Гражданского кодекса Российской
Федерации” // СЗ РФ. 1997. N 47. Ст. 5492.

*(102) Постановление КС РФ от 22 апреля 1996 г. N 10-П “По делу о
толковании отдельных положений статьи 107 Конституции Российской
Федерации” // СЗ РФ. 1996. N 18. Ст. 2253.

*(103) См.: Васьковский Е.В. Цивилистическая методология. Учение о
толковании и применении гражданских законов. М., 2002. С. 96.

*(104) См.: Васьковский Е.В. Указ. соч. С. 97.

*(105) См.: Гражданское право / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого.
Ч. 1. М., 1998. С. 47-48.

*(106) Постановление КС РФ от 6 апреля 1998 г. N 11-П “По делу о
разрешении спора между Советом Федерации и Президентом Российской
Федерации, между Государственной Думой и Президентом Российской
Федерации об обязании Президента Российской Федерации подписать принятый
Федеральный закон “О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в
результате Второй мировой войны и находящихся на территории Российской
Федерации”// Вестник КС РФ. 1998. N 4.

*(107) См.: Овсепян Ж.И. Концепция механизма разделения политических
ветвей власти и статуса Президента РФ в модели Конституции РФ 12 декабря
1993 г. // Ученые записки. Сборник науч. трудов. Вып. V. Ростов-н/Д,
2005. С. 189, 195.

*(108) См.: Мицкевич А.В. Субъекты советского права. М., 1962. С.
12-13.

*(109) См.: Кеченьян С.Ф. Указ. соч. С. 170.

*(110) См.: Алексеев С.С. Проблемы теории права. Т. 1. Свердловск,
1972. С. 273-274.

*(111) См.: Исаков В.Б. Фактический состав в механизме правового
регулирования. Саратов, 1980.

*(112) См.: Правоведение. 1976. N 3. С. 24.

*(113) См.: Морозова Л.А. Указ. соч. С. 96.

*(114) См.: Иванова З.Д. Юридические факты и возникновение субъективных
прав граждан // Советское государство и право. 1980. N 2. С. 36.

*(115) См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. С. 14.

*(116) См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношениях. С. 85-86.

*(117) См.: Горюнова Е.Н. Указ. соч. С. 96-97.

*(118) См.: Иоффе О.С. Избранные труды. В 4 т. Т. 1. С. 168.

*(119) См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. С. 17.

*(120) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 154-155.

*(121) См., напр.: Зинченко С.А., Галов В.В. Финансовый лизинг и его
договорная форма // Хозяйство и право. 2004. N 11.

*(122) См.: Анализ природы этих правоотношений излагается в HYPERLINK
\l “sub_3000” гл. III.

*(123) Определенные взгляды тех и других изложены выше.

*(124) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 34, 140, 148.

*(125) См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. С. 425.

*(126) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 34.

*(127) См.: Черданцев А.Ф. Толкование права и договора. М., 2003. С.
14.

*(128) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. С.
322; Он же. Восхождение к праву. Поиски и решения. М., 2001. С. 62-63.

*(129) См.: Черданцев А.Ф. Указ. соч. С. 17.

*(130) См.: Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение //
Советское государство и право. 1980. N 2. С. 13-20.

*(131) См.: Мицкевич А.В. Учение о субъектах права: его источники и
развитие в юридической литературе // Проблемы совершенствования
советского законодательства. Труды ВНИИСЗ. Т. 29. М., 1984. С. 26.

*(132) См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права. М., 1950. С. 1-8.

*(133) См.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности. М.,
1968. С. 34.

*(134) См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982. Т. 2. С. 139.

*(135) См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982. Т. 2. С.
139-143.

*(136) См.: Матузов Н.И. Личность, права, демократия. Саратов, 1972. С.
192-195.

*(137) См.: Витрук Н.В. Основы правового положения личности в
социалистическом обществе. М., 1979. С. 115.

*(138) См.: Мицкевич А.В. Субъекты советского права. М., 1962. С. 30.

*(139) См.: Бегичев Б.К. Трудовая правоспособность советских граждан.
М., 1972. С. 12.

*(140) См.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности. М.,
1968. С. 36, 84, 85.

*(141) Мицкевич А.В. Субъекты советского права. М., 1962. С. 22, 29.

*(142) Флейшиц Е.А. Соотношение правоспособности и субъективных прав //
Вопросы общей теории советского права. М., 1960. С. 271-273.

*(143) См. об этом: Зинченко С.А., Шапсугов Д.Ю., Корх С.Э.
Предпринимательство и статус его субъектов в современном российском
праве. Ростов-н/Д, 1999.

*(144) В.А. Белов отмечает, что “актами гражданского состояния
называются такие юридические факты, которые вызывают возникновение,
изменение или прекращение гражданских правоотношений с участием
физических лиц посредством влияния на их право- и дееспособность: Они
оказывают влияние не на единичные конкретные правоотношения с участием
того или иного физического лица, а на его важнейшие юридические
состояния, такие как правоспособность и дееспособность. Тем самым акты
гражданского состояния непосредственным образом влияют и на конкретные
правоотношения тоже” // Белов В.А. Гражданское право. Общая часть:
Учебник. М., 2002. С. 202.

*(145) СЗ РФ. 1997. N 47. Ст. 5340.

*(146) См.: ФЗ РФ от 31 декабря 2005 г. “О внесении изменений в
отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с
совершенствованием разграничения полномочий” // РГ. 31 дек. 2005 г.

*(147) В.А. Белов указывает, что “использование термина “акты
гражданского состояния” не должно быть поводом к рассмотрению
обозначенного им правового института как вида юридических актов –
волевых правомерных действий, направленных на создание юридических
последствий. Термин “акты” в данном случае условен, ибо охватывает не
только волевые человеческие действия, но и события, происходящие с
людьми и влияющие (независимо от желания последних) на их право- и
дееспособность” // Белов В.А. Гражданское право. Общая часть: Учебник.
С. 202.

*(148) Конечно, в жизни бывают случаи, когда в силу тех или иных причин
государственная регистрация рождения не осуществлена (широко известен
пример с семьей Лыковых, проживавших в кемеровской тайге). Однако нельзя
не отметить, что в современном обществе крайне затруднительна реализация
прав в отсутствие документа, удостоверяющего личность. Конечно, право на
жизнь как естественное право человека будет признано государством
всегда, но для реализации трудовых, социально-экономических и иных прав
гражданину прежде всего следует удостоверить свой статус как субъекта
права (даже в гражданском праве, если так можно выразится, наиболее
“терпимом”, предполагающем за каждым человеком статус субъекта
гражданского права имеют место ситуации, когда требуется подтвердить
определенные обстоятельства, относящиеся к статусу субъекта права
(например, возраст для определения правомочия на совершение сделки; при
сомнении в личности кредитора должник вправе исполнить обязательство
путем внесения денег в депозит (ст. 327 ГК РФ), и др.). Таким образом,
отсутствие государственной регистрации влечет ущербность физического
лица как субъекта права: он практически не имеет возможности реализовать
субъективные права.

Заметим, что и римскому праву не были чужды требования об удостоверении
правосубъектности. Так, патриции и всадники в подтверждение своего
статуса носили золотое кольцо, иные свободные граждане – железное
кольцо. Рабам же, поскольку они не признавались субъектами права,
ношение колец было запрещено.

*(149) См.: Иванова З.Д. Указ. соч. С. 36.

*(150) См.: Тарасова А.Е. Особенности участия несовершеннолетних в
гражданских правоотношениях: Дис. : канд. юрид. наук. Ростов-н/Д, 2006.
С. 30.

*(151) См.: Красавчиков О.А. Гражданская правосубъектность как правовая
форма // Правовые проблемы гражданской правоспособности. Межвузовский
сборник научных трудов. Вып. 62 / Отв. ред. О.А. Красавчиков.
Свердловск, 1978. С. 19.

*(152) См.: Тарасова А.Е. Указ. соч. С. 28.

*(153) См.: Лапач В.А. Система объектов гражданских прав в
законодательстве России: Автореф. дис. : д-ра юрид. наук. Ростов-н/Д,
2002. С. 11.

*(154) См.: Ожегов С.И. Указ. соч. С. 49.

*(155) См. об этом: Зинченко С.А., Галов В.В. Собственность и
производные вещные права: теория и практика. Ростов-н/Д, 2003. С. 77-82.

*(156) См.: Матузов Н.И. Субъективные права граждан СССР. Саратов,
1966. С. 554.

*(157) См.: Горюнова Е.Н. Указ. соч. С. 198-199.

*(158) См.: Морозова Л.А. Указ. соч. С. 92-93.

*(159) См.: Красавчиков О.А. Гражданская правосубъектность как правовая
форма. С. 19.

*(160) См.: Красавчиков О.А. Гражданская правосубъектность как правовая
форма. С. 19.

*(161) См.: Венедиктов А.В. Советское государство и право. 1955. N 6.
С. 20.

*(162) См.: Яковлев В.Ф. Структура гражданских правоотношений //
Антология уральской цивилистики. 1925-1989. М., 2001. С. 383-384.

*(163) См.: Яковлев В.Ф. Там же. С. 384.

*(164) См.: Чеговадзе Л.А. Структура и состояние гражданского
правоотношения. М., 2004. С. 484.

*(165) См.: Чеговадзе Л.А. Там же. С. 485.

*(166) См., например: Красавчиков О.А. Юридические факты в советском
гражданском праве. С. 50.

*(167) См. об этом: Зинченко С.А., Шапсугов Д.Ю. Правоотношение и
динамика его элементов // Северо-Кавказский юридический вестник. 1998. N
1.

*(168) Кечекьян С.Ф. Указ. соч. С. 22.

*(169) См. подробнее: Романов А.К. Правовая система Англии. М., 2000.
С. 16-163.

*(170) См.: Бернам У. Правовая система Соединенных Штатов Америки. М.,
2006. С. 141-155.

*(171) См.: Иванников И.А. Теория государства и права. Ростов-н/Д,
2001. С. 168.

*(172) “Конвенция о защите прав человека и основных свобод” (Заключена
в г. Риме 4 ноября 1950 г.) (вместе с “Протоколом [N 1]”) (подписан в г.
Париже 20 марта 1952 г.) “Протоколом N 4 об обеспечении некоторых прав и
свобод помимо тех, которые уже включены в Конвенцию и первый протокол к
ней” (подписан в г. Страсбурге 16 сентября 1963 г.), “Протоколом N 7”
(подписан в г. Страсбурге 22 ноября 1984 г.) // СЗ РФ. 2001. N 2. Ст.
163.

*(173) См.: Совет Европы и Россия. 2005. N 1. С. 38-41.

*(174) Постановление Пленума ВС РФ от 10 октября 2003 г. N 5 “О
применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм
международного права и международных договоров Российской Федерации” //
РГ. 2003. N 244.

*(175) РГ. 2003. N 260

*(176) СЗ РФ. 2002. N 46. Ст. 4532.

*(177) СЗ РФ. 2002. N 30. Ст. 3012.

*(178) Применительно к ч. 3 ст. 377 ГПК РФ Верховный суд РФ пришел к
выводу, что нарушение единства судебной практики будет иметь место
только при наличии противоречивых актов самого ВС РФ, изложенные в форме
решений, определений и постановлений Коллегий ВС, Президиума и Пленума.
Противоречия в судебной практике нижестоящих судов во внимание не
принимаются и основанием для пересмотра дела в порядке надзора не
являются. В то же время понятие единства судебной практики ВАС РФ
толкует более широко, принимая во внимание в том числе противоречия в
практике судов кассационной инстанции.

*(179) Фокина М.А. Роль судебной практики в совершенствовании
доказывания по гражданским делам // Арбитражный и гражданский процесс.
2005. N 4.

*(180) Так, решением ВС РФ от 4 апреля 2003 г. N ГКПИ03-213 гражданину
Гавришу Н.М. было отказано в признании недействующим постановления
Правительства РФ, при этом суд сослался на свою правовую позицию,
выраженную в решении от 21 марта 2003 г. N ГКПИ02-1490 по жалобе Галова
В.В.

*(181) См: Савельева О.А. Законодательное закрепление судебного
прецедента в Российской Федерации: иллюзия или реальность? // Российский
судья. 2005. N 8.

*(182) Кечекьян С.Ф. Указ. соч. С. 31-32.

*(183) Имре Сабо. Основы теории права. М., 1974. С. 32.

*(184) См.: Теория государства и права / Под ред. М.Н. Марченко. М.,
1996. С. 389.

*(185) См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. С. 21.

*(186) См.: Халфина Р.О. Указ. соч. С. 112.

*(187) См.: Ткаченко Р.О. Методологические вопросы теории
правоотношения. М., 1980. С. 132-133.

*(188) См.: Гражданское право / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого.
СПб., 1996. Ч. 1. С. 76.

*(189) См.: Чеговадзе Л.А. Система гражданского правоотношения:
проблемы теории и практики. Н. Новгород, 2004. С. 238.

*(190) См.: Чеговадзе Л.А. Система гражданского правоотношения:
проблемы теории и практики. С. 75.

*(191) См.: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового
регулирования в социалистическом обществе. М., 1972. С. 46.

*(192) См.: Мицкевич А.В. Субъекты советского права. М., 1962. С. 30.

*(193) См.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности
(теоретические вопросы). М., 1966. С. 87.

*(194) См.: Теория государства и права / Под ред. М.Н. Марченко. М.,
1996. С. 392.

*(195) См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права. М., 1950. С. 6.

*(196) См: Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском
праве. М., 1958. С. 39

*(197) См.: Мицкевич А.В. Учение о субъектах права: его источники и
развитие в советской юридической литературе // Проблемы
совершенствования советского законодательства. Труды ВНИИЗС. Вып. 29.
М., 1984. С. 30.

*(198) См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982. С. 144.

*(199) См.: Там же. С. 142.

*(200) См.: Мигачев Ю.И. Правовой статус военнослужащих, гарантии его
реализации и защиты в Российской Федерации // Государство и право. 1997.
N 10. С. 78.

*(201) См.: Мананкова Р.П. О правовом статусе гражданина СССР //
Вопросы совершенствования гражданско-правового регулирования. Томск,
1983. С. 63-68.

*(202) См.: Бондаренко Э.Н. Трудовая правоспособность, дееспособность и
юридические факты // Журнал российского права. 2003. N 1.

*(203) См.: Кечекьян С.Ф. Указ. соч. С. 85.

*(204) См.: Иоффе О.С. Развитие цивилистической мысли в СССР. Л., 1975.
Ч. 1. С. 14.

*(205) См.: Иоффе О.С. Советское гражданское право. Курс лекций. Л.,
1958. С. 159.

*(206) См.: Гражданский кодекс Российской Федерации Часть 1.
Научно-практический комментарий / Отв. ред. Т.Е. Абова, А.Ю. Кабалкин,
В.П. Мозолин. М., 1996. С. 43.

*(207) См.: Гражданское право. Часть 3. Учебник / Под ред. Ю.К.
Толстого, А.П. Сергеева. М., 1998. С. 512.

*(208) См.: Маленина М.Н. О праве на жизнь // Государство и право.
1993. N 3.

*(209) См.: Гражданское право. Часть 3: Учебник / Под ред. Ю.К.
Толстого, А.П. Сергеева. М., 1998. С. 507.

*(210) См.: Ярошенко К.Б. Жизнь и здоровье под охраной закона.
Гражданско-правовая защита личных неимущественных прав граждан. М.,
1990. С. 165.

*(211) Как указывает М.Н. Маленина: “Большинство личных неимущественных
прав прекращаются со смертью их носителя. Однако некоторые правомочия,
составляющие личное неимущественное право, осуществляются
правопреемниками и после смерти управомоченного: Узаконенная возможность
осуществления и защиты неимущественных прав после смерти их обладателя
третьими лицами приводит к мысли о существовании при этом некоторых
нематериальных благ в усеченном объеме в отрыве от человека (составе)”
// Гражданское право. Часть первая: Учебник / Отв. ред. В.П. Мозолин,
А.П. Масляев. М., 2005. (автор гл. 9 – Маленина М.Н.) (цит. по СПС
“КонсультантПлюс”).

*(212) В.А. Белов предложил следующее объяснение: “Традиционное понятие
субъективного права могло бы быть скорректировано в смысле признания за
ним возможности прикрепления не только к кому-то (к субъекту), но и к
чему-то, т.е. к одной из индивидуализирующих характеристик
правоотношения. Наряду с субъектом права такими характеристиками могут
быть объект и основание возникновения правоотношения” // Гражданское
право. Актуальные проблемы теории и практики. М., 2007. С. 636.

*(213) Белов В.А. “Неразгаданный” Нерсесов // Нерсесов Н.О. Избранные
труды по представительству и ценным бумагам в гражданском праве. М.,
1998. С. 17-18.

*(214) См.: Теория государства и права / Под ред. Н.И. Матузова, А.В.
Малько. Саратов, 1995. С. 411.

*(215) См.: Кечекьян С.Ф. Указ. соч. С. 63-64.

*(216) См.: Гражданское право. Актуальные проблемы теории и практики /
Под ред. В.А. Белова. М., 2007. С. 250.

*(217) См.: Ткаченко Ю.Г. Указ. соч. С. 174.

*(218) См.: Халфина Р.О. Указ. соч. С. 211.

*(219) См.: Чеговадзе Л.А. Структура и состояние гражданского
правоотношения. С. 90.

*(220) Сарбаш С.В. Исполнение договорного обязательства. М., 2005. С.
37.

*(221) См.: Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву.
Л., 1949.

*(222) См.: Иоффе О.С. Спорные вопросы учения о правоотношении. Очерки
по гражданскому праву. Л., 1957. С. 40-43.

*(223) См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. С. 45-46.

*(224) См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права. С. 30-33.

*(225) См.: Кечекьян С.Ф. Указ. соч. С. 59.

*(226) См.: Гражданское право. Актуальные проблемы теории и практики.
М., 2007. С. 235-236.

*(227) См.: Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики.
М., 1974. С. 257.

*(228) См. об этом: Михайлов С.В. Категория интереса в российском
гражданском праве. М., 2002; Крашенинников Е.А. Интерес и субъективное
гражданское право // Правоведение. 2000. N 3. и др.

*(229) См.: Рудольф фон Иеринг. Избранные труды. Саара, 2003. С.
333-429; Мотовиловкер Е.Я. Интерес как сущностный момент субъективного
права (цивилистический аспект) // Правоведение. 2003. N 4 и др.

*(230) См.: Ткаченко Ю.Г. Указ. соч. С. 102.

*(231) См.: Алексеев С.С. Проблемы теории права. Т. 1. Свердловск,
1972. С. 26.

*(232) См.: Востриков П. Общественное развитие: пять формаций или две
модели // Мировая экономика и международные отношения. 1997. N 12. С.
40.

*(233) См.: Иоффе О.С. Советское гражданское право. М., 1967. С. 311.

*(234) См.: Братусь С.Н. О пределах существования гражданских прав //
Правоведение. 1967. N 3. С. 80-82.

*(235) См.: Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских
прав. М., 1972. С. 49-51.

*(236) См.: Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских
прав. М., 1972. С. 68.

*(237) См.: Шрам В.П. Интересная книга о злоупотреблении правом //
Государство и право. 1997. N 4. С. 122-124.

*(238) См.: Садиков О. Злоупотребление правом в Гражданском кодексе
России // Хозяйство и право. 2002. N 2. С. 40.

*(239) См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. С. 64.

*(240) См.: Алексеев С.С. Об объекте права и правоотношения: Вопросы
общей теории права. М., 1960. С. 291, 301; Чеговадзе Л.А. Система
гражданского правоотношения: проблемы теории и практики. С. 4.

*(241) См.: Кечекьян С.Ф. Указ. соч. С. 142.

*(242) См.: Александров Н.Г. Правовые отношения социалистического
общества. М., 1959. С. 38.

*(243) См.: Иоффе О.С., Шаргородский М.Д. Вопросы теории права. М.,
1961. С. 230.

*(244) См.: Халфина Р.И. Указ. соч. С. 213-217.

*(245) См.: Бевзенко Р.С. Очерк 8. Объекты гражданских правоотношений
// Гражданское право. Актуальные проблемы теории и практики / Под ред.
В.А. Белова. М., 2007. С. 303.

*(246) См.: Иоффе О.С., Шаргородский М.Д. Указ. соч. С. 230.

*(247) См.: Пономарев Я.А. Психика и интуиция. М., 1967. С. 185.

*(248) См. об этом: Зинченко С.А., Шапсугов Д.Ю. Правоотношение и
динамика его элементов. С. 24-28.

*(249) См.: Чеговадзе Л.А. Структура и состояние гражданского
правоотношения. С. 260.

*(250) См. подробнее HYPERLINK \l “sub_4007” § 7 .

*(251) См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в
социалистическом государстве. С. 162.

*(252) См.: Исаков В.Б. Юридические факты в советском праве. С. 67-70.

*(253) См.: Пугинский Б.И. Гражданско-правовой договор // Вестник МГУ.
Серия 2. Право. 2002. N 2. С. 44.

*(254) См.: Иванов В.В. Предпринимательство: правовые основы. М., 1994.
С. 109.

*(255) См.: Марченко М.Н. Указ. соч. С. 299.

*(256) См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 1.
Общие положения. М., 2003. С. 150-151.

*(257) См.: Марченко М.Н. Указ. соч. С. 286-288.

*(258) См.: Красавчиков О.А. Гражданско-правовой договор: понятие,
содержание и функции // Антология уральской цивилистики (1925-1989). М.,
2001. С. 178-182.

*(259) См.: Корецкий А.Д. Теоретико-правовые основы учения о договоре.
Ростов-н/Д, 2001. С. 19.

*(260) См.: Красавичков О.А. Гражданско-правовой договор: понятие,
содержание и функции. С. 172.

*(261) См.: Витрянский В.В. Существенные условия договора в
отечественной цивилистике и правоприменительной практике // Вестник ВАС
РФ. 2002. N 5. С. 139.

*(262) См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 1.
Общие положения. С. 146.

*(263) См.: Василевская Л.Ю. Учение о вещных сделках по германскому
праву. М., 2004. С. 85.

*(264) См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 1.
Общие положения. С. 147-151.

*(265) См.: Гражданское право. Ч. 1 / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К.
Толстого. М., 1998. С. 499.

*(266) См.: Иоффе О.С. Избранные труды. Т. III. СПб., 2004. С. 76.

*(267) См.: Быков А.Г. План и хозяйственный договор. Изд-во МГУ, 1975.
С. 32-35.

*(268) См.: Хохлов С.А. Техника договорной работы // Антология
уральской цивилистики (1925-1989). М., 2001. С. 207.

*(269) См.: Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском
праве. С. 153.

*(270) См.: Иоффе О.С. Избранные труды. Т. 1. С. 103.

*(271) См.: Сарбаш С.В. Указ. соч. С. 90.

*(272) См.: Красавчиков О.А. Советское гражданское право / Под ред.
О.А. Красавчикова. 3-е изд. Т. 1. С. 471-473.

*(273) См.: Серветник А.А. Правоприменение при реализации объективного
и субъективного гражданского права // Цивилистические записки.
Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. С. 122.

*(274) См.: Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском
праве. С. 154, 157.

*(275) См.: Сарбаш С.В. Указ. соч. С. 48, 49.

*(276) См.: Чеговадзе Л.А. Система гражданского правоотношения:
проблемы теории и практики. С. 261.

*(277) См.: Сарбаш С.В. Указ. соч. С. 62.

*(278) См. об этом: Ломидзе О. Влияние договорного правоотношения на
распорядительные возможности кредитора и отчужденные права после
расторжения договора // Хозяйство и право. 2005. N 8. С. 18-19.

*(279) См.: Байбак В.В. Обязательственное требование как объект
гражданского оборота. С. 55, 58, 76.

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter

Похожие документы
Обсуждение

Ответить

Курсовые, Дипломы, Рефераты на заказ в кратчайшие сроки
Заказать реферат!
UkrReferat.com. Всі права захищені. 2000-2020