Егоров С.Н. 2001 - Аксиоматические основы теории права (книга)

Егоров С.Н. 2001 – Аксиоматические основы теории права

Введение

Нет пророков в своем отечестве.

“Большая часть всей совокупности идей, господствовавших в умах французов
этого века просвещения, несомненно была заимствована из “Духа законов”
Монтескье и “Общественного договора” Руссо… Где та книга, которая была
бы способна пробудить при посредстве этих идей правосознание нашей
интеллигенции?” – вопрошал Б.А.Кистяковский в “Вехах” в начале XX века.
“Где наш “Дух законов”, наш “Общественный договор?” [32, с.111-113].

Весь характер, весь пафос статьи Б.А.Кистяковского говорит о том, что
для него эти вопросы – риторические. А между тем, на них есть вполне
конкретные ответы. Эти “наши книги”: “Право естественное” Александра
Петровича Куницына (1818 г.) и “Энциклопедия права” Евгения Николаевича
Трубецкого (1901 г.).

Эти книги “наши” только потому, что они написаны в России на русском
языке. Но, к сожалению, они не стали “нашими” в том смысле, что идеи,
заложенные в этих книгах, не стали господствовать в русских умах ни в
веке XIX, ни в веке XX. Но в этом, и здесь Б.А.Кистяковский безусловно
прав, вина не А.П.Куницына и Е.Н.Трубецкого, а “нашей интеллигенции”,
которая “никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности”
[32, с.110]. Однако, эту вину нам придется вменить не ей одной. В 1822
году книга А.П.Куницына была изъята и уничтожена, преподавание по ней –
запрещено.

Написанная почти двести лет назад книга А.П.Куницына не только тогда,
но, пожалуй, и сегодня является лучшей книгой о праве как о должном, о
том, каким должно быть право и почему оно должно быть именно таким.
Нельзя сказать, чтобы понимания важности этой задачи совсем не было.
“Необходимо, чтобы закон, – а в тех случаях, которые не могут быть
предметом закона, необходимо, чтобы общественное мнение обязывало людей
исполнять известные правила поведения. Но какие же должны быть эти
правила, – вот в чём самый важный для людей вопрос, а между тем, за
весьма немногими только исключениями, это один из тех вопросов, в
разрешении которых сделано наименее успеха”. [49, с.291]. Еще 150 лет
назад великий пропагандист свободы – Д.С.Милль понимал её важность, но
вынужден был констатировать печальный факт: именно на этом пути “сделано
наименее успеха”.

С тех пор прошло полтора столетия и, может быть, сегодня человечество
уже добилось успеха, пришло к выводу о том, какие же должны быть эти
правила? К сожалению, нет. “Авторы многих работ по “общественным
наукам”, появившихся за последние полвека, впадают в многословие, отдают
дань схоластике в своей методологии и упражняются в остроумии,
перетолковывая смысл общеупотребительных слов, а также без конца
цитируют друг друга, не приходя ни к каким определённым выводам” [57, с.
129]. Сказано в самом конце XX века, следовательно, к определенным
выводам общественные науки так и не пришли. Это делает еще более важным,
непреходящим то, что сделано А.П.Куницыным уже как двести лет. И если бы
эти двести лет человечество не потратило столь неэффективно, продолжило
бы углублять и расширять дело, начатое А.П.Куницыным, сегодня мы
продвинулись бы очень далеко по пути совершенствования нашего
сосуществования. Прорыв в этой области возможен только на строгой
теоретической основе.

А.П.Куницын заложил такие основы почти по всем необходимым
направлениям. Для того, чтобы сделанное им обрело завершенность, ему не
хватило последнего шага, не хватило создания того стержня, на котором
разработанные им основы обрели бы окончательную стройность.

Таким стержнем может быть только правильное осмысление, а,
следовательно, определение понятия “право”. Соотнесение права как
видового понятия с чем-то еще более фундаментальным – понятием родовым.
Многие исследователи пытались в качестве такого родового понятия
приспособить разное: волю, правило, интерес, порядок и т.п. Однако, ни
одно из них не могло выдержать обрушивавшейся на него нагрузки, стать
тем стержнем, на котором можно было бы собрать воедино все основы,
создать теорию права. Выковать такой стержень удалось только
Е.Н.Трубецкому.

В качестве такого стержня Е.Н.Трубецкой использовал понятие “внешняя
свобода”. Не свобода вообще по причине её неопределимости. Не свобода
внутренняя – свобода воли, которую безуспешно пытался использовать
Гегель, а именно свобода внешняя как возможность человека действовать в
обществе себе подобных. Внешняя свобода, осуществляемая в рамках “правил
поведения”, и есть содержание права. Не сами “правила поведения”,
которые могут быть любыми, что делает содержание права размытым,
неопределенным, а именно внешняя свобода, этими правилами
предоставляемая и ограничиваемая.

Остается только удивляться, как эти две книги могли появиться в России,
ведь по словам Е.Н.Тарновского, современника Е.Н.Трубецкого, “Россия и
личная свобода – это два прекрасных незнакомца, которые до сих пор не
видались друг с другом и ничего друг про друга не знают” [84, с.66]. И
нас нисколько не удивляет, что они пока так и не узнали друг друга, что
свобода так и не стала господствовать в русских умах.

Такой подход к праву как к внешней свободе, подчиненной определенным
правилам, оказывается очень плодотворным. Сразу становится ясно, о чем
должны быть эти правила – о границах внешней свободы. Тут же возникает и
центральный вопрос теории права: какие принципы нужно соблюсти (или цели
достигнуть), формулируя эти ограничения. Иначе говоря, каковы должны
быть правила срормулирования этих правил-ограничений. Вот эти-то
принципы, “правила правил” и составляют содержание теории права. Она
(теория) должна быть практичной, то есть говорить нам о том, каково
должно быть наше право, наши законы.

Принципы ограничения внешней свободы не могут иметь непреложности
законов природы. Они должны (и могут) быть установлены в зависимости от
того, чего мы хотим добиться, формулируя правила поведения, нормы права.
От наших целей. А цели могут быть разными. Такая возможность разного
целеполагания приводит к тому, что возможны и различные теории права.

В настоящей работе представлена попытка подступиться к разработке одного
из вариантов такой теории права.

Теория

Обыденное сознание иногда играет с нами злые шутки. Казалось бы, что
непонятного может быть в слове “теория”? Все люди еще со школьной скамьи
имеют об этом представление. Но если кто-то захочет разобраться с этим
термином более глубоко, ему совершенно неожиданно встречаются на этом
пути определенные трудности. Часть этих трудностей носит семантический
характер. Как и многие слова живого языка термин “теория” полисемичен, и
все его смыслы разделяются на две группы.

Первая группа связана с пониманием теории как антитезы практики.
Знакомство с литературой по этому вопросу показывает, что даже здесь, в
отделении теории от практики, не все так просто. Однако, для наших целей
эта группа смыслов мало полезна. Тем более, что отнюдь не всё, что не
практика, является теорией.

Вторая группа смыслов связана с пониманием теории как таковой.

Вот примеры определений теории, встречающиеся в литературе.

Теория – высшая форма организации научного знания, дающая целостное
представление о закономерностях и существенных связях определенной
области действительности – объема данной теории [8, с.435].

Теория – совокупность обобщенных положений, образующих какую-либо науку
или раздел её [74, с. 491].

Теория – апикально-эволюционная матрица морфологизации-тектонизации
научно-концептуального знания, которое дает-репродуцирует
тотально-базальную репрезентацию-конститутивность о кардинальных
закономерностях и квинтэссенционалыных когеренциях той или иной
сферы-континуума действительности-науки-дисциплины-социума [76, с. 653].

Теория – система основных идей в той или иной области знаний [94,
с.452].

Не говоря уже о том, как не совпадают эти определения между собой, что
ярко демонстрирует отсутствие сегодня общепризнанной точки зрения по
этому вопросу, мы вынуждены констатировать, что эти определения не
являются “определениями”.

Задача определения – точное отграничение данного понятия от всех других
понятий по содержанию и объему.

Существует несколько видов определений: остенсивные,
генетические, контекстуальные, через отношение к своей
противоположности, сравнение, описание, через ближайший род и видовое
отличие и другие. Первая группа – определения неявные.

Остенсивное (наглядное) определение не прибегает к использованию
значений других слов. Достаточно указать пальцем и сказать: “Это стол”.
Таким образом могут определяться предметы, явления, действия. Недостатки
этого вида определения очевидны.

Генетические определения дают представления о понятии путем описания
способа его образования, построения, изготовления, достижения. Таким
способом, например, принято определять физические величины: “скорость
есть векторная величина, равная первой производной радиус-вектора по
времени”

Контекстуальные определения представляют собой процедуру, в процессе
которой значение термина становится понятным из контекста. Именно таким
способом значения слов определяются в толковых словарях.

Смысл определения через отношение к своей противоположности понятен из
его названия. Такие определения широко используются при определении
философских категорий: “свобода есть познанная необходимость”;
“возможность – потенциальная действительность”.

При помощи сравнения один предмет или явление сравнивают с другим,
сходным в каком-либо отношении. Обычно сравнение применяют для образной
характеристики предмета: “собственность есть кража”.

Методом описания предмет или явление характеризуется путем перечисления
значительного набора его признаков: “чудище обло, озорно, огромно,
стозевно и

лая и .

Хотя вышеприведенные виды определений могут быть названы определениями
только с некоторой долей условности, однако и они имеют свою область
применения, но в науке эта область весьма незначительна – главным
образом для характеристики основных неопределяемых понятий, т.к.
определяемые таким неявным образом понятия не могут считаться точно
отграниченными от всех других понятий по содержанию и объему.

Наиболее распространенным и в наибольшей степени приспособленным к
использованию в логических построениях видом является вид явного
определения через ближайший род и видовое отличие. Аристотель вообще
считал его единственным достойным видом определений. К сожалению,
использовать только этот вид определений во всех случаях не
представляется возможным. Всегда существуют какие-то исходные, первичные
понятия, полученные внелогическим путем.

Определение через ближайший род и видовое отличие состоит из двух
понятий: определяемого и определяющего, где определяемое представляет
собой подмножество множества определяющего, а также признака
(признаков), по которому из множества определяющего выделяются элементы
подмножества определяемого.

Из всех видов определений именно этот вид, в литературе часто называемый
классическим, наиболее приспособлен для употребления в строгих научных
целях.

Исходя из вышесказанного, при конструировании определения понятия
“теория”, мы постараемся сделать его классическим.

Прежде всего необходимо правильно найти определяющее понятие.

Анализируя существующие определения теории, а также размышляя над
смыслом этого понятия, нельзя не прийти к выводу о том, что теория – это
всегда некая совокупность элементов. Очевидно, что, составляя теорию,
эти элементы не могут представлять собой хаотический набор. Напротив,
они должны быть структурированы и составлять определенное единство.
Больше всего этим требованиям отвечает понятие “система” (от греческого
аиаттща – целое, составленное из частей). Словарь дает нам такое
определение: система -множество закономерно связанных между собой
элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом,
представляющее собой целостное образование, единство. “Систематичность и
есть сущность любой теории” [9, с. 184]. Таким образом, теория – это
система.

Теперь из всего множества систем необходимо выделить подмножество
систем, представляющих собой именно теории. Поскольку система – это
совокупность связанных элементов, то для формулирования признаков,
выделяющих теории из множества всех систем, можно использовать два
способа:

1) выделение и характеристика элементов;

2) выделение и характеристика способа связей между ними.

Из каких же элементов всегда и неизбежно состоит теория? Прежде всего,
это понятия. Тут мы сразу же сталкиваемся с определенными трудностями,
поскольку то, что мы называем понятием, – трудноопределимо. “Не
существует общепринятого определения понятия” [22, с.354]. Широко
распространённое определение: “Понятие – это форма мышления, отражающая
предметы и явления в их существенных признаках” – не может быть нами
использовано, поскольку понятие – это прежде всего элемент реального
мира и, кроме того, такое определение мало что может нам дать, т.к.
“форма мышления” [12, с.87] в качестве элемента системы -теории – вряд
ли удобна, поскольку для теории значительно более важно заключённое в
понятии содержание. Вот другие определения: “Понятие – это мысль или
система мыслей, обобщающая, выделяющая предметы или явления некоторого
класса по определенным и в совокупности специфическим для них
признакам”; “Понятие – мысль, отражающая и фиксирующая существенные
признаки вещей и явлений объективной действительности”; “Понятие – это
суждение, предикатом которого является мысль о всеобщем в явлении”;
“Результаты, в которых

обобщаются данные его (естествознания – С.Е.) опыта, суть понятия”;
“Понятие -высший продукт мозга, высшего продукта материи”; “Теория – это
всесторонне развитое и конкретизированное понятие, а понятие –
абстрактное начало и способ построения теории” [22, с.87]. Такое
разнообразие определений еще раз доказывает отсутствие общепризнанного
понимания.

Мы же в дальнейшем под “понятием” будем понимать

любой мыслимый абстрактный объект, отграниченный от любого другого
мыслимого абстрактного объекта по своим существенным признакам.

Совокупность существенных признаков понятия составляет его содержание,
которое отражается в его определении. Совокупность конкретных объектов,
обобщённых в абстрактном объекте – понятии, представляет собой его
объём: совокупность всех законов составляет объём понятия “закон”,
совокупность всех столов составляет объём понятия “стол”. Определение
понятия должно отражать его содержание таким образом, чтобы объем
понятия содержал все те и только те конкретные объекты, которые
действительно обобщены в определяемом понятии. “При увеличении объема
содержание понятия уменьшается; если понятие становится всеобъемлющим,
то содержание должно исчезнуть вовсе” [100, с.44].

Для окончательного уяснения понятия “понятие” полезно контекстуально
связать его с понятием “термин”. Термин – это слово или словосочетание,
призванное лингвистически обозначить понятие и его соотношения с другими
понятиями в пределах специфической сферы (в нашем случае – теории).

Термин – это имя понятия.

К сожалению, такое имя (термин) как любое слово чаще всего имеет и
самостоятельную смысловую нагрузку, иногда вступающую в противоречие с
определением. В таких случаях первично определение понятия, а не
смысловая нагрузка термина. Возможно, именно для преодоления, смягчения
этого противоречия, вводя новые понятия, их авторы в качестве терминов
для них берут слова из другого языка, не того, на котором они излагают
свою теорию и дают понятиям определения.

Совокупность вышесказанного позволяет надеяться, что нам удалось
определить понятие “понятие”, т.е. указать и объяснить значение и смысл
термина “понятие”, обозначить объем и содержание выражаемого этим
термином понятия “понятие” таким образом, чтобы не дать возможности
увидеть за термином “понятие” какой-либо иной смысл, отличный от того,
какой мы хотели бы ему придать.

Процесс осмысления понятия “понятие” является важной иллюстрацией того,
как иногда трудно, а подчас и невозможно преодолеть неявный характер
определений. Особенно трудно это бывает с наиболее абстрактными,
обобщенными понятиями и их терминами. Тем не менее, мы всегда должны
стремиться к классической, явной форме определения всех встречающихся в
теории понятий и прибегать к неявной срорме только тогда, когда дать
явное, классическое определение действительно не представляется
возможным. И если, несмотря на все наши старания, какому-либо понятию не
удается дать классического определения, это, скорее всего, означает, что
данное понятие относится к группе первичных понятий, т.е. самых
существенных, основополагающих понятий данной теории. Такие и только
такие понятия будем называть основными понятиями. Все остальные понятия
теории -определяемые понятия – должны быть определены классическим
способом.

Все классические определения понятий теории должны соответствовать
следующим правилам.

1. Определение должно быть ясным.

Это правило требует, чтобы в определении использовались только те
признаки, которые сами не нуждаются ни в определении, ни в пояснении.
Нельзя определять неизвестное через неизвестное. Если не удается
избежать использования в определении другого понятия, то это другое
понятие к моменту появления в теории рассматриваемого определения уже
должно быть определено. Нарушение этого правила может разрушить, и
иногда разрушает всю конструкцию “теории”.

Кроме того, в классическом определении не допускается в качестве
признаков

использовать метафоры, сравнения и т.п. Однако, ради достижения более
яркого, выпуклого изложения это правило иногда нарушается.

2. Определение должно быть соразмерным.

Это правило требует, чтобы определение охватывало те и только те
элементы, которые составляют определяемое понятие. Несоблюдение этого
правила может привести к двум видам ошибок:

П слишком широкому определению, при котором определение включает в себя
также и элементы, не относящиеся к определяемому понятию;

П слишком узкому определению, при котором определение не включает в себя
некоторых элементов, относящихся к определяемому понятию.

Вопросу точного отграничения данного понятия от всех других большое
значение придавал Аристотель. В его формулировке правило соразмерности
выглядит следующим образом: “Такого рода [свойства] следует, таким
образом, брать до тех пор, пока не получают их как раз столько, чтобы
каждое простиралось на большее, но чтобы все вместе не простирались на
большее, ибо эта [совокупность свойств] необходимо есть сущность [вещи]
(понятие – С.Е.)” [4, с.334]. Иными, современными словами, каждый
признак (свойство по Аристотелю) из множества определяющего должен
выделить некое подмножество, которое полностью включало бы в себя
подмножество определяемого понятия, а пересечение подмножеств,
выделяемых всеми признаками, давало нам точное подмножество
определяемого понятия. При этом вовсе не обязательно, чтобы граница
подмножества была описана именно теми признаками, при помощи которых мы
производили процедуру выделения. Наше определение понятия не пострадает,
если “уже заданные линии применить новым способом для ограничения
области” [100, с. 110] нашего определяемого понятия. Что нам совершенно
необходимо для соразмерности понятия, так “это его точные границы, чтобы
для каждого предмета было определено, попадает он под него (понятие –
С.Е.) или нет” [100, с. 99].

3. Определение не должно замыкаться в кольцо.

Это правило требует, чтобы в определении не использовались понятия,
которые в свою очередь определялись бы при помощи определяемого понятия.
Наиболее злостная форма нарушения этого правила – тавтология, т.е. такое
“определение”, в котором определяемое понятие определяется через самого
себя. Например, международный договор – договор, заключенный между
народами.

4. Определение не должно содержать отрицания.

Это правило требует, чтобы в определении указывалось, чем является
определяемое понятие, вместо того, чтобы указывать, чем оно не является.
Например, высказывание: “общество – это не государство” не может
использоваться как определение. Много есть на свете того, что не
государство, но и не общество.

К сожалению, это одна из самых распространенных логических ошибок.

Иногда, в очень редких случаях, такая конструкция определения
правомерна. Для того, чтобы это было так, необходимо, чтобы определяющее
и определяемое понятия являлись подмножествами некоторого множества,
представляющего их объединение. В таком случае это объединенное
множество содержит те и только те элементы, которые содержатся в
объединяемых множествах. Известно, что множество, элементами которого
являются все руки, составляют подмножества только правых и только левых
рук. То есть, подмножество правых рук является дополнением подмножества
левых рук. Таким образом, не было бы нарушением правила 4 сказать, что
правые руки – это руки, не являющиеся левыми. В таком и только в таком
случае определяемое понятие можно определить через отрицание его
дополнения. Но, во-первых, такие случаи существования дополнительных
понятий довольно редки, и, во-вторых, очень велика опасность нарушить
правило 1, т.к. скорее всего, к моменту определения определяемого
понятия и дополнительное ему понятие еще не будет определено.

Таким образом, эта распространенная логическая ошибка заключается в том,
что

в конструкции определения с отрицанием в качестве отрицаемого
используется такое понятие, которое не является дополнением
определяемого понятия.

Единственное исключение из этого правила – определение отрицательных по
своей сути понятий: “безбожник – человек, не признающий существования
бога”.

Следующая группа элементов, без которых не мыслится ни одна теория, это
утверждения. Утверждения устанавливают или выражают внелогические,
содержательные, сущностные отношения между понятиями (терминами) и
являются теми самыми логическими единицами, каждой из которых необходимо
присуще одно из фундаментальных логических свойств – быть истинной или
быть ложной. Однако, не всякие утверждения могут быть использованы в
качестве признаков, характеризующих именно теорию. Один из видов
утверждений -утверждение первоначальное – несомненно является элементом
теории. В данном случае “первоначальное утверждение” является обобщающим
термином для аксиомы, постулата, гипотезы, принципа, тезиса, начала и
т.п.

Такие утверждения высказываются как очевидные, недоказуемые, истинность
которых заранее предполагается. Тем не менее, “Аксиома – это истина, не
требующая доказательства” – выражение, иногда употребляемое в учебниках,
содержит вовсе не тот смысл, которым мы собираемся наделить понятие
“первоначальное утверждение”. У нас аксиома не потому, что “это
очевидно”, не потому, что не требует доказательства, а потому, что не
может быть доказана. При этом не должно поддаваться искушению
использовать термин “истина” для характеристики того, что понимается под
утверждением в его значении “соответствие действительности, практике”.
Первое употребление и этимологически неверно. Греческое слово а^гсоца и
латинское слово postulatus буквально означают -требование. Не случайно
автор первой в истории человечества теории – Евклид -начинал свои
аксиомы со слова “требуется”. Так и в любой другой теории для построения
всех последующих рассуждений требуется заранее считать что-то таковым, а
не иным. Таким образом, под первоначальным утверждением мы будем
понимать высказывание, принимаемое в данной теории в качестве истинного
(т.е. не ложного) заранее, до ее построения. Все то, истинность чего в
рамках данной теории может быть доказана, не является аксиомой,
постулатом, т.е. первоначальным утверждением.

При этом наши первоначальные утверждения вовсе не должны обязательно
быть чем-то самоочевидным, общепризнанным. Для нас важно и достаточно
того, что мы полагаем их истинными только в рамках строящейся теории, а
если они при этом оказываются общепризнанными, мы должны воспринимать
это как случайное совпадение, не означающее ни хорошего, ни плохого для
нашей дальнейшей работы.

Вместе с тем, эти первоначальные утверждения не могут считаться
выведенными из-под какой-либо критики. Наоборот, все дальнейшие
манипуляции внутри теории как раз и служат той целенаправленной
проверкой, критическим осмыслением, которые позволяют вовремя отказаться
от неудачного первоначального утверждения, откорректировать,
видоизменить его так, чтобы результат этих построений можно было назвать
Теорией. Отсюда видно, что в начале процесса построения теории
первоначальные утверждения – скорее гипотезы, т.е. предположения о том,
что требуется. В процессе построения они постоянно проверяются
внутренними способами строящейся теории. Когда построение продвинется
достаточно далеко, и утверждение выдержит эти внутренние проверки,
становится понятно, что для построения данной теории требовалось именно
это утверждение. “…Аксиомы не являются ни синтетическими априорными
суждениями, ни опытными фактами. Они суть условные положения
(соглашения): при выборе, между всеми возможными соглашениями мы
руководствуемся опытными фактами, но самый выбор остается свободным и
ограничен только лишь необходимостью избегать всякого противоречия” [66,
с.40].

Тем не менее, о качестве набора первоначальных утверждений кое-что можно

сказать и до того, как построение теории продвинется достаточно далеко.
Совокупность первоначальных утверждений как часть теории также
представляет собой систему. Хорошая система первоначальных утверждений
(аксиоматическая система) теории должна удовлетворять целому ряду
требований.

1. Содержательность.

Каждое первоначальное утверждение должно иметь содержание, т.е. оно
должно представлять собой осмысленное предложение, о котором можно было
бы сказать, что оно ложно или оно истинно (в логическом смысле).
Соблюдение этого требования обязательно, хотя бы исходя из логического
закона исключенного третьего, который говорит о том, что А (утверждение)
может быть либо истинным, либо ложным. Третьего не дано. Это лежит в
основе логического отрицания: если А -истинно, то (не А) – ложно.

Если среди первоначальных утверждений, составляющих аксиоматическую
систему, у нас окажется такое, об истинности которого мы не можем судить
по причине невозможности осмыслить его содержание, такое утверждение в
лучшем случае бесполезно и должно быть отрезано “бритвой Оккама”, а в
худшем случае оно, не подчиняясь логическим законам, может разрушить
нашу теорию.

2. Формальная непротиворечивость.

Если среди первоначальных имеются утверждения, противоречащие друг
другу, то это разрушает теорию как систему. Закономерно связать
противоречивые утверждения невозможно. Согласно логическому закону
непротиворечивости оба противоречивых утверждения одновременно не могут
быть истинными, значит, хотя бы одно из них ложно.

Для того, чтобы аксиоматическая система стала действительно системой,
первоначальные утверждения должны быть между собой связаны. В качестве
способов связи утверждений между собой логика предлагает нам конъюнкцию,
дизъюнкцию, импликацию, эквивалентность. Не все из них годятся для
объединения утверждений именно в аксиоматическую систему. Так,
дизъюнкция не подходит для этой цели из-за того, что заставляет нас
выбирать какое-либо одно из связанных дизъюнкцией утверждений, говоря:
либо А, либо В. Но поскольку нам необходимо сохранить обе наши аксиомы,
от дизъюнкции мы вынуждены отказаться.

Эквивалентность говорит: А тогда и только тогда, если В. Но это
означает, что А не является самостоятельной аксиомой, а является
следствием В и, следовательно, от эквивалентности мы тоже вынуждены
отказаться (см. правило 4).

Самым удобным способом связи является конъюнкция, которая говорит: и А,
и В, т.е. является буквальной совокупностью всех наших утверждений –
аксиом. Нам совершенно необходимо, чтобы вся совокупность (конъюнкция)
была истинной. В принципе, каждое утверждение может быть как истинным
(1), так и ложным (0). Согласно таблице конъюнкции

АиВ

совокупность утверждений истинна только тогда, когда истинны оба (все),
входящие в нее утверждения. Если хотя бы одно из них ложно, становится
ложной и вся совокупность. Таким образом, если мы имеем пару
противоречащих друг другу утверждений, то хотя бы одно из них ложно и,
следовательно, соединяя их в систему при помощи конъюнкции, мы получаем
ложную аксиоматическую систему.

Поскольку импликация: если А, то В или А=>В (если на небе тучи (А), то
идет дождь (В)), является значительно менее жесткой, чем
эквивалентность, мы обязаны рассмотреть и такой способ объединения
утверждений в аксиоматическую систему. Согласно таблице импликации

в случае истинности условия (А) и ложности заключения (В) вся импликация
является ложной. В нашей аксиоматической системе заранее неизвестно,
какое первоначальное утверждение можно расценивать как условие, а какое
– как заключение, следовательно, при наличии одного ложного утверждения
(заключения) вся импликация становится ложной. Но если кому-то
покажется, что достаточно сгруппировать аксиомы таким образом, чтобы
ложным было именно условие и это исправит положение, то это не так. В
таблице импликации этому случаю соответствуют две последние строчки,
которые говорят нам, что из логически ложного условия следует все, что
угодно.

Таблица импликации показывает, что в случае ложности А, независимо от
истинности или ложности В, импликация А=>В является истинной. В живом
русском языке этот факт нашел отражение в следующей популярной фразе:
“Если (следует любое неправильное, с точки зрения говорящего,
утверждение), то я – китайский император”.

Таким образом, независимо от того, какую позицию в импликации занимает
ложное (противоречивое) утверждение, совокупность всех утверждений
приобретает для разработчиков теории неудовлетворительный характер,
следовательно, формальная непротиворечивость первоначальных утверждений
является безусловным требованием, ему должна удовлетворять всякая
теория.

3. Дедуктивная полнота.

Аксиоматическая система должна в явном виде содержать полный набор
первоначальных утверждений, необходимый и достаточный для дедуктивного
построения всех выводов данной теории. Если некоторая теория содержит
интуитивно полученный вывод, который не противоречит другим выводам этой
теории и ее аксиомам и при этом дедуктивно не выводится из этих аксиом,
аксиоматическая система должна быть дополнена еще одним необходимым
первоначальным утверждением, либо некоторые первоначальные утверждения
должны быть усилены так, чтобы этот вывод можно было бы получить как их
следствие. При этом очень велика вероятность того, что такое усиление
аксиоматической системы не только даст обоснование этому интуитивному
выводу, но и даст нам несколько новых, неожиданных выводов.

К сожалению, теории частенько грешат дедуктивной неполнотой двух родов.
Первый род неполноты связан с тем, что разработчики теории, а потом и её
исследователи, некие вещи считают настолько очевидными, что, по их
мнению, они даже не требуют вербализации. Иногда это действительно так и
есть, а иногда так только кажется, и усомнившийся в очевидности
становится автором ещё одной новой теории. Как бы там ни было, только
произнесение, фиксирование таких скрытых элементов теории позволяет нам
самим убедиться и показать всем остальным, что очевидное действительно
очевидно. Даже теория Евклида не убереглась от такого недостатка,
полагая, например, в неявном виде однородность и изотропность
пространства. Если бы эта аксиома в явном виде присутствовала в теории
Евклида, многие споры между приверженцами его теории и других теорий
были бы просто невозможны, т.к. наличие в двух теориях двух разных
аксиом однозначно делает их разными теориями.

Второй род неполноты связан с тем, что и некоторые определения содержат
в себе аксиомы в скрытом виде. Д.С.Милль утверждал, что всякое
определение содержит в себе аксиому. А.Пуанкаре считал, что аксиомы
геометрии суть не более, чем замаскированные определения. Хотя, казалось
бы, что аксиома в неявном виде, зафиксированная в определении, лучше
совсем не зафиксированной, очевидной аксиомы, в действительности это не
такое уж преимущество. Такая скрытая аксиома

также выведена из-под целенаправленной критики, из-под критического
осмысления ее в качестве именно аксиомы, что затрудняет выявление всех
возможных противоречий.

Требование дедуктивной полноты вполне оправдано, но выполнить его
нелегко. Однако, очень важно, чтобы это требование осознавалось как
важная цель аксиоматизации.

4. Взаимонезависимость.

В правильно построенной теории её различные аксиомы не должны выводиться
друг из друга. Во-первых, это необходимо во избежание тавтологий (см.
правило определений 3). Во-вторых, называя теорему аксиомой, мы плодим
сущности сверх необходимого.

Кроме того, и самое главное, исследование взаимонезависимости аксиом
-основное оружие в борьбе теорий между собой. Если бы кому-либо удалось
доказать, что постулат Евклида о том, что через данную точку можно
провести лишь одну прямую, параллельную данной, является не постулатом,
а теоремой, в ту же минуту теория Лобачевского перестала бы быть
теорией. Если бы кому-либо удалось доказать, что постулат Евклида о том,
что между двумя точками можно провести только одну прямую, является не
постулатом, а теоремой, в ту же минуту теория Римана перестала бы быть
теорией. Но поскольку этого не случилось и эти постулаты остаются
постулатами, все три указанные теории имеют право на существование в
качестве теорий, а при построении своей новой (четвертой) теории любой
теоретик вправе в качестве своего постулата избрать любое другое
утверждение взамен любого из постулатов Евклида, лишь бы первоначальные
утверждения его теории не противоречили друг другу- Именно поэтому
теории Евклида, Лобачевского, Римана законно сосуществуют в науке. Но
как только вновь вводимая аксиома вступает в противоречие хотя бы с
одной уже принятой аксиомой, новая теория в силу безусловности второго
требования тут же рассыпается как карточный домик.

Итак, у нас есть элементы – понятия и первоначальные утверждения.
Достаточный ли этот набор для того, чтобы любую построенную из этих
элементов систему можно было бы назвать теорией? Наверное, нет. Есть еще
один вид утверждений, необходимо являющихся элементами теории.

Всякая теория стремится быть полезной – нет ничего практичнее хорошей
теории. А польза теории заключается в ее элементах третьего рода:
теоремах, леммах, следствиях, т.е. всех тех “правильных” выводах,
которые можно сделать на основании первоначальных утверждений, используя
понятия данной теории. Более того, именно ради этих выводов и затевается
строительство любой теории. Таким образом, под выводом мы будем понимать
утверждение, полученное путем логических построений из первоначальных
утверждений (высказываний, заранее принятых в качестве истинных) и
истинное (т.е. логически не ложное) именно в рамках данной теории.

В результате наших рассуждений получен набор, состоящий из необходимого
и достаточного количества элементов любой теории – понятий,
первоначальных утверждений, выводов. Если понятия уподобить кирпичикам,
из которых можно построить любую часть здания теории, то первоначальные
утверждения – аксиомы -образуют фундамент теории, а доказанные
(выведенные) утверждения – выводы -его стены и крышу.

Для завершения, уяснения понятия “теория” осталось в явном виде
обозначить характер связей между этими элементами, причем такой, который
показал бы необходимость, закономерность именно таких связей.

Прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что понятия,
утверждения, выводы – лингвистические объекты, т. е. объекты языка.
Понятия (термины) – это слова, а первоначальные утверждения и выводы (и
те, и другие – высказывания) -предложения. Все первоначальные
утверждения теории предполагаются истинными

по определению. Всякая теория утверждает, что ее выводы также истинны.
Что же может убедить любого непредвзятого исследователя данной теории в
том, что это действительно так, то есть в том, что выводы этой теории
действительно истинны? Есть только один способ объективной внутренней
проверки истинности предложений-выводов – это их соответствие логическим
законам.

Некоторым областям знаний повезло больше – у них есть еще и возможность
проверки выводов на соответствие реальным фактам. В случае выявления
несоответствия выводов такой теории реальным фактам, необходимо
проверить правильность процедуры вывода и, если вывод проделан
правильно, придется корректировать аксиоматическую систему. Другим
областям знаний повезло меньше – у них нет такой возможности. Однако,
любая теория, представительница любого из видов знаний нуждается в
использовании логических законов при построении механизма своего
внутреннего устройства.

Все предложения в языке подчиняются пропозициональному исчислению или
исчислению высказываний, с более общей точки зрения – исчислению
предикатов. Исчисление предикатов является разделом логики – науки,
которая лежит в основе каждой рациональной дисциплины и которую не может
опровергнуть никакой эксперимент или факт. Причина такой отчужденности
от практики, экспериментальной проверки состоит в том, что логика имеет
дело не с миром, а с утверждениями и с манипуляциями ими совершенно
независимо от их содержания [9, с.56]. Существует единственная теория,
которая начинает почти на голом месте, которая не опирается ни на какую
другую теорию, – логика. Все остальные теории предполагают помимо логики
многое сверх того. “Безусловно вечное, т.е. вневременное значение имеют
идеальные истины логики и математики” [97, с. 78]. Любая научная теория
в качестве логического минимума берет так называемое исчисление
предикатов с равенством. Это необходимо и достаточно для того, чтобы
анализировать понятия и умозаключения, встречающиеся в математике и
естественных науках. Любое высказывание, коль скоро рассматривается его
форма, является формулой этого исчисления, и каждое правильное
рассуждение содержит в себе правило вывода, задаваемое логикой.
Совершенно очевидно, что теория может состоять только из истинных
вторичных утверждений – теорем, выводов. Все ложные (в логическом
смысле) утверждения тем самым выводятся из состава теории.

Однако, для того, чтобы данный логический аппарат можно было
использовать, обязательно должно быть выполнено условие о том, что все
субъекты и предикаты, понятия всех высказываний, участвующих в
конкретном исчислении, должны принадлежать одному универсуму.
Универсумом (и) называется множество такое, что все рассматриваемые в
системе множества (понятия) являются подмножествами и [38, с.44].
Другими словами, каждый субъект или предикат, участвующий в исчислении
высказываний, должен представлять собой элемент подмножества
(подмножество) одного, общего для всех них множества – универсума. Это
условие, с легкостью выполняемое, например, в математике, является
огромной проблемой для любой гуманитарной науки. Преодоление этой
проблемы является важным шагом на пути достижения любой наукой высоты
науки теоретической.

Было бы неверным думать, что все научные теории разрабатывались с
использованием исчисления предикатов. Многие теоретики в работе
довольствовались своим представлением о правильности, здравым смыслом,
которые, в свою очередь, хоть и в неявном виде, опираются на логику.
Ведь именно логика контролирует правомерность того, что строится с
помощью понятий.

Более того, всякая теория для своего изложения использует язык, который
сам по себе является логической структурой. Таким образом, логичность
языка также даёт теории логическое основание. Можно с высокой степенью
вероятности утверждать, что всякая теория, будучи проверена на
соответствие принципам дедуктивного построения, выдержит такую проверку,
а если не выдержит, значит с ней что-то неладно. Оказывается, что многие
строители правильных теорий вслед за бессмертным героем даже не
подозревают о том, что “говорят прозой”.

Таким образом, всякая теория предполагает именно логически верный
характер связей между ее элементами.

Теория – это система понятий, постулированных утверждений, а также
логически строго следующих из них выводов.

Очевидно, что такие системы существуют и могут существовать только в
одном месте Вселенной – в человеческой голове. Книга с названием
“теория” (в том числе и эта книга), т.е. бумага, краска, клей не есть
собственно теория. Теории становятся теориями в человеческом сознании.

Очевидно также, что именно сознание и только сознание создает теории.
Для чего? Ведь главная черта всякого сознательного акта, всякого акта
сознания есть предуказанная (конечно, самим сознанием), предвидимая и
ощущаемая как достижимая цель.

С какой же целью человек создает теории? Обычно считается, что с целью
объяснить некоторый круг явлений, свойств, предметов – объектов теории.
Иногда говорят совсем общо, философски – для того, чтобы познать
Вселенную, полагая, что она вся целиком состоит из объектов некоторых
теорий или сама представляет такой объект.

Не претендуя на столь возвышенные цели, мы укажем одну бесспорную цель
всякой теории – такую, которую несомненно преследует теория права.

Мы утверждаем, что цель (возможно, одна из целей) всякой теории состоит
в представлении человеческому разуму понятных ему сведений о том, как
устроен объект теории, как он функционирует и как с ним следует
обращаться, чтобы достигнуть каких-либо других, по большей части,
практически важных для человека целей.

Словом, опять “нет ничего практичнее хорошей теории”.

Здесь требуется пояснить, по крайней мере, несколько использованных выше
понятий.

Мы употребляем слово “объект” в том смысле, что теория точно и
определенно выражает свойства и механизм устройства и действия этого
предмета. Но такого точного выражения в отношении реальных предметов
внешнего мира не бывает никогда. Даже в науках, которые в опыте, в
эксперименте (в наблюдениях и измерениях) могут проверять свои выводы,
всегда есть маленький зазор, промежуток между теоретическими и
экспериментальными величинами, который человек стремится по возможности
уменьшить, усовершенствуя либо теории, либо методы наблюдений. Но он
есть всегда.

Банальный пример: при измерении углов на поверхности земли с целью
составления топографических планов никогда не выполняется или только
случайно выполняется теорема о равенстве суммы углов треугольника двум
прямым. Небольшую “невязку”в таких измерениях считают их ошибкой и
вносят в измерения соответствующую поправку.

Этот пример показывает, что на самом деле объектом теории является не
тот треугольник, который может “изготовить” человек, например, указав
три точки в пространстве (забив в землю колышки), а некий идеальный
треугольник, сумма углов которого не может не равняться двум прямым.

Так же точно идеальная тепловая машина не есть реальный паровоз или
двигатель внутреннего сгорания. Но, тем не менее, выводы, сделанные на
основе теории идеальной машины, говорят конструктору, какие усилия и в
каком направлении должен он приложить, чтобы улучшить свое изделие,
приблизить его к той цели, которой он хочет добиться (повысить мощность
или экономичность или найти оптимальное соотношение между тем и другим.)

И, несомненно, что эффективность (практичность) всякой теории зависит от
того, сколь близко ее идеальный объект соответствует по своим
(постулируемым в теории) свойствам и качествам реальному объекту
внешнего мира.

Мы получили определение понятия “теория”. Памятуя о том,
что задача

определения – точное отграничение данного понятия от всех других
понятий, полезно было бы сделать соответствующую проверку. Вопросу,
являются ли все использованные нами в определении признаки необходимыми,
мы уже посвятили достаточно места так, что добавить к сказанному,
пожалуй, больше нечего. А вот проанализировать, все ли необходимые
признаки понятия “теория” мы использовали в нашем определении, ещё
предстоит. Главными критерием необходимости дополнения определения ещё
каким-либо признаком является обнаружение в объёме определяемого понятия
какого-либо постороннего элемента, т.е. чего-то такого, что теорией не
является, но нашему определению соответствует. Нам пока этого сделать не
удалось. Возможно, читатели смогут подсказать такие элементы, и тогда мы
усовершенствуем наше определение. Не удалось пока обнаружить и ни одного
объекта, который нам хотелось бы назвать теорией, но который при этом не
соответствовал бы нашему определению. Это косвенно подтверждает, что все
признаки, использованные в определении, использованы по назначению.

Изложение научных теорий не всегда позволяет разглядеть содержание этого
понятия – “теория”.

Существует три способа изложения теорий: исторический, эвристический и
аксиоматический.

Исторический способ изложения старается наиболее полно проследить
историю становления и развития научной теории, рассмотреть различные
попытки её построения, включая и ошибочные. Этот способ наиболее
распространен.

Эвристический способ изложения старается как можно быстрее выявить
наиболее полезные (хотя и необязательно наиболее фундаментальные) выводы
теории и тут же показать способы их применения.

Исторический и эвристический способы неудачны для изложения теории во
всей её полноте. Они излишне концентрируют внимание на выводах теории,
не приводят в явном виде большинства первоначальных утверждений, не
заботятся о логически внятном определении используемых в теории понятий,
оставляют в значительной мере неясной логическую структуру теории. Более
того, до приведения теории к аксиоматическому виду трудно сказать, имеет
ли право данная совокупность высказываний, данное учение вообще
называться теорией. Причем изложение теорий гуманитарных наук, в отличие
от естественных, в значительно меньшей степени соответствует
аксиоматическому способу. Не являются исключением в этом смысле и
юридические науки. Возможно, именно поэтому российские правоведы вплоть
до XX века остерегались называть свои труды “теория права”, а
соответствующий курс в российских университетах, центральный курс во
всем правоведении назывался “энциклопедия права”.

Различие между историческим или эвристическим способами изложения и
аксиоматическим способом сродни различию между процессом исследования и
его результатом. Аксиоматически изложенная теория обязательно будет
отличаться ясностью и систематичностью и становится совершенно
прозрачной и открытой для критики. И это свойство, весьма неудобное для
того, кто представляет теорию на всеобщее обозрение, объективно является
очень полезным, поскольку автоматически переводит критику в
конструктивное русло. Добросовестные критики вынуждены анализировать
основные (неопределяемые) понятия, определения понятий определяемых и
первоначальные утверждения (аксиомы) с тем, чтобы согласиться с ними,
отвергнуть их (предложив свои) или указать на их частичное
несовершенство (предложив их уточнение или развитие). Весь дальнейший
критический анализ, т.е. логическое исследование предлагаемой теорией
системы понятий, утверждений и выводов, возможен только в рамках
какой-то, принятой и объявленной самим критиком совокупности понятий и
аксиом (иначе это не критика). Дискуссия (а не спор) сразу становится
понятной для стороннего наблюдателя, который получает возможность
составить собственное мнение.

Как видно из вышеприведенного текста, набор понятий и
первоначальных

утверждений в решающей степени определяется самим разработчиком теории.
В гуманитарных науках, где роль факта, эксперимента в проверке
“правильности” выводов теории крайне ограничена, неизмеримо более
важными становятся оценка и качественный анализ именно системы понятий и
первоначальных утверждений. Дискуссии между учеными – приверженцами
разных теоретических школ в значительной степени бесплодны потому, что
они ведутся (если ведутся) о правильности выводов разных теорий. При
этом не обращается внимание на то, что и те, и другие выводы в рамках
“своей” теории чаще всего “правильные”. Само различие выводов часто
обусловлено различием их аксиоматических основ. Но, поскольку в
гуманитарных науках обычно сами аксиоматические основы явно не
сформулированы, то конструктивность таких дискуссий приближается к нулю.

Более того, аксиоматический способ изложения теории методологически
представляет собой самостоятельный научный инструмент, использование
которого может привести к дополнительным положительным результатам.
Возможно, единая теория поля до сих пор не создана именно потому, что
никто из больших физиков не удосужился изложить известный ему объем
теоретической сризики в аксиоматическом виде.

При переходе к содержанию нашей теории требуется отметить одно важное
обстоятельство.

Что касается естественных наук, то аксиоматические системы используемых
в них теорий помимо возможности внутренней проверки обладают еще одним
мощным критерием истинности – применимостью к тем объектам, описанием
которых данная наука занимается. Успешность этого приложения, как путем
ответов на поставленные вопросы о механизме действия объекта, так и
путем предсказания его поведения, является достаточным подтверждением
теории до тех пор, пока она удовлетворяет практическим требованиям
(например, точности предсказания). Проще говоря, теория подтверждается
практикой.

Совсем иная ситуация в науках гуманитарных, а тем более политических.
Работающие в гуманитарных науках по своему отношению к технологии
получения знания вынужденно скорее не эмпирики, последователи Бэкона и
Локка, а рационалисты, последователи Декарта и Спинозы. Для них истина
заключается в том, что “Высшей основой знания служат истины
самоочевидные, которые суть логическое усмотрение связи ясных простейших
идей” [97, с.44], а не в утверждении о том, что “все идеи, в том числе
высшие понятия, суть обобщения из опыта” [97, с. 46]. Для них основной
методологический прием – дедуктивный синтез, а не индуктивный анализ. И
это не есть их прихоть, результат свободного выбора. Напротив, это
объективное обстоятельство, вызванное особым характером изучаемой ими
предметной области. Если естественные науки главным образом говорят о
сущем, существующем, о том, что не зависит от наших мнений о нем, то
вторые говорят главным образом о должном, о том, чего мы хотим от
объекта, к коему теория прилагается. Например, лингвистика представляет
теорию существующего языка, а литературоведение пытается дать
эстетическую оценку того, что на языке написано. Хотя, например, теория
корабля или теория самолета как раз и говорят о том, каким должен быть
корабль, чтобы он не утонул, или каким должен быть самолет, чтобы он
полетел.

От выводов лингвистики не зависит (почти не зависит) поведение реального
языка (исключение – эсперанто – только подтверждает правило).
Литературоведение вольно или невольно пытается указать направление и
дать критерии развития литературы.

Иначе говоря, естественные науки – науки о сущем – не оперируют
оценочными суждениями, они не обсуждают хорошо или плохо устроен их мир,
они говорят лишь о том, как он устроен и функционирует. Гуманитарные
науки неизбежно связаны с оценочными суждениями, они говорят о том,
каким должен быть их мир. Таким образом, предметом теоретических
построений гуманитарных наук чаще всего является не только то, как
устроены, как взаимодействуют элементы соответствующей гуманитарной
области, а и то, как они должны быть правильно

устроены, как они должны правильно взаимодействовать.

Как же нам различать теории о сущем и теории о должном, а в более общем
смысле – сущее и должное? В качестве критерия для такого различения
может быть использована цель, т.е. её наличие или отсутствие. Если мы
рассматриваем теорию гравитации, если предметом теории является
гравитация, вполне бессмысленным является вопрос: “Зачем нужна
гравитация?”. Гравитация просто есть. Также и теория трения, движения
планет, наследственности и т.п. Это теории о сущем.

Если же мы рассматриваем, например, теорию корабля, такой вопрос
перестает быть бессмысленным. Разрабатывая теорию корабля, мы хотим,
чтобы корабль поплыл, при этом поплыл быстро, надежно, был грузоподъемен
и т.п. Таким образом, разрабатывая теорию корабля, мы хотим, чтобы
построенный в соответствии с нашей теорией корабль соответствовал той
цели, которую мы перед ним поставим. Либо быть очень быстрым, либо очень
надежным, либо очень грузоподъемным, либо сочетать в себе эти качества в
какой-то заданной нами пропорции. Разрабатывая теорию о должном, мы
хотим знать, каким должен быть корабль, чтобы он соответствовал
поставленной нами цели. Следовательно, при всей условности
вышесказанного, если предмету теории мы можем предпослать цель, эта
теория является теорией о должном. Предметы гуманитарных наук (и, в
частности, юриспруденция) обычно такую цель имеют, правда, не всегда
говорят об этом открыто.

Представление о должном у людей, в том числе и у тех, кто занимается

гуманитарными науками, разное. Игнорирование этого факта, т.е. попытки

дискутировать по поводу выводов разных теорий, не попытавшись

предварительно сформулировать расхождение авторов теорий в их
представлениях

о должном, всегда заводит дискуссию в тупик.

Представления о должном состоят из определенных утверждений, идей,
которые в соответствии с нашим определением теории можно рассматривать
либо как аксиомы, либо как теоремы – выводы.

Однако, и в политических науках, в частности, в науке о праве можно и
нужно

предварительно рассмотреть существующие, существовавшие, могущие

существовать правовые системы и заложенные в них идеи для того, чтобы,

опираясь на максимально возможный объём уже имеющейся информации,

сформировать свое достаточно полное и непротиворечивое представление о

должном.

С этой целью существующие представления о должном можно и нужно
структурировать.

Такие структурированные представления о должном состоят из политических
идей***, которые могут быть сгруппированы, например, вокруг нескольких
(трех) осей, образующих “политическое пространство”. При правильном
структурировании каждая локальная область политического пространства
должна быть уникальной в том смысле, что для разных областей
политического пространства было бы невозможно сформулировать одинаковый
набор аксиом теории о должном. Политическое пространство – и есть то
пространство сущего, в котором нам предстоит выбрать область, и к ней
прилагать нашу теорию о должном. О должном, т.е. соответствующем именно
выбранной нами области политического пространства.

Исходя из перечисленных выше условий, попытаемся
структурировать

*** Я сознательно обезличил предложенные политические идеи с тем, чтобы
сконцентрировать внимание исключительно на их содержании. Хотя для себя
я их определяю как: 1 – либерализм, 2 -коммунизм, 3 – социализм, 4 –
демократия, 5 – деспотия, 6 – исключительность, 7 – равноправие. Однако,
поскольку у других людей за этими терминами могут скрываться другие
понятия и это может помешать им разобраться в сути излагаемого, оставим
эти политические идеи пока безымянными.

политическое пространство.

Первой и наиболее важной осью такого политического пространства является
ось безусловных ценностей: человек – общество – государство.

На одном конце этой оси расположена политическая идея №1, согласно
которой каждый человек является наивысшей ценностью – центром вселенной,
ради которой всё существует и функционирует. Общество – это совокупность
отдельных личностей, не должная иметь ни на какую личность никаких прав,
не должная иметь никаких интересов, противоречащих интересам отдельной
личности. Государство -некий инструмент, предназначенный для организации
сосуществования людей и, так же, как и общество, не имеющий никаких прав
на отдельную личность и никаких интересов, интересам этой личности
противоречащих. У человека есть только три рода обязанностей – не
нарушать таких же, как у него, прав других людей, исполнять
обязательства, которые он добровольно на себя принял, и платить налоги
на содержание государства. Государство обеспечивает выполнение этих
обязанностей каждым человеком. Эта политическая идея предполагает
наличие у каждого человека максимально возможного количества свободы.

На другом конце этой оси расположена политическая идея №2, согласно
которой государство – это все. Человек – это винтик, роль и функция
которого определена государством. Любое предписание государства законно
и подлежит неукоснительному исполнению. У человека нет никаких
самостоятельных целей. Общество – инструмент государства, помогающий
методами солидарной ответственности (один за всех и все за одного)
принудить отдельного человека исполнять любые предписания государства.

Примерно в центре рассматриваемой оси расположена политическая идея №3,
согласно которой наивысшей ценностью является общество. Общество ставит
цели жизни и развития своим отдельным членам. Общество дает оценку
действиям человека с точки зрения их полезности для достижения целей
общества – его сохранения и развития. Человек вправе преследовать любые
цели, не противоречащие интересам общества как целого, обязан соблюдать
права других людей, исполнять свои добровольные обязательства и все
предписания общества, направленные на достижения его, общества, целей.
Государство обеспечивает выполнение этих обязанностей каждым человеком.

На протяжении всей первой оси присутствует элемент – государство как
совокупность структур и механизмов управления, объем и характер функций
которого в зависимости от положения на оси изменяется. Но как
государство образуется, что является источником его власти? На эти
вопросы отвечают политические идеи, расположенные вдоль второй оси
нашего политического пространства – оси источников права.

На одном конце второй оси расположена политическая идея №4, согласно
которой все граждане данной страны являются источником государственной
власти и, следовательно, все они вправе управлять государством. Это
управление может осуществляться гражданами непосредственно или через
своих представителей.

На другом конце этой оси расположена политическая идея №5, согласно
которой государственная власть под тем или другим (иногда благовидным)
предлогом может осуществляться единолично. В зависимости от предлога или
способа достижения власти она может называться монархия, диктатура,
тирания и т.п. История демонстрирует нам большое число разнообразных
промежуточных вариантов триумвиратов, директорий, семибоярщин и других
узурпации.

Когда мы говорим о демократии как о равенстве прав на управление делами
государства, мы говорим, что это равенство прав касается только граждан.
Вместе с тем, существуют политические идеи, которые говорят о том, что
отнюдь не все люди достойны называться высоким словом – граждане. Кроме
того, наряду с правом государственного управления каждый человек
теоретически может обладать (или не обладать) и иными разнообразными
правами. Эти факты не нашли отражения на первых двух осях,
следовательно, появляется необходимость во введении третьей оси нашего
политического пространства – оси использования права.

На одном конце третьей оси расположена политическая идея №6, согласно
которой есть люди (человек) первого и других сортов. Людям первого сорта
принадлежат все права, обусловленные положением на первой и второй оси,
а остальные люди не имеют никаких прав. Причем принадлежность к первому
сорту может определяться разными обстоятельствами (национальность,
религия, происхождение и т.п.).

На другом конце этой оси расположена прямо противоположная политическая
идея №7, согласно которой все люди политически одного сорта и никакая
исключительность не допускается. Каждый человек обладает точно таким же
объемом прав, как и любой другой.

Пояснить устройство “политического пространства” можно еще следующим
образом. Мы можем сопоставить некоторые политические показатели
отдельным точкам осей и назвать соответствующие исторические примеры
(Приложение 3). Пусть деспотия – власть одного – есть единица, а
демократия – власть всех – ноль. Или человек соответствует на оси точке
ноль, а государство – точке единица. Равноправие – ноль,
исключительность – единица. Тогда мы увидим, что все исторически
наблюдаемые комплексы идей имеют отклонения от этих граничных точек:
нигде значение государства не сведено (и не может быть сведено) к нулю.
Даже от деспотии (власть одного) в современных демократических
государствах остался принцип единоначалия – президент, премьер-министр,
а где-то и монарх.

Случайно, но удачно получилось, что человек, равноправие и демократия
оказались в начале координат нашего пространства. Нет нужды доказывать,
что человечество на протяжении всей своей истории, через страдания и
общественные катаклизмы стремилось именно к этой идеальной точке.
“Общество, которое перестало бы создавать идеальные построения, было бы
мертвым обществом; эти построения каждый раз показывают, что в нем есть
дух жив, есть движение нравственного чувства и сознания” – говорит
П.И.Новгородцев [55, с.602]. Попробуем и мы внести свой вклад в
поддержание этого духа. Можно предполагать, что в этом стремлении
проявился какой-то неведомый пока закон, связывающий в человеческом
сознании добро, благо, все хорошее именно с понятиями человека,
равноправия, демократии, а зло, неблагополучие, все дурное с понятиями
противолежащими им на наших осях.

Мы открыто признаем, что не будем противиться этой тенденции, что все
наши устремления связаны именно с этим началом координат.

Очевидно, что правовая система, сформулированная в полном соответствии с
политическими идеями 1-4-7 неизбежно будет радикальным образом
отличаться от правовой системы, сформулированной в соответствии с
политическими идеями 2-5-6, именно потому, что представление о должном у
разработчиков правовой системы – приверженцев политических идей 1-4-7
радикально отличается от представления о должном у приверженцев
политических идей 2-5-6. (Здесь мы вынуждены употребить термин “правовая
система”, не раскрывая пока его понятия. Раскрытию этого понятия будет
посвящена соответствующая глава в настоящей работе. Остается только
надеяться, что в данном месте в начале работы использование этого
термина не вызовет затруднений у читателя.)

Оставим пока открытым вопрос о том, возможно ли создать правовую
систему, соответствующую любой точке политического пространства или же
здесь, как и в квантовой физике, есть разрешенные и запрещенные области.
Сейчас для нас важно другое. Указанные выше правовые системы (1-4-7 и
2-5-6) не могут быть описаны в рамках одной теории права. Как мы уже
определили, наличие в двух теориях хотя бы двух разных аксиом однозначно
делает их разными теориями. Следовательно, для разных областей
политического пространства одной теории права быть не может. Каждая
область политического пространства требует собственной теории права.
Очевидно, что эти теории будут опираться на существенно разные наборы
аксиом. Существенно, но не абсолютно. Эти различия несомненно затронут
те части теорий, которые касаются должного, но могут и не

затронуть те части, которые касаются сущего. Не исключено, что
радикально отличающиеся в области должного теории могут совпадать в
области сущего. Разумно было бы предположить, что именно здесь, в
области сущего лежат основы основ любой теории права.

Попробуем же и мы нашу работу начать с отыскания такой основы основ. Но
как из всего того, что составляет содержание теории права, выделить то,
что можно было бы с уверенностью отнести именно к сущему? Может быть в
решении этой задачи нам поможет та фраза, с которой Ж.Ж.Руссо начинает
свое бессмертное творение: “Я хочу исследовать, возможен ли в
гражданском состоянии какой-либо принцип управления, основанного на
законах и надежного, если принимать людей такими, каковы они есть, а
законы такими, какими они могут быть” [71, с.197]? Если согласиться с
позицией великого сына Женевской Республики, а не соглашаться с ним в
этом вопросе нет никаких оснований, то главным претендентом на роль
сущего в теории права является сам Человек, его сущность в правовом
аспекте, те его характеристики, которые присущи всем людям и являются
существенными для теории права. Ведь без человека, как его субъекта,
нет, и не может быть никакой теории права. Итак

Человек

Приступая к исследованию этой сущности, прежде всего необходимо
отметить, что человек – именно то понятие, которое несомненно относится
к числу основополагающих и, как следствие этого, является понятием
неопределяемым. Вооруженные теоремой Гёделя о неполноте [90] мы не будем
вслед за Платоном (Диогеном) пытаться определить человека как нечто
подобное двуногому без перьев с ногтями… Мы не будем биться над
определением содержания этого понятия, вполне достаточно того, что нам
очевиден объём понятия “человек”. Нам очевидно, что собой представляют
люди – элементы множества – человечества. Нам достаточно нашей
уверенности в том, что употребляя в теории термин “человек”, мы не
придадим ему иное, выводящее его за рамки искомого множества, значение.
Таким образом, у нас появилось первое основное неопределяемое понятие
-человек (каждый, любой…). Но этот элемент множества – человек –
обладает неисчерпаемым количеством характеристик, подавляющее
большинство из которых для наших целей совершенно безразлично. Наша
задача состоит в том, чтобы из всего множества характеристик определить
и выбрать именно те, без которых мы не сможем построить теорию права.

Кстати, незаметно для себя, мы уже вступили на путь описания
существенных характеристик человека, обозначив его как элемент некоего
множества -человечества. Важнейшая существенная для нас характеристика
человека как раз и связана с тем, насколько человек – элемент, насколько
он самостоятелен, обособлен от других элементов – людей и, возможно, еще
каких-либо важных сущностей, обособление или необособление от которых
может повлиять на построение теории права.

“Человечество представляет из себя множество душевных центров, из
которых каждый укрывается таинственным образом за одною, для него
центральною и специфически ему служащей вещью, именуемой его телом” [26,
с.110]. Что касается этой “центральной вещи”, именуемой телом, с
интересующей нас точки зрения, все более или менее понятно. Каждое из
них обособленно в достаточной степени, чтобы его можно было считать
элементом множества. Но в том-то и дело, что эта вещь -специфическая,
как это точно подметил И.А.Ильин. Эта вещь существенным образом
отличается от других вещей, являясь вместилищем душевного центра, и
только вместе они составляют то, что мы называем человеком. Это отличие
от всех других вещей связано с присущим человеку сознанием. Когда
Спиноза говорит о том, что падающий камень, если бы он обладал
сознанием, мог бы думать, что он падает свободно – по собственной воле
[81, с.592], мы все-таки понимаем, что он иронизирует, понимаем, как в
этом смысле человек отличается от камня. Это отличие обусловлено
наличием того душевного центра, о котором говорит И.А.Ильин.

Но сам факт наличия этого душевного центра еще не говорит нам о степени
обособленности, самостоятельности каждого человека. Допущение того, что
каждый душевный центр связан с каким-то иным, возможно глобальным
центром, не может быть ни подтверждено, ни опровергнуто. Нам не дано
постичь – плетет или не плетет Клото нить нашей жизни, повелевают ли
обстоятельства нашим душевным центром или нам дано подняться над ними и
т.п. Спор о наличии или отсутствии свободы воли у человека идет уже не
одно столетие еще со времен Сократа. “Идея автономии (свободы воли –
С.Е.)… лежит в основании всей жизни человеческого духа” [26, с.109].
Дань этому спору отдали очень многие великие философы. Детерминизм и
индетерминизм, дуализм и экзистенциализм, Лютер и Эразм,

А.Шопенгауэр и Ф.Шеллинг, Г.Гегель и Н.Лосский не дали окончательного
ответа на этот вопрос. Да они и не могли его дать, так как кроме
собственных представлений, собственной убежденности, наконец,
собственной веры, философам не на что было опереться. Но мы не можем его
обойти. Без ответа на этот вопрос – обладает ли человек свободой воли –
не может быть построена теория права. Более того, она не может быть
построена без положительного ответа на этот вопрос.

В самом деле, цель любой правовой системы заключается в ограничении
произвола в поведении людей. Но всякое такое ограничение всегда обращено
к сознанию человека, к его сознательной воле. Однако, если причина
поступков человека лежит не в нем самом, если у него нет свободы воли,
если каждый его поступок кем-то (чем-то) предопределен, тогда никакие
требования, обращенные к человеку, к его сознанию, к его разуму, не
могут повлиять на его поведение и, следовательно, любая правовая система
становится бессмысленной. Мы сейчас не говорим о том, бессмысленна ли в
действительности любая правовая система. Мы говорим только лишь о том,
что если мы отказываем человеку в свободе воли, если признаём, что
свобода принятия решений ему не принадлежит, что эти решения
определяются извне, не являются продуктом его разума, то наша
деятельность по построению правовой системы становится бессмысленной.
“Если бы воля была не свободна, то предписания разума были бы напрасны;
ибо в них содержалось бы или то, к чему воля необходимо стремится или
то, чего по природе своей она исполнить не может” [39, с.5]. И тот, кто
взялся за какую-либо деятельность в области права и не хочет заранее
признать эту деятельность бессмысленной, просто обязан признать наличие
у человека свободы воли. Нам вполне бессмысленной представляется идея
построения правовой системы для стада, для улья, для муравейника.
Основная причина такой бессмысленности определяется тем, что свобода
принятия решений лежит где-то вовне отдельного муравья, пчелы, козы.
“Под этим названием (муравейник – С.Е.) разумеется всеобщее и согласное
соединение живых существ какого-либо вида, основанное на присутствии в
них одного общего и безошибочного инстинкта построения общего жилища.
Таким инстинктом наделены все живущие обществами животные (муравьи), но
его лишен человек; поэтому в то время, как они строят всегда одинаково,
повсюду одно и постоянно мирно, человек строит повсюду различное, вечно
трансформируется в своих желаниях и понятиях; и едва приступает к
построению всеобщего – разойдется в представлениях своих, единичных
личностях, и притом со смертельною враждою и ненавистью” [70, с. 149].
Таким образом, нам совершенно необходимо эту важнейшую характеристику,
выделяющую человека из остального мира, зафиксировать в

Аксиоме 1.

Каждый человек обладает внутренней свободой (свободой воли).

В нашей первой аксиоме появилось два новых термина: свобода и внутренняя
свобода. Понятие “свобода” мы вынуждены пока отнести к основным, не
определяемым понятиям в надежде на то, что содержание этого понятия в
дальнейшем изложении не вызовет трудностей в своем осмыслении и
употреблении. Несмотря на то, что люди очень по-разному всегда его
определяли.

Перикл: “Считайте … за свободу мужество всмотреться в лицо военным
опасностям” [59, с.22].

Монтескье: “Одни называют свободой лёгкую возможность низлагать того,
кого они наделили тиранической властью; другие – право избирать того,
кому они

должны повиноваться; третьи – право носить оружие и совершать насилия;
четвёртые видят её в привилегии состоять под управлением человека своей
национальности или подчиняться своим собственным законам. Некий народ
долгое время принимал свободу за обычай носить длинную бороду” [50,
с.288].

Трёльч: “Свобода… представляет собой свободную, сознательную,
исполненную долга самоотдачу целому, уже существующему как следствие
истории, государства и нации” [88, с. 192].

Токвиль: “Существует свобода гражданская и нравственная; сила,
воплощающаяся в единении всех; сила, которую самой власти предназначено
охранять; эта свобода заключается в том, чтобы без страха совершать
доброе и справедливое. Эту свободу мы обязаны защищать от любых
случайностей, и в случае необходимости жертвовать за нее собственной
жизнью” [86, с. 53].

Достоевский: “Нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы
передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо
рождается” [23, с.397].

Согласившись с тем, что понятие “свобода” мы оставим пока
неопределенным, можно через ближайший род (свобода) и видовое отличие
дать определение второму новому понятию.

Определение 1.

Внутренняя свобода – свобода (способность, возможность)
человека

самостоятельно выбирать, что ему хотеть.

“Способность желать по предписаниям разума называется волею” [39, с.З].
Причём, здесь же необходимо отметить, что внутренняя свобода ничем не
ограничена, ибо любое её ограничение может быть только её же собственным
актом, действием сознания, душевного центра человека, проявлением его
свободной воли.

Более того, способность человека к выбору является не только его,
человека, существенной характеристикой, но и является способностью
весьма полезной, даже если согласиться с Ф.М.Достоевским в том, что
“свобода выбора – страшное бремя человека” [23, с.398]. Она является
основой многих других весьма полезных его способностей: понимать,
судить, думать, различать хорошее и плохое. Все эти и другие способности
человека совершенствуются тогда, когда человек делает выбор. Тренировка
именно этой способности двигает человека по пути его развития. Отнимите
у человека эту способность – осмысление возможности выбора – что
специфически человеческое у него останется? Выбор того, что ему хотеть
-важнейшее применение способности выбора вообще.

Таким образом, мы постулируем, что все люди чего-нибудь хотят. И теперь
самое время проанализировать эту существенную характеристику человека –
его желания.

Первая мысль, которая при этом приходит в голову, – а нет ли среди этих
желаний чего-нибудь общего, присущего всем людям? Такого, что могло бы
полезно охарактеризовать человека с точки зрения построения теории
права. Нет ли каких-то таких желаний, которые присущи всем элементам
множества – людям? Т.Гоббс дал свой вариант ответа на этот вопрос. Среди
всех претендентов он выделил: “естественную потребность (cupiditas
naturalis), в силу которой каждый домогается для себя права
собственности на вещи, находящиеся в общем пользовании, и естественный
разум, в силу которого каждый стремится избежать насильственной смерти
как величайшего из природных несчастий” [15, с. 274].

Нам представляется, что в более обобщенном виде мы можем постулировать
одно такое желание, действительно присущее всем людям.

Аксиома 2.

Каждый человек хочет жить хорошо.

Это означает, что, прежде всего каждый человек хочет жить. Инстинкт
самосохранения – самый мощный инстинкт, заложенный в человека. При этом
вещь, именуемая телом, хоть и является необходимым условием жизни, она
не является определяющей, главенствующей в этом тандеме. Определяющим
является тот самый душевный центр (или “сознание”, “разум”, “интеллект”
и т.п., как иначе называют этот душевный центр разные авторы), который
существенным образом характеризует человека, определяет его как
человека. По свидетельству К.Поппера еще Сократ настаивал на том, что
“человек – это не кусок плоти, не только тело. В человеке есть большее –
божественная искра, разум, а также любовь к истине, доброте,
человечности, любовь к красоте и благу. Именно они придают достоинство
человеческой жизни. Однако, если я не только “тело”, кто же я тогда? Ты
– прежде всего интеллект” [62, с. 237].

Прерогативой сознания, интеллекта является вторая составляющая аксиомы
-хорошо. Именно поэтому, как бы плохо ни было телу, в каких бы
нечеловеческих условиях (каторга, концлагерь и т.п.) это тело ни
существовало, оно (тело) будет цепляться за любое, самое ужасное
существование. Иное дело – ужас существования для самого душевного
центра. Чувство вины, чувство гордости, чувство ответственности и т.п.
могут толкнуть человека на поступок, не совместимый с существованием
тела. Только коллизия между “жить” и “хорошо” (для душевного центра)
может заставить человека добровольно отказаться от “жить”. Только если
степень “нехорошо”, определяемая самим душевным центром, становится
такой, что “хорошо” есть “не жить”, поскольку “жить” недопустимо,
невыносимо, “нехорошо” (для душевного центра), человек может добровольно
отказаться от “жить”. До тех же пор, пока конкретное “нехорошо”
(подлость, предательство и т.п.) совместимо с требованиями душевного
центра, человек добровольно не откажется от жизни.

Более того, подавляющее большинство людей расценивает – страшно, больно,
голодно, холодно и т.п. – как “нехорошо”, но как “нехорошо” для тела. И
как бы “нехорошо” для тела ни было, душевный центр не даст возможности
телу прекратить любые нехорошие телесные ощущения ценой самой жизни и
при этом будет толкать тело в направлении избавления от такого
“нехорошо”, в направлении к “не страшно”, “не больно”, “сытно”, “тепло”
и т.п. – т.е. “хорошо”. По утверждению И.Канта, “Быть счастливым – это
необходимое желание каждого разумного, но конечного существа и,
следовательно, неизбежно определяющее основание его способности желания”
[28, с.141].

Теперь настало время определить для себя, где же находится тот центр,
который формирует антитезу “хорошо-нехорошо”. Исходя из вышесказанного и
опираясь на Аксиому 1 (каждый человек обладает внутренней свободой), мы
можем сформулировать

Следствие 1.

Только сам человек решает, что для него хорошо.

Из наших предыдущих рассуждений мы можем сделать только такой вывод.
Альтернативой такому выводу может служить тезис: понимание того, что
хорошо, а

что нехорошо поступает человеку откуда-то извне. Но это означало бы,
что человек не может самостоятельно выбирать, что ему хотеть (а это
прямо противоречит нашей первой аксиоме), и означало бы отсутствие у
человека внутренней свободы. Логика не допускает сосуществования Аксиомы
1 и такого тезиса.

А раз это так, если только сам человек решает, что для него хорошо,
значит он вправе решить, что именно для него сладко – нехорошо и
отказаться есть сладкое. Вправе решить, что для него мягко – нехорошо и
отказаться спать на мягком. Вправе решить, что для него нестрашно –
нехорошо и смотреть фильмы ужасов. Вправе решить, что для него небольно
– нехорошо и сознательно причинять себе боль. И т.д. и т.п. Что бы по
этому поводу ни думал кто-либо другой. “Никто не имеет права принуждать
индивидуума что-либо делать, или что-либо не делать, на том основании,
что от этого ему самому было бы лучше, или что от этого он сделался бы
счастливее, или наконец, на том основании, что по мнению других людей,
поступить известным образом, было бы благороднее и даже похвальнее. Всё
это может служить основанием для того, чтобы поучать индивидуума,
уговаривать, увещевать, убеждать его, но никак не для того, чтобы
принуждать его или делать ему какое-либо возмездие за то, что он
поступил не так, как того желали. Только в том случае дозволительно
подобное вмешательство, если действия индивидуума причиняют вред
кому-либо” [49, с. 269]. Таким образом, “сам” в Следствии 1 означает,
что никто не вправе, с позиции “хорошо-нехорошо” для него самого, давать
желаниям и действиям человека такую оценку, наличие которой могло бы
оправданно ограничить этого человека в достижении им любого “хорошо” при
условии, что это “хорошо” касается только его самого. Иными словами,
никто не должен препятствовать человеку в его действиях, направленных на
достижение им того, что он сознательно считает для себя благом, только
на том основании, что кто-то считает, что человек ошибается, и, в
действительности, – это для него зло.

Ключевым словом здесь является слово “сознательно”, поскольку
единственным легальным основанием для ограничения человека в процессе
достижения им его “хорошо” может служить недостаточная степень осознания
человеком своих действий. При этом мы должны признать – частичное
поражение в правах недопустимо: если мы считаем, что конкретный человек
в достаточной мере осознает в отношении каких-либо своих желаний и
действий, что это для него хорошо, то он осознает это и в отношении
любых других своих желаний и действий. А если мы убеждены, что
конкретный человек в отношении какой-то части своих действий не в
состоянии осознать, что для него хорошо, у нас нет оснований быть
уверенными в том, что он осознает это в отношении всех остальных своих
действий. Рассуждая об этом, важно не спутать недостаточную степень
осознания с недостаточной информированностью. “Главной отличительной
чертой человека является его способность рационально мыслить” [72, с.
18], а способность рационально мыслить есть важнейшая составляющая
сознания. Если рационально мыслящий человек собирается совершить опасное
действие, не зная о том, что это действие опасно, достаточно
проинформировать его о грозящей опасности и его сознание обязательно
поможет ему принять верное решение.

Забегая вперед, можно сказать, что всё, только что сказанное, имеет
прямое отношение к понятию “дееспособность”. Никто не будет отрицать,
что до определенного возраста ребенок не в состоянии не только
осознавать, что для него хорошо, но не в состоянии осознать что-либо
вообще. С другой стороны, опыт показывает нам, что существуют люди,
которые по причине своих особенностей, называемых психическими
расстройствами, также не в состоянии осознавать, что хорошо, а что плохо
даже для их физического, телесного существования. Эти факты

убеждают нас в том, что Следствие 1 о том, что только сам человек
решает, что для него хорошо, в полной мере относится к людям полностью
дееспособным. Очень сложен и многогранен вопрос о том, в каком возрасте
человек становится полностью дееспособным, а тем более, вопрос о том,
как, по каким критериям, по какой процедуре, в связи с чем решать вопрос
о дееспособности или недееспособности взрослого человека. Здесь не место
заниматься разрешением этих вопросов. Это может стать предметом
обсуждения только после создания всей правовой теории, в которой
непременно должно найтись место способам определения естественной
недееспособности некоторых членов общества. Здесь важно понять одно:
если человек дееспособен, в отношении него Следствие 1 (только сам
человек решает, что для него хорошо) действует в полном объеме. В
дальнейшем термином “человек” мы будем называть только такого человека,
дееспособность которого не вызывает сомнений.

Рассмотренные положения ни в коей мере не мешают и не запрещают
кому-либо давать оценку действиям и желаниям человека с позиции – а
хорошо ли это для кого-либо другого? Более того, наличие в Аксиоме 2
слова “каждый” говорит о том, что любой другой, который также хочет жить
хорошо, вправе препятствовать направленным на него действиям по
обеспечению для него “хорошо” не так, как это понимает он сам, а как это
“хорошо” понимает кто-то другой. Вопрос разрешения возможных коллизий
между “хорошо” в понимании разных субъектов обязательно будет предметом
нашего дальнейшего рассмотрения. Однако, “каждый, даже самый
обыкновенный человек, как мужчина, так и женщина, имеет несравненно
более сильные средства, чем кто-либо, к познанию того, что для него есть
благо” [49, с. 335].

Сейчас в главе о человеке мы осознанно стараемся, по возможности,
избегать рассмотрения каких-либо взаимодействий между людьми, стараемся
рассматривать человека как самостоятельный, отдельный элемент. Пока наши
аксиомы и следствия касались внутреннего мира человека. Но человек живет
не только своим внутренним миром. Человек взаимодействует и с миром
окружающим. То, о чем человек решил, что это для него “хорошо”, может
быть связано с каким-либо действием: пойти, взять, съесть и т.п. Нам
необходимо как-то охарактеризовать возможные действия человека по
достижению им того “хорошо”, которое он сам для себя определил.
Необходимо установить – есть ли, должны ли быть какие-либо
принципиальные препятствия на пути достижения человеком его “хорошо”.
Другими словами, хорошо ли он поступает, пытаясь достичь любого
“хорошо”. Может быть, некоторые “хорошо” допустимы только в
сослагательном наклонении: хорошо бы, чтобы я стал очень богатым
(получил наследство, выиграл в лотерею, нашел случайно клад и т.п.), но
вот действовать в этом направлении, сознательно стремиться к достижению
такого (или каких-то других) “хорошо” неправильно, нельзя, недопустимо?
Может быть, есть такие желания, никак не ущемляющие других людей,
которые по своей внутренней природе таковы, что сознательное стремление
к их достижению неправильно (день и ночь трудиться, забыв о своем
духовном развитии; день и ночь копать землю в поисках клада, забросив
семью и т.п.)? Может быть, вообще, есть желания хорошие и желания
плохие? Может быть, есть жизнь хорошая (правильная) и жизнь плохая
(неправильная)? И, несмотря на то, что каждый человек хочет жить хорошо
так, как он сам себе это представляет, не ко всякой хорошей жизни его
стремление правомерно? Может быть, вопрос о хорошей жизни (жизни героя,
великого ученого, первопроходца, великого писателя, морального
авторитета и т.п.) или плохой жизни (жизни мещанина, стяжателя,
обывателя и т.п.) имеет не только нравственный, но и правовой аспект?
Ответ на

этот вопрос также нельзя оставлять у себя в тылу. Этот вопрос требует
ответа. Однако, отнесение этого вопроса к области сущего или должного не
так однозначно.

Аксиома 3.

Стремление каждого человека к хорошей жизни правомерно (оправдано).

Даже если это утверждение не относится к области сущего, а относится к
области должного, мы принимаем его совершенно осознанно потому, что нас
не устраивает ни одна из возможных его альтернатив.

Первая альтернатива связана со словом “каждого”. Мы не можем согласиться
с тем, что только некоторые (кто?) вправе стремиться к хорошей жизни,
как они её себе представляют, а остальные – нет. Мы не можем никому
отказать в этом праве, ведь мы выбрали “равноправие” (точка №7), а не
исключительность на оси использования права.

Вторая альтернатива связана с тем, всякое или не всякое желание
допустимо. Об этой альтернативе мы говорили чуть выше и считаем, что
каждый человек вправе стремиться к достижению любой цели в полном
соответствии со Следствием 1 (только сам человек решает, что для него
хорошо). Конечно, эти стремления не могут быть безграничными. Они могут
быть ограничены столь же оправданными стремлениями других людей, но об
этом мы поговорим в главе “Общество”, где будем рассматривать не
изолированного человека, а множество взаимодействующих людей.

Третья альтернатива вовсе отказывает человеку в стремлении к хорошей
жизни. Вряд ли найдется желающий отстаивать такую альтернативу.

Таким образом, для нас выбор Аксиомы 3 из всех возможных альтернатив
-очевиден. Может показаться, что Аксиома 3 в совокупности со Следствием
1 не заключает в себе ничего нового, выглядит совершенно банально, а
между тем, она представляет собой резкое противоречие с теми фактами,
которые даёт нам как история, так и окружающая нас современная
действительность. Все общества, от древних до современных, всегда
стремились подчинить отдельного человека своим представлениям о личном
благе, а само личное благо – благу общественному. Причём такое
подчинение осуществляется не только через общественное мнение, но и
через посредство законов, что с нашей точки зрения ещё более
недопустимо. “Так как все изменения, совершающиеся в существующих
порядках, обнаруживают тяготение к усилению общества и к ослаблению
индивидуума, то чрезмерное усиление власти общества над индивидуумом
представляется нам не таким злом, которое обещало бы со временем
прекратиться само собой, а напротив, это такое зло, которое всё более и
более растёт” [49, с.ЗОО]. Эти строки, написанные Д.С.Миллем полтора
века назад, нисколько не утратили своей актуальности и сегодня.

Наконец, необходимо поговорить о цели жизни, поскольку у нас для этого
накопилось достаточно материала.

Для начала необходимо дать несколько определений.

Определение 2.

Цель – предвидимое, желаемое и осуществимое состояние вещей и людей,

достигаемое субъектом с помощью средств.

Все слова, используемые в этом определении, понятны без дополнительных
разъяснений. Кроме двух.

Определение 3.

Субъект – обладатель внешней свободы – лицо (в том числе человек) или

орган.

Определение 4.

Средства – вещи, действия с которыми, и люди, действия которых, приводят
к

достижению цели.

Определение 2 говорит нам о любой цели, о цели в самом общем виде. Но
для нашей задачи это слишком высокая степень обобщения. Поэтому дадим
еще одно определение, более узкое и конкретное.

Определение 5.

Цель жизни – высшая цель, к которой стремится человек.

Человек всегда к чему-нибудь стремится: добраться до работы, вкусно
поесть, выучить иностранный язык, не поскользнуться на улице и т.п. Но
это примеры целей локальных, возможно, промежуточных. Понятно, что это
не те цели, которые в нашем определении названы высшими. Высших целей не
может быть так много. Хотя и не обязательно она должна быть одна. Для
кого-то – это прожить как можно дольше (первая половина Аксиомы 2). Для
кого-то – это стать нобелевским лауреатом, или чемпионом мира по
шахматам, или космонавтом. Для кого-то вырастить детей, посадить дерево
и построить дом. Но вот правы ли они, признавая эти цели высшими целями
своей жизни? Нам представляется, что правы.

Обо всем этом не нужно было бы говорить, если бы иные мнения не были так
распространены. Есть очень много людей (сейчас их около 2 млрд.
человек), которые искренне считают, что каждому человеку еще при его
рождении задана цель – прожить свою земную жизнь так, чтобы после её
завершения, в вечности, оказаться в привилегированном положении по
отношению к тем, кто этой целью жизни пренебрежет. Есть много людей
(сейчас их около 1 млрд. человек), которые искренне считают, что каждому
человеку еще при его рождении задана цель -прожить свою очередную жизнь
так, чтобы в следующей земной жизни занять более высокую ступень. Есть
люди, которые считают, что целью жизни каждого человека является
служение другим людям. Есть еще много других вариантов “высшего”
целеполагания, принятого разными группами людей. У них есть одно общее –
люди, придерживающиеся любой подобной точки зрения, считают, что
принятая ими высшая цель является единственно правильной, достойной и
поэтому высшей не только для них самих, но и для всех других людей. При
этом они считают свое стремление к достижению высшей цели оправданием
(любых) своих действий. Это не значит, что любые действия таких людей не
вписываются в нашу теорию. Вовсе нет. Большая часть таких действий
вписывается. Большая, но не все. Достаточно вспомнить костры инквизиции.

Более того, исходя из своих высших целей, их носители склонны требовать
определенных действий от других людей, опять-таки ссылаясь на величие
целей, независимо от того, разделяют ли эти цели те люди, от которых они
требуют определенных действий.

Мы считаем, что подобные явления должны быть в явном виде выведены за
рамки допускаемого нашей теорией. Опираясь на Аксиомы 1, 2 и Следствие
1, сформулируем

Следствие 2.

Никто не вправе определять человеку цель его жизни, которой он обязан

следовать.

В этом Следствии 2 дополнительного разъяснения требует термин “никто”. В
данном контексте “никто” означает: никакой другой человек; никакая
группа людей сколь угодно большой численности; никакое иное (высшее)
существо ни непосредственно, ни через своего представителя (оракула,
пророка, мессию и т.п.). Если это существо обращается к человеку
непосредственно, то это, с нашей точки зрения, должно быть равносильно
следствию 1, поскольку именно сам человек должен будет решить, что ему
делать с таким обращением. Другое дело, что никто не вправе ссылаться на
такое обращение, заставляя других людей исполнять ставшую ему известной
волю такого существа, при полной свободе убеждать других людей принять
предлагаемую им цель жизни. Это не означает также, что какая-то группа
людей добровольным решением каждого члена этой группы не вправе принять
общую для каждого члена группы цель жизни. Это не означает, что любой
человек не вправе добровольно присоединиться к любой, провозглашенной
кем-либо цели жизни. Оба эти варианта вполне возможны постольку,
поскольку они не противоречат Следствию 1.

По мере продвижения вперед в процессе построения нашей теории нам все
труднее и труднее было удержаться в рамках рассмотрения человека как
изолированного от других элемента множества, к которому он принадлежит.
Пора перейти к рассмотрению человека в его взаимосвязи с другими
элементами множества людей, имя которому

Общество

Достаточно оглянуться вокруг, чтобы убедиться в том, что люди живут не
поодиночке. Достаточно заглянуть в историю, чтобы убедиться – так было
всегда. Достаточно хоть немного задуматься над этими фактами, чтобы
понять – это неспроста.

О.Фоннель-Брейнинг задумался над этим, и у него родился прекрасный образ
[95, с.17], который в свободном изложении выглядит примерно так.

Неверно думать, будто бы птица оборудована подвешенными к ней крыльями,
наподобие механического устройства. Нет, все ее строение рассчитано на
полет, и, поднимаясь в воздух, она ведет себя согласно своей природе.
Так же и рыба – не только пользуется плавниками, но и дышит жабрами, а
вынутая из воды – бьется и бессмысленно хватает воздух. Рыба может жить
лишь в водной стихии, такова ее природа.

Так же обстоит дело с человеком. Тот факт, что он живет в сообществе с
другими людьми, не его каприз и не вывод, к которому он пришел из
соображений общественной пользы. Человек по своей природе – как
физической, так и духовной -предназначен для жизни в обществе и
становится человеком только в результате жизни в обществе.

По своей физической природе человек – звено в цепи смены поколений. Для
того, чтобы он появился на свет, понадобилось двое людей. Для того,
чтобы связь поколений на нем не прервалась, ему понадобится найти еще
одного человека. Но появиться на свет совершенно недостаточно для того,
чтобы стать самостоятельной единицей, самостоятельным элементом
общества, способным существовать без посторонней помощи. Для этого
“человеческий детеныш” на протяжении многих лет нуждается в уходе,
охране, заботе, кормлении, воспитании, без чего он, даже если и выживет,
не станет Человеком. Сказки о Маугли не более, чем сказки.

Но и во взрослом состоянии ограниченность и несамодостаточность
отдельного человека толкают его искать опору в обществе, поскольку вне
общества, вне взаимодействия с себе подобными ему невозможно сохранить
себя. “Самая глубокая потребность человека – это потребность преодолеть
свою отчужденность, освободиться из плена одиночества” [101, с. 166]. В
обществе его личная несамодостаточность возмещается взаимодействием. От
других людей он получает то, на что не способен сам, один, а им дает то,
в чем нуждаются они. И чем большее количество людей вступает во
взаимодействие, тем большую совокупную выгоду они могут получить.
Недаром в древности одним из самых страшных наказаний было изгнание –
тогда еще было куда изгонять.

По своей духовной природе человек в еще большей степени предназначен к
жизни среди себе подобных, к жизни в обществе. Душа может развиваться,
становиться душой человека только в общении с другой (другими) душами.
Человек, лишенный возможности прямого общения с себе подобными, не может
пробудиться к духовной жизни, особенно к сложным ее формам: науке,
искусству, любым творческим проявлениям, праву, наконец.

Более того, сама возможность общения является непреходящей ценностью.
Какие-либо проявления человеком любви, доверия, благодарности трудно
себе представить, не представив по меньшей мере двух человек, связанных
любовью, взирающих друг на друга с доверием, радующихся, что одному из
них удалось осчастливить другого и вызвать его благодарность. Любить
самого себя человек может и в одиночестве, но супружеская любовь
возможна только в супружеском общении, любовь между родителями и детьми
– только в общении между детьми и

родителями.

Еще ярче это проявляется во взаимодействии духовной и физической природы
человека. “Человек не может выжить, как животное, – только посредством
инстинктов. Он не может удовлетворять свои простейшие физические нужды
без процесса мышления. Ему необходим процесс мышления, чтобы узнать, как
сажать и растить свою пищу или как создать орудия для охоты. Инстинкты
могли привести его в пещеру, если таковая имелась, но чтобы построить
простейшее укрытие, необходим процесс мышления. Никакие ощущения или
инстинкты не подскажут, как разжечь огонь, соткать ткань, изготовить
орудия труда, сделать колесо, построить самолет, вырезать аппендикс,
создать электрическую лампочку и электромясорубку, или циклотрон, или
коробок спичек. Жизнь человека зависит от этих знаний, и только волевой
акт его сознания, процесс мышления могут его обеспечить” [72, с. 19]. Ни
один человек не в состоянии самостоятельно проделать хоть какую-то часть
пути, которую проделало человечество, узнавая и научаясь всему тому, что
оно знает сейчас. Да и не только сейчас, а даже то, что оно уже знало
три, четыре, пять тысяч лет тому назад. Но человеку и не нужно проходить
этот путь самостоятельно! Все, что ему нужно, он может узнать у других
людей и “стоя на плечах гигантов” кто-то из людей может заглянуть еще
дальше, продвинуться еще на шаг по этому пути бесконечного поиска,
добывания знаний. “Человек – единственное живое существо, которое может
… расширять запас своих знаний от поколения к поколению, но для такой
передачи от каждого получателя требуется процесс мышления. Свидетельство
тому – распавшиеся цивилизации, темные времена в истории развития
человечества, когда знания, накопленные веками, исчезали из жизни людей”
[72, с. 19]. Таким образом, поддержание человека в человеческом
состоянии возможно только в окружении других людей, от которых только
человек и может получить знания, начиная с того, как произносить слово
“мама” и заканчивая наивысшими достижениями человеческой мысли,
достигнутыми на данном этапе человеческого развития.

Вышесказанное органически присуще человеку, составляет его сущность и
поэтому нетипично для нашей гуманитарной области, поскольку имеет
отношение скорее к сущему, чем к должному, представляет собой почти
естественный закон (сродни закону всемирного тяготения) и позволяет нам
сделать еще одно утверждение:

Аксиома 4.

Люди обречены на то, чтобы жить сообща.

Жизнь сообща – единственная возможная форма существования людей.

Иными словами, единственным способом жизни людей является общество. Было
бы неправильно пытаться давать оценку этому факту. “Истина состоит в
том, что человеческое общество (его существование – С.Е.) в основе
представляет собой естественный факт, и равным образом в развитии своем
оно также является естественным срактом, постепенно обретающим волевую
окраску. В основе своей оно – факт естественный, но не волевой: люди не
объединяются, они уже объединены, они рождаются, будучи объединены узами
семьи, расширяющейся до границ клана, а также узами привычек, общего
языка, общих нравов, общих воспоминаний, традиций, общего религиозного
культа, общих обрядов” [91, с.48]. Еще раз повторим: общество – это
данность. Данность, не зависящая от чьей-то воли. Люди вовсе не
объединяются в общество, потому что они так хотят.

Они уже объединены.

Никому не нужно (да и невозможно) принимать решение – объединяться или
не объединяться. По достижении определенного возраста, возраста, когда
он уже стал человеком, каждый может поставить перед собой вопрос:
продолжать ли существовать в обществе или попытаться (!) выйти из этого
объединения? Результат налицо – подавляющее большинство людей остаются
жить в обществе. И не важно, является ли это результатом их волевого
решения или результатом фактической невозможности осуществить иное
решение. Для нас важен сам факт обреченности на взаимодействие.

Эта невозможность избежать взаимодействия – и благо, и проклятие
одновременно. На протяжении тысячелетий своей истории человечество
учится, овладевает этим способом жизни. “С тех пор, как человечество
начало мыслить о своей судьбе и искать лучшего будущего, в человеческом
сознании живет одна заветная, неистребимая мечта: мечта внести
сознательность в стихийный процесс жизненного развития, разумно и
целесообразно двинуть его по верному пути, на место слепой анархии
установить порядок и организацию” [99, с.244]. Налицо определенные
успехи, но до совершенства пока еще очень далеко.

Мы уже приняли в качестве аксиомы, что стремление каждого человека к
хорошей жизни правомерно (оправдано), и, пока мы рассматривали каждого
человека как изолированный объект, этого было достаточно. Однако, как
правильно подметил Д.С.Милль, “соединяясь в общество, люди не
превращаются в нечто иное”, и теперь, когда мы постулировали
неизбежность сосуществования человека с другими людьми, становится
очевидно, что это его стремление не может быть беспредельным. Задачей
этой главы как раз и является установление границ подобных устремлений.
И, прежде всего, нам предстоит определить, что может ограничить эти
устремления и как нам в рамках нашей теории к этому относиться.

В отличие от желаний, возникновению и формированию которых в силу
Аксиомы 1 (каждый человек обладает внутренней свободой) никто и ничто не
может препятствовать, стремление к хорошей жизни предполагает какие-то
действия. На пути осуществления этих действий вполне вероятны
препятствия. Эти препятствия могут быть двух принципиально разных видов.
Первый вид препятствий -естественные препятствия, никак не связанные с
действиями других людей. У человека может появиться желание отправиться
в путь. Но на этом пути ему встречается пропасть, перебраться через
которую он не может. У человека может появиться желание поиграть в
футбол. Но у него нет мяча. У человека может появиться желание поиграть
на скрипке. Но он глух.

Очевидно, что эти препятствия вызваны объективными, не зависящими от
других людей обстоятельствами. Тем не менее, эти препятствия не дают
возможности человеку осуществить свое желание, свое стремление к хорошей
жизни, ведь только из достижения и осуществления желаний складывается
его хорошая жизнь.

Есть и второй вид препятствий, непосредственно связанных с действиями
других людей. Через пропасть, лежащую на пути человека, есть мост. Но
этот мост охраняется, и охраняющие его люди могут пропустить человека
через него, а могут и не пропустить. Какие-то люди собираются играть в
футбол. У них есть мяч, есть площадка для игры и они могут принять
человека в игру, а могут и не принять. У человека нет скрипки, а те
люди, у которых она есть, не дают ему ею воспользоваться. Эти
препятствия зависят от других людей и также могут не дать возможности
человеку осуществить свое желание.

Теперь у нас есть возможность ввести еще одно очень важное определение –

Определение 6.

Внешняя свобода – свобода (способность, возможность) действовать в
обществе в соответствии со своей внутренней свободой тем или иным
образом, преследуя те или иные цели.

Необходимо отметить, что в Определении 6 речь идет только о
взаимодействии внутренней свободы с препятствиями второго рода. Иными
словами, человек обладает внешней свободой в той мере и постольку, в
какой мере и поскольку осуществлению его желания, его стремления к
хорошей жизни не препятствуют другие люди, т.е. естественные препятствия
отношения к внешней свободе не имеют. Неодушевленные препятствия хотя и
могут стать предметом права (например, в случае страхования от
последствий катастроф), но лишь в качестве объектов, но не субъектов,
притязания которых на внешнюю свободу мы должны урегулировать.

Теперь, когда у нас появилось Определение 6 мы можем контекстуально
конкретизировать неопределяемое понятие “свобода”. Внутренняя и внешняя
свобода являются подмножествами множества “свобода”, причем
дополнительными по отношению друг к другу, т.е. всё из этого множества,
что не внутренняя свобода -есть свобода внешняя и наоборот.

Если мы посмотрим на Определение 3, то увидим, что обладателем внешней
свободы может быть не только человек, но также юридическое лицо или
орган. Т.е. в Определении 3 мы установили, что лица и органы способны
действовать в соответствии со своей внутренней свободой, следовательно,
у лица или органа есть возможность выбирать, что ему хотеть, как ему
поступить в том или ином случае. На первый взгляд в это логическое
построение вкралась какая-то ошибка, неточность. Между тем, никакой
ошибки нет. Все лица и органы либо являются людьми (президент, министр,
директор и т.п.), либо состоят из людей (правительство, совет
директоров, Государственная Дума и т.п.). Люди, составляющие лица и
органы, обладая внутренней свободой, могут поступать так или иначе и, в
зависимости от их поступков, органы и лица будут действовать тем или
иным образом, в полном соответствии с Определением 6. Следовательно, в
наших дальнейших рассуждениях мы должны иметь в виду, что
неперсонифицированные лица и органы также обладают и внутренней, и
внешней свободой, поскольку всегда состоят из людей.

Таким образом, существование внешней свободы прямо вытекает из
существования общества. Стоит только человеку оказаться изолированным от
общества, от всех других людей, тут же понятие его внешней свободы
теряет смысл. В некотором роде общество первично по отношению к внешней
свободе каждого человека. Такое суждение дает возможность утверждать,
что общество первично и по отношению к самому человеку. Например,
“Общество, в котором мы живем и без которого мы не смогли бы жить,
обладает всеми правами. Его право неопределенно, поскольку оно не
ограничено. Оно не ограничено как в качестве принципа, так и на
практике. На основании какого права и с помощью каких средств индивид
смог бы ограничить право общества? По какому праву? Человек рождается.
Кто наделяет его правом кредитора по отношению к государству? При помощи
каких средств? Человек одинок. Что может он предпринять против общества,
нарушающего его так называемые права? Протестовать? И только. Общество
лишь посмеется над ним. Общество наделено всеми правами прежде всего
потому, что оно ими обладает, раз никто их ему не давал; затем еще и
потому, что, если бы оно ими и не обладало, на практике все равно было
бы точно также, как если бы оно ими обладало” [91, с.38]. Эти
рассуждения, пожалуй, были бы справедливы, если бы в них разбирались

отношения чего-то огромного и монолитного (общества) и чего-то
несоизмеримо маленького и постороннего для этой глыбы. Автор этих
рассуждений, Э. Фаге, упускает из виду одну маленькую деталь – каждый
человек есть составляющая частица этой глыбы, сплошь состоящей только из
таких же частиц, да еще при том и мыслящих частиц. И эта мыслящая
частица прекрасно осознает, что “противостоящее” ему общество состоит из
таких же как она частиц – людей. В отношениях с “монолитом” – обществом
человек может либо подчинить его себе (что очень трудно и удается только
единицам), либо подчиниться ему (что совсем не трудно, все вокруг так и
поступают), либо погибнуть (что очень неприятно).

Но в отношениях с другими частицами можно договориться.

На осознание этой простой вещи у человечества ушли тысячелетия. Сегодня
эта мысль не является откровением. Однако, как трудно договориться
слабому с сильным, бедному с богатым! “Многие сами по себе слабые, желая
избегнуть угнетения со стороны более сильных, чем они, объединяются для
установления и соблюдения общими силами правосудия, чтобы, не будучи в
состоянии порознь равняться силами с могущественными, одолеть их сообща”
[17, с.49]. Сказано Г.Гроцием почти четыреста лет назад! Так что, до сих
пор сильные договаривались с сильными (и у них это неплохо получалось),
а слабые договаривались со слабыми (и у них это получалось куда хуже).
Так может быть уже настал момент, когда можно было бы договориться всем?

Разрабатывая теорию, мы просто не можем не поставить себе задачу
предложить принцип, на основе которого могли бы договориться именно все.

А раз так, настало время сделать одно из самых важных основополагающих
первоначальных утверждений – утверждение, несомненно имеющее отношение к
должному, а не к сущему, утверждение, которое часто в разных видах
провозглашается, но еще никогда и нигде не соблюдалось в полной мере

Аксиома 5.

Все люди имеют равные права на внешнюю свободу.

Может быть, именно это и есть определение справедливости, которое
человечество пытается найти, но пока так и не нашло?

Конечно же, эта мысль не нова и за последние две с лишним сотни лет она
не один раз звучала в разных редакциях.

“Декларация независимости Соединенных Штатов Америки”, (4 июля 1776 г.)
[20, с.34] :

“Мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными, и
наделены Творцом определенными врожденными и неотъемлемыми правами,
среди которых – право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью”.

Категоричность своего утверждения Т.Джефферсон существенно ослабил целым
рядом элементов, составляющих это утверждение:

П это не есть истина, а только мы (члены конгресса) так считаем;

П ссылка на Творца требует признания факта его существования,
следовательно, на это утверждение могут ссылаться не все;

D “созданы равными”, а что дальше? Возникновение неравенства в течение
жизни человека не исключается, даже если христианское понимание этих
слов не допускает возникновения неравенства и в дальнейшем;

П собственно, в чем “равными”? Вопрос остается открытым;

D и главное – определенными неотчуждаемыми правами. Ничего не сказано ни
о том, какие это права, ни даже об их равенстве у всех людей.

”Декларация прав человека и гражданина”, (1789 г.) [104, с.205] :

“Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные
отличия могут основываться лишь на соображениях общей пользы”.

Степень категоричности, как мы видим, уже значительно выше. Уже нет ни
ссылки на Творца, ни речевого оборота “мы считаем”, уже ясно, что речь
идет о равенстве в правах. Более того, сказано, что не только во время
рождения, но и после люди остаются равными в правах. Однако, второе
предложение – большая ложка дегтя. Так и вспоминается: “Все равны, но
некоторые (по соображениям “общей пользы”) равнее”.

“Всеобщая декларация прав человека”, (10 декабря 1948 г.) [64, с. 134]:

“Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах”.

Здесь уже нет никаких оговорок о возможности неравенства для некоторых,
однако, опять неясно, что же становится с правами в течение жизни. Не
имеется ли в виду, что в продолжении жизни человек может по собственной
воле (вине) потерять некоторые права? Например, право на свободу?

Этот беглый анализ некоторых высоких достижений человеческой мысли в
области прав человека показывает, что наша формулировка Аксиомы 5, по
меньшей мере, им не уступает. Тем не менее, во избежание возможности
неверного толкования, дадим разъяснения по поводу некоторых,
употребленных в Аксиоме 5, терминов.

“Все люди” в данном контексте означает, что ни для каких людей не может
быть сделано исключение ни в сторону сокращения у некоторых из них прав
на внешнюю свободу, ни в сторону их увеличения. Независимо ни от чего.
Независимо от пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или
иных убеждений, национальности, социального происхождения,
принадлежности к каким-либо меньшинствам, имущественного положения или
любых иных обстоятельств.

“Равные права” в данном контексте означает, что если мы признаем за
каким-либо человеком свободу действовать тем или иным образом, значит мы
признаем такую же свободу действовать таким же образом и за любым другим
человеком. “Люди свободны в меру их равенства и равны в меру их свободы”
[52, с.25].

Утверждаемое в Аксиоме 5 едва ли не самое важное в нашей аксиоматической
системе. Именно это утверждение есть логическая основа естественных прав
человека. Для подтверждения наличия у человека этих прав нет
необходимости утверждать, что “такова природа вещей”, что все люди
“сотворены по образу и подобию”, нет необходимости ни в какой-либо еще
дополнительной сущности. Достаточно Аксиомы 5. Если у всех людей равные
права на внешнюю свободу, мы не сможем найти таких двоих людей, из
которых один был бы в рабстве у другого. Либо в такой паре у одного из
них (у раба) прав на внешнюю свободу меньше, чем у другого, а это
нарушение Аксиомы 5, либо их права равны и тогда никто из них не раб.
Следовательно, право на свободу, на личную свободу, на свободу от
рабства прямо вытекает из Аксиомы 5.

Право на жизнь одного человека означает, что никто другой не может, не
нарушив этого права, покуситься на его жизнь. Это не значит, что никто
вообще не может покуситься на жизнь человека. Мы знаем, что покушаются и
часто успешно. Но мы именно потому и называем убийцу, успешно
покусившегося на жизнь другого человека, преступником, что, убивая, он
нарушил, отнял у убитого право на жизнь. Для того, чтобы лишение жизни
одного человека другим было оправдано, необходимо, чтобы у убиваемого не
было права на жизнь. Не нарушая Аксиомы 5 и при этом отказывая
убиваемому в праве на жизнь, мы должны отказать в этом праве и всем
остальным! А если мы не согласны отказать в этом праве хотя бы одному

человеку, например, себе, мы обязаны признать, в силу Аксиомы 5, такое
право и за всеми остальными, в том числе и за убиваемым. Значит, тот,
кто лишает его жизни -преступник. Причем, преступник только потому, что
у всех людей, а значит и у убиваемого есть право на жизнь. Если мы
кому-то, а значит и всем остальным, согласно Аксиоме 5, в праве на жизнь
отказываем, убийство – не преступление.

Единственное исключение – необходимая оборона, случай, когда в конфликт
вступают два равных права на жизнь. Только защищая одно право на жизнь
ценой уничтожения другого права на жизнь, человек не совершает
преступления.

Следствием Аксиомы 5 является запрет на смертную казнь ввиду
невозможности её осуществления. Смертная казнь невозможна без палача,
того (тех), кто опустит топор, нажмет на курок, повернет рубильник,
сделает смертельную инъекцию и т.п. В паре “палач-жертва” для того,
чтобы палач не был преступником -убийцей, у одного из них, а именно у
жертвы, должно быть меньше права на жизнь, чем у другого. По
распространенным сегодня представлениям смертный приговор суда лишает
преступника права на жизнь. Но тогда у осужденного право на внешнюю
свободу становится не равным этому праву у других людей, а это грубое
нарушение Аксиомы 5, следовательно, такое заключение в нашей аксиоматике
невозможно. Чисто умозрительно можно попытаться решить задачу
неравенства прав палача и жертвы, назначив палачом человека, у которого
право на жизнь больше, чем у других. Однако, признавая Аксиому 5, мы не
сможем найти такого человека, т.к. все люди имеют равные права на
внешнюю свободу, в том числе на жизнь. Таким образом, не нарушая Аксиомы
5, мы не сможем осуществить смертную казнь, не сможем найти среди людей
кого-либо, кто мог бы её осуществить.

Все эти рассуждения проистекают из Аксиомы 5, от абсолютного и
безусловного равноправия на внешнюю свободу, равенства прав и
обязанностей каждого человека правам и обязанностям каждого другого.
Очевидно, что это не единственная точка зрения на этот вопрос. Многие не
уважаемые люди считали и считают иначе. Иначе считают и некоторые
уважаемые люди. Например, Б.Н.Чичерин так обосновывал свою иную точку
зрения: “Справедливость отнюдь не требует, чтобы те, которые носят в
себе сознание свободы и права, которые в состоянии думать и говорить,
подчинялись налагаемым на них тяжестям на одинаковом основании с теми,
которые не способны ни к тому, ни к другому” [107, с.65]. Для Аристотеля
прирожденное неравенство между взрослым и ребенком, мужчиной и женщиной,
свободным и рабом, эллином и варваром настолько очевидны, что эта
очевидность с легкостью переходит в естественность. Не будем сейчас
спорить с уважаемыми Б.Н.Чичериным и Аристотелем. Обратим внимание лишь
на то, что отличная от изложенной в Аксиоме 5 точка зрения существует,
но она оставляет не обоснованным логически вопрос наличия у человека
каких-либо естественных (не пожалованных государством) прав.

Внешняя свобода каждого человека не может быть безграничной хотя бы
потому, что каждый человек живет среди других людей.

Аксиома 6.

Внешняя свобода людей должна быть ограничена.

Как бы нам, может быть, ни хотелось этого избежать – придется допустить
возможность (необходимость) ограничения внешней свободы отдельного
человека. Более того, “свобода не может обходиться без ограничений,
однако, ограничение есть не цель, а средство для достижения цели, одним
из главных элементов которой

является расширение свободы…Свобода основана на ограничении” [16, с.
135]. Однако, процесс такого ограничения сложен и опасен. “Есть граница,
далее которой общественное мнение не может законно вмешиваться в
индивидуальную независимость; надо установить эту границу, надо охранять
её от нарушений, – это также необходимо, как необходима охрана от
политического деспотизма” [49, с.291]. Понятно, что такое ограничение не
может быть произвольным. Для того, чтобы снизить опасность,
подстерегающую нас на пути такого ограничения, нам необходимо выработать
какой-то общий принцип (принципы?), согласно которому внешняя свобода
может быть правомерно ограничена.

Наиболее распространенной точкой зрения на этот вопрос является
возможность ограничения внешней свободы, исходя из общей пользы, из
блага общества как целого. Но, вот, что это означает? Трудно представить
себе общество, в котором все без исключения его члены придерживались бы
единых убеждений о том, что такое благо. По словам А.Куницына:
“Сохранение свободы есть общая цель всех людей” [39, с. 14]. Велико
искушение согласиться с А.Куницыным. Как прекрасно было бы жить в таком
мире! Однако, это не так. Мы не можем сказать не только, что все люди
считают свободу своей общей целью, но так не считает даже большинство
людей. “На самом деле люди гораздо сильнее хотят подчиняться, нежели их
к этому вынуждают” [101, с. 169]. “Ничего и никогда не было для человека
и для человеческого общества невыносимее свободы!” [23, с.396]. И даже
если когда-нибудь большинство согласится придерживаться единых
убеждений, всегда найдется хотя бы один человек (а скорее всего не
один), кто будет иметь свое, иное мнение по этому вопросу. Что же
делать? Как разрешить это противоречие между мнением одного и мнением
большинства? Лучше всех по этому вопросу высказался Д.С.Милль “Если бы
весь род человеческий за исключением одного только индивидуума был
известного мнения, а этот индивидуум был мнения противного, то и тогда
всё человечество имело бы не более права заставить молчать этого
индивидуума, чем какое имел бы и сам индивидуум заставить молчать всё
человечество, если бы имел на то возможность. …Если мнение правильно,
то запрещать выражать его значит запрещать людям знать истину и
препятствовать им выйти из заблуждения; если же мнение не правильно, то
препятствовать свободному его выражению – значит препятствовать
достижению людьми не меньшего блага, чем и в первом случае ” [49, с.
301]. Понимание этой очевидной истины и сейчас не стало сколь-нибудь
распространенным. И сейчас значительно более распространенным является
представление о том, что бороться за истину можно путем запретов на
“заблуждения”, о том, что мысль можно победить, запрещая её произнесение
вслух или печатно. И сегодня очень часто звучат призывы запретить.
Запретить ту или иную идеологию, ту или иную организацию, ту или иную
литературу и т.п. Призывающие к таким запретам никак не могут взять в
толк, что тем самым они вербуют новых сторонников таким идеологиям,
таким организациям, такой литературе. Причем, сторонников некритических
– таких, кто не хочет или не может разбираться в сути, но часто при этом
готов к активным действиям. Гласом вопиющего в пустыне и сегодня звучит
максима Вольтера: “Я не согласен с тем, что Вы говорите, но буду до
последней капли крови защищать Ваше право высказать Вашу точку зрения”.

Сегодня не только всё человечество, но даже большая его часть не
придерживается определённого убеждения по вопросу о том, что такое благо
общества. Более того, до сих пор никому пока не удалось даже
сформулировать ни что такое общая польза, ни что такое благо общества,
ни что-либо подобное. “Печальное положение человеческого ума: менее
важные представления о

круговращении отдалённейших небесных тел для него более ясны, чем
близкие и самые важные нравственные понятия, всегда меняющиеся,
колеблемые ветром страстей, подхватываемые и распространяемые
невежеством, которому покровительствуют” [5, с. 122].

Приведем хотя бы несколько попыток определения справедливости.

“Твердое желание воздавать каждому свое” [15, с.273];

“Беспристрастная оценка не согласующихся требований отдельных лиц” [62,
с. 144];

“Первая задача справедливости – в том, чтобы никому не наносить вреда,
если только тебя на это не вызвали противозаконием; затем – в том, чтобы
пользоваться общественной [собственностью] как общественной, а частной –
как своей” [106, с.304].

Как видим, пока эти попытки не удались. И не удивительно, так как для
того, чтобы дать такое определение, надо сначала приписать обществу
какую-либо цель. “Всеобщее благо – концепция, которой не было дано
определения, и сделать это невозможно: нет такого существа, как племя
или общественность; племя (или общественность, или общество) – это всего
лишь некое число личностей. Ничто не может быть благом для племени как
такового; благо и ценность относятся только к живому организму, к
отдельному живому организму, а не к бестелесной совокупности
взаимоотношений” [72, с.25]. Так что это сама по себе неразрешимая
задача, но даже если бы кому-нибудь это и удалось, любая такая цель в
качестве основы для ограничения внешней свободы человека вступила бы в
противоречие с нашим Следствием 2 о том, что никто не вправе определять
человеку цель его жизни, которой он обязан следовать.

Если предположить, что такая цель будет сформулирована и принята
подавляющим большинством как справедливая, то она обязательно будет
включать в себя две составляющие: сохранение самого общества как целого
и предоставление большинству доступных обществу благ. А если это так,
если сохранение общества как целого – важнейшая цель, к которой всё
общество стремится, у него (общества) есть (?) право жертвовать своими
элементами -людьми для достижения этой цели. У общества есть право
любого, лучше самого сильного и ловкого, послать на войну, в пожар и
т.п., не спрашивая на то его согласия. Но это будет означать, что в
момент, когда общество человеком жертвует, его стремление к хорошей
жизни (Аксиома 3) перестанет быть правомерным, его право на внешнюю
свободу (Аксиома 5) перестанет быть равным праву на внешнюю свободу
остальных, тех, которые посылают его на алтарь общего блага. Решение
этого вопроса подобным образом, т.е. давая возможность обществу (к тому
же не понятно, в чьём лице) жертвовать отдельными своими членами,
теоретически возможно единогласным решением всех его членов. Однако, не
голосовавшие за это и, в частности, дети не могут быть обязаны таким
решением. А, с другой стороны, уже принятые нами Аксиомы 3 и 5 должны
быть тогда изменены. Мы должны будем отказать человеку в правомерности
его стремления к хорошей жизни так, как он сам это себе представляет, и
будем вынуждены признать, что некоторые люди имеют меньшие права на
внешнюю свободу, по сравнению с другими, а это уже совсем другая
концепция, совсем другое отношение к должному, совсем другая теория
права. Мы должны осознанно решить для себя, согласны ли мы с тем, что и
стремление человека к хорошей жизни неправомерно, и что люди имеют
разные права на внешнюю свободу, или нет?

Таким образом, избегая вступать в противоречие с уже сформулированными
аксиомами и следствиями, мы можем принять только следующий принцип

допустимости ограничения внешней свободы человека:

Аксиома 7.

Внешняя свобода человека может ограничиваться только
требованиями

обеспечения внешней свободы других людей.

“Человек имеет право на все действия и состояния, при которых свобода
других людей по общему закону разума сохранена быть может” [39, с.34].
“Власть общества над индивидуумом не должна простираться далее того,
насколько действия индивидуума касаются других людей; в тех же своих
действиях, которые касаются только его самого, индивидуум должен быть
абсолютно независим над самим собою, – над своим телом и духом он
неограниченный господин” [49, с.296].

Для правильного понимания этой Аксиомы важно почувствовать её
анизотропность. Кроме требования ограничения свободы другого человека,
никакие другие основания для ограничения свободы кого-либо не
допускаются. Но это не означает, что любое требование обеспечения
внешней свободы человека является безусловным и достаточным основанием
для ограничения внешней свободы другого. Наличие этого условия только
лишь дает возможность рассматривать вопрос об ограничении внешней
свободы человека, для решения которого необходимо привлечь и другие
причины, в частности, те, которые содержатся в других, в том числе
последующих аксиомах и следствиях. Если же этого основания нет, то
вопрос об ограничении внешней свободы кого-либо даже и рассматриваться
не может. Таким образом, Аксиома 7 дает нам только необходимое, но не
достаточное условие для ограничения внешней свободы человека.

Как мы помним из Определения 4, средства могут быть двух принципиально
различающихся сортов – вещи и люди. На данном этапе построения теории в
отношении вещей как средств достижения цели человеком все достаточно
понятно. Соответствующие отношения между людьми по поводу вещей будут
конкретизированы в дальнейшем описанием права собственности.

Другое дело отношения между человеком, стремящимся к цели, и человеком,
который может послужить средством ее достижения. Согласно Аксиоме 3
стремление их обоих к хорошей жизни правомерно. Следовательно,
притязания каждого из них на достижение каждым именно его цели –
одинаково оправданы. При этом возможны два принципиально разные варианта
ситуации – цели двух человек вступают между собой в противоречие или их
цели в противоречие не вступают. Если между целями людей есть
противоречие, то в силу Аксиомы 3 никто из них не может принуждать
другого выступить в качестве средства для достижения чужой для него
цели, поступившись при этом возможностью достичь своей собственной цели,
вступившей в противоречие с целью первого человека. Если же между их
целями противоречия нет, то никто другой и ничто другое, кроме доброй
воли человека, не может помешать ему выступить в качестве средства для
достижения чужой цели, которая не противоречит цели его собственной.
“Каждый человек внутренне свободен и зависит только от законов разума, а
по сему другие люди не должны употреблять его (человека – С.Е.)
средством для своих целей” [39, с.21]. Итак, мы можем сформулировать

Следствие 3.

Никто против его воли не может быть использован в качестве средства для

достижения чужой цели.

”Человек – не средство для чужих целей, он сам абсолютная цель” [109,
с.39].

Однако, существуют и другие точки зрения на этот вопрос. Например,
“Социализации должны быть подвергнуты не только блага, но и личности”
[91, с.44].

В качестве альтернатив Следствию 3, должны быть рассмотрены следующие
утверждения:

П все люди могут быть против их воли использованы для достижения чужой
цели;

П некоторые люди могут быть против их воли использованы для достижения
чужой цели.

Обе альтернативы прямо противоречат Аксиоме 7, поскольку допускают
ограничение внешней свободы человека не только требованиями обеспечения
внешней свободы других людей, т.е. требованиями не препятствовать им
самостоятельно осуществлять их права. Они допускают обязывание человека
достигать некоего состояния вещей и людей, т.е. совершать активные
действия, более того, такие действия, которые его собственной цели
противоречат.

Вторая альтернатива, кроме того, прямо противоречит Аксиоме 5, поскольку
допускает неравенство людей в отношении их прав на внешнюю свободу.
Допускает, что какие-то люди (какие?) могут быть ограничены в правах на
внешнюю свободу по отношению к другим людям.

Кроме того, первая альтернатива неосуществима, поскольку оставляет
открытым вопрос о том, кто же может использовать любого человека для
достижения своих целей.

Таким образом, любая из альтернатив в рамках уже принятых аксиом
становится невозможной.

Это следствие, в частности, требует, чтобы в процессе получения согласия
от человека, выявления его собственной воли на использование его для
достижения какой-либо цели, человек должен быть детально проинформирован
о том, в чём же заключается эта цель. Это важно для того, чтобы
вытачивая какие-либо гайки, человек не участвовал при этом в
изготовлении атомной бомбы, если он не хочет участвовать в изготовлении
атомной бомбы. Чтобы поворачивая разные рукоятки и нажимая разные
кнопки, человек не участвовал при этом в изготовлении боевых отравляющих
веществ, если он не хочет участвовать в изготовлении боевых отравляющих
веществ. Не говоря уже о том, что в процессе какой-либо деятельности, не
ведая об этом, человек не причинил бы вреда своему собственному
здоровью.

Каждый человек понимает, что его внешняя свобода не безгранична. Каждый
человек примерно представляет, где проходит граница его внешней свободы,
установленная в том обществе, в котором он живет. И, вместе с тем, мы
знаем, как часто люди выходят за пределы своей внешней свободы,
переступают эту ощущаемую ими черту. Отчего это происходит? Как нам
относиться к этим фактам? Относиться ли нам к ним, как к неким
уникальным явлениям, как к неким неподдающимся осмыслению случайностям?
Может быть, те, кто преступают пределы своей внешней свободы – вообще не
совсем люди, и тогда относиться к ним нужно не так, как к людям, а
как-то иначе? Да нет, опыт показывает, что до момента выхода человека за
пределы своей внешней свободы, да и после этого, он ничем не отличается
от других людей, про которых неизвестно, поступали ли они так же. Весь
жизненный опыт показывает нам, что в подобных явлениях нет ничего сверх-
или противоестественного, и это позволяет нам сформулировать очередную
аксиому.

Аксиома 8.

Люди склонны нарушать нормативные границы внешней свободы других

людей и своей собственной.

Существуют принципиально разные взгляды на природу человека. Согласно
одному взгляду люди по своей внутренней природе идеально хороши. Только
внешние обстоятельства (например, квартирный вопрос) иногда заставляют
их поступать плохо. “Представленный самому себе, он (человек – С.Е.)
непогрешим. Все его намерения и даже инстинкты благодетельны не только
для него самого, но и для других, ибо уже в них заложены начала симпатии
и общительности. Если же он вредит самому себе и другим, то только
потому, что его испортили, воздействуя на него извне” [78, с.335].

Согласно противоположному взгляду человек – это вместилище греха, и
только боязнь наказания (в любой его форме) заставляет людей сдерживать
свои греховные инстинкты. “На протяжении тринадцати столетий после
победы христианства считалось, что грехопадение закрыло человеку дорогу
к совершенству и обратило его в испорченное существо, которое надо
держать в узде, без чего оно непременно собьётся на путь порока” [57, с.
61]. “Представленный самому себе, человек являет собой жалкое зрелище
или хаос противостоящих друг другу стихий, или же торжество низов над
верхами” [78, с.334].

Провозглашая Аксиому 8, мы утверждаем, что истина – где-то посередине. В
человеке присутствует как положительное, так и отрицательное начало. В
каждой конкретной ситуации может проявиться как одно, так и другое.
Когда в Аксиоме 8 мы говорим о склонности, мы признаем, что не в
состоянии заранее определить, предугадать, как конкретный человек
проявит себя в конкретной ситуации. Мы признаем, что проявления “плохого
начала” в человеке – явление обычное, и поэтому мы должны относиться к
ним спокойно, должны быть всегда к ним готовы.

Здесь необходимо зафиксировать наше внимание еще на одном важном
обстоятельстве. Даже в схожих ситуациях люди ведут себя по разному. Это
обстоятельство достойно того, чтобы быть зафиксированным в

Аксиоме 9.

Все люди разные.

Разные по множеству признаков. По возрасту, образованию, весу, силе,
вкусам, умственным способностям и т.д. и т.п., т.е. по своим
возможностям и склонностям. И именно это и, пожалуй, только это
обстоятельство позволяет нам теоретический принцип равноправия применять
на практике, добиваться все более полного его осуществления. Только это
обстоятельство позволяет нам ко всем людям применять одни и те же
правила. “Если бы все люди были совершенно равны (одинаковы – С.Е.) в их
дарованиях и склонностях, нам пришлось бы применять к ним различный
подход, чтобы достичь какого-то подобия социальной организации. К
счастью, они не являются равными (одинаковыми – С.Е.); и только
благодаря этому нет необходимости устанавливать дифференциацию функций
посредством произвольного решения некой организующей воли, но вместо
этого, после создания формального равенства правил, приложимых равным
образом ко всем, мы можем предоставить каждому индивиду возможность
самому найти свой уровень” [103, с. 397]. Только благодаря этому
обстоятельству социальная дифференциация функций устанавливается (может
устанавливаться) сама собой. Все необходимые для существования общества
ниши оказываются занятыми, функции

исполненными. Обществу нет необходимости насиловать своих членов,
заставляя каждого из них занимать какую-то конкретную нишу, якобы
предназначенную именно для него какой-то внешней для него волей.
Неравные возможности являются предпосылкой достижения равных прав. Более
того, “равные возможности” и “равные права” являются в определенном
смысле антагонистическими принципами. Только признавая разные (неравные)
возможности граждан, мы можем организовывать их сосуществование на
принципах их равноправия на внешнюю свободу. Организовывая
сосуществование на принципах равенства возможностей, мы вынуждены будем
кого-то (того, у кого возможностей – силы, ума, ловкости и т.п. -больше)
ограничивать в правах – требовать, чтобы частью своих возможностей этот
“кто-то” делился с теми, у кого таких возможностей нет. Иными словами,
мы вынуждены будем признать, что не все возможности (способности)
человека принадлежат именно и полностью ему самому.

Пассажи, вроде принадлежащего Т. Кампанелле, о том, что умственные
способности отдельного человека принадлежат всему обществу,
представляются нам не только противоречащими принятым выше аксиомам, но
и абсурдными. Напротив, мы разделяем точку зрения Т.Джефферсона, который
сказал: “Было бы смешно и нелепо, если бы мы предположили, что человек
имеет меньше прав на самого себя, чем кто-нибудь из его соседей или даже
все они, вместе взятые. Это означало бы рабство, а совсем не ту свободу,
которую “Билль о правах” сделал неприкосновенной” [21, с. 28]. Всё
внутренне присущее конкретному человеку принадлежит ему и только ему
безраздельно.

Несмотря на то, что в силу Аксиомы 5 все люди имеют равные права на
внешнюю свободу, реализовывать свои права они, конечно же, будут
по-разному, исходя из своих личных устремлений и возможностей. В том
числе и проявлять всеобщую склонность к выходу за пределы своей внешней
свободы, т.е. нарушать права других людей, люди будут по- разному.

Несмотря на то, что мы считаем склонность, зафиксированную в Аксиоме 8,
обычным явлением, это не значит, что мы согласны с этой склонностью
мириться, а тем более ее поощрять. Более того, задача любой правовой
системы состоит именно в том, чтобы в идеале сделать невозможным
проявление этой склонности и, уж во всяком случае, минимизировать такую
возможность. Поэтому Аксиома 8 еще раз оправдывает и обосновывает
необходимость ограничения внешней свободы каждого человека. Понятно, что
в обществе святых “нормативные” ограничения не нужны – каждый из них
сам, добровольно ограничивает себя, чтобы даже с избытком предоставить
свободу ближнему своему. “И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя
рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно
поприще, иди с ним два; просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя
не отвращайся” [Мф. 5, 40-42]. Нормативное ограничение внешней свободы
каждого нужно именно в обществе обычных людей, таких как они есть, со
всеми их достоинствами и недостатками.

В восьмой аксиоме нам не удалось избежать использования нового термина
“нормативный”, а уяснить смысл этого понятия нам не удастся до тех пор,
пока мы не разберемся в том, что такое

Право

На протяжении столетий юридические науки, а вместе с ними и все
человечество, пытались понять, что есть “право”. Однако, даже сегодня, в
XXI веке по этому вопросу так и нет общепризнанного мнения. Никакая
теория права не может уклониться от ответа на этот вопрос. “Отправной
точкой всякого последовательного изучения любого вопроса должно быть
определение, дабы можно было понять, о чем именно рассуждаем” [106,
с.ЗОО]. При отсутствии удовлетворительного определения понятия права не
могут быть очерчены границы его теории, теория рискует быть
противоречивой и вообще рискует стать не теорией. Таким образом,
формулирование определения понятия права является важнейшей задачей
одноименной теории. “Первой и основной задачей построения научной теории
права является образование соответствующего понятия, понятия права” [60,
с.203].

Наиболее глубоким и теоретически обоснованным нам представляется
определение понятия “право”, которое было дано на рубеже XIX и XX веков
великим русским правоведом Е.Н. Трубецким [89]. Обоснование определения
этого понятия в настоящей работе во многом следует тому, которое
развивает Е.Н. Трубецкой.

Памятуя о том, что мы говорили об определении в первой главе, для
точного отграничения данного понятия от всех других понятий по
содержанию и объему нам необходимо выделить все его существенные
признаки.

Первый признак, который приходит в голову, это то, что право выражает
собой правила, которые либо обязывают, либо запрещают что-то делать.
Недаром в русском языке существует большая группа однокоренных слов
(правильный, праведный, правило, правление, правосудие и т.п.), которые
могут быть объединены общим представлением о чем-то таком, что является
правильным, чего не следует нарушать. Отсюда же и слово “правёж”, т.е.
наказание за нарушение.

Со словом “право” мы интуитивно связываем некое, исходящее извне
повеление, предписание совершения или, наоборот, запрета каких-либо
действий, т.е. обязанность. При этом всякая обязанность, как одна
сторона медали, подразумевает наличие другой стороны – чьего-либо права.
Отсутствие одной из сторон делает бессмысленным существование другой.
Нет должника без кредитора, как нет и кредитора без должника. Нет права
собственности, если некому посягнуть на это право. Следовательно, право
может существовать, только в совокупности разумных существ, т.е. в
обществе. Выполнение этого условия в объективной реальности, т.е.
существование общества, мы можем считать установленным в предыдущей
главе.

С другой стороны, общество разумных существ не может существовать без
права. Невозможно представить себе такое собрание людей, в котором никто
не признавал бы за своим соседом никаких прав, в том числе ни права на
жизнь, ни права на имущество и т.п. Такое собрание не могло бы быть
человеческим обществом. Люди могут составить общество только при том
условии, что за его членами признаются хоть какие-то права, которые
другие члены общества не должны нарушать. То есть, каждый должен
согласиться признавать за собой обязанность не нарушать чужих прав. Живя
в обществе (а никакой другой возможности у нас нет – Аксиома 4), человек
не может не поступаться частью своих личных интересов. Он должен уважать
чужую жизнь, взгляды, свободу, право на имущество. При этом человек
вправе ожидать такого же отношения от других людей. “Итак во всём, как
хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними” [Мф.
7,12]. То, что какая-то часть людей ведет себя не в соответствии с этими

принципами, является исключением, которое не может поколебать самого
правила. Все в обществе знают, не могут не знать о существовании
определенного порядка, которому должно подчиняться. Опираясь на Аксиому
4, которая говорит о том, что мы все обречены на жизнь в обществе, мы не
можем сделать иного вывода. Общество немыслимо без хоть какого-то
порядка, существующего в нем. Отсюда можно сделать вывод и о том, что в
самом общем виде право – это порядок, регулирующий отношения людей в
человеческом обществе. Состояние “bellum omnium contra omnes” [15,
c.280] – не есть состояние общества – это уже не общество.

Говоря о человеческом обществе, мы подразумеваем, что оно состоит из
разумных и свободных граждан. Разумных в том смысле, что каждый из них в
состоянии, как минимум, понять обращенное к нему требование. Свободных
только в том смысле, что каждый из них обладает внутренней свободой,
свободой выбора соблюсти или нарушить чужое право в смысле Аксиомы 1,
предполагающей такую его способность. Как было сказано А.Эсменом еще сто
лет назад: “Источник всякого права находится в личности, так как только
личность есть существо реальное, свободное и ответственное”.

Итак, право одного всегда выражает одновременно и обязанность другого. А
обязанность может быть приписана только такому лицу, которое может
выбрать между должным и недолжным. Право не является неким “законом
всемирного тяготения”, который помимо нашей воли заставляет людей
поступать только должным образом. Право (правило) выступает как
требование, обращенное к нашей свободной воле, требование, которое мы
можем исполнить или нарушить. Свобода, внешняя свобода, свобода
поступать тем или иным образом и составляет содержание права. “Источник
права… лежит в свободе, но здесь свобода является в другой форме: это
свобода внешняя, которая состоит в независимости лица от чужой воли во
внешних действиях… Внешняя свобода становится правом, то есть
требованием, единственно потому, что она составляет явление внутренней,
абсолютной свободы лица” [108, с. 101].

Формулируя определение понятия, полезно использовать правило Ж.Э.Ренана:
“Если вы хотите подчеркнуть важность какой-либо идеи, устраните ее и
покажите, чем сделался бы мир без нее”. В нашем случае такой идеей
является свобода как содержание права. Очевидно, что там, где нет
внешней свободы, там нет и права. Существо, лишенное внешней свободы –
раб, есть вместе с тем и существо бесправное. Свобода лица достигать тех
или иных целей является настолько существенным признаком, что с ее
уничтожением уничтожается и само право. По словам И.Канта “право – это
совокупность условий, при которых произвол одного [лица] совместим с
произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы” [29, с. 38].

Таким образом, именно внешняя свобода является важнейшим элементом
права, без которого оно существовать не может.

Дополнительное подтверждение этого очень важного для понимания сущности
права утверждения дает анализ содержания конкретных прав. Например,
право на жизнь означает, что только сам человек свободен располагать
своей жизнью, а все люди должны уважать эту свободу, в том смысле, что
никто не должен препятствовать ему распоряжаться ею (жизнью) любым
способом, вплоть до самоубийства, а так же в том смысле, что никто,
кроме самого человека, распоряжаться его жизнью не может, т.е. никакой
другой человек, ни общество в целом не могут покушаться на его жизнь.
Право собственности есть свобода лица-собственника владеть, пользоваться
и распоряжаться принадлежащей ему вещью, и никто не должен посягать на
эту свободу. Право на получение долга есть свобода

кредитора требовать от должника уплаты, и никто не должен запрещать
такое требование. Этот ряд примеров может быть продолжен и везде мы
увидим, что всякому праву сопутствует свобода определенного лица на
какие-то действия, а если мы попытаемся эту свободу устранить, вместе с
ней устраняется и само право.

При этом нас не должны сбивать с толку те слова, которыми описывается
название того или иного права. Так, например, крепостное право, казалось
бы, закрепляет не свободу, а, наоборот, несвободу того лица (тех лиц), о
чьём праве говорится в названии. На самом деле крепостное право есть
одно из тех кажущихся исключений, которые только подтверждают общее
правило. Крепостное право действительно отнимает свободу у крепостного.
Но оно при этом утверждает свободу его господина. Крепостное право есть
свобода господина распоряжаться своим крепостным. Если мы из крепостного
права изымем этот его компонент -свободу господина, от самого понятия
крепостного права ничего не останется. Крепостное право, очевидно, не
есть право крепостного, поскольку он не свободен и поэтому – бесправен.
Крепостное право есть право господина именно потому, что оно выражает
именно его свободу. При этом крепостное право не только предоставляет
господину право, но и ограничивает его. Достаточно вспомнить “Юрьев
день” или запрет продажи крепостных на вывод. Таким образом, правильнее
было бы назвать его правом о закрепощении.

Наряду со свободой – субъективным, личным элементом, право заключает в
себе и другой – общественный элемент – правило поведения или норму,
ограничивающую свободу отдельного лица. Этот элемент – ограничение
свободы нормой – представляется столь же существенным признаком права,
как и сама свобода. Это легко увидеть, предположив (хотя такое
предположение вызывает у нас определенные затруднения), что такие
ограничивающие правила отсутствуют, т.е. каждый имеет безграничное право
распоряжаться чужой жизнью, любой вещью и т.п. Это означает, что ни у
кого нет никакого права, т.е. всякое право уничтожается при таком
порядке вещей. Говоря словами Ж.Бодэна из его “Шести книг общего
благополучия”, написанных почти полтысячелетия назад: “Ничто не может
быть общественным там, где нет ничего частного, точно так же, как не
может быть короля там, где короли все”. Где свобода отдельного лица не
ограничена никакими правилами, там вообще нет никакого права.

Ни при безбрежности, безграничности свободы у отдельных лиц, ни при
полном её отсутствии у них право просто не может существовать.

“Определение права как меры свободы безусловно справедливо. Но тогда
свобода и есть содержание права, заключенного в форму юридической нормы”
[82, с. 98]. “Право есть совместное существование свободы под общим
законом” [108, с. 101].

Следовательно, еще одним существенным признаком права является правило
или норма, регулирующая объем свободы отдельных лиц. Именно
возникновение подобных правил и знаменует собой возникновение
человеческого общества.

Таким образом, сущность права выражается в двух основных проявлениях: с
одной стороны, оно предоставляет лицу определенную область свободы; с
другой стороны, оно ограничивает эту область набором определенных
правил, причем и то, и другое осуществляется посредством норм.

Опираясь на перечисленные существенные признаки, можно согласиться с
определением права, которое дал Е.Н. Трубецкой.

Определение 7.

Право – это внешняя свобода, предоставленная и ограниченная нормой.

Прообраз такого определения можно встретить еще у А.Куницына: “Человек
может производить все деяния, которыми свобода других не нарушается,
каковая возможность называется правом… По сему право, во-первых, как
качество лица, есть возможность поступать произвольно, не нарушая
законной свободы других; во -вторых, как качество действия, оно означает
совместимость нашей свободы со всеобщей законной свободою; в – третьих,
как собрание законов, оно есть совокупность условий, при которых
всеобщая совокупная свобода возможна” [39, с.22].

В юридической науке с давних пор принято разделять право на объективное
и субъективное. “Эти два понятия составляют венец современной теории
права, наивысшее и последнее ее обобщение… Оба они столь различны по
своей природе, что не поддаются подведению под какое-либо высшее родовое
понятие. Для каждого из них существует свой высший и самостоятельный
родовой момент. Иными словами, то, что люди исторически считали и
считают правом, не может служить материалом для образования единого
определения” [1, с.156]. Н.Н.Алексеев в наиболее категоричной форме
изложил господствующую точку зрения на этот вопрос. Единственным
эффективным способом ее опровержения может быть только качественное
определение понятия “право”, обобщающее в себе обе эти категории. Нас не
должно останавливать то, что некоторые авторы считают, что “не могут
быть оправданы попытки объединить объективное и субъективное право
единым понятием права, поскольку эти явления лежат в разных плоскостях
правовой реальности” [85, с.252].

Указанный категорический подход расчленяет правовую действительность на
две составляющие: в одной видятся устанавливаемые общеобязательные
нормы, а в другой – всё, связанное с их реализацией, те конкретные
возможности, полномочия, действия, которые люди могут предпринимать на
основе и в пределах этих норм.

Право как норма (закон) и право как возможность или управомоченность
субъектов вести себя известным образом в рамках этих установлений – вот
суть разграничения права на объективное и субъективное. Право в
объективном смысле -это законодательство; право же в субъективном смысле
– это те конкретные возможности, права, требования, притязания, которые
возникают на основе и в пределах этого законодательства.

Замечательно, что принятое нами определение Е.Н.Трубецкого объединяет в
понятии права его субъективную и объективную стороны. Объединяет
органично и неразрывно. Правом является только та часть внешней свободы,
которая предоставлена и ограничена нормой. (В дальнейшем мы подробно
поговорим и о предоставлении, и об ограничении). Но и норма нужна и
существует постольку, поскольку она предоставляет и ограничивает внешнюю
свободу. Ни сама норма, ни отдельно свобода не являются правом. Право
рождается только от их соединения и существует, пока существует их
единство. Нет отдельного объективного права и отдельного субъективного
права. Есть право, которое рождается от соединения его объективной и
субъективной частей. Причем, в этом неразрывном тандеме ведущей является
внешняя свобода субъекта, т.е. часть субъективная. Объективная часть
занимает подчиненное положение, поскольку она нужна только для того,
чтобы предоставить и ограничить часть субъективную. Однако, и
субъективная часть не может существовать отдельно, т.к. она появляется
только в результате её предоставления и ограничения частью объективной.
Именно поэтому неправильно говорить об объективном и субъективном праве,
но можно рассматривать его –

право – со стороны объективной, со стороны его формы, то есть в
совокупности его норм, и со стороны субъективной, со стороны его
содержания, т.е. тех элементов внешней свободы, которые этими нормами
предоставлены и ограничены.

Для того, чтобы быть уверенными в адекватности нашего определения
определяемому понятию необходимо проверить его на соразмерность (правило
2). Во-первых, не является ли наше определение слишком широким, т.е. не
включает ли оно в себя элементы, не относящиеся к понятию права.

Главным подозреваемым на несоразмерность элементом является
нравственность. Целый ряд авторов неоднократно пытались отождествить эти
два понятия. И это не случайно, т.к. существует множество нравственных
норм, ограничивающих произвол одних лиц по отношению к другим.
Общеизвестно, что нравственные нормы современного общества запрещают
убивать, воровать, наносить побои и т.п. Следовательно, нравственные
нормы ограждают внешнюю свободу лиц от насилия и иных проявлений
произвола. Заметим попутно, что в таком случае нравственная норма обычно
подкрепляется правовой, которая тогда несет в себе и нравственное, и
правовое содержание. Однако, далеко не все правовые нормы нравственны по
своему содержанию, и уже в этом смысле объемы понятий права и
нравственности не совпадают.

С другой стороны, далеко не все нравственные нормы имеют правовое
значение, т.е. значение предоставления или ограничения внешней свободы.
Например, всем известно, что лгать нехорошо. Однако, сама по себе ложь,
поскольку она не приносит никому вреда, не есть нарушение свободы
какого-либо лица, следовательно, такая ложь не есть нарушение чьего-либо
права. Вместе с тем, специфический вид лжи – клевета является нарушением
не только нравственности, но и права, т. к. является прямым
посягательством на внешнюю свободу конкретного лица, на его свободу
осуществлять все те цели, которые предполагают его доброе имя.
Нравственное правило, запрещающее клевету, несомненно, заключает в себе
правовой элемент.

Вместе с тем, нетрудно убедиться, что все нравственные правила,
требующие от человека определенного внутреннего состояния, например,
любви, доброжелательности, уважения к ближнему, бескорыстной преданности
долгу и т.п. не имеют в себе правового элемента. Само по себе внутреннее
состояние любого человека не затрагивает внешней свободы другого лица и
не может служить содержанием его права. Если мы и говорим о чьем-то
праве на любовь, уважение, благодарность, то в этих словах отсутствует
правовой смысл. Даже если кто-либо ненавидит другого человека, этому
сракту не может быть дано правовой оценки до тех пор, пока ненависть не
проявится в конкретных действиях, уже хотя бы потому, что до этого
момента о существовании этой ненависти мы не знаем.

Нравственность всегда предполагает две составляющие. Одна из этих
составляющих обращается к свободной воле, к чувствам человека. Она
всегда говорит о том, какие, с позиции нравственности, желания, чувства
хороши, а какие -нехороши (любить – хорошо, жалеть – хорошо …ревновать
– нехорошо, желать смерти – нехорошо …). Она указывает человеку, какие
из его желаний нравственность считает хорошими, а какие – нехорошими,
неправильными. Она обращена к чувствам человека, воспитывает его нравы
и, по определению А.Куницына, составляет нравоучение [39, с.6].

Вторая составляющая обращается к разуму человека. Она говорит о том, что
человек должен делать, а что – не должен. Она указывает человеку, какие
из его действий нравственность считает хорошими, правильными, а какие
нехорошими,

неправильными и называется правоучением [39, с. 6]. “Нравоучение
склоняет людей к добродетели, право – к справедливости” [39, с. 10].
Если бы еще нам, людям, точно знать, что есть справедливость! (Впрочем,
см. Аксиому 7).

Из сказанного выше можно сделать вывод о том, что нравственность
претендует регулировать и внутреннее состояние, и внешнее поведение
человека, в то время как право регулирует исключительно его внешнее
поведение. Содержанием нравственности является добродетель, а
содержанием права – исключительно внешняя свобода лица, его действия.

Таким образом, сферы права и нравственности в значительной мере
пересекаются, но, вместе с тем, имеют и несовпадающие области.

Касаясь вопросов сущности права, мы вынуждены уделять значительное место
рассуждениям о нравственности. И это не случайно, т.к. тесная
взаимосвязь (хотя и не тождественность) этих понятий очевидна. “Как
добрые нравы, для того чтобы сохраниться, нуждаются в законах, точно
также и законы, для того чтобы они соблюдались, нуждаются в добрых
нравах” [45, с.352]. Вряд ли кто-нибудь осмелится оспорить утверждение о
том, что правовые институты должны служить нравственным целям, а право в
целом должно быть подчинено целям добра и справедливости. Все правители,
которые на протяжении многих веков были единственными источниками
позитивного права, от Хаммурапи до наших дней, опирались на авторитет
Бога и справедливости. “Меня, Хаммурапи, славного богобоязненного князя,
для того, чтобы дать сиять справедливости в стране, чтобы погубить
беззаконных и злых, чтобы сильному не притеснять слабых, чтобы я, как
бог солнца, света и правосудия восходил над жителями Аккада и освещал
страну, -призвали Боги неба и земли” [105, с 150]. На Руси многие из
дошедших до нас памятников права так и назывались – “правды”. Если право
в том виде, в котором оно существует сейчас, не вполне соответствует
этим целям, то возникает категорическое требование устранить такое
несоответствие. Так или иначе “право” должно стать “правдой” – в этом
заключается его главная историческая задача. На протяжении всей своей
истории человечество именно так и понимало эту задачу.

Представления о нравственном и безнравственном сильно разнятся во
времени и пространстве. Каждое общество в своем развитии (если, конечно,
оно развивается, что является предметом отдельного исследования) прошло
огромный путь формирования своих нравственных идеалов. Когда-то,
несколько тысяч лет тому назад, провозглашение нравственной нормы “око
за око, зуб за зуб” было гигантским шагом вперед по сравнению с
предшествовавшей нравственной установкой “жизнь за око, жизнь за зуб”. В
законах “славного богобоязненного” Хаммурапи смерть едва ли не самое
популярное наказание. А ведь когда-то, еще раньше, и эта, ужасная с
высоты нашего сегодняшнего понимания, установка была нравственной. Но
сегодня даже установку “око за око” мало кто из нас вслух назовет
нравственной.

Не менее разнообразно выглядят нравственные установки и по их
распределению у разных народов. Не будем говорить об экзотических для
нас народах – пигмеях Африки или аборигенах Австралии, куда более
близкие географически европейские Турция, Греция, Албания могут дать
массу примеров безнравственных с нашей точки зрения, но вполне
нравственных для соответствующего общества установок. Это вовсе не
означает, что какое-то общество можно назвать более нравственным, а
какое-то – менее нравственным. Это означает только то, что
нравственность (этика, мораль) – исключительно общественный продукт,
причем совершенно пригодный только для того общества и того времени,
внутри которых он развивался и действует. И когда мы рассуждаем о
соотношении права и нравственности, мы можем сравнивать право одной
страны с

правом другой, нравственность в одной стране с нравственностью в
другой, но мы не можем сравнивать право одного общества с
нравственностью другого. Для сравнения и выявления закономерных связей
этих двух понятий мы всегда должны рассматривать их применительно к
одному и тому же обществу, иначе нам трудно будет избежать
парадоксальной ситуации, при которой, например, право России придется
соотносить с нравственностью каннибалов Новой Гвинеи.

Наши представления о нравственности соответствуют началу координат
политического пространства (идеи 1-4-7). Правильность нашего выбора
косвенно подтверждается движением человечества как целого именно в этом
направлении.

Итак, проанализировав совместно понятия нравственности и права, мы
вынуждены признать, что ни право не является элементом нравственности,
ни, что еще более важно, нравственность не является элементом права. Оба
эти понятия имеют общую, пересекающуюся область определения, но оба они
имеют (могут иметь) и самостоятельные области. Когда-нибудь, когда право
станет абсолютно нравственным (если, конечно, это когда-нибудь
случится), оно станет элементом нравственности, но даже в этом случае
нравственность, как более широкое понятие, не станет элементом права.

Таким образом, нравственность является самостоятельным понятием, и мы
правомерно не включили её в качестве элемента в наше определение права.

Следующим “подозрительным” элементом с точки зрения возможной
несоразмерности нашего определения, является закон в самом широком
понимании этого термина, как любая писаная норма, санкционированная
властью. То, что право и закон являются родственными понятиями еще более
очевидно, чем в отношении права и нравственности. Наша задача
определить, не является ли право элементом закона, не являются ли право
и закон тождественными понятиями и не является ли закон элементом права
наряду с другими элементами.

Мнение о том, что закон это и есть право, достаточно распространено и
могло бы быть верным, если бы не было никаких других форм проявления
права. Таких форм, которые при помощи норм предоставляли и ограничивали
бы внешнюю свободу отдельных лиц. (Заметим попутно, что если бы это
мнение было верным, тогда абсолютно прав был бы Я.П.Козельский, который
требовал называть соответствующую науку не юриспруденцией, а
легиспруденцией [34, с.28]). Однако, такие формы есть.

Исторически наиболее древней формой проявления права стали обычаи,
складывавшиеся в тех или иных человеческих сообществах. Эти обычаи
складывались сами собой, в результате многократного повторения схожих
ситуаций. Причем обязательность их соблюдения опиралась на авторитет
конкретной общественной среды, а отсутствие государственной власти в
общепризнанном сегодня понимании этого термина не препятствовало людям
подчиняться известным им нормам, закрепленным в обычаях. Еще в XIII веке
Г.Брактон дал обычаю такое определение: “Обычай же – это то, что иногда
исполняется как закон в тех местностях, где он утвердился вследствие
долгого пользования и соблюдается подобно закону, потому что длительное
пользование и обычай имеют не меньшую силу (чем закон)” [7, с. 133].
Наука знает много примеров, когда члены сообществ, лишенных признаков
государственности в ее современном понимании, все же подчинялись
конкретным правовым нормам, которые сложились сами собой и приобрели
значение права, закрепившись в виде обычая.

“Сами собой” – только в том смысле, что у таких обычаев, в отличие от
установлений позитивного права, никогда невозможно установить авторства.
Но это не означает, что у таких обычаев не было никакой причины для их
возникновения.

Напротив, согласно учению Пухты, одного из видных представителей
исторической школы, в основе юридического обычая лежит не бездушный
автоматизм привычки, но полное смысла “народное убеждение” [67, с. 146]
или чувство внутренней необходимости – по учению основателя этой школы –
Савиньи. Историческая школа всегда настаивала на разумном существе
юридического обычая. В этом есть определенный смысл, поскольку
обязательность правил, закрепившихся в виде обычая, обусловливается тем,
что они в течение более или менее продолжительного времени выражали
преобладающие представления организованной группы людей о должном и не
должном. На низших ступенях исторического развития все нормы права
вообще возникали и закреплялись именно таким образом, т.к. право начало
существовать значительно раньше, чем образовалось государство в
современном понимании этого термина, т.е. раньше, чем возникла
формальная власть. Более того, сама власть (государство) в качестве
постоянного учреждения обязана своим образованием в том числе и обычаю,
т. е. привычке людей повиноваться тому или иному вождю. Да и не только
на первобытных ступенях развития культуры, – у цивилизованных народов
точно также существует много правил, получивших значение права не в силу
предписания законодателя, а в силу долговременного и единообразного
применения, иначе говоря, в силу обычая.

В глубоком средневековье, когда в Европе было множество “королей”, от
них требовалось не издавать законы, т.е. творить нормы права, а охранять
обычаи, т.е. обеспечивать исполнение уже существующих и закреплённых в
обычаях норм. Им, этим средневековым “королям”, вообще было весьма
затруднительно (если вообще возможно) вводить какие-либо перемены до
того, как потребность в таких переменах сформируется и созреет в недрах
общества. Именно здесь, в этой исторической памяти, коренится
представление о том, что право должно лишь следовать за изменениями в
общественном сознании. Представление о том, что законодатель (в
частности, король) может выступать единоличным творцом правовых норм,
стало проявляться на территории средневековой Европы только в X-XI веках
и довольно быстро превратилось в “очевидную истину”. Представление о
том, что короли сами творят законы и потому они выше законов, а за свои
действия они несут ответственность только перед Богом, устойчиво
продолжало бытовать ещё и несколькими столетиями позже.

Каждый народ и даже каждая компактно проживающая группа людей имеет
большое количество разнообразных обычаев. Все ли эти обычаи составляют
содержание права? Очевидно – нет. Вряд ли к обычаям, составляющим
содержание права, можно отнести обычай снимать головной убор при входе в
помещение. Или обычай креститься во время грозы. Или обычай надевать
белый галстук к фраку и черный – к смокингу. Человек, поступающий иначе,
чем предписывают перечисленные и подобные им обычаи, не является
нарушителем чьего-либо права.

Но есть и другие обычаи, хотя и не поддерживаемые, а иногда даже
осуждаемые государственной властью, но, тем не менее, содержащие в себе
правовые нормы. Таковы, например, обычай защиты чести на дуэли, обычай
начала рыбной ловли или охоты не ранее определенного времени, обычай
кровной мести и т.п. При этом совершенно неважно, почему государство не
поддерживает своей нормой такой обычай – потому ли, что считает его
слишком незначительным или потому, что считаем его вредным. Важно другое
– такой обычай предоставляет и ограничивает свободу действий людей.

Обычное право весьма эффективно при регулировании отношений в малых
социумах или в узких сферах деятельности. С увеличением ареала социума
или

расширением сферы деятельности эффективность обычного права падает.
Причина такого падения – нарастание различий в условиях жизни или
условиях деятельности и, как следствие, потеря единообразия восприятия
теми, на кого распространяется тот или иной обычай.

С развитием цивилизации количество норм обычного права постоянно
сокращается отчасти потому, что они поглощаются государственными
нормами, отчасти потому, что отмирают сами обычаи. В большинстве
современных развитых государств на долю обычая выпадает скромная роль –
заполнение пробелов законодательства. Но сегодняшняя скромность этой
роли в теоретическом смысле не может перечеркнуть существования такой
формы права. Более того, законодатель, понимая неразрешимость задачи
охватить все сферы жизнедеятельности, все сферы внешней свободы, по
возможности, закрепляет право на существование обычая. Так, например,
Гражданский Кодекс РФ (статья 5) закрепляет обычай делового оборота в
качестве подлежащей применению нормы права, хоть он и не сформулирован в
законодательстве.

Итак, мы определили, что право включает в себя как минимум два элемента:
закон и обычай. Следовательно, право не является ни элементом закона, ни
тождественным ему понятием. Оба эти элемента, закон и обычай, как
предоставляющие и ограничивающие внешнюю свободу, очевидно относятся к
праву. Но и ими перечень элементов права не исчерпывается.

И обычай, и закон весьма инерционные формы права. Для того, чтобы норма
закрепилась в виде обычая, ситуация, описываемая им, должна многократно
повториться. Для того, чтобы норма закрепилась в виде закона, орган,
имеющий на это право, должен осмыслить необходимость появления нормы,
сформулировать ее и принять по установленной процедуре. И для того, и
для другого необходимо довольно много времени. Между тем, жизнь
постоянно ставит перед людьми проблемы, для разрешения которых пока нет
ни обычая, ни закона. Но проблемы не могут ждать их появления. И не
ждут. Такие проблемы находят свое разрешение в суде. По существующему
общему теоретическому принципу, суд не может уклоняться от разрешения
спора по причине отсутствия соответствующего случаю закона или обычая.
Суд обязан вынести решение, несмотря на все пробелы в законодательстве.
Что он и делает. В таких случаях суд разрешает дело на основании
правовых начал, общих принципов, не нашедших прямого выражения в
законодательстве.

Еще один теоретический принцип требует, чтобы все однородные дела
разрешались на основании одних и тех же правил. Поэтому разрешение
отдельного дела в суде при отсутствии соответствующего случаю положения
в законодательстве устанавливает прецедент, т.е. общую правовую норму
для всех последующих аналогичных случаев. Таким образом, суд не только
применяет закон, но и создает новые нормы права, причем как в дополнение
к закону, так и взамен него. Судебный прецедент предоставляет и
ограничивает внешнюю свободу лиц, как непосредственно участвовавших в
данном судебном деле, так и неопределённого круга лиц, которые могут
попасть в аналогичную ситуацию в будущем. Несмотря на то, что в
некоторых странах (например, в Англии) судебный прецедент официально
признается источником права, а в других странах (например, в Германии
или России) не признается, фактически судебный прецедент везде является
самостоятельным элементом права. Таким образом, правовые нормы создаются
ещё и путём прецедентов.

Итак, в процессе нашего анализа мы обнаружили, как минимум, три
самостоятельные формы права: закон, обычай и прецедент, которые
посредством

норм так или иначе регулируют объем внешней свободы отдельных лиц. Для
подтверждения правильности нашего утверждения о том, что право и закон
не тождественные понятия, нам уже достаточно, что таких элементов права
больше одного. Некоторые авторы (и, в частности, Л.И.Петражицкий)
насчитывают таких элементов до полутора десятков [60]. И, даже если в
процессе дальнейших исследований мы установим новые элементы права,
которые посредством норм регулируют объем внешней свободы отдельных лиц,
это не сможет повредить нашему Определению 7. Ибо сколько бы ни было
форм выражения права, то есть различных видов правовых норм, содержанием
их, предметом, о котором они будут что-либо утверждать – разрешать или
запрещать, – всегда, во всех случаях будут элементы внешней свободы
человека (лица, ассоциации, учреждения, органа, словом, тех субъектов
права, кому адресована соответствующая норма).

Наш анализ адекватности определения права будет неполным до тех пор,
пока мы не включим в него также и понятие естественного права.

На протяжении тысячелетий люди спорят о том, коренится ли право в самой
природе вещей, в вечном и неизменном порядке мироздания или же оно
представляет собой результат произвольного соглашения людей, возникшего
на определенном этапе исторического развития.

Корни первой точки зрения можно проследить вплоть до Древней Греции, где
Сократ, а затем Платон и Аристотель утверждали, что наряду с законами,
созданными людьми, существуют вечные, неписаные законы (vo^oi aypowpoi),
вложенные в сердца людей самим божественным разумом. Эти идеи были
подхвачены и развиты стоиками, ключевой идеей в учении которых была идея
существования всеобщего и всемирного закона, составляющего разумное
начало и в природе вообще, и в человеческой природе, в частности. К
XVIII веку такое представление сложилось в естественную школу права,
основатель которой Гуго Гроций считал, что законы естественного права
коренятся в самой природе разума, а потому имеют такое же вечное,
незыблемое значение, как и сам разум, и даже Бог не может отменить или
изменить их. Как Бог не может сделать, чтобы дважды два равнялось пяти,
точно так же он не может сделать, чтобы правда стала неправдой, чтобы
нормы естественного права перестали быть правом.

Естественная школа провозгласила естественные, прирожденные права
человека в качестве части естественного права. Наиболее ярким и
последовательным пропагандистом естественной школы был Ж.Ж.Руссо.
Сопоставляя в своих работах провозглашенные нормы естественного права с
окружающей действительностью, закрепленной в современных ему законах, он
пришел к полному и всестороннему осуждению последних. Он рассматривал
всё современное и предшествовавшее законодательство как проявление
человеческого неразумия, эгоизма и произвола. Такое отношение к законам
оправдывало неповиновение им.

Прямо противоположной точки зрения придерживались представители
исторической школы права, корни которой можно обнаружить еще у софистов
Древней Греции. Бурное развитие эта школа получила в начале XIX века как
реакция на Великую французскую революцию, которая питалась идеями
естественной школы права. Представители исторической школы, начиная с
Савиньи, доказывали, что законодательство вовсе не есть произвольное
установление людей, искусственное изобретение законодателя и не вечное
веление природы (Бога). Оно представляет собой закономерный результат
постепенного процесса исторического развития. “Всюду, где только
возникает вопрос об юридическом отношении,

соответствующее ему правило оказывается уже существующим и не нуждается
в придумывании” [53, с. 83]. По учению исторической школы никакого
вечного, универсального права не существует. Подобный исключительно
исторический взгляд на право и отрицательное отношение к праву
естественному преимущественно сохранилось в правовой науке и до наших
дней.

А между тем, категорическое противопоставление этих школ является в
значительной степени надуманным, “исторически сложившимся” результатом
их неприязненного многовекового взаимодействия, их борьбы по принципу
“кто – кого”.

Трудно оспаривать тезис исторической школы о том, что право
(законодательство) со временем изменяется, развивается. Но историческая
школа оставляет в стороне вопрос о том, что является причиной его
развития? Откуда и в каком направлении оно развивается? Для исторической
школы очевидно, что если в какой-то момент времени в какой-то
географической точке законодательство развилось в какую-то конкретную
форму, именно это законодательство и есть “Право”. Опорами права
являются природа и воля общества, поэтому законодателям и юристам
надлежит лишь выяснить суть сложившихся законов и указать, как они
должны применяться в конкретных случаях. “Если рабство утверждено
положительным правом, то оно лучше, чем свобода” [53, с.40]. “Все
действительное – разумно”.

Но не всякий разум готов с этим согласиться. Аргументы Руссо близки и
понятны каждому нормальному человеку. “Человек рождается свободным;
между тем, мы видим его повсюду в оковах”. “Значит, так надо”,- отвечает
историческая школа. Трудно ожидать от закованного человека, чтобы он с
этим согласился! “Человек должен быть раскован”,- вопиет естественная
школа. “А если тебя не расковывают, немедленно раскуйся сам!”. В этих
“так надо” и “немедленно” заключаются главные ошибки обеих школ и именно
здесь они не могут быть примирены. Да это и не нужно.

Если мы признаем, что, с одной стороны, историческое развитие права не
должно быть произвольным, что оно имеет определённое направление
развития, а с другой стороны, это развитие не может не быть постепенным,
противоречия практически снимаются.

Действующее право далеко не всегда соответствует требованиям добра и
справедливости и нередко находится в полном противоречии с ними. А это
значит, что естественное право звучит как призыв к усовершенствованию.
Но призыва мало. Естественное право просто обязано задавать направление
такого усовершенствования. Для этого направление развития должно быть
четко сформулировано, что мы и собираемся сделать в Аксиоме 10.

Естественное право выступает в качестве идеала, к которому должно
стремиться право действующее на пути его исторического развития.

Очевидно, что ничто, кроме человеческого разума, не в состоянии
определить и сформулировать такой идеал. “Право называется естественным,
поскольку оно излагает законы, выводимые из природы разума
человеческого” [39, с.6]. Для достижения такого идеала естественное
право должно задавать характеристики внешней свободе по её объему и
содержанию, а также определять требования к нормам, которые ее
предоставляют и ограничивают. В таком понимании в качестве идеала
естественное право никак не противоречит данному нами Определению 7.

Несколько слов нужно сказать еще и о содержании права – внешней свободе
-как о ценности. В ряду других важных ценностных категорий, таких как
слава, честь, долг, патриотизм, справедливость и т.д., свобода на
протяжении всей человеческой истории занимала в сознании общества
второстепенное место. Не стала свобода доминантой общественного сознания
и сегодня. Такому положению вещей есть

закономерное объяснение. Идея свободы противоположна идее общины, а как
мы показали в третьей главе, общество – единственный способ жизни людей.
Человеку не просто осознать себя элементом Общества – Человечества. На
протяжении многих веков в качестве общества выступали племя, род,
деревня, а затем город (не путать с современными мегаполисами). Жизнь
каждого человека зависела от такого общества абсолютно. В отрыве от
такого общества человек просто не мог выжить. И он это понимал или хотя
бы чувствовал. Это ощущение зависимости ещё больше усиливала семья,
внутрисемейные отношения. Но перед ужасным лицом внешнего мира человек
воспринимал такое положение вещей как справедливое. Только растворившись
внутри семьи, рода, деревенской, городской общины, человек мог ощутить
хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне, хоть какую-то безопасность
от внешней агрессии. Защита именно этой возможности – вот высшая честь и
слава для любого человека. “Ты рожден не для себя и не для меня, но для
отечества “, -говорит Цицерон. Мы и Они, Мы (хорошие), противостоящие
всяческим Им (плохим уже потому, что это не мы) – вот питательная почва
для патриотизма. Высшая доблесть – погибнуть, защищая этот порядок
вещей.

Означает ли сказанное попытку унизить или оскорбить всех наших предков и
некоторых современников? Вовсе нет. Враждебная внешняя среда –
объективная реальность, с которой нельзя не считаться. Э.Фаге вообще
считал, что “общество представляет собой лигу защиты от внешних врагов –
реально существующих, угрожающих или возможных” [91, с. 39]. Но здесь
необходимо сделать два замечания.

Во-первых, вот уже пятьдесят лет, как эта объективная реальность
перестала быть фатальной в рамках всего человечества и для нашей страны
в частности. Со времени первого применения ядерного оружия большинство
населения нашей планеты живет без ощущения того, что в их дом придет
завоеватель, который лишит их свободы. Остаётся ощущение опасности
уничтожения всех вместе. Но это совсем другая опасность и она должна
преодолеваться не с позиции “Мы и Они”. Никакие “Они” не смогут
воспользоваться “плодами” осуществления такой опасности. Эта опасность
может быть преодолена только с позиции понимания того, что есть только
МЫ -т.е. и Мы, и Они. Опасность уничтожения мира может быть преодолена
только НАШИМИ совместными усилиями. Сегодня все зависит только от Нашего
сознания, от Нашего разума, от Нашей способности организовать
сосуществование.

Во-вторых, перечисленные ценности – слава, честь, доблесть, патриотизм,
справедливость и т.д. не являются ценностями в буквальном значении этого
слова. Их нельзя взвешивать, сравнивать, оценивать, они не могут быть
положены в основу логически строгой правовой системы. В этом смысле в
них отсутствует какое-либо правовое содержание. Такой основой может
стать только внешняя свобода. Не внутренняя свобода, как это
представлялось Гегелю – “Почвой права является … воля, которая
свободна” [13, с. 67] и по-прежнему представляется некоторым современным
авторам – “Право – это форма свободы людей, т.е. свобода их воли” [52,
с. 23], а именно и только свобода внешняя.

Сто лет назад Е.Н Трубецкой, указав глубокую сущностную связь между
правом и внешней свободой, сделал великое дело, которое на протяжении
целого столетия оставалось и остаётся почти незамеченным.

Само по себе определение права через свободу еще не преодолевает
главного недостатка других определений права – невозможности отграничить
правый закон от неправого. Но в отличие от тех, других, такое
определение права – через внешнюю свободу – даёт нам алгоритм решения
этой задачи. Согласно этому алгоритму нужно правильно определить те
принципы, по которым внешнюю свободу должно

предоставлять и должно ограничивать. И тогда, проверяя закон на
соответствие или несоответствие таким принципам, мы всегда сможем
определить, является ли конкретный закон (норма) правым или неправым,
соответствует или не соответствует он тому идеалу, тому естественному
праву, которое мы признаём и одобряем. Короче, отвечает ли он нашим
представлениям о добре и справедливости. (Заметим в скобках, что решение
этой задачи и есть главная функция всякой теории права).

Аксиома 7 уже определила, что существует только одна причина,
позволяющая ограничивать свободу человека – это требование по
обеспечению свободы других людей, следовательно, любой закон (норма),
ограничивающий свободу человека не для обеспечения свободы других людей,
является законом (нормой) не правовым. Излишне говорить, что ни одна
правовая система сегодня не может выдержать проверку на соответствие
этому принципу, главным образом потому, что этот принцип пока не
воспринимается обществом как обязательный. Игнорируя наличие глубокой
сущностной связи между правом и внешней свободой, общество в целом, не
осознавая этого (а в лице отдельных своих представителей вполне
осознанно), лишает себя мощного инструмента совершенствования
человеческих отношений.

Наше определение права содержит очень важное понятие “норма” в качестве
признака, выделяющего именно право из множества – всей внешней свободы.
Только та внешняя свобода есть право, которая предоставлена и ограничена
нормой.

Конструируя Определение 7, мы удовольствовались характеристикой нормы
как правила, регулирующего объем свободы отдельных лиц. Вместе с тем,
понятие “норма” настолько важно, что мы должны разобраться с ним
несколько подробнее.

Прежде всего норма своим родовым признаком связана с более широким
понятием – повелением.

Определение 8.

Повеление – словесное выражение предоставления и ограничения внешней

свободы.

Повеление может быть непосредственным: (“пойди туда, не знаю куда;
принеси то, не знаю что”) или может быть выражено в норме.
Непосредственное повеление всегда имеет конкретного адресата, от
которого требуется сделать что-то конкретное, именно поэтому мы
исключили его из определения права.

Согласно примеру Л.И.Петражицкого [60, с. 268] путешественник, попавший
в руки шайки разбойников, может для сохранения жизни исполнить их
повеление, как более сильных, например, отдать кошелек. Однако, в этом
случае ни разбойники, ни он сам, ни кто-либо другой не станут
утверждать, что повеление разбойников носит нормативный характер, причем
независимо от того, будет или не будет исполнено путешественником это
конкретное повеление. Для того, чтобы мы могли некое повеление
охарактеризовать как нормативное, оно обязательно должно содержать
элемент неконкретности, всеобщности.

Неконкретность нормы может проявляться двояко. Во-первых, повеление
становится нормативным, если предоставляет или ограничивает внешнюю
свободу неопределенному кругу лиц. Нормы, наделенные этим признаком,
преобладают в массиве норм правовой системы. Во-вторых, предоставление
или ограничение внешней свободы конкретного лица или органа,
предусматривающее его многократное применение, также делает повеление
нормативным. Таковы, например, нормы, наделяющие полномочиями те или
иные лица или органы. Здесь

важно отметить, что наличие хотя бы одного любого из этих признаков
делает повеление нормативным. В более общем виде норма призвана
обеспечить правление посредством правил, а не правление посредстом
приказов, как это различие сформулировал Ф.Хайек. Задача нормы –
проинформировать каждого человека относительно сферы ответственности,
сообразно которой он может действовать.

Определение 9.

Норма – повеление, направленное неопределенному кругу
лиц, либо

предназначенное для неоднократного применения.

Здесь важно отметить, что наше определение нормы не связывает его ни с
обязательным санкционированием государством, ни с обязательным
фиксированием ее в письменном правовом акте, ни с какими-либо еще
основаниями, которые могли бы характеризовать норму как элемент
исключительно положительного права.

Анализируя понятие “право”, мы пришли к выводу о том, что закон
(правовой акт) не является единственной формой права, его статьи и
параграфы не могут претендовать на исчерпание содержания понятия
“норма”. Более того, отождествление нормы со статьей или параграфом
правового акта, как это иногда ошибочно происходит, принципиально
неверно. (Позже, в Главе 6 “Правовая система” мы поговорим об этом
подробнее.)

С другой стороны, у нас нет возможности эффективно влиять на способы
изложения норм, содержащихся в таких формах права как обычай или,
например, право церковное и т.п. К тому же, не всегда и не для каждого
одинаково доступна информация об обычной правовой норме. Поэтому всякая
норма современного позитивного права должна быть записана и доступна
тем, к кому обращена. Только тогда она сможет эффективно выполнять свое
предназначение. Но и этого недостаточно.

Для того, чтобы норма могла эффективно выполнять свое предназначение
-предоставлять и ограничивать внешнюю свободу, она должна быть создана
по определенным правилам и, в частности, должна иметь определенную
структуру -обязательно состоять из гипотезы, диспозиции и санкции.

Прежде всего, норма должна содержать точное описание тех обстоятельств,
при которых данная норма вступает в действие. Этот элемент нормы принято
называть гипотезой. (В дальнейшем термин “гипотеза” мы будем употреблять
только в этом значении и никогда в значении, употребленном в Главе 1).

Определение 10.

Гипотеза – элемент нормы, описывающий обстоятельства, при которых данная

норма вступает в действие.

Частным случаем таких обстоятельств можно считать применение какой-либо
нормы либо для всех, либо всегда. Иногда это упускают из виду и говорят,
что некоторые нормы якобы не имеют гипотезы. В действительности это не
так – норма всегда содержит гипотезу, в противном случае такое словесное
выражение ничего не ограничивает и, следовательно, не является
повелением.

Вторым элементом нормы является собственно описание предоставления и
ограничения внешней свободы. Этот элемент нормы принято называть
диспозицией.

Определение 11.

Диспозиция – элемент нормы, описывающий предоставление и ограничение

внешней свободы.

Диспозиция в качестве своего адресата всегда имеет определенных, хотя
обычно и неконкретных (например: человек, ребенок, акционерное общество,
судья и т.п.), а иногда и конкретных (президент, Государственная Дума,
Прокурор РФ, Верховный суд РФ и т.п.) субъектов права (см. Определение
3). Каждая норма в своей диспозиции одним субъектам предоставляет
внешнюю свободу, ограничивая ее определенными пределами, а другим
субъектам только ограничивает ее с целью обеспечения предоставляемой
внешней свободы первых. Таким образом, диспозиция одним субъектам
предоставляет права и вменяет обязанности, а другим только вменяет
обязанности. Так что права и обязанности в диспозиции, а значит и в
норме присутствуют всегда, как две стороны одной медали. Этим “сторонам
медали” настало время дать определения.

Определение 12.

Права – конкретные элементы права.

Определение 13.

Обязанность – конкретное ограничение внешней свободы одного субъекта,

обеспечивающее возможность осуществления права другого субъекта.

Из Определения 3 мы знаем, что субъектом может быть не только человек,
но так же иное лицо или орган. Если не конкретизировать Определение 13,
может получиться, что обязанность человека может быть вменена ему для
обеспечения внешней свободы органа, что в правовой системе Российской
Федерации весьма распространено. Это неправильно. Чтобы исключить такую
возможность неправильного толкования, конкретизируем обязанность именно
человека в

Определении 14.

Обязанность человека – конкретное ограничение его внешней
свободы,

обеспечивающее возможность осуществления права другого
человека

(людей).

Из Определений 13 и 14 видно, что обязанность – это нечто внешнее по
отношению к субъекту, нечто вменённое ему независимо от его воли и
желания. Но это не единственная конструкция, порождающая права одного
субъекта по отношению к другому субъекту, порождающая свободу одного
субъекта требовать чего-либо у другого субъекта. Такая возможность
требования может быть порождена и в результате соглашения, т.е.
добровольного и обоюдного предоставления субъектами друг другу права
требования. Порождённая таким способом обязанность имеет специальное
название.

Определение 15.

Обязательство – обязанность, самостоятельно и добровольно возложенная на

себя субъектом.

В окружающей нас жизни нам знакома ситуация, когда внешняя свобода
человека ограничивается извне не только требованиями обеспечения внешней

свободы других людей. Такому ограничению тоже можно дать

Определение 16.

Произвол – конкретное ограничение внешней свободы одного субъекта со
стороны другого субъекта, не направленное на обеспечение возможности
осуществления равного с другими людьми права человека, либо не принятое
субъектом на себя самостоятельно и добровольно.

К сожалению, статьи и параграфы законов (правовых актов) нередко
представляют собой именно произвол. “Произвол, будь то во имя одного или
во имя многих, преследует человека на всех дорогах, ведущих к его покою
и счастью” [35, с. 223].

Мы говорили, что нет права без соответствующей обязанности и нет
обязанности без соответствующего права. Но это не просто утверждение –
это следствие Аксиомы 7. Ограничение внешней свободы человека – его
обязанность -может быть только следствием требования обеспечения внешней
свободы другого человека (людей) – права другого человека. Какое-либо
право человека не является правом, если отсутствует соответствующая
обязанность по его соблюдению.

Эта очевидная мысль настолько важна, что мы считаем необходимым
зафиксировать ее в качестве

Следствия 4.

Всякое право одного субъекта означает наличие соответствующей
обязанности другого субъекта (субъектов), а всякая обязанность одного
субъекта означает наличие права другого субъекта.

Иными словами, нет права без соответствующей обязанности и нет
обязанности без соответствующего права.

Распоряжение правом теоретически возможно в двух формах: в форме
отчуждения, т.е. передачи права другому лицу, и в форме его
использования.

История знает множество примеров, когда отчуждение прав в пользу
третьего лица считалось правомерным. Например, продажа себя в рабство
была распространена среди многих народов. В 1620 году Г. Гроций
провозгласил: “Неотчуждаемые вещи суть вещи, которые в силу своей
природы принадлежат одному человеку настолько, что не могут принадлежать
другому, такие, как жизнь человека, его тело, его свобода, честь,
образующие достояние личности, освящённые законами природы” [57, с.50].
С того времени идея неотчуждаемости стала общепризнанной, и вопрос о
неотчуждаемости основных прав и свобод можно считать решенным. Основные
права и свободы неотчуждаемы. Причём, неотчуждаемы не столько потому,
что обладатель прав и свобод не вправе ими распорядиться, сколько
потому, что “приобретатель” прав и свобод не вправе или не может их
приобрести.

Следствие 5.

Отказ человека от своего элемента внешней свободы, предоставленного
также

и неопределенному кругу лиц, в пользу другого лица не допускается.

Здесь нужно различать права – элементы внешней свободы двух разных
сортов. Одни из них неотчуждаемы по своей сути. Именно о них говорил
Г.Гроций. Как бы ни старались два человека перераспределить свои права,
никому не удастся

приобрести вторую жизнь, второе тело, вторую честь и иные вторые
подобные элементы внешней свободы, которые потому и называются
неотчуждаемыми.

Однако, в нашей аксиоматике не это главное. В этом вопросе для нас
основой является Аксиома 5, согласно которой все люди имеют равные права
на внешнюю свободу. В случае, когда один человек отказывается от
элемента своей внешней свободы в пользу другого, они оба становятся
нарушителями Аксиомы 5. Если в отношении самого отказывающегося это не
такое уж большое нарушение, поскольку в соответствии со Следствием 1 он
сам решает хорошо или нехорошо для него отказаться от элемента его
внешней свободы, и поэтому он всегда имеет возможность просто не
пользоваться им. Но сутью проблемы здесь является не просто отказ, а
отказ именно в пользу кого-то. А это уже касается не только самого
отказывающегося, но и всех остальных. Если этот пожертвованный элемент
внешней свободы “кто-то” получает, то у этого “кого-то” внешняя свобода
становится больше, чем у всех остальных. Все равны в своих правах на
внешнюю свободу, но он становится несколько “равнее” других. Это грубо
нарушает Аксиому 5 и уже поэтому недопустимо.

Но это недопустимо и по смыслу происходящего, поскольку такой человек,
обладающий большей, чем у других, свободой, становится потенциально
опасен для всех остальных. Именно в этом заключается практическая польза
этого Следствия. Это, кстати, понимали уже и древнегреческие демократы.
Смысл остракизма заключался как раз в этом. В процессе каждого
“черенкования” – священнодействия с черепками – все его участники
отвечали на вопрос: “не стало ли влияние (известность, слава,
популярность и т.п.) кого-либо из нас на остальных сограждан так велико,
что это уже стало угрожать демократии?”. И если ответ на этот вопрос
оказывался положительным, такой гражданин отправлялся на длительный срок
в почетную ссылку в свое загородное имение и появляться в городе ему
было запрещено. Причем, такая ссылка вовсе не была наказанием, поскольку
он еще ничего не совершил, а если бы совершил, то был бы подвергнут не
остракизму, а суду. Остракизм – это всего лишь превентивная мера,
направленная в равной степени к пользе и ссылаемого, и остающихся. Ведь
популярность кого-либо – это не богатство, которое у него в сундуках, не
сила, которая у него в мускулах. Его популярность – в головах у всех
остальных. Это их представление о нем, которое, кстати, вполне может
оказаться ложным и которое со временем обязательно потускнеет, если
убрать с глаз долой сам предмет восхищения. Таким образом, остракизмом
греки решали куда более сложную задачу, чем та, которую мы решаем
Следствием 5, поскольку любой элемент внешней свободы, который два
человека могут попробовать перераспределить между собой, в отличие от
человеческих представлений, всегда на виду. А между тем, само
перераспределение никак не менее опасно для всех, чем рост популярности
кого-либо из сограждан.

Согласно Аксиоме 5 все люди имеют равные права на внешнюю свободу, в том
числе на управление государством. Такое управление осуществляется, в
частности, на выборах и референдумах. Все люди имеют равные права на
участие в них, т.е. каждый имеет один голос. Любой человек может
отказаться от использования этого своего права. Нетрудно себе
представить, что получится, если людям будет разрешено отказываться от
этого своего права в пользу другого человека да еще на фоне
существующего имущественного неравенства. На предотвращение возможности,
правомерности подобных ситуаций и направлено Следствие 5.

Поскольку в процессе рассмотрения Следствия 5 выяснилась сложность в
понимании вопроса о произвольности использования (или неиспользования)
человеком принадлежащего ему права, необходимо и этот вопрос прояснить

окончательно.

У каждого человека есть право на жизнь, но может ли этот человек
самостоятельно распорядиться этим своим правом, например, отказавшись от
него? Вправе ли человек, добровольно отказавшись от права на жизнь,
совершить самоубийство? Обязан ли человек использовать свое право на
жизнь так, чтобы совершать все зависящие от него действия для сохранения
жизни? (А кто не будет цепляться за жизнь до последней возможности –
того не пустим на погост). Каждый человек имеет право на труд. Обязан ли
он при этом этим своим правом пользоваться? (А кто не пользуется – да не
ест.) Каждый имеет право принимать участие в управлении государством, в
частности, путем участия в выборах. Обязан ли он участвовать в выборах?
(А кто не участвует – лишим пенсии.) И т.д. и т.п. Мы никак не можем
обойти вниманием этот вопрос и должны ответ на него зафиксировать в
явной форме. Мы уже касались его, формулируя Следствие 1 о том, что
только сам человек решает, что для него хорошо. Опираясь на Следствие 1,
мы теперь можем сформулировать

Следствие 6.

Никакой человек не может быть принуждаем воспользоваться каким-либо

своим правом.

В вопросе взаимоотношений права и обязанности у нас остался не
рассмотренным еще один аспект – может ли право быть одновременно и
обязанностью. В нашей аксиоматике – ответ очевиден –

Следствие 7.

Права человека никогда не могут быть и его обязанностями.

Всякая норма и, в частности, ее элемент – диспозиция описывает
предоставление и ограничение внешней свободы. В Аксиоме 7 мы
зафиксировали основополагающий принцип ограничения внешней свободы. Не
менее важным, чем принцип ограничения внешней свободы, является и
принцип, в соответствии с которым внешняя свобода должна
предоставляться. Для формулирования этого принципа, нам прежде всего
нужно обратить внимание на Аксиому 5, которая говорит о том, что все
люди имеют равные права на внешнюю свободу. Казалось бы, достаточно всю
наличную свободу поделить поровну между всеми людьми (тут мы должны
извиниться за столь абстрактное умозрительное предложение) – и проблема
решена. Увы, ввиду абсолютной нематериальности предмета деления из этого
ничего не получится. Конкретный человек не сможет сохранить свой “кусок
пирога” в неприкосновенности. В силу Аксиомы 8 о склонности людей
нарушать границы чужой внешней свободы всегда найдутся охотники
посягнуть на него. И, поскольку разнообразие “начинок пирога”, т.е.
конкретных проявлений внешней свободы едва ли не безгранично, число
ситуаций, в которых человек не сможет сам воспрепятствовать такому
посягательству, весьма велико, вследствие чего словесное формулирование
правил такого деления практически невозможно. Но и это еще не все.
Поскольку свобода – не пирог, провозгласить конкретный ее элемент,
конкретное право совершенно недостаточно. Что стоит провозглашенное
право на жизнь, если всегда может найтись (и находятся!) кто-то, кто эту
жизнь захочет отнять. Термин “предоставление” в Определении 7 требует
более эффективной конкретизации, такой, которая помогла бы нам уяснить
понятие “диспозиция”.

Определение 17.

Предоставление внешней свободы состоит из ее
провозглашения и

обеспечения возможности ее осуществления.

Иными словами, совокупность (система) норм, о которых говорится в
Определении 7, должна эффективно препятствовать нарушению прав одного
субъекта действиями другого. В значительной степени эффективность такого
воспрепятствования зависит от качества диспозиции каждой нормы правовой
системы.

Формулируя наш принцип предоставления внешней свободы, мы должны
отдавать себе отчет в том, что не существует ни одного права или
свободы, например, из тех, что приведены во Всеобщей декларации прав
человека, которое можно было бы обеспечить абсолютно. Ни одного! Даже
право на жизнь. И не потому, что существует смертная казнь – в нашей
аксиоматике она исключена, а потому, что защитить человека, например, от
преднамеренного убийства практически невозможно. Но стремиться к этому
нужно. Единственный способ решения этой задачи – разрешить самому
человеку в ситуации, когда его жизни угрожает реальная опасность
(гипотеза), защищать ее вплоть до лишения жизни покушающегося. И не
только ему, а еще и специально подготовленным и предназначенным для
этого другим людям (милиционерам, полицейским и т.п.). Но это означает,
что покушающемуся на чужую жизнь в момент покушения мы в праве на жизнь
отказываем, т.е. ограничиваем его право на жизнь! Всё сказанное выше
можно (и нужно!) прописать значительно более подробно, во всех мыслимых
и немыслимых деталях, обложить ситуацию необходимым и достаточным числом
условий и ограничений, иначе говоря, предпослать диспозии качественную
гипотезу. И это – правильно, но теоретически это ничего не меняет. Мы
совершенно сознательно допускаем и считаем это правильным, что в
определенной ситуации человек правомерно может быть лишен жизни, и это
не является покушением на его право на жизнь.

Теперь, если вернуться к аллегории пирога с начинкой под названием
“право на жизнь”, оказывается, что этот пирог не может быть весь без
остатка поделен между всеми людьми. Каждому должен быть недодан кусочек,
соответствующий праву других людей лишить его жизни в случае, если он
сам попытается кого-то убить. Но этот недоданный кусочек (остаток)
должен быть как можно меньше, т.е. это единственное в данном примере
условие – защита жизни другого человека (людей) -должно быть описано как
только можно более подробно и точно (это еще раз подчеркивает, как важно
качество гипотезы). Тогда каждому достанется максимально большой кусок
свободы, хотя и чуть-чуть меньший, чем в случае, когда пирог делился бы
без остатка (Приложение 4). Именно каждому и равный со всеми другими.
Без этого “чуть-чуть” для некоторых (многих) осталось бы только
провозглашение, т.е. “халва, халва!”. Если этого не сделать, т.е.
провозгласить право на жизнь абсолютным, мы создадим парадоксальную
ситуацию, при которой правопослушный человек, т.е. тот, кто признаёт и
соблюдает абсолютное право на жизнь любого другого, становится и
абсолютно беззащитным перед любым правонепослушным, готовым
проигнорировать его, правопослушного, право на жизнь. При таком порядке
вещей убийца сможет вести себя в обществе, как хорек в курятнике.
Кстати, в этой аксиоматике принцип “подставь другую щеку”, может быть,
вообще и красив, но точно неправилен.

Теперь после всех этих разъяснений мы можем сформулировать принцип
предоставления внешней свободы –

Аксиому 10.

Каждому должен быть предоставлен максимум внешней
свободы,

совместимый с таким же максимумом свободы каждого другого.

Аксиома 10 в совокупности с Аксиомами 5 и 7, и есть формулировка того
идеала, который задает естественное право и к которому должно стремиться
право действующее на пути его исторического развития.

Если рассмотреть достаточно длительный исторический период, мы будем
вынуждены признать, что действующее право развивается именно в этом
направлении, хотя конечно же не прямолинейно, с отступлениями, с
огромными зигзагами, но именно в направлении предоставления все большей
и большей внешней свободы все большему и большему числу людей. Не блага,
как это утверждают И.Бентам и его последователи, а именно внешней
свободы. “Отчего в Европе рабство гражданское изгладилось? Оттого, что
по разрушении Рима все почти государства утвердились на правах
политической свободы. Таков был разум феодальных установленй, вредных по
многим отношениям, но весьма полезных для будущего раскрытия свободы”
[79, с.44].

И это не случайно. Как показал Ф.А.Хайек [103], именно всё возрастающая
свобода индивида позволяет всему населению обеспечить самому себе
больший рост своей численности и соответствующий рост производства
средств обеспечения жизни этого умножающегося населения.

Даже древние рабовладельческие (!) демократии позволяли достичь большего
процветания, чем такие же рабовладельческие тирании. Ныне же мы
усваиваем результаты колоссального эксперимента, который убедительно
свидетельствует о непригодности “закрытой” системы, системы
принудительного управления людьми даже для материального обеспечения их
жизни.

Итак, при предоставлении внешней свободы любому человеку (каждому, всем)
должны быть выполнены следующие условия:

П каждый элемент права (на жизнь, на свободу, на собственность и т.п.),
должен быть провозглашён;

П при провозглашении каждого элемента права должно быть определено, что
его обладателем является каждый гражданин;

П должно быть провозглашено, что каждый гражданин является обладателем
этого элемента права точно в такой же мере, как и любой другой
гражданин;

П должны быть предусмотрены меры, при помощи которых этот элемент права
будет обеспечиваться, в том числе, санкции за нарушение;

D максимально возможно подробно и точно (с аргументированными ссылками
на необходимость обеспечения внешней свободы других людей) должны быть
описаны те условия, при которых провозглашённый элемент права
ограничивается для каждого гражданина и в какой мере происходит это
ограничение;

D мера ограничения элемента права должна быть минимальной, такой
маленькой, как это только достижимо при современных его предоставлению
условиях.

Все это может быть сделано только в нормах, их гипотезах, диспозициях и
санкциях.

Формулируя Аксиому 10, мы рассмотрели только один пример – с возможным
правомерным сокращением права на жизнь. Таких примеров можно привести
куда больше. В каждом таком примере обязательно будет присутствовать
“условие”, при котором конкретный элемент внешней свободы может (должен)
становиться “чуть-

чуть” меньше. Абсолютно, совершенно недопустимо, чтобы это условие
создавалось непосредственно в момент уменьшения элемента внешней
свободы. В нашем примере – в момент лишения жизни покушающегося.
Например, человек в людном месте кричит: “Да я вас всех сейчас замочу!”.
Полицейский его убивает, посчитав, что присутствующим грозила реальная
опасность, и это убийство впоследствии признается правомерным, хотя до
этого события никакая норма в своей гипотезе не предусматривала
правомерного лишения жизни человека, что бы он ни кричал, т.е. условие
“за угрозу можно лишиться жизни” было создано непосредственно в момент
лишения жизни. Очевидно, что все такие условия должны быть максимально
точно и подробно прописаны заранее. Любые действия, ограничивающие
внешнюю свободу человека, только тогда можно считать правомерными, когда
они опираются на заранее разработанную норму.

Аксиома 11.

Не предусмотренное никакой нормой действие, направленное на ограничение

чьей-либо внешней свободы, недопустимо.

Итак, теперь, когда мы описали два элемента нормы – гипотезу и
диспозицию, необходимо позаботиться и о ее третьем элементе – санкции,
задача которой обеспечить эффективность действия первых двух элементов и
нормы в целом. Задача нормы согласно Определению 7 – предоставлять и
ограничивать внешнюю свободу. Важным элементом такого предоставления и
ограничения является наложение обязанностей по соблюдению ограничения
внешней свободы теми субъектами, которые могут повлиять на
предоставленную внешнюю свободу. Однако, обязанность – такая неприятная
вещь, исполнять которую добровольно хочется не всем и не всегда. А нам
нужно, чтобы она исполнялась всеми и всегда.

В качестве “стимула” по соблюдению такой обязанности с незапамятных
времен применяется санкция.

Определение 18.

Санкция – элемент нормы, описывающий исходящие от обеспечивающего
субъекта негативные для нарушителя внешней свободы, предоставляемой этой
нормой, последствия, наступающие в результате ее нарушения.

Каждый, кто знакомится с нормой, возлагающей на него ту или иную
обязанность, должен иметь возможность ясно и четко понять, что
произойдет, если он эту обязанность нарушит.

Гипотеза и диспозиция присутствуют в каждой норме позитивного права,
даже если это на первый взгляд и незаметно. А вот санкцией
обеспечивается далеко не каждая норма позитивного права. Это совершенно
недопустимая ситуация. Именно это является важной причиной того, что
законодательство оказывается неэффективным. Норма без санкции мертва.
Иными словами, не подкрепленная санкцией норма – не норма.

Это настолько важное обстоятельство, что мы должны зафиксировать его в

Аксиоме 12.

Всякая норма должна содержать санкцию за нарушение провозглашенной ею

внешней свободы.

У Гераклита, философа, интуитивно чувствовавшего, предвосхищавшего
многое

из того, что мы сегодня считаем очевидным, банальным, мы встречаем
такое выражение: “Солнце не переступает положенных границ, ибо если оно
должные сроки, его разыщут Эринии, ” [96,
с.224]. Даже Солнце, по мнению Гераклита, ходит по небу не просто
потому, что таков порядок, а еще и потому, что за нарушение порядка и
Солнцу полагается наказание, санкция.

Ограничение чьей-либо внешней свободы – это почти всегда конфликт. Тем
более, когда речь идет о применении санкции. Ограничивающий и
ограничиваемый должны иметь инструмент для разрешения конфликта между
ними. Таким инструментом и является норма. От её качества зависит не
только справедливое разрешение конкретного конфликта, но и, в
значительной степени, предотвращение его возникновения. Если норма плохо
сформулирована, если гипотеза или диспозиция изложены так, что не
обеспечивают абсолютно однозначного их толкования, допускают возможность
различного прочтения изложенного в них текста, обе стороны конфликта
могут совершенно добросовестно и искренне считать нарушительницей именно
противную сторону. Что задумывал или хотел сделать законодатель, когда
творил норму, после её опубликования уже не имеет значения. Значение
имеет не тот “дух”, который он хотел воплотить в законе, а только то,
что у него получилось в результате. “Нет ничего опаснее общепринятой
аксиомы, что следует руководствоваться духом закона. Это всё равно, что
уничтожить плотину, сдерживающую бурный поток произвольных мнений” [5,
с.115].

Аксиома 13.

Всякая норма должна быть сформулирована так, чтобы минимизировать

возможность её неверного понимания.

Здесь необходимо еще раз подчеркнуть тот факт, что норма и статья
(пункт, параграф и т.п.) правового акта не тождественные понятия. Норму,
т.е. совокупность гипотезы, диспозии и санкции вообще крайне редко
удается изложить в виде отдельной статьи. Значительно чаще элементы
нормы рассредоточены по разным статьям закона, а то и по разным законам.
Конечно же, это значительно усложняет понимание и применение норм на
практике. Причиной такого положения является отсутствие в юридической
науке общепризнанного понимания именно нормы, как центрального,
основного элемента правовой системы. Понимание права, как внешней
свободы, предоставленной и ограниченной нормой, дает нам реальную
возможность анализировать нормы – элементы существующей правовой
системы, дает отправную точку для такого анализа, дает теоретическую
базу для качественного конструирования новых норм и правовых актов.

Исходя из определения права, норма как элемент правовой системы жестко
связана с конкретным элементом права, элементом внешней свободы. Элемент
внешней свободы, предоставленный какому-либо субъекту, ограничивает
внешнюю свободу (задает правила поведения – в принятой сегодня
терминологии) не одного, а сразу нескольких субъектов (групп субъектов).

Прежде всего, это сам субъект, наделенный данным элементом внешней
свободы. Мы уже говорили о том, что ни одним элементом внешней свободы
никто не может быть наделен абсолютно, даже правом на жизнь,
следовательно, и субъект, которому внешняя свобода предоставляется
(назовем его – “наделяемый субъект”), должен быть ограничен пределами,
внутри которых он может этой свободой пользоваться.

Во-вторых, это все те субъекты, кто теоретически может посягнуть на
предоставляемый наделяемому субъекту элемент внешней свободы. Их внешняя

свобода на нарушение предоставляемого другому элемента внешней свободы
также должна быть ограничена, т.е. они должны быть обязаны соблюдать, не
нарушать предоставленную внешнюю свободу наделяемого субъекта.

В-третьих, это все лица и органы, задачей которых является обеспечение
элемента внешней свободы, предоставляемой наделяемому субъекту. В
отличие от предыдущих субъектов, ограничение внешней свободы которых
выражается в запрете, ограничение внешней свободы обеспечивающих
субъектов выражается в обязывании их совершать определенные действия.

Определение 19.

Наделяемый субъект – субъект (субъекты), которому
данная норма

предоставляет конкретный элемент внешней свободы.

Определение 20.

Ограничиваемый субъект – субъект (субъекты), который имеет
принципиальную возможность нарушить предоставляемый данной нормой
элемент внешней свободы и которому это нарушение запрещается.

Определение 21.

Обеспечивающий субъект – субъект (субъекты), которому данной нормой
вменяется в обязанность обеспечивать предоставленный ею элемент внешней
свободы.

Таким образом, мы приходим к выводу о том, что при структурировании
правовой системы конкретную норму нельзя связывать

П ни с конкретным субъектом, поскольку каждая норма, предоставляющая и
ограничивающая элемент внешней свободы, охватывает своим влиянием три
разные группы субъектов;

П ни с конкретным правилом поведения, поскольку каждая норма,
предоставляющая и ограничивающая элемент внешней свободы, охватывает
целый комплекс правил поведения, различных для разных групп субъектов;

П ни с характером правила поведения (управомочивающий, запрещающий,
обязывающий), поскольку каждая норма, предоставляющая и ограничивающая
элемент внешней свободы, содержит все три формы правил поведения:
управомочивающий – для наделяемого субъекта; запрещающий – для всех
остальных субъектов; обязывающий – для обеспечивающих субъектов.

Единственным правильным структурообразующим признаком правовой системы
при выделении её элемента – нормы является конкретный элемент внешней
свободы, предоставляемый и ограничиваемый данной нормой.

Особо следует остановиться на формах правил поведения, общественных
отношений, которые регулирует норма как структурный элемент правовой
системы. В юридической литературе такие отношения принято называть
правовыми отношениями или правоотношениями.

Исходя из вышесказанного, в правоотношениях всегда участвуют три и
только три группы субъектов: наделяемые, ограничиваемые и
обеспечивающие. Такое структурирование участников правоотношений, прямо
вытекающее из нашего понимания нормы, значительно облегчает и понимание
сути правоотношений. Каждый из субъектов может вступать в правоотношения
с любым другим субъектом.

Наделяемый субъект вступает в правоотношения с ограничиваемым
субъектом, когда тот совершает попытку покуситься на предоставленный
элемент внешней свободы, и обеспечивающим субъектом, когда тот действует
или бездействует в процессе (или после) нарушения элемента внешней
свободы наделяемого субъекта.

Ограничиваемый субъект вступает в правоотношения с наделяемым субъектом,
когда пытается покуситься на предоставленный тому элемент внешней
свободы, и обеспечивающим субъектом, когда тот пытается предотвратить
его покушение на элемент внешней свободы, предоставленный наделяемому
субъекту, или совершить установленные действия, когда предотвратить
покушение не удалось.

Обеспечивающий субъект вступает в правоотношения с ограничиваемым
субъектом, когда пытается предотвратить его покушение на элемент внешней
свободы наделяемого субъекта, или совершить установленные действия,
когда предотвратить покушение не удалось, и с наделяемым субъектом,
когда действует или бездействует в процессе нарушения внешней свободы
наделяемого субъекта.

После проведенных разъяснений мы можем правоотношениям дать следующее

Определение 22.

Правоотношения – это отношения, возникающие между наделяемым,
ограничивающим и обеспечивающим субъектами в процессе осуществления
конкретного элемента внешней свободы.

Согласно Определению 7 право может быть предоставлено только нормой, а
предоставление права согласно Определению 17 состоит из его
провозглашения и обеспечения возможности его осуществления. При
провозглашении важно, чтобы все “слушающие” правильно и, по возможности,
одинаково понимали то, что провозглашается. Эту задачу мы попытались
решить Аксиомой 13. Если провозглашаемая в норме свобода сформулирована
в одинаково понимаемой всеми форме, задача провозглашения может
считаться решенной. Эта, едва ли не банальная истина, пока еще не стала
такой в юридической практике. Достаточно открыть любой закон, а тем
более, любой иной правовой акт, и мы найдем массу примеров нарушения
Аксиомы 13. Вот только один из них. Статья 1 Конституции Российской
Федерации 1993 года провозглашает нашу свободу, наше право жить в
демократическом федеративном правовом государстве с республиканской
формой правления. Согласится ли кто-нибудь с тем, что эта норма
сформулирована так, что минимизирована возможность её неверного
понимания? Спросите на улице сто человек, обладающих этим правом, и вы
получите сто вариантов понимания этой нормы. Спросите десять юристов –
профессионалов, и вы получите одиннадцать вариантов понимания этой
нормы.

Да, добиться абсолютно одинакового понимания каждой нормы всеми
гражданами практически невозможно, но стремиться к этому совершенно
необходимо.

Требования, изложенные в Аксиомах 12 и 13, трудно предъявить к нормам
обычного права, т.к. основной принцип передачи таких норм, их сохранения
и распространения – изустность. Ко всем писаным элементам права эти
требования применимы в полном объеме.

Эти и другие требования, зафиксированные в предшествовавших
определениях, аксиомах и следствиях должны найти адресата. Того, к кому
эти требования мы хотим предъявить. Такой адресат есть и имя ему

Государство

Единственным способом жизни людей является общество. Для осуществления
всякого способа, в том числе способа жизни людей, нужен инструмент
(орудие, механизм, приспособление…). Таким инструментом по обеспечению
сосуществования людей и является государство. Государство не в смысле
синонима термина “страна”, т.е. как сочетания территории, власти и
населения, и не в смысле “союза людей, образующего единое, постоянное и
самостоятельное целое” [110, с.233], а в смысле именно инструмента, при
помощи которого общество организует сосуществование своих элементов –
людей. За обозримый исторический период этот инструмент изменялся и
развивался так, что результат этого развития – современное государство –
трудно отождествить с его примитивными срормами так же, как в
современном роторном экскаваторе очень трудно разглядеть его прообраз –
“палку-копалку” каменного века. С высоты сегодняшнего положения может
показаться, что у них нет ничего общего. Ведь у палки-копалки нет
огромного количества признаков, объединяющих семейство
механизмов-экскаваторов. Но это поверхностный взгляд. Если мы посмотрим
в корень, то увидим, что их объединяет главное – то, для чего они
предназначены. И то, что экскаватор выполняет их общее предназначение в
тысячу, в миллион раз эффективнее, принципиально ничего не меняет.
Запомним главное. Всегда, когда мы говорим о государстве, мы имеем в
виду

Определение 23.

Государство – это инструмент, при помощи которого общество организует
сосуществование своих элементов – людей, т.е. провозглашает и
обеспечивает им элементы внешней свободы.

Такое понимание сущности государства вовсе не является новым. “Если бы
люди могли мирно и тихо жить вместе, не объединяясь под властью
определённых законов и не образуя государства, то не было бы никакой
необходимости ни в правителях, ни в политике, которые созданы лишь для
того, чтобы в этом мире охранять одних людей от обмана и насилия других”
-, сказано Д. Локком ещё триста лет назад [44, с.48]. Кстати, такое
(наше) понимание государства в точном смысле использовано в статье 2 и
косвенно в статье 18 действующей Конституции РФ. Другое дело, что многое
иное, также содержащееся в той же Конституции, противоречит указанным
статьям.

Сегодня, в XXI веке, хоть и не принципиально важно, но всё-таки полезно
задуматься – когда же родилось государство? С каким, может быть,
легендарным событием мы могли бы связать его рождение?

Наиболее распространенная, чтобы не сказать общепризнанная точка зрения
заключается в том, что государство родилось тогда, когда общество от
родовой, общинной организации перешло к организации классовой. Именно
этот переход и знаменует собой рождение государства. “Государство есть
ничто иное, как машина для подавления одного класса другим” [47, с.447].
“Государство есть орган господства определённого класса, который не
может быть примирён со своим антиподом” [42, с.8].

Если оставить в стороне труднообъяснимые воззрения Т. Гоббса и его
последователей о том, что государство возникло прежде общества, мы можем
констатировать: современная научная мысль вслед за Ж. Бодэном и Г.
Гроцием утверждает, что государство является общественным продуктом и
вырастает из общества при достижении им определенного уровня развития.

Итак, наиболее распространенная точка зрения: исторически первое
государство – государство рабовладельческое. Если согласиться с этой
точкой зрения, то до появления антагонистических классов – рабов и
рабовладельцев – общество обходилось без какого-либо инструмента
(орудия, механизма, приспособления…) для организации сосуществования
людей. Но давайте вспомним нашу Аксиому 8 о

том, что люди склонны нарушать нормативные границы внешней свободы.
Трудно себе представить, что до появления рабов и рабовладельцев людям
не была присуща эта склонность. Скорее наоборот. Так как же они
обходились без какого-либо инструмента по преодолению, нейтрализации
этой склонности? Или, может быть, у общества всегда было два инструмента
– один для организации сосуществования, другой – для подавления одного
класса другим? И мы по ошибке называем эти инструменты одним именем –
“государство”? Да нет, речь идет об одном и том же. Одна часть этого
инструмента, издавая законы, в некоторых из них осуществляла организацию
сосуществования (например, рабов – между собой, рабовладельцев – между
собой), а в других – осуществляла подавление (например, рабов –
рабовладельцами). Другая часть инструмента (суд), разбирая конфликты,
иногда при этом осуществляла организацию сосуществования, а иногда
-организацию подавления. И т.п.

Следовательно, говоря об инструменте – государстве, мы правильно говорим
и об одной его функции – организации сосуществования, и о другой его
функции -организации подавления. Вопрос в другом – какая из этих функций
главная, понятиеобразующая функция. Или же, как это пытаются представить
некоторые современные авторы, они находятся в неразрывном единстве?

Да, действительно, с момента появления рабовладельческого строя и по
сегодняшний день обе эти функции сопутствуют друг другу. Но достаточно
вспомнить, что до его появления, а это весьма значительный исторический
срок, функции подавления одного класса другим не существовало, а функция
организации сосуществования существовала. Классов не было, и подавлять
или обеспечивать господство не было необходимости. Уже одного этого
исторически бесспорного факта достаточно для того, чтобы определить,
какая из функций является понятиеобразующей, а какая сопутствующей.
(Хотя и этот вопрос о подавлении кого-либо кем-либо до возникновения
классового общества не так очевиден. Вряд ли действительно до
рабовладения никто никого не подавлял. Скорее всего и тогда некоторые
группы (касты, элиты, жрецы, богачи и т.п.) властвовали над другими
группами (подавляли их). А патриархат – матриархат? Разве это не
подавление одной группы другой? Тем не менее, очевидно одно – даже в те
стародавние времена сосуществование как-то было организовано).

Но, кроме этого, есть и еще один важный аргумент. За тысячу лет с
момента торжества феодализма и по сегодняшний день более 99% времени
люди (конкретные люди) жили спокойно от революций, от возмущений по
поводу того, что один класс угнетает другой. Каждая такая революция,
возмущение захватывала своим воздействием незначительную часть ареала
обитания человека и на очень незначительное время. Все остальные части
этого ареала во все остальное время жили спокойно. Живут они спокойно и
сейчас. “Угнетённые” классы участвуют в управлении государством –
механизмом их угнетения. Может быть, все люди чего-то не понимали и не
понимают? Может быть, они считают свои страны свободными от угнетения,
от несправедливости? Думается, что нет. Не это является главной
причиной, почему люди на протяжении тысячелетий и сейчас соглашаются
мириться с существовавшими и существующими несправедливостями
государства. Главной причиной такого положения вещей является понимание
людьми того, что государство при всём его несовершенстве, при всех его
несправедливостях является для них единственным инструментом по
организации их собственного сосуществования. И эта его функция является
столь ценной (бесценной), что понимание именно этого заставляет их
мириться со всеми побочными эффектами, сопутствующими функционированию
этого инструмента, например, со всеми случаями излишнего сокращения их
внешней свободы. Со временем и по возможности люди стараются от этих
побочных эффектов избавляться, в чём, в частности, и состоит
общественное развитие.

Более того, если взглянуть на проблему еще шире, можно прийти к выводу о
том, что “подавление” – всего лишь частный случай “сосуществования”.
Пусть плохой, извращенный, полностью не соответствующий избранной нами
области (1-4-

7) политического пространства, но тоже способ организации
сосуществования. Таким образом, функция обеспечения сосуществования
поглощает функцию подавления, господства.

А что касается классовой природы государства, то необходимо вспомнить,
что сами классы присущи не государству, а обществу. Не было в обществе
классов – не было у государства функции их подавления. Не будет в
обществе классов – и снова не будет у государства такой функции.

Государство – инструмент общества. Но не просто инструмент, которым
можно пользоваться, а можно отложить его в угол. Государство – это такой
инструмент, без которого общество существовать не может. Государство и
общество в исторических масштабах появились одновременно. Одновременно
они и прекратят свое существование. Идея отмирания государства
основывается на неправильном понимании его сущности. Сущность
государства нельзя связывать ни с принуждением, ни с эксплуатацией, ни с
какими-либо подобными, часто действительно сопутствующими
функционированию государства обстоятельствами. Абсолютная, безусловная
необходимость существования государства коренится в самой природе
человека, зафиксированной нами в Аксиомах 4 и 8, говорящих о том, что
люди обречены на жизнь сообща и при этом склонны выходить за границы
своей внешней свободы. До тех пор, пока человек будет представлять собой
общественное существо, склонное выходить за границы своей внешней
свободы, без государства обойтись просто не удастся. При таком понимании
сути вещей теоретическую возможность отмирания государства можно
допустить только в двух случаях. Во-первых, в случае, если люди захотят
и научатся жить по отдельности, не вступая в контакт друг с другом, т.е.
не образуя общества. Во-вторых, в случае, если природа человека так
усовершенствуется, что не останется людей, склонных выходить за границы
своей внешней свободы, т.е. все люди станут безгрешными ангелами.
Реализация обоих этих условий настолько маловероятна, настолько отдалена
по времени от сегодняшнего дня, что мы уверенно можем повторить:
государство существует и будет существовать ещё очень долго, до тех пор,
пока существуют люди.

Мы знаем множество видов общественных животных. Инструментом организации
их сосуществования является “право сильного”. Самый сильный всегда прав,
а остальные это признают! Когда он перестает быть самым сильным, он
сразу становится не прав.

Мне нравится такая идеализированная картина появления человека,
общества, государства: в момент, когда два наших доисторических предка,
одновременно ухватившись за один банан, не стали силой выяснять, кому же
он достанется, а обратились к третьему с просьбой разрешить эту их
проблему или, еще лучше, поделили его тем или иным способом,
показавшимся им справедливым (т.е. достигли консенсуса) они из
недочеловеков стали людьми, составили первое человеческое общество и
изобрели инструмент своего сосуществования -государство.

С тех незапамятных доисторических времен общественная жизнь, а с нею и
функции государства многократно усложнились, но главное — то, что делает
государство государством, ничуть не изменилось. По-прежнему существует
только два способа организации сосуществования. Первый – поручение
решения вопросов конкретному лицу или органу – вождю, совету старейшин,
оракулу, монарху, парламенту, президенту… Второй – самостоятельное
решение вопросов путем договаривания. Договариваясь, пока не согласятся
все, кого касается решение вопроса, или пока не договорится большинство
из них. Если к этой конструкции добавить некий элемент (элементы),
которому поручается обеспечение исполнения принятых первым или вторым
способом решений, мы получим схему, эскиз любого государства.

Единственная полезная функция государства – организация сосуществования
людей.

К огромному сожалению всех нас – людей, живущих на земле, этой своей
полезной функцией государство никогда не исчерпывается, не
ограничивается. Даже молоток иногда попадает по пальцу вместо гвоздя.
Что уж говорить о таком сложном инструменте, как современное
государство. Да и за весь известный нам исторический период этот
инструмент никогда не был только инструментом. Ему всегда удавалось (и
сейчас удается) присваивать себе и другие, не полезные для нас, людей,
функции – побочные проявления его полезного санкционирования. И это
неизбежно вытекает из роковой особенности этого инструмента: он состоит
из людей – мыслящих субъектов, и, следовательно, суть Аксиомы 8 об
определённой склонности людей проявляется и здесь.

Вряд ли кто-нибудь сегодня решится оспаривать тезис о том, что всякое
существующее государство требует совершенствования. У такого
совершенствования есть два принципиально разных направления. Первое
-совершенствование функций, осуществляемых государством. Второе
совершенствование эсрфективности исполнения государством этих функций.
Очевидно, что первое направление главное, а второе – подчиненное. Глупо
доводить до совершенства осуществление не нужных (а тем более вредных)
функций.

Понимая, что оспаривать тезис о необходимости совершенствования не мудро
и опасно, государство всегда охотно само соглашается совершенствовать
свою эффективность и никогда – функциональность. Заставить его
совершенствоваться в главном направлении можно только ценой огромных
усилий и жертв с нашей, человеческой стороны. “Политические машины долее
всяких других сохраняют приданное им движение и медленнее всех
перестраивают свой ход” [5, с. 138].

Так же, как естественное право задает нам идеал, направление
совершенствования права позитивного, должен быть задан идеал,
направление совершенствования государства, должно быть задано
предвидимое, желаемое и осуществимое состояние вещей и людей,
составляющих государство. Т.е. исходя из нашего Определения 2, ему –
государству – должна быть задана цель. И этой целью не может быть
названа организация сосуществования. Сосуществование может быть
совершенно разным. Сосуществование царя и подданного, раба и
рабовладельца, рабочего и колхозника и т.п. кардинально различаются и,
следовательно, организованы должны быть по разному. Мы уже говорили, что
и подавление есть частный случай организации сосуществования. Формулируя
цель существования государства, мы, конечно же, оказываемся в области
должного, а не сущего. Формулируя это должное, мы делаем один из
важнейших выборов, от которого зависит качество нашего сосуществования.
В рамках нашей теории, соответствующей области 1-4-7 политического
пространства, цель существования государства зададим в виде

Аксиомы 14.

Единственной целью существования (функционирования) государства должно

быть обеспечение безопасности граждан.

“Конечная его (государства) цель заключается не в том, чтобы
господствовать и держать людей в страхе, подчиняя их власти другого, но,
наоборот, в том, чтобы каждого освободить от страха, дабы он жил в
безопасности, насколько это возможно, т.е. дабы он наилучшим образом
удерживал свое естественное право на существование и деятельность без
вреда себе и другому” [80, с.288].

Несмотря на то, что ещё со времён Великой французской революции,
провозгласившей в Декларации 1789 года, что свобода, собственность,
безопасность, сопротивление угнетению принадлежат к числу основных и
неотъемлемых прав человека, безопасность понималась и понимается очень
по-разному и поэтому понятию “безопасность” необходимо дать

Определение 24.

Безопасность граждан – возможность беспрепятственно и самостоятельно

осуществлять каждым из них свое право.

Ключевым словом в этом определении является слово “самостоятельно”.
Естественно-правовая школа давным-давно провозгласила, что существуют
естественные, принадлежащие человеку по факту рождения фундаментальные
права. Сегодня этот тезис считается общепризнанным. Вместе с тем,
человеческая фантазия безгранична и способна изобрести бесчисленное
множество “прав”. Очевидно, что не всё, изобретённое человеческой
фантазией, достойно называться правом естественным. Сегодня достаточно
широко распространено представление о том, что каждая потребность
рождает и “право”. Предъявлению таких “прав” нет предела, потому что
осуществляются они обычно за чужой счёт. Диапазон такого
изобретательства необычайно широк, от права человека на жизнь, до права
человека ежедневно на завтрак съедать пирожное. Где внутри этого
диапазона проходит граница именно естественных прав, т.е. тех прав,
безусловность которых очевидна?

Пример зыбкости этой границы даёт Р.Пайпс в своей книге [57, с.319].
Широко известен лозунг: “Каждый имеет право на жилище”. Это положение
зафиксировано в ст. 40 Конституции РФ, но его можно толковать двояко.
Либо это означает, что каждый имеет право купить, нанять или построить
себе жилище, что для нас весьма важно, поскольку в полном объёме такого
права в нашей стране ещё совсем недавно не было. Либо это означает, что
государство должно за счёт денег налогоплательщиков (за чужой счёт)
купить, арендовать или построить жилище для каждого. В этом случае,
слово “право” употреблено здесь по недоразумению, не в том смысле
который мы придали ему в нашем Определении 7, т.е. не в смысле внешней
свободы.

Иногда, рассуждая на эту тему, говорят о различиях между правом, как
“защитой от” и правом, как “притязанием на”. Это, в общем-то, верное
направление мысли также недостаточно определенно. Любой политик всегда
сможет извлечь пользу для себя из подобной неконкретной ситуации.
Ф.Д.Рузвельт, пропагандируя свой “Новый курс”, говорил, что безопасность
означает не только защиту от нападения агрессора, но также экономическую
безопасность, социальную безопасность, нравственную безопасность. Где
здесь – “свобода от”, а где – “притязание на”? При желании можно
трактовать и так, и этак.

Согласно нашему Определению 7, право – это внешняя свобода, а внешняя
свобода по Определению 6 – это возможность человека действовать. Добавив
в определении безопасности (24) к такой возможности действовать
требование самостоятельности такого действия, требование обязательного
проявления активности самого человека на пути обретения безопасности, мы
существенным образом продвигаемся по пути конкретизации границы между
естественными и придуманными, нафантазированными правами человека. И,
что не менее важно, государству отводится конкретная роль по устранению
препятствий на пути самостоятельного осуществления человеком своих прав.

Тут самое время поговорить об управлении, об управляющих и управляемых,
попробовать разобраться в том, что означает этот термин в рамках нашей
теории. “Государство управляет …” – словосочетание, которое, на первый
взгляд, не вызывает никаких вопросов, кажется совершенно понятным, кем
управляет государство. У Наполеона (см. эпиграф) не было по этому поводу
никаких сомнений. Похоже, очень и очень многие готовы признать себя
управляемыми.

С тех пор, как Г.Спенсер неосторожно, используя “грубые аналогии” в
качестве “строительных лесов” для строительства “стройного здания
социологических выводов” [91, с.48], ввел понятие социального организма,
все правительства подхватили эту идею и стали называть себя не иначе как
мозгом нации. “Такого рода правительство представляет собой некоего
полубога, управляющего нацией

подобно тому, как мозг управляет телом. Ему все позволено в силу того,
что все, что не принадлежит к его сфере, является материей, если и не
грубой, то, по крайней мере, бесчувственной и не мыслящей” [91, с.48].
Бесчувственная и не мыслящая материя – это мы – люди. А раз так, значит
именно нами – людьми государству и надлежит управлять. Так ли это?

Прежде всего нужно разобраться с самим понятием “управление”.

Термин “управление” не определён даже признанным теоретиком управления
Н.Винером [11]. Однако из общего контекста его книги легко усмотреть,
что

Определение 25.

Управление – это деятельность, направленная на уменьшение
расхождения

между целью и фактическим состоянием вещей и людей .

Когда говорят об управлении государством, понимаемым как комплекс
(система), состоящий из общества, территории и органов власти, сущность
управления просто не осознаётся. Как говаривал небезызвестный Воланд:
“Чтобы чем-нибудь управлять, надо же иметь какой-то план (цель – С.Е.)
ну, хоть на смехотворно короткий срок, лет, скажем, в тысячу”. При
понимании государства как совокупности общества, территории и власти
совершенно ясно, что это просто невозможно: цель (план) даже для
общества (не говоря уже о территории?) никем вполне адекватно выражена
быть не может. Таким образом, управление государством в этом смысле
(население, территория, власть) также невозможно.

Зато вполне возможно управление инструментом – государством, в смысле
Определения 23. У такого государства есть цель, определяемая Аксиомой 14
-обеспечение безопасности граждан.

Если ещё вспомнить наше широкое определение безопасности, то окажется,
что для всякого её элемента (безопасность телесная – жизни и здоровья,
экономическая, безопасность от невежества, от старческой беспомощности и
т.д.), уровень обеспечения так понимаемой безопасности в каждом случае
может быть почти что измерен.

Это даёт нам возможность измерять и результат (качество) управления как
величину расхождения между существующим состоянием и целью – конкретным
элементом безопасности.

Плохая полиция не обеспечивает телесной безопасности, недоступность
медицины и школы – увеличивает опасность здоровью и опасность невежества
и т.д.

Стало быть, управление государством предполагает такое воздействие на
составляющие его – государства – органы и лица, которое повышало бы
безопасность граждан, или, во всяком случае, поддерживало её на
достигнутом уровне, несмотря на различные внешние возмущения. Становится
понятно, что отношения между государством и обществом по принципу
“пастырь – паства” не являются обоснованными. Люди вообще не являются
объектами управления со стороны государства. И мы можем дать следующее

Определение 26.

Управление государством – властные действия одних субъектов политической
власти в отношении других ее субъектов (объектов управления), приводящие
к достижению цели государства.

В принципе можно сделать еще один важный вывод – хорошо бы, чтобы целей
было не больше одной. Как только мы допускаем наличие двух и более целей
у субъекта управления, сразу же появляется опасность вступления их в
противоречие, в конфликт, а это, в свою очередь, дает возможность
объектам управления (напомним, что они состоят из людей) играть на таких
противоречиях, дает им возможность преследовать собственные цели.

Как видно из Определения 26, объектами управления могут являться только
сами элементы государства, т.е. органы и лица, составляющие его
структуру, а также механизм управления – т.е. способы, алгоритмы
действия органов и лиц, составляющих государство. Забегая вперёд, можно
сказать, что механизм – это система норм, определяющая структуру, а
также права-обязанности органов и лиц государства.

Теперь, после введения Аксиомы 14 (о цели существования государства),
Определения 17 (о предоставлении внешней свободы) и Определения 24 (о
безопасности), становится понятно, кто же должен провозглашать и
обеспечивать внешнюю свободу, конкретные элементы права. Но пока не
понятно – почему. Сейчас самое время разобраться, откуда берутся права у
человека и власть у государства?

Распространенная и активно пропагандируемая точка зрения говорит о том,
что именно государство наделяет человека правами в том объеме, в котором
оно -государство – считает нужным. Достаточно бросить взгляд на историю
человечества и мы увидим тому массу примеров. Со времён Великой хартии
идёт спор о том, как понимать слово свобода — как привилегию,
“полученную из рук короля (государства)” или, сообразно общепризнанным
обычаям, как свободу от насилия, от посягательств на жизнь, на
имущество. Одно с другим несовместимо. Свобода, понимаемая как благо,
данное королевской властью, соответствует отношениям высшего и низшего.
Свобода в духе естественного права есть равенство свободных. Свобода
равных не совмещается со свободой неравных.

Да что там история, одна из передовых стран мира – Канада (и не только
она) получила свою Конституцию дарованной из рук монарха. Да, практика
именно такова. Но мы здесь занимаемся теорией права, т.е. в большей
степени должным, чем сущим. И должное в первой части вопроса о свободе
человека, т.е. о том, откуда у человека берутся права, мы уже закрепили
в Аксиомах 5 (все люди имеют равные права на внешнюю свободу), 7
(внешняя свобода человека может ограничиваться только требованиями
обеспечения внешней свободы других людей ) и 10 (каждому должен быть
предоставлен максимум внешней свободы, совместимый с таким же максимумом
каждого другого). Причем, Аксиомы 5 и 7 мы зафиксировали в главе
“Общество”, т.е. тогда, когда ни о праве, ни тем более о государстве еще
и речи не было. Из Аксиомы 7 следует, что внешняя свобода каждого
человека безгранична во всех смыслах, кроме одного: она может
ограничиваться, только сталкиваясь с такой же внешней свободой другого
человека, а из Аксиомы 5 – что это справедливо в отношении каждого
человека в равной степени. Роль государства здесь чисто вспомогательная,
техническая – помочь людям осуществить эти аксиомы на практике,
применять их для всех случаев жизни, помочь в единообразном понимании
такого применения в разных жизненных ситуациях, помочь в разрешении
пограничных конфликтов и обеспечить их (этих аксиом) неукоснительное
соблюдение. При этом у государства нет никакого права покушаться на
смысл Аксиом 5, 7 и 10, нет права их “улучшать” и “совершенствовать”.
“Народ постояннее и рассудительнее всякого государя” [45, с.373].

Прообраз такой концепции мы встречаем ещё у Локка, который говорил, что
государство (у него – король) не должно нарушать ни одного из прав своих
граждан (у него – подданных), а если государство такое допускает, то
оказывается в “состоянии войны” с гражданами, которым в таком случае
повиноваться государству не следует.

Таким образом, права у человека появляются из самой природы вещей, из
равноправия, из очевидности этих истин – Аксиомы 5, Аксиомы 7 и Аксиомы
10 и каждое из этих прав должно быть максимально возможно велико.

Прямо противоположная ситуация с властью государства. Необходимость его
власти вытекает также из Аксиомы 10 о величине свободы у каждого
человека, из употребленного в ней и расшифрованного в Определении 17
термина

”предоставление”. Разбираясь в предыдущей главе с этими аксиомой и
определением, мы пришли к выводу, что при распределении всей свободы
между людьми каждому человеку должен быть недодан (иначе нельзя!)
маленький, как только возможно меньшего размера кусочек каждого
конкретного элемента внешней свободы, каждого права.

Внимание! Только из таких кусочков внешней свободы, сознательно
недоданных людям при распределении между ними всей внешней свободы, и
состоит власть государства.

“Из суммы всех частиц свободы, пожертвованных на общее благо,
составилась верховная власть нации” [5, с.113].

“Человек отказался от некоторых из своих естественных прав и получил
взамен гражданские права – нечто, пожалуй, не столь полное, но зато
более действенное, поскольку данные права гарантируются возможностями
коллектива” [16, с.102].

Иными словами, люди сознательно (или бессознательно) жертвуют
государству часть своей внешней свободы, и именно из этих пожертвований
и только из них состоит власть государства.

А все, что сверх того – произвол, согласно нашему Определению 16.

Из этих рассуждений становится очевидным

Следствие 8.

Единственным источником политической власти является
населяющий

данную территорию народ.

К сожалению, сегодня, как впрочем и всегда в прошлом, государство наряду
с осуществлением политической власти творит произвол. Как же это
получается? Для того, чтобы разобраться в этом, необходимо поговорить о
власти. Очевидно, что это понятие значительно шире
государственно-правовых рамок.

Что такое власть одного человека (людей) над другим человеком (людьми),
как она вообще возможна, где ее источник и в чем первопричина? На этот
вопрос, как и на многие другие вопросы, имеющие социальную природу, до
сих пор так и нет определенного, однозначного ответа. В юридической
литературе содержится много интересного материала для формального
определения понятия власти. В исторической литературе многократно
описаны и (задним числом) обоснованы случаи сосредоточения власти в
руках одного лица, группы лиц, а также неожиданной или закономерной
утраты ими власти. В социологической и политологической литературе
описаны конкретные условия – экономические, социальные, моральные,
культурные – которые способствуют или препятствуют обретению власти. Но
все это нисколько не отвечает прямо на огромной важности вопрос: “В чем
состоит то соотношение между людьми, в силу которого воля одного
человека определяет жизнь и участь многих миллионов, и как такое
соотношение возможно?” [98, с.73]. Да и не только миллионов –
“…человека человек послал к Анчару властным взглядом “.

Со всей четкостью и определенностью эту проблему поставил Л.Н.Толстой.
“Какая причина исторических событий? – Власть. Что есть власть? – Власть
есть совокупность воль, перенесенных на одно лицо. При каких условиях
переносятся воли масс на одно лицо? При условиях выражения лицом воли
всех людей. Т.е. власть есть власть. Т.е. власть есть слово, значение
которого нам непонятно” [87, с.618].

Для иллюстрации этого тезиса великого художника приведем только два
литературных примера. Первый пример его собственный.

“Наполеон приказал собрать войска и идти на войну. Представление это до
такой степени нам привычно, до такой степени мы сжились с этим взглядом,
что вопрос о том, почему 600 тысяч человек идут на войну, когда Наполеон
сказал такие-то слова, кажется нам бессмысленным. Он имел власть, и
потому было

исполнено то, что он велел.

Ответ этот совершенно удовлетворителен, если мы верим, что власть была
дана ему от Бога. Но как скоро мы не признаем этого, необходимо
определить, что такое эта власть одного человека над другим” [87,
с.612].

Второй пример из произведения Т.Карлейля -другого великого мыслителя.

“Вы видите двух индивидуумов, одного одетого в превосходную красную
одежду, другого – в грубую, поношенную синюю. Красный говорит синему:
“Ты должен быть повешен и анатомирован”. Синий слышит это с содроганием
и (о, чудо из чудес!) печально идет на виселицу. Там его вздергивают, он
качается положенное время, и доктора вскрывают его и составляют из его
костей скелет для медицинских целей. Как это так? И что вы теперь
станете делать с вашим: Ничто не может действовать иначе, как там, где
оно находится? Красный не имеет физической власти над синим; он не
держит его, не приходит с ним ни в какое соприкосновение. Сверх того,
все эти исполняющие приказания шерифы, и лорды-лейтенанты, и палачи, и
заплечные мастера отнюдь не находятся в таком отношении к дающему
приказания красному, чтобы он мог таскать их и туда, и сюда, но каждый
из них стоит обособленно в своей собственной коже. Тем не менее – как
сказано, так и сделано: высказанное слово приводит все руки в движение –
и веревка и усовершенствованная опускная доска делают свое дело”. Все
это – иронически поясняет далее Карлейль – произошло оттого, что “на
красном вешающем индивидууме надет парик из конских волос, беличьи
шнурки и плюшевая мантия, с помощью которых все узнают, что он – судья”.

Эти два литературных примера, приведенные С.Л.Франком в его работе [98],
помогают нам понять несколько важных вещей.

Во-первых. Природа власти может не опираться на физическое преобладание.
Ни судья не оказывает на подсудимого никакого физического воздействия,
ни, тем более, Наполеон никак не может “справиться” со своими солдатами.
Полумиллионная французская армия, конечно, сильнее Наполеона.

Во-вторых. Природа власти может не опираться на нравственное
преобладание. История показывает нам массу примеров, когда люди,
обладавшие огромной властью, были одновременно и нравственно ничтожными
людьми. Более того, история практически не знает примеров, когда
нравственно великие люди обладали бы значительной властью.

В-третьих. Природа власти может не опираться и на интерес, выгоду
подвластных. Ни солдаты Наполеона, каждый из которых может быть убит,
ни, тем более, преступник, своими ногами поднимающийся на эшафот, не
имеют выгоды от подчинения. Т.е. повеление может быть исполнено, в
известном смысле, только с их добровольного согласия.

В-четвертых. Природа власти может не корениться и в законе или норме.
Власть по отношению к закону по своей природе первична, ибо закон
опирается на власть, а не наоборот. Трудно представить себе, чтобы
природа, источник власти, пряталась где-то между страницами свода
законов.

Здесь мы перечислили то, что не является природой, сущностью
первоосновой власти. Но это не значит, что у власти нет такой сущности.
Все сказанное выше о сущности власти сказано лишь для того, чтобы
показать – сущность, природа власти пока еще не вскрыта наукой.
Замалчивать этот факт, делать вид, что нам здесь все понятно и ясно –
неправильно.

–

†

’

”

?XZ\^`xz????”?? ¦???EIaeeiiou

(

‚

ph?o

???

& ( 6 8 jpr?’c¦¬®°??1/4EEOUi?ooe 2 4 D F N P b d p t v x † ? ? ? ? ? ? ¬ ® ? ? ? 1/4 ph31/4 Ae AE O Oe a a o oe ?® dith ¤ ?????? e ( * D F ?? A A AE E ae ae e i ? - 0 2 " $ : >

‚

†

–

„

–

?th

”

’

”

1/4

3/4

deth ¤

dith ¤

„

”

3/4

–

”

(

’

deth ¤

dith ¤

deth ¤

1/4

????????

?которые утверждают, что сущность власти скрывается в отрицательных
качествах человека. “Страх правит миром. Власть по природе своей
пользуется страхом. Человеческое общество было

построено на страхе. И потому было построено на лжи, ибо страх
порождает ложь. Есть боязнь, что правда уменьшит страх и помешает
управлять людьми… И противоположна страху свобода. Истина о свободе
скрывалась из страха… Страх связан не только с ложью, но и с
жестокостью. Жестокими делаются не только те, которых страшатся, но и
те, которые страшатся. Не только массами управляют через страх, но и
сами массы управляют через страх… Сам человек любит рабство и легко
мирится с рабством” [6, с.112]. Это одно из подобных мнений – мнение
великого философа и гуманиста А.Н.Бердяева.

Когда уже люди (а не “недолюди”) стали жить в обществе, они невольно
начали убеждаться в том, что они разные. Один туповат, другой
сообразителен, один слабосилен и нерешителен, другой силен и смел, один,
младший, ещё почти ничего не знает, другой, проживший долгую жизнь,
имеет определённые знания и опыт. Поэтому, в любых коллективных
предприятиях первичной общины (постройка пироги, общей хижины, загонная
охота, отражение врага) успех оказывается возможным только при
единоличном (со стороны одного человека) руководстве общими усилиями.
Даже теперь квалифицированные рабочие трудятся под руководством
бригадира, инженера. В древности это было тем более необходимо.
Возможно, в этих очевидных фактах есть некий важный правовой смысл,
которого мы пока не видим. Нам бы очень хотелось, чтобы в процессе
дальнейших исследований природа, сущность власти обнаружилась в
полезности, а может быть, даже и в необходимости объединения усилий
отдельных людей.

Возможно, со временем, когда сущность, природа власти станет нам более
понятной, и теория права будет значительно усовершенствована. Но мы не
можем вечно оставаться в ожидании этого. Мы живем здесь и сейчас, и
именно здесь и сейчас мы хотим усовершенствовать этот процесс, а для
этого нам нужно сказать о власти нечто определенное и ясное. И поэтому,
не дожидаясь какого-то иного, более глубокого определения власти, будем
двигаться дальше, опираясь на его формальное

Определение 27.

Власть – право властного субъекта предоставлять и ограничивать внешнюю

свободу подвластных субъектов.

Под это определение с одинаковым успехом подходит и президент, и главарь
шайки, и отец семейства, и командир воинской части, и т.п.

Определение 28.

Властный субъект (субъект, наделенный властью в отношении подвластных
субъектов) – субъект, который имеет возможность обеспечить выполнение
своего повеления.

Определение 29.

Подвластный субъект – субъект, который не может безнаказанно отказаться
от

исполнения повеления властного субъекта.

Понятно, что и президент, и главарь шайки имеют возможность обеспечить
выполнение своего повеления. Понятно также, что способы такого
обеспечения у этих властных субъектов различаются, должны различаться.
Для того, чтобы в наших дальнейших рассуждениях мы не думали ни о
главаре шайки, ни об отце семейства, ни о ком-либо другом, не имеющем
прямого отношения к функционированию государства, нам необходимо из
понятия “власть” выделить ту ее часть, которая непосредственно касается
функционирования государства.

Назовем эту часть политической властью и дадим ей

Определение 30.

Политическая власть (государственная власть и местное самоуправление) –

власть, осуществляемая на определённой территории, способом

осуществления которой является закон и основанные на нем

непосредственные повеления.

Словосочетание “государственная власть и местное самоуправление” по
своей сути не верно. Анализируя его, можно сделать неправильный вывод о
том, что на местном уровне мы управляем собой сами, а на государственном
– нами управляет власть. Этимология этого словосочетания понятна. Термин
“местное самоуправление” родился в средневековье, когда на местах
действительно появилась возможность управляться самостоятельно, т.е. без
непосредственного управления королевской, княжеской властью. Сегодня и
особенно после того, что мы сказали об управлении, формулируя
Определения 25 и 26, становится понятным, почему неверно такое
словосочетание. Правильнее было бы говорить “государственная власть и
местное управление”, имея в виду, что и на государственном, и на местном
уровне механизм управления не различается. Однако, термин “местное
самоуправление” так распространен, так привился, вошел, в том числе и в
международные документы, что мы в этой работе будем и дальше
использовать его в привычном виде, памятуя о том, что управление на
государственном и на местном уровне – это одинаковые управления в смысле
Определения 26.

Как видно, важнейшим элементом определения политической власти является
территория. Вводя в определение это понятие, мы сразу указываем
правильный территориальный принцип определения подвластных субъектов,
выделяя его из совокупности любых других принципов. Логичной становится
и связка “территория -закон”, поскольку у каждого закона есть вполне
конкретные территориальные границы его применения.

Как известно, законы – это продукт функционирования государства. Не
может ли получиться так, что государство, самостоятельно формулируя
законы и имея возможность обеспечивать выполнение своих повелений,
устроит нам такую жизнь, которая нам совсем не понравится? Это вполне
реальная картина, которую сегодня мы можем наблюдать как в нашей жизни,
так и (в разной степени) во всех других странах. Почему это происходит?
Потому, что излагаемое нами в аксиомах мировоззрение пока еще не стало
мировоззрением людей, живущих в этих странах. Давайте разберемся.

Одной только Аксиомы 7 о принципе ограничения внешней свободы уже
достаточно для того, чтобы государство не могло допустить какого-либо
произвола (Определение 16) в отношении любого человека. Но одна только
Аксиома 7 не мешает нам, людям, самим вредить друг другу- Эту задачу
решает Аксиома 10, требующая предоставления каждому максимума внешней
свободы. Согласно нашему Определению 23, государство – именно тот
субъект, которому мы поручаем провозглашать и обеспечивать для нас
элементы внешней свободы. Мы еще не определили, из каких частей состоит
государство. Давайте зафиксируем это в

Аксиоме 15.

Государство состоит из органов и должностных лиц.

Сочетание, набор этих органов и должностных лиц может быть весьма
разнообразным. Но сейчас нам нужно зафиксировать один очень важный
момент. Без одного особого органа государство в нашей аксиоматике
организовано быть не может.

Согласно Аксиоме 11, не предусмотренное никакой нормой
действие,

направленное на ограничение чьей-либо внешней свободы, недопустимо.
Принятие самого первого закона, которым государство разрешит себе
принимать законы (а любой закон – это ограничение внешней свободы
кого-либо), уже должно быть предусмотрено какой-то нормой.

Пока её нет, государство никак не сможет законно принять свой первый
закон.

Для этого, для принятия самого первого закона и нужен тот, особый, самый
главный орган. Вид этого особого органа прямо вытекает из Следствия 8 о
том, что является единственным источником государственной власти. Имя
этому органу -народ.

Именно народ и только народ на своем референдуме может и должен принять
первый и главный закон – Конституцию.

Всё должно иметь своё начало, даже закон. “Закон большинства голосов сам
по себе устанавливается в результате соглашения и предполагает, по
меньшей мере единожды, – единодушие” [71, с.207]. Конституция – это и
есть та форма, в которую ныне отливается начало, называемое с лёгкой
руки Ж.Ж.Руссо “общественным договором”. Факт подписания общественного
договора, конечно же, идеализированная картина. Но мы уже договорились,
что всё здесь описываемое, в значительной степени, является не сущим, а
должным. Тем не менее, история знает примеры буквального выполнения
этого условия – единодушного принятия такого соглашения. Поздней осенью
1620 года более ста пассажиров парусника “Мэйфлауэр”, навсегда
направлявшихся в Новый Свет, уже в виду американских берегов, но ещё не
сходя с корабля, подписали следующий документ:

” Именем Господа, аминь.

Мы, нижеподписавшиеся,., предприняв во славу Божью – для распространения
христианской веры и славы нашего короля и отечества – путешествие с
целью основать колонию в северной части Виргинии, настоящим торжественно
и взаимно перед лицом Бога объединяемся в гражданский и политический
организм для поддержания среди нас лучшего порядка и безопасности, а
также для вышеуказанных целей; в силу этого мы создадим и введём такие
справедливые и одинаковые для всех законы, ордонансы, акты, установления
и административные учреждения, которые в то или иное время будут
считаться подходящими и соответствующими всеобщему благу колоний и
которым мы обещаем следовать и подчиняться. В свидетельство чего мы
ставим наши имена.

Мыс Код, 11 ноября… Anno Domini 1620″ [27, с.131].

Похожие общественные договоры были составлены также в Нью-Хейвене в 1637
г., в Род-Айленде в 1638 г., в Коннектикуте в 1638 г., в Провиденсе в
1640 г. [86, с.48].

Очевидно, приведённый документ, – общественный договор. Вместе с тем,
также очевидно, очень многое из договора он относит на будущее время, на
потом, когда “мы издадим законы и введём административные учреждения”.
Сегодня мы понимаем, что для полноценного общественного договора этого
мало. Понимали это и американские колонисты. Так, например, 14 января
1638 г. был подписан Fundamental Orders of Connecticut, который
установил государственный строй в Коннектикуте во всех подробностях [25,
с.21]. В чём же смысл, суть общественного договора, закрепляемого в
Конституции? Через сто лет после написания на борту “Мэйфлауэра” этого
замечательного документа Ж.Ж. Руссо так определил эту задачу: “Найти
такую форму ассоциации, которая защищает и ограждает всею общею силою
личность и имущество каждого из членов ассоциации, и благодаря которой
каждый, соединяясь со всеми, подчиняется, однако, только самому себе и
остаётся столь же свободным, как и прежде” [71, с.207].

Вот он идеал: соединяясь со всеми, оставаться таким же свободным, как и
прежде, поскольку “каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя никому
в отдельности” [71, с.208]. Осуществление этого идеала возможно только в
том случае, если мы постоянно будем иметь в виду, что “в вопросе о
договоре истинная свобода предполагает существенное равенство между
договаривающимися

сторонами” [16, с.115]. Такая ассоциация образует Политический организм
– а он (организм), создаёт себе особый орган (органы) – Государство. Это
Руссо понимал хорошо. Однако он ничего не сказал о характере, о коварном
характере такого Политического органа, о чём мы говорим, формулируя
очередное Следствие 9. Конституция – это не просто закон, такой же как и
другие законы, только главный.

Конституция – это закон, в котором мы, граждане, должны оговорить те
условия, на которых мы соглашаемся уступить государству часть нашей
свободы. В перечень таких условий обязательно должно входить
провозглашение тех элементов внешней свободы, провозглашение которых мы
не можем доверить государству.

Ведь потом, после принятия Конституции создавать законы (нормы) будет
уже государство. Здесь при составлении Конституции особое значение
приобретает Аксиома 13 – о качестве формулирования норм. Если нам не
удастся выполнить её условие, государство несомненно этим воспользуется.

Обязательным условием является и описание устройства этого инструмента
-государства, поскольку мы соглашаемся уступить часть своей свободы
только вполне определенному инструменту. И если в процессе эксплуатации
этот инструмент изменится без нашей санкции или просто испортится, наше
обязательство подчиняться его повелениям утрачивает свою силу.

Обязательным условием является и описание алгоритмов функционирования
этого инструмента – государства, поскольку мы соглашаемся уступить часть
своей свободы только инструменту, функционирующему вполне определенным
образом. И если инструмент начнет выполнять какие-то непредусмотренные
функции, или перестанет выполнять предусмотренные функции, или станет
предусмотренные функции выполнять плохо, то и в этих случаях наше
обязательство подчиняться его повелениям прекращается.

Именно в этом заключается смысл третьей части преамбулы Всеобщей
декларации прав человека: “…необходимо, чтобы права человека
охранялись властью в целях обеспечения того, чтобы человек не был
вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против
тирании и угнетения” [64].

Исходя из вышесказанного и опираясь на Аксиому 10 о принципе
предоставления внешней свободы, на определение права (7) и власти (27),
мы можем сформулировать

Следствие 9.

Всякая политическая власть должна быть предоставлена и
ограничена

законом.

Наконец, анализ Аксиомы 7 (внешняя свобода человека может ограничиваться
только требованиями обеспечения внешней свободы других людей) и
Следствия 8 (единственным источником политической власти является
населяющий данную территорию народ) показывает, что приводимое ниже
высказывание не является произвольным, а является их

Следствием 10.

Для каждого гражданина разрешено всё, что не запрещено законом; для
органов политической власти и должностных лиц запрещено всё, что им не
предписано или не разрешено законом.

При этом постоянно нужно иметь в виду Аксиому 7 и Аксиому 14: человеку
разрешено всё, что не препятствует осуществлению внешней свободы других
людей, а государству запрещено всё, что не направлено на обеспечение
безопасности граждан.

Правовая наука уже давно изучает два принципиально разных метода
правового

регулирования: общезапретительного, когда по общему правилу всё
запрещено, а каждый элемент разрешения проявляется в конкретной норме, и
общеразрешительный, когда по общему правилу всё разрешено, а каждый
элемент запрета проявляется в конкретной норме. Мы категорически не
разделяем мнение, что “содержание права может быть четко определено по
принципу “запрещено все, что не разрешено” [10, с.384]. Очевидно, что в
праве существуют оба эти метода. Однако, в отношении одного и того же
субъекта эти два метода трудно совместимы, да это и не удивительно,
поскольку они имеют диаметрально противоположную направленность. Как нам
представляется, Следствие 10 снимает это противоречие, прилагая разные
методы правового регулирования к принципиально разным субъектам. Делая
выбор, какой метод должен быть применён в отношении какого субъекта, мы
ещё раз подчёркиваем, кто является средством в этой паре “человек-орган
власти”. И этот выбор уже был предопределён Аксиомой 7.

Аксиома 7 полагается истинным утверждением только в рамках излагаемой
теории. История и современная действительность дают нам массу примеров
применения прямо противоположных принципов в отношении пары субъектов
“человек – орган власти”.

Мысль, заключённая в Следствии 10, в первой его половине, известна
человечеству довольно давно. “Мнение, что каждый гражданин вправе делать
всё, что не противно законам, не опасаясь никаких последствий, кроме
тех, которые могут быть порождены самим действием, является политическим
догматом, в который народы должны верить и который высшие власти должны
исповедовать путём ненарушимого соблюдения законов. Это священный
догмат, без которого не может существовать законное общество,
справедливое вознаграждение – за принесённую в жертву свободу по
отношению ко всей природе, присущую всем существам, одарённым чувствами,
и находящую предел только в своих собственных силах. Этот догмат создаёт
в людях дух свободный и сильный, ум – просвещённый, порождает в них
добродетель мужества, а не податливого благоразумия, достойного только
тех, кто способен переносить жалкую и необеспеченную жизнь” [5, с.121].
Несмотря на всю широту её известности, эта мысль и сегодня пока еще не
стала достаточно широко признанной. Именно поэтому разные представители
государства по-прежнему активно отстаивают положение о том, что именно
оно, государство, знает, что полезно человеку, а что вредно. Поэтому
именно оно, государство, по их мнению, может и должно решать, что и в
каких пределах разрешать людям, а также, что и в каких пределах
разрешать себе, своим органам и должностным лицам. И удивляться этому не
следует.

Такое стремление совершенно нормально в силу

Аксиомы 16.

Субъекты политической власти состоят из людей.

Мы помним, что субъекты – это лица (в том числе – люди) и органы.
Применительно к государству – это должностные лица и органы. Должностные
лица – это, конечно, тоже люди, но только в той своей ипостаси, которая
дает им возможность влиять на внешнюю свободу других людей.

Определение 31.

Должностное лицо – субъект политической власти – человек, имеющий право

оказывать влияние на внешнюю свободу другого человека (людей).

Но и органы государства, как бы мы их ни называли – парламент,
правительство, совет, муниципалитет и т.п. – они также состоят из людей.

Всякий, кто читает эти строки, уже догадался, куда я клоню. Совершенно
верно, в силу Аксиомы 8 (о роковой склонности людей) и Аксиомы 16,
очевидным становится

Следствие 11.

Всякий субъект политической власти склонен к выходу за границы внешней

свободы, установленной для него законом.

Причем, совершенно неважно – декларируют ли субъекты это открыто,
клянутся ли тайно в этом друг другу, как это делали, по словам
Аристотеля, современные ему олигархи (“И я буду враждебно настроен к
простому народу и замышлять против него самое что ни на есть худое” [62,
с.225]), или даже не обсуждают это между собой. Такая склонность присуща
им уже потому, что они люди.

И опять, как в случае с Аксиомой 8, в которой говорится о такой же
склонности человека, мы не должны делать из этого факта трагедии. Не
должны возмущаться и причитать, когда этому факту найдется очередное
подтверждение. Но означает ли это, что мы должны спокойно, невозмутимо
наблюдать за проявлениями такой склонности? Нет, не должны.

Осознав, что иногда бывает дождь, нужно готовиться к дождю – строить
крышу над головой. Осознав, что иногда (и довольно долгое время) бывает
холодно, нужно готовиться к холоду – шить теплую одежду и запасать
топливо. Осознав, что все субъекты политической власти склонны к выходу
за границы внешней свободы, установленной для них законом, нужно
готовиться к этому, укрепляя эти границы и выстраивая структуру этих
субъектов, формулируя правила их функционирования такими, чтобы
максимально затруднить проявление этой склонности, т.е. помочь им самим
этой склонности противостоять.

Сначала о границах. Создавая каждый субъект политической власти, мы
должны прежде всего дать себе ясный отчет – зачем нам (людям, гражданам)
нужен этот субъект. Какие элементы нашей безопасности он призван
обеспечить. Мы ведь помним, что в силу Аксиомы 14 – это единственное,
ради чего он существует. Затем нужно решить, какой частью каких
элементов нашей внешней свободы мы готовы пожертвовать именно этому
субъекту с тем, чтобы он мог обеспечивать нашу безопасность. Теперь
самое время вспомнить то, о чем мы говорили, когда формулировали
Определение 17 – о предоставлении внешней свободы. Предоставляя внешнюю
свободу субъекту политической власти, т.е. описывая его права и
обязанности, описывая границы его внешней свободы, мы сокращаем свою
внешнюю свободу. Мы говорили уже об этом раньше – обойтись без такого
сокращения невозможно. Но и лишнее отдать было бы неправильно. Значит
совершенно необходимо описать эти границы – границы нашей и его внешней
свободы – как можно более точно, подробно и понятно (см. приложение 4).
Жалеть слов и бумаги на это не нужно. Это не тот случай, когда краткость
– сестра таланта. Надо помнить, что та порочная склонность из Следствия
11 присутствует всегда, и нам нужно ей противодействовать. Всякая
неточность, двусмысленность (даже мнимая) всегда будет истолкована
субъектом власти в его пользу. Нельзя забывать, что это истолковывание
будет происходить тогда, когда властные полномочия субъекту уже будут
предоставлены, а значит именно он и будет истолковывать, причём с
позиции силы. Теперь еще более понятно, насколько необходима и как важна
наша Аксиома 13 о качестве формулирования норм.

Но еще более актуальна в этом смысле Аксиома 12 о санкциях. Среди людей,
из которых состоят органы политической власти, и людей, являющихся
должностными лицами, эта склонность может проявляться в разной степени.
Но мы, укрепляя границы их внешней свободы, должны исходить из
возможности самого вопиющего, самого гнусного проявления этой
склонности. Формулируя права и обязанности каждого субъекта, мы должны
предусмотреть санкцию за невыполнение им любого такого
права-обязанности. Причем в отличие от человека, который в силу
Следствия 6 не может быть принуждаем воспользоваться своим правом,
субъект политической власти не может отказаться от использования своего
права, если условия его применения (гипотеза) наступили. В каждом таком
случае он обязан воспользоваться своим правом. Прокурор обязан возбудить
и расследовать

уголовное дело, если ему стали известны факты, свидетельствующие о
возможно совершенном преступлении. Президент обязан в случае агрессии
против страны ввести в стране военное положение. Правительство обязано
ежегодно разрабатывать и вносить в парламент проект бюджета. Пенсионная
служба обязана назначить пенсию человеку, достигшему пенсионного
возраста. Очевидно, что для исполнения своих обязанностей они должны
иметь соответствующие права. Очевидно также, что не воспользоваться
своим правом они права не имеют. Отсюда

Аксиома 17.

Права и обязанности субъекта политической власти должны совпадать.

Таким образом, формулируя права и обязанности субъектов политической
власти, мы должны избегать по возможности слова “право”, а всегда, когда
только возможно, использовать слово “обязанность”. И обязательно каждую
такую обязанность сопровождать санкцией за ее неисполнение.

Вышесказанное можно подкрепить ещё и чисто этимологическим аргументом.
Согласно Аксиоме 15, государство состоит из органов и должностных лиц.
Органы, в свою очередь, согласно Определению 31 также состоят из
должностных лиц. Таким образом, государство как инструмент состоит
только из элементов – должностных лиц, часть из которых сгруппирована в
органы. Все должностные лица занимают должности, т. е. занимаются тем,
чем заниматься должны. Не “хотят”, не “могут”, не “имеют право”, а
должны! Наполеон это прекрасно понимал (см. эпиграф), а ведь он сам был
одним из них. Язык как логическая структура совершенно правильно отразил
главную сущностную характеристику этих элементов государства: в отличие
от всех других людей, которые могут делать то, что хотят, при условии,
что они этим не мешают другим людям, должностные лица могут и должны
делать только то, что должны. Народ – творец языка – не хотел, чтобы
было как-то иначе. Вот он – чистый референдум, на результаты которого
нельзя было повлиять хитрым формулированием вопроса, длившийся столетия
референдум с совершенно однозначным результатом.

Зафиксировав принципы укрепления границ внешней свободы субъектов
политической власти, нельзя упустить и не менее важный вопрос их
структуры.

Крайнее проявление порочности структуры, позволяющее человеку,
облеченному властью, в полной мере проявить свои худшие наклонности,
вытекающие из Аксиомы 8 – сосредоточение всей или очень значительной
части политической власти (т.е. права предоставлять и ограничивать
своими повелениями нашу внешнюю свободу) в руках одного должностного
лица – императора, президента, тирана и т.п. или органа – съезда,
политбюро, конвента и т.п.

Мы помним, что всякий субъект политической власти склонен к выходу за
границы его внешней свободы, что для него означает присвоение себе
дополнительных возможностей ограничивать нашу внешнюю свободу. Какому
субъекту политической власти проще, легче, удобнее проявить эту его
склонность? Конечно же тому, у кого в руках уже сконцентрировано много
политической власти. Причем должностному лицу проявить свою склонность
легче, чем коллегиальному органу – ему для этого не нужно ни с кем
договариваться. “Чем значительнее число членов её (коллегии – С.Е.), тем
меньше опасность злоупотребления законами, потому что труднее подкупить
лиц, наблюдающих друг за другом, и они тем меньше заинтересованы в
усилении своей власти, чем меньшая доля её приходится на каждого” [5, с.
169]. Какой вывод мы можем сделать из этих рассуждений?

Следствие 12.

Политическая власть должна быть максимально рассредоточена.

При этом нас не должно вводить в заблуждение какое-либо
лсевдорассредоточение власти. Если, исходя из принятой структуры,
какой-либо

субъект политической власти может произвольно формировать и/или
расформировывать другие субъекты или давать им обязательные для
исполнения непосредственные повеления, в таком случае, несмотря на то,
что субъектов больше одного, никакого рассредоточения власти не
происходит. Власть сосредоточена у того субъекта, кто имеет право
произвольного формирования -расформирования и право непосредственных
повелений. Те субъекты, которые обязаны исполнить повеления или могут
быть расформированы – являются для него подвластными субъектами
(Определение 29).

Способов рассредоточения политической власти как минимум два.

Первый – разделение по функциям.

(Здесь и далее привычный термин “разделение” употребляется в смысле
-“рассредоточение”,).

Мы помним, что внешняя свобода предоставляется и ограничивается нормой.
Таким образом, одна из важнейших функций государства – это создание
норм. Один, особый орган создания норм мы уже описали. Это народ,
собравшийся на референдум для принятия конституции. Референдум – штука
дорогая, сложная, его нельзя использовать часто. Мы считаем, что в
подавляющем числе случаев его вообще нельзя использовать. Значит
обязательно нужен орган (органы) для создания норм, орган – нормотворец,
законодательный орган (органы). Этот орган должен заниматься
провозглашением и ограничением внешней свободы.

Обеспечением возможности осуществления внешней свободы гражданами, т.е.
непосредственным исполнением норм должен заниматься другой орган
(органы). Органы полиции должны следить, чтобы нашей жизни ничего не
угрожало, а в случае возникновения опасности принять все меры для её
предотвращения. Армия должна готовиться к отражению любой опасности,
какая только может угрожать нам из-за границ территории нашей страны, а
в случае необходимости отразить любую такую опасность. Органы налоговой
службы должны точно и вовремя собирать налоги и сборы. Органы пенсионной
службы должны точно и в срок выплачивать пенсию всем пенсионерам. И т.д.
и т.п. “Тот, кто повелевает людьми, не должен властвовать над законами,
тот, кто властвует над законами, не должен повелевать людьми” [71,
с.231]. Здесь нужно обратить внимание на очень важное обстоятельство.
Создание норм, предоставляющих и ограничивающих внешнюю свободу граждан,
– прерогатива исключительно законодательного органа. Для управления
государством (Определение 26) одним органам исполнительной власти более
высокого уровня может понадобиться создать нормы для других органов
исполнителькой власти более низкого уровня, расписав в этих нормах
алгоритмы их поведения на все (желательно) случаи жизни. И это не будет
вторжением в сферу деятельности законодательной власти. Важно, чтобы
должностные лица исполнительной власти ясно понимали, что такие нормы
для граждан порождают только права, а для них самих – только
обязанности.

Отметив в Аксиоме 8 и Следствии 11 склонность к выходу за пределы
внешней свободы, мы констатируем, что жизнь не может протекать гладко и
бесконфликтно. До тех пор, пока люди не превратятся в ангелов, конфликты
в нашей жизни неизбежны. Следовательно, нужен государственный орган
(органы), который и будет заниматься разрешением любых конфликтов.
Конфликтов между отдельными лицами, конфликтов между отдельными лицами и
обществом, конфликтов между отдельными лицами и государством, конфликтов
между обществом и государством, конфликтов между отдельными органами
государства. Таким органом (органами) по разрешению консрликтов является
суд.

Фемида не напрасно чаще всего изображается с завязанными глазами. Но и
не только от того, что лицезрение тяжущихся может помешать принятию
справедливого решения. Суд может и должен разрешить конфликт только
тогда, когда конфликт стал ему известен. Однако, Фемида не должна иметь
возможности самостоятельно выискивать нарушения, конфликты. В
значительной части случаев существует заинтересованная сторона, которая
в состоянии довести конфликт до рассмотрения суда. Но не всегда. Во всех
остальных случаях это должен делать

специальный орган (органы), призванный контролировать соблюдение
законов всеми, и, главным образом, другими органами государства.

Таким образом, структура государства должна содержать органы как минимум
четырех принципиально разных функций (законодательный, исполнительный,
судебный, контрольный) и, согласно Следствию 12, сосредоточение
значительной части этих функций в распоряжении одного субъекта
недопустимо. При этом не нужно строить иллюзий, что все четыре вида
срункций можно разделить абсолютно строго.

Законодательный орган всегда одновременно является и органом
представительным. Как следствие этого, он не может избежать исполнения
функций по сформированию других органов, а также по осуществлению части
контрольных функций.

Исполнительный орган не сможет функционировать, не обладая правом
детализации законов для своих должностных лиц в своих подзаконных актах.
Кроме того, право вето и право законодательной инициативы (если они
есть) – также являются элементами законодательного процесса.

Контрольный орган для эсрфективного исполнения своей функции должен
иметь возможность в определенном виде проводить расследование, что в
целом является функцией исполнительного органа.

Суд, создавая прецеденты, творит нормы права, т.е. в какой-то части
выполняет законотворческую функцию.

Все перечисленные взаимопроникновения говорят о том, что так называемый
“принцип разделения властей” вообще-то не совсем принцип. Более того,
это даже не идеал, к которому нужно стремиться, поскольку перечисленные
функции никогда не смогут быть абсолютно разделены. Описанные выше
взаимопроникновения неустранимы. Важно понимать, какой субъект является
основным носителем конкретной функции, а какой вынужденно, по
необходимости принимает на себя часть из них. Принципиально важно, чтобы
функции, принадлежащие одному субъекту как основному носителю, не
переходили в значительной части к другому субъекту, являющемуся основным
носителем других функций. Принципиально важно, чтобы никакой субъект с
одними функциями не мог подчинить себе субъект с другими функциями.
Принципиально важно, чтобы субъект, не являющийся основным носителем
функций, всегда находился в части осуществления этих функций в
подчиненном положении по отношению к субъекту, являющемуся их основным
носителем. Для того, чтобы это осуществить, полезно, чтобы ни у какого
субъекта функций не было слишком много. Даже однородных функций. Этого
позволяет достичь способ

Второй – разделение по уровням.

Любая страна, размером чуть больше Ватикана, Монако или Андорры, не
может иметь только один уровень власти, а уж такая большая, как Россия,
и подавно. Но и само по себе разделение, в принципе, уже полезно, так
как позволяет дополнительно разрешить проблему, заданную Следствием 12 о
необходимости рассредоточения политической власти. “Правительство
становится хорошим не в результате сосредоточения или укрепления его
власти, а в результате её правильного распределения. Если бы наша страна
(США – С.Е.) уже не делилась на штаты, её необходимо было бы разделить”
[21, с.57]. Таких уровней деления для России должно быть не менее трех –
государственная власть Российской Федерации, государственная власть
субъектов Российской Федерации, местное самоуправление. Причем местное
самоуправление также не может быть только одноуровневым. Каждый
населенный пункт просто обязан иметь орган местного самоуправления. При
этом крупные города могут иметь районное деление, а крупные субъекты
Российской Федерации могут делиться на муниципальные образования,
включающие в себя по несколько населенных пунктов.

Возможно, найдутся и другие, кроме приведенных двух, способы
рассредоточения политической власти. Ну, а пока, мы можем сформулировать

Следствие 13.

Политическая власть должна быть разделена (рассредоточена) по функциям и

уровням.

Мы уже говорили о том, какие функции политической власти должны
исполняться, по возможности, самостоятельными основными носителями.
Обязательный набор функций, на которые должна быть разделена
политическая власть, необходимо закрепить в

Аксиоме 18.

Политическая власть по функциям должна быть
разделена на

законодательную, исполнительную, судебную и контрольную.

Согласно Аксиоме 17, права и обязанности субъектов политической власти
должны совпадать. В отношении судебной власти это требование может и
должно быть конкретизировано. Единственной целью функционирования
государства, а следовательно, и субъектов судебной власти, является
обеспечение безопасности граждан, т.е. возможности беспрепятственно и
самостоятельно осуществлять ими свои права. Если кто-либо из граждан
сочтет, что возможности осуществления им его прав кто-нибудь
препятствует, вопрос о том, так это или не так, не может остаться без
разрешения. Ответ на такой вопрос может, а следовательно, и должна дать
судебная власть. Другими словами, судебная власть не может уклониться от
ответа на такой вопрос, т.е. от рассмотрения обращения гражданина по
существу.

Следствие 14.

Судебная власть обязана рассмотреть по существу любое обращение
гражданина по вопросу воспрепятствования любым способом возможности
осуществления им какого-либо его права.

Для того, чтобы осуществить разделение политической власти по уровням,
нужно выработать принцип, согласно которому это разделение будет
осуществляться.

Наиболее распространенный сегодня принцип разделения власти по уровням
-отвоёвывание более низким уровнем части властных полномочий у более
высокого. Для “приличного” озвучивания этой формулировки придуман
эвфемизм – наделение полномочиями. При этом более высокий уровень власти
наделяет полномочиями более низкий уровень. Естественно в том объеме, в
котором более высокий уровень сочтет это для себя полезным. Поскольку
Следствие 11 о склонности выхода за границу своей внешней свободы носит
всеобщий характер, так происходит всегда. Так происходило не только на
лугу Раннимед в 1215 году, что совершенно естественно и объяснимо. Но
так происходило и в Филадельфии в 1787 году. Именно это было камнем
преткновения на пути принятия Конституции САСШ. Именно этому посвящена
большая часть публикаций “Федералиста” [92].

При этом не нужно думать, что между различными уровнями власти имеются
антагонистические противоречия, связанные с их разноуровневостью. Вовсе
нет. Они нуждаются друг в друге и чаще всего прекрасно это осознают.
Более того, самый верхний уровень всегда готов пожертвовать чем угодно,
лишь бы сохранить свое существование.

В общем и целом, исторический процесс в части формирования
многоуровневости власти методом проб и ошибок развивается в правильном
направлении. Но уж больно извилист его путь! И эта извилистость
определяется, главным образом, отсутствием более эффективного принципа
разделения политической власти по уровням, чем грубое перетягивание
каната, в которое превращается обычно разделение полномочий.

А такой принцип есть. Сегодня он зафиксирован в Европейской хартии
местного самоуправления [48, с.22], в её статье четвертой, правда,
только для самых нижних уровней политической власти. Используя это
европейское достижение, и опираясь на Следствие 8 о единственности
источника политической власти и Следствие 11 о склонности к выходу за
границы внешней свободы, мы можем сформулировать

Следствие 15.

Политическая власть между уровнями в государстве должна быть разделена

таким образом, чтобы властные полномочия осуществлялись способным

осуществлять данное полномочие субъектом власти, наиболее близким к

гражданам.

Иными словами, распределение полномочий между уровнями должно
происходить не сверху вниз, а снизу вверх, т.е. от местного
самоуправления к государственной власти. Причем, с нижнего уровня на
верхний должны передаваться только те полномочия (“права-обязанности”),
осуществление которых на нижнем уровне невозможно.

Исходя из принципа, зафиксированного в Следствии 15, охрана
общественного порядка, благоустройство территории проживания, оказание
неотложной медицинской помощи и т.п. должны осуществляться на самом
нижнем уровне организации политической власти. Вопросы обороны страны,
организация единой денежной системы, защита государственной границы,
таможенное регулирование и т.п. должны решаться и осуществляться на
самом верхнем уровне организации политической власти.

Есть полномочия, с отнесением которых к тому или иному уровню проблем
практически не возникает, но есть и такие (и их много), с которыми не
всё так очевидно, как хотелось бы. Например, установление правил
дорожного движения “может” осуществить орган любого населённого пункта.
Территория для осуществления дорожного движения у него есть,
законодательный (представительный) орган – тоже. Однако, при решении
вопроса об отнесении полномочия к тому или иному уровню, при определении
– способен или не способен данный субъект политической власти
осуществлять конкретное полномочие, конечно же, необходимо опираться
также и на здравый смысл, на правильное понимание безопасности.
Очевидно, что если в отдельно взятом городе ввести левостороннее
движение или какое-либо иное правило, отличающееся от аналогичных правил
в других населённых пунктах, то количество дорожно-транспортных
происшествий, с участием жителей этого города в этом городе и в других
городах, значительно возрастёт. Причем, плохо от этого в первую очередь
будет жителям именно этого города.

Таким образом, если установление правил дорожного движения рассматривать
как элемент обеспечения безопасности дорожного движения, становится
понятным, что ни один город и даже ни один субъект федерации не способен
осуществить данное полномочие, поскольку наибольшей безопасности мы
достигаем тогда, когда на всей территории страны действуют одинаковые
правила дорожного движения. Но, например, расстановка дорожных знаков и
светофоров может, а следовательно, и должна осуществляться местным
самоуправлением в пределах территории соответствующего муниципалитета.

Вопрос способности или неспособности субъекта осуществлять те или иные
полномочия может быть ещё более трудным и запутанным. Однако, здесь нам
очень важно задать верное направление распределения полномочий (снизу
вверх) и сконцентрировать внимание именно на исследовании вопроса
способности или неспособности субъекта осуществлять конкретный вид
полномочий, а также на тех негативных моментах, которые могут
возникнуть, если данное полномочие не передать субъекту более высокого
уровня. Кроме того, надо проанализировать, означает ли наличие таких
негативных моментов именно неспособность субъекта

более низкого уровня осуществлять конкретные полномочия.

Несмотря на то, что “политическая власть… – это самое главное в жизни
общества” [63, с. 148], для осуществления вмененных ему полномочий у
каждого субъекта политической власти и, соответственно, у каждого уровня
политической власти должны быть соответствующие возможности. Сегодня
это, главным образом, финансовые возможности. “Нельзя допускать, чтобы
экономическая власть доминировала над политической властью. Если же так
происходит, то с экономической властью следует бороться и ставить её под
контроль политической власти” [63, с.148]. Следовательно, говоря о
разделении политической власти между уровнями, мы не должны забывать и
об этой ее составляющей. Если “право-обязанность” устанавливать и
распределять налоги и сборы между уровнями мы оставим за самым верхним
уровнем политической власти, Следствие 15 останется в значительной
степени декларацией.

О том, насколько важен этот вопрос в жизни страны очень хорошо сказал Э.
Бёрк около двухсот лет назад: “Свобода обитает в каком-нибудь конкретном
предмете, и каждый народ находит для себя некий излюбленный предмет,
который ввиду его важности становится для этого народа мерилом счастья.
Позвольте Вам напомнить, сэр, что с древнейших времён в (нашей) стране
великие сражения за свободу развёртывались главным образом вокруг
вопроса о налогообложении”.

Здесь полезно напомнить также, что одной из важнейших причин, мощным
побудительным мотивом восстания в североамериканских колониях была
невозможность влиять на налогообложение. “История нынешнего короля
Великобритании полна беспрестанных несправедливостей и узурпации… Он
утвердил акты этой мнимой законодательной власти, которыми
предписывались следующие меры:

…Обложение нас налогами без нашего согласия” [19, с.177].

Французский и английский парламенты, земские соборы в России XVI и XVII
веков созывались также, главным образом, для установления налогов. Сам
собой установился принцип – кто платит, тот и решает, сколько платить.

Основные принципы распределения доходных источников между уровнями
политической власти и/или между направлениями их расходования, должны
быть установлены самым главным органом в процессе принятия им
Конституции.

Ни юридическая, ни экономическая наука пока не сформулировали таких
принципов. Нет этих принципов и в настоящей работе. Единственное, что мы
пока можем сделать, это обратить внимание на абсолютную необходимость
такого принципа – аксиомы в нашей терминологии. Эта аксиома должна
решать две задачи.

Во-первых, она должна защитить каждого отдельного человека от
чрезмерного налогообложения. Сделать так, чтобы законодательный орган не
мог ввести любой налог ни по содержанию (например, на дым, на бороду и
т.п.), ни по размеру. Сформулировать принцип, согласно которому каждый
налог – изъятие денег у гражданина – можно было бы проверить на
соответствие этому принципу. Сделать с налогообложением примерно то, что
с ограничением свободы – изъятием её части у гражданина – сделала
Аксиома 7, когда сказала, что такое ограничение допускается только
тогда, когда это вызвано необходимостью обеспечения внешней свободы
других людей. Сделать с налогообложением примерно то, что с
предоставлением свободы сделала Аксиома 10, когда сказала, что каждому
должен быть предоставлен максимум внешней свободы, такой же, как у всех
других людей и совместимый с объемами внешней свободы всех других людей.
Сделать с налогообложением примерно то же, что Аксиома 5 сделала со
смертной казнью – не нарушив Аксиому 5, нельзя казнить никакого
человека.

Во-вторых, эта (отсутствующая пока) аксиома должна гарантировать
эффективное разделение политической власти по уровням. Сделать так,
чтобы передача полномочий снизу вверх не тормозилась только из-за того,
что возможность их исполнения на нижнем уровне не обеспечена финансово,
т.е. сделать так, чтобы Следствие 15 не стало пустой декларацией.

Я уверен, что это решаемая задача, хотя предложить решения пока не
могу.

Аксиома 19. Налогообложение.

Анализ инструмента организации сосуществования людей – государства – был
бы неполным, если бы мы не обсудили формы устройства этого инструмента.
Для того, чтобы этот анализ был, по возможности, конструктивным, нам
необходимо выделить некоторые его существенные характеристики. Одна из
таких характеристик – демократия.

Помятуя о наших Аксиомах 3, 5, 7, 10, 14 и Следствии 8, мы можем сразу
же, ещё в начале нашего анализа заключить, что в нашей аксиоматике
демократия нечто положительное. Из альтернативы “демократия –
недемократия” мы однозначно выбираем именно демократию. Напомним, что в
политическом пространстве мы выбрали область 1-4-7, а политическая идея
№ 4 как раз и называется – демократия. Поэтому неудивительно, что такие
срормы правления как монархия, аристократия, диктатура, тирания и т.п.
прямо противоречат уже принятым нами аксиомам. Здесь уместно ещё раз
напомнить, что вся эта работа по необходимости посвящена в значительной
степени должному и только по возможности – сущему. Оглянувшись вокруг и
внимательно проанализировав сущее, мы не сможем разглядеть в нём, в
сущем, особенно много демократического. Но это не должно нас
останавливать в разработке демократической темы.

Итак, демократия. Казалось бы, термин совершенно очевидный, понятный
любому ещё со школьной скамьи. Однако, в действительности, и здесь не
всё так уж очевидно. Мы вынуждены констатировать, что единого,
общепризнанного определения понятия “демократия” на сегодняшний день не
существует. Буквальный перевод этого слова с греческого на русский тоже
мало что даёт, а перевод с греческого на латынь (res publica –
республика) окончательно всё запутывает. Более того, сами великие греки
по-разному понимали и использовали это слово. Для Аристотеля
“демократия” нечто плохое, антитеза хорошей “политии”. Для Платона это
слово неопределенно, поскольку демократия, по его мнению, бывает как
хорошая, так и плохая. А вот для Полибия демократия слово хорошее,
антитеза плохой охлократии.

Таким образом, уже древние понимали, что демократия – это инструмент и
что сам по себе этот инструмент ничего ни плохого, ни хорошего не
гарантирует, поскольку очень важно ещё научиться этим инструментом
правильно пользоваться. Понимали они также и то, что в ряду “монархия
(тирания)”, “аристократия (олигархия)”, “полития (демократия)”
количество участвующих в управлении общими делами, делами государства
последовательно возрастает. И поскольку в этом ряду нет никакого понятия
следующего за демократией (политией), мы можем сделать вывод о том, что
демократия – это такая форма государственного устройства, при которой
количество лиц, принимающих участие в управлении государством,
максимально. А максимального значения эта функция может достичь только
тогда, когда участвовать в управлении могут все. “Демократическим
началом является то, когда все граждане решают все дела, поскольку к
такого рода равенству демократия и стремится” [3, 154].

Управление государством – это элемент внешней свободы, а согласно нашей
Аксиоме 5, все люди имеют равные права на внешнюю свободу. “Там, где
существует равенство, невозможно создать самодержавие. Там же, где его
нет, невозможно учредить республику” [45, с.364]. Если к понятию древних
добавить (расшифровать) в явном виде ещё и этот элемент, у нас получится

Определение 32.

Демократия – форма государственного устройства, при которой все граждане

имеют реальную возможность пользоваться равными правами на управление

государством.

Формулировки Определения 32 сегодня звучат едва ли не банально. А между
тем, всего лишь полтора века назад Гизо с парламентской трибуны не
колебался характеризовать всеобщее право голоса как бессмысленную
утопию, созданную с агитационными целями. “Никогда не наступит день для
всеобщего права голоса, -говорил он, – Никогда не настанет день, когда
все человеческие существа, каковы бы они ни были, могут быть призваны к
осуществлению политических прав” [37, с.215]. Прямо противоположную
точку зрения еще раньше высказал его современник А. де Токвиль – “Когда
какой-либо народ пытается изменить действующий в стране избирательный
ценз, можно предположить, что рано или поздно он отменит его полностью.
Таково одно из неизменных правил жизни любого общества. Чем больше
расширяются избирательные права граждан, тем больше потребность в их
дальнейшем расширении… Чем больше людей получает право избирать, тем
сильнее становится желание тех, кто еще ограничен избирательным цензом,
получить это право. Исключение становится, наконец, правилом, уступки
следуют одна за другой, и процесс развивается до тех пор, пока не
вводится всеобщее избирательное право” [86, с.63]. Время показало, кто
из них был прав. Еще и ста лет не прошло с тех пор, когда XIX поправка в
1920 году запретила ограничивать женщин США в праве голоса. Всего
пятьдесят лет прошло с тех пор, как женщины Бельгии, Франции, Швейцарии,
т.е. в странах, которые большинство людей склонны считать достигшими
высокой степени демократии, получили право голоса [18, с.89]. Таким
образом, возможность для всех граждан, начиная с определенного возраста,
принимать участие в голосовании, отвечая “да” или “нет” по предложенному
им вопросу, уже не подвергается сомнению. Это совершенно необходимое
условие демократии, хотя, как мы сейчас увидим, и не достаточное.

Управлять государством означает принимать решения. Если принимающих
решения более одного, а при демократии это всегда так, единственным
способом принятия решений становится голосование, т.е. определение того,
какой вариант решения данного вопроса устраивает большее количество
голосующих. То есть,

демократия – это форма правления большинства.

Придя к такому выводу, мы сталкиваемся с двумя проблемами.

Во-первых, большинство не всегда право, т.е. решения, которые принимает
большинство, не всегда являются лучшими из возможных. Это мы можем
отнести к неустранимым издержкам данной формы правления, которые отчасти
компенсируются тем, что большинство практически никогда не принимает и
худшее из возможных решений.

Во-вторых, если большинство “всегда право”, т.е. любое его решение
правомерно, оно может принять решение, прямо ущемляющее права
меньшинства. Не просто “такое решение, которое меньшинство не считает
наилучшим”, а такое решение, которое отнимает у меньшинства какую-то
часть их прав (конечно же, в пользу большинства). Например, в стране
очень малая доля граждан имеет волосы рыжего цвета и остальные граждане,
которых большинство, принимают решение о том, что имущество рыжих
отнимается и распределяется среди остальных.

Одной из наиболее распространенных сегодня форм подавления меньшинства
большинством (?) является всенародное избрание единоличного руководителя
исполнительной власти. Все не голосовавшие за оказавшегося избранным
являются подавленным меньшинством (?). “Фактически не исключено, что
большинство будет вести себя как тиран, настаивающий на обеспечении себе
небольшого удобства ценой, возможно, истинного страдания меньшинства”
[16, с.110]. Такое и ему подобные решения никак не противоречат
демократии, демократической форме правления (помните, полития –
охлократия?) – все принимали участие и

большинство решило. “Концентрация огромной власти в руках большинства,
зачастую фиктивного, имеет поистине тиранический характер; поэтому не
будет ошибкой поставить демократию и деспотизм на одну доску” [69,
с.243].

Эта проблема настолько очевидна, что правоведы и политологи,
естественно, не могли пройти мимо неё, не пытаясь её разрешить. Наиболее
часто встречающийся способ решения – это попытка включить в определение
демократии ещё что-то, кроме количественной характеристики имеющих право
участвовать в принятии решений (например, принцип разделения властей,
наличие свободы слова и т.п.), что в действительности к форме
государственного устройства отношения не имеет.

Решение этой проблемы лежит совсем в другой плоскости. Сейчас самое
время еще раз напомнить о том политическом пространстве, которое было
описано в первой главе. Там демократия была описана как политическая
идея №4, расположенная на оси 4-5, и действительно оказалась на одной
доске с деспотией -политической идеей №5 – правда, на противоположном
конце этой доски. Решение же обозначенной проблемы расположено на осях
1-3-2 и 6-7. Все сформулированные нами до этого момента аксиомы и
следствия, относящиеся к должному, а не к сущему, как раз и
позиционируют наше должное по этим осям. Только правильное именно там
позиционирование по этим осям и закрепление этого в нормах нашей
правовой системы не позволит использовать этот инструмент -демократию –
для подавления личности, для угнетения меньшинства большинством. Именно
использовать независимо от того, как бы этот инструмент ни был
сконструирован, даже независимо от того, какая часть населения принимает
участие в формировании большинства, принимающего решения.

Да, демократия – это только форма, которую принимает инструмент
-государство. Как молоток или топор. Никому не придёт в голову говорить,
что топор – это плохой инструмент только от того, что им можно отрубить
человеку голову! А тем более, на этом основании требовать изъять топоры
из оборота. Однако, совершенно естественным представляется запрет
отрубать топором головы. Так же и с демократией:

Аксиома 20.

Возможность принятия большинством произвольных решений должна быть
ограничена – недопустимы решения, которые не направлены на обеспечение
возможности осуществления равных с другими людьми прав человека.

В частности, таких, как в нашем примере о рыжих. Наши аксиомы и
следствия уже это сделали. Ни одного такого решения, которое могло бы
отнять у меньшинства хоть какое-то его право, большинство принять не
сможет, не нарушив хотя бы одну нашу аксиому или следствие. Именно
потому, что мы сознательно выбрали в политическом пространстве вполне
определённую область и (хочется на это надеяться) последовательно и
целенаправленно закрепляли аксиомами наше положение именно там.
Сформулировать в виде норм, какие именно решения большинству запрещается
принимать, – задача Конституции – Основного Закона. И эта задача может
быть решена при помощи наших Аксиом и Следствий.

Человеческая мысль движется в этом направлении – в направлении
увеличения внешней свободы людей – уже довольно давно. Всякий
юридический документ, фиксирующий хоть в какой-то мере права
подвластных, есть элемент такого ограничения. Когда-то, когда о
правлении большинства не было и речи, на месте большинства был король и
именно ему стремились запретить принимать некоторые решения. Уже Великая
хартия вольностей 1215 года запрещала королю, а вместе с ним и кому-либо
еще, например,

брать пособие со свободных людей;

принуждать к несению большей, чем установлена, рыцарской службы;

арестовывать или заключать в тюрьму свободного человека иначе, как по
законному приговору;

запрещать купцам свободно и безопасно выезжать из Англии и въезжать в
Англию и т.п. [104, с.131].

Эти ограничения получили свое развитие в Habeas corpus act 1679 г. и
Билле о правах 1689 г. А с 1789 г. запрет кому бы то ни было, в том
числе большинству в законодательном органе, ограничивать человека в его
правах и свободах принял форму Декларации. По словам Иеллинека:
“Благодаря Декларации сложилось во всей его широте в положительном праве
представление о субъективных правах граждан по отношению к государству”
[25]. От себя добавим: в том числе, по отношению к большинству в
законодательном органе власти. К середине следующего XIX века многие
Конституции Европы (швейцарская, бельгийская, итальянская, датская,
австро-венгерская, испанская и др.) включали в себя соответствующий
запрет. Наивысшее достижение на этом пути – Всеобщая Декларация Прав
Человека, принятая Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций
в 1948 году. Именно в ней в наиболее полном объеме сформулированы те
решения, которые должны быть запрещены к принятию каким бы то ни было
органам власти, в том числе законодательным, в лице его большинства.

Но мы пока ещё не закончили с инструментом – демократией. Поскольку мы
уже решили, что считаем этот инструмент полезным и не собираемся
отказываться от пользования им, необходимо зафиксировать то, что прямо
вытекает из Аксиомы 5 о том, что все люди имеют равные права на внешнюю
свободу и из определения демократии (32). А вытекает

Следствие 16.

Все граждане имеют равные права на управление государством.

Косвенно это следствие постулирует, что в нашей аксиоматике нет места
никакой другой форме правления, кроме демократической: ни монархии, ни
теократии, ни меритократии, ни аристократии – никаким другим видам. Это
следствие также относится к должному, а не к сущему, поскольку
теоретически возможны и многократно были реализованы на практике и
другие (а не только демократическая) формы правления.

Теперь нужно разобраться в том, как граждане могут на практике
осуществить это своё право.

Исторически первая и наиболее очевидная форма демократии – демократия
непосредственная, т.е. такая форма, при которой все граждане
непосредственно участвуют в принятии решений. Многие годы это была
преобладающая форма, для осуществления которой, гражданам приходилось
собираться всем вместе. Сегодня это уже делать не обязательно, можно
участвовать в принятии решений путём голосования бюллетенями, что делает
процедуру возможной и для большой страны, хотя весьма и весьма
дорогостоящей процедурой. Возможно, в будущем, с развитием
коммуникативной техники, этот недостаток непосредственной демократии
удастся в значительной степени преодолеть, а пока любая страна размером
чуть больше Ватикана, Монако или Андорры не может из чисто экономических
соображений позволить себе особенно часто прибегать к такому способу
принятия решений.

У этого способа осуществления права на управление государством есть и
ещё один, уже сущностный недостаток. Большое количество решений по
управлению государством для их принятия требует специальных знаний,
специальной подготовки, которыми подавляющее большинство граждан не
обладают и, по-видимому, обладать не могут. Тем не менее, с одной
стороны, принимать их надо, а с другой стороны, все граждане имеют
равные права на принятие любых решений и, в том числе, даже требующих
специальных знаний.

По свидетельству К.Поппера еще две с половиной тысячи лет назад Перикл
уже разрешил эту проблему: “Не многие способны быть политиками, но все
могут оценивать их деяния” [62, с.232]. Если еще вспомнить, что
по-гречески

политика – это искусство управлять государством, становится понятным, в
чем заключается способ разрешения этого противоречия.

Единственный способ разрешения этого противоречия – демократия
представительная, т.е. такая, когда каждый гражданин при принятии любого
решения поручает это сделать своему представителю, т.е. тому, кому он
поручает действовать за него, а оценивать эти действия и, следовательно,
соответствующим образом реагировать на них на следующих выборах он
вполне в состоянии. Если даже у каждого гражданина будет свой
персональный представитель и этот представитель, находясь в избираемом
органе, будет представлять еще и себя, количество участвующих в принятии
решений уже сокращается в два раза. А поскольку несколько (много)
граждан могут избрать в качестве своего представителя одного и того же
человека, которого они сочтут достаточно сведущим и подготовленным для
того, чтобы принимать именно за них решения по управлению государством,
появляется возможность значительно, резко сократить численный состав
представительного органа, а также, с одной стороны, поручить принятие
решений людям подготовленным, а с другой стороны, не нарушить Следствие
16 о равных для всех правах на управление государством.

При выборе оптимального решения представитель может оказаться в
меньшинстве, как мог бы оказаться в меньшинстве и сам гражданин,
направивший этого представителя для принятия решений. Но, если его
представитель имел возможность принимать участие в принятии решения
путём формулирования варианта решения, обсуждения всех выдвинутых
вариантов (т.е. высказываясь сам и выслушивая других) и голосования, то
значит, и сам гражданин через своего представителя имел возможность
полноценно участвовать в принятии решения. С учётом того, что целый ряд
решений вообще запрещён к принятию (Аксиома 20), такая представительная
демократия гарантирует всем людям равные права на внешнюю свободу
(Аксиома 5). Но именно такая. В полном объёме, без изъятий и нарушений,
чего пока еще никогда не было.

“Старая парламентарная машина создавалась не столько для управления,
сколько для обуздания правителей” [93, с.271]. Современные
“парламентарные машины” по определению Г.Федотова недалеко ушли от
старых и не гарантируют человеку равные с другими права на внешнюю
свободу. Тем не менее, это по словам Д.С.Милля “великое открытие
современности” (представительная демократия) позволяет решить главную
задачу – осуществлять демократию “на долгий срок и на чрезвычайном
обширном пространстве” [18, с. 103].

Прежде чем продолжить анализ, полезно результат наших рассуждений
зафиксировать в

Следствии 17.

Все граждане имеют равные права на управление
государством

непосредственно или через своих представителей.

Итак, у каждого гражданина есть два способа участия в управлении
государством. Основной – непосредственное участие, который теоретически
может быть использован в любом случае. И дополнительный способ – через
своих представителей, к которому нас заставляют прибегать
обстоятельства, т.е. невозможность по тем или иным причинам всегда
прибегать к основному способу.

Мы уже описывали одну ситуацию, при которой без основного способа никак
не обойтись – это принятие на референдуме конституции. Возможно,
существенные изменения окружающей действительности вынудят нас и в
дальнейшем, после принятия конституции, обращаться к этому способу. В
частности, при улучшении самой конституции. Но вряд ли это будет
происходить особенно часто. Куда чаще основной способ используется на
другом референдуме. На референдуме по вопросу, который заранее и хорошо
всем известен: “Согласны ли Вы с тем, чтобы Вашим представителем в
(таком-то) органе власти был Имярек”, т.е. при периодических выборах
представительных (законодательных) органов власти.

Понятно, что представителей в органе не может быть столько же, сколько
представляемых. Количественный состав представителей должен быть
определён заранее, исходя из соображений здравого смысла. В качестве
ориентира для дальнейшего решения теория даёт простую формулу:
количество представителей должно равняться корню кубическому из числа
представляемых.

Но когда число представителей в органе определено и получилось,
например, что каждый из них представляет в органе одну тысячу
представляемых, любая тысяча человек должна иметь возможность
самостоятельно определить своего представителя и направить его для
работы в соответствующий орган, а государство обязано обеспечить им
такую возможность. Самостоятельно в том смысле, что никакие ограничения
при его определении не допускаются. Много десятков лет, мы, в нашей
стране, “самостоятельно” выбирали “наших” представителей, голосуя
бюллетенями, в которых значилась только одна кандидатура, причём, и
появившаяся там без нашего участия. Кого же представлял в избираемом
органе такой “представитель”? Сегодня мы уже в состоянии разобраться,
прав ли был В.И.Ленин, когда говорил: “Пролетарская демократия в миллион
раз демократичнее всякой буржуазной демократии; советская власть в
миллион раз демократичнее самой демократической буржуазной республики”
[43, с.257].

Тот факт, что в бюллетене кандидатур больше одной (даже при условии, что
они появились там действительно путём выдвижения теми, кто впоследствии
будет по ним голосовать) ничего теоретически не меняет. Более того, чем
больше в бюллетене кандидатур, тем меньше шансов у каждого из голосующих
обрести именно своего представителя, поскольку все голосовавшие за
неизбранных, своего представителя в органе иметь не будут.
Следовательно, и это, т.е. альтернативность при голосовании, шансов в
обретении своего представителя нам почти не прибавляет.

Единственное теоретическое условие, которое обязательно должны соблюсти
лица, желающие иметь в органе власти именно этого своего представителя
-набрать необходимое число (в нашем примере – тысячу человек) своих
сторонников, т.е. людей согласных с тем, чтобы в соответствующем органе
их представлял именно этот представитель. Говоря языком точных наук, для
появления в представительном органе конкретного депутата необходимо и
достаточно, чтобы свою волю на это изъявили необходимое, заранее
известное число избирателей. Любое ограничение этого права, например,
голосование за партийные списки с обязательным требованием набрать
сторонников списка более (в нашем примере) одной тысячи или какие-либо
ещё ограничения – грубое нарушение Аксиомы 5 о равенстве прав на внешнюю
свободу и Следствия 16 из неё о равенстве прав на управление
государством.

Таким образом, только при соблюдении данного условия любая группа
представляемых (в нашем примере численно не менее тысячи человек) будет
представлена в соответствующем органе именно своим представителем.
Кстати, только в этом случае институт отзыва представителей может
обрести осмысленность, поскольку совершенно недопустимо, чтобы отзывал
тот, кто не направлял, чтобы в отзыве участвовал тот, для кого
отзываемый никогда не был “своим” представителем.

Если в обществе имеются группы меньшей численности, их заботой
становится объединение на каких-либо условиях с тем, чтобы быть-таки
представленными в соответствующем органе.

Всё вышесказанное зафиксируем в

Следствии 18.

Каждому гражданину должна быть гарантирована возможность совместно, с

заранее установленным количеством сторонников направить
своего

представителя в любой орган политической власти, формируемый путём

выборов.

Если в обществе есть люди, не готовые приложить усилия по подбору
своего представителя, им должна (может?) быть предоставлена возможность
выбрать представителя из такого списка, к формированию которого они не
имели отношения. Но эти люди должны понимать, что в процессе выбора из
такого списка, они могут остаться без своего представителя в
формирующемся органе. Во-первых, в таком списке может не оказаться ни
одной кандидатуры, которая их вполне бы устроила. Во-вторых, даже если в
списке нашлась бы подходящая кандидатура, избранной может оказаться не
она. К сожалению, сегодня именно этот способ наиболее распространён, и
именно поэтому значительная часть даже тех граждан, кто участвует в
голосовании, не имеет своих представителей в органах власти.
Следовательно, получившаяся в результате форма правления, в силу нашего
Определения демократии (32) и Следствий 17 и 18, не является вполне
демократической.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что демократия представляет
собой

положительный образ, идеал, к которому нужно стремиться. “При первом
взгляде на

эту проблему кажется, что демократическое правление должно было
появиться с

первых шагов человеческого общества на земле; более пристальный взгляд

открывает, что оно должно появиться последним, то есть при достижении

обществом высокого уровня развития” [86, с. 168]. Ни в одной стране мира
не

существует и, по-видимому, никогда не будет существовать абсолютно

демократической формы правления. В разных странах существуют разные
степени

приближения к этому идеальному состоянию, совпадающему с положением №4
на

оси 4-5 описанного в Главе 1 политического пространства.

Примерно такой же положительный образ, идеал представляет собой и ещё
одна расхожая характеристика – правовое государство. Сегодня не
существует не только общепризнанного, но даже сколь-нибудь
удовлетворительного определения этого понятия, что совершенно
естественно, поскольку основой такого определения должно быть правильное
понимание самого права. Для нас словосочетание “правовое государство” в
значительной степени идиоматическое. Наше определение права (7) не
позволяет от существительного “право” образовывать прилагательное
“правовой”. Однако, определив право как внешнюю свободу, мы открыли путь
решения и этой задачи – определение понятия, обозначенного этим
термином.

Ближайшим родом для понятия “правовое государство”, безусловно является
понятие “государство” вообще, объём которого составляют все мыслимые
варианты государств. Для отграничения именно правового государства от
всех других государств, мы должны обратиться к определению права: право
– это внешняя свобода, предоставленная и ограниченная нормой. Очевидно,
что в любом государстве внешняя свобода предоставляется и ограничивается
каким-либо образом, т.е. если подходить не идиоматически, а буквально,
любое государство является правовым. И именно из этой ловушки пока не
удавалось выбраться тем, кто писал на эту тему (см., например, [65]).
Следовательно, именно здесь, в области предоставления и ограничения
внешней свободы и должен находиться признак, по которому и нужно
отграничивать именно “правовое государство” от всякого другого.
Определив для себя, что “правовое государство” есть нечто безусловно
положительное, и вспомнив о том идеале, зафиксированном нами в Аксиоме
10, к которому должно стремиться действующее право на пути его
исторического развития, мы получим

Определение 33.

Правовое государство – государство, правовая система которого
предоставляет каждому гражданину максимум внешней свободы, совместимый с
таким же максимумом внешней свободы каждого другого.

Таким образом, “правовое государство” – это такой же идеал, как и
демократия. И так же, как и демократия, этот идеал пока ещё нигде не был
воплощён на практике. В разных странах существуют разные степени
приближения к этому идеальному состоянию, совпадающему с положением №7
на оси 6-7 приведённого в Главе 1 политического пространства.

Все вышесказанное является дополнительным доказательством того, что
политическое пространство имеет размерность не менее трех.

Государства всегда были и ещё очень долго будут очень и очень разными.
Главным, что их различает, что даёт возможность их анализировать и
сравнивать, является их

Правовая система.

Жизнь сообща, в обществе – единственная доступная людям форма
существования. Право – одно из обязательных условий совместного
существования людей. Воплощением этого условия является правовая
система, существующая, действующая в конкретном обществе и состоящая из
её конкретных элементов -норм. Для того, чтобы правовая система
действительно работала, элементы общества – люди должны соблюдать
элементы правовой системы – нормы. Люди, по большей части, так и
поступают. Почему же они это делают? Почему подавляющее большинство
людей в подавляющем количестве действий, имеющих правовой характер, не
нарушают законов (норм)?

Первая, очевидная причина – людей заставляют так поступать. Заставляют
очень разными способами. Прежде всего, заставляет государство. У
государства на этот случай имеются специальные “силовые” структуры,
одной из задач которых как раз и является принуждение к исполнению норм
и наказание за их неисполнение.

Общественное мнение обычно порицает нарушение отдельным человеком
законов. Люди как существа общественные в подавляющем большинстве с
трудом могут переносить такое порицание. Для них очень важно
положительное или, как минимум, нейтральное отношение общественного
мнения, которое таким способом заставляет их поступать в соответствии с
принятыми законами. Кстати, в случае, когда само общественное мнение не
считает какие-то нормы справедливыми и не принуждает людей к их
соблюдению, затрудняется исполнение своих функций и силовыми структурами
государства.

Для людей религиозных существует дополнительный источник принуждения
-церковь и её служители. Чаще церковь одобряет и поддерживает
существующую правовую систему и, тем самым, заставляет соблюдать,
исполнять её нормы, но иногда, значительно реже, и не поддерживает.

Итак, очевидной причиной, по которой люди соблюдают законы, является
принуждение. Очевидной, но не единственной. У каждого в личном опыте
найдётся немало примеров, когда он без какого-либо принуждения исполнял
требования того или иного закона. Следовательно, мы – люди – исполняем
законы не только по принуждению, но и добровольно. Эта важная мысль
достойна того, чтобы быть зафиксированной в

Аксиоме 21.

Законы (нормы) соблюдаются людьми либо по принуждению,
либо

добровольно.

Имеет ли для нас – людей – какое-либо значение, по какой причине
большинство из нас соблюдает законы – только по принуждению или и
добровольно? Существует мнение, бесстрашно заявленное П.Сорокиным: “По
каким мотивам обязанное лицо исполняет свою (юридическую) обязанность –
из страха ли наказания, из корысти или из чистого сознания долга – это
имеет второстепенное значение, сплошь и рядом ничтожное” [77, с.20]. Так
ли это? Давайте задумаемся, действительно ли нам совершенно безразлично
в каком обществе жить, – в таком, в котором законы (нормы) соблюдаются
людьми только из-под палки, по принуждению, в результате действия
“энергии, которую создает штык, постоянно уставленный в грудь каждому
гражданину” [21, с.46] или в таком, в котором законы (нормы) соблюдаются
людьми добровольно и только иногда – по принуждению, в котором “каждый
гражданин по призыву законов встанет под знамя правопорядка и воспримет
попытку нарушить порядок в обществе как нарушение его личных интересов”
[21, с.47]? Ответ очевиден –

Аксиома 22.

Добровольное соблюдение людьми законов (норм) предпочтительно.

Это было понятно еще Цицерону два тысячелетия назад: “То, что
совершается должным образом, справедливо только при условии, что оно
добровольно” [106, с.306]. Какой же правовой смысл мы можем извлечь из
этих двух аксиом? Может быть, нам нужно разрешить государству заставлять
всех нас соблюдать законы добровольно? Или, может быть, нам нужно
договориться и поклясться друг другу в том, что каждый будет соблюдать
законы добровольно: “Ребята, давайте жить дружно!”? Конечно же, это не
решит проблему!

Если мы хотим, чтобы “люди” исполняли “законы” добровольно, то в этой
паре элементов мы можем оперировать только “законами”, причём только в
их совокупности, в совокупности всех правовых норм, которую мы назвали
правовой системой.

Следствие 19.

Правовая система должна создаваться так и такой, чтобы побуждать
человека

к добровольному соблюдению законов (норм).

Прежде всего, важно то, кто и как законы принимает. Далеко не каждый
человек будет читать все законы, вникать в их содержание. Тем более, до
тех пор, пока не встанет вопрос об исполнении лично им какого-либо
конкретного закона. Однако, каждый человек должен быть уверен, что все
законы приняты “законно”. Такую уверенность ему может дать наличие
именно его представителя в тех органах, которые законы принимают. Это
возможно только тогда, когда правовая система гарантирует безусловное
выполнение Следствия 17 о равных правах на управление государством и
Следствия 18 о гарантиях направления в любой законодательный орган
именно своего представителя. Причем каждый гражданин имеет возможность
на выборах регулярно убеждаться в реальности обретения им именно своего
представителя. Тогда каждый гражданин может быть уверен, что его
представитель:

П прочитает каждый проект принимаемого закона;

П оценит его с позиции интересов представляемых им граждан;

П в процессе обсуждения проекта доведёт эту оценку до сведения других
представителей;

П в случае необходимости, сделает всё возможное для достижения
компромисса между интересами представляемых им и всех других граждан;

П проследит, чтобы в процессе принятия закона процедура была полностью
соблюдена;

П проголосует по проекту закона, исходя из интересов представляемых им
граждан;

D доведёт до сведения представляемых всю объективную информацию,
связанную с законом.

Эта уверенность сама по себе уже может породить у многих людей ощущение
справедливости правовой системы и подвигнуть их к добровольному
соблюдению законов, исходя именно из этого ощущения. “Законам люди
подчиняются…, потому что верят, правильно или неправильно, в то, что
последствия этого послушания в целом лучше, чем последствия
непослушания” [24, с.341]. Но это – только совершенно необходимый
минимум, способный повлиять только на тех людей (сегодня их, к
сожалению, большинство), кто не готов приложить усилия к тому, чтобы
попытаться самому разобраться в качестве правовой системы. Однако, даже
эти люди, периодически сталкиваясь в жизни с теми или иными нормами,
имеют возможность “на собственной шкуре” ощутить их справедливость или
несправедливость. При этом, каждое такое столкновение даёт им информацию
не только о справедливости правовой системы, но и о качестве работы их
представителя.

Тем не менее, справедливость самих законов (норм) для тех людей, кто
готов дать себе труд разбираться в их качестве, ещё более важна. И, если
в процессе

такого изучения человек убедится в том, что законы всем людям
предоставляют равные и максимальные права на внешнюю свободу, не
допускают использование человека против его воли в качестве чьего-либо
средства, ограничивают его внешнюю свободу только с целью обеспечения
внешней свободы других людей, гарантирует ему максимально возможную
безопасность – у этого человека не будет оснований считать такую
правовую систему несправедливой. У него не будет оснований даже
внутренне сопротивляться соблюдению законов, её составляющих. Человек
будет готов к добровольному соблюдению таких законов (норм). Ни у
общества, ни у государства не будет необходимости принуждать его к их
соблюдению. “Желать свободы – значит желать условий, при которых она
может быть обеспечена” [73, с. 157].

Если же какой-либо человек сочтёт, что его права на внешнюю свободу
больше, чем у других граждан, сочтёт себя вправе использовать
кого-нибудь без его на то согласия для достижения своих личных целей,
сочтёт свою безопасность более важной, чем безопасность других граждан,
а главное – станет действовать в соответствии с таким мнением, не
соблюдая при этом законов, которые он сочтёт несправедливыми, первое же
подобное действие должно быть пресечено. Он должен быть принуждён к
соблюдению законов и наказан за их нарушение. А главное, все люди должны
знать, и жизнь должна постоянно укреплять их в уверенности, что эти
последствия наступят неизбежно, неотвратимо, так как правовая система
сконструирована таким образом, что иначе быть не может.

Такого пока еще нигде и никогда не было. Может быть, кто-то скажет, что
такое и невозможно, такого никогда не будет. На это я могу лишь
повторить вслед за Джефферсоном: “Люди, находясь в нестесненных и
благоприятных обстоятельствах,…, способны жить совершенно нормально
при правительстве, власть которого основывается не на страхе и
человеческой тупости, но на разуме и сознательности человека, на
преобладании у него социальных побуждений над антисоциальными, что люди
способны жить при правлении настолько свободном, что оно не стесняет их
ни в каком их моральном праве, но достаточно твердом, чтобы охранять их
от всего морально неправого, которое, говоря короче, сохраняет за
человеком все его естественные права” [21, с.169]. Нестесненные и
благоприятные обстоятельства, о которых говорит Джефферсон, может
создать только правовая система при условии, что те, кто её
разрабатывает, поставили себе такую задачу. Именно этот императив
заключен в Следствии 19. Именно на это в части должного направлена
излагаемая аксиоматическая система. Именно это может служить критерием
оценки её качества.

Люди способны жить совершенно нормально – так, как описывает Джефферсон,
но пока они не были способны создать такую правовую систему, которая
дала бы им такую возможность.

Мы уже говорили в нашей Аксиоме 7, что внешняя свобода человека может
ограничиваться только требованиями обеспечения внешней свободы других
людей. Такие ограничения возможны как путём запрета совершать какие-либо
действия, так и путём обязывания совершения каких-либо действий.

Что касается запрета на совершение действий наша теория уже дала ответ
на вопрос о том, какие действия могут быть запрещены: запрещаются любые
действия, ограничивающие провозглашённую равную для всех людей внешнюю
свободу человека. Такое обязывайте бездействия, в частности, вытекает из
нашего Следствия 4, которое говорит, что все обязаны не нарушать чужие
права, т.е. не действовать нарушающим их способом.

Вопрос с связыванием совершения действий несколько сложнее. Наше
Следствие 3 запрещает использовать человека против его воли в качестве
средства для достижения чужой цели. Следовательно, наша правовая система
не может обязывать каждого человека кинуться в пожар для спасения других
людей и, соответственно, наказывать его если он так не поступит. Мы
можем наградить человека за совершение такого героического поступка или
презирать его, если он такого поступка не совершит. Однако, требовать
совершения героического

поступка мы не можем. Не можем ограничивать внешнюю свободу человека,
заставляя его действовать даже в случае необходимости обеспечения такого
очевидного элемента внешней свободы другого человека, как право на
жизнь.

Означает ли это, что наша правовая система не может требовать от
человека никаких действий? Нет, не означает. Опасность пожара не
предотвращается ни правовой системой, ни, как ни печально, даже
правилами пожарной безопасности. Когда пожар возник, кто-то должен его
тушить. Это – пожарный. Тушение пожара -добровольно избранный им род
занятий, за который он получает вознаграждение, следовательно, пожарный
является договаривающейся стороной и обязуется (берет обязательство) в
числе прочего и рисковать своей жизнью. К этому его обязывает договор. А
договор – это область частного права.

Основополагающим принципом частного права является принцип свободы
договора, согласно которому, стороны свободны в процессе заключения
договора (гражданско-правового, трудового, брачного и т.п.), в процессе
принятия на себя взаимных обязательств. Однако, с того момента, когда
договор заключён, стороны уже не свободны, они стеснены взятыми на себя
обязательствами. Вместе с тем, та склонность, о которой мы говорим в
Аксиоме 8, проявляется и в этих отношениях. Обычно, договор обязывает
стороны совершать какие-то действия.

Должна ли правовая система предусматривать использование нашего
инструмента сосуществования в случаях, когда одна из сторон отказывается
от выполнения действий, совершить которые она обязалась в процессе
заключения договора? Или правовая система должна оставить такой конфликт
частным и с олимпийским спокойствием наблюдать, как частные лица
разбираются между собой сами? Вот уже несколько тысячелетий, как
юридическая практика разрешила этот вопрос совершенно однозначно в
пользу предоставления возможности участникам договора обратиться к
государству за содействием в понуждении другого участника договора к
исполнению его обязательств. Последние годы в нашей стране ярко
продемонстрировали нам, что получается, когда государство оказывается не
в состоянии эффективно исполнять эту функцию.

Правовая система, как мы говорили в предыдущей главе, это часть
инструмента нашего общего сосуществования. Если этот инструмент не будет
эффективно функционировать, наше нормальное сосуществование станет
невозможным. Следовательно, мы все вместе и каждый в отдельности
жизненно заинтересованы в эффективном функционировании государства. А
для этого нужны финансовые средства. Государству их негде взять, как
только у нас, и наша правовая система может (должна) обязывать всех нас
(с учетом всех ранее принятых Аксиом и Следствий) совершать определённые
действия – снабжать государство средствами для его эффективного
функционирования.

Возможно, кроме двух приведённых случаев правомерного обязывания
человека к совершению каких-либо действий, кто-то захочет добавить и
третий, и четвертый случай… Однако, мы уже связаны предыдущими
Аксиомами и Следствиями, которые не позволяют нам расширять этот список.

Следствие 20.

Законы (нормы) вправе требовать от человека воздержания от неправомерных
действий и не вправе требовать от него каких-либо действий, за
исключением требования платить налоги, а также исполнять то, что он сам
добровольно обязался исполнить.

Для того, чтобы правовая система государства могла предоставить каждому
гражданину максимум внешней свободы, совместимый с таким же максимумом
каждого другого (а предоставить – значит в том числе и обеспечить
(Определение 17), она должна соответствовать целому ряду условий.

Правовая система, как и любая система (целое, составленное из частей)
должна иметь структуру. Природа правовой системы такова, что она может
быть только

иерархической. На вершине этой пирамиды располагается Основной Закон
-Конституция.

Согласно Следствию 13, политическая власть должна быть разделена по
уровням. Как мы говорили в предыдущей главе, таких уровней для России
должно быть не менее трёх – государственная власть Российской Федерации,
государственная власть субъектов Российской Федерации, местное
самоуправление. Разделение власти по уровням означает распределение по
этим уровням элементов внешней свободы с предоставлением (вменением)
каждому уровню права-обязанности самостоятельно
предоставлять-ограничивать эти элементы внешней свободы. Такое
разделение должно быть произведено на самом верхнем уровне правовой
системы – в Конституции. Причём, с соблюдением Аксиомы 13, т.е. так,
чтобы, по возможности, исключить споры между уровнями, а в случае
возникновения такого спора предусмотреть механизм его разрешения.

Итак, первый уровень иерархической правовой системы составляет
Конституция, содержащая предметное распределение сфер правового
регулирования. Внутри каждой такой ссреры, соответствующей определённому
уровню политической власти, должна существовать строгая иерархическая
подчинённость всех издаваемых на данном уровне правовых актов.

Определение 34.

Правовой акт – письменный документ, содержащий повеление.

Определение 35.

Нормативный правовой акт – правовой акт, содержащий норму.

Причём, эта иерархическая подчинённость и сама должна подчиняться
определённому принципу. При формулировании такого принципа нам уже есть
на что опереться. Прежде всего, это Следствие 8, которое определяет
народ в качестве единственного источника политической власти.
Следовательно, сам народ, собравшийся на референдум, всегда будет на
вершине такой иерархической системы. Далее, согласно Определению 30 о
политической власти, только закон может выступать в качестве основания
для любых иных повелений. Таким образом, любые иные правовые акты могут
последовать за законом, а не наоборот, и значит следующим за решением
референдума уровнем в иерархии правовых актов может быть только закон.

Определение 36.

Закон – нормативный правовой акт, принятый законодательным органом

политической власти определённого уровня.

Всякий правовой акт всегда направлен на ограничение-предоставление
внешней свободы. Издание правового акта – действие, а согласно Аксиоме
11, любое действие, не предусмотренное какой-либо нормой, недопустимо.
Согласно Следствию 9, всякая политическая власть, т.е. право
предоставлять и ограничивать внешнюю свободу, должна быть предоставлена
законом. Таким образом, любой иной правовой акт, кроме решения
референдума, может быть издан только на основании и во исполнение
закона. И, значит, все иные нормативные правовые акты могут иметь
уровень только ниже закона.

Следствие 21.

Система нормативных правовых актов каждого уровня политической власти
должна иметь иерархическую структуру: Конституция, решение референдума,
закон, иные правовые акты.

Помня нашу Аксиому 15 о составе субъектов политической власти, Аксиому
8 о человеческой склонности, а также отдавая себе отчёт в том, что даже
добросовестные люди не могут избежать ошибок в процессе своей
деятельности, мы должны констатировать, что правовая система может
содержать ошибки, например, как частный случай, противоречащие друг
другу нормы и, как крайний случай такого противоречия, нормы
взаимоисключающие. Это вполне реальная, жизненная ситуация, и мы должны
предусмотреть её в

Аксиоме 23.

Правовая система не должна содержать взаимно противоречивых (взаимно

исключающих) норм.

Когда мы говорим о противоречивости правовых норм, естественно речь идёт
о нормах одного уровня! Если противоречат друг другу нормы разного
уровня, то речь может идти только о несоответствии нормы более низкого
уровня норме более высокого уровня. В таком случае норма более низкого
уровня просто не применяется, а в отношении органа, издавшего
несоответствующую норму, должен ставиться вопрос о применении к нему
санкций.

Словосочетание “не должна содержать” требует некоторого пояснения.

Во-первых, если в процессе обсуждения проекта правового акта выясняется,
что содержащаяся в нём норма противоречит какой-либо уже существующей
норме, содержащейся в другом, действующем правовом акте, обсуждаемый
проект не можен быть принят без устранения выявленного противоречия.
Устранение противоречия возможно как путём редактирования проекта, так и
путём (одновременного с принятием данного проекта) внесения
соответствующего изменения в существующий правовой акт, противоречащий
обсуждаемому проекту.

Во-вторых, если в процессе правоприменения выяснится, что какие-то уже
действующие нормы противоречат друг другу, принявший эти нормы орган
должен незамедлительно, в первоочередном порядке устранить такое
противоречие. Соответствующее право-обязанность (полномочие) должно быть
зафиксировано в перечне прав-обязанностей любого органа, наделённого
правами-обязанностями по созданию норм и для первого, и для второго
случая.

Состоящая из огромного числа норм правовая система нужна не сама по
себе, а для её постоянного применения. Используя на практике нормы
правовой системы, применяющие их лица и органы, в частности, суды
нередко сталкиваются с ситуацией, когда рассматриваемое правоотношение
по-разному регулируется в разных правовых актах, т.е. предоставление и
ограничение конкретного элемента внешней свободы описывается в разных
правовых актах по-разному, противоречиво. К сожалению, ни в одном
государстве, в том числе и в Российской Федерации, никогда не
существовало и не существует сейчас какого-либо документа,
представляющего правовую систему как совокупность норм. Причем не только
в том единственно правильном виде, когда каждая норма связана с
конкретным элементом внешней свободы, с конкретным правом, предоставить
и ограничить которое зафиксированным в ней повелением она и
предназначена. Но, даже, хотя бы в привычном виде правил поведения. Даже
если государство и проводит систематизацию правовой системы, то
систематизируются всегда правовые акты, а не нормы, хотя бы и понимаемые
как правила поведения. Если бы систематизация правовой системы или хотя
бы её изложение когда-нибудь были проведены по правовым нормам, а не по
правовым актам, положительные результаты такой систематизации
значительно превысили бы возможности изредка проводимых инкорпорации,
консолидации и кодификации вместе взятых.

Это и не удивительно, поскольку взгляд на правовую систему как на
совокупность норм – это взгляд на её содержание, не замутненное формой
правовых актов. Однако, как бы мы ни вглядывались в правовую систему,
изложенную в виде совокупности правовых актов, мы никогда не сможем
разглядеть в ней совокупность норм. Для того, чтобы её разглядеть,
правовую систему нужно соответствующим

образом изложить. Описывая Аксиому 13, мы уже говорили о том, что
элементы конкретной нормы очень часто рассредоточены по разным статьям
правового акта, а то и по разным правовым актам. Изложение правовой
системы в виде совокупности норм как раз и заключается в том, чтобы
собрать воедино рассредоточенные по разным правовым актам, по разным их
статьям элементы нормы – её гипотезу, диспозицию и санкцию или, возможно
даже, их части, когда и они оказываются рассредоточенными.

Восстановленная таким образом норма сразу же и наглядно продемонстрирует
все недостатки ее отражения в правовых актах, если они есть, исходя из
принятой в данной теории права аксиоматической системы.

Одного взгляда на восстановленную таким образом норму будет достаточно,
чтобы заметить отсутствие какого-либо ее элемента – гипотезы, диспозиции
или санкции. Со второго взгляда будет заметно в какой степени при
изложении нормы в правовых актах выдержана или нарушена Аксиома 13, т.е.
возможно ли неверное или неоднозначное понимание каждого элемента нормы
не только по причине плохого их словесного изложения, но также и по
причине противоречий или нестыковок между различными частями каждого
элемента нормы, рассредоточенными по разным местам, может быть, даже
разных правовых актов. Но это только технические достижения. Главное,
чего позволил бы достичь такой способ изложения – это содержательного
анализа нормы, т.е., еще раз напомним, словесного выражения
предоставления и ограничения внешней свободы. Содержательный анализ ее
диспозиции на соответствие требованиям аксиоматической системы. В нашем
случае, исходя из нашей аксиоматической системы, можно и нужно было бы
проверить:

D равные ли права на внешнюю свободу предоставляет эта норма;

D не ограничивает ли эта норма внешнюю свободу человека чем-нибудь,
кроме требований обеспечения внешней свободы других людей;

П не пытается ли эта норма использовать кого-либо против его воли для
достижения чужой цели;

П не принуждает ли эта норма кого-либо воспользоваться каким-либо его
правом;

П действительно ли эта норма предоставляет каждому человеку максимально
возможный объем данного элемента внешней свободы;

П не требует ли эта норма от человека каких-либо действий сверх
допустимого исчерпывающим перечнем (Следствие 20) и т.п.

Провести такую содержательную проверку практически невозможно до тех
пор, пока вся норма во всех ее проявлениях в правовой системе не
сосредоточена перед глазами, в одном месте. Трудно представить себе
человека, способного своим внутренним взором объять всю правовую
систему, мысленно выделить в ней все элементы, относящиеся именно к
одной, конкретной норме и, тем более, проделать в уме ту работу, о
которой мы сказали чуть выше. Если же две первые части такой работы
проделать не мысленно (не только мысленно), а зафиксировав ее результаты
на бумаге, это как раз и будет требуемым восстановлением нормы. Тогда и
содержательный анализ нормы без труда можно будет проделать на бумаге.

Если мы хотим иметь качественную правовую систему, т.е. полностью
соответствующую требованиям нашей аксиоматики, то изложение ее в виде
совокупности норм является безусловно полезным. Однако, это не значит,
что в практической деятельности мы сможем пользоваться правовой
системой, изложенной таким образом. Для практического использования
изложенная в таком виде правовая система вряд ли удобна. Проверив каждую
норму правовой системы изложенным выше способом, нам придется, в случае
необходимости, откорректировать те правовые акты, которые содержат
дефектные элементы данной нормы и их части, но пользоваться все-таки
правовой системой, изложенной привычным способом, поскольку она
структурирована по правоприменителям, а это для правоприменителей,
конечно же, более удобно.

100

Однако, такая работа пока не проделана, противоречивые правовые акты
встречаются довольно часто, и в таких случаях перед нами встаёт вопрос –
какой из таких противоречащих друг другу правовых актов нужно применить?
Мы не можем оставить этот важный вопрос на собственное усмотрение
правоприменителей и должны вооружить их соответствующим принципом,
алгоритмом разрешения спорной ситуации. Очевидно, это надо сделать до
того, как соответствующие органы приведут в порядок дефектную часть
правовой системы. Это необходимо потому, что жизнь не может стоять на
месте в ожидании устранения дефектов правовой системы, поскольку
первична жизнь, наше сосуществование, а не правовая система. Иными
словами – правовая система для сосуществования, а не наоборот.

Алгоритм разрешения спора о применении правового акта должен состоять из
трёх стадий.

На первой стадии необходимо проверить, относятся ли органы, издавшие

вступившие в противоречие правовые акты, к разным уровням власти. Если
это так,

то подлежащим применению признаётся правовой акт, изданный на том
уровне, к

компетенции которого Конституцией отнесено право-обязанность по

предоставлению-ограничению элемента внешней свободы, являющегося его
(акта)

содержанием. Если органы, издавшие конкурирующие правовые акты,
относятся к

одному уровню власти, переходим к следующей стадии проверки.

На второй стадии необходимо проверить, относятся ли противоречивые
правовые акты к разным уровням иерархии правовой системы. Если это так,
то подлежащим применению признаётся правовой акт, более высокий по своей
иерархии (Следствие 21). Если конкурирующие правовые акты относятся к
одному уровню иерархии, переходим к следующей стадии проверки.

На третьей стадии проверки необходимо проверить, к какому времени
относятся противоречивые правовые акты. Подлежащим применению признаётся
правовой акт, изданный позже других. Поскольку один и тот же орган не
может издать несколько актов одномоментно, мы всегда сможем точно
определить, какой из конкурирующих правовых актов подлежит применению.

Следствие 22.

Из двух или более правовых актов, регулирующих одно и то же
правоотношение, применяется (в порядке убывания значимости) правовой
акт, либо изданный на том уровне, к компетенции которого Конституцией
отнесено право-обязанность по предоставлению-ограничению элемента
внешней свободы, являющегося содержанием правового акта, либо правовой
акт, более высокий по своей иерархии, либо изданный позже других.

Итак, у нас есть уже некоторое представление о том, что такое правовая
система.

Определение 37.

Правовая система государства – совокупность норм,
изложенная в

иерархической системе нормативных правовых актов, принятых политической

властью.

Как следует из вышеизложенного, норма почти всегда рассредоточена по
разным частям разных правовых актов. Норму нельзя рассматривать в
качестве “голого нормативного положения” [2, с.97]. Каждая норма, как
словесное выражение предоставления и ограничения внешней свободы, всегда
сложный регулирующий комплекс, причем, сложный сразу в нескольких
смыслах. Во-первых, комплекс, всегда состоящий их трех элементов –
гипотезы, диспозиции и санкции. Во-вторых, комплекс, состоящий из
частей, как предоставляющих, так и ограничивающих внешнюю свободу.
В-третьих, комплекс, регулирующий отношения трех групп

101

субъектов – наделяемых субъектов, обязываемых субъектов и
обеспечивающих субъектов.

Сложная, комплексная структура каждой нормы накладывает отпечаток и на
структуру правовой системы.

Правовая система, в отличие от системы правовых актов, не является
строго иерархической. Нет такого элемента права, аналогичного
Конституции в системе правовых актов, который можно было бы назвать
главным, таким, что все остальные элементы права, а, следовательно, и
соответствующие им нормы, можно было бы назвать подчиненными по
отношению к нему, вытекающими из него. Право на жизнь, право на свободу,
право на собственность (право иметь собственность) -“равноправны”, имеют
один уровень иерархии, не выводятся один из другого. С другой стороны,
есть элементы права, имеющие явно соподчиненный характер, т.к. первое
является необходимым элементом по обеспечению второго. Права на хранение
и ношение оружия, например, соподчинены праву на жизнь, права
истребовать и предоставлять доказательства соподчинены праву на судебную
защиту и т.п. Таким образом, правовая система представляет собой
многовершинную иерархическую структуру.

Диспозиция каждой нормы уникальна. Именно диспозиция и делает одну норму
отличной от другой. Гипотезы и/или санкции в разных нормах могут
повторяться. Так, например, у всех основных прав гипотеза одинакова –
[всегда и все люди] имеют право на жизнь, имеют право на свободу…
Санкции в разных нормах также могут совпадать довольно часто.

Более подробное изучение структуры правовой системы и структуры системы
нормативных правовых актов, взаимодействия этих двух структур имеет
важное, но самостоятельное значение, поскольку вряд ли оно сможет
повлиять на изложенные аксиоматические основы.

Однако, уже сейчас можно сказать, что такие способы структурирования,
как:

П структурирование по функциям права на регулятивные и охранительные;

П структурирование по методу регулирования на императивные,
диапозитивные, поощрительные, рекомендательные;

D структурирование по содержанию на управомочивающие, обязывающие,
запрещающие,

вряд ли найдут применение при таком понимании правовой системы.

Основное сомнение, которое чаще других звучало в разных аудиториях при
обсуждении предлагаемой аксиоматической системы – столь строгая система
не может быть реализована на практике. Не может быть разработана система
нормативных правовых актов, которая не противоречила бы ни одной Аксиоме
(Следствию) предлагаемой системы. А раз так, предлагаемая работа сугубо
академична, не имеет и не может иметь никакого отношения к реальности и,
следовательно, не нужна.

В качестве иллюстрации возможности применения на практике предлагаемой
аксиоматической системы ниже изложена самая вершина системы нормативных
правовых актов Российской Федерации – основы ее конституционного строя,
нашедшие отражение в преамбуле и первой главе нашей Конституции.
Вниманию читателей предлагается вариант их новой редакции в сравнении с
действующей Конституцией и его обоснование с позиций изложенной
аксиоматической системы.

КОНСТИТУЦИЯ

Преамбула

Мы, Граждане России, сознавая неизбежность нашего сосуществования
на этой земле,

102

признавая права и свободы человека высшей ценностью и утверждая их
равенство и одинаковую доступность для всех, гражданский мир и согласие
между всеми людьми,

веря в добро и справедливость,

стремясь обеспечить равную безопасность каждого человека и сознательно
жертвуя для достижения этой цели частью своей свободы,

стремясь ограничить властные возможности государственных органов и
должностных лиц пределами, необходимыми для достижения этой цели,

провозглашая наше желание жить в мире и дружбе с другими народами,

учреждаем государство – правопреемника Российской империи, Российской
Социалистической Федеративной Советской Республики, Союза Советских
Социалистических Республик – Российскую Федерацию и

принимаем его КОНСТИТУЦИЮ.

Преамбула обычно содержит информацию о том, кто и почему решил принять
этот исторический акт. Если оставить в стороне случаи, когда
конституция, “даруется” монархом как, например, в Испании или Канаде,
конституция провозглашается именем народа. “Мы, народ Соединенных
Штатов”, “Мы, японский народ”, “Немецкий народ” и т.п. – такие
словосочетания содержатся во многих действующих конституциях [36]. Это с
самых первых строчек основного закона ставит отдельного человека,
свободную личность “естественным” образом, ненавязчиво в подчиненное по
отношению к народу (обществу) положение, задает вполне определенную
область на оси 1-3-2 политического пространства. “Свободная” личность на
радостях ничего этого и не замечает.

Подобную претензию трудно высказать отцам-основателям САСШ, ведь они
творили свой документ более двухсот лет назад в активной борьбе с
абсолютной королевской властью (область 2 политического пространства).
Но сегодня, когда мы уже отпраздновали пятидесятилетие Всеобщей
Декларации Прав Человека, ему -Человеку и Гражданину – должно быть
предоставлено подобающее место в процессе установления государственного
устройства. “Мы, граждане России”, т.е. не только все вместе, но и
каждый по отдельности берем на себя эту тяжелую ношу ответственности в
полном соответствии с Аксиомами 5 и 22 и Следствиями 1, 3, 16, 17, 19.

С чего бы это? А потому, что деваться нам некуда! В ясном уме и твердой
памяти мы понимаем, что жить нам на этой земле вместе. И не потому, что
эта земля своя, а не чужая. На Земле больше не осталось места для
“Либерии”, такого свободного места, где можно было бы основать
какое-нибудь новое государство. Наверно, некоторым, но никак не всем
вместе, можно уехать в другую страну, но там уже есть свои (чужие для
нас) законы, которые тогда придется признать безоговорочно. Для тех, кто
верит в собственный разум, кто сохранил веру в добро и справедливость,
неизбежность сосуществования на этой земле – осознанная необходимость,
зафиксированная в Аксиоме 4.

Каждый из нас хочет жить хорошо в соответствии с Аксиомой 2. Так почему
бы нам не объединить усилия по организации нашего сосуществования?
Почему бы нам не сделать так, чтобы всем было хорошо в максимально
достижимой степени? А раз так, то почему бы нам самим не установить те
правила, по которым мы будем жить сообща?

Мы уже выбрали для себя вполне конкретную область политического
пространства, решили, что для нас является наивысшей ценностью, охранять
и защищать которую и призван Основной Закон. Признание и отстаивание
этой ценности и есть одно из таких важнейших правил нашей жизни. Причем,
эта ценность должна быть одинаково доступа всем. Такого утверждения
очень не хватает действующей Конституции. Лозунг Великой Французской
Революции “Свобода, равенство, братство” по-прежнему актуален, но
действующая Конституция как бы стесняется его признать, делает все
возможное, чтобы власти в удобный момент можно было от него отказаться.
В неявной форме через признание

юз

приоритета норм международного права, а, следовательно, и Всеобщей
Декларации Прав Человека как составной части Конституции приоритет
свободы, равенства и братства все-таки признается. Но почему же так
нехотя, как бы сквозь зубы? Что же особенно не нравится авторам
действующей Конституции?

“Люди наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг
друга в духе братства” [64]. Этот призыв Всеобщей Декларации Прав
Человека -скорее нравственный императив и направлен он каждому человеку.
Государство здесь ни при чем. Не его дело обеспечивать отношение людей
друг к другу в духе братства. Обеспечивать свободу – это его,
государства, обязанность. С этой обязанностью за последние столетия оно
смирилось. А вот с обязанностью обеспечивать равенство – нет, не
смирилось. И авторы действующей Конституции очень хорошо понимали
социальный заказ тех некоторых, которые “равнее”. Но самое печальное –
то, как спокойно мы все это восприняли. Печально, но не удивительно,
если вспомнить не один год проводившуюся идеологическую артподготовку
именно по этому понятию. “Кто за равенство, тот за коммунизм!” И не
важно, что коммунистический манифест [47, с.419] появился только через
полвека после провозглашения лозунга Великой Французской Революции и,
что еще более важно, принятия Декларации прав человека и гражданина,
провозгласившей в своей первой статье ни что иное, а именно равенство в
правах.

К сожалению, корни такого извращенного понимания уходят глубоко в
историю нашей страны. Значительная часть XIX века была использована
“передовыми силами” русской интеллигенции для того, чтобы в народе
укоренилось именно такое представление о равенстве. “Справедливое
распределение” в смысле получения каждым гражданином достаточного и
равного пайка с наименьшими жертвами…” -так еще в начале века
сформулировал П.Б.Струве эту вредоносную идею [83]. Именно этот
подпорченный смысл на протяжении почти всего XX века придавался этому
слову в многочисленных курсах “общественных наук” в нашей стране. Вся
огромная, отлично отлаженная пропагандистская машина ежедневно на
протяжении всей жизни человека твердила, что равенство – это только
паек. И постепенно люди с этим соглашались. Но мы все-таки с этим не
согласимся, мы понимаем равенство не как распределение пайка, а вслед за
Декларацией прав человека и гражданина как равноправие. Для нас
равенство не пустое слово, а важная истина. И как сказал Лафайет в
Учредительном собрании: “нам необходимо выразить истины, из которых бы
вытекали все наши учреждения” [33, с. 182]. Равноправие несомненно такая
истина, зафиксированная в Аксиоме 5, и мы еще не раз повторим ее в
основах конституционного строя.

Мы знаем, что люди склонны нарушать границы внешней свободы (Аксиома 8).
Но мы верим, что эта склонность может быть ими контролируема посредством
разума, волевыми усилиями каждого человека. Мы верим, что стремление к
добру и справедливости также присуще людям и что эти качества в
сочетании с разумно устроенным порядком сосуществования позволят нам
преодолеть упомянутую склонность.

Итак, мы учреждаем государство. А что же это такое – то, что мы
учреждаем? Этому мы дали Определение 23. Мы создаем инструмент, при
помощи которого собираемся организовать свое сосуществование.

Учреждая государство, мы делаем это с открытыми глазами, совершенно
сознательно. Мы понимаем, что нам придется государству подчиняться. В
альтернативе: полное беззаконие и анархия либо подчинение каждого
гражданина установленным в государстве законам – мы осознанно выбираем
второе. Мы понимаем, что государству негде взять власти, как только у
нас, у граждан. Только одни государства отнимают эту власть силой, а
другие получают ее из рук своих граждан. Наделяя государство властью, мы
сами добровольно ограничиваем свою свободу. Но оно, государство, должно
знать, что мы жертвуем ему только часть нашей свободы и именно ту часть,
которая явно прописана в последующем тексте Конституции. И оно,
государство, должно помнить, что мы, граждане, оставляем за собой право
прибегнуть в случае необходимости к последнему средству – к

104

восстанию против тирании и угнетения. Но и мы, граждане, должны
понимать, что возможность тирании и угнетения прямо следует из тех
ошибок, которые мы допустим при составлении последующего текста
Конституции, из нашего неумения воплотить в нормах принятую
аксиоматическую систему. В частности, если нам не удастся эффективно
ограничить разумными пределами властные возможности государственных
органов.

Мы пока еще ни слова не сказали о том, ради чего мы собираемся
пожертвовать частью своей свободы. Может быть, ради благополучия и
процветания России, как это говорится в действующей Конституции?
Благородно, но глупо. Россия как государство уже бывала и сильной, и
процветающей. Например, при Петре или при Иосифе. Вот только людям
почему-то при этом было плохо. Правда, не всем. Некоторым и тогда было
хорошо. Мы уверены, что все люди рождаются свободными и равными в своем
достоинстве и правах. Каждый из нас сознательно пожертвовал частью своей
свободы. И каждый из нас должен получить за это гарантированный минимум
– безопасность. Безопасность в самом широком понимании этого слова:
безопасность от внешнего агрессора, безопасность от бандита и хулигана,
безопасность от голодной смерти в силу нетрудоспособности или
невозможности продать свой труд, безопасность экологическую,
безопасность от дискриминации по любому признаку и т.д. и т.п. в полном
соответствии с Определением 24. В общем, всю ту безопасность, которая
вытекает из всего текста Конституции и, в частности, из второй ее главы.

Создавая Конституцию, мы должны ясно осознавать особенность понятия
“благополучие”, употребленное в преамбуле действующей Конституции. Не
может быть неблагополучной страны, в которой все граждане благополучны.
Но еще как может быть благополучным государство, в котором
неблагополучны большинство граждан, так что наша задача – обеспечить
возможность благополучия каждому, тогда и страна будет благополучной. И
никакого лукавства о процветании. Учреждаемое нами государство обязано
обеспечить всем равноправие и безопасность, а уж процветание каждый
человек обеспечит себе сам, исходя из своих собственных возможностей и
желания.

А что же другие страны? Ведь мы не одиноки на этой планете. Мало того,
что мы осознаем себя частью мирового сообщества – это наше внутреннее
дело. Мы хотим, чтобы мировое сообщество признавало нас своей частью. Мы
громогласно объявляем о своем стремлении жить в мире и дружбе с другими
народами. Именно о стремлении, поскольку мир и дружба – дело обоюдное. И
если кто-то дружить с нами не хочет, мы свою дружбу не навязываем. А уж
если кто с мечом к нам придет…

И, наконец, последнее по преамбуле. Это новое государство рождается не
на пустом месте. У него есть очень глубокие исторические корни. Кому-то
может не нравиться одна часть корней, кому-то другая. Но все это наша
История. Эта История не прерывалась никогда от седой глубины веков до
наших дней. Правильно будет, если мы это честно и открыто признаем.

Как нам представляется, начинать текст конституции надо с самого
важного, с того, что максимально точно позиционирует нашу правовую
систему в политическом пространстве. Как мы уже договорились, главной
осью политического пространства является ось правовых ценностей. Именно
область политической идеи №1 является для нас главной, именно с этого
правильно было бы начинать нашу Конституцию. Причем, дальнейшее
расположение, последовательность статей также имеет значение. По
возможности, статьи должны располагаться таким образом, чтобы предыдущие
статьи были более важными, более значимыми, чем последующие, а
последующие были логическим продолжением предыдущих.

105

Основы конституционного строя Статья 1

1. Человек, его безопасность, права и свободы являются высшей ценностью.
Обеспечение максимальной и равной безопасности граждан -возможности
каждому самостоятельно и беспрепятственно осуществлять все его права и
свободы – единственная цель существования государства, обязанность всех
его органов и должностных лиц.

2. Для каждого гражданина разрешено всё, что не запрещено законом. Для
органов власти и должностных лиц запрещено всё, что им не предписано или
не разрешено законом.

3. Никакие обязанности и соответствующие им права государственных
органов не могут противоречить провозглашенному в настоящей статье.

Мы действительно считаем, что каждый человек является наивысшей
ценностью. Именно поэтому с провозглашения этого факта мы и начинаем
нашу Конституцию.

Согласно преамбуле, стремление обеспечить безопасность каждого человека
послужило одной из причин учреждения государства. Безопасность
максимальную и равную для всех граждан. И здесь же, в пункте 1 статьи 1
мы вменяем государству в качестве цели его существования обеспечение
такой безопасности. Причем, в полном соответствии с Аксиомой 14 в
качестве его единственной цели. Это означает, что никакие, даже самые
“благие” побуждения не могут оправдать никаких действий государства,
выходящих за пределы обозначенной цели.

Следовательно, вменяемые государству в остальных частях Конституции
конкретные обязанности и предоставляемые для исполнения этих
обязанностей конкретные права должны полностью вписываться в
провозглашенные здесь рамки. А чтобы избавить государство от искушения
позаниматься чем-то иным, мы здесь же формулируем для него, что такое та
безопасность, которую оно, государство, должно нам обеспечивать. Но
говорим не только для него, а и для себя тоже. Мы говорим друг другу:
“Осуществлять свои права и свободы мы будем самостоятельно. Мы не будем
требовать от государства, чтобы оно делало это за нас. Его задача
-убирать препятствия с пути осуществления нами самими наших прав и
свобод”.

Кроме того, первая статья ясно и недвусмысленно заявляет: кто –
государство или человек – первичен, прямо фиксируя в своем тексте наше
Следствие 10 и демонстрируя, к кому относится
общеразрешительный, а к кому общезапретительный принцип
правового регулирования. Как мы помним, этот тезис берет свое начало еще
в Декларации прав человека и гражданина 1789 г.

У государства, как у инструмента (Определение 23), состоящего из органов
и должностных лиц (Аксиома 15), есть собственные интересы (как минимум,
это их -органов и должностных лиц – сохранение и расширение), которые
оно во все времена успешно отстаивало (Следствие 11). Первая статья
говорит о том, что если при строительстве правовой системы возникает
конфликт интересов человека и государства, приоритет всегда должен
отдаваться интересам человека, и государство не сможет, не нарушив
первой статьи, предоставить себе каких-либо излишних прав.

В пункте 3 первой статьи мы фиксируем нашу Аксиому 17 о единстве прав и
обязанностей государственных органов. Все бюрократы должны понимать, что
у них нет прав отдельных от их обязанностей, что они не могут сами
решать воспользоваться им своим правом или нет. Их права – это
одновременно и их обязанности.

Статья 2

1. Российская Федерация – республика, в которой единственным источником
политической власти является населяющий ее народ, т.е. каждому
гражданину гарантируется равное с другими гражданами право на управление
государством.

106

2. Составляющие народ граждане Российской Федерации осуществляют свою
власть непосредственно, через своих представителей в органах
государственной власти и органах местного самоуправления, а также путем
опротестовывания в суде любых антиконституционных либо незаконных
действий (бездействия) и решений любых органов власти и должностных лиц.

3. Высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум
и периодические свободные выборы на основе всеобщего и равного
избирательного права при тайном голосовании. Возможность направления
совместно с установленным числом сторонников общего представителя в
формируемый путем выборов орган власти, выдвижения альтернативного
кандидата на выборах, а также альтернативной формулировки на референдуме
гарантируется федеральным законом.

4. Никто в Российской Федерации не может избираться более, чем на
двухлетний срок. Общий день выборов в Российской Федерации – четвертое
воскресенье марта каждого года.

Многовековой спор о том, откуда берутся власть у государства и права у
человека разрешается в пункте первом статьи третьей действующей
Конституции. В отличие от предыдущих наших конституций, в которых
говорилось о суверенитете государства и о том, что власть принадлежит
народу, сейчас прямо сказано, что “единственным источником власти
является народ”. Это же мы сохраняем и в нашей Конституции (Следствие
8).

Казалось бы, какая разница, откуда власть берется, ведь всё равно она
принадлежит народу. А между тем, от того, кто является источником власти
напрямую зависит и то, как она может законно использоваться. Ведь, если
съезд дал, а потом съезд взял, то, вроде бы, и нет правовых оснований
оказывать сопротивление. Если единственный источник власти – народ, у
него, народа, есть не только право на референдуме внести любое
усовершенствование в функционирование политической власти, но также и
право на сопротивление попыткам разрушения построенной им на референдуме
конституционной конструкции. Тем более, что именно народ является
носителем суверенитета, т.е. свои права и свободы люди получают не от
государства, а из-за того, что они -люди. Тем самым мы, граждане,
подтверждаем, что мы тоже считаем очевидными истинами то, что было
провозглашено в 1776 году в другой стране, что все люди рождаются
равными и что все они наделены врожденными и неотчуждаемыми правами, к
числу которых принадлежат жизнь, свобода, стремление к счастью [20,
с.34]. И, следовательно, умалять, а тем более отнимать у нас наши равные
права никто, и в том числе государство, не может. Но мы в нашей
аксиоматической системе пошли еще дальше и в Аксиоме 5 и Следствии 16
зафиксировали наше равноправие на управление государством, что
потребовало соответствующей формулировки и в статье 2.

Объявить, что источником власти является народ, как это сделано в
действующей Конституции, необходимо, но совершенно недостаточно.
Конституция должна содержать ясный, работающий механизм этого для того,
чтобы такое объявление не стало профанацией. Основы такого механизма
заложены в статье 2.

Очень важный и болезненный национальный вопрос. При построении
государства необходимо договориться с самого начала о том, что первично
-гражданство или национальность. Найдется ли сегодня на Земле хотя бы
одно мононациональное государство? Наверное, нет. И Россия в этом
отношении не исключение, а скорее, правило. Так в чем же смысл
подчеркивания в Конституции этого банального факта? Может быть, это
атавизм великодержавности? Или, наоборот, подготовка почвы для
сепаратизма (см. раздел Федеративное устройство)? Все граждане
(первично) равноправны независимо от национальности (вторично). В любом
случае никакой пользы от упоминания многонациональности нашего народа в
Конституции нет, а опасность от такого упоминания существует.

107

Еще вопрос: только все вместе мы можем осуществлять власть или еще и
каждый по отдельности? Ему, государству-левиафану, лучше, если только
все вместе. Ведь у него столько возможностей помешать общему
волеизъявлению (вспомним поэта: “Настоящих буйных мало…”), а помешать
волеизъявлению каждого куда как труднее. Если только все вместе, как бы
логичной становится связь: народ – органы. Народ сообща избрал
(как-нибудь) органы и они, эти органы, сообща от его имени осуществляют
власть народа. Так оно сегодня и есть! И ничего, что пункт 2 статьи 3
действующей Конституции, находящийся в Основах конституционного строя
(народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы
государственной власти и органы местного самоуправления), вступает в
противоречие с пунктом 1 статьи 32 (граждане РФ имеют право участвовать
в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих
представителей). Во-первых, никто не заметит (и не заметил!). А
во-вторых, “никакие другие положения не могут противоречить основам
конституционного строя РФ” (пункт 2 статьи 16 действующей Конституции).
Вот и зацепка для нашего Конституционного Суда. А ведь это наиважнейший
момент Конституции: как народ-суверен на выборах и референдумах
осуществляет свою власть в государстве. Но выборы и референдумы бывают
не так часто. А как же граждане участвуют в управлении государством
между выборами – через органы или через своих представителей? Конечно
же, правильно, если через своих представителей (Следствие 17). Причем не
абстрактных представителей, а именно своих у каждого (по возможности)
гражданина.

Вся правовая система государства сегодня не обращает никакого внимания
на

это короткое слово. А ведь от соблюдения этого основополагающего
принципа

зависит в огромной степени правосознание человека, его
законопослушность, его

отношение к власти, наконец (Аксиома 22). Еще в середине прошлого века

Герцен писал: “Вопиющая несправедливость одной половины законов

научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им как
силе.

Полное неравенство перед судом убило в нем уважение к законности.
Русский,

какого бы он звания ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это
можно

сделать безнаказанно; и совершенно также поступает правительство”.
Прошло

полтора века, а что изменилось? Практически ничего. Ощущение (отнюдь не

беспочвенное) несправедливости, навязанности законов откуда-то извне
(сверху)

по-прежнему глубоко укоренено в сознании наших граждан. Антагонизм “мы –
они

(власть)” не только не изжит в наши “демократические” времена, но более
того,

активно культивируется сегодня едва ли не всеми СМИ. Достаточно
вспомнить хотя

бы, например, поношение депутатов Государственной Думы, а народные

избранники, по смыслу – лучшая часть народа. А ведь этот антагонизм –
тупик и

выйти из него можно только повернув власть лицом к гражданину. Для этого

безликая власть должна обрести лицо. А это возможно только если она,
власть,

будет состоять из своих для граждан представителей. Формулировка:
“граждане

России осуществляют свою власть через своих представителей” – задает
вектор,

императив для всего последующего текста Конституции, ту “истину, из
которой бы

вытекали все наши учреждения”, истину, прямо следующую из Аксиомы 5 и

Следствий 16, 17, 18 о равных для каждого правах на управление
государством.

Свои представители могут появиться только в результате выборов. Сегодня
в действующей Конституции отсутствует глава “Избирательная система”,
хотя такая глава, а еще лучше “Народовластие”, обязательно должна
присутствовать в тексте Конституции. Основополагающие моменты –
периодические свободные выборы на основе всеобщего избирательного права
при тайном голосовании несомненно относятся к основам конституционного
строя наряду с правом каждого гражданина совместно с установленным
числом сторонников направить своего представителя в формируемый путем
выборов орган власти.

И еще об осуществлении власти гражданами. Да, принимая Конституцию, мы
обязались подчиняться государству, но только законным его требованиям. И
если какой-либо представитель государства действует незаконно – не в
полном

108

соответствии с предписаниями закона, то каждый гражданин вправе – нет,
не просить, а потребовать прекратить беззаконие. Не обжаловать, а
опротестовать незаконное действие или бездействие. И это должно
восприниматься судебной системой не как просьба о защите слабого перед
сильным, а как проявление властных полномочий гражданина – единственного
источника власти государства. Именно так в главе Конституции “Судебная
власть” и далее в законах о судоустройстве и законах о функционировании
судебной власти должно развиваться это положение. Обращение гражданина в
суд с иском против государства в лице любого его органа или должностного
лица есть проявление его, гражданина, властных полномочий.

Отдельно нужно сказать о референдуме. Да, это действительно одна из
высших форм непосредственного выражения власти народа. Но, также, как из
всенародных выборов, и из этой формы выражения власти народа без особого
труда можно устроить профанацию. Мы ведь еще не забыли, как многие годы
выбирали “одного из одного”. Между тем, что такое выборы, как не
референдум по вопросу: “Согласны ли Вы, чтобы Вашим представителем
был…?”. Если мы сегодня уже понимаем, что выборы из одного кандидата –
это недопустимо, что же мешает нам понять, что референдум при одном
варианте вопроса недопустим в не меньшей степени? Неужели непонятно, что
тот, кто так формирует список кандидатов или формулирует вопрос на
референдуме (при условии, что такого права нет больше ни у кого либо
никто не может его реально осуществить) не может проиграть в принципе?
Может ли Конституция, провозгласившая референдум как высшее выражение
власти народа, по умолчанию допускать возможность манипулирования волей
народа путем формулирования вопросов для референдума без участия
граждан? Конечно нет! А между тем, нигде в тексте действующей
Конституции не засриксировано наше право на альтернативность вопросов
референдума, кстати, также как и на альтернативность выборов. Формулируя
Следствие 18, мы достаточно подробно говорили о том, что и
альтернативность на выборах не дает гарантии обретения в избираемом
органе именно своего представителя. В связи с этим в пункте 3 статьи 2
появилась норма о возможности совместного направления общего
представителя в избираемый орган.

И, наконец, о сроках и дате выборов. Аксиома 8 и Следствие 11 просто
требуют, чтобы выборы представителей проводились как можно чаще. Да и
народная мудрость о медных трубах говорит о том же. Два соображения
позволяют нам решить этот вопрос рационально.

Во-первых, одной из важнейших задач любого представительного органа
является утверждение бюджета. Исходя из годовых сезонных изменений, вряд
ли когда-нибудь бюджет будет формироваться меньше, чем на один год.
Таким образом, нецелесообразно формирование представительного органа
менее, чем на год.

Во-вторых, для сохранения преемственности в работе представительного
органа, для уменьшения отрицательных явлений, связанных с избирательной
кампанией, может быть полезным в каждые выборы, т.е. каждый год избирать
только часть (например, половину) представителей. Тогда не избираемая в
этом году половина представителей может спокойно работать и во время
избирательной кампании.

С учетом этих двух соображений и того, что выборы представителей нужно
проводить как можно чаще, у нас сам собой получается оптимальным
двухлетний срок полномочий представителей с ежегодными выборами половины
их состава.

Исходя из тех же прагматических соображений, выборы не могут проводиться
во второй половине года, когда процедура утверждения бюджета в полном
разгаре. Выборы неудобно проводить летом по причине летних отпусков. Из
периода зимы-весны наиболее удобно время весенних школьных каникул, на
которое всегда попадает четвертое воскресенье марта.

109

Статья 3

1. Никто не может присваивать власть в Российской Федерации. Захват
власти или присвоение властных полномочий преследуются по федеральному
закону.

2. Запрещается любая деятельность, направленная на изменение основ
конституционного строя способом, не предусмотренным настоящей
Конституцией. Создание негосударственных и немуниципальных вооруженных
формирований, а также создание организаций, предусматривающих сохранение
в тайне своих структур и членства, не может быть санкционировано
законом.

3. Граждане Российской Федерации имеют право индивидуально или совместно
друг с другом защищать всеми доступными средствами существующий
конституционный строй от любых, не предусмотренных настоящей
Конституцией действий, направленных на его устранение или изменение.

4. Российская Федерация отвергает насилие как средство разрешения споров
и конфликтов между людьми и государствами. Подстрекательство к войне и
насилию запрещается и преследуется по федеральному закону.

Конституция – это всего лишь юридический документ, который не может сам
позаботиться о своем исполнении. Значит, в самом тексте нужно
предусмотреть механизмы, обеспечивающие его исполнение, максимально
нейтрализующие склонность, описанную в Аксиоме 8, включая крайние ее
проявления.

Прежде всего, нужно, чтобы были вне закона примитивный захват и
присвоение власти.

Затем необходимо в явной форме запретить любую деятельность,
направленную на изменение основ конституционного строя, в том числе и
крючкотворную – законодательную, т.е. издание законов, извращающих смысл
Конституции.

Удобнее всего захватывать власть, используя тайные формирования, поэтому
такие формирования, безусловно, должны быть поставлены вне закона.

Все, что написано в предлагаемом варианте Основ конституционного строя,
направлено на обеспечение демократии, на то, чтобы государственная
власть действительно осуществлялась народом и в интересах народа. Вместе
с тем, положения Основ конституционного строя никак не ограничивают
имущественного неравенства граждан, да и не ставят перед собой такой
задачи. Как говорил Остап Бендер, если в стране ходят денежные знаки,
значит должны быть люди, у которых их очень много. Очень много денег –
это тоже власть, хоть и негосударственная. Власть денег всегда стремится
подчинить себе власть политическую. И, как показывает История, довольно
успешно. К сожалению, нельзя исключить, что представители граждан в
органах государственной власти не смогут вовремя разглядеть и
предотвратить эту опасность. Существуют и другие причины, по которым
кто-либо захочет использовать власть не в интересах граждан, а их
представители в органах власти не захотят или не смогут этому
воспрепятствовать. И тогда граждане сами вправе встать на защиту
конституционных завоеваний. Для того, чтобы они при этом действовали
правомерно, такая норма должна присутствовать в Конституции. В этой
норме нет ничего радикального. Всеобщая Декларация Прав Человека в своей
преамбуле призывает не вынуждать человека прибегать, в качестве
последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения. Наличие
такой нормы имеет огромное профилактическое значение и, в определенной
мере, упреждает необходимость ее реального применения.

В преамбуле мы провозгласили наше желание жить в мире и дружбе с другими
народами. Этот важный принцип нашел свое отражение в пункте 4 настоящей
статьи.

по

Статья 4

Российская Федерация стремится к состоянию правового государства,
правовая система которого гарантировала бы каждому гражданину максимум
свободы, совместимый с таким же максимумом свободы каждого другого.

Закрепляя в нашей аксиоматической системе определение понятия правового
государства как такого государства, правовая система которого
предоставляет каждому гражданину максимум внешней свободы, совместимый с
таким же максимумом внешней свободы каждого другого (Определение 33), мы
тут же оговорились, что это тот идеал, который пока еще нигде не был
достигнут. В том числе, не достигнут он и в нашей стране. Правовая
система нашей страны, без сомнения, содержит нормы, излишне, сверх
необходимого ограничивающие свободу граждан. Причем, в значительно
большей степени, чем правовые системы многих других государств. Но
вектор, направление развития и совершенствования учреждаемого нами
государства зафиксировать в Конституции, безусловно, необходимо.

Статья 5

1. Условия приобретения и прекращения гражданства Российской Федерации
определяются федеральным законом.

2. Любой человек, родившийся на территории Российской Федерации,
является гражданином Российской Федерации.

3. Любой человек, независимо от места его рождения, хотя бы один из
родителей которого в момент его рождения был гражданином Российской
Федерации, является гражданином Российской Федерации.

4. Гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства
или права изменить его.

5. Каждый гражданин Российской Федерации обладает на ее территории
равными со всеми другими гражданами правами и свободами и несет равные
со всеми другими обязанности, предусмотренные Конституцией Российской
Федерации, независимо от пола, расы, национальности, языка,
происхождения, имущественного и должностного положения, места
жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к
общественным объединениям, основания приобретения гражданства, а также
любых иных обстоятельств.

В преамбуле мы зафиксировали наше стремление ограничить властные
возможности государственных органов пределами, предоставленными Основным
Законом. В том числе, и властные возможности федерального законодателя.
Записав в пункте 1 статьи 5, что условия приобретения и прекращения
гражданства определяются федеральным законом, мы установили только то,
что это не может быть сделано никаким иным правовым актом. Но этим мы
никак не ограничили властные возможности федерального законодателя. А
ограничить его возможности нужно, хотя бы в отношении тех, кого мы
несомненно считаем гражданами, чье гражданство мы считаем приобретенным
независимо от желания федерального законодателя.

В этой же статье необходимо юридически сформулировать нашу Аксиому 5 о
равных правах. После Всеобщей Декларации Прав Человека и Европейской
Конвенции о защите прав человека и основных свобод эта формулировка
стала уже привычной. Вместе с тем, это положение Конституции,
безусловно, относится к основам конституционного строя и место ему
именно в этой главе.

Статья 6

1. Российская Федерация – государство, вся политика которого направлена
на обеспечение безопасности, равноправия, возможности достойной жизни и
свободного развития человека.

2. В Российской Федерации охраняются труд и здоровье людей,
устанавливается гарантированный минимальный размер оплаты труда,
обеспечивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и
детства, а также инвалидов и пожилых граждан, гарантируется образование,
медицинское обеспечение, развивается система социальных служб,
устанавливаются государственные пенсии, пособия и иные гарантии
социальной защиты.

3. Финансовую основу политики государства составляют налоги и сборы. В
Российской Федерации не допускается двойное налогообложение, налоги и
сборы уплачиваются там, где расположено имущество, произведены товары,
выполнены работы, оказаны услуги, подлежащие налогообложению.

Поскольку у государства нет и не может быть никаких других целей, то и
политика его не может быть направлена ни на что иное, как только на
обеспечение человеку безопасности и равноправия. Все остальное в этой
статье составляет более подробное раскрытие объема понятия
“безопасность”, уже приведенного в первой статье. В этой статье
перечислены только некоторые элементы безопасности. Привести в
Конституции исчерпывающий перечень вряд ли возможно.

Здесь очень важно решить для себя концептуальный вопрос: должно ли
государство только защищать человека от любых посягательств на его
внешнюю свободу, обеспечивая равный ее объем у всех граждан, т.е.
равноправие, или оно все-таки должно также что-то давать человеку
(помните мечту о достаточном пайке с наименьшими жертвами)? В данном
контексте необходимо проанализировать три вещи: медицинское обеспечение,
образование и социальное обеспечение. Именно в этих сферах государство
что-то забирает у одних граждан (а другого источника получения чего-либо
у государства нет) и за счет этого распределяет что-то среди других
граждан непосредственно. Другие способы расходования собранных средств,
направленные на обеспечение безопасности и равноправия – содержание
армии, полиции, чиновников и т.п., очевидно доходят до человека лишь
опосредованно. Нам представляется, что медицинское и социальное
обеспечение, а также образование вполне могут рассматриваться в качестве
элементов обеспечения безопасности в широком смысле, о котором мы
говорили раньше. Возможность любого гражданина самостоятельно
осуществлять все его права и свободы напрямую связана с полученным им
образованием, а для человека, нуждающегося в медицинском или социальном
обеспечении – от качества такого обеспечения. С другой стороны,
имущественное неравенство неизбежно. И это может повлиять и на качество
образования, и на качество социального обеспечения, а это несправедливо.

На свое функционирование, на обеспечение нашей безопасности и
равноправия государству нужны средства. В пункте 3 указывается источник
получения этих средств. К сожалению, Аксиома 19 в нашей аксиоматической
системе пока не родилась. Поэтому мы пока не знаем, как нам разумно
ограничить властные возможности государственных органов в области
налогообложения. Однако, хотя бы частичная реализация Аксиомы 5 в части
налогообложения путем выравнивания бюджетных финансовых потоков по
территории и привязка к непосредственным источникам их получения
приведена в пункте 3 настоящей статьи.

Статья 7

1. На всей территории Российской Федерации обеспечивается единство
экономического пространства, а также свободное перемещение товаров,
работ, услуг и финансовых средств, поддержка конкуренции и иные гарантии
свободы экономической деятельности.

2. В Российской Федерации признаются и защищаются равным образом
частная, государственная и муниципальная собственность.

112

Единство экономического пространства, т.е. одинаковые права участников
экономической деятельности независимо от места ее осуществления – еще
одна форма проявления Аксиомы 5 о равноправии.

Статья 8

1. Земля и другие природные ресурсы используются и охраняются как основа
достояния всего народа Российской Федерации.

2. Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной,
государственной, муниципальной собственности.

Восьмая статья Конституции определяет правовой режим земли и других
природных ресурсов. Этот вопрос также имеет прямое отношение к принципу
равноправия и федеративному устройству. По тем же причинам, о которых
уже было сказано выше, мы не можем допустить, чтобы права граждан и, как
следствие, их благосостояние зависели от того, имеются или нет в недрах
территории субъекта федерации, в котором он родился или проживает,
полезные ископаемые – нефть, газ или, например, алмазы. Очевидно, что в
едином государстве иначе быть не должно. Это не означает, что природные
ресурсы всегда должны находиться в средеральной государственной
собственности. Это означает лишь то, что отправной точкой для решения
любых вопросов по использованию природных ресурсов на основе именно
этого положения Конституции должны быть федеральные законы. Для
урегулирования, в том числе, именно таких вопросов, содержащих конфликт
интересов страны в целом и отдельных субъектов федерации, существует
верхняя палата Федерального собрания. А то, что использование природных
ресурсов допускает различные способы, вытекает из второго пункта этой
статьи.

Статья 9

1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие.

2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве
государственной, обязательной или предпочтительной.

3. В Российской Федерации признаются политическое многообразие,
многопартийность.

4. Общественные объединения равноправны.

Равенство перед законом, которое в отношении общественных и религиозных
объединений устанавливает действующая Конституция, и равноправие – не
тождественные понятия. Более того, равенство перед законом – это только
один из элементов равноправия. Этот принцип мы уже провозгласили и у нас
нет никаких оснований дискриминировать граждан, объединяющихся в
общественные или религиозные объединения.

Конституция – правовой документ и, как мы увидим ниже, имеющий прямое
действие. В таком документе не могут использоваться неопределенные
термины, поскольку это прямое нарушение Аксиомы 13 о точности
формулировок. “Разжигание розни”, употребляемое в действующей
Конституции в контексте функционирования общественных организаций,
термин неопределенный и поэтому не может использоваться в Конституции,
тем более так, что это позволяет государству применять санкции, – ведь
под “разжигание социальной розни” при желании можно подвести даже
общество автолюбителей. В статье 13 действующей Конституции её авторы
пытаются перечислить некоторые действия, которые они считают
недопустимыми. Но почему только для общественных объединений? А для
коммерческих объединений? А государственные органы? А должностные лица?
Разве им можно заниматься тем, что здесь имеется в виду? Всеобщая
декларация прав человека дает определение таким действиям – “призывы к
дискриминации”. В такой редакции, как запрет кому бы то ни было на
призывы к дискриминации, данное положение должно найти себе место во
второй главе Конституции.

из

Статья 10

1. Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может
устанавливаться в качестве государственной, обязательной или
предпочтительной.

2. Религиозные объединения отделены от государства и равноправны.

Опять-таки очевидные положения, вытекающие из Аксиомы 5 и Следствия 1.
Однако, зафиксировать их необходимо.

Статья 11

1. Суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее
территорию.

2. Российская Федерация обеспечивает целостность и неприкосновенность
своей территории.

Эта статья содержит очевидные положения, тем не менее зафиксировать их
необходимо. Чтобы никто ни внутри страны, ни за ее рубежом не сомневался
в их очевидности.

Статья 12

1. Российская Федерация состоит из субъектов Российской Федерации.
Наименование субъектов Российской Федерации устанавливается ими
самостоятельно.

2. Каждый субъект Российской Федерации имеет свою конституцию и
законодательство.

3. Федеративное устройство Российской Федерации основано на ее
государственной целостности, разграничении предметов ведения между
Российской Федерацией и субъектами Российской Федерации, едином
гражданстве всех граждан Российской Федерации. На территории Российской
Федерации никто не вправе устанавливать иное гражданство, помимо
российского.

4. Все субъекты Российской Федерации во всех отношениях равноправны.

Положения двенадцатой статьи предлагаемой Конституции связаны с ее
федеративным устройством. Основополагающий в этой части принцип
равноправие всех частей Российской Федерации, которые по уже устоявшейся
у нас терминологии называются субъектами федерации. Хотя этот принцип и
основополагающий, но тем не менее, производный. Производный в том
смысле, что он и не может быть другим, если мы не предполагаем нарушать
еще более важный, признанный мировым сообществом (ст. 2 Всеобщей
Декларации Прав Человека, ст. 14 Европейской Конвенции о защите прав
человека и основных свобод), признанный действующей Конституцией (ст.
19) и зафиксированный нами в статье пятой, принцип равноправия граждан
(Аксиома 5). В том числе, независимо от места жительства. Если мы этот
принцип признаём, то не можем допустить, чтобы права граждан зависели от
того, на территории какого субъекта федерации России им довелось
оказаться в тот или иной момент их жизни. Все предлагаемые в этой части
уточнения по сравнению с действующей Конституцией направлены на
безусловное соблюдение этого принципа. Начиная с названия. Все части
Российской Федерации -ее одинаковые субъекты, а как им называться –
губернией, республикой или штатом – это их внутреннее дело. Тем более,
что независимо от названия, все они имеют свою Конституцию и
законодательство.

В вопросе федеративного устройства, как впрочем и в других вопросах
конституционного устройства, по возможности, должна быть максимальная
ясность (Аксиома 13). Во всяком случае, к этому нужно стремиться.
“Федеративное устройство… основано на… равноправии и самоопределении
народов в Российской Федерации”. Прочитаешь такую лукавую формулировку
из действующей

114

Конституции и вопросов возникает больше, чем ответов. Например, что
такое “народ” в данном контексте? Население субъекта федерации или
граждане определенной национальности? Если первое, тогда давайте так и
запишем: “равноправие субъектов Российской Федерации “. Если второе,
тогда это неправда, многократно опровергаемая дальнейшим текстом
действующей Конституции, из которого получается, что все народы равны,
но некоторые равнее. У татар и калмыков, например, есть “свои”
республики, а у десятков других народов – нет. Кстати, нет и у русского
народа. А что такое самоопределение в данном контексте? Самоопределение
в мировом сообществе? Это невозможно, т.к. “Российская Федерация
обеспечивает целостность… своей территории”, и любой президент
Российской Федерации, охраняя территориальную целостность, должен будет
пойти по пути Авраама Линкольна. Самоопределение внутри Российской
федерации? То есть, возможность любого народа (совокупности граждан
любой национальности) образовать на территории страны “свой” субъект
федерации? Что может быть еще опаснее для существования единого
государства в длительной перспективе?

В любом случае этот вопрос нужно решать однозначно, недвусмысленно и, в
полном соответствии с Аксиомой 13, понятно каждому гражданину,
принимающему Конституцию. Предлагаемые формулировки такую ясность
вносят.

Так же с полной определенностью надо решить вопрос гражданства в
отдельном субъекте федерации. Гражданство всегда вводится для того,
чтобы отличить граждан, т.е. лиц, имеющих определенные гражданские
права, от неграждан – лиц, таких прав не имеющих. Тот, кто устанавливает
гражданство, вправе установить и условия его приобретения, а это прямой
путь к дискриминации остальных граждан РФ. Только единое, одинаковое для
всех гражданство Российской Федерации вполне отвечает требованиям
Аксиомы 5.

Статья 13

Политическая власть в Российской Федерации разделена на государственную
власть Российской Федерации, государственную власть субъектов Российской
Федерации и местное самоуправление.

Только теперь, после того, как определили наиболее важные положения,
относящиеся непосредственно к человеку, объединениям граждан, мы,
наконец-то, дошли до устройства инструмента – государства. В полном
соответствии со Следствием 13 мы рассредоточиваем власть государства по
уровням. Таких уровней в нашем государстве три, при этом мы ясно и
недвусмысленно называем местное самоуправление уровнем политической
власти как этого, вслед за Европейской хартией местного самоуправления,
требует от нас Следствие 15 [48]. Местному самоуправлению, которое во
всем мире является основой гражданского общества, в нашей стране
хронически не везет. Многие по-прежнему хотят видеть местное
самоуправление как нечто факультативное, необязательное, общественное.
Нет, местное самоуправление – это власть, причем основа любой другой
власти, согласно нашему Следствию 15, и нечего ожидать, что жизнь
наладится, если местное самоуправление не начнет функционировать как
должно.

Статья 14

1. Государственная власть в Российской Федерации и в субъектах
Российской Федерации осуществляется органами законодательной,
исполнительной, судебной и контрольной власти.

2. Органы законодательной, исполнительной, судебной и контрольной власти
осуществляют свои полномочия, установленные для них Конституцией
Российской Федерации и Законом самостоятельно. Ни один из органов
законодательной, исполнительной, судебной и контрольной власти не вправе
осуществлять полномочия других органов власти, установленные для тех
Конституцией Российской Федерации и Законом, а также выходить за пределы

115

полномочий, установленных для него Конституцией Российской Федерации и
Законом.

3. Никто не может быть отрешен от должности иным, кроме суда, лицом или
органом, который не уполномочен назначать на эту должность.

Следующая тема связана с разделением (рассредоточением) власти по
функциям. В действующей Конституции принцип разделения властей
провозглашен. Провозглашен и тут же нарушен. Здесь, видимо, уместно
вспомнить, когда и как родился этот принцип. Его истоки мы находим еще у
Аристотеля. “Во всяком государственном устройстве этих основных частей
три; с ними должен считаться энергичный законодатель, извлекая из них
пользу по отношению к каждой из форм государственного строя… Вот эти
три части: первая – законосовещательный орган, рассматривающий дела
государства, вторая – должности (именно какие должности должны быть
вообще, чем они должны ведать, каков должен быть способ их замещения),
третья – судебные органы” [3, с.154]. Формулируя, вслед за Аристотелем и
Локком, свою теорию, Ш. Монтескье [50, с.290] исходил из того, что
концентрация власти в чьих-либо руках (все равно в чьих – короля,
парламента и т.п.) – абсолютное зло. Поэтому она – власть должна быть
распределена, причем так, чтобы ни одна из частей не могла подчинить
себе другую. В этом и только в этом заключен смысл такого разделения. Мы
уже уделили внимание этому вопросу, формулируя Следствие 13, изложив
причину такой необходимости рассредоточения власти в Следствии 11. Что
же мы видим в действующей Конституции? Есть законодательная власть –
Федеральное собрание. Есть исполнительная власть -Правительство. Есть
судебная власть – суды Российской Федерации. И есть еще некий орган
власти – Президент (Король?), парящий “над схваткой”, как мы не раз
слышали. Почему провозглашенный принцип нарушен? Нынешняя Конституция,
не имеющая никакого отношения к тем сознательным жертвам граждан, о
которых мы говорили в преамбуле, может позволить себе нарушать ею же
провозглашенные принципы и нашу Аксиому 23 о взаимной непротиворечивости
норм. Как мы видим, эти принципы вписывали в текст вовсе не для того,
чтобы они соблюдались. Но мы не можем допустить подобной
противоречивости.

Кроме того, сказать о том, что власть разделена, а ее органы
самостоятельны, слишком мало. Наше Следствие 11 о склонности чиновников
выходить за пределы своих полномочий относится к сущему, изложенное в
нем действует всегда и везде. Следование Аксиоме 13 на пути реализации
Аксиомы 18 может дать нам надежду на нейтрализацию этой склонности
субъектов политической власти. В статье 14 мы попытались максимально
возможно выполнить требование Аксиомы 13, попытались раскрыть, что
означает разделение власти и самостоятельность ее органов. Сделано это в
полном соответствии со Следствиями 9, 10 и Определением 17.

И, наконец, о принципах организации власти в субъектах федерации.
Существующие редакции статьи 10 и статьи 11 теоретически позволяют
осуществить в субъектах федерации любую, самую плохую структуру органов
государственной власти, т.к. не предписывают субъектам федерации
никакого принципа при формировании этой структуры.

Действующая Конституция оставляет этот вопрос на усмотрение самих
субъектов федерации, что неправильно, если мы не хотим допустить даже
гипотетической возможности образования в каких-либо из субъектов
федерации, например, монархии. Статья 14 требует и от субъектов
федерации обязательного разделения их власти по функциям (Аксиома 18).

Статья 15

1. Законодательную власть Российской Федерации осуществляет Федеральное
собрание (Совет Федерации и Государственная дума).

Законодательную власть субъектов Российской Федерации осуществляют
образуемые ими законодательные органы.

2. Исполнительную власть Российской Федерации
осуществляет

116

Правительство Российской Федерации, руководимое на принципах
единоначалия Председателем Правительства (Президентом, Канцлером, …)
Российской Федерации.

Исполнительную власть субъектов Российской Федерации осуществляют
образуемые этими субъектами Российской Федерации исполнительные органы.

3. Судебную власть на всей территории Российской Федерации осуществляют
суды Российской Федерации.

Судебную власть на территории субъектов Российской Федерации
осуществляют также их конституционные суды и мировые судьи.

4. Контрольную власть на всей территории Российской Федерации
осуществляет прокуратура Российской Федерации.

Контрольную власть на территории субъектов Российской Федерации
осуществляют так же прокуратуры этих субъектов Российской Федерации.

После закрепления принципа разделения властей логично перечислить те
органы, которым поручено осуществлять законодательную, исполнительную,
судебную и контрольную власть. Именно здесь мы приводим в логическую
взаимосвязь структуру органов и принцип разделения властей. Требует
отдельного пояснения вопрос о прокуратуре. В нынешнем виде прокуратура
как орган, наделенный не только надзорными (контрольными) функциями, не
соответствует требованиям статей 14 и 15 предлагаемой Конституции и
требованиям Аксиомы 23 о взаимной непротиворечивости норм. Для
выполнения этих требований у прокуратуры должны быть изъяты функции по
расследованию уголовных дел и по поддержанию обвинения в суде.
Прокуратура должна заниматься исключительно контролем (надзором) за
соблюдением законов всеми субъектами на территории Российской Федерации.
Причем всеми без исключения, включая всех субъектов других ветвей
власти, перечисленных в настоящей статье, что по действующему сегодня
законодательству прокуратуре запрещено.

Статья 16

1. Разграничение предметов ведения между Российской Федерацией,
субъектами Российской Федерации и местным самоуправлением осуществляется
настоящей Конституцией.

2. Публичные полномочия между уровнями власти в Российской Федерации
разделяются таким образом, чтобы они осуществлялись органом власти
самого нижнего, ближайшего к гражданам уровня, на котором возможно
осуществление этих полномочий.

3. Органы местного самоуправления не входят в систему органов
государственной власти и им не подчиняются.

Кроме принципа разделения властей по горизонтали (по функциям) очень
важным для федеративного государства является и принцип разделения
властей по вертикали (по уровням). Сегодня в этом вопросе мы имеем две
неразрешенные проблемы. Первая проблема связана с возможностью
договорного перераспределения предметов ведения и полномочий между
органами государственной власти Российской Федерации и субъектов
федерации. Такая возможность прямо противоречит принципу равноправия
субъектов федерации и полностью должна быть устранена.

Вторая проблема связана с тем, что действующая Конституция ничего не
говорит о принципах наделения полномочиями и предметами ведения местного
самоуправления. Более того, ст. 71, 72 и 76 Конституции по факту лишают
местное самоуправление каких бы то ни было полномочий и предметов
ведения. Напомню, ст. 71 определяет круг ведения Российской Федерации,
ст. 72 определяет круг совместного ведения федерации и субъектов, а ст.
76 говорит о том, что всё, что не попало в перечни этих статей,
находится в ведении субъектов федерации. И где же

117

здесь местное самоуправление, которое Конституцией якобы гарантируется?
Это положение должно быть исправлено, поэтому предлагаемая статья 16
Конституции содержит норму, согласно которой полномочия всех уровней
власти в стране, включая местное самоуправление, разграничиваются
Конституцией и только Конституцией. Этого пока не случилось, в
частности, и потому, что более сильные уровни власти хотят забрать себе
как можно больше полномочий. Хотя это желание и естественно, с ним нужно
бороться. Именно поэтому и именно здесь – в основах конституционного
строя мы фиксируем принцип разделения полномочий между уровнями в полном
соответствии со Следствием 15.

Статья 17

1. Система правовых актов Российской Федерации состоит из настоящей
Конституции, федеральных конституционных законов, федеральных законов,
законов субъектов Российской Федерации, нормативных правовых актов
органов исполнительной власти Российской Федерации, нормативных правовых
актов органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации и
нормативных правовых актов органов местного самоуправления, а также
международных договоров Российской Федерации.

2. Перечень и иерархия нормативных правовых актов органов исполнительной
власти Российской Федерации устанавливается законом Российской
Федерации.

3. Перечень и иерархия нормативных правовых актов органов исполнительной
власти субъекта Российской Федерации устанавливается законом субъекта
Российской Федерации.

4. Перечень и иерархия нормативных правовых актов органов местного
самоуправления устанавливается законами субъекта Российской Федерации.

Основа функционирования любого государства – это система его правовых
актов. Всякая система правовых актов должна иметь иерархическую
структуру (Следствие 21). Очевидно, что именно Конституция должна
определять эту иерархию. Действующая Конституция говорит только о
собственной высшей юридической силе, что, конечно, правильно, но
недостаточно.

С одной стороны, иерархия должна быть установлена исчерпывающим образом.
В отношении законов это будет сделано в следующей статье 18 предлагаемой
Конституции. С другой стороны, иные нормативные правовые акты имеют свою
иерархическую структуру, слишком подвижную, прямо зависящую от состава
министерств и ведомств, иных органов власти, чтобы фиксировать её в
Конституции. Однако, доверять установление этой иерархии самим
исполнительным органам власти тоже неправильно. Статья 17 требует именно
от законодателей соответствующих уровней проделать эту работу, а затем
вносить в нее изменения по мере необходимости.

Статья 18

1. Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу,
прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации.

2. Никакие законы и иные нормативные правовые акты, принимаемые в
Российской Федерации, не могут противоречить Конституции Российской
Федерации. В случае выявления такого противоречия, применяется
Конституция Российской Федерации.

3. Суд не вправе отказать кому бы то ни было в защите нарушенного права
по мотивам отсутствия закона и обязан применять в таком случае
соответствующие положения Конституции РФ.

4. Федеральные конституционные законы принимаются по вопросам, прямо
предусмотренным Конституцией Российской Федерации.

5. Федеральные законы принимаются по вопросам, отнесенным Конституцией
Российской Федерации к ведению Российской Федерации, а

118

также к совместному ведению Российской Федерации и субъектов Российской
Федерации.

6. Законы субъектов Российской Федерации принимаются по вопросам,
отнесенным Конституцией Российской Федерации к ведению субъектов
Российской Федерации, а также к совместному ведению Российской Федерации
и субъектов Российской Федерации.

7. Законы, принятые субъектом Российской Федерации по вопросам,
отнесенным Конституцией Российской Федерации к совместному ведению
Российской Федерации и субъектов Российской Федерации, не должны
противоречить федеральным законам. В случае такого противоречия
действует федеральный закон.

8. Иные нормативные правовые акты принимаются на основании и во
исполнение Конституции Российской Федерации, федеральных конституционных
законов, федеральных законов, законов субъектов Российской Федерации.

9. Положения, порождающие обязанности для граждан могут содержать только
Конституция и законы. Иные нормативные правовые акты не могут содержать
положений, порождающих обязанности для граждан.

10. Законы и иные нормативные правовые акты, принятые с нарушением
настоящей статьи, не применяются.

Данная статья устанавливает иерархию нормативных правовых актов,
устанавливает правила поведения для правоприменителей в случае
противоречий между правовыми актами разных уровней. Кроме того, пункт 9
подчеркивает одно важное обстоятельство, прямо вытекающее из Следствия
10 и, соответственно, из статьи 1 предлагаемой Конституции. Речь идет о
том, правовым актом какого уровня могут устанавливаться ограничения для
внешней свободы человека и может предоставляться внешняя свобода органам
и должностным лицам. Таким правовым актом может быть только закон. Иные
нормативные правовые акты, о которых идет речь в пункте 8, законами не
являются и поэтому не могут порождать каких-либо обязанностей для
граждан (пункт 9). Иные нормативные правовые акты могут использоваться
исключительно в целях управления государством (Определение 26), т.е.
могут быть направлены от одних субъектов политической власти другим. Но
и это может происходить только на основании и во исполнение законов.

Статья 19

1. Международные договоры Российской Федерации вступают в силу после их
ратификации обеими палатами Федерального Собрания. Международные
договоры по вопросам, касающимся конституционного устройства Российской
Федерации, вступают в силу после их одобрения на референдуме Российской
Федерации.

2. При противоречии норм международного договора Российской Федерации и
закона, иного нормативного правового акта применяются нормы
международного договора Российской Федерации.

Данная статья воспроизводит норму действующей Конституции о приоритете
норм международного права. Вместе с тем, данная статья устанавливает
обязательную ратификацию всех международных договоров (чего не было в
действующей Конституции), приводя тем самым и процедуру заключения
международного договора в соответствие с процедурой принятия закона
Российской Федерации, а в необходимых случаях, – Конституции.

При этом необходимо отметить, что в соответствии с требованиями Аксиомы
13 неопределенное словосочетание “общепризнанные принципы и нормы
международного права” в статье 19 не используется.

119

Статья 20

1. Законы и иные нормативные правовые акты Российской Федерации,
субъектов Российской Федерации, органов местного самоуправления, а также
международные договоры Российской Федерации подлежат официальному
опубликованию для всеобщего сведения.

2. Неопубликованные официально в периодических средствах массовой
информации для всеобщего сведения законы и иные нормативные правовые
акты Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, местного
самоуправления, международные договоры, не применяются.

3. Применение неопубликованного нормативного правового акта,
международного договора преследуется по федеральному закону.

Очевидно, что никакие нормативные правовые акты, неопубликованные
официально для всеобщего сведения, не должны применяться. Вместе с тем,
действующая Конституция столь категорична только по отношению к законам.
В отношении указов Президента и иных нормативных правовых актов
Конституция не столь категорична и требует для применения данной нормы
некоторых условий. Причем в качестве условия в очередной раз
используется некий неопределенный термин – “затрагивающие права, свободы
и обязанности”. Более того, нормативные правовые акты в отношении
юридических лиц, согласно действующей Конституции, вообще не обязательны
для опубликования. Перечисленные недостатки действующей Конституции
никак не способствуют добровольному соблюдению законов людьми, как на
этом настаивает Аксиома 22. В предлагаемом варианте понятие
“опубликование” в соответствии с требованием Аксиомы 13 также
конкретизировано. Любые нормативные правовые акты должны быть
опубликованы официально в периодических средствах массовой информации
для всеобщего сведения. И, наконец, в соответствии с требованиями
Аксиомы 12, устанавливается санкция за нарушение этих требований.

Статья 21

1. Органы государственной власти, органы местного самоуправления,
должностные лица, граждане и их объединения обязаны соблюдать
Конституцию Российской Федерации и законы, принятые в соответствии с
Конституцией Российской Федерации.

2. Граждане Российской Федерации не обязаны соблюдать законы и иные
нормативные акты, противоречащие Конституции или принятые с ее
нарушениями. В случае возникновения конфликта между гражданином и
органом власти или должностным лицом по вопросу о соответствии закона
или иного нормативного правового акта либо процедуры их принятия
Конституции Российской Федерации бремя доказывания такого соответствия
возлагается на орган или должностное лицо, издавшее такой нормативный
правовой акт.

Данная статья фактически представляет собой гипотезу, общую для большого
количества норм правовой системы. Однако, в отличие от действующей
Конституции, в которой соответствующая гипотеза выглядит как “всегда”
(граждане обязаны соблюдать законы), в настоящей статье гипотеза
содержит определенные условия, при этом, что очень важно, бремя
доказывания соответствующей гипотезы для спорного нормативного правового
акта возлагается на государство, а не на человека.

Статья 22

1. Положения настоящей главы Конституции составляют основы
конституционного строя Российской Федерации и не могут быть изменены
иначе как на референдуме Российской Федерации.

120

2. Никакие другие положения настоящей Конституции не должны
противоречить основам конституционного строя Российской Федерации. В
случае подобного противоречия применяются положения настоящей главы
Конституции.

3. Никакие положения настоящей Конституции не могут быть истолкованы как
умаляющие права любого человека и гражданина, нарушающие его равноправие
с остальными гражданами Российской Федерации, как предоставляющие
какому-либо государственному органу, органу местного самоуправления,
группе лиц или отдельным лицам права заниматься какой-либо деятельностью
или совершать какие-либо действия, направленные на умаление прав и
свобод, нарушение равноправия граждан.

4. В каждый последний год десятилетия в общий день выборов в Российской
Федерации проводится референдум по вопросу: “Считаете ли Вы необходимым
внесение каких-либо изменений или дополнений в Конституцию Российской
Федерации?”. В случае положительного ответа на поставленный вопрос более
пятидесяти процентов участников референдума, в следующем году в общий
день выборов в Российской Федерации проводится референдум о внесении в
Конституцию изменений (дополнений), проекты которых должны быть не
позднее чем за шесть месяцев до проведения референдума зарегистрированы
в соответствии с федеральным законом.

Конечно, очень хотелось бы иметь Конституцию абсолютно ясную,
недвусмысленную, не имеющую никаких внутренних противоречий, идеальную
на все времена. Однако, это – вряд ли достижимый идеал. Поэтому данная
статья устанавливает внутреннюю иерархию Конституции.

Изощренность “правоведов-прислужников” не имеет границ. Практика работы
Конституционного суда, к сожалению, не оставляет сомнений в том, что
попытки извратить демократические принципы правового государства будут
продолжаться. Так почему бы нам, завершая раздел “Основы
конституционного строя”, не пойти по проторенному Всеобщей Декларацией
Прав Человека пути и по примеру ее тридцатой статьи не заявить, что
любые попытки умаления прав и свобод человека, нарушающие равноправие
граждан, – АНТИконституционны. Возможно, это позволит нам, активным
гражданам, чуть более эффективно отстаивать свои права, бороться с теми,
кто мешает нам своими руками созидать свою достойную жизнь.

Какую бы хорошую Конституцию мы сегодня не написали, завтра (или
послезавтра) наши дети (или наши внуки) имеют право с нами не
согласиться, ведь они эту Конституцию не принимали. Жизнь устроена так,
что Родину, как и родителей, не выбирают. Но если общение детей с
родителями обычно приводит к изменению и тех, и других (даже если
родителям кажется иначе), то Родина своим сыновьям и дочерям пока только
приказывает. Когда же сыновьям и дочерям установленный без их участия
порядок перестает нравиться и когда таких детей набирается много, они
прибегают к последнему средству – восстанию (если им сопутствует удача)
или бунту (если удача от них отворачивается). И то, и другое плохо. И
того, и другого нужно, по возможности, избегать. Но не методами
подавления уже начавшегося восстания, а действиями по устранению его
причины. А причина восстания заключается в том, что люди не находят
иного способа повлиять на установленный без их участия порядок. Или даже
установленный с их участием, но уже устаревший или просто требующий, по
их мнению, улучшения. Так давайте дадим им такой способ! Ведь
добровольное соблюдение людьми законов предпочтительно (Аксиома 22).
Первый шаг на этом пути – выяснение ответа на вопрос: есть ли
необходимость в улучшениях? Ответ на этот вопрос может быть получен
только на референдуме. Периодичность такого референдума должна быть
задана заранее, т.к. его проведение, как и периодическое проведение
выборов депутатов – обязанность государства по обеспечению безопасности
граждан от бунта или восстания. Предлагаемая периодичность достаточно
произвольна. Однако, функционирование одной из самых стабильных
конституций – Конституции

121

США (27 поправок за 200 лет) показывает, что предложенный десятилетний
срок вряд ли может быть увеличен.

Тем более, что здесь важен не так срок, как принцип. Все граждане должны
знать – раз в десять лет наступает “Юрьев день”. К нему нужно
готовиться, предлагать и обсуждать необходимые изменения. И если в этот
раз не получилось -не беда, может быть, получится в следующий. На
ратификацию двадцать седьмой поправки к Конституции США ушло более
двухсот лет. Значит и наши правильные предложения когда-нибудь пробьют
себе дорогу. Лишь бы была такая возможность. Лишь бы это воспринималось
как нормальный процесс, а не как покушение на чью-то власть.

122

Вместо заключения

В начале XIX века Наполеон утверждал, что человеческий дух не созрел еще
для того, чтобы управляющие делали то, что должны, а управляемые – то,
что хотят. Прошло двести лет. Что же мы, живущие сегодня в XXI веке,
можем ответить Наполеону? Неужели человеческий дух по-прежнему не
созрел? Очень не хочется с этим соглашаться.

Наполеон говорил о двух принципиально разных группах носителей
человеческого духа – об управляющих и управляемых. Чья же роль в этом
созревании является ведущей? Для прочитавшего эту книгу понятно – автор
уповает на созревание духа управляемых. Основой его должно стать
осознание управляемыми необходимости стать самоуправляемыми, т.е. и
управляющими тоже. Слова пролетарской песни “никто не даст нам
избавленья” были актуальны всегда, актуальны они и сейчас, ибо
управляющие только из альтруистических соображений никогда не будут
делать то, что должны. Не только потому, что такова человеческая
природа. Эта природа заставляет их активно сопротивляться созреванию
человеческого духа. Но, главным образом, потому, что никто, кроме самих
управляемых, не может им указать то, что же они должны. Указать
управляющим, что они должны, управляемые смогут, только поняв и
сформулировав, что они сами хотят.

И вот здесь огромна, ни с чем не сравнима роль той части управляемых,
основной сферой деятельности которых является умственный труд. Я бы даже
сказал, это их (наша) человеческая миссия!

Может быть, и эта книга хоть чуть-чуть поможет в понимании того, что же
нам нужно хотеть и чего добиваться, чтобы так и было.

Прежде всего, в таком понимании может помочь предложенное
структурирование политического пространства. Каждый человек хотя бы
смутно представляет себе, как же должна быть правильно организована наша
жизнь, наше сосуществование. К сожалению, многие представляют себе это
слишком неопределенно. Отождествление своего представления с конкретной
(одной) областью политического пространства может значительно прояснить
для многих их собственные смутные представления.

Хочется надеяться, что для значительной части людей предпочтительная для
них область окажется недалеко от области 1-4-7 (либерализм – демократия
-равноправие). Для таких людей особенно полезной может оказаться
предложенная аксиоматическая система. Именно в ней сформулированы
требования к тем, кто должен сделать так, чтобы их – управляемых –
желание жить при либеральной и равноправной демократии осуществилось.

Автор далек от мысли, что предложенная аксиоматическая система
совершенна, однако, она представляется добротной основой для последующей
работы. Очевидно, эта работа предусматривает дальнейшее развитие теории
и совершенствование формулировок. Но не только. Полезно еще и еще раз
проверять аксиоматическую систему на формальную непротиворечивость её
Аксиом -первоначальных утверждений. Еще и еще раз проверять – не
являются ли какие-либо Аксиомы Следствиями, а какие-либо Следствия –
Аксиомами. Необходимо снова и снова анализировать систему на дедуктивную
полноту. Не исключено, что в результате такого анализа появятся какие-то
новые Аксиомы. Отдельная проблема, которая еще ждет своего разрешения –
Аксиома 19. Короче, совершенно необходима совместная работа по выявлению
и устранению возможных недостатков предложенной аксиоматической системы,
и автор на неё очень рассчитывает.

Особый разговор о примере применения аксиоматической системы в виде
усовершенствованного варианта Основ конституционного строя. Здесь
конструктивная критика могла бы указать возможные несоответствия
предлагаемых формулировок статей Конституции каким-либо Аксиомам или
Следствиям аксиоматической системы.

123

Все это, несомненно, было бы очень важно и полезно, однако, на главный
вопрос – почему именно эта теория права предпочтительнее всякой другой –
пока ответа дать невозможно. Ответ на этот вопрос может родиться только
в дискуссии с авторами или сторонниками других теорий права, других
аксиоматических систем. Таких, которые разработаны, исходя из
предпочтительности других областей политического пространства. Однако,
мне они пока неизвестны.

Политики, как правило, не хотят, а чаще и не могут точно и конкретно
сформулировать свое политическое кредо. Если кто-то из них называет себя
либералом, демократом или коммунистом, из этого совершенно не следует,
что он правильно позиционирует себя на политической сцене и, более того,
понимает эти и подобные им термины точно так же, как и его сторонники
или политические противники. Их больше устраивают лозунги, а не аксиомы,
штампы, а не определения. “Собственность есть кража”, “laissez faire”,
“свобода, равенство, братство”, “экспроприация экспроприаторов” и т.п.,
может быть, и красивые лозунги, но в любой из них вмещается по нескольку
смыслов. “Обычно сознанием людей овладевают лишь самые доступные идеи.
Ложная, но ясно и точно выраженная идея, всегда больше завладеет миром,
нежели идея верная, но сложная” [86, с.138]. Наверное, политикам так
удобнее, поэтому от них нет заказа и правоведам. Нет такого заказа и от
общества. Традиции Дижонской Академии давно и прочно забыты. Возможно,
именно поэтому аксиоматические системы, описывающие другие области
политического пространства, пока не существуют.

Более того, анализ доступной инсрормации по истории человечества
убеждает автора в том, что за весь обозримый период оно – человечество –
неуклонно развивается по направлению к области 1-4-7, к свободе,
демократии, равноправию. Осуществить сосуществование в этой области
можно только на основе права. Последовательное приближение правовой
системы любого государства к состоянию, описываемому предложенной
аксиоматической системой теории права, самая короткая дорога в область
1-4-7, в область свободы – демократии -равноправия.

124

Приложение 1

Аксиоматическая система

ЧЕЛОВЕК

Аксиома 1. (сущее)

Каждый человек обладает внутренней свободой (свободой воли).

Определение 1.

Внутренняя свобода – свобода (способность, возможность) человека

самостоятельно выбирать, что ему хотеть.

Аксиома 2. (сущее)

Каждый человек хочет жить хорошо.

Следствие 1. (должное)

Только сам человек решает, что для него хорошо.

Аксиома 3. (должное)

Стремление каждого человека к хорошей жизни правомерно (оправдано).

Определение 2.

Цель – предвидимое, желаемое и осуществимое состояние вещей и

людей, достигаемое субъектом с помощью средств.

Определение 3.

Субъект – обладатель внешней свободы – лицо (в том числе человек)

или орган.

Определение 4.

Средства – вещи, действия с которыми, и люди, действия которых

приводят к достижению цели.

Определение 5.

Цель жизни – высшая цель, к которой стремится человек.

Следствие 2. (должное)

Никто не вправе определять человеку цель его жизни, которой он

обязан следовать.

ОБЩЕСТВО

Аксиома 4. (сущее)

Люди обречены на то, чтобы жить сообща.

Жизнь сообща – единственная возможная форма существования людей.

Определение 6.

Внешняя свобода – свобода (способность, возможность) действовать в

обществе в соответствии со своей внутренней свободой тем или иным

125

образом, преследуя те или иные цели.

Аксиома 5. (должное)

Все люди имеют равные права на внешнюю свободу.

Аксиома 6. (сущее)

Внешняя свобода людей должна быть ограничена.

Аксиома 7. (должное)

Внешняя свобода человека может ограничиваться только
требованиями

обеспечения внешней свободы других людей.

Следствие 3. (должное)

Никто против его воли не может быть использован в качестве

средства для достижения чужой цели.

Аксиома 8. (сущее)

Люди склонны нарушать нормативные границы внешней свободы других

людей и своей собственной.

Аксиома 9. (сущее) Все люди разные.

ПРАВО

Определение 7.

Право – это внешняя свобода, предоставленная и
ограниченная

нормой.

Определение 8.

Повеление – словесное выражение предоставления и ограничения

внешней свободы.

Определение 9.

Норма – повеление, направленное неопределенному кругу лиц, либо

предназначенное для неоднократного применения.

Норма – словесное выражение предоставления и ограничения внешней свободы
неопределенному кругу лиц либо предназначенное для неоднократного
применения.

Определение 10.

Гипотеза – элемент нормы, описывающий обстоятельства, при которых

данная норма вступает в действие.

Определение 11.

Диспозиция – элемент нормы, описывающий предоставление и

ограничение внешней свободы.

Определение 12.

126

Права – конкретные элементы права.

Права – конкретные элементы внешней свободы, предоставленные и

ограниченные нормой.

Определение 13.

Обязанность – конкретное ограничение внешней свободы одного

субъекта, обеспечивающее возможность осуществления права другого

субъекта.

Определение 14.

Обязанность человека – конкретное ограничение его внешней свободы,
обеспечивающее возможность осуществления права другого человека (людей).

Определение 15.

Обязательство – обязанность, самостоятельно и добровольно

возложенная на себя субъектом.

Обязательство – конкретное ограничение внешней свободы субъекта,
самостоятельно и добровольно возложенное им на себя с целью обеспечения
возможности осуществления права другого субъекта.

Определение 16.

Следствие 4. (сущее)

Всякое право одного субъекта означает наличие соответствующей
обязанности другого субъекта субъектов, а всякая обязанность одного
субъекта означает наличие права другого субъекта.

Следствие 5. (должное)

Отказ человека от своего элемента внешней свободы, предоставленного
также и неопределенному кругу лиц, в пользу другого лица не допускается.

Следствие 6. (должное)

Никакой человек не может быть принуждаем воспользоваться каким-либо
своим правом.

Следствие?, (должное)

Права человека никогда не могут быть и его обязанностями.

Определение 17.

Предоставление внешней свободы состоит из ее провозглашения и

обеспечения возможности ее осуществления.

127

Аксиома 10. (должное)

Каждому должен быть предоставлен максимум внешней
свободы,

совместимый с таким же максимумом свободы каждого другого.

Аксиома 11. (должное)

Не предусмотренное никакой нормой действие, направленное на ограничение

чьей-либо внешней свободы, недопустимо.

Определение 18.

Аксиома 12. (должное)

Всякая норма должна содержать санкцию за нарушение провозглашенной ею

внешней свободы.

Аксиома 13. (должное)

Всякая норма должна быть сформулирована так, чтобы минимизировать

возможность её неверного понимания.

Определение 19.

Наделяемый субъект – субъект (субъекты), которому данная норма

предоставляет конкретный элемент внешней свободы.

Определение 20.

Ограничиваемый субъект – субъект (субъекты), который имеет

принципиальную возможность нарушить предоставляемый данной

нормой элемент внешней свободы и которому это нарушение

запрещается.

Определение 21.

Определение 22.

ГОСУДАРСТВО

Определение 23.

128

Аксиома 14. (должное)

Единственной целью существования (функционирования) государства должно

быть обеспечение безопасности граждан.

Определение 24.

Безопасность граждан – возможность беспрепятственно
и

самостоятельно осуществлять каждым из них свое право.

Определение 25.

Управление – это деятельность, направленная на уменьшение

расхождения между целью и фактическим состоянием вещей и людей.

Определение 26.

Следствие 8 (должное)

Единственным источником политической власти является

населяющий данную территорию народ.

Определение 27.

Власть – право властного субъекта предоставлять и ограничивать

внешнюю свободу подвластных субъектов.

Определение 28.

Определение 29.

Подвластный субъект – субъект, который не может безнаказанно

отказаться от исполнения повеления властного субъекта.

Определение 30.

Политическая власть (государственная власть и местное самоуправление) –
власть, осуществляемая на определённой территории, способом
осуществления которой является закон и основанные на нем
непосредственные повеления.

Аксиома 15. (сущее)

Государство состоит из органов и должностных лиц

Следствие 9. (должное)

Всякая политическая власть должна быть предоставлена и

ограничена законом.

129

Следствие 10. (должное)

Аксиома 16. (сущее)

Субъекты политической власти состоят из людей.

Определение 31.

Должностное лицо – субъект политической власти – человек, имеющий

право оказывать влияние на внешнюю свободу другого человека

(людей).

Следствие 11 (сущее).

Всякий субъект политической власти склонен к выходу за границы

внешней свободы, установленной для него законом.

Аксиома 17. (должное)

Права и обязанности субъекта политической власти должны совпадать.

Следствие 12. (должное)

Политическая власть должна быть максимально рассредоточена.

Следствие 13. (должное)

Политическая власть должна быть разделена (рассредоточена) по

функциям и уровням.

Аксиоме 18. (должное)

Политическая власть по функциям должна быть
разделена на

законодательную, исполнительную, судебную и контрольную.

Следствие 14. (должное)

Следствие 15. (должное)

Политическая власть между уровнями в государстве должна быть разделена
таким образом, чтобы властные полномочия осуществлялись способным
осуществлять данное полномочие субъектом власти, наиболее близким к
гражданам.

Аксиома 19. (должное) Налогообложение.

Определение 32.

Демократия – форма государственного устройства, при которой все граждане
имеют реальную возможность пользоваться равными правами на управление
государством.

130

Аксиома 20. (должное)

Следствие 16. (должное)

Все граждане имеют равные права на управление государством.

Следствие 17. (должное)

Все граждане имеют равные права на управление государством

непосредственно или через своих представителей.

Следствие 18. (должное)

Каждому гражданину должна быть гарантирована возможность совместно с
заранее установленным количеством сторонников направить своего
представителя в любой орган политической власти, формируемый путём
выборов.

Определение 33.

Правовое государство – государство, правовая система которого

предоставляет каждому гражданину максимум внешней свободы,

совместимый с таким же максимумом внешней свободы каждого

другого.

ПРАВОВАЯ СИСТЕМА

Аксиома 21. (сущее)

Законы (нормы) соблюдаются людьми либо по принуждению,
либо

добровольно.

Аксиома 22. (сущее)

Добровольное соблюдение людьми законов (норм) предпочтительно.

Следствие 19. (должное)

Правовая система должна создаваться так и такой,
чтобы

побуждать человека к добровольному соблюдению законов (норм).

Следствие 20. (должное)

Определение 34.

Правовой акт – письменный документ, содержащий повеление.

Определение 35.

Нормативный правовой акт – правовой акт, содержащий норму.

131

Определение 36.

Закон – нормативный правовой акт, принятый законодательным органом

политической власти определённого уровня.

Закон – словесно выраженное в письменном виде предоставление и/или
ограничение внешней свободы, направленное неопределенному кругу лиц либо
предназначенное для неоднократного применения и принятое законодательным
органом политической власти определенного уровня.

Следствие 21. (должное)

Аксиома 23. (должное)

Правовая система не должна содержать взаимно противоречивых (взаимно

исключающих) норм.

Следствие 22. (должное)

Определение 37.

Правовая система государства – совокупность норм, изложенная в
иерархической системе нормативных правовых актов, принятых политической
властью.

132

Приложение 2

Анализ возможности построения теории права для иных областей
политического пространства

Итак, на суд читателя вынесена система из более чем восьми десятков
понятий, аксиом и следствий, логически связанных с областью 1-4-7
политического пространства. Изложенная в таком виде система, как мы уже
говорили в первой главе, совершенно прозрачна и открыта для критики.
Конструктивная критика всегда полезна для любой теории. Для того, чтобы
облегчить процесс такой критики, давайте вместе посмотрим на
предложенную систему из разных областей политического пространства – с
точки зрения сторонников разных политических взглядов.

Прежде всего полезно посмотреть на те элементы системы, которые мы
отнесли к области сущего.

Аксиома 1.

Каждый человек обладает внутренней свободой (свободой воли).

Аксиома 2.

Каждый человек хочет жить хорошо.

Аксиома 4.

Люди обречены на то, чтобы жить сообща.

Жизнь сообща – единственная возможная форма существования людей.

Аксиома 6.

Внешняя свобода людей должна быть ограничена.

Аксиома 8.

Люди склонны нарушать нормативные границы внешней свободы других

людей и своей собственной.

Аксиома 9.

Все люди разные.

Следствие 4.

Всякое право одного субъекта означает наличие
соответствующей

обязанности другого субъекта (субъектов), а всякая обязанность одного

субъекта означает наличие права другого субъекта.

Аксиома 15.

Государство состоит из органов и должностных лиц.

Аксиома 16.

Субъекты политической власти состоят из людей.

Следствие 11.

Всякий субъект политической власти склонен к выходу за
границы

внешней свободы, установленной для него законом.

Аксиома 21.

Законы (нормы) соблюдаются людьми либо по принуждению,
либо

добровольно.

Аксиома 22.

Добровольное соблюдение людьми законов (норм) предпочтительно.

Неожиданно выясняется, что к области сущего относятся довольно много
(около четверти) Аксиом и Следствий, а Аксиом – так и вообще почти
половина. Причем, подавляющее большинство из них вряд ли может вызвать
какие-либо сомнения. Ну, разве что Следствия 4 и 11 да Аксиома 22.

По поводу Следствия 4 о связи между правом и обязанностью юридическая
наука не пришла к окончательному выводу. Но решение этого вопроса никак
не соотносится с политическим пространством. Даже если у каких-то
субъектов есть только права, а у других субъектов – только обязанности
(область 6), все равно правам одних будут соответствовать обязанности
других.

Если посмотреть на Следствие 11 из области 5-6 политического
пространства, то

133

можно сказать, что исключительный деспот, сидящий на вершине
политической пирамиды, имеет безграничную внешнюю свободу и уже потому
не может выйти за несуществующие для него границы. Чисто теоретически –
это справедливое замечание. Однако, в Следствии 11 говорится о
склонности, и поэтому на указанное замечание мы можем ответить, что
несмотря на отнесение границ его внешней свободы в бесконечность, такой
субъект все равно склонен к выходу и за эти границы (“Хочу быть
владычицей морскою…”).

Если посмотреть на Аксиому 22 из области 2-5-6 политического
пространства, можно сказать, что при такой политической организации
просто не найдется людей, которые бы захотели добровольно исполнять
установленные для нее законы (нормы). При всей справедливости такого
замечания, это вовсе не означает, что для организаторов такого
государства добровольное исполнение перестает быть предпочтительным. И
если каким-либо образом им удастся добиться такого состояния умов
населения, при котором какая-то существенная его часть будет соблюдать
законы (нормы) добровольно, это, несомненно, сэкономит государству
неизбежные для него затраты на принуждение.

Таким образом, Аксиомы и Следствия о сущем справедливы для всех точек
политического пространства.

Теперь переходим к должному.

Когда мы говорим о должном в аксиоматической системе теории права, мы
всегда имеем в виду некий вопрос. Вопрос о том, как нечто должно быть
устроено. Причем, без ответа на него, нам не построить систему. Это
означает, что мы должны так или иначе ответить на этот вопрос. Если мы
не ответим на него, в системе не будет хватать существенного элемента.
При этом, в отличие от сущего, ответ на этот вопрос не предопределен.
Такой вопрос всегда предполагает больше одного варианта ответа на него.
Мы должны решить, какой вариант ответа соответствует той области
политического пространства, которую мы заранее выбрали и для которой мы
строим нашу аксиоматическую систему.

Первый элемент аксиоматической системы, относящийся к должному –

Следствие 1.

Только сам человек решает, что для него хорошо.

Ответ на вопрос о том, кто решает, что хорошо для человека, а что для
него плохо, главным образом, определяется положением на оси безусловных
ценностей. Выбранное нами положение – область 1.

Если мы посмотрим на этот вопрос из области 3, в которой определяющей
ценностью является общество, то и ответ на него будет иной. Ведь, глядя
из этой области, именно общество определяет, что хорошо для человека, а
что плохо по широкому спектру вопросов, за исключением незначительного
их числа, не имеющих для общества никакого значения. Причем, имеет
значение для общества вопрос или нет, опять-таки решает само общество.
Таким образом, область 3 оставляет за человеком хоть какую-то, правда,
неопределенного размера область вопросов для самостоятельного решения.

Если мы посмотрим на этот вопрос из области 2, в которой определяющей
ценностью является государство, сфера самостоятельности человека
окончательно схлопывается. В этой области государство претендует на
всего человека целиком, отказывая ему хоть в какой-то самостоятельности
решения по поводу того, что для него хорошо. Оно, государство, так же,
как и общество в области 3, лучше самого человека знает, что для
человека хорошо, но уже в отличие от общества, в любой, без исключения,
относящейся к человеку сфере.

Небезразлична к ответу на этот вопрос и ось 6-7 – ось использования
права. Область 6, предполагающая наличие людей первого сорта и других
сортов, допускает, что некоторые люди могут самостоятельно решать, что
для них хорошо, а остальные не могут этого делать. Если ось 1-3-2 (за
исключением точки 1) утверждает, что есть такие субъекты, которые лучше
любого отдельного человека понимают, что для человека действительно
полезно (один ум хорошо, а два лучше),

134

то ось 6-7 говорит о другом: о том, что кто-то в состоянии определить,
что для него хорошо, а кто-то другой не в состоянии (и поэтому не имеет
права). А за того, кто не в состоянии, будет решать тот, кто в
состоянии. Например, если государство – это я, то именно я и буду решать
этот вопрос за всех.

Все, что мы сказали в отношении Следствия 1, в значительной степени,
может быть отнесено и к

Следствию 2.

Никто не вправе определять человеку цель его жизни, которой он обязан

следовать.

Очевидно, что в области 3 и 2, соответственно, такими определяющими
будут общество и государство. Если уж они определили, что для человека
хорошо, а цель, согласно определению, нечто желаемое, то совершенно
естественно, чтобы именно они и определяли человеку – к чему же
“желаемому” он должен стремиться. Таким образом, определившись с ответом
на вопрос Следствия 1 (область 1, область 2 или область 3), мы
фактически предопределяем и ответ на вопрос Следствия 2. Логично
предположить, что Следствия, вытекающие из сущего, сами должны
относиться к сущему. А если при этом обратить внимание на то, что ответы
на эти два вопроса мы зафиксировали в Следствиях, а не в Аксиомах, а
Аксиомы 1 и 2 мы отнесли к области сущего, а не должного, само собой
закрадывается сомнение – а не сущее ли сформулировано и в этих
следствиях? Для отнесения вопроса к сущему, мы должны доказать, что
ответ на него объективен, не зависит от наших желаний или представлений.
Однако, поскольку доказать это мы пока не смогли, придется оставить
(пока) эти следствия отнесенными к должному, ведь к должному мы можем
отнести любой ответ, содержащийся как в Аксиоме, так и в Следствии.

Аксиома 3.

Стремление каждого человека к хорошей жизни правомерно (оправдано).

В ответе на вопрос Аксиомы 3 основным является взгляд с оси 1-3-2. Если
каждый человек является центром вселенной, наивысшей ценностью, то нет
никаких оснований ограничивать этого человека в стремлении к хорошей
жизни, а с учетом Следствия 1, к такой хорошей жизни, как он сам себе ее
представляет. Единственный ограничитель на пути этих устремлений – такие
же как и он другие центры вселенной – другие люди.

Но стоит нам наивысшей ценностью объявить что-то другое (государство – 2
или общество – 3) правомерность или неправомерность любых устремлений
человека тут же должна проверяться с позиции соответствующей наивысшей
ценности. И, выбрав в качестве наивысшей ценности не каждого человека, а
государство или общество, не нужно удивляться или возмущаться, когда эта
наивысшая ценность станет определять объем правомерных устремлений к
хорошей жизни. Более того, станет определять как неправомерное,
запретное, неприличное, аморальное и т.д. и т.п. многое из того, что вам
хотелось бы достичь в этой жизни. Причем, для этого не нужно отменять
Аксиомы 1 и 2 или Следствие 1. Эти другие наивысшие ценности (общество,
государство) могут даже и признать, что человек в состоянии определить
сам, что для него хорошо, но, несмотря на это, запретить ему стремиться
к этому “хорошо”, поскольку для них – этих наивысших ценностей – это не
хорошо.

Таким образом, взгляд с других участков оси 1-3-2 деформирует нашу
Аксиому 3 до состояния:

стремление человека к хорошей жизни правомерно только в пределах,
определяемых для него государством (или обществом).

Взгляд с оси 6-7 также накладывает отпечаток на ответ на этот вопрос.
Пределы, которые может определить государство (или общество), для разных
людей могут быть разными. Для людей (человека) первого сорта, это могут
быть пределы даже более широкие, чем мы установили в нашем варианте
Аксиомы 3. Для других людей это будут более узкие, причем, возможно,
тоже разные пределы.

Значит, при взгляде на Аксиому 3 из области 6 она деформируется еще
больше:

стремление человека к хорошей жизни правомерно только в пределах,
определяемых для него государством (или обществом) в соответствии с
сортом

135

конкретного человека.

Стоило только допустить произвол в ограничении стремлений каждого
человека к хорошей жизни, как и ось 4-5 стала к этому процессу
небезразлична. Отнесение конкретного человека к определенному сорту и
установление пределов стремлений для каждого сорта возможно и
недемократическим путем. С позиции области 1-4-7 это мало что меняет.
Однако, для тех демократов, кто считает демократию панацеей, не
понимающих необходимости позиционировать себя и по другим осям
политического пространства, такой поворот может оказаться неожиданным.
Ведь для “лиц кавказкой национальности” совершенно безразлично,
установлена их второсортность демократическим путем, или
недемократическим, путем голосования в парламенте или королевским
указом. Между тем, стоит нам покинуть область 1-7, тут же выясняется,
что остальные районы политического пространства в этом вопросе прекрасно
сочетаются как с деспотией, так и с демократией.

Аксиома 5.

Все люди имеют равные права на внешнюю свободу.

Эта Аксиома позиционирует нас по осям 4-5 и 6-7 в области 4-7. Взгляд на
нее из области 5-6 деформирует ее до состояния

все люди имеют разные права на внешнюю свободу.

Мы сейчас не будем трудиться и определять, а в каком объеме какие люди
имеют права на внешнюю свободу, по какому признаку (признакам) люди
должны быть классифицированы. Оставим решение этой задачи для тех, кто
считает правильным позиционирование именно в области 5-6.

Аксиома 7.

Внешняя свобода человека может ограничиваться только требованями

обеспечения внешней свободы других людей.

Здесь опять на первый план выходит ось 1-3-2. Наша Аксиома справедлива
только, если наивысшей ценностью признать человека. Только в этом случае
оправдано стремление максимально сократить возможность ограничений его
внешней свободы. Если же человек наивысшей ценностью не является, то и
принципы ограничения его внешней свободы должны быть какими-то иными.
Хотя, конечно же, во всех случаях она должна как-то ограничиваться,
поскольку в состоянии войны всех против всех общество существовать не
может.

Возможно, апологеты общества или государства смогут дать какую-нибудь
более красивую эвфемистическую срормулировку, мы же сейчас констатируем,
что взгляд из области 3 или 2 приводит Аксиому 7 к следующему виду:

Внешняя свобода человека может ограничиваться любыми требованиями
общества (государства).

Как только каждый человек перестает быть наивысшей ценностью, никто не
мешает переместить точку отсчета и по оси 6-7 и при взгляде из области 6
Аксиома изменяется еще больше:

Внешняя свобода отдельного человека может ограничиваться любыми
требованиями общества (государства) в соответствии с его (человека)
сортом.

Вид Следствия 3 также определяется фактом признания каждого человека
наивысшей ценностью.

Следствие 3.

Никто против его воли не может быть использован в качестве средства

для достижения чужой цели.

Если же наивысшей ценностью признать не каждого человека, а общество или
государство, или ценность людей считать разной, что соответствует
области 2-3 или 6, то получится, что либо все люди могут использоваться
для достижения целей государства (общества), либо некоторые люди низших
сортов могут использоваться для достижения цели людей (человека) более
высокого сорта. При этом, конкретное распределение людей по сортам –
задача тех, кто считает, что такое распределение должно быть, тех, кто
считает, что не все люди одного сорта.

Следствие 5.

Отказ человека от своего элемента внешней свободы, предоставленного

136

также и неопределенному кругу лиц, в пользу другого лица не
допускается.

Следствие 5, конечно же, говорит о добровольном отказе, что определяется
наивысшей ценностью каждого человека, в том числе того, который
отказывается. Если же допустить, что люди не являются наивысшей
ценностью, что существуют субъекты (общество, государство) более ценные,
чем человек, и/или что сами люди имеют разную ценность, то тогда, при
взгляде из области (2-3)-6, это следствие будет выглядеть совсем иначе:

любой элемент внешней свободы человека может быть отчужден у него
государством (обществом) и/или

любой элемент внешней свободы человека низшего сорта может быть отчужден
у него любым человеком более высокого сорта.

Такие откровенные формулировки звучат довольно редко (“Русская земля
держится божьим милосердием, и милостью пречистой богородицы, и
молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец,
нами, своими государями, а не судьями и воеводами, ипатами и
стратигами… А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны
были и казнить” [58, с. 136]; или “Государство – это я”). Вместе с тем,
нет никаких сомнений, что ощущение, понимание, допустимость возможности
такой трактовки прав человека, даже согласие с ней присутствует в
человеческом сознании. Допускается, что права человека есть у него
только до тех пор, пока кто-то более важный, более сильный их не
отберет. Постоянно присутствующая с XVII века идея неотчуждаемости хотя
бы некоторых (основных) прав человека – косвенное тому подтверждение.

О безраздельности или условности господства человека над своими правами
говорят Следствия 6 и 7.

Следствие 6.

Никакой человек не может быть принуждаем воспользоваться каким-либо

своим правом.

Следствие 7.

Права человека не могут быть и его обязанностями.

Решение этого вопроса о должном в Следствиях 6 и 7 также связано с
положением на оси 1-3-2. Один из нередко применяемых иезуитских способов
девальвирования прав человека – это объединение их (или их части) с
обязанностями. Если не человек является наивысшей ценностью, то почему
бы не допустить, что наделяя человека правами, наделяющий (общество,
государство) не обусловит чем-либо пользование частью из этих прав?
Например, право на труд -обязанностью трудиться. А если эта
незначительная ценность – отдельный человек – не будет пользоваться
каким-либо правом-обязанностью, почему бы не обусловить такое нарушение
поражением в каких-либо (во всех?) правах? Глядя из области 2-3 такая
картина представляется вполне органичной. И тогда оба следствия могут
выглядеть примерно так:

Каждый человек обязан пользоваться всеми предоставленными ему правами,
которые и есть часть его обязанностей.

Наша Аксиома 10 отвечает на вопрос о том, как должна предоставляться
людям внешняя свобода. При этом мы подразумеваем, что свобода
обязательно должна предоставляться. Однако, глядя из точки 2-5-6, у
этого вопроса пропадает смысл. Люди, обосновавшиеся в этой точке
политического пространства, абсолютно бесправны. У этих (несчастных?)
людей нет никаких прав, у них есть только обязанности. Поэтому для этой
точки политического пространства вопрос “о предоставлении” просто не
может быть поставлен. Для того чтобы он вообще мог быть поставлен,
необходимо хоть немного отступить, сойти с этой точки и начать
рассуждать об области 2-5-6, исключающей точку 2-5-6. С учетом сделанных
дополнений уже можно рассуждать о том, что хотя бы кому-то хотя бы
какие-то права, может быть, придется предоставить.

Аксиома 10.

Каждому должен быть предоставлен максимум внешней
свободы,

совместимый с таким же максимумом свободы каждого другого.

137

А почему, собственно говоря, должен? Ведь это у нас, у тех, кто считает
каждого человека наивысшей ценностью, каждому человеку что-то должно
быть предоставлено. Если же наивысшей ценностью является общество или
государство, они и решат, надо ли человеку что-либо предоставлять. Но и
запрещать им сделать это Аксиома, наверное, тоже не может. Тогда, глядя
из области 2-3 Аксиома приобретает вид:

Некоторым людям может быть предоставлен некоторый объем внешней свободы.

А если еще и из области 7 переместиться в область 6, то получится:

Некоторым людям может быть предоставлен некоторый объем внешней свободы,
размер которого должен зависеть от сорта конкретного человека.

Следующая группа Аксиом и Следствий хотя и относится к должному,
проанализировать ее с позиций разных областей политического пространства
несколько труднее.

Аксиома 11.

Не предусмотренное никакой нормой действие, направленное
на

ограничение чьей-либо внешней свободы, недопустимо.

Аксиома 12.

Всякая норма должна содержать санкцию за нарушение провозглашенной

ею внешней свободы.

Аксиома 13.

Всякая норма должна быть сформулирована так, чтобы минимизировать

возможность ее неверного понимания.

Следствие 9.

Всякая политическая власть должна быть предоставлена и ограничена

законом.

Следствие 10.

Для каждого гражданина разрешено всё, что не запрещено законом; для

органов политической власти и должностных лиц запрещено всё, что им не

предписано или не разрешено законом.

Вполне можно представить себе ситуации, когда глядя из области 2-5-6,
эти Аксиомы и Следствия не вызовут необходимости их изменения. Только в
сочетании с другими, уже сформулированными нами ранее Аксиомами и
Следствиями, эти три Аксиомы и два Следствия представляют угрозу области
2-5-6, вступают в противоречие с этими политическими идеями. Взятые
автономно, сами по себе они такой угрозы не представляют. Рассмотрим это
подробнее.

Если абстрагироваться от предыдущих Аксиом, никто не мешает нам
сконструировать норму о том, что любое действие императора
(полицейского, чиновника, начальника ЖЭКа) всегда правомерно. Вот мы и
предусмотрели любое ограничение внешней свободы, и оно стало допустимо.
Правда, в этом случае Аксиома 11 теряет какое-либо практическое
значение, но и не противоречит области 2-5-6.

Ничто не мешает нам сконструировать норму (правовую систему), в которой,
например, человеку не будет принадлежать никаких прав, а будут
принадлежать только обязанности. Внешняя свобода тогда будет
принадлежать только органам государства, и санкция за нарушение любого
элемента внешней свободы, предоставленного органу государства,
становится вполне уместной, и подчеркнуть ее (санкции) обязательность
становится даже полезным.

И опять же, если все права принадлежат только государству, а все
обязанности только человеку, почему бы и не сформулировать это
со всей ясностью и определенностью? Например, так, как это
попытался сделать Платон в своем “Государстве” [61]. Никто не мешает
сформулировать Конституцию из двух пунктов:

1. Король всегда прав.

2. Если Король не прав, смотри пункт 1.

Такая “Конституция” тоже предоставляет и ограничивает политическую
власть.

138

Предложенную “Конституцию” можно развивать и дальше:

3. Человеку запрещено всё (причем это “всё” можно и описать самым
подробным образом в нескольких томах приложений).

4. Министрам разрешено всё, кроме покушений на пункт 1.

Таким образом, при взгляде из узкой области 2-5-6, Аксиомы 11, 12, 13 и
Следствия 9, 10 совершенно безвредны, но стоит только отступить из этой
узкой области сколь-нибудь значительно, и эти Аксиомы становятся
взрывоопасны. Если вспомнить, что все современные государства
обязательно провозглашают хоть какие-то элементы внешней свободы для
своих граждан, становится понятным, почему современные (и прошлые)
“теории права”, а также правовые системы этих государств не содержат
утверждений, зафиксированных нами в Аксиомах 11, 12, 13 и Следствиях 9,
10. Стоит только признать за человеком хоть какие-то права, для
государства (общества) становятся очень полезными

допустимость любых действий, направленных на ограничение внешней свободы
человека;

необязательность санкций за нарушение органами государства
провозглашенных элементов внешней свободы человека;

непонятность и противоречивость формулировок предоставления и
ограничения элементов внешней свободы как человеку, так и органам
государства;

произвольное осуществление политической власти её органами и
должностными лицами;

общезапретительное предоставление гражданину его внешней свободы.

Именно поэтому мы не можем эти очевидные истины – Аксиомы 11, 12, 13 и
Следствия 9, 10 – отнести к области сущего.

Аксиома 14.

Единственной целью существования (функционирования) государства

должно быть обеспечение безопасности граждан.

Такая цель, тем более в качестве единственной, может быть установлена,
исключительно, только из из области 1-4-7. Любое отступление из этой
области неминуемо деформирует декларируемую цель государства.

Отступление по оси 1-3-2 от точки 1 неминуемо вменит государству в
качестве цели что-нибудь вроде блага общества как целого или мощи и
процветания самого государства.

Отступление по оси 4-5 от точки 4 неминуемо вменит государству в
качестве цели поддержание власти властвующих над подвластными.

Отступление по оси 6-7 от точки 7 неминуемо вменит государству
закрепление и поддержание исключительности высших (по национальности,
происхождению, богатству и т.п.) по отношению к низшим.

Разнообразие возможных сочетаний так велико, что оставим формулирование
такой цели самим тем, кто выберет для себя иную, отличную от области
1-4-7 область политического пространства.

Следствие 8.

Единственным источником политической власти является населяющий

данную территорию народ.

Опять же, не будем за апологетов области 2-5-6 определять и
формулировать другие виды и формы источников власти. Обратим внимание
лишь на то, что предложенный в Следствии 8 источник власти соответствует
как области 1, так и области 3. Формулировка этого Следствия не
позволяет разграничить вопросы о том, является ли источником власти
народ, как только все вместе, или народ, как еще и каждый по
отдельности. Ответ на этот вопрос может (и должен) быть дан в других
Аксиомах и Следствиях.

Аксиома 17.

Права и обязанности субъекта политической власти должны совпадать.

Данная Аксиома справедлива только, если государство занимает по
отношению к людям или обществу в целом подчиненное положение. Только в
этом случае у

139

государства (и составляющих его субъектов) не может быть прав,
отдельных от обязанностей – просто нет таких субъектов, по отношению к
которым государство может иметь только права. Другими словами, если
государство занимает подчиненное положение, оно не может самостоятельно
решать – воспользоваться ему или не воспользоваться тем или иным его
правом. Именно в этом смысле права государства одновременно являются и
его обязанностями.

Если же мы взглянем на эту Аксиому из области 2 политического
пространства, в которой и человек, и общество занимают по отношению к
государству подчиненное положение, то слово “обязанности” в сочетании с
субъектами политической власти становится неуместным. У главной ценности
– государства не может быть обязанностей ни перед обществом, ни, тем
более, перед отдельным человеком.

В аксиоматической системе для части политического пространства,
включающей в себя область 2, Аксиоме 17 ни в каком виде не находится
места.

Следствие 12.

Политическая власть должна быть максимально рассредоточена.

Следствие 13.

Политическая власть должна быть разделена (рассредоточена)
по

функциям и уровням.

Аксиома 18.

Политическая власть по функциям должна быть разделена
на

законодательную, исполнительную, судебную и контрольную.

Следствие 15.

Политическая власть между уровнями в государстве должна
быть

разделена таким образом, чтобы властные полномочия осуществлялись

способным осуществлять данное полномочие субъектом власти, наиболее

близким к гражданам.

Эти Следствия и Аксиома говорят о необходимости рассредоточения
политической власти. Однако, глядя из области 2-5 политического
пространства, какое-либо рассредоточение вовсе не представляется
необходимым. Более того, для деспотического государства – наивысшей
ценности – какое-либо рассредоточение его власти является вредным. При
подобном взгляде, да еще с учетом того, что “государство должно быть
могучим и процветающим” эти Следствия и Аксиома приобретают вид

Политическая власть должна быть максимально сконцентрирована.

Следствие 14.

Это Следствие очевидно подразумевает наличие у человека каких-то прав и
предполагает, что элемент государства – судебная власть – находится в
подчиненном по отношению к гражданину положении. Взгляду из области 2
все это явно не соответствует. Во-первых, у человека может просто не
быть никаких прав, если все они принадлежат государству. Во-вторых,
разбирая конфликты между людьми, а таких конфликтов не может не быть в
силу Аксиомы 7, относящейся к сущему, а не к должному, государство может
отвести людям абсолютно пассивную роль. В этом случае судебная власть
сама будет решать, что и когда ей рассматривать.

Если мы отступим из области 2 в направлении области 3, это не позволит
нам сохранить формулировку Следствия 14. В этом случае, по-видимому, у
граждан какие-то права все-таки появятся и, следовательно, у них
появится возможность обращаться к судебной власти за их защитой. Вместе
с тем, вовсе не любое такое обращение будет рассмотрено судебной
властью. Какие обращения рассматривать, а какие – не рассматривать,
решат общество и государство в той или иной комбинации в зависимости от
того, как далеко мы отступим от области 2. Кроме того, характер
комбинации будет зависеть и от положения на оси 4-5: чем ближе наше

140

положение на этой оси будет располагаться к области 4, тем больший вес
в комбинации будет принадлежать обществу.

Не безразлично для решения вопроса о том, какие обращения будут
рассмотрены судебной властью, а какие нет, и положение на оси 6-7. Чем
ближе наше положение на этой оси к области 7, тем большее число людей
может получить право на рассмотрение своего обращения.

Аксиома 20.

Возможность принятия большинством произвольных решений должна

быть ограничена – недопустимы решения, которые не направлены на

обеспечение возможности осуществления равных с другими людьми прав

человека.

При взгляде на эту Аксиому из области 2 выясняется, что она этой области
не противоречит и, более того, может быть еще более ужесточена до вида

Возможность принятия каких-либо решений большинством должна быть
исключена.

Но в данном случае нам интересен анализ различия взглядов из области 1 и
области 3, поскольку мы в нашей аксиоматике считаем, что большинство
должно принимать решения, хотя и не любые. Область 3 как раз и
предусматривает возможность и, более того, необходимость принятия
большинством любых решений, причем любые такие решения не могут быть
никем ни оспорены, ни отменены. Такой подход полностью соответствует
также и области 4 на оси 4-5.

Таким образом, при взгляде из области 3-4 политического пространства
(социал-демократия), Аксиома 20 принимает вид

Большинство всегда право.

И, если бы наше политическое пространство не предусматривало еще одной
оси 6-7, а идея равенства в правах – эгалитаризм – многими
“прогрессивными” политиками и правоведами либо замалчивается, либо
шельмуется (за исключением, пожалуй, идеи равенства перед законом – см.
комментарий к Аксиоме 11), очень трудно было бы обосновывать наше
стремление к дальнейшему движению по оси 2-3-1 из области 2 через
область 3 к области 1.

Следствие 16.

Все граждане имеют равные права на управление государством.

Следствие 17.

Все граждане имеют равные права на управление
государством

непосредственно или через своих представителей.

Следствие 18.

Каждому гражданину должна быть гарантирована возможность совместно

с заранее установленным количеством сторонников направить своего

представителя в любой орган политической власти, формируемый путём

выборов.

Данные Следствия предполагают, что граждане обязательно имеют права по
управлению государством, конкретизируют и уточняют их равенство. Однако,
глядя из точки 2-5-6, мы не можем разглядеть никаких прав граждан в этой
области. И тогда все три Следствия вырождаются в одно

Граждане не имеют прав на управление государством.

Если же мы отступим из этой точки и какие-то права на управление
государством у граждан появятся, сразу станет важным – к какому сорту
относится конкретный человек. Люди высших сортов будут иметь большие
права, чем люди низших сортов. Кто-то, может быть, будет иметь только
право голосовать, т.е. бросить в специальный ящик листочек с фамилиями
(фамилией?) кандидатов. Кому-то, например, членам политических партий
будет позволено принять участие в формировании списка кандидатов в
представители. А “самым первосортным” будет позволено даже фигурировать
в таких списках.

Не наше дело детализировать здесь конкретную степень неравенства прав
граждан на управление государством. Любой интересующийся этим может
посмотреть избирательные системы разных стран. Абсолютно все
существующие и

141

существовавшие во всех странах избирательные системы представляют собой
образцы разных степеней неравенства прав граждан на управление их
государствами. В общем виде соответствующее Следствие может быть
сформулировано примерно следующим образом:

Все граждане имеют разные права на управление государством в зависимости
от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и
должностного положения, места жительства, отношения к религии,
убеждений, принадлежности к общественным объединениям, основания
приобретения гражданства (ненужное зачеркнуть, недостающее вписать).
Следствие 20.

При взгляде из точки 2-5-6 и это Следствие становится бессмысленным.
Во-первых, потому, что законов может просто не быть. Во-вторых,
исключительный деспот в своих законах, если он все-таки захочет их
издавать, вправе потребовать от всех своих подданых как бездействий, так
и любых действий. Если же мы отступим из этой точки, то перечень
возможных действий перестает быть бесконечным и станет тем короче, чем
дальше мы отступим от точки 2-5-6 в сторону точки 1-4-7.

Следующая группа Аксиом и Следствий хотя и относится к должному,
проанализировать ее с позиций разных областей политического пространства
не так просто.

Следствие 19.

Правовая система должна создаваться так и такой, чтобы побуждать
человека к добровольному соблюдению законов (норм). Следствие 21.

Система нормативных правовых актов каждого уровня
политической власти должна иметь иерархическую структуру:
Конституция, решение референдума, закон, иные правовые акты. Аксиома 23

Правовая система не должна содержать взаимно
противоречивых (взаимно исключающих) норм. Следствие 22.

Из двух или более правовых актов, регулирующих одно и то же
правоотношение, применяется правовой акт (в порядке убывания
значимости), либо изданный на том уровне, к компетенции которого
Конституцией отнесено право-обязанность по предоставлению-ограничению
элемента внешней свободы, являющегося содержанием правового акта, либо
правовой акт, более высокий по своей иерархии, либо изданный позже
других.

Взятые автономно, эти Аксиомы и Следствия сами по себе вполне могут
вписаться в правовую систему неравноправного недемократического
государства.

Ничего плохого не будет, если даже в таком государстве люди будут
побуждаться к добровольному соблюдению законов.

Ничего плохого не будет, если даже в таком государстве правовая система
будет иметь иерархическую структуру. Правда, референдум в такое
государство вписывается с трудом, но вписывается.

Ничего плохого не будет, если даже в таком государстве его правовая
система не будет содержать взаимно противоречивых (взаимно исключающих)
норм. Правда, ничего особо плохого в таком государстве не случится, если
такие нормы и будут.

Ничего плохого не будет, если даже в таком государстве будет установлен
порядок разрешения коллизий между разными правовыми актами. Правда,
ничего особо плохого в таком государстве не случится, если такой порядок
установлен и не будет.

142

Приложение 3 Политическое пространство

1. Афины Перикла

2. Государство Платона

3. СССР

4. Россия

5. США

143

6. Идеальное государство

Приложение 4

Иллюстрация предоставления внешней свободы

В предложенном тексте многократно встречается упоминание о границах
внешней свободы. В качестве иллюстрации установления границ внешней
свободы предлагается следующий график. При построении графика были
использованы:

Аксиома 5.

Все люди имеют равные права на внешнюю свободу.

Исходя из этой аксиомы, фигуры, олицетворяющие собой внешние свободы
людей (центральная точка 1), обязательно должны быть равны по размеру и
форме. Форма шестигранника выбрана условно. С таким же успехом можно
было выбрать равносторонний треугольник или квадрат. Вместе с тем,
Аксиома 5 ничего не говорит нам об абсолютном размере этих фигур. Она
допускает изображение внешних свобод отдельных людей равными, но очень
маленькими фигурами, разбросанными по общему полю внешней свободы.
Использование Аксиомы 9 устраняет эту неопределенность.

Аксиома 9.

Каждому должен быть предоставлен максимум внешней свободы, совместимый с
таким же максимумом свободы каждого другого.

Теперь общее поле внешней свободы может быть разделено между всеми
людьми без остатка (линия 2). Однако, такое распределение внешней
свободы не жизнеспособно, т.к. не оставляет места ни для правомерной
самозащиты, ни для каких-либо действий государства. Для окончательного
формирования границы нам необходимо привлечь

Определение 17.

Предоставление внешней свободы состоит из ее провозглашения и
обеспечения возможности ее осуществления.

Обеспечение возможности осуществления внешней свободы графически как раз
и заключается в отступлении от линии 2 внутрь внешней свободы каждого
человека на равное расстояние (линия 3), на расстояние того “чуть-чуть”,
о котором мы говорили, формулируя Определение 17. Именно в этой области
между линиями 3 располагаются элементы внешней свободы государства и,
поскольку никаких других мест для ее расположения не имеется, становится
наглядным, что никакой другой свободы, кроме полученной от граждан, у
государства просто нет.

Приведенный график позволяет проиллюстрировать и разницу между
равноправием и равенством. Области, отграниченные линиями 3,
олицетворяют собой внешнюю свободу людей, т.е. их возможность
(способность) действовать в соответствии со своим выбором тем или иным
образом, преследуя те или иные

144

цели. Иными словами, каждый человек может (имеет право) оказаться в
любой точке области своей внешней свободы. В любой, но не во всех! Ни
один человек не может воспользоваться всем объемом своей внешней
свободы. Например, нельзя даже за всю свою жизнь заниматься всеми
возможными видами деятельности, побывать во всех населенных пунктах, тем
более, оказаться в них во всех одновременно, не всем людям в течение их
жизни удастся получить судебную защиту, хотя бы потому, что кому-то она
не понадобится, и т.д. и т.п. Объем реализованной внешней свободы –
область, отграниченная линией 4, – зависит исключительно от самого
человека, от его желаний и возможностей. Таким образом, принцип
равноправия – Аксиомы 5 и 9 – вовсе не превращает людей в одинаковых
безликих винтиков. Наоборот, именно принцип равноправия позволяет
каждому максимально полно использовать свои возможности, лишь бы только
он не нарушал границы своей, а тем более чужой внешней свободы.

145

Приложение 5

Вариант реализации Следствия 18 и пункта 3 статьи 2 проекта Конституции.

Напомним, что согласно пункту 4 статьи 2 проекта Конституции любые
выборы в Российской Федерации проводятся в четвертое воскресенье марта
каждого года. Вся территория Российской Федерации разбита на
избирательные участки. Каждый избиратель является избирателем только
одного конкретного участка. На каждом участке ведутся и хранятся списки
избирателей этого участка. Кроме того, существуют избирательные комиссии
по выборам каждого органа политической власти.

Следствие 18.

С первого по двадцатое сентября каждого года проходит формирование
списка потенциальных представителей в каждом представительном органе
власти, который будет избираться на выборах в четвертое воскресенье
марта следующего года: на федеральном уровне, на уровне субъекта
федерации, на муниципальном уровне (уровнях). Для занесения в список
потенциальных представителей достаточно заявления одного избирателя по
выборам в соответствующий орган власти (или самого выдвигаемого, если он
одновременно является избирателем по выборам в соответствующий орган
власти) с приложением письменного согласия выдвигаемого. Заявления
подаются в участковую избирательную комиссию либо непосредственно в
комиссию по выборам в соответствующий орган власти.

Каждый территориальный избирательный участок немедленно передает
информацию обо всех поступивших к нему заявлениях в комиссии по выборам
соответствующих органов политической власти, которые не позднее
тридцатого сентября формируют списки потенциальных представителей в
соответствующих органах власти и первого октября публикует его в
периодическом органе массовой информации (газете), являющемся органом
массовой информации по официальному опубликованию нормативных правовых
актов формируемого представительного органа власти. Каждый
территориальный избирательный участок снабжается всеми опубликованными
списками потенциальных представителей во всех представительных органах
власти, формирование которых будет происходить в четвертое воскресенье
марта следующего года с участием избирателей этого участка.

С пятого октября по тридцатое октября каждый избиратель получает
возможность определить, есть ли в составе потенциальных представителей
такой представитель, которого этот избиратель мог бы назвать своим.

При этом для избирателя нет никаких территориальных ограничений,
поскольку список потенциальных избирателей один для всех территориальных
участков по выборам представителей в конкретный представительный орган
власти.

Так, например, для выборов в Государственную Думу – это все
территориальные избирательные участки на территории Российской
Федерации. Следовательно, своим кандидатом могут назвать назвать любую
кандидатуру из списка потенциальных представителей избиратели и
Владивостока, и Калининграда, и Астрахани, и Норильска, и т.д.

Для выборов в представительный орган власти субъекта РФ – это все
территориальные участки на территории этого субъекта РФ.

В процессе осуществления октябрьской процедуры на каждом избирательном
участке должны формироваться два списка избирателей по выборам каждого
представительного органа. Один список избирателей, нашедших своего

146

потенциального представителя в конкретном органе представительной
власти, и второй список – всех остальных избирателей.

Каждый избиратель, нашедший своего представителя, заполняет подписной
лист по выдвижению его кандидатом в депутаты, аналогичный тому, который
сегодня заполняют при сборе подписей, причем только один для каждого
представительного органа власти. Кроме того, каждый избиратель получает
от избирательной комиссии квитанцию за каждую свою подпись. Эта
квитанция является подтверждением права этого избирателя в день
голосования голосовать бюллетенем по единому многомандатному
избирательному округу при условии, что обозначенный в квитанции
потенциальный представитель станет кандидатом. Копию квитанции
избиратель может направить в штаб потенциального представителя для
контроля правильности его выдвижения (не выдвижения).

Результаты выдвижения по всем потенциальным представителям каждый
территориальный избирательный участок не позднее пятого ноября
направляет в избирательную комиссию по выборам соответствующего
представительного органа, которая суммирует все результаты выдвижения и
определяет, кто из потенциальных представителей стал кандидатом, а кто
не стал.

Для определения результатов выдвижения каждая избирательная комиссия по
выборам конкретного представительного органа власти:

П определяет общее число избирателей, которым предстоит принять участие
в голосовании по выборам конкретного органа представительной власти;

П делит получившееся число избирателей на число мест в представительном
органе власти, избрание на которые предполагается на ближайших выборах;

П получившийся результат делит еще пополам и прибавляет к нему единицу.

Получившееся число сравнивается с количеством подписей, набранных каждым
потенциальным представителем. Если количество подписей больше
получившегося числа, потенциальный представитель становится кандидатом
по многомандатному избирательному округу.

Фамилии всех кандидатов в алфавитном порядке вносятся в единый бюллетень
по избранию в представительный орган по многомандатному округу.

Один месяц оставляется на разрешение в судебном порядке всех споров,
которые могут возникнуть в процессе выдвижения. Соответствующие
положения о разрешении споров должны быть внесены в Гражданский
процессуальный кодекс, закон “О судебной системе” и закон “О статусе
судей”. После урегулирования всех споров на каждом территориальном
избирательном участке должны быть окончательно сформированы два списка
избирателей по выборам каждого представительного органа. В одном списке
содержатся все избиратели, голоса которых были поданы за выдвижение
потенциальных представителей, ставших кандидатами при формировании
единого многомандатного бюллетеня. В другом -все остальные избиратели.
Избиратели, включенные в разные списки, получают на выборах разные
бюллетени для голосования.

Для обеспечения избирательных прав избирателей, вошедших во второй
список для избрания по обычной процедуре (которая тоже требует
совершенствования) представителей на оставшееся количество мест в
представительном органе власти, остается больше трех месяцев.

В день голосования избиратели, включенные в первый список избирателей,
получают единый бюллетень, в который включены все кандидаты по
многомандатному округу. Каждый из избирателей вправе проголосовать за
любого кандидата или даже против всех кандидатов. (За время с октября по
март его симпатии могут измениться). Таким образом, само по себе
попадание в единый многомандатный бюллетень еще не гарантирует избрания.

Избранным по единому многомандатному округу считается кандидат, за
которого было отдано голосов больше, чем получается при делении числа
всех принявших участие в голосовании (по обоим спискам) на число мест,
избрание на которые происходило на данных выборах.

147

В результате проведенных таким образом выборов избранные представители
могут оказаться (как, впрочем, и на обычных выборах) представителями
существенно разного числа представляемых. Эта несправедливость может
быть устранена путем наделения каждого представителя разным числом
голосов при голосовании в представительном органе власти
пропорциональным числу представляемых этим представителем избирателей.
При электронном голосовании (а сегодня голосование практически везде
проходит электронными ключами или карточками) учесть такую разницу будет
несложно.

Для определения числа голосов каждого представителя, независимо от
способа его избрания, необходимо число голосов, отданных за его
кандидатуру, поделить на число голосов, отданных за всех избранных
представителей, и умножить на число мест в представительном органе,
избрание на которые происходило на этих участках, с округлением до
двух-трех значащих цифр.

148

Приложение 6

КОНСТИТУЦИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей
судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека, гражданский
мир и согласие, сохраняя исторически сложившееся государственное
единство, исходя из общепризнанных принципов равноправия и
самоопределения народов, чтя память предков, передавших нам любовь и
уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость, возрождая
суверенную государственность России и утверждая незыблемость ее
демократической основы, стремясь обеспечить благополучие и процветание
России, исходя из ответственности за свою Родину перед нынешним и
будущими поколениями, сознавая себя частью мирового сообщества,
принимаем КОНСТИТУЦИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ.

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ Глава 1. Основы конституционного строя

Статья 1

1. Российская Федерация – Россия есть демократическое федеративное
правовое государство с республиканской формой правления.

2. Наименования Российская Федерация и Россия равнозначны.

Статья 2

Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание,
соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность
государства.

Статья 3

1. Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской
Федерации является ее многонациональный народ.

2. Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы
государственной власти и органы местного самоуправления.

3. Высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум
и свободные выборы.

4. Никто не может присваивать власть в Российской Федерации. Захват
власти или присвоение властных полномочий преследуются по федеральному
закону.

Статья 4

1. Суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее
территорию.

149

2. Конституция Российской Федерации и федеральные законы имеют
верховенство на всей территории Российской Федерации.

3. Российская Федерация обеспечивает целостность и неприкосновенность
своей территории.

Статья 5

1. Российская Федерация состоит из республик, краев, областей, городов
федерального значения, автономной области, автономных округов –
равноправных субъектов Российской Федерации.

2. Республика (государство) имеет свою конституцию и законодательство.
Край, область, город федерального значения, автономная область,
автономный округ имеет свой устав и законодательство.

3. Федеративное устройство Российской Федерации основано на ее
государственной целостности, единстве системы государственной власти,
разграничении предметов ведения и полномочий между органами
государственной власти Российской Федерации и органами государственной
власти субъектов Российской Федерации, равноправии и самоопределении
народов в Российской Федерации.

4. Во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти
все субъекты Российской Федерации между собой равноправны.

Статья 6

1. Гражданство Российской Федерации приобретается и прекращается в
соответствии с федеральным законом, является единым и равным независимо
от оснований приобретения.

2. Каждый гражданин Российской Федерации обладает на ее территории всеми
правами и свободами и несет равные обязанности, предусмотренные
Конституцией Российской Федерации.

3. Гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства
или права изменить его.

Статья 7

1. Российская Федерация – социальное государство, политика которого
направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и
свободное развитие человека.

2. В Российской Федерации охраняются труд и здоровье людей,
устанавливается гарантированный минимальный размер оплаты труда,
обеспечивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и
детства, инвалидов и пожилых граждан, развивается система социальных
служб, устанавливаются государственные пенсии, пособия и иные гарантии
социальной защиты.

Статья 8

1. В Российской Федерации гарантируются единство экономического
пространства, свободное перемещение товаров, услуг и финансовых средств,
поддержка конкуренции, свобода экономической деятельности.

150

2. В Российской Федерации признаются и защищаются равным образом
частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности.

Статья 9

1. Земля и другие природные ресурсы используются и охраняются в
Российской Федерации как основа жизни и деятельности народов,
проживающих на соответствующей территории.

2. Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной,
государственной, муниципальной и иных формах собственности.

Статья 10

Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе
разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы
законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны.

Статья 11

1. Государственную власть в Российской Федерации осуществляют Президент
Российской Федерации, Федеральное Собрание (Совет Федерации и
Государственная Дума), Правительство Российской Федерации, суды
Российской Федерации.

2. Государственную власть в субъектах Российской Федерации осуществляют
образуемые ими органы государственной власти.

3. Разграничение предметов ведения и полномочий между органами
государственной власти Российской Федерации и органами государственной
власти субъектов Российской Федерации осуществляется настоящей
Конституцией, Федеративным и иными договорами о разграничении предметов
ведения и полномочий.

Статья 12

В Российской Федерации признается и гарантируется местное
самоуправление. Местное самоуправление в пределах своих полномочий
самостоятельно. Органы местного самоуправления не входят в систему
органов государственной власти.

Статья 13

1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие.

2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной
или обязательной.

3. В Российской Федерации признаются политическое многообразие,
многопартийность.

4. Общественные объединения равны перед законом.

5. Запрещается создание и деятельность общественных объединений, цели
или действия которых направлены на насильственное изменение основ
конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации,
подрыв

151

безопасности государства, создание вооруженных формирований,
разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни.

Статья 14

1. Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может
устанавливаться в качестве государственной или обязательной.

2. Религиозные объединения отделены от государства и равны перед
законом.

Статья 15

1. Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу,
прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации.
Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не
должны противоречить Конституции Российской Федерации.

2. Органы государственной власти, органы местного самоуправления,
должностные лица, граждане и их объединения обязаны соблюдать
Конституцию Российской Федерации и законы.

3. Законы подлежат официальному опубликованию. Неопубликованные законы
не применяются. Любые нормативные правовые акты, затрагивающие права,
свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если
они не опубликованы официально для всеобщего сведения.

4. Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные
договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой
системы. Если международным договором Российской Федерации установлены
иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила
международного договора.

Статья 16

1. Положения настоящей главы Конституции составляют основы
конституционного строя Российской Федерации и не могут быть изменены
иначе как в порядке, установленном настоящей Конституцией.

2. Никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить
основам конституционного строя Российской Федерации.

152

Список литературы

1. Алексеев Н.Н. Основы философии права. СПб., 1998, – 216 с.

2. Алексеев С.С. Теория права. М., 1995, – 320 с.

3. Аристотель. Политика. Афинская политика. М., 1997, – 458 с.

4. Аристотель. Соч. в 4 томах. Т. 2, М., 1978, – 688 с.

5. Беккариа Ч. О преступлении и наказании./О свободе. М., 1995. – 463 с.

6. Бердяев А.Н. Экзистенциальная диалектика божественного и
человеческого./Из истории мировой гуманистической мысли. М., 1995, -431
с.

7. Брактон Г. О законах и обычаях Англии./Хрестоматия по всеобщей
истории государства и права. М., 1996, – 413 с.

8. БСЭ. Т.25, М., 1976,-600с.

9. Бунге М. Философия физики. М., 1975, – 349 с.

10. Венгеров А.Б. Теория государства и права. М., 1998.

11. Винер Н. Кибернетика. М., 1968, – 325 с.

12. Войшвилло Е.К. Понятие как форма мышления. М., 1989, – 240 с.

13. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990, – 524 с.

14. Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства
церковного и гражданского. М., 1936, – 503 с.

15. Гоббс Т. Сочинения в двух томах. Т.1, М., 1989, -622с.

16. Гобхаус Л.Т. Либерализм./О свободе. М., 2000, – 696 с.

17. Гроций Г. О праве войны и мира. М., 1956, – 867 с.

18. Даль Р. О демократии. М., 2000, – 208 с.

19. Декларация независимости США./Хрестоматия по всеобщей истории
государства и права. М.,1996,-413с.

20. Джефферсон Т. Автобиография. Л., 1990, – 319 с.

21. Джесрсрерсон Т. О демократии. СПб., 1992, – 335 с.

22. Диалектика научного познания. М., 1978, – 480 с.

23. Достоевский Ф.М. О великом инквизиторе./Из истории мировой
гуманистической мысли. М., 1995, -431 с.

24. Дьюи Д. Либерализм и социальное действие./О свободе. М., 2000, – 696
с.

25. Иеллинек Г. Право меньшинства. М., 1906, – 59 с.

26. Ильин И.А. О сущности правосознания. Соч. в двух т., Т.1, М., 1993,
– 510 с.

27. Кавторин В.В., Семашко Л.М. Прагматизм по-русски ./Нева, №8, 2001.

28. Кант И. Основы метафизики нравственности; Критика практического
разума. СПб., 1995,-528с.

29. Кант И. Метафизические начала учения о праве./Немецкая классическая
философия. М., 2000, – 784 с.

30. КарлейльТ. Этика жизни. СПб., 1999, -416с.

31. Кейнс Д.М. Я либерал?/О свободе. М., 2000, – 696 с.

32. Кистяковский Б.А. В защиту права./Вехи. М., 1991, -464 с.

33. Ковалевский М.М. Учение о личных правах./Опыт русского либерализма.
М., 1997,-479с.

34. Козельский Я.П. Философия нравоучительная./Русская философия права.
СПб., 1999,-438с.

35. Констан Б. Об узурпации./О свободе. М., 1995, – 463 с.

36. Конституции зарубежных государств. М., 1997, – 586 с.

37. Котляревский А. Предпосылки демократии./Опыт русского либерализма.
М., 1997,-479с.

38. Кулик Б.А. Логические основы здравого смысла. СПб., 1997, -131 с.

153

39. Куницын А.П. Право естественное. СПб., 1818, Т.1, -135 с.

40. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995, – 316 с.

41. Левицкий С.А. Трагедия свободы. Т.1, М., 1995, – 512 с.

42. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 33, М., 1962, – 433 с.

43. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 37, М., 1962, – 738 с.

44. Локк Д. Опыт о веротерпимости./О свободе. М., 1995, – 463 с.

45. Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия./Жизнь Николо
Макиавелли. СПб., 1993, – 414 с.

46. Максимы и мысли узника Святой Елены. СПб., 1995, – 218 с.

47. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. Соч. Т. 4,
М., 1955, -615с.

48. Местное самоуправление в РФ. М., 1998, – 512 с.

49. Милль Д.С. О свободе./О свободе. М., 1995, – 463 с.

50. Монтескье Ш. О духе законов. М., 1955, – 799с.

51. Муромцев С.А. Определение и основное разделение права. СПб., 1999, –
438с.

52. Нерсесянц B.C. Философия права. М., 1999, – 652 с.

53. Новгородцев П.И. Историческая школа юристов. СПб., 1999, -192 с.

54. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве.
СПб., 2000, – 320 с.

55. Новгородцев П.И. Нравственный идеализм в философии права./О свободе.
М., 2000, – 696 с.

56. Общая теория права и государства. Под ред. Лазарева В.В. М., 2000, –
520 с.

57. Пайпс Р. Собственность и свобода. М., 2000, – 416 с.

58. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993, -432 с.

59. Перикл. Надгробная речь./Фукидид. История. Т.1, М., 1995, -404 с.

60. Петражицкий Л.И. Теория права и государства. СПб., 2000, – 608 с.

61. Платон. Государство. Законы. Политик. М., 1998, – 798 с.

62. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т.1, М., 1992, – 448 с.

63. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т.2, М., 1992, – 528 с.

64. Права человека. Основные международные документы./Сб. документов.
М., 1989,-160с.

65. Правовое государство. Реальность, мечты, будущее. СПб., 1999, – 256
с.

66. Пуанкаре А. О науке. М., 1983, – 560 с.

67. Пухта. Курс лекций по институтам. 1893./Цит. по -Алексеев Н.Н.
Основы философии права. СПб., 1998, – 216 с.

68. Ренненкампф Н. Очерки юридической энциклопедии. Киев, 1868, – 313 с.

69. Руджеро Г. Что такое либерализм./О свободе. М., 2000, – 696 с.

70. Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990.

71. Руссо Ж.Ж. Об общественном договоре. М ., 1998. – 416 с.

72. Рэнд А. Концепция эгоизма. СПб., 1995, -128 с.

73. Сементковский Р.И. К истории либерализма./Опыт русского либерализма.
М., 1997,-479с.

74. Словарь иностранных слов. М., 1987, – 608 с

75. Смит А. Теория нравственных чувств. М., 1997, – 351 с.

76. Современный словарь по логике. Минск, 1999, – 768 с.

77. Сорокин П.А. Элементарный учебник общей теории права в связи с
теорией государства. Ярославль, 1919, – 236 с.

78. Спекторский Е.В. Либерализм./Опыт русского либерализма. М., 1997,
-479с.

79. Сперанский М.М. О свободе и рабстве./Русская философия права. СПб.,
1999, -438с.

154

80. Спиноза Б. Богословско-политический трактат. М., 1935.

81. Спиноза Б. Избранные произведения. Т. 2, М., 1957, – 727 с.

82. Спиридонов Л.И. Теория государства и права. М., 1995.

83. Струве П.Б. Исторический смысл русской революции и национальные
задачи./Вехи. Из глубины. М., 1991.

84. Тарновский Е.Н. Четыре свободы. СПб., 1995, -192 с.

85. Теория государства и права. Под ред. Матузова М.И. М., 1999, – 672
с.

86. Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992, – 554 с.

87. Толстой Л.Н. Война и мир. Кн. 2, М., 1936, – 644 с.

88. Трёльч Э. Немецкая идея свободы./О свободе. М., 2000, – 696 с.

89. Трубецкой Е.Н. Энциклопедия права. Киев, 1901, – 262 с.

90. Успенский В.А. Теорема Гёделя о неполноте. М., 1982, -112 с.

91. Фаге Э. Либерализм./О свободе. М., 2000, – 696 с.

92. Федералист. М., 1994, – 568 с.

93. Федотов Г. Россия и свобода. Нью-Йорк, 1981, – 276 с.

94. Философский энциклопедический словарь. М., 2000, – 576 с.

95. Фоннель-Брейнинг О. Построение общества. Сидней, 1987, -144 с.

96. Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989, – 516 с.

97. Франк С.Л. Введение в философию. СПб., 1993, – 97 с.

98. Франк С.Л. Проблема власти./Философия и жизнь. Этюды и наброски по
философии культуры. СПб., 1910.

99. Франк С.Л. Философские предпосылки деспотизма./Опыт
русского либерализма. М., 1997, -479с.

100. Фреге Г. Основоположения арифметики. Томск, 2000, -128 с.

101. Фромм Э. Искусство любить./ Из истории мировой гуманистической
мысли. М., 1995,-431 с.

102. Хайек Ф. Индивидуализм – истинный и ложный./О свободе. М., 2000, –
696 с.

103. Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. М., 1991, – 304 с.

104. Хрестоматия по всеобщей истории государства и права. М., 1996, –
413с.

105. Хрестоматия по истории древнего мира. М., 1950, – 359 с.

106. Цицерон М.Т. О государстве. О законах. О старости. О дружбе. Об
обязанностях. М., 1999, – 782 с.

107. Чичерин Б.Н. Конституционный вопрос в России./Опыт русского
либерализма. М., 1997, – 479 с.

108. Чичерин Б.Н. Нравственный мир./Русская философия права. М., 1999,
-438 с.

109. Чичерин Б.Н. Различные виды либерализма./Опыт русского
либерализма. М., 1997,-479с.

110. Чичерин Б.Н. Философия права. СПб., 1998, -656с.

111. Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992, – 448 с.

155

Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter

Егоров С.Н. 2001 – Аксиоматические основы теории права (книга)