33
ТЕОРИЯ ДОКАЗЫВАНИЯ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ
Методы и средства собирания доказательств
Увиденное или услышанное есть доказательство – при условии, что наши
чувства не были обмануты (Вивекананда).
Как уже отмечалось, на стадии собирания доказательств происходит
выявление доказательственной информации, ее передача и накопление. В
зависимости от применяемого метода познания меняются и пути движения
информации, изменяются круг и роль тех факторов, которые определяют
возможность и степень ее искажения при передаче. При этом разные методы
познания играют разную роль в этом процессе.
Наблюдение как общенаучный метод познания при собирании доказательств
служит, главным образом, целям обнаружения фактических данных, которые
смогут стать доказательствами. Центральный элемент наблюдения –
восприятие – несет в себе, прежде всего, информацию о тех сторонах
объекта, которые оно непосредственно отражает. Эта информация составляет
сущность восприятия.
В восприятие включается информация о тех свойствах предмета, которые
непосредственно не отображаются, но которые внутренне связаны с
отображаемыми признаками. Так, зрительное восприятие при наблюдении
отображает оптические свойства, форму, объем предметов и обычно не
отображает плотности, фактуры и некоторых других свойств. Но отсюда не
следует, что наблюдающий при этом не получает информации об указанных
свойствах. В самом объекте наблюдения все его свойства, как правило,
связаны неразрывно, а потому отражение в восприятии одной группы свойств
предполагает отражение связи их с другими свойствами. Это выявление
скрытой информации в процессе наблюдения производится непрерывно,
представляя собой осмысливание субъектом доказывания наблюдаемого,
основу продолжения наблюдения.
Нет необходимости в характеристике путей использования других
общенаучных методов познания при собирании доказательств: все они
нацелены на получение тем или иным путем доказательственной информации,
ее фиксацию и сохранение. В общей форме можно заключить, что применение
как общенаучных, так и специальных методов зависит от характера носителя
информации и условий, в которых протекает ее собирание. Специфические
особенности того или иного источника доказательств особенно наглядно
проявляются при фиксации доказательств, выборе ее форм и приемов.
Представляется, что существуют следующие формы фиксации
доказательственной информации:
1) вербальная (словесная);
2) графическая;
3) предметная;
4) наглядно-образная.
Возможны различные комбинации этих форм, например, сочетание вербальной
и графической, наглядно-образной и вербальной и т.п.
Основными методами фиксации из числа общенаучных методов познания
являются измерение, описание и моделирование. Техническими приемами
реализации этих методов служат:
а) при вербальной форме фиксации – протоколирование, звукозапись;
б) при графической форме фиксации – графическое отображение
(схематические и масштабные планы, чертежи, кроки, рисунки, в том числе
рисованные портреты);
в) при предметной форме фиксации – изъятие предмета в натуре и его
консервация, изготовление материальных моделей (реконструкция, в том
числе макетирование; копирование; получение слепков и оттисков);
г) при наглядно-образной форме – фотографирование (в видимых и невидимых
лучах), киносъемка, видеозапись, голография.
При этом возможна комбинация методов и технических приемов фиксации, их
комплексное применение, например протоколирование и реконструкция,
протоколирование, фотосъемка и копирование и т.п.
Использование любой формы фиксации, применение ее методов и технических
приемов, поскольку речь идет о процессе доказывания, обусловлены
определенными процессуальными требованиями.
В уголовно-процессуальной науке различают три формы фиксации
доказательств: составление протоколов, приобщение к делу вещественных
доказательств, приобщение к делу иных документов. Применительно к этим
формам говорят об основных и дополнительных, обязательных или
необязательных способах фиксации. Под основным способом фиксации имеется
в виду только протоколирование, в качестве дополнительных называют
фотографирование, киносъемку, видео – и аудиозапись, получение слепков и
оттисков следов. Такое деление исходило, как нам представляется, из
мнения о том, что результаты применения иных, кроме протоколирования,
процессуальных способов фиксации не приобретают значения источников
доказательств, что в известном смысле находило некоторое подтверждение в
законе (ст.69 УПК РСФСР), упоминавшем в качестве средств доказывания
протоколы следственных и судебных действий (и иные документы) и не
упоминавшем результатов применения научно-технических средств
(фотоснимков, фонограмм, кино – и видеофильмов и пр), хотя сами эти
средства законом допускались. Широкая дискуссия по этому вопросу
показала несостоятельность подобных взглядов, поставив на повестку дня
вопрос о соответствующем восполнении пробела в законе, и в новом УПК РФ
он был восполнен. Хотя ч.2 ст.74 УПК РФ по-прежнему упоминает протоколы
следственных и судебных действий и иные документы, конкретизирующая это
последнее понятие ч.2 ст.84 прямо указывает: Документы могут содержать
сведения, зафиксированные как в письменном, так и в ином виде. К ним
могут относиться материалы фото – и киносъемки, аудио – и видеозаписи и
иные носители информации.
Мы полагаем, что с процессуальной точки зрения есть смысл делить способы
фиксации доказательств не на основные и дополнительные, а на
обязательные, т.е. императивно предписанные законом, и необязательные,
применение которых зависит от усмотрения субъекта фиксации.
Характеризуя в целом технические средства фиксации, можно разделить их
на следующие группы:
1) средства фиксации вербальной информации (средства изготовления
протоколов, звукозаписывающая аппаратура);
2) средства создания идеальных моделей – планов, чертежей, рисунков,
схем;
3) средства создания материальных моделей (средства консервации,
слепочные массы, фото – и киноаппаратура, видеомагнитофонные устройства,
комплекты рисунков для создания синтетических портретов и т.п.).
Выше отмечалось, что вербальная форма фиксации доказательственной
информации наиболее распространена, что даже дало основание некоторым
авторам говорить о протоколировании как об основной форме фиксации
доказательств. Распространенность вербальной формы фиксации объясняется
несколькими причинами.
Во-первых, этому способствует позиция законодателя, обязывающего
составлять протоколы всех следственных и некоторых иных процессуальных
действий.
Во-вторых, распространенность вербальной формы фиксации обусловлена
многообразием объектов фиксации, которые могут быть запечатлены путем их
словесного описания. Это:
а) заявления, показания и замечания;
б) действия и процессы;
в) материальные образования, их признаки, свойства и состояния – люди,
трупы, животные, вещи, документы, обстановка, транспортные средства и
др.
Данная форма фиксации исторически самая старая и сравнительно самая
простая, что делает ее общедоступной. Как указывалось, технические
приемы ее осуществления – протоколирование и звукозапись.
Протоколирование. В основе протоколирования лежит описание как метод
фиксации. Гносеологическая природа его как общенаучного метода
криминалистики и доказывания и приемы его осуществления были детально
исследованы, неоднократно описаны, и повторять их нет необходимост
При протоколировании описание получает выражение в виде письменной речи.
Поскольку протокол – процессуальный документ, закон предъявляет к его
содержанию и процессу составления определенные требования, нарушение
которых может повлечь за собой утрату им юридической силы как источника
доказательств или средства удостоверения фактов.
Специальному рассмотрению в литературе подвергается и протокольный язык.
Е.Е. Подголин, занимающийся этой проблемой, считает, что язык протокола
должен отвечать следующим требованиям:
1) однозначность;
2) дословное, по возможности, отображение существенных данных,
содержащихся в показаниях, и стилистическая нейтральность при фиксации
других сведений;
3) точность;
4) понятность;
5) лингвистическая правильность;
6) уместность;
7) краткость.
Протоколирование (как прием вербальной формы фиксации) открывает
возможности для применения некоторых средств оргтехники и специальных
приемов запечатления устной речи. Таковы стенографирование, машинопись и
использование диктофонов. Быстрое развитие компьютерных систем
распознавания речи также выглядит в этой связи весьма многообещающим.
Звукозапись как прием вербальной формы фиксации имеет известные
преимущества перед протоколированием. Она позволяет зафиксировать не
только содержание показаний, но и акустическую сторону допроса, которая
содержит большее количество информации, нежели протокол допроса, но не
получает своего отражения в протоколе. Воспроизведение звукозаписи
оказывает большее эмоциональное воздействие, нежели оглашение протокола
допроса. Наконец, звукозапись обеспечивает передачу особенностей речи
допрашиваемого, индивидуальность его языка, что также бывает
затруднительно, а иногда и невозможно отразить в протоколе допроса.
Однако в ряде отношений звукозапись уступает протоколированию. В ней
содержится много избыточной информации; использование записи и поиск в
ней нужного материала технически затруднены; звукозапись требует особых
условий для долговременного хранения пленки, специальных мер
предосторожности от случайного повреждения. Сложность доказывания
принадлежности записанных на фонограмме показаний данному лицу при
возникновении сомнений или оспаривании этого обстоятельства сводит на
нет многие преимущества звукозаписи перед протоколированием.
Графическая форма фиксации доказательств заключается в запечатлении
доказательственной информации путем зарисовки объектов или исполнения
графических знаков, выражающих обусловленным образом фиксируемую
информацию.
Зарисовка как прием фиксации исторически предшествовала применению в
этих целях технических средств и обычно сопутствовала протоколированию.
В настоящее время зарисовка чаще всего производится в “аварийных”
ситуациях, когда по каким-либо причинам не представляется возможным
применить технические средства запечатления внешнего вида объектов.
Зарисовка сохраняет свое значение как средство материализации мысленного
образа, содержащего доказательственную информацию, особенно при создании
рисованных портретов по показаниям свидетелей, потерпевших, а иногда и
обвиняемых.
Составление планов и схем – наиболее распространенный прием графической
формы фиксации доказательственной информации. Схемы и планы могут быть
изготовлены как лицом, передающим информацию субъекту доказывания
(свидетелем, потерпевшим, обвиняемым, экспертом и т.п.), так и самим
субъектом доказывания при опосредствованном или непосредственном
описании. Можно выделить следующие разновидности схем и планов,
составляемых субъектом доказывания при непосредственном описании и
фиксирующих:
а) обстановку места производства следственного действия: осмотра места
происшествия, следственного эксперимента, обыска и др.;
б) расположение и пути перемещения участников следственных действий;
в) размещение технических средств фиксации информации при производстве
следственных действий, если это имеет доказательственное значение или
необходимо для оценки зафиксированной доказательственной информации.
Изготовление чертежей как прием графической формы фиксации может
принести пользу “главным образом в случаях сложного взаиморасположения
характерных особенностей на осматриваемом объекте”*. Чертеж, подлинность
и точность которого не вызывают сомнений, может играть роль графической
модели отсутствующего объекта и служить источником доказательственной
информации.
В следственной и экспертной практике все большее распространение
получают предметная и наглядно-образная формы фиксации доказательств.
Изъятие предмета в натуре – с нашей точки зрения, наиболее
предпочтительный в подавляющем большинстве случаев прием предметной
фиксации. Однако это мнение разделяется не всеми, некоторые авторы
вообще не считают изъятие материальных объектов приемом фиксации
доказательственной информации. Так, Г.И. Грамович, не считая изъятие
предмета приемом его фиксации, полагает, что “в результате такого
расширения понятия “фиксация” применение научно-технических средств как
бы отодвигается на второй план, хотя, как известно, только использование
этих средств может обеспечить объективное, полное, точное и наглядное
запечатление информации, имеющей значение при раскрытии и расследовании
преступлений”*. Рассуждая подобным образом, Г.И. Грамович допускает две
ошибки. Во-первых, сама процедура изъятия объекта не исключает, а
нередко прямо предполагает для ее осуществления применение
научно-технических средств (например, изъятие части объекта со следами,
изъятие обугленных документов и др.). Во-вторых, максимум информации
содержит сам объект-носитель, а не любая его копия, при получении
которой часть информации неизбежно утрачивается.
Мы уже отмечали, что одной из целей фиксации доказательств является их
сохранение для участников процесса, для следователя и суда. Так как
приобщение предмета к делу есть средство его сохранения, то такое
приобщение, а следовательно, и предшествующее ему изъятие, делающее
возможным сам акт приобщения, можно рассматривать как прием фиксации. На
этих же позициях стоит и ряд процессуалистов, например А.М. Ларин,
который называет приобщение к делу вещественных доказательств одной из
процессуальных форм закрепления доказательств, равно как и приобщение к
делу иных документов.
Мы считаем изъятие предмета в натуре (с последующей возможной
консервацией) предпочтительным приемом предметной фиксации по следующим
основаниям:
а) этот прием уменьшает потери доказательственной информации, неизбежные
при копировании, получении слепков и применении других приемов фиксации;
б) обеспечивается возможность непосредственного восприятия участниками
процесса доказывания изъятого предмета, что исключает сомнения, которые
могут возникнуть при восприятии производных от него объектов;
в) создаются условия для более полного исследования содержащейся в
предмете информации;
г) сохраняется возможность получения копий предмета, если характер
предмета допускает его многократное копирование.
В основе всех остальных приемов предметной формы фиксации
доказательственной информации лежит метод моделирования.
Копирование и получение слепков и оттисков. Различие между этими
понятиями, по нашему мнению, чисто условное: копирование (откопирование)
в практике понимается как получение плоскостных отображений, хотя в
буквальном смысле слова копией является и объемное отображение оригинала
(слепок, оттиск).
При копировании происходит перенос информации с объекта-носителя на
искусственную подложку – следокопировальную пленку, специально
подготовленную для этой цели фотобумагу, лейкопластырь, а при
копировании документов – на обычную или специальную бумагу. При
получении слепков и оттисков информация переносится на объемное
отображение, изготавливаемое из гипса, различных слепочных масс и т.д.
Степень потери информации при таких приемах фиксации зависит от свойств
копируемого объекта и, главным образом, от свойств и разрешающей
способности применяемых технических средств.
Предметное моделирование внешнего облика человека. Этот прием фиксации
может быть сходен с описанным выше приемом графической формы фиксации,
когда облик человека воссоздается путем рисования по мысленному образу.
Различие здесь лишь в средствах моделирования: в рассматриваемом случае
речь идет об изготовлении синтетических портретов с помощью специальных
технических средств. Но предметное моделирование внешнего облика
человека возможно и в результате воссоздающего воображения,
базирующегося не на мысленном образе, а на материальном объекте, как это
бывает при пластической реконструкции лица по черепу.
По нашему мнению, во всех случаях предметного моделирования внешнего
облика человека происходит фиксация информации, но не во всех случаях
эта информация носит доказательственный характер. Если рисованный
портрет исполняется самим допрашиваемым в ходе допроса и – как любой
подобный объект такого рода – прилагается к протоколу, то содержащаяся в
нем информация, полученная процессуальным путем, может иметь
доказательственное значение. Портреты, изготовленные художником или с
помощью специальных технических средств, в ходе процедуры, не
предусмотренной процессуальным законом (например, с помощью фоторобота,
идентификационного комплекта рисунков и пр), являются средством фиксации
не доказательственной, а ориентирующей информации.
Не является носителем доказательственной информации и результат
пластической реконструкции лица по черепу. Такое значение скульптурный
портрет мог бы приобрести, если бы его изготовление признавалось
результатом действий эксперта, а сама скульптурная реконструкция –
экспертизой. Однако судебная практика не признает портретную
реконструкцию экспертизой, рассматривая ее только как искусство, как
художественную работу.
Реконструкция как прием предметной фиксации. И.М. Лузгин определял
реконструкцию как “воссоздание первоначального состояния обстановки или
отдельного объекта, его частных признаков с целью решения задач
расследования”*.
Функции приема предметной фиксации выполняются лишь тогда, когда объект
реконструируется при непосредственном участии источника
доказательственной информации и на основе информации, получаемой в
процессе реконструкции.
Получение образцов для сравнительного исследования – прием предметной
фиксации информации. Образец для сравнительного исследования –
материальный объект. В зависимости от содержащейся в образцах
информации, их можно подразделить на две группы: образцы, отражающие
фиксированные признаки иного объекта, и образцы, отражающие свои
собственные признаки.
В рассматриваемом аспекте получение образцов первой группы представляет
собой предметную фиксацию информации, перенесенной на них с
объекта-носителя.
Образцы второй группы такой информации не несут. Они интересны для
процесса доказывания с точки зрения их собственных признаков. Эти
объекты не суть результат их взаимодействия с идентифицируемым объектом,
обычно они служат для установления сходства с ними исследуемых объектов.
При получении таких образцов не происходит процесса переноса и
закрепления перенесенной информации, поэтому их получение нельзя
рассматривать как прием предметной формы фиксации информации. Информация
же о самом факте и процессе их получения закрепляется, как и при
получении образцов первой группы, в вербальной форме – в протоколе
получения образцов. О закреплении информации, содержащейся в образцах
второй группы, можно говорить не в процессуальном, а в чисто техническом
аспекте – как о мерах по сохранению (консервации) самих объектов в том
виде, который обеспечивает извлечение из них нужной информации.
Наглядно-образная форма фиксации доказательственной информации позволяет
запечатлеть чувственно воспринимаемый образ объекта либо его признаки и
свойства, недоступные для обычного непосредственного восприятия.
Указывалось, что приемами реализации этой формы фиксации являются
фотографирование, киносъемка, видеозапись и в возможной перспективе –
голография. Основной признак этой формы фиксации доказательств –
наглядность результатов фиксации. В философии под наглядностью понимают
“свойство отражения действительности в форме чувственно-конкретных
образов”, причем считается, что “наглядными являются не только
зрительные, но и любые другие чувственные восприятия материальных
объектов”.
Видеозапись сохраняет все преимущества звукозаписи, добавляя еще и
реальную наглядность и возможность зафиксировать не только вербальную,
но и визуальную информацию о фиксируемом явлении. С развитием цифровой
видеозаписи, ее использование в целях доказывания должно становиться все
более популярным, однако процессуальный порядок ее использования пока
слабо регламентирован.
Философское понимание наглядности включает в себя и более узкое,
семантическое толкование этого термина, когда он связывается только с
визуальным (зрительным) восприятием объекта. Именно в этом смысле мы
говорим о наглядности применительно к рассматриваемой форме фиксации
доказательств. Все приемы наглядно-образной формы фиксации доказательств
обеспечивают наглядность, позволяя запечатлеть либо то, что было
доступно для субъекта фиксации при непосредственном визуальном
восприятии объекта в натуре, либо те его признаки и свойства, которые
стали доступны для такого восприятия после применения соответствующих
средств фиксации.
Поскольку проблематика применения фото – и киносъемки, а также и
видеозаписи в судопроизводстве достаточно детально исследована в
литературе, останавливаться на ней в настоящей работе нет необходимости.
Помимо совершенствования средств фиксации доказательственной информации,
в криминалистике наблюдается проявление тенденции совершенствования
средств и приемов поиска, обнаружения доказательств. Это разработка
экспресс-методов поиска объектов-носителей доказательственной
информации, новых средств и приемов выявления невидимого:
рентгенографии, гаммаграфии, фотоэлектронографии и др.
Особенности собирания вещественных доказательств и письменных документов
Для вещи является существенным то, что она может быть составной частью
некоторого положения вещей (Людвиг Витгенштейн).
Связь вещи, предмета с преступлением, обусловливающая их
доказательственное значение, может выражаться по-разному. В общей форме
эта связь выражена в законе (ч.1 ст.81 УПК РФ):
вещь может быть орудием преступления, т.е. тем средством, с помощью
которого преступление было совершено;
вещь может нести на себе следы преступления: следы применения орудий
преступления, следы перемещения преступника, вообще его пребывания на
месте преступления, следы иных действий преступника, связанных с
достижением преступного результата, и т.п.;
вещь может быть предметом преступного посягательства – на изменение ее
состояния, качества, количества, перемену владельца и т.п. могут быть
направлены действия преступника;
вещь может быть результатом – непосредственным или опосредованным –
преступных действий: это деньги и иные ценности, полученные в результате
преступных действий либо нажитые преступным путем;
наконец, это могут быть иные предметы и документы, которые могут служить
средствами для обнаружения преступления и установления обстоятельств
дела.
Во всех случаях доказательственное значение вещи обусловлено ее прямой
связью с событием преступления, в том числе (а не только) с лицом,
совершившим преступление. Именно эта связь и превращает вещь в
вещественное доказательство.
Мы уже указывали, что, строго говоря, доказательственное значение имеет
не сама вещь, как материальное тело, а ее свойства. Однако естественно,
что усилия субъекта доказывания направлены, в первую очередь, на
обнаружение самой вещи, доказательственное значение которой еще может
только предполагаться. Способами обнаружения таких вещей служат
следственные действия, и в первую очередь такие, как осмотр и обыск.
Практика свидетельствует, что подавляющее большинство вещественных
доказательств поступает в распоряжение субъектов доказывания именно
путем производства этих следственных действий. Причем из всех видов
следственного осмотра основное поисковое значение имеет осмотр места
происшествия (преступления), а из видов обыска – обыск помещений.
Материальная среда, та обстановка, в которой совершается преступление и
остаются его следы, ограничена определенным пространством. Это
пространство принято именовать местом происшествия. В пределах места
происшествия связь с ним преступления может выразиться в том, что:
преступление совершено с помощью оставшихся на данной территории орудий;
преступление направлено на объект, находящийся на данной территории;
на предметах оставлены следы действий преступника или иных действующих
лиц;
преступление совершено в данной обстановке, хотя сама эта обстановка не
претерпела в связи с преступлением существенных изменений.
Связанные с преступлением и между собой причинно-следственными и
пространственными связями объекты, расположенные на указанной
территории, образуют единый криминалистический комплекс, который и
составляет содержание понятия “место происшествия”. Одной из
характеристик этого комплекса служит обстановка места происшествия.
Под обстановкой места происшествия мы понимаем проявление качества и
пространственных связей объектов, составляющих в своем комплексе место
происшествия. Содержание обстановки места происшествия складывается из
характеристики находящихся на этом месте объектов (т.е. характеристики
их качественной определенности: выяснения, что представляют собой эти
объекты и каково их назначение или происхождение) и из характеристики
пространственных связей между ними: их положения на месте происшествия и
взаиморасположения.
Необходимость изучения обстановки места происшествия при его осмотре –
азбучная истина. Это необходимо для того, чтобы:
получить представление об общем виде места происшествия: его
расположении, границах и пространственной протяженности, назначении
помещения или участка местности;
установить, какие объекты находятся на месте происшествия и что они
собой представляют, выдвинуть предположения о причинах появления или
отсутствия на месте происшествия тех или иных объектов;
зафиксировать положение объектов на месте происшествия и их
взаиморасположение, т.е. установить их пространственные отношения друг с
другом и выявить отклонения от обычного для данной ситуации характера
этих пространственных отношений.
В свое время указывалось, что “наблюдение обстановки места происшествия
служит средством установления подлинного механизма события. Обстановка
места происшествия выступает при этом в качестве явления, через которое
следователь позает причинно-следственные отношения – сущность события,
искомую по делу истину”. А выше указывалось, что под местом происшествия
следует понимать единый криминалистический комплекс: объекты,
расположенные на данном месте, причинно-следственные и пространственные
связи между ними. Однако ни у кого из авторов нет ответа на вопрос: чем
же в аспекте доказывания является обстановка места происшествия? Можно
ли считать ее неким комплексным вещественным доказательством? Комплексом
вещественных доказательств? Если это доказательство, то каков должен
быть режим работы с ним в процессе доказывания?
Наконец, поставим еще и такой вопрос: имеют ли доказательственное
значение объекты, входящие в этот комплекс, сами по себе или они его
приобретают именно в комплексе?
Авторы “Теории доказательств в советском уголовном процессе” полагали,
что для определения и сохранения доказательственных свойств вещественных
объектов, изъятых с места происшествия, т.е. вычлененных из обстановки
последнего, достаточно зафиксировать в протоколе осмотра места
происшествия, в протоколе осмотра предмета или ином следственном
документе место изъятия предмета и “его отношение к другим предметам
обстановки”* (297) . Последняя фраза носит весьма туманный характер и
смысл ее можно толковать по-разному: какое отношение, какую связь надо
иметь в виду? Как и в какой форме ее следует отразить в протоколе, где
нет места догадкам и предположениям?
Весьма неопределенно по этому поводу высказываются и авторы “Курса
советского уголовного процесса”: “Тот или иной предмет становится
вещественным доказательством как вследствие своего специфического
предназначения, изменения его качеств или свойств под воздействием
преступления, так и вследствие одних лишь обстоятельств обнаружения… В
материалах уголовного дела по поводу каждого вещественного
доказательства должны быть зафиксированы: факт и все обстоятельства
обнаружения предмета, имеющего значение вещественного доказательства,
что отражается в протоколе соответствующего следственного действия”.
С нашей точки зрения, обстановка места происшествия, взятая в целом,
представляет собой своеобразное комплексное вещественное доказательство.
Объекты, составляющие этот комплекс, сами по себе могут иметь, а могут и
не иметь доказательственного значения. Так, например, окровавленный нож,
обнаруженный около трупа с резаной раной горла, является вещественным
доказательством сам по себе, независимо от того, как далеко он лежал от
трупа и есть ли на его рукоятке следы пальцев. А вот стол, накрытый для
ужина, взятый изолированно от стоявшей на нем посуды с остатками
трапезы, ничего не доказывает и не может фигурировать по делу как
вещественное доказательство. О доказательственном значении именно
обстановки места происшествия как комплекса объектов, которые взятые
порознь ничего не доказывают, свидетельствует следующий пример.
Гр-ка И. подала заявление о том, что она была изнасилована в своей
комнате ее знакомым К. По показаниям И., обстановка в комнате к моменту
ее осмотра следователем оставалась той же, что и в момент совершения
преступления.
По словам И., преступник приподнял ее и бросил плашмя на кровать, где
после непродолжительной борьбы сумел парализовать ее сопротивление и
овладел ею. Никакие вещи в комнате в период борьбы, по заявлению И., со
своих мест не сдвигались и не падали.
Изучение обстановки места происшествия показало несостоятельность
заявления И. Комната ее находилась в сборном щитовом доме, толщина
межкомнатных стен которого едва достигала 10 см, что обеспечивало
хорошую слышимость; соседи, однако, показали, что ни шума борьбы, ни
криков о помощи они не слышали.
Кровать, на которой И., по ее заявлению, была изнасилована, находилась у
стены. Сбоку кровати, соприкасаясь с ней, стояла неустойчивая деревянная
подставка с большим цветочным горшком. Даже при легком прикосновении к
кровати подставка начинала колебаться. Подставка и цветок, будучи
расположены с единственно доступной стороны кровати, оставляли проход к
ней шириной около 140 см – явно недостаточный для того, чтобы бросить на
кровать И., рост которой достигал 165 см, и не задеть при этом
подставки. Одна из веток находившегося на подставке цветка выступала в
сторону кровати на 35 см и неминуемо должна была быть задета при борьбе,
что не могло не повлечь за собой падения цветочного горшка. Все эти
пространственные характеристики объектов на месте их расположения,
взятые в комплексе, послужили основанием для построения динамической
модели предполагаемого преступления. Но эта модель позволяла сделать
лишь один вывод: при описанных И. обстоятельствах изнасилование не могло
быть совершено. И действительно: налицо имел место оговор К.
Ни один из предметов, находившихся на месте мнимого изнасилования, сам
по себе не обладал никакой доказательственной информацией. Комплекс же
их в совокупности с пространственными связями между ними сыграл
доказательственную роль своеобразного негативного по отношению к
показаниям И. обстоятельства. Вообще следует отметить, что даже один и
тот же предмет в одном и том же состоянии может иметь разное значение,
подлинный смысл которого выявляется лишь в совокупности с другими
предметами обстановки и их состоянием. Так, опрокинутый табурет около
трупа хозяина квартиры может быть свидетельством борьбы, а тот же
табурет, лежащий под висящим в петле хозяином квартиры, может служить
доказательством самоповешения.
Из всего сказанного следует сделать вывод, что обстановка места
происшествия может выступать по делу в виде комплексного вещественного
доказательства, и в качестве такового и должна фиксироваться путем
отражения в протоколе осмотра, фотосъемкой или видеозаписью. Это не
исключает, повторяем, приобщения к делу отдельных предметов обстановки в
качестве вещественных доказательств, но зато позволяет осуществлять
экспертное исследование обстановки в целом или ее фрагментов путем
проведения так называемой ситуационной экспертизы.
Говоря о материальной обстановке события, В.Я. Колдин справедливо
подчеркивает, что специфика этого объекта состоит в том, что он может
исследоваться как самостоятельное целостное образование во всем
многообразии его системно-структурных связей. Участие специалиста и
эксперта при производстве следственных действий на месте развития
событий создает совершенно новую исследовательскую ситуацию, особенность
которой состоит в возможности исследовать не отдельные следы и предметы,
искусственно изолированные от среды и исследуемые в лабораторной
обстановке, а всю целостную совокупность этих следов и предметов.
Опираясь на исследование причинно-следственных и иных материально
выраженных связей в структуре события, эксперт (специалист) при помощи
своих специальных познаний получает в ряде случаев возможность
установить обстоятельства исследуемого события и данные о личности
преступников, являющиеся предметом доказывания. К их числу относятся:
данные о количестве преступников, последовательности их действий; тип,
вид и особенности орудий и средств преступления; время, затраченное на
выполнение преступных действий; профессиональные навыки исполнителей, их
анатомо-физиологические и патологические свойства, возраст, половая
принадлежность и др.
Обстановка места происшествия как криминалистический доказательственный
комплекс фиксируется в протоколе осмотра места происшествия со всей
необходимой точностью и полнотой. Если предполагается в последующем ее
экспертное исследование, то необходимы меры по сохранению обстановки в
надлежащем виде или по созданию условий для ее воспроизведения в
надлежащее время. Именно таким путем осуществляется фиксация
доказательственных свойств комплекса, позволяющая отобразить эти
свойства в материалах дела.
Среди предметов, обладающих статусом вещественных доказательств,
законодатель называет и документы, если им присущи признаки, указанные в
ст.81 УПК РФ. Иными словами, если документ служил орудием преступления,
был предметом преступного посягательства или сохранил на себе следы
преступления – это вещественное доказательство. Во всех остальных
случаях, когда документ содержит изложение фактов или обстоятельств,
надлежащим образом удостоверенное, это – документальное доказательство
(ст.83-84 УПК). Под это определение подпадают и протоколы следственных и
судебных действий – они тоже документы в смысле ст.83-84 УПК.
В практике используются различные классификации документов. Документы
могут классифицироваться по следующим основаниям:
по источнику – официальные и частные;
по способу передачи информации – открытые и кодированные;
по способу исполнения – рукописные, машинописные, исполненные
полиграфическими способами, с помощью компьютерной техники и др.;
по природе отображения содержания – фото – и кинодокументы, документы на
магнитных носителях (текстовые, фоно – и видеодокументы), бумажные
текстовые документы;
по юридической природе – подлинные и поддельные.
Кстати, поддельный документ, относящийся к делу, всегда будет
фигурировать в качестве вещественного доказательства, тогда как
подлинные документы могут ими быть, а могут и не быть.
Широкое использование в самых различных областях человеческой
деятельности компьютерной техники ставит на повестку дня вопрос об
использовании в доказывании документов на безбумажных носителях
информации. Эти документы по содержанию и связи с преступлением также
могут быть подразделены на вещественные доказательства и иные документы.
Первые – это программные продукты со следами изменения команд или
введения непредусмотренных команд, создания условий самоизменения
программы, несанкционированного изменения алгоритма и т.п. Это
доказательства преступной деятельности с использованием информационных
технологий, так называемых “компьютерных” преступлений. Вторые –
носители информации об обстоятельствах, имеющих значение для дела,
которые в принципе не слишком отличаются от бумажных документов –
носителей информации.
Компьютерные носители информации (дискеты, CD-ROM, магнитные ленты и
т.п.), фигурирующие по делу в качестве вещественных доказательств или
иных документов, используются в обычной для соответствующих объектов
процессуальной процедуре. Некоторые особенности при этом имеет,
естественно, их осмотр, центральной частью которого становится изучение
содержания этих носителей информации соотносительно с их функциональным
назначением.
Есть еще одна специфическая область деятельности субъекта доказывания на
этапе собирания информации о событии и его участниках. Мы имеем в виду
собирание и ввод в память компьютера регистрационной информации,
составляющей содержание различных оперативно-розыскных и
криминалистических учетов.
Когда говорят о криминалистической регистрации в ее предметном
выражении, то имеют в виду определенную систему материальных объектов
(картотеки, коллекции и иные хранилища регистрационных данных) и
оперирование этими объектами, т.е. практическую регистрационную
деятельность. Таким образом, криминалистическая регистрация как институт
практической деятельности представляет собой единство системы
вещественных средств регистрации и системы действий, оперирования этими
средствами в целях борьбы с преступностью.
Система вещественных средств регистрации состоит из подсистем – видов
криминалистической регистрации. Для их обозначения используется термин
“криминалистический учет”, что логично, поскольку виды
криминалистической регистрации отличаются друг от друга именно
учитываемыми данными, способами и формами их сосредоточения и
систематизации. При этом, когда говорят об учете, имеют в виду и саму
процедуру учета, а не только его вещественное выражение –
зафиксированные данные. Процедура учета – это действия по собиранию и
регистрации данных, их сосредоточению и систематизации, хранению, поиску
и передаче.
Целями криминалистической регистрации являются:
а) накопление данных, которые могут быть использованы для раскрытия,
расследования и предупреждения преступлений;
б) обеспечение условий идентификации объектов с помощью учетных данных;
в) содействие розыску объектов, данные о которых содержатся в
криминалистических учетах;
г) предоставление в распоряжение оперативно-розыскных, следственных и
судебных органов справочной и ориентирующей информации.
Субъект доказывания на стадии собирания доказательств вступает в двоякие
отношения с системой криминалистической регистрации: с одной стороны, он
осуществляет предписанные ведомственными актами действия по пополнению
этой системы актуальной информацией (о способе совершения преступления,
предметах преступного посягательства, орудиях преступления и т.п.), а с
другой – принимает меры по получению из регистрационных систем
доказательственной или ориентирующей информации. Информационному
пополнению системы служат специальные карты, заполняемые субъектом
доказывания или по его поручению; истребование информации осуществляется
путем направления соответствующих запросов в учетно-регистрационные
аппараты. По такому запросу осуществляется поиск затребованной
информации в хранилище, затем переработка (перекодирование в доступную
для запрашивающего форму) информации и составление ответа на запрос и,
наконец, передача информации запрашивающему органу для использования.
Важен в теоретическом и практическом планах вопрос о процессуальном
значении регистрационной информации. Последняя по своей правовой природе
неоднородна. В тех случаях, когда ее носителями выступают объекты,
причинно связанные с преступлением (например, следы пальцев рук, изъятые
с места происшествия, стреляные гильзы, описание похищенной вещи и
т.д.), эта информация становится потенциально доказательственной. Во
всех остальных случаях регистрационная информация носит потенциально
ориентирующий характер. Потенциальный характер регистрационная
информация носит потому, что, не будучи востребованной органом дознания,
следователем или судом, она не приобретает никакого значения ни в
доказывании, ни в ОРД.
Среди вещественных доказательств выделяется категория микрообъектов,
собирание которых осуществляется по специально разработанным методикам и
с помощью специального инструментария.
По своей природе микрообъекты подразделяются в литературе на микроследы,
микрочастицы и микроколичества вещества. Доказательственное значение
могут приобрести микрообъекты любого вида. Возможности их использования
в доказывании зависят от разрешающей способности аппаратуры,
используемой для поиска, обнаружения и исследования микрообъектов, для
установления их связи с исследуемым событием.
Принципиальных возражений против использования микрообъектов в качестве
вещественных доказательств быть не может, могут быть лишь сложности
технического порядка, связанные с необходимостью не только порой
сложного исследования таких объектов, но и демонстрацией результатов
исследования в суде.
Оперативная информация и ее роль в доказывании
Правда настолько великая вещь, что мы не должны пренебрегать ничем, что
ведет к ней (Мишель Монтень).
Цель любого оперативно-розыскного мероприятия в конечном счете состоит в
получении информации, значимой для пресечения и раскрытия преступной
деятельности. Об этом свидетельствует и сам перечень ОРМ, содержащийся в
ст.6 Закона “Об оперативно-розыскной деятельности”: все они решают в
информационном плане одну и ту же задачу, хотя средства и процедуры
решения задачи могут быть различными.
Информация, получаемая при производстве ОРМ, носит непроцессуальный
характер. Это обусловлено тем, что ее источники и способы получения,
вообще говоря, не относятся к допустимым уголовно-процессуальным
законом. Перечень последних, как указывалось, ограничен следственными
действиями, иными процессуальными действиями (в стадии возбуждения
уголовного дела и последующих стадиях) и представлением доказательств
участниками процесса. Любая информация, полученная иным путем, является
непроцессуальной, но при этом следует иметь в виду, что не всякая
непроцессуальная информация является оперативной, полученной в итоге
ОРД.
Помимо оперативной, к непроцессуальной информации Д.И. Бедняков
справедливо относит:
сведения, полученные субъектами доказывания с нарушением требований
закона или с помощью действий, не предусмотренных законом;
сведения о преступлении, полученные гражданами, организациями,
предприятиями приватно или в ходе служебных или иных (например,
журналистских) расследований, в том числе с помощью различных
технических средств, ловушек и т.п.;
информацию, собираемую частными сыскными агентствами, охранными,
экспертными и иными юридическими фирмами;
данные, полученные правоохранительными и правоприменительными органами в
ходе реализации их административных и административно-процессуальных
полномочий* (301) .
Для характеристики непроцессуальной информации Д.И. Бедняков использует
и второй критерий – характеристику ее носителя. Имеются в виду такие
носители информации, которые не могут стать источниками доказательств:
показания свидетеля, который не может указать источник своей
осведомленности или не способен правильно воспринимать обстоятельства,
имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания;
документы, не обладающие требуемыми признаками, и др.
Мы уже отмечали, что не всякая непроцессуальная информация является
информацией оперативной. Точно так же следует заметить, что не всякая
процессуальная информация может быть названа доказательственной, хотя
Д.И. Бедняков считает, что между понятиями процессуальной и
доказательственной информации можно поставить знак равенства:
“Информация о преступлении может быть или процессуальной
(доказательственной) или непроцессуальной”.
Можно полагать, что доказательственной является лишь та информация,
которая составляет содержание доказательств, служит средством
доказывания. Эта информация может быть получена в первую очередь путем
производства следственных действий, т.е. таких процессуальных действий,
целью которых служит собирание, исследование, оценка и использование
доказательств, а равно и посредством иных процессуальных действий,
производимых с этой же целью.
Не всякое процессуальное действие преследует (и достигает) эту цель,
поэтому не всякая информация, полученная путем проведения
процессуального действия, может считаться доказательственной. Помимо
доказательственной, к процессуальной относится регистрационная
информация, розыскная информация, полученная из процессуальных
источников, а также ориентирующая информация, если она также получена из
процессуального источника. Примером последней служит вероятное
заключение эксперта, не имеющее, как известно, доказательственного
значения, но могущее играть важную ориентирующую роль при выдвижении
следственных версий, определении направления дальнейшего расследования,
сужении круга подозреваемых и т.п.
Резюмируя сказанное, можно заключить, что:
а) в сфере доказывания циркулирует информация двух видов: процессуальная
и непроцессуальная;
б) в составе процессуальной информации выделяется информация
доказательственная, представляющая собой содержание доказательств и
служащая целям доказывания;
в) в составе непроцессуальной информации выделяется информация
оперативная (оперативно-розыскная). Применительно к процессу доказывания
она играет ориентирующую, т.е. вспомогательную, роль. Для субъекта
доказывания это ориентирующая информация.
Для того чтобы определить значение ориентирующей информации для
доказывания, пути ее использования и связи с доказательственной
информацией, следует выяснить, что может составлять содержание
ориентирующей информации, полученной оперативным путем.
По мнению А.Р. Ратинова, оперативная информация может охватывать три
группы данных. “Первую группу составляют сведения, непосредственно
указывающие на фактические данные, которые, будучи закреплены
процессуальными средствами, могут служить доказательствами по делу. Эти
доказательства существовали объективно вне связи с оперативно-розыскными
мероприятиями, которые лишь облегчают их отыскание. Другую группу
образуют материалы, которые возникают в результате оперативно-розыскных
мероприятий, являются как бы продуктами этой деятельности. Речь идет,
например, о выявлении свидетелей… Подобные материалы полезны не
столько сами по себе, сколько своими указаниями на объективно
существующие доказательства, которые подлежат собиранию процессуальными
средствами… Наконец, третью группу образуют сведения, полученные
оперативным путем, которые хотя и не содержат указаний на конкретные
доказательства и пути их отыскания, но освещают событие преступления и
отдельные обстоятельства, ограничивают круг подозреваемых.
Эти данные используются для правильной ориентировки в расследуемом
событии, построении версий, определения направления расследования и
розыска виновных, для выбора тактических приемов и средств”.
Д.И. Бедняков подходит к определению содержания оперативной информации
под углом зрения анализа материалов документирования. Он различает: “а)
сведения, указывающие на лиц, могущих быть свидетелями по уголовному
делу, местонахождение предметов и документов, поведение и
взаимоотношения преступников, воздействие преступников на потерпевших,
свидетелей и т.п.; б) предметы и документы, могущие быть
доказательствами при соответствующих условиях”.
Мнения А.Р. Ратинова, Д.И. Беднякова, как и других авторов, касающихся
вопроса о содержании оперативной информации, в сущности, совпадают.
Следует лишь отметить, что и названные, и иные авторы характеризуют
оперативную информацию в аспекте целей и задач доказывания, хотя ее
содержание не исчерпывается этим. Достаточно, например, упомянуть
информацию о формировании преступной группы, еще только замышляющей
совершение преступлений, и т.п.
С.С. Овчинский справедливо отмечает, что “при всех вариантах
подтверждения оперативно-розыскная информация выполняет свою важнейшую
функцию – указывает на факты, которые должны стать доказательствами, на
их источники и рациональные тактические приемы получения судебных
доказательств”. При дальнейшем использовании этой информации в процессе
доказывания она обретает стабильную процессуальную форму.
Д.И. Бедняков коснулся попутно и еще одного заслуживающего внимания
вопроса. Речь идет об отмеченном им сходстве доказывания с такой
категорией ОРД, как документирование.
Под документированием в теории ОРД обычно понимается совокупность ОРМ,
направленных на получение информации об обстоятельствах преступления,
лицах, его совершивших, и др. Между тем, по буквальному смыслу,
документировать – обосновывать документами, т.е. документально выражать
ход и результат какого-то процесса. В сущности, термин
“документирование” должен обозначать действия, аналогичные действиям по
фиксации доказательств, – фиксацию добытой оперативной информации. В
Законе “Об оперативно-розыскной деятельности” термин “документирование”
употребляется лишь в названии ст.10. По смыслу этой статьи под
документированием оперативно-розыскной деятельности понимается заведение
и ведение дела оперативного учета “в целях собирания и систематизации
сведений, проверки и оценки результатов оперативно-розыскной
деятельности, а также принятия на их основе соответствующих решений
органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность”.
Документирование, опять-таки, выступает как некий процесс не только
фиксации добытых данных, но и работы с ними и на их основе.
Сходство “документирования” и доказывания не только в том, что они
используют одинаковые познавательные методы, как считает Д.И. Бедняков,
и что единым для них является информационный процесс (собирание,
исследование, оценка, использование информации). Это сходство гораздо
значимее, оно заключается в общности целей, в соблюдении критерия
относимости информации, обеспечении ее достоверности. В сущности,
оперативная информация должна удовлетворять (с точки зрения содержания)
тем же требованиям, что и информация доказательственная, – различия
между ними заключаются в источниках информации, средствах ее собирания
и, отчасти, исследования и значимости результатов оценки.
Как и доказательственная, оперативная информация имеет своими
источниками людей и вещественные образования – предметы, документы,
информационные системы. И те и другие могут быть разделены на две
группы: те, которые в перспективе могут стать источниками
доказательственной информации при выполнении необходимых для этого
процессуальных процедур, и те, которые такими источниками не станут и
останутся лишь источниками оперативной информации. Закон “Об
оперативно-розыскной деятельности” определяет, что результаты этой
деятельности могут использоваться в доказывании по уголовным делам “в
соответствии с положениями уголовно-процессуального законодательства
Российской Федерации, регламентирующими собирание, проверку и оценку
доказательств” (ст.11). Основываясь на содержании этой нормы, рассмотрим
возможные варианты использования в доказывании оперативной информации,
следуя Р.С. Белкину.
1. Оперативная информация, ориентирующая субъекта доказывания о
действиях и поведении лиц, причастных к расследуемому событию:
сведения о преступной деятельности подозреваемых и обвиняемых;
сведения о действиях различных лиц по сокрытию совершенных преступлений;
сведения о действиях или о намерениях совершить действия,
противодействующие расследованию;
сведения о лицах – источниках этих сведений – и вещественных
образованиях, могущих стать источником этих сведений.
Использование этой информации в доказывании возможно двумя путями:
непосредственно и опосредованно, путем преобразования источника
оперативной информации в источник доказательства.
Непосредственное использование субъектом доказывания оперативной
(ориентирующей) информации заключается:
в ее учете при определении направлений расследования и конструировании
версий о личности вероятного преступника;
в определении на ее основе очередности и характера следственных
действий;
в обосновании ею решения о проведении конкретных процессуальных (в том
числе следственных) действий – задержания, обыска, допроса и др.;
в ее использовании для достижения превосходства в ранге рефлексии над
лицом, противостоящим следствию (оперативная информация в этом случае
выполняет функции “обратной связи”, позволяя следователю оценить свои
действия “глазами партнера” по его высказываниям третьим лицам);
в ее учете как компонента следственной ситуации при оценке последней и
принятии тактического решения.
Опосредованное использование оперативной информации заключается, прежде
всего, в поиске и определении путей придания ее источникам
процессуального статуса, а затем уже извлечении из этих источников той
же информации, но уже выступающей в качестве доказательственной.
2. Оперативная информация, ориентирующая следователя о местонахождении
объектов, имеющих значение для дела. Эта информация используется:
при принятии решения об обыске, выемке, наложении ареста на имущество,
аресте корреспонденции и т.п. (едва ли можно согласиться с авторами,
считающими, что наличия только оперативной информации недостаточно для
производства, например, обыска, т.е. что она не составляет содержания
понятия “достаточных оснований” для его производства);
для производства иных действий, целью которых служит вовлечение
указанных объектов в сферу судопроизводства для придания им
процессуального статуса: следственного осмотра, проверки показаний на
месте, освидетельствования и т.п.
3. Оперативная информация, содержащаяся в материальных образованиях и
полученная оперативным работником непосредственно либо с помощью
специалиста.
Статья 6 Закона “Об оперативно-розыскной деятельности” содержит перечень
ОРМ, в том числе и таких, посредством проведения которых оперативный
работник сам, непосредственно получает оперативную информацию: опрос
граждан, наведение справок, проверочная закупка, наблюдение, снятие
информации с технических каналов связи и др. Проблема использования этой
оперативной информации в доказывании сводится к проблеме придания
процессуального статуса источникам информации.
Чаще всего это документы, отражающие результаты ОРМ, которые, по нашему
мнению, могут быть приобщены к делу в порядке ст.84 УПК РФ. Сложнее
обстоит дело, когда речь идет о таких носителях оперативной информации,
как вещественные образования. Закон “Об оперативно-розыскной
деятельности” вообще по поводу реализации результатов ОРМ содержит
весьма туманное положение: представление результатов органу дознания,
следователю, суду осуществляется на основании постановления руководителя
органа, осуществляющего ОРД.
А что дальше? А дальше – в соответствии с положениями
уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации,
регламентирующими собирание, проверку и оценку доказательств (ст.11
Закона). Но все дело-то в том, что эти положения УПК ничего конкретного
в отношении оперативной информации не содержат. Ничего не говорится и о
придании статуса вещественного доказательства предметам или документам,
добытым оперативным путем. Их можно “ввести” в процесс путем проведения
оперативно-тактической комбинации или путем представления оперативным
работником субъекту доказывания при соответствующем рапорте или
отношении.
Оперативная информация может быть использована в уголовном процессе
только после ее процессуального закрепления, т.е. прохождения через один
из каналов связи, соединяющий непосредственный источник информации с
уголовным процессом. К таким каналам можно отнести:
инициативное представление оперативной информации лицу, в чьем
производстве находится уголовное дело (ст.11 Закона “Об
оперативно-розыскной деятельности”);
истребование следователем, дознавателем, прокурором оперативной
информации в целях доказывания (ч.4 ст.21 УПК РФ);
истребование прокурором и судом оперативной информации в целях проверки
законности и обоснованности принятия решения в ходе осуществления ОРД
(ст.9, 21 Закона “Об оперативно-розыскной деятельности”).
Помимо этих трех возможностей, до определенной степени
регламентированных в законе, С.В. Зуев упоминает еще четвертую:
личное ознакомление лица, производящего расследование, с
оперативно-служебными документами – и справедливо отмечает, что “ни одна
из формулировок Закона не говорит о праве лица, производящего
расследование, на ознакомление с имеющимися у органов дознания
материалами оперативно-розыскной деятельности. Не вызывает сомнений тот
факт, что в оперативно-служебных документах содержится огромное
количество полезной информации”.
Весьма сложным представляется решение вопроса об использовании в
доказывании результатов так называемых предварительных исследований
предметов и документов, которые могут осуществляться непосредственно
оперативным работником или с помощью специалиста (ст.6 Закона “Об
оперативно-розыскной деятельности”). Эти материальные объекты
впоследствии, как правило, фигурируют в качестве вещественных
доказательств по делу.
Проблема обусловлена тем, что по действующему законодательству до
возбуждения уголовного дела не допускается экспертное исследование
материальных объектов, результаты которого приобретали бы
доказательственное значение. Иными словами, не допускается производство
судебных экспертиз. Между тем, обоснование решения о возбуждении
уголовного дела или об отказе в возбуждении уголовного дела нередко
требует использования специальных познаний именно для выявления
признаков преступления.
Этими обстоятельствами и объясняется получившая широкое распространение
при производстве доследственных проверок и в ОРД практика проведения так
называемых предварительных (непроцессуальных) исследований. Это, как
правило, специальные криминалистические, химические, биологические и
некоторые иные исследования документов, денежных знаков, ценных бумаг,
веществ неизвестной природы, пищевых продуктов и др. Чаще всего такие
исследования проводятся сотрудниками экспертно-криминалистической службы
органов внутренних дел. Нередко по своему содержанию, целям и
примененным методам исследования они отличаются от соответствующих
экспертиз лишь статусом специалиста, производившего исследование, и
формой итогового документа, в котором излагаются результаты
исследования. С введением в УПК РФ нормы о заключении специалиста как
источнике доказательств такой документ уже можно считать имеющим
доказательственную силу; однако сам подход по-прежнему представляется
вычурным и искусственным.
Проведение предварительных исследований – вынужденная мера,
необходимость в которой исчезнет с разрешением производства экспертиз в
стадии возбуждения уголовного дела. Ситуация усугубляется еще и тем, что
предварительные исследования в большинстве случаев не могут заменить
экспертизу, даже если и придать впоследствии их результатам
доказательственное значение. Это связано с необходимостью сохранения
объекта исследования в неизменном виде с тем, чтобы впоследствии он при
необходимости мог быть подвергнут экспертному исследованию. Это
обусловлено и тем, что при производстве предварительных исследований
решаются, как правило, лишь типичные вопросы, тогда как в ходе
расследования могут возникнуть и иные вопросы, которые будут поставлены
перед экспертом. Все это чаще всего приводит к тому, что после
возбуждения уголовного дела назначается соответствующая экспертиза,
дублирующая предварительное исследование, причем документ о производстве
последнего нередко к делу не приобщается и вообще в нем не фигурирует.
Иногда в практике возникает такая ситуация, когда встает вопрос об
изыскании путей непосредственного использования в доказывании
результатов предварительных исследований. Это связано с утратой объекта
исследования или его существенным повреждением, делающими невозможным
проведение требуемого экспертного исследования этого объекта. В подобных
случаях документ, содержащий описание хода и результатов
предварительного исследования (справка, заключение специалиста и др.),
должен быть представлен субъекту доказывания при рапорте оперативного
работника.
Нашли опечатку? Выделите и нажмите CTRL+Enter
